История

Книга VII

Полигимния

1. Когда весть о Мара­фон­ской бит­ве при­шла к царю Дарию, сыну Гис­тас­па, то царь еще силь­нее рас­па­лил­ся гне­вом на афи­нян, хотя и рань­ше питал про­тив них страш­ную зло­бу за напа­де­ние на Сар­ды. Он пове­лел уско­рить при­готов­ле­ния к похо­ду на Элла­ду¹. Тот­час же царь стал рас­сы­лать гон­цов по горо­дам с при­ка­за­ни­ем сна­ря­жать вой­ско. На этот раз каж­дый город дол­жен был выста­вить еще боль­ше вой­ска, воен­ных кораб­лей, коней, про­до­воль­ст­вия и гру­зо­вых судов, чем рань­ше. После того как вышло это пове­ле­ние, вся Азия при­шла на три года в дви­же­ние, при­чем соби­ра­ли и сна­ря­жа­ли всех самых доб­лест­ных мужей в поход на Элла­ду. Меж­ду тем на чет­вер­тый год под­ня­ли вос­ста­ние про­тив пер­сов поко­рен­ные Кам­би­сом егип­тяне². Тогда Дарий стал еще более уси­лен­но гото­вить­ся в поход про­тив тех и дру­гих.

2. Во вре­мя этих сбо­ров Дария в поход на Еги­пет и Афи­ны сре­ди его сыно­вей нача­лась вели­кая рас­пря из-за цар­ско­го сана, так как, по пер­сид­ско­му обы­чаю, перед похо­дом Дарий дол­жен был назна­чить дру­го­го царя. У Дария еще до вступ­ле­ния на пре­стол было трое сыно­вей от пер­вой супру­ги, доче­ри Гобрия, а после воца­ре­ния — еще чет­ве­ро от Атос­сы, доче­ри Кира. Из преж­них сыно­вей стар­шим был Артоба­зан, а из родив­ших­ся после — Ксеркс. Как сыно­вья раз­ных мате­рей, те и дру­гие при­тя­за­ли на власть. Так, Артоба­зан [утвер­ждал], что он — стар­ший в роде и что у всех наро­дов власть, по обы­чаю, при­над­ле­жит стар­ше­му. Ксеркс же осно­вы­вал свои при­тя­за­ния на том, что он — сын Атос­сы, доче­ри Кира, а Кир — осво­бо­ди­тель пер­сов³.

3. Дарий еще не успел раз­ре­шить этот спор, когда в Сусы как раз при­был Дема­рат, сын Ари­сто­на. Лишен­ный цар­ской вла­сти в Спар­те, он доб­ро­воль­но уда­лил­ся в изгна­ние из Лакеде­мо­на. Этот-то чело­век, услы­шав о ссо­ре сыно­вей Дария, при­шел, как гла­сит мол­ва, к Ксерк­су с сове­том: [в спо­ре в Артоба­за­ном], кро­ме при­веден­ных дово­дов, Ксеркс дол­жен опи­рать­ся на то, что родил­ся после воца­ре­ния Дария, когда тот был уже вла­ды­кой пер­сов. Артоба­зан же — когда Дарий еще не был царем. Поэто­му неле­по и неспра­вед­ли­во, чтобы кто-либо дру­гой, кро­ме Ксерк­са, обла­дал цар­ским саном. В Спар­те, по край­ней мере, гово­рил Дема­рат, так­же в обы­чае, если при сыно­вьях, родив­ших­ся до воца­ре­ния отца, у царя по вступ­ле­нии на пре­стол рож­да­ет­ся еще сын, то этот поз­же рож­ден­ный ста­но­вит­ся наслед­ни­ком пре­сто­ла. Ксеркс при­нял совет Дема­ра­та, и Дарий, при­знав совет пра­виль­ным, отдал пре­стол Ксерк­су. Я думаю, впро­чем, что Ксеркс, пожа­луй, воца­рил­ся бы и без это­го сове­та, пото­му что Атос­са была все­мо­гу­ща⁴.

4. Итак, поста­вив царем Ксерк­са, Дарий стал соби­рать­ся в поход. Но вот слу­чи­лось так, что спу­стя год после вос­ста­ния в Егип­те Дарий во вре­мя сбо­ров к похо­ду скон­чал­ся⁵ (он все­го цар­ст­во­вал 36 лет) и ему так и не уда­лось пока­рать вос­став­ших егип­тян и афи­нян.

5. Так-то вот после кон­чи­ны Дария наслед­ни­ком стал его сын Ксеркс. Одна­ко Ксеркс вна­ча­ле вовсе не желал идти в поход на Элла­ду; он сна­ря­жал толь­ко вой­ско про­тив Егип­та. Был при дво­ре Ксерк­са чело­век, весь­ма ува­жае­мый сре­ди пер­сов, — Мар­до­ний, сын Гобрия (он при­хо­дил­ся двою­род­ным бра­том Ксерк­су и был сыном сест­ры Дария). Этот-то Мар­до­ний обра­тил­ся к царю с таким пред­ло­же­ни­ем: «Вла­ды­ка! Неспра­вед­ли­во остав­лять афи­нян без нака­за­ния за мно­го зол, кото­рые они при­чи­ни­ли пер­сам. Ныне же ты можешь выпол­нить свой замы­сел. Пода­вив мятеж высо­ко­мер­но­го Егип­та, иди в поход на Афи­ны. Тогда ты стя­жа­ешь себе доб­рую сла­ву сре­ди людей, и в буду­щем любой враг осте­ре­жет­ся напа­дать на твою зем­лю». Эти сло­ва Мар­до­ния взы­ва­ли к отмще­нию. Потом он доба­вил к это­му еще вот что: «Евро­па, — ска­зал он, — стра­на заме­ча­тель­но кра­си­вая, изоби­лу­ет вся­ко­го рода пло­до­вы­ми дере­вья­ми, и исклю­чи­тель­но пло­до­род­ная, и из смерт­ных один толь­ко царь досто­ин обла­дать ею».

6. Все это Мар­до­ний гово­рил пото­му, что, будучи чело­ве­ком бес­по­кой­ным, сам желал стать сатра­пом Элла­ды. Впо­след­ст­вии Мар­до­ний добил­ся сво­ей цели и скло­нил Ксерк­са дей­ст­во­вать имен­но так. Помог­ли ему убедить Ксерк­са еще и дру­гие обсто­я­тель­ства. Сна­ча­ла из Фес­са­лии при­бы­ли от Але­ва­дов послы. Они при­гла­ша­ли царя идти на Элла­ду, заве­ряя в сво­ей пол­ной пре­дан­но­сти (эти Але­ва­ды были вла­ды­ка­ми Фес­са­лии). Затем при­бы­ли в Сусы неко­то­рые Писи­стра­ти­ды и не толь­ко повто­ри­ли пред­ло­же­ние Але­ва­дов, но и обе­ща­ли сверх того еще боль­ше. Они-то и при­вез­ли с собой афи­ня­ни­на Оно­макри­та — тол­ко­ва­те­ля ора­ку­лов, кото­рый собрал [и обна­ро­до­вал] изре­че­ния Мусея. Перед этим Писи­стра­ти­ды при­ми­ри­лись с Оно­макри­том. Ведь Гип­парх, сын Писи­стра­та, изгнал Оно­макри­та из Афин, когда Лас из Гер­ми­о­ны⁶ ули­чил его в под­дел­ке ора­ку­ла [из сбор­ни­ка] Мусея. [Этот ора­кул гла­сил], что ост­ро­ва, лежа­щие у Лем­но­са, исчез­нут в мор­ской пучине⁷. Поэто­му-то Гип­парх и изгнал Оно­макри­та, хотя преж­де был свя­зан с ним тес­ной друж­бой. Теперь же Оно­макрит отпра­вил­ся вме­сте с ними [в Сусы] и вся­кий раз, явля­ясь пред цар­ские очи, читал свои про­ри­ца­ния. При этом он про­пус­кал те изре­че­ния, кото­рые наме­ка­ли на пора­же­ние вар­ва­ров, и выби­рал лишь наи­бо­лее бла­го­при­ят­ные. Он объ­явил, что неко­гда одно­му пер­су суж­де­но соеди­нить мостом Гел­лес­понт, и пред­ска­зал поход Ксерк­са. Так Оно­макрит побуж­дал царя сво­и­ми про­ри­ца­ни­я­ми, а Писи­стра­ти­ды и Але­ва­ды сове­та­ми.

7. [Усту­пив таким дово­дам], Ксеркс решил идти в поход на Элла­ду и на вто­рой год после кон­чи­ны Дария высту­пил сна­ча­ла про­тив еги­пет­ских мятеж­ни­ков. Вос­ста­ние было подав­ле­но, и на весь Еги­пет нало­же­но еще более тяж­кое, чем при Дарии, ярмо раб­ства⁸. Пра­ви­те­лем Егип­та Ксеркс поста­вил сво­его бра­та Ахе­ме­на, сына Дария. Впо­след­ст­вии Ахе­ме­на, когда он пра­вил Егип­том, убил Инар, сын Псам­ме­ти­ха, ливи­ец⁹.

8. А Ксеркс после поко­ре­ния Егип­та решил идти в поход на Афи­ны. Царь собрал чрез­вы­чай­ное сове­ща­ние пер­сид­ских вель­мож¹⁰, чтобы выслу­шать их мне­ние и объ­явить всем свою волю. Когда все собра­лись, Ксеркс ска­зал так¹¹: «Пер­сы! Я вовсе не соби­ра­юсь вво­дить ниче­го ново­го, но буду сле­до­вать лишь ста­ро­му обы­чаю. Ведь, как я слы­шал от ста­рых людей, мы, пер­сы, нико­гда еще не жили в мире с тех пор, как вла­ды­че­ство пере­шло к нам от мидян и Кир одо­лел Астиа­га. Одна­ко это так­же — воля боже­ства, и все наши вели­кие начи­на­ния и замыс­лы скла­ды­ва­ют­ся ко бла­гу. О дея­ни­ях Кира, Кам­би­са и отца мое­го Дария и о том, какие они сде­ла­ли заво­е­ва­ния, вы сами пре­крас­но зна­е­те и рас­ска­зы­вать вам не нуж­но. Я же по вступ­ле­нии на пре­стол все­гда раз­мыш­лял, как бы мне не ума­лить цар­ско­го сана моих пред­ков и совер­шить не мень­шие, чем они, дея­ния на бла­го пер­сид­ской дер­жа­вы. И вот, думая об этом, я нахо­жу, что мы можем не толь­ко стя­жать сла­ву и заво­е­вать стра­ну, не мень­ше и даже пре­крас­нее и пло­до­род­нее нашей нынеш­ней дер­жа­вы, но и пока­рать вра­гов. Ныне я собрал вас, чтобы открыть мой замы­сел. Я наме­рен, соеди­нив мостом Гел­лес­понт, вести вой­ско через Евро­пу на Элла­ду и пока­рать афи­нян за все зло, при­чи­нен­ное ими пер­сам и мое­му роди­те­лю¹². Вы виде­ли, что и отец мой Дарий так­же сна­ря­жал­ся на вой­ну с этим наро­дом. Но его нет в живых, и ему не дано уже пока­рать винов­ных. Поэто­му в отмще­ние за него и за осталь­ных пер­сов я не сло­жу ору­жия до тех пор, пока не возь­му и не пре­дам огню Афи­ны, кото­рые нача­ли тво­рить зло мне и отцу мое­му. Сна­ча­ла они вме­сте с Ари­ста­го­ром из Миле­та, нашим рабом, при­шли в Сар­ды и пре­да­ли пла­ме­ни свя­щен­ную рощу и хра­мы¹³. Потом всем вам, веро­ят­но, извест­но, что́ они сотво­ри­ли нам, когда мы выса­ди­лись на их зем­ле под пред­во­ди­тель­ст­вом Дати­са и Арта­фре­на¹⁴. Поэто­му-то ныне я и готов к похо­ду на них, при­чем этот поход, я думаю, при­не­сет нам даль­ней­шие выго­ды. Если мы поко­рим афи­нян и их соседей, оби­таю­щих на зем­ле фри­гий­ца Пелоп­са, то сде­ла­ем пер­сид­скую дер­жа­ву сопре­дель­ной эфир­но­му цар­ству Зев­са. И не вос­си­я­ет солн­це над какой-либо дру­гой стра­ной, сопре­дель­ной с нашей, но все эти стра­ны я обра­щу с вашей помо­щью в еди­ную дер­жа­ву и прой­ду через всю Евро­пу. Ведь, как я слы­шал, дело обсто­ит так: не оста­ет­ся боль­ше ни одно­го горо­да и наро­да на све­те, кото­рый осме­лил­ся бы вос­стать про­тив нас, когда мы разде­ла­ем­ся с теми, о кото­рых я ска­зал. Так мы нало­жим и на винов­ных перед нами и на неви­нов­ных ярмо раб­ства. Вы же уго­ди­те мне, если посту­пи­те вот так: каж­дый из вас дол­жен в назна­чен­ное мною вре­мя быть на месте. А кто при­ведет луч­ше все­го сна­ря­жен­ное вой­ско¹⁵, потом полу­чит от меня дары, как пола­га­ют, самые почет­ные в нашей стране. Так вот, так и посту­пай­те. Но чтобы вы не дума­ли, что я посту­паю по сво­е­му лич­но­му усмот­ре­нию, я пред­ла­гаю этот вопрос на общее обсуж­де­ние и повеле­ваю каж­до­му желаю­ще­му выска­зать свое мне­ние». Таки­ми сло­ва­ми он кон­чил свою речь.

9. После царя взял сло­во Мар­до­ний: «Вла­ды­ка, — ска­зал он, — ты — самый доб­лест­ный из всех преж­де быв­ших и из буду­щих пер­сов. Сло­ва твои пре­крас­ны и совер­шен­но истин­ны. Осо­бен­но же [пре­крас­но] то, что ты не поз­во­лишь изде­вать­ся над нами пре­зрен­ным ионя­нам, живу­щим в Евро­пе. Дей­ст­ви­тель­но, весь­ма стран­но, если мы не пока­ра­ем элли­нов, напав­ших на нас пер­вы­ми, в то вре­мя как саков, индий­цев, эфи­о­пов, асси­рий­цев¹⁶ и мно­же­ство дру­гих наро­дов, кото­рые не при­чи­ни­ли нам, пер­сам, ника­ких обид, мы поко­ри­ли и пора­бо­ти­ли толь­ко из жела­ния пре­умно­жить и рас­ши­рить нашу дер­жа­ву. Что же нас стра­шит? Неуже­ли гро­мад­ное ско­пи­ще людей или огром­ные денеж­ные сред­ства? Ведь мы зна­ем, как они вою­ют, зна­ем сла­бость их бое­вой мощи. Их потом­ков мы уже поко­ри­ли, имен­но элли­нов в нашей части све­та, назы­вае­мых ионя­на­ми, эолий­ца­ми и дорий­ца­ми. Мне дове­лось само­му узнать этих людей, когда я пове­ле­ни­ем тво­е­го роди­те­ля высту­пил про­тив них. При этом я, дой­дя до Македо­нии, не встре­тил ника­ко­го сопро­тив­ле­ния и про­шел почти до самих Афин. Хотя элли­ны при­вык­ли вести вой­ну, но, как я слы­шал, по неве­же­ству и глу­по­сти вою­ют самым без­рас­суд­ным обра­зом. Так, объ­явив друг дру­гу вой­ну, они ищут пре­крас­ное и глад­кое поле бит­вы и там сра­жа­ют­ся. Поэто­му даже победи­те­ли воз­вра­ща­ют­ся с боль­шим уро­ном. О побеж­ден­ных я даже вооб­ще не хочу и гово­рить, пото­му что они окон­ча­тель­но уни­что­же­ны. Так как они гово­рят на одном язы­ке, то им сле­до­ва­ло бы ула­жи­вать спо­ры через гла­ша­та­ев и послов и луч­ше любы­ми дру­ги­ми спо­со­ба­ми, чем вой­на­ми. А если уж вой­на вооб­ще неиз­беж­на, то каж­дый дол­жен искать наи­ме­нее уяз­ви­мое для себя поло­же­ние и потом уже начи­нать вой­ну. Одна­ко, несмот­ря на веч­ные вой­ны, кото­рые элли­ны бес­тол­ко­во ведут друг с дру­гом, они даже и не поду­ма­ли мне ока­зать сопро­тив­ле­ние, хотя я дошел до Македо­нии. Кто же, в самом деле, дерзнет, о царь, вос­стать про­тив тебя, если ты ведешь с собою всю мощь Азии и все кораб­ли? Я убеж­ден, что элли­ны нико­гда не решат­ся на такую дер­зость. Если же про­тив ожи­да­ния я буду обма­нут и они по сво­е­му без­рас­суд­ству все же ринут­ся в бой с нами, то узна­ют, что на войне мы, пер­сы, доб­лест­нее всех. Но все же испы­та­ем все сред­ства, так как само собой ниче­го не дает­ся и обыч­но толь­ко сме­лым дер­за­ни­ем люди дости­га­ют цели».

10. Рас­хва­лив в таких сло­вах замыс­лы Ксерк­са, Мар­до­ний умолк. Осталь­ные пер­сы меж­ду тем хра­ни­ли мол­ча­ние, не осме­ли­ва­ясь воз­ра­жать про­тив выска­зан­но­го мне­ния. Толь­ко Арта­бан, сын Гис­тас­па, пола­га­ясь на свое род­ство с царем, так как он был дядей Ксерк­са, ска­зал вот что: «О царь! Не будь здесь раз­лич­ных суж­де­ний, не при­шлось бы и выби­рать наи­луч­шее из них, а лишь при­ни­мать одно-един­ст­вен­ное. Если же есть мно­го мне­ний, то и выбор воз­мо­жен. Ведь даже само по себе чистое золо­то нель­зя рас­по­знать, и толь­ко путем тре­ния на про­бир­ном камне вме­сте с дру­гим золо­том мы опре­де­ля­ем луч­шее. Я не сове­то­вал тво­е­му роди­те­лю, мое­му бра­ту, Дарию идти похо­дом на ски­фов, людей, у кото­рых вовсе нет горо­дов. А он меня не послу­шал в надеж­де поко­рить ски­фов, кото­рые все-таки были кочев­ни­ка­ми, и высту­пил в поход. Одна­ко ему при­шлось воз­вра­тить­ся назад, поте­ряв мно­го храб­рых вои­нов из сво­его вой­ска. Ты же, о царь, жела­ешь ныне идти про­тив людей, гораздо доб­лест­нее ски­фов, кото­рые, как гово­рят, оди­на­ко­во храб­ро сра­жа­ют­ся и на море, и на суше. Я дол­жен ска­зать тебе о том, что меня стра­шит в этом похо­де. По тво­им сло­вам, ты наме­рен постро­ить мост на Гел­лес­пон­те и вести вой­ско через Евро­пу в Элла­ду. Но может слу­чить­ся, что ты потер­пишь неуда­чу на суше, или на море, или в обо­их слу­ча­ях. Ведь про­тив­ни­ки, гово­рят, — храб­рый народ. Это вид­но из того, что одни афи­няне уни­что­жи­ли вторг­ше­е­ся в Атти­ку столь вели­кое вой­ско во гла­ве с Дати­сом и Арта­фре­ном. Впро­чем, вра­гам, конеч­но, не удаст­ся одер­жать верх на суше и на море. Но если они напа­дут и одер­жат победу в мор­ской бит­ве, а затем поплы­вут к Гел­лес­пон­ту и раз­ру­шат мост, тогда, о царь, твое поло­же­ние будет опас­но. Я заклю­чаю об этом не сво­им умом, но могу пред­ста­вить себе, какое несча­стье нас едва не постиг­ло, когда роди­тель твой постро­ил мост на Бос­по­ре Фра­кий­ском¹⁷ и на реке Ист­ре и пере­пра­вил­ся в Скиф­скую зем­лю. Тогда ски­фы вся­че­ски ста­ра­лись убедить ионян, кото­рым была пору­че­на охра­на моста на Ист­ре, раз­ру­шить пере­пра­ву. И если бы тогда Гисти­ей, тиран Миле­та, согла­сил­ся с мне­ни­ем про­чих тира­нов и не вос­про­ти­вил­ся, то вой­ско пер­сов погиб­ло бы. Впро­чем, даже и поду­мать страш­но, что тогда вся дер­жа­ва царя была в руках одно­го чело­ве­ка. Итак, не под­вер­гай себя такой опас­но­сти без край­ней нуж­ды, но после­дуй мое­му сове­ту. А теперь рас­пу­сти это собра­ние и затем, обду­мав еще раз наедине, сооб­щи нам твое реше­ние, кото­рое ты при­зна­ешь наи­луч­шим. Ведь пра­виль­ное реше­ние, как я счи­таю, — дело самое важ­ное. Если даже потом воз­никнет какое-либо пре­пят­ст­вие, то реше­ние все же не менее хоро­шо: его толь­ко одо­лел рок. Напро­тив, тому, кто при­нял пло­хое реше­ние, может, если судь­ба к нему бла­го­склон­на, выпасть даже неожи­дан­ное сча­стье, но, несмот­ря на это, реше­ние оста­ет­ся не менее пло­хим. Ты видишь, как перу­ны боже­ства пора­жа­ют стре­мя­щи­е­ся ввысь живые суще­ства, не поз­во­ляя им воз­вы­шать­ся в сво­ем высо­ко­ме­рии над дру­ги­ми. Малые же созда­ния вовсе не воз­буж­да­ют зави­сти боже­ства. Ты видишь, как бог мечет свои перу­ны в самые высо­кие дома и дере­вья. Ведь боже­ство все вели­кое обык­но­вен­но повер­га­ет во прах. Так же и малое вой­ско может сокру­шить вели­кое и вот каким обра­зом: завист­ли­вое боже­ство может устра­шить вои­нов или пора­зить перу­ном так, что вой­ско позор­но погибнет. Ведь не тер­пит боже­ство, чтобы кто-либо дру­гой, кро­ме него само­го, высо­ко мнил о себе. Итак, поспеш­ность все­гда ведет к неуда­чам, отче­го про­ис­хо­дит вели­кий вред для нас. Напро­тив, про­мед­ле­ние ко бла­гу, кото­рое хотя и не сра­зу про­яв­ля­ет­ся, но со вре­ме­нем убеж­да­ешь­ся в этом. Таков мой совет, о царь. Ты же, Мар­до­ний, сын Гобрия, пере­стань гово­рить пре­не­бре­жи­тель­но об элли­нах, кото­рые, конеч­но, не заслу­жи­ва­ют это­го. Ведь таки­ми кле­вет­ни­че­ски­ми реча­ми ты под­стре­ка­ешь царя к войне с элли­на­ми. Ради это­го-то ты, дума­ет­ся, при­ла­га­ешь все ста­ра­ния. Но да не будет это­го! Нет ниче­го страш­нее кле­ве­ты: ведь кле­ве­та дво­их дела­ет пре­ступ­ни­ка­ми, а третье­го — жерт­вой. Кле­вет­ник вино­вен в том, что воз­во­дит обви­не­ния за гла­за. А тот, кто ему верит, вино­вен, пото­му что судит, не разо­брав точ­но дела. Отсут­ст­ву­ю­щий же стра­да­ет от того, что один кле­ве­щет на него, а дру­гой счи­та­ет дур­ным чело­ве­ком. Но ведь если уж непре­мен­но нуж­но идти вой­ной на этот народ, то пусть царь оста­нет­ся в Пер­сид­ской зем­ле. А мы оба оста­вим наших детей в залог. Затем ты, Мар­до­ний, один высту­пай в поход, набе­ри людей по соб­ст­вен­но­му выбо­ру и вой­ско, сколь угод­но боль­шое. Если поход царя окон­чит­ся так, как ты гово­ришь, то пусть мои дети будут умерщ­вле­ны, а вме­сте с ними и сам я. Но если вый­дет, как я пред­ве­щаю, то пусть та же участь постигнет тво­их детей и тебя само­го, если ты вооб­ще вер­нешь­ся домой. Если же ты не согла­сен с этим, но все-таки поведешь вой­ско на Элла­ду, то я пред­ре­каю тебе: когда-нибудь иные люди здесь, на Пер­сид­ской зем­ле, еще услы­шат, что Мар­до­ний, вверг­нув­ший пер­сов в без­дну несча­стий, погиб, рас­тер­зан­ный пса­ми и пти­ца­ми¹⁸ где-нибудь в Афин­ской или Македон­ской зем­ле, если толь­ко еще не рань­ше по доро­ге туда. И тогда-то он пой­мет: на какой народ побуж­дал царя идти вой­ной».

11. Так гово­рил Арта­бан, а Ксеркс гнев­но воз­ра­зил ему таки­ми сло­ва­ми: «Арта­бан, ты — брат мое­го роди­те­ля! Это спа­сет тебя от заслу­жен­ной кары за твои вздор­ные речи. Но все-таки я хочу заклей­мить тебя позо­ром, так как ты — мало­душ­ный трус: ты не пой­дешь со мной в поход на Элла­ду, но оста­нешь­ся здесь с жен­щи­на­ми. А я и без тебя могу совер­шить все, что ска­зал. Пусть же я не буду сыном Дария, сына Гис­тас­па, потом­ка Арса­ма, Ари­а­рам­на, Теис­па, Кира, Кам­би­са, Теис­па, Ахе­ме­на, если не пока­раю афи­нян! Я ведь пре­крас­но знаю, что если мы сохра­ним мир, то они-то уже, навер­ное, не захотят мира, а сами пой­дут вой­ной на нас. Это мож­но понять по их дея­ни­ям. Они ведь уже пре­да­ли огню Сар­ды, совер­шив втор­же­ние в Азию. В самом деле, уже нель­зя нико­му отсту­пать. Сей­час речь идет о том, напа­дать ли нам или самим стать жерт­вой напа­де­ния: тогда или вся наша часть све­та поко­рит­ся элли­нам, или их часть попа­дет под власть пер­сов. Ведь при такой враж­де при­ми­ре­ния быть не может. Итак, по спра­вед­ли­во­сти нам сле­ду­ет опла­тить элли­нам за зло, при­чи­нен­ное нам рань­ше. Тогда-то, высту­пив в поход, я узнаю “то страш­ное”, что может при­чи­нить мне этот народ. Ведь неко­гда фри­ги­ец Пелопс, раб моих отцов, так проч­но поко­рил его, что даже по сей день и сами оби­та­те­ли, и стра­на их назы­ва­ют­ся име­нем победи­те­ля»¹⁹.

12. Так дол­го про­дол­жа­лось сове­ща­ние. А с наступ­ле­ни­ем ночи Ксеркс стал мучить­ся сло­ва­ми Арта­ба­на. Раз­мыш­ляя всю ночь, царь при­шел к выво­ду, что вовсе нера­зум­но ему идти вой­ной на Элла­ду. При­няв новое реше­ние, Ксеркс заснул. И вот ночью, как рас­ска­зы­ва­ют пер­сы, увидел он такое сно­виде­ние. Ксерк­су пока­за­лось, что перед ним пред­стал высо­ко­го роста бла­го­об­раз­ный чело­век и ска­зал: «Так ты, перс, изме­нил свое реше­ние и не жела­ешь идти вой­ной на Элла­ду, после того как при­ка­зал пер­сам соби­рать вой­ско? Нехо­ро­шо ты посту­па­ешь, меняя свои взгляды, и я не могу про­стить тебе это­го. Каким путем решил ты идти днем, того и дер­жись!».

13. После этих слов при­зрак, как пока­за­лось Ксерк­су, уле­тел. На сле­дую­щий день Ксеркс не при­дал ника­ко­го зна­че­ния сну и, вновь созвав совет тех же пер­сид­ских вель­мож, ска­зал так: «Пер­сы! Про­сти­те меня за вне­зап­ную пере­ме­ну реше­ния! Еще нет у меня зре­лой муд­ро­сти, и люди, побуж­даю­щие начать вой­ну, нико­гда не остав­ля­ют меня одно­го²⁰. Так, когда я услы­шал мне­ние Арта­ба­на, тот­час вски­пе­ла моя юно­ше­ская кровь и я неча­ян­но выска­зал стар­ше­му недо­стой­ные сло­ва. Ныне же я дол­жен при­знать­ся, что был не прав, и решил после­до­вать его сове­ту. Итак, я разду­мал идти вой­ной на Элла­ду, и вы може­те спо­кой­но оста­вать­ся дома».

14. С радо­стью услы­шав такие сло­ва, пер­сид­ские вель­мо­жи пали к ногам царя. Ночью, одна­ко, Ксерк­су во сне опять пред­стал тот же самый при­зрак и ска­зал: «Сын Дария! Так ты, кажет­ся, дей­ст­ви­тель­но отка­зал­ся от похо­да, не обра­тив вни­ма­ния на мои сло­ва, как буд­то ты услы­шал их не от власть иму­ще­го? Знай же: если ты тот­час же не высту­пишь в поход, то вый­дет вот что. Сколь быст­ро ты достиг вели­чия и могу­ще­ства, столь же ско­ро ты вновь будешь уни­жен».

15. В ужа­се от виде­ния Ксеркс вско­чил с ложа и послал вест­ни­ка к Арта­ба­ну. Когда Арта­бан явил­ся, царь ска­зал ему так: «Арта­бан! Я сра­зу посту­пил небла­го­ра­зум­но, когда наго­во­рил тебе мно­го вздо­ра за твой доб­рый совет. Потом спу­стя немно­го я все же пожа­лел об этом и понял, что нуж­но выпол­нить твой совет. Одна­ко я не могу это­го сде­лать, как бы мне ни хоте­лось. Ибо, когда я, опом­нив­шись, изме­нил свое реше­ние, мне не раз во сне являл­ся при­зрак и настой­чи­во запре­щал сле­до­вать тво­е­му сове­ту. А теперь при­зрак уда­лил­ся даже с угро­за­ми. Если бог послал мне это виде­ние и непре­мен­но жела­ет, чтобы мы пошли вой­ной на Элла­ду, то этот же при­зрак явит­ся, конеч­но, и к тебе с таким же пове­ле­ни­ем. Я думаю, что это так и будет, если ты обла­чишь­ся в мое цар­ское оде­я­ние, вос­сядешь так на пре­стол и затем воз­ля­жешь на моем ложе».

16. Так гово­рил Ксеркс. Арта­бан же сна­ча­ла отка­зал­ся пови­но­вать­ся, так как счи­тал недо­стой­ным вос­седать на цар­ском троне. Нако­нец, когда царь про­дол­жал наста­и­вать, он все же согла­сил­ся испол­нить при­ка­за­ние и ска­зал: «По-мое­му, о царь, оди­на­ко­во важ­но, как само­му зре­ло обду­мать дело, так и сле­до­вать чужо­му доб­ро­му сове­ту. Тебе же выпа­ло на долю и то и дру­гое: тебя сби­ва­ет с тол­ку обще­ние с дур­ны­ми людь­ми. Так, гово­рят, поры­вы вет­ров обру­ши­ва­ют­ся на море, самую полез­ную людям сти­хию, и не поз­во­ля­ют исполь­зо­вать его при­род­ные свой­ства, так что оно не может пока­зать свою истин­ную сущ­ность. Я был не столь­ко огор­чен тво­им рез­ким отзы­вом обо мне, но гораздо более тем, что из двух мне­ний, пред­ло­жен­ных на сове­те, ты выбрал гибель­ное тебе и пер­сам. Одно мне­ние пита­ло высо­ко­ме­рие, а дру­гое ста­ра­лось пред­от­вра­тить его и утвер­жда­ло, что нехо­ро­шо вос­пи­ты­вать чело­ве­че­ские души в нена­сыт­ном стрем­ле­нии ко все боль­ше­му могу­ще­ству. Ныне же, когда ты скло­нил­ся к более здра­во­му мне­нию и отло­жил поход на Элла­ду, как ты гово­ришь, явил­ся тебе во сне посла­нец како­го-то боже­ства и запре­тил отме­нить поход. Но эти сно­виде­ния, сын мой, исхо­дят не от богов. Ведь я гораздо стар­ше тебя и могу разъ­яс­нить тебе сно­виде­ния, како­вы они. Обыч­но ведь люди видят во сне то, о чем они дума­ют днем. Мы же в послед­ние дни толь­ко и были заня­ты этим похо­дом. Если же дело обсто­ит не так, как я думаю, но этот сон нис­по­слан богом, то ты все­це­ло прав. Пусть тогда при­зрак явит­ся и мне с тем же пред­ска­за­ни­ем, как и тебе. Ведь ему долж­но быть без­раз­лич­но пред­стать мне, буду ли я в тво­ем оде­я­нии или в моем соб­ст­вен­ном и на тво­ем ли ложе буду я отды­хать или на сво­ем, если толь­ко при­зрак вооб­ще поже­ла­ет явить­ся мне. Дей­ст­ви­тель­но, это при­зрач­ное суще­ство, пред­став­шее тебе во сне (како­во бы оно ни было), не может быть все-таки столь про­сто­душ­ным, чтобы, глядя на меня, при­нять меня за тебя, отто­го что я в тво­ем оде­я­нии. Впро­чем, надо испы­тать, быть может, при­зрак не обра­тит на меня вни­ма­ния и не удо­сто­ит явить­ся мне, все рав­но в тво­ем ли оде­я­нии я буду или в сво­ем. Так, если при­зрак явит­ся как тебе, так и мне, тогда я и сам приз­на́ю, что он нис­по­слан богом. Одна­ко, если тако­ва твоя воля и ина­че быть не может и мне при­дет­ся отой­ти ко сну на тво­ем ложе, то да будет так; и, когда я выпол­ню это твое пове­ле­ние, пусть при­зрак явит­ся мне. Но пока я все же оста­нусь при сво­ем мне­нии».

17. Так гово­рил Арта­бан и в надеж­де дока­зать, что Ксеркс гово­рит пустя­ки, испол­нил пове­ле­ние царя. Он обла­чил­ся в цар­ские одеж­ды, вос­сел на трон, и, когда после это­го ото­шел ко сну, явил­ся ему во сне тот же самый при­зрак, как и Ксерк­су. При­зрак пред­стал в изго­ло­вье Арта­ба­на и ска­зал так: «Это ты ста­ра­ешь­ся вся­че­ски отго­во­рить Ксерк­са от похо­да на Элла­ду, яко­бы желая ему бла­га? Ты не оста­нешь­ся без­на­ка­зан­ным ни в буду­щем, ни теперь за то, что тщишь­ся отвра­тить веле­ние рока. А что ждет Ксерк­са за непо­ви­но­ве­ние — это объ­яв­ле­но ему само­му».

18. Таки­ми сло­ва­ми угро­жал при­зрак Арта­ба­ну и, каза­лось, хотел выжечь ему гла­за рас­ка­лен­ным желе­зом. Гром­ко вскрик­нув, Арта­бан под­ско­чил и сел рядом с Ксерк­сом. Затем, рас­ска­зав царю сон, про­дол­жал так: «Мне, о царь, при­шлось неод­но­крат­но наблюдать нис­про­вер­же­ние вели­ких дер­жав малы­ми. Поэто­му я хотел удер­жать тебя от увле­че­ний юно­сти, зная, сколь гибель­на страсть к вели­ко­му могу­ще­ству. Я пом­ню, чем кон­чил­ся поход Кира на мас­са­ге­тов, пом­ню и поход Кам­би­са на эфи­о­пов. А сам я участ­во­вал в войне Дария со ски­фа­ми. Зная все это, я думал, что все наро­ды будут тебя про­слав­лять как счаст­ли­вей­ше­го [из смерт­ных], если ты сохра­нишь мир. Но так как мы [начи­на­ем поход], так ска­зать, по боже­ст­вен­но­му вну­ше­нию и элли­ны, види­мо, обре­че­ны боже­ст­вом на поги­бель, то и я сам теперь меняю свое мне­ние и стою за поход. Ты же объ­яви пер­сам о нис­по­слан­ном тебе откро­ве­нии боже­ства и пове­ли им выпол­нить твое пер­вое при­ка­за­ние — гото­вить­ся к похо­ду. Итак, дей­ст­вуй, раз боже­ство это­го хочет, но так, чтобы с тво­ей сто­ро­ны не было задерж­ки». Так ска­зал Арта­бан. Оба они обо­д­ри­лись виде­ни­ем, а как толь­ко насту­пил день, Ксеркс сооб­щил все пер­сид­ским вель­мо­жам. Арта­бан же, кото­рый один откры­то вся­че­ски рань­ше отго­ва­ри­вал царя от похо­да, теперь даже явно торо­пил [с при­готов­ле­ни­я­ми].

19. Во вре­мя сбо­ров к похо­ду Ксеркс имел еще одно виде­ние. Царь вопро­сил магов, и те истол­ко­ва­ли виде­ние так: оно ука­зы­ва­ет на то, что вся зем­ля и все наро­ды под­чи­нят­ся вла­сти пер­сов. Сно­виде­ние же было вот какое: Ксерк­су при­сни­лось, что он увен­чан олив­ко­вой вет­вью, а олив­ко­вые вет­ви про­стер­лись по всей зем­ле. Затем, одна­ко, венец, воз­ло­жен­ный на голо­ву царя, исчез. После того как маги так объ­яс­ни­ли сно­виде­ние, все собрав­ши­е­ся на совет пер­сид­ские вель­мо­жи тот­час же разъ­е­ха­лись по сво­им про­вин­ци­ям. При этом каж­дый, желая полу­чить обе­щан­ные награ­ды, рев­ност­но выпол­нял цар­ское пове­ле­ние. Так Ксеркс про­из­во­дил набор вой­ска, тща­тель­но обыс­ки­вая каж­дый уго­лок на [ази­ат­ском] мате­ри­ке.

20. После поко­ре­ния Егип­та пол­ных четы­ре года потре­бо­ва­лось Ксерк­су на сна­ря­же­ние и набор вой­ска. На исхо­де же пято­го²¹ года царь высту­пил в поход с огром­ны­ми пол­чи­ща­ми. Это было, без­услов­но, самое боль­шое вой­ско из извест­ных нам. С этим вой­ском не мог­ло срав­нить­ся ни вой­ско Дария [в похо­де] на ски­фов, ни скиф­ское вой­ско, когда ски­фы, пре­сле­дуя по пятам ким­ме­рий­цев, вторг­лись в Мидий­скую зем­лю и, поко­рив почти всю Пере­д­нюю Азию, там посе­ли­лись²² (из-за чего впо­след­ст­вии Дарий и высту­пил в поход ото­мстить ски­фам)²³. Точ­но так же, по ска­за­нию, [было гораздо мень­ше] и вой­ско Атридов в похо­де на Или­он, и мисий­цев, и тев­кров (они еще до Тро­ян­ской вой­ны пере­пра­ви­лись в Евро­пу по Бос­по­ру, поко­ри­ли всех фра­кий­цев, дошли до Ионий­ско­го моря и на юге — до реки Пенея)²⁴.

21. Эти и дру­гие похо­ды нель­зя срав­нить с одним этим похо­дом. Дей­ст­ви­тель­но, какой толь­ко народ не при­вел Ксеркс из Азии в Элла­ду? Раз­ве не ока­за­лось питье­вой воды слиш­ком мало для Ксерк­со­ва вой­ска всюду, кро­ме боль­ших рек? Ведь одни наро­ды долж­ны были сна­ря­жать кораб­ли, дру­гим было при­ка­за­но выста­вить пеших вои­нов, третьим — кон­ни­цу, чет­вер­тым, кро­ме вой­ска, — гру­зо­вые суда для пере­воз­ки лоша­дей, пятые долж­ны были достав­лять длин­ные суда²⁵ для мостов и, нако­нец, шестые — про­до­воль­ст­вие и гру­зо­вые суда.

22. Так как в пер­вый раз флот пер­сов понес тяже­лые поте­ри, оги­бая Афон, то уже зара­нее почти три года под­ряд велись работы с целью про­рыть Афон­ский пере­ше­ек²⁶. В Эле­ун­те, что на Хер­со­не­се, сто­я­ли на яко­ре три­е­ры²⁷. Отправ­ля­ясь оттуда, все раз­но­пле­мен­ные вой­ска под уда­ра­ми бичей долж­ны были про­ка­пы­вать [пере­ше­ек], при­чем одни вои­ны при­хо­ди­ли на сме­ну дру­гим. Пер­сы застав­ля­ли копать так­же и жите­лей Афо­на. Пер­сы Бубар, сын Мега­ба­за, и Арта­хей, сын Артея, руко­во­ди­ли работа­ми. Афон — высо­кая и заме­ча­тель­ная гора, спус­каю­ща­я­ся к морю, на ней оби­та­ют люди. Там, где гора пере­хо­дит в мате­рик, она обра­зу­ет пере­ше­ек в виде полу­ост­ро­ва око­ло 12 ста­дий в шири­ну. Пере­ше­ек этот глад­кий, толь­ко с незна­чи­тель­ны­ми хол­ма­ми, кото­рые тянут­ся от Аканф­ско­го моря до моря, что напро­тив Торо­ны²⁸. На этом пере­шей­ке, в кото­рый пере­хо­дит гора Афон, нахо­дит­ся эллин­ский город Сана. За Саной на самом Афоне лежат горо­да, кото­рые пер­сид­ский царь тогда хотел пре­вра­тить из мате­ри­ко­вых в ост­ров­ные. Горо­да эти вот какие: Дион, Оло­фикс, Акро­фо­он, Фисс и Клео­ны. Это горо­да на Афоне.

23. Копа­ли вар­ва­ры канал таким вот обра­зом: разде­лив отдель­ные участ­ки меж­ду раз­ны­ми народ­но­стя­ми, они протя­ну­ли затем пря­мую линию по кана­лу. Когда про­ко­пан­ный ров стал глу­бо­ким, то одни рабо­чие, сто­яв­шие ниже, про­дол­жа­ли копать, дру­гие же пере­да­ва­ли выка­пы­вае­мую зем­лю сто­яв­шим выше на сту­пе­нях; послед­ние при­ни­ма­ли и пере­да­ва­ли далее сле­дую­щим, пока зем­ля не попа­да­ла к сто­я­щим навер­ху. Эти же выно­си­ли и выбра­сы­ва­ли зем­лю. Всем осталь­ным народ­но­стям, кро­ме фини­ки­ян, осы­паю­щи­е­ся кру­тые стен­ки кана­ла достав­ля­ли двой­ную работу. Это про­ис­хо­ди­ло неиз­беж­но, так как и верх­нюю и ниж­нюю часть про­ко­па они дела­ли оди­на­ко­во­го раз­ме­ра. Фини­ки­яне же, напро­тив, и здесь пока­за­ли себя смет­ли­вы­ми, как, впро­чем, и в дру­гих работах. Полу­чив достав­ший­ся им по жре­бию уча­сток работы, они ста­ли копать верх­ний край кана­ла вдвое шире ниж­не­го. По мере про­дви­же­ния работы ров все сужал­ся; а когда достиг­ли дна, то шири­на рва ока­за­лась такой же, как и у осталь­ных рабо­чих. Есть там луг, где они устро­и­ли пло­щадь для собра­ний и рынок. Мно­го муки при­бы­ва­ло сюда к ним из Азии.

24. Если мое пред­по­ло­же­ние пра­виль­но, то Ксеркс велел копать канал про­сто из пусто­го тще­сла­вия²⁹. Он желал пока­зать свое могу­ще­ство и воз­двиг­нуть себе памят­ник. Хотя кораб­ли лег­ко мож­но было про­та­щить воло­ком через пере­ше­ек, царь все же пове­лел постро­ить канал такой шири­ны, что по нему одно­вре­мен­но мог­ли плыть две три­е­ры на вес­лах. Тем же самым людям, работав­шим на кана­ле, было при­ка­за­но постро­ить мост на реке Стри­моне.

25. Так-то царь воз­двиг эти соору­же­ния. Кро­ме того, он пове­лел изгото­вить кана­ты для мостов из волок­на папи­ру­са и «бело­го льна»³⁰. Эта обя­зан­ность, а так­же обя­зан­ность устра­и­вать скла­ды про­до­воль­ст­вия для вой­ска, чтобы вой­ско и вьюч­ные живот­ные не испы­ты­ва­ли голо­да в похо­де на Элла­ду, была воз­ло­же­на на фини­ки­ян и егип­тян. Разыс­кав пред­ва­ри­тель­но наи­бо­лее удоб­ные места для про­до­воль­ст­вен­ных скла­дов, Ксеркс при­ка­зал достав­лять запа­сы муки из раз­лич­ных частей Азии в раз­ные пунк­ты на гру­зо­вых судах и паро­мах. Боль­шин­ство про­до­воль­ст­вия они при­во­зи­ли в так назы­вае­мую Лев­ке Акте во Фра­кии, дру­гие — в Тиро­ди­зу у Перин­фа, третьи — в Дориск, чет­вер­тые — в Эион на Стри­моне³¹, пятые, нако­нец, — в Македо­нию.

26. Пока эти люди выпол­ня­ли уроч­ную работу, все сухо­пут­ное вой­ско во гла­ве с Ксерк­сом собра­лось и дви­ну­лось на Сар­ды из Кри­тал­лов в Кап­па­до­кии. Ведь Кри­тал­лы были назна­че­ны местом сбо­ра все­го вой­ска, кото­рое под пред­во­ди­тель­ст­вом Ксерк­са долж­но было идти по суше. Какой сатрап при­вел тогда наи­луч­ше сна­ря­жен­ное вой­ско и полу­чил за это назна­чен­ные царем дары — это­го я ска­зать не могу. Я даже не знаю, была ли у них вооб­ще речь о таком сорев­но­ва­нии. Когда пер­сы напра­ви­лись через реку Галис, то всту­пи­ли во Фри­гию и затем при­бы­ли в Келе­ны³². Там нахо­дят­ся исто­ки реки Меанд­ра и дру­гой не менее зна­чи­тель­ной реки, чем Меандр, по име­ни Катарракт, кото­рая берет нача­ло посреди самой рыноч­ной пло­ща­ди Келен и впа­да­ет в Меандр. В этом горо­де висит кожа Силе­на Мар­сия, содран­ная с него, по фри­гий­ско­му ска­за­нию, Апол­ло­ном и пове­шен­ная здесь.

27. В Келе­нах Ксерк­са уже ожи­дал Пифий, сын Ати­са, лиди­ец, кото­рый устро­ил само­му царю и все­му его вой­ску рос­кош­ный при­ем. Пифий объ­явил, что готов пре­до­ста­вить царю день­ги для вой­ны. Когда Пифий сде­лал Ксерк­су это пред­ло­же­ние, царь спро­сил пер­сов из сво­ей сви­ты, кто этот Пифий и неуже­ли он так богат, что может делать такие пред­ло­же­ния. Пер­сы отве­ча­ли: «О царь! Это тот чело­век, кото­рый под­нес в дар роди­те­лю тво­е­му Дарию зна­ме­ни­тый пла­тан и вино­град­ную лозу из чисто­го золота. Он и теперь еще самый бога­тый чело­век после тебя, о кото­ром мы зна­ем».

28. Удив­лен­ный послед­ни­ми сло­ва­ми, Ксеркс затем сам спро­сил Пифия, сколь­ко же денег есть у него. А Пифий отве­чал: «О царь! Я не хочу скры­вать и отго­ва­ри­вать­ся незна­ни­ем сво­его иму­ще­ства. Но так как я его точ­но знаю, то “прав­ди­во поведаю тебе”³³. Как толь­ко узнал я, что ты отправ­ля­ешь­ся к Эллин­ско­му морю, то решил сосчи­тать свое состо­я­ние — денеж­ное иму­ще­ство, желая дать тебе денег на вой­ну. После под­сче­та я нашел, что у меня 2000 талан­тов сереб­ра, а золота 4000000 дари­е­вых ста­те­ров без 7000. Эти день­ги я при­но­шу тебе в дар. Само­му же мне доста­точ­но средств на жизнь от моих рабов и поме­стий».

29. Так ска­зал Пифий. А Ксеркс обра­до­вал­ся его сло­вам и ска­зал: «Мой друг-лиди­ец! С тех пор как я поки­нул Пер­сию, я еще до сих пор не встре­тил ни одно­го чело­ве­ка, кто бы поже­лал ока­зать госте­при­им­ство мое­му вой­ску. И никто, пред­став пред мои очи, не объ­явил о доб­ро­воль­ном пожерт­во­ва­нии денег на вой­ну, кро­ме тебя. Ты же ока­зал мое­му вой­ску рос­кош­ный при­ем и обе­ща­ешь боль­шие сум­мы денег. За это я желаю отда­рить тебя вот таки­ми дара­ми. Я наре­каю тебя моим госте­при­им­цем³⁴ и вос­пол­ню из мое­го соб­ст­вен­но­го досто­я­ния те 7000 ста­те­ров, кото­рых не хва­та­ет у тебя в 4000000, чтобы сум­ма была пол­ной и чис­ло было круг­лым. Вла­дей же сам богат­ст­вом, кото­рое ты сам при­об­рел. Будь все­гда таким, как сей­час, и тебе не при­дет­ся нико­гда рас­ка­и­вать­ся ни теперь, ни в буду­щем».

30. Так ска­зал царь и сдер­жал свое сло­во. Затем он пошел с вой­ском даль­ше. Прой­дя фри­гий­ский город Ана­ву и озе­ро, из кото­ро­го добы­ва­ют соль, Ксеркс при­был в Колос­сы, боль­шой город Фри­гии. В этом горо­де река Лик низ­вер­га­ет­ся в рас­се­ли­ну и исче­за­ет под зем­лей. Затем при­бли­зи­тель­но через 5 ста­дий эта река сно­ва выхо­дит на поверх­ность и впа­да­ет в Меандр. Высту­пив из Колосс, вой­ско дви­ну­лось к гра­ни­цам Фри­гии и Лидии и при­бы­ло в город Кид­ра­ры, где нахо­дит­ся вры­тый в зем­лю столп, воз­двиг­ну­тый Кре­зом, с над­пи­сью, обо­зна­чаю­щей эти гра­ни­цы.

31. Из Фри­гии Ксеркс всту­пил в Лидию, где доро­га разде­ля­ет­ся. Нале­во ведет путь в Карию, а напра­во — в Сар­ды. На этом послед­нем пути неиз­беж­но при­хо­дит­ся пере­хо­дить реку Меандр и идти мимо горо­да Кал­ла­те­ба. В этом горо­де ремес­лен­ни­ки изготов­ля­ют мед из тама­ри­с­ка и пше­ни­цы³⁵. На этой доро­ге Ксеркс встре­тил пла­тан. Царь ода­рил дере­во за кра­соту золотым укра­ше­ни­ем³⁶ и пору­чил охра­ну его одно­му из «бес­смерт­ных». На сле­дую­щий день он при­был в сто­ли­цу Лидии.

32. По вступ­ле­нии же в Сар­ды Ксеркс, преж­де все­го, отпра­вил послов в Элла­ду потре­бо­вать зем­ли и воды с при­ка­за­ни­ем поза­бо­тить­ся о дру­же­ст­вен­ном при­е­ме царя. Он отпра­вил послов тре­бо­вать зем­ли во все дру­гие горо­да, кро­ме Афин и Лакеде­мо­на. Вновь же отпра­вил он послов с тре­бо­ва­ни­ем зем­ли и воды вот по какой при­чине: он твер­до наде­ял­ся, что те горо­да, кото­рые рань­ше отка­за­лись под­чи­нить­ся Дарию, теперь из стра­ха согла­сят­ся. И вот, желая точ­но убедить­ся в этом, Ксеркс и отпра­вил послов.

33. Затем Ксеркс начал гото­вить­ся к похо­ду на Абидос. Меж­ду тем мост через Гел­лес­понт из Азии в Евро­пу, соеди­няв­ший оба мате­ри­ка, был постро­ен [фини­ки­я­на­ми и егип­тя­на­ми]. На Хер­со­не­се (что на Гел­лес­пон­те) меж­ду горо­да­ми Сестом и Мади­том нахо­дит­ся ска­ли­стый выступ про­тив Абидо­са. Это то самое место, где неза­дол­го до это­го афи­няне под началь­ст­вом стра­те­га Ксан­тип­па, сына Ари­фро­на, захва­ти­ли пер­са Арта­ик­та, сатра­па Сеста, и живым рас­пя­ли на кре­сте, того само­го пер­са, кото­рый велел согнать жен­щин в свя­ти­ли­ще Про­те­си­лая в Эле­ун­те и там посту­пил с ними нече­сти­во.

34. Итак, к это­му ска­ли­сто­му высту­пу из Абидо­са людь­ми, кото­рым это было пору­че­но, были постро­е­ны два моста. Один мост воз­ве­ли фини­ки­яне с помо­щью кана­тов из «бело­го льна», а дру­гой — из папи­рус­ных кана­тов — егип­тяне. Рас­сто­я­ние меж­ду Абидо­сом и про­ти­во­по­лож­ным бере­гом — 7 ста­дий. Когда же, нако­нец, про­лив был соеди­нен мостом, то раз­ра­зив­ша­я­ся силь­ная буря снес­ла и уни­что­жи­ла всю эту построй­ку.

35. Узнав об этом, Ксеркс рас­па­лил­ся страш­ным гне­вом и пове­лел биче­вать Гел­лес­понт, нака­зав 300 уда­ров бича, и затем погру­зить в откры­тое море пару оков³⁷. Пере­да­ют еще, что царь послал так­же пала­чей заклей­мить Гел­лес­понт клей­мом. Впро­чем, вер­но лишь то, что царь велел пала­чам сечь море, при­го­ва­ри­вая при этом вар­вар­ские и нече­сти­вые сло­ва: «О ты, горь­кая вла­га Гел­лес­пон­та! Так тебя кара­ет наш вла­ды­ка за оскорб­ле­ние, кото­рое ты нанес­ла ему, хотя он тебя ничем не оскор­бил. И царь Ксеркс все-таки перей­дет тебя, жела­ешь ты это­го или нет. По заслу­гам тебе, конеч­но, ни один чело­век не станет при­но­сить жертв, как мут­ной и соле­ной реке». Так велел Ксеркс нака­зать это море, а над­зи­ра­те­лям за соору­же­ни­ем моста через Гел­лес­понт — отру­бить голо­вы.

36. И пала­чи, на кото­рых была воз­ло­же­на эта непри­ят­ная обя­зан­ность, испол­ни­ли цар­ское пове­ле­ние. Мосты же вновь сооруди­ли дру­гие зод­чие. Постро­и­ли же они таким вот обра­зом: поста­ви­ли рядом пен­те­кон­те­ры и три­е­ры; для одно­го моста в сто­ро­ну Пон­та взя­ли 360 кораб­лей, для дру­го­го — в сто­ро­ну Гел­лес­пон­та 314 кораб­лей³⁸; пер­вые поста­ви­ли попе­рек тече­ния Пон­та, а послед­ние — по тече­нию Гел­лес­пон­та, чтобы дер­жать кана­ты натя­ну­ты­ми. Затем бро­си­ли огром­ные яко­ря на одном [верх­нем] мосту на сто­роне Пон­та про­тив вет­ров, дую­щих с Пон­та, а на дру­гом мосту на сто­роне Эгей­ско­го моря — про­тив запад­ных и южных вет­ров. Меж­ду укреп­лен­ны­ми на яко­рях пен­те­кон­те­ра­ми и три­е­ра­ми они оста­ви­ли про­ме­жу­ток для про­хо­да любых мел­ких судов из Пон­та и в Понт. После это­го кана­ты туго натя­ну­ли с зем­ли при помо­щи накру­чи­ва­ния их на дере­вян­ные во́роты. Одна­ко уже боль­ше не огра­ни­чи­ва­лись кана­та­ми толь­ко одно­го рода, но на каж­дый мост свя­зы­ва­ли вме­сте по два кана­та из «бело­го льна» и по четы­ре — из волок­на папи­ру­са. Тол­щи­на и пре­крас­ная работа кана­тов [обо­их сор­тов] была оди­на­ко­ва, но «льня­ные кана­ты» были отно­си­тель­но тяже­лее и веси­ли (каж­дый локоть) более талан­та. Когда про­лив был соеди­нен мостом, брев­на рас­пи­ли­ли, выров­няв дли­ну досок по ширине пон­тон­но­го моста. Затем дос­ки уло­жи­ли в поряд­ке поверх натя­ну­тых кана­тов и там сно­ва креп­ко при­вя­за­ли их к попе­ре­ч­ным бал­кам. После это­го при­нес­ли фашин­ник, раз­ло­жи­ли в поряд­ке и засы­па­ли зем­лей. Потом утрам­бо­ва­ли зем­лю и по обе­им сто­ро­нам моста выстро­и­ли пери­ла, чтобы вьюч­ные живот­ные и кони не пуга­лись, глядя свер­ху на море.

37. Когда стро­и­тель­ство мостов и работы на Афоне были завер­ше­ны (имен­но, насы­пи у устьев кана­ла, воз­веден­ные для того, чтобы вода во вре­мя при­боя не пере­ли­ва­лась через устья про­ко­па), при­шла весть, что сам канал совер­шен­но готов. Тогда сна­ря­жен­ное к похо­ду вой­ско после зимов­ки с наступ­ле­ни­ем вес­ны дви­ну­лось из Сард к Абидо­су. Меж­ду тем как раз во вре­мя сбо­ров царя в поход солн­це, поки­нув свою оби­тель на небе, ста­ло невиди­мым, хотя небо было без­об­лач­ное и совер­шен­но ясное, и день обра­тил­ся в ночь³⁹. При виде это­го небес­но­го явле­ния Ксерк­сом овла­де­ла тре­во­га, и он вопро­сил магов, что может озна­чать это зна­ме­ние. Маги же отве­ча­ли, что боже­ство этим пред­ве­ща­ет элли­нам гибель их горо­дов, так как у элли­нов солн­це — про­воз­вест­ник гряду­ще­го, а у пер­сов — луна⁴⁰. Ксеркс же, услы­шав такое тол­ко­ва­ние, с вели­кой радо­стью про­дол­жал путь.

38. В пути подо­шел к Ксерк­су лиди­ец Пифий и ска­зал так (он был в стра­хе от небес­но­го зна­ме­ния, и цар­ские дары при­да­ли ему сме­ло­сти): «Вла­ды­ка! Я желал бы попро­сить тебя о том, что тебе лег­ко испол­нить, и для меня будет очень важ­но твое согла­сие». Ксеркс же, ожи­дая от него любой дру­гой прось­бы, кро­ме того, что Пифий дей­ст­ви­тель­но попро­сил, обе­щал испол­нить и пове­лел гово­рить, что ему нуж­но. Услы­шав ответ царя, Пифий обо­д­рил­ся и ска­зал так: «Вла­ды­ка! У меня пять сыно­вей. Им всем выпа­ло на долю идти с тобой в поход на Элла­ду. Сжаль­ся, о царь, над мои­ми пре­клон­ны­ми лета­ми и осво­бо­ди одно­го мое­го стар­ше­го сына от похо­да, чтобы он забо­тил­ся обо мне и рас­по­ря­жал­ся моим досто­я­ни­ем. Четы­рех же осталь­ных возь­ми с собой, и я желаю тебе счаст­ли­во­го воз­вра­ще­ния и испол­не­ния тво­их замыс­лов».

39. А Ксеркс в страш­ном гне­ве отве­чал ему таки­ми сло­ва­ми: «Него­дяй! Ты еще решил­ся напом­нить мне о сво­ем сыне, когда я сам веду на Элла­ду сво­их соб­ст­вен­ных сыно­вей, бра­тьев, род­ст­вен­ни­ков и дру­зей? Раз­ве ты не раб мой, кото­рый обя­зан со всем сво­им домом и с женой сопро­вож­дать меня? Знай же теперь, что дух людей оби­та­ет в их ушах: если дух слы­шит что-либо бла­гост­ное, то он напол­ня­ет тело радо­стью; услы­шав же про­ти­во­по­лож­ное, дух рас­па­ля­ет­ся гне­вом. Ты сде­лал мне, прав­да, доб­рое дело и изъ­явил готов­ность сде­лать подоб­ное же, но не тебе хва­лить­ся, что пре­взо­шел царя бла­го­де­я­ни­я­ми. А ныне, когда ты выка­зал себя наг­ле­цом, ты все-таки не поне­сешь заслу­жен­ной кары, но мень­ше заслу­жен­ной. Тебя и чет­ве­рых тво­их сыно­вей спа­са­ет твое госте­при­им­ство. Но один, к кото­ро­му ты боль­ше все­го при­вя­зан, будет каз­нен». Дав такой ответ, царь тот­час же пове­лел пала­чам отыс­кать стар­ше­го сына Пифия и раз­ру­бить попо­лам, а затем одну поло­ви­ну тела поло­жить по пра­вую сто­ро­ну пути, а дру­гую по левую, где долж­но было про­хо­дить вой­ско.

40. Пала­чи выпол­ни­ли цар­ское пове­ле­ние, и вой­ско про­шло меж­ду поло­ви­на­ми тела. Впе­ре­ди пер­сид­ско­го вой­ска шел обоз и вьюч­ные живот­ные. Затем сле­до­ва­ли впе­ре­меж­ку отряды раз­ных народ­но­стей, но бес­по­рядоч­ны­ми мас­са­ми. Когда поло­ви­на этих пол­чищ успе­ла прой­ти, то обра­зо­вал­ся про­ме­жу­ток и доро­га оста­ва­лась неко­то­рое вре­мя пустой. Царю пред­ше­ст­во­ва­ла 1000 отбор­ных пер­сид­ских всад­ни­ков⁴¹, за ними дви­га­лась 1000 копье­нос­цев (так­же отбор­ных) с копья­ми, обра­щен­ны­ми вниз к зем­ле. Потом шло 10 свя­щен­ных так назы­вае­мых нисей­ских коней⁴² в рос­кош­ной сбруе. Нисей­ски­ми же назы­ва­ют­ся эти кони вот поче­му. Есть в Мидии обшир­ная рав­ни­на под назва­ни­ем Нисей. На этой-то рав­нине и раз­во­дят таких боль­ших коней. За эти­ми 10 коня­ми дви­га­лась свя­щен­ная колес­ни­ца Зев­са⁴³, кото­рую вез­ло 8 белых коней. Поза­ди самих коней сле­до­вал пеш­ком воз­ни­ца, дер­жа в руках узду, так как никто из людей не мог под­ни­мать­ся на седа­ли­ще этой колес­ни­цы. За этой колес­ни­цей ехал сам Ксеркс на колес­ни­це, запря­жен­ной нисей­ски­ми коня­ми. Рядом с царем сто­ял воз­ни­ца по име­ни Пати­рамф, сын пер­са Ота­на.

41. На этой колес­ни­це Ксеркс высту­пил из Сард. Впро­чем, царь пере­хо­дил как ему забла­го­рас­судит­ся с колес­ни­цы в кры­тую дорож­ную повоз­ку. Поза­ди царя сле­до­ва­ла 1000 копье­нос­цев, самые доб­лест­ные и знат­ные пер­сы, по обы­чаю дер­жа копье квер­ху. Затем шла дру­гая 1000 отбор­ных пер­сид­ских всад­ни­ков, а после всад­ни­ков 10000 пеших вои­нов, ото­бран­ных из осталь­но­го вой­ска пер­сов. Из них у 1000 чело­век на ниж­нем кон­це копий были золотые гра­на­то­вые ябло­ки⁴⁴. Эти вои­ны окру­жа­ли осталь­ных коль­цом. У 9000 вои­нов, шед­ших в середине, были сереб­ря­ные гра­на­то­вые ябло­ки [на ниж­них кон­цах копий]. Были так­же золотые гра­на­то­вые ябло­ки и у копье­нос­цев с копья­ми, обра­щен­ны­ми вниз к зем­ле. Бли­жай­шая сви­та Ксерк­са име­ла золотые ябло­ки [вме­сто гра­на­тов]. За эти­ми 10000⁴⁵ сле­до­ва­ло 10000 пер­сид­ской кон­ни­цы. За кон­ни­цей обра­зо­вы­вал­ся опять про­ме­жу­ток в 2 ста­дии и, нако­нец, шли все осталь­ные нестрой­ные пол­чи­ща.

42. Из Лидии пер­сид­ское вой­ско совер­ша­ло путь к реке Каи­ку и в Мисий­скую зем­лю⁴⁶. А от Каи­ка оно через мест­ность Атар­ней, имея на пра­вой сто­роне гору Кану, достиг­ло горо­да Каре­ны. От это­го горо­да вой­ско шло через фиван­скую рав­ни­ну к горо­ду Атра­мит­тию и мимо пеласгий­ско­го Антанд­ра. Оста­вив вле­во гору Иду, вой­ско всту­пи­ло затем в Или­он­скую область. Когда вой­ско оста­но­ви­лось на ноч­лег у подош­вы Иды, то сна­ча­ла раз­ра­зи­лась гро­за с ура­га­ном, при­чем от уда­ров мол­нии погиб­ло очень мно­го людей.

43. Когда затем Ксеркс при­был к реке Ска­манд­ру (это была пер­вая река с тех пор, как высту­пи­ли из Сард, кото­рая иссяк­ла и в ней не хва­ти­ло воды, чтобы напо­ить вой­ско и скот). И вот, когда царь при­был к этой реке, он, желая осмот­реть кремль При­а­ма, под­нял­ся на его вер­ши­ну. Осмот­рев кремль и выслу­шав все рас­ска­зы о том, что там про­изо­шло, царь при­нес в жерт­ву Афине Или­он­ской 1000 быков. Маги же совер­ши­ли [мест­ным] геро­ям жерт­вен­ное воз­ли­я­ние⁴⁷. После это­го ночью на вой­ско напал страх. А с наступ­ле­ни­ем дня царь про­дол­жал поход, оста­вив на левой сто­роне горо­да Ретий, Офри­ней и Дар­дан (город, погра­нич­ный с Абидо­сом), а спра­ва — тев­кр­ские Гер­ги­фы.

44. Дой­дя до Абидо­са, Ксеркс поже­лал про­из­ве­сти смотр сво­е­му вой­ску. Для это­го уже рань­ше нароч­но был воз­двиг­нут здесь на хол­ме трон из бело­го мра­мо­ра (его сооруди­ли абидо­с­цы по зара­нее отдан­но­му пове­ле­нию). Там царь вос­седал, свер­ху вниз глядя на берег, обо­зре­вая вой­ско и кораб­ли. После смот­ра он поже­лал видеть мор­скую бит­ву. Затем было устро­е­но мор­ское сра­же­ние. Победу одер­жа­ли фини­ки­яне из Сидо­на, и Ксеркс радо­вал­ся сра­же­нию и сво­е­му вой­ску.

45. Увидев, что весь Гел­лес­понт цели­ком покрыт кораб­ля­ми и все побе­ре­жье и абидос­ская рав­ни­на кишат людь­ми, Ксеркс воз­ра­до­вал­ся сво­е­му сча­стью, а затем про­лил сле­зы.

46. Когда это заме­тил дядя его Арта­бан, кото­рый вна­ча­ле сво­бод­но выска­зал свое мне­ние, отго­во­рив Ксерк­са идти в поход на Элла­ду, этот-то Арта­бан при виде слез Ксерк­са обра­тил­ся к нему так: «О царь! Поче­му ты посту­па­ешь столь раз­лич­но теперь и немно­го рань­ше? Сна­ча­ла ведь ты обра­до­вал­ся сво­е­му сча­стью, а затем про­лил о себе сле­зы». Ксеркс отве­тил: «Конеч­но, мною овла­де­ва­ет состра­да­ние, когда я думаю, сколь ско­ро­теч­на жизнь чело­ве­че­ская, так как из всех этих людей нико­го уже через сто лет не будет в живых». Арта­бан же в ответ ска­зал так: «В жиз­ни мы испы­ты­ва­ем еще нечто, вну­шаю­щее боль­ше сожа­ле­ния, чем это. Ведь, несмот­ря на такую мимо­лет­ность жиз­ни, все же никто не может в силу сво­ей чело­ве­че­ской нату­ры быть счаст­лив. И не толь­ко сре­ди этих людей, но и сре­ди всех на све­те нет нико­го, кому бы часто или хоть одна­жды не при­хо­ди­ла в голо­ву мысль, что луч­ше быть мерт­вым, чем жить. Невзго­ды и телес­ные немо­щи ведь пора­жа­ют и муча­ют нас так, что наша, пусть даже крат­кая жизнь, кажет­ся нам слиш­ком дол­гой. Поэто­му смерть для чело­ве­ка — самое желан­ное избав­ле­ние от жиз­нен­ных невзгод. А боже­ство, поз­во­лив чело­ве­ку вку­сить сла­до­сти жиз­ни, ока­зы­ва­ет­ся при этом завист­ли­вым».

47. Ксеркс, отве­чая ему, ска­зал: «Арта­бан! Не будем рас­суж­дать о чело­ве­че­ской жиз­ни, хотя она в дей­ст­ви­тель­но­сти тако­ва, как ты ее изо­бра­зил. Не ста­нем вспо­ми­нать о невзго­дах, так как теперь сча­стье у нас в руках. Но ска­жи-ка мне вот что. Если бы сно­виде­ние так живо телес­но-ося­за­тель­но не пред­ста­ло тебе, остал­ся бы ты при сво­ем преж­нем мне­нии и отсо­ве­то­вал бы мне идти вой­ной на Элла­ду или ты изме­нил его? Ска­жи мне это по прав­де». Арта­бан отве­чал: «О царь! Пусть то, что обе­ща­ет виде­ние, явив­ше­е­ся во сне, сбудет­ся так, как мы оба это­го жела­ем. Что до меня, то я все вре­мя полон стра­ха и не могу прий­ти в себя: очень мно­гое у меня на уме, тем более что вижу — у тебя есть два страш­ных вра­га».

48. На это Ксеркс воз­ра­зил таки­ми сло­ва­ми: «Стран­ный чело­век! Как это ты гово­ришь, что у меня два страш­ных вра­га? Раз­ве ты счи­та­ешь мое вой­ско недо­ста­точ­но мно­го­чис­лен­ным, а эллин­ское кажет­ся тебе гораздо силь­нее? Или наш флот усту­па­ет их кораб­лям? Или то и дру­гое? Если же наша воен­ная сила в этом отно­ше­нии ока­жет­ся недо­ста­точ­на, то сле­ду­ет как мож­но ско­рее наби­рать дру­гое вой­ско».

49. Арта­бан отве­чал: «О царь! Ни вой­ско твое, ни чис­ло кораб­лей ни один бла­го­ра­зум­ный чело­век не счи­та­ет недо­ста­точ­ным. Если ты набе­решь еще боль­ше людей, то оба вра­га, о кото­рых я тебе гово­рю, ста­нут толь­ко еще страш­нее. А эти два вра­га — это зем­ля и море. Ведь нет нигде на зем­ле, как я думаю, столь боль­шой гава­ни, кото­рая во вре­мя бури мог­ла бы при­нять этот твой флот и убе­речь от непо­го­ды. Одна­ко флот дол­жен иметь не толь­ко одну гавань, но тебе нуж­ны гава­ни на всем побе­ре­жье, у кото­ро­го ты пла­ва­ешь. А так как нет у тебя доста­точ­но обшир­ных гава­ней, то ты дол­жен понять, что слу­чай­но­сти гос­под­ст­ву­ют над людь­ми, а не люди над ними. И вот, назвав тебе одно­го вра­га, я хочу теперь ска­зать и о дру­гом. Зем­ля — твой враг вот поче­му. Если у тебя даже не будет на пути ника­ко­го вра­га, то зем­ля станет тебе все более враж­деб­ной по мере тво­е­го про­дви­же­ния, зама­ни­вая тебя все далее впе­ред. Нет ведь у людей вовсе пол­но­го сча­стья. Итак, я пола­гаю, если ты даже не встре­тишь сопро­тив­ле­ния, то зем­ли [за нами] будет тем боль­ше, чем даль­ше [мы будем про­дви­гать­ся], и, нако­нец, мы нач­нем стра­дать от голо­да. Итак, пожа­луй, тот самый доб­лест­ный чело­век, кто в сове­те пока­зы­ва­ет себя бояз­ли­вым, так как он ста­ра­ет­ся пред­у­смот­реть любое воз­мож­ное несча­стье, а на деле про­яв­ля­ет муже­ство».

50. Ксеркс отве­чал на это: «Арта­бан! Все, что ты гово­ришь, совер­шен­но пра­виль­но. Тем не менее, не сле­ду­ет всюду стра­шить­ся невзгод и все­му при­да­вать зна­че­ние в рав­ной сте­пе­ни. Если бы ты взду­мал при вся­кой непред­виден­ной слу­чай­но­сти взве­ши­вать все воз­мож­ные тяже­лые послед­ст­вия, то нико­гда ниче­го бы не совер­шил. Луч­ше отва­жить­ся на все и испы­тать поло­ви­ну опас­но­стей, чем зара­нее боять­ся, как бы впо­след­ст­вии как-нибудь не постра­дать. Затем, если зара­нее ста­нешь оспа­ри­вать вся­кое пред­ло­же­ние и если не ука­жешь пра­виль­но­го пути, то навер­ня­ка при этом оши­бешь­ся, как и твой про­тив­ник. Итак, одно не луч­ше дру­го­го. А может ли чело­век вооб­ще знать пра­виль­ный путь? Дума­ет­ся, что нет. Кто решил­ся дей­ст­во­вать, тому обыч­но сопут­ст­ву­ет уда­ча. А кто толь­ко и дела­ет, что рас­суж­да­ет обо всем и мед­лит, вряд ли ока­жет­ся победи­те­лем. Ты видишь, сколь могу­ще­ст­вен­на теперь пер­сид­ская дер­жа­ва, Если бы цари — мои пред­ше­ст­вен­ни­ки — были с тобой оди­на­ко­во­го мне­ния или, не при­дер­жи­ва­ясь сами таких взглядов, слу­ша­ли бы сове­тов таких людей, [как ты], то ты нико­гда бы не увидел тако­го могу­ще­ства. А ныне, пре­зи­рая опас­но­сти, они так воз­ве­ли­чи­ли свою дер­жа­ву. Ибо вели­кие дела обыч­но сопря­же­ны с вели­ки­ми опас­но­стя­ми. Сле­дуя при­ме­ру наших пред­ше­ст­вен­ни­ков, мы выбра­ли для похо­да самое пре­крас­ное вре­мя года. Поко­рив всю Евро­пу, мы затем воз­вра­тим­ся назад, не испы­тав ни голо­да, ни какой-либо дру­гой беды. Ведь мы, во-пер­вых, сами отправ­ля­ем­ся в поход с боль­ши­ми запа­са­ми [про­до­воль­ст­вия], а затем, в какую бы стра­ну и народ­ность мы ни при­шли, мы возь­мем у них весь хлеб, [кото­рый там есть]. Мы идем вой­ной на зем­ледель­цев, а не на кочев­ни­ков».

51. После это­го Арта­бан ска­зал: «Царь! Так как ты не жела­ешь слы­шать об опа­се­ни­ях, то при­ми, по край­ней мере, мой совет: ведь о мно­гих делах необ­хо­ди­мо и гово­рить мно­го­слов­но. Кир, сын Кам­би­са, всю Ионию, кро­ме Афин, заста­вил пла­тить дань пер­сам. Этих-то ионян я тебе нико­им обра­зом не сове­тую вести про­тив их пред­ков. В самом деле, и без них мы доста­точ­но силь­ны, чтобы сокру­шить вра­га. Если же они пой­дут с нами, то им при­дет­ся либо совер­шить страш­ную неспра­вед­ли­вость, обра­щая в раб­ство свою роди­ну, или, как чест­ные люди, вме­сте с ними сра­жать­ся за сво­бо­ду. Если они пой­дут на неспра­вед­ли­вость, то нам от это­го вовсе не будет боль­шой поль­зы. А стань они на чест­ный путь, то могут при­не­сти вели­кий вред тво­е­му вой­ску. Вспом­ни так­же древ­нее пра­виль­ное изре­че­ние: вна­ча­ле не вид­но все­го, что будет потом».

52. На это Ксеркс воз­ра­зил: «Из всех выска­зан­ных тобой мне­ний ты заблуж­да­ешь­ся наи­бо­лее глу­бо­ко в том, что стра­шишь­ся вос­ста­ния ионян. У нас есть весь­ма важ­ное дока­за­тель­ство вер­но­сти ионян, свиде­те­лем кото­ро­го явля­ешь­ся и ты сам, и дру­гие участ­ни­ки похо­да Дария на ски­фов. Дей­ст­ви­тель­но, от них зави­се­ла гибель или спа­се­ние все­го пер­сид­ско­го вой­ска. Ионяне же пока­за­ли себя тогда чест­ны­ми и вер­ны­ми и не при­чи­ни­ли нам ника­ко­го зла. Кро­ме того, они оста­ви­ли в нашей стране детей, жен и иму­ще­ство, так что нель­зя думать, что они под­ни­мут вос­ста­ние. Поэто­му не стра­шись вос­ста­ния, но, испол­нив­шись муже­ства, хра­ни мой дом и мою власть. Тебе одно­му из всех я пору­чаю мой ски­петр».

53. После это­го Ксеркс ото­слал Арта­ба­на назад в Сусы и затем сно­ва при­ка­зал пер­сид­ским вель­мо­жам собрать­ся. Когда они яви­лись, царь ска­зал им так: «Пер­сы! Я собрал вас, желая вну­шить доб­лесть, дабы вы не посра­ми­ли вели­кие и мно­го­цен­ные подви­ги наших пред­ков. Будем же каж­дый в отдель­но­сти и все вме­сте рев­ност­но сра­жать­ся! Ведь подви­ги и сла­ва наших пред­ков есть общее бла­го, к чему все вы и долж­ны стре­мить­ся. Поэто­му я тре­бую от вас напрячь все силы в этой войне, ведь, как я слы­шу, наши про­тив­ни­ки — доб­лест­ные люди. Если мы одо­ле­ем этот народ, то уже не най­дет­ся на све­те силы, спо­соб­ной про­ти­во­сто­ять нам. А теперь, воз­не­ся молит­вы богам — хра­ни­те­лям пер­сов, нач­нем пере­пра­ву».

54. Этот день пер­сы про­ве­ли в при­готов­ле­ни­ях к пере­пра­ве. На сле­дую­щий же день в ожи­да­нии вос­хо­да солн­ца, так как жела­ли увидеть вос­ход, они воз­жи­га­ли на мостах раз­лич­ные жерт­вен­ные бла­го­во­ния и усти­ла­ли путь мир­то­вы­ми вет­ка­ми. После вос­хо­да солн­ца Ксеркс совер­шил воз­ли­я­ние в море из золо­той чаши, воз­но­ся молит­вы солн­цу⁴⁸, дабы не слу­чи­лось несча­стья, кото­рое поме­ша­ет ему поко­рить Евро­пу, пока не достигнет ее пре­де­лов. После молит­вы царь бро­сил чашу в Гел­лес­понт, а так­же золо­той кубок и пер­сид­ский меч, назы­вае­мый «аки­на­ка». Я не могу точ­но ска­зать, погру­зил ли Ксеркс все эти вещи в море как жерт­ву солн­цу или же, рас­ка­яв­шись, что при­ка­зал биче­вать Гел­лес­понт, при­нес за это [иску­пи­тель­ные] дары морю.

55. После это­го вой­ско при­сту­пи­ло к пере­пра­ве. Пешее вой­ско и вся кон­ни­ца шли по одно­му мосту в сто­ро­ну Пон­та, а по дру­го­му — в сто­ро­ну Эгей­ско­го моря пере­прав­ля­лись вьюч­ные живот­ные и обоз. Во гла­ве высту­па­ло 10000 пер­сид­ских вои­нов; все они были увен­ча­ны вен­ка­ми. За ними впе­ре­меж­ку сле­до­ва­ли раз­но­пле­мен­ные пол­чи­ща. Шли они весь этот пер­вый день. А на сле­дую­щий сна­ча­ла пере­прав­ля­лись всад­ни­ки и копье­нос­цы с копья­ми, обра­щен­ны­ми вниз. Эти вои­ны были так­же увен­ча­ны вен­ка­ми. За ними дви­га­лись свя­щен­ные кони и свя­щен­ная колес­ни­ца, затем — сам Ксеркс с копье­нос­ца­ми и 1000 всад­ни­ков и, нако­нец, осталь­ное вой­ско. Одно­вре­мен­но и кораб­ли поплы­ли к дру­го­му бере­гу. Впро­чем, я слы­шал так­же, что Ксеркс пере­пра­вил­ся самым послед­ним.

56. Пере­пра­вив­шись в Евро­пу, Ксеркс стал наблюдать пере­пра­ву сво­его вой­ска, [дви­гав­ше­го­ся] по мосту под уда­ра­ми бичей. Про­дол­жал­ся пере­ход цар­ско­го вой­ска семь дней и семь ночей без отды­ха. При этом, как пере­да­ют, когда Ксеркс уже нахо­дил­ся на дру­гой сто­роне Гел­лес­пон­та, какой-то гел­лес­пон­ти­ец ска­зал ему: «Зевс! Поче­му ты в обли­ке пер­са, при­няв имя Ксерк­са, жела­ешь опу­сто­шить Элла­ду и ведешь с собой пол­чи­ща все­го мира? Ведь это ты мог бы совер­шить и без них!»⁴⁹.

57. Когда, нако­нец, все пере­пра­ви­лись и пер­сы соби­ра­лись уже сле­до­вать даль­ше, яви­лось им вели­кое и чудес­ное зна­ме­ние. Ксеркс не обра­тил на него, конеч­но, ника­ко­го вни­ма­ния, хотя объ­яс­нить зна­ме­ние было нетруд­но: кобы­ла роди­ла зай­ца. В дан­ном слу­чае истол­ко­вать его было лег­ко: Ксеркс поведет свои пол­чи­ща на Элла­ду со всей пыш­но­стью и вели­ко­ле­пи­ем, а воз­вра­тит­ся в свою зем­лю, спа­са­ясь бег­ст­вом, [как заяц]. Было Ксерк­су еще и дру­гое зна­ме­ние: лоша­чи­ха роди­ла мула с двой­ны­ми поло­вы­ми частя­ми — муж­ским и жен­ским (свер­ху были муж­ские части). Царь пре­не­брег и этим зна­ме­ни­ем и дви­гал­ся с вой­ском даль­ше.

58. Кораб­ли отплы­ли за пре­де­лы Гел­лес­пон­та и шли вдоль побе­ре­жья в направ­ле­нии, про­ти­во­по­лож­ном вой­ску, имен­но они плы­ли на запад, дер­жа курс на Сар­пе­дон­ский мыс, где им было при­ка­за­но ожи­дать сухо­пут­ное вой­ско. Вой­ско же направ­ля­лось на восток через Хер­со­нес. Оста­вив на пра­вой сто­роне могиль­ный памят­ник Гел­лы, доче­ри Афа­ман­та⁵⁰, а нале­во — город Кар­дию, вой­ско про­шло посредине горо­да под назва­ни­ем Аго­ра. Затем оно обо­гну­ло залив по име­ни Мелас и реку Мелас. Воды в реке было недо­ста­точ­но для вой­ска, и река иссяк­ла. Перей­дя эту реку, от кото­рой и назва­ние зали­ва, вой­ско повер­ну­ло на запад. Затем мимо эолий­ско­го горо­да Эно­са и Стен­то­рий­ско­го озе­ра оно при­бы­ло в Дориск.

59. Дориск же — это обшир­ная рав­ни­на на фра­кий­ском побе­ре­жье. По этой рав­нине течет боль­шая река Гебр. Там уже рань­ше было воз­двиг­ну­то цар­ское укреп­ле­ние под назва­ни­ем Дориск. В нем Дарий во вре­мя похо­да на ски­фов оста­вил пер­сид­скую стра­жу. Мест­ность эта пока­за­лась Ксерк­су под­хо­дя­щей для смот­ра и под­сче­та бое­вых сил, что царь и сде­лал. А все кораб­ли, при­шед­шие в Дориск, Ксеркс велел навар­хам при­ча­лить к сосед­не­му с Дори­ском побе­ре­жью, где лежат само­фра­кий­ские горо­да Сала и Зона, а на самом кон­це его нахо­дит­ся зна­ме­ни­тый мыс Серрий⁵¹. Область эта еще издрев­ле при­над­ле­жа­ла кико­нам⁵². К это­му-то побе­ре­жью навар­хи и при­ча­ли­ли свои кораб­ли и затем выта­щи­ли на берег для про­суш­ки. Тем вре­ме­нем Ксеркс в Дори­с­ке про­из­во­дил под­счет бое­вых сил.

60. Сколь вели­ка была чис­лен­ность пол­чищ каж­до­го наро­да, я точ­но ска­зать не могу, пото­му что об этом никто не сооб­ща­ет. Общее же коли­че­ство сухо­пут­но­го вой­ска состав­ля­ло 1700000 чело­век⁵³. А под­счет про­из­во­дил­ся сле­дую­щим обра­зом: согна­ли в одно место 10000 чело­век и, поста­вив как мож­но плот­нее друг к дру­гу, обве­ли вокруг чер­той. Обведя чер­той, отпу­сти­ли эти 10000 вои­нов и по кру­гу постро­и­ли огра­ду высотой чело­ве­ку до пупа. После это­го ста­ли заго­нять в ого­ро­жен­ное место дру­гие десят­ки тысяч людей, пока таким обра­зом не под­счи­та­ли всех. Затем вои­нов рас­пре­де­ля­ли по пле­ме­нам.

61. При­ни­ма­ли же уча­стие в похо­де сле­дую­щие народ­но­сти: преж­де все­го пер­сы, кото­рые были оде­ты и воору­же­ны вот как⁵⁴. На голо­вах у них были так назы­вае­мые тиа­ры (мяг­кие [вой­лоч­ные] шап­ки), а на теле — пест­рые хито­ны с рука­ва­ми из желез­ных чешу­ек⁵⁵ напо­до­бие рыбьей чешуи. На ногах пер­сы носи­ли шта­ны. Вме­сто [эллин­ских] щитов у них были пле­те­ные щиты, под кото­ры­ми висе­ли кол­ча­ны. Еще у них были корот­кие копья, боль­шие луки с камы­шо­вы­ми стре­ла­ми, а, кро­ме того, на пра­вом бед­ре с поя­са сви­сал кин­жал⁵⁶. Пред­во­ди­те­лем их был Отан, отец супру­ги Ксерк­са Аме­ст­риды. В древ­нее вре­мя элли­ны назы­ва­ли пер­сов кефе­на­ми. Сами же они назы­ва­ли себя арте­я­ми⁵⁷ (так их зва­ли и соседи). Когда же Пер­сей, сын Данаи и Зев­са, при­был к Кефею, сыну Бела, и взял себе в жены его дочь Анд­ро­меду, то родив­ше­го­ся сына назвал Пер­сом. Сына сво­его Пер­сей оста­вил в стране, так как у Кефея не было муж­ско­го потом­ства. От него-то пер­сы и полу­чи­ли свое имя.

62. Мидяне же носят в похо­де такое же воору­же­ние, как и пер­сы (воору­же­ние это, соб­ст­вен­но, мидий­ское, а не пер­сид­ское). Пред­во­ди­те­лем мидян был Тиг­ран из [рода] Ахе­ме­нидов. В древ­но­сти все назы­ва­ли их ари­я­ми. После при­бы­тия к этим ари­ям кол­хидян­ки Медеи из Афин и они так­же изме­ни­ли свое имя. Так гла­сит о них мидий­ское пре­да­ние⁵⁸. Кис­сии высту­пи­ли в поход так­же в пер­сид­ском воору­же­нии, толь­ко вме­сто [вой­лоч­ных] шапок они носи­ли мит­ру⁵⁹. Во гла­ве кис­си­ев сто­ял Анаф, сын Ота­на. Так­же и гир­ка­ны были воору­же­ны по-пер­сид­ски. Началь­ни­ком их был Мега­пан, впо­след­ст­вии пра­ви­тель Вави­ло­на.

63. Асси­рий­цы в похо­де носи­ли на голо­ве мед­ные шле­мы, свое­об­раз­но спле­тен­ные каким-то труд­но объ­яс­ни­мым спо­со­бом. У них были щиты, копья и кин­жа­лы, подоб­ные еги­пет­ским, а, кро­ме того, еще дере­вян­ные пали­цы с желез­ны­ми шиш­ка­ми и льня­ные пан­ци­ри. Элли­ны назы­ва­ют их сирий­ца­ми, а вар­ва­ры — асси­рий­ца­ми. Пред­во­ди­те­лем их был Отасп, сын Арта­хея.

64. Бак­трий­цы носи­ли на голо­вах шап­ки, очень схо­жие с мидий­ски­ми, трост­ни­ко­вые бак­трий­ские луки и корот­кие копья. Саки же (скиф­ское пле­мя) носи­ли на голо­вах высо­кие ост­ро­вер­хие тюр­ба­ны, плот­ные, так что сто­я­ли пря­мо. Они носи­ли шта­ны, а воору­же­ны были сак­ски­ми лука­ми и кин­жа­ла­ми. Кро­ме того, у них были еще сага­ри­сы — [обо­юдо­ост­рые] бое­вые секи­ры. Это-то пле­мя (оно было, соб­ст­вен­но, скиф­ским) назы­ва­ли амир­гий­ски­ми сака­ми. Пер­сы ведь всех ски­фов зовут сака­ми. Бак­трий­ца­ми и сака­ми пред­во­ди­тель­ст­во­вал Гис­тасп, сын Дария и Атос­сы, доче­ри Кира.

65. Индий­цы высту­пи­ли в поход в хлоп­ко­вых одеж­дах и с камы­шо­вы­ми лука­ми и стре­ла­ми с желез­ны­ми нако­неч­ни­ка­ми. Тако­во было воору­же­ние индий­цев. Началь­ни­ком их был Фар­на­за­фр, сын Арта­ба­та.

66. Арии же были воору­же­ны мидий­ски­ми лука­ми, а осталь­ное воору­же­ние у них было бак­трий­ское. Во гла­ве ари­ев сто­ял Сисамн, сын Гидар­на. Пар­фяне, хорас­мии, сог­дий­цы, ган­да­рии и дади­ки шли в поход в таком же воору­же­нии, как и бак­трий­цы. Началь­ни­ка­ми их были: у пар­фян и хорас­ми­ев — Арта­баз, сын Фар­на­ка; у сог­дий­цев — Азан, сын Артея; у ган­да­ри­ев и дади­ков — Арти­фий, сын Арта­ба­на.

67. Кас­пии были оде­ты в козьи шку­ры и воору­же­ны [сво­и­ми] мест­ны­ми лука­ми из камы­ша и пер­сид­ски­ми меча­ми. Тако­во было их воору­же­ние, а началь­ни­ком их был Арио­мард, брат Арти­фия. Саран­ги же щего­ля­ли пест­ро рас­кра­шен­ны­ми одеж­да­ми и сапо­га­ми до колен. Луки и копья у них были мидий­ские. Пред­во­ди­те­лем их был Ферен­дат, сын Мега­ба­за. Пак­тии носи­ли козьи шку­ры, воору­же­ны были мест­ны­ми лука­ми и кин­жа­ла­ми. Во гла­ве пак­ти­ев сто­ял Арта­инт, сын Ифа­мит­ры.

68. Утии, мики и пари­ка­нии воору­же­ны были подоб­но пак­ти­ям. Началь­ни­ка­ми их были: у ути­ев — Арса­мен, сын Дария; у пари­ка­ни­ев же — Сиро­мит­ра, сын Эоба­за.

69. Ара­бы были оде­ты в длин­ные, высо­ко подо­бран­ные бур­ну­сы⁶⁰ и носи­ли на пра­вой сто­роне очень длин­ные вогну­тые назад [гиб­кие] луки. Эфи­о­пы же носи­ли бар­со­вые и льви­ные шку­ры. Луки их из паль­мо­вых стеб­лей име­ли в дли­ну не менее 4 лок­тей. Стре­лы у них малень­кие, камы­шо­вые, на кон­це вме­сто желез­но­го нако­неч­ни­ка — ост­рый камень, кото­рым они режут кам­ни на перст­нях для печа­тей. Кро­ме того, у них были копья с ост­ри­я­ми из рога анти­ло­пы, заост­рен­ны­ми в виде нако­неч­ни­ка. Были у них и пали­цы, оби­тые желез­ны­ми шиш­ка­ми. Идя в бой, они окра­ши­ва­ли поло­ви­ну тела мелом, а дру­гую — сури­ком. Во гла­ве ара­бов и эфи­о­пов, живу­щих южнее Егип­та, сто­ял Арсам, сын Дария и Арти­сто­ны, доче­ри Кира (ее Дарий любил боль­ше всех сво­их жен и велел сде­лать для себя ее изо­бра­же­ние из чекан­но­го золота)⁶¹. Итак, пред­во­ди­те­лем эфи­о­пов, живу­щих южнее Егип­та, и ара­бов был Арсам.

70. Восточ­ные же эфи­о­пы (в похо­де участ­во­ва­ли два пле­ме­ни эфи­о­пов) были при­со­еди­не­ны к индий­цам. По внеш­но­сти они ничем не отли­ча­лись, а толь­ко язы­ком и воло­са­ми. Так, у восточ­ных эфи­о­пов воло­сы пря­мые, а у ливий­ских — самые кур­ча­вые воло­сы на све­те. Воору­же­ны были эти ази­ат­ские эфи­о­пы в основ­ном по-индий­ски, толь­ко на голо­ве они носи­ли лоша­ди­ную шку­ру, содран­ную вме­сте с уша­ми и гри­вой. Гри­ва слу­жи­ла вме­сто сул­та­на, при­чем лоша­ди­ные уши тор­ча­ли пря­мо. Вме­сто щитов они дер­жа­ли перед собой как при­кры­тие журав­ли­ные кожи.

71. Ливий­цы высту­па­ли в кожа­ных оде­я­ни­ях с дро­ти­ка­ми, ост­рия кото­рых были обо­жже­ны на огне. Пред­во­ди­те­лем их был Мас­са­гес, сын Оари­за.

72. Пафла­гон­цы шли в поход в пле­те­ных шле­мах, с малень­ки­ми щита­ми и неболь­ши­ми копья­ми; кро­ме того, у них были еще дро­ти­ки и кин­жа­лы. Ноги у них были обу­ты в мест­ные сапо­ги, дохо­див­шие до середи­ны ноги. Лигии, мати­е­ны, мари­ан­ди­ны и сирий­цы⁶² шли в поход в оди­на­ко­вом с пафла­гон­ца­ми воору­же­нии. Сирий­цев же этих пер­сы зовут кап­па­до­кий­ски­ми⁶³. Во гла­ве пафла­гон­цев и мати­е­нов сто­ял Дот, сын Мега­сид­ра; началь­ни­ком же мари­ан­ди­нов, лиги­ев и сирий­цев был Гобрий, сын Дария и Арти­сто­ны.

73. Воору­же­ние фри­гий­цев было весь­ма похо­же на пафла­гон­ское, с неболь­шим лишь раз­ли­чи­ем. По сло­вам македо­нян, пока фри­гий­цы жили вме­сте с ними в Евро­пе, они назы­ва­лись бри­га­ми. А после пере­се­ле­ния в Азию они вме­сте с пере­ме­ной место­пре­бы­ва­ния изме­ни­ли и свое имя на фри­гий­цев⁶⁴. Арме­нии⁶⁵ же, будучи пере­се­лен­ца­ми из Фри­гий­ской зем­ли, име­ли фри­гий­ское воору­же­ние. Началь­ни­ком тех и дру­гих был Арт­охм, жена­тый на доче­ри Дария.

74. Воору­же­ние лидий­цев было почти такое же, как у элли­нов. Лидий­цы в древ­но­сти назы­ва­лись мео­на­ми, а [свое тепе­ре­ш­нее имя] полу­чи­ли от Лида, сына Ати­са. Мисий­цы же носи­ли на голо­ве мест­ные шле­мы; воору­же­ние их состо­я­ло из малень­ких щитов и дро­ти­ков с обо­жжен­ным на огне ост­ри­ем. Мисий­цы — пере­се­лен­цы из Лидии, а по име­ни горы Олим­па⁶⁶ они зовут­ся олим­пи­е­на­ми. Пред­во­ди­те­лем лидий­цев и мисий­цев был Арта­френ, сын Арта­фре­на, кото­рый вме­сте с Дати­сом напал на Мара­фон.

75. У фра­кий­цев в похо­де на голо­вах были лисьи шап­ки. На теле они носи­ли хито­ны, а поверх — пест­рые бур­ну­сы. На ногах и коле­нях у них были обмот­ки из оле­ньей шку­ры. Воору­же­ны они были дро­ти­ка­ми, пра­ща­ми и малень­ки­ми кин­жа­ла­ми. После пере­се­ле­ния в Азию это пле­мя полу­чи­ло имя вифин­цев, а преж­де, по их соб­ст­вен­ным сло­вам, они назы­ва­лись стри­мо­ни­я­ми, так как жили на Стри­моне. Как гово­рят, тев­к­ры и мисий­цы изгна­ли их с мест оби­та­ния. Началь­ни­ком ази­ат­ских фра­кий­цев был Бас­сак, сын Арта­ба­на.

76. […Писидий­цы]⁶⁷ носят малень­кие щиты из невы­де­лан­ных бычьих шкур. Каж­дый воору­жен охот­ни­чьим копьем ликий­ской работы, а на голо­ве у них мед­ные шле­мы; на шле­мах при­де­ла­ны мед­ные быча­чьи уши и рога, а свер­ху — сул­та­ны. Ноги у них были обмота­ны крас­ны­ми тряп­ка­ми. У это­го наро­да есть про­ри­ца­ли­ще Аре­са.

77. Каба­лии — мео­ний­ское пле­мя, кото­рых зовут так­же ласо­ни­я­ми, воору­же­ны по-кили­кий­ски (об этом я рас­ска­жу, когда перей­ду к кили­кий­ским отрядам). У мили­ев же были корот­кие копья и пла­щи, засте­ги­ваю­щи­е­ся [на пле­че] пряж­кой. Неко­то­рые из них носи­ли ликий­ские луки, а на голо­ве — кожа­ные шле­мы. Все­ми эти­ми народ­но­стя­ми пред­во­ди­тель­ст­во­вал Бадр, сын Гиста­на.

78. У мос­хов на голо­ве были дере­вян­ные шле­мы; они носи­ли малень­кие щиты и копья с длин­ны­ми нако­неч­ни­ка­ми. Тиба­ре­ны, мак­ро­ны и мос­си­ни­ки шли в поход воору­жен­ны­ми, как мос­хи. Началь­ни­ка­ми их были: у мос­хов и тиба­ре­нов Арио­мард, сын Дария и Пар­ми­сы, доче­ри Смер­ди­са, внуч­ки Кира; у мак­ро­нов же и мос­си­ни­ков Арта­икт, сын Херас­мия, кото­рый был сатра­пом на Гел­лес­пон­те.

79. Мары носи­ли на голо­вах пле­те­ные тузем­ные шле­мы. Воору­же­ние их — малень­кие кожа­ные щиты и дро­ти­ки. У кол­хов же на голо­вах были дере­вян­ные шле­мы; они носи­ли малень­кие щиты из сырой кожи, корот­кие копья и, кро­ме того, еще кин­жа­лы. Во гла­ве маров и кол­хов сто­ял Фаран­дат, сын Теас­пия. Ала­ро­дии же и сас­пи­ры высту­па­ли в поход воору­жен­ны­ми, как кол­хи. Пред­во­ди­те­лем их был Маси­стий, сын Сиро­мит­ры.

80. Пле­ме­на с ост­ро­вов Крас­но­го моря⁶⁸ (имен­но, с тех ост­ро­вов, где царь посе­лил так назы­вае­мых изгнан­ни­ков) были оде­ты и воору­же­ны совер­шен­но по-мидий­ски. Пред­во­ди­те­лем этих ост­ро­ви­тян был Мар­донт, сын Багея, кото­рый через два года после это­го погиб во гла­ве [пер­сид­ско­го флота] в бит­ве при Мика­ле⁶⁹.

81. Эти народ­но­сти сра­жа­лись на суше и состав­ля­ли пешее вой­ско. Пред­во­ди­те­ля­ми их были назван­ные мною люди. Они выстро­и­ли свои отряды в бое­вом поряд­ке и под­счи­та­ли чис­ло вои­нов. Затем они назна­чи­ли началь­ни­ков тысяч и десят­ков тысяч, а началь­ни­ки десят­ков тысяч в свою оче­редь поста­ви­ли сот­ни­ков и десят­ни­ков⁷⁰. Кро­ме того, у отдель­ных отрядов и народ­но­стей были еще и дру­гие пред­во­ди­те­ли.

82. Итак, вое­на­чаль­ни­ка­ми были эти назван­ные мною люди. Во гла­ве же их и все­го сухо­пут­но­го вой­ска сто­я­ли Мар­до­ний, сын Гобрия; Три­тан­техм, сын Арта­ба­на, кото­рый подал совет про­тив похо­да на Элла­ду; Смер­до­мен, сын Ота­на (оба они — сыно­вья бра­тьев Дария, двою­род­ные бра­тья Ксерк­са); Масист, сын Дария и Атос­сы; Гер­гис, сын Ари­а­за, и Мега­биз, сын Зопи­ра.

83. Это были началь­ни­ки все­го сухо­пут­но­го вой­ска, кро­ме 10000 пер­сов. Во гла­ве это­го отряда 10000 отбор­ных пер­сид­ских вои­нов сто­ял Гидарн, сын Гидар­на. Этот отряд пер­сов назы­ва­ли «бес­смерт­ны­ми», и вот поче­му. Если кого-нибудь пости­га­ла смерть или недуг и он выбы­вал из это­го чис­ла, то [на его место] выби­ра­ли дру­го­го и [пото­му в отряде] все­гда быва­ло ров­но 10000 вои­нов — не боль­ше и не мень­ше. Из всех народ­но­стей луч­ше все­го дер­жа­ли бое­вой порядок пер­сы, и они были самы­ми доб­лест­ны­ми. Сна­ря­же­ние их было такое, как я уже ска­зал, а кро­ме того, они бли­ста­ли мно­же­ст­вом рос­кош­ных золотых укра­ше­ний. Их сопро­вож­да­ли повоз­ки с налож­ни­ца­ми и мно­же­ст­вом при­слу­ги в бога­тых одеж­дах. Про­до­воль­ст­вие для них вез­ли (отдель­но от про­чих вои­нов) на вер­блюдах и вьюч­ных живот­ных.

84. В кон­ни­це [Ксерк­са], впро­чем, слу­жи­ли не все народ­но­сти, а толь­ко сле­дую­щие: преж­де все­го пер­сы. Они носи­ли то же воору­же­ние, как и пешие, но толь­ко у неко­то­рых на голо­ве были мед­ные, чекан­ной работы и желез­ные шле­мы.

85. Сре­ди них есть некое коче­вое пле­мя по име­ни сагар­тии. По про­ис­хож­де­нию и язы­ку — это пер­сид­ская народ­ность, но одеж­да их напо­ло­ви­ну пер­сид­ская, напо­ло­ви­ну пак­тий­ская. Они выстав­ля­ли 8000 всад­ни­ков; брон­зо­во­го или желез­но­го ору­жия у них, по обы­чаю, нет, кро­ме кин­жа­лов. Вме­сто это­го у них толь­ко пле­тен­ные из рем­ней арка­ны. С эти­ми-то арка­на­ми они и идут в бой. Сра­жа­ют­ся они так: сой­дясь с вра­гом, они забра­сы­ва­ют арка­ны с пет­лей и затем тащат к себе, кого они пой­ма­ют — коня или чело­ве­ка. Люди, пой­ман­ные в аркан, поги­ба­ют. В бит­ве сагар­тии сто­я­ли воз­ле пер­сов.

86. Мидий­ские всад­ни­ки были сна­ря­же­ны подоб­но сво­им пехо­тин­цам, так же и кис­сии. Индий­ские же всад­ни­ки носи­ли оди­на­ко­вое сна­ря­же­ние с пеши­ми вои­на­ми, но еха­ли не толь­ко вер­хом на конях, но и на колес­ни­цах, запря­жен­ных коня­ми и дики­ми осла­ми⁷¹. Воору­же­ние бак­трий­ских всад­ни­ков было то же, что и у пеших вои­нов, точ­но так же и у кас­пи­ев. И ливий­цы име­ли оди­на­ко­вое воору­же­ние с пеши­ми вои­на­ми. Все эти народ­но­сти так­же еха­ли на колес­ни­цах. Кас­пии и пари­ка­нии были воору­же­ны так же, как и пешие вои­ны. У ара­бов тоже было оди­на­ко­вое воору­же­ние с пеши­ми вои­на­ми, но все они еха­ли на вер­блюдах⁷², по быст­ро­те не усту­паю­щих коням.

87. Толь­ко одни эти народ­но­сти слу­жи­ли в кон­ни­це. Чис­лен­ность же кон­ни­цы состав­ля­ла 80000 всад­ни­ков, не счи­тая вер­блюдов и колес­ниц. Всад­ни­ки [дру­гих народ­но­стей] были постро­е­ны эскад­ро­на­ми, араб­ские же [всад­ни­ки] сто­я­ли послед­ни­ми. Ведь кони не мог­ли выно­сить вер­блюдов, и, чтобы кони не пуга­лись, их поста­ви­ли поза­ди.

88. Началь­ни­ка­ми кон­ни­цы были Гар­ма­мифрас и Тифей, сыно­вья Дати­са. Тре­тий же началь­ник — Фар­нух зане­мог и остал­ся в Сар­дах. При выступ­ле­нии из Сард с ним при­клю­чи­лось непри­ят­ное про­ис­ше­ст­вие. Когда Фар­нух ехал вер­хом, под нога­ми коня про­бе­жа­ла соба­ка, и конь, не заме­тив ее, в испу­ге стал на дыбы и сбро­сил всад­ни­ка. После паде­ния Фар­нух стал хар­кать кро­вью и недуг пере­шел в чахот­ку. С конем же слу­ги тот­час посту­пи­ли по его при­ка­зу: отведя коня на то место, где он сбро­сил сво­его хозя­и­на, они отсек­ли ему ноги по коле­ни. Так Фар­нух вынуж­ден был рас­стать­ся с долж­но­стью началь­ни­ка.

89. Чис­ло три­ер [во фло­те Ксерк­са] было 1207. Выста­ви­ли же эти [кораб­ли] сле­дую­щие народ­но­сти: фини­ки­яне вме­сте с сирий­ца­ми, что в Пале­стине, — 300 три­ер. Воору­же­ны они были так: на голо­вах вои­нов были шле­мы почти такие же, как у элли­нов. Затем они носи­ли льня­ные пан­ци­ри, щиты без [метал­ли­че­ских] обо­дьев и дро­ти­ки. Эти фини­ки­яне, по их же сло­вам, в древ­но­сти оби­та­ли на Крас­ном море⁷³, а впо­след­ст­вии пере­се­ли­лись оттуда и ныне живут на сирий­ском побе­ре­жье. Эта часть Сирии и вся область вплоть до Егип­та назы­ва­ет­ся Пале­сти­ной. Егип­тяне же выста­ви­ли 200 кораб­лей. Они носи­ли пле­те­ные шле­мы, выпук­лые щиты с широ­ки­ми [метал­ли­че­ски­ми] обо­дья­ми, мор­ские [абор­даж­ные] копья и боль­шие секи­ры. У боль­шин­ства были пан­ци­ри и длин­ные ножи. Так они были воору­же­ны.

90. Жите­ли ост­ро­ва Кип­ра доста­ви­ли 150 кораб­лей. Сна­ря­же­ние у них было вот такое: цари их носи­ли голов­ные повяз­ки, а все про­чие — хито­ны; в осталь­ном они были оде­ты по-эллин­ски. Они про­ис­хо­дят из сле­дую­щих земель: из Сала­ми­на, Афин, Арка­дии, Киф­на, Фини­кии и Эфи­о­пии, как гово­рят сами киприоты⁷⁴.

91. Кили­кий­цы же сна­ряди­ли 100 кораб­лей. Они носи­ли на голо­ве шле­мы опять-таки осо­бо­го мест­но­го вида, круг­лые щиты из бычьей кожи вме­сто боль­ших щитов и шер­стя­ные хито­ны. У каж­до­го было по два дро­ти­ка и меч, весь­ма схо­жий с еги­пет­ски­ми ножа­ми. В древ­но­сти кили­кий­цы назы­ва­лись гипа­хе­я­ми, а свое тепе­ре­ш­нее имя полу­чи­ли от Кили­ка, сына Аге­но­ра, фини­ки­я­ни­на. Пам­фи­лы доста­ви­ли 30 кораб­лей и были воору­же­ны по-эллин­ски. Эти пам­фи­лы ведут свое про­ис­хож­де­ние от [элли­нов] из отрядов Амфи­ло­ха и Кал­хан­та, рас­се­яв­ших­ся из-под Трои⁷⁵.

92. Ликий­цы доста­ви­ли 50 кораб­лей. Они носи­ли пан­ци­ри и поно­жи, кизи­ло­вые луки, неопе­ре­н­ные камы­шо­вые стре­лы и дро­ти­ки. На пле­чах у них были наки­ну­ты козьи шку­ры, а на голо­вах — шап­ки, увен­чан­ные перья­ми. Кро­ме того, у них были еще кин­жа­лы и сер­пы. Ликий­цы родом кри­тяне и назы­ва­лись [преж­де] тер­ми­ла­ми⁷⁶; свое же тепе­ре­ш­нее имя они полу­чи­ли от Лика, сына Пан­ди­о­на, афи­ня­ни­на.

93. Ази­ат­ские дорий­цы доста­ви­ли 30 кораб­лей. Они воору­же­ны по-эллин­ски и родом из Пело­пон­не­са. Карий­цы же выста­ви­ли 70 кораб­лей. Воору­же­ние у них было так­же эллин­ское, но, кро­ме того, еще сер­пы и кин­жа­лы. Как они назы­ва­лись рань­ше, я уже рас­ска­зал в пер­вой кни­ге мое­го труда⁷⁷.

94. Ионяне сна­ряди­ли 100 кораб­лей и были воору­же­ны по-эллин­ски. Пока ионяне жили в Пело­пон­не­се в тепе­ре­ш­ней Ахее, т. е. до при­хо­да Даная и Ксуфа в Пело­пон­нес, они назы­ва­лись, по эллин­ско­му пре­да­нию, пелас­га­ми и эги­а­ле­я­ми⁷⁸. Затем от Иона, сына Ксуфа, они полу­чи­ли имя ионян.

95. Жите­ли ост­ро­вов выста­ви­ли 17 кораб­лей; воору­же­ны они были по-эллин­ски. Они так­же при­над­ле­жа­ли к пеласги­че­ско­му пле­ме­ни и впо­след­ст­вии были назва­ны ионя­на­ми по той же при­чине, как и пере­се­лен­цы из Афин — жите­ли две­на­дца­ти ионий­ских горо­дов⁷⁹. Эолий­цы доста­ви­ли 16 кораб­лей; воору­же­ны они были так же, как элли­ны, и назы­ва­лись в древ­но­сти, по эллин­ско­му пре­да­нию, пелас­га­ми⁸⁰. Гел­лес­пон­тий­цы — все дру­гие жите­ли Пон­та, кро­ме абидо­с­цев (абидос­цам было при­ка­за­но царем оста­вать­ся на месте и охра­нять мосты) — сна­ряди­ли 100 кораб­лей и были воору­же­ны, как элли­ны. Эти горо­да — частью ионий­ские, частью дорий­ские коло­нии.

96. На всех кораб­лях, кро­ме мест­ных вои­нов, нахо­ди­лись еще пер­сид­ские, мидий­ские и сак­ские вои­ны. Из этих кораб­лей луч­ше всех на пла­ву были фини­кий­ские, а из фини­кий­ских — сидон­ские. У всех этих народ­но­стей (и у тех, кото­рые состав­ля­ли пешее вой­ско) были еще и свои соб­ст­вен­ные вое­на­чаль­ни­ки. Их име­на я, одна­ко, не при­во­жу, так как это вовсе не нуж­но для мое­го повест­во­ва­ния. Ведь не о каж­дом пред­во­ди­те­ле народ­но­сти сто­ит упо­ми­нать. Сколь­ко было горо­дов у каж­до­го пле­ме­ни, столь­ко было у них и пред­во­ди­те­лей, и все они явля­лись не вое­на­чаль­ни­ка­ми, а про­сты­ми вои­на­ми. Под­лин­ных же вое­на­чаль­ни­ков, посколь­ку в отрядах каж­до­го отдель­но­го пле­ме­ни пол­но­власт­ны­ми началь­ни­ка­ми были пер­сы, я уже назвал.

97. Пред­во­ди­те­ля­ми же флота были: Ари­а­бигн, сын Дария; Прек­сасп, сын Аспа­фи­на; Мега­баз, сын Мега­ба­та, и Ахе­мен, сын Дария. А имен­но, во гла­ве ионий­ско­го и карий­ско­го флота сто­ял Ари­а­бигн, сын Дария и доче­ри Гобрия; еги­пет­ским фло­том началь­ст­во­вал Ахе­мен, род­ной брат Ксерк­са; пред­во­ди­те­лем осталь­ных кораб­лей были два дру­гих началь­ни­ка [из этих четы­рех]. Чис­ло 30-весель­ных, 50-весель­ных кораб­лей, лег­ких судов⁸¹ и длин­ных гру­зо­вых судов для пере­воз­ки лоша­дей дохо­ди­ло до 3000.

98. Наи­бо­лее выдаю­щи­ми­ся после вое­на­чаль­ни­ков во фло­те были сидо­ня­нин Тет­рам­нест, сын Ани­са; тири­ец Мат­тен, сын Сиро­ма; Мер­бал, сын Агбала из Ара­да; кили­ки­ец Сиен­не­сий, сын Оро­медон­та; лики­ец Кибер­ниск, сын Сика; Горг из Кип­ра, сын Хер­сия, и Тимо­накт, сын Тима­го­ра; карий­цы Гисти­ей, сын Тим­на, Пигрет, сын Гис­сел­до­ма, и Дама­си­фим, сын Кан­давла.

99. Гово­рить об осталь­ных началь­ни­ках нет необ­хо­ди­мо­сти. Упо­мя­ну лишь об Арте­ми­сии — жен­щине, кото­рой я весь­ма удив­ля­юсь за то, что она высту­пи­ла в поход на Элла­ду. После кон­чи­ны сво­его супру­га она взя­ла вер­хов­ную власть в свои руки и с муже­ст­вен­ной отва­гой собра­лась в поход, хотя при мало­лет­нем сыне ее к это­му не при­нуж­да­ли. Имя ее было Арте­ми­сия. По отцу она про­ис­хо­ди­ла из Гали­кар­насса (она была доче­рью Лигда­мида), а по мате­ри — из Кри­та. Она пред­во­ди­тель­ст­во­ва­ла кораб­ля­ми из Гали­кар­насса, Коса, Ниси­ра и Калид­ны и сна­ряди­ла 5 кораб­лей⁸². Эти кораб­ли после сидон­ских были самы­ми луч­ши­ми во всем фло­те, и сове­ты, кото­рые Арте­ми­сия дава­ла царю, из всех сове­тов участ­ни­ков похо­да были наи­бо­лее полез­ны­ми. Я хочу еще упо­мя­нуть, что насе­ле­ние пере­чис­лен­ных мною горо­дов, под­власт­ных Арте­ми­сии, было чисто дорий­ским: гали­кар­насс­цы ведь вышли из Тре­зе­на, а про­чие — из Эпидав­ра. Столь­ко сведе­ний я сооб­щил о кораб­лях.

100. После под­сче­та сво­их сил Ксеркс велел постро­ить вой­ско в бое­вой порядок и поже­лал сам сде­лать ему смотр, про­ехав [меж­ду ряда­ми]. Затем царь стал объ­ез­жать на колес­ни­це один за дру­гим отряды отдель­ных пле­мен и спра­ши­вал имя [каж­дой народ­но­сти], а пис­цы запи­сы­ва­ли, пока он не осмот­рел все пешее вой­ско и кон­ни­цу из кон­ца в конец. Потом, после спус­ка кораб­лей на воду, Ксеркс пере­шел с колес­ни­цы на сидон­ский корабль, сел на нем под золо­той сенью⁸³ и поплыл мимо кораб­лей, обра­щен­ных к нему носа­ми. Здесь так же, как во вре­мя смот­ра на суше, царь рас­спра­ши­вал име­на пле­мен и велел запи­сы­вать. Навар­хи же, выведя кораб­ли в море на 4 пле­ф­ра от бере­га, повер­ну­ли их носа­ми к суше. Затем выстро­и­ли кораб­ли в одну линию, а вои­нов мор­ской пехоты при­ве­ли в пол­ную бое­вую готов­ность. Ксеркс плыл меж­ду носа­ми кораб­лей и бере­гом и про­из­во­дил смотр.

101. Про­плыв меж­ду кораб­ля­ми, Ксеркс сошел с кораб­ля на берег и затем велел послать за Дема­ра­том, сыном Ари­сто­на (он участ­во­вал в похо­де на Элла­ду). При­звав Дема­ра­та, царь ска­зал ему так: «Дема­рат! Мне угод­но теперь задать тебе вопрос. Ты эллин и, как я узнал от тебя и от про­чих элли­нов, с кото­ры­ми мне при­шлось гово­рить, не из само­го ничтож­но­го и сла­бо­го горо­да. Ска­жи же мне теперь: дерз­нут ли элли­ны под­нять на меня руку? Ведь, мне дума­ет­ся, даже если бы собра­лись все элли­ны и дру­гие наро­ды запа­да, то и тогда не мог­ли бы выдер­жать мое­го напа­де­ния, так как они не дей­ст­ву­ют заод­но. Но все же мне жела­тель­но узнать твое мне­ние. Что ты ска­жешь о них?». Так спра­ши­вал царь, а Дема­рат отве­чал: «Царь! Гово­рить ли мне прав­ду или тебе в уго­ду?». Ксеркс при­ка­зал ему гово­рить прав­ду, при­ба­вив, что, как и рань­ше, не оста­вит его сво­и­ми мило­стя­ми.

102. Услы­шав ответ царя, Дема­рат ска­зал так: «Царь! Так как ты велишь мне непре­мен­но гово­рить прав­ду так, чтобы потом за это меня нель­зя было ули­чить во лжи, то ска­жу тебе. Бед­ность в Элла­де суще­ст­во­ва­ла с неза­па­мят­ных вре­мен, тогда как доб­лесть при­об­ре­те­на врож­ден­ной муд­ро­стью и суро­вы­ми зако­на­ми. И этой-то доб­ле­стью Элла­да спа­са­ет­ся от бед­но­сти и тира­нии. Я воздаю, конеч­но, хва­лу всем элли­нам, живу­щим в дорий­ских обла­стях. Одна­ко то, что я хочу теперь тебе поведать, отно­сит­ся не ко всем им, но толь­ко к лакеде­мо­ня­нам. Преж­де все­го они нико­гда не при­мут тво­их усло­вий, кото­рые несут Элла­де раб­ство. Затем они будут сра­жать­ся с тобой, даже если все про­чие элли­ны перей­дут на твою сто­ро­ну. Что же до их чис­лен­но­сти, то не спра­ши­вай, сколь­ко у них бое­спо­соб­ных вои­нов. Ведь если их вый­дет в поход толь­ко тыся­ча или око­ло того, то все рав­но они будут сра­жать­ся!».

103. Выслу­шав такую речь, Ксеркс заме­тил со сме­хом: «Дема­рат! Какие сло­ва сле­те­ли с тво­их уст! Тыся­ча вои­нов будет бить­ся со столь вели­ким вой­ском! Ведь ты гово­рил, что сам был царем это­го наро­да, так смо­жешь ли сей­час один усто­ять про­тив деся­ти? Если весь ваш народ дей­ст­ви­тель­но таков, как ты его опи­сы­ва­ешь, то тебе-то, их царю, сле­до­ва­ло бы, по вашим зако­нам, вый­ти про­тив двой­но­го чис­ла вра­гов. Ведь если каж­дый спар­та­нец сто­ит деся­ти моих вои­нов, то мож­но ожи­дать, что ты рав­но­це­нен по край­ней мере два­дца­ти моим вои­нам. И тогда я пове­рю, что ты гово­ришь прав­ду. Если же они силой и стат­но­стью такие же люди, как и ты и дру­гие элли­ны, с кото­ры­ми мне дове­лось общать­ся, то вы толь­ко похва­ля­е­тесь. Смот­ри, как бы такие речи не ока­за­лись пустым хва­стов­ст­вом. Рас­суди же по все­му веро­я­тию и разум­но. Воз­мож­но ли, чтобы 1000, 10000 или даже 50000 вои­нов, к тому же оди­на­ко­во сво­бод­ных и без еди­но­го началь­ни­ка, мог­ли усто­ять про­тив столь вели­ко­го вой­ска? Ведь если у них 5000 вои­нов, то у нас на каж­до­го спар­тан­ца при­дет­ся свы­ше 1000. Конеч­но, будь они под началь­ст­вом одно­го чело­ве­ка (по наше­му пер­сид­ско­му обы­чаю), то из стра­ха перед ним они мог­ли бы выка­зать сверх­че­ло­ве­че­скую храб­рость и под уда­ра­ми бичей напа­ли бы даже на чис­лен­но пре­вос­хо­дя­ще­го вра­га. Напро­тив, пред­став­лен­ные самим себе, они, конеч­но, не в состо­я­нии совер­шить ниче­го подоб­но­го. А мне дума­ет­ся, что элли­ны, даже чис­лен­но рав­ные, с трудом усто­ят про­тив одних пер­сов. Толь­ко у нас, одна­ко, дей­ст­ви­тель­но есть то, о чем ты гово­ришь; прав­да, встре­ча­ет­ся это доволь­но ред­ко: сре­ди моих копье­нос­цев есть такие, что могут лег­ко спра­вить­ся сра­зу с тре­мя элли­на­ми. Ты ниче­го это­го не зна­ешь и поэто­му бол­та­ешь мно­го вздо­ра!».

104. На это Дема­рат отве­тил так: «Царь! Я уже зара­нее знал, что мои прав­ди­вые сло­ва при­дут­ся тебе не по душе. Но так как ты велел мне быть совер­шен­но искрен­ним, то я и гово­рил тебе так о спар­тан­цах. Тебе само­му, впро­чем, пре­крас­но извест­но, как я имен­но теперь люб­лю спар­тан­цев, кото­рые отня­ли у меня цар­ские поче­сти и наслед­ст­вен­ные пра­ва, сде­лав лишен­ным роди­ны изгнан­ни­ком. Роди­тель же твой при­нял меня и дал сред­ства для жиз­ни и кров. Ведь не дело разум­но­му чело­ве­ку отвер­гать столь вели­кие бла­го­де­я­ния, но, напро­тив, сле­ду­ет высо­ко ценить и про­яв­лять бла­го­дар­ность. Я не ста­ну утвер­ждать, что могу сра­жать­ся ни с деся­тью, ни с дву­мя про­тив­ни­ка­ми, а доб­ро­воль­но я не всту­пил бы даже в еди­но­бор­ство. В слу­чае же необ­хо­ди­мо­сти или если бы меня ожи­да­ла вели­кая награ­да за победу, я с пре­ве­ли­ким удо­воль­ст­ви­ем сра­зил­ся бы с одним из тех вои­нов, кото­рые, по тво­им сло­вам, могут сра­жать­ся сра­зу с тре­мя элли­на­ми. Так дело обсто­ит и с лакеде­мо­ня­на­ми: в еди­но­бор­стве они сра­жа­ют­ся столь же храб­ро, как и дру­гие наро­ды, а все вме­сте в бою они доб­лест­ней всех на све­те. Прав­да, они сво­бод­ны, но не во всех отно­ше­ни­ях. Есть у них вла­ды­ка — это закон, кото­ро­го они стра­шат­ся гораздо боль­ше, чем твой народ тебя. Веле­ние зако­на все­гда одно и то же: закон запре­ща­ет в бит­ве бежать пред любой воен­ной силой вра­га, но велит, оста­ва­ясь в строю, одо­леть или самим погиб­нуть. Если эти мои сло­ва кажут­ся тебе пустой бол­тов­ней, то впредь об осталь­ном я ниче­го тебе не ска­жу. Впро­чем, да будет все, царь, по тво­ей воле!»⁸⁴.

105. Так отве­чал Дема­рат, а Ксеркс, обра­тив весь раз­го­вор в шут­ку, вовсе не раз­гне­вал­ся, но мило­сти­во отпу­стил его. После это­го Ксеркс назна­чил Мас­ка­ма, сына Мега­до­ста, намест­ни­ком Дори­с­ка, сме­стив [преж­не­го намест­ни­ка], постав­лен­но­го Дари­ем. Затем царь повел вой­ско даль­ше через Фра­кию на Элла­ду.

106. Мас­кам же, кото­ро­го Ксеркс оста­вил намест­ни­ком, про­явил себя преж­де таким пре­вос­ход­ным пра­ви­те­лем, что царь толь­ко ему одно­му посы­лал дары, как само­му луч­ше­му сатра­пу из всех постав­лен­ных им самим или Дари­ем. Посы­лал же он дары еже­год­но. Впо­след­ст­вии такие же дары посы­лал потом­кам Мас­ка­ма и Арт­ок­серкс, сын Ксерк­са. Ведь еще ранее, до это­го похо­да, были постав­ле­ны намест­ни­ки по всей Фра­кии и Гел­лес­пон­ту. Все эти фра­кий­ские и гел­лес­понт­ские намест­ни­ки после этой вой­ны были изгна­ны элли­на­ми. Мас­ка­ма же в Дори­с­ке им не уда­лось изгнать и поныне, несмот­ря на неод­но­крат­ные попыт­ки. Поэто­му-то пра­вя­щий пер­са­ми царь все­гда посы­ла­ет ему упо­мя­ну­тые дары.

107. Из дру­гих намест­ни­ков, изгнан­ных элли­на­ми, царь Ксеркс нико­го не при­зна­вал доб­лест­ным, кро­ме одно­го лишь Бога из Эио­на. Его царь непре­стан­но вос­хва­лял, а сыно­вей его, жив­ших в Пер­сии, осы­пал поче­стя­ми. И дей­ст­ви­тель­но, в выс­шей сте­пе­ни Бог заслу­жил такие отли­чия. Оса­жден­ный афи­ня­на­ми во гла­ве с Кимо­ном, сыном Миль­ти­а­да, он полу­чил по дого­во­ру поз­во­ле­ние вый­ти [из кре­по­сти] и воз­вра­тить­ся в Азию. Одна­ко Бог не поже­лал вос­поль­зо­вать­ся этим (дабы царь не поду­мал, что он, как трус, спа­са­ет свою жизнь), но дер­жал­ся до послед­не­го. Когда в кре­по­сти не оста­лось боль­ше про­до­воль­ст­вия, Бог велел сло­жить огром­ный костер; затем, зако­лов сво­их детей, жену, налож­ниц и слуг, бро­сил их тела в огонь. Потом все золо­то и сереб­ро из горо­да он высы­пал со сте­ны в Стри­мон и, нако­нец, бро­сил­ся сам в огонь⁸⁵. За этот подвиг, как это и подо­ба­ет, пер­сы вос­хва­ля­ют его еще и до сего дня.

108. Из Дори­с­ка Ксеркс про­дол­жал поход на Элла­ду и все пле­ме­на на сво­ем пути застав­лял при­со­еди­нять­ся к пер­сид­ско­му вой­ску. Ведь, как я упо­ми­нал уже рань­ше⁸⁶, вся стра­на вплоть до Фес­са­лии была под­чи­не­на царю и пла­ти­ла ему дань. Поко­рил же ее Мега­баз, а позд­нее Мар­до­ний. По пути из Дори­с­ка Ксеркс мино­вал сна­ча­ла само­фра­кий­ские укреп­ле­ния, из кото­рых даль­ше все­го на запад рас­по­ло­жен город по име­ни Месам­брия. С ним гра­ни­чит город фасос­цев Стри­ма. Меж­ду эти­ми горо­да­ми про­те­ка­ет река Лис; в ней не хва­ти­ло тогда воды для Ксерк­со­ва вой­ска, и река иссяк­ла. Область эта в древ­но­сти назы­ва­лась Гал­ла­и­кой, теперь же Бри­ан­ти­кой, но при­над­ле­жит, соб­ст­вен­но, еще кико­нам.

109. Перей­дя высох­шее рус­ло реки Лиса, Ксеркс мино­вал эллин­ские горо­да: Маро­нею, Дикею и Абде­ры. Затем он про­шел мимо неко­то­рых извест­ных озер побли­зо­сти от этих горо­дов, а имен­но мимо Исма­риды, что меж­ду Маро­не­ей и Стри­мой, и мимо Бисто­ниды, лежа­щей у Дикеи, куда впа­да­ют две реки — Тра­вос и Комп­са­тос. У Абдер Ксеркс не встре­тил ника­ко­го извест­но­го озе­ра, но зато пере­сек реку Нест, теку­щую в море. Отсюда царь про­шел мимо горо­дов, лежа­щих внут­ри стра­ны, один из кото­рых нахо­дит­ся на озе­ре око­ло 30 ста­дий в окруж­но­сти (озе­ро это бога­то рыбой и очень соле­ное). Озе­ро иссяк­ло, когда толь­ко вьюч­ные живот­ные выпи­ли из него воду. Город этот назы­ва­ет­ся Пистир.

110. Ксеркс оста­вил с левой сто­ро­ны все эти эллин­ские горо­да у моря. Фра­кий­ские же народ­но­сти, через зем­ли кото­рых про­хо­дил царь, были вот какие: петы, кико­ны, бисто­ны, сапеи, дер­сеи, эдо­няне и сат­ры. Из них те, что оби­та­ли на побе­ре­жье, сле­до­ва­ли за вой­ском на кораб­лях. Все же осталь­ные упо­мя­ну­тые пле­ме­на, живу­щие внут­ри стра­ны, кро­ме сатров, долж­ны были слу­жить в сухо­пут­ном вой­ске.

111. Что до сатров, то они, насколь­ко нам извест­но, нико­гда не были никем поко­ре­ны. Толь­ко они одни из фра­кий­цев сохра­ни­ли сво­бо­ду до наших вре­мен. Они живут высо­ко в горах, покры­тых раз­но­об­раз­ным лесом и сне­гом, и отли­ча­ют­ся воин­ст­вен­но­стью. В их вла­де­нии зна­ме­ни­тое про­ри­ца­ли­ще Дио­ни­са⁸⁷. Про­ри­ца­ли­ще же это нахо­дит­ся высо­ко в горах, и бес­сы (один из родов сатров) тол­ку­ют про­ри­ца­ния при хра­ме. Ора­ку­лы, как в Дель­фах, изре­ка­ет глав­ная жри­ца, и [вооб­ще] все про­ис­хо­дит, как и в дру­гих про­ри­ца­ли­щах.

112. Прой­дя упо­мя­ну­тую область, Ксеркс мино­вал затем горо­да пие­рий­цев, из кото­рых один назы­ва­ет­ся Фагрет, а дру­гой Пер­гам. Здесь он шел мимо самих горо­дов, остав­ляя впра­во Пан­гей, боль­шую и высо­кую гору с золоты­ми и сереб­ря­ны­ми руд­ни­ка­ми. Оби­та­ют в этой стране пие­рий­цы, одо­ман­ты, и преж­де все­го сат­ры⁸⁸.

113. Затем Ксеркс дви­нул­ся на запад мимо обла­сти пео­нов, добе­ров и пеоплов, живу­щих на севе­ре от Пан­гея, пока не достиг реки Стри­мо­на⁸⁹ и горо­да Эио­на, где пра­ви­те­лем был (тогда еще быв­ший в живых) толь­ко что упо­мя­ну­тый Бог. А область эта у горы Пан­гея назы­ва­ет­ся Фил­лидой. На запад она про­сти­ра­ет­ся до реки Анги­ты, при­то­ка Стри­мо­на, а на юг — до само­го Стри­мо­на. Этой реке маги при­нес­ли жерт­ву закла­ни­ем белых коней⁹⁰.

114. Совер­шив эти и еще мно­го дру­гих маги­че­ских обрядов в честь этой реки, пер­сы пере­пра­ви­лись по мостам через реку у Эннеа­го­дой в Эдо­ний­ской обла­сти (на Стри­моне они нашли уже постро­ен­ный мост). Узнав, что это место назы­ва­ет­ся Эннеа­го­дой, они при­нес­ли в жерт­ву там столь­ко же маль­чи­ков и дево­чек из чис­ла мест­ных жите­лей, зако­пав их живы­ми в зем­лю. Зака­пы­вать жерт­вы живы­ми — это пер­сид­ский обы­чай. Как я узнал из рас­ска­зов, супру­га Ксерк­са Аме­ст­рида, достиг­нув пре­клон­но­го воз­рас­та, веле­ла зако­пать живы­ми 14 сыно­вей знат­ных пер­сов в бла­го­дар­ность богу, живу­ще­му, как гово­рят, под зем­лей⁹¹.

115. Про­дол­жая путь от Стри­мо­на далее на запад, вой­ско мино­ва­ло при­мор­ский эллин­ский город Аргил. Область эта и лежа­щая под нею часть стра­ны назы­ва­ет­ся Бисал­ти­ей. Отсюда, оста­вив вле­во залив у Посидея, вой­ско про­шло по так назы­вае­мой рав­нине Силея мимо эллин­ско­го горо­да Ста­ги­ра и при­бы­ло в Аканф. Царь вел с собой как эти, так и пле­ме­на, оби­таю­щие у горы Пан­гея, а так­же и все выше­упо­мя­ну­тые народ­но­сти, при­чем при­мор­ские жите­ли долж­ны были слу­жить на кораб­лях, а народ­но­сти, жив­шие вда­ли от моря, — в сухо­пут­ном вой­ске. Доро­гу же эту, по кото­рой царь Ксеркс вел свое вой­ско, фра­кий­цы не раз­ру­ша­ют и не засе­ва­ют, но до сих пор весь­ма почи­та­ют как свя­щен­ную⁹².

116. По при­бы­тии в Аканф Ксеркс объ­явил жите­лей горо­да сво­и­ми госте­при­им­ца­ми и пожа­ло­вал им мидий­скую одеж­ду. Царь хва­лил их, так как видел их усер­дие на войне и полу­чил доне­се­ние о том, что они при­леж­но рыли канал.

117. Во вре­мя сто­ян­ки Ксерк­са в Акан­фе скон­чал­ся от неду­га Арта­хей, началь­ник [стро­и­тель­ства] кана­ла. Он поль­зо­вал­ся ува­же­ни­ем Ксерк­са и про­ис­хо­дил из рода Ахе­ме­нидов. Ростом Арта­хей пре­вос­хо­дил всех пер­сов (без четы­рех паль­цев пять цар­ских лок­тей) и отли­чал­ся самым зыч­ным голо­сом. Смерть его была поэто­му для Ксерк­са вели­ким несча­стьем, и царь пове­лел устро­ить ему пыш­ные похо­ро­ны. Все вой­ско насы­па­ло кур­ган над его моги­лой. Это­му-то Арта­хею по веле­нию ора­ку­ла жите­ли Акан­фа при­но­сят жерт­вы, как герою, при­зы­вая его [в молит­вах] по име­ни⁹³.

118. Итак, царь Ксеркс был опе­ча­лен гибе­лью Арта­хея. Эллин­ские же горо­да, кото­рые при­ни­ма­ли у себя пер­сид­ское вой­ско и долж­ны были уго­щать Ксерк­са, впа­ли в вели­кую нуж­ду, так что граж­дане их даже лиши­лись сво­их жилищ и иму­ще­ства. Так, фасос­цам (им при­шлось при­ни­мать и уго­щать вой­ско Ксерк­са за их горо­да на мате­ри­ке), напри­мер, уго­ще­ние сто­и­ло 400 талан­тов сереб­ром, как ука­зал выбран­ный [ими для это­го] Анти­патр, сын Оргея, один из самых ува­жае­мых граж­дан.

119. Столь же вели­ки при­мер­но были и рас­хо­ды про­чих горо­дов, как пока­за­ли отче­ты началь­ни­ков, [ведав­ших про­до­воль­ст­ви­ем вой­ска]. Уго­ще­ние про­ис­хо­ди­ло так: о при­бы­тии вой­ска сооб­ща­лось задол­го и каж­дый делал все, что мог. Лишь толь­ко объ­яв­ля­ли при­каз [заготов­лять про­до­воль­ст­вие], хлеб­ные запа­сы рас­пре­де­ля­лись меж­ду все­ми граж­да­на­ми, кото­рые моло­ли пше­нич­ное и ячмен­ное зер­но в тече­ние мно­гих меся­цев. Затем откарм­ли­ва­ли наи­бо­лее цен­ное пого­ло­вье скота, какое толь­ко мог­ли най­ти, раз­во­ди­ли пти­цу в клет­ках и прудах, живу­щую на суше и водо­пла­ваю­щую, на про­до­воль­ст­вие вой­ску. При­готов­ля­ли так­же золотые и сереб­ря­ные куб­ки, сосуды для сме­ше­ния вина и всю про­чую сто­ло­вую утварь. Эти вещи были пред­на­зна­че­ны, конеч­но, толь­ко для само­го царя и его сотра­пез­ни­ков; осталь­но­му же вой­ску пола­га­лось лишь про­пи­та­ние. Куда бы вой­ско ни при­хо­ди­ло, всюду раз­би­вал­ся шатер, в кото­ром рас­по­ла­гал­ся Ксеркс, а все вой­ско отды­ха­ло под откры­тым небом. Когда насту­па­ла обеден­ная пора, у хозя­ев, при­ни­мав­ших вой­ско, было мно­го хло­пот. Пер­сы же, насы­тив­шись, оста­ва­лись там на ноч­лег. А на сле­дую­щий день они сни­ма­ли шатер, бра­ли с собой всю [золотую и сереб­ря­ную] утварь и ухо­ди­ли даль­ше, ниче­го не остав­ляя.

120. Тогда-то некто Мега­кре­он из Абдер выска­зал здра­вое заме­ча­ние. Он дал совет абде­ри­там все­на­род­но (муж­чи­нам и жен­щи­нам) отпра­вить­ся в свои свя­ти­ли­ща и молить богов о защи­те, про­ся их об избав­ле­нии впредь от поло­ви­ны гряду­щих бед. За про­шлые же стра­да­ния сле­ду­ет при­не­сти богам вели­кую бла­го­дар­ность, имен­но за то, что Ксеркс не при­вык обедать два­жды в день: если бы кро­ме обеда им при­ка­за­ли гото­вить еще и столь же обиль­ный зав­трак, то при­шлось бы на выбор: либо вовсе не ожи­дать при­хо­да Ксерк­са, либо оста­вать­ся на страш­ную поги­бель.

121. Все же эллин­ским горо­дам под дав­ле­ни­ем необ­хо­ди­мо­сти при­хо­ди­лось выпол­нять цар­ское пове­ле­ние. Ксеркс же отдал при­каз вое­на­чаль­ни­кам флота отплыть из Акан­фа и ожи­дать его в Фер­ме. А Фер­ма лежит имен­но в Фер­мей­ском зали­ве (от нее и залив этот полу­чил свое назва­ние). Ведь, как царь узнал, через Фер­му про­хо­дил самый корот­кий путь для вой­ска. От Дори­с­ка до Акан­фа вой­ско дви­га­лось в таком поряд­ке: все сухо­пут­ное вой­ско Ксеркс разде­лил на три части. Одной части он при­ка­зал идти вме­сте с фло­том вдоль побе­ре­жья. Во гла­ве это­го отряда сто­я­ли Мар­до­ний и Масист. Вто­рая часть вой­ска под пред­во­ди­тель­ст­вом Три­тан­тех­ма и Гер­ги­са шла доро­гой, веду­щей в глубь стра­ны. Третья же часть, с кото­рой сле­до­вал сам Ксеркс, под началь­ст­вом Смер­до­ме­на и Мега­би­за дви­га­лась посредине меж­ду дву­мя пер­вы­ми.

122. Итак, флот был ото­слан Ксерк­сом и про­шел Афон­ским кана­лом в залив, где лежат горо­да Асса, Пилор, Синг и Сар­та. Взяв из этих горо­дов так­же [попол­не­ние] для коман­ды, кораб­ли поплы­ли даль­ше в Фер­мей­ский залив. Затем, обо­гнув мыс Ампел у Торо­ны, флот мино­вал сле­дую­щие эллин­ские горо­да: Торо­ну, Галепс, Сер­ми­лу, Меки­бер­ну и Олинф⁹⁴. Из всех этих горо­дов были взя­ты кораб­ли и коман­ды. Область эта назы­ва­ет­ся Сифо­ни­ей.

123. От мыса Ампел флот Ксерк­са поплыл пря­мо к Кана­ст­рей­ско­му мысу, а этот мыс на всей Пал­лене далее все­го выда­ет­ся в море. Здесь опять взя­ли кораб­ли с коман­дой из Поти­деи, Афи­тия, Неа­по­ля, Эги, Ферам­бо, Ски­о­ны, Мен­ды и Саны. Это — горо­да на Пал­лене, кото­рая преж­де назы­ва­лась Фле­грой. Мино­вав и эту область, флот поплыл к месту назна­че­ния, при­ни­мая по пути коман­ды из погра­нич­ных с Пал­ле­ной горо­дов, что лежат по сосед­ству с Фер­мей­ским зали­вом. Назва­ния этих горо­дов такие: Липакс, Ком­брия, Лисы, Гигон, Камп­са, Сми­ла, Энея. Область же, где они рас­по­ло­же­ны, еще и поныне назы­ва­ет­ся Крос­се­ей⁹⁵. От Энеи же (послед­не­го из назван­ных горо­дов) флот напра­вил­ся теперь в самый Фер­мей­ский залив и к Мигдон­ской обла­сти. Так флот при­был в услов­лен­ное место — Фер­му и к горо­дам Син­ду и Хале­ст­ре на реке Аксии, кото­рая обра­зу­ет гра­ни­цу меж­ду Мигдо­ни­ей и Бот­ти­е­идой. На узкой при­бреж­ной поло­се в Бот­ти­е­иде лежат горо­да Ихны и Пел­ла⁹⁶.

124. Итак, флот Ксерк­са бро­сил якорь в ожи­да­нии [под­хо­да] царя [у побе­ре­жья] от устья реки Аксия до горо­да Фер­мы и лежа­щих меж­ду ними горо­дов. Ксеркс же во гла­ве сухо­пут­но­го вой­ска высту­пил из Акан­фа, избрав пря­мой путь через внут­рен­ние обла­сти стра­ны на Фер­му. Путь лежал через Пео­нию и Кре­сто­нию к реке Эхидо­ру. Река эта берет нача­ло в Кре­сто­нии, про­те­ка­ет через Мигдо­нию и впа­да­ет в боло­то на реке Аксии⁹⁷.

125. Когда вой­ско шло по этой мест­но­сти, то на вьюч­ных вер­блюдов с про­до­воль­ст­ви­ем напа­ли львы. Ночью львы спус­ка­лись из лого­вищ. Они не тро­га­ли, одна­ко, ни вьюч­ных живот­ных, ни людей, а напа­да­ли толь­ко на вер­блюдов. Удив­ля­юсь, что́ за при­чи­на застав­ля­ла львов остав­лять в покое всех про­чих живот­ных и набра­сы­вать­ся лишь на вер­блюдов: львы ведь не вида­ли преж­де этих живот­ных и не про­бо­ва­ли [их мяса].

126. В этой мест­но­сти водит­ся мно­го львов и диких быков, огром­ные рога кото­рых [тор­гов­цы] вво­зят в Элла­ду. Гра­ни­цей оби­та­ния львов слу­жат реки Нест, теку­щая через область Абдер, и Ахе­лой, пере­се­каю­щая Акар­на­нию⁹⁸. Ведь к восто­ку от Неста во всей пере­д­ней части Евро­пы не увидишь льва, точ­но так же как и к запа­ду от Ахе­лоя на осталь­ном мате­ри­ке. Львы встре­ча­ют­ся толь­ко меж­ду эти­ми [дву­мя] упо­мя­ну­ты­ми река­ми.

127. По при­бы­тии в Фер­му Ксеркс рас­по­ло­жил­ся там ста­ном со сво­им вой­ском. Стан же вой­ска занял все побе­ре­жье от горо­да Фер­мы в Мигдо­нии вплоть до рек Лидия и Гали­ак­мо­на, кото­рые отде­ля­ют область Бот­ти­е­иду от зем­ли македо­нян, сли­вая свои воды в одно рус­ло. В этих-то местах вар­ва­ры и раз­би­ли свой стан. Из всех пере­чис­лен­ных рек в одном толь­ко Эхидо­ре, выте­каю­щем из зем­ли кре­сто­нов, не хва­ти­ло воды для питья вой­ску. Вода в реке иссяк­ла.

128. Из Фер­мы Ксеркс обо­зре­вал огром­ные фес­са­лий­ские горы — Олимп и Оссу — высотой до обла­ков; меж­ду ними, как ему рас­ска­зы­ва­ли, лежит узкая доли­на, по кото­рой течет Пеней⁹⁹. Царь слы­шал так­же, что там про­хо­дит доро­га в Фес­са­лию, и жаж­дал осмот­реть с кораб­ля устье Пенея, так как вой­ско долж­но было идти верх­ним путем через зем­лю македо­нян на севе­ре в область перре­бов, минуя город Гонн¹⁰⁰. Здесь ведь путь, как он узнал, был самым надеж­ным. А, воз­го­рев­шись жела­ни­ем, царь выпол­нил свой замы­сел. Взой­дя на борт сидон­ско­го кораб­ля, на кото­рый он обыч­но садил­ся в подоб­ных слу­ча­ях, Ксеркс дал знак осталь­ным кораб­лям выхо­дить в море, вой­ску же при­ка­зал оста­вать­ся в Фер­ме. При­быв туда и обо­зрев устье Пенея, царь при­шел в вели­кое изум­ле­ние. Затем он при­звал про­вод­ни­ков и спро­сил, нель­зя ли отве­сти реку и заста­вить ее изли­вать­ся [в море] в дру­гом месте.

129. Фес­са­лия в древ­но­сти, как гла­сит пре­да­ние, была озе­ром. И дей­ст­ви­тель­но, эта стра­на со всех сто­рон окру­же­на высо­чай­ши­ми гора­ми. На восто­ке она огра­ни­че­на гора­ми Пели­о­ном и Оссой, пред­го­рья кото­рых схо­дят­ся друг с дру­гом, на севе­ре — Олим­пом, на запа­де — Пин­дом, — а на юге — Офри­сом. В середине меж­ду эти­ми гора­ми нахо­дит­ся фес­са­лий­ская кот­ло­ви­на. В эту-то кот­ло­ви­ну сте­ка­ет мно­же­ство рек. Наи­бо­лее зна­чи­тель­ных рек пять: Пеней, Апидан, Оно­хон, Эни­пей и Памис. Они сте­ка­ют как само­сто­я­тель­ные реки в фес­са­лий­скую рав­ни­ну с гор, коль­цом окру­жаю­щих Фес­са­лию. Затем, слив­шись в еди­ную реку, они впа­да­ют в море через одно и при­том узкое уще­лье. Сра­зу же после сли­я­ния толь­ко Пеней сохра­ня­ет свое имя, а все осталь­ные реки ста­но­вят­ся безы­мян­ны­ми. По рас­ска­зам, упо­мя­ну­той кот­ло­ви­ны и это­го реч­но­го прото­ка в древ­но­сти еще не суще­ст­во­ва­ло; реки же эти и кро­ме них еще и Бебе­ид­ское озе­ро уже сте­ка­ли в рав­ни­ну, хотя и не носи­ли тепе­реш­них назва­ний, пре­вра­щая всю Фес­са­лию в море. Сами же фес­са­лий­цы утвер­жда­ют, что уще­лье, по кото­ро­му течет Пеней, про­ло­мал Посей­дон. И они, веро­ят­но, пра­вы. Ведь если верить, что Посей­дон про­из­во­дит зем­ле­тря­се­ние, и при­пи­сы­вать это­му богу воз­ник­шие от зем­ле­тря­се­ний рас­се­ли­ны, то, конеч­но, посмот­рев и на эту рас­се­ли­ну, мож­но счесть и ее делом Посей­до­на. Рас­се­ли­на эта меж­ду гора­ми, по-види­мо­му, воз­ник­ла под дей­ст­ви­ем зем­ле­тря­се­ния.

130. А про­вод­ни­ки на вопрос Ксерк­са, есть ли у Пенея вто­рое устье для выхо­да в море, зная точ­но мест­ность, отве­ти­ли так: «У этой реки, царь, нет дру­го­го выхо­да в море, кро­ме это­го. Ведь горы, как вен­цом, окру­жа­ют всю Фес­са­лию». В ответ на это Ксеркс, гово­рят, ска­зал: «Хит­рые люди — фес­са­лий­цы. Вот поче­му они, дав­но уже опа­са­ясь мое­го могу­ще­ства, оду­ма­лись, так как поня­ли, как лег­ко и быст­ро мож­но овла­деть их стра­ной. Сто­ит ведь лишь напра­вить реку в их зем­лю, отведя пло­ти­ной воды Пенея, пре­гра­дить ему путь через уще­лье, где он течет ныне, так что вся Фес­са­лия, кро­ме гор, ока­жет­ся под водой». Эти сло­ва Ксерк­са отно­си­лись к Але­ва­дам, так как они, будучи фес­са­лий­ца­ми, пер­вы­ми из элли­нов изъ­яви­ли покор­ность царю, как думал Ксеркс, от име­ни все­го наро­да Фес­са­лии. После это­го, обо­зрев устье, царь отплыл назад в Фер­му.

131. Мно­го дней Ксеркс оста­вал­ся в Пие­рий­ской обла­сти. Отряд, [состав­ляв­ший] третью часть пер­сид­ско­го вой­ска, про­ру­бал про­се­ку в лесу на македон­ских горах, чтобы [по про­ло­жен­ной] здесь доро­ге все вой­ско мог­ло прой­ти в зем­лю перре­бов. Тем вре­ме­нем воз­вра­ти­лись гла­ша­таи, отправ­лен­ные царем в Элла­ду с тре­бо­ва­ни­ем покор­но­сти: одни — с пусты­ми рука­ми, а дру­гие — неся зем­лю и воду.

132. В чис­ле же пле­мен, кото­рые дали зем­лю и воду, были сле­дую­щие: фес­са­лий­цы, доло­пы, эние­ны, перре­бы, лок­ры, маг­не­ты, малий­цы, фтио­тий­ские ахей­цы, фиван­цы¹⁰¹ и осталь­ные бео­тий­цы¹⁰², кро­ме фес­пий­цев и пла­тей­цев. Про­тив них-то про­чие элли­ны, кото­рые объ­яви­ли вой­ну вар­ва­рам, заклю­чи­ли освя­щен­ный жерт­во­при­но­ше­ни­ем и клят­вой союз­ный дого­вор. А дого­вор этот гла­сил так: вся­кий эллин­ский город, пре­дав­ший­ся пер­сид­ско­му царю, не вынуж­ден­ный [к это­му] необ­хо­ди­мо­стью, в слу­чае победы союз­ни­ков обя­зан упла­тить деся­ти­ну дель­фий­ско­му богу. Таков был союз­ный дого­вор элли­нов¹⁰³.

133. В Афи­ны же и в Спар­ту Ксеркс не отпра­вил гла­ша­тая с тре­бо­ва­ни­ем зем­ли [и воды], и вот по какой при­чине. Когда Дарий преж­де отпра­вил туда послов, тре­буя покор­но­сти, то афи­няне сбро­си­ли их в про­пасть, а спар­тан­цы — в коло­дец и веле­ли им оттуда при­не­сти [царю] зем­лю и воду. Поэто­му-то Ксеркс теперь и не послал к ним гла­ша­та­ев с тре­бо­ва­ни­ем покор­но­сти. Какое несча­стье постиг­ло афи­нян за их посту­пок, я не могу ска­зать, кро­ме того, что их зем­ля и сам город были разо­ре­ны. Впро­чем, мне дума­ет­ся, опу­сто­ше­ние [Атти­ки] про­изо­шло не из-за это­го.

134. Что до лакеде­мо­нян, то их пора­зил гнев Таль­фи­бия, гла­ша­тая Ага­мем­но­на. Ведь в Спар­те есть свя­ти­ли­ще героя Таль­фи­бия, и суще­ст­ву­ют так­же его потом­ки, так назы­вае­мые Таль­фи­би­а­ды, кото­рым пре­до­став­ле­но пре­иму­ще­ст­вен­ное пра­во выпол­нять долж­ность гла­ша­та­ев. После умерщ­вле­ния гла­ша­та­ев у спар­тан­цев все [пред­зна­ме­но­ва­ния] при жерт­во­при­но­ше­ни­ях выпа­да­ли небла­го­при­ят­ны­ми. И это про­дол­жа­лось дол­гое вре­мя. Лакеде­мо­няне были глу­бо­ко встре­во­же­ны, пре­да­ва­ясь печа­ли из-за это­го несча­стья. Мно­го раз они созы­ва­ли народ­ное собра­ние и через гла­ша­та­ев объ­яв­ля­ли: не жела­ет ли кто-нибудь из лакеде­мо­нян пожерт­во­вать жиз­нью за Спар­ту. Тогда высту­пи­ли Спер­хий, сын Ане­ри­ста, и Булис, сын Нико­лая, знат­но­го рода и бога­тые спар­тан­цы. Они доб­ро­воль­но вызва­лись поне­сти нака­за­ние от Ксерк­са за умерщ­вле­ние в Спар­те гла­ша­та­ев Дария. Так спар­тан­цы ото­сла­ли этих людей в Мидий­скую зем­лю на смерть.

135. Дерз­но­вен­ная отва­га этих мужей достой­на удив­ле­ния, и, кро­ме того, [не менее пора­зи­тель­ны] вот такие их сло­ва. На пути в Сусы при­бы­ли они к Гидар­ну (родом пер­су), кото­рый был началь­ни­ком пер­сид­ско­го вой­ска на асий­ском побе­ре­жье. Гидарн дру­же­ски при­нял спар­тан­цев и за уго­ще­ни­ем спро­сил их: «Лакеде­мо­няне! Поче­му вы избе­га­е­те цар­ской друж­бы? Вы може­те видеть на моем при­ме­ре, какое я зани­маю поло­же­ние — как царь уме­ет возда­вать честь доб­лест­ным мужам. Так и вы, если пре­да­ди­тесь царю (царь ведь счи­та­ет вас доб­лест­ны­ми мужа­ми), то он поста­вит каж­до­го из вас, спар­тан­цев, вла­сти­те­лем обла­сти в Элла­де». На эти сло­ва они отве­ча­ли так: «Гидарн! Твой совет, кажет­ся, не со всех сто­рон оди­на­ко­во хоро­шо обду­ман. Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном; в дру­гом же у тебя его нет. Тебе пре­крас­но извест­но, что зна­чит быть рабом, а о том, что такое сво­бо­да — слад­ка ли она или горь­ка, ты ниче­го не зна­ешь. Если бы тебе при­шлось отведать сво­бо­ды, то, пожа­луй, ты дал бы нам совет сра­жать­ся за нее не толь­ко копьем, но и секи­рой». Так они отве­ча­ли Гидар­ну.

136. Оттуда спар­тан­цы при­бы­ли в Сусы и пред­ста­ли пред цар­ские очи. Тело­хра­ни­те­ли преж­де все­го при­ка­за­ли им пасть ниц и покло­нить­ся царю до зем­ли и хоте­ли при­нудить их к это­му силой¹⁰⁴. Одна­ко они наот­рез отка­за­лись, даже если их поста­вят на голо­ву. Ведь, по их сло­вам, не в обы­чае у них падать ниц и покло­нять­ся чело­ве­ку и при­шли сюда они не ради это­го, а по дру­гой при­чине. После реши­тель­но­го отка­за выпол­нить это тре­бо­ва­ние они вновь взя­ли сло­во и ска­за­ли при­бли­зи­тель­но так: «Царь мидян! Посла­ли нас лакеде­мо­няне вме­сто умерщ­влен­ных в Спар­те гла­ша­та­ев, чтобы иску­пить смерть их». В ответ на эти сло­ва Ксеркс ска­зал, что по сво­е­му вели­ко­ду­шию он не посту­пит подоб­но лакеде­мо­ня­нам, кото­рые, пре­зрев обы­чай, свя­щен­ный для всех людей, пре­да­ли смер­ти гла­ша­та­ев. Сам же он не жела­ет под­ра­жать им в том, что достой­но пори­ца­ния, а пото­му не умерт­вит послов, но сни­мет с лакеде­мо­нян вину за убий­ство.

137. Таким обра­зом, после это­го тот­час же утих гнев Таль­фи­бия, хотя Спер­хий и Булис воз­вра­ти­лись в Спар­ту. Одна­ко спу­стя мно­го вре­ме­ни после это­го, имен­но во вре­мя вой­ны пело­пон­нес­цев с афи­ня­на­ми, гнев Таль­фи­бия, по сло­вам лакеде­мо­нян, вспых­нул с новой силой. И это мне кажет­ся самым чудес­ным. Но то, что гнев затем постиг сыно­вей этих двух мужей, кото­рые отпра­ви­лись к царю из-за гне­ва это­го же героя, имен­но Нико­лая, сына Були­са, и Ане­ри­ста, сына Спер­хия (того Ане­ри­ста, кото­рый на гру­зо­вом судне вме­сте с коман­дой вои­нов захва­тил насе­лен­ный тирин­фя­на­ми город Гали­еи)¹⁰⁵, — в этом совер­шен­но ясен перст раз­гне­ван­но­го боже­ства. Оба они отпра­ви­лись из Лакеде­мо­на в Азию, но в пути были выда­ны афи­ня­нам Ситал­ком, сыном Терея, царем фра­кий­цев, и Ним­фо­до­ром, сыном Пифея, абде­ри­том. Их схва­ти­ли в Бисан­фе на Гел­лес­пон­те и отвез­ли в Атти­ку, где их каз­ни­ли афи­няне. Вме­сте с ними был каз­нен и Ари­стей, сын Адиман­та, корин­фя­нин. Это собы­тие, впро­чем, про­изо­шло мно­го лет спу­стя после похо­да Ксерк­са¹⁰⁶. Теперь же я воз­вра­ща­юсь к мое­му рас­ска­зу.

138. О похо­де царя гово­ри­ли, буд­то он направ­лен толь­ко про­тив Афин, на самом же деле пер­сы шли про­тив всей Элла­ды. Элли­ны уже дав­но зна­ли об этом по слу­хам, но не мог­ли объ­еди­нить­ся для сов­мест­ных дей­ст­вий. Неко­то­рые из них уже дали пер­сид­ско­му царю [в знак покор­но­сти] зем­лю и воду и поэто­му пола­га­ли, что вар­ва­ры не при­чи­нят им вреда. Те же, кото­рые это­го не сде­ла­ли, жили в вели­ком стра­хе, так как во всей Элла­де недо­ста­ва­ло бое­вых кораб­лей, чтобы дать отпор вра­гу. Боль­шин­ство эллин­ских горо­дов вооб­ще не жела­ло вое­вать, но откры­то сочув­ст­во­ва­ло пер­сам¹⁰⁷.

139. Поэто­му я вынуж­ден откро­вен­но выска­зать мое мне­ние, кото­рое, конеч­но, боль­шин­ству при­дет­ся не по душе. Одна­ко я не хочу скры­вать то, что при­знаю исти­ной. Если бы афи­няне в стра­хе перед гроз­ной опас­но­стью поки­ну­ли свой город или, даже не покидая его, сда­лись Ксерк­су, то никто [из элли­нов] не посмел бы ока­зать сопро­тив­ле­ния пер­сам на море. Далее, не най­ди Ксеркс про­тив­ни­ка на море, то на суше дела сло­жи­лись бы вот как: если бы даже и мно­го «хито­нов стен»¹⁰⁸ пело­пон­нес­цам уда­лось воз­двиг­нуть на Ист­ме, то все же флот вар­ва­ров стал бы захва­ты­вать город за горо­дом и лакеде­мо­няне, поки­ну­тые на про­из­вол судь­бы союз­ни­ка­ми (прав­да, не по доб­рой воле, но в силу необ­хо­ди­мо­сти), оста­лись бы одни. И вот поки­ну­тые все­ми, лакеде­мо­няне после геро­и­че­ско­го сопро­тив­ле­ния все-таки пали бы доб­лест­ной смер­тью. Сле­до­ва­тель­но, их ожи­да­ла бы такая участь или, быть может, видя пере­ход всех про­чих элли­нов на сто­ро­ну пер­сов, им при­шлось бы еще рань­ше сдать­ся на милость Ксерк­са. Таким обра­зом, и в том и в дру­гом слу­чае Элла­да ока­за­лась бы под игом пер­сов. Дей­ст­ви­тель­но, мне совер­шен­но непо­нят­но, какую поль­зу мог­ли при­не­сти сте­ны на Ист­ме, если царь [пер­сов] гос­под­ст­во­вал на море. Пото­му-то не погре­шишь про­тив исти­ны, назвав афи­нян спа­си­те­ля­ми Элла­ды. Ибо ход собы­тий зави­сел исклю­чи­тель­но от того, на чью сто­ро­ну скло­нят­ся афи­няне. Но так как афи­няне выбра­ли сво­бо­ду Элла­ды, то они все­ли­ли муже­ство к сопро­тив­ле­нию всем осталь­ным элли­нам, посколь­ку те еще не пере­шли на сто­ро­ну мидян, и с помо­щью богов обра­ти­ли царя в бег­ство. Не мог­ли устра­шить афи­нян даже гроз­ные изре­че­ния дель­фий­ско­го ора­ку­ла и побудить их поки­нуть Элла­ду на про­из­вол судь­бы. Они спо­кой­но сто­я­ли и муже­ст­вен­но жда­ли напа­де­ния вра­га на их зем­лю.

140. Афи­няне ведь отпра­ви­ли послов в Дель­фы вопро­сить ора­кул. После обыч­ных обрядов в свя­щен­ном участ­ке послы всту­пи­ли в свя­ти­ли­ще и там вос­се­ли¹⁰⁹. Пифия по име­ни Ари­сто­ни­ка изрек­ла им сле­дую­щий ора­кул¹¹⁰:

Что ж вы сиди­те, глуп­цы? Беги­те к зем­но­му пре­де­лу, Домы поки­нув и гла­вы высо­кие круг­ло­го гра­да. Не усто­ит ни гла­ва, ни тело пред гибе­лью страш­ной, И ни сто­па, и ни длань, и ничто иное средь гра­да Не уце­ле­ет. Но все истре­бит­ся, и град сей погу­бит Огнь и жесто­кий Арей, что стре­мит колес­ни­цу сири­ян111. Мно­го и про­чих твер­дынь — не толь­ко твою он погу­бит… Ныне куми­ры бес­смерт­ных сто­ят, уже пот исто­чая. В стра­хе тре­пе­щут они, а кров­ли их хра­мов Чер­ною кро­вью стру­ят — в пред­ве­стие бед неиз­быв­ных… Но выхо­ди­те из хра­ма и скор­бию душу излей­те.

141. Такой ответ ора­ку­ла глу­бо­ко опе­ча­лил афин­ских послов. И вот, когда они уже впа­ли в отча­я­ние от воз­ве­щен­ных им бед­ст­вий, некто Тимон, сын Анд­ро­бу­ла, один из самых ува­жае­мых людей в Дель­фах, посо­ве­то­вал им вер­нуть­ся в свя­ти­ли­ще с олив­ко­вы­ми вет­вя­ми и еще раз вопро­сить ора­кул уже в каче­стве «умо­ля­ю­щих бога о защи­те». Афи­няне так и посту­пи­ли и обра­ти­лись к богу с таки­ми сло­ва­ми: «Вла­ды­ка! Ради этих вот олив­ко­вых вет­вей, кото­рые мы при­нес­ли, изре­ки нам более мило­сти­вое про­ри­ца­ние о нашем род­ном горо­де, ина­че мы не уйдем из свя­ти­ли­ща, но пре­будем здесь до кон­ца наших дней». На это про­ри­ца­тель­ни­ца изрек­ла им вто­рич­но вот что:

Гнев Олим­пий­ца смяг­чить не в силах Афи­на Пал­ла­да, Как ни скло­няй она Зев­са — моль­ба­ми иль хит­рым сове­том. Все ж изре­ку тебе вновь ада­ман­то­вой кре­по­сти сло­во: Если даже поля меж ска­лою Кек­ро­па112 высо­кой И Кифе­ро­на доли­ной свя­той добы­чею вра­же­ской ста­нут, Лишь дере­вян­ные сте­ны дает Зевес Три­то­ге­нее Несо­кру­ши­мо сто­ять во спа­се­нье тебе и потом­кам. Кон­ных спо­кой­но не жди ты пол­ков или рати пехот­ной Мощ­но от суши гряду­щей, но тыл обра­щая, Все ж отсту­пай: ведь вре­мя при­дет и поме­ришь­ся силой! Ост­ров боже­ст­вен­ный, о Сала­мин, сыно­вей сво­их жен ты погу­бишь В пору ль посе­ва Демет­ры даров, порою ли зной­ною жат­вы.

142. Это изре­че­ние ора­ку­ла послы запи­са­ли, так как оно каза­лось им (да и дей­ст­ви­тель­но было) более мило­сти­вым, чем пер­вое, и затем воз­вра­ти­лись в Афи­ны. По при­бы­тии они объ­яви­ли ответ ора­ку­ла народ­но­му собра­нию. Афи­няне ста­ра­лись раз­га­дать смысл изре­че­ния, и по это­му пово­ду, меж­ду про­чим, выска­зы­ва­лись глав­ным обра­зом два таких про­ти­во­по­лож­ных мне­ния: неко­то­рые ста­ри­ки утвер­жда­ли, что акро­поль оста­нет­ся невредим, так как в древ­ние вре­ме­на афин­ский кремль был ограж­ден пле­те­ной изго­ро­дью из тер­нов­ни­ка. Они счи­та­ли поэто­му, что выра­же­ние «дере­вян­ная сте­на»¹¹³ отно­сит­ся к этой огра­де. Дру­гие же гово­ри­ли, что бог под­ра­зу­ме­ва­ет кораб­ли, и пред­ла­га­ли поэто­му при­ве­сти флот в бое­вую готов­ность, бро­сив все осталь­ное на про­из­вол судь­бы. Одна­ко тех, кто пони­мал под «дере­вян­ной сте­ной» кораб­ли, сму­ща­ли два послед­них сти­ха Пифии:

Ост­ров боже­ст­вен­ный, о Сала­мин, сыно­вей сво­их жен ты погу­бишь В пору ль посе­ва Демет­ры даров, порою ли зной­ною жат­вы.

Эти сти­хи опро­вер­га­ли мне­ние тех, кто счи­тал, что «дере­вян­ные сте­ны» — это кораб­ли, так как тол­ко­ва­те­ли ора­ку­лов объ­яс­ня­ли их в том смыс­ле, что афи­няне будут раз­би­ты, при­няв мор­ской бой при Сала­мине.

143. Был тогда в Афи­нах один чело­век, лишь недав­но выдви­нув­ший­ся на пер­вое место сре­ди наи­бо­лее вли­я­тель­ных граж­дан. Его зва­ли Феми­сто­к­лом, и был он сыном Нео­к­ла¹¹⁴. Он счи­тал, что тол­ко­ва­те­ли ора­ку­лов не все изре­че­ние объ­яс­ня­ли пра­виль­но, и гово­рил так: «Если бы упо­мя­ну­тый стих дей­ст­ви­тель­но отно­сил­ся к афи­ня­нам, то бог, как мне кажет­ся, не выбрал бы столь миро­лю­би­вых выра­же­ний, но ска­зал бы: “несчаст­ный Сала­мин” вме­сто “боже­ст­вен­ный Сала­мин”, если толь­ко жите­лям его суж­де­но погиб­нуть в борь­бе за ост­ров. Напро­тив, если изре­че­ние понять пра­виль­но, то его сле­ду­ет отно­сить к вра­гам, а не к афи­ня­нам». Поэто­му Феми­стокл сове­то­вал афи­ня­нам гото­вить­ся к мор­ской бит­ве, так как «дере­вян­ные сте­ны» и есть кораб­ли. Тол­ко­ва­ние Феми­сток­ла понра­ви­лось афи­ня­нам гораздо боль­ше, чем объ­яс­не­ние тол­ко­ва­те­лей ора­ку­лов, кото­рые были про­тив при­готов­ле­ний к бит­ве на море и вооб­ще сове­то­ва­ли даже не под­ни­мать руки на вра­га, но поки­нуть Атти­ку и посе­лить­ся где-нибудь в дру­гой стране.

144. Еще рань­ше это­го сове­та Феми­сток­ла афи­няне при­ня­ли дру­гое его удач­ное пред­ло­же­ние. В государ­ст­вен­ной казне афи­нян тогда было мно­го денег, посту­пав­ших от дохо­дов с Лаврий­ских руд­ни­ков. Эти день­ги пола­га­лось разде­лить меж­ду граж­да­на­ми, так что каж­до­му при­хо­ди­лось по 10 драхм. Феми­стокл убедил афи­нян отка­зать­ся от деле­жа и на эти день­ги постро­ить 200 бое­вых кораб­лей, имен­но для вой­ны с Эги­ной¹¹⁵. Эта-то вспых­нув­шая тогда вой­на с Эги­ной и спас­ла Элла­ду, заста­вив Афи­ны пре­вра­тить­ся в мор­скую дер­жа­ву. Хотя кораб­ли эти не нашли при­ме­не­ния про­тив эгин­цев (для чего были постро­е­ны), но теперь они при­го­ди­лись Элла­де. Итак, у афи­нян были уже эти, постро­ен­ные рань­ше кораб­ли, и теперь нуж­но было постро­ить еще дру­гие. И вот афи­няне, обсудив ответ ора­ку­ла, реши­ли по сове­ту бога встре­тить всей сво­ей воен­ной мощью на море напа­де­ние вар­ва­ров на Элла­ду вме­сте с эллин­ски­ми горо­да­ми, кото­рые поже­ла­ли к ним при­со­еди­нить­ся. Вот мой рас­сказ об изре­че­ни­ях ора­ку­ла, кото­рые полу­чи­ли афи­няне.

145. Теперь все элли­ны, избрав­шие «луч­шую долю» в обще­эл­лин­ском деле, собра­лись в одном месте. Там они дер­жа­ли совет и заклю­чи­ли союз под клят­вой, преж­де все­го решив пре­кра­тить враж­ду и меж­до­усоб­ные вой­ны. Меж­ду про­чим, и дру­гие горо­да вое­ва­ли тогда друг с дру­гом, но самую оже­сто­чен­ную вой­ну вели афи­няне с эгин­ца­ми¹¹⁶. Затем элли­ны реши­ли послать согляда­та­ев в Азию раз­уз­нать о воен­ной силе пер­сид­ско­го царя, кото­рый, по их сведе­ни­ям, нахо­дил­ся с вой­ском в Сар­дах. В Аргос они отпра­ви­ли послов заклю­чить союз про­тив пер­сид­ско­го царя. Так­же отряди­ли они двух послов в Сике­лию к Гело­ну, сыну Дино­ме­на, и еще дру­гих — на Кер­ки­ру и на Крит с прось­бой помочь Элла­де. Они хоте­ли сде­лать попыт­ку объ­еди­нить, если воз­мож­но, всех элли­нов и побудить их дей­ст­во­вать заод­но пред лицом все­об­щей опас­но­сти. Дер­жа­ва же Гело­на, как счи­та­ли тогда, была весь­ма могу­ще­ст­вен­ной и, пожа­луй, даже самой могу­ще­ст­вен­ной сре­ди эллин­ских горо­дов.

146. После это­го элли­ны покон­чи­ли с вза­им­ны­ми рас­пря­ми и преж­де все­го посла­ли на раз­вед­ку в Азию трех чело­век. По при­бы­тии в Сар­ды эти люди собра­ли сведе­ния о цар­ском вой­ске, но были схва­че­ны. Вое­на­чаль­ни­ки веле­ли после допро­са под пыт­кой отве­сти элли­нов на казнь. Их ожи­да­ла уже вер­ная смерть. Одна­ко Ксеркс, узнав об этом, не одоб­рил реше­ния вое­на­чаль­ни­ков и велел послать сво­их тело­хра­ни­те­лей при­ве­сти осуж­ден­ных к себе, если заста­нут еще их в живых. Тело­хра­ни­те­ли заста­ли согляда­та­ев еще в живых и при­ве­ли их пред цар­ские очи. Ксеркс спро­сил, зачем они при­шли, и пове­лел тело­хра­ни­те­лям водить элли­нов повсюду и пока­зать им все пер­сид­ское вой­ско, как пехоту, так и кон­ни­цу, и затем, когда они вдо­воль насмот­рят­ся, отпу­стить невреди­мы­ми куда захотят идти.

147. Царь объ­яс­нил этот свой при­каз вот как: если бы согляда­таи погиб­ли, то элли­ны не узна­ли бы зара­нее, сколь вели­ки его силы, а казнь трех чело­век не при­не­сет боль­шо­го вреда вра­гу. Напро­тив, если они воз­вра­тят­ся в Элла­ду, то элли­ны, по его мне­нию, услы­шав рас­ска­зы о его могу­ще­стве, еще до вой­ны отка­жут­ся от сво­ей «стран­ной» сво­бо­ды и поэто­му тяже­лый поход про­тив них будет вовсе не нужен. Подоб­ное же мне­ние Ксеркс выска­зал и в дру­гом слу­чае. В Абидо­се царь увидел, как про­хо­ди­ли через Гел­лес­понт кораб­ли с гру­зом зер­на из Пон­та на Эги­ну и в Пело­пон­нес¹¹⁷. При­бли­жен­ные царя, заме­тив, что это вра­же­ские кораб­ли, хоте­ли их захва­тить и смот­ре­ли на царя, ожи­дая его пове­ле­ния. На вопрос Ксерк­са, куда плы­вут эти кораб­ли, при­бли­жен­ные отве­ча­ли: «К тво­им вра­гам, вла­ды­ка, с гру­зом хле­ба». Тогда Ксеркс ска­зал им: «Раз­ве и мы не плы­вем туда же, куда и они, и не везем с собой хлеб и осталь­ное про­до­воль­ст­вие? Какой же вред от того, что эти люди достав­ля­ют нам хлеб?».

148. Итак, раз­вед­чи­ки, все осмот­рев, были отпу­ще­ны и воз­вра­ти­лись в Евро­пу. Элли­ны же, заклю­чив союз про­тив Пер­сии, после отправ­ки согляда­та­ев вновь посла­ли вест­ни­ков в Аргос. А дела в Арго­се, по сло­вам самих аргос­цев, тогда сло­жи­лись так: уже дав­но извест­но было в Арго­се о пред­сто­я­щем похо­де вар­ва­ров на Элла­ду. Когда же аргос­цы узна­ли, что элли­ны соби­ра­ют­ся вовлечь их в вой­ну с пер­са­ми, то отпра­ви­ли послов в Дель­фы вопро­сить бога, как им луч­ше все­го посту­пить. Ведь неза­дол­го до это­го 6000 аргос­цев пало в борь­бе про­тив лакеде­мо­нян во гла­ве с их царем Клео­ме­ном, сыном Ана­к­сан­дрида. Поэто­му-то аргос­цы отпра­ви­ли послов к богу. Пифия же на их вопрос изрек­ла сле­дую­щее:

Недруг соседям сво­им, богам же бес­смерт­ным любез­ный! Сули­цу креп­ко дер­жи и дома сиди осто­рож­но. Голо­ву коль сбе­ре­жешь, гла­ва сохра­нит твое тело.

Таков был тогда ответ Пифии. Меж­ду тем вест­ни­ки при­бы­ли в Аргос и, явив­шись в совет, изло­жи­ли свое пору­че­ние. Аргос­цы отве­ча­ли, что гото­вы участ­во­вать в войне, одна­ко лишь по заклю­че­нии 30-лет­не­го мира с лакеде­мо­ня­на­ми и при­том еще, если наравне со Спар­той они будут сто­ять во гла­ве сою­за. Хотя по пра­ву руко­вод­ство сою­зом все­це­ло при­над­ле­жит им одним, но они удо­вле­тво­рят­ся и поло­вин­ным уча­сти­ем в нем.

149. Так отве­чал вест­ни­кам, по сло­вам аргос­цев, совет аргос­цев, несмот­ря на запре­ще­ние ора­ку­ла всту­пать в союз с элли­на­ми. Хло­пота­ли же они о 30-лет­нем мире (хотя и боя­лись ора­ку­ла), чтобы их сыно­вья успе­ли вырас­ти за эти годы. Аргос­цы опа­са­лись, что без тако­го мира, если вдо­ба­вок к постиг­шей их беде они еще потер­пят пора­же­ние от пер­сов, то попа­дут под власть лакеде­мо­нян. Вест­ни­ки же из Спар­ты воз­ра­зи­ли на это поста­нов­ле­ние сове­та так: о мире они сооб­щат [лакеде­мон­ско­му] народ­но­му собра­нию. Что же до руко­вод­ства [сою­зом], то им пору­че­но объ­явить: у лакеде­мо­нян два царя, а у аргос­цев — толь­ко один. Недо­пу­сти­мо поэто­му лишать одно­го из них руко­вод­ства [сою­зом]. Одна­ко ничто не меша­ет аргос­ско­му царю иметь оди­на­ко­вое пра­во голо­са с дву­мя их царя­ми. Поэто­му-то, по сло­вам аргос­цев, они не мог­ли выне­сти высо­ко­ме­рия спар­тан­цев и пред­по­чли ско­рее под­чи­нить­ся вар­ва­рам, чем усту­пить лакеде­мо­ня­нам. А [спар­тан­ским] вест­ни­кам аргос­цы при­ка­за­ли до захо­да солн­ца поки­нуть Аргос­скую зем­лю, а то с ними посту­пят, как с вра­га­ми.

150. Так об этом рас­ска­зы­ва­ют сами аргос­цы. Но есть еще и дру­гой рас­сказ, рас­про­стра­нен­ный в Элла­де. Еще до сбо­ров в Элла­ду Ксеркс, как гово­рят, послал гла­ша­тая в Аргос. По при­бы­тии туда гла­ша­тай ска­зал: «Аргос­цы! Царь Ксеркс гово­рит вам так: “Мы, пер­сы, счи­та­ем себя отпрыс­ка­ми Пер­сея, сына Данаи, и Анд­ро­меды, доче­ри Кефея. Мы все-таки, быть может, ваши потом­ки. Поэто­му не подо­ба­ет и нам вое­вать про­тив сво­их пред­ков, и вам в сою­зе с дру­ги­ми враж­до­вать с нами. Оста­вай­тесь дома и хра­ни­те спо­кой­ст­вие. Если мой замы­сел удаст­ся, то нико­го я не буду ува­жать боль­ше, чем вас”»¹¹⁸. Это пред­ло­же­ние царя аргос­цы, как гово­рят, сочли весь­ма важ­ным и сна­ча­ла не дава­ли элли­нам ника­ких обе­ща­ний и не выстав­ля­ли тре­бо­ва­ний. Толь­ко после того как элли­ны ста­ли при­гла­шать их всту­пить в союз, тогда-то аргос­цы и потре­бо­ва­ли уча­стия в руко­вод­стве сою­зом, зная, что лакеде­мо­няне не усту­пят. Это тре­бо­ва­ние было про­стым пред­ло­гом, чтобы не вое­вать.

151. С этим рас­ска­зом, как дума­ют неко­то­рые элли­ны, свя­зан еще и дру­гой слу­чай, про­ис­шед­ший мно­го лет спу­стя. Тогда в Мем­но­но­вом гра­де Сусах по дру­го­му делу¹¹⁹ нахо­ди­лось афин­ское посоль­ство, имен­но Кал­лий, сын Гип­по­ни­ка, с това­ри­ща­ми. В это же вре­мя и аргос­цы так­же отпра­ви­ли послов в Сусы, чтобы спро­сить Арт­ок­серк­са, сына Ксерк­са: может ли про­дол­жать­ся друж­ба и союз, заклю­чен­ный с Ксерк­сом, как они это­го хотят, или же царь счи­та­ет их вра­га­ми. Царь Арт­ок­серкс отве­тил-де на это аргос­цам, что друж­ба без­услов­но сохра­ня­ет­ся и что нет для него горо­да любез­нее Аргоса¹²⁰.

152. Дей­ст­ви­тель­но ли Ксеркс посы­лал в Аргос гла­ша­тая и спра­ши­ва­ло ли позд­нее аргос­ское посоль­ство в Сусах Арт­ок­серк­са о друж­бе — это­го я досто­вер­но утвер­ждать не могу. Я не хочу даже оспа­ри­вать пра­виль­ность утвер­жде­ний об этом самих аргос­цев. Одно толь­ко я знаю: если бы все люди одна­жды вынес­ли на рынок все свои греш­ки и поро­ки, то каж­дый, раз­глядев поро­ки соседа, с радо­стью, пожа­луй, унес бы свои домой. Поэто­му-то и посту­пок аргос­цев еще не самый постыд­ный. Что до меня, то мой долг пере­да­вать все, что рас­ска­зы­ва­ют, но, конеч­но, верить все­му я не обя­зан. И это­му пра­ви­лу я буду сле­до­вать во всем моем исто­ри­че­ском труде. Так, утвер­жда­ют даже, что аргос­цы про­сто при­зва­ли пер­сов в Элла­ду, так как они тер­пе­ли пора­же­ния в войне с лакеде­мо­ня­на­ми и поэто­му они пред­по­чли любой ценой изба­вить­ся от сво­ей насто­я­щей беды. Это мой рас­сказ об аргос­цах.

153. А в Сике­лию при­бы­ло дру­гое посоль­ство союз­ни­ков для пере­го­во­ров с Гело­ном (сре­ди послов от лакеде­мо­нян был так­же Сиагр). Пред­ок это­го Гело­на, кото­рый пере­се­лил­ся в Гелу, про­ис­хо­дил с ост­ро­ва Тело­са, что лежит про­тив [мыса] Три­о­пия. Он участ­во­вал так­же в осно­ва­нии Гелы лин­дя­на­ми с Родо­са и Анти­фе­мом. Потом­ки его впо­след­ст­вии ста­ли [наслед­ст­вен­ны­ми] иеро­фан­та­ми под­зем­ных богинь¹²¹. Они зани­ма­ли эту долж­ность посто­ян­но, с тех пор как один из их пред­ков — Телин при­об­рел ее вот каким обра­зом. В Мак­то­рий, город, лежа­щий к севе­ру от Гелы, бежа­ли потер­пев­шие пора­же­ние повстан­цы из Гелы. Этих-то изгнан­ни­ков Тели­ну уда­лось вер­нуть из изгна­ния в Гелу без помо­щи воен­ной силы, взяв с собой лишь свя­ты­ни под­зем­ных богинь. Как он раздо­был эти свя­ты­ни и сам ли впер­вые ввел почи­та­ние этих богинь — это­го я не могу ска­зать. Во вся­ком слу­чае под покро­ви­тель­ст­вом этих свя­тынь Телин воз­вра­тил изгнан­ни­ков с усло­ви­ем, что его потом­ки будут иеро­фан­та­ми богинь. Впро­чем, имея в виду то, что извест­но о харак­те­ре Тели­на, мне кажет­ся стран­ным, как имен­но такой чело­век мог совер­шить столь вели­кое дело. Ведь такие подви­ги, я думаю, не вся­ко­му дано совер­шить, так как они тре­бу­ют отва­ги и реши­тель­но­сти. Телин же, по сици­лий­ско­му пре­да­нию, напро­тив, был жено­по­доб­ный и весь­ма изне­жен­ный чело­век. Тем не менее он полу­чил эту жре­че­скую долж­ность.

154. После кон­чи­ны сына Пан­та­рея Кле­анд­ра (он был тира­ном Гелы семь лет и погиб от руки Сабил­ла из Гелы) царем стал брат Кле­анд­ра Гип­по­крат. В прав­ле­ние Гип­по­кра­та Гелон, пото­мок иеро­фан­та Тели­на, вме­сте со мно­ги­ми дру­ги­ми (и, меж­ду про­чим, с Эне­сиде­мом, сыном Пате­ка) был тело­хра­ни­те­лем Гип­по­кра­та. Немно­го спу­стя из-за сво­ей доб­ле­сти он был сде­лан началь­ни­ком кон­ни­цы. При оса­де Гип­по­кра­том Кал­ли­по­ли­са, Нак­со­са, Зан­к­лы, Леон­тин и еще, кро­ме того, мно­гих вар­вар­ских горо­дов во всех этих вой­нах Гелон бле­стя­ще отли­чил­ся как воин. Из всех назван­ных горо­дов толь­ко Сира­ку­сы избе­жа­ли Гип­по­кра­то­вой нево­ли. После пора­же­ния в бит­ве при реке Эло­ре сира­ку­сян все же спас­ли от этой уча­сти корин­фяне и кер­ки­ряне. А спас­лись сира­ку­сяне, заклю­чив мир при усло­вии выда­чи Гип­по­кра­ту Кама­ри­ны (город Кама­ри­на издав­на при­над­ле­жал Сира­ку­сам).

155. Меж­ду тем Гип­по­кра­та (он был тира­ном столь­ко же лет, как и его брат Кле­андр) настиг­ла смерть у горо­да Гиб­лы¹²² во вре­мя похо­да на сике­лий­цев. Тогда упо­мя­ну­тый Гелон высту­пил под пред­ло­гом помо­щи сыно­вьям Гип­по­кра­та, так как жите­ли Гелы не жела­ли им под­чи­нить­ся. В дей­ст­ви­тель­но­сти же после победы над жите­ля­ми Гелы он сам захва­тил власть, устра­нив сыно­вей Гип­по­кра­та. После этой уда­чи Гелон¹²³ воз­вра­тил в Сира­ку­сы изгнан­ни­ков из горо­да Касме­ны, так назы­вае­мых гамо­ров, изгнан­ных наро­дом и сво­и­ми раба­ми-кил­ли­ри­я­ми, и овла­дел так­же и Сира­ку­са­ми. Ибо народ сира­кус­ский, как толь­ко Гелон явил­ся под Сира­ку­сы, отдал­ся вме­сте с горо­дом под власть тира­на.

156. Сде­лав­шись вла­ды­кой Сира­кус, Гелон стал уже мень­ше при­да­вать зна­че­ния сво­е­му гос­под­ству над Гелой. Он пере­дал управ­ле­ние горо­дом сво­е­му бра­ту Гиеро­ну, а сам укре­пил Сира­ку­сы, и город стал опо­рой его могу­ще­ства. Под его управ­ле­ни­ем Сира­ку­сы быст­ро достиг­ли про­цве­та­ния и могу­ще­ства. Сна­ча­ла Гелон пере­се­лил в Сира­ку­сы всех жите­лей Кама­ри­ны и дал им пра­ва граж­дан­ства. [Ниж­ний] же город Кама­ри­ну он велел раз­ру­шить; затем с боль­шей поло­ви­ной граж­дан Гелы он посту­пил так же, как и с кама­рин­ца­ми. Потом после дол­гой оса­ды он заста­вил сдать­ся Мега­ры Сике­лий­ские и бога­чей-мегар­цев пере­се­лил в Сира­ку­сы, пре­до­ста­вив граж­дан­ские пра­ва, хотя они-то как раз и нача­ли вой­ну с ним и теперь ожи­да­ли каз­ни. Напро­тив, народ мегар­ский, вовсе не при­част­ный к войне и не ждав­ший себе ника­кой беды, он так­же велел отве­сти в Сира­ку­сы и отдать [рабо­тор­гов­цам] на про­да­жу за пре­де­лы Сике­лии. Так же посту­пил он и с насе­ле­ни­ем Евбеи Сике­лий­ской. Так он дей­ст­во­вал в обо­их слу­ча­ях, счи­тая [неиму­щую] часть насе­ле­ния самой непри­ят­ной¹²⁴.

157. Так-то Гелон стал могу­ще­ст­вен­ным вла­сте­ли­ном. Когда же эллин­ские послы при­бы­ли в Сира­ку­сы и были при­ня­ты тира­ном, они обра­ти­лись к нему так: «Посла­ли нас лакеде­мо­няне, афи­няне и их союз­ни­ки при­гла­сить тебя на помощь про­тив вар­ва­ров. Ты, веро­ят­но, уже слы­шал, что царь соби­ра­ет­ся наве­сти мост через Гел­лес­понт и во гла­ве все­го вой­ска с Восто­ка идти вой­ной на Элла­ду. Под пред­ло­гом похо­да на Афи­ны царь замыш­ля­ет поко­рить всю Элла­ду. Ты достиг вели­ко­го могу­ще­ства, и как вла­ды­ке Сике­лии тебе доста­лось гос­под­ство над частью Элла­ды, не самой малой. Поэто­му при­ди на помощь осво­бо­ди­те­лям Элла­ды и вме­сте с ними всту­пи в борь­бу за ее сво­бо­ду. Ведь, объ­еди­нив­шись, вся Элла­да выста­вит огром­ное вой­ско, и тогда мы смо­жем при­нять бой с вра­гом. Если же одни из нас ока­жут­ся измен­ни­ка­ми, а дру­гие не поже­ла­ют помо­гать и “здра­вая” часть Элла­ды будет слиш­ком мала, тогда нуж­но опа­сать­ся гибе­ли всей Элла­ды. Не думай, что пер­сид­ский царь после победы над нами не при­дет к тебе, но своевре­мен­но огра­ди себя от это­го. Ведь, ока­зы­вая помощь нам, ты помо­жешь и само­му себе: пра­виль­ное реше­ние обыч­но ожи­да­ет успех».

158. Так гово­ри­ли послы, а Гелон запаль­чи­во набро­сил­ся на них с таки­ми сло­ва­ми: «Люди из Элла­ды! Вы дерз­ну­ли явить­ся сюда и в наг­лой речи при­гла­ша­е­те меня в союз­ни­ки про­тив вар­ва­ра. Когда-то и я про­сил вас так­же сооб­ща напасть на вар­вар­ское вой­ско, когда у меня раз­го­ре­лась вой­на с кар­фа­ге­ня­на­ми и я насто­я­тель­но про­сил вас ото­мстить за умерщ­вле­ние эге­стей­ца­ми Дори­ея, сына Ана­к­сан­дрида, и даже обе­щал помочь вам осво­бо­дить ваши столь выгод­ные и доход­ные тор­го­вые пор­ты¹²⁵. Вы же не поже­ла­ли ни помочь мне, ни ото­мстить за умерщ­вле­ние Дори­ея. И если бы это зави­се­ло толь­ко от вас, то вся Сике­лия была бы теперь в руках вар­ва­ров. Одна­ко наши дела хоро­ши и скла­ды­ва­ют­ся все луч­ше. А вот теперь, когда эта вой­на дошла до вас и сто­ит у ваше­го поро­га, тут-то вам при­шлось вспом­нить и о Гелоне! Впро­чем, невзи­рая на нане­сен­ное мне оскорб­ле­ние, я не ста­ну под­ра­жать вам, но готов прий­ти на помощь: я выстав­лю вам 200 три­ер, 20000 гопли­тов, 2000 всад­ни­ков, 2000 луч­ни­ков, 2000 пращ­ни­ков и 2000 лег­ко­во­ору­жен­ных всад­ни­ков. Кро­ме того, обе­щаю снаб­жать про­до­воль­ст­ви­ем все эллин­ское вой­ско до кон­ца вой­ны. Одна­ко я даю такое обе­ща­ние, конеч­но, лишь при усло­вии, что сам буду пред­во­ди­те­лем и вождем элли­нов в войне про­тив вар­ва­ра. На иных усло­ви­ях и сам я не при­ду вам на помощь и дру­гих не пошлю».

159. Услы­шав эти сло­ва, Сиагр не выдер­жал и отве­чал так: «Воис­ти­ну горь­ко вос­пла­кал бы Пело­пид Ага­мем­нон, узнай он, что Гелон и сира­ку­сяне лиши­ли спар­тан­цев вер­хов­но­го началь­ства¹²⁶. Но ни сло­ва боль­ше о том, чтобы мы отда­ли тебе вер­хов­ное началь­ство! Если же ты жела­ешь помочь Элла­де, то знай, что тебе при­дет­ся быть под нача­лом у лакеде­мо­нян. Если же не забла­го­рас­судишь под­чи­нить­ся, то не помо­гай нам!».

160. В ответ на эту враж­деб­ную речь Сиа­гра Гелон сде­лал послам еще вот такое послед­нее пред­ло­же­ние: «При­ше­лец из Спар­ты! Когда чело­ве­ка осы­па­ют оскорб­ле­ни­я­ми, он обыч­но рас­па­ля­ет­ся гне­вом. Тем не менее сво­ей наг­лой речью ты не заста­вишь меня отве­чать в столь же гру­бых выра­же­ни­ях. Уж если вы так доро­жи­те вер­хов­ным началь­ст­вом, то мне сле­до­ва­ло бы еще боль­ше наста­и­вать на этом, так как вой­ско и флот у меня под нача­лом гораздо мно­го­чис­лен­нее ваше­го. Но если мое пред­ло­же­ние вам так непри­ем­ле­мо, то я готов кое в чем усту­пить. Если вы жела­е­те сто­ять во гла­ве сухо­пут­но­го вой­ска, то я буду началь­ст­во­вать над мор­ски­ми сила­ми. Угод­но вам коман­до­вать фло­том, то дай­те мне пред­во­ди­тель­ст­во­вать сухо­пут­ны­ми сила­ми. Поэто­му вам при­дет­ся либо пой­ти на это пред­ло­же­ние, либо вер­нуть­ся домой, не заклю­чив столь важ­но­го сою­за со мной».

161. Такое пред­ло­же­ние сде­лал Гелон. А посол афи­нян, опе­ре­див лакеде­мон­ско­го посла, отве­тил ему таки­ми сло­ва­ми: «Царь сира­ку­сян! Элла­да посла­ла нас к тебе про­сить не пред­во­ди­те­ля, но вой­ско. А ты отка­зы­ва­ешь­ся даже послать нам вой­ско, если сам не будешь гла­вой всей Элла­ды, и лишь жад­но цеп­ля­ешь­ся за вер­хов­ное началь­ство. Пока ты домо­гал­ся пред­во­ди­тель­ства над всем эллин­ским вой­ском, мы, афи­няне, конеч­но, были спо­кой­ны: мы ведь зна­ли, что лако­нец спра­вит­ся с тобой и высту­пит за нас обо­их. А теперь, когда твои при­тя­за­ния на вер­хов­ное коман­до­ва­ние откло­не­ны и ты доби­ва­ешь­ся началь­ства над фло­том, то слу­шай вот что: даже если лако­нец и отдаст тебе пред­во­ди­тель­ство фло­том, то мы не допу­стим это­го. Ведь коман­до­ва­ние фло­том при­над­ле­жит нам, если лакеде­мо­няне от него отка­зы­ва­ют­ся. Поже­лай [лакеде­мо­няне] оста­вить коман­до­ва­ние фло­том за собой, то мы не про­тив, но нико­го дру­го­го не допу­стим началь­ст­во­вать на море. Ведь, пожа­луй, напрас­но ста­ли мы самой могу­ще­ст­вен­ной мор­ской дер­жа­вой сре­ди элли­нов, если мы, афи­няне, древ­ней­ший народ, един­ст­вен­ные из элли­нов, кото­рые не явля­ют­ся при­шель­ца­ми¹²⁷, усту­пим сира­ку­ся­нам мор­ское коман­до­ва­ние. Уже поэт Гомер гово­рит, что под Или­он при­был из Афин доб­лест­ный муж, чтобы “стро­ить на бит­вы мужей”¹²⁸ и пред­во­ди­тель­ст­во­вать ратью. Поэто­му нам вовсе не позор­но утвер­ждать, [что имен­но нам, а не вам подо­ба­ет пред­во­ди­тель­ст­во­вать на море]».

162. Гелон же отве­чал на это таки­ми сло­ва­ми: «Чуже­стра­нец из Афин! У вас, види­мо, нет недо­стат­ка в пред­во­ди­те­лях, а вот желаю­щих под­чи­нять­ся не хва­та­ет. Так как вы ни в чем не усту­па­е­те, а жела­е­те иметь все, то воз­вра­щай­тесь как мож­но ско­рее домой и сооб­щи­те Элла­де, что год ее лишил­ся вес­ны». Этим Гелон хотел ска­зать, что как вес­на, оче­вид­но, — самое пре­крас­ное вре­мя года, так и его вой­ско — луч­шая часть вой­ска элли­нов. Поэто­му-то Элла­ду, отверг­шую союз с ним, он срав­ни­вал как бы с годом, лишен­ным вес­ны.

163. После этих без­успеш­ных пере­го­во­ров с Гело­ном эллин­ские послы отплы­ли домой. Гелон же опа­сал­ся, что элли­ны, отка­зав­шись от сою­за с ним, не смо­гут одни одо­леть пер­сид­ско­го царя. А с дру­гой сто­ро­ны, ему как вла­ды­ке Сике­лии [тре­бо­ва­ние послов] при­быть в Пело­пон­нес и стать под началь­ство лакеде­мо­нян каза­лось невы­но­си­мой наг­ло­стью. Поэто­му он отка­зал­ся от преж­не­го обра­за дей­ст­вий и избрал новый путь. Лишь толь­ко Гелон узнал о пере­хо­де пер­сид­ско­го царя через Гел­лес­понт, как тот­час отпра­вил в Дель­фы Кад­ма, сына Ски­фа, с ост­ро­ва Коса на трех 50-весель­ных кораб­лях, нагру­жен­ных вели­ки­ми сокро­ви­ща­ми, с дру­же­ст­вен­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми [пер­сид­ско­му царю]. Кадм дол­жен был выждать исхо­да вой­ны: в слу­чае победы вар­ва­ра отдать ему сокро­ви­ща, а так­же зем­лю и воду [от горо­дов], под­власт­ных Гело­ну. Если же победят элли­ны, Кадм дол­жен был при­вез­ти сокро­ви­ща назад.

164. А этот Кадм еще до этих собы­тий уна­сле­до­вал от отца проч­ное вла­ды­че­ство над Косом. Хотя ему не гро­зи­ло ника­кой опас­но­сти, он доб­ро­воль­но, толь­ко лишь из чув­ства спра­вед­ли­во­сти, отдал вер­хов­ную власть кос­ско­му наро­ду и отпра­вил­ся в Сике­лию. Тут он захва­тил у самос­цев город Зан­клу (город этот теперь уже не назы­ва­ет­ся Зан­клой, а Мес­се­ной)¹²⁹ и посе­лил­ся там. Это­го-то Кад­ма, при­быв­ше­го так в Сике­лию, Гелон и отпра­вил послом в Дель­фы из-за его чест­но­сти (в чем тиран, кро­ме того, мог и сам убедить­ся). И сре­ди его чест­ных поступ­ков этот вот зани­ма­ет не послед­нее место. Дей­ст­ви­тель­но, рас­по­ла­гая огром­ны­ми сокро­ви­ща­ми, кото­рые ему вве­рил Гелон, Кадм не поже­лал их при­сво­ить себе, хотя имел пол­ную воз­мож­ность это сде­лать, но после победы элли­нов в мор­ской бит­ве и отступ­ле­ния Ксерк­са он воз­вра­тил­ся в Сике­лию со все­ми сокро­ви­ща­ми.

165. В Сике­лии есть еще дру­гое пре­да­ние, имен­но, буд­то Гелон все же согла­сил­ся бы помочь элли­нам (даже под началь­ст­вом лакеде­мо­нян), если бы как раз в то самое вре­мя про­тив него не высту­пил Терилл, сын Кри­нип­па, тиран Гиме­ры, изгнан­ный из Гиме­ры вла­сти­те­лем акра­ган­тин­цев Феро­ном, сыном Эне­сиде­ма. Вой­ско Терил­ла насчи­ты­ва­ло 300000 фини­ки­ян, ливий­цев¹³⁰, ибе­ров, лиги­ев, эли­си­ков¹³¹, сар­до­нов и жите­лей Кир­на. Пред­во­ди­тель­ст­во­вал вой­ском Амил­ка, сын Анно­на, царь¹³² кар­фа­ге­нян. Терилл был госте­при­им­цем Амил­ки и поэто­му скло­нил его к похо­ду. Глав­ным зачин­щи­ком похо­да был, одна­ко, Ана­к­си­лай, тиран Регия. Он-то отдал в залож­ни­ки Амил­ке сво­их детей и при­вел в Сике­лию кар­фа­ге­нян на помощь сво­е­му тестю (дочь Терил­ла по име­ни Кидиппа была супру­гой Ана­к­си­лая). Отто­го-то Гелон и не мог помочь элли­нам и ото­слал свои сокро­ви­ща в Дель­фы.

166. Кро­ме того, в Сике­лии рас­ска­зы­ва­ют еще вот что: Гелон и Ферон победи­ли в Сике­лии кар­фа­ген­ско­го царя Амил­ку в тот же самый день, когда элли­ны раз­би­ли пер­сов при Сала­мине. Амил­ка же (по отцу он был кар­фа­ге­ня­ни­ном, а по мате­ри — сира­кус­цем и за свою доб­лесть стал царем кар­фа­ге­нян) во вре­мя сра­же­ния, кото­рое он про­иг­рал, как я слы­шал, исчез. И дей­ст­ви­тель­но, его нигде не мог­ли най­ти ни живым, ни мерт­вым, хотя Гелон велел повсюду про­из­во­дить тща­тель­ные поис­ки.

167. Сами кар­фа­ге­няне, впро­чем, утвер­жда­ют (и это прав­до­по­доб­но), что сра­жа­лись вар­ва­ры с элли­на­ми в Сике­лии от зари до позд­не­го вече­ра (столь дол­го, гово­рят, про­дол­жа­лась бит­ва). Амил­ка же в это вре­мя оста­вал­ся в стане и при­но­сил жерт­вы за бла­го­при­ят­ный исход бит­вы (он воз­ла­гал при этом на костер для сожже­ния целые туши живот­ных). Увидев, одна­ко, бег­ство сво­их вои­нов (он как раз тогда окроп­лял жерт­вы), Амил­ка ринул­ся в огонь. Так-то он, пре­дав себя пла­ме­ни, погиб. Амил­ке же — погиб ли он так, как рас­ска­зы­ва­ют фини­ки­яне, или ина­че — они не толь­ко при­но­сят жерт­вы, но и воз­двиг­ли памят­ни­ки во всех горо­дах сво­их посе­ле­ний, и наи­боль­ший — в самом Кар­фа­гене. Столь­ко ска­за­но о делах в Сике­лии.

168. Кер­ки­ряне же дали послам один ответ, а посту­пи­ли вот как. Ведь те же самые послы, ранее при­ез­жав­шие в Сике­лию, ста­ра­лись и их при­влечь к сою­зу, повто­ряя те же речи, что гово­ри­ли и Гело­ну. Кер­ки­ряне тот­час же обе­ща­ли им при­слать помощь и объ­яс­ни­ли, что не допу­стят гибе­ли Элла­ды. Ведь если Элла­да будет раз­гром­ле­на, то их так­же ждет раб­ство в пер­вый же день. Их долг поэто­му все­ми сила­ми помочь Элла­де. Таков был внешне бла­го­при­стой­ный ответ кер­ки­рян. Когда же при­шло вре­мя высту­пить на помощь, они изме­ни­ли свое наме­ре­ние. Прав­да, они сна­ряди­ли 60 кораб­лей и, едва вый­дя в море, подо­шли к Пело­пон­не­су и бро­си­ли якорь у Пило­са и Тена­ра в Лакеде­мон­ской обла­сти¹³³ в ожи­да­нии, как и Гелон, исхо­да вой­ны. Кер­ки­ряне не рас­счи­ты­ва­ли на победу элли­нов, а, напро­тив, были убеж­де­ны, что пер­сид­ский царь реши­тель­но одер­жит верх и станет вла­ды­кой всей Элла­ды. Посту­пи­ли они так пред­на­ме­рен­но, чтобы потом ска­зать пер­сид­ско­му царю: «Царь! Хотя элли­ны и пыта­лись скло­нить нас к этой войне (наша воен­ная сила и флот весь­ма вели­ки, и мы можем выста­вить боль­ше все­го кораб­лей, по край­ней мере после афи­нян), одна­ко мы не поже­ла­ли сра­жать­ся про­тив тебя и не про­яви­ли к тебе враж­деб­но­сти». Такой речью кер­ки­ряне наде­я­лись выиг­рать боль­ше дру­гих, что, как я думаю, пожа­луй, им и уда­лось. Для элли­нов же они суме­ли най­ти оправ­да­ние, кото­рым и вос­поль­зо­ва­лись. И дей­ст­ви­тель­но, в ответ на упре­ки элли­нов, что они не ока­за­ли помо­щи, кер­ки­ряне отве­ча­ли: они сна­ряди­ли-де 60 три­ер, но из-за эте­сий­ских вет­ров не смог­ли обо­гнуть Малею. Поэто­му-то они и не при­бы­ли к Сала­ми­ну и вовсе не из тру­со­сти не участ­во­ва­ли в этой бит­ве. Так кер­ки­ряне ста­ра­лись обма­нуть элли­нов.

169. Кри­тяне же, когда их ста­ли при­гла­шать в союз послан­ные для пере­го­во­ров элли­ны, посту­пи­ли так: они сооб­ща отпра­ви­ли послов в Дель­фы вопро­сить бога, луч­ше ли будет для них помочь Элла­де или нет. Пифия отве­ча­ла им: «Глуп­цы! Раз­ве вы не сету­е­те на то, что раз­гне­ван­ный вашей помо­щью Мене­лаю Минос при­чи­нил вам столь­ко слез? Ведь элли­ны не помог­ли вам ото­мстить за его смерть в Ками­ке, хотя вы и при­шли им на помощь в отмще­нье за похи­щен­ную вар­ва­ром жен­щи­ну из Спар­ты»¹³⁴. Услы­шав такой ответ ора­ку­ла, кри­тяне отка­за­лись помо­гать элли­нам.

170. По пре­да­нию, ведь Минос в поис­ках Деда­ла при­был в Сика­нию (тепе­ре­ш­нюю Сике­лию). Через неко­то­рое вре­мя по вну­ше­нию боже­ства все кри­тяне, кро­ме полих­ни­тов и пре­си­ев, высту­пи­ли вели­ким похо­дом в Сике­лию и в тече­ние пяти лет оса­жда­ли город Камик, где в мое вре­мя жили акра­ган­тин­цы¹³⁵. Одна­ко они не мог­ли ни взять горо­да, ни оста­вать­ся доль­ше в стране, стра­дая от голо­да, и в кон­це кон­цов отплы­ли домой. В пути у бере­гов Иапи­гии их застиг­ла страш­ная буря¹³⁶ и выбро­си­ла кораб­ли на берег. Кораб­ли их были раз­би­ты, и поэто­му, не имея уже ника­кой воз­мож­но­сти воз­вра­тить­ся на Крит, они осно­ва­ли там город Гирию и оста­лись жить в этой стране. Вме­сто кри­тян они ста­ли, пере­ме­нив свое имя, иапиг­ски­ми мес­са­пи­я­ми, а из ост­ро­ви­тян пре­вра­ти­лись в жите­лей мате­ри­ка. Из горо­да Гирии они осно­ва­ли дру­гие посе­ле­ния, кото­рые мно­го лет спу­стя пыта­лись раз­ру­шить таран­тин­цы, поне­ся при этом огром­ные поте­ри. Это была самая кро­ва­вая рез­ня¹³⁷ [меж­ду элли­на­ми] из всех мне извест­ных, при­чем тяж­ко постра­да­ли как сами таран­тин­цы, так и регин­цы. Одних толь­ко граж­дан Регия, кото­рых Микиф, сын Хой­ра, заста­вил прий­ти на помощь таран­тин­цам, пало на поле бит­вы 3000. Поте­ри же самих таран­тин­цев неиз­вест­ны. А Микиф этот состо­ял на служ­бе у Ана­к­си­лая и был остав­лен пра­ви­те­лем Регия. Впо­след­ст­вии после изгна­ния из Регия он посе­лил­ся в Тегее в Арка­дии и посвя­тил в Олим­пии мно­го ста­туй¹³⁸.

171. Одна­ко эти рас­ска­зы о регин­цах и таран­тин­цах явля­ют­ся толь­ко встав­кой в мое повест­во­ва­ние. А на опу­стев­ший Крит, как рас­ска­зы­ва­ют пре­сии¹³⁹, пере­се­ли­лись дру­гие народ­но­сти, глав­ным обра­зом элли­ны. Через три поко­ле­ния после смер­ти Мино­са раз­ра­зи­лась Тро­ян­ская вой­на, когда кри­тяне ока­за­лись вер­ны­ми союз­ни­ка­ми и мсти­те­ля­ми Мене­лая. А после воз­вра­ще­ния из-под Трои на ост­ро­ве нача­лись голод и мор людей и скота, пока Крит вто­рич­но не опу­стел; теперь же на ост­ро­ве живет уже третье крит­ское насе­ле­ние вме­сте с остат­ка­ми преж­них жите­лей¹⁴⁰. Об этом-то Пифия и напом­ни­ла кри­тя­нам¹⁴¹ и удер­жа­ла их от помо­щи элли­нам, хотя они и жела­ли помочь.

172. Фес­са­лий­цы же пер­вы­ми, и то лишь поне­во­ле, пере­шли на сто­ро­ну пер­сов, как это они и дали понять, пото­му что им вовсе были не по душе про­ис­ки Але­ва­дов¹⁴². Лишь толь­ко они узна­ли о наме­ре­нии пер­сид­ско­го царя пере­пра­вить­ся в Евро­пу, то отпра­ви­ли послов на Истм. На Ист­ме же собра­лись послан­цы Элла­ды, избран­ные от горо­дов, вер­ных эллин­ско­му делу. По при­бы­тии послы высту­пи­ли на этом собра­нии и ска­за­ли так: «Элли­ны! Нуж­но удер­жи­вать олим­пий­ский про­ход, чтобы спа­сти Фес­са­лию и всю Элла­ду от [ужа­сов] вой­ны. Мы гото­вы ныне вме­сте с вами защи­щать этот про­ход, но и вы так­же долж­ны послать боль­шое вой­ско. Если вы это­го не сде­ла­е­те, то знай­те: мы сда­дим­ся пер­сид­ско­му царю. Поэто­му вы не долж­ны тре­бо­вать, чтобы мы, сто­я­щие на стра­же так дале­ко от осталь­ной Элла­ды, одни погиб­ли за вас. Не желая помочь нам, вы никак не смо­же­те заста­вить нас при­со­еди­нить­ся к ваше­му сою­зу. Ибо нет силы силь­нее немо­щи. А нам при­дет­ся тогда самим поду­мать о сво­ем спа­се­нии». Так гово­ри­ли фес­са­лий­цы.

173. А элли­ны в ответ на это реши­ли послать морем вой­ско в Фес­са­лию для защи­ты про­хо­да. Вой­ско собра­лось и затем отплы­ло через [про­лив] Еври­па. По при­бы­тии в Алос вой­ско выса­ди­лось на сушу и, оста­вив там кораб­ли, напра­ви­лось в Фес­са­лию. Затем оно при­шло в Тем­пей­скую доли­ну к про­хо­ду, иду­ще­му вдоль реки Пенея меж­ду гора­ми Олим­пом и Оссой из Ниж­ней Македо­нии в Фес­са­лию. Там собра­лись ста­ном элли­ны в чис­ле око­ло 10000 гопли­тов; к ним при­со­еди­ни­лась здесь и фес­са­лий­ская кон­ни­ца. Во гла­ве лакеде­мо­нян сто­ял Евенет, сын Каре­на, один из поле­мар­хов¹⁴³, одна­ко не цар­ско­го рода; вое­на­чаль­ни­ком же афи­нян был Феми­стокл, сын Нео­к­ла. Впро­чем, элли­ны оста­ва­лись там все­го несколь­ко дней: при­быв­шие от Алек­сандра, сына Амин­ты, македон­ско­го царя, вест­ни­ки сове­то­ва­ли не оста­вать­ся в про­хо­де, чтобы не дать себя разда­вить насту­паю­ще­му вра­гу. При этом вест­ни­ки ука­зы­ва­ли на огром­ную чис­лен­ность вра­же­ско­го вой­ска и кораб­лей. Элли­ны послу­ша­лись это­го сове­та, так как нашли его бла­го­ра­зум­ным и сам македон­ский царь казал­ся дру­же­ст­вен­но рас­по­ло­жен­ным к ним. По мое­му же мне­нию, побуди­тель­ной при­чи­ной их поступ­ка был страх: элли­ны узна­ли, что суще­ст­ву­ет еще дру­гой про­ход в Фес­са­лию в Верх­ней Македо­нии, через стра­ну перре­бов у горо­да Гон­на¹⁴⁴, через кото­рый дей­ст­ви­тель­но и про­шло Ксерк­со­во вой­ско. Элли­ны же сно­ва сели на кораб­ли и отплы­ли назад к Ист­му.

174. Как раз во вре­мя это­го похо­да в Фес­са­лию [пер­сид­ский] царь был уже в Абидо­се, соби­ра­ясь пере­пра­вить­ся из Азии в Евро­пу. А поки­ну­тые элли­на­ми фес­са­лий­цы откро­вен­но и без коле­ба­ния пере­шли на сто­ро­ну пер­сов и ока­за­ли царю на войне весь­ма цен­ные услу­ги.

175. Когда элли­ны сно­ва при­бы­ли на Истм, то ста­ли дер­жать совет, где и как им вести вой­ну после сооб­ще­ния Алек­сандра. Верх одер­жа­ло мне­ние, что сле­ду­ет занять Фер­мо­пиль­ский про­ход. Этот про­ход был, конеч­но, у́же про­хо­да, веду­ще­го в Фес­са­лию, и бли­же к их зем­ле. О тро­пин­ке же, из-за кото­рой погиб­ли пав­шие в Фер­мо­пиль­ском уще­лье элли­ны, они тогда еще ниче­го не зна­ли. Узна­ли же о ней толь­ко в Фер­мо­пи­лах от тра­хин­цев. Этот-то про­ход элли­ны и реши­ли занять, чтобы пре­гра­дить путь пер­сид­ско­му царю в Элла­ду. Флот же дол­жен был плыть к Арте­ми­сию в обла­сти Гистиео­ти­ды. И то и дру­гое место нахо­дит­ся непо­да­ле­ку друг от дру­га, так что из одно­го быст­ро мож­но узнать, что про­ис­хо­дит в дру­гом. Рас­по­ло­же­ны же они вот так.

176. Во-пер­вых, Арте­ми­сий. Здесь из широ­ко­го Фра­кий­ско­го моря обра­зу­ет­ся узкий про­лив, отде­ля­ю­щий ост­ров Скиаф от Маг­не­сии на мате­ри­ке. А за Евбей­ским про­ли­вом идет Арте­ми­сий, т. е. побе­ре­жье [Арте­ми­сия], где сто­ит свя­ти­ли­ще Арте­ми­ды. Во-вто­рых, про­ход в Элла­ду через мест­ность Тра­хин, шири­ной в самом узком месте в пол­пле­ф­ра. Одна­ко наи­бо­лее узкое место нахо­дит­ся не у горо­да Тра­хи­на, а перед Фер­мо­пи­ла­ми и за ними. Так, у селе­ния Аль­пе­ны за Фер­мо­пи­ла­ми есть про­ез­жая доро­га толь­ко для одной повоз­ки, и перед ними у реки Феникс близ горо­да Анфе­лы мож­но опять ехать толь­ко на одной повоз­ке. На запа­де от Фер­мо­пил под­ни­ма­ет­ся недо­ступ­ная, обры­ви­стая и высо­кая гора, про­сти­раю­ща­я­ся до Эты. На восто­ке же про­ход под­хо­дит непо­сред­ст­вен­но к морю и болотам. В этом про­хо­де нахо­дят­ся горя­чие источ­ни­ки (мест­ные жите­ли зовут их хит­ра­ми)¹⁴⁵, а побли­зо­сти от них воз­двиг­нут алтарь Герак­ла. В уще­лье этом постро­е­на сте­на, а в ней неко­гда были ворота. Воз­двиг­ли эту сте­ну фокий­цы из стра­ха перед фес­са­лий­ца­ми¹⁴⁶, когда те при­шли из Фес­про­тии и посе­ли­лись в Эолиде, где они живут еще и поныне. Фес­са­лий­цы пыта­лись поко­рить их; фокий­цы же постро­и­ли для защи­ты эту сте­ну, а так­же спу­сти­ли в уще­лье горя­чие пото­ки воды, чтобы сде­лать мест­ность непро­хо­ди­мой из-за рыт­вин и овра­гов, [обра­зо­вав­ших­ся от этих пото­ков]. Фокий­цы пусти­ли в ход все эти сред­ства, лишь бы толь­ко поме­шать втор­же­нию фес­са­лий­цев в свою стра­ну. Древ­няя сте­на была постро­е­на в ста­ро­дав­ние вре­ме­на и от вре­ме­ни боль­шей частью уже раз­ру­ши­лась. Элли­ны реши­ли теперь вос­ста­но­вить сте­ну и таким обра­зом пре­гра­дить вар­ва­ру путь в Элла­ду. Есть там одно селе­ние совсем близ­ко у доро­ги под назва­ни­ем Аль­пе­ны. Отсюда-то элли­ны рас­счи­ты­ва­ли добы­вать себе съест­ные при­па­сы.

177. Эти-то оба места элли­ны и выбра­ли бла­го­да­ря их удач­но­му рас­по­ло­же­нию. Обсудив все зара­нее и, кро­ме того, учтя, что вар­ва­ры не смо­гут тут пустить в дело мас­су сво­ей пехоты и кон­ни­цу, элли­ны и реши­ли в этом месте ожи­дать напа­де­ния вра­га. Когда затем ста­ло извест­но, что пер­сид­ский царь уже в Пие­рии, элли­ны рас­пу­сти­ли собра­ние на Ист­ме и высту­пи­ли в поход: одни — сухим путем к Фер­мо­пи­лам, а дру­гие — морем к Арте­ми­сию.

178. Итак, элли­ны дви­ну­лись поспеш­но на помощь, каж­дый в ука­зан­ное место. Меж­ду тем дель­фий­цы, стра­шась за свою судь­бу и участь всей Элла­ды, вопро­си­ли бога. Бог отве­тил им: нуж­но молить­ся вет­рам, так как [боги] вет­ров будут могу­чи­ми союз­ни­ка­ми Элла­ды. Дель­фий­цы же с верою при­ня­ли про­ри­ца­ние и преж­де все­го сооб­щи­ли ответ ора­ку­ла всем сво­бо­до­лю­би­вым элли­нам, кото­рые тре­пе­та­ли перед вар­ва­ром. И дель­фий­цы, это про­ри­ца­ние «им воз­ве­стив, бла­го­дар­ность наве­ки стя­жа­ли». Затем они воз­двиг­ли вет­рам алтарь в Фие, где лежит [свя­щен­ный уча­сток] и свя­ти­ли­ще Фии, доче­ри Кефи­са (от нее и пошло назва­ние это­го места), и почти­ли их жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми. И поныне еще в силу это­го про­ри­ца­ния дель­фий­цы уми­ло­стив­ля­ют вет­ры жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми.

179. Меж­ду тем флот Ксерк­са вышел из горо­да Фер­мы, и десять самых быст­ро­ход­ных кораб­лей поплы­ли впе­ред пря­мо к Скиа­фу. Здесь сто­я­ли три дозор­ных эллин­ских кораб­ля: тре­зен­ский, эгин­ский и атти­че­ский. Завидев изда­ли вар­вар­ские кораб­ли, элли­ны обра­ти­лись в бег­ство.

180. Вар­ва­ры пусти­лись в пого­ню за тре­зен­ским кораб­лем под началь­ст­вом Пра­к­си­на и тот­час же захва­ти­ли его. Затем они при­ве­ли на нос кораб­ля само­го кра­си­во­го вои­на и зако­ло­ли его (они счи­та­ли счаст­ли­вым пред­зна­ме­но­ва­ни­ем, что пер­вым захва­чен­ным ими элли­ном был такой кра­са­вец). Имя зако­ло­то­го вои­на было Леонт (быть может, несчаст­ный из-за сво­его име­ни и попла­тил­ся смер­тью)¹⁴⁷.

181. Что до эгин­ско­го кораб­ля под началь­ст­вом Асо­нида, то он при­чи­нил пер­сам мно­го хло­пот: один из вои­нов на кораб­ле — Пифей, сын Исхе­ноя, выка­зал в этот день чуде­са храб­ро­сти. Он про­дол­жал сопро­тив­лять­ся, когда корабль был уже взят, пока его не изру­би­ли в кус­ки. Когда он, уже повер­жен­ный, но все еще живой, лежал на зем­ле, пер­сид­ские вои­ны, быв­шие на кораб­ле, стре­ми­лись все­ми сред­ства­ми спа­сти жизнь храб­ре­ца из-за его доб­ле­сти: они при­кла­ды­ва­ли мир­ру к его ранам и бин­то­ва­ли их повяз­ка­ми из тон­чай­ше­го льня­но­го полот­на. Когда эти пер­сид­ские вои­ны воз­вра­ти­лись к сво­им кораб­лям, то с вос­хи­ще­ни­ем пока­зы­ва­ли плен­ни­ка все­му вой­ску и пре­крас­но обра­ща­лись с ним. Осталь­ных же моря­ков, захва­чен­ных в плен на кораб­ле, они обра­ти­ли в раб­ство.

182. Таким-то обра­зом два эти кораб­ля попа­ли в руки пер­сов. Тре­тий же корабль под началь­ст­вом афи­ня­ни­на Фор­ма во вре­мя бег­ства был отне­сен к устью Пенея, и вар­ва­рам уда­лось захва­тить толь­ко корабль, но не людей. Ибо лишь толь­ко афи­няне при­ста­ли к бере­гу, как выско­чи­ли с кораб­ля и через Фес­са­лию воз­вра­ти­лись в Афи­ны.

183. Об этом элли­ны, сто­яв­шие с кораб­ля­ми у Арте­ми­сия, узна­ли с помо­щью сиг­наль­ных огней из Скиа­фа. А как толь­ко узна­ли, то в стра­хе отплы­ли из Арте­ми­сия назад к Хал­киде для при­кры­тия Еври­па. На высотах Евбеи они оста­ви­ли «днев­ные стра­жи». Из деся­ти же вар­вар­ских кораб­лей три при­бы­ли к под­вод­но­му уте­су, что меж­ду Скиа­фом и Маг­не­си­ей, под назва­ни­ем Мир­мек. Там вар­ва­ры воз­двиг­ли камен­ный столп, при­ве­зен­ный ими с собой на утес¹⁴⁸. Затем, после того как путь был очи­щен, весь флот так­же поки­нул Фер­му через один­на­дцать дней после ухо­да оттуда царя. На то, что под­вод­ная ска­ла нахо­дит­ся почти в самом про­ли­ве [на пути кораб­лей], ука­зал пер­сам Пам­мон из Ски­ро­са. За целый день пла­ва­ния вар­вар­ский флот достиг Сепи­а­ды в Маг­не­сий­ской обла­сти и побе­ре­жья меж­ду горо­дом Кас­фа­нея и мысом Сепи­а­да¹⁴⁹.

184. До это­го места и до Фер­мо­пил пер­сид­ское вой­ско и флот еще не понес­ли ника­ких потерь. Общая чис­лен­ность пер­сид­ских бое­вых сил, по моим вычис­ле­ни­ям, была тогда вот какая: на 1207 ази­ат­ских кораб­лях пер­во­на­чаль­но было вои­нов из раз­ных народ­но­стей 241000, счи­тая по 200 чело­век на корабль. На этих кораб­лях, кро­ме вои­нов из мест­ных жите­лей, было еще по 30 чело­век пер­сов, мидян и саков, что состав­ля­ет еще 36210 чело­век. К это­му и к тому пер­во­му чис­лу я при­бав­ляю еще коман­ды 50-весель­ных кораб­лей, при­ни­мая в сред­нем по 80 чело­век на корабль. Сле­до­ва­тель­но, на этих 50-весель­ных кораб­лях (а их было, как я уже ска­зал рань­ше, 3000) долж­но было нахо­дить­ся 240000 чело­век. Таким обра­зом, чис­лен­ность коман­ды все­го ази­ат­ско­го флота состав­ля­ла 517610¹⁵⁰ чело­век. Пехота же пер­сов насчи­ты­ва­ла 1700000, а кон­ни­ца 80000 чело­век. К это­му сле­ду­ет доба­вить ара­бов на их вер­блюдах и ливий­цев на бое­вых колес­ни­цах¹⁵¹; в общем 20000 чело­век. Если сосчи­тать вме­сте общее коли­че­ство вои­нов на кораб­лях и в сухо­пут­ном вой­ске, то в ито­ге полу­чим 2317610 чело­век. Здесь пере­чис­ле­ны бое­вые силы пер­сов, при­веден­ные из самой Азии, не счи­тая сле­до­вав­ше­го за ними обо­за, гру­зо­вых судов с про­до­воль­ст­ви­ем и их команд.

185. К это­му обще­му чис­лу сле­ду­ет при­ба­вить еще чис­лен­ность вой­ска, кото­рое царь при­вел с собой. О его чис­лен­но­сти я могу судить, конеч­но, лишь при­бли­зи­тель­но. Так, элли­ны из Фра­кии и с ост­ро­вов у фра­кий­ско­го побе­ре­жья выста­ви­ли 120 кораб­лей. Это зна­чит, что на этих кораб­лях было 24000 вои­нов. Что до сухо­пут­но­го вой­ска, то его выста­ви­ли фра­кий­цы, пео­ны, эор­ды, бот­ти­еи, народ­но­сти на Хал­киди­ке, бри­ги, пие­рий­цы, македо­няне, перре­бы, эние­ны, доло­пы, маг­не­ты, ахей­цы и все жите­ли фра­кий­ско­го побе­ре­жья. Чис­лен­ность отрядов всех этих народ­но­стей, по мое­му мне­нию, состав­ля­ла 300000 чело­век. Итак, если при­ба­вить эти мири­а­ды к мири­а­дам, [при­веден­ным] из Азии, то полу­чим бое­спо­соб­ную воен­ную силу в 2641610 чело­век.

186. Столь вели­ка была бое­вая мощь Ксерк­са! Обоз же, сле­до­вав­ший за вой­ском, коман­ды лег­ких судов с про­до­воль­ст­ви­ем и про­чих вспо­мо­га­тель­ных кораб­лей были, мне дума­ет­ся, не менее мно­го­чис­лен­ны, но даже еще мно­го­чис­лен­нее самих бое­вых сил. Одна­ко я при­ни­маю чис­лен­ность обо­за рав­ной чис­лен­но­сти бое­вой силы и вовсе не боль­ше и не мень­ше. Если это так, то чис­лен­ность обо­за состав­ля­ет столь­ко же мири­ад, как и бое­вой силы. Таким обра­зом, Ксеркс, сын Дария, при­вел к Сепиа­де и Фер­мо­пи­лам 5283220 чело­век. Тако­ва была общая чис­лен­ность пол­чищ Ксерк­са.

187. Чис­ло же пова­рих-жен­щин, налож­ниц и евну­хов точ­но опре­де­лить невоз­мож­но. Так же и коли­че­ство упряж­ных и дру­гих вьюч­ных живот­ных и индий­ских псов¹⁵² в вой­сках нель­зя уста­но­вить из-за огром­но­го их чис­ла. Поэто­му вовсе не уди­ви­тель­но, что воды неко­то­рых рек иссяк­ли; зато гораздо более пора­зи­тель­но, что нашлось доста­точ­но пищи для столь­ких мири­ад людей. Ведь, по моим рас­че­там, выхо­дит: если еже­днев­ный паек на чело­ве­ка толь­ко 1 хеник пше­ни­цы и ниче­го боль­ше, то каж­дый день выхо­ди­ло 110340 медим­нов. При этом я не счи­таю коли­че­ства про­до­воль­ст­вия для жен­щин, евну­хов, вьюч­но­го скота и псов. Одна­ко из столь­ких мири­ад людей не было ни одно­го по кра­со­те и стат­но­му тело­сло­же­нию более достой­но­го обла­дать таким могу­ще­ст­вом, чем сам Ксеркс.

188. Меж­ду тем пер­сид­ский флот отдал яко­ря и, вый­дя в море, достиг бере­гов Маг­не­сии меж­ду горо­дом Кас­фа­нея и мысом Сепи­а­да. Пер­вые ряды кораб­лей бро­си­ли якорь непо­сред­ст­вен­но у само­го бере­га, а дру­гие за ними — в море. Берег был неши­рок, и поэто­му кораб­ли сто­я­ли в шах­мат­ном поряд­ке по вось­ми в ряд носа­ми к морю¹⁵³. Так они сто­я­ли на яко­ре эту ночь. А ран­ним утром при ясном небе и зати­шье море вдруг завол­но­ва­лось, и раз­ра­зи­лась страш­ная буря с ужас­ным севе­ро-восточ­ным вет­ром, кото­рый мест­ные жите­ли зовут Гел­лес­пон­ти­ем. Все, кто заме­тил креп­ну­щий ветер и кому место сто­ян­ки доз­во­ля­ло это, успе­ли еще до нача­ла бури выта­щить свои кораб­ли на берег и таким обра­зом спас­лись вме­сте с кораб­ля­ми. Те же кораб­ли, кото­рых буря застиг­ла в откры­том море, [силой вет­ра] частью отнес­ло к так назы­вае­мым Ипнам на Пели­оне, частью же выбро­си­ло на берег. Иные кораб­ли потер­пе­ли кру­ше­ние у само­го мыса Сепи­а­да, дру­гие были выбро­ше­ны на берег у горо­да Мели­беи или Кас­фа­неи. Это была буря неодо­ли­мой силы.

189. Суще­ст­ву­ет ска­за­ние о том, что афи­няне при­зва­ли себе на помощь Борея по веле­нию боже­ства. Имен­но, они полу­чи­ли дру­гое изре­че­ние ора­ку­ла: при­звать на помощь сво­его зятя. По эллин­ско­му пре­да­нию, супру­гой Борея была атти­че­ская жен­щи­на Ори­фия. В силу это­го род­ства через брак афи­няне (так гла­сит мол­ва) счи­та­ли Борея сво­им зятем. Когда [афи­няне] сто­я­ли на яко­ре у Хал­киды на Евбее и заме­ти­ли, что под­ни­ма­ет­ся буря (или уже ранее это­го), то ста­ли при­но­сить жерт­вы и при­зы­вать Борея и Ори­фию помочь им и сокру­шить вар­вар­ские кораб­ли, как преж­де у Афо­на. Впро­чем, из-за это­го ли дей­ст­ви­тель­но Борей обру­шил­ся на вар­вар­ские кораб­ли, сто­яв­шие на яко­ре, — это­го я не могу ска­зать. Во вся­ком слу­чае, по сло­вам афи­нян, Борей уже и рань­ше помо­гал им и на этот раз так­же вызвал бурю. [После вой­ны], воз­вра­тив­шись домой, афи­няне воз­двиг­ли Борею храм на реке Илис­се.

190. Во вре­мя этой бури погиб­ло по само­му скром­но­му сче­ту не менее 400 кораб­лей, несчет­ное чис­ло людей и огром­ные богат­ства. Одно­му маг­не­ту Ами­нок­лу, сыну Кре­ти­на, вла­дель­цу земель­но­го участ­ка у мыса Сепи­а­ды, это кораб­ле­кру­ше­ние при­нес­ло боль­шую выго­ду. Он подо­брал мно­же­ство золотых и сереб­ря­ных куб­ков, впо­след­ст­вии выбро­шен­ных на берег; нашел так­же денеж­ные ящи­ки [с кора­бель­ной каз­ной] пер­сов и, кро­ме того, при­сво­ил себе еще мно­же­ство дру­гих цен­ных вещей. Бла­го­да­ря это­му Ами­нокл сде­лал­ся вели­ким бога­чом, хотя это богат­ство не при­нес­ло ему сча­стья. Ведь его тре­во­жи­ло некое тяж­кое горе, как убий­цу соб­ст­вен­но­го сына.

191. Чис­ло погиб­ших от бури пер­сид­ских гру­зо­вых кораб­лей с про­до­воль­ст­ви­ем и про­чих судов неиз­вест­но. Пред­во­ди­те­ли флота после тако­го страш­но­го несча­стья из бояз­ни напа­де­ния фес­са­лий­цев при­ка­за­ли воз­ве­сти вокруг ста­на огра­ду из облом­ков кораб­лей, ибо буря буше­ва­ла три дня. Нако­нец, маги при­нес­ли кро­ва­вые жерт­вы [вет­рам]¹⁵⁴ и уми­ло­сти­ви­ли ветер вол­шеб­ны­ми закли­на­ни­я­ми. Кро­ме того, они совер­ши­ли жерт­во­при­но­ше­ние Фети­де и нере­идам, и на чет­вер­тый день буря утих­ла¹⁵⁵. Впро­чем, быть может, буря успо­ко­и­лась сама собой. Фети­де же пер­сы при­но­си­ли жерт­вы, пото­му что слы­ша­ли от ионян ска­за­ние о том, что из этих мест Пелей похи­тил Фети­ду и [поэто­му] все побе­ре­жье Сепи­а­ды посвя­ще­но ей и дру­гим нере­идам.

192. Итак, на чет­вер­тый день буря стих­ла. Меж­ду тем к элли­нам уже на вто­рой день после того, как под­ня­лась буря, при­бе­жа­ли с евбей­ских вер­шин «днев­ные стра­жи» и сооб­щи­ли все обсто­я­тель­ства кораб­ле­кру­ше­ния. Услы­шав об этом, элли­ны сотво­ри­ли молит­вы и воз­ли­я­ния Посей­до­ну-спа­си­те­лю и поспеш­но отплы­ли назад к Арте­ми­сию: они ожи­да­ли най­ти там лишь немно­го вра­же­ских кораб­лей. Итак, элли­ны вто­рич­но при­бы­ли в Арте­ми­сию и бро­си­ли там якорь. С тех пор и до сего дня Посей­дон у них назы­ва­ет­ся спа­си­те­лем.

193. Вар­ва­ры же, лишь толь­ко стих ветер и улег­лось вол­не­ние, спу­сти­ли на воду свои кораб­ли и поплы­ли вдоль побе­ре­жья мате­ри­ка. Затем, обо­гнув мыс Маг­не­сии, они напра­ви­лись пря­мо в залив, веду­щий к Пага­сам¹⁵⁶. В этом зали­ве Маг­не­сии есть одно место, где, по пре­да­нию, Иасон и его спут­ни­ки с кораб­ля «Арго» поки­ну­ли Герак­ла, отпра­вив героя за водой (во вре­мя пла­ва­ния в кол­хид­скую Эю за руном). Ведь отсюда они, запас­шись водой, хоте­ли вый­ти в откры­тое море. Поэто­му-то это место и назы­ва­ет­ся Афе­ты¹⁵⁷. Здесь-то флот Ксерк­са и бро­сил якорь.

194. Вышло так, что пят­на­дцать пер­сид­ских кораб­лей отплы­ли зна­чи­тель­но поз­же про­чих. И вот они заме­ти­ли слу­чай­но у Арте­ми­сия эллин­ские кораб­ли. Вар­ва­ры при­ня­ли их за свои и, про­дол­жая плыть, ока­за­лись сре­ди вра­гов. Началь­ни­ком этих вар­вар­ских кораб­лей был Сан­док, сын Фама­сия, пра­ви­тель Кимы в Эолиде. Это был тот самый Сан­док, кото­ро­го преж­де царь Дарий велел рас­пять на кре­сте вот по какой при­чине. Он был одним из цар­ских судей и за день­ги вынес неспра­вед­ли­вый при­го­вор. Когда Сан­док уже висел на кре­сте, Дарий оду­мал­ся, решив, что заслу­ги [несчаст­но­го] перед цар­ским домом пре­вы­ша­ют его вину. При­дя к тако­му заклю­че­нию, царь решил, что посту­пил слиш­ком поспеш­но и пото­му небла­го­ра­зум­но, и велел отпу­стить несчаст­но­го. Так-то Сан­док избе­жал гибе­ли при царе Дарии, а вто­рич­но, когда он под­плыл к элли­нам, это ему уже не уда­лось. Ибо лишь толь­ко элли­ны увиде­ли плы­ву­щие к ним кораб­ли, как поня­ли ошиб­ку вра­гов, и, напав на них, лег­ко захва­ти­ли.

195. На одном из этих кораб­лей был захва­чен Аридо­лис, тиран Ала­банд и Карии, на дру­гом — Пен­фил, сын Демо­ноя, пол­ко­во­дец пафос­цев. Он был началь­ни­ком две­на­дца­ти кораб­лей с Пафо­са. Один­на­дцать из них он поте­рял во вре­мя бури у мыса Сепи­а­ды и, при­плыв с одним уцелев­шим кораб­лем к Арте­ми­сию, был взят в плен элли­на­ми. Выведав у этих людей все, что хоте­ли узнать о вой­ске Ксерк­са, элли­ны ото­сла­ли их в око­вах в Коринф на Ист­ме.

196. Итак, флот вар­ва­ров, кро­ме упо­мя­ну­тых пят­на­дца­ти кораб­лей под началь­ст­вом Сан­до­ка, при­шел к Афе­там. Ксеркс же во гла­ве сухо­пут­но­го вой­ска, сле­дуя через Фес­са­лию и Ахею, при­был на тре­тий день в область малий­цев. В Фес­са­лии царь устро­ил кон­ские состя­за­ния сво­их и фес­са­лий­ских коней (он слы­шал, что фес­са­лий­ская кон­ни­ца — луч­шая в Элла­де). Тут эллин­ские кони, конеч­но, оста­лись дале­ко поза­ди. Из фес­са­лий­ских рек толь­ко в одной реке Оно­хон не хва­ти­ло воды, чтобы напо­ить вой­ско. А из рек, про­те­каю­щих в Ахее, напро­тив, даже в самой боль­шой реке Апидан едва хва­ти­ло воды¹⁵⁸.

197. По при­бы­тии Ксерк­са в Алос в Ахее про­вод­ни­ки, желая все рас­ска­зать царю, пере­да­ли ему мест­ное ска­за­ние о свя­ти­ли­ще Зев­са Лафи­стия, как Афа­мант, сын Эола, вме­сте с Ино замыс­лил погу­бить Фрик­са и как потом ахей­цы по веле­нию боже­ства нало­жи­ли на его потом­ков вот такие нака­за­ния: стар­ше­му в этом роде было вос­пре­ще­но всту­пать в при­та­ней (при­чем сами ахей­цы сто­ро­жи­ли вход). При­та­ней же у ахей­цев назы­ва­ет­ся леи­том. Если же его схва­тят [в при­та­нее], то он уже не вый­дет оттуда, пока не будет при­не­сен в жерт­ву богу. Затем про­вод­ни­ки рас­ска­за­ли, что мно­го осуж­ден­ных в жерт­ву богу в стра­хе убе­га­ли на чуж­би­ну. Если они через неко­то­рое вре­мя воз­вра­ща­лись и были пой­ма­ны, то их вво­ди­ли в при­та­ней как бы в тор­же­ст­вен­ной про­цес­сии и, покрыв с ног до голо­вы вен­ка­ми, при­но­си­ли в жерт­ву. Такая участь постиг­ла потом­ков Китис­со­ра, сына Фрик­са, вот поче­му: этот Китис­сор при­был в Ахею из Эи в Кол­хиде как раз в то вре­мя, когда ахей­цы по веле­нию ора­ку­ла совер­ша­ли очи­ще­ние сво­ей стра­ны и соби­ра­лись зако­лоть Афа­ман­та, сына Эола, как иску­пи­тель­ную жерт­ву. Китис­сор спас Афа­ман­та и навлек этим гнев бога на сво­их потом­ков. Когда Ксеркс при­был к упо­мя­ну­той свя­щен­ной роще, то, услы­шав это ска­за­ние, и сам не всту­пил в нее и запре­тил вход туда сво­е­му вой­ску. Так же и дому потом­ков Афа­ман­та и свя­ти­ли­щу царь ока­зал бла­го­го­вей­ный почет¹⁵⁹.

198. Это — собы­тия в Фес­са­лии и Ахее. Отсюда Ксеркс дви­гал­ся в Малиду вдоль мор­ско­го зали­ва, где целый день быва­ют при­ли­вы и отли­вы. Вокруг это­го зали­ва про­сти­ра­ет­ся [боло­ти­стая] рав­ни­на, места­ми широ­кая, а места­ми очень узкая. Мест­ность эта окру­же­на высо­ки­ми и недо­ступ­ны­ми гора­ми под назва­ни­ем Тра­хин­ские ска­лы, кото­рые замы­ка­ют всю Малий­скую область. Если направ­лять­ся из Ахеи, то пер­вым горо­дом в зали­ве будет Анти­ки­ра, где впа­да­ет в море река Спер­хей, теку­щая из обла­сти эние­нов. В 20 ста­ди­ях от Спер­хея про­те­ка­ет дру­гая река по име­ни Дирас, по ска­за­нию, явив­ша­я­ся из зем­ли на помощь охва­чен­но­му пла­ме­нем Герак­лу. А еще в 20 ста­ди­ях от этой реки течет третья река — Мелас.

199. Город же Тра­хин от реки Мела­са в 5 ста­ди­ях. В этом месте — самое боль­шое во всей этой обла­сти рас­сто­я­ние от гор до моря, где лежит Тра­хин. Ведь здесь рав­ни­на шири­ной в 22000 пле­ф­ров. В горе же, замы­каю­щей Тра­хин­скую область, к югу от горо­да Тра­хи­на нахо­дит­ся ска­ли­стое уще­лье, по кото­ро­му вдоль под­но­жья горы про­те­ка­ет река Асоп¹⁶⁰.

200. К югу от Асо­па есть еще неболь­шая реч­ка Феникс. Она сте­ка­ет с этих гор и впа­да­ет в Асоп. Там, у реки Феник­са, — самое узкое уще­лье. И дей­ст­ви­тель­но, доро­га здесь про­ло­же­на лишь для одной повоз­ки. От реки Феник­са до Фер­мо­пил 15 ста­дий. Меж­ду рекой Феник­сом и Фер­мо­пи­ла­ми лежит селе­ние под назва­ни­ем Анфе­ла, мимо кото­ро­го про­те­ка­ет Асоп и затем впа­да­ет в море. Око­ло это­го селе­ния есть обшир­ное место, где воз­двиг­ну­то свя­ти­ли­ще Демет­ры Амфи­к­ти­о­ний­ской со ска­мья­ми для амфи­к­ти­о­нов и храм само­го Амфи­к­ти­о­на¹⁶¹.

201. Итак, царь Ксеркс раз­бил свой стан у Тра­хи­на в Малий­ской зем­ле, элли­ны же — в про­хо­де. Место это боль­шин­ство элли­нов зовет Фер­мо­пи­ла­ми, а мест­ные жите­ли и соседи назы­ва­ют его Пила­ми. Так, оба вой­ска сто­я­ли друг про­тив дру­га в этих местах. В руках Ксерк­са была вся область к севе­ру вплоть до Тра­хи­на, а элли­ны зани­ма­ли мест­но­сти к югу от про­хо­да со сто­ро­ны эллин­ско­го мате­ри­ка.

202. Эллин­ские же силы, ожи­дав­шие в этой мест­но­сти пер­сид­ско­го царя, состо­я­ли из 300 спар­тан­ских гопли­тов, 1000 тегей­цев и ман­ти­ней­цев (по 500 тех и дру­гих); далее, 120 чело­век из Орхо­ме­на в Арка­дии и 1000 — из осталь­ной Арка­дии. Столь­ко было аркад­цев. Затем из Корин­фа 400, из Фли­ун­та 200 и 80 — из Микен¹⁶². Эти люди при­бы­ли из Пело­пон­не­са. Из Бео­тии было 700 фес­пий­цев и 400 фиван­цев.

203. Кро­ме того, элли­ны вызва­ли на помощь опунт­ских локров со всем их опол­че­ни­ем и 1000 фокий­цев. Элли­ны ведь сами при­гла­си­ли их и веле­ли пере­дать через вест­ни­ков: «Это — толь­ко голов­ной отряд, и со дня на день ожи­да­ет­ся при­бы­тие всех осталь­ных союз­ни­ков. О поло­же­нии на море не сле­ду­ет бес­по­ко­ить­ся, так как охра­ну моря взя­ли на себя афи­няне, эгин­цы и про­чие, кто назна­чен во флот. Ведь на Элла­ду идет вой­ной вовсе не [какой-нибудь] бог, а [про­сто] чело­век, и нет и не будет ни одно­го смерт­но­го, кото­ро­го от рож­де­ния ни постиг­ло бы в жиз­ни несча­стье. И имен­но, самых вели­ких из людей и пора­жа­ют самые страш­ные бед­ст­вия». На этот при­зыв лок­ры и фокий­цы поспе­ши­ли в Тра­хин на помощь.

204. У каж­до­го горо­да были свои осо­бые вое­на­чаль­ни­ки. Но сре­ди них осо­бен­но досто­ин вос­хи­ще­ния глав­ный началь­ник все­го вой­ска лакеде­мо­ня­нин Лео­нид, сын Ана­к­сан­дрида, пото­мок Леон­та, Еври­кра­ти­да, Ана­к­сандра, Еври­кра­та, Полидо­ра, Алка­ме­на, Телек­ла, Архе­лая, Геге­си­лая, Дорисса, Лео­бота, Эхе­стра­та, Эгия, Еври­сфе­на, Ари­сто­де­ма, Ари­сто­ма­ха, Кле­одея, Гил­ла и Герак­ла. Лео­нид же полу­чил спар­тан­ский пре­стол неожи­дан­но.

205. У Лео­нида было два стар­ших бра­та — Клео­мен и Дори­ей, и поэто­му он отбро­сил мысль стать царем. Одна­ко Клео­мен скон­чал­ся, не оста­вив наслед­ни­ков муж­ско­го пола, а Дори­ея так­же не было уже в живых (он погиб в Сике­лии)¹⁶³. Так-то Лео­нид всту­пил на пре­стол, пото­му что был стар­ше Клеом­брота (тот был млад­шим сыном Ана­к­сан­дрида) и, кро­ме того, пото­му что был женат на доче­ри Клео­ме­на¹⁶⁴. Этот Лео­нид при­шел в Фер­мо­пи­лы, ото­брав себе, по обы­чаю, отряд в 300 чело­век и при­том таких, у кого уже были дети¹⁶⁵. По пути туда он при­со­еди­нил к сво­е­му отряду так­же и пере­чис­лен­ных мною выше фиван­цев под началь­ст­вом Леон­ти­а­да, сына Еври­ма­ха. Лео­нид так поспеш­но при­со­еди­нил к себе толь­ко одних фиван­цев из всех элли­нов имен­но пото­му, что над ними тяго­те­ло тяж­кое подо­зре­ние в сочув­ст­вии мидя­нам. Итак, царь при­звал их на вой­ну, желая удо­сто­ве­рить­ся, пошлют ли они вой­ско на помощь или же откры­то отка­жут­ся от сою­за с элли­на­ми. Фиван­цы все же посла­ли ему людей, хотя и дума­ли об измене.

206. Отряд же этот во гла­ве с Лео­нидом спар­тан­цы высла­ли впе­ред для того, чтобы осталь­ные союз­ни­ки виде­ли это и так­же высту­пи­ли в поход и не пере­шли на сто­ро­ну мидян, заме­тив, что сами спар­тан­цы мед­лят. Дело было в канун празд­ни­ка Кар­неи. По окон­ча­нии празд­не­ства спар­тан­цы соби­ра­лись, оста­вив в Спар­те толь­ко стра­жу, быст­ро высту­пить на помощь со всем сво­им вой­ском. Так же дума­ли посту­пить и про­чие союз­ни­ки, так как с эти­ми собы­ти­я­ми как раз сов­па­да­ли и Олим­пий­ские игры¹⁶⁶. И дей­ст­ви­тель­но, никто не пред­по­ла­гал, что борь­ба за Фер­мо­пи­лы так быст­ро окон­чит­ся, и поэто­му посла­ли туда пере­до­вой отряд. Так реши­ли посту­пить союз­ни­ки.

207. Меж­ду тем, лишь толь­ко пер­сид­ский царь подо­шел к про­хо­ду, на элли­нов напал страх и они ста­ли дер­жать совет об отступ­ле­нии. Все пело­пон­нес­ские горо­да пред­ло­жи­ли воз­вра­тить­ся в Пело­пон­нес и охра­нять Истм. Фокий­цы и лок­ры при­шли в него­до­ва­ние от тако­го пред­ло­же­ния, и пото­му Лео­нид при­нял реше­ние оста­вать­ся там и послать вест­ни­ков в горо­да с прось­бой о помо­щи, так как у них слиш­ком мало вой­ска, чтобы отра­зить напа­де­ние мидий­ских пол­чищ.

208. Во вре­мя это­го сове­ща­ния Ксеркс послал всад­ни­ка-лазут­чи­ка выведать чис­лен­ность и наме­ре­ние вра­гов. Ведь еще в Фес­са­лии царь полу­чил сведе­ния, что в Фер­мо­пи­лах собрал­ся малень­кий отряд под началь­ст­вом лакеде­мо­нян и Лео­нида из рода Герак­лидов. Когда этот всад­ник подъ­е­хал к ста­ну, он не мог, прав­да, раз­глядеть весь стан (ведь тех, кто нахо­дил­ся за вос­ста­нов­лен­ной сте­ной, нель­зя было видеть). Лазут­чик заме­тил лишь вои­нов, сто­яв­ших на стра­же перед сте­ной. А в это вре­мя стра­жу перед сте­ной как раз нес­ли лакеде­мо­няне. И он увидел, как одни из них зани­ма­лись телес­ны­ми упраж­не­ни­я­ми, а дру­гие рас­че­сы­ва­ли воло­сы. Он смот­рел на это с удив­ле­ни­ем и ста­рал­ся заме­тить чис­ло вра­гов. Когда же он все точ­но узнал, то спо­кой­но уехал назад, так как на него не обра­ти­ли ника­ко­го вни­ма­ния. По воз­вра­ще­нии всад­ник пере­дал Ксерк­су все, что видел.

209. Услы­шав рас­сказ лазут­чи­ка, Ксеркс не мог понять, что спар­тан­цы таким обра­зом дей­ст­ви­тель­но гото­вят­ся, как подо­ба­ет муж­чи­нам, к борь­бе не на жизнь, а на смерть. Поведе­ние спар­тан­цев каза­лось царю смеш­ным, и он велел послать за Дема­ра­том, сыном Ари­сто­на, кото­рый нахо­дил­ся в стане пер­сов. Когда Дема­рат явил­ся, Ксеркс стал подроб­но рас­спра­ши­вать его, желая понять дей­ст­вия лакеде­мо­нян. Дема­рат же отве­чал: «Ведь я уже рань­ше, царь, когда ты еще соби­рал­ся в поход на Элла­ду, рас­ска­зы­вал тебе об этих людях. Но ты под­нял меня на смех, когда я тебя пред­у­преж­дал, каков, по-мое­му, будет исход это­го пред­при­я­тия. Ведь для меня, царь, гово­рить прав­ду напе­ре­кор тебе — самая труд­ная зада­ча. Но все же выслу­шай меня теперь. Эти люди при­шли сюда сра­жать­ся с нами за этот про­ход, и они гото­вят­ся к бит­ве. Таков у них обы­чай: вся­кий раз, как они идут на смерт­ный бой, они укра­ша­ют себе голо­вы. Знай же, царь, если ты одо­ле­ешь этих людей и тех, кто остал­ся в Спар­те, то уже ни один народ на све­те не дерзнет под­нять на тебя руку. Ныне ты идешь вой­ной на самый про­слав­лен­ный цар­ский род и на самых доб­лест­ных мужей в Элла­де». Ксеркс же слу­шал эти сло­ва с боль­шим недо­ве­ри­ем и спро­сил затем: «Как же они при такой мало­чис­лен­но­сти будут сра­жать­ся с мои­ми пол­чи­ща­ми?». Дема­рат отве­чал: «Царь! Посту­пи со мной, как с лже­цом, если не вый­дет так, как я тебе гово­рю!».

210. Эти сло­ва Дема­ра­та, одна­ко, не убеди­ли Ксерк­са. Четы­ре дня царь велел выждать, все еще наде­ясь, что спар­тан­цы обра­тят­ся в бег­ство. Нако­нец на пятый день, так как элли­ны все еще не дума­ли дви­гать­ся с места, но, как он думал, про­дол­жа­ли сто­ять из наг­ло­го без­рас­суд­ства, царь в яро­сти послал про­тив них мидян и кис­си­ев с при­ка­за­ни­ем взять их живы­ми и при­ве­сти пред его очи. Мидяне стре­ми­тель­но бро­си­лись на элли­нов; [при каж­дом натис­ке] мно­го мидян пада­ло, на место пав­ших ста­но­ви­лись дру­гие, но не отсту­па­ли, несмот­ря на тяже­лый урон. Тогда, мож­но ска­зать, всем ста­ло ясно, и в осо­бен­но­сти само­му царю, что людей у пер­сов мно­го, а мужей [сре­ди них] мало. Схват­ка же эта дли­лась целый день.

211. Полу­чив суро­вый отпор, мидяне вынуж­де­ны были отсту­пить. На сме­ну им при­бы­ли пер­сы во гла­ве с Гидар­ном (царь назы­вал их «бес­смерт­ны­ми»). Они дума­ли лег­ко покон­чить с вра­га­ми. Но когда дело дошло до руко­паш­ной, то пер­сы не доби­лись боль­ше­го успе­ха, чем мидяне, но дело шло оди­на­ко­во пло­хо: пер­сам при­хо­ди­лось сра­жать­ся в тес­нине с более корот­ки­ми копья­ми, чем у элли­нов. При этом пер­сам не помо­гал их чис­лен­ный пере­вес. Лакеде­мо­няне же доб­лест­но бились с вра­гом и пока­за­ли свою опыт­ность в воен­ном деле перед неуме­лым вра­гом, меж­ду про­чим, вот в чем. Вся­кий раз, когда они вре­мя от вре­ме­ни дела­ли пово­рот, то все разом для вида обра­ща­лись в бег­ство. При виде это­го вар­ва­ры с бое­вым кли­чем и шумом начи­на­ли их тес­нить. Спар­тан­цы же, насти­гае­мые вра­гом, пово­ра­чи­ва­лись лицом к про­тив­ни­ку и пора­жа­ли несмет­ное чис­ло пер­сов. При этом, впро­чем, поги­ба­ло и немно­го спар­тан­цев. Так как пер­сы никак не мог­ли овла­деть про­хо­дом, хотя и пыта­лись штур­мо­вать отдель­ны­ми отряда­ми и всей мас­сой, то им так­же при­шлось отсту­пить.

212. Во вре­мя этих схва­ток царь, как рас­ска­зы­ва­ют, наблюдал за ходом сра­же­ния и в стра­хе за свое вой­ско три­жды вска­ки­вал со сво­его тро­на. Так они бились в тот день, но и сле­дую­щий день не при­нес вар­ва­рам уда­чи. Вар­ва­ры напа­да­ли в рас­че­те на то, что при мало­чис­лен­но­сти вра­гов они все будут изра­не­ны и не смо­гут уже сопро­тив­лять­ся. Элли­ны же сто­я­ли в бое­вом строю по пле­ме­нам и родам ору­жия, и все сра­жа­лись, сме­няя друг дру­га, кро­ме фокий­цев. Фокий­цы же были ото­сла­ны на гору охра­нять гор­ную тро­пу. А пер­сы, увидев, что дело идет не луч­ше вче­раш­не­го, вновь отсту­пи­ли.

213. Меж­ду тем царь не знал, что делать даль­ше. Тогда явил­ся к нему некий Эпи­альт, сын Евриде­ма, мали­ец. Наде­ясь на вели­кую цар­скую награ­ду, он ука­зал пер­сам тро­пу, веду­щую через гору в Фер­мо­пи­лы, и тем погу­бил быв­ших там элли­нов. Впо­след­ст­вии пре­да­тель из стра­ха перед лакеде­мо­ня­на­ми бежал в Фес­са­лию, и пила­го­ры (собрав­ши­е­ся в Пилее амфи­к­ти­о­ны) объ­яви­ли за голо­ву бег­ле­ца денеж­ную награ­ду. Через неко­то­рое вре­мя Эпи­альт воз­вра­тил­ся на роди­ну в Анти­ки­ру и был там убит Афи­на­дом из Тра­хи­на. Афи­над же этот умерт­вил Эпи­аль­та по дру­гой при­чине (о чем я рас­ска­жу позд­нее), но все же полу­чил награ­ду от лакеде­мо­нян. Так впо­след­ст­вии погиб Эпи­альт.

214. Есть, одна­ко, и дру­гое рас­про­стра­нен­ное пре­да­ние, буд­то с таким же пред­ло­же­ни­ем к царю обра­ти­лись Онет из Кари­ста, сын Фана­го­ра, и Коридалл из Анти­ки­ры и про­ве­ли пер­сов через гору. Впро­чем, я вовсе это­му не верю. Преж­де все­го это пре­да­ние сле­ду­ет отверг­нуть пото­му, что пила­го­ры элли­нов объ­яви­ли денеж­ную награ­ду не за голо­ву Оне­та и Коридал­ла, а за Эпи­аль­та из Тра­хи­на (а они-то уже долж­ны были пре­крас­но знать исти­ну). Затем мы зна­ем, что Эпи­альт бежал имен­но по этой при­чине. Онет же мог знать эту тро­пу, даже и не будучи малий­цем, если ему подол­гу при­хо­ди­лось жить в этой стране. Но Эпи­альт дей­ст­ви­тель­но был про­вод­ни­ком пер­сов по этой тро­пе вокруг горы, и поэто­му я и счи­таю его винов­ни­ком.

215. Ксеркс же при­нял пред­ло­же­ние Эпи­аль­та и тот­час, чрез­вы­чай­но обра­до­вав­шись, послал Гидар­на с его отрядом. Пер­сы вышли из ста­на око­ло того вре­ме­ни, когда зажи­га­ют све­тиль­ни­ки. Тро­пу же эту неко­гда отыс­ка­ли мест­ные малий­цы и ука­за­ли путь по ней фес­са­лий­цам про­тив фокий­цев (фокий­цы же, огра­див сте­ной про­ход, счи­та­ли себя в без­опас­но­сти от напа­де­ния). Впро­чем, уже с тех пор, как тро­па была откры­та, малий­цы ею совер­шен­но не поль­зо­ва­лись.

216. Тро­па эта идет так: начи­на­ет­ся она от реки Асо­па, теку­щей по гор­но­му уще­лью (гора там носит оди­на­ко­вое с тро­пой назва­ние — Ано­пея). Про­хо­дит же эта Ано­пея вдоль гор­но­го хреб­та и окан­чи­ва­ет­ся у горо­да Аль­пе­на (пер­во­го горо­да локров со сто­ро­ны Малиды), у так назы­вае­мой ска­лы Мелам­пиг и у «Оби­те­лей Кер­ко­пов», в самом узком месте про­хо­да.

217. По этой-то тро­пе после пере­пра­вы через Асоп пер­сы шли целую ночь. Спра­ва воз­вы­ша­лись Этей­ские горы, а сле­ва — Тра­хин­ские. И вот уже заси­я­ла утрен­няя заря, когда они достиг­ли вер­ши­ны горы. В этом месте горы (как я уже рань­ше ска­зал) сто­я­ла на стра­же 1000 фокий­ских гопли­тов для защи­ты сво­ей зем­ли и охра­ны тро­пы. Про­ход вни­зу сто­ро­жи­ли выше­пе­ре­чис­лен­ные отряды. Охра­нять же тро­пу, веду­щую через гору, доб­ро­воль­но пред­ло­жи­ли Лео­ниду фокий­цы.

218. А фокий­цы заме­ти­ли, что пер­сы уже сто­ят на вер­шине, вот каким обра­зом. Под­ни­ма­лись ведь пер­сы на гору неза­мет­но, так как она вся густо порос­ла дубо­вым лесом. Сто­я­ла пол­ная тиши­на, и, когда вне­зап­но раздал­ся силь­ный треск (от лист­вы, есте­ствен­но шур­шав­шей под нога­ми вои­нов), фокий­цы вско­чи­ли и бро­си­лись к ору­жию. В этот-то момент и пока­за­лись вар­ва­ры. С изум­ле­ни­ем увиде­ли вар­ва­ры перед собою людей, наде­вав­ших на себя доспе­хи. Ибо они, не ожи­дая встре­тить ника­ко­го сопро­тив­ле­ния, наткну­лись на отряд вои­нов. Тогда Гидарн, опа­са­ясь, что это — не фокий­цы, а лакеде­мо­няне, спро­сил Эпи­аль­та, откуда эти вои­ны. Полу­чив точ­ные сведе­ния, он постро­ил вои­нов в бое­вой порядок. А фокий­цы под гра­дом стрел тот­час же бежа­ли на вер­ши­ну горы и, думая, что пер­сы напа­да­ют имен­но на них, уже при­гото­ви­лись к смер­ти. Так дума­ли фокий­цы, а пер­сы во гла­ве с Эпи­аль­том и Гидар­ном даже не обра­ти­ли на них вни­ма­ния, но поспеш­но нача­ли спуск.

219. Элли­нам же в Фер­мо­пи­лах пер­вым пред­ска­зал на заре гряду­щую гибель про­ри­ца­тель Меги­стий, рас­смот­рев внут­рен­но­сти жерт­вен­но­го живот­но­го. Затем при­бы­ли пере­беж­чи­ки с сооб­ще­ни­ем об обход­ном дви­же­нии пер­сов. Это слу­чи­лось еще ночью. Нако­нец, уже на рас­све­те, спу­стив­шись бегом с вер­ши­ны, яви­лись «днев­ные стра­жи» [с такой же вестью]. Тогда элли­ны ста­ли дер­жать совет, и их мне­ния разде­ли­лись. Одни были за то, чтобы не отсту­пать со сво­его поста, дру­гие же воз­ра­жа­ли. После это­го вой­ско разде­ли­лось: часть его ушла и рас­се­я­лась, при­чем каж­дый вер­нул­ся в свой город; дру­гие же и с ними Лео­нид реши­ли оста­вать­ся.

220. Рас­ска­зы­ва­ют так­же, буд­то сам Лео­нид ото­слал союз­ни­ков, чтобы спа­сти их от гибе­ли. Ему же само­му и его спар­тан­цам не подо­ба­ет, счи­тал он, покидать место, на защи­ту кото­ро­го их как раз и посла­ли. И к это­му мне­нию я реши­тель­но скло­ня­юсь. И даже более того, я имен­но утвер­ждаю, что Лео­нид заме­тил, как недо­воль­ны союз­ни­ки и сколь неохот­но под­вер­га­ют­ся опас­но­сти вме­сте с ним, и поэто­му велел им ухо­дить. А сам он счи­тал постыд­ным отсту­пать. Если, думал Лео­нид, он там оста­нет­ся, то его ожи­да­ет бес­смерт­ная сла­ва и сча­стье Спар­ты не будет омра­че­но. Ибо когда спар­тан­цы вос­про­си­ли бога об этой войне (еще в самом нача­ле ее), то Пифия изрек­ла им ответ: или Лакеде­мон будет раз­ру­шен вар­ва­ра­ми, или их царь погибнет. Этот ора­кул Пифия дала им в сле­дую­щих шести­мер­ных сти­хах:

Ныне же вам изре­ку, о жите­ли Спар­ты обшир­ной: Либо вели­кий и слав­ный ваш град чрез мужей-пер­се­идов Будет поверг­нут во прах, а не то — из Герак­ло­ва рода Сле­зы о смер­ти царя про­ли­ет Лакеде­мо­на область. Не одо­ле­ет вра­га ни быча­чья, ни льви­ная сила, Ибо во бра­ни Зев­со­ва мощь у него и брань он не преж­де Кон­чит, чем град цели­ком иль царя на кус­ки рас­тер­за­ет.

Так, веро­ят­но, рас­суж­дал Лео­нид. А так как он желал стя­жать сла­ву толь­ко одним спар­тан­цам, то, по-мое­му, веро­ят­нее, что царь сам отпу­стил союз­ни­ков, а не они поки­ну­ли его из-за раз­но­гла­сий, нару­шив воен­ную дис­ци­пли­ну.

221. Дово­дом, и при­том нема­ло­важ­ным, в поль­зу это­го мне­ния, по-мое­му, явля­ет­ся еще вот что: досто­вер­но извест­но, что Лео­нид ото­слал упо­мя­ну­то­го про­ри­ца­те­ля акар­нан­ца Меги­стия (этот Меги­стий нахо­дил­ся при вой­ске; по пре­да­нию, он был отда­лен­ным потом­ком Мелам­по­да и пред­ска­зал Лео­ниду гряду­щую судь­бу по внут­рен­но­стям жерт­вен­ных живот­ных), чтобы тот не погиб вме­сте с ним. Одна­ко Меги­стий сам не поки­нул спар­тан­цев, несмот­ря на при­каз, но толь­ко отпу­стил сво­его един­ст­вен­но­го сына, кото­рый вме­сте с отцом участ­во­вал в похо­де.

222. Итак, отпу­щен­ные союз­ни­ки ушли по при­ка­зу Лео­нида. Толь­ко одни фес­пий­цы и фиван­цы оста­лись с лакеде­мо­ня­на­ми. Фиван­цы оста­лись с неохотой, про­тив сво­ей воли, так как Лео­нид удер­жи­вал их как залож­ни­ков; фес­пий­цы же, напро­тив, — с вели­кой радо­стью: они отка­за­лись поки­нуть Лео­нида и его спар­тан­цев. Они оста­лись и пали вме­сте со спар­тан­ца­ми. Пред­во­ди­те­лем их был Демо­фил, сын Диа­д­ро­ма.

223. Меж­ду тем Ксеркс совер­шил жерт­вен­ное воз­ли­я­ние вос­хо­дя­ще­му солн­цу¹⁶⁷. Затем, выждав неко­то­рое вре­мя, высту­пил око­ло того часа, когда рынок напол­ня­ет­ся наро­дом. Такой совет дал царю Эпи­альт. Ибо спуск с горы ско­рее и рас­сто­я­ние гораздо коро­че, чем доро­га в обход или подъ­ем. Нако­нец, пол­чи­ща Ксерк­са ста­ли под­хо­дить. Элли­ны же во гла­ве с Лео­нидом, идя на смерт­ный бой, про­дви­га­лись теперь гораздо даль­ше в то место, где про­ход рас­ши­ря­ет­ся. Ибо в про­шлые дни часть спар­тан­цев защи­ща­ла сте­ну, меж­ду тем как дру­гие бились с вра­гом в самой тес­нине, куда они все­гда отсту­па­ли. Теперь же элли­ны бро­си­лись вру­ко­паш­ную уже вне про­хо­да, и в этой схват­ке вар­ва­ры поги­ба­ли тыся­ча­ми. За ряда­ми пер­сов сто­я­ли началь­ни­ки отрядов с бича­ми в руках и уда­ра­ми бичей под­го­ня­ли вои­нов все впе­ред и впе­ред. Мно­го вра­гов пада­ло в море и там поги­ба­ло, но гораздо боль­ше было раздав­ле­но сво­и­ми же. На поги­баю­щих никто не обра­щал вни­ма­ния. Элли­ны зна­ли ведь о гро­зя­щей им вер­ной смер­ти от руки вра­га, обо­шед­ше­го гору. Поэто­му-то они и про­яви­ли вели­чай­шую бое­вую доб­лесть и бились с вар­ва­ра­ми отча­ян­но и с безум­ной отва­гой.

224. Боль­шин­ство спар­тан­цев уже сло­ма­ло свои копья и затем при­ня­лось пора­жать пер­сов меча­ми. В этой схват­ке пал так­же и Лео­нид после доб­лест­но­го сопро­тив­ле­ния и вме­сте с ним мно­го дру­гих знат­ных спар­тан­цев¹⁶⁸. Име­на их, так как они заслу­жи­ва­ют хва­лы, я узнал. Узнал я так­же и име­на всех трех­сот спар­тан­цев. Мно­го пало там и знат­ных пер­сов; в их чис­ле двое сыно­вей Дария — Абро­ком и Гипе­ранф, рож­ден­ных ему доче­рью Арта­на Фра­та­гу­ной. Артан же был бра­том царя Дария, сына Гис­тас­па, сына Арса­ма. Он дал Дарию в при­да­ное за доче­рью все свое иму­ще­ство, так как у него она была един­ст­вен­ной.

225. Итак, два бра­та Ксерк­са пали в этой бит­ве. За тело Лео­нида нача­лась жар­кая руко­паш­ная схват­ка меж­ду пер­са­ми и спар­тан­ца­ми, пока нако­нец отваж­ные элли­ны не вырва­ли его из рук вра­гов (при этом они четы­ре раза обра­ща­ли в бег­ство вра­га). Бит­ва же про­дол­жа­лась до тех пор, пока не подо­шли пер­сы с Эпи­аль­том. Заме­тив при­бли­же­ние пер­сов, элли­ны изме­ни­ли спо­соб борь­бы. Они ста­ли отсту­пать в тес­ни­ну и, мино­вав сте­ну, заня­ли пози­цию на хол­ме — все вме­сте, кро­ме фиван­цев. Холм этот нахо­дил­ся у вхо­да в про­ход (там, где ныне сто­ит камен­ный лев в честь Лео­нида). Здесь спар­тан­цы защи­ща­лись меча­ми, у кого они еще были, а затем рука­ми и зуба­ми, пока вар­ва­ры не засы­па­ли их гра­дом стрел, при­чем одни, пре­сле­дуя элли­нов спе­ре­ди, обру­ши­ли на них сте­ну, а дру­гие окру­жи­ли со всех сто­рон.

226. Из всех этих доб­лест­ных лакеде­мо­нян и фес­пий­цев самым доб­лест­ным все же, гово­рят, был спар­та­нец Дие­нек. По рас­ска­зам, еще до нача­ла бит­вы с мидя­на­ми он услы­шал от одно­го чело­ве­ка из Тра­хи­на: если вар­ва­ры выпу­стят свои стре­лы, то от тучи стрел про­изой­дет затме­ние солн­ца. Столь вели­кое мно­же­ство стрел было у пер­сов! Дие­нек же, гово­рят, вовсе не устра­шил­ся чис­лен­но­сти вар­ва­ров и без­за­бот­но отве­тил: «Наш при­я­тель из Тра­хи­на при­нес пре­крас­ную весть: если мидяне затем­нят солн­це, то мож­но будет сра­жать­ся в тени».

227. Такие и подоб­ные досто­па­мят­ные сло­ва, по рас­ска­зам, гово­рил лакеде­мо­ня­нин Дие­нек. А после него самы­ми доб­лест­ны­ми, гово­рят, были два бра­та — Алфей и Марон, сыно­вья Орси­фан­та. Сре­ди фес­пий­цев же осо­бен­но отли­чил­ся один, по име­ни Дифи­рамб, сын Гар­ма­ти­да.

228. Погре­бе­ны же они на том месте, где они пали. Им и пав­шим еще до того, как Лео­нид отпу­стил союз­ни­ков, постав­лен там камень с над­пи­сью, гла­ся­щей:

Про­тив трех­сот мири­ад здесь неко­гда бились Пело­пон­нес­ских мужей сорок лишь сотен все­го.

Эта над­пись начер­та­на в честь всех пав­ших вои­нов, а лакеде­мо­ня­нам осо­бая:

Пут­ник, пой­ди воз­ве­сти нашим граж­да­нам в Лакеде­моне, Что, их заве­ты блюдя, здесь мы костьми полег­ли.

Эта над­пись в честь лакеде­мо­нян, а про­ри­ца­те­лю вот какая:

Слав­но­го это моги­ла Меги­стия, кое­го миды Неко­гда тут умерт­ви­ли, бур­ный Спер­хей перей­дя. Ведал пре­слав­ный гада­тель гряду­щую вер­ную гибель, Но все же не захо­тел Спар­ты поки­нуть царя.

Эти­ми над­пи­ся­ми и памят­ны­ми стол­па­ми, кро­ме над­пи­си в честь про­ри­ца­те­ля, почти­ли пав­ших амфи­к­ти­о­ны¹⁶⁹. Над­пись же в честь про­ри­ца­те­ля Меги­стия посвя­тил ему Симо­нид, сын Леопре­пея, в память о друж­бе.

229. Рас­ска­зы­ва­ют, что двое из трех­сот [спар­тан­цев] — Еврит и Ари­сто­дем — оба мог­ли бы остать­ся в живых, если бы были еди­но­душ­ны, и воз­вра­тить­ся в Спар­ту (они были отпу­ще­ны Лео­нидом из ста­на и лежа­ли в Аль­пе­нах, стра­дая тяже­лым глаз­ным неду­гом). Или же, не желая вер­нуть­ся на роди­ну, они мог­ли бы по край­ней мере уме­реть вме­сте с осталь­ны­ми. Хотя им откры­ва­лись обе эти воз­мож­но­сти, но они не достиг­ли вза­им­но­го согла­сия, разой­дясь во мне­ни­ях. Еврит, узнав о том, что пер­сы обо­шли гору, потре­бо­вал свои доспе­хи. Затем, обла­чив­шись в доспе­хи, он при­ка­зал илоту вести его к бой­цам. Илот про­вел Еври­та в Фер­мо­пи­лы, но потом бежал, а Еврит попал в самую гущу схват­ки и погиб. Ари­сто­дем же не имел муже­ства [уме­реть] и остал­ся жив. Если бы вер­нул­ся толь­ко один Ари­сто­дем боль­ным в Спар­ту или оба они вме­сте, то, дума­ет­ся, спар­тан­цы не ста­ли бы гне­вать­ся на него. Теперь же, когда один из них пал, а дру­гой (выста­вив ту же при­чи­ну в свое оправ­да­ние) не захо­тел уме­реть, спар­тан­цы неиз­беж­но долж­ны были силь­но озло­бить­ся на него.

230. Таким-то обра­зом и с такой ого­вор­кой, гла­сит одно пре­да­ние, Ари­сто­дем при­был в Спар­ту невреди­мым. Дру­гие же рас­ска­зы­ва­ют, что его посла­ли вест­ни­ком из ста­на и он мог успеть к нача­лу бит­вы, но не поже­лал это­го, а, умыш­лен­но задер­жав­шись в пути, сохра­нил себе жизнь. Меж­ду тем дру­гой гонец (его това­рищ) подо­спел к сра­же­нию и погиб.

231. По воз­вра­ще­нии в Лакеде­мон Ари­сто­де­ма ожи­да­ло бес­че­стие и позор. Бес­че­стие состо­я­ло в том, что никто не зажи­гал ему огня и не раз­го­ва­ри­вал с ним, а позор — в том, что ему дали про­зва­ние Ари­сто­дем-Трус. Впро­чем, в бит­ве при Пла­те­ях Ари­сто­де­му уда­лось совер­шен­но загла­дить тяго­тев­шее над ним позор­ное обви­не­ние.

232. Рас­ска­зы­ва­ют, впро­чем, что в живых остал­ся еще один из этих трех­сот, по име­ни Пан­тит, отправ­лен­ный гон­цом в Фес­са­лию. По воз­вра­ще­нии в Спар­ту его так­же ожи­да­ло бес­че­стие, и он пове­сил­ся.

233. Меж­ду тем фиван­цам во гла­ве с Леон­ти­а­дом при­шлось в силу необ­хо­ди­мо­сти неко­то­рое вре­мя сра­жать­ся заод­но с элли­на­ми про­тив цар­ско­го вой­ска. Увидев, что пер­сы берут верх и тес­нят отряд Лео­нида к хол­му, фиван­цы отде­ли­лись от лакеде­мо­нян и, про­сти­рая руки, пошли навстре­чу вра­гу. Фиван­цы заяв­ля­ли — и это была сущая прав­да, — что они все­це­ло на сто­роне пер­сов и с само­го нача­ла дали царю зем­лю и воду, а в Фер­мо­пи­лы они при­шли толь­ко по при­нуж­де­нию и неви­нов­ны в уроне, нане­сен­ном царю. Таки­ми уве­ре­ни­я­ми фиван­цы спас­ли свою жизнь, и [истин­ность] их слов засвиде­тель­ст­во­ва­ли фес­са­лий­цы. Прав­да, им посчаст­ли­ви­лось не во всем: когда фиван­цы подо­шли, вар­ва­ры схва­ти­ли неко­то­рых из них и умерт­ви­ли. Боль­шин­ство же их, и преж­де все­го началь­ни­ка Леон­ти­а­да, по при­ка­за­нию Ксерк­са заклей­ми­ли цар­ским клей­мом¹⁷⁰ (сына Леон­ти­а­да Еври­ма­ха впо­след­ст­вии умерт­ви­ли пла­тей­цы, когда он во гла­ве 400 фиван­цев захва­тил их город).

234. Так сра­жа­лись элли­ны при Фер­мо­пи­лах. А Ксеркс велел при­звать к себе Дема­ра­та для рас­спро­сов и начал вот как: «Дема­рат! Ты — чело­век, пре­дан­ный мне. Я сужу об этом по тво­ей прав­ди­во­сти. Ведь все и вышло так, как ты гово­рил. А теперь ска­жи-ка мне, сколь­ко еще оста­лось лакеде­мо­нян и мно­го ли у них еще таких доб­лест­ных бой­цов или они все — храб­ре­цы?». Дема­рат отве­чал: «Царь! Чис­ло лакеде­мо­нян вели­ко, и горо­дов у них мно­го. А то, что ты жела­ешь узнать, узна­ешь. Есть в Лако­нии город Спар­та, и в нем око­ло 8000 мужей. Все они так же доб­лест­ны, как и те, что здесь сра­жа­лись. Осталь­ные лакеде­мо­няне, прав­да, не такие, как эти, но все же — храб­рые мужи». Затем Ксеркс ска­зал: «Дема­рат! Как же нам лег­че все­го победить этот народ? Ска­жи-ка мне! Ведь тебе извест­ны все ходы и лазей­ки в их замыс­лы, так как ты был их царем».

235. А тот отве­чал: «Царь! Если ты и вправ­ду серь­ез­но спра­ши­ва­ешь мое­го сове­та, то я обя­зан дать тебе самый луч­ший совет. Тебе сле­до­ва­ло бы послать 300 кораб­лей из тво­е­го флота к лакон­ским бере­гам. У бере­гов Лако­нии лежит ост­ров по име­ни Кифе­ра. Об этом ост­ро­ве Хилон — один из наших муд­ре­цов — ска­зал, что спар­тан­цам гораздо луч­ше было бы, если бы он погру­зил­ся в море, а не воз­вы­шал­ся над водой. Хилон все­гда ожи­дал с это­го ост­ро­ва како­го-нибудь напа­де­ния, вро­де того как я тебе теперь пред­ла­гаю. Не отто­го, что он пред­видел твой поход, но пото­му, что опа­сал­ся любо­го вра­же­ско­го напа­де­ния оттуда. С это­го-то ост­ро­ва пусть твои кораб­ли и вой­ско дер­жат в стра­хе лакеде­мо­нян. Если же лакеде­мо­няне будут заня­ты вой­ной в сво­ей стране, непо­сред­ст­вен­но их затра­ги­ваю­щей, то тебе не надо будет опа­сать­ся, что они при­дут на помощь, когда твое сухо­пут­ное вой­ско станет захва­ты­вать осталь­ную Элла­ду. Когда же ты поко­ришь осталь­ную Элла­ду, то у тебя оста­нет­ся един­ст­вен­ный про­тив­ник — сла­бое лакон­ское вой­ско. А если ты не при­мешь мое­го сове­та, то ожи­дай вот чего. Есть в Пело­пон­не­се узкий пере­ше­ек. Там жди еще более жесто­ких битв, чем здесь при Фер­мо­пи­лах, и при­том про­тив всех объ­еди­нен­ных сил пело­пон­нес­цев. Если же ты посту­пишь ина­че, то этот пере­ше­ек падет без боя и сда­дут­ся горо­да».

236. После это­го взял сло­во Ахе­мен, брат Ксерк­са, пред­во­ди­тель мор­ских сил (он так­же при­сут­ст­во­вал на этом сове­те). Опа­са­ясь, что Ксеркс при­мет пред­ло­же­ние Дема­ра­та, он ска­зал вот что: «Царь! Я вижу, что ты скло­нен при­слу­ши­вать­ся к речам чело­ве­ка, кото­рый завиду­ет тво­им успе­хам или даже пре­да­ет тебя. И дей­ст­ви­тель­но, таков излюб­лен­ный образ дей­ст­вий элли­нов: они завиду­ют счаст­ли­вым и нена­видят могу­ще­ст­вен­ных. Если ты при нынеш­нем поло­же­нии, когда мы уже поте­ря­ли от бури 300 кораб­лей, пошлешь из тво­е­го флота еще 300 кораб­лей, то про­тив­ник смо­жет поме­рить­ся сила­ми с тобой. Напро­тив, флот твой, сосре­дото­чен­ный в одном месте, вра­ги не одо­ле­ют и тогда вооб­ще даже не смо­гут ока­зать сопро­тив­ле­ния. Про­дви­га­ясь и дей­ст­вуя сов­мест­но, флот и сухо­пут­ное вой­ско будут вза­им­но помо­гать друг дру­гу. Если же они будут разъ­еди­не­ны, то ни сам ты не смо­жешь прий­ти на помощь мор­ским силам, ни они — тебе. Ста­рай­ся лишь, чтобы в тво­ем соб­ст­вен­ном вой­ске дела шли хоро­шо и не думай о вой­ске про­тив­ни­ка — где оно начнет вой­ну, что пред­при­мет и сколь мно­го­чис­лен­но. Вра­ги ведь доста­точ­но сооб­ра­зи­тель­ны, чтобы самим о себе забо­тить­ся, а мы будем точ­но так же [забо­тить­ся] о себе. Если же лакеде­мо­няне дей­ст­ви­тель­но пой­дут на пер­сов, то не избег­нут гибе­ли».

237. На это Ксеркс отве­чал так: «Ахе­мен! Твои сло­ва хоро­ши, и я поступ­лю так, как ты ска­зал. Хотя Дема­рат и дал мне совет с самы­ми бла­ги­ми наме­ре­ни­я­ми, но ты все-таки пре­взо­шел его про­ни­ца­тель­но­стью. Я не могу, конеч­но, пове­рить, что Дема­рат не жела­ет успе­ха мое­му похо­ду. Я сужу об этом пото­му, что он гово­рил рань­ше, и из само­го дела. Прав­да, один граж­да­нин, завидуя сча­стью дру­го­го, может сво­им мол­ча­ни­ем про­яв­лять враж­деб­ность и не дать полез­но­го сове­та, когда дру­гой к нему обра­тит­ся за этим, если толь­ко он не достиг вер­шин доб­ле­сти. А такие люди — ред­кость. Одна­ко госте­при­и­мец более всех раду­ет­ся бла­го­по­лу­чию дру­га, и когда друг обра­ща­ет­ся за сове­том, то дает ему наи­луч­ший. Поэто­му я повеле­ваю всем впредь не оскорб­лять Дема­ра­та, так как это — мой друг».

238. После это­го Ксеркс пошел меж­ду мерт­вы­ми тела­ми [осмат­ри­вать поле бит­вы]. [Увидев тело Лео­нида], он пове­лел отру­бить голо­ву и поса­дить на кол¹⁷¹ (царь узнал, что Лео­нид был царем и пол­ко­вод­цем лакеде­мо­нян). По мно­гим дру­гим при­зна­кам, и в осо­бен­но­сти же после тако­го при­ка­за, мне ста­ло ясно, что нико­го из сво­их вра­гов при жиз­ни царь Ксеркс не нена­видел столь ярост­но, как Лео­нида. Ина­че нико­гда бы он не учи­нил тако­го над­ру­га­тель­ства над телом пав­ше­го. Ведь из всех извест­ных мне наро­дов имен­но у пер­сов более все­го в поче­те доб­лест­ные вои­ны. А слу­ги, полу­чив­шие при­ка­за­ние царя, испол­ни­ли его.

239. Я же воз­вра­щусь теперь к тому месту, где и пре­рвал свое повест­во­ва­ние. Лакеде­мо­няне пер­вы­ми полу­чи­ли весть о сбо­рах царя в поход на Элла­ду. Поэто­му-то они и отпра­ви­ли посоль­ство к дель­фий­ско­му ора­ку­лу, и им было дано в ответ изре­че­ние, при­веден­ное мною немно­го рань­ше. А при­шло к ним это изве­стие о пред­сто­я­щем похо­де уди­ви­тель­ным спо­со­бом. Дема­рат, сын Ари­сто­на, кото­рый бежал к мидя­нам, как мне дума­ет­ся (и это, веро­ят­но, так и есть), не был рас­по­ло­жен к лакеде­мо­ня­нам. Мож­но пред­по­ло­жить поэто­му, что дей­ст­во­вал он так не по доб­рой воле, а из зло­рад­ства. Когда Ксеркс заду­мал поход на Элла­ду, Дема­рат как раз нахо­дил­ся в Сусах. Узнав о похо­де, Дема­рат захо­тел послать весть лакеде­мо­ня­нам. Так как иным спо­со­бом он не мог изве­стить лакеде­мо­нян (из стра­ха, что будет обна­ру­жен), то при­ду­мал вот какую хит­рость. Взяв двух­сто­рон­нюю дощеч­ку¹⁷² [для пись­ма], он соскоб­лил с нее воск. Затем на дере­ве дощеч­ки напи­сал замы­сел царя и сно­ва залил вос­ком напи­сан­ное, чтобы чистая дощеч­ка не мог­ла воз­будить подо­зре­ния у дорож­ных стра­жей. Когда же дощеч­ку доста­ви­ли в Лакеде­мон, то лакеде­мо­няне не мог­ли понять, [что́ это зна­чит]. Нако­нец, как мне рас­ска­зы­ва­ли, дочь Клео­ме­на, супру­га Лео­нида, Гор­го раз­га­да­ла смысл [посыл­ки]. Она ска­за­ла, что нуж­но соскоб­лить воск и тогда на дере­ве обна­ру­жат­ся бук­вы. Лакеде­мо­няне так и сде­ла­ли, нашли над­пись про­чи­тав ее, ото­сла­ли осталь­ным элли­нам. Так, по рас­ска­зам, рас­про­стра­ни­лась весть [о похо­де].