История

Книга V

Терпсихора

1. Пер­вым из горо­дов на Гел­лес­пон­те пер­сид­ское вой­ско во гла­ве с Мега­ба­зом, остав­лен­ное Дари­ем в Евро­пе, поко­ри­ло Перинф (перин­фяне не жела­ли при­знать вла­ды­че­ства Дария). Уже рань­ше Перинф потер­пел жесто­кое пора­же­ние от пео­нов. Этим-то пео­нам, живу­щим на Стри­моне, боже­ство изрек­ло ора­кул идти вой­ной на перин­фян. [Изре­че­ние ора­ку­ла гла­си­ло]: «Если из ста­на, рас­по­ло­жен­но­го про­тив перин­фян, их гром­ко оклик­нут по име­ни, то пео­ны долж­ны напа­дать; в про­тив­ном же слу­чае — не дви­гать­ся». Пео­ны так и посту­пи­ли. Перин­фяне же раз­би­ли стан перед ворота­ми сво­его горо­да, и здесь по их вызо­ву про­изо­шло трой­ное еди­но­бор­ство. Два вои­на, два коня и два пса всту­пи­ли в бой. Одер­жав победу в двух поедин­ках, перин­фяне от радо­сти запе­ли пеан¹. Пео­ны же при­ня­ли сло­ва это­го пеа­на за изре­че­ние ора­ку­ла. Они рас­суж­да­ли меж­ду собой так: «Про­ри­ца­ние ора­ку­ла испол­ни­лось. Дело теперь за нами!». Тогда пео­ны напа­ли на перин­фян, когда те затя­ну­ли пеан, и раз­би­ли вра­га наго­ло­ву, так что немно­го их оста­лось в живых.

2. Вот какую беду перин­фя­нам еще рань­ше при­шлось пре­тер­петь от пео­нов. Теперь же пер­сы и Мега­баз все же одо­ле­ли их чис­лен­но­стью, хотя они доб­лест­но сра­жа­лись за сво­бо­ду. Овла­дев Перин­фом, Мега­баз повел вой­ско через Фра­кию и поко­рил царю все горо­да и народ­но­сти вдоль побе­ре­жья. Тако­во было пове­ле­ние Дария поко­рить Фра­кию.

3. Народ фра­кий­ский после индий­цев — самый мно­го­чис­лен­ный на зем­ле². Будь фра­кий­цы толь­ко еди­но­душ­ны и под вла­стью одно­го вла­ды­ки, то, я думаю, они были бы непо­беди­мы и куда могу­ще­ст­вен­нее всех наро­дов. Но так как они нико­гда не мог­ли прий­ти к еди­но­ду­шию, то в этом-то и коре­ни­лась их сла­бость. Пле­ме­на их в каж­дой мест­но­сти носят осо­бые назва­ния. Нра­вы и обы­чаи у всех оди­на­ко­вы, кро­ме гетов, трав­сов и пле­мен, живу­щих север­нее кре­сто­не­ев³.

4. О дея­ни­ях гетов и их вере в бес­смер­тие я уже рас­ска­зы­вал⁴. Образ жиз­ни трав­сов в общем такой же, как и у дру­гих фра­кий­ских пле­мен. Толь­ко обы­чаи при рож­де­нии и кон­чине у них осо­бен­ные. А имен­но, вот какие. [При рож­де­нии] род­ные уса­жи­ва­ют­ся вокруг ново­рож­ден­но­го мла­ден­ца и горю­ют о том, сколь­ко бед­ст­вий ему пред­сто­ит еще пере­не­сти в жиз­ни. При этом пере­чис­ля­ют все люд­ские горе­сти и заботы. Напро­тив, погре­бе­ние покой­ни­ков у них про­хо­дит с шут­ка­ми и весе­льем⁵. Ведь мерт­вые, [по мне­нию гетов], уже изба­ви­лись от всех жиз­нен­ных зол и печа­лей и ведут радост­ную и бла­жен­ную жизнь.

5. У пле­мен же, оби­таю­щих север­нее кре­сто­не­ев, суще­ст­ву­ет вот какой обы­чай. Когда кто-нибудь из пле­ме­ни уми­ра­ет, то его жены (а у всех их мно­го жен) начи­на­ют жар­кий спор (при рев­ност­ном уча­стии дру­зей): какую из них покой­ник-муж любил боль­ше всех. Раз­ре­шив спор, муж­чи­ны и жен­щи­ны осы­па­ют супру­гу-избран­ни­цу похва­ла­ми и бли­жай­шие род­ст­вен­ни­ки зака­лы­ва­ют ее на моги­ле и затем пре­да­ют зем­ле вме­сте с супру­гом. Осталь­ные же жены силь­но горю­ют, [что выбор пал не на них]: ведь это для них — вели­чай­ший позор⁶.

6. Обы­чаи про­чих фра­кий­цев вот какие: детей сво­их они про­да­ют на чуж­би­ну. [Цело­муд­рия] деву­шек они не хра­нят, поз­во­ляя им всту­пать в сно­ше­ние с любым муж­чи­ной⁷. Напро­тив, [вер­ность] замуж­них жен­щин стро­го соблюда­ют и поку­па­ют себе жен у роди­те­лей за боль­шие день­ги. Тату­и­ров­ка [на теле] счи­та­ет­ся у них [при­зна­ком] бла­го­род­ства⁸. У кого ее нет, тот не при­над­ле­жит к бла­го­род­ным. Чело­век, про­во­дя­щий вре­мя в празд­но­сти, поль­зу­ет­ся у них боль­шим поче­том. Напро­тив, к зем­ледель­цу они отно­сят­ся с вели­чай­шим пре­зре­ни­ем. Наи­бо­лее почет­ной они счи­та­ют жизнь вои­на и раз­бой­ни­ка. Тако­вы самые заме­ча­тель­ные их обы­чаи.

7. Богов фра­кий­цы чтут толь­ко трех: Аре­са, Дио­ни­са и Арте­ми­ду⁹. А их цари (в отли­чие от осталь­но­го наро­да) боль­ше всех богов почи­та­ют Гер­ме­са и кля­нут­ся толь­ко им. По их сло­вам, и сами они про­изо­шли от Гер­ме­са¹⁰.

8. Погре­баль­ные обряды бога­тых фра­кий­цев вот какие. Тело покой­ни­ка выстав­ля­ют на три дня. При этом зака­лы­ва­ют жерт­вен­ных живот­ных вся­ко­го рода и после погре­баль­ных воплей устра­и­ва­ют триз­ну. Затем тело сжи­га­ют или иным спо­со­бом пре­да­ют зем­ле¹¹ и, насы­пав кур­ган, устра­и­ва­ют раз­лич­ные состя­за­ния. Выс­шие награ­ды назна­ча­ют­ся за еди­но­бор­ство, смот­ря по важ­но­сти [состя­за­ния]. Это погре­баль­ные обы­чаи фра­кий­цев.

9. О том, какие пле­ме­на оби­та­ют даль­ше к севе­ру от Фра­кии, никто досто­вер­но ска­зать не может. Обла­сти за Истром, по-види­мо­му, необи­тае­мы и бес­пре­дель­ны. Впро­чем, об одной толь­ко народ­но­сти за Истром я могу полу­чить сведе­ния: эта народ­ность — сигин­ны. Оде­ва­ют­ся они в мидий­скую одеж­ду. Кони у сигин­нов, как гово­рят, покры­ты по все­му телу кос­ма­той шер­стью в 5 паль­цев дли­ны. [Кони эти] малень­кие, низ­ко­рос­лые и слиш­ком сла­бо­силь­ные, чтобы возить на себе чело­ве­ка. Запря­жен­ные же в повоз­ку, они бегут очень рез­во. Поэто­му люди в этой стране ездят на колес­ни­цах. Пре­де­лы зем­ли сигин­нов про­сти­ра­ют­ся почти до [обла­сти] эне­тов на Адри­а­ти­че­ском море. Они счи­та­ют себя [потом­ка­ми] мидий­ских пере­се­лен­цев. А как они попа­ли туда из Мидии, я не могу объ­яс­нить. Впро­чем, пожа­луй, все может слу­чить­ся за столь огром­ный про­ме­жу­ток вре­ме­ни. Сигин­на­ми, впро­чем, лигии, живу­щие к севе­ру от Мас­са­лии¹², зовут мел­ких тор­гов­цев, а жите­ли Кип­ра — копья.

10. По рас­ска­зам фра­кий­цев, в обла­сти за Истром оби­та­ют пче­лы¹³ и из-за них-де про­ход далее невоз­мо­жен. Мне-то такие рас­ска­зы кажут­ся во вся­ком слу­чае неве­ро­ят­ны­ми: ведь эти насе­ко­мые, по-види­мо­му, не выно­сят холо­да. Ско­рее, дума­ет­ся мне, эти север­ные стра­ны необи­тае­мы, имен­но, из-за холо­дов. Такие рас­ска­зы пере­да­ют об этой стране, побе­ре­жье кото­рой Мега­баз под­чи­нил пер­сам.

11. Едва перей­дя Гел­лес­понт, Дарий тот­час же вспом­нил о вели­кой услу­ге, ока­зан­ной ему Гисти­е­ем из Миле­та и о сове­те Коя из Мити­ле­ны. Он пове­лел им при­быть в Сар­ды и пред­ло­жил по [их соб­ст­вен­но­му] выбо­ру про­сить [любой] мило­сти. Гисти­ей, кото­рый был уже тира­ном Миле­та, не желал боль­ше ника­кой тира­нии, но про­сил дать ему во вла­де­ние мест­ность Мир­кин в зем­ле эдо­нян, где он хотел осно­вать город. Так вот, Гисти­ей выбрал эту зем­лю. Кой же, кото­рый не был тира­ном, но про­стым граж­да­ни­ном, попро­сил царя сде­лать его тира­ном Мити­ле­ны.

12. Царь удо­вле­тво­рил жела­ние их обо­их, и они отпра­ви­лись в места по сво­е­му выбо­ру. Вышло, одна­ко, так, что Дарий из-за одно­го слу­чая, кото­рый ему при­шлось наблюдать, при­ка­зал Мега­ба­зу поко­рить пео­нов и изгнать их из Евро­пы в Азию. Два пео­на, имен­но Пигрет и Ман­ти­ес, при­бы­ли в Сар­ды по воз­вра­ще­нии Дария в Азию вме­сте со сво­ей сест­рой, девуш­кой стат­ной и кра­си­вой (бра­тья сами хоте­ли сде­лать­ся вла­ды­ка­ми пео­нов). Вос­поль­зо­вав­шись слу­ча­ем, когда Дарий одна­жды, вос­седая перед ворота­ми горо­да, раз­би­рал тяж­бы, они сде­ла­ли вот что. Бра­тья наряди­ли сест­ру как мож­но кра­си­вее и посла­ли с сосудом на голо­ве за водой. Девуш­ка вела за собой коня, при­вя­зан­но­го на пово­ду к руке, и пря­ла лен. Про­хо­дя мимо, она при­влек­ла вни­ма­ние Дария, пото­му что ее дей­ст­вия были необыч­ны для пер­сов, лидий­цев и како­го-либо дру­го­го наро­да Азии. Удив­лен­ный царь послал несколь­ко сво­их тело­хра­ни­те­лей с при­ка­за­ни­ем посмот­реть, что станет делать девуш­ка с конем. Тело­хра­ни­те­ли сле­до­ва­ли за ней сза­ди. А она, при­дя к реке, напо­и­ла коня, а затем напол­ни­ла сосуд водой и пошла опять назад мимо царя тем же путем с сосудом на голо­ве, ведя при­вя­зан­но­го к руке коня и вра­щая вере­те­но.

13. А Дарий, дивясь и рас­ска­зу [тело­хра­ни­те­лей], и тому, что видел сам, пове­лел при­ве­сти жен­щи­ну пред свои очи. Когда ее при­ве­ли, то при­шли и ее бра­тья, кото­рые непо­да­ле­ку «на стра­же сто­я­ли»¹⁴. На вопрос Дария, откуда она родом, юно­ши отве­ча­ли, что они пео­ны, а это — их сест­ра. Царь же спро­сил, что за люди пео­ны, где они живут и зачем при­шли в Сар­ды. А те отве­ча­ли, что при­шли они отдать себя под его покро­ви­тель­ство. Пео­ния же рас­по­ло­же­на на реке Стри­моне, а Стри­мон течет вбли­зи Гел­лес­пон­та; они — потом­ки тев­кров из Трои. Все это юно­ши рас­ска­зы­ва­ли, а царь спро­сил: все ли жен­щи­ны там такие же трудо­лю­би­вые, как эта. Юно­ши и это охот­но под­твер­ди­ли, пото­му что ради это­го-то они и при­ве­ли сест­ру к царю.

14. Тогда Дарий напи­сал посла­ние Мега­ба­зу, кото­ро­го он оста­вил вое­на­чаль­ни­ком во Фра­кии¹⁵, с пове­ле­ни­ем изгнать пео­нов с их роди­ны и при­ве­сти к нему вме­сте с жена­ми и детьми. Тот­час же всад­ник поспе­шил с этой вестью к Гел­лес­пон­ту и, пере­пра­вив­шись через про­лив, вру­чил посла­ние Мега­ба­зу. А Мега­баз про­чи­тал посла­ние и, взяв фра­кий­ских про­вод­ни­ков, высту­пил в поход на пео­нов.

15. Когда пео­ны узна­ли, что пер­сы идут вой­ной на них, то, собрав вой­ско, дви­ну­лись к мор­ско­му побе­ре­жью: они дума­ли, что пер­сы при­дут оттуда. Так пео­ны сто­я­ли на море, гото­вясь отра­зить напа­де­ние Мега­ба­зо­ва вой­ска. Пер­сы же, про­ведав о том, что пео­ны собра­лись и заня­ли про­ход у моря, избра­ли верх­ний путь [по горам], так как у них были про­вод­ни­ки. Затем тай­но от пео­нов пер­сы напа­ли на их горо­да, лишен­ные защит­ни­ков. Напав таким обра­зом, пер­сы лег­ко овла­де­ли ими. При вести о том, что их горо­да в руках пер­сов, [вой­ско] пео­нов немед­лен­но рас­се­я­лось и каж­дый [воин] воз­вра­щал­ся в свой город и сда­вал­ся пер­сам. Так-то пле­ме­на пео­нов: сирио­пе­о­ны, пео­плы и все пео­ны, оби­тав­шие [в обла­сти] вплоть до озе­ра Пра­си­а­ды, были изгна­ны из род­ных земель и уведе­ны в Азию.

16. Пле­ме­на же у горы Пан­гея — добе­ры, агри­а­ны, одо­ман­ты — и пле­ме­на на самом озе­ре Пра­си­а­да вооб­ще не были поко­ре­ны Мега­ба­зом. Он пытал­ся, прав­да, изгнать так­же и пле­ме­на, жив­шие на самом озе­ре. А живут эти пле­ме­на вот как: сре­ди озе­ра сто­ит на высо­ких опор­ных сва­ях свя­зан­ный [из досок] помост, куда ведет с суши узкий про­ход по одно­му мости­ку. А сваи, под­пи­раю­щие помост, заби­ва­ло в древ­ние вре­ме­на сооб­ща все пле­мя. Впо­след­ст­вии же был введен вот такой обы­чай: каж­дый соби­раю­щий­ся женить­ся дол­жен при­не­сти с горы под назва­ни­ем Орбел и вко­ло­тить за одну жен­щи­ну по три опор­ных сваи. Но у каж­до­го пео­на мно­го жен. Живут же пео­ны там вот как: у каж­до­го есть на этом помо­сте хижи­на, где он живет, с люком, [про­де­лан­ным] в помо­сте и веду­щим в озе­ро. Малень­ких детей они при­вя­зы­ва­ют за ногу верев­кой, чтобы те не упа­ли в воду. Сво­их коней и вьюч­ный скот они кор­мят рыбой. Рыбы там так мно­го, что если открыть люк и опу­стить [в озе­ро] пустую кор­зи­ну, то спу­стя немно­го вре­ме­ни выта­щишь ее, пол­ную рыбы. В озе­ре водит­ся рыба двух пород: папрак и тилон.

17. Итак, поко­рен­ные пле­ме­на пео­нов пер­сы уве­ли в Азию. А Мега­баз после поко­ре­ния пео­нов отпра­вил в Македо­нию послов — семь пер­сов, наи­бо­лее важ­ных после него само­го людей в вой­ске¹⁶. Этих людей отпра­ви­ли посла­ми к Амин­те с тре­бо­ва­ни­я­ми зем­ли и воды царю Дарию. От озе­ра Пра­си­а­ды ведет крат­чай­ший путь в Македо­нию¹⁷. К озе­ру непо­сред­ст­вен­но при­мы­ка­ет руд­ник, кото­рый впо­след­ст­вии при­но­сил Алек­сан­дру еже­год­ный доход талант сереб­ра. За этим руд­ни­ком воз­вы­ша­ет­ся гора под назва­ни­ем Дисо­рон, а за ней уже — Македо­ния.

18. Итак, эти пер­сид­ские послы при­бы­ли [в Македо­нию], пред­ста­ли перед Амин­той и затем потре­бо­ва­ли зем­ли и воды царю Дарию. Амин­та же обе­щал дать и то и дру­гое и при­гла­сил послов на уго­ще­ние. Царь устро­ил рос­кош­ный пир и любез­но уго­щал пер­сов. А после пира пер­сы, про­дол­жая без удер­жу браж­ни­чать, ска­за­ли вот что: «Друг-македо­ня­нин! У нас, пер­сов, когда мы зада­ем пир, есть обы­чай при­во­дить к сто­лу наших налож­ниц и жен. Ты столь радуш­но при­нял нас и так вели­ко­леп­но уго­стил и даже хочешь дать царю зем­лю и воду, испол­ни же [для нас] этот наш обы­чай». Амин­та отве­тил на это: «У нас нет это­го в обы­чае: муж­чи­ны и жен­щи­ны [пиру­ют] у нас отдель­но. Но посколь­ку тако­во ваше жела­ние, а вы — наши вла­ды­ки, то будь по-ваше­му». После этих слов Амин­та велел послать за жен­щи­на­ми. Жен­щи­ны яви­лись на зов и усе­лись в ряд про­тив пер­сов. Тут пер­сы при виде кра­си­вых жен­щин ста­ли гово­рить Амин­те, что он посту­пил неум­но [и не уго­дил им]. Луч­ше уж было бы жен­щи­нам вооб­ще не являть­ся, чем прий­ти и сидеть напро­тив, как помра­че­ние очам. Тогда Амин­та был вынуж­ден при­ка­зать жен­щи­нам сесть рядом с пер­са­ми. Но едва жен­щи­ны успе­ли пере­сесть, как пер­сы ста­ли хва­тать их за груди, так как напи­лись сверх меры, и неко­то­рые пыта­лись даже цело­вать жен­щин.

19. При виде это­го Амин­та хотя и воз­му­щал­ся, но все же ста­рал­ся сохра­нить спо­кой­ст­вие, так как силь­но боял­ся пер­сов. Алек­сандр же, сын Амин­ты, кото­рый так­же был участ­ни­ком пира и видел все это, как чело­век моло­дой и не вку­сив­ший еще [жиз­нен­ных] невзгод, не мог смол­чать и с него­до­ва­ни­ем ска­зал Амин­те вот что: «Отец! В твои годы тебе луч­ше бы отдох­нуть и боль­ше не пить. Я же оста­нусь с гостя­ми и при­готов­лю им все, что нуж­но». Амин­та понял, что Алек­сандр зате­ял недоб­рое дело и ска­зал: «Сын мой! По тво­им гнев­ным сло­вам я пони­маю, что ты отсы­ла­ешь меня, замыс­лив что-то недоб­рое. Поэто­му про­шу тебя оста­вить этих людей в покое, чтобы не погу­бить нас. Сдер­жи­вай­ся и не обра­щай вни­ма­ния на про­ис­хо­дя­щее. Что же до тво­е­го сове­та уйти, то я согла­сен».

20. Когда Амин­та после это­го вышел, Алек­сандр ска­зал пер­сам: «Эти жен­щи­ны, дру­зья, все­це­ло в вашем рас­по­ря­же­нии. Вы може­те по жела­нию спать со все­ми или толь­ко с неко­то­ры­ми из них. Подай­те толь­ко знак о вашем жела­нии. А теперь уже пора спать, и, как я вижу, вы силь­но опья­не­ли. А этих вот жен­щин про­шу вас отпу­стить совер­шить омо­ве­ние. После чего и жди­те их». Пер­сы согла­си­лись, и Алек­сандр ото­слал жен­щин в жен­ский покой. Сам же он велел пере­одеть в жен­ские одеж­ды столь­ко же без­бо­ро­дых юно­шей и, дав им кин­жа­лы, ввел в покой. А пер­сам Алек­сандр ска­зал вот что: «Пер­сы! Кажет­ся, вы попи­ро­ва­ли на сла­ву! Все, что у нас есть и что мы мог­ли достать, — все перед вами! И даже — что для нас самое доро­гое — мы отда­ли в ваше рас­по­ря­же­ние наших мате­рей и сестер, чтобы вы поня­ли, какие поче­сти мы возда­ли вам по заслу­гам. А царю, послав­ше­му вас, сооб­щи­те, какой радуш­ный при­ем ока­зал вам эллин, пра­ви­тель Македо­нии, уго­стив вас и пре­до­ста­вив ложе!». После это­го Алек­сандр при­ка­зал каж­до­му юно­ше под видом жен­щи­ны сесть рядом с пер­сом. А когда пер­сы ста­ли хва­тать юно­шей, те пере­би­ли их.

21. Такая печаль­ная участь постиг­ла самих послов и их сви­ту (ведь они при­вез­ли с собой челядь и повоз­ки со всем обыч­ным у пер­сов скар­бом). Так вот, все это вме­сте с сами­ми посла­ми бес­след­но исчез­ло. Вско­ре после это­го пер­сы, конеч­но, нача­ли тща­тель­ные поис­ки этих людей. Одна­ко Алек­сандр сумел лов­ко замять это дело. А имен­но, он под­ку­пил пер­са Буба­ра, гла­ву пер­сид­ских долж­ност­ных лиц, послан­ных на розыск про­пав­ших послов, отдав ему огром­ную сум­му денег и свою сест­ру Гигею. Так-то [дело] о гибе­ли этих пер­сов было ула­же­но¹⁸.

22. А то, что эти македон­ские цари, потом­ки Пер­дик­ки, — дей­ст­ви­тель­но элли­ны, утвер­жда­ют не толь­ко они сами, но и я убеж­ден в этом. Кро­ме того, и судьи Олим­пий­ских состя­за­ний при­зна­ли это. Когда Алек­сандр поже­лал при­нять уча­стие в состя­за­ни­ях и для это­го при­был в Олим­пию, то элли­ны, участ­ни­ки состя­за­ний, тре­бо­ва­ли его исклю­че­ния¹⁹. Эти состя­за­ния, гово­ри­ли они, для элли­нов, а не для вар­ва­ров. Алек­сандр же дока­зал, что он арго­сец, и судьи при­зна­ли его эллин­ское про­ис­хож­де­ние. Он при­нял уча­стие в бего­вом состя­за­нии и при­шел к цели одно­вре­мен­но с победи­те­лем. В общем дело обсто­я­ло так.

23. Мега­баз же при­был с пео­на­ми к Гел­лес­пон­ту. Оттуда он при­ка­зал пере­вез­ти их через про­лив и при­вел в Сар­ды. А Гисти­ей из Миле­та уже начал стро­ить город на пожа­ло­ван­ной ему Дари­ем зем­ле в награ­ду за сохра­не­ние моста (зем­ля же эта под назва­ни­ем Мир­кин нахо­ди­лась на реке Стри­моне). Мега­баз услы­шал о том, что дела­ет Гисти­ей, и, как толь­ко при­был с пео­на­ми в Сар­ды, ска­зал Дарию вот что: «Царь! Что это ты сде­лал, раз­ре­шив это­му дош­ло­му и хит­ро­му элли­ну постро­ить город во Фра­кии? Там огром­ные кора­бель­ные леса и мно­го [сос­ны] для весел, а так­же сереб­ря­ные руд­ни­ки. В окрест­но­стях оби­та­ет мно­го элли­нов и вар­ва­ров, кото­рые, обре­тя в нем сво­его вождя, будут день и ночь выпол­нять его пове­ле­ния. Не поз­во­ляй ему это­го делать, ина­че тебе гро­зит вой­на в тво­ем соб­ст­вен­ном цар­стве. При­ка­жи ему явить­ся к тебе и заставь пре­кра­тить работы. А когда ты его захва­тишь в свои руки, сде­лай так, чтобы он боль­ше уже не воз­вра­щал­ся к элли­нам».

24. Эти­ми сло­ва­ми Мега­баз лег­ко убедил Дария, так как царь ясно видел, какие послед­ст­вия будет иметь стро­и­тель­ство горо­да. После это­го Дарий послал вест­ни­ка в Мир­кин с пове­ле­ни­ем пере­дать [тира­ну] вот что: «Гисти­ей! Так гово­рит царь Дарий. Раз­мыш­ляя [о бла­ге и судь­бе мое­го цар­ства], я не нахо­жу нико­го пре­дан­нее тебя как лич­но мне, так и моей дер­жа­ве. И в этом меня убеди­ли не сло­ва, а дела твои. Я заду­мал совер­шить ныне вели­кие дея­ния. Поэто­му непре­мен­но явись ко мне, ибо я желаю сооб­щить тебе об этом». Гисти­ей пове­рил этим сло­вам (да к тому же и очень гор­дил­ся быть цар­ским совет­ни­ком) и при­был в Сар­ды. По при­бы­тии же в Сар­ды Дарий ска­зал ему вот что: «Гисти­ей! Послал я за тобою вот поче­му. Как толь­ко я воз­вра­тил­ся из Ски­фии и ты про­пал с глаз моих, я вско­ре почув­ст­во­вал, что боль­ше все­го жалею о тво­ем отсут­ст­вии и о том, что не могу бесе­до­вать с тобой. Я убеж­ден, что выс­шее бла­го на зем­ле — это муд­рый и вер­ный друг. То и дру­гое я обрел в тебе, и моя судь­ба под­твер­жда­ет это. Итак, хоро­шо ты посту­пил, при­дя ко мне, и я пред­ла­гаю тебе вот что: оставь Милет и вновь осно­ван­ный город во Фра­кии, иди со мною в Сусы и там разде­ляй со мною как мой сотра­пез­ник²⁰ и совет­ник все, что у меня есть».

25. Так ска­зал Дарий. Затем царь поста­вил сатра­пом Сард сво­его свод­но­го бра­та Арта­фре­на и вме­сте с Гисти­е­ем отбыл в Сусы. Ота­на же он назна­чил началь­ни­ком вой­ска в При­мор­ской обла­сти. Отец это­го Ота­на — Сисамн был одним из цар­ских судей. За то, что этот Сисамн, под­куп­лен­ный день­га­ми, вынес неспра­вед­ли­вый при­го­вор, царь Кам­бис велел его каз­нить и содрать кожу. Кожу эту царь при­ка­зал выду­бить, наре­зать из нее рем­ней и затем обтя­нуть ими судей­ское крес­ло, на кото­ром тот вос­седал в суде. Обтя­нув крес­ло [таки­ми рем­ня­ми], Кам­бис назна­чил судьей вме­сто Сисам­на, кото­ро­го каз­нил и велел затем содрать кожу, его сына, повелев ему пом­нить, на каком крес­ле вос­седая он судит.

26. Этот-то Отан, кото­рый дол­жен был судить на таком крес­ле, стал тогда пре­ем­ни­ком Мега­ба­за в зва­нии глав­но­го вое­на­чаль­ни­ка. Он заво­е­вал Визан­тий и Кал­хедо­нию, овла­дел Антан­дром в Тро­аде и Лам­по­ни­ем. Затем на лес­бос­ских кораб­лях заво­е­вал Лем­нос и Имброс (оба этих ост­ро­ва тогда еще насе­ля­ли пеласги)²¹.

27. Лем­нос­цы же, прав­да, муже­ст­вен­но сра­жа­лись, но все же после дол­го­го сопро­тив­ле­ния были побеж­де­ны. Пра­ви­те­лем над уцелев­ши­ми лем­нос­ца­ми пер­сы поста­ви­ли Лика­ре­та, сына Меанд­рия, бра­та царя Само­са. Этот-то Лика­рет затем скон­чал­ся пра­ви­те­лем Лем­но­са […]²² При­чи­на же была вот какая. Отан всех их обра­щал в раб­ство, обви­нял одних за отказ слу­жить пер­сам в похо­де на ски­фов, а дру­гих в [пре­да­тель­ских] напа­де­ни­ях на вой­ско Дария при воз­вра­ще­нии.

28. Такие дела совер­шил Отан как вое­на­чаль­ник. Затем для эллин­ских горо­дов при­шли (хотя и нена­дол­го) луч­шие вре­ме­на. Но вско­ре на Ионию вновь обру­ши­лись невзго­ды из Нак­со­са и Миле­та. Нак­сос ведь был тогда бога­че дру­гих ост­ро­вов, а Милет в то вре­мя про­цве­тал как нико­гда — ни рань­ше, ни поз­же. Это была жем­чу­жи­на Ионии. За два поко­ле­ния до это­го Милет разди­ра­ли граж­дан­ские рас­при, пока парос­цы не при­ми­ри­ли [враж­дую­щие пар­тии]. Миле­тяне выбра­ли в посред­ни­ки имен­но парос­цев из всех элли­нов.

29. А при­ми­ри­ли их парос­цы вот как. Когда знат­ней­шие жите­ли Паро­са при­бы­ли в Милет, то увиде­ли там дотла разо­рен­ных жите­лей и объ­яви­ли, что жела­ют обой­ти их поля. Так парос­цы и сде­ла­ли: они обо­шли всю Милет­скую область из кон­ца в конец. Если им слу­ча­лось заме­тить в опу­сто­шен­ной стране хоро­шо возде­лан­ный уча­сток, то они запи­сы­ва­ли имя хозя­и­на. Лишь немно­го таких участ­ков им уда­лось най­ти при обхо­де всей стра­ны. По воз­вра­ще­нии в город парос­цы созва­ли народ­ное собра­ние и пере­да­ли управ­ле­ние горо­дом тем [немно­гим хозя­е­вам], чьи участ­ки были хоро­шо возде­ла­ны. [Сде­ла­ли же они так] пото­му, по их сло­вам, что тот, кто забо­тит­ся о сво­ем участ­ке, будет так же хоро­шо забо­тить­ся и об общем досто­я­нии. Про­чим миле­тя­нам, кото­рые рань­ше бун­то­ва­ли, парос­цы при­ка­за­ли под­чи­нять­ся [назна­чен­ным ими] людям.

30. Так-то парос­цы при­ми­ри­ли миле­тян. А теперь невзго­ды, вновь раз­ра­зив­ши­е­ся над Иони­ей, нача­лись из-за этих двух горо­дов. Про­изо­шло же это вот как. Из Нак­со­са народ изгнал несколь­ко бога­тых граж­дан. Изгнан­ни­ки при­бы­ли в Милет. Пра­ви­те­лем же Миле­та был тогда Ари­ста­гор, сына Мол­па­го­ра, зять и двою­род­ный брат Гисти­ея, Лиса­го­ро­ва сына, кото­ро­го Дарий удер­жи­вал у себя в Сусах. Гисти­ей ведь был тира­ном Миле­та и, когда эти нак­сос­цы — преж­ние госте­при­им­цы²³ Гисти­ея — при­бы­ли в Милет, как раз нахо­дил­ся в Сусах. Они ста­ли про­сить Ари­ста­го­ра дать им какой-нибудь [отряд] вой­ска, чтобы [с его помо­щью] вер­нуть­ся на роди­ну. Ари­ста­гор же сооб­ра­зил, что, воз­вра­тив изгнан­ни­ков, он может стать вла­ды­кой ост­ро­ва²⁴, и ска­зал им вот что (при­кры­вая свой замы­сел дру­же­ст­вен­ны­ми свя­зя­ми их с Гисти­е­ем): «Сам я, конеч­но, не могу обе­щать вам выста­вить столь боль­шое вой­ско, чтобы вер­нуть вас из изгна­ния на Нак­сос про­тив воли гос­под­ст­ву­ю­щей в горо­де пар­тии. Ведь, как я слы­шу, у нак­сос­цев есть 8000 гопли­тов и мно­го воен­ных кораб­лей. Впро­чем, я хочу сде­лать все, что воз­мож­но, и думаю дей­ст­во­вать вот как. Арта­френ — мой друг, а Арта­френ, как вы зна­е­те, — сын Гис­тас­па и брат царя Дария. Он повеле­ва­ет все­ми наро­да­ми и горо­да­ми на побе­ре­жье Азии. Под его началь­ст­вом боль­шое вой­ско и мно­го кораб­лей. Этот-то чело­век, как я думаю, уж, конеч­но, сде­ла­ет все, что мы его ни попро­сим». Услы­шав эти сло­ва, нак­сос­цы пору­чи­ли Ари­ста­го­ру устро­ить это дело наи­луч­шим обра­зом. Арта­фре­ну они веле­ли обе­щать подар­ки, а рас­хо­ды на содер­жа­ние вой­ска, по их сло­вам, они возь­мут на себя. Они совер­шен­но уве­ре­ны далее, что появись толь­ко [пер­сы] у ост­ро­ва, как нак­сос­цы тот­час же выпол­нят все их при­ка­за­ния так же, как и про­чие ост­ро­ви­тяне. Тогда ведь ни один из Киклад­ских ост­ро­вов еще не был под вла­стью Дария.

31. Итак, Ари­ста­гор при­был в Сар­ды и рас­ска­зал Арта­фре­ну об ост­ро­ве Нак­со­се: «[Ост­ров этот], прав­да, неболь­шой, но кра­си­вый и пло­до­род­ный и нахо­дит­ся побли­зо­сти от Ионии; здесь боль­шие богат­ства и мно­го рыбы. Поэто­му высту­пи в поход на эту зем­лю и воз­вра­ти на ост­ров изгнан­ни­ков. И если ты толь­ко это сде­ла­ешь, то у меня есть мно­го денег и поми­мо [сумм], назна­чен­ных на содер­жа­ние вой­ска (ведь эта-то обя­зан­ность по спра­вед­ли­во­сти долж­на лежать на нас, пред­во­ди­те­лях). Затем ты смо­жешь заво­е­вать царю не толь­ко Нак­сос, но и зави­си­мые от него ост­ро­ва: Парос, Анд­рос и дру­гие, так назы­вае­мые Кикла­ды. Отсюда ты лег­ко смо­жешь напасть на Евбею — боль­шой бога­тый ост­ров, не мень­ше Кип­ра — и без труда его заво­е­вать. Сот­ни кораб­лей доволь­но, чтобы захва­тить все эти ост­ро­ва». Арта­френ же отве­чал ему так: «Ты при­шел в цар­ский дом с доб­ры­ми вестя­ми. Все, что ты сове­ту­ешь, — хоро­шо. Толь­ко вме­сто сот­ни вес­ной у тебя долж­но быть гото­во две сот­ни кораб­лей. Впро­чем, на это сле­ду­ет испро­сить согла­сие само­го царя».

32. Ари­ста­гор же, услы­шав такой ответ, чрез­вы­чай­но обра­до­ван­ный, воз­вра­тил­ся в Милет. А Арта­френ послал [вест­ни­ка] в Сусы сооб­щить царю пред­ло­же­ние Ари­ста­го­ра. Дарий дал согла­сие, и Арта­френ сна­рядил тогда 200 три­ер и боль­шое вой­ско из пер­сов и союз­ни­ков. Во гла­ве вой­ска царь поста­вил Мега­ба­та, пер­са из рода Ахе­ме­нидов, двою­род­но­го бра­та Арта­фре­на и Дария. С его-то доче­рью впо­след­ст­вии обру­чил­ся Пав­са­ний, сын Клеом­брота, лакеде­мо­ня­нин (если толь­ко верен слух), так как он [Пав­са­ний] захо­тел стать вла­ды­кой Элла­ды. Итак, назна­чив Мега­ба­та вое­на­чаль­ни­ком, Арта­френ послал вой­ско Ари­ста­го­ру.

33. Мега­бат же вме­сте с Ари­ста­го­ром, ионий­ским фло­том и нак­сос­ски­ми изгнан­ни­ка­ми отплыл из Миле­та, дер­жа курс яко­бы к Гел­лес­пон­ту. Дой­дя до Хиоса, он бро­сил якорь у Кав­ка­сов, чтобы с север­ным вет­ром пере­пра­вить­ся оттуда на Нак­сос. Одна­ко Нак­со­су не суж­де­но было погиб­нуть при этом похо­де, и вот какой слу­чай его спас. Обхо­дя одна­жды сто­ро­же­вые посты на кораб­лях, Мега­бат на одном мин­дий­ском кораб­ле вовсе не нашел стра­жи. В ярост­ном гне­ве он при­ка­зал тело­хра­ни­те­лям схва­тить капи­та­на это­го кораб­ля, по име­ни Ски­лак, свя­зать его и про­су­нуть через бор­то­вой люк²⁵ таким обра­зом, чтобы голо­ва тор­ча­ла сна­ру­жи, а туло­ви­ще нахо­ди­лось внут­ри. Когда Ски­лак был уже свя­зан, кто-то сооб­щил Ари­ста­го­ру, что Мега­бат, мол, велел свя­зать его госте­при­им­ца из Мин­да и под­верг­нуть позор­но­му нака­за­нию. Ари­ста­гор явил­ся к Мега­ба­ту и стал упра­ши­вать про­стить Ски­ла­ка. Но перс оста­вал­ся неумо­лим, и тогда Ари­ста­гор пошел сам и осво­бо­дил Ски­ла­ка. Узнав об этом, Мега­бат при­шел в него­до­ва­ние и [теперь] обра­тил свой гнев на Ари­ста­го­ра. А тот ска­зал: «Что тебе до моих дел? Раз­ве Арта­френ не послал тебя, чтобы пови­но­вать­ся мне и плыть, куда я при­ка­жу? Зачем ты суе­тишь­ся и суешь­ся не в свое дело?». Так ска­зал Ари­ста­гор. А Мега­бат в бешен­стве с наступ­ле­ни­ем ночи отпра­вил корабль на Нак­сос сооб­щить нак­сос­цам все замыс­лы про­тив них.

34. Нак­сос­цы вовсе не ожи­да­ли, что этот флот напа­дет на них. Но теперь, полу­чив такое изве­стие, они немед­лен­но пере­нес­ли все запа­сы хле­ба с полей в город, загото­ви­ли для оса­ды про­до­воль­ст­вие и воду и вос­ста­но­ви­ли город­ские сте­ны. Так они под­гото­ви­лись к пред­сто­я­щей войне. А когда вра­ги из Хиоса пере­пра­ви­лись на кораб­лях к Нак­со­су, то нашли там все гото­вым к защи­те и оса­жда­ли город четы­ре меся­ца. Израс­хо­до­вав, нако­нец, все при­ве­зен­ные с собой день­ги (да и само­му Ари­ста­го­ру при­шлось так­же истра­тить огром­ные сред­ства, а оса­да меж­ду тем погло­ща­ла все боль­ше денег), пер­сы постро­и­ли нак­сос­ским изгнан­ни­кам кре­пость и с боль­шим уро­ном вер­ну­лись в Азию.

35. Итак, Ари­ста­гор не смог выпол­нить сво­его обе­ща­ния Арта­фре­ну. К тому же его угне­та­ли еще и рас­хо­ды на содер­жа­ние вой­ска, кото­рые нуж­но было опла­чи­вать; затем его бес­по­ко­и­ли тяже­лое состо­я­ние вой­ска и тре­вож­ные опа­се­ния, что его ссо­ра с Мега­ба­том будет сто­ить ему вла­ды­че­ства над Миле­том. Все эти опа­се­ния вну­ши­ли Ари­ста­го­ру мысль под­нять вос­ста­ние про­тив пер­сов. А как раз в это вре­мя при­был к Ари­ста­го­ру из Сус вест­ник от Гисти­ея (на голо­ве у вест­ни­ка были напи­са­ны пись­ме­на) с сове­том отло­жить­ся от царя. Ведь Гисти­ей желал скло­нить Ари­ста­го­ра к вос­ста­нию, но не мог най­ти дру­го­го без­опас­но­го спо­со­ба [пере­дать свой совет], так как все доро­ги [из Сус] охра­ня­лись. Тогда Гисти­ей велел обрить голо­ву сво­е­му вер­но­му слу­ге, нако­лол на голо­ве тату­и­ров­кой зна­ки, а затем, подо­ждав, пока воло­сы отрас­тут, ото­слал его в Милет. Гисти­ей дал слу­ге толь­ко одно пору­че­ние: при­быв в Милет, про­сить Ари­ста­го­ра обрить ему воло­сы и осмот­реть голо­ву. Зна­ки же на голо­ве слу­ги, как я уже ска­зал, при­зы­ва­ли к вос­ста­нию. А Гисти­ей посту­пил так, пото­му что вынуж­ден­ное пре­бы­ва­ние в Сусах было для него вели­ким несча­стьем. В слу­чае же вос­ста­ния он опре­де­лен­но наде­ял­ся, что его отпу­стят к морю. Не решись же Милет на вос­ста­ние, Гисти­ей не мог бы рас­счи­ты­вать когда-нибудь опять попасть туда.

36. Так вот, эти-то сооб­ра­же­ния и заста­ви­ли Гисти­ея послать упо­мя­ну­то­го вест­ни­ка, и имен­но как раз в то вре­мя в силу сте­че­ния всех этих обсто­я­тельств Ари­ста­гор решил­ся на вос­ста­ние. Ари­ста­гор собрал сво­их при­вер­жен­цев на совет, изло­жил им свой замы­сел и рас­ска­зал о пред­ло­же­нии Гисти­ея. Все осталь­ные [при­сут­ст­ву­ю­щие] согла­ша­лись с ним и сове­то­ва­ли начать вос­ста­ние. Толь­ко один лого­граф Гека­тей был вооб­ще про­тив вой­ны с пер­сид­ским царем²⁶. При этом Гека­тей сна­ча­ла пере­чис­лил все под­власт­ные Дарию народ­но­сти и ука­зал на пер­сид­скую воен­ную мощь. Затем, когда ему не уда­лось убедить совет, он пред­ло­жил добить­ся по край­ней мере хотя бы гос­под­ства на море. По его сло­вам, он не видит иной воз­мож­но­сти успе­ха, так как ему пре­крас­но извест­на сла­бость воен­ной силы миле­тян, как толь­ко взять из свя­ти­ли­ща в Бран­хидах сокро­ви­ща²⁷ — посвя­ти­тель­ные дары лидий­ско­го царя Кре­за. Тогда-то, он совер­шен­но уве­рен, Милет добьет­ся гос­под­ства на море, и таким обра­зом и сокро­ви­ща будут в их руках, и вра­ги не смо­гут их раз­гра­бить. Сокро­ви­ща же эти были весь­ма вели­ки, как я уже рас­ска­зал в пер­вой части мое­го труда. Этот совет миле­тяне так­же не при­ня­ли; тем не менее они реши­ли начать вос­ста­ние. Один из миле­тян дол­жен был отплыть в Миунт к флоту, воз­вра­тив­ше­му­ся с Нак­со­са, и попы­тать­ся захва­тить вое­на­чаль­ни­ков на кораб­лях.

37. С этим пору­че­ни­ем был отправ­лен Иатра­гор. Ему уда­лось хит­ро­стью захва­тить мно­гих из них: меж­ду про­чим, Оли­а­та, сына Иба­нол­лия из Милас; Гисти­ея, сына Тим­на из Тер­мер; Коя, сына Эрк­сандра, кото­ро­му Дарий пожа­ло­вал во вла­де­ние Мити­ле­ну; Ари­ста­го­ра, сына Герак­лида из Кимы, и мно­гих дру­гих. Так-то Ари­ста­гор откры­то под­нял вос­ста­ние и пустил в ход все сред­ства во вред Дарию. Преж­де все­го он для вида уни­что­жил тира­нию и уста­но­вил демо­кра­тию в Миле­те для того, чтобы миле­тяне доб­ро­воль­но при­мкну­ли к вос­ста­нию. После это­го Ари­ста­гор сде­лал то же самое и в осталь­ной Ионии — одних тира­нов он изгнал, а дру­гих, кото­рых успел захва­тить на кораб­лях после похо­да про­тив Нак­со­са, выдал тем горо­дам, чтобы снис­кать их рас­по­ло­же­ние, откуда тира­ны были родом.

38. Лишь толь­ко мити­лен­цы захва­ти­ли Коя, как выве­ли его за город и поби­ли кам­ня­ми. Кимей­цы же, напро­тив, отпу­сти­ли сво­его тира­на. Так же посту­пи­ло и боль­шин­ство дру­гих горо­дов. Миле­тя­нин Ари­ста­гор же, устра­нив тира­нов, пре­до­ста­вил каж­до­му горо­ду выбор [вое­на­чаль­ни­ков], а сам затем отплыл на три­е­ре послом в Лакеде­мон. Ведь ему было нуж­но най­ти могу­ще­ст­вен­но­го союз­ни­ка.

39. А в Спар­те Ана­к­сан­дрид, сын Леон­та, тогда уже более не цар­ст­во­вал. Он скон­чал­ся, и царем стал сын его Клео­мен, кото­рый полу­чил пре­стол не по доб­ле­сти, а в силу про­ис­хож­де­ния. Супру­гой Ана­к­сан­дрида была дочь его бра­та. Хотя царь любил ее, но детей у них не было. При таких обсто­я­тель­ствах эфо­ры при­зва­ли Ана­к­сан­дрида к себе и ска­за­ли: «Если ты сам не забо­тишь­ся о сво­ем потом­стве, то мы не допу­стим, чтобы угас род Еври­сфе­на. Так как твоя супру­га не рожа­ет, то отпу­сти ее и возь­ми себе дру­гую. Если ты это сде­ла­ешь, то спар­тан­цы будут тебе за это при­зна­тель­ны». Ана­к­сан­дрид же отве­тил, что не сде­ла­ет ни того, ни дру­го­го: не подо­ба­ет им сове­то­вать и уго­ва­ри­вать его отверг­нуть непо­вин­ную супру­гу и вве­сти в дом дру­гую. Он не наме­рен под­чи­нять­ся им.

40. После это­го эфо­ры и герон­ты дер­жа­ли совет и затем пред­ло­жи­ли Ана­к­сан­дриду вот что: «Мы пони­ма­ем твою при­вя­зан­ность к тепе­ре­ш­ней супру­ге. А ты сде­лай в уго­ду нам по край­ней мере вот что (ина­че спар­тан­цам при­дет­ся при­нять про­тив тебя дру­гие меры). Мы не тре­бу­ем, чтобы ты отпу­стил твою тепе­ре­ш­нюю супру­гу. Ты можешь, как и преж­де, любить ее и оста­вить все супру­же­ские пра­ва, но дол­жен взять вто­рую жену, кото­рая родит тебе детей». Ана­к­сан­дрид на такое пред­ло­же­ние согла­сил­ся. После это­го у него были две жены, и он вел два хозяй­ства, совер­шен­но враз­рез со спар­тан­ски­ми обы­ча­я­ми.

41. Спу­стя немно­го вре­ме­ни вто­рая жена роди­ла царю это­го вот Клео­ме­на и пода­ри­ла наслед­ни­ка пре­сто­ла спар­тан­цам. Но слу­чи­лось так, что и пер­вая жена, ранее быв­шая без­дет­ной, как раз теперь забе­ре­ме­не­ла (так уди­ви­тель­но сов­па­ли эти собы­тия). Когда же [выяс­ни­лось, что она] дей­ст­ви­тель­но ожи­да­ет ребен­ка, то род­ст­вен­ни­ки вто­рой жены, узнав об этом, под­ня­ли шум и с него­до­ва­ни­ем ста­ли гово­рить, что она про­сто хва­ста­ет­ся и хочет под­бро­сить [чужо­го] ребен­ка. Когда же наста­ло вре­мя ей родить, эфо­ры усе­лись око­ло роже­ни­цы, так как не дове­ря­ли ей, и ста­ли наблюдать. А она роди­ла Дори­ея, а вско­ре затем зача­ла Лео­нида и сра­зу же после него — Клеом­брота. Неко­то­рые пере­да­ют даже, что Клеом­брот и Лео­нид были близ­не­ца­ми. Напро­тив, роди­тель­ни­ца Клео­ме­на, вто­рая жена царя, дочь При­не­та­да, Демар­ме­но­ва сына, боль­ше уже не рожа­ла.

42. Клео­мен же, по рас­ска­зам, был несколь­ко сла­бо­умен, со склон­но­стью к поме­ша­тель­ству. Дори­ей, напро­тив, все­гда пер­вен­ст­во­вал сре­ди сверст­ни­ков и пре­крас­но пони­мал, что по доб­ле­сти пре­стол дол­жен при­над­ле­жать ему. Таков был его образ мыс­лей. Поэто­му после кон­чи­ны Ана­к­сан­дрида, когда лакеде­мо­няне по зако­ну как стар­ше­го воз­ве­ли на пре­стол Клео­ме­на, Дори­ей раз­гне­вал­ся и не захо­тел при­знать царем Клео­ме­на. Он попро­сил спар­тан­цев себе людей в спут­ни­ки и высе­лил­ся на чуж­би­ну, даже не вопро­сив дель­фий­ско­го ора­ку­ла, в какой зем­ле ему сле­ду­ет посе­лить­ся, и не выпол­нив ника­ких обы­ча­ев, уста­нов­лен­ных в таких слу­ча­ях. В гне­ве он отплыл в Ливию, а путь ему ука­зы­ва­ли жите­ли Феры. При­быв в Ливию, Дори­ей осно­вал посе­ле­ние в пре­крас­ной мест­но­сти на реке Кини­пе²⁸. Отсюда, одна­ко, спу­стя два года его изгна­ли маки, ливий­цы и кар­фа­ге­няне, и ему при­шлось воз­вра­тить­ся в Пело­пон­нес.

43. Здесь же ему некто Анти­хар из Элео­на посо­ве­то­вал, соглас­но изре­че­ни­ям ора­ку­ла Лаию, осно­вать посе­ле­ние в зем­ле Герак­ла в Сике­лии²⁹. Анти­хар ска­зал Дори­ею, что вся Эри­кин­ская область при­над­ле­жит Герак­лидам, пото­му что сам Геракл вла­дел ею. А Дори­ей, услы­шав это, отпра­вил­ся в Дель­фы вопро­сить ора­кул: полу­чит ли он зем­лю, в кото­рой хочет посе­лить­ся. Пифия же отве­ча­ла ему, что полу­чит. Тогда Дори­ей взял с собой тех же самых посе­лен­цев, с кото­ры­ми он пла­вал в Ливию, и отплыл вдоль бере­гов Ита­лии [в Сике­лию].

44. В то вре­мя (по рас­ска­зам сиба­ри­тов) город Сиба­рис и царь Телис соби­ра­лись идти вой­ной на Кротон. Кротон­цы в стра­хе обра­ти­лись к Дори­ею за помо­щью и полу­чи­ли ее. Дори­ей при­нял уча­стие в похо­де на Сиба­рис и помог заво­е­вать город. Это, как пере­да­ют сиба­ри­ты, совер­шил Дори­ей и его спут­ни­ки. Напро­тив, кротон­цы утвер­жда­ют, что ни один чуже­зе­мец не при­ни­мал уча­стия в войне с сиба­ри­та­ми, кро­ме элей­ца Кал­лия из рода Иамидов; а этот послед­ний участ­во­вал вот как. Кал­лий бежал от Тели­са, тира­на сиба­ри­тов, и при­был к ним, пото­му что, гадая по жерт­вам о войне с Крото­ном, он полу­чил небла­го­при­ят­ные пред­зна­ме­но­ва­ния. Это гово­рят кротон­цы.

45. В дока­за­тель­ство же и те и дру­гие при­во­дят вот что. Сиба­ри­ты — свя­щен­ный уча­сток и храм у сухо­го рус­ла реки Кра­фий. Этот-то храм, по их сло­вам, воз­двиг Дори­ей Афине под назва­ни­ем Кра­фий­ской после взя­тия горо­да. Далее, как дума­ют сиба­ри­ты, смерть само­го Дори­ея — самое важ­ное дока­за­тель­ство того, что он посту­пал про­тив­но веле­ни­ям ора­ку­ла. Если бы Дори­ей не укло­нил­ся от основ­ной цели сво­его похо­да, а выпол­нил бы пове­ле­ние ора­ку­ла (ради чего и был послан), то заво­е­вал бы и удер­жал Эри­кин­скую зем­лю и не погиб бы со сво­им вой­ском. Напро­тив, кротон­цы ссы­ла­ют­ся на обшир­ные и пре­крас­ные поме­стья, пожа­ло­ван­ные элей­цу Кал­лию в Кротон­ской обла­сти, кото­ры­ми еще и в мое вре­мя вла­де­ли его потом­ки. Дори­ею же и его потом­кам кротон­цы не пожа­ло­ва­ли ниче­го. И если бы Дори­ей дей­ст­ви­тель­но участ­во­вал в войне с сиба­ри­та­ми, то, конеч­но, они пожа­ло­ва­ли бы ему зем­ли, еще гораздо более обшир­ные, чем Кал­лию. Вот дока­за­тель­ства, кото­рые оба горо­да при­во­дят в поль­зу сво­их утвер­жде­ний. Каж­дый может при­нять то из них, чему он [боль­ше] скло­нен верить.

46. А вме­сте с Дори­е­ем плы­ли еще дру­гие спар­тан­ские посе­лен­цы — Фес­сал, Паре­бат, Келей и Еври­ле­онт. После при­бы­тия в Сике­лию со всем фло­том они были, одна­ко, побеж­де­ны в бит­ве с фини­ки­я­на­ми и эге­стей­ца­ми и погиб­ли. Толь­ко один из вождей пере­се­лен­цев, Еври­ле­онт, остал­ся в живых. Он собрал остат­ки вой­ска и захва­тил Миною, посе­ле­ние сели­нунт­цев и помог сели­нунт­цам осво­бо­дить­ся от их тира­на Пифа­го­ра. После низ­вер­же­ния тира­на Еври­ле­онт сам захо­тел стать тира­ном Сели­нун­та и на корот­кое вре­мя захва­тил власть в горо­де. Одна­ко сели­нунт­цы под­ня­ли вос­ста­ние и уби­ли его у алта­ря Зев­са Аго­рея, где он нашел убе­жи­ще.

47. Сре­ди спут­ни­ков Дори­ея, пав­ших вме­сте с ним, был некто Филипп, сын Бута­кида, крото­нец, обру­чен­ный с доче­рью Тели­са, царя сиба­ри­тов (он поэто­му был изгнан из Крото­на). Поте­ряв надеж­ду на этот брак, он отплыл в Кире­ну. Отсюда на соб­ст­вен­ной три­е­ре и с людь­ми, наня­ты­ми на свои сред­ства, он при­со­еди­нил­ся к пере­се­лен­цам. Он был олим­пий­ским победи­те­лем и самым кра­си­вым из элли­нов сво­его вре­ме­ни. За его кра­соту эге­стей­цы возда­ли ему исклю­чи­тель­ные поче­сти, как нико­му дру­го­му. На его моги­ле воз­двиг­ли храм и при­но­сят ему жерт­вы [как герою].

48. Так-то нашел свой конец Дори­ей. При­ми­рись он с царем Клео­ме­ном и остань­ся в Спар­те, он мог бы сам стать царем Лакеде­мо­на. Ведь Клео­мен цар­ст­во­вал очень недол­го и умер, не оста­вив сына, а толь­ко одну дочь, по име­ни Гор­го.

49. Итак, Ари­ста­гор, тиран Миле­та, при­был в Спар­ту, когда царем там был еще Клео­мен. Всту­пив с царем в пере­го­во­ры, Ари­ста­гор, по сло­вам лакеде­мо­нян, при­нес с собой мед­ную дос­ку, где была выре­за­на кар­та всей зем­ли, а так­же «вся­кое море и реки»³⁰. И вот, явив­шись к царю, Ари­ста­гор ска­зал ему вот что: «Клео­мен! Не удив­ляй­ся, что я столь поспеш­но при­был сюда. Наше поло­же­ние ужас­но. То, что мы, дети ионян, ста­ли из сво­бод­ных людей теперь раба­ми — вели­чай­ший позор и скорбь не толь­ко нам самим, но и для всех осталь­ных элли­нов, и осо­бен­но для вас, пото­му что вы сто­и­те во гла­ве Элла­ды. Поэто­му закли­наю вас эллин­ски­ми бога­ми: спа­си­те еди­но­кров­ных ионян от раб­ства! Это­го вы лег­ко може­те добить­ся. Ведь вар­ва­ры вовсе не отли­ча­ют­ся муже­ст­вом, вы же достиг­ли выс­шей воен­ной доб­ле­сти. А сра­жа­ют­ся вар­ва­ры вот как: у них есть луки и корот­кие копья, в бой идут в шта­нах, с ост­ро­вер­хи­ми шап­ка­ми на голо­ве. Поэто­му вы лег­ко може­те одо­леть их. К тому же наро­ды, оби­таю­щие на этом мате­ри­ке, гораздо бога­че всех осталь­ных: преж­де все­го — золо­том, потом — сереб­ром, медью, пест­ры­ми одеж­да­ми, вьюч­ны­ми живот­ны­ми и раба­ми. Сто­ит вам лишь поже­лать, и все это будет ваше. Живут же эти наро­ды рядом друг с дру­гом, вот как я тебе пока­жу. Вот здесь соседи ионян — лидий­цы; их зем­ля пло­до­род­ная и бога­та сереб­ром». Гово­ря это, Ари­ста­гор пока­зы­вал зем­ли на кар­те, выре­зан­ной на меди, кото­рую он при­нес с собой. «А вот здесь, — про­дол­жал Ари­ста­гор, — на восто­ке с лидий­ца­ми гра­ни­чат фри­гий­цы; их стра­на весь­ма бога­та скотом и самая пло­до­род­ная из всех, что я знаю. Далее, после фри­гий­цев идут кап­па­до­кий­цы, кото­рых мы зовем сирий­ца­ми. Их соседи — кили­кий­цы, зем­ля кото­рых вот здесь дохо­дит до [Сре­ди­зем­но­го] моря, где лежит, как ты видишь, ост­ров Кипр. Они пла­тят царю еже­год­но дань в 500 талан­тов. С кили­кий­ца­ми вот здесь гра­ни­чат арме­нии (они так­же бога­ты скотом), а с арме­ни­я­ми — мати­е­ны, кото­рые живут вот в этой стране. Затем сле­ду­ет вот эта зем­ля кис­си­ев, а в ней на этой вот реке Хоас­пе лежит город Сусы, где пре­бы­ва­ет вели­кий царь и нахо­дят­ся его сокро­ви­ща. Если вы заво­ю­е­те этот город, то сме­ло може­те спо­рить в богат­стве с самим Зев­сом. К чему вам вое­вать за незна­чи­тель­ные и даже скуд­ные зем­ли с рав­ны­ми вам по силам вра­га­ми, как мес­сен­цы? Или с арка­д­ца­ми и аргос­ца­ми, у кото­рых нет ни золота, ни сереб­ра, из-за чего вы гото­вы бить­ся не на жизнь, а на смерть? Если есть воз­мож­ность лег­ко овла­деть всей Ази­ей, то к чему вам заво­е­вы­вать дру­гие зем­ли?». Так гово­рил Ари­ста­гор, а Клео­мен отве­чал: «Друг из Миле­та! Подо­жди три дня, и я дам тебе ответ!».

50. На этом тогда дело и кон­чи­лось. Когда же насту­пил назна­чен­ный день для отве­та и они встре­ти­лись в услов­лен­ном месте, Клео­мен спро­сил Ари­ста­го­ра: «Сколь­ко дней пути от бере­гов Ионий­ско­го моря до [сто­ли­цы] пер­сид­ско­го царя?». Тут Ари­ста­гор, чело­век, впро­чем, хит­рый, кото­рый сумел бы лов­ко обма­нуть царя, совер­шил ошиб­ку. Ведь если он хотел завлечь спар­тан­цев в Азию, то ему сле­до­ва­ло бы скрыть исти­ну, а он все-таки решил ска­зать прав­ду, имен­но, что идти до цар­ской сто­ли­цы надо три меся­ца³¹. Тогда Клео­мен, не дав Ари­ста­го­ру закон­чить даль­ней­шую речь об этом пути, ска­зал: «Друг из Миле­та! Покинь Спар­ту до захо­да солн­ца! Ты хочешь заве­сти лакеде­мо­нян в зем­лю на рас­сто­я­нии трех­ме­сяч­но­го пути от моря: это совер­шен­но непри­ем­ле­мое усло­вие для них!».

51. Так ска­зал Клео­мен и отпра­вил­ся домой. Ари­ста­гор же взял олив­ко­вую ветвь и пошел вслед за царем. Вой­дя затем в дом Клео­ме­на, он попро­сил выслу­шать его как про­си­те­ля, моля­ще­го о защи­те, но пред­ва­ри­тель­но ото­слать ребен­ка (рядом с Клео­ме­ном сто­я­ла его един­ст­вен­ная дочь, по име­ни Гор­го, вось­ми или девя­ти лет). Клео­мен велел Ари­ста­го­ру выска­зать свои поже­ла­ния и сме­ло гово­рить при девоч­ке. Тогда Ари­ста­гор сна­ча­ла пред­ло­жил царю 10 талан­тов за испол­не­ние сво­ей прось­бы. Когда Клео­мен отка­зал­ся, Ари­ста­гор стал пред­ла­гать царю все боль­ше и боль­ше денег, пока не пообе­щал 50 талан­тов. Тогда девоч­ка вос­клик­ну­ла: «Отец! Чуже­зе­мец под­ку­пит тебя, если ты не уйдешь!». Клео­мен обра­до­вал­ся сове­ту доче­ри и ушел в дру­гой покой, а Ари­ста­го­ру, ниче­го не добив­шись, при­шлось поки­нуть Спар­ту. Ему не уда­лось даже обсто­я­тель­нее рас­ска­зать об этом пути к цар­ской сто­ли­це.

52. С этим путем в Сусы дело обсто­ит ведь так. На всем его про­тя­же­нии есть цар­ские сто­ян­ки и отлич­ные посто­я­лые дво­ры, и весь путь про­хо­дит по насе­лен­ной и без­опас­ной стране. Два­дцать таких сто­я­нок рас­по­ло­же­но на пути через Лидию и Фри­гию на рас­сто­я­нии 94¹∕₂ пара­сан­гов. Из Фри­гии путь ведет непо­сред­ст­вен­но к реке Гали­су, где есть [гор­ный] про­ход, через [ворота] кото­ро­го необ­хо­ди­мо прой­ти для пере­пра­вы через реку. У [ворот] про­хо­да нахо­дит­ся сто­ро­же­вое укреп­ле­ние с силь­ной охра­ной³². За рекой сле­ду­ет Кап­па­до­кия, и по ней на рас­сто­я­нии 104 пара­сан­гов до гра­ни­цы Кили­кии рас­по­ло­же­но 28 сто­я­нок. На этой гра­ни­це надо прой­ти через два про­хо­да и мино­вать два сто­ро­же­вых укреп­ле­ния³³; на пути через Кили­кию — три сто­ян­ки на рас­сто­я­нии 15¹∕₂ пара­сан­гов. Гра­ни­цу Кили­кии и Арме­нии обра­зу­ет судо­ход­ная река по име­ни Евфрат³⁴. В Арме­нии нахо­дит­ся 15 сто­я­нок с заез­жи­ми дома­ми и сто­ро­же­вым укреп­ле­ни­ем на про­тя­же­нии 56¹∕₂ пара­сан­гов. Из этой [Арме­нии] путь ведет в Мати­е­ну; [здесь] 34 сто­ян­ки на рас­сто­я­нии 136 пара­сан­гов. По этой стране про­те­ка­ют четы­ре судо­ход­ных реки³⁵. Через все эти реки надо пере­прав­лять­ся на судах. Пер­вая река — Тигр, затем вто­рая и третья под [одним] назва­ни­ем Забат. Но это — раз­ные реки, и начи­на­ют­ся они не в одной мест­но­сти. Пер­вая из упо­мя­ну­тых рек течет из Арме­нии, а вто­рая — из Мати­е­ны. Чет­вер­тая же река назы­ва­ет­ся Гинд. Ее Кир в свое вре­мя разде­лил на 360 кана­лов. Затем путь идет [через эти про­хо­ды] в стра­ну Кис­сию, где на рас­сто­я­нии 42¹∕₂ пара­сан­гов нахо­дит­ся 11 сто­я­нок до реки Хоас­па, кото­рая так­же судо­ход­на. На ней лежит город Сусы. Всех этих сто­я­нок от Сард до Сус 111 и столь­ко же посто­я­лых дво­ров.

53. Если этот цар­ский путь пра­виль­но изме­рен пара­сан­га­ми и если 1 пара­санг равен 30 ста­ди­ям (что так и есть на самом деле), то из Сард до цар­ско­го двор­ца в Сусах (по име­ни Мем­но­ния) 13500 ста­дий, так как путь состав­ля­ет 450 пара­сан­гов. Если счи­тать на каж­дый день по 150 ста­дий, то на весь путь при­дет­ся как раз 90 дней.

54. Таким обра­зом, Ари­ста­гор из Миле­та совер­шен­но пра­виль­но ука­зал лакеде­мо­ня­ни­ну Клео­ме­ну, что до цар­ской сто­ли­цы надо идти три меся­ца. Если же кто поже­ла­ет точ­нее узнать про­дол­жи­тель­ность пути, то я могу и это сооб­щить: сле­ду­ет доба­вить к это­му еще путь от Эфе­са до Сард. И дей­ст­ви­тель­но, все рас­сто­я­ние от бере­гов Эллин­ско­го моря до Сус, кото­рые назы­ва­ют­ся так­же Мем­но­но­вым гра­дом, — 14040 ста­дий. Ведь от Эфе­са до Сард 540 ста­дий, и поэто­му трех­ме­сяч­ный путь удли­ня­ет­ся на три дня³⁶.

55. Меж­ду тем, поки­нув Спар­ту, Ари­ста­гор при­был в Афи­ны, кото­рые тогда толь­ко что осво­бо­ди­лись от тира­нов, имен­но вот каким обра­зом. Гип­пар­ха, сына Писи­стра­та и бра­та тира­на Гип­пия, уби­ли Ари­сто­ги­тон и Гар­мо­дий по про­ис­хож­де­нию Гефи­реи (Гип­пар­ху ясно пред­воз­ве­сти­ло его участь сно­виде­ние). После его смер­ти тира­ния в Афи­нах про­дол­жа­ла суще­ст­во­вать еще четы­ре года и была не менее, а ско­рее даже более жесто­кой, чем преж­де.

56. А сно­виде­ние Гип­пар­ха было вот какое. В ночь перед Пана­фи­ней­ским празд­ни­ком пред­стал Гип­пар­ху во сне стат­ный и кра­си­вый чело­век и обра­тил­ся к нему с таки­ми зага­доч­ны­ми сло­ва­ми:

Серд­цем, о лев, тер­пе­ли­вым тер­пи нестер­пи­мую муку. Рок спра­вед­ли­вою карою всех нече­стив­цев кара­ет.

На сле­дую­щее утро Гип­парх сооб­щил (как допо­д­лин­но извест­но) об этом сне снотол­ко­ва­те­лям. А затем, не обра­тив боль­ше вни­ма­ния на сно­виде­ние, устро­ил тор­же­ст­вен­ное шест­вие³⁷, где и нашел себе смерть.

57. Гефи­реи же, к кото­рым при­над­ле­жа­ли убий­цы Гип­пар­ха, по их соб­ст­вен­ным сло­вам, при­шли пер­во­на­чаль­но из Эре­трии. А, как я узнал из рас­спро­сов, они были [по про­ис­хож­де­нию] фини­ки­я­на­ми, при­быв­ши­ми вме­сте с Кад­мом в зем­лю, теперь назы­вае­мую Бео­ти­ей. Здесь они посе­ли­лись, полу­чив по жре­бию Тана­гр­скую область. Отсюда кад­мей­цев сна­ча­ла изгна­ли аргос­цы, а этих Гефи­ре­ев затем изгна­ли бео­тий­цы, и они при­шли в Афи­ны. Афи­няне же при­ня­ли их в чис­ло граж­дан на извест­ных усло­ви­ях, нало­жив на них мно­го огра­ни­че­ний, не сто­я­щих упо­ми­на­ния³⁸.

58. А фини­ки­яне эти, при­быв­шие в Элла­ду с Кад­мом (сре­ди них были и упо­мя­ну­тые Гефи­реи), посе­ли­лись в этой зем­ле и при­нес­ли элли­нам мно­го наук и искусств и, меж­ду про­чим, пись­мен­ность, ранее, как я думаю, неиз­вест­ную элли­нам³⁹. Пер­во­на­чаль­но у кад­мей­цев пись­ме­на были те же, что и у осталь­ных фини­ки­ян. Впо­след­ст­вии же вме­сте с изме­не­ни­ем язы­ка посте­пен­но изме­ни­лась и фор­ма букв. В то вре­мя из эллин­ских пле­мен соседя­ми их были в боль­шин­стве обла­стей ионяне. Они пере­ня­ли от фини­ки­ян пись­мен­ность, изме­ни­ли так­же по-сво­е­му немно­го фор­му букв и назва­ли пись­ме­на фини­кий­ски­ми (что было совер­шен­но спра­вед­ли­во, так как фини­ки­яне при­нес­ли их в Элла­ду)⁴⁰. Ионяне так­же издрев­ле назы­ва­ют кни­ги кожа­ми, пото­му что при отсут­ст­вии папи­ру­са они писа­ли на козьих и ове­чьих шку­рах⁴¹. Еще и поныне мно­гие вар­вар­ские народ­но­сти пишут на таких шку­рах⁴².

59. И мне само­му при­шлось видеть в свя­ти­ли­ще Апол­ло­на Исме­ния в бео­тий­ских Фивах кад­мей­ские пись­ме­на⁴³, выре­зан­ные на несколь­ких тре­нож­ни­ках и боль­шей частью сход­ные с ионий­ски­ми. Над­пись на одном тре­нож­ни­ке гла­сит:

Амфи­т­ри­он меня посвя­тил, одолев теле­бо­ев.

Эта над­пись, быть может, отно­сит­ся ко вре­ме­нам Лаия, сына Лаб­да­ка, вну­ка Полидо­ра, пра­вну­ка Кад­ма.

60. На дру­гом тре­нож­ни­ке начер­та­на шести­стоп­ным раз­ме­ром вот такая над­пись:

Скей, кулач­ный боец, тебе Апол­лон-даль­но­вер­жец, Верх одер­жав, посвя­тил меня, жерт­вен­ный дар несрав­нен­ный.

Этот Скей, быть может, был сыном Гип­по­ко­он­та. Если толь­ко это — он, а не тез­ка посвя­тив­ше­го сына Гип­по­ко­он­та, то тре­нож­ник отно­сит­ся ко вре­ме­ни Эди­па, сына Лаия.

61. На третьем тре­нож­ни­ке так­же над­пись в шести­стоп­ном раз­ме­ре, гла­ся­щая:

Лаода­мант сей тре­нож­ник тебе, Апол­лон ост­ро­окий, Царь ижди­ве­ньем сво­им посвя­тил как дар несрав­нен­ный.

При этом-то царе Лаода­ман­те, сыне Этео­к­ла, изгнан­ные аргос­ца­ми кад­мей­цы напра­ви­лись в зем­лю энхе­ле­ев. Гефи­реи же оста­лись в стране, но впо­след­ст­вии, тес­ни­мые бео­тий­ца­ми, ушли в Афи­ны. В Афи­нах они воз­двиг­ли свя­ти­ли­ща, к кото­рым осталь­ные афи­няне, одна­ко, не име­ют ника­ко­го отно­ше­ния. Эти свя­ти­ли­ща силь­но отли­ча­ют­ся от дру­гих свя­ти­лищ, осо­бен­но же — свя­ти­ли­ще и тай­ные обряды Демет­ры Ахей­ской.

62. Так вот, я рас­ска­зал о сно­виде­нии Гип­пар­ха и о про­ис­хож­де­нии Гефи­ре­ев, к роду кото­рых при­над­ле­жа­ли его убий­цы. Теперь я дол­жен сно­ва воз­вра­тить­ся к повест­во­ва­нию о том, как афи­няне осво­бо­ди­лись от тира­нов. Итак, Гип­пий пра­вил как тиран и был силь­но оже­сто­чен про­тив афи­нян из-за уби­е­ния Гип­пар­ха. В это вре­мя Алк­мео­ниды, афин­ский род, изгнан­ный Писи­стра­ти­да­ми после попыт­ки вме­сте с дру­ги­ми изгнан­ни­ка­ми воз­вра­тить­ся с помо­щью воен­ной силы (при этой попыт­ке осво­бо­дить Афи­ны они потер­пе­ли даже жесто­кое пора­же­ние), укре­пи­ли местеч­ко Леп­сидрий к севе­ру от [дема] Пео­нии. Отсюда Алк­мео­ниды стро­и­ли вся­че­ские коз­ни Писи­стра­ти­дам. Так, они полу­чи­ли от амфи­к­ти­о­нов под­ряд на соору­же­ние тепе­ре­ш­не­го дель­фий­ско­го хра­ма, кото­ро­го тогда еще не суще­ст­во­ва­ло. Так как они были бога­тым и уже издрев­ле ува­жае­мым родом, то и воз­двиг­ли храм, еще более вели­ко­леп­ный, чем пред­по­ла­га­лось по замыс­лу. Хотя по дого­во­ру они долж­ны были стро­ить храм из извест­ко­во­го туфа, но сооруди­ли фасад его из парос­ско­го мра­мо­ра.

63. Итак, по рас­ска­зам афи­нян, Алк­мео­ниды во вре­мя пре­бы­ва­ния в Дель­фах под­ку­пи­ли Пифию день­га­ми, чтобы она вся­кий раз, как спар­тан­цы вопро­ша­ли ора­кул, по част­но­му ли делу или от име­ни государ­ства, воз­ве­ща­ла им [волю боже­ства] осво­бо­дить Афи­ны. Полу­чая посто­ян­но одно и то же изре­че­ние, лакеде­мо­няне нако­нец отпра­ви­ли вой­ско во гла­ве с Анхи­мо­ли­ем, сыном Асте­ра, чело­ве­ком, весь­ма вли­я­тель­ным в горо­де, изгнать Писи­стра­ти­дов из Афин (хотя спар­тан­цы нахо­ди­лись с Писи­стра­ти­да­ми в самой тес­ной друж­бе). Ведь они счи­та­ли веле­ние боже­ства важ­нее дол­га к смерт­ным. А отпра­ви­ли вой­ско спар­тан­цы морем на кораб­лях. При­став к бере­гу в Фале­ре, Анхи­мо­лий выса­дил свое вой­ско. Писи­стра­ти­ды же про­веда­ли зара­нее о похо­де и вызва­ли помощь из Фес­са­лии, так как у них уже преж­де был заклю­чен союз с фес­са­лий­ца­ми. По прось­бе Писи­стра­ти­дов фес­са­лий­цы еди­но­душ­но реши­ли послать тыся­чу всад­ни­ков с царем Кине­ем из Кония во гла­ве. С таки­ми союз­ни­ка­ми Писи­стра­ти­ды при­ду­ма­ли вот какой спо­соб вой­ны. Они веле­ли выру­бить дере­вья на Фалерн­ской рав­нине, так что эта мест­ность ста­ла доступ­ной для дей­ст­вий [фес­са­лий­ской] кон­ни­цы. Затем они дви­ну­ли эту кон­ни­цу про­тив спар­тан­ско­го вой­ска. При стре­ми­тель­ной ата­ке [фес­са­лий­цев] погиб­ло мно­го спар­тан­цев и сре­ди них сам Анхи­мо­лий. Уцелев­шие вои­ны были оттес­не­ны к кораб­лям. Так закон­чил­ся пер­вый поход из Лакеде­мо­на, и в Ало­пе­ках в Атти­ке (близ хра­ма Герак­ла, что в Кино­сар­ге) есть моги­ла Анхи­мо­лия.

64. После это­го лакеде­мо­няне сна­ряди­ли в поход на Афи­ны более мно­го­чис­лен­ное вой­ско во гла­ве с царем Клео­ме­ном, сыном Ана­к­сан­дрида, но отпра­ви­лись на этот раз не мор­ским путем, а по суше. Когда спар­тан­цы про­ник­ли в Атти­ку, то их преж­де все­го встре­ти­ла [фес­са­лий­ская] кон­ни­ца, но после схват­ки быст­ро обра­ти­лась в бег­ство, оста­вив на месте более 40 уби­тых. Уцелев­шие же тот­час пря­мым путем воз­вра­ти­лись в Фес­са­лию. А Клео­мен вме­сте с афи­ня­на­ми, желав­ши­ми сво­бо­ды, занял ниж­ний город и стал оса­ждать тира­нов, кото­рые запер­лись в Пелар­ги­че­ской кре­по­сти.

65. Одна­ко лакеде­мо­няне, конеч­но, нико­гда бы не захва­ти­ли [кре­по­сти и] Писи­стра­ти­дов (они ведь не наме­ре­ва­лись вести оса­ды, а Писи­стра­ти­ды суме­ли хоро­шо обес­пе­чить себя про­до­воль­ст­ви­ем и питье­вой водой). После немно­гих дней без­успеш­ной оса­ды спар­тан­цы воз­вра­ти­лись бы в Спар­ту, если бы тут не про­изо­шло собы­тия, роко­во­го для оса­жден­ных и счаст­ли­во­го для оса­ждаю­щих: сыно­вья Писи­стра­ти­дов попа­лись в плен при попыт­ке тай­но увез­ти их из Атти­ки в без­опас­ное место. Это обсто­я­тель­ство сме­ша­ло все рас­че­ты Писи­стра­ти­дов, и им при­шлось вза­мен выда­чи детей сдать­ся на постав­лен­ных афи­ня­на­ми усло­ви­ях: поки­нуть Атти­ку в тече­ние пяти дней. Писи­стра­ти­ды уда­ли­лись в Сигей на Ска­мандре после 36-лет­не­го вла­ды­че­ства над афи­ня­на­ми. Писи­стра­ти­ды, так же как и преж­ние афин­ские цари из рода Код­ра и Мелан­фа, пер­во­на­чаль­но были при­шель­ца­ми из Пило­са и потом­ка­ми Нелея⁴⁴. Поэто­му-то Гип­по­крат в память Несто­ро­ва сына Писи­стра­та дал сво­е­му сыну то же имя Писи­страт. Так-то афи­няне осво­бо­ди­лись от тира­нов. А что «совер­ши­ли они достой­но­го упо­ми­на­ния и какие беды пре­тер­пе­ли»⁴⁵ после осво­бож­де­ния [от тира­нов] и до вос­ста­ния Ионии про­тив Дария, имен­но до при­бы­тия в Афи­ны миле­тя­ни­на Ари­ста­го­ра с прось­бой о помо­щи, — об этом-то я преж­де все­го и хочу рас­ска­зать.

66. Афи­ны, прав­да, уже и преж­де были вели­ким горо­дом, а теперь после осво­бож­де­ния от тира­нов ста­ли еще более могу­ще­ст­вен­ны­ми. Двое людей сто­я­ли тогда во гла­ве горо­да: Алк­мео­нид Кли­сфен, кото­рый, как гово­рят, под­ку­пил Пифию, и Иса­гор, сын Тисанд­ра (пред­ков его я, одна­ко, не могу назвать). Его роди­чи, впро­чем, при­но­сят жерт­вы Зев­су Карий­ско­му. Эти-то люди боро­лись за власть в горо­де. Кли­сфен потер­пел пора­же­ние и стал заис­ки­вать перед про­стым наро­дом. После это­го он заме­нил четы­ре филы, на кото­рые преж­де дели­лись афин­ские граж­дане, деся­тью новы­ми. Преж­ние назва­ния фил, кото­рые назы­ва­лись по име­нам четы­рех сыно­вей Иона — Геле­он­та, Эги­ко­ра, Арга­да и Гопле­та⁴⁶, он отме­нил и взял назва­ния по име­нам дру­гих пле­мен­ных геро­ев и, кро­ме того, чужо­го — Эан­та. А это имя он взял (хотя Эант и не был афи­ня­нин), пото­му что тот был сосе­дом и союз­ни­ком горо­да.

67. Это пре­об­ра­зо­ва­ние Кли­сфен, мне дума­ет­ся, про­из­вел, под­ра­жая сво­е­му деду с мате­рин­ской сто­ро­ны, тира­ну Сики­о­на. Этот-то стар­ший Кли­сфен во вре­мя вой­ны с Арго­сом запре­тил рап­со­дам устра­и­вать состя­за­ния в Сики­оне пото­му имен­но, что в эпи­че­ских пес­нях Гоме­ра почти всюду вос­пе­ва­ют­ся аргос­цы и Аргос. Затем тиран хотел изгнать из стра­ны [героя] Адрас­та, сына Талая, храм кото­ро­го сто­ял и поныне сто­ит на самой рыноч­ной пло­ща­ди в Сики­оне, за то, что тот был аргос­цем. Кли­сфен при­был в Дель­фы вопро­сить ора­кул, изгнать ли ему Адрас­та. Пифия же изрек­ла ему в ответ: Адраст — царь Сики­о­на, а он [Кли­сфен] — толь­ко жесто­кий тиран. По воз­вра­ще­нии домой, так как бог не поз­во­лил тира­ну уни­что­жить почи­та­ние Адрас­та, Кли­сфен стал при­ду­мы­вать сред­ства, как бы заста­вить Адрас­та доб­ро­воль­но уйти из Сики­о­на. Когда он решил, что сред­ство най­де­но, то послал в бео­тий­ские Фивы и велел ска­зать, что жела­ет при­звать в Сики­он героя Мела­нип­па, сына Аста­ка. Фиван­цы согла­си­лись, а Кли­сфен при­звал Мела­нип­па в Сики­он, посвя­тил ему свя­щен­ный уча­сток у само­го при­та­нея и воз­двиг храм в самом непри­ступ­ном месте горо­да. При­звал же Кли­сфен Мела­нип­па (это тоже нуж­но доба­вить) пото­му, что тот был закля­тым вра­гом Адрас­та из-за убий­ства Адрас­том его бра­та Меки­стея и тестя Тидея. После посвя­ще­ния хра­ма Кли­сфен отнял у Адрас­та жерт­во­при­но­ше­ния и празд­не­ства и отдал их Мела­нип­пу. Сики­он­цы же все­гда возда­ва­ли Адрас­ту вели­кие поче­сти. Ведь он был сыном доче­ри Поли­ба и полу­чил [цар­скую] власть в Сики­оне после кон­чи­ны не имев­ше­го сыно­вей царя Поли­ба. Сре­ди дру­гих поче­стей, кото­рые сики­он­цы ока­зы­ва­ли Адрас­ту, они про­слав­ля­ли еще и его «стра­сти»⁴⁷ [пред­став­ле­ни­я­ми] тра­ги­че­ских хоров. Вме­сто Дио­ни­са они таким обра­зом почи­та­ли Адрас­та. Кли­сфен же пере­дал теперь [тра­ги­че­ские] пред­став­ле­ния Дио­ни­су, а осталь­ной культ — Мела­нип­пу.

68. Так Кли­сфен посту­пил с Адрас­том. А назва­ния дорий­ских фил он заме­нил дру­ги­ми, чтобы они не были оди­на­ко­вы­ми с аргос­ски­ми. При этом он поз­во­лил себе изде­ва­тель­ства над сики­он­ца­ми. Так, он выбрал новые име­на [фил] от сви­ньи и осла и при­ба­вил к ним толь­ко окон­ча­ния. Толь­ко сво­ей соб­ст­вен­ной филе он дал имя от сло­ва «вла­сти» [ἀρχή], имен­но архе­лаи, дру­гих же назвал гиа­ты, оне­а­ты и хере­а­ты. Такие назва­ния носи­ли там филы не толь­ко при Кли­сфене, но и еще 60 лет после его кон­чи­ны. Затем [сики­он­цы] при­шли к вза­им­но­му согла­ше­нию и вос­ста­но­ви­ли преж­ние назва­ния фил: гил­леи, пам­фи­лы и диман­ты. К ним они доба­ви­ли еще чет­вер­тую филу и назва­ли ее чле­нов эги­а­ле­я­ми по име­ни сына Адрас­та Эги­а­ла.

69. Это сде­лал Кли­сфен Сики­он­ский. Кли­сфен же Афин­ский, сын доче­ри Кли­сфе­на Сики­он­ско­го (назван­ный по име­ни деда), в под­ра­жа­ние сво­е­му тез­ке Кли­сфе­ну так же, дума­ет­ся, пре­зи­рал ионян, как и тот дорий­цев, и рав­ным обра­зом не желал, чтобы име­на фил у афи­нян были оди­на­ко­вы­ми с ионя­на­ми. Ведь, как толь­ко Кли­сфен при­влек на свою сто­ро­ну ранее бес­прав­ный народ афин­ский, он изме­нил назва­ния фил и уве­ли­чил их чис­ло. Имен­но он поста­вил вме­сто четы­рех ста­рост фил десять и рас­пре­де­лил так­же демы по деся­ти на каж­дую филу. Теперь, когда народ был на сто­роне Кли­сфе­на, он был гораздо силь­нее сво­их про­тив­ни­ков.

70. Иса­гор же на этот раз был побеж­ден и со сво­ей сто­ро­ны при­ду­мал вот что. Он при­звал на помощь лакеде­мо­ня­ни­на Клео­ме­на, кото­рый был его госте­при­им­цем со вре­ме­ни оса­ды Писи­стра­ти­дов. Впро­чем, ходи­ли слу­хи о свя­зи Клео­ме­на с женой Иса­го­ра. И вот Клео­мен сна­ча­ла отпра­вил в Афи­ны гла­ша­тая с тре­бо­ва­ни­ем изгнать Кли­сфе­на и вме­сте с ним мно­го дру­гих афи­нян, над кото­ры­ми, как он счи­тал, «тяго­те­ла сквер­на». Это все он сде­лал по нау­ще­нию Иса­го­ра. Дей­ст­ви­тель­но, Алк­мео­ниды и их при­вер­жен­цы были повин­ны в кро­во­про­ли­тии, но ни сам он⁴⁸, ни его дру­зья не были при­част­ны [к нему].

71. «Запят­нан­ны­ми же сквер­ной» афи­няне назы­ва­лись вот поче­му. Был в Афи­нах некто Килон, победи­тель в Олим­пии. Он до того воз­гор­дил­ся, что стал доби­вать­ся тира­нии. С куч­кой сво­их сверст­ни­ков он пытал­ся захва­тить акро­поль. Когда это ему не уда­лось, Килон сел как «умо­ля­ю­щий о защи­те» у куми­ра боги­ни. Ста­ро­сты нав­кра­рий⁴⁹, кото­рые тогда пра­ви­ли Афи­на­ми, скло­ни­ли Кило­на с това­ри­ща­ми уйти оттуда, обе­щав сохра­нить им жизнь. Вина же за уби­е­ние Кило­на и его при­вер­жен­цев лежит на Алк­мео­нидах. Это собы­тие про­изо­шло еще до вре­ме­ни Писи­стра­та.

72. Когда Клео­мен через гла­ша­тая потре­бо­вал изгнать Кли­сфе­на и запят­нан­ных сквер­ной, сам Кли­сфен тай­но бежал из горо­да. Тем не менее Клео­мен явил­ся в Афи­ны с неболь­шим отрядом и по при­бы­тии изгнал 700 семейств, запят­нан­ных сквер­ной, по ука­за­нию Иса­го­ра. Затем царь вновь сде­лал попыт­ку рас­пу­стить совет⁵⁰ и отдать всю власть в руки 300 при­вер­жен­цев Иса­го­ра. Когда совет вос­про­ти­вил­ся и не поже­лал под­чи­нить­ся, Клео­мен, Иса­гор и их при­вер­жен­цы захва­ти­ли акро­поль. Осталь­ные же афи­няне объ­еди­ни­лись и оса­жда­ли [акро­поль] два дня. А на тре­тий день они заклю­чи­ли [с оса­жден­ны­ми] согла­ше­ние, по кото­ро­му все лакеде­мо­няне поки­ну­ли стра­ну. Тогда испол­ни­лось про­ри­ца­ние, дан­ное Клео­ме­ну. Ведь, когда Клео­мен под­нял­ся на акро­поль, чтобы занять его, он всту­пил так­же в свя­щен­ный покой боги­ни⁵¹ яко­бы с целью помо­лить­ся ей. Не успел царь пере­сту­пить порог, как жри­ца под­ня­лась с седа­ли­ща и ска­за­ла: «Назад, чуже­зе­мец из Лакеде­мо­на! Не всту­пай в свя­ти­ли­ще! Ведь сюда не доз­во­ле­но вхо­дить дорий­цам!». А тот воз­ра­зил: «Жен­щи­на! Я — не дори­ец, а ахе­ец». Так вот, Клео­мен пре­не­брег про­ри­ца­ни­ем [жри­цы] и все-таки силой про­ник [в свя­ти­ли­ще] и поэто­му дол­жен был сно­ва поки­нуть стра­ну со сво­и­ми лакеде­мо­ня­на­ми. Осталь­ных же [при­вер­жен­цев] Иса­го­ра афи­няне заклю­чи­ли в око­вы и каз­ни­ли. В чис­ле каз­нен­ных был и дель­фи­ец Тиме­си­фей, о силе и доб­лест­ных дея­ни­ях кото­ро­го я мог бы рас­ска­зать очень мно­гое.

73. Так-то сто­рон­ни­ки Иса­го­ра были заклю­че­ны в око­вы и каз­не­ны. Афи­няне же после это­го воз­вра­ти­ли Кли­сфе­на и 700 семейств, изгнан­ных Клео­ме­ном, и отпра­ви­ли посоль­ство в Сар­ды заклю­чить союз с пер­са­ми⁵²: они были убеж­де­ны ведь, что пред­сто­ит вой­на с Клео­ме­ном и лакеде­мо­ня­на­ми. Когда посоль­ство при­бы­ло в Сар­ды и изло­жи­ло свое пору­че­ние, то Арта­френ, сын Гис­тас­па, сатрап Сард, спро­сил: «Что это за народ, где оби­та­ет и поче­му ищет сою­за с пер­са­ми». Полу­чив разъ­яс­не­ние послов, сатрап дал им такой крат­кий ответ: «Если афи­няне дадут царю зем­лю и воду, то он заклю­чит союз, если же нет, то пусть ухо­дят». Послы же, желая заклю­чить союз, согла­си­лись, при­няв это на свою ответ­ст­вен­ность. Впро­чем, по воз­вра­ще­нии на роди­ну они под­верг­лись суро­во­му осуж­де­нию за эти само­сто­я­тель­ные дей­ст­вия.

74. Меж­ду тем Клео­мен счи­тал себя крайне оскорб­лен­ным афи­ня­на­ми на сло­вах и на деле и стал соби­рать вой­ско со все­го Пело­пон­не­са. О цели похо­да царь, прав­да, умал­чи­вал, хотя желал ото­мстить афин­ско­му наро­ду и поста­вить тира­ном Иса­го­ра (Иса­гор ведь вме­сте с ним поки­нул акро­поль). Так вот, Клео­мен с боль­шим вой­ском всту­пил в Элев­син, а бео­тий­цы по уго­во­ру заня­ли Эною и Гисии, погра­нич­ные селе­ния в Атти­ке. А с дру­гой сто­ро­ны напа­ли хал­кидяне и ста­ли опу­сто­шать атти­че­ские поля. Афи­няне же хоть и ока­за­лись меж­ду двух огней, но реши­ли потом при­пом­нить это бео­тий­цам и хал­кидя­нам и высту­пи­ли про­тив пело­пон­нес­цев в Элев­сине.

75. Когда оба вой­ска долж­ны были уже сой­тись для бит­вы, сна­ча­ла корин­фяне сооб­ра­зи­ли, что посту­па­ют неспра­вед­ли­во, оду­ма­лись и воз­вра­ти­лись домой. За ними после­до­вал Дема­рат, сын Ари­сто­на, вто­рой спар­тан­ский царь, сто­яв­ший во гла­ве лакеде­мон­ско­го вой­ска вме­сте с Клео­ме­ном. До это­го вре­ме­ни он был в согла­сии с Клео­ме­ном. Из-за этой-то рас­при в Спар­те был издан закон, запре­щаю­щий обо­им царям вме­сте идти в поход (преж­де ведь отправ­ля­лись в поход оба царя). А когда теперь один из царей был отстра­нен от началь­ства над вой­ском, то и один из Тин­да­ридов дол­жен был оста­вать­ся дома: ведь до это­го оба Тин­да­рида как помощ­ни­ки и защит­ни­ки высту­па­ли в поход [со спар­тан­ским вой­ском]⁵³.

76. И вот когда осталь­ные союз­ни­ки в Элев­сине увиде­ли, что лакеде­мон­ские цари в рас­пре, а корин­фяне поки­ну­ли бое­вые ряды, то и сами так­же воз­вра­ти­лись домой. Так-то дорий­цы в чет­вер­тый раз вторг­лись в Атти­ку. Два­жды при­хо­ди­ли они вра­га­ми и два­жды — на защи­ту афин­ской демо­кра­тии. Пер­вый раз — в то вре­мя, когда осно­ва­ли Мега­ры (этот поход будет, пожа­луй, пра­виль­но отне­сти ко вре­ме­нам афин­ско­го царя Код­ра). Вто­рой же и тре­тий раз спар­тан­ское вой­ско вышло из Спар­ты, чтобы изгнать Писи­стра­ти­дов. А чет­вер­тое втор­же­ние — тепе­ре­ш­нее, когда Клео­мен во гла­ве пело­пон­нес­цев всту­пил в Элев­син. Так-то теперь в чет­вер­тый раз дорий­цы про­ник­ли в Атти­че­скую зем­лю.

77. Итак, это вра­же­ское вой­ско бес­слав­но рас­па­лось. Тогда афи­няне, решив ото­мстить, сна­ча­ла пошли вой­ной на Хал­киду. Бео­тий­цы же высту­пи­ли на помощь хал­кидя­нам к Еври­пу. Заме­тив иду­щих на помощь бео­тий­цев, афи­няне реши­ли преж­де напасть на них, чем на хал­кидян. Афи­няне всту­пи­ли в сра­же­ние с бео­тий­ца­ми и одер­жа­ли пол­ную победу: мно­же­ство вра­гов они пере­би­ли и 700 чело­век взя­ли в плен. Еще в тот же самый день афи­няне пере­пра­ви­лись на Евбею, напа­ли на хал­кидян и так­же одо­ле­ли их. После победы они оста­ви­ли 4000 кле­ру­хов-посе­лен­цев на зем­ле гип­по­ботов (гип­по­бота­ми назы­ва­лись хал­кид­ские бога­чи)⁵⁴. Плен­ных хал­кидян вме­сте с бео­тий­ски­ми плен­ни­ка­ми афи­няне так­же бро­си­ли в око­вах в тем­ни­цу. Через неко­то­рое вре­мя плен­ни­ки, прав­да, были отпу­ще­ны за выкуп в 2 мины. Око­вы же, кото­ры­ми они были свя­за­ны, афи­няне пове­си­ли на акро­по­ле. Око­вы эти нахо­ди­лись там еще и до мое­го вре­ме­ни и висе­ли на стене, опа­лен­ной пожа­ром [в войне] с мидя­на­ми, про­тив свя­ти­ли­ща на запад­ной сто­роне. На деся­тую часть выку­па [за плен­ни­ков] афи­няне посвя­ти­ли богине мед­ную чет­вер­ку коней. Она сто­ит сра­зу нале­во при вхо­де в про­пи­леи на акро­по­ле. Над­пись на ней гла­сит:

Рать беотян и хал­кидян сов­мест­ную мы укро­ти­ли, Гор­дых афи­нян сыны, подви­гом бран­ным сво­им. Мрач­ной тем­ни­цей и цепью желез­ной их буй­ство сми­ри­ли И деся­ти­ну Пал­ла­де сих посвя­ти­ли коней.

78. Итак, могу­ще­ство Афин воз­рас­та­ло. Ясно, что рав­но­пра­вие для наро­да не толь­ко в одном отно­ше­нии, но и вооб­ще — дра­го­цен­ное досто­я­ние. Ведь, пока афи­няне были под вла­стью тира­нов, они не мог­ли одо­леть на войне ни одно­го из сво­их соседей. А теперь, осво­бо­див­шись от тира­нии, они заня­ли без­услов­но пер­вен­ст­ву­ю­щее поло­же­ние. Поэто­му, оче­вид­но, под гне­том тира­нов афи­няне не жела­ли сра­жать­ся как рабы, работаю­щие на сво­его гос­по­ди­на; теперь же после осво­бож­де­ния каж­дый стал стре­мить­ся к соб­ст­вен­но­му бла­го­по­лу­чию.

79. Так обсто­я­ли дела у афи­нян. Фиван­цы же после это­го отпра­ви­ли послов в Дель­фы вопро­сить ора­кул об отмще­нии афи­ня­нам. А Пифия отве­ти­ла: одним им не удаст­ся ото­мстить афи­ня­нам, и при­ка­за­ла фиван­цам созвать «собра­ние, пол­ное шума»⁵⁵, и про­сить о помо­щи бли­жай­ших соседей. По воз­вра­ще­нии послы созва­ли народ­ное собра­ние и сооб­щи­ли изре­че­ние ора­ку­ла. Узнав от послов, что им сле­ду­ет обра­тить­ся за помо­щью к бли­жай­шим соседям, фиван­цы ска­за­ли: «Раз­ве не бли­жай­шие наши соседи тана­грий­цы, коро­ней­цы и фес­пий­цы? Они все­гда ведь охот­но сра­жа­ют­ся на нашей сто­роне и помо­га­ют нам. Поче­му же нам нуж­но еще про­сить их об этом? Нет, нуж­но думать, что смысл изре­че­ния ора­ку­ла иной!»⁵⁶.

80. Во вре­мя обсуж­де­ния [в собра­нии] один из слу­ша­те­лей ска­зал: «Мне дума­ет­ся, я пони­маю, что име­ет в виду наше изре­че­ние ора­ку­ла. Как гла­сит ска­за­ние, у Асо­па⁵⁷ было две доче­ри — Фива и Эги­на. Они были сест­ра­ми, и поэто­му, я пола­гаю, бог сове­ту­ет нам про­сить помо­щи у эгин­цев». Так как никто, по-види­мо­му, не мог дать луч­ше­го сове­та, то фиван­цы тот­час же отпра­ви­ли на Эги­ну послов, соглас­но изре­че­нию ора­ку­ла, про­сить о помо­щи эгин­цев как сво­их бли­жай­ших [род­ст­вен­ни­ков]. На прось­бу фиван­цев эгин­цы обе­ща­ли при­слать им помощ­ни­ка­ми Эакидов⁵⁸.

81. Когда же фиван­цы в сою­зе с Эакида­ми пыта­лись напасть на афи­нян и потер­пе­ли тяж­кое пора­же­ние, то сно­ва отпра­ви­ли послов на Эги­ну: они отка­зы­ва­ют­ся от помо­щи Эакидов и про­сят о помо­щи людь­ми. Тогда эгин­цы, кичась сво­им вели­ким богат­ст­вом, вспом­ни­ли о ста­ро­дав­ней сво­ей враж­де к Афи­нам и по прось­бе фиван­цев нача­ли теперь без объ­яв­ле­ния вой­ну с афи­ня­на­ми. Ведь в то вре­мя как афи­няне тес­ни­ли бео­тий­цев, эгин­цы пере­пра­ви­лись на воен­ных кораб­лях в Атти­ку и опу­сто­ши­ли Фалер и мно­го дру­гих мест на побе­ре­жье. Этим они и нанес­ли вели­кий урон афи­ня­нам.

82. Ста­ро­дав­няя же враж­да эгин­цев к афи­ня­нам нача­лась вот отче­го. В Эпидав­ре зем­ля не дава­ла пло­дов. Об этой беде эпидаврий­цы вопро­си­ли ора­кул в Дель­фах. Пифия же пове­ле­ла им воз­двиг­нуть куми­ры Дамии и Авк­се­сии, и тогда их несча­стья кон­чат­ся. Затем эпидаврий­цы вопро­си­ли бога: сде­лать ли им куми­ры из меди или из мра­мо­ра. Пифия же не поз­во­ли­ла им ни того, ни дру­го­го, но толь­ко из ство­ла взра­щен­ной чело­ве­ком мас­ли­ны. Тогда эпидаврий­цы попро­си­ли афи­нян раз­ре­ше­ния выру­бить мас­ли­ну⁵⁹, так как они счи­та­ли афин­ские мас­ли­ны самы­ми свя­щен­ны­ми. Впро­чем, гово­рят, что в то вре­мя нигде не было мас­лин, кро­ме как в Афи­нах. Афи­няне согла­си­лись при усло­вии, если эпидаврий­цы будут еже­год­но при­но­сить жерт­вен­ные дары Афине Пал­ла­де и Эрех­фею. Эпидаврий­цы при­ня­ли эти усло­вия и, полу­чив про­си­мое, воз­двиг­ли куми­ры, выре­зан­ные из этих мас­лин. Тогда их зем­ля ста­ла вновь при­но­сить пло­ды, и эпидаврий­цы выпол­ни­ли свое обе­ща­ние.

83. В это вре­мя и еще ранее эгин­цы нахо­ди­лись в зави­си­мо­сти от Эпидав­ра. Меж­ду про­чим, для веде­ния судеб­ных дел и ула­жи­ва­ния спо­ров меж­ду граж­да­на­ми эгин­цам тогда при­хо­ди­лось ездить в Эпидавр. С это­го вре­ме­ни, одна­ко, эгин­цы нача­ли стро­ить воен­ные кораб­ли и необ­ду­ман­но отло­жи­лись от Эпидав­ра. При враж­деб­ных столк­но­ве­ни­ях эгин­цы нано­си­ли [боль­шой] урон эпидаврий­цам, так как они гос­под­ст­во­ва­ли на море, и даже похи­ти­ли у них упо­мя­ну­тые куми­ры Дамии и Авк­се­сии. Куми­ры эти эгин­цы взя­ли с собой и воз­двиг­ли их в глу­бине стра­ны в месте под назва­ни­ем Эя (при­бли­зи­тель­но в 20 ста­ди­ях от горо­да). Поста­вив там эти куми­ры, эгин­цы при­но­си­ли боги­ням жерт­вы и уми­ло­стив­ля­ли их [пляс­ка­ми] и насмеш­ли­вы­ми пес­ня­ми жен­ских хоров. Каж­дой богине они назна­ча­ли по 10 хоре­гов. В пес­нях этих хоров, впро­чем, нико­гда не высме­и­ва­лись муж­чи­ны, а все­гда толь­ко мест­ные жен­щи­ны. Суще­ст­ву­ют, впро­чем, такие же свя­щен­ные обряды и у эпидаврий­цев, а кро­ме того, еще и тай­ный культ⁶⁰.

84. Меж­ду тем после похи­ще­ния этих куми­ров эпидаврий­цы пере­ста­ли выпол­нять свои обя­за­тель­ства афи­ня­нам. Тогда афи­няне через послов выра­зи­ли эпидаврий­цам свое него­до­ва­ние. Эпидаврий­цы же, при­ведя дово­ды, объ­яви­ли, что вовсе ни в чем не вино­ва­ты. Пока эти куми­ры, гово­ри­ли они, были в их стране, они выпол­ня­ли свои обя­за­тель­ства. Афи­няне же долж­ны тре­бо­вать жерт­вен­ных даров от эгин­цев, пото­му что куми­ры ведь теперь у них. Тогда афи­няне отпра­ви­ли послов на Эги­ну с тре­бо­ва­ни­ем воз­вра­тить куми­ры. Эгин­цы же отве­ча­ли, что у них нет ника­ких дел с афи­ня­на­ми.

85. Так вот, после отка­за эгин­цев, по афин­ско­му пре­да­нию, на Эги­ну была посла­на от име­ни всей общи­ны одна три­е­ра с афин­ски­ми граж­да­на­ми. При­быв на Эги­ну, они пыта­лись ста­щить эти куми­ры с под­но­жий, так как они ведь были изготов­ле­ны из афин­ско­го дере­ва, и увез­ти их. Так как ста­туи нель­зя было таким спо­со­бом сдви­нуть с места, то афи­няне наки­ну­ли на них кана­ты и пота­щи­ли. В то вре­мя когда они тяну­ли кана­ты, вне­зап­но загре­мел гром и одно­вре­мен­но нача­лось зем­ле­тря­се­ние. Люди же с три­е­ры, тянув­шие канат, от это­го поте­ря­ли разум и в безу­мии ста­ли уби­вать друг дру­га, как вра­ги, пока из всех их не остал­ся в живых толь­ко один, кото­рый и воз­вра­тил­ся в Фалер.

86. Так было дело, по рас­ска­зам афи­нян. Эгин­цы же утвер­жда­ют, что афи­няне при­бы­ли не на одном кораб­ле; ведь один корабль и даже несколь­ко боль­шее чис­ло кораб­лей эгин­цы лег­ко бы отра­зи­ли, даже если у них самих вовсе не было бы кораб­лей. Нет, афи­няне напа­ли на их зем­лю со мно­же­ст­вом кораб­лей, и они, эгин­цы, укло­ни­лись от мор­ской бит­вы. Впро­чем, эгин­цы не могут точ­но разъ­яс­нить, пото­му ли они укло­ни­лись от мор­ской бит­вы, что чув­ст­во­ва­ли свою сла­бость, или же отто­го, что жела­ли сде­лать так, как они и дей­ст­ви­тель­но сде­ла­ли. Во вся­ком слу­чае афи­няне, так как эгин­цы не при­ня­ли боя, выса­ди­лись с кораб­лей и напра­ви­лись к ста­ту­ям. Но так как они не мог­ли ста­щить их с осно­ва­ний, то наки­ну­ли кана­ты и потя­ну­ли ста­туи, пока нако­нец вле­ко­мые ими обе ста­туи не сде­ла­ли то же самое (я, прав­да, это­му ска­за­нию не верю, но кто-нибудь дру­гой, быть может, и пове­рит), имен­но они пали перед афи­ня­на­ми на коле­ни. С того вре­ме­ни они и оста­лись в таком поло­же­нии до сего дня⁶¹. Так, по ска­за­нию, посту­пи­ли афи­няне. А сами эгин­цы, про­дол­жа­ет эгин­ское ска­за­ние, узнав о пред­по­ла­гае­мом похо­де афи­нян, зару­чи­лись помо­щью аргос­цев. Когда афи­няне всту­пи­ли на эгин­скую зем­лю, то и аргос­цы при­бы­ли на помощь, тай­но пере­пра­вив­шись из Эпидав­ра на их ост­ров. Аргос­цы напа­ли на ниче­го не подо­зре­вав­ших афи­нян и отре­за­ли их от кораб­лей. В этот момент и загре­мел гром и нача­лось зем­ле­тря­се­ние.

87. Так гла­сит аргос­ское и эгин­ское ска­за­ние. Оно соглас­но с афин­ским пре­да­ни­ем лишь в том, что толь­ко один афи­ня­нин бла­го­по­луч­но воз­вра­тил­ся в Атти­ку. Аргос­цы же, кро­ме того, утвер­жда­ют, что этот един­ст­вен­ный чело­век остал­ся в живых после уни­что­же­ния ими афин­ско­го вой­ска, тогда как афи­няне при­пи­сы­ва­ют гибель сво­его вой­ска боже­ству. По афин­ско­му пре­да­нию, впро­чем, даже и этот один не спас­ся, но погиб вот при каких обсто­я­тель­ствах. Он при­был в Афи­ны с вестью о несча­стье. А жены вои­нов, участ­ни­ков похо­да на Эги­ну, узнав о том, что из всех спас­ся толь­ко он один, при­шли в такое воз­буж­де­ние, что окру­жи­ли его со всех сто­рон (каж­дая с вопро­сом, где ее муж) и иско­ло­ли несчаст­но­го сво­и­ми булав­ка­ми от [засте­жек на] пла­тье. Так погиб этот чело­век. Афи­нян же это зло­де­я­ние жен­щин, по-види­мо­му, еще более опе­ча­ли­ло, чем пора­же­ние. Они не зна­ли, чем бы им еще ина­че нака­зать жен­щин, и заста­ви­ли их пере­ме­нить одеж­ду на ионий­скую. До того вре­ме­ни ведь афин­ские жен­щи­ны носи­ли дорий­скую одеж­ду, совер­шен­но оди­на­ко­вую с коринф­ской. Теперь они долж­ны были носить льня­ные хито­ны, чтобы не употреб­лять засте­жек.

88. Соб­ст­вен­но же гово­ря, эта одеж­да пер­во­на­чаль­но была не ионий­ской, но карий­ской. Ведь в ста­ро­дав­ние вре­ме­на все эллин­ские жен­щи­ны носи­ли одеж­ду, кото­рая теперь назы­ва­ет­ся дорий­ской⁶². Аргос­цы же и эгин­цы поэто­му реши­ли, напро­тив, вве­сти обы­чай делать отныне жен­ские застеж­ки в пол­то­ра раза длин­нее преж­не­го, а затем, чтобы жен­щи­ны посвя­ща­ли в свя­ти­ли­ще этих богинь преж­де все­го застеж­ки. Вооб­ще было запре­ще­но при­но­сить в дар в свя­ти­ли­ще все пред­ме­ты атти­че­ско­го про­из­вод­ства и атти­че­скую гли­ня­ную посу­ду и впредь пить там толь­ко из гли­ня­ных сосудов мест­но­го изде­лия. Еще и в мое вре­мя аргос­ские и эгин­ские жен­щи­ны из нена­ви­сти к афи­ня­нам носи­ли застеж­ки длин­нее, чем рань­ше.

89. Пер­во­на­чаль­но повод для враж­ды афи­нян к Эгине был имен­но такой, как я рас­ска­зал. Когда теперь фиван­цы ста­ли звать их на помощь, эгин­цы охот­но отклик­ну­лись в память про­ис­ше­ст­вия с эти­ми куми­ра­ми. Итак, эгин­цы нача­ли опу­сто­шать бере­га Атти­ки. Когда же афи­няне захо­те­ли высту­пить в поход на Эги­ну, при­шло из Дельф изре­че­ние ора­ку­ла, гла­сив­шее: афи­няне долж­ны подо­ждать 30 лет со вре­ме­ни наше­ст­вия эгин­цев, а на 31-м году, посвя­тив храм Эаку, начать вой­ну с Эги­ной, и тогда их чая­ния испол­нят­ся. Если же они теперь тот­час высту­пят про­тив Эги­ны, то за это вре­мя их ожи­да­ет мно­го неудач и успе­хов, и толь­ко под конец они все же одер­жат пол­ную победу. Услы­шав это изре­че­ние, афи­няне, прав­да, посвя­ти­ли храм Эаку (он сто­ит еще и теперь на рыноч­ной пло­ща­ди), одна­ко не захо­те­ли 30 лет спо­кой­но тер­петь обиды эгин­цев.

90. Во вре­мя при­готов­ле­ний афи­нян к похо­ду, чтобы ото­мстить [эгин­цам], одна­ко, воз­ник­ла поме­ха со сто­ро­ны лакеде­мо­нян. Лакеде­мо­няне ведь, узнав, что́ Алк­мео­ниды под­стро­и­ли Пифии и что́ сде­ла­ла Пифия с ними и с Писи­стра­ти­да­ми, рас­ка­я­лись в том, что им при­шлось изгнать сво­их дру­зей из их стра­ны, и рас­па­ли­лись гне­вом на афи­нян за их небла­го­дар­ность. Кро­ме того, их побуж­да­ли [высту­пить про­тив Афин] и изре­че­ния ора­ку­лов, пред­ре­кав­шие им мно­го бед от афи­нян. Эти изре­че­ния ора­ку­лов преж­де были неиз­вест­ны спар­тан­цам, и толь­ко теперь спар­тан­цы позна­ко­ми­лись с ними, когда Клео­мен при­вез их в Спар­ту. Клео­мен же нашел эти изре­че­ния на афин­ском акро­по­ле. Преж­де вла­дев­шие ими Писи­стра­ти­ды после изгна­ния оста­ви­ли их в свя­ти­ли­ще, а Клео­мен взял их оттуда⁶³.

91. Когда лакеде­мо­няне полу­чи­ли эти изре­че­ния ора­ку­лов и увиде­ли, что могу­ще­ство афи­нян воз­рос­ло и что у них нет боль­ше охоты под­чи­нять­ся спар­тан­цам, тогда-то спар­тан­цы поня­ли, что атти­че­ский народ, будучи сво­бод­ным, пожа­луй, срав­ня­ет­ся с ними могу­ще­ст­вом. При гос­под­стве же тира­нов, дума­ли они, афи­няне оста­нут­ся сла­бы­ми и гото­вы­ми к под­чи­не­нию. И вот, уяс­нив себе все это, спар­тан­цы вызва­ли Гип­пия, сына Писи­стра­та, из Сигея на Гел­лес­пон­те, куда бежа­ли Писи­стра­ти­ды. Когда Гип­пий при­был на зов, спар­тан­цы посла­ли вест­ни­ков к осталь­ным союз­ни­кам и ска­за­ли им вот что: «Союз­ни­ки! Мы при­зна­ем­ся, что посту­пи­ли непра­виль­но. Побуж­дае­мые лож­ны­ми изре­че­ни­я­ми ора­ку­ла, мы изгна­ли самых луч­ших наших дру­зей, кото­рые обе­ща­ли дер­жать Афи­ны в под­чи­не­нии, из их род­но­го горо­да. Потом мы отда­ли город во власть небла­го­дар­но­го наро­да, кото­рый, полу­чив с нашей помо­щью сво­бо­ду, высо­ко под­нял голо­ву. Он с позо­ром изгнал нас и наше­го царя из горо­да и теперь высо­ко­мер­но зано­сит­ся. Это осо­бен­но хоро­шо долж­ны были почув­ст­во­вать их соседи — бео­тий­цы и хал­кидяне, да, пожа­луй, и кое-кто дру­гой ско­ро почув­ст­ву­ет, что он про­счи­тал­ся. Раз уж мы совер­ши­ли эту ошиб­ку, то давай­те теперь вме­сте попы­та­ем­ся ото­мстить им. Поэто­му мы при­зва­ли вот это­го Гип­пия и вас, послан­цев от горо­дов, чтобы сооб­ща обду­мать это дело и общи­ми сила­ми воз­вра­тить его в Афи­ны, вер­нув ему то, чего мы его лиши­ли».

92. Так гово­ри­ли лакеде­мо­няне. Боль­шин­ство союз­ни­ков, одна­ко, не одоб­ри­ло этих слов. Осталь­ные, прав­да, пред­по­чи­та­ли мол­чать, а корин­фя­нин Сокл ска­зал вот что: «Поис­ти­не, ско­рее небо про­ва­лит­ся под зем­лю, а зем­ля под­ни­мет­ся высо­ко на воздух над небом, ско­рее люди будут жить в море, а рыбы — там, где рань­ше жили люди, чем вы, лакеде­мо­няне, реши­тесь уни­что­жить сво­бо­ду, вос­ста­но­вив гос­под­ство тира­нов в горо­дах. Нет ведь на све­те ника­кой дру­гой более неспра­вед­ли­вой вла­сти и более запят­нан­ной кро­ва­вы­ми пре­ступ­ле­ни­я­ми, чем тира­ния. Если вы дей­ст­ви­тель­но счи­та­е­те пре­крас­ным и спра­вед­ли­вым такое поло­же­ние вещей, имен­но, что тира­ны власт­ву­ют над горо­да­ми, то сна­ча­ла поставь­те себе самим тира­на, а потом уж навя­зы­вай­те его осталь­ным. А теперь, хотя сами вы нико­гда не испы­та­ли тира­нии и все­ми сила­ми ста­ра­е­тесь, чтобы ниче­го подоб­но­го не про­ник­ло в Спар­ту, вы хоти­те посту­пать так неспра­вед­ли­во с союз­ни­ка­ми. Будь у вас оди­на­ко­вый опыт с нами, то вы суди­ли бы об этом пра­виль­нее. Государ­ст­вен­ный строй в Корин­фе ведь был вот какой. Коринф преж­де нахо­дил­ся под вла­стью немно­гих [знат­ных родов], и эти так назы­вае­мые Бак­хи­а­ды пра­ви­ли горо­дом. Они отда­ва­ли [сво­их доче­рей замуж] и бра­ли жен из сво­ей среды. У одно­го из Бак­хи­а­дов — Амфи­о­на — роди­лась хро­мая дочь по име­ни Лаб­да. Так как никто из Бак­хи­а­дов не желал брать ее в жены, то ее взял замуж некто Эети­он, сын Эхе­кра­та, из селе­ния Пет­ры, но по про­ис­хож­де­нию, соб­ст­вен­но, лапиф и пото­мок Кенея. Детей у него не было ни от этой жены, ни от дру­гой. Так вот, он отпра­вил­ся в Дель­фы вопро­сить ора­кул о потом­стве. Не успел Эети­он, одна­ко, всту­пить в свя­ти­ли­ще, как Пифия обра­ти­лась к нему вот с каки­ми сло­ва­ми:

Эети­он, нет поче­та тебе, хоть ты чести стя­жал себе мно­го, Лаб­да родит сокру­ши­тель­ный камень; падет он На вла­сте­ли­нов-мужей и Коринф пока­ра­ет.

Это изре­че­ние ора­ку­ла Эети­о­ну как-то ста­ло извест­но и Бак­хи­а­дам. А они уже рань­ше полу­чи­ли в Корин­фе тем­ное изре­че­ние, наме­кав­шее на то же самое, что и изре­че­ние Эети­о­ну. Оно гла­си­ло так:

В ска­лах при­и­мет во чре­ве орел, но льва поро­дит он Мощ­но­го и сыро­яд­ца: сокру­шит он мно­гим коле­ни. Креп­ко сие разо­чти­те, корин­фяне, те, чья оби­тель Слав­ной Пире­ны вокруг и твер­ды­ни высо­кой Корин­фа.

Про­ри­ца­ние это, дан­ное рань­ше Бак­хи­а­дам, было им тогда непо­нят­но. Теперь же, узнав об изре­че­нии Эети­о­ну, они тот­час поня­ли, что преж­нее их про­ри­ца­ние соот­вет­ст­ву­ет Эети­о­но­ву. Уяс­нив себе смысл про­ри­ца­ния, Бак­хи­а­ды оста­ва­лись спо­кой­ны­ми, пото­му что хоте­ли погу­бить буду­ще­го мла­ден­ца Эети­о­на. А как толь­ко жена его роди­ла, Бак­хи­а­ды посла­ли десять чело­век из сво­ей среды в то селе­ние, где жил Эети­он, чтобы убить мла­ден­ца. Так вот, эти люди при­шли в Пет­ру и, ворвав­шись в дом Эети­о­на, потре­бо­ва­ли мла­ден­ца. Лаб­да же вовсе не подо­зре­ва­ла, зачем они при­шли. Думая, что они тре­бу­ют ребен­ка из дру­же­лю­бия к его отцу, она при­нес­ла мла­ден­ца и отда­ла в руки одно­му из них. А они уго­во­ри­лись доро­гой, что взяв­ший сна­ча­ла на руки ребен­ка и дол­жен его бро­сить оземь. Когда же Лаб­да при­нес­ла и отда­ла мла­ден­ца, то дитя по боже­ст­вен­но­му вну­ше­нию улыб­ну­лось. Этот чело­век заме­тил [улыб­ку мла­ден­ца], и какое-то чув­ство жало­сти удер­жа­ло его от убий­ства. Тогда он пере­дал мла­ден­ца вто­ро­му, а тот третье­му. Так ребе­нок про­шел через руки всех деся­ти чело­век, и ни один не захо­тел его погу­бить. Тогда они отда­ли дитя назад мате­ри и вышли из дома. Одна­ко, оста­но­вив­шись у две­рей, они нача­ли пере­бран­ку и вза­им­ные обви­не­ния. Осо­бен­но же они обви­ня­ли пер­во­го, взяв­ше­го ребен­ка, за то, что тот не выпол­нил уго­во­ра. Нако­нец через неко­то­рое вре­мя они реши­ли сно­ва вер­нуть­ся в дом и всем вме­сте умерт­вить мла­ден­ца. Одна­ко суж­де­но было Корин­фу пре­тер­петь несча­стья от потом­ства Эети­о­на. А Лаб­да, стоя у самых две­рей, все это слы­ша­ла. В стра­хе, как бы эти люди не разду­ма­ли и, сно­ва взяв ребен­ка, не уби­ли бы его, она взя­ла его и спря­та­ла, как ей каза­лось, в самом пота­ен­ном месте, имен­но в сун­ду­ке. Она дума­ла, что если эти люди при­дут и нач­нут поис­ки, то обы­щут все. Так оно и слу­чи­лось. Они вер­ну­лись и при­ня­лись искать мла­ден­ца, но не нашли. Тогда они реши­ли воз­вра­тить­ся домой и объ­явить тем, кто им дал это пору­че­ние, что все испол­не­но, как было при­ка­за­но. Так вот, вер­нув­шись домой, они так и ска­за­ли. А сын Эети­о­на после это­го стал под­рас­тать, и так как остал­ся в живых бла­го­да­ря сун­ду­ку, то полу­чил от сун­ду­ка имя Кип­сел⁶⁴. Воз­му­жав, Кип­сел вопро­сил ора­кул в Дель­фах и полу­чил в ответ дву­смыс­лен­ное про­ри­ца­ние. Упо­вая на это про­ри­ца­ние, он сде­лал попыт­ку овла­деть горо­дом и захва­тил власть в Корин­фе. А про­ри­ца­ние было вот какое:

Счаст­лив сей муж, что ныне в чер­тог мой всту­па­ет, Эети­нов Кип­сел; царь слав­но­го гра­да Корин­фа Будет все же он сам и дети его, но не вну­ки.

Тако­во было это про­ри­ца­ние. А Кип­сел, воца­рив­шись в Корин­фе, был жесто­ким пра­ви­те­лем: мно­гих корин­фян он изгнал, а дру­гих лишил иму­ще­ства, а боль­ше каз­нил. После 35-лет­не­го цар­ст­во­ва­ния он бла­го­по­луч­но окон­чил свои дни. Насле­до­вал его цар­ство сын Пери­андр. Вна­ча­ле Пери­андр был мило­сти­вее отца, а потом, всту­пив в обще­ние через послов с Фра­си­бу­лом, тира­ном Миле­та, стал даже еще кро­во­жад­нее. Так, Пери­андр послал гла­ша­тая к Фра­си­бу­лу спро­сить сове­та, как ему, уста­но­вив самый надеж­ный государ­ст­вен­ный строй, луч­ше все­го управ­лять горо­дом. Фра­си­бул же отпра­вил­ся с при­быв­шим от Пери­андра гла­ша­та­ем за город и при­вел его на ниву. Про­хо­дя вме­сте с ним по полю, Фра­си­бул сно­ва и сно­ва пере­спра­ши­вал о при­чине при­бы­тия его из Корин­фа. При этом тиран, видя воз­вы­шаю­щи­е­ся над дру­ги­ми коло­сья, все вре­мя обры­вал их. Обры­вая же коло­сья, он выбра­сы­вал их, пока не уни­что­жил таким обра­зом самую кра­си­вую и густую часть нивы. Так вот, про­ведя гла­ша­тая через поле и не дав ника­ко­го отве­та, тиран отпу­стил его. По воз­вра­ще­нии же гла­ша­тая в Коринф Пери­андр полю­бо­пыт­ст­во­вал узнать ответ Фра­си­бу­ла. А гла­ша­тай объ­явил, что не при­вез ника­ко­го отве­та и удив­ля­ет­ся, как это Пери­андр мог послать его за сове­том к тако­му безум­но­му чело­ве­ку, кото­рый опу­сто­ша­ет соб­ст­вен­ную зем­лю. Затем он рас­ска­зал, что видел у Фра­си­бу­ла. Пери­андр же понял посту­пок Фра­си­бу­ла, сооб­ра­зив, что тот ему сове­ту­ет умерт­вить выдаю­щих­ся граж­дан. Тогда-то тиран начал про­яв­лять вели­чай­шую жесто­кость к сво­им граж­да­нам. Всех уцелев­ших от каз­ней и изгна­ний Кип­се­ла теперь при­кон­чил Пери­андр⁶⁵. Затем он велел из-за сво­ей супру­ги Мелис­сы⁶⁶ в один день раздеть всех жен­щин в Корин­фе дого­ла. Он отпра­вил ведь послов в Фес­про­тию на реке Ахе­рон­те⁶⁷ вопро­сить ора­кул мерт­вых [о вве­рен­ном ему] в заклад иму­ще­стве како­го-то госте­при­им­ца. Тогда яви­лась [тень] Мелис­сы и ска­за­ла, что ни зна­ка­ми, ни сло­ва­ми она не ука­жет места, где лежит доб­ро. Она ведь совер­шен­но нагая и мерзнет, так как ее погре­баль­ные одеж­ды не были сожже­ны вме­сте с ней и пото­му она не может ими поль­зо­вать­ся. В дока­за­тель­ство прав­ди­во­сти сво­их слов она напом­ни­ла Пери­ан­дру, что он поло­жил хле­бы в холод­ную печь. Когда послы сооб­щи­ли об этом Пери­ан­дру (для него ответ Мелис­сы был досто­вер­ным дока­за­тель­ст­вом, так как он сово­ку­пил­ся с ней уже без­ды­хан­ной), он тот­час же после это­го изве­стия пове­лел через гла­ша­тая всем коринф­ским жен­щи­нам собрать­ся в храм Геры. Они при­шли, нарядив­шись в свои самые кра­си­вые одеж­ды, как на празд­ник, а тиран поста­вил сво­их тело­хра­ни­те­лей в заса­де и велел дого­ла раздеть всех жен­щин без раз­бо­ра — как сво­бод­ных, так и слу­жа­нок. Одеж­ды же их Пери­андр при­ка­зал бро­сить в яму и сжечь, при­зы­вая Мелис­су. После это­го Пери­андр вновь отпра­вил послов в Фес­про­тию, и тогда тень Мелис­сы ука­за­ла место, куда она спря­та­ла [вве­рен­ное ему] сокро­ви­ще госте­при­им­ца. Вот, лакеде­мо­няне, что такое тира­ния! Вот како­вы дея­ния тира­нов! А мы, корин­фяне, уже тогда были весь­ма удив­ле­ны, услы­шав, что вы посла­ли за Гип­пи­ем, а ныне и еще боль­ше дивим­ся вашим речам. Мы закли­на­ем вас поэто­му эллин­ски­ми бога­ми не вво­дить в горо­дах тира­нии! Но если вы все же наста­и­ва­е­те и жела­е­те вопре­ки всей спра­вед­ли­во­сти вер­нуть Гип­пия, то знай­те, что корин­фяне не одоб­ря­ют ваших дей­ст­вий».

93. Так гово­рил Сокл, коринф­ский посол. А Гип­пий, при­зы­вая тех же эллин­ских богов, отве­чал ему: как раз корин­фя­нам-то еще боль­ше всех при­дет­ся желать [воз­вра­ще­ния] Писи­стра­ти­дов. При­дет день, и они еще натер­пят­ся от афи­нян. Так мог гово­рить Гип­пий пото­му, что никто на све­те не знал так точ­но про­ри­ца­ний ора­ку­лов, как он. Про­чие же союз­ни­ки сна­ча­ла мол­ча­ли­во слу­ша­ли. А когда они услы­ша­ли откро­вен­ную речь Сок­ла, то один за дру­гим нару­ши­ли мол­ча­ние и при­со­еди­ни­лись к мне­нию корин­фя­ни­на. Они закли­на­ли лакеде­мо­нян не зате­вать недоб­ро­го в эллин­ском горо­де.

94. Так эти замыс­лы рас­стро­и­лись. А Гип­пий уехал оттуда. Македон­ский же царь Амин­та пред­ло­жил ему в дар город Анфе­мунт, а фес­са­лий­цы — Иолк. Гип­пий, одна­ко, откло­нил оба пред­ло­же­ния и сно­ва воз­вра­тил­ся в Сигей, кото­рый неко­гда Писи­страт отнял мечом у мити­лен­цев. Завла­дев горо­дом, Писи­страт поста­вил там тира­ном сво­его неза­кон­но­го сына Геге­си­стра­та (рож­ден­но­го от аргос­ской жен­щи­ны), кото­рый не без борь­бы отста­и­вал это наслед­ство Писи­стра­та. Ведь мити­лен­цы и афи­няне из горо­дов Ахил­лея и Сигея вели посто­ян­ные вой­ны друг с дру­гом. Мити­лен­цы тре­бо­ва­ли назад Сигей­скую область, а афи­няне оспа­ри­ва­ли их пра­во [на нее], ука­зы­вая, что на зем­ли древ­не­го Или­о­на эолий­цы име­ют отнюдь не боль­ше прав, чем они, афи­няне, и дру­гие, кто помо­гал Мене­лаю ото­мстить за похи­ще­ние Еле­ны.

95. Во вре­мя этих войн в бит­вах слу­чи­лось мно­го заме­ча­тель­ных про­ис­ше­ст­вий. Меж­ду про­чим, после одной стыч­ки, в кото­рой победи­ли афи­няне, поэт Алкей спас­ся бег­ст­вом, но его ору­жие попа­ло в руки афи­нян, и они пове­си­ли его в хра­ме Афи­ны в Сигее. Алкей же вос­пел это собы­тие в песне и послал ее на Мити­ле­ну, чтобы сооб­щить о несча­стье сво­е­му дру­гу Мела­нип­пу. Мити­лен­цев же с афи­ня­на­ми при­ми­рил Пери­андр, сын Кип­се­ла, кото­ро­го они выбра­ли посред­ни­ком. А при­ми­рил он их вот на каких усло­ви­ях: каж­дая сто­ро­на полу­ча­ла то, что у нее было. Так-то Сигей остал­ся за афи­ня­на­ми.

96. Гип­пий же после воз­вра­ще­ния из Лакеде­мо­на при­был в Азию и пустил все сред­ства в ход про­тив афи­нян: он кле­ве­тал на них Арта­фре­ну и делал все воз­мож­ное, чтобы под­чи­нить Афи­ны себе и Дарию. Когда афи­няне узна­ли о про­ис­ках Гип­пия, они отпра­ви­ли послов в Сар­ды, убеж­дая пер­сов не верить афин­ским изгнан­ни­кам. Арта­френ же велел пере­дать послам: если афи­ня­нам доро­га жизнь, то пусть они при­мут назад Гип­пия. А афи­няне наот­рез откло­ни­ли эти пред­ло­же­ния, сооб­щен­ные посла­ми. Не согла­сив­шись же, они твер­до реши­лись откры­то вое­вать с пер­са­ми.

97. Как раз во вре­мя тако­го враж­деб­но­го настро­е­ния к пер­сам при­был в Афи­ны миле­тя­нин Ари­ста­гор, изгнан­ный из Спар­ты царем Клео­ме­ном. Ведь этот город был тогда после Спар­ты самым могу­ще­ст­вен­ным из осталь­ных эллин­ских горо­дов. Ари­ста­гор явил­ся в народ­ное собра­ние и повто­рил то же самое, что он уже ска­зал в Спар­те. Он гово­рил о богат­ствах Азии и о пер­сид­ской воен­ной так­ти­ке, о том, что в бою они не при­ме­ня­ют ни щита, ни копья и поэто­му их лег­ко-де одо­леть. К это­му он доба­вил еще, что Милет — афин­ская коло­ния и что долг Афин как могу­ще­ст­вен­ной дер­жа­вы спа­сти город. Ари­ста­гор давал все­воз­мож­ные обе­ща­ния и про­сил так настой­чи­во, пока не убедил афи­нян. Ведь мно­гих людей, оче­вид­но, лег­че обма­нуть, чем одно­го: одно­го лакеде­мо­ня­ни­на Клео­ме­на ему не уда­лось про­ве­сти, а 30000 афи­нян он обма­нул⁶⁸. И вот, афи­няне поста­но­ви­ли поэто­му послать на помощь ионя­нам 20 кораб­лей под началь­ст­вом Мелан­фия, одно­го из самых ува­жае­мых афин­ских граж­дан. А эти кораб­ли ста­ли нача­лом всех бед для элли­нов и вар­ва­ров.

98. Ари­ста­гор же отплыл впе­ред. По при­бы­тии в Милет он при­нял реше­ние, от кото­ро­го не ожи­да­лось ника­кой поль­зы ионя­нам. Да это и не вхо­ди­ло в замыс­лы Ари­ста­го­ра (он хотел этим толь­ко раз­дра­жить царя Дария). Тиран послал вест­ни­ка во Фри­гию к пео­нам, кото­рых Мега­баз пере­се­лил с реки Стри­мо­на как плен­ни­ков [в Азию] (во Фри­гии они жили в мест­но­сти и в селе­нии, [пред­на­зна­чен­ных] толь­ко для них). Когда вест­ник при­шел к пео­нам, то ска­зал им вот что: «Пео­ны! Послал меня Ари­ста­гор, тиран Миле­та, пред­ло­жить вам сво­бо­ду, если вы поже­ла­е­те после­до­вать его сове­ту. Вся Иония охва­че­на вос­ста­ни­ем про­тив царя. Теперь вы може­те бла­го­по­луч­но воз­вра­тить­ся на роди­ну. Добрать­ся до моря вы долж­ны сами, а оттуда уже мы поза­бо­тим­ся [о вас]». Услы­шав эти сло­ва, пео­ны с радо­стью согла­си­лись. С жена­ми и детьми они поспеш­но напра­ви­лись к морю. Неко­то­рые из них, впро­чем, побо­я­лись идти и оста­лись во Фри­гии. При­быв на побе­ре­жье, пео­ны пере­пра­ви­лись оттуда на Хиос. Когда они были уже на Хио­се, на бере­гу появил­ся боль­шой отряд пер­сид­ской кон­ни­цы, пре­сле­до­вав­ший пео­нов по пятам. Так как пер­сы уже не нашли пео­нов, то посла­ли им на Хиос при­ка­за­ние воз­вра­тить­ся. Пео­ны же не под­чи­ни­лись; тогда хиос­цы отпра­ви­ли их с Хиоса на Лес­бос, лес­бос­цы же пере­вез­ли в Дориск, откуда они по суше при­бы­ли в Пео­нию.

99. Ари­ста­гор же после при­бы­тия афи­нян с 20 кораб­ля­ми и в сопро­вож­де­нии 5 три­ер с Эре­трии пред­при­нял поход на Сар­ды. А эре­трий­цы при­мкну­ли к похо­ду не в уго­ду афи­ня­нам, а ради самих миле­тян, кото­рым они хоте­ли отпла­тить за [ста­рую] услу­гу. Миле­тяне ведь при­шли на помощь эре­трий­цам в войне про­тив хал­кидян, когда самос­цы помо­га­ли хал­кидя­нам про­тив эре­трий­цев и миле­тян. Так вот, когда при­бы­ли афи­няне и про­чие союз­ни­ки, Ари­ста­гор и начал поход на Сар­ды. Сам он, одна­ко, не пошел с вой­ском, но остал­ся в Миле­те, пере­дав глав­ное коман­до­ва­ние двум дру­гим миле­тя­нам: сво­е­му бра­ту Харо­пи­ну и дру­го­му горо­жа­ни­ну — Гер­мо­фан­ту.

100. С этим фло­том ионяне при­бы­ли в Эфес; затем они оста­ви­ли кораб­ли в Коре­се в Эфес­ской обла­сти, а сами с боль­шим вой­ском высту­пи­ли в глубь стра­ны, взяв себе в про­вод­ни­ки эфес­цев. Они шли вдоль реки Каи­ст­ра⁶⁹, пере­пра­ви­лись затем через Тмол, при­бы­ли в Сар­ды и взя­ли город бес­пре­пят­ст­вен­но. Они захва­ти­ли весь город, кро­ме акро­по­ля. Акро­поль же защи­щал сам Арта­френ со зна­чи­тель­ной воен­ной силой.

101. А, взяв город, элли­ны не раз­гра­би­ли его вот поче­му. Дома в Сар­дах были постро­е­ны в боль­шин­стве из камы­ша, и даже у кир­пич­ных домов были камы­шо­вые кры­ши. Когда какой-то воин под­жег один из домов, огонь тот­час же рас­про­стра­нил­ся от дома к дому и охва­тил весь город. Когда же город заго­рел­ся, то жите­ли — лидий­цы и остав­ши­е­ся в горо­де пер­сы, так как все кру­гом было охва­че­но пла­ме­нем и они не мог­ли най­ти выхо­да, — ста­ли сбе­гать­ся на рыноч­ную пло­щадь и к реке Пак­то­лу (Пак­тол, несу­щий с собой золо­той песок, течет с Тмо­ла через рыноч­ную пло­щадь и потом впа­да­ет в реку Герм, а та — в море). На рыноч­ной пло­ща­ди у это­го-то Пак­то­ла и собра­лись лидий­цы и пер­сы, вынуж­ден­ные защи­щать­ся. А ионяне, видя, что вра­ги обо­ро­ня­ют­ся, а часть даже боль­ши­ми тол­па­ми напа­да­ет на них, в стра­хе отсту­пи­ли к горе под назва­ни­ем Тмол, а оттуда под покро­вом ночи — к сво­им кораб­лям.

102. Сар­ды же ста­ли добы­чей пла­ме­ни, и вме­сте с горо­дом погиб и храм мест­ной боги­ни Кибе­лы. Под пред­ло­гом сожже­ния это­го хра­ма пер­сы впо­след­ст­вии из мести пре­да­ли огню свя­ти­ли­ща в Элла­де. Тогда пер­сид­ские сатра­пы по сю сто­ро­ну Гали­са, узнав о втор­же­нии ионян, собра­ли свои силы и высту­пи­ли на помощь лидий­цам. В Сар­дах же пер­сы уже не нашли ионян и, сле­дуя за ними по пятам, настиг­ли их в Эфе­се. Ионяне постро­и­лись в бое­вом поряд­ке, но в бит­ве были раз­би­ты наго­ло­ву. Пер­сы уби­ли мно­го знат­ных ионян и сре­ди них Евал­кида, вое­на­чаль­ни­ка эре­трий­цев, кото­рый одер­жал несколь­ко побед в состя­за­ни­ях и был вос­пет и про­слав­лен Симо­нидом Кеос­ским. Уцелев­шие после бит­вы ионяне рас­се­я­лись по сво­им горо­дам.

103. Таким-то обра­зом они сра­жа­лись тогда. После это­го афи­няне оста­ви­ли ионян на про­из­вол судь­бы. Когда же Ари­ста­гор стал насто­я­тель­но про­сить их через послов о помо­щи, то афи­няне отве­ти­ли, что не будут боль­ше им помо­гать⁷⁰. Так ионяне лиши­лись под­держ­ки афи­нян, но, несмот­ря на это, они про­дол­жа­ли вой­ну про­тив царя. Ведь их вина перед Дари­ем была слиш­ком тяж­кой. Они отплы­ли в Гел­лес­понт и под­чи­ни­ли Визан­тий и все осталь­ные горо­да в той обла­сти. Затем они поки­ну­ли Гел­лес­понт и при­влек­ли на свою сто­ро­ну бо́льшую часть Карии. И даже Кавн, кото­рый преж­де не желал при­со­еди­нить­ся к ним, теперь после сожже­ния Сард всту­пил с ними в союз.

104. Все жите­ли Кип­ра доб­ро­воль­но при­со­еди­ни­лись к ионя­нам, кро­ме ама­фунт­цев. Ведь и киприоты отпа­ли от мидян и вот каким обра­зом. Был у них Оне­сил, млад­ший брат царя сала­мин­цев Гор­га, сын Хер­сия, внук Сиро­ма⁷¹ и пра­внук Евель­фон­та. Этот-то чело­век часто и рань­ше уго­ва­ри­вал Гор­га отло­жить­ся от царя, а теперь, услы­шав о вос­ста­нии ионян, все силь­нее наста­и­вал. Когда Оне­си­лу все-таки не уда­лось убедить Гор­га, то он со сво­и­ми сто­рон­ни­ка­ми выждал одна­жды, пока Горг поки­нул город сала­мин­цев, и закрыл за ним город­ские ворота. Так-то Горг, лишен­ный вла­сти в горо­де, был вынуж­ден бежать к мидя­нам. Оне­сил же стал теперь царем Сала­ми­на и ста­рал­ся побудить всех киприотов при­со­еди­нить­ся к вос­ста­нию. Всех осталь­ных жите­лей ост­ро­ва ему уда­лось убедить. Толь­ко ама­фунт­цы не жела­ли под­чи­нить­ся, и поэто­му он оса­дил их город.

105. Так вот, Оне­сил стал оса­ждать Ама­фунт. А царь Дарий меж­ду тем полу­чил изве­стие о взя­тии и сожже­нии Сард афи­ня­на­ми и ионя­на­ми и о том, что зачин­щи­ком и винов­ни­ком это­го наше­ст­вия был миле­тя­нин Ари­ста­гор, кото­рый таким имен­но обра­зом все это и зате­ял. Услы­шав эту весть, преж­де все­го, как гово­рят, царь, не обра­тив ника­ко­го вни­ма­ния на ионян (он пре­крас­но знал, что этим-то во вся­ком слу­чае при­дет­ся доро­го запла­тить за вос­ста­ние), спро­сил толь­ко, кто такие афи­няне. А после того как ему сооб­щи­ли это, царь потре­бо­вал свой лук, вло­жил в него стре­лу и пустил в небо. Когда же стре­ла поле­те­ла в воздух, он ска­зал: «Зевс!⁷² Дай мне ото­мстить афи­ня­нам!». После этих слов он, гово­рят, при­ка­зал одно­му из слуг каж­дый раз перед обедом три­жды повто­рять ему: «Вла­ды­ка! Помни об афи­ня­нах!».

106. После это­го Дарий велел при­звать пред свои очи миле­тя­ни­на Гисти­ея, кото­ро­го он уже дав­но удер­жи­вал при себе, и ска­зал: «Я слы­шу, Гисти­ей, что твой пре­ем­ник, кото­ро­му ты пору­чил Милет, вос­стал про­тив меня. Он при­вел людей из дру­гой части све­та и с ними ионян, кото­рые, конеч­но, еще полу­чат мзду за дела их, уго­во­рил высту­пить в поход и раз­ру­шил Сар­ды. Как тебе кажет­ся, хоро­шо ли это? Как мог­ло такое про­изой­ти без тво­их сове­тов? Смот­ри, как бы потом тебе не при­шлось пенять на себя!». Гисти­ей отве­чал на это: «Царь! Какие сло­ва ты про­из­нес? Неуже­ли я мог под­стре­кать к како­му-нибудь дей­ст­вию, от кото­ро­го у тебя воз­ник­нут потом вели­кие или малые беды? С какой целью я стал бы это делать? Чего мне еще недо­ста­ет? Раз­ве нет у меня все­го, что есть у тебя, и раз­ве я не удо­сто­ен уча­стия во всех тво­их замыс­лах? Если мой намест­ник дей­ст­ви­тель­но совер­шил что-либо такое, как ты гово­ришь, то знай, что сде­лал он это по соб­ст­вен­но­му почи­ну. Я, прав­да, вовсе не могу пове­рить, что миле­тяне и мой намест­ник вос­ста­ли про­тив тво­ей дер­жа­вы. Если же они все-таки это совер­ши­ли и то, что ты услы­шал, — прав­да, то пой­ми, царь, какую ошиб­ку ты допу­стил, выслав меня от моря внутрь стра­ны. Ведь ясно, что лишь толь­ко я скрыл­ся с их глаз, как ионяне и совер­ши­ли то, к чему дав­но стре­ми­лись. Будь я в Ионии, тогда ни один город даже не осме­лил­ся бы вос­стать. Поэто­му как мож­но ско­рее поз­воль мне отпра­вить­ся в Ионию, чтобы я мог вос­ста­но­вить преж­нее поло­же­ние и мое­го намест­ни­ка в Миле­те, кото­рый пови­нен во всем, пере­дать в твои руки. А если я устрою эти дела по тво­ей воле, то, кля­нусь тво­и­ми цар­ски­ми бога­ми, не сни­му хито­на⁷³, в кото­ром я отправ­люсь в Ионию, пока не сде­лаю тво­им дан­ни­ком Сар­дон, вели­чай­ший ост­ров».

107. Гисти­ей таки­ми сло­ва­ми ста­рал­ся обма­нуть царя, а Дарий пове­рил и дей­ст­ви­тель­но отпу­стил его с при­ка­за­ни­ем воз­вра­тить­ся в Сусы, когда испол­нит свои обе­ща­ния.

108. А в то вре­мя, когда весть о взя­тии Сард при­шла к царю, и Дарий, пустив стре­лу из лука, всту­пил в бесе­ду с Гисти­е­ем, и Гисти­ей, отпу­щен­ный Дари­ем, при­был к морю, — за все это вре­мя слу­чи­лось вот что. Когда сала­ми­нец Оне­сил оса­ждал ама­фунт­цев, ему сооб­щи­ли о при­бли­же­нии к Кипру на кораб­лях боль­шо­го пер­сид­ско­го вой­ска во гла­ве с пер­сом Арти­би­ем. Услы­шав же об этом, Оне­сил послал вест­ни­ков в ионий­ские горо­да с прось­бой о помо­щи. А ионяне, недол­го разду­мы­вая, тот­час при­бы­ли с боль­шим вой­ском. Так вот, ионяне яви­лись на Кипр, а пер­сы, пере­пра­вив­шись из Кили­кии, при­шли к Сала­ми­ну по суше. А фини­ки­яне на кораб­лях обо­гну­ли мыс, назы­вае­мый «Клю­ча­ми Кип­ра».

109. Когда собы­тия при­ня­ли такой обо­рот, кипр­ские тира­ны созва­ли вое­на­чаль­ни­ков-ионян и ска­за­ли им: «Ионяне! Мы, киприоты, пре­до­став­ля­ем вам выбор: на кого вы жела­е­те напасть — на пер­сов или на фини­ки­ян? Ведь если вы пред­по­чи­та­е­те напасть на сухо­пут­ное вой­ско, то вам при­дет­ся теперь поки­нуть кораб­ли и при­гото­вить­ся для бит­вы на суше. Мы же тогда взой­дем на борт ваших кораб­лей, чтобы сра­зить­ся с фини­ки­я­на­ми. Если же, напро­тив, вы пред­по­чи­та­е­те поме­рить­ся сила­ми с фини­ки­я­на­ми, то будь по-ваше­му! Но что бы вы ни выбра­ли, дей­ст­вуй­те так, чтобы, насколь­ко это зави­сит от вас, Иония и Кипр обре­ли сво­бо­ду!». На это ионяне отве­ти­ли: «Послал нас союз ионян охра­нять море, но не затем, чтобы мы, пере­дав свои кораб­ли киприотам, сами сра­жа­лись на суше с пер­са­ми. Так вот, где нам при­ка­за­ли, там мы будем ста­рать­ся чест­но выпол­нять наш долг. Вам же сле­ду­ет, пом­ня о стра­да­ни­ях под игом пер­сов, доб­лест­но сра­жать­ся с ними».

110. Таков был ответ ионян. Когда пер­сы всту­пи­ли на сала­мин­скую рав­ни­ну, цари киприотов⁷⁴ поста­ви­ли в бое­вом поряд­ке вои­нов про­чих кипр­ских горо­дов про­тив вои­нов дру­гих пле­мен [пер­сид­ско­го вой­ска], а цвет вои­нов Сала­ми­на и Сол — про­тив пер­сов. А про­тив Арти­бия, вое­на­чаль­ни­ка пер­сов, доб­ро­воль­но встал Оне­сил.

111. Арти­бий же ехал на коне, обу­чен­ном вста­вать на дыбы перед гопли­том. Оне­сил узнал об этом и ска­зал сво­е­му ору­же­нос­цу, родом карий­цу, испы­тан­но­му и отваж­но­му вои­ну: «Я слы­шу, что конь Арти­бия, ста­но­вясь на дыбы, бьет копы­та­ми и куса­ет зуба­ми вра­га. Так вот, сооб­ра­зи и ска­жи мне ско­рее, кого ты жела­ешь под­сте­речь и пора­зить: коня или само­го Арти­бия?». Отве­чал ему на это ору­же­но­сец: «Царь! Я готов совер­шить и то и дру­гое или одно из двух и вооб­ще испол­нить любое твое при­ка­за­ние. Одна­ко я ска­жу, что, по мое­му мне­нию, более подо­ба­ет тво­е­му сану: царю и вое­на­чаль­ни­ку сле­ду­ет, гово­рю я, сра­жать­ся с царем и вое­на­чаль­ни­ком. Ведь если ты одо­ле­ешь вое­на­чаль­ни­ка, сла­ва твоя вели­ка; но даже если ты будешь повер­жен (чего да не будет) рукою рав­но­го тебе по досто­ин­ству про­тив­ни­ка, то это толь­ко поло­ви­на несча­стья. Нам же, слу­гам, подо­ба­ет сра­жать­ся с дру­ги­ми слу­га­ми и с конем. Выхо­док же коня ничуть не бой­ся! Я обе­щаю тебе, что он нико­гда уже боль­ше не станет на дыбы».

112. Так ска­зал он, и тот­час же после это­го нача­лись сухо­пут­ная и мор­ская бит­вы. На кораб­лях в этот день храб­ро сра­жа­лись и одер­жа­ли победу над фини­ки­я­на­ми ионяне, а сре­ди них осо­бен­но отли­чи­лись самос­цы. На суше же, как толь­ко оба вой­ска сошлись, то бро­си­лись вру­ко­паш­ную. Что же до обо­их вое­на­чаль­ни­ков, то слу­чи­лось вот что. Лишь толь­ко Арти­бий на коне устре­мил­ся на Оне­си­ла, Оне­сил по усло­вию со сво­им ору­же­нос­цем нанес удар само­му Арти­бию. А когда конь уда­рил копы­та­ми в щит Оне­си­ла, кари­ец, пора­зив коня сер­пом, отсек ему ноги.

113. Так-то пал здесь Арти­бий, пер­сид­ский вое­на­чаль­ник, вме­сте со сво­им конем. Меж­ду тем, когда осталь­ные киприоты [храб­ро] сра­жа­лись, Сте­се­нор, тиран Курия, с доволь­но боль­шим отрядом измен­ни­че­ски поки­нул поле бит­вы (как гово­рят, эти курий­цы были аргос­ски­ми посе­лен­ца­ми). После изме­ны курий­цев за ними тот­час же после­до­ва­ли и бое­вые колес­ни­цы сала­мин­цев. Тогда пер­сы одо­ле­ли киприотов. Мно­го киприотов погиб­ло во вре­мя бег­ства и, меж­ду про­чим, Оне­сил, сын Хер­сия, винов­ник вос­ста­ния киприотов, а так­же царь солий­цев Ари­сто­кипр, сын того Фило­ки­п­ра, кото­ро­го афи­ня­нин Солон по при­бы­тии на Кипр вос­хва­лял в сво­их сти­хах пре­вы­ше всех вла­сти­те­лей.

114. Ама­фунт­цы же обез­гла­ви­ли тело Оне­си­ла за то, что он оса­ждал их город, голо­ву же при­вез­ли в Ама­фунт и пове­си­ли там над город­ски­ми ворота­ми. В пустом чере­пе посе­лил­ся пче­ли­ный рой и напол­нил его медо­вы­ми сота­ми. Об этом ама­фунт­цы вопро­си­ли ора­кул, кото­рый пове­лел снять череп и пре­дать погре­бе­нию, а Оне­си­лу при­но­сить еже­год­ные жерт­вы как герою, что и послу­жит им ко бла­гу.

115. Ама­фунт­цы так и посту­пи­ли и при­но­сят ему жерт­вы еще до сего дня. Когда же ионяне, кото­рые сра­жа­лись в мор­ской бит­ве на Кип­ре, узна­ли, что дело Оне­си­ла про­иг­ра­но и что все осталь­ные горо­да киприотов, кро­ме Сала­ми­на, в оса­де (а Сала­мин отдан преж­не­му царю Гор­гу), ионяне тот­час, узнав об этом, отплы­ли в Ионию. Из всех же горо­дов на Кип­ре доль­ше все­го сопро­тив­ля­лись оса­жден­ные Солы. Толь­ко на пятом меся­це оса­ды пер­сам путем под­ко­па сте­ны кру­гом уда­лось взять город⁷⁵.

116. Так-то киприоты после года сво­бо­ды вновь ока­за­лись под игом пер­сов. А Дав­рис, жена­тый на доче­ри Дария, а так­же Гимей и Отан, дру­гие пер­сид­ские вое­на­чаль­ни­ки и так­же зятья Дария, пре­сле­до­ва­ли ионян, пред­при­няв­ших поход на Сар­ды. Одолев ионян в бит­ве, пер­сы оттес­ни­ли их к кораб­лям и затем, разде­лив свое вой­ско, ста­ли заво­е­вы­вать горо­да.

117. Дав­рис же напра­вил­ся про­тив горо­дов на Гел­лес­пон­те⁷⁶ и взял Дар­дан; взял затем Абидос, Пер­коту, Ламп­сак и Пес; имен­но, каж­дый город был взят за один день. На пути от Песа к горо­ду Парию пер­сы полу­чи­ли весть о том, что карий­цы при­со­еди­ни­лись к ионя­нам и так­же вос­ста­ли. Тогда Дав­рис поки­нул Гел­лес­понт и высту­пил про­тив Карии.

118. А карий­цы полу­чи­ли, веро­ят­но, изве­стие об этом еще до при­бы­тия Дав­ри­са. Узнав об этом, карий­цы ста­ли соби­рать­ся у так назы­вае­мых «Белых Стол­пов» на реке Мар­сии, теку­щей из обла­сти Идри­а­ды и впа­даю­щей в Меандр. На собра­нии карий­цев было пред­ло­же­но мно­го сове­тов. Самым луч­шим, по мое­му мне­нию, был совет Пик­со­да­ра, сына Мав­со­ла из Кин­дии, зятя Сиен­не­сия, царя кили­кий­цев. Он выска­зал­ся за то, чтобы карий­цы пере­шли Меандр и сра­жа­лись, имея реку с тыла. Тогда карий­цы, лишен­ные воз­мож­но­сти бежать назад, были бы вынуж­де­ны оста­вать­ся на месте и пока­зать чуде­са храб­ро­сти. Этот совет, одна­ко, не был при­нят. Карий­цы пред­по­чли, чтобы Меандр был в тылу у пер­сов: ведь если пер­сы про­иг­ра­ют сра­же­ние и обра­тят­ся в бег­ство, то, оче­вид­но, будут бро­сать­ся в реку и уже не смо­гут оттуда выбрать­ся живы­ми.

119. Затем пер­сы подо­шли к Меанд­ру и пере­пра­ви­лись через него. Жесто­кая бит­ва пер­сов с карий­ца­ми про­изо­шла у реки Мар­сия и дли­лась дол­го; нако­нец пер­сы одо­ле­ли сво­ей чис­лен­но­стью. Пер­сов пало 2000, а карий­цев 10000. Бег­ле­цы с поля бит­вы были вынуж­де­ны укрыть­ся в Лаб­ра­ин­ды, в свя­ти­ли­ще Зев­са Стра­тия, имен­но в огром­ной свя­щен­ной пла­та­но­вой роще (карий­цы же, насколь­ко извест­но, един­ст­вен­ный народ, кото­рый при­но­сит жерт­вы Зев­су Стра­тию). Так вот, укрыв­ши­е­ся там бег­ле­цы ста­ли дер­жать совет, как им спа­стись: сдать­ся ли пер­сам или же луч­ше совер­шен­но поки­нуть Азию.

120. Меж­ду тем еще во вре­мя это­го сове­ща­ния подо­шли на помощь миле­тяне и осталь­ные союз­ни­ки. Тогда карий­цы оста­ви­ли пла­ны, кото­рые они толь­ко что обсуж­да­ли, и сно­ва ста­ли гото­вить­ся к бит­ве. Когда же пер­сы напа­ли на них, карий­цы при­ня­ли бой и сра­жа­лись еще более оже­сто­чен­но, чем преж­де, но опять потер­пе­ли пора­же­ние. Поте­ри с обе­их сто­рон были вели­ки, при­чем осо­бен­но постра­да­ли миле­тяне.

121. Одна­ко и после этой беды карий­цам уда­лось опра­вить­ся и даже загла­дить свое пора­же­ние. Полу­чив изве­стие, что пер­сы высту­пи­ли про­тив карий­ских горо­дов, они устро­и­ли заса­ду на пути у Педа­са: пер­сы попа­ли ночью в заса­ду и были уни­что­же­ны. Пали так­же и вое­на­чаль­ни­ки их: Дав­рис, Аморг и Сиси­мак, а с ними погиб и Мирс, сын Гиге­са. Началь­ни­ком же в этой заса­де был Герак­лид, сын Иба­нол­лия из Милас.

122. Так-то погиб­ла эта часть пер­сид­ско­го вой­ска. А Гимей, вто­рой из вое­на­чаль­ни­ков, кото­рые пре­сле­до­ва­ли ионян, участ­ни­ков похо­да на Сар­ды, напра­вил­ся в Про­пон­ти­ду и взял мисий­ский город Киос. Узнав затем, что Дав­рис поки­нул Гел­лес­понт и высту­пил в поход на Карию, он оста­вил Про­пон­ти­ду, повел свое вой­ско в Гел­лес­понт и захва­тил все эолий­ские горо­да в Или­он­ской обла­сти; под­чи­нил он так­же и гер­ги­фов — оста­ток древ­них тев­кров. Одна­ко сам Гимей во вре­мя под­чи­не­ния этих горо­дов и пле­мен зане­мог и скон­чал­ся в Тро­аде.

123. Так-то скон­чал­ся Гимей. Арта­френ же, сатрап Сард, и Отан, тре­тий вое­на­чаль­ник, полу­чи­ли при­ка­за­ние высту­пить в поход про­тив Ионии и сосед­ней Эолии. Так вот, в Ионии они захва­ти­ли Кла­зо­ме­ны, а в Эолии — Киму.

124. Когда эти горо­да попа­ли в руки вра­гов, то обна­ру­жи­лось, что миле­тя­нин Ари­ста­гор не отли­ча­ет­ся муже­ст­вом. Он, кото­рый при­вел в вол­не­ние Ионию и под­нял вели­кую сму­ту, видя это, думал теперь о бег­стве. К тому же ему ста­ло ясно, что невоз­мож­но одо­леть Дария. Так вот, для это­го-то он созвал сво­их сто­рон­ни­ков на совет и объ­яс­нил, что для них луч­ше было бы зара­нее под­гото­вить без­опас­ное убе­жи­ще на слу­чай, если их изго­нят из Миле­та. Поэто­му он спра­ши­ва­ет, не жела­ют ли они, чтобы он вывел их из Миле­та в коло­нию либо на Сар­дон, либо в Мир­кин, что в стране эдо­нян, кото­рый Гисти­ей укреп­лял, полу­чив в дар от Дария.

125. Такой вопрос задал им Ари­ста­гор. А Гека­тей, сын Геге­санд­ра, лого­граф, дал совет, что не сле­ду­ет высы­лать коло­нию ни на Сар­дон, ни в Мир­кин, а постро­ить кре­пость на ост­ро­ве Леро­се⁷⁷ и в слу­чае изгна­ния из Миле­та спо­кой­но сидеть там. А впо­след­ст­вии мож­но бы оттуда и воз­вра­тить­ся в Милет.

126. Это был совет Гека­тея, сам же Ари­ста­гор счи­тал наи­луч­шим выве­сти коло­нию в Мир­кин. Он пору­чил управ­ле­ние Миле­том вли­я­тель­но­му граж­да­ни­ну Пифа­го­ру, а сам, взяв с собой всех желаю­щих, отплыл во Фра­кию и занял мест­ность, куда напра­вил­ся. Во вре­мя одно­го из похо­дов на фра­кий­цев сам Ари­ста­гор и его отряд измен­ни­че­ски погиб­ли от руки вра­га, когда он, оса­див один фра­кий­ский город, раз­ре­шил по дого­во­ру фра­кий­цам сво­бод­ный выход из горо­да.