История

Книга VI

Эрато

1. Так-то Ари­ста­гор, под­няв­ший вос­ста­ние в Ионии, окон­чил свою жизнь¹. Гисти­ей же, тиран Миле­та, после осво­бож­де­ния его Дари­ем, при­был в Сар­ды. По при­езде Гисти­ея из Сус Арта­френ, сатрап Сард, спро­сил тира­на: «Отче­го, по его мне­нию, вос­ста­ли ионяне?». А Гисти­ей отве­чал, что ниче­го не зна­ет об этом и даже удив­лен, как это ему, мол, ниче­го не было извест­но об этих собы­ти­ях. Арта­френ же, пони­мая, что тиран при­тво­ря­ет­ся, так как тот пре­крас­но знал истин­ную при­чи­ну воз­му­ще­ния, ска­зал: «С мяте­жом дело обсто­ит, Гисти­ей, вот как: сшил эту обувь ты, а надел ее Ари­ста­гор».

2. Так выска­зал­ся Арта­френ о вос­ста­нии. Тогда Гисти­ей в стра­хе, что Арта­френ рас­крыл его обман, в первую же ночь бежал к морю, обма­нув царя Дария. Тиран обе­щал под­чи­нить царю гро­мад­ный ост­ров Сар­дон, а теперь пытал­ся стать во гла­ве ионян в войне про­тив Дария. Когда Гисти­ей при­был на Хиос, хиос­цы бро­си­ли его в око­вы (они подо­зре­ва­ли, что тиран по пору­че­нию Дария замыш­ля­ет пере­во­рот в горо­де). Впро­чем, узнав затем о дей­ст­ви­тель­ном поло­же­нии дел, хиос­цы осво­бо­ди­ли тира­на.

3. Тогда ионяне спро­си­ли Гисти­ея, поче­му же он так настой­чи­во побуж­дал Ари­ста­го­ра вос­стать про­тив царя и этим навлек страш­ную беду на ионян. Гисти­ей скрыл от них истин­ную при­чи­ну мяте­жа, но объ­явил, что царь Дарий заду­мал высе­лить фини­ки­ян с роди­ны и посе­лить в Ионии, а ионян — в Фини­кии. Поэто­му-то он и побудил ионян вос­стать². Хотя царь был далек от подоб­ных пла­нов, но Гисти­ей желал этим толь­ко напу­гать ионян.

4. Затем Гисти­ей отпра­вил в Сар­ды (через вест­ни­ка неко­е­го Гер­мип­па из Атар­нея) посла­ния к пер­сам, с кото­ры­ми уже рань­ше сго­во­рил­ся о вос­ста­нии. Одна­ко Гер­мипп не вру­чил посла­ний тем, кому они были направ­ле­ны, но отнес и отдал их Арта­фре­ну. Арта­френ же, узнав обо всем этом, при­ка­зал Гер­мип­пу отдать посла­ния тем, кому было пору­че­но, а ответ пер­сов отвез­ти Гисти­ею. Когда эти замыс­лы были таким обра­зом рас­кры­ты, Арта­френ при­ка­зал каз­нить мно­гих пер­сов³.

5. Итак, в Сар­дах нача­лось смя­те­ние. Рас­че­ты же Гисти­ея (на вос­ста­ние) не оправ­да­лись, и по его прось­бе хиос­цы отпра­ви­ли его назад в Милет. Меж­ду тем миле­тяне на радо­стях, что изба­ви­лись от Ари­ста­го­ра, вовсе не име­ли жела­ния при­ни­мать к себе в стра­ну дру­го­го тира­на, так как уже вку­си­ли бла­га сво­бо­ды⁴. И когда Гисти­ей под покро­вом ночи сде­лал попыт­ку силой про­ник­нуть в город, какой-то миле­тя­нин нанес ему рану в бед­ро. Так-то изгнан­ный из сво­ей стра­ны тиран был вынуж­ден воз­вра­тить­ся на Хиос. Гисти­ею не уда­лось, одна­ко, убедить хиос­цев дать ему кораб­ли. Из Хиоса он пере­пра­вил­ся на Мити­ле­ну и там уго­во­рил лес­бос­цев пре­до­ста­вить ему кораб­ли. Лес­бос­цы сна­ряди­ли восемь три­ер и отплы­ли с Гисти­е­ем в Визан­тий. Потом они заня­ли креп­кую пози­цию и ста­ли захва­ты­вать все иду­щие из Пон­та [гру­зо­вые] кораб­ли, кро­ме кораб­лей тех горо­дов, кото­рые изъ­яви­ли готов­ность под­чи­нить­ся Гисти­ею.

6. Так дей­ст­во­ва­ли Гисти­ей и мити­лен­цы. А про­тив Миле­та меж­ду тем соби­ра­лось в поход огром­ное вой­ско и флот пер­сов. Пер­сид­ские вое­на­чаль­ни­ки⁵ объ­еди­ни­ли свои силы и высту­пи­ли про­тив Миле­та, так как осталь­ным горо­дам они не при­да­ва­ли зна­че­ния. Самы­ми луч­ши­ми море­хо­да­ми в пер­сид­ском фло­те были фини­ки­яне; в похо­де участ­во­ва­ли так­же недав­но поко­рен­ные киприоты, кили­кий­цы и егип­тяне. Итак, пер­сы пошли вой­ной на Милет и на осталь­ную Ионию.

7. Услы­шав об этом, ионяне посла­ли сво­их пред­ста­ви­те­лей на собра­ние в Пани­о­ний⁶. По при­бы­тии туда совет­ни­ки обсуди­ли дело и реши­ли не выстав­лять обще­го сухо­пут­но­го вой­ска про­тив пер­сов: миле­тяне долж­ны были сами защи­щать свой город с суши. Зато было реше­но сна­рядить флот, собрать все без исклю­че­ния кораб­ли и как мож­но ско­рее сосре­дото­чить их у Лады для защи­ты Миле­та с моря (Лада — ост­ро­вок, лежа­щий близ Миле­та).

8. Затем при­бы­ли ионяне на сво­их кораб­лях с вои­на­ми и вме­сте с ними эолий­цы, живу­щие на Лес­бо­се. Постро­е­ны же кораб­ли были в таком вот поряд­ке. Восточ­ное кры­ло зани­ма­ли сами миле­тяне со сво­и­ми 80 кораб­ля­ми. Рядом с ними сто­я­ли при­ен­цы с 12 кораб­ля­ми и 3 кораб­ля жите­лей Миун­та. Затем сле­до­ва­ли 17 кораб­лей тео­сцев; за тео­с­ца­ми — хиос­цы со 100 кораб­ля­ми. Воз­ле них выстро­и­лись эри­фрей­цы и фокей­цы. Эритрей­цы при­сла­ли 8 кораб­лей, а фокей­цы 3. К фокей­цам при­мы­ка­ли лес­бос­цы с 70 кораб­ля­ми. Нако­нец, на зад­нем кры­ле сто­я­ли самос­цы с 60 кораб­ля­ми. Общее чис­ло всех кораб­лей ионян было 353.

9. Это были кораб­ли ионян. У вар­ва­ров же было 600 кораб­лей. Когда пер­сид­ский флот и сухо­пут­ное вой­ско при­бы­ли в Милет­скую зем­лю, то вое­на­чаль­ни­ки пер­сов, увидев мно­же­ство ионий­ских кораб­лей, устра­ши­лись и реши­ли, что не в состо­я­нии одо­леть их. Не добив­шись гос­под­ства на море, пола­га­ли они, им не взять Миле­та, и к тому же еще риску­ют навлечь на себя за это неми­лость Дария. Поэто­му пер­сид­ские вое­на­чаль­ни­ки при­зва­ли на совет ионий­ских тира­нов (эти тира­ны, устра­нен­ные Ари­ста­го­ром из Миле­та, вынуж­де­ны были искать убе­жи­ща у пер­сов и теперь участ­во­ва­ли в похо­де на Милет)⁷. Вызвав тех из них, кто нахо­дил­ся в пер­сид­ском стане, пер­сид­ские вое­на­чаль­ни­ки обра­ти­лись к ним с таки­ми сло­ва­ми: «Ионяне! Пусть каж­дый из вас про­явит [свою пре­дан­ность], ока­зав услу­гу цар­ско­му дому. Попро­буй­те скло­нить ваших сограж­дан к измене осталь­ным союз­ни­кам. Сооб­щи­те им это и ска­жи­те, что им вовсе не гро­зит нака­за­ние за мятеж: пер­сы не пре­да­дут огню ни хра­мы богов, ни их част­ное иму­ще­ство и будут обра­щать­ся с ними, как и преж­де, мило­сти­во. А если они все же не пой­дут на изме­ну, но попы­та­ют сча­стья в бит­ве, то при­гро­зи­те им тем, что их ожи­да­ет на самом деле. Ведь в слу­чае пора­же­ния они сами будут про­да­ны в раб­ство, сыно­вей их мы оско­пим, доче­рей уведем в Бак­тры, а их род­ную зем­лю отда­дим дру­гим».

10. Так гово­ри­ли пер­сид­ские вое­на­чаль­ни­ки, а ионий­ские тира­ны разо­сла­ли вест­ни­ков к сво­им зем­ля­кам пере­дать им пред­ло­же­ния пер­сов. Ионяне же (до них дошли эти усло­вия пер­сов) из бес­смыс­лен­ной гор­до­сти⁸ не поже­ла­ли при­нять пер­сид­ских усло­вий и изме­нить союз­ни­кам: вои­ны каж­до­го горо­да дума­ли, что пер­сы обра­ща­ют­ся толь­ко к ним одним.

11. Это про­изо­шло как раз после при­бы­тия пер­сов к Миле­ту. Затем ионяне, собрав­шись у Лады, ста­ли дер­жать совет. На этом сове­те, кро­ме неко­то­рых дру­гих, высту­пил так­же вое­на­чаль­ник фокей­цев Дио­ни­сий и ска­зал так: «Наша участь висит на волос­ке: или мы будем сво­бод­ны­ми, или раба­ми и вдо­ба­вок еще бег­лы­ми! Поэто­му пусть вас не стра­шат лише­ния; теперь вам, конеч­но, при­дет­ся тяже­ло, но зато вы одо­ле­е­те вра­га и заво­ю­е­те сво­бо­ду. Напро­тив, если вы про­яви­те сла­бость и непо­ви­но­ве­ние, то я вовсе не наде­юсь, что вам удаст­ся избе­жать суро­вой кары царя за вос­ста­ние. Итак, послу­шай­те же мое­го сове­та и доверь­тесь мне. И я вам обе­щаю: если толь­ко есть на све­те боже­ст­вен­ная спра­вед­ли­вость, то враг или не посме­ет всту­пить в бой, а если сде­ла­ет это, то будет раз­бит наго­ло­ву».

12. После этой речи ионяне под­чи­ни­лись при­ка­за­нию Дио­ни­сия. Дио­ни­сий же каж­дый раз, выстав­ляя свои кораб­ли в откры­том море в одну линию [киль­ва­тер­ной колон­ной], застав­лял одни кораб­ли про­хо­дить на вес­лах меж­ду дру­ги­ми⁹, при­ме­няя силу греб­цов. При этом он выст­ра­и­вал вои­нов [на бор­ту] в пол­ном воору­же­нии. Осталь­ную часть дня он при­ка­зы­вал кораб­лям сто­ять на яко­ре, застав­ляя вои­нов целый день трудить­ся. Семь дней под­ряд ионяне не выхо­ди­ли из пови­но­ве­ния, выпол­няя при­ка­за­ния Дио­ни­сия. На вось­мой же день, истом­лен­ные мучи­тель­ным трудом под паля­щим зно­ем, они под­ня­ли ропот, рас­суж­дая меж­ду собою так: «Какое боже­ство мы оскор­би­ли, что пре­тер­пе­ва­ем такие муки. Мы совер­шен­но сошли с ума, под­чи­нив­шись это­му бол­ва­ну фокей­цу, кото­рый выста­вил все­го лишь три кораб­ля. Став нашим началь­ни­ком, он при­нял­ся уни­жать и мучить нас, и, как вид­но, мно­го людей уже зане­мог­ло, а дру­гим еще при­дет­ся испы­тать ту же участь. Луч­ше тер­петь любую напасть, чем такие муче­ния! Луч­ше даже буду­щее раб­ство (как бы тяже­ло оно ни было), чем тепе­реш­ние муки. Давай­те же пере­ста­нем ему под­чи­нять­ся!». Так рас­суж­да­ли ионяне, и после это­го никто уже не хотел пови­но­вать­ся Дио­ни­сию. Тогда ионяне, раз­бив палат­ки на ост­ро­ве (подоб­но сухо­пут­но­му вой­ску), ста­ли в тени пре­да­вать­ся неге, не желая боль­ше воз­вра­щать­ся на кораб­ли для уче­ний.

13. Когда самос­ские вое­на­чаль­ни­ки услы­ша­ли о таком [настро­е­нии] и делах у ионян, то по сове­ту Эака, сына Сило­сон­та, реши­ли (Эак ведь уже рань­ше по при­ка­за­нию пер­сов пред­ла­гал им поки­нуть ионян) разо­рвать союз с ионя­на­ми. Самос­цы при­ня­ли это пред­ло­же­ние как из-за пол­но­го раз­ва­ла дис­ци­пли­ны у ионян, так и от того, что теперь им ста­ло совер­шен­но ясно: одо­леть царя они не могут. Ведь они хоро­шо зна­ли, что одо­лей они даже тепе­реш­ний флот [Дария], то явит­ся дру­гой, впя­те­ро боль­ший. Итак, лишь толь­ко самос­цы заме­ти­ли, что ионяне не про­яв­ля­ют муже­ства, то нашли в этом пред­лог [для изме­ны]: ведь для них было важ­нее все­го спа­сти от гибе­ли хра­мы богов и свое иму­ще­ство. Эак же, совет кото­ро­го изме­нить [союз­ни­кам] самос­цы при­ня­ли, был сыном Сило­сон­та, вну­ком Эака и тира­ном Само­са. Его, как и дру­гих ионий­ских тира­нов, лишил вла­сти Ари­ста­гор из Миле­та.

14. Итак, когда фини­кий­ские кораб­ли напа­ли, ионяне так­же высту­пи­ли навстре­чу вра­гу, постро­ив свои кораб­ли в два ряда один за дру­гим. Затем про­тив­ни­ки ста­ли сбли­жать­ся и всту­пи­ли в бой. Я не могу, одна­ко, теперь точ­но ска­зать, кто из ионян в этой бит­ве ока­зал­ся тру­сом и кто про­явил доб­лесть: ведь одни ста­ра­ют­ся пере­ло­жить вину на дру­гих. Во вся­ком слу­чае пере­да­ют, что все самос­ские кораб­ли, кро­ме один­на­дца­ти, по уго­во­ру с Эаком под­ня­ли пару­са и, поки­нув бое­вой строй, взя­ли курс на Самос. Три­е­рар­хи этих кораб­лей вопре­ки при­ка­зу сво­их вое­на­чаль­ни­ков оста­лись и при­ня­ли уча­стие в бит­ве. И за этот доб­лест­ный подвиг вла­сти самос­цев пове­ле­ли начер­тать на стол­пе их име­на с при­бав­ле­ни­ем отче­ства, а столп этот сто­ит у них на рыноч­ной пло­ща­ди. Заме­тив бег­ство соседей, лес­бос­цы так­же после­до­ва­ли за самос­ца­ми. Так же посту­пи­ло и боль­шин­ство [кораб­лей дру­гих горо­дов] ионян¹⁰.

15. Сре­ди тех, кто стой­ко дер­жал­ся в бит­ве, самые жесто­кие поте­ри понес­ли хиос­цы. Они совер­ши­ли бле­стя­щие подви­ги и не захо­те­ли пока­зать себя тру­са­ми. Хиос­цы ведь, как было упо­мя­ну­то выше, выста­ви­ли 100 кораб­лей, при­чем на каж­дом из них было по 40 отбор­ных вои­нов эки­па­жа. При виде изме­ны боль­шин­ства союз­ни­ков хиос­цы все же сочли недо­стой­ным упо­до­бить­ся этим него­дя­ям: сра­жа­ясь вме­сте с немно­ги­ми остав­ши­ми­ся союз­ни­ка­ми, они про­рва­ли бое­вую линию вра­гов и захва­ти­ли мно­го вра­же­ских кораб­лей¹¹. При этом, одна­ко, они и сами поте­ря­ли боль­шин­ство сво­их кораб­лей.

16. С уцелев­ши­ми кораб­ля­ми хиос­цы бежа­ли на свой ост­ров. А тем хиос­цам, чьи кораб­ли едва дер­жа­лись на пла­ву от повреж­де­ний, при­шлось бежать в Мика­ле, когда вра­ги ста­ли их пре­сле­до­вать. Там они выта­щи­ли кораб­ли на берег, а сами отпра­ви­лись по суше пеш­ком. Во вре­мя это­го стран­ст­во­ва­ния хиос­цы всту­пи­ли в Эфес­скую область. Они при­шли, когда эфес­ские жен­щи­ны как раз справ­ля­ли празд­ник Фесмофо­рий. Эфес­цы же еще ниче­го не зна­ли о судь­бе хиос­цев. При виде тол­пы воору­жен­ных людей, про­ник­ших в их стра­ну, они были в пол­ной уве­рен­но­сти, что это — раз­бой­ни­ки, явив­ши­е­ся похи­тить жен­щин¹². Весь Эфес вышел на помощь, и хиос­цы были пере­би­ты. Такая печаль­ная участь постиг­ла этих хиос­цев.

17. Когда фоке­ец Дио­ни­сий понял, что дело ионян про­иг­ра­но, он, захва­тив в бою три вра­же­ских кораб­ля, одна­ко, не вер­нул­ся назад в Фокею: он пре­крас­но знал, что и его вме­сте с осталь­ной Иони­ей ожи­да­ет раб­ство. Тот­час же после бит­вы Дио­ни­сий взял курс пря­мо в Фини­кию, где ему уда­лось пото­пить [несколь­ко] купе­че­ских кораб­лей¹³ и захва­тить бога­тую добы­чу. Затем он напра­вил­ся в Сике­лию. Отправ­ля­ясь туда, он стал зани­мать­ся мор­ским раз­бо­ем, не напа­дая, впро­чем, нико­гда на эллин­ские кораб­ли, а толь­ко на кар­фа­ген­ские и тир­сен­ские¹⁴.

18. Меж­ду тем после победы в мор­ской бит­ве над ионя­на­ми пер­сы при­ня­лись оса­ждать Милет с суши и с моря. Они ста­ли делать под­коп стен и под­вез­ли все­воз­мож­ные осад­ные орудия. На шестой год после вос­ста­ния Ари­ста­го­ра пер­сам уда­лось цели­ком [вме­сте с акро­по­лем] овла­деть горо­дом. Жите­лей они обра­ти­ли в раб­ство, так что сбы­лось про­ри­ца­ние ора­ку­ла, дан­ное Миле­ту¹⁵.

19. И дей­ст­ви­тель­но, когда аргос­цы вопро­си­ли бога в Дель­фах о спа­се­нии сво­его горо­да, им было дано общее [с миле­тя­на­ми] про­ри­ца­ние: часть его отно­си­лась к самим аргос­цам, а добав­ле­ние Пифия изрек­ла миле­тя­нам. Ответ бога аргос­цам я при­ве­ду в сво­ем месте, когда мой рас­сказ дой­дет до них. Ора­кул же, дан­ный миле­тя­нам в их отсут­ст­вие, гла­сил так:

В оное вре­мя и ты, о Милет, — зачи­на­тель пре­ступ­ных дея­ний — Мно­гим во снедь ты пой­дешь и даром ста­нешь рос­кош­ным. Мно­гим тогда твои жены кос­ма­тым ноги умо­ют. Капи­ще ж наше в Диди­мах16 возь­мут в попе­че­нье дру­гие.

Тогда-то и раз­ра­зи­лась над миле­тя­на­ми эта беда, так как бо́льшую часть их муж­чин умерт­ви­ли пер­сы, носив­шие длин­ные воло­сы, а жен и детей их обра­ти­ли в раб­ство. Свя­щен­ный же хра­мо­вый уча­сток, а так­же храм и про­ри­ца­ли­ще были раз­граб­ле­ны и пре­да­ны огню. О сокро­ви­щах это­го хра­ма я уже неред­ко упо­ми­нал в дру­гой части мое­го повест­во­ва­ния¹⁷.

20. Захва­чен­ных в плен миле­тян пер­сы затем пове­ли в Сусы. Царь Дарий, впро­чем, не при­чи­нил им боль­ше ника­ко­го зла. Он посе­лил их у так назы­вае­мо­го Крас­но­го моря в горо­де Ампе; мимо это­го горо­да про­те­ка­ет река Тигр при впа­де­нии в море. В Милет­ской же обла­сти пер­сы взя­ли себе самый город и окрест­ную рав­ни­ну, а гор­ную мест­ность отда­ли во вла­де­ние карий­цам из Педас.

21. Когда миле­тян постиг­ла такая ужас­ная участь, то город Сиба­рис не отпла­тил им рав­ным за то, что миле­тяне в свое вре­мя сде­ла­ли для него. Так, после взя­тия Сиба­ри­са кротон­ца­ми (сиба­ри­ты после раз­ру­ше­ния их горо­да пере­се­ли­лись в Лаос и Скид­рос) все взрос­лое насе­ле­ние Миле­та остриг­ло себе воло­сы на голо­ве и погру­зи­лось в глу­бо­кую скорбь. Ведь из всех горо­дов, кото­рые я знаю, эти горо­да были свя­за­ны меж­ду собой наи­бо­лее тес­ны­ми уза­ми госте­при­им­ства и друж­бы. Совер­шен­но по-ино­му, одна­ко, посту­пи­ли афи­няне, кото­рые, тяж­ко скор­бя о взя­тии Миле­та, выра­жа­ли свою печаль по-раз­но­му. Так, меж­ду про­чим, Фри­них сочи­нил дра­му «Взя­тие Миле­та»¹⁸, и когда он поста­вил ее на сцене, то все зри­те­ли зали­лись сле­за­ми. Фри­них же был при­суж­ден к упла­те штра­фа в 1000 драхм за то, что напом­нил о несча­стьях близ­ких людей. Кро­ме того, афи­няне поста­но­ви­ли, чтобы никто не смел воз­об­нов­лять поста­нов­ку этой дра­мы.

22. Итак, в Миле­те теперь уже не было боль­ше миле­тян. На Само­се же зажи­точ­ные граж­дане вовсе не одоб­ря­ли обра­за дей­ст­вий сво­их вое­на­чаль­ни­ков по отно­ше­нию к пер­сам. После мор­ской бит­вы они тот­час собра­лись на совет и реши­ли, пока их тиран Эак не успел вер­нуть­ся в стра­ну, высе­лить­ся куда-нибудь, чтобы, оста­ва­ясь на родине, не быть раба­ми пер­сов и Эака¹⁹. Как раз в это самое вре­мя зан­клей­цы, что в Сике­лии, отпра­ви­ли послов в Ионию с при­гла­ше­ни­ем на «Кра­си­вый Берег», где они жела­ли осно­вать ионий­ский город. А этот так назы­вае­мый «Кра­си­вый Берег» нахо­дит­ся в стране сике­лий­цев, имен­но в части Сике­лии, обра­щен­ной к Тир­се­нии. Итак, по при­гла­ше­нию зан­клей­цев отпра­ви­лись в путь толь­ко самос­цы — одни из ионян, а с ними еще бег­ле­цы из Миле­та.

23. В это вре­мя про­изо­шло вот что. По пути в Сике­лию самос­цы при­бы­ли в зем­лю эпи­зе­фи­рий­ских локров. Сами зан­клей­цы во гла­ве со сво­им царем, по име­ни Скиф, оса­жда­ли тогда [какой-то] город сике­лий­цев, кото­рый они жела­ли захва­тить. О при­бы­тии самос­цев меж­ду тем узнал тиран Регия Ана­к­си­лай, враж­до­вав­ший тогда с зан­клей­ца­ми. Встре­тив при­шель­цев, он стал убеж­дать их луч­ше отка­зать­ся от «Кра­си­во­го Бере­га», куда они плы­ли, и захва­тить Зан­клу, поки­ну­тую муж­ским насе­ле­ни­ем. Самос­цы послу­ша­лись сове­та и овла­де­ли горо­дом. Как толь­ко зан­клей­цы узна­ли о захва­те сво­его горо­да, они сами поспе­ши­ли на помощь и при­зва­ли Гип­по­кра­та, тира­на Гелы, сво­его союз­ни­ка. Когда же Гип­по­крат в самом деле явил­ся с вой­ском на помощь, то велел бро­сить в око­вы вла­сти­те­ля зан­клей­цев Ски­фа за то, что тот-де поки­нул свой город на про­из­вол судь­бы. Бра­та же Ски­фа Пифо­ге­на тиран выслал в город Иник, а осталь­ных зан­клей­цев выдал самос­цам, заклю­чив с ними дого­вор, под­твер­жден­ный вза­им­ной клят­вой. В награ­ду за это самос­цы обе­ща­ли Гип­по­кра­ту вот что: имен­но, отдать ему поло­ви­ну всей домаш­ней утва­ри и рабов в горо­де и, кро­ме того, весь уро­жай с полей. Бо́льшую часть зан­клей­цев тиран дер­жал в око­вах на поло­же­нии рабов, а 300 самых знат­ных отдал самос­цам, [повелев] каз­нить. Самос­цы, впро­чем, не каз­ни­ли их.

24. Скиф же, вла­сти­тель зан­клей­цев, из Ини­ка бежал в Гиме­ру, а оттуда отпра­вил­ся в Азию и при­был к царю Дарию. Дарий счи­тал его самым чест­ным из элли­нов, когда-либо при­хо­див­ших к нему. И дей­ст­ви­тель­но, с раз­ре­ше­ния Дария он вновь отпра­вил­ся в Сике­лию, а затем воз­вра­тил­ся к царю и [жил у него], наслаж­да­ясь вели­ким богат­ст­вом, пока не скон­чал­ся глу­бо­ким стар­цем в Пер­сии. Самос­цы же, избе­жав пер­сид­ско­го ига, без боль­шо­го труда завла­де­ли пре­крас­ней­шим горо­дом.

25. После мор­ской бит­вы у Миле­та фини­ки­яне по при­ка­за­нию пер­сов воз­вра­ти­ли на Самос Эака, сына Сило­сон­та²⁰, за его вели­кие заслу­ги перед царем. И самос­цы были един­ст­вен­ны­ми из вос­став­ших про­тив царя Дария [ионян], город и свя­ти­ли­ща кото­рых не были пре­да­ны огню. После взя­тия Миле­та пер­сы сра­зу же захва­ти­ли Карию, при­чем часть горо­дов под­чи­ни­лась им доб­ро­воль­но, а дру­гие по при­нуж­де­нию. Таков был ход собы­тий.

26. Меж­ду тем к Гисти­ею весть о собы­ти­ях в Миле­те при­шла, когда он сто­ял у Визан­тия и захва­ты­вал ионий­ские гру­зо­вые кораб­ли, шед­шие из Пон­та²¹. Пору­чив дела на Гел­лес­пон­те Бисаль­ту, сыну Апол­ло­фа­на из Абидо­са, сам Гисти­ей отплыл на лес­бос­ских кораб­лях, взяв курс на Хиос. Хиос­ская стра­жа не допу­сти­ла его в город, и тогда Гисти­ей напал на хиос­цев в так назы­вае­мых Келах в Хиос­ской обла­сти. В схват­ке тиран пере­бил мно­го хиос­цев. Он одо­лел так же со сво­и­ми лес­бос­ца­ми и хиос­цев, уцелев­ших от пора­же­ния в мор­ской бит­ве, отправ­ля­ясь из Поли­х­ны на Хио­се.

27. Обыч­но, когда како­му-нибудь горо­ду или наро­ду пред­сто­ят тяж­кие бед­ст­вия, боже­ство зара­нее посы­ла­ет зна­ме­ния. Так же и хиос­цам явле­ны были перед эти­ми невзго­да­ми вели­кие зна­ме­ния. Так, из хора в 100 юно­шей, отправ­лен­ных в Дель­фы, толь­ко двое вер­ну­лись домой. А 98 из них были вне­зап­но похи­ще­ны чумой. Затем в то же самое вре­мя, неза­дол­го до мор­ской бит­вы, в самом горо­де обру­ши­лась кры­ша шко­лы²² и из 120 детей толь­ко один избе­жал гибе­ли. Такие зна­ме­ния боже­ство зара­нее нис­по­сла­ло хиос­цам. Непо­сред­ст­вен­но за этим могу­ще­ство горо­да было сокру­ше­но в мор­ской бит­ве, а после нее яви­лась [новая напасть] — Гисти­ей с лес­бос­ца­ми. Слом­лен­ных такой бедой хиос­цев Гисти­ей лег­ко под­чи­нил сво­ей вла­сти.

28. Из Хиоса Гисти­ей высту­пил в поход на Фасос с боль­шим отрядом ионян и эолий­цев. Во вре­мя оса­ды Фасо­са при­шла весть, что фини­кий­ский флот идет из Миле­та про­тив осталь­ных ионий­ских горо­дов. Узнав об этом, тиран снял оса­ду Фасо­са и поспе­шил со сво­им вой­ском на Лес­бос. С Лес­боса из-за нехват­ки про­до­воль­ст­вия для вой­ска он пере­пра­вил­ся на мате­рик, чтобы добыть хле­ба из Атар­нея и из доли­ны Каи­ка в Мисий­ской обла­сти. В этих местах тогда как раз нахо­дил­ся с боль­шим вой­ском пер­сид­ский вое­на­чаль­ник Гар­паг. Он напал на Гисти­ея при высад­ке на берег, взял в плен само­го тира­на и уни­что­жил бо́льшую часть его вой­ска.

29. А взят в плен Гисти­ей был вот как. Бит­ва элли­нов с пер­са­ми про­изо­шла при Малене в Атар­ней­ской обла­сти. Элли­ны дол­гое вре­мя стой­ко дер­жа­лись; нако­нец пер­сид­ская кон­ни­ца стре­ми­тель­но бро­си­лась на них и реши­ла исход дела. Элли­ны обра­ти­лись в бег­ство, а Гисти­ей в надеж­де, что царь не пока­ра­ет его смер­тью за тепе­ре­ш­нее пре­ступ­ле­ние, и мало­душ­но пыта­ясь спа­сти свою жизнь, посту­пил так: во вре­мя бег­ства какой-то пер­сид­ский воин настиг его и хотел было уже зако­лоть. Тогда тиран объ­явил ему по-пер­сид­ски, что он — Гисти­ей из Миле­та.

30. Если бы плен­ни­ка при­ве­ли к царю Дарию, то, как я думаю, Гисти­ей не понес бы ника­кой кары и царь бы про­стил его. По этой-то при­чине, а так­же из бояз­ни, как бы тиран, избе­жав нака­за­ния, вновь не при­об­рел боль­шо­го вли­я­ния у царя Дария, Арта­френ, пра­ви­тель Сард, и Гар­паг, захва­тив­ший его в плен, веле­ли при­вез­ти его в Сар­ды [и каз­нить]. Там тело Гисти­ея рас­пя­ли на кре­сте, а голо­ву, набаль­за­ми­ро­вав, ото­сла­ли в Сусы к царю Дарию. Узнав об этом, Дарий выра­зил свое неудо­воль­ст­вие поступ­ком этих людей, имен­но за то, что они не доста­ви­ли тира­на живым пред его цар­ские очи. Голо­ву Гисти­ея царь пове­лел обмыть, обрядить и пре­дать достой­но­му погре­бе­нию: Гисти­ей ведь ока­зал ему и пер­сам вели­кие услу­ги. Таков был конец Гисти­ея.

31. На сле­дую­щий год пер­сид­ский флот, пере­зи­мо­вав в Миле­те, вышел в море и без труда захва­тил ост­ро­ва у побе­ре­жья: Хиос, Лес­бос и Тенедос. Каж­дый раз при захва­те како­го-нибудь ост­ро­ва вар­ва­ры устра­и­ва­ли обла­вы на людей. Посту­па­ли они при этом так: взяв­шись за руки, они обра­зо­вы­ва­ли цепь, рас­тя­ну­тую от север­но­го побе­ре­жья моря до южно­го, и затем про­хо­ди­ли таким обра­зом через весь ост­ров, охотясь за людь­ми²³. Подоб­ным же обра­зом пер­сы захва­ты­ва­ли и ионий­ские горо­да на мате­ри­ке, но толь­ко обла­ву на людей здесь было устра­и­вать невоз­мож­но.

32. Тогда-то пер­сид­ские вое­на­чаль­ни­ки пока­за­ли, что их угро­зы ионя­нам, когда те сто­я­ли враж­деб­ным ста­ном про­тив них, не были пусты­ми сло­ва­ми. В заво­е­ван­ных горо­дах пер­сы, выбрав наи­бо­лее кра­си­вых маль­чи­ков, выре­за­ли у них поло­вые орга­ны и обра­ща­ли в евну­хов, а самых мило­вид­ных деву­шек уво­ди­ли в плен к царю. Так они посту­па­ли и пре­да­ва­ли огню горо­да вме­сте со свя­ти­ли­ща­ми богов. Так-то ионяне в тре­тий раз были обра­ще­ны в раб­ство: сна­ча­ла лидий­ца­ми, а затем два­жды пер­са­ми²⁴.

33. Из Ионии пер­сид­ский флот взял курс на Гел­лес­понт и захва­тил все горо­да на левой его сто­роне при вхо­де в про­лив. Горо­да же, лежа­щие на пра­вой сто­роне, были уже захва­че­ны пер­са­ми с суши²⁵. А на евро­пей­ской сто­роне Гел­лес­пон­та нахо­дят­ся сле­дую­щие мест­но­сти: Хер­со­нес с боль­шим чис­лом горо­дов, затем город Перинф, укреп­лен­ные места во Фра­кии, потом Селим­брия и Визан­тий. Жите­ли Визан­тия и жив­шие на про­ти­во­по­лож­ном бере­гу кал­хедо­няне²⁶ не ста­ли ждать напа­де­ния фини­ки­ян. Они поки­ну­ли свои горо­да и отплы­ли в Евк­син­ский Понт. Там они посе­ли­лись в горо­де Месам­брии. Фини­ки­яне же, пре­дав огню упо­мя­ну­тые мест­но­сти, напра­ви­лись в Про­кон­нес и Арта­ку. Уни­что­жив огнем и эти горо­да, они вер­ну­лись на Хер­со­нес, чтобы захва­тить осталь­ные горо­да, кото­рые не успе­ли раз­ру­шить при пер­вой высад­ке. Одна­ко на Кизик они не совер­ши­ли напа­де­ния, так как жите­ли его еще до их при­хо­да сами под­чи­ни­лись царю: об этом они дого­во­ри­лись с сатра­пом Дас­ки­лея Эба­ром, сыном Мега­ба­за.

34. Все эти горо­да на Хер­со­не­се, кро­ме Кар­дии, попа­ли в руки фини­ки­ян. Пра­вил ими тогда Миль­ти­ад, сын Кимо­на, внук Сте­са­го­ра. Полу­чил же власть над эти­ми горо­да­ми в преж­ние вре­ме­на Миль­ти­ад²⁷, сын Кип­се­ла, вот каким обра­зом. Вла­де­ло Хер­со­не­сом фра­кий­ское пле­мя долон­ков. Эти-то долон­ки, жесто­ко тес­ни­мые во вре­мя вой­ны с апсин­ти­я­ми, отпра­ви­ли сво­их царей в Дель­фы вопро­сить бога об [исхо­де] вой­ны. Пифия пове­ле­ла им в ответ при­звать «пер­вым осно­ва­те­лем» в свою стра­ну того, кто по выхо­де из свя­ти­ли­ща пер­вым ока­жет им госте­при­им­ство. Воз­вра­ща­ясь свя­щен­ным путем, долон­ки про­шли зем­лю фокий­цев и бео­тий­цев²⁸. Так как никто не при­нял их, то они свер­ну­ли в сто­ро­ну [и напра­ви­лись] в Афи­ны.

35. В Афи­нах в те вре­ме­на вся власть была в руках Писи­стра­та. Боль­шим вли­я­ни­ем, впро­чем, поль­зо­вал­ся так­же Миль­ти­ад, сын Кип­се­ла, про­ис­хо­див­ший из семьи, кото­рая содер­жа­ла чет­вер­ку коней. Свой род он вел от Эака из Эги­ны, а афи­ня­ни­ном был лишь с недав­них пор. Пер­вым из это­го дома стал афи­ня­ни­ном Филей, сын Эан­та²⁹. Этот-то Миль­ти­ад сидел перед две­рью сво­его дома. Завидев про­хо­див­ших мимо людей в стран­ных оде­я­ни­ях и с копья­ми, он оклик­нул их. Когда долон­ки подо­шли [на зов], Миль­ти­ад пред­ло­жил им при­ют и уго­ще­ние. При­шель­цы при­ня­ли при­гла­ше­ние и, встре­тив радуш­ный при­ем, откры­ли хозя­и­ну полу­чен­ное ими про­ри­ца­ние ора­ку­ла. Затем они ста­ли про­сить Миль­ти­а­да под­чи­нить­ся веле­нию бога. Услы­шав прось­бу долон­ков, Миль­ти­ад сра­зу же согла­сил­ся, так как тяго­тил­ся вла­ды­че­ст­вом Писи­стра­та и рад был поки­нуть Афи­ны. Тот­час же он отпра­вил­ся в Дель­фы вопро­сить ора­кул: сле­ду­ет ли ему при­нять пред­ло­же­ние долон­ков.

36. Пифия же пове­ле­ла [согла­сить­ся]. Так-то Миль­ти­ад, сын Кип­се­ла (неза­дол­го перед этим он одер­жал победу в Олим­пии с чет­вер­кой коней), отпра­вил­ся в путь вме­сте со все­ми афи­ня­на­ми, желав­ши­ми при­нять уча­стие в похо­де, и долон­ка­ми и завла­дел стра­ной. При­звав­шие же Миль­ти­а­да долон­ки про­воз­гла­си­ли его тира­ном. Миль­ти­ад отде­лил сна­ча­ла Хер­со­нес­ский пере­ше­ек сте­ной от горо­да Кар­дии до Пак­тии³⁰, для того чтобы апсин­тии не мог­ли втор­гать­ся и опу­сто­шать эту зем­лю. Шири­на пере­шей­ка 36 ста­дий, а дли­на все­го Хер­со­не­са от это­го пере­шей­ка 420 ста­дий.

37. Итак, отде­лив сте­ной Хер­со­нес­ский пере­ше­ек и пре­гра­див таким обра­зом путь апсин­ти­ям, Миль­ти­ад пошел вой­ной на про­чих вра­гов, и преж­де все­го на ламп­са­кий­цев. Ламп­са­кий­цы же устро­и­ли заса­ду и захва­ти­ли Миль­ти­а­да в плен. Миль­ти­ад же поль­зо­вал­ся боль­шим ува­же­ни­ем лидий­ско­го царя Кре­за. Когда Крез узнал о пле­не­нии Миль­ти­а­да, то велел пере­дать ламп­са­кий­цам [тре­бо­ва­ние] отпу­стить Миль­ти­а­да с угро­зой в про­тив­ном слу­чае истре­бить их город, как сос­ну. Ламп­са­кий­цы же не мог­ли понять, что озна­ча­ют сло­ва цар­ской угро­зы: истре­бить их, как сос­ну. В кон­це кон­цов какой-то ста­рик рас­тол­ко­вал им смысл: когда-то он слы­шал, что сос­на — един­ст­вен­ное дере­во, не даю­щее отрост­ков; сруб­лен­ное дере­во совер­шен­но поги­ба­ет. Тогда ламп­са­кий­цы из стра­ха перед Кре­зом отпу­сти­ли Миль­ти­а­да на сво­бо­ду.

38. Так-то Миль­ти­ад при помо­щи Кре­за избе­жал страш­ной опас­но­сти. Скон­чал­ся же он без­дет­ным и власть свою и иму­ще­ство пере­дал Сте­са­го­ру, сыну Кимо­на, сво­его еди­но­утроб­но­го бра­та. После кон­чи­ны Миль­ти­а­да хер­со­нес­цы, по обы­чаю, при­но­сят ему жерт­вы как герою — осно­ва­те­лю [коло­нии] и устра­и­ва­ют кон­ские и гим­ни­че­ские³¹ состя­за­ния, в кото­рых не поз­во­ля­ет­ся участ­во­вать ни одно­му ламп­са­кий­цу. В войне с ламп­са­кий­ца­ми нашел свою смерть и Сте­са­гор, так­же не оста­вив­ший потом­ства. Его пора­зил в при­та­нее³² секи­рой по голо­ве какой-то ламп­са­ки­ец, выдав­ший себя за пере­беж­чи­ка, а на самом деле — его злей­ший враг.

39. После того как и Сте­са­го­ра постиг такой конец, Писи­стра­ти­ды отпра­ви­ли на Хер­со­нес с три­е­рой захва­тить вер­хов­ную власть Миль­ти­а­да, сына Кимо­на, бра­та покой­но­го Сте­са­го­ра. Писи­стра­ти­ды в Афи­нах дру­же­ски обра­ща­лись с Миль­ти­а­дом, делая вид, буд­то совер­шен­но не при­част­ны к уби­е­нию его отца [Кимо­на] (о чем я рас­ска­жу в дру­гом месте)³³. По при­бы­тии в Хер­со­нес Миль­ти­ад оста­но­вил­ся в доме [тира­на], оче­вид­но, для того, чтобы еще раз воздать погре­баль­ные поче­сти покой­но­му. Меж­ду тем, узнав об этом, вла­сти­те­ли горо­дов на Хер­со­не­се при­бы­ли ото­всюду выра­зить сочув­ст­вие. Когда они собра­лись все вме­сте, Миль­ти­ад велел схва­тить их и бро­сить в око­вы. Так-то Миль­ти­ад захва­тил власть над Хер­со­не­сом. Он содер­жал 500 наем­ни­ков и взял себе в жены Геге­си­пи­лу, дочь Оло­ра, фра­кий­ско­го царя.

40. На это­го-то Миль­ти­а­да, сына Кимо­на (а он лишь недав­но воз­вра­тил­ся на Хер­со­нес), обру­ши­лась теперь еще более тяж­кая беда, чем преж­де³⁴. Ведь за три года до это­го он был изгнан ски­фа­ми. Скиф­ские коче­вые пле­ме­на, раз­дра­жен­ные втор­же­ни­ем царя Дария, объ­еди­ни­лись и дошли до Хер­со­не­са. Миль­ти­ад не стал ожи­дать втор­же­ния ски­фов, а бежал в изгна­ние, пока ски­фы не ушли и долон­ки не вер­ну­ли его назад. Эти собы­тия про­изо­шли за три года до постиг­ших его затем несча­стий³⁵.

41. Теперь же при изве­стии, что фини­ки­яне сто­ят у Тенедо­са, Миль­ти­ад погру­зил на пять три­ер все свои сокро­ви­ща и отплыл в Афи­ны. Вый­дя в море из горо­да Кар­дии, Миль­ти­ад поплыл через Мелан­ский залив. Но тут, оги­бая Хер­со­нес, он встре­тил фини­кий­ские кораб­ли³⁶. Само­му Миль­ти­а­ду с четырь­мя кораб­ля­ми уда­лось спа­стись бег­ст­вом на Имброс³⁷. Пятый же корабль во вре­мя пре­сле­до­ва­ния попал в руки фини­ки­ян. Началь­ни­ком это­го кораб­ля был как раз стар­ший сын Миль­ти­а­да, но, конеч­но, не от доче­ри фра­кий­ско­го царя Оло­ра, а от дру­гой жены. Его-то и захва­ти­ли в плен фини­ки­яне. Узнав затем, что это — сын Миль­ти­а­да, фини­ки­яне отвез­ли его к царю, думая этим заслу­жить вели­кую цар­скую милость (ведь имен­но Миль­ти­ад на сове­те ионян выска­зал­ся за то, чтобы по тре­бо­ва­нию ски­фов раз­ру­шить мост и затем отплыть на роди­ну). Когда фини­ки­яне при­вез­ли в Сусы Метио­ха, сына Миль­ти­а­да, Дарий не при­чи­нил ему, одна­ко, ника­ко­го зла. Напро­тив, царь сде­лал плен­ни­ку мно­го добра: он пожа­ло­вал ему дом, поме­стье и пер­си­ян­ку в жены. От этой жен­щи­ны у Метио­ха роди­лись дети, кото­рые счи­та­лись уже пер­са­ми. Сам же Миль­ти­ад с Имбро­са [бла­го­по­луч­но] при­был в Афи­ны.

42. В этом году пер­сы не пред­при­ни­ма­ли боль­ше враж­деб­ных дей­ст­вий про­тив ионян, кро­ме уже упо­мя­ну­тых. Напро­тив, в этот год про­изо­шли вот какие весь­ма выгод­ные ионя­нам собы­тия. Арта­френ, сатрап Сард, при­ка­зал при­слать к нему пред­во­ди­те­лей ионий­ских горо­дов и заста­вил их заклю­чить меж­ду собой дого­во­ры: спо­ры долж­ны раз­ре­шать­ся впредь мир­ным путем, гра­бить и разо­рять друг дру­га горо­дам [было запре­ще­но]. Сатрап заста­вил ионий­ские горо­да при­нять это. Затем сатрап при­ка­зал про­из­ве­сти обмер их зем­ли пара­сан­га­ми (этим сло­вом пер­сы обо­зна­ча­ют меру в 30 ста­дий). После обме­ра он назна­чил каж­до­му горо­ду подать, кото­рую они все­гда с того вре­ме­ни неиз­мен­но выпла­чи­ва­ют вплоть до сего дня [в таком раз­ме­ре], как уста­но­вил Арта­френ. Эти поло­жен­ные пода­ти Арта­фре­ном почти не пре­вы­ша­ли преж­них пода­тей, упла­чи­вае­мых ионий­ски­ми горо­да­ми. Эти меры при­нес­ли мир Ионии³⁸.

43. С наступ­ле­ни­ем вес­ны³⁹ после сме­ще­ния царем дру­гих глав­ных вое­на­чаль­ни­ков Мар­до­ний, сын Гобрия, высту­пил к морю с огром­ным сухо­пут­ным вой­ском и боль­шим фло­том. Мар­до­ний был еще моло­дой чело­век и толь­ко недав­но всту­пил в брак с доче­рью Дария Арт­озо­строй. При­быв с этим вой­ском в Кили­кию, сам Мар­до­ний сел на корабль и про­дол­жал даль­ней­ший путь с фло­том. Сухо­пут­ное же вой­ско с дру­ги­ми вое­на­чаль­ни­ка­ми во гла­ве дви­га­лось к Гел­лес­пон­ту. А Мар­до­ний меж­ду тем плыл вдоль побе­ре­жья Азии и достиг Ионии. Здесь-то и про­изо­шло нечто такое, что я назо­ву самым пора­зи­тель­ным собы­ти­ем для тех элли­нов⁴⁰, кото­рые не жела­ли верить, буд­то Отан пред­ло­жил семи пер­сам вве­сти демо­кра­тию в Пер­сии. И дей­ст­ви­тель­но, Мар­до­ний низ­ло­жил всех ионий­ских тира­нов и уста­но­вил в горо­дах демо­кра­ти­че­ское прав­ле­ние. Совер­шив такой пере­во­рот, Мар­до­ний поспе­шил даль­ше к Гел­лес­пон­ту. После того как на Гел­лес­пон­те собра­лось мно­же­ство кораб­лей, а так­же боль­шие сухо­пут­ные силы, пер­сы пере­пра­ви­лись на кораб­лях через про­лив и затем дви­ну­лись по Евро­пе, а имен­но на Эре­трию и Афи­ны.

44. Горо­да эти яви­лись, одна­ко, лишь пред­ло­гом для похо­да. В дей­ст­ви­тель­но­сти же пер­сы стре­ми­лись поко­рить как мож­но боль­ше эллин­ских горо­дов. Сна­ча­ла, как извест­но, они при помо­щи флота под­чи­ни­ли фасос­цев, кото­рые даже не поду­ма­ли ока­зать сопро­тив­ле­ние. Затем сухо­пут­ное вой­ско при­ба­ви­ло к чис­лу про­чих пора­бо­щен­ных народ­но­стей еще и македо­нян⁴¹ (ведь все пле­ме­на к восто­ку от Македо­нии были уже во вла­сти пер­сов). От Фасо­са пер­сы пере­пра­ви­лись на про­ти­во­по­лож­ный берег и поплы­ли вдоль побе­ре­жья даль­ше до Акан­фа⁴², а от Акан­фа ста­ли оги­бать Афон. В пути, одна­ко, на пер­сид­ский флот обру­шил­ся порыв силь­но­го севе­ро-восточ­но­го вет­ра, кото­рый нанес ему страш­ные поте­ри, выбро­сив бо́льшую часть кораб­лей на афон­ские уте­сы. При этом, как пере­да­ют, погиб­ло 300 кораб­лей и свы­ше 20000 чело­век. Море у афон­ско­го побе­ре­жья пол­но хищ­ных рыб, кото­рые набра­сы­ва­лись на [пла­ваю­щих людей] и пожи­ра­ли их. Дру­гие раз­би­ва­лись о ска­лы, иные же тону­ли, не умея пла­вать, а иные, нако­нец, поги­ба­ли от холо­да. Так-то нашел свою поги­бель пер­сид­ский флот.

45. Ночью же стан Мар­до­ния в Македо­нии под­верг­ся напа­де­нию фра­кий­цев из пле­ме­ни бри­гов. Мно­го пер­сов при этом было пере­би­то, и сам Мар­до­ний ранен. Бри­ги, впро­чем, все же не избе­жа­ли пер­сид­ско­го ига: Мар­до­ний поки­нул эту стра­ну, толь­ко окон­ча­тель­но поко­рив ее жите­лей. После это­го ему при­шлось отсту­пить с вой­ском, так как сухо­пут­ные силы понес­ли тяже­лые поте­ри от бри­гов, а флот потер­пел жесто­кое кру­ше­ние у бере­гов Афо­на. Итак, этот поход окон­чил­ся позор­ной неуда­чей, и вой­ско воз­вра­ти­лось в Азию.

46. Спу­стя два года после это­го⁴³ Дарий отпра­вил сна­ча­ла вест­ни­ка к фасос­цам с пове­ле­ни­ем раз­ру­шить сте­ны горо­да и послать свои кораб­ли в Абде­ры (фасос­цев окле­ве­та­ли соседи, при­пи­сы­вая им мятеж­ные замыс­лы [про­тив царя]). После оса­ды горо­да Гисти­е­ем из Миле­та фасос­цы при сво­их огром­ных дохо­дах тра­ти­ли день­ги на стро­и­тель­ство воен­ных кораб­лей и воз­веде­ние мощ­ных стен. Дохо­ды же они полу­ча­ли из [коло­ний] на мате­ри­ке и от руд­ни­ков. Так, золотые руд­ни­ки в Скап­те­ги­ле при­но­си­ли им обыч­но 80 талан­тов⁴⁴; руд­ни­ки же на самом Фасо­се — несколь­ко мень­ше, но все же столь мно­го, что фасос­цы были не толь­ко сво­бод­ны от нало­гов на хлеб, но все, вме­сте взя­тое, — дохо­ды от вла­де­ний на мате­ри­ке и от руд­ни­ков — состав­ля­ло еже­год­но сум­му в 200 талан­тов, а в луч­шие годы — даже 300 талан­тов.

47. Мне само­му при­шлось так­же видеть эти руд­ни­ки. Без­услов­но самые заме­ча­тель­ные из них — это руд­ни­ки, откры­тые фини­ки­я­на­ми, когда они под пред­во­ди­тель­ст­вом Фасо­са посе­ли­лись на этом ост­ро­ве (он и теперь назы­ва­ет­ся по име­ни Фасо­са, сына Фой­ни­ка). А эти фини­кий­ские руд­ни­ки на Фасо­се лежат меж­ду мест­но­стя­ми под назва­ни­ем Эни­ры и Кени­ры, напро­тив Само­фра­кии. Огром­ная гора там изры­та в поис­ках золота. Тако­вы эти руд­ни­ки.

48. Фасос­цам все же при­шлось по цар­ско­му пове­ле­нию раз­ру­шить свои сте­ны и все кораб­ли послать в Абде­ры. После это­го Дарий сде­лал попыт­ку раз­ведать замыс­лы элли­нов: дума­ют ли они вое­вать или пред­по­чи­та­ют сдать­ся. Для это­го Дарий отправ­лял гла­ша­та­ев в раз­ные горо­да по всей Элла­де с пове­ле­ни­ем тре­бо­вать царю зем­ли и воды. Этих-то гла­ша­та­ев он посы­лал в Элла­ду, а дру­гих отправ­лял в при­мор­ские горо­да, пла­тив­шие ему дань, при­ка­зы­вая стро­ить воен­ные кораб­ли и гру­зо­вые суда для пере­воз­ки лоша­дей.

49. Эти горо­да-дан­ни­ки взя­лись постав­лять [царю] эти кораб­ли, а мно­гие мате­ри­ко­вые горо­да дали при­быв­шим в Элла­ду гла­ша­та­ям то, что им пове­лел пер­сид­ский царь. Так же посту­па­ли и все ост­ров­ные горо­да, куда явля­лись гла­ша­таи [с подоб­ным] тре­бо­ва­ни­ем. Сре­ди ост­ро­ви­тян, кото­рые дали Дарию зем­лю и воду, были, меж­ду про­чим, и жите­ли Эги­ны. Лишь толь­ко эгин­цы совер­ши­ли этот посту­пок, как афи­няне тот­час же напа­ли на них с угро­за­ми. Афи­няне пола­га­ли, что эгин­цы дали [зем­лю и воду царю] с враж­деб­ны­ми про­тив них наме­ре­ни­я­ми, имен­но для того, чтобы вме­сте с пер­са­ми потом идти вой­ной на них. С радо­стью ухва­ти­лись афи­няне за этот пред­лог и отпра­ви­лись в Спар­ту, чтобы обви­нить эгин­цев как пре­да­те­лей Элла­ды⁴⁵.

50. В силу это­го-то обви­не­ния Клео­мен, сын Ана­к­сан­дрида, спар­тан­ский царь, пере­пра­вил­ся в Эги­ну, чтобы схва­тить глав­ных винов­ни­ков. Одна­ко неко­то­рые эгин­цы при попыт­ке царя захва­тить их ока­зы­ва­ли сопро­тив­ле­ние и сре­ди них преж­де все­го Криос, сын Поли­кри­та. Криос заявил, что Клео­мен не уведет ни одно­го эгин­ца без­на­ка­зан­но, так как он-де дей­ст­ву­ет без раз­ре­ше­ния спар­тан­ских вла­стей, под­куп­лен­ный афин­ски­ми день­га­ми: ина­че он ведь при­был бы вме­сте с дру­гим царем. А гово­рил все это Криос по при­ка­за­нию Дема­ра­та. Уез­жая из Эги­ны, Клео­мен спро­сил Крио­са, как его имя. Тот назвал свое насто­я­щее имя, и Клео­мен, обра­тив­шись к нему, ска­зал: «Покрой медью твои рога, баран!⁴⁶ Тебя ожи­да­ет вели­кая беда».

51. Меж­ду тем остав­ший­ся в Спар­те Дема­рат, сын Ари­сто­на (он был так­же спар­тан­ским царем), стал кле­ве­тать на Клео­ме­на. Дема­рат про­ис­хо­дил из менее знат­но­го дома, кото­рый, впро­чем, счи­тал­ся тако­вым (родо­на­чаль­ник у них был общий) пото­му лишь, что дом Еври­сфе­на ради пер­во­род­ства поль­зо­вал­ся, веро­ят­но, бо́льшим поче­том.

52. Лакеде­мо­няне вопре­ки утвер­жде­ни­ям всех поэтов⁴⁷ рас­ска­зы­ва­ют, что сам царь Ари­сто­дем, сын Ари­сто­ма­ха, внук Кле­одея, пра­внук Гил­ла, при­вел их в эту зем­лю, кото­рой они теперь вла­де­ют, а вовсе не сыно­вья Ари­сто­де­ма. Спу­стя немно­го вре­ме­ни супру­га Ари­сто­де­ма по име­ни Аргея роди­ла. Она, по пре­да­нию, была доче­рью Авте­си­о­на, сына Тиса­ме­на, вну­ка Фер­санд­ра, пра­вну­ка Поли­ни­ка. Роди­ла же она близ­не­цов; и после того как Ари­сто­дем увидел детей сво­и­ми гла­за­ми, он зане­мог и скон­чал­ся. Тогда народ лакеде­мон­ский решил, по обы­чаю, поста­вить царем стар­ше­го маль­чи­ка. Одна­ко лакеде­мо­няне не зна­ли, кото­ро­го из них выбрать, так как оба маль­чи­ка были совер­шен­но оди­на­ко­вы видом и ростом. При таком затруд­ни­тель­ном поло­же­нии (или уже рань­ше) при­шлось обра­тить­ся с вопро­сом о стар­шин­стве к родиль­ни­це. Родиль­ни­ца же ска­за­ла, что так­же не может решить, кто стар­ший. Она-то, конеч­но, пре­крас­но зна­ла раз­ни­цу меж­ду детьми, но отве­ти­ла так наме­рен­но, пред­видя воз­мож­ность, что они оба будут цар­ст­во­вать. Итак, лакеде­мо­няне, не зная, что пред­при­нять, отпра­ви­ли посоль­ство в Дель­фы вопро­сить бога, как им посту­пить. Пифия же пове­ле­ла поста­вить царя­ми обо­их мла­ден­цев, но стар­ше­му ока­зы­вать боль­ше поче­та. Так пове­ле­ла Пифия, а лакеде­мо­няне все еще были в затруд­не­нии, как опре­де­лить, кто из мла­ден­цев стар­ший. Тогда один мес­се­нец, по име­ни Панит, дал им совет. Посо­ве­то­вал же этот Панит лакеде­мо­ня­нам вот что: они долж­ны под­смот­реть, кото­ро­го мла­ден­ца мать будет сна­ча­ла мыть и кор­мить; и если они увидят, что мать все­гда посту­па­ет оди­на­ко­во, то узна­ют, что хотят узнать. Если же и сама мать будет коле­бать­ся и посту­пать то так, то эдак, то ясно, что она сама зна­ет не боль­ше их, и тогда сле­ду­ет попро­бо­вать дру­гой спо­соб. По сове­ту мес­сен­ца лакеде­мо­няне ста­ли наблюдать за мате­рью детей Ари­сто­де­ма и увиде­ли, что она все­гда отда­ет пред­по­чте­ние стар­ше­му, когда кор­мит и обмы­ва­ет детей. При этом мать не зна­ла, ради чего за ней наблюда­ют. Тогда спар­тан­цы взя­ли от мате­ри мла­ден­ца, кото­ро­му она отда­ва­ла пред­по­чте­ние как стар­ше­му, чтобы вос­пи­ты­вать его на обще­ст­вен­ный счет. Назва­ли же его Еври­сфе­ном, а млад­ше­го Про­к­лом. Когда маль­чи­ки под­рос­ли, то, по пре­да­нию, хотя и были бра­тья­ми, всю жизнь враж­до­ва­ли меж­ду собой. И эта враж­да про­дол­жа­лась в их потом­стве.

53. Это ска­за­ние пере­да­ют лакеде­мо­няне — и толь­ко они одни из всех элли­нов. А вот что я утвер­ждаю, соглас­но обще­эл­лин­ско­му пре­да­нию⁴⁸. Этих дорий­ских царей, вплоть до Пер­сея, элли­ны пра­виль­но счи­та­ют и изо­бра­жа­ют элли­на­ми. Ведь уже тогда [со вре­мен Пер­сея] их род при­чис­ля­ли к элли­нам. Я ска­зал «вплоть до Пер­сея» и не вос­хо­жу даль­ше, пото­му что имя смерт­но­го отца Пер­сея неиз­вест­но (как, напри­мер, у Герак­ла [имя смерт­но­го отца] было Амфи­т­ри­он). Поэто­му я совер­шен­но пра­виль­но ска­зал выше [о царях] «вплоть до Пер­сея». Если же пере­чис­лить по поряд­ку каж­до­го пред­ка Данаи, доче­ри Акри­сия, то, конеч­но, вожди дорий­цев ока­жут­ся насто­я­щи­ми егип­тя­на­ми.

54. Тако­ва родо­слов­ная спар­тан­ских царей по ска­за­ни­ям элли­нов⁴⁹. Напро­тив, соглас­но пер­сид­ско­му пре­да­нию, не толь­ко пред­ки Пер­сея, но и сам Пер­сей еще был асси­рий­цем и стал элли­ном. Пред­ки же Акри­сия поэто­му вовсе не состо­я­ли ни в каком род­стве с Пер­се­ем, но были, как это под­твер­жда­ет и эллин­ское пре­да­ние, егип­тя­на­ми. Но об этом доволь­но.

55. А поче­му эти егип­тяне и за какие подви­ги полу­чи­ли цар­скую власть над дорий­ца­ми, я рас­ска­зы­вать не буду, так как об этом уже гово­ри­ли дру­гие писа­те­ли⁵⁰. Я хочу сооб­щить лишь то, о чем они не упо­ми­на­ли.

56. Осо­бые же поче­сти и пра­ва спар­тан­цы пре­до­ста­ви­ли сво­им царям вот какие: обе жре­че­ские долж­но­сти — Зев­са Лакеде­мон­ско­го и Зев­са Ура­ния⁵¹ и даже пра­во вести вой­ну с любой стра­ной. Ни один спар­та­нец не сме­ет им про­ти­во­дей­ст­во­вать, в про­тив­ном же слу­чае под­ле­жит про­кля­тию. В бит­ве цари высту­па­ют впе­ре­ди и послед­ни­ми покида­ют поле сра­же­ния. Сот­ня отбор­ных вои­нов слу­жит им в похо­де тело­хра­ни­те­ля­ми. Жерт­вен­ных живот­ных цари могут брать с собой в поход сколь­ко угод­но: от каж­дой жерт­вы они полу­ча­ют шку­ру и спин­ную часть мяса. Тако­вы осо­бые пре­иму­ще­ства царей во вре­мя вой­ны.

57. В мир­ное же вре­мя царям пола­га­ют­ся сле­дую­щие [осо­бые] пре­иму­ще­ства. Во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ний от име­ни общи­ны цари вос­седа­ют на пер­вом месте на жерт­вен­ном пир­ше­стве; по срав­не­нию с осталь­ны­ми участ­ни­ка­ми им пер­вым под­но­сят уго­ще­ние и в двой­ном коли­че­стве⁵². При воз­ли­я­нии царям пола­га­ет­ся пер­вый кубок и шку­ра жерт­вен­но­го живот­но­го. В пер­вый и седь­мой дни нача­ла меся­ца обо­им царям общи­на достав­ля­ет отбор­ное живот­ное (для жерт­во­при­но­ше­ния в свя­ти­ли­ще Апол­ло­на)⁵³, а затем лакон­ский медимн ячмен­ной муки и лакон­скую чет­верть вина. На всех состя­за­ни­ях царям при­над­ле­жат осо­бые почет­ные места. Им пору­че­но назна­чать прок­се­на­ми⁵⁴ любо­го из граж­дан и выби­рать по два пифия (пифи­я­ми назы­ва­ют­ся послы в Дель­фы, кото­рые обеда­ют вме­сте с царя­ми на обще­ст­вен­ный счет). Если цари не явля­ют­ся на пир­ше­ство, то им посы­ла­ют на дом 2 хени­ка ячмен­ной муки и по коти­ле вина каж­до­му. А когда они при­хо­дят [на пир], то им пода­ют все куша­нья в двой­ном коли­че­стве. Такой же почет ока­зы­ва­ет им и част­ный граж­да­нин, при­гла­шая к обеду. Изре­че­ния ора­ку­лов цари обя­за­ны хра­нить в тайне⁵⁵; знать эти изре­че­ния долж­ны так­же пифии. Толь­ко одним царям при­над­ле­жит пра­во выно­сить реше­ния по сле­дую­щим делам: о выбо­ре мужа для доче­ри-наслед­ни­цы⁵⁶ (если отец нико­му ее не обру­чил) и об обще­ст­вен­ных доро­гах⁵⁷. Так­же если кто поже­ла­ет усы­но­вить ребен­ка, то дол­жен сде­лать это в при­сут­ст­вии царей. Цари заседа­ют так­же в сове­те 28 герон­тов⁵⁸. Если цари не явля­ют­ся в совет, то их бли­жай­шие род­ст­вен­ни­ки сре­ди герон­тов полу­ча­ют их при­ви­ле­гии, имен­но каж­дый, кро­ме сво­его, полу­ча­ет еще два голо­са.

58. Эти-то поче­сти и пра­ва пре­до­став­ля­ет царям спар­тан­ская общи­на при жиз­ни. Посмерт­ные же поче­сти царей вот какие. О кон­чине царя всад­ни­ки сооб­ща­ют во все кон­цы Лако­нии, а жен­щи­ны ходят вокруг горо­да и бьют в кот­лы. Лишь толь­ко разда­ют­ся эти зву­ки, в каж­дом доме двое сво­бод­ных людей — муж­чи­на и жен­щи­на — долж­ны облечь­ся в тра­ур. Тех, кто не под­чи­нил­ся это­му при­ка­зу, ожи­да­ет суро­вая кара. Впро­чем, обы­чаи лакеде­мо­нян при кон­чине царей такие же, как и у ази­ат­ских вар­ва­ров. Ведь у боль­шин­ства вар­вар­ских пле­мен те же обы­чаи при кон­чине царей. Вся­кий раз, когда уми­ра­ет царь лакеде­мо­нян, на погре­бе­нии обя­за­но при­сут­ст­во­вать, кро­ме спар­тан­цев, так­же опре­де­лен­ное чис­ло пери­э­ков⁵⁹. Мно­го тысяч пери­э­ков, ило­тов и спар­тан­цев вме­сте с жен­щи­на­ми соби­ра­ет­ся [на погре­бе­ние]. Они ярост­но бьют себя в лоб, под­ни­ма­ют гром­кие вопли и при этом при­чи­та­ют, что покой­ный царь был самым луч­шим из царей⁶⁰. Если же смерть постигнет царя на поле бра­ни, то в его доме уста­нав­ли­ва­ют изо­бра­же­ние покой­но­го и на устлан­ном [цве­та­ми] ложе выно­сят [для погре­бе­ния]. После погре­бе­ния царя на десять дней закрыт суд и рынок, а так­же не быва­ет собра­ний по выбо­рам долж­ност­ных лиц, но в эти дни все обле­ка­ют­ся в тра­ур.

59. Есть еще у спар­тан­цев вот какой обы­чай, схо­жий с пер­сид­ским. После кон­чи­ны царя его наслед­ник, всту­пив на пре­стол, про­ща­ет спар­тан­цам все дол­ги царю или общине. И у пер­сов так­же новый царь при вос­ше­ст­вии на пре­стол про­ща­ет недо­им­ки всем горо­дам.

60. А вот сле­дую­щий обы­чай лакеде­мо­нян похож на еги­пет­ский. У них гла­ша­таи, флей­ти­сты и пова­ра насле­ду­ют отцов­ское ремес­ло. Сын флей­ти­ста ста­но­вит­ся флей­ти­стом, сын пова­ра — пова­ром, а гла­ша­тая — гла­ша­та­ем. На сме­ну потом­кам гла­ша­та­ев не назна­ча­ют посто­рон­них из-за зыч­но­го голо­са, но долж­ность оста­ет­ся в той же семье. Такие наслед­ст­вен­ные обы­чаи хра­нят спар­тан­цы.

61. Итак, в то вре­мя как Клео­мен нахо­дил­ся на Эгине и дей­ст­во­вал на бла­го всей Элла­ды, Дема­рат кле­ве­тал на него не столь­ко в инте­ре­сах эгин­цев, сколь­ко из зави­сти и зло­бы. Воз­вра­тив­шись с Эги­ны, Клео­мен заду­мал поэто­му лишить Дема­ра­та пре­сто­ла. Нане­сти вра­гу удар он решил, вос­поль­зо­вав­шись вот чем. Спар­тан­ский царь Ари­стон, хотя и жена­тый два­жды, не имел потом­ства. Не счи­тая себя винов­ным в этом, царь взял себе третью супру­гу. А всту­пил в этот тре­тий брак он вот каким обра­зом. Был у Ари­сто­на сре­ди спар­тан­цев друг, с кото­рым он был осо­бен­но бли­зок. У это­го чело­ве­ка была супру­га, дале­ко пре­вос­хо­див­шая кра­сотой всех спар­тан­ских жен­щин, при­том еще кра­са­ви­цей она ста­ла из без­образ­ной. Будучи доче­рью бога­тых роди­те­лей, девоч­ка отли­ча­лась ужас­ным без­обра­зи­ем, и ее кор­ми­ли­ца, чтобы помочь беде, при­ду­ма­ла вот какое сред­ство (к тому же кор­ми­ли­ца виде­ла, что роди­те­ли девоч­ки несчаст­ны из-за без­обра­зия доче­ри). Она при­но­си­ла ребен­ка каж­дый день в свя­ти­ли­ще Еле­ны, в мест­ность под назва­ни­ем Ферап­на⁶¹, что над свя­ти­ли­щем Феба⁶². При­но­ся ребен­ка в храм, кор­ми­ли­ца вся­кий раз ста­но­ви­лась перед куми­ром боги­ни и моли­ла даро­вать девоч­ке кра­соту. И вот, как рас­ска­зы­ва­ют, одна­жды, когда кор­ми­ли­ца уже покида­ла свя­ти­ли­ще, пред­ста­ла ей некая жен­щи­на и спро­си­ла, что́ она носит на руках. Кор­ми­ли­ца отве­ча­ла, что носит мла­ден­ца. Жен­щи­на попро­си­ла пока­зать ей дитя. Кор­ми­ли­ца же отка­за­лась, так как роди­те­ли запре­ти­ли ей пока­зы­вать девоч­ку кому-либо. Жен­щи­на все же про­си­ла непре­мен­но пока­зать ей мла­ден­ца. Тогда кор­ми­ли­ца, заме­тив, насколь­ко важ­но этой жен­щине видеть девоч­ку, пока­за­ла ей. Жен­щи­на погла­ди­ла девоч­ку по голов­ке и ска­за­ла, что она будет кра­си­вей­шей жен­щи­ной в Спар­те. И с это­го дня [без­образ­ная] наруж­ность девоч­ки изме­ни­лась, а когда она достиг­ла брач­но­го воз­рас­та, то ста­ла супру­гой Аге­та, сына Алкида, имен­но упо­мя­ну­то­го дру­га Ари­сто­на.

62. Как ока­за­лось, Ари­стон рас­па­лил­ся стра­стью к этой жен­щине и при­ду­мал вот какую хит­рость. Он обе­щал сво­е­му дру­гу, супру­гу этой жен­щи­ны, пода­рить из сво­его иму­ще­ства все, что тот поже­ла­ет. То же самое он про­сил и у сво­его дру­га. Тот согла­сил­ся, вовсе не опа­са­ясь за свою жену, так как видел, что Ари­стон уже женат. Потом дру­зья скре­пи­ли этот дого­вор клят­вой. Ари­стон пода­рил Аге­ту одну из сво­их дра­го­цен­но­стей по его выбо­ру, а потом, выби­рая вза­мен рав­ный дар у него, потре­бо­вал себе его жену. Агет ска­зал в ответ, что жена — это един­ст­вен­ное, что он не может отдать. Одна­ко [в кон­це кон­цов], попав­шись на ковар­ную хит­рость и свя­зан­ный клят­вой, был вынуж­ден усту­пить ее Ари­сто­ну.

63. Так вот, Ари­стон всту­пил в тре­тий брак, отпу­стив свою вто­рую жену. Спу­стя немно­го вре­ме­ни (не про­шло еще и деся­ти меся­цев) эта жен­щи­на роди­ла ему это­го само­го Дема­ра­та. Во вре­мя заседа­ния в сове­те с эфо­ра­ми кто-то из слуг при­нес царю весть о рож­де­нии сына. Ари­стон знал вре­мя, когда при­вел супру­гу в свой дом. При­ки­нув на паль­цах чис­ло [про­шед­ших] меся­цев, с клят­вой он вос­клик­нул: «Это не мой сын!». Эфо­ры услы­ша­ли эти сло­ва, но не обра­ти­ли тогда на них ника­ко­го вни­ма­ния⁶³. Меж­ду тем мла­де­нец под­рос, и Ари­стон рас­ка­ял­ся в сво­их сло­вах: теперь ведь он был совер­шен­но уве­рен, что Дема­рат — его сын. Дал же он мла­ден­цу имя Дема­рат, пото­му что весь спар­тан­ский народ, почи­тав­ший Ари­сто­на боль­ше всех сво­их преж­них царей, желал ему сына.

64. Через неко­то­рое вре­мя Ари­стон скон­чал­ся, и Дема­рат всту­пил на пре­стол. Одна­ко судь­бе, как кажет­ся, было угод­но, чтобы те сло­ва [Ари­сто­на] ста­ли извест­ны и [из-за них-то] Дема­рат и лишил­ся пре­сто­ла. С Клео­ме­ном Дема­рат был в смер­тель­ной враж­де. Сна­ча­ла Дема­рат отвел свое вой­ско из Элев­си­на, а затем окле­ве­тал Клео­ме­на, когда тот пере­пра­вил­ся на Эги­ну, чтобы нака­зать там сто­рон­ни­ков пер­сов.

65. Перед похо­дом Клео­мен дого­во­рил­ся с Лев­ти­хидом, сыном Мена­ра, вну­ком Аги­са (из того же дома, что и Дема­рат). Клео­мен обе­щал воз­ве­сти его на пре­стол вме­сто Дема­ра­та при усло­вии, если тот высту­пит с ним в поход на эгин­цев. Лев­ти­хид же был закля­тым вра­гом Дема­ра­та вот из-за чего. Лев­ти­хид был обру­чен с Пер­ка­лой, доче­рью Хило­на, сына Демар­ме­на, а Дема­рат хит­ро­стью рас­стро­ил этот брак. Опе­ре­див Лев­ти­хида, Дема­рат похи­тил эту жен­щи­ну и сам взял ее в жены. Из-за это­го-то и нача­лась враж­да Лев­ти­хида с Дема­ра­том. Тогда по нау­ще­нию Клео­ме­на Лев­ти­хид под клят­вой обви­нил Дема­ра­та, утвер­ждая, что тот — не сын Ари­сто­на⁶⁴ и поэто­му неза­кон­но цар­ст­ву­ет над спар­тан­ца­ми. При­не­ся клят­ву, Лев­ти­хид напом­нил сло­ва, вырвав­ши­е­ся у Ари­сто­на, когда слу­га сооб­щил царю весть о рож­де­нии сына. Тогда царь, сочтя по паль­цам меся­цы, поклял­ся, что это не его сын. Лев­ти­хид осо­бен­но ссы­лал­ся на эти сло­ва царя в дока­за­тель­ство того, что Дема­рат — не сын Ари­сто­на и неза­кон­но при­сво­ил себе цар­ское досто­ин­ство. Свиде­те­ля­ми он вызвал тех эфо­ров, кото­рые заседа­ли тогда в сове­те вме­сте с Ари­сто­ном и слы­ша­ли его сло­ва.

66. У спар­тан­цев из-за это­го воз­ник­ли раз­но­гла­сия, и, нако­нец, было реше­но вопро­сить ора­кул в Дель­фах: Ари­сто­нов ли сын Дема­рат. Когда по нау­ще­нию Клео­ме­на дело это пере­нес­ли на реше­ние Пифии, Клео­мен сумел при­влечь на свою сто­ро­ну Кобо­на, сына Ари­сто­фан­та, весь­ма вли­я­тель­но­го чело­ве­ка в Дель­фах. А этот Кобон убедил Пери­ал­лу, про­ри­ца­тель­ни­цу, дать ответ, угод­ный Клео­ме­ну. Так-то Пифия на вопрос послов изрек­ла реше­ние: Дема­рат — не сын Ари­сто­на. Впо­след­ст­вии, одна­ко, обман открыл­ся: Кобон попла­тил­ся изгна­ни­ем из Дельф, а про­ри­ца­тель­ни­ца была лише­на сво­его сана⁶⁵.

67. Так-то был низ­ло­жен Дема­рат. А бежал Дема­рат из Спар­ты в Пер­сию вот из-за како­го оскорб­ле­ния. После низ­ло­же­ния с пре­сто­ла он был выбран на дру­гую началь­ст­вен­ную долж­ность. На празд­ни­ке Гим­но­пе­дий Дема­рат был сре­ди зри­те­лей. Лев­ти­хид, став­ший вме­сто него царем, послал слу­гу изде­ва­тель­ски спро­сить Дема­ра­та, как ему нра­вит­ся новая долж­ность после цар­ско­го сана. Дема­рат, боль­но заде­тый этим вопро­сом, ска­зал в ответ, что он, Дема­рат, уже изведал на опы­те обе долж­но­сти, а Лев­ти­хид — еще нет; вопрос этот, впро­чем, послу­жит для лакеде­мо­нян нача­лом бес­чис­лен­ных бед­ст­вий или без­мер­но­го сча­стья. После этих слов Дема­рат с покры­той голо­вой поки­нул празд­ник и напра­вил­ся домой. Дома он сде­лал при­готов­ле­ние к жерт­ве и при­нес Зев­су в жерт­ву быка. Затем он позвал свою мать.

68. Когда мать при­шла, Дема­рат вло­жил ей в руки кус­ки внут­рен­но­стей жерт­вы и стал взы­вать к ней таки­ми сло­ва­ми: «О мать! Все­ми бога­ми и вот этим Зев­сом Гер­кей­ским закли­наю и молю тебя: открой мне прав­ду, кто же мой насто­я­щий отец? Ведь на суде Лев­ти­хид утвер­ждал, что ты при­шла к Ари­сто­ну, уже имея во чре­ве плод от пер­во­го мужа. А иные рас­пус­ка­ют даже еще более неле­пые слу­хи, буд­то ты яви­лась в дом Ари­сто­на от пас­ту­ха ослов с наше­го дво­ра и что я, мол, его сын. Закли­наю тебя бога­ми, ска­жи прав­ду! Если ты дей­ст­ви­тель­но совер­ши­ла что-либо подоб­ное тому, о чем гово­рят люди, то ты — не един­ст­вен­ная: мно­го жен­щин посту­па­ет так же. В Спар­те повсюду ходи­ла мол­ва, что Ари­стон не спо­со­бен про­из­во­дить потом­ство, ина­че ведь ему роди­ли бы детей преж­ние жены».

69. Так гово­рил Дема­рат, и мать отве­ча­ла ему вот каки­ми сло­ва­ми: «Сын мой! Ты закли­на­ешь меня открыть прав­ду, так я рас­ска­жу тебе все, как было. На третью ночь, после того как Ари­стон при­вел меня в свой дом, явил­ся мне при­зрак, похо­жий на Ари­сто­на. Он воз­лег со мной на ложе и увен­чал вен­ка­ми, кото­рые при­нес. Затем при­зрак исчез и при­шел Ари­стон. Увидев меня увен­чан­ной, он спро­сил, кто дал мне вен­ки. Я ска­за­ла, что он сам, но Ари­стон не хотел при­знать­ся в этом. А я тогда покля­лась и ска­за­ла, что нехо­ро­шо ему отри­цать это: ведь он толь­ко что при­хо­дил ко мне, воз­лег со мной на ложе и дал мне эти вен­ки. Услы­шав мою клят­ву, Ари­стон понял, что это — дело боже­ства. И не толь­ко вен­ки ока­за­лись из свя­ти­ли­ща героя, что сто­ит перед вхо­дом в наш двор и назы­ва­ет­ся хра­мом Аст­ра­ба­ка, но и про­ри­ца­те­ли так­же изъ­яс­ни­ли, что [явил­ся мне] имен­но этот герой. Теперь, дитя мое, ты зна­ешь все, что хотел знать. Либо ты родил­ся от это­го героя и отец твой — герой Аст­ра­бак, или Ари­стон. Ведь в эту ночь я зача­ла тебя. А то, на что боль­ше все­го ссы­ла­ют­ся вра­ги, утвер­ждая, что сам-де Ари­стон при вести о тво­ем рож­де­нии перед мно­же­ст­вом свиде­те­лей объ­явил, что ты — не его сын, пото­му что десять меся­цев еще не истек­ли, то у него лишь по неведе­нию в таких делах вырва­лось это сло­во. Неко­то­рые жен­щи­ны ведь рожа­ют даже девя­ти- и семи­ме­сяч­ных мла­ден­цев, и не все­гда они носят пол­ные десять меся­цев. Я же роди­ла тебя, дитя мое, семи­ме­сяч­ным. И даже сам Ари­стон очень ско­ро при­знал, что у него эти сло­ва сле­те­ли с язы­ка по нера­зу­мию. Не верь и про­чей бол­товне о тво­ем рож­де­нии; ведь ты теперь узнал сущую прав­ду. А от осли­ных пас­ту­хов пусть рожа­ют детей жены Лев­ти­хиду и дру­гим, кто рас­про­стра­ня­ет подоб­ные слу­хи».

70. Так она ска­за­ла. А Дема­рат, узнав все, что ему хоте­лось узнать, взял с собой съест­но­го в доро­гу и отпра­вил­ся в Элиду⁶⁶ под пред­ло­гом, что ему нуж­но вопро­сить ора­кул в Дель­фах. Лакеде­мо­няне же, подо­зре­вая наме­ре­ние Дема­ра­та бежать, бро­си­лись в пого­ню за ним. Бег­лец успел, одна­ко, из Элиды пере­пра­вить­ся в Закинф. Лакеде­мо­няне же после­до­ва­ли за ним и туда, настиг­ли его и захва­ти­ли его спут­ни­ков. Закин­фяне, одна­ко, не выда­ли Дема­ра­та, и он оттуда уехал в Азию к царю Дарию. Царь при­нял изгнан­ни­ка с вели­ким поче­том и пожа­ло­вал ему зем­лю и горо­да. Так-то и при таких обсто­я­тель­ствах при­был Дема­рат в Азию. Он про­сла­вил­ся сре­ди лакеде­мо­нян мно­ги­ми подви­га­ми, вели­ким бла­го­ра­зу­ми­ем и был един­ст­вен­ным спар­тан­ским царем, кото­рый доста­вил им сла­ву победы в Олим­пии с чет­вер­кой коней.

71. Лев­ти­хид же, сын Мена­ра, всту­пил на пре­стол после низ­ло­же­ния Дема­ра­та. У него был сын Зевк­сидам, кото­ро­го неко­то­рые спар­тан­цы назы­ва­ли Кинис­ком. Этот Зевк­сидам не стал царем Спар­ты, так как скон­чал­ся еще при жиз­ни Лев­ти­хида, оста­вив сына Архида­ма. После кон­чи­ны Зевк­сида­ма Лев­ти­хид взял себе вто­рую супру­гу Еврида­му, сест­ру Мения, дочь Диак­то­рида. Муж­ско­го потом­ства от этой супру­ги у него не было, а толь­ко дочь Лам­пи­то, кото­рую Лев­ти­хид отдал в жены сыну Зевк­сида­ма Архида­му.

72. Сам Лев­ти­хид, одна­ко, так­же не дожил в Спар­те до ста­ро­сти. Ему при­шлось все же иску­пить свою вину перед Дема­ра­том вот каким обра­зом. Во вре­мя похо­да в Фес­са­лию он пред­во­ди­тель­ст­во­вал лакеде­мо­ня­на­ми и, хотя лег­ко мог поко­рить всю стра­ну, поз­во­лил под­ку­пить себя боль­ши­ми день­га­ми. Лев­ти­хида заста­ли на месте пре­ступ­ле­ния: он сидел в сво­ем соб­ст­вен­ном стане на меш­ке, пол­ном золота. При­вле­чен­ный к суду, царь бежал из Спар­ты, и его дом был раз­ру­шен. Бежал же он в Тегею⁶⁷ и там скон­чал­ся. Впро­чем, это про­изо­шло позд­нее.

73. А Клео­мен тот­час же после низ­ло­же­ния Дема­ра­та вме­сте с Лев­ти­хидом высту­пил в поход на Эги­ну, рас­па­лив­шись ярост­ным гне­вом за при­чи­нен­ный ему позор. Теперь, когда оба царя высту­пи­ли про­тив них, эгин­цы не реши­лись сопро­тив­лять­ся. А цари выбра­ли десять эгин­цев, самых бога­тых и знат­ных, и уве­ли их в плен. Сре­ди них были и Криос, сын Поли­кри­та, и Касамб, сын Ари­сто­кра­та, — самые вли­я­тель­ные граж­дане [на Эгине]. Затем плен­ных пове­ли в Атти­ку и отда­ли залож­ни­ка­ми афи­ня­нам, злей­шим вра­гам эгин­цев.

74. Когда впо­след­ст­вии обна­ру­жи­лись коз­ни Клео­ме­на про­тив Дема­ра­та, Клео­мен в стра­хе перед спар­тан­ца­ми бежал в Фес­са­лию. По при­бы­тии оттуда в Арка­дию он под­нял там мятеж, воз­будив аркад­цев про­тив Спар­ты. Аркад­цев он заста­вил поклясть­ся, что они пой­дут за ним, куда бы он их ни повел. Имен­но, он хотел собрать гла­ва­рей аркад­цев в горо­де Нона­крис и там заста­вить при­не­сти клят­ву «водой Стикса»⁶⁸. Близ это­го горо­да Нона­крис, как гово­рят аркад­цы, нахо­дит­ся источ­ник этой воды. И дей­ст­ви­тель­но, вода там сте­ка­ет кап­ля­ми со ска­лы в овраг, обне­сен­ный изго­ро­дью из тер­нов­ни­ка. Нона­крис же, близ кото­ро­го про­те­ка­ет этот источ­ник, — аркад­ский город непо­да­ле­ку от Фенея.

75. Узнав об этих про­ис­ках Клео­ме­на, лакеде­мо­няне устра­ши­лись и воз­вра­ти­ли его в Спар­ту, где он стал, как и преж­де, царем. Тот­час же по воз­вра­ще­нии его пора­зил недуг, имен­но безу­мие (впро­чем, Клео­мен уже и рань­ше был не совсем в уме): так, пер­во­му встреч­но­му в Спар­те царь тыкал сво­ей пал­кой в лицо. За такие безум­ные поступ­ки род­ст­вен­ни­ки нало­жи­ли на Клео­ме­на нож­ные колод­ки. Уже свя­зан­ный, Клео­мен, увидев, что он наедине со стра­жем, потре­бо­вал нож. Страж сна­ча­ла не хотел давать, но царь стал гро­зить, что заста­вит его потом попла­тить­ся, пока тот в стра­хе от угроз (это был илот) не дал ему нож. Схва­тив это желез­ное орудие, царь при­нял­ся уве­чить свое тело, начи­ная от голе­ней. Он изре­зал мясо [на теле] на поло­сы: от голе­ней до ляжек и от ляжек до бедер и паха. Дой­дя до живота, Клео­мен и его изре­зал на поло­сы и таким обра­зом скон­чал­ся. Боль­шин­ство элли­нов утвер­жда­ет, что такая смерть постиг­ла царя за то, что он под­ку­пил Пифию, заста­вив ее дать неспра­вед­ли­вое изре­че­ние о Дема­ра­те⁶⁹. Толь­ко одни афи­няне при­во­дят дру­гую при­чи­ну смер­ти: имен­но то, что при втор­же­нии в Элев­син⁷⁰ царь велел выру­бить свя­щен­ную рощу богинь. А по сло­вам аргос­цев, при­чи­ной смер­ти Клео­ме­на было то, что он выма­нил из свя­ти­ли­ща Аргоса бежав­ших туда после бит­вы аргос­цев и при­ка­зал изру­бить их и даже свя­щен­ную рощу без­рас­суд­но пре­дал огню.

76. Клео­мен ведь вопро­шал дель­фий­ский ора­кул и в ответ полу­чил изре­че­ние, что заво­ю­ет Аргос. Во гла­ве спар­тан­ско­го вой­ска царь при­был к реке Эра­си­ну, кото­рая, как гово­рят, выте­ка­ет из Стим­фаль­ско­го озе­ра. Озе­ро же это изли­ва­ет­ся в невиди­мую рас­се­ли­ну и сно­ва появ­ля­ет­ся на поверх­ность в Арго­се, где его воды аргос­цы назы­ва­ют [рекой] Эра­си­ном. И вот, подой­дя к этой реке, Клео­мен при­нес ей жерт­ву. Одна­ко зна­ме­ния ока­за­лись вовсе небла­го­при­ят­ны­ми для пере­пра­вы. Царь заявил, что очень хва­лит Эра­син за то, что тот не выда­ет сво­их зем­ля­ков, но аргос­цев все-таки постигнет кара. Затем он отвел свое вой­ско в Фирею, при­нес в жерт­ву быка и потом на кораб­лях пере­пра­вил­ся в Тиринф­скую зем­лю и в Нав­плию.

77. При вести о его высад­ке аргос­цы высту­пи­ли с вой­ском к морю. Близ Тирин­фа, в той мест­но­сти, где лежит [селе­ние] по име­ни Сепия, на неболь­шом рас­сто­я­нии от вра­га аргос­цы рас­по­ло­жи­лись ста­ном. Откры­то­го сра­же­ния аргос­цы не боя­лись, опа­са­ясь толь­ко, как бы их ковар­но не захва­ти­ли врас­плох. На это дей­ст­ви­тель­но ука­зы­ва­ло изре­че­ние ора­ку­ла, дан­ное Пифи­ей им одно­вре­мен­но с миле­тя­на­ми. Ора­кул гла­сил так⁷¹:

Если же в бит­ве жена одо­ле­ет когда-либо мужа, Дав изгна­нье в удел, меж арги­вян же сла­ву стя­жа­ет, Мно­го арги­вя­нок станет свой лик от печа­ли цара­пать. Ска­жет тогда кто-нибудь из гряду­щих потом­ков [аргос­ских]: «Страш­ный в изви­вах дра­кон72 погиб, копи­ем про­бо­ден­ный».

Все это при­ве­ло аргос­цев в ужас, и они реши­ли поэто­му под­ра­жать дей­ст­ви­ям гла­ша­тая вра­гов. А решив так, они ста­ли дей­ст­во­вать вот как. Когда спар­тан­ский гла­ша­тай что-нибудь объ­яв­лял лакеде­мо­ня­нам, то и [гла­ша­тай] аргос­цев повто­рял его сло­ва.

78. Клео­мен заме­тил, что аргос­цы дела­ют все, что объ­яв­ля­ет его гла­ша­тай, и при­ка­зал вои­нам по зна­ку гла­ша­тая к зав­тра­ку взять­ся за ору­жие и идти в ата­ку на аргос­цев. Так лакеде­мо­няне и посту­пи­ли. Когда аргос­цы по зна­ку гла­ша­тая при­сту­пи­ли к зав­тра­ку, лакеде­мо­няне напа­ли на них и мно­гих пере­би­ли, а еще бо́льшую часть, кото­рая нашла убе­жи­ще в [свя­щен­ной] роще Аргоса, окру­жи­ли и дер­жа­ли под стра­жей.

79. Тогда Клео­мен сде­лал вот что. Узнав от пере­беж­чи­ков име­на запер­тых в свя­ти­ли­ще аргос­цев, он велел вызы­вать их поимен­но, объ­яв­ляя при этом, что полу­чил уже за них выкуп (выкуп же за каж­до­го плен­ни­ка уста­нов­лен у пело­пон­нес­цев по 2 мины). Так Клео­мен вызвал одно­го за дру­гим око­ло 500 аргос­цев и каз­нил их. Остав­ши­е­ся в свя­ти­ли­ще не зна­ли о их судь­бе, так как роща была густая и те, кто там нахо­дил­ся, не мог­ли видеть, что про­ис­хо­дит сна­ру­жи, пока кто-то из них не влез на дере­во и не увидел свер­ху, что там тво­рит­ся. Тогда, конеч­но, никто уже боль­ше не вышел на зов.

80. Тогда Клео­мен при­ка­зал всем илотам нава­лить вокруг [свя­ти­ли­ща] дров и затем под­жечь рощу⁷³. Когда роща уже заго­ре­лась, царь спро­сил одно­го из пере­беж­чи­ков: како­му боже­ству она посвя­ще­на. Тот ска­зал, что это — роща Аргоса. Услы­шав такой ответ, Клео­мен с глу­бо­ким вздо­хом ска­зал: «О, про­ри­ца­тель Апол­лон! Сколь жесто­ко ты обма­нул меня тво­им изре­че­ни­ем, что я заво­юю Аргос! Я пола­гаю, что про­ро­че­ство это теперь испол­ни­лось».

81. После это­го Клео­мен отпра­вил бо́льшую часть сво­его вой­ска в Спар­ту, а [сам] с 1000 отбор­ных вои­нов напра­вил­ся к хра­му Геры совер­шить жерт­во­при­но­ше­ние. Когда он хотел начать там при­но­сить жерт­ву на алта­ре, жрец запре­тил ему, ска­зав, что чуже­зем­цам не доз­во­ле­но при­но­сить жерт­вы. Тогда Клео­мен при­ка­зал илотам про­гнать жре­ца от алта­ря и под­верг­нуть биче­ва­нию. Царь при­нес жерт­ву сам и затем воз­вра­тил­ся в Спар­ту.

82. По воз­вра­ще­нии вра­ги Клео­ме­на при­влек­ли его к суду эфо­ров, утвер­ждая, что царь дал себя под­ку­пить и поэто­му-де не взял Аргоса, кото­рый мож­но было захва­тить. В свою защи­ту Клео­мен объ­явил (я не могу с уве­рен­но­стью ска­зать, лгал ли он или гово­рил прав­ду): после взя­тия свя­ти­ли­ща Аргоса он, дескать, решил, что пред­ска­за­ние бога сбы­лось. Поэто­му он счел нера­зум­ным напа­дать на город, пока не при­не­сет жерт­вы и не узна­ет, отдаст ли боже­ство в его руки город или вос­пре­пят­ст­ву­ет ему. Но когда он стал при­но­сить жерт­вы в свя­ти­ли­ще Геры, то из груди куми­ра сверк­ну­ло пла­мя. Таким обра­зом, он совер­шен­но ясно понял, что не возь­мет Аргоса. Если бы пла­мя сверк­ну­ло из голо­вы куми­ра, то он, навер­но, взял бы город и акро­поль. Но так как пла­мя вос­си­я­ло из груди, то он понял, что совер­шил все так, как жела­ло боже­ство. Эти сло­ва Клео­ме­на пока­за­лись спар­тан­цам убеди­тель­ны­ми и прав­до­по­доб­ны­ми, и он был оправ­дан зна­чи­тель­ным боль­шин­ст­вом голо­сов.

83. Аргос же настоль­ко опу­стел, что рабы захва­ти­ли там вер­хов­ную власть и управ­ля­ли все­ми дела­ми до тех пор, пока сыно­вья погиб­ших не воз­му­жа­ли. Тогда они вновь отво­е­ва­ли Аргос и изгна­ли рабов. Изгнан­ные же рабы силой ору­жия овла­де­ли Тирин­фом. Неко­то­рое вре­мя у аргос­цев с изгнан­ни­ка­ми-раба­ми были дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния. Затем к рабам при­шел про­ри­ца­тель Кле­андр, родом из Фига­лии, в Арка­дии. Этот чело­век убедил рабов напасть на сво­их гос­под. С тех пор нача­лась у них дол­гая вой­на, пока нако­нец аргос­цы с трудом не одо­ле­ли вра­га⁷⁴.

84. Так вот, это-то и было, по сло­вам аргос­цев, при­чи­ной безу­мия и ужас­ной гибе­ли Клео­ме­на. Сами же спар­тан­цы утвер­жда­ют, что боже­ство вовсе не винов­но в безу­мии царя: обща­ясь со ски­фа­ми, он научил­ся пить нераз­бав­лен­ное вино и от это­го впал в безу­мие. После втор­же­ния Дария в их стра­ну ски­фы-кочев­ни­ки воз­на­ме­ри­лись ото­мстить царю. Они отпра­ви­ли в Спар­ту послов и заклю­чи­ли союз с лакеде­мо­ня­на­ми. При этом было реше­но, что сами ски­фы сде­ла­ют попыт­ку вторг­нуть­ся в Мидию вдоль тече­ния реки Фаси­са⁷⁵, в то вре­мя как спар­тан­цы из Эфе­са напра­вят­ся внутрь [пер­сид­ской] стра­ны на соеди­не­ние со ски­фа­ми. Клео­мен же, как гово­рят, когда ски­фы при­бы­ли [в Спар­ту] для пере­го­во­ров, слиш­ком часто общал­ся со ски­фа­ми; обща­ясь же с ними боль­ше, чем подо­ба­ло, он научил­ся у них пить нераз­бав­лен­ное вино. От это­го-то, как дума­ют, спар­тан­ский царь и впал в безу­мие. С тех пор спар­тан­цы, когда хотят выпить хмель­но­го вина, гово­рят: «Нали­вай по-скиф­ски». Так рас­ска­зы­ва­ют спар­тан­цы о Клео­мене. Я же думаю, что этим [безу­ми­ем] он иску­пил свой посту­пок с Дема­ра­том.

85. Меж­ду тем эгин­цы, узнав о кон­чине Клео­ме­на, отпра­ви­ли вест­ни­ков в Спар­ту при­не­сти жало­бу на Лев­ти­хида по делу о залож­ни­ках, содер­жав­ших­ся в Афи­нах. Лакеде­мо­няне же тогда назна­чи­ли суд. Суд поста­но­вил, что Лев­ти­хид при­чи­нил эгин­цам вели­кую неспра­вед­ли­вость и за это его сле­ду­ет выдать им на Эги­ну вме­сто залож­ни­ков, задер­жан­ных в Афи­нах. Когда эгин­цы соби­ра­лись уже уве­сти Лев­ти­хида, то Феа­сид, сын Леопре­пея, ува­жае­мый в Спар­те чело­век, ска­зал им: «Что вы заду­ма­ли делать, эгин­цы? Спар­тан­ско­го царя уве­сти, кото­ро­го вам выда­ли его сограж­дане? Если ныне спар­тан­цы в сво­ем гне­ве даже и вынес­ли такое реше­ние, то бере­ги­тесь, как бы потом, если вы это сде­ла­е­те, они не погу­би­ли вашу стра­ну». Выслу­шав эти сло­ва, эгин­цы отка­за­лись от сво­его наме­ре­ния уве­сти с собой царя. Одна­ко они дого­во­ри­лись, что Лев­ти­хид отпра­вит­ся в Афи­ны и вернет им залож­ни­ков.

86. Лев­ти­хид при­был в Афи­ны и потре­бо­вал выда­чи залож­ни­ков. Афи­няне же, не желая выда­вать их, выстав­ля­ли [раз­ные] отго­вор­ки. Так, они гово­ри­ли, что залож­ни­ков им пере­да­ли оба царя и они теперь не могут их выдать одно­му царю без согла­сия дру­го­го. Когда же афи­няне [реши­тель­но] отка­за­лись, Лев­ти­хид ска­зал им вот что: «Афи­няне! Посту­пай­те, как хоти­те. Но если вы отда­ди­те залож­ни­ков, посту­пи­те спра­вед­ли­во. Если же не отда­ди­те, совер­ши­те неспра­вед­ли­вость. Я хочу рас­ска­зать вам, что про­изо­шло одна­жды в Спар­те с остав­лен­ным на хра­не­ние доб­ром. У нас, спар­тан­цев, есть пре­да­ние, что за три поко­ле­ния до наше­го вре­ме­ни жил в Лакеде­моне некий чело­век, по име­ни Главк, сын Эпи­кида. Он был во всех отно­ше­ни­ях выдаю­щим­ся чело­ве­ком в Лакеде­моне, и в осо­бен­но­сти слыл самым чест­ным чело­ве­ком сре­ди тогдаш­них лакеде­мо­нян. Одна­жды слу­чи­лось с ним вот что. При­был в Спар­ту один миле­тя­нин, посе­тил Глав­ка и сде­лал ему такое пред­ло­же­ние: “Я — миле­тя­нин и при­шел к тебе, Главк, желая вос­поль­зо­вать­ся тво­ей чест­но­стью. Ведь по всей Элла­де и даже в Ионии идет о ней гром­кая сла­ва. Я поду­мал, как все-таки жизнь в Ионии с дав­них пор сопря­же­на с опас­но­стя­ми⁷⁶ и сколь проч­но поло­же­ние у вас в Пело­пон­не­се. Ведь у нас, в Ионии, нико­гда бога­тый не может рас­счи­ты­вать на сохран­ность сво­их денег. И вот, пораз­мыс­лив так, я решил поло­ви­ну все­го мое­го состо­я­ния пре­вра­тить в день­ги и отдать тебе на хра­не­ние, так как уве­рен, что в тво­их-то руках они будут в сохран­но­сти. Итак, возь­ми мои день­ги, а эти [опо­зна­ва­тель­ные] таб­лич­ки⁷⁷ сохра­ни. Кто, предъ­явив их, потре­бу­ет день­ги, тому и отдай”. Так ска­зал чуже­зе­мец из Миле­та, а Главк при­нял сдан­ные ему на ука­зан­ных усло­ви­ях день­ги. Про­шло мно­го вре­ме­ни, и тогда при­бы­ли в Спар­ту сыно­вья того чело­ве­ка, вве­рив­ше­го день­ги Глав­ку. Они яви­лись к Глав­ку и, пока­зав [опо­зна­ва­тель­ные] таб­лич­ки, потре­бо­ва­ли воз­вра­ще­ния денег. А тот отка­зал им, отве­тив вот что: “Я не знаю об этом деле и не могу при­пом­нить ниче­го из того, о чем вы гово­ри­те. Одна­ко если вспом­ню, то желаю посту­пить по спра­вед­ли­во­сти. Ведь если я [дей­ст­ви­тель­но] полу­чил день­ги, то дол­жен чест­но их вер­нуть. Если же я вовсе их не полу­чал, то поступ­лю по эллин­ским зако­нам. Четы­ре меся­ца даю вам сро­ку от сего­дняш­не­го дня, чтобы дока­зать ваши тре­бо­ва­ния”. Печаль­но воз­вра­ти­лись миле­тяне домой, думая, что лиши­лись уже сво­их денег. А Главк отпра­вил­ся в Дель­фы вопро­сить ора­кул. Когда же он вопро­сил ора­кул, дол­жен ли он при­сво­ить день­ги лож­ной клят­вой, то Пифия гроз­но изрек­ла ему в ответ такие сло­ва:

Сын Эпи­кида, о Главк: сей­час тебе боль­ше коры­сти Клят­вою верх одер­жать, веро­лом­ной, и день­ги при­сво­ить. Ну же, кля­нись, ибо смерть ожи­да­ет и вер­но­го клят­ве. Впро­чем, у клят­вы есть сын, хотя безы­мян­ный, без­ру­кий, Он и без­но­гий, но быст­ро настигнет тебя, покуда не вырвет С кор­нем весь дом твой и род не погу­бит, А доб­ро­клят­вен­ный муж и потом­ство78 оста­вит бла­гое.

Услы­шав этот ора­кул, Главк попро­сил у бога про­ще­ния за свой вопрос. Пифия же отве­ти­ла, что испы­ты­вать боже­ство и при­но­сить лож­ную клят­ву — одно и то же. Тогда Главк послал за чуже­зем­ца­ми-миле­тя­на­ми и отдал им день­ги. А я, афи­няне, хочу теперь объ­яс­нить, чего ради я рас­ска­зал эту повесть. Не оста­лось теперь ни Глав­ко­ва потом­ства, ни дома, кото­рый носил его имя в Спар­те: с кор­нем вырван его род. Поэто­му вся­ко­му, у кого тре­бу­ют воз­вра­ще­ния закла­да, сле­ду­ет думать толь­ко о том, чтобы вер­нуть его соб­ст­вен­ни­кам». Так гово­рил Лев­ти­хид. А афи­няне и тогда не вня­ли его сло­вам, и царю при­шлось воз­вра­тить­ся домой [ни с чем].

87. Эгин­цы же, не иску­пив еще сво­их преж­них обид, кото­рые они дерз­ко в уго­ду фиван­цам нанес­ли афи­ня­нам, сде­ла­ли вот что. В гне­ве на афи­нян и почи­тая себя оби­жен­ны­ми, эгин­цы ста­ли гото­вить­ся к мще­нию. Во вре­мя празд­не­ства, справ­ля­е­мо­го афи­ня­на­ми каж­дые пять лет у Суния⁷⁹, они под­сте­рег­ли и захва­ти­ли свя­щен­ный корабль со знат­ны­ми афи­ня­на­ми. Захва­тив корабль, эгин­цы бро­си­ли затем плен­ни­ков в око­вы.

88. Тогда афи­няне реши­ли немед­лен­но все­ми доступ­ны­ми сред­ства­ми нака­зать эгин­цев. Жил тогда на Эгине почтен­ный чело­век по име­ни Нико­дром, сын Кне­фа. Он зата­ил зло­бу на эгин­цев за свое преж­нее изгна­ние с ост­ро­ва. Про­слы­шав, что афи­няне гото­вы напасть на Эги­ну, Нико­дром заду­мал пре­дать афи­ня­нам свой род­ной город. Он назна­чил уже срок вос­ста­ния и день, когда афи­няне долж­ны прий­ти на помощь.

89. После это­го в опре­де­лен­ный день Нико­дром овла­дел так назы­вае­мым ста­рым горо­дом. Афи­няне же не яви­лись вовре­мя, так как у них не было доста­точ­но кораб­лей, чтобы сра­зить­ся с эгин­ским фло­том. Пока афи­няне упра­ши­ва­ли корин­фян дать им кораб­ли, все пред­при­я­тие рух­ну­ло. Корин­фяне, кото­рые были тогда в боль­шой друж­бе с афи­ня­на­ми, дали, прав­да, им 20 кораб­лей (про­дав по 5 драхм каж­дый, так как дарить по зако­ну запре­ща­лось). С эти­ми кораб­ля­ми, при­ба­вив к ним еще сво­их (все­го 70 кораб­лей) и поса­див на них эки­паж, афи­няне отплы­ли на Эги­ну, но запозда­ли на один день.

90. Так как афи­няне не яви­лись в назна­чен­ное вре­мя, то Нико­дро­му при­шлось сесть на корабль и бежать с Эги­ны. За ним после­до­ва­ли и дру­гие эгин­цы. Афи­няне посе­ли­ли их на Сунии, откуда эти люди устра­и­ва­ли раз­бой­ни­чьи набе­ги на ост­ров. Впро­чем, это про­ис­хо­ди­ло уже позд­нее.

91. Бога­тые⁸⁰ эгин­цы одо­ле­ли тогда [про­стой] народ, вос­став­ший вме­сте с Нико­дро­мом, и пове­ли затем захва­чен­ных в плен повстан­цев на казнь. С тех пор они навлек­ли на себя про­кля­тие, кото­рое не смог­ли уже иску­пить жерт­ва­ми, несмот­ря на все ста­ра­ния. И толь­ко после изгна­ния [бога­чей] с ост­ро­ва боги­ня вновь ста­ла мило­сти­вой к ним. Ведь тогда они захва­ти­ли в плен живы­ми 700 чело­век из наро­да и пре­да­ли каз­ни. Одно­му из плен­ни­ков уда­лось вырвать­ся из оков и бежать к пор­ти­ку свя­ти­ли­ща Демет­ры Фесмо­фо­ры. Ухва­тив­шись за двер­ное коль­цо, он креп­ко дер­жал­ся. Пре­сле­до­ва­те­ли, несмот­ря на все уси­лия, не мог­ли отта­щить его. Тогда они отру­би­ли руки несчаст­но­му и уве­ли на казнь. А руки его, слов­но при­рос­шие к двер­но­му коль­цу, про­дол­жа­ли висеть⁸¹.

92. Вот как сви­реп­ст­во­ва­ли эгин­цы про­тив сво­их же сограж­дан! По при­бы­тии афи­нян на 70 кораб­лях про­изо­шло мор­ское сра­же­ние. Эгин­цы были раз­би­ты и, как и преж­де, [сно­ва] обра­ти­лись за помо­щью к аргос­цам. На этот раз аргос­цы, одна­ко, отве­ти­ли отка­зом: они обиде­лись на эгин­цев за то, что эгин­ские кораб­ли, конеч­но вынуж­ден­ные Клео­ме­ном, напра­ви­лись в Арго­лиду и выса­ди­ли там лакеде­мон­ское вой­ско. При этом втор­же­нии выса­ди­ли вой­ско так­же и сики­он­ские кораб­ли. Аргос­цы нало­жи­ли за это на Эги­ну и Сики­он 1000 талан­тов штра­фа — по 500 талан­тов на каж­дый город⁸². Сики­он­цы при­зна­ли свою вину и согла­си­лись иску­пить ее, упла­тив 100 талан­тов. Эгин­цы же не толь­ко отверг­ли винов­ность, но дер­жа­лись даже слиш­ком занос­чи­во. Поэто­му-то теперь ни один арго­сец не при­шел на помощь эгин­цам от име­ни государ­ства. Все же око­ло 1000 доб­ро­воль­цев под пред­во­ди­тель­ст­вом Еври­ба­та, искус­но­го бор­ца в пяти­бо­рье⁸³, при­бы­ло [на ост­ров]. Боль­шин­ство этих доб­ро­воль­цев не вер­ну­лось домой: их пере­би­ли афи­няне на Эгине. Сам же их пред­во­ди­тель Еври­бат одо­лел в еди­но­бор­стве тро­их про­тив­ни­ков и был убит чет­вер­тым — Софа­ном из Деке­леи.

93. Эгин­цы же со сво­и­ми кораб­ля­ми напа­ли на афин­ские кораб­ли, сто­яв­шие в бес­по­ряд­ке, и нанес­ли им пора­же­ние. Четы­ре афин­ских кораб­ля с эки­па­жем попа­ли в руки непри­я­те­лей.

94. Так-то афи­няне нача­ли вой­ну с эгин­ца­ми. Меж­ду тем пер­сид­ский царь стал при­во­дить в испол­не­ние свои замыс­лы. Ведь слу­га посто­ян­но напо­ми­нал царю не забы­вать об афи­ня­нах, а Писи­стра­ти­ды не пере­ста­ва­ли кле­ве­тать на афи­нян и воз­буж­дать про­тив них Дария. Вме­сте с тем Дарий наме­ре­вал­ся под пред­ло­гом похо­да на афи­нян под­чи­нить и дру­гих элли­нов, кото­рые не дали ему зем­ли и воды. За неуда­чу в похо­де царь отстра­нил Мар­до­ния от долж­но­сти. На его место он назна­чил двух новых вое­на­чаль­ни­ков, имен­но мидя­ни­на Дати­са и Арта­фре­на, сына Арта­фре­на, сво­его пле­мян­ни­ка, и затем отпра­вил их про­тив Эре­трии и Афин. Послал же их царь с при­ка­за­ни­ем обра­тить в раб­ство жите­лей Афин и Эре­трии и при­ве­сти пред его цар­ские очи.

95. Эти назна­чен­ные вновь вое­на­чаль­ни­ки во гла­ве мно­го­чис­лен­но­го и пре­крас­но сна­ря­жен­но­го вой­ска при­бы­ли на Алей­скую рав­ни­ну в Кили­кии. Пока они сто­я­ли там ста­ном, подо­шел и весь флот (каж­дый при­мор­ский город был обя­зан выстав­лять кораб­ли). При­бы­ли так­же и гру­зо­вые суда для пере­воз­ки лоша­дей (эти суда Дарий велел постро­ить в про­шлом году сво­им дан­ни­кам). Погру­зив лоша­дей на эти суда и поса­див пехо­тин­цев на кораб­ли, пер­сы отплы­ли на 600 три­е­рах в Ионию. Оттуда, одна­ко, они взя­ли курс не пря­мо вдоль бере­гов Гел­лес­пон­та и Фра­кии, но из Само­са поплы­ли мимо Ика­ра от ост­ро­ва к ост­ро­ву. Как мне кажет­ся, они преж­де все­го стра­ши­лись объ­езда вокруг Афо­на, где в про­шлом году им при­шлось испы­тать вели­кое бед­ст­вие. Кро­ме того, и Нак­сос, все еще не захва­чен­ный⁸⁴, вынуж­дал их дер­жать­ся это­го кур­са.

96. Из Ика­рий­ско­го моря пер­сы подо­шли к Нак­со­су (на этот ост­ров они преж­де все­го реши­ли напасть). Нак­сос­цы же, пом­ня преж­нюю оса­ду, не ста­ли ждать напа­де­ния и бежа­ли в горы. Пер­сы же обра­ти­ли в раб­ство попав­ших­ся в их руки жите­лей и сожгли свя­ти­ли­ще и город. Затем они отплы­ли к дру­гим ост­ро­вам.

97. Тем вре­ме­нем делос­цы, так же как нак­сос­цы, поки­нув свой ост­ров, поспеш­но бежа­ли на Тенос. Когда пер­сид­ский флот появил­ся [у ост­ро­ва], Датис, плыв­ший впе­ре­ди, при­ка­зал кораб­лям не бро­сать яко­рей воз­ле ост­ро­ва, но по дру­гую сто­ро­ну, у Ренеи. Сам же Датис, узнав, где нахо­дят­ся делос­цы, велел через гла­ша­тая ска­зать им сле­дую­щее: «Жите­ли свя­щен­но­го ост­ро­ва! Зачем вы убе­га­е­те, подо­зре­вая меня в недо­стой­ных замыс­лах. Ведь я и сам настоль­ко бла­го­ра­зу­мен, да и царь при­ка­зал мне: отнюдь не разо­рять этой стра­ны, роди­ны этих двух божеств⁸⁵, и не оби­жать ее жите­лей. Так вот, воз­вра­щай­тесь в ваши дома и живи­те на ост­ро­ве». Это Датис велел сооб­щить делос­цам через гла­ша­тая. Затем, воз­ло­жив на алтарь 300 талан­тов бла­го­во­ний⁸⁶, он вос­ку­рил фими­ам.

98. После это­го жерт­во­при­но­ше­ния Датис отплыл со сво­и­ми кораб­ля­ми, на кото­рых нахо­ди­лись ионяне и эолий­цы, сна­ча­ла в Эре­трию. На Дело­се же после его отплы­тия про­изо­шло зем­ле­тря­се­ние, пер­вое и един­ст­вен­ное, как меня уве­ря­ли делос­цы, до наше­го вре­ме­ни. Быть может, этим зна­ме­ни­ем бог желал ука­зать людям на гряду­щие бед­ст­вия. Ведь за вре­мя цар­ст­во­ва­ния Дария, сына Гис­тас­па, Ксерк­са, сына Дария, и Арт­ок­серк­са, сына Ксерк­са, на про­тя­же­нии этих трех поко­ле­ний Элла­да испы­та­ла боль­ше невзгод, чем за 20 поко­ле­ний до Дария. Эти невзго­ды постиг­ли Элла­ду отча­сти по вине пер­сов, отча­сти же по вине глав­ных эллин­ских горо­дов, боров­ших­ся за пер­вен­ство⁸⁷. Поэто­му и нет ниче­го неве­ро­ят­но­го в том, что на Дело­се слу­чи­лось зем­ле­тря­се­ние, чего нико­гда рань­ше не было. Об этом было ска­за­но так­же в изре­че­нии ора­ку­ла:

Делос я поко­леб­лю, хоть неко­ле­бим он досе­ле.

На эллин­ском язы­ке име­на пер­сид­ских царей озна­ча­ют вот что: Дарий — дея­тель­ный, Ксеркс — воин, Арт­ок­серкс — вели­кий воин, и мы мог­ли бы совер­шен­но пра­виль­но этих царей так и назы­вать на нашем язы­ке⁸⁸.

99. Отплыв с Дело­са, вар­ва­ры при­ста­ва­ли к ост­ро­вам, наби­ра­ли там вой­ско и бра­ли в залож­ни­ки детей ост­ро­ви­тян. Так, плы­вя от ост­ро­ва к ост­ро­ву, они при­бы­ли к Кари­сту. Кари­стий­цы ведь не дали пер­сам залож­ни­ков и отка­зы­ва­лись вое­вать про­тив сосед­них горо­дов, имен­но про­тив Эре­трии и Афин. Поэто­му пер­сы нача­ли оса­ждать их город и опу­сто­шать их зем­лю, пока кари­стий­цы не под­чи­ни­лись.

100. Когда эре­трий­цы узна­ли, что пер­сид­ский флот плы­вет про­тив них, то обра­ти­лись за помо­щью к афи­ня­нам. Афи­няне же не отка­за­ли в под­держ­ке и посла­ли на помощь 4000 сво­их кле­ру­хов, вла­дев­ших зем­лей хал­кид­ских гип­по­ботов⁸⁹. Это реше­ние эре­трий­цев, по-види­мо­му, было вовсе нера­зум­ным: ведь они при­зва­ли на помощь афи­нян, но согла­сия меж­ду ними не было. Одни хоте­ли поки­нуть город и бежать в горы на Эвбее, а дру­гие в надеж­де на лич­ные выго­ды от пер­сов замыш­ля­ли изме­ну. Один вли­я­тель­ный эре­три­ец — Эсхин, сын Нофо­на, осве­дом­лен­ный об этих замыс­лах, сооб­щил при­быв­шим афи­ня­нам о поло­же­нии дел; он про­сил афи­нян вер­нуть­ся домой, чтобы не погиб­нуть вме­сте с ними. Афи­няне же послу­ша­лись это­го сове­та Эсхи­на.

101. Они пере­пра­ви­лись в Ороп и спас­лись. Пер­сы же при­ста­ли к бере­гу у Тамин, Херей и Эги­лии в Эре­трий­ской обла­сти⁹⁰. Овла­дев эти­ми местеч­ка­ми, пер­сы тот­час же ста­ли выса­жи­вать свою кон­ни­цу и при­гото­ви­лись к бит­ве. Эре­трий­цы же реши­ли не выхо­дить из горо­да и не всту­пать в бой. Они забо­ти­лись толь­ко о защи­те сво­его горо­да, так как в кон­це кон­цов при­ня­ли реше­ние не покидать его. Шесть дней шла жесто­кая схват­ка у стен горо­да и с обе­их сто­рон пало мно­го вои­нов. На седь­мой же день Евфорб, сын Алки­ма­ха, и Филагр, сын Кинея, — два знат­ных эре­трий­ских горо­жа­ни­на — пре­да­ли город пер­сам. Пер­сы вошли в город, раз­гра­би­ли и сожгли храм в воз­мездие за сожжен­ное свя­ти­ли­ще в Сар­дах, а жите­лей по пове­ле­нию Дария обра­ти­ли в раб­ство.

102. После под­чи­не­ния Эре­трии пер­сы про­сто­я­ли там несколь­ко дней и затем отплы­ли даль­ше к Атти­ке. Они заго­ня­ли афи­нян в тес­ни­ны, пола­гая, что те посту­пят так же, как эре­трий­цы. Наи­бо­лее удоб­ным местом для дей­ст­вий кон­ни­цы в Атти­ке был Мара­фон, к тому же нахо­див­ший­ся бли­же все­го к Эре­трии. Туда и вел их Гип­пий, сын Писи­стра­та.

103. Узнав об этом, афи­няне так­же дви­ну­лись к Мара­фо­ну. Во гла­ве их вой­ска сто­я­ло десять стра­те­гов⁹¹. Деся­тый был Миль­ти­ад. Отец его Кимон, сын Сте­са­го­ра, был изгнан из Афин Писи­стра­том, сыном Гип­по­кра­та. Во вре­мя изгна­ния ему слу­чи­лось победить в Олим­пии [в состя­за­нии] с чет­вер­кой коней. Одер­жав эту победу, Кимон полу­чил такую же награ­ду, что и его еди­но­утроб­ный брат Миль­ти­ад. На сле­дую­щий раз Кимон опять победил в Олим­пии на этих конях и поз­во­лил про­воз­гла­сить победи­те­лем Писи­стра­та. Усту­пив победу Писи­стра­ту, Кимон полу­чил по уго­во­ру воз­мож­ность вер­нуть­ся в Афи­ны. На этих же конях он и в тре­тий раз одер­жал победу в Олим­пии. Затем, когда само­го Писи­стра­та уже не было в живых, Кимон был умерщ­влен сыно­вья­ми Писи­стра­та⁹². Они при­ка­за­ли наем­ным убий­цам убить Кимо­на ночью из заса­ды вбли­зи при­та­нея. Погре­бен Кимон перед город­ски­ми ворота­ми за ули­цей под назва­ни­ем «Через Келу»⁹³. Напро­тив похо­ро­ни­ли его коней, кото­рые три­жды одер­жа­ли победу в Олим­пии. Такой подвиг совер­ши­ли ранее толь­ко кони лакон­ца Ева­г­ра, а, кро­ме них, боль­ше ничьи. Стар­ший сын Кимо­на Сте­са­гор вос­пи­ты­вал­ся тогда у сво­его дяди Миль­ти­а­да на Хер­со­не­се, а млад­ший жил у Кимо­на в Афи­нах. Он был назван Миль­ти­а­дом по име­ни осно­ва­те­ля посе­ле­ния на Хер­со­не­се Миль­ти­а­да.

104. Итак, этот-то Миль­ти­ад после воз­вра­ще­ния из Хер­со­не­са был тогда стра­те­гом афи­нян. Два­жды ему уда­лось избе­жать смер­ти: пер­вый раз фини­ки­яне пре­сле­до­ва­ли его до Имбро­са, во что бы то ни ста­ло ста­ра­ясь захва­тить и доста­вить к царю. Затем, избе­жав пре­сле­до­ва­ния фини­ки­ян, он воз­вра­тил­ся на роди­ну и чув­ст­во­вал себя уже в без­опас­но­сти. Тогда вра­ги схва­ти­ли его и пре­да­ли суду по обви­не­нию в тира­нии на Хер­со­не­се. Одна­ко Миль­ти­а­ду уда­лось оправ­дать­ся и от этих обви­не­ний, и он по народ­но­му избра­нию был назна­чен афин­ским стра­те­гом.

105. Нахо­дясь еще в похо­де, стра­те­ги преж­де все­го отпра­ви­ли в Спар­ту гла­ша­та­ем афи­ня­ни­на Фидиппида, кото­рый был ско­ро­хо­дом и сде­лал себе из это­го даже ремес­ло. Как потом рас­ска­зы­вал и уве­рял афи­нян сам Фидиппид, на горе Пар­фе­ний⁹⁴, что выше Тегеи, ему явил­ся бог Пан. Бог оклик­нул Фидиппида по име­ни и велел ска­зать афи­ня­нам, поче­му они так пре­не­бре­га­ют им, тогда как он бла­го­скло­нен к афи­ня­нам, часто преж­де им помо­гал и впредь так­же будет поле­зен. И дей­ст­ви­тель­но, афи­няне, пове­рив истин­но­сти слов Фидиппида, когда наста­ли для них вновь луч­шие вре­ме­на, воз­двиг­ли свя­ти­ли­ще Пана у подош­вы акро­по­ля⁹⁵ и с тех пор еже­год­но уми­ло­стив­ля­ют его жерт­ва­ми и устра­и­ва­ют бег с факе­ла­ми.

106. Итак, послан­ный стра­те­га­ми из Афин, этот Фидиппид (по доро­ге, как он гово­рил, ему явил­ся Пан) на вто­рой день при­был в Спар­ту. Там он пред­стал перед вла­стя­ми и ска­зал вот что: «Лакеде­мо­няне! Афи­няне про­сят вас помочь им и не допу­стить пора­бо­ще­ния вар­ва­ра­ми древ­ней­ше­го горо­да в Элла­де. Ведь Эре­трия уже несет ярмо раб­ства, и Элла­да ста­ла бед­нее одним зна­ме­ни­тым горо­дом». Так Фидиппид испол­нил дан­ное ему пору­че­ние; лакеде­мо­няне же реши­ли помочь афи­ня­нам. Тот­час же они, одна­ко, не мог­ли это­го сде­лать, не желая нару­шить закон. Это ведь был как раз девя­тый день пер­вой поло­ви­ны меся­ца, а в девя­тый день, гово­ри­ли они, нель­зя высту­пать в поход, если луна будет непол­ной⁹⁶.

107. Так вот, лакеде­мо­няне жда­ли пол­но­лу­ния, а Гип­пий, сын Писи­стра­та, тем вре­ме­нем вел вар­ва­ров к Мара­фо­ну. В минув­шую ночь Гип­пий видел такой сон. Ему при­сни­лось, буд­то он спал со сво­ей соб­ст­вен­ной мате­рью. Сон этот он истол­ко­вал так, что он вер­нет­ся в Афи­ны, отво­ю­ет себе власть и затем окон­чит свои дни в ста­ро­сти на род­ной зем­ле. Так он объ­яс­нил свое виде­ние. Тогда Гип­пий велел пере­пра­вить плен­ни­ков из Эре­трии, кото­рых он вез с собою, на ост­ров сти­рей­цев под назва­ни­ем Эги­лия; кораб­лям же при­ка­зал бро­сить якорь у Мара­фо­на, а после высад­ки рас­по­ло­жил вой­ско в бое­вом поряд­ке. Меж­ду тем на Гип­пия напа­ли чиха­ние и при­ступ каш­ля силь­нее обыч­но­го. А так как у него, как у чело­ве­ка уже ста­ро­го, бо́льшая часть зубов шата­лась, то один зуб от силь­но­го каш­ля даже выпал. Зуб упал на песок, и Гип­пию сто­и­ло боль­ших уси­лий его искать, но зуб не нахо­дил­ся. Тогда Гип­пий со вздо­хом ска­зал сво­им спут­ни­кам: «Нет! Это не наша зем­ля, и мы ее не поко­рим, ту часть ее, при­над­ле­жав­шую мне по пра­ву, взял теперь мой зуб».

108. Гип­пий пола­гал, что сон его таким обра­зом испол­нил­ся. К афи­ня­нам же у свя­щен­ной рощи Герак­ла⁹⁷ подо­шли на помощь со всем сво­им опол­че­ни­ем пла­тей­цы. Пла­тей­цы отда­лись под защи­ту афи­нян, и из-за них афи­няне уже испы­та­ли мно­го бед­ст­вий. А иска­ли защи­ты пла­тей­цы у афи­нян вот как. Сна­ча­ла они, тес­ни­мые фиван­ца­ми, обра­ти­лись за помо­щью к Клео­ме­ну, сыну Ана­к­сан­дрида, кото­рый нахо­дил­ся побли­зо­сти с лакеде­мо­ня­на­ми. Одна­ко лакеде­мо­няне отка­за­лись, отве­тив так: «Мы живем слиш­ком дале­ко, и вам наша помощь бес­по­лез­на. Ведь вас успе­ют десять раз про­дать в раб­ство, пока весть об этом дой­дет до нас. Мы сове­ту­ем вам стать под защи­ту афи­нян. Они — ваши соседи и могут вас защи­тить». Этот совет лакеде­мо­няне дали не столь­ко из рас­по­ло­же­ния к пла­тей­цам, сколь­ко желая вовлечь афи­нян в тягост­ные рас­при с бео­тий­ца­ми. Пла­тей­цы же послу­ша­лись их. И вот, когда афи­няне при­но­си­ли жерт­вы 12 богам, пла­тей­цы сели на алта­ре как умо­ля­ю­щие и отда­ли свой город под покро­ви­тель­ство афи­нян. Узнав об этом, фиван­цы пошли вой­ной на пла­тей­цев; афи­няне же высту­пи­ли на помощь пла­тей­цам. Обе сто­ро­ны уже были гото­вы к бою, одна­ко корин­фяне не допу­сти­ли кро­во­про­ли­тия: они нахо­ди­лись как раз побли­зо­сти и с согла­сия обе­их сто­рон уста­но­ви­ли погра­нич­ную линию и ула­ди­ли спор на таких усло­ви­ях. Фиван­цы долж­ны оста­вить в покое бео­тий­ские горо­да, кото­рые не жела­ют при­мкнуть к Бео­тий­ско­му сою­зу. После это­го реше­ния корин­фяне уда­ли­лись. Бео­тий­цы же напа­ли на афи­нян, когда те воз­вра­ща­лись домой, но потер­пе­ли пора­же­ние. Тогда афи­няне пере­шли гра­ни­цы, уста­нов­лен­ные корин­фя­на­ми для пла­тей­цев, и объ­яви­ли реку Асоп и Гисии гра­ни­цей Фиван­ской и Пла­тей­ской обла­стей⁹⁸. Таким обра­зом, пла­тей­цы отда­лись под защи­ту афи­нян, а теперь при­бы­ли на помощь к Мара­фо­ну.

109. Меж­ду тем мне­ния афин­ских стра­те­гов разде­ли­лись: одни выска­за­лись про­тив бит­вы с мидий­ским вой­ском, так как афи­няне были слиш­ком мало­чис­лен­ны; дру­гие же (в том чис­ле Миль­ти­ад), напро­тив, сове­то­ва­ли при­нять бой. Когда мне­ния так разо­шлись и верх ста­ло брать худ­шее пред­ло­же­ние, Миль­ти­ад обра­тил­ся к один­на­дца­то­му участ­ни­ку голо­со­ва­ния, избран­но­му афи­ня­на­ми по жре­бию поле­мар­хом⁹⁹ (афи­няне ведь издрев­ле дава­ли поле­мар­ху рав­ное пра­во голо­са со стра­те­га­ми). Поле­мар­хом же был тогда Кал­ли­мах из Афин. К нему-то и при­шел Миль­ти­ад и ска­зал вот что: «В тво­их руках, Кал­ли­мах, сде­лать афи­нян раба­ми или же, осво­бо­див их, воз­двиг­нуть себе памят­ник наве­ки, како­го не воз­дви­га­ли себе даже Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон. Ведь с тех пор как суще­ст­ву­ют Афи­ны, нико­гда еще им не гро­зи­ла столь страш­ная опас­ность, как теперь. Если афи­няне поко­рят­ся мидя­нам и сно­ва попа­дут под власть Гип­пия, то участь их реше­на. Если же наш город одо­ле­ет пер­сов, то станет самым могу­ще­ст­вен­ным из эллин­ских горо­дов. Как это воз­мож­но и поче­му имен­но реше­ние в тво­ей вла­сти, я сей­час тебе объ­яс­ню. Мы — десять стра­те­гов — разо­шлись во мне­ни­ях: одни сове­ту­ют дать бит­ву, а дру­гие — нет. Если мы теперь же не решим­ся на бит­ву, то я опа­са­юсь, что нахлынет вели­кий раздор и так потря­сет души афи­нян, что они под­чи­нят­ся мидя­нам. Если же мы сра­зим­ся с вра­гом, преж­де чем у кого-либо [из афи­нян] воз­никнет гнус­ный замы­сел [изме­нить], то мы одо­ле­ем, так как ведь суще­ст­ву­ет же боже­ст­вен­ная спра­вед­ли­вость. Все это теперь в тво­ей вла­сти и зави­сит от тебя. При­со­еди­нись к мое­му сове­ту, и твой род­ной город будет сво­бо­ден и станет самым могу­ще­ст­вен­ным горо­дом в Элла­де. А если ты ста­нешь на сто­ро­ну про­тив­ни­ков бит­вы, тогда, конеч­но, мы погиб­ли».

110. Эти­ми сло­ва­ми Миль­ти­ад при­влек Кал­ли­ма­ха на свою сто­ро­ну. Когда поле­марх при­со­еди­нил свой голос в под­держ­ку Миль­ти­а­да, то было окон­ча­тель­но реше­но дать бой вра­гу. Потом стра­те­ги, голо­со­вав­шие за бит­ву, когда при­шел их черед быть глав­но­ко­ман­дую­щи­ми, усту­пи­ли глав­ное началь­ство Миль­ти­а­ду. А тот хотя и при­нял глав­ное началь­ство, но все еще не начи­нал сра­же­ния, пока оче­редь коман­до­вать не дошла до него само­го.

111. И вот, когда при­шел по кру­гу черед коман­до­вать Миль­ти­а­ду, афи­няне выстро­и­лись в бое­вом поряд­ке для бит­вы вот как: началь­ни­ком пра­во­го кры­ла был поле­марх Кал­ли­мах (у афи­нян суще­ст­во­вал тогда еще обы­чай поле­мар­ху быть во гла­ве пра­во­го кры­ла)¹⁰⁰. За пра­вым кры­лом во гла­ве с Кал­ли­ма­хом сле­до­ва­ли [атти­че­ские] филы одна за дру­гой, как они шли по сче­ту. Послед­ни­ми выстро­и­лись на левом кры­ле пла­тей­цы. Со вре­ме­ни этой бит­вы у афи­нян вошло в обы­чай, чтобы в Пана­фи­ней­ский празд­ник, справ­ля­е­мый каж­дый пятый год, при жерт­во­при­но­ше­нии афин­ский гла­ша­тай про­из­но­сил молит­ву о даро­ва­нии благ пла­тей­цам и афи­ня­нам. В то вре­мя когда афи­няне стро­и­лись в бое­вой порядок, на Мара­фон­ском поле слу­чи­лось вот что: бое­вая линия элли­нов ока­за­лась рав­ной пер­сид­ской, но при этом центр ее состав­лял толь­ко немно­го рядов в глу­би­ну; здесь бое­вая линия была сла­бее все­го, зато на обо­их кры­льях вои­ны сто­я­ли более плот­но.

112. Окон­чив бое­вое постро­е­ние, после того как выпа­ли счаст­ли­вые пред­зна­ме­но­ва­ния, афи­няне быст­рым шагом по дан­но­му сиг­на­лу устре­ми­лись на вар­ва­ров¹⁰¹. Рас­сто­я­ние же меж­ду обо­и­ми про­тив­ни­ка­ми было не мень­ше 8 ста­дий. При виде под­хо­дя­щих быст­рым шагом вра­гов пер­сы при­гото­ви­лись отра­зить ата­ку. Поведе­ние афи­нян пер­сам каза­лось безум­ным и даже роко­вым, так как вра­гов было немно­го и при­том они устрем­ля­лись на пер­сов бегом без при­кры­тия кон­ни­цы и луч­ни­ков. Так дума­ли вар­ва­ры. Афи­няне бро­си­лись на вра­гов сомкну­ты­ми ряда­ми вру­ко­паш­ную и бились муже­ст­вен­но. Ведь они пер­вы­ми из всех элли­нов, насколь­ко мне извест­но, напа­ли на вра­гов бегом и не устра­ши­лись вида мидий­ско­го оде­я­ния и вои­нов, оде­тых по-мидий­ски. До сих пор даже ведь одно имя мидян при­во­ди­ло в страх элли­нов.

113. Бит­ва при Мара­фоне дли­лась дол­го. В цен­тре бое­вой линии, где сто­я­ли сами пер­сы и саки¹⁰², одоле­ва­ли вар­ва­ры. Здесь победи­те­ли про­рва­ли ряды афи­нян и ста­ли пре­сле­до­вать их пря­мо в глубь стра­ны. Одна­ко на обо­их кры­льях одер­жи­ва­ли верх афи­няне и пла­тей­цы. После победы афи­няне не ста­ли пре­сле­до­вать обра­тив­ших­ся в бег­ство вра­гов, но, соеди­нив оба кры­ла, сра­жа­лись с вра­га­ми, про­рвав­ши­ми центр. И здесь так­же победи­ли афи­няне. Затем они нача­ли пре­сле­до­вать и рубить бегу­щих пер­сов, пока не достиг­ли моря. Здесь они ста­ра­лись напасть на кораб­ли и под­жечь их.

114. В этой бит­ве пал доб­лест­но бив­ший­ся с вра­гом поле­марх [Кал­ли­мах], а из стра­те­гов — Сте­си­лай, сын Фра­си­ла, потом Кине­гир, сын Евфо­ри­о­на (ему отру­би­ли руку секи­рой, когда он ухва­тил­ся за изо­гну­тую часть кора­бель­ной кор­мы). Затем погиб­ло так­же мно­го дру­гих знат­ных афи­нян.

115. Семь кораб­лей захва­ти­ли таким обра­зом афи­няне. На осталь­ных же вар­ва­ры сно­ва вышли в море. Затем, захва­тив с собой остав­лен­ных на ост­ро­ве плен­ни­ков в Эре­трии, пер­сы ста­ли оги­бать Суний, стре­мясь при­быть к Афи­нам рань­ше афин­ско­го вой­ска. Афи­няне подо­зре­ва­ли, что пер­сы заду­ма­ли этот [маневр] по ковар­но­му нау­ще­нию Алк­мео­нидов: гово­ри­ли, что Алк­мео­ниды, усло­вив­шись с пер­са­ми, когда те уже были на кораб­лях, дали им сиг­нал щитом.

116. Пока пер­сы оги­ба­ли Суний¹⁰³, афи­няне со всех ног спе­ши­ли на защи­ту род­но­го горо­да и успе­ли при­быть туда рань­ше вар­ва­ров. И как они при­бы­ли от свя­ти­ли­ща Герак­ла в Мара­фоне, так теперь оста­но­ви­лись и раз­би­ли стан у дру­го­го Герак­ло­ва свя­ти­ли­ща, что в Кино­сар­ге. Вар­вар­ский же флот появил­ся и стал про­тив Фале­ра (тогда это была гавань афи­нян); затем, про­сто­яв на яко­ре в откры­том море выше Фале­ра, вар­ва­ры отплы­ли назад в Азию.

117. В этой бит­ве при Мара­фоне пало око­ло 6400 вар­ва­ров, афи­няне же поте­ря­ли 192 чело­ве­ка¹⁰⁴. Тако­вы были поте­ри обе­их сто­рон. Слу­чи­лось в этой бит­ве так­же уди­ви­тель­ное про­ис­ше­ст­вие. Один афи­ня­нин, по име­ни Эпи­зел, сын Куфа­го­ра, доб­лест­но сра­жав­ший­ся в бит­ве, лишил­ся зре­ния, не будучи пора­жен ни мечом, ни стре­лой. С это­го вре­ме­ни он ослеп и остал­ся сле­пым на всю осталь­ную жизнь. Как я слы­шал, он сам рас­ска­зы­вал об этом при­бли­зи­тель­но вот что: пред­стал ему тяже­ло воору­жен­ный воин огром­но­го роста, боро­да кото­ро­го закры­ва­ла весь щит. При­зрак этот про­шел, одна­ко, мимо него, но пора­зил сто­яв­ше­го с ним рядом вои­на. Так, гово­ри­ли мне, рас­ска­зы­вал Эпи­зел.

118. Когда Датис на пути в Азию при­был на Мико­нос, пред­ста­ло ему сно­виде­ние. Что это было за сно­виде­ние, об этом не гово­рят. А он при­ка­зал с наступ­ле­ни­ем дня обыс­кать свои кораб­ли. На одном фини­кий­ском кораб­ле была най­де­на позо­ло­чен­ная ста­туя Апол­ло­на. Датис велел узнать, откуда она похи­ще­на. Узнав, из како­го свя­ти­ли­ща ее захва­ти­ли, Датис отплыл на сво­ем кораб­ле на Делос. Там он поста­вил ста­тую в свя­ти­ли­ще, а делос­цам, кото­рые тогда уже воз­вра­ти­лись на свой ост­ров, при­ка­зал отвез­ти ее в фиван­ский Делий (город этот лежит на побе­ре­жье про­тив Хал­киды)¹⁰⁵. Затем, отдав эти при­ка­за­ния, Датис сно­ва отплыл. Делос­цы же не отвез­ли эту ста­тую на место, и толь­ко два­дцать лет спу­стя сами фиван­цы по веле­нию бога воз­вра­ти­ли ее в Делий.

119. По при­бы­тии с фло­том в Азию Датис и Арта­френ при­ве­ли плен­ных эре­трий­цев в Сусы. Царь Дарий рас­па­лил­ся на эре­трий­цев страш­ным гне­вом (еще до их пле­не­ния) за то, что они пер­вы­ми нача­ли борь­бу с пер­са­ми. Увидев теперь при­веден­ных к нему эре­трий­цев в сво­ей вла­сти, царь не при­чи­нил им ника­ко­го зла, но при­ка­зал посе­лить их в обла­сти Кис­сия в сво­ем поме­стье по име­ни Арде­рик­ка. Арде­рик­ка нахо­дит­ся в 210 ста­ди­ях от Сус и в 40 ста­ди­ях от извест­но­го коло­д­ца, откуда добы­ва­ют три раз­но­род­ных веще­ства: имен­но из это­го коло­д­ца вычер­пы­ва­ют асфальт, соль и мас­ло сле­дую­щим обра­зом¹⁰⁶. Асфальт вычер­пы­ва­ют с помо­щью коло­дез­но­го журав­ля, а вме­сто вед­ра при­цеп­ля­ют к нему пол вин­но­го бур­дю­ка. Погру­зив бур­дюк, зачер­пы­ва­ют им жид­кость и выли­ва­ют в сосуд. Затем жид­кость пере­ли­ва­ет­ся в дру­гой сосуд, где она раз­ла­га­ет­ся на три состав­ные части. Асфальт и соль тот­час же оса­жда­ют­ся. Мас­ло же […]¹⁰⁷ Пер­сы назы­ва­ют его «рада­на­ка», оно чер­но­го цве­та с непри­ят­ным запа­хом¹⁰⁸. Здесь-то и посе­лил эре­трий­цев царь Дарий. В этой мест­но­сти они живут еще и до наше­го вре­ме­ни и сохра­ни­ли род­ной язык. Тако­ва была судь­ба эре­трий­цев.

120. После пол­но­лу­ния при­бы­ло в Афи­ны 2000 лакеде­мо­нян. Они дви­га­лись так быст­ро, ста­ра­ясь прий­ти вовре­мя, что были уже на тре­тий день по выступ­ле­нии из Спар­ты на Атти­че­ской зем­ле. Несмот­ря на то что спар­тан­цы опозда­ли к сра­же­нию, они все же хоте­ли посмот­реть на пав­ших мидян. Они при­бы­ли в Мара­фон, осмот­ре­ли поле бит­вы и затем, воздав хва­лу афи­ня­нам за победу, воз­вра­ти­лись домой.

121. Меня удив­ля­ют и пред­став­ля­ют­ся совер­шен­но неве­ро­ят­ны­ми тол­ки о том, буд­то Алк­мео­ниды дей­ст­ви­тель­но всту­пи­ли тогда в согла­ше­ние с пер­са­ми и под­ня­ли даже сиг­наль­ный щит пер­сам, желая пре­дать афи­нян под иго вар­ва­ров и Гип­пия. Ведь они были таки­ми же или еще бо́льши­ми нена­вист­ни­ка­ми тира­нов, как Кал­лий, сын Фенип­па, отец Гип­по­ни­ка. Этот Кал­лий, один из всех афи­нян, осме­лил­ся после изгна­ния Писи­стра­та из Афин купить объ­яв­лен­ные через гла­ша­тая к про­да­же име­ния тира­на. И по вся­ко­му пово­ду Кал­лий про­яв­лял свою смер­тель­ную враж­ду к Писи­стра­ту¹⁰⁹.

122. Этот-то Кал­лий заслу­жи­ва­ет того, чтобы о нем часто вспо­ми­на­ли. Ведь, как было уже ска­за­но, он не толь­ко храб­ро защи­щал сво­бо­ду роди­ны, но заво­е­вал первую награ­ду в Олим­пии на бего­вой лоша­ди, а на чет­вер­ке — вто­рую. На Пифий­ских играх он уже преж­де полу­чил награ­ду и сво­ей рос­ко­шью про­сла­вил­ся по всей Элла­де. А затем, каким щед­рым отцом он стал для сво­их трех доче­рей! Когда доче­ри достиг­ли брач­но­го воз­рас­та, он рос­кош­но ода­рил их и поз­во­лил каж­дой выбрать себе сре­ди афи­нян мужа, како­го она сама хоте­ла, и тому отдал ее.

123. Такую же вели­кую нена­висть, как он, пита­ли к тира­нам и Алк­мео­ниды. Поэто­му-то я удив­ля­юсь и не могу пове­рить кле­ве­те, буд­то они под­ня­ли [пер­сам] сиг­наль­ный щит. Ведь все вре­мя прав­ле­ния тира­нов Алк­мео­ниды про­ве­ли в изгна­нии, и их ста­ра­ни­я­ми Писи­стра­ти­ды лиши­лись вла­сти. Поэто­му, я думаю, они были еще в гораздо боль­шей сте­пе­ни осво­бо­ди­те­ля­ми Афин, чем сами Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон. Ведь умерщ­вле­ние ими Гип­пар­ха толь­ко оже­сто­чи­ло остав­ших­ся в живых Писи­стра­ти­дов, но не покон­чи­ло с тира­ни­ей. Алк­мео­ниды же дей­ст­ви­тель­но осво­бо­ди­ли Афи­ны, по край­ней мере если вер­но, что они скло­ни­ли Пифию пове­леть лакеде­мо­ня­нам, как я рас­ска­зал об этом выше, осво­бо­дить Афи­ны.

124. Но, быть может, Алк­мео­ниды пре­да­ли свой род­ной город в раз­дра­же­нии на народ афин­ский? Напро­тив, в Афи­нах не было знат­нее и более ува­жае­мых людей, чем они, и пото­му даже неве­ро­ят­но, что они с такой целью мог­ли под­нять [сиг­наль­ный] щит. Щит был тогда дей­ст­ви­тель­но под­нят — это­го нель­зя отри­цать, пото­му что это прав­да. Но кто все-таки его под­нял — я не могу ниче­го боль­ше об этом ска­зать.

125. Алк­мео­ниды были в Афи­нах уже издрев­ле зна­ме­ни­ты. Со вре­мен же Алк­мео­на и Мегак­ла они достиг­ли высо­ко­го поче­та. Алк­ме­он, сын Мегак­ла, ока­зал помощь лидий­цам, при­быв­шим из Сард от Кре­за к дель­фий­ско­му ора­ку­лу, и забо­тил­ся о них¹¹⁰. Услы­шав от сво­их послов к ора­ку­лу об услу­гах Алк­мео­на, Крез про­сил его при­быть в Сар­ды. Когда Алк­ме­он при­ехал в Сар­ды¹¹¹, царь дал ему в пода­рок столь­ко золота, сколь­ко он мог сра­зу уне­сти на себе. Алк­ме­он же ухит­рил­ся еще умно­жить этот щед­рый дар. Он облек­ся в длин­ный хитон, оста­вив на нем глу­бо­кую пазу­ху. На ноги он надел самые боль­шие сапо­ги, кото­рые толь­ко мож­но было най­ти. В таком оде­я­нии Алк­ме­он вошел в сокро­вищ­ни­цу, куда его вве­ли. Бро­сив­шись там на кучу золо­то­го пес­ка, Алк­ме­он сна­ча­ла набил в сапо­ги сколь­ко вошло золота. Потом напол­нил золо­том всю пазу­ху, густо насы­пал золо­то­го пес­ку в воло­сы на голо­ве и еще набил в рот. Выхо­дя из сокро­вищ­ни­цы, Алк­ме­он еле воло­чил ноги и был похож ско­рее на какое-то дру­гое суще­ство, чем на чело­ве­ка. Рот его был полон, и вся одеж­да наби­та золо­том. При виде это­го Крез не мог удер­жать­ся от сме­ха и не толь­ко оста­вил все уне­сен­ное им золо­то, но еще и доба­вил не мень­ше. Так-то этот дом чрез­вы­чай­но раз­бо­га­тел. Алк­ме­он же этот дер­жал чет­вер­ку лоша­дей и победил в Олим­пии, полу­чив награ­ду¹¹².

126. Одним поко­ле­ни­ем поз­же Кли­сфен, тиран Сики­он­ский, настоль­ко воз­вы­сил дом Алк­мео­нидов, что он стал еще более сла­вен в Элла­де. У Кли­сфе­на, сына Ари­сто­ни­ма, вну­ка Миро­на, пра­вну­ка Андрея, была дочь по име­ни Ага­ри­ста. Дочь эту он поже­лал отдать в жены тому из элли­нов, кого он най­дет самым доб­лест­ным¹¹³. На Олим­пий­ских играх Кли­сфен одер­жал победу с чет­вер­кой коней и велел объ­явить через гла­ша­тая: кто сре­ди элли­нов счи­та­ет себя достой­ным быть зятем Кли­сфе­на, может на 60-й день или рань­ше при­быть в Сики­он (так как Кли­сфен решил отпразд­но­вать свадь­бу доче­ри в тече­ние года, начи­ная с 60-го дня). Тогда все элли­ны, кото­рые гор­ди­лись сво­и­ми пред­ка­ми и род­ным горо­дом, отпра­ви­лись сва­тать­ся в Сики­он. Для раз­вле­че­ния гостей Кли­сфен велел устро­ить кон­ское риста­ли­ще и гим­на­сти­че­ские состя­за­ния.

127. Из Ита­лии при­был Смин­ди­рид, сын Гип­по­кра­та из Сиба­ри­са¹¹⁴, чело­век, уто­пав­ший в рос­ко­ши (ведь Сиба­рис в то вре­мя достиг вер­ши­ны про­цве­та­ния). Из Сири­са при­ехал Дамас, сын Ами­ри­са, по про­зва­нию Муд­ро­го. Это были жени­хи из Ита­лии. С побе­ре­жья Ионий­ско­го зали­ва при­ехал Амфи­м­нест, сын Эпи­стро­фа из Эпидам­на. Этот чело­век при­был с побе­ре­жья Ионий­ско­го зали­ва. Из Это­лии при­ехал брат Титор­ма Малес, того Титор­ма, кото­рый был силь­ней­шим из всех элли­нов, но бежал от людей на окра­и­ну Это­лий­ской зем­ли. Из Пело­пон­не­са при­был Лео­кед, сын Фидо­на, тира­на Аргоса, того само­го Фидо­на, кото­рый ввел в Пело­пон­не­се меры и вес¹¹⁵ и был самым дер­зост­ным из всех элли­нов: он изгнал элей­ских судей на [Олим­пий­ских] играх и сам руко­во­дил олим­пий­ски­ми состя­за­ни­я­ми. Сын это­го-то чело­ве­ка и при­был [в Сики­он], а так­же Ами­ант, сын Ликур­га, арка­дец из Тра­пезун­та, аза­нец Лафан из горо­да Пея, сын Евфо­ри­о­на, того Евфо­ри­о­на, кото­рый, по аркад­ско­му ска­за­нию, при­нял в сво­ем доме Дио­с­ку­ров и с тех пор ока­зы­вал госте­при­им­ство всем стран­ни­кам. Затем — эле­ец Оно­маст, сын Агея. Эти жени­хи при­еха­ли из само­го Пело­пон­не­са, а из Афин при­был Мегакл, сын Алк­мео­на, кото­рый посе­тил Кре­за, и дру­гой жених — Гип­по­клид, сын Тисанд­ра, самый бога­тый и кра­си­вый чело­век в Афи­нах. Из Эре­трии же, кото­рая в то вре­мя про­цве­та­ла, при­ехал Лиса­ний (един­ст­вен­ный жених с Евбеи). Из Фес­са­лии при­был Диак­то­рид — один из Ско­па­дов из горо­да Кран­но­на, и Алкон из зем­ли молос­сов. Столь­ко яви­лось жени­хов.

128. Когда эти жени­хи при­бы­ли к назна­чен­но­му сро­ку, Кли­сфен сна­ча­ла спра­вил­ся у каж­до­го из них о род­ном горо­де и его роде. Затем, удер­жи­вая жени­хов у себя целый год, тиран испы­ты­вал их доб­лесть, образ мыс­лей, уро­вень обра­зо­ва­ния и харак­тер. При этом он бесе­до­вал с каж­дым отдель­но и со все­ми вме­сте. Для более моло­дых жени­хов он устра­и­вал гим­на­сти­че­ские состя­за­ния, осо­бен­но же наблюдал их [поведе­ние] на общих пирах. Во все вре­мя пре­бы­ва­ния жени­хов в Сики­оне Кли­сфен посту­пал так и при этом рос­кош­но уго­щал их. Боль­ше всех при­шлись ему по серд­цу жени­хи из Афин и сре­ди них осо­бен­но сын Тисанд­ра Гип­по­клид, кото­ро­го он ценил не толь­ко за доб­лесть, но и за искон­ное род­ство с Кип­се­лида­ми в Корин­фе.

129. Меж­ду тем насту­пил день сва­деб­но­го пир­ше­ства, и Кли­сфен дол­жен был объ­явить, кого из жени­хов он выбрал. Тогда Кли­сфен при­нес в жерт­ву 100 быков¹¹⁶ и при­гла­сил на пир жени­хов и весь Сики­он. После уго­ще­ния жени­хи нача­ли состя­зать­ся в пес­нях и откро­вен­но-шут­ли­вых рас­ска­зах. В раз­га­ре пир­ше­ства Гип­по­клид, кото­рый все­це­ло заво­е­вал вни­ма­ние осталь­ных гостей, велел флей­ти­сту сыг­рать пля­со­вой мотив. Когда тот заиг­рал, Гип­по­клид пустил­ся в пляс и пля­сал в свое удо­воль­ст­вие. Кли­сфен же смот­рел на всю эту сце­ну мрач­но и с непри­яз­нью. Затем, немно­го отдох­нув, Гип­по­клид велел вне­сти стол. Когда стол внес­ли, Гип­по­клид сна­ча­ла начал испол­нять на нем лакон­ские пля­со­вые колен­ца¹¹⁷, а затем и дру­гие — атти­че­ские. Нако­нец, упер­шись голо­вой о стол [и под­няв ноги вверх], он стал выде­лы­вать колен­ца нога­ми. Уже при пер­вом и вто­ром тан­це Кли­сфен думал хотя и с ужа­сом, что этот бес­стыд­ный пля­сун может стать его зятем, но все же еще сдер­жи­вал­ся, не желая выска­зы­вать свое неудо­воль­ст­вие. Когда же он увидел, как тот испол­ня­ет нога­ми пан­то­ми­му, то не мог уже мол­чать и вскри­чал: «О, сын Тисанд­ра, ты, пра­во, про­пля­сал свою свадь­бу!». А Гип­по­клид отве­тил ему: «Что за дело до это­го Гип­по­клиду!». Отсюда пошла извест­ная пого­вор­ка о Гип­по­клиде.

130. Кли­сфен меж­ду тем, водво­рив мол­ча­ние, обра­тил­ся к собрав­шим­ся с таки­ми сло­ва­ми: «Жени­хи моей доче­ри! Вы все мне любез­ны, и, если бы это толь­ко было воз­мож­но, я всем вам уго­дил бы, не отда­вая пред­по­чте­ния одно­му избран­ни­ку и не отвер­гая осталь­ных. Но ведь дело идет толь­ко об одной девуш­ке, и пото­му нель­зя испол­нить жела­ние всех. Тем из вас, кто полу­чит отказ, я даю по талан­ту сереб­ра за то, что он удо­сто­ил меня чести пород­нить­ся со мной, посва­тав­шись к моей доче­ри, и дол­жен был так дол­го пре­бы­вать на чуж­бине. А дочь мою Ага­ри­сту и отдаю в жены Мега­клу, сыну Алк­мео­на, по зако­нам афи­нян». Мегакл объ­явил о согла­сии обру­чить­ся с Ага­ри­стой, и тогда Кли­сфен назна­чил срок свадь­бы.

131. Вот како­во было состя­за­ние жени­хов. Таким обра­зом, сла­ва Алк­мео­нидов раз­нес­лась по всей Элла­де. От бра­ка же Мегак­ла с Ага­ри­стой родил­ся Кли­сфен, кото­рый ввел филы и уста­но­вил демо­кра­тию в Афи­нах. Назван он был по име­ни деда по мате­ри, тира­на Сики­он­ско­го. Так вот, этот Кли­сфен и Гип­по­крат были род­ны­ми сыно­вья­ми Мегак­ла. А у Гип­по­кра­та был сын — дру­гой Мегакл и дочь — дру­гая Ага­ри­ста (назван­ная по Ага­ри­сте, доче­ри Кли­сфе­на). Она вышла замуж за Ксан­тип­па, сына Ари­фро­на. Когда Ага­ри­ста ожи­да­ла ребен­ка, то име­ла виде­ние, во сне: ей пред­ста­ви­лось, что она родит льва. Несколь­ко дней спу­стя она про­из­ве­ла на свет Перик­ла¹¹⁸.

132. Хотя Миль­ти­ад и преж­де был в поче­те у афи­нян, теперь же, после пора­же­ния пер­сов при Мара­фоне, при­об­рел еще боль­ше вли­я­ния. Он потре­бо­вал у афи­нян 70 кораб­лей, вой­ско и день­ги, не ска­зав, одна­ко, на какую зем­лю соби­ра­ет­ся в поход. Миль­ти­ад объ­явил толь­ко, что афи­няне раз­бо­га­те­ют, если после­ду­ют за ним, а он, по его сло­вам, поведет их в такую зем­лю, где они лег­ко добу­дут мно­го золота. Так гово­рил Миль­ти­ад, тре­буя кораб­ли. Афи­няне же пре­льсти­лись таки­ми посу­ла­ми и дали кораб­ли Миль­ти­а­ду.

133. С этим-то фло­том Миль­ти­ад взял курс на Парос. Пово­дом для похо­да он выста­вил то, что парос­цы пер­вы­ми нача­ли вой­ну, отпра­вив свои три­е­ры вме­сте с пер­са­ми к Мара­фо­ну. Это, конеч­но, был все­го лишь пред­лог. На самом же деле он нена­видел парос­цев за то, что один паро­сец — Лиса­гор, сын Тисия, окле­ве­тал его перед пер­сом Гидар­ном. При­быв со сво­им фло­том на Парос, Миль­ти­ад стал оса­ждать парос­цев, кото­рые вынуж­де­ны были укрыть­ся за сте­на­ми горо­да. Затем через гла­ша­тая он потре­бо­вал от горо­жан 100 талан­тов и велел объ­явить, что в слу­чае отка­за он не уйдет, пока не возь­мет горо­да. Одна­ко парос­цы вовсе не соби­ра­лись давать Миль­ти­а­ду денег, но изыс­ки­ва­ли лишь сред­ства защи­ты сво­его горо­да: для это­го они в наи­бо­лее уяз­ви­мых местах по ночам дово­ди­ли сте­ну до двой­ной высоты про­тив преж­не­го.

134. До этих пор все элли­ны рас­ска­зы­ва­ют об этих собы­ти­ях оди­на­ко­во. О даль­ней­шем же сами парос­цы пере­да­ют вот что. Миль­ти­ад не знал, что пред­при­нять. И вот яви­лась к нему жен­щи­на, родом с Паро­са, по име­ни Тимо, служ­ка [при хра­ме] под­зем­ных богинь¹¹⁹. Тимо допу­сти­ли к Миль­ти­а­ду, и она дала совет: если Миль­ти­ад непре­мен­но жела­ет взять Парос, то пусть посту­пит так, как она велит. После это­го Миль­ти­ад про­брал­ся к хол­му перед горо­дом и пере­ско­чил через огра­ду хра­ма Демет­ры Фесмо­фо­ры¹²⁰, так как две­рей он открыть не мог. Затем он всту­пил в свя­ти­ли­ще, чтобы там что-то (я не знаю что) сде­лать: либо уне­сти с собой запрет­ное, либо совер­шить что-нибудь еще. Одна­ко уже у две­рей свя­ти­ли­ща Миль­ти­а­да вне­зап­но охва­тил страх, и он поспе­шил тем же путем назад и, спры­ги­вая со сте­ны, вывих­нул себе бед­ро. Дру­гие, впро­чем, утвер­жда­ют, что он повредил себе толь­ко коле­но.

135. Так-то Миль­ти­ад, почув­ст­во­вав себя пло­хо, отплыл назад без сокро­вищ для афи­нян и не заво­е­вав Паро­са: за 26 дней оса­ды он успел толь­ко опу­сто­шить ост­ров. Когда же парос­цы узна­ли, что служ­ка [при хра­ме] под­зем­ных богинь Тимо ука­за­ла путь Миль­ти­а­ду, они реши­ли нака­зать ее. После сня­тия оса­ды они отпра­ви­ли в Дель­фы послов. А посла­ли они вопро­сить ора­кул: каз­нить ли им служ­ку богинь за то, что она откры­ла вра­гам спо­соб захва­тить род­ной город и пока­за­ла Миль­ти­а­ду свя­щен­ные пред­ме­ты, кото­рые не подо­ба­ет лице­зреть ни одно­му муж­чине. Пифия же запре­ти­ла нака­зы­вать, объ­явив, что Тимо неви­нов­на и при­зрак служ­ки явил­ся и скло­нил Миль­ти­а­да на путь бед­ст­вия толь­ко пото­му, что судь­ба опре­де­ли­ла ему печаль­ную кон­чи­ну. Такой ответ дала Пифия парос­цам.

136. Афи­няне же ста­ли бра­нить Миль­ти­а­да по воз­вра­ще­нии его с Паро­са, и преж­де все­го Ксан­типп, сын Ари­фро­на. Он обви­нил Миль­ти­а­да перед наро­дом за обман афи­нян. Миль­ти­ад хотя и при­сут­ст­во­вал на суде, но сам не мог защи­щать­ся, так как бед­ро у него было пора­же­но вос­па­ле­ньем. Он лежал на ложе перед народ­ным собра­ни­ем, а дру­зья высту­па­ли в его защи­ту. Они подроб­но гово­ри­ли о Мара­фон­ской бит­ве и о взя­тии Лем­но­са: Миль­ти­ад захва­тил Лем­нос, ото­мстил пелас­гам и пере­дал ост­ров афи­ня­нам. При голо­со­ва­нии народ под­дер­жал Миль­ти­а­да, откло­нив смерт­ную казнь, но при­знал винов­ным и нало­жил пеню в 50 талан­тов¹²¹. После это­го Миль­ти­ад скон­чал­ся от гной­но­го вос­па­ле­ния бед­ра. А 50 талан­тов упла­тил его сын Кимон.

137. Лем­нос же Миль­ти­ад, сын Кимо­на, заво­е­вал вот каким обра­зом¹²². Афи­няне изгна­ли пеласгов из Атти­ки — спра­вед­ли­во ли или неспра­вед­ли­во они посту­пи­ли — это­го я не знаю, и могу лишь пере­дать, что рас­ска­зы­ва­ют дру­гие. Имен­но, Гека­тей, сын Геге­санд­ра, в сво­ей исто­рии утвер­жда­ет, что афи­няне посту­пи­ли неспра­вед­ли­во. Они ведь отда­ли свою соб­ст­вен­ную зем­лю у подош­вы Гимет­та для посе­ле­ния пелас­гам в награ­ду за то, что те неко­гда воз­ве­ли сте­ну вокруг акро­по­ля¹²³. Когда же афи­няне увиде­ли, что эта, преж­де пло­хая и ниче­го не сто­я­щая зем­ля теперь пре­крас­но возде­ла­на¹²⁴, их охва­ти­ла зависть и стрем­ле­ние вновь овла­деть этой зем­лей. Так-то афи­няне без вся­кой иной при­чи­ны изгна­ли пеласгов. Напро­тив, афи­няне утвер­жда­ют, что изгна­ли они пеласгов с пол­ным пра­вом¹²⁵. Ведь пеласги, жив­шие у подош­вы Гимет­та, оттуда при­чи­ня­ли оскорб­ле­ния афи­ня­нам. Доче­ри афи­нян посто­ян­но ходи­ли за водой к источ­ни­ку Энне­а­кру­нос (ведь в те вре­ме­на у афи­нян и про­чих элли­нов еще не было рабов). Вся­кий раз, когда девуш­ки при­хо­ди­ли за водой, пеласги с занос­чи­вым пре­не­бре­же­ни­ем оскорб­ля­ли их. Но это­го им было еще мало. В кон­це кон­цов пеласги даже были пой­ма­ны на месте пре­ступ­ле­ния, когда хоте­ли напасть на Афи­ны. А насколь­ко афи­няне выка­за­ли себя бла­го­род­нее пеласгов, вид­но из того, что афи­няне мог­ли бы пере­бить их, когда раз­об­ла­чи­ли их ковар­ные замыс­ли, но не поже­ла­ли это­го, а при­ка­за­ли поки­нуть стра­ну. Итак, изгнан­ные пеласги пере­се­ли­лись в дру­гие зем­ли, и в том чис­ле на Лем­нос¹²⁶. Таков рас­сказ Гека­тея и тако­во пре­да­ние афи­нян.

138. Жив­шие тогда на Лем­но­се пеласги хоте­ли ото­мстить афи­ня­нам. Пеласги хоро­шо зна­ли, когда афи­няне справ­ля­ют празд­не­ства, и, сна­рядив 50-весель­ные суда, устро­и­ли заса­ду афин­ским жен­щи­нам во вре­мя празд­не­ства Арте­ми­ды в Брав­роне. Похи­тив отсюда мно­го жен­щин, они отплы­ли с ними на Лем­нос и там сде­ла­ли их сво­и­ми налож­ни­ца­ми. Когда у этих жен­щин роди­лось мно­го детей, они ста­ли учить мла­ден­цев атти­че­ско­му язы­ку и обы­ча­ям. Дети их не жела­ли даже общать­ся с детьми пеласгий­ских жен­щин, и если маль­чик-пеласг бил кого-нибудь из них, то все осталь­ные сбе­га­лись на помощь и отста­и­ва­ли сво­их. Кро­ме того, они счи­та­ли даже, что име­ют пра­во на власть над детьми пеласгов и дале­ко пре­вос­хо­ди­ли их силой. Узнав об этом, пеласги ста­ли дер­жать совет. На сове­те пеласги с тре­во­гой спра­ши­ва­ли себя, что же в таком слу­чае ста­нут делать эти маль­чи­ки, когда воз­му­жа­ют, если уж теперь они реши­лись защи­щать друг дру­га про­тив детей закон­ных жен и пыта­ют­ся заста­вить их под­чи­нять­ся. Поэто­му пеласги реши­ли умерт­вить сыно­вей атти­че­ских жен­щин. Так они и сде­ла­ли, а вме­сте с детьми умерт­ви­ли и мате­рей их. За это-то пре­ступ­ле­ние и за [дру­гие], совер­шен­ные преж­де жен­щи­на­ми, убив­ши­ми сво­их мужей, спут­ни­ков Фоан­та, все такие ужас­ные зло­де­я­ния в Элла­де назы­ва­ют лем­нос­ски­ми.

139. После уби­е­ния пелас­га­ми сво­их детей и жен зем­ля их вовсе пере­ста­ла пло­до­но­сить. Их жен­щи­ны не были так пло­до­ви­ты, как рань­ше. А так­же и скот. Голод и без­дет­ность заста­ви­ли их, нако­нец, отпра­вить послов в Дель­фы и про­сить об избав­ле­нии от этих бед. Пифия же пове­ле­ла им дать удо­вле­тво­ре­ние афи­ня­нам, какое те сами им при­судят. Тогда пеласги при­бы­ли в Афи­ны и объ­яви­ли, что жела­ют дать удо­вле­тво­ре­ние за при­чи­нен­ные обиды. Афи­няне же при­гото­ви­ли в при­та­нее самое кра­си­вое ложе, какое у них было, и рядом поста­ви­ли стол, пол­ный наи­луч­ших яств. Затем они потре­бо­ва­ли от пеласгов отдать им свою зем­лю в таком же пре­крас­ном состо­я­нии. На это пеласги отве­ти­ли: «Когда корабль при север­ном вет­ре совер­шит за один день путь из вашей стра­ны в нашу, тогда и мы отда­дим вам свою зем­лю». Они зна­ли, что это невоз­мож­но, так как Атти­ка лежит гораздо южнее Лем­но­са. Вот что слу­чи­лось тогда.

140. А мно­го лет спу­стя, когда афи­няне вла­де­ли уже Хер­со­не­сом на Гел­лес­пон­те¹²⁷, Миль­ти­ад, сын Кимо­на, во вре­мя эте­сий­ских вет­ров, когда они дуют бес­пре­рыв­но, при­был на кораб­ле из Эле­ун­та на Хер­со­не­се на Лем­нос и при­ка­зал пелас­гам поки­нуть ост­ров¹²⁸. При этом он напом­нил им изре­че­ние ора­ку­ла, кото­рое, как они дума­ли, нико­гда не сбудет­ся. Гефе­сти­ей­цы под­чи­ни­лись, а мири­ней­цы не хоте­ли допу­стить, чтобы Хер­со­нес при­над­ле­жал Атти­ке. Афи­няне оса­жда­ли их город, пока они не сда­лись. Так-то афи­няне во гла­ве с Миль­ти­а­дом овла­де­ли Лем­но­сом.