Пестрые рассказы

Книга VII

1. Об асси­ри­ян­ке Семи­ра­миде суще­ст­ву­ет мно­же­ство раз­лич­ных рас­ска­зов. Динон же сооб­ща­ет сле­дую­щее: она была кра­си­вей­шей из жен­щин, хотя и мало забо­ти­лась о сво­ей наруж­но­сти. Мол­ва об ее кра­со­те достиг­ла ушей асси­рий­ско­го царя, и он при­звал Семи­ра­миду ко дво­ру, а увидев, влю­бил­ся. Тогда Семи­ра­мида попро­си­ла дать ей цар­ские одеж­ды и раз­ре­шить пять дней пра­вить Ази­ей, чтобы все дела­лось, как она пове­лит. Прось­ба не встре­ти­ла отка­за. Когда царь поса­дил Семи­ра­миду на трон и она почув­ст­во­ва­ла, что все в ее руках и в ее вла­сти, она при­ка­за­ла двор­цо­вой стра­же умерт­вить царя. Так Семи­ра­мида завла­де­ла асси­рий­ским цар­ст­вом¹.

2. Гово­рят, что сидон­ский царь Стра­тон стре­мил­ся пре­взой­ти всех людей пыш­но­стью и рос­ко­шью. Хио­сец Фео­помп срав­ни­ва­ет его образ жиз­ни с обра­зом жиз­ни феа­кий­цев, о кото­ром рас­ска­зал вели­кий Гомер с при­су­щей его поэ­зии вели­ча­во­стью². Но Стра­тон имел не одно­го пев­ца, сво­им искус­ст­вом услаж­дав­ше­го его слух на пирах: на них при­сут­ст­во­ва­ли пев­цы, флей­тист­ки, кра­са­ви­цы гете­ры и пля­су­ньи. Он изо всех сил ста­рал­ся ни в чем не усту­пать кипр­ско­му Нико­клу, так как тот сорев­но­вал с ним. Сопер­ни­че­ство рас­про­стра­ня­лось толь­ко на незна­чи­тель­ные вещи, т. е. на те, о кото­рых выше гово­ри­лось. Каж­дый осве­дом­лял­ся у при­бы­вав­ших гостей о новых при­чудах дру­го­го, чтобы затмить его. Но Стра­то­ну и Нико­клу не уда­лось кон­чить свои дни в подоб­ных заба­вах: оба умер­ли насиль­ст­вен­ной смер­тью³.

3. Ари­стипп раз­ны­ми дово­да­ми ста­рал­ся облег­чить печаль сво­их горь­ко сету­ю­щих дру­зей, в нача­ле же про­из­нес такие сло­ва: «Я при­шел не для того, чтобы горе­вать вме­сте с вами, но чтобы ути­шить ваше горе».

4. Пит­так был вос­хи­щен мель­ни­ца­ми, объ­яс­няя это тем, что мель­ни­цы поз­во­ля­ют делать на неболь­шом про­стран­стве раз­лич­ные телес­ные упраж­не­ния⁴. Суще­ст­во­ва­ла так назы­вае­мая мель­нич­ная пес­ня⁵.

5. Сын Лаэр­та⁶ заста­ет отца за работой в саду, хотя тот был уже глу­бо­ким ста­ри­ком. Одис­сей при­зна­ет­ся, что иску­сен в раз­лич­ных работах:

Не нуж­да­ясь в услу­гах кора­бель­но­го масте­ра, он сво­и­ми рука­ми быст­ро стро­ит плот⁸. И Ахилл, пра­внук Зев­са⁹, сам раз­ре­за­ет мясо, спе­ша при­гото­вить уго­ще­ние ахей­ским послам¹⁰.

6. Одна­жды во вре­мя сне­го­па­да скиф­ский царь спро­сил како­го-то чело­ве­ка, совсем без одеж­ды сто­яв­ше­го на моро­зе, не замер­за­ет ли он. Скиф отве­тил вопро­сом на вопрос, не мерзнет ли у царя лоб. Услы­шав от него: «Нисколь­ко», — скиф ска­зал: «И я не мерз­ну, пото­му что мое тело — сплош­ной лоб»¹¹.

7. Если на сле­дую­щий день ожи­да­лось народ­ное собра­ние, Демо­сфен, сын Демо­сфе­на, бодр­ст­во­вал всю ночь, обду­мы­вая свою речь и заучи­вая наизусть то, что соби­рал­ся ска­зать. Поэто­му Пифей, мне кажет­ся, сме­ял­ся над ним, гово­ря, что его искус­ство отда­ет чадом све­тиль­ни­ка.

8. Когда Гефе­сти­он умер, Алек­сандр бро­сил в погре­баль­ный костер ору­жие, золо­то, сереб­ро и дра­го­цен­ную пер­сид­скую одеж­ду. Он так­же на гоме­ров­ский лад отре­зал прядь сво­их волос, под­ра­жая Ахил­лу¹². Но царь горе­вал необуздан­нее и силь­нее это­го героя: он занес руку на экба­тан­ский акро­поль. Все, вклю­чая сре­зан­ные воло­сы, по мое­му мне­нию, было вполне в гре­че­ском духе. Поку­ше­ние же на сте­ны Экба­тан поло­жи­ло нача­ло вар­вар­ским поступ­кам царя. Алек­сандр отка­зал­ся от сво­ей обыч­ной одеж­ды и весь отдал­ся печа­ли, люб­ви и сле­зам.

Гефе­сти­он умер под Экба­та­на­ми. Неко­то­рые счи­та­ют, что всем, что было учреж­де­но для похо­рон Гефе­сти­о­на, вос­поль­зо­ва­лись на похо­рон­ных тор­же­ствах в честь само­го Алек­сандра, ибо смерть постиг­ла царя, когда тра­ур­ные обряды по Гефе­сти­о­ну еще не были испол­не­ны.

9. Раз­ве это не свиде­тель­ство вели­кой скром­но­сти, по край­ней мере я так думаю, если супру­га Фоки­о­на носи­ла его гима­тий¹³ и не иска­ла шафран­ных или при­ве­зен­ных из Тарен­та¹⁴ одежд, вся­ких накидок, бога­то­го верх­не­го пла­тья, голов­ных повя­зок, покры­вал, раз­но­цвет­ных хито­нов. Преж­де все­го она оде­ва­лась сво­ей скром­но­стью, а потом уже дума­ла о самой непри­хот­ли­вой одеж­де.

10. Одна­жды Сократ ска­зал Ксан­тип­пе, когда она не поже­ла­ла в его гима­тии любо­вать­ся празд­нич­ным шест­ви­ем: «Вид­но, ты хочешь не смот­реть, а чтобы на тебя смот­ре­ли».

11. У рим­лян боль­шин­ство жен­щин и обувь такую же носят, как муж­чи­ны.

12. «Маль­чи­ков надо обма­ны­вать, когда игра­ешь с ними в кости, а муж­чин, когда даешь им клят­вы». Одни счи­та­ют, что это изре­че­ние Лисанд­ра, дру­гие — что Филип­па Македон­ско­го. Кому бы его ни при­пи­сы­вать, оно, по-мое­му, невер­но: вполне понят­но, что я не одоб­ряю того, что нахо­дил пра­виль­ным Лисандр, ибо он рас­суж­дал как тиран, о моем же обра­зе мыс­лей мож­но заклю­чить по тому, что я не одоб­ряю его слов.

13. Лакеде­мо­ня­нин Аге­си­лай неред­ко уже в пре­клон­ном воз­расте выхо­дил по утрам зимой боси­ком и без хито­на, набро­сив на себя толь­ко вет­хий плащ. И вот кто-то попе­нял ему, что он ведет себя не по воз­рас­ту. Аге­си­лай ска­зал в ответ: «Моло­дые граж­дане будут брать с меня при­мер, как жере­бя­та берут при­мер со взрос­лых коней».

14. Что же, раз­ве фило­со­фы не пока­за­ли себя отмен­ны­ми вои­на­ми? Несо­мнен­но, если тарен­тий­цы шесть раз изби­ра­ли Архи­та стра­те­гом¹⁵, Мел­лис был навар­хом¹⁶, Сократ при­ни­мал три­жды уча­стие в воен­ных дей­ст­ви­ях¹⁷. Пла­тон сра­жал­ся под Тана­грой и Корин­фом¹⁸; о похо­дах и коман­до­ва­нии Ксе­но­фон­та рас­ска­зы­ва­лось не один раз, и сам он, меж­ду про­чим, повест­ву­ет об этом в сочи­не­нии о Кире¹⁹. Сын Гип­па­ри­на Дион поло­жил конец тира­нии Дио­ни­сия²⁰. Эпа­ми­нонд, будучи беотар­хом²¹, раз­бил лакеде­мо­нян при Левк­трах²² и про­сла­вил­ся как луч­ший фиван­ский, вер­нее даже гре­че­ский, пол­ко­во­дец. Зенон при дво­ре Анти­го­на нема­ло сде­лал для бла­га афи­нян²³: ведь без­раз­лич­но, чем фило­соф дости­га­ет успе­ха, муд­ро­стью или ору­жи­ем.

15. Во вре­ме­на, когда мити­лен­цы еще удер­жи­ва­ли свое мор­ское гос­под­ство, они нака­за­ли отло­жив­ших­ся от них союз­ни­ков, запре­тив им обу­чать сво­их детей гра­мо­те и музы­ке, ибо счи­та­ли самым тяж­ким лише­ни­ем не уметь читать и писать и не иметь поня­тия о музы­ке.

16. Город Рим осно­ва­ли Рем и Ромул, сыно­вья Аре­са и Силь­вии. Она же была одной из тех, кто вел свой род от Энея.

17. Когда Евдокс при­ехал в Сици­лию, Дио­ни­сий²⁴ весь­ма обра­до­вал­ся это­му и стал бла­го­да­рить его. Тот, одна­ко, без тени лести и угод­ни­че­ства отве­тил тира­ну: «Я при­ехал к тебе как к доб­ро­му хозя­и­ну Пла­то­на», — при­зна­вая таким обра­зом, что при­был не ради само­го Дио­ни­сия, а ради его гостя.

18. Извест­но, что жите­ли Егип­та про­яв­ля­ют во вре­мя пыток уди­ви­тель­ную стой­кость: егип­тя­нин ско­рее умрет в муче­ни­ях, чем при­зна­ет­ся. В Индии жен сжи­га­ют вме­сте с умер­ши­ми мужья­ми. После смер­ти индий­ца его жены одна перед дру­гой стре­мят­ся разде­лить его судь­бу; сжи­га­ют ту, на кого пал жре­бий.

19. Солон, стоя во гла­ве афи­нян во вре­мя вой­ны за ост­ров Сала­мин²⁵, отбил два мегар­ских кораб­ля, отдал их под коман­ду афи­нян, пере­одел вои­нов в одеж­ду, сня­тую с вра­гов, и, достиг­нув Мегар, пере­бил в горо­де мно­го наро­ду, так как мегар­цы не рас­по­зна­ли воен­ной хит­ро­сти и пото­му не воору­жи­лись. Он победил мегар­цев так­же и реча­ми; одна­ко не силой крас­но­ре­чия, а бес­спор­но­стью дово­дов: при­ка­зав рас­ко­пать ста­рые моги­лы, Солон пока­зал, что все афи­няне лежа­ли по оте­че­ско­му обы­чаю лицом к зака­ту, а мегар­цы как при­дет­ся. Судья­ми в этом слу­чае высту­па­ли спар­тан­цы²⁶.

20. Одна­жды с Хиоса в Лакеде­мон при­был какой-то ста­рик; он вооб­ще был чван­лив и сты­дил­ся сво­ей ста­ро­сти, а поэто­му ста­рал­ся крас­кой скрыть седи­ну. Когда он высту­пил перед спар­тан­ца­ми, изла­гая дело, ради кото­ро­го явил­ся, со сво­его места под­нял­ся Архидам²⁷ и ска­зал: «Что этот чело­век может ска­зать пут­но­го, когда у него обман не толь­ко в серд­це, но и на голо­ве?» Царь свел на нет речь хиос­ца, изоб­ли­чив его нрав на осно­ва­нии того, что бро­са­лось в гла­за.

21. Цезарь не счи­тал ниже сво­его досто­ин­ства посе­щать Ари­сто­на, а Пом­пей — Кра­тип­па. Хотя они были могу­ще­ст­вен­ны, оба цени­ли тех, кто был в состо­я­нии ока­зать им помощь, и иска­ли, несмот­ря на свою силу, обще­ния с ними, ибо не про­сто стре­ми­лись власт­во­вать, но жела­ли власт­во­вать слав­но.