История

Книга I

Клио

Геро­дот из Гали­кар­насса собрал и запи­сал эти сведе­ния¹, чтобы про­шед­шие собы­тия с тече­ни­ем вре­ме­ни не при­шли в забве­ние и вели­кие и удив­ле­ния достой­ные дея­ния² как элли­нов, так и вар­ва­ров не оста­лись в без­вест­но­сти, в осо­бен­но­сти же то, поче­му они вели вой­ны друг с дру­гом.

1. По сло­вам све­ду­щих сре­ди пер­сов людей, винов­ни­ка­ми раздо­ров меж­ду элли­на­ми и вар­ва­ра­ми были фини­ки­яне. Послед­ние при­бы­ли от так назы­вае­мо­го Крас­но­го моря к Наше­му морю³ и посе­ли­лись в стране, где и теперь еще живут⁴. Фини­ки­яне тот­час же пусти­лись в даль­ние мор­ские путе­ше­ст­вия. Пере­во­зя еги­пет­ские и асси­рий­ские това­ры во мно­гие стра­ны, они, меж­ду про­чим, при­бы­ли и в Аргос. Аргос же в те вре­ме­на был самым зна­чи­тель­ным горо­дом в стране, кото­рая теперь назы­ва­ет­ся Элла­дой. Когда фини­ки­яне при­бы­ли как раз в упо­мя­ну­тый Аргос⁵, то выста­ви­ли свой товар на про­да­жу. На пятый или шестой день по их при­бы­тии, когда почти все това­ры уже были рас­про­да­ны, на берег моря сре­ди мно­гих дру­гих жен­щин при­шла и цар­ская дочь. Ее имя было Ио, дочь Ина­ха; так же назы­ва­ют ее и элли­ны. Жен­щи­ны сто­я­ли на кор­ме кораб­ля и поку­па­ли наи­бо­лее при­гля­нув­ши­е­ся им това­ры. Тогда фини­ки­яне по дан­но­му зна­ку набро­си­лись на жен­щин. Бо́льшая часть жен­щин, впро­чем, спас­лась бег­ст­вом, Ио же с несколь­ки­ми дру­ги­ми они успе­ли захва­тить. Фини­ки­яне вта­щи­ли жен­щин на корабль и затем поспеш­но отплы­ли в Еги­пет⁶.

2. Так-то, гово­рят пер­сы, Ио попа­ла в Еги­пет. Элли­ны же пере­да­ют это ина­че. Собы­тие это послу­жи­ло пер­вой при­чи­ной враж­ды. Затем, рас­ска­зы­ва­ют они далее, какие-то элли­ны (имя они не могут назвать) при­бы­ли в Тир Фини­кий­ский и похи­ти­ли цар­скую дочь Евро­пу⁷. Долж­но быть, это были кри­тяне⁸. Этим они толь­ко отпла­ти­ли фини­ки­я­нам за их про­сту­пок. Потом элли­ны все-таки сно­ва нанес­ли обиду вар­ва­рам. На воен­ном кораб­ле они при­бы­ли в Эю в Кол­хиде и к устью реки Фаси­са. Завер­шив там все дела, ради кото­рых при­бы­ли, элли­ны затем похи­ти­ли цар­скую дочь Медею. Царь кол­хов отпра­вил тогда в Элла­ду послан­ца с тре­бо­ва­ни­ем пени за похи­щен­ную и воз­вра­ще­ния доче­ри. Элли­ны, одна­ко, дали такой ответ: так как они сами не полу­чи­ли пени за похи­ще­ние арги­вян­ки Ио, то и царю ниче­го не дадут.

3. Затем в сле­дую­щем поко­ле­нии, гово­рят они, Алек­сандр, сын При­а­ма, кото­рый слы­шал об этом похи­ще­нии, поже­лал умы­ка­ни­ем добыть для себя жен­щи­ну из Элла­ды. Он был твер­до уве­рен, что не поне­сет нака­за­ния, так как и элли­ны тогда ничем не попла­ти­лись. После того как Алек­сандр таким обра­зом похи­тил Еле­ну, элли­ны сна­ча­ла реши­ли отпра­вить послан­цев, чтобы воз­вра­тить Еле­ну и потре­бо­вать пени за похи­ще­ние. Тро­ян­цы же в ответ бро­си­ли им упрек в похи­ще­нии Медеи. Тогда ведь, гово­ри­ли они, сами элли­ны не дали ника­кой пени и не воз­вра­ти­ли Медеи, а теперь вот тре­бу­ют пени от дру­гих.

4. До сих пор про­ис­хо­ди­ли толь­ко вре­мен­ные похи­ще­ния жен­щин. Что же до после­дую­ще­го вре­ме­ни, то, несо­мнен­но, тяж­кая вина лежит на элли­нах, так как они рань­ше пошли похо­дом в Азию, чем вар­ва­ры в Евро­пу. Похи­ще­ние жен­щин, прав­да, дело неспра­вед­ли­вое, но ста­рать­ся мстить за похи­ще­ние, по мне­нию пер­сов, без­рас­суд­но. Во вся­ком слу­чае, муд­рым явля­ет­ся тот, кто не забо­тит­ся о похи­щен­ных жен­щи­нах. Ясно ведь, что жен­щин не похи­ти­ли бы, если бы те сами того не хоте­ли. По сло­вам пер­сов, жите­ли Азии вовсе не обра­ща­ют вни­ма­ния на похи­ще­ние жен­щин, элли­ны же, напро­тив, ради жен­щи­ны из Лакеде­мо­на собра­ли огром­ное вой­ско, а затем пере­пра­ви­лись в Азию и сокру­ши­ли дер­жа­ву При­а­ма. С это­го вре­ме­ни пер­сы все­гда при­зна­ва­ли элли­нов сво­и­ми вра­га­ми. Ведь пер­сы счи­та­ют Азию и живу­щие там вар­вар­ские пле­ме­на сво­и­ми, Евро­па же и Элла­да для них — чужая стра­на.

5. Таков, гово­рят пер­сы, был ход собы­тий, и взя­тие Или­о­на, дума­ют они, послу­жи­ло при­чи­ной враж­ды к элли­нам. О похи­ще­нии же Ио фини­ки­яне рас­ска­зы­ва­ют ина­че, чем пер­сы, вот что. Имен­но, по их сло­вам, они вовсе не уво­зи­ли Ио насиль­но в Еги­пет, так как она уже в Арго­се всту­пи­ла в любов­ную связь с хозя­и­ном кораб­ля. Когда же почув­ст­во­ва­ла себя бере­мен­ной, то от сты­да перед роди­те­ля­ми доб­ро­воль­но уеха­ла с фини­ки­я­на­ми, чтобы скрыть свой позор. Так рас­ска­зы­ва­ют пер­сы и фини­ки­яне. Что до меня, то я не берусь утвер­ждать, слу­чи­лось ли это имен­но так или как-нибудь ина­че. Тем не менее, я хочу назвать чело­ве­ка, кото­рый, как мне само­му извест­но, поло­жил нача­ло враж­деб­ным дей­ст­ви­ям про­тив элли­нов⁹. Затем в про­дол­же­ние мое­го рас­ска­за я опи­шу сход­ным обра­зом как малые, так и вели­кие люд­ские горо­да. Ведь мно­го когда-то вели­ких горо­дов теперь ста­ли малы­ми, а те, что в мое вре­мя были могу­ще­ст­вен­ны­ми, преж­де были ничтож­ны­ми. А так как я знаю, что чело­ве­че­ское сча­стье измен­чи­во, то буду оди­на­ко­во упо­ми­нать о судь­бе тех и дру­гих.

6. Крез, родом лиди­ец¹⁰, сын Али­ат­та, был вла­ды­кой наро­дов по эту сто­ро­ну реки Гали­са (Галис течет с юга на север меж­ду зем­ля­ми сирий­цев¹¹ и пафла­гон­цев и впа­да­ет в море, назы­вае­мое Евк­син­ским Пон­том). Этот Крез, насколь­ко я знаю, пер­вым из вар­ва­ров поко­рив часть элли­нов, заста­вил пла­тить себе дань; с дру­ги­ми же он заклю­чил союз­ные дого­во­ры. Поко­рил же он ионян, эолий­цев и ази­ат­ских дорий­цев¹², а с лакеде­мо­ня­на­ми всту­пил в союз. Одна­ко до вла­ды­че­ства Кре­за все элли­ны были сво­бод­ны­ми. Ведь наше­ст­вие ким­ме­рий­цев¹³, кото­рые еще до вре­мен Кре­за дошли до Ионии, не было дли­тель­ным заво­е­ва­ни­ем, а ско­рее про­стым набе­гом для захва­та добы­чи.

7. Власть, при­над­ле­жав­шая ранее дому Герак­лидов, пере­шла к роду Кре­за (этот род зовет­ся Мерм­на­да­ми)¹⁴. Про­изо­шло это таким обра­зом: Кан­давл, кото­ро­го элли­ны назы­ва­ют Мир­си­лом, был тира­ном Сард. Он был потом­ком Алкея, сына Герак­ла. Пер­вым царем Сард из дома Герак­лидов стал Агрон, сын Нина, внук Бела, пра­внук Алкея. Кан­давл же, сын Мир­са, был их послед­ним царем. Цари, управ­ляв­шие этой стра­ной до Агро­на, были потом­ка­ми Лида, сына Ати­са, того лидий­ца, от кото­ро­го весь нынеш­ний народ (преж­де назы­вае­мый мео­на­ми) полу­чил имя лидий­цев. От них, по пред­ска­за­нию ора­ку­ла, полу­чи­ли власть Герак­лиды. Послед­ние вели свой род от Герак­ла и рабы­ни Иар­да­на и пра­ви­ли в тече­ние 22 люд­ских поко­ле­ний¹⁵, 505 лет, при­чем все­гда сын у них насле­до­вал власть от отца вплоть до Кан­давла, сына Мир­са.

8. Этот Кан­давл был очень влюб­лен в свою жену и, как влюб­лен­ный, счи­тал, что обла­да­ет самой кра­си­вой жен­щи­ной на све­те. Был у него сре­ди тело­хра­ни­те­лей некий Гигес¹⁶, сын Дас­ки­ла, кото­ро­го он осо­бен­но ценил. Это­му-то Гиге­су Кан­давл дове­рял самые важ­ные дела и даже рас­хва­ли­вал кра­соту сво­ей жены. Вско­ре после это­го (ведь Кан­дав­лу пред­ре­чен был пло­хой конец) он обра­тил­ся к Гиге­су с таки­ми сло­ва­ми: «Гигес, ты, кажет­ся, не веришь тому, что я гово­рил тебе о кра­со­те моей жены (ведь ушам люди дове­ря­ют мень­ше, чем гла­зам), поэто­му поста­рай­ся увидать ее обна­жен­ной». Гром­ко вскрик­нув от изум­ле­ния, Гигес отве­чал: «Что за нера­зум­ные сло­ва, гос­по­дин, ты гово­ришь! Ты велишь мне смот­реть на обна­жен­ную гос­по­жу? Ведь жен­щи­ны вме­сте с одеж­дой совле­ка­ют с себя и стыд!¹⁷ Дав­но уже люди узна­ли пра­ви­ла бла­го­при­стой­но­сти и их сле­ду­ет усва­и­вать. Одно из них глав­ное: вся­кий пусть смот­рит толь­ко за сво­им. Я верю, что она кра­си­вее всех жен­щин, но все же про­шу: не тре­буй от меня ниче­го, про­тив­но­го обы­ча­ям».

9. Так гово­рил Гигес, пыта­ясь откло­нить пред­ло­же­ние царя в стра­хе попасть из-за это­го в беду. Кан­давл же воз­ра­зил ему таки­ми сло­ва­ми: «Будь спо­ко­ен, Гигес, и не бой­ся: я ска­зал это не для того, чтобы испы­тать тебя, и моя жена тебе так­же не при­чи­нит ника­ко­го вреда. Я под­строю сна­ча­ла все так, что она даже и не заме­тит, что ты ее увидел. Тебя я постав­лю в нашем спаль­ном покое за закры­ваю­щей­ся две­рью. За мной вой­дет туда и жена, чтобы воз­лечь на ложе. Близ­ко от вхо­да сто­ит крес­ло, куда жена, разде­ва­ясь, поло­жит одну за дру­гой свои одеж­ды. И тогда ты смо­жешь спо­кой­но ею любо­вать­ся. Если же она напра­вит­ся от крес­ла к ложу и повер­нет­ся к тебе спи­ной, то поста­рай­ся вый­ти через дверь, чтобы она тебя не увиде­ла».

10. Тогда Гигес уже не мог укло­нить­ся от тако­го пред­ло­же­ния и выра­зил свою готов­ность. Когда Кан­давл решил, что наста­ла пора идти ко сну, то про­вел Гиге­са в спаль­ный покой, куда затем тот­час же при­шла и жена. И Гигес любо­вал­ся, как она вошла и сня­ла одеж­ды. Как толь­ко жен­щи­на повер­ну­лась к нему спи­ной, Гигес поста­рал­ся, неза­мет­но ускольз­нув, вый­ти из покоя. Тем не менее жен­щи­на виде­ла, как он выхо­дил. Хотя она поня­ла, что все это под­стро­е­но ее мужем, но не закри­ча­ла от сты­да, а, напро­тив, пока­за­ла вид, буд­то ниче­го не заме­ти­ла, в душе же реши­ла ото­мстить Кан­дав­лу. Ведь у лидий­цев и у всех про­чих вар­ва­ров счи­та­ет­ся вели­ким позо­ром, даже если и муж­чи­ну увидят нагим.

11. Как ни в чем не быва­ло, жен­щи­на хра­ни­ла пока что мол­ча­ние. Но лишь толь­ко насту­пил день, она веле­ла сво­им самым пре­дан­ным слу­гам быть гото­вы­ми и позвать к ней Гиге­са. Гигес же при­шел на зов, уве­рен­ный, что ей ниче­го не извест­но о про­ис­ше­ст­вии, так как и преж­де он обыч­но при­хо­дил вся­кий раз, как цари­ца его при­зы­ва­ла к себе. Когда Гигес пред­стал перед ней, жен­щи­на обра­ти­лась к нему с таки­ми сло­ва­ми: «Гигес, перед тобой теперь два пути; даю тебе выбор, каким ты поже­ла­ешь идти. Или ты убьешь Кан­давла и, взяв меня в жены, ста­нешь царем лидий­цев, или сей­час же умрешь, для того чтобы ты, как вер­ный друг Кан­давла, и в дру­гое вре­мя не увидел, что тебе не подо­ба­ет. Так вот, один из вас дол­жен уме­реть: или он, соблаз­нив­ший тебя на этот посту­пок, или ты, кото­рый совер­шил непри­стой­ность, увидев мою наготу». Пора­жен­ный ее сло­ва­ми, Гигес сна­ча­ла не знал, что отве­тить, а затем стал молить цари­цу не вынуж­дать его к тако­му страш­но­му выбо­ру. Гиге­су не уда­лось все же убедить ее. Тогда, видя, что выбор неиз­бе­жен — или убить сво­его гос­по­ди­на, или само­му пасть от руки пала­чей, — он избрал себе жизнь и обра­тил­ся к цари­це с таким вопро­сом: «Так как ты застав­ля­ешь меня про­тив воли убить мое­го гос­по­ди­на, то ска­жи же, как мы с ним покон­чим?». На это цари­ца дала такой ответ: «Мы напа­дем на него на том самом месте, откуда он пока­зал тебе меня обна­жен­ной, и ты убьешь его во вре­мя сна».

12. Обду­мав сов­мест­но этот ковар­ный план, Гигес с наступ­ле­ни­ем ночи про­ник в спаль­ный покой вслед за жен­щи­ной (ведь она не отпус­ка­ла Гиге­са; выход ему был отре­зан, и пред­сто­я­ло или само­му уме­реть, или умерт­вить Кан­давла). Тогда цари­ца дала ему кин­жал и спря­та­ла за той же две­рью. Когда же Кан­давл заснул, Гигес, кра­ду­чись, про­брал­ся к нему и, зако­лов его, овла­дел таким обра­зом его женой и цар­ст­вом. Об этом рас­ска­зы­ва­ет так­же Архи­лох из Паро­са, кото­рый жил в то вре­мя, в ямби­че­ском три­мет­ре.

13. Так-то Гигес овла­дел цар­ст­вом, и дель­фий­ский ора­кул под­твер­дил его пра­во на пре­стол изре­че­ни­ем. Лидий­цы же после уби­е­ния Кан­давла в него­до­ва­нии взя­лись за ору­жие, но при­вер­жен­цы Гиге­са дого­во­ри­лись с осталь­ны­ми лидий­ца­ми о том, что Гигес оста­нет­ся их царем, если толь­ко ора­кул при­зна­ет его. Ора­кул же изрек при­зна­ние, и таким обра­зом Гигес стал царем. Впро­чем, Пифия доба­ви­ла еще и такое изре­че­ние: Герак­лиды полу­чат воз­мездие в пятом потом­ке Гиге­са. Одна­ко лидий­цы и их царь вовсе не при­да­ли зна­че­ния это­му ора­ку­лу, пока он не испол­нил­ся.

14. Так Мерм­на­ды завла­де­ли цар­ской вла­стью, кото­рую они отня­ли у Герак­лидов. Гигес же, всту­пив на пре­стол, ото­слал в Дель­фы нема­лое чис­ло посвя­ти­тель­ных даров (боль­шин­ство сереб­ря­ных вещей в Дель­фы посвя­тил он)¹⁸. А кро­ме сереб­ра, он посвя­тил еще несмет­ное коли­че­ство золота; сре­ди про­чих вещей, достой­ных упо­ми­на­ния, там 6 золотых кра­те­ров весом в 30 талан­тов. Стоя́т они в сокро­вищ­ни­це корин­фян. В дей­ст­ви­тель­но­сти же это не сокро­вищ­ни­ца государ­ства корин­фян, а Кип­се­ла, сына Эети­о­на. Этот Гигес был, насколь­ко я знаю, пер­вым из вар­ва­ров (после Мида­са¹⁹, сына Гор­дия, царя Фри­гии), кото­рый посвя­тил дары в Дель­фы. Ведь Мидас так­же при­нес дары, имен­но свой цар­ский трон, вос­седая на кото­ром он тво­рил суд. Этот досто­при­ме­ча­тель­ный трон сто­ит на том же месте, где и Гиге­со­вы кра­те­ры. А эти золотые и сереб­ря­ные сосуды, посвя­щен­ные Гиге­сом, дель­фий­цы назы­ва­ют Гига­да­ми, по име­ни посвя­ти­те­ля. После воца­ре­ния Гигес высту­пил похо­дом на Милет и Смир­ну и заво­е­вал город Коло­фон. Впро­чем, за свое 38-лет­нее цар­ст­во­ва­ние Гигес²⁰ не совер­шил ниче­го вели­ко­го, и так как мы уже мно­го рас­ска­за­ли о нем, то можем теперь перей­ти к его потом­кам.

15. Я упо­мя­ну Арди­са, сына Гиге­са, кото­рый цар­ст­во­вал после него. Ардис заво­е­вал При­е­ну и пошел вой­ной на Милет²¹. В его прав­ле­нии в Сар­дах ким­ме­рий­цы²², изгнан­ные из сво­их обыч­ных мест оби­та­ния ски­фа­ми-кочев­ни­ка­ми²³, про­ник­ли в Азию и захва­ти­ли Сар­ды (кро­ме акро­по­ля).

16. После 49-лет­не­го цар­ст­во­ва­ния Арди­са пре­стол пере­шел по наслед­ству к его сыну Сади­ат­ту, кото­рый цар­ст­во­вал 12 лет. Сади­ат­ту же насле­до­вал Али­атт. Послед­ний начал вой­ну с Киа­к­са­ром (вну­ком Деиока) и с мидий­ца­ми. Затем он изгнал ким­ме­рий­цев из Азии, заво­е­вал Смир­ну, коло­нию Коло­фо­на, и пошел вой­ной на Кла­зо­ме­ны. От Кла­зо­мен ему при­шлось вер­нуть­ся не так, как он бы хотел, но с боль­шим уро­ном.

17. Из дру­гих дея­ний его цар­ст­во­ва­ния вот наи­бо­лее достой­ные упо­ми­на­ния. Про­дол­жая вой­ну, нача­тую еще его отцом, он вое­вал с миле­тя­на­ми. Высту­пив в поход, он дей­ст­во­вал при оса­де Миле­та так. Он начи­нал поход с вой­ском про­тив Миле­та в пору созре­ва­ния хле­ба на полях. Шел он под зву­ки сви­ре­лей, пек­тид²⁴ и муж­ских и жен­ских флейт. При­быв в зем­лю миле­тян, он не стал раз­ру­шать и сжи­гать дома на полях и взла­мы­вать две­ри, но остав­лял в непри­кос­но­вен­но­сти. Толь­ко дере­вья он сру­бил и уни­что­жил хлеб на полях, а затем воз­вра­тил­ся домой. Оса­ждать город было бес­по­лез­но, так как миле­тяне гос­под­ст­во­ва­ли на море. Дома́ же лидий­ский царь не раз­ру­шал для того, чтобы миле­тяне мог­ли, живя в них, оттуда сно­ва засе­ять и вспа­хать свои поля и чтобы сам он, когда они вновь обра­бота­ют зем­лю, мог при сле­дую­щем набе­ге опять опу­сто­шить их.

18. Так вел вой­ну лидий­ский царь один­на­дцать лет под­ряд. За эти годы миле­тяне два­жды понес­ли боль­шие пора­же­ния: на их соб­ст­вен­ной зем­ле при Лиме­нее и в долине Меанд­ра. Шесть из этих один­на­дца­ти лет отно­сят­ся еще к эпо­хе прав­ле­ния над лидий­ца­ми Сади­ат­та, сына Арди­са, кото­рый в это вре­мя вое­вал с миле­тя­на­ми (ведь это Сади­атт начал вой­ну). Пять послед­них лет вой­ну вел Али­атт, сын Сади­ат­та, кото­рый, как я упо­мя­нул выше, при­няв ее от отца, рев­ност­но про­дол­жал. Миле­тя­нам в этой войне не помо­гал ни один ионий­ский город, кро­ме одних хиос­цев, кото­рые в отпла­ту при­шли им на помощь. Преж­де ведь миле­тяне вели вой­ну вме­сте с хиос­ца­ми про­тив эри­фрей­цев.

19. Когда же на две­на­дца­тый год вой­ны вой­ско лидий­цев вновь сожгло нивы, про­изо­шло вот что. Лишь толь­ко запы­ла­ли нивы, огонь, под­хва­чен­ный вет­ром, пере­ки­нул­ся на храм Афи­ны по про­зви­щу Ассе­сии²⁵. Объ­ятый пла­ме­нем, храм сго­рел. Сна­ча­ла лидий­цы это­му собы­тию не при­да­ли ника­ко­го зна­че­ния. По воз­вра­ще­нии же вой­ска в Сар­ды Али­атт зане­мог. Болезнь меж­ду тем затя­ну­лась, и царь отпра­вил послов в Дель­фы — посо­ве­то­вал ли ему кто-нибудь или же сам он решил — вопро­сить ора­ку­ла о болез­ни. По при­бы­тии послов в Дель­фы Пифия дала ответ, что бог не даст им про­ри­ца­ния, пока они не вос­ста­но­вят сожжен­ный храм Афи­ны, что у Ассе­са в зем­ле миле­тян.

20. Такой рас­сказ я сам слы­шал в Дель­фах. Миле­тяне же добав­ля­ют к это­му еще вот что. Пери­андр, сын Кип­се­ла, близ­кий друг Фра­си­бу­ла, тогдаш­не­го тира­на Миле­та, узнал о дан­ном Али­ат­ту ора­ку­ле. Он послал к Фра­си­бу­лу вест­ни­ка с сооб­ще­ни­ем об ора­ку­ле, чтобы тот зара­нее при­нял свои меры. Так пере­да­ют миле­тяне.

21. Али­атт же, гово­рят миле­тяне, полу­чив ответ Пифии, тот­час послал гла­ша­тая в Милет заклю­чить пере­ми­рие с Фра­си­бу­лом и миле­тя­на­ми на вре­мя, пока он не отстро­ит хра­ма. Так вот, цар­ский гла­ша­тай при­был в Милет. Фра­си­бул же, зара­нее уве­дом­лен­ный обо всем и зная наме­ре­ния Али­ат­та, при­ду­мал такую хит­рость. Он при­ка­зал весь хлеб, что был в горо­де (и его соб­ст­вен­ный, и отдель­ных граж­дан), сне­сти на рыноч­ную пло­щадь и велел миле­тя­нам по дан­но­му зна­ку начи­нать весе­лые пируш­ки с пес­ня­ми.

22. А это Фра­си­бул сде­лал и отдал такое при­ка­за­ние для того, чтобы гла­ша­тай из Сард, увидев огром­ные кучи хле­ба, нава­лен­ные на пло­ща­ди, и людей, живу­щих в свое удо­воль­ст­вие, сооб­щил об этом Али­ат­ту. Так дей­ст­ви­тель­но и слу­чи­лось. Вест­ник увидел все это и затем, пере­дав пору­че­ние лидий­ско­го царя Фра­си­бу­лу, воз­вра­тил­ся в Сар­ды. И, как я узнал, мир был заклю­чен не по какой-либо иной при­чине, а толь­ко из-за его сооб­ще­ния. Али­атт ведь рас­счи­ты­вал на то, что в Миле­те силь­ный голод и что изму­чен­ный народ дошел до пре­де­ла несча­стья. Теперь же он услы­шал по воз­вра­ще­нии гла­ша­тая из Миле­та сооб­ще­ние, пря­мо про­ти­во­по­лож­ное тому, что он ожи­дал. После это­го был заклю­чен мир, по кото­ро­му они всту­пи­ли в друж­бу и союз друг с дру­гом. Али­атт же воз­двиг в Ассе­се вме­сто одно­го хра­ма Афине два и исце­лил­ся от сво­его неду­га. Так обсто­я­ло у Али­ат­та с вой­ной про­тив миле­тян и Фра­си­бу­ла.

23. Пери­андр, кото­рый сооб­щил Фра­си­бу­лу упо­мя­ну­тое изре­че­ние ора­ку­ла, был сыном Кип­се­ла. Пери­андр был тира­ном Корин­фа. С ним-то, как гово­рят корин­фяне (и этот рас­сказ под­твер­жда­ют так­же лес­бос­цы), при­клю­чи­лось в жиз­ни вели­чай­шее диво. Ари­он из Мефим­ны был выне­сен на дель­фине из моря у Тена­ра. Это был несрав­нен­ный кифа­ред сво­его вре­ме­ни и, насколь­ко я знаю, пер­вым стал сочи­нять дифи­рамб²⁶, дал ему имя и обу­чил хор для поста­нов­ки в Корин­фе.

24. Этот-то Ари­он бо́льшую часть вре­ме­ни сво­ей жиз­ни про­вел у Пери­андра и затем решил отплыть в Ита­лию и Сике­лию. Там он нажил вели­кое богат­ство, потом поже­лал воз­вра­тить­ся назад в Коринф. Он отпра­вил­ся в путь из Таран­та и, так как нико­му не дове­рял боль­ше корин­фян, нанял корабль у коринф­ских море­хо­дов. А кора­бель­щи­ки заду­ма­ли [злое дело]: в откры­том море выбро­сить Ари­о­на в море и завла­деть его сокро­ви­ща­ми. Ари­он же, дога­дав­шись об их умыс­ле, стал умо­лять сохра­нить ему жизнь, пред­ла­гая отдать все свои сокро­ви­ща. Одна­ко ему не уда­лось смяг­чить кора­бель­щи­ков. Они веле­ли Ари­о­ну либо само­му лишить себя жиз­ни, чтобы быть погре­бен­ным в зем­ле, либо сей­час же бро­сить­ся в море. В таком отча­ян­ном поло­же­нии Ари­он все же упро­сил кора­бель­щи­ков (раз уж тако­во их реше­ние) по край­ней мере поз­во­лить ему спеть в пол­ном наряде пев­ца, став на ска­мью греб­цов. Он обе­щал, что, про­пев свою песнь, сам лишит себя жиз­ни. Тогда кора­бель­щи­ки пере­шли с кор­мы на середи­ну кораб­ля, раду­ясь, что им пред­сто­ит услы­шать луч­ше­го пев­ца на све­те. Ари­он же, обла­чась в пол­ный наряд пев­ца, взял кифа­ру и, стоя на кор­ме, испол­нил тор­же­ст­вен­ную песнь²⁷. Окон­чив песнь, он, как был во всем наряде, ринул­ся в море. Меж­ду тем кора­бель­щи­ки отплы­ли в Коринф, Ари­о­на же, как рас­ска­зы­ва­ют, под­хва­тил на спи­ну дель­фин и вынес к Тена­ру. Ари­он вышел на берег и в сво­ем наряде пев­ца отпра­вил­ся в Коринф. По при­бы­тии туда он рас­ска­зал все, что с ним слу­чи­лось. Пери­андр же не пове­рил рас­ска­зу и велел заклю­чить Ари­о­на под стра­жу и никуда не выпус­кать, а за кора­бель­щи­ка­ми вни­ма­тель­но следить. Когда же те при­бы­ли в Коринф, Пери­андр при­звал их к себе и спро­сил, что им извест­но об Ари­оне. Кора­бель­щи­ки отве­ча­ли, что Ари­он живет и здрав­ст­ву­ет где-то в Ита­лии и они-де оста­ви­ли его в Таран­те в пол­ном бла­го­по­лу­чии. Тогда вне­зап­но появил­ся Ари­он в том самом оде­я­нии, в каком он бро­сил­ся в море. Пора­жен­ные кора­бель­щи­ки не мог­ли уже отри­цать сво­ей вины, так как были ули­че­ны. Так рас­ска­зы­ва­ют корин­фяне и лес­бос­цы. А на Тена­ре есть неболь­шая мед­ная ста­туя — жерт­вен­ный дар Ари­о­на, изо­бра­жаю­щая чело­ве­ка на дель­фине.

25. По окон­ча­нии вой­ны с миле­тя­на­ми лиди­ец Али­атт скон­чал­ся. Цар­ст­во­вал он 57 лет. Исце­лив­шись от сво­его неду­га, царь (вто­рым из это­го цар­ско­го дома) при­нес посвя­ти­тель­ные дары в Дель­фы: боль­шую сереб­ря­ную чашу для сме­ши­ва­ния вина с водой на желез­ной инкру­сти­ро­ван­ной под­став­ке — одно из самых заме­ча­тель­ных при­но­ше­ний в Дель­фах работы Глав­ка хиос­ца (он пер­вый из людей изо­брел искус­ство инкру­сти­ро­вать²⁸ желе­зо).

26. После кон­чи­ны Али­ат­та цар­ство пере­шло к его сыну Кре­зу²⁹, кото­ро­му было тогда 35 лет от роду. Пер­вым эллин­ским горо­дом, на кото­рый он напал, был Эфес. Когда Крез оса­дил Эфес, эфес­цы посвя­ти­ли свой город Арте­ми­де и протя­ну­ли канат от хра­ма боги­ни к город­ской стене. Рас­сто­я­ние же меж­ду ста­рым горо­дом, кото­рый был тогда оса­жден, и хра­мом было 7 ста­дий. Так вот, Крез сна­ча­ла высту­пил в поход на эфес­цев, а затем по оче­реди на всех ионян и эолий­цев. При этом царь выстав­лял каж­дый раз все новые пово­ды для напа­де­ния. Если мож­но было подыс­кать важ­ную при­чи­ну, то выдви­гал и более серь­ез­ные обви­не­ния, в дру­гих же слу­ча­ях доволь­ст­во­вал­ся даже ничтож­ны­ми пово­да­ми.

27. Поко­рив ази­ат­ских элли­нов, Крез заста­вил их пла­тить дань. Затем он заду­мал постро­ить флот и напасть на ост­ро­ви­тян. Когда все уже было гото­во для построй­ки кораб­лей, при­был в Сар­ды Биант из При­е­ны (дру­гие же гово­рят, что Пит­так³⁰ из Мити­ле­ны). Крез спро­сил при­шель­ца: «Что ново­го в Элла­де?». А тот отве­тил вот что (чем и откло­нил Кре­за от построй­ки кораб­лей): «О царь! Ост­ро­ви­тяне заку­па­ют мно­же­ство коней, соби­ра­ясь в поход на Сар­ды про­тив тебя». Крез думал, что Биант гово­рит прав­ду и ска­зал ему: «О если бы боги толь­ко вну­ши­ли ост­ро­ви­тя­нам эту мысль идти на конях про­тив сынов-лидий­цев». Биант же, пре­рвав его, ска­зал: «Царь! Ты, конеч­но, страст­но жела­ешь, чтобы ост­ро­ви­тяне со сво­ей кон­ни­цей попа­ли в твои руки на мате­ри­ке, и к это­му у тебя есть все осно­ва­ния. Что же, ты дума­ешь, жела­ют ост­ро­ви­тяне, узнав, что ты наме­рен постро­ить флот про­тив них? Ниче­го дру­го­го, как захва­тить лидий­цев на море и ото­мстить за пора­бо­ще­ние мате­ри­ко­вых элли­нов». Эти сло­ва очень обра­до­ва­ли Кре­за. Он нашел заклю­че­ние вполне пра­виль­ным и велел пре­кра­тить построй­ку флота³¹. Так-то Крез всту­пил в друж­бу с ионий­ски­ми ост­ро­ви­тя­на­ми.

28. С тече­ни­ем вре­ме­ни Кре­зу уда­лось под­чи­нить почти все народ­но­сти по сю сто­ро­ну реки Гали­са, пото­му что все осталь­ные, кро­ме кили­кий­цев и ликий­цев, были под­власт­ны Кре­зу. Вот име­на этих народ­но­стей: лидий­цы, фри­гий­цы, мисий­цы, мари­ан­ди­ны, хали­бы, пафла­гон­цы, фра­кий­цы в Финии и Вифи­нии, карий­цы, ионяне, дорий­цы, эолий­цы и пам­фи­лы³².

29. После того как Крез поко­рил все эти народ­но­сти и при­со­еди­нил их к лидий­ско­му цар­ству, в бога­тые и могу­ще­ст­вен­ные Сар­ды ста­ли сте­кать­ся все жив­шие тогда в Элла­де муд­ре­цы (каж­дый из них — по самым раз­лич­ным побуж­де­ни­ям). При­был, меж­ду про­чим, и афи­ня­нин Солон, кото­рый дал афи­ня­нам по их жела­нию зако­ны и затем на десять лет уехал из стра­ны. Отплыл Солон яко­бы с целью повидать свет, а на самом деле для того, чтобы его не вынуди­ли изме­нить зако­ны. Ведь сами афи­няне, свя­зан­ные тор­же­ст­вен­ны­ми клят­ва­ми десять лет хра­нить дан­ные Соло­ном зако­ны, не мог­ли их изме­нить.

30. По этой-то при­чине, а быть может, и для того, чтобы повидать чужие стра­ны, Солон уехал в Еги­пет к Ама­си­су, а затем — в Сар­ды к Кре­зу³³. В Сар­дах Крез ока­зал Соло­ну радуш­ный при­ем в сво­ем двор­це. А потом на тре­тий или чет­вер­тый день слу­ги по при­ка­за­нию Кре­за про­ве­ли гостя по цар­ским сокро­вищ­ни­цам и пока­за­ли ему все огром­ные цар­ские богат­ства. После осмот­ра и любо­ва­ния всем, что заин­те­ре­со­ва­ло гостя, Крез обра­тил­ся к Соло­ну с таким вопро­сом: «Гость из Афин! Мы мно­го уже наслы­ша­ны о тво­ей муд­ро­сти и стран­ст­во­ва­ни­ях, имен­но, что ты из люб­ви к муд­ро­сти и чтобы повидать свет объ­ездил мно­го стран. Теперь я хочу спро­сить тебя: “Встре­тил ли ты уже счаст­ли­вей­ше­го чело­ве­ка на све­те?”». Царь задал этот вопрос в надеж­де, что гость объ­явит его само­го счаст­ли­вей­шим чело­ве­ком. Солон же нисколь­ко не желал льстить Кре­зу и ска­зал прав­ду: «Да, царь, я видел само­го счаст­ли­во­го чело­ве­ка. Это — афи­ня­нин Телл». Крез очень уди­вил­ся тако­му отве­ту и с нетер­пе­ни­ем спро­сил: «Поче­му это ты счи­та­ешь Тел­ла самым счаст­ли­вым?». Солон отве­тил: «Этот Телл жил в цве­ту­щее вре­мя род­но­го горо­да, у него были пре­крас­ные и бла­го­род­ные сыно­вья, и ему дове­лось увидеть, как у всех них так­же роди­лись и оста­лись в живых дети. Это был по нашим поня­ти­ям зажи­точ­ный чело­век. К тому же ему была суж­де­на слав­ная кон­чи­на. Во вре­мя вой­ны афи­нян с соседя­ми он высту­пил в поход и при Элев­сине обра­тил вра­гов в бег­ство, но и сам пал доб­лест­ной смер­тью. Афи­няне же устро­и­ли ему погре­бе­ние на государ­ст­вен­ный счет на месте гибе­ли, ока­зав этим высо­кую честь».

31. Рас­сказ Соло­на о вели­ком сча­стье Тел­ла воз­будил даль­ней­шее любо­пыт­ство Кре­за, и царь спро­сил его: «Кто же самый счаст­ли­вый после Тел­ла?», совер­шен­но уве­рен­ный, что уж по край­ней мере на вто­ром месте Солон ука­жет его. Но Солон ска­зал: «После Тел­ла самые счаст­ли­вые — Кле­обис и Битон. Родом из Аргоса, они име­ли доста­точ­но средств к жиз­ни и к тому же отли­ча­лись боль­шой телес­ной силой. Поми­мо того, что оба они были победи­те­ля­ми на атле­ти­че­ских состя­за­ни­ях, о них рас­ска­зы­ва­ют еще вот что: у аргос­цев есть празд­не­ство в честь Геры Аргос­ской. Их мать, [жри­цу боги­ни], нуж­но было обя­за­тель­но при­вез­ти на повоз­ке в свя­ти­ли­ще боги­ни. Одна­ко быки их не успе­ли вер­нуть­ся с поля. Мед­лить было нель­зя, и юно­ши сами впряг­лись в ярмо и пота­щи­ли повоз­ку, в кото­рой еха­ла их мать. 45 ста­дий про­бе­жа­ли они и при­бы­ли в свя­ти­ли­ще. После это­го подви­га, совер­шен­но­го на гла­зах у все­го собрав­ше­го­ся на празд­ник наро­да, им суж­де­на была пре­крас­ная кон­чи­на. И боже­ство дало ясно этим понять, что смерть для людей луч­ше, чем жизнь. Аргос­цы, обсту­пив юно­шей, вос­хва­ля­ли их силу, а жен­щи­ны — их мать за то, что она обре­ла таких сыно­вей. Мать же, воз­ра­до­вав­шись подви­гу сыно­вей и народ­ной мол­ве о них, ста­ла перед куми­ром боги­ни и моли­лась даро­вать ее сыно­вьям Кле­оби­су и Бито­ну, ока­зав­шим ей столь вели­кий почет, выс­шее бла­го, доступ­ное людям. После этой молит­вы и жерт­во­при­но­ше­ния и пир­ше­ства юно­ши засну­ли в самом свя­ти­ли­ще и уже боль­ше не вста­ва­ли, но нашли там свою кон­чи­ну. Аргос­цы же веле­ли поста­вить юно­шам ста­туи и посвя­тить в Дель­фы за то, что они про­яви­ли выс­шую доб­лесть».

32. Когда Солон объ­явил этих юно­шей на вто­ром месте по сча­стью, Крез в гне­ве ска­зал ему: «Гость из Афин! А мое сча­стье ты так ни во что не ста­вишь, что даже не счи­та­ешь меня наравне с эти­ми про­сты­ми людь­ми». Солон отве­чал: «Крез! Меня ли, кото­рый зна­ет, что вся­кое боже­ство завист­ли­во и вызы­ва­ет у людей тре­во­ги, ты спра­ши­ва­ешь о чело­ве­че­ской жиз­ни? За дол­гую жизнь мно­го мож­но увидеть и мно­гое пере­жить. Пре­де­лом чело­ве­че­ской жиз­ни я счи­таю 70 лет. Эти 70 лет состав­ля­ют 25200 дней без встав­но­го меся­ца. Но если к каж­до­му вто­ро­му году при­бав­лять еще по меся­цу, чтобы вре­ме­на года [в соот­вет­ст­вии с кален­дар­ны­ми меся­ца­ми] насту­па­ли в свое над­ле­жа­щее вре­мя, то за 70 лет встав­ных меся­цев набе­рет­ся 35, а дней полу­ча­ет­ся из этих меся­цев 1050. И из всех дней, при­хо­дя­щих­ся на 70 лет, т. е. из 26250 дней, нет ни одно­го совер­шен­но похо­же­го на дру­гой: каж­дый день несет новые собы­тия. Итак, Крез, чело­век — лишь игра­ли­ще слу­чая. Я вижу, что ты вла­де­ешь вели­ки­ми богат­ства­ми и повеле­ва­ешь мно­же­ст­вом людей, но на вопрос о тво­ем сча­стье я не умею отве­тить, пока не узнаю, что жизнь твоя окон­чи­лась бла­го­по­луч­но. Ведь обла­да­тель сокро­вищ не счаст­ли­вее [чело­ве­ка], име­ю­ще­го лишь днев­ное про­пи­та­ние, если толь­ко сча­стье не сопут­ст­ву­ет ему и он до кон­ца жиз­ни не сохра­нит сво­его богат­ства. Поэто­му мно­гие даже очень бога­тые люди, несмот­ря на их богат­ство, несчаст­ли­вы, и, наобо­рот, мно­го людей уме­рен­но­го достат­ка счаст­ли­вы. Бога­тый, но несчаст­ли­вый чело­век име­ет лишь два пре­иму­ще­ства перед счаст­лив­цем уме­рен­но­го достат­ка, а этот послед­ний пре­вос­хо­дит его во мно­гом: один в состо­я­нии лег­че удо­вле­тво­рять свои стра­сти и ско­рее пере­не­сет тяж­кие уда­ры судь­бы, а дру­гой хотя и не может оди­на­ко­во с ним тер­петь невзго­ды, но все же пре­вос­хо­дит его в сле­дую­щем: имен­но, что сча­стье обе­ре­га­ет его, так как он чело­век, лишен­ный телес­ных недо­стат­ков и неду­гов, бес­по­роч­ный, счаст­ли­вый в сво­их детях и бла­го­об­раз­ный. Если же, кро­ме того, ему еще пред­на­зна­че­на судь­бой бла­жен­ная кон­чи­на, то это и есть тот, о ком ты спра­ши­ва­ешь, — чело­век, достой­ный име­но­вать­ся бла­жен­ным. Но пока чело­век не умрет, воз­дер­жись назы­вать его бла­жен­ным, но [назы­вай его] луч­ше удач­ли­вым. Одна­ко одно­му чело­ве­ку полу­чить все эти бла­га зараз невоз­мож­но: так же как и ника­кая зем­ля не про­из­во­дит все­го, что необ­хо­ди­мо, но одна — толь­ко одно, а дру­гая — дру­гое; самая же луч­шая зем­ля — это та, что обла­да­ет наи­боль­ши­ми бла­га­ми. Так и ни одно чело­ве­че­ское тело не про­из­во­дит все из себя, пото­му что одно [досто­ин­ство] у нас есть, а дру­го­го не хва­та­ет. Но тот, что посто­ян­но обла­да­ет наи­боль­шим коли­че­ст­вом благ и затем счаст­ли­во окон­чит жизнь, тот, царь, в моих гла­зах, впра­ве назы­вать­ся счаст­ли­вым. Впро­чем, во вся­ком деле нуж­но иметь в виду его исход, чем оно кон­чит­ся. Ведь уже мно­гим боже­ство [на миг] даро­ва­ло бла­жен­ство, а затем окон­ча­тель­но их погу­би­ло».

33. Эти сло­ва Соло­на были, как я думаю, не по душе Кре­зу, и царь отпу­стил афин­ско­го муд­ре­ца, не обра­тив на его сло­ва ни малей­ше­го вни­ма­ния. Крез счел Соло­на совер­шен­но глу­пым чело­ве­ком, кото­рый, пре­не­бре­гая сча­стьем насто­я­ще­го момен­та, все­гда сове­ту­ет ждать исхо­да вся­ко­го дела.

34. Вско­ре после отъ­езда Соло­на страш­ная кара боже­ства постиг­ла Кре­за, веро­ят­но, за то, что тот счи­тал себя самым счаст­ли­вым из смерт­ных. Крез заснул, и тот­час пред­ста­ло ему сно­виде­ние, кото­рое про­воз­ве­сти­ло беду его сыну. А было у Кре­за два сына: один из них был кале­ка, глу­хо­не­мой; дру­гой же по име­ни Атис³⁴ дале­ко пре­вос­хо­дил сво­их сверст­ни­ков [доб­ле­стью]. Сно­виде­ние пред­ска­за­ло Кре­зу, что Атис погибнет, пора­жен­ный насмерть желез­ным копьем. Когда Крез, про­будив­шись, при­шел в себя, то в ужа­се от сно­виде­ния решил, женив сына, впредь нико­гда боль­ше не отпус­кать в поход, хотя обыч­но на войне тот был во гла­ве лидий­цев. Царь при­ка­зал так­же выне­сти из муж­ско­го покоя дро­ти­ки, копья и дру­гое подоб­ное ору­жие и сло­жить во внут­рен­них жен­ских поко­ях, чтобы ника­кое вися­щее [на стене] ору­жие не упа­ло на сына.

35. Когда Крез был занят свадь­бой сына, при­был в Сар­ды некий фри­ги­ец цар­ско­го рода. Его постиг­ла страш­ная беда; а имен­но он запят­нал себя кро­во­про­ли­ти­ем. При­ше­лец явил­ся во дво­рец Кре­за и про­сил очи­стить его [от сквер­ны] по мест­но­му обы­чаю очи­сти­тель­ным обрядом. И Крез очи­стил его. Этот очи­сти­тель­ный обряд у лидий­цев такой же, как у элли­нов³⁵. После очи­ще­ния Крез спро­сил чуже­стран­ца, кто он и откуда, ска­зав: «Чуже­стра­нец! Кто ты и из како­го места Фри­гии при­шел искать защи­ты к мое­му оча­гу? Кого убил ты, муж­чи­ну или жен­щи­ну?». А тот отве­чал: «Царь! Я — сын Гор­дия, сына Мида­са, а зовут меня Адрас­том. Я неча­ян­но убил сво­его бра­та; мой отец изгнал меня, и вот теперь я при­хо­жу к тебе лишен­ный все­го». А Крез отве­чал ему так: «Ты — пото­мок дру­зей и при­шел к дру­зьям. Оста­вай­ся у нас, и у тебя не будет ни в чем нуж­ды. И чем лег­че ты будешь пере­но­сить твое несча­стье, тем будет луч­ше для тебя». Так-то чуже­зе­мец остал­ся жить во двор­це Кре­за.

36. В то вре­мя на Мисий­ском Олим­пе оби­тал огром­ный вепрь. Он спу­стил­ся с этой горы и опу­сто­шал нивы мисий­цев. Мисий­цы то и дело устра­и­ва­ли охоту на зве­ря, но не мог­ли при­чи­нить ему вреда, и им самим даже при­хо­ди­лось еще тер­петь от него. Нако­нец, к Кре­зу при­шли вест­ни­ки от мисий­цев и ска­за­ли так: «Царь! В нашей зем­ле появил­ся огром­ный вепрь, кото­рый опу­сто­ша­ет наши нивы. При всем ста­ра­нии мы не можем его пой­мать. Поэто­му про­сим послать тво­е­го сына к нам с отбор­ным отрядом вои­нов и сво­рой собак и изба­вить нашу зем­лю от этой напа­сти». Так они про­си­ли, а Крез, пом­ня о вещем сне, отве­тил им: «О сыне моем вы и не помыш­ляй­те: я не могу отпу­стить его с вами, он ведь ново­брач­ный и теперь у него медо­вый месяц. Но все же я отправ­лю с вами отбор­ный отряд лидий­цев со сво­рой охот­ни­чьих собак и велю им поста­рать­ся изба­вить вашу зем­лю от это­го зве­ря».

37. Так отве­чал им Крез, и мисий­цы оста­лись доволь­ны. Тогда при­шел сын Кре­за, услы­шав о прось­бе мисий­цев. Когда царь отка­зал­ся отпу­стить сына, то юно­ша ска­зал отцу так: «Отец! Самым выс­шим и бла­го­род­ным удо­воль­ст­ви­ем преж­де было для меня и для тебя отли­чить­ся в похо­де или на охо­те. А теперь ты запре­ща­ешь мне и то и дру­гое, хотя нико­гда ты не заме­чал во мне ни тру­со­сти, ни мало­ду­шия. Каки­ми гла­за­ми будут глядеть на меня люди, когда я пой­ду в народ­ное собра­ние и оттуда домой? Что поду­ма­ют обо мне сограж­дане и что станет думать моя моло­дая жена о чело­ве­ке, с кото­рым ей пред­сто­ит жить? Поэто­му или поз­воль мне идти на охоту, или по край­ней мере при­веди разум­ные дово­ды, что так посту­пить будет дей­ст­ви­тель­но луч­ше для меня». Крез же отве­чал сыну так.

38. «Сын мой! Я посту­паю так не отто­го, что заме­тил за тобой тру­сость или какой-либо дру­гой небла­го­вид­ный посту­пок. Яви­лось мне сно­виде­ние и пред­рек­ло, что ты будешь недол­го­ве­чен и погиб­нешь от желез­но­го копья. Из-за это­го-то сно­виде­ния я и поспе­шил с тво­ей свадь­бой и теперь запре­щаю тебе участ­во­вать в подоб­ных пред­при­я­ти­ях, чтобы изба­вить тебя от таких опас­но­стей, по край­ней мере [хоть на вре­мя], пока я жив. Ведь ты у меня един­ст­вен­ный сын (вто­ро­го сына, глу­хо­не­мо­го кале­ку, я не счи­таю)».

39. Юно­ша же отве­чал: «Я не хочу, отец, винить тебя, что ты из-за это­го виде­ния обе­ре­га­ешь меня. Но ты невер­но понял сон, и я дол­жен тебе объ­яс­нить его. Ты гово­ришь, что сно­виде­ние пред­ска­за­ло тебе мою кон­чи­ну от желез­но­го копья. А раз­ве у веп­ря есть руки или желез­ное копье, кото­рое тебя стра­шит? Ведь если бы было пред­ска­за­но, что я погиб­ну от клы­ков веп­ря или от чего-либо подоб­но­го, тогда ты посту­пал бы пра­виль­но. Но сно­виде­ние гово­рит — от копья. И так как мы теперь идем не про­тив людей, то отпу­сти меня!».

40. Крез отве­чал: «Сын мой! Твои сло­ва о сно­виде­нии меня как-то убеди­ли, и я отпус­каю тебя на охоту».

41. Затем царь велел при­звать фри­гий­ца Адрас­та и ска­зал ему так: «Адраст! Я очи­стил тебя от тяж­кой беды, в кото­рую ты попал, за что я не упре­каю тебя, при­нял в свой дом, и обес­пе­чил всем необ­хо­ди­мым. Поэто­му твой долг отпла­тить мне доб­ром за доб­ро, кото­рое я тебе сде­лал. Я про­шу тебя ныне быть стра­жем мое­го сына, кото­рый отправ­ля­ет­ся на охоту, чтобы раз­бой­ни­ки вне­зап­но по доро­ге не напа­ли на поги­бель вам. Кро­ме того, тебе так­же сле­ду­ет отпра­вить­ся в этот поход, чтобы добыть себе сла­ву. Ведь у тебя жаж­да сла­вы от пред­ков, и к тому же ты полон юно­ше­ской силы».

42. Адраст отве­чал: «Царь! При дру­гих обсто­я­тель­ствах я не стал бы участ­во­вать в таком труд­ном пред­при­я­тии. Ведь мне, испы­тав­ше­му столь ужас­ное несча­стье, не подо­ба­ет искать обще­ния со счаст­ли­вы­ми сверст­ни­ка­ми. У меня нет даже стрем­ле­ния к это­му, и я по раз­ным сооб­ра­же­ни­ям удер­жи­вал себя от тако­го обще­ния. А теперь, раз уж ты наста­и­ва­ешь и мне при­хо­дит­ся тебе угож­дать (ведь мой долг отпла­тить тебе за доб­ро), я готов сде­лать это. Сын твой, кото­ро­го ты дове­ря­ешь мне охра­нять, воз­вра­тит­ся к тебе здра­вым и невреди­мым, посколь­ку это зави­сит от меня как защит­ни­ка».

43. После это­го они высту­пи­ли на охоту с отбор­ны­ми вои­на­ми и сво­ра­ми [охот­ни­чьих] псов. При­быв к горе Олим­пу, охот­ни­ки при­ня­лись высле­жи­вать зве­ря. Най­дя затем веп­ря, они окру­жи­ли его и ста­ли метать свои дро­ти­ки. Тут мет­нул копье в веп­ря и чуже­зе­мец Адраст, кото­рый толь­ко что был очи­щен от про­ли­тия кро­ви, но про­мах­нул­ся и попал в Кре­зо­ва сына. Юно­ша был пора­жен копьем: так-то испол­ни­лось про­ро­че­ство веще­го сна. Тот­час же был послан вест­ник в Сар­ды сооб­щить Кре­зу о слу­чив­шем­ся, и по при­бы­тии в Сар­ды он рас­ска­зал царю о борь­бе с веп­рем и об уча­сти сына.

44. А Крез был глу­бо­ко опе­ча­лен смер­тью сына. Осо­бен­но же горь­ко было царю то, что сына убил имен­но тот чело­век, кого он сам очи­стил от про­ли­тия кро­ви. Подав­лен­ный горем, царь стал при­зы­вать Зев­са Катар­сия в свиде­те­ли при­чи­нен­но­го ему чуже­зем­цем стра­да­ния. Он взы­вал так­же к Зев­су Эфе­стию и Зев­су Эте­рию (Крез при­зы­вал одно­го и того же бога, име­нуя его то Эфе­сти­ем, пото­му что при­нял в свой дом чуже­зем­ца, не подо­зре­вая в нем убий­цу сво­его сына, то Эте­ри­ем, пото­му что тот, кого он поста­вил стра­жем сына, ока­зал­ся злей­шим вра­гом).

45. Затем при­бы­ли лидий­цы с телом покой­но­го сына Кре­за. За ними послед­ним шел убий­ца. Адраст оста­но­вил­ся перед телом и отдал себя во власть Кре­за. Про­сти­рая впе­ред руки, он тре­бо­вал зако­лоть его как жерт­ву над телом покой­но­го. По его сло­вам, после пер­вой сво­ей беды теперь, когда он погу­бил еще и сына сво­его очи­сти­те­ля, жизнь ему ста­ла боль­ше невы­но­си­мой. Крез услы­шал это и почув­ст­во­вал жалость к Адрас­ту, хотя его соб­ст­вен­ное горе было тяже­ло. Он ска­зал ему: «Чуже­зе­мец! Я полу­чил от тебя пол­ное удо­вле­тво­ре­ние: ведь ты сам осуж­да­ешь себя на смерть. Не ты вино­ват в моем несча­стье, посколь­ку ты неволь­ный убий­ца, а какой-то бог, кото­рый дав­но уже пред­воз­ве­стил мне опре­де­лен­ное роком». Затем Крез пре­дал тело сво­его сына погре­бе­нию по мест­ным обы­ча­ям. Адраст же, сын Гор­дия, внук Мида­са, убий­ца соб­ст­вен­но­го бра­та и затем убий­ца [сына] сво­его очи­сти­те­ля, когда [близ­кие покой­но­го разо­шлись] и у моги­лы воца­ри­лось спо­кой­ст­вие, зако­лол себя на могиль­ном кур­гане: он чув­ст­во­вал себя самым несчаст­ным из всех людей, кото­рых ему при­шлось знать.

46. Два года Крез глу­бо­ко скор­бел, опе­ча­лен­ный поте­рей сына. После это­го Кир, сын Кам­би­са, сокру­шил цар­ство Астиа­га, сына Киа­к­са­ра. Воз­вы­ше­ние пер­сид­ской дер­жа­вы поло­жи­ло конец печа­ли Кре­за и вну­ши­ло ему тре­вож­ные думы, нель­зя ли как-нибудь сло­мить рас­ту­щую мощь пер­сов, пока они не ста­ли слиш­ком могу­ще­ст­вен­ны. Для это­го Крез тот­час стал испы­ты­вать ора­ку­лы в Элла­де и Ливии, рас­сы­лая послов по раз­ным местам. Одних он отпра­вил в Дель­фы, дру­гих в Абы, что в Фокиде, третьих в Додо­ну; иные были посла­ны так­же к Амфи­а­раю и к Тро­фо­нию и, нако­нец, в Бран­хиды в Милет­ской обла­сти. Это были эллин­ские про­ри­ца­ли­ща, куда Крез послал вопро­сить ора­ку­лов. Впро­чем, он отпра­вил послов так­же к ора­ку­лу Аммо­на в Ливии. Царь хотел сна­ча­ла испы­тать про­ни­ца­тель­ность ора­ку­лов. Затем если обна­ру­жит­ся их прав­ди­вость, то пола­гал сно­ва отпра­вить послов с вопро­сом: «Идти ли мне вой­ной на пер­сов?».

47. Итак, царь послал лидий­цев для испы­та­ния ора­ку­лов с таким при­ка­за­ни­ем: со дня отправ­ле­ния из Сард они долж­ны отсчи­ты­вать вре­мя и на сотый день вопро­сить ора­ку­лы: «Что теперь дела­ет царь лидий­цев Крез, сын Али­ат­та?». Отве­ты каж­до­го ора­ку­ла на этот вопрос послы долж­ны запи­сать и доста­вить ему. Об отве­тах про­чих ора­ку­лов ниче­го не сооб­ща­ет­ся. По при­бы­тии же лидий­цев в Дель­фы они всту­пи­ли в свя­щен­ный покой, чтобы вопро­сить бога о том, что им было веле­но. А Пифия изрек­ла им такой ответ сти­ха­ми в шести­стоп­ном раз­ме­ре:

Чис­лю мор­ские пес­чин­ки и ведаю моря про­сто­ры, Вня­тен глу­хо­го язык и слыш­ны мне речи немо­го. В грудь мою запах про­ник обла­чен­ной в доспех чере­па­хи, В мед­ном вари­мой кот­ле меж кус­ка­ми бара­нье­го мяса. Медь рас­про­стер­та под ней и мед­ною ризой покры­та.

48. Это изре­че­ние Пифии лидий­цы запи­са­ли и затем воз­вра­ти­лись в Сар­ды. Когда же при­бы­ли и осталь­ные послы с изре­че­ни­я­ми ора­ку­лов, Крез раз­вер­нул свит­ки и стал читать. Ни одно про­ри­ца­ние, одна­ко, не удо­вле­тво­ри­ло царя, и толь­ко, услы­шав ответ дель­фий­ско­го ора­ку­ла, Крез отнес­ся к нему с бла­го­го­вей­ным дове­ри­ем. По сло­вам царя, един­ст­вен­но прав­ди­вый ора­кул — это дель­фий­ский, так как он уга­дал, чем он, Крез, был занят тогда один, без свиде­те­лей. Отпра­вив послов к ора­ку­лам, царь выждал назна­чен­ный день и замыс­лил вот что (его выдум­ку никак нель­зя было открыть или о ней дога­дать­ся). Он раз­ру­бил чере­па­ху и ягнен­ка и сам сва­рил их вме­сте в мед­ном кот­ле, а котел накрыл мед­ной крыш­кой.

49. Тако­во было дель­фий­ское про­ри­ца­ние Кре­зу. Что до отве­та ора­ку­ла Амфи­а­рая, то я не могу ска­зать, что́ имен­но изрек лидий­цам этот ора­кул, когда те при­бы­ли к его свя­ти­ли­щу и по обы­чаю вопро­си­ли (об этом ведь ниче­го не сооб­ща­ет­ся). Мне извест­но толь­ко, что Крез при­знал прав­ди­вым про­ри­ца­ние и это­го ора­ку­ла.

50. После это­го Крез стал уми­ло­стив­лять дель­фий­ско­го бога пыш­ны­ми жерт­ва­ми. Так, он при­ка­зал при­не­сти в жерт­ву 3000 голов отбор­но­го скота каж­дой поро­ды и затем, воз­двиг­нув огром­ный костер, сжечь на нем выло­жен­ные золо­том и сереб­ром ложа, сереб­ря­ные чаши и пур­пур­ные одеж­ды. Этим царь наде­ял­ся добить­ся боль­ше мило­стей у бога. [На этом кост­ре] царь так­же пове­лел всем лидий­цам при­но­сить жерт­вы из сво­его иму­ще­ства. Затем Крез при­ка­зал пере­пла­вить несмет­ное коли­че­ство золота и изгото­вить из него слит­ки [в виде] полу­кир­пи­чей, 6 ладо­ней в дли­ну, шири­ной в 3 ладо­ни, высотой же в 1 ладонь. [Общее] чис­ло полу­кир­пи­чей было 117; из них 4 — из чисто­го золота, весом 2½ талан­та каж­дый; дру­гие полу­кир­пи­чи — из спла­ва с сереб­ром, весом 2 талан­та. После это­го царь велел отлить из чисто­го золота ста­тую льва весом в 10 талан­тов. Впо­след­ст­вии во вре­мя пожа­ра свя­ти­ли­ща в Дель­фах лев этот упал с [под­став­ки из] полу­кир­пи­чей, на кото­рых он был уста­нов­лен. И поныне еще сто­ит этот лев в сокро­вищ­ни­це корин­фян, но вес его теперь толь­ко 6½ талан­тов, так как 3½ талан­та рас­пла­ви­лись при плав­ке.

51. После изготов­ле­ния Крез ото­слал эти пред­ме­ты в Дель­фы и вме­сте еще несколь­ко дру­гих, а имен­но: две огром­ные чаши для сме­ши­ва­ния вина — золотую и сереб­ря­ную. Золотая чаша сто­я­ла в свя­ти­ли­ще как вой­дешь напра­во, а сереб­ря­ная — нале­во. После пожа­ра чаши были так­же пере­став­ле­ны на дру­гое место. Золотая чаша сто­ит теперь в сокро­вищ­ни­це кла­зо­ме­нян (вес ее 8½ талан­тов и 12 мин), а сереб­ря­ная в углу в при­тво­ре хра­ма. Вме­ща­ет она 600 амфор. Чашу эту дель­фий­цы напол­ня­ют вином с водой на празд­ни­ке Фео­фа­ний. Как утвер­жда­ют в Дель­фах, чаша эта — изде­лие Фео­до­ра из Само­са. И я тоже так думаю, так как она, види­мо, на ред­кость чудес­ной работы. Потом царь ото­слал в Дель­фы 4 сереб­ря­ных сосуда, кото­рые сто­ят [ныне] в сокро­вищ­ни­це корин­фян, и 2 кро­пиль­ни­цы — золотую и сереб­ря­ную. На золо­той кро­пиль­ни­це начер­та­на над­пись, гла­ся­щая: «Посвя­ти­тель­ный дар лакеде­мо­нян». Это, одна­ко, невер­но: ведь эти кро­пиль­ни­цы — посвя­ти­тель­ный дар Кре­за. Над­пись же на ней выре­зал какой-то дель­фи­ец, желая уго­дить лакеде­мо­ня­нам. Я знаю имя это­го чело­ве­ка, но не хочу назы­вать. Толь­ко [ста­туя] маль­чи­ка, через руку кото­ро­го течет вода [в кро­пиль­ни­цы] — при­но­ше­ние лакеде­мо­нян, но ни та, ни дру­гая из кро­пиль­ниц. Вме­сте с эти­ми Крез послал мно­го и дру­гих даров без над­пи­сей. Сре­ди них круг­лые чаши для воз­ли­я­ний, а так­же золотая ста­туя жен­щи­ны в 3 лок­тя высотой (по сло­вам дель­фий­цев, она изо­бра­жа­ет жен­щи­ну, выпе­кав­шую царю хлеб)³⁶. Крез пожерт­во­вал так­же оже­ре­лья и поя­са сво­ей супру­ги.

52. Эти-то дары Крез послал в Дель­фы; Амфи­а­раю же, о дея­ни­ях и судь­бе кото­ро­го ему при­шлось слы­шать, царь посвя­тил в дар щит цели­ком из золота и копье, древ­ко и нако­неч­ник кото­ро­го были так­же из чисто­го золота. Эти оба пред­ме­та еще и поныне нахо­дят­ся в Фивах в свя­ти­ли­ще Апол­ло­на Исме­ния.

53. Затем Крез пове­лел лидий­цам, отво­зив­шим дары в свя­ти­ли­ща, вопро­сить ора­ку­лы, сле­ду­ет ли ему идти вой­ной про­тив пер­сов и искать для это­го союз­ни­ков. По при­бы­тии же в свя­ти­ли­ще послы пере­да­ли при­но­ше­ния и затем вопро­си­ли ора­кул в таких сло­вах: «Крез, царь лидий­цев и дру­гих наро­дов, счи­тая, что здесь он полу­чил един­ст­вен­но прав­ди­вые на све­те про­ри­ца­ния, послал вам эти дары как достой­ное воз­на­граж­де­ние за то, что вы раз­га­да­ли его замы­сел. Теперь царь спра­ши­ва­ет вас: высту­пать ли ему в поход на пер­сов и искать ли для это­го союз­ни­ков». Так вопро­ша­ли послы, а оба ора­ку­ла дали оди­на­ко­вый ответ и объ­яви­ли Кре­зу: если царь пой­дет вой­ной на пер­сов, то сокру­шит вели­кое цар­ство. Ора­ку­лы так­же сове­то­ва­ли царю отыс­кать самый могу­ще­ст­вен­ный эллин­ский город и заклю­чить с ним союз³⁷.

54. А Крез, полу­чив про­ри­ца­ния ора­ку­лов и узнав их содер­жа­ние, чрез­вы­чай­но обра­до­вал­ся. Теперь царь твер­до упо­вал, что сокру­шит цар­ство Кира. Затем Крез вновь отпра­вил посоль­ство в Пифо с дара­ми все­му дель­фий­ско­му наро­ду, узнав его чис­лен­ность: каж­дый дель­фи­ец полу­чил по 2 золотых ста­те­ра. За это дель­фий­цы пре­до­ста­ви­ли Кре­зу и лидий­цам пра­во пер­вы­ми вопро­шать ора­кул, сво­бо­ду от пошлин и нало­гов и почет­ные места [на Пифий­ских играх] и, кро­ме того, каж­дый лиди­ец полу­чил еще пра­во граж­дан­ства в Дель­фах на веч­ные вре­ме­на³⁸.

55. Ода­рив дель­фий­цев, Крез в тре­тий раз обра­тил­ся к ора­ку­лу (ведь царь убедил­ся теперь в прав­ди­во­сти ора­ку­ла и стал даже слиш­ком часто вопро­шать его). На этот раз Крез спро­сил, дол­го ли будет суще­ст­во­вать его дер­жа­ва. Пифия же изрек­ла ему вот какой ответ:

Коль над мидя­на­ми мул царем когда-либо станет, Ты, неж­но­но­гий лиди­ец, к обиль­но­му галь­кою Гер­му Тут-то бежать торо­пись, не сты­дясь мало­душ­ным казать­ся.

56. Когда эти сло­ва сооб­щи­ли Кре­зу, царь весь­ма обра­до­вал­ся. Он пола­гал, что нико­гда, конеч­но, вме­сто чело­ве­ка мул не будет цар­ст­во­вать над мидя­на­ми и поэто­му власть навсе­гда оста­нет­ся в его доме. Затем Крез при­нял­ся разыс­ки­вать самое могу­ще­ст­вен­ное эллин­ское пле­мя, чтобы всту­пить с ним в союз. Из рас­спро­сов же царь узнал, что самые выдаю­щи­е­ся из элли­нов — это лакеде­мо­няне и афи­няне. Пер­вые — сре­ди дорий­ско­го пле­ме­ни, а вто­рые — сре­ди ионий­ско­го. Это были два наи­бо­лее зна­чи­тель­ных тогда эллин­ских пле­ме­ни. Так, ионяне пер­во­на­чаль­но были пеласгий­ско­го про­ис­хож­де­ния, а дорий­цы — эллин­ско­го. Ионий­ское пле­мя нико­гда не покида­ло сво­ей зем­ли, дорий­ское же — очень дол­го стран­ст­во­ва­ло. Ибо во вре­ме­на царя Дев­ка­ли­о­на оно оби­та­ло в зем­ле Фтио­ти­да, а затем при Доре, сыне Элли­на, — у подош­вы Оссы и Олим­па, в обла­сти под назва­ни­ем Гистиео­ти­да. После изгна­ния из Гистиео­ти­ды кад­мей­ца­ми дорий­цы посе­ли­лись у Пид­на и назы­ва­лись теперь макед­на­ми. Отсюда это пле­мя сно­ва пере­се­ли­лось в Дрио­пиду, а оттуда преж­де все­го в Пело­пон­нес, где и при­ня­ло имя дорий­цев.

57. На каком язы­ке гово­ри­ли пеласги, я точ­но ска­зать не могу. Если же судить по тепе­реш­ним пелас­гам, что живут север­нее тир­се­нов в горо­де Кре­стоне (они неко­гда были соседя­ми пле­ме­ни, кото­рое ныне назы­ва­ет­ся дорий­ца­ми, и оби­та­ли тогда в стране, теперь име­ну­е­мой Фес­са­лио­ти­да), и затем — по тем пелас­гам, что осно­ва­ли Пла­кию и Ски­лак на Гел­лес­пон­те и ока­за­лись соседя­ми афи­нян, а так­же и по тем дру­гим горо­дам, кото­рые неко­гда были пеласги­че­ски­ми, а позд­нее изме­ни­ли свои назва­ния. Итак, если, ска­жу я, из это­го мож­но выве­сти заклю­че­ние, то пеласги гово­ри­ли на вар­вар­ском язы­ке. Если, ста­ло быть, и все пеласги­че­ское пле­мя так гово­ри­ло, тогда и атти­че­ский народ, будучи пеласги­че­ским по про­ис­хож­де­нию, так­же дол­жен был изме­нить свой язык, когда стал частью элли­нов. Ведь еще и поныне жите­ли Кре­сто­на и Пла­кии гово­рят на дру­гом язы­ке, не похо­жем на язык соседей. Это дока­зы­ва­ет, что они еще и теперь сохра­ня­ют свое­об­раз­ные чер­ты язы­ка, кото­рый они при­нес­ли с собой после пере­се­ле­ния в эти края.

58. Что до эллин­ско­го пле­ме­ни, то оно, по-мое­му, с само­го нача­ла все­гда гово­ри­ло на одном и том же язы­ке. До сво­его объ­еди­не­ния с пелас­га­ми элли­ны были немно­го­чис­лен­ны. Из тако­го доволь­но скром­но­го нача­ла они чис­лен­но воз­рос­ли и вклю­чи­ли в себя мно­же­ство пле­мен, глав­ным обра­зом отто­го, что к ним при­со­еди­ни­лись пеласги и мно­го дру­гих чуже­зем­ных пле­мен. Итак, по край­ней мере до соеди­не­ния с элли­на­ми, как я думаю, пле­мя пеласгов, пока оно было вар­вар­ским, так нико­гда и не ста­ло зна­чи­тель­ной народ­но­стью.

59. Из этих двух наро­дов, как я узнал, атти­че­ский народ был рас­ко­лот и подав­лен меж­до­усоб­ны­ми сму­та­ми. Писи­страт, сын Гип­по­кра­та, в то вре­мя был тира­ном в Афи­нах. Это­му-то Гип­по­кра­ту, когда он как про­стой граж­да­нин при­сут­ст­во­вал на Олим­пий­ских играх, было явле­но вели­кое зна­ме­ние: при жерт­во­при­но­ше­нии сто­яв­шие там кот­лы с мясом и водой заки­пе­ли без огня и вода поли­лась через край. Лакеде­мо­ня­нин Хилон, как раз слу­чив­ший­ся при этом и видев­ший зна­ме­ние, дал совет Гип­по­кра­ту преж­де все­го не брать себе в дом жену, рожаю­щую детей. А если он уже женат, то отпу­стить жену; если даже у него есть сын, — то отка­зать­ся от сына. Гип­по­крат же отверг совет Хило­на. После это­го у него родил­ся сын — упо­мя­ну­тый выше Писи­страт. У афи­нян же шли в то вре­мя рас­при меж­ду оби­та­те­ля­ми побе­ре­жья (пред­во­ди­те­лем их был Мегакл, сын Алк­мео­на) и рав­нин­ны­ми жите­ля­ми (во гла­ве с Ликур­гом, сыном Ари­сто­ла­ида). Писи­страт, тогда уже помыш­ляв­ший о тира­нии, создал третью пар­тию. Он набрал при­вер­жен­цев и, откры­то став вождем пар­тии гипе­ра­кри­ев³⁹, при­ду­мал вот какую хит­рость. Он изра­нил себя и сво­их мулов и затем въе­хал на повоз­ке на рыноч­ную пло­щадь, яко­бы спа­са­ясь от вра­гов, кото­рые хоте­ли его избить, когда он ехал по полю. Писи­страт про­сил народ дать ему охра­ну. Он уже ранее отли­чил­ся как пол­ко­во­дец в войне с мегар­ца­ми, заво­е­вав Нисею и совер­шив дру­гие заме­ча­тель­ные подви­ги. Народ же афин­ский поз­во­лил себя обма­нуть, пре­до­ста­вив ему тело­хра­ни­те­лей из чис­ла горо­жан: они были у Писи­стра­та не копье­нос­ца­ми, а дубин­щи­ка­ми, сопро­вож­дая его с дере­вян­ны­ми дуби­на­ми. Во гла­ве с Писи­стра­том они-то и вос­ста­ли и захва­ти­ли акро­поль. Тогда Писи­страт стал вла­ды­кой афи­нян. Он не нару­шил, впро­чем, поряд­ка государ­ст­вен­ных долж­но­стей и не изме­нил зако­нов, но управ­лял горо­дом по суще­ст­ву­ю­щим зако­но­уста­нов­ле­ни­ям, руко­во­дя государ­ст­вен­ны­ми дела­ми спра­вед­ли­во и дель­но.

60. Вско­ре, одна­ко, после это­го при­вер­жен­цы Мегак­ла⁴⁰ и Ликур­га объ­еди­ни­лись и изгна­ли Писи­стра­та. Таким-то обра­зом Писи­страт в пер­вый раз овла­дел Афи­на­ми и так лишил­ся сво­ей тира­нии, кото­рая еще не глу­бо­ко уко­ре­ни­лась. Меж­ду тем вра­ги Писи­стра­та, изгнав­шие его, вновь нача­ли рас­при меж­ду собой. Попав в затруд­ни­тель­ное поло­же­ние, Мегакл послал вест­ни­ка к Писи­стра­ту. Он пред­ло­жил ему свою дочь в жены и в при­да­ное — тира­нию. Писи­страт при­нял пред­ло­же­ние, согла­сив­шись на эти усло­вия. Для воз­вра­ще­ния Писи­стра­та они при­ду­ма­ли тогда улов­ку, по-мое­му, по край­ней мере весь­ма глу­пую. С дав­них пор, еще после отде­ле­ния от вар­ва­ров, элли­ны отли­ча­лись бо́льшим по срав­не­нию с вар­ва­ра­ми бла­го­ра­зу­ми­ем и сво­бо­дой от глу­пых суе­ве­рий, и все же тогда эти люди [Мегакл и Писи­страт] не постес­ня­лись разыг­рать с афи­ня­на­ми, кото­рые счи­та­лись самы­ми хит­ро­ум­ны­ми из элли­нов, вот какую шту­ку⁴¹. В Пео­ний­ском деме⁴² жила жен­щи­на по име­ни Фия ростом в 4 лок­тя без трех паль­цев и вооб­ще весь­ма при­го­жая. Эту-то жен­щи­ну в пол­ном воору­же­нии они поста­ви­ли на повоз­ку и, пока­зав, какую она долж­на при­нять осан­ку, чтобы казать­ся бла­го­при­стой­ной, повез­ли в город. Затем они отпра­ви­ли впе­ред гла­ша­та­ев, кото­рые, при­быв в город, обра­ща­лись по их при­ка­за­нию к горо­жа­нам с таки­ми сло­ва­ми: «Афи­няне! При­ми­те бла­го­склон­но Писи­стра­та, кото­ро­го сама Афи­на почи­та­ет пре­вы­ше всех людей и воз­вра­ща­ет теперь из изгна­ния в свой акро­поль!». Так гла­ша­таи кри­ча­ли, обхо­дя ули­цы, и тот­час по всем демам про­шел слух, что Афи­на воз­вра­ща­ет Писи­стра­та из изгна­ния. В горо­де все вери­ли, что эта жен­щи­на дей­ст­ви­тель­но боги­ня, моли­лись смерт­но­му суще­ству и при­ня­ли Писи­стра­та.

61. При­дя таким обра­зом сно­ва к вла­сти, Писи­страт по уго­во­ру с Мега­к­лом взял себе в жены его дочь. Но так как у него были уже взрос­лые дети, а род Алк­мео­нидов, к кото­ро­му при­над­ле­жал Мегакл, как счи­та­ли, был пора­жен про­кля­ти­ем, то Писи­страт не желал иметь детей от моло­дой жены⁴³ и пото­му общал­ся с ней неесте­ствен­ным спо­со­бом. Сна­ча­ла жена скры­ва­ла это обсто­я­тель­ство, а потом рас­ска­за­ла сво­ей мате­ри (в ответ на ее вопро­сы или же по соб­ст­вен­но­му почи­ну), а та — сво­е­му мужу. Мегакл же при­шел в страш­ное него­до­ва­ние за то, что Писи­страт так его обес­че­стил. В гне­ве он сно­ва при­ми­рил­ся со сво­и­ми [преж­ни­ми] сто­рон­ни­ка­ми. А Писи­страт, узнав, что́ зате­ва­ет­ся про­тив него, уда­лил­ся из горо­да и вооб­ще из Атти­ки⁴⁴. При­быв в Эре­трию, он стал сове­щать­ся со сво­и­ми сыно­вья­ми. Верх одер­жа­ло мне­ние Гип­пия о том, что сле­ду­ет попы­тать­ся вновь овла­деть вер­хов­ной вла­стью. Тогда они [Писи­страт и сыно­вья] ста­ли соби­рать доб­ро­воль­ные дая­ния от горо­дов, кото­рые были им чем-либо обя­за­ны. Мно­гие горо­да пре­до­ста­ви­ли Писи­стра­ту боль­шие сум­мы денег, но фиван­цы пре­взо­шли всех денеж­ны­ми дара­ми. Одним сло­вом, через неко­то­рое вре­мя после это­го все было гото­во для их воз­вра­ще­ния в Афи­ны. И дей­ст­ви­тель­но, из Пело­пон­не­са при­бы­ли аргос­ские наем­ни­ки, из Нак­со­са так­же при­ехал доб­ро­воль­но рев­ност­ный при­вер­же­нец [Писи­стра­та] по име­ни Лигда­мид с день­га­ми и людь­ми.

62. Так вот, Писи­страт и его сто­рон­ни­ки высту­пи­ли из Эре­трии и на один­на­дца­том году сво­его изгна­ния сно­ва при­бы­ли в Атти­ку⁴⁵. Пер­вое место, кото­рое они захва­ти­ли там, был Мара­фон. Во вре­мя их сто­ян­ки [в Мара­фоне] к ним при­со­еди­ни­лись не толь­ко сто­рон­ни­ки из [само­го] горо­да Афин, но так­же ста­ли сте­кать­ся и дру­гие люди из демов, кото­рым тира­ния была боль­ше по душе, чем тепе­ре­ш­няя сво­бо­да. Так [тиран и его сто­рон­ни­ки] соби­ра­ли свои силы. Афи­няне же в горо­де вовсе не дума­ли о Писи­стра­те, пока тот толь­ко соби­рал сред­ства, и даже после заня­тия Мара­фо­на. Услы­шав о выступ­ле­нии Писи­стра­та из Мара­фо­на на Афи­ны, толь­ко теперь горо­жане дви­ну­лись про­тив него. Все город­ское опол­че­ние вышло про­тив воз­вра­тив­ших­ся изгнан­ни­ков. Когда Писи­страт со сво­и­ми людь­ми, вый­дя из Мара­фо­на, напал на Афи­ны, оба вой­ска сошлись у свя­ти­ли­ща Афи­ны Пал­ле­ны и там рас­по­ло­жи­лись ста­ном друг про­тив дру­га. Тут-то пред­стал Писи­стра­ту про­ри­ца­тель Амфи­лит⁴⁶ из Акар­на­нии и по боже­ст­вен­но­му вну­ше­нию изрек ему в шести­стоп­ном раз­ме­ре сле­дую­щее про­ро­че­ство:

Бро­шен уж невод широ­кий, и сети рас­ки­ну­ты в море, Кинут­ся в сети тун­цы сре­ди блес­ка лун­но­го ночи.

63. Такое пред­ска­за­ние изрек вдох­но­вен­ный про­ри­ца­тель. А Писи­страт понял смысл изре­че­ния и, объ­явив, что при­ни­ма­ет ора­кул⁴⁷, повел свое вой­ско на вра­га. Афин­ские же горо­жане как раз в это вре­мя дня зав­тра­ка­ли, а после зав­тра­ка одни заня­лись игрой в кости, а дру­гие лег­ли спать. Тогда Писи­страт с вой­ском напал на афи­нян и обра­тил их в бег­ство. Когда про­тив­ни­ки убе­жа­ли, Писи­страт при­ду­мал хит­рый спо­соб, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать бегу­щим вновь собрать­ся и чтобы заста­вить вой­ско рас­се­ять­ся. Он велел сво­им сыно­вьям ска­кать на конях впе­ред. Насти­гая бегу­щих, сыно­вья Писи­стра­та пред­ла­га­ли от име­ни отца ниче­го не боять­ся и разой­тись всем по домам.

64. Афи­няне так и сде­ла­ли. Таким-то обра­зом Писи­страт в тре­тий раз завла­дел Афи­на­ми. Он упро­чил свое гос­под­ство силь­ны­ми отряда­ми наем­ни­ков и денеж­ны­ми сбо­ра­ми как из самих Афин, так и из обла­сти на реке Стри­моне⁴⁸. Он взял затем залож­ни­ка­ми сыно­вей тех афи­нян, кото­рые сопро­тив­ля­лись и не сра­зу бежа­ли, и пере­се­лил их на Нак­сос (Писи­страт заво­е­вал Нак­сос и отдал его во вла­де­ние Лигда­миду). Кро­ме того, он «очи­стил» по пове­ле­нию ора­ку­ла ост­ров Делос. А сде­лал Писи­страт это вот как: он велел выко­пать всех покой­ни­ков, погре­бен­ных в пре­де­лах види­мо­сти, из хра­ма и пере­не­сти отсюда в дру­гую часть Дело­са⁴⁹. И Писи­страт стал тира­ном в Афи­нах; что же до афи­нян, то одни [его про­тив­ни­ки] пали в борь­бе, а дру­гим вме­сте с Алк­мео­нида­ми при­шлось уйти в изгна­ние из род­ной зем­ли.

65. Тако­во было в то вре­мя поло­же­ние дел в Афи­нах. Напро­тив, лакеде­мо­няне, как узнал Крез, избе­жа­ли вели­ких бед­ст­вий и теперь уже одо­ле­ли тегей­цев. Ведь при спар­тан­ских царях Леон­те и Геге­сик­ле лакеде­мо­няне побеж­да­ли во всех дру­гих вой­нах, но толь­ко в одной войне с тегей­ца­ми тер­пе­ли пора­же­ние. Преж­де у лакеде­мо­нян были даже почти что самые дур­ные зако­ны из всех элли­нов, так как они не обща­лись ни друг с дру­гом, ни с чуже­зем­ны­ми государ­ства­ми. Свое тепе­ре­ш­нее пре­крас­ное государ­ст­вен­ное устрой­ство они полу­чи­ли вот каким обра­зом. Ликург, знат­ный спар­та­нец, при­был в Дель­фы вопро­сить ора­кул. Когда он всту­пил в свя­ти­ли­ще, Пифия тот­час же изрек­ла ему вот что:

Ты при­тек, о Ликург, к дара­ми обиль­но­му хра­му, Зев­су любез­ный и всем на Олим­пе оби­тель иму­щим, Смерт­ный иль бог ты? Кому изре­кать про­ри­ца­нье долж­на я? Богом ско­рее, Ликург, почи­тать тебя нуж­но бес­смерт­ным.

По сло­вам неко­то­рых, Пифия, кро­ме это­го пред­ска­за­ния, пред­рек­ла Ликур­гу даже все суще­ст­ву­ю­щее ныне спар­тан­ское государ­ст­вен­ное устрой­ство. Но, как утвер­жда­ют сами лакеде­мо­няне, Ликург при­нес эти ново­введе­ния [в государ­ст­вен­ный строй] Спар­ты из Кри­та. Он был опе­ку­ном сво­его пле­мян­ни­ка Лео­бота, царя Спар­ты. Как толь­ко Ликург стал опе­ку­ном царя, то изме­нил все зако­ны и стро­го следил, чтобы их не пре­сту­па­ли. Затем он издал ука­зы о разде­ле­нии вой­ска на эно­мо­тии⁵⁰, уста­но­вил три­а­ка­ды⁵¹ и сис­си­тии⁵². Кро­ме того, Ликург учредил долж­ность эфо­ров⁵³ и осно­вал совет ста­рей­шин [герон­тов]⁵⁴.

66. Так-то лакеде­мо­няне пере­ме­ни­ли свои дур­ные зако­ны на хоро­шие, а после кон­чи­ны Ликур­га воз­двиг­ли ему храм и ныне бла­го­го­вей­но его почи­та­ют. Так как они жили в пло­до­род­ной стране с мно­го­чис­лен­ным насе­ле­ни­ем, то ско­ро достиг­ли про­цве­та­ния и изоби­лия. И дей­ст­ви­тель­но, они уже боль­ше не доволь­ст­во­ва­лись миром: убедив­шись в пре­вос­ход­стве над арка­д­ца­ми, лакеде­мо­няне вопро­си­ли дель­фий­ский ора­кул: могут ли они заво­е­вать всю Аркад­скую зем­лю. Пифия же изрек­ла им в ответ вот что:

Про­сишь Арка­дию всю? Не дам тебе: мно­го­го хочешь! Желудо­яд­цев-мужей оби­та­ет в Арка­дии мно­го, Кои сто­ят на пути. Но похо­да все ж не воз­бра­няю. Дам лишь Тегею тебе, что нога­ми истоп­та­на в пляс­ке, Чтобы пля­сать и поля ее туч­ные мерить верев­кой.

Лакеде­мо­няне, услы­шав такой ответ ора­ку­ла, оста­ви­ли все дру­гие горо­да Арка­дии и пошли вой­ной на тегей­цев. С собой они взя­ли око­вы в упо­ва­нии хотя и на дву­смыс­лен­ный [ответ] ора­ку­ла, так как твер­до рас­счи­ты­ва­ли обра­тить в раб­ство тегей­цев. В бит­ве, одна­ко, лакеде­мо­няне потер­пе­ли пора­же­ние, и на тех, кто попал в плен к вра­гам, были нало­же­ны [те самые] око­вы, кото­рые они при­нес­ли с собой: плен­ни­ки, как рабы, долж­ны были, отме­рив уча­сток поля тегей­цев мер­ной верев­кой, обра­ба­ты­вать его. Око­вы же эти, нало­жен­ные на [лакеде­мон­ских] плен­ни­ков, еще до сего дня сохра­ни­лись в Тегее и висят на сте­нах хра­ма Афи­ны Алеи.

67. Так вот, в преж­них вой­нах с тегей­ца­ми лакеде­мо­няне посто­ян­но тер­пе­ли неуда­чи. Одна­ко во вре­ме­на Кре­за, когда царя­ми Лакеде­мо­на были Ана­к­сан­дрид и Ари­стон⁵⁵, спар­тан­цы нако­нец одер­жа­ли верх над ними, и вот как это про­изо­шло⁵⁶. Из-за сво­их посто­ян­ных пора­же­ний лакеде­мо­няне отпра­ви­ли послов в Дель­фы вопро­сить [ора­кул], какое боже­ство им сле­ду­ет уми­ло­сти­вить для победы над тегей­ца­ми. Пифия дала ответ: они долж­ны пере­не­сти в Спар­ту остан­ки Оре­ста, сына Ага­мем­но­на, [и тогда] одо­ле­ют тегей­цев. Одна­ко спар­тан­цы не мог­ли отыс­кать моги­лы Оре­ста, и [им при­шлось] вновь отпра­вить послов в Дель­фы вопро­сить бога: «Где погре­бен Орест?». На вопрос послов Пифия отве­ти­ла вот что:

Есть в Арка­дии град Тегея на низ­кой рав­нине. Веют там вет­ры (их два), гони­мые силой могу­чей. [Слы­шен] удар, отра­жен­ный уда­ром, и беда воз­ле­жит над бедою… Сын там Атрида сокрыт зем­ли жиз­не­твор­ной на лоне. Прах его пере­не­сешь и ста­нешь вла­ды­кой Тегеи.

Одна­ко и после это­го отве­та ора­ку­ла лакеде­мо­няне все-таки не мог­ли най­ти моги­лы, несмот­ря на все уси­лия, пока не нашел ее Лих, один из так назы­вае­мых ага­то­ер­гов⁵⁷ в Спар­те. Эти-то ага­то­ер­ги — ста­рей­шие граж­дане чис­лом пять — еже­год­но выхо­дят из сосло­вия всад­ни­ков. В тече­ние того года, когда они выхо­дят из всад­ни­че­ско­го сосло­вия, они долж­ны быть нагото­ве посто­ян­но выпол­нять обя­зан­но­сти послов в раз­ных местах для Спар­ты.

68. Сре­ди этих-то людей был некто Лих. Он и отыс­кал в Тегее [моги­лу Оре­ста], отча­сти слу­чай­но, отча­сти хит­ро­стью. В то вре­мя у лакеде­мо­нян с тегей­ца­ми было пере­ми­рие. Лих зашел в куз­ни­цу посмот­реть, как куют желе­зо, и дивил­ся искус­ству [куз­не­ца]. Куз­нец заме­тил его удив­ле­ние и, пре­кра­тив работу, ска­зал: «Друг-лако­нец! Ты дивишь­ся, как искус­но обра­ба­ты­ва­ют желе­зо. Но вот если бы тебе дове­лось увидеть то же, что мне, то как бы ты силь­но уди­вил­ся! Я хотел выко­пать у себя во дво­ре коло­дец и, копая, наткнул­ся на гроб 7 лок­тей дли­ны. Не веря, одна­ко, чтобы люди когда-нибудь были боль­ше нынеш­них ростом, я открыл гроб и увидел, что покой­ник дей­ст­ви­тель­но был оди­на­ко­вой вели­чи­ны с гро­бом. Изме­рив гроб, я сно­ва засы­пал его зем­лей». Так пере­да­вал ему куз­нец то, что видел, а Лих обду­мал эти сло­ва. Ему при­шло на мысль, что это и есть остан­ки Оре­ста, о кото­рых гово­рил ора­кул. Рас­судил же Лих вот как: рас­смат­ри­вая два разду­вае­мых меха куз­не­ца, он решил, что это вет­ры, о кото­рых гово­рил ора­кул; нако­валь­ня же и молот — это удар и ответ­ный удар, а беда, воз­ле­жа­щая на беде, — выко­вы­вае­мое желе­зо (это пото­му, думал он, что желе­зо изо­бре­те­но на беду чело­ве­ку). Так рас­суж­дая, Лих воз­вра­тил­ся в Спар­ту и рас­ска­зал все, что слу­чи­лось с ним. Лакеде­мо­няне же обви­ни­ли его для вида в вымыш­лен­ном пре­ступ­ле­нии и изгна­ли из горо­да. Тогда Лих опять при­был в Тегею и рас­ска­зал куз­не­цу о сво­ей беде. Затем он про­сил отдать ему вна­ем двор, но куз­нец сна­ча­ла не согла­шал­ся. В кон­це кон­цов Лиху уда­лось уго­во­рить куз­не­ца. Он посе­лил­ся потом на этом дво­ре, рас­ко­пал моги­лу и собран­ные кости при­вез в Спар­ту. С это­го вре­ме­ни и вся­кий раз, когда дело дохо­ди­ло до столк­но­ве­ния, лакеде­мо­няне неиз­мен­но ока­зы­ва­лись гораздо силь­нее [тегей­цев]. И они поко­ри­ли, таким обра­зом, уже бо́льшую часть Пело­пон­не­са.

69. Все это Крез узнал и отпра­вил послов в Спар­ту с дара­ми и пред­ло­же­ни­ем сою­за. Царь ука­зал послам, что́ они долж­ны гово­рить, а те по при­бы­тии в Спар­ту ска­за­ли вот что: «При­слал нас Крез, царь лидий­цев и дру­гих наро­дов, и гово­рит вам так: “Лакеде­мо­няне! Бог воз­ве­стил мне через ора­кул, чтобы я заклю­чил союз с элли­на­ми. Вы же, как я слы­шу, — самые могу­ще­ст­вен­ные люди в Элла­де. Поэто­му-то я по пове­ле­нию ора­ку­ла и обра­ща­юсь к вам и желаю быть вашим дру­гом и союз­ни­ком без ковар­ства и обма­на”». Это Крез при­ка­зал объ­явить через сво­их послов, а лакеде­мо­няне, кото­рые уже слы­ша­ли о про­ри­ца­нии, дан­ном Кре­зу, обра­до­ва­лись при­езду лидий­цев и заклю­чи­ли с ним освя­щен­ный клят­вой дого­вор о друж­бе и сою­зе, тем более что уже рань­ше Крез ока­зы­вал им неко­то­рые услу­ги. Так, когда лакеде­мо­няне посла­ли в Сар­ды купить золо­то для ста­туи Апол­ло­на, кото­рая ныне сто­ит в Фор­на­ке в Лако­нии, Крез отдал им золо­то в дар⁵⁸.

70. Ради это­го-то (а так­же и пото­му, что Крез пред­по­чел их в каче­стве союз­ни­ков всем про­чим элли­нам) лакеде­мо­няне и заклю­чи­ли этот союз. Сами же они не толь­ко при­ня­ли пред­ло­же­ние царя, но даже хоте­ли сде­лать Кре­зу ответ­ный пода­рок, если бы он того потре­бо­вал. Так лакеде­мо­няне изгото­ви­ли мед­ную чашу для сме­ши­ва­ния вина, укра­шен­ную сна­ру­жи по кра­ям все­воз­мож­ны­ми узо­ра­ми, огром­ных раз­ме­ров, вме­сти­мо­стью на 300 амфор. Впро­чем, эта чаша так и не попа­ла в Сар­ды по при­чи­нам, о кото­рых рас­ска­зы­ва­ют дво­я­ко. Лакеде­мо­няне пере­да­ют, что на пути в Сар­ды чаша ока­за­лась у ост­ро­ва Само­са. Самос­цы же, узнав об этом, под­плы­ли на воен­ных кораб­лях и похи­ти­ли ее. Сами же самос­цы, напро­тив, утвер­жда­ют: лакеде­мо­няне, вез­шие чашу, при­бы­ли слиш­ком позд­но и по пути узна­ли, что Сар­ды взя­ты [пер­са­ми], а Крез пле­нен. Тогда они буд­то бы пред­ло­жи­ли про­дать эту чашу на Само­се, и несколь­ко [самос­ских] граж­дан купи­ли ее и посвя­ти­ли в храм Геры. Воз­мож­но так­же, что люди, дей­ст­ви­тель­но про­дав­шие чашу, по при­бы­тии в Спар­ту объ­яви­ли там, что их огра­би­ли самос­цы.

71. Так-то обсто­я­ло дело с чашей для сме­ши­ва­ния вина. Крез же непра­виль­но истол­ко­вал ора­кул и высту­пил в поход на Кап­па­до­кию, наде­ясь низ­верг­нуть Кира и сокру­шить пер­сид­скую дер­жа­ву. Во вре­мя при­готов­ле­ний к похо­ду на пер­сов один лиди­ец дал царю такой совет (этот лиди­ец — имя его было Сан­да­нис — и преж­де слыл бла­го­ра­зум­ным, а бла­го­да­ря это­му сове­ту он и подав­но про­сла­вил­ся у лидий­цев)⁵⁹: «Царь! Ты соби­ра­ешь­ся в поход на людей, кото­рые носят кожа­ные шта­ны и дру­гую одеж­ду из кожи; едят же они не столь­ко, сколь­ко поже­ла­ют, а сколь­ко у них есть пищи, так как оби­та­ют в зем­ле суро­вой. Кро­ме того, они не пьют вина, доволь­ст­ву­ясь лишь водой. Нет у них ни смокв и ника­ких дру­гих полез­ных пло­дов. Если ты и одо­ле­ешь их, то что возь­мешь у наро­да, лишен­но­го всех благ? С дру­гой сто­ро­ны, поду­май о том, чего ты можешь лишить­ся в слу­чае пора­же­ния. Ведь, вку­сив пре­ле­сти нашей жиз­ни, они так при­вя­жут­ся к нам, что мы не смо­жем уже их изгнать [из нашей стра­ны]. Я бла­го­да­рю богов за то, что они не вну­ша­ют пер­сам мысль вое­вать с лидий­ца­ми!». Эти сло­ва, впро­чем, не убеди­ли Кре­за. Я рас­ска­зы­ваю это пото­му, что до поко­ре­ния Лидии пер­сы дей­ст­ви­тель­но вовсе не зна­ли ни рос­ко­ши, ни богат­ства.

72. Кап­па­до­кий­цев элли­ны назы­ва­ют сирий­ца­ми. А сирий­цы эти до пер­сид­ско­го вла­ды­че­ства были под­власт­ны лидий­цам, а потом [под­чи­ни­лись] Киру. Гра­ни­цей же мидий­ско­го и лидий­ско­го царств была река Галис, теку­щая с Армен­ско­го гор­но­го [хреб­та] через Кили­кию; затем она про­те­ка­ет спра­ва по обла­сти мати­е­нов, а с левой сто­ро­ны — по зем­ле фри­гий­цев. Минуя Фри­гию, река пово­ра­чи­ва­ет на север и затем обра­зу­ет гра­ни­цу меж­ду сирий­ски­ми кап­па­до­кий­ца­ми на пра­вом бере­гу и пафла­гон­ца­ми — на левом. Таким обра­зом, река Галис рас­се­ка­ет почти всю ниж­нюю часть Азии от моря, лежа­ще­го про­тив Кип­ра, до Евк­син­ско­го Пон­та. Это самое узкое место всей стра­ны, и хоро­ший пеше­ход прой­дет этот путь за 5 дней.

73. А начал Крез вой­ну с Кап­па­до­ки­ей вот поче­му: во-пер­вых, из стра­сти к земель­ным при­об­ре­те­ни­ям (он стре­мил­ся при­со­еди­нить и эту область к сво­им вла­де­ни­ям), а глав­ным обра­зом пото­му, что, дове­ряя изре­че­нию ора­ку­ла, желал ото­мстить Киру за Астиа­га⁶⁰. Кир, сын Кам­би­са, победил Астиа­га, сына Киа­к­са­ра, царя мидян и шури­на Кре­за. Асти­аг же стал шури­ном Кре­за вот как. Орда мятеж­ных ски­фов-кочев­ни­ков пере­се­ли­лась в Мидий­скую зем­лю. Царем же мидян в то вре­мя был Киа­к­сар, сын Фра­ор­та, внук Деиока. Царь сна­ча­ла дру­же­ст­вен­но при­нял этих ски­фов, так как они при­шли про­сить убе­жи­ща, и даже отдал им сво­их сыно­вей в обу­че­ние искус­ству стрель­бы из лука. Одна­ко по про­ше­ст­вии неко­то­ро­го вре­ме­ни вышло так, что ски­фы, кото­рые посто­ян­но зани­ма­лись охотой и все­гда добы­ва­ли дичь, ниче­го не уби­ли. Когда они вер­ну­лись с пусты­ми рука­ми, Киа­к­сар (чело­век, оче­вид­но, вспыль­чи­вый) обо­шел­ся с ними весь­ма суро­во и оскор­би­тель­но. Полу­чив такое неза­слу­жен­ное оскорб­ле­ние от Киа­к­са­ра, ски­фы реши­ли раз­ру­бить на кус­ки одно­го из маль­чи­ков, быв­ших у них в обу­че­нии. Затем, выпотро­шив, как обыч­но потро­шат дичь, пода­ли на стол Киа­к­са­ру как охот­ни­чью добы­чу. После это­го ски­фы хоте­ли немед­лен­но бежать в Сар­ды к Али­ат­ту, сыну Сади­ат­та. Так это и про­изо­шло: Киа­к­сар и его гости отведа­ли это­го мяса, а ски­фы отда­лись под защи­ту Али­ат­та.

74. Так как Али­атт, несмот­ря на тре­бо­ва­ния Киа­к­са­ра, не захо­тел выдать ски­фов, то у лидий­цев с мидя­на­ми нача­лась вой­на. Пять лет дли­лась эта вой­на, при­чем верх одер­жи­ва­ли то мидяне, то побеж­да­ли лидий­цы и одна­жды — даже в какой-то ноч­ной бит­ве. Так с пере­мен­ным успе­хом про­дол­жа­лась эта затяж­ная вой­на, и на шестой год во вре­мя одной бит­вы вне­зап­но день пре­вра­тил­ся в ночь. Это сол­неч­ное затме­ние пред­ска­зал ионя­нам Фалес Милет­ский и даже точ­но опре­де­лил зара­нее год, в кото­ром оно и насту­пи­ло⁶¹. Когда лидий­цы и мидяне увиде­ли, что день обра­тил­ся в ночь, то пре­кра­ти­ли бит­ву и поспеш­но заклю­чи­ли мир. Посред­ни­ка­ми [при этом] были кили­ки­ец Сиен­не­сий и вави­ло­ня­нин Лабинет. Они-то и доби­лись, чтобы лидий­цы и мидяне при­нес­ли клят­ву при­ми­ре­ния и скре­пи­ли ее заклю­че­ни­ем бра­ка. Они убеди­ли Али­ат­та выдать замуж свою дочь Ари­е­нис за Астиа­га, сына Киа­к­са­ра. Ведь без таких род­ст­вен­ных уз мир­ные дого­во­ры обыч­но непроч­ны. Скреп­лен­ные же клят­вой дого­во­ры эти наро­ды заклю­ча­ют так же, как и элли­ны, и, кро­ме того, слег­ка над­ре­за­ют кожу на руке и сли­зы­ва­ют друг у дру­га [высту­пив­шую] кровь.

75. Это­го-то Астиа­га, сво­его деда по мате­ри, Кир низ­ло­жил. При­чи­ны это­го я рас­ска­жу в после­дую­щем рас­ска­зе. За это Крез упре­кал Кира и послал вопро­сить ора­кул: идти ли ему вой­ной на пер­сов. И, даже полу­чив дву­смыс­лен­ный ответ, Крез истол­ко­вал его в свою поль­зу и пошел вой­ной на пер­сид­ские вла­де­ния. Подой­дя к реке Гали­су, Крез, как я по край­ней мере думаю, пере­пра­вил свое вой­ско по суще­ст­ву­ю­ще­му теперь мосту. Элли­ны же обыч­но рас­ска­зы­ва­ют, что пере­пра­вил вой­ско Кре­за через реку Фалес Милет­ский. [Как пере­да­ют элли­ны], царь был в затруд­не­нии, как ему пере­ве­сти вой­ско через реку, пото­му что тепе­ре­ш­не­го моста в то вре­мя еще не суще­ст­во­ва­ло. Фалес же, кото­рый, как гово­рят, нахо­дил­ся в стане Кре­за, сумел сде­лать так, что река потек­ла не толь­ко с левой сто­ро­ны вой­ска, но и с пра­вой. Устро­ил же Фалес это так: он велел про­ко­пать выше сто­ка глу­бо­кий канал в виде полу­ме­ся­ца так, чтобы река обхо­ди­ла стан с тыла. Откло­ня­ясь этим путем по кана­лу от ста­ро­го рус­ла, река затем сно­ва про­хо­ди­ла мимо ста­на и потом опять воз­вра­ща­лась в ста­рое рус­ло. Таким обра­зом, после разде­ле­ния реки на два рука­ва оба они ста­ли про­хо­ди­мы­ми. Неко­то­рые даже утвер­жда­ли, что ста­рое рус­ло тогда совер­шен­но пере­сох­ло, чему я, впро­чем, не верю. Как же тогда на обрат­ном пути они сно­ва мог­ли перей­ти реку?

76. Так вот, Крез, перей­дя с вой­ска­ми Галис, при­был в так назы­вае­мую Пте­рию в Кап­па­до­кии⁶² (Пте­рия — весь­ма силь­но укреп­лен­ное место в этой стране — лежит при­бли­зи­тель­но око­ло Сино­пы, горо­да на Евк­син­ском Пон­те). Там царь раз­бил свой стан и начал опу­сто­шать поля сирий­цев. Город пте­рий­цев он захва­тил, а жите­лей про­дал в раб­ство. Он взял так­же все окрест­ные горо­да, а ни в чем не повин­ных жите­лей-сирий­цев изгнал. А Кир собрал свое вой­ско, при­со­еди­нив к нему вои­нов всех народ­но­стей, через зем­ли кото­рых он про­хо­дил, и пошел в поход на Кре­за. Еще до сво­его выступ­ле­ния Кир послал вест­ни­ков к ионя­нам побудить их к отпа­де­нию от Кре­за. Ионяне, одна­ко, отка­за­лись. Когда Кир с вой­ском при­был, он раз­бил свой стан про­тив [ста­на] Кре­за. Здесь, на Пте­рий­ской зем­ле, пер­сы и лидий­цы поме­ря­лись сво­и­ми сила­ми. Сеча была жесто­кой, и с обе­их сто­рон пало мно­го вои­нов. В кон­це кон­цов ни той, ни дру­гой сто­роне не уда­лось одер­жать победы, и с наступ­ле­ни­ем ночи про­тив­ни­ки разо­шлись.

77. Так сра­жа­лись оба вой­ска друг с дру­гом. Крез же счи­тал свое вой­ско слиш­ком мало­чис­лен­ным (и дей­ст­ви­тель­но, оно зна­чи­тель­но усту­па­ло чис­лен­но­стью вой­ску Кира). На сле­дую­щий день Кир не воз­об­но­вил бит­вы, и Крез с вой­ском отсту­пил к Сар­дам. Он хотел при­звать на помощь сво­их союз­ни­ков-егип­тян (с Ама­си­сом, царем Егип­та, Крез заклю­чил союз еще рань­ше, чем с лакеде­мо­ня­на­ми). Крез соби­рал­ся отпра­вить послов и к вави­ло­ня­нам, так­же быв­шим с ним в сою­зе (царем Вави­ло­на был тогда Лабинет). Нако­нец, Крез велел сооб­щить лакеде­мо­ня­нам, чтобы те яви­лись на помощь в услов­лен­ное вре­мя. Собрав все эти вспо­мо­га­тель­ные бое­вые силы и объ­еди­нив их со сво­им вой­ском, Крез по окон­ча­нии зимы, в нача­ле вес­ны, наме­ре­вал­ся высту­пить про­тив пер­сов. Тако­вы были его замыс­лы. По при­бы­тии в Сар­ды царь послал вест­ни­ков к союз­ни­кам, пред­ла­гая собрать­ся на пятый месяц в Сар­ды. Вой­ско же свое, состо­яв­шее из наем­ни­ков, кото­рое сра­жа­лось с пер­са­ми, он рас­пу­стил по домам. Крез ведь вовсе не ожи­дал, что Кир после столь нере­ши­тель­ной бит­вы пой­дет [пря­мо] на Сар­ды.

78. Пока Крез обду­мы­вал эти свои замыс­лы, все окрест­но­сти горо­да вне­зап­но напол­ни­лись зме­я­ми. С появ­ле­ни­ем змей кони бро­си­ли паст­би­ща и поеда­ли змей. Это явле­ние Крез счел боже­ст­вен­ным зна­ме­ни­ем, как это и было в дей­ст­ви­тель­но­сти. Тот­час царь отпра­вил послов к тель­мес­ским тол­ко­ва­те­лям зна­ме­ний. Послы при­бы­ли к тель­месс­цам и узна­ли смысл это­го чудес­но­го зна­ме­ния. Но им не при­шлось уже пере­дать ответ Кре­зу: ибо не успе­ли они отплыть в Сар­ды, как Крез был уже взят в плен. Тель­мес­с­цы же истол­ко­ва­ли зна­ме­ния так: Кре­зу сле­ду­ет ожи­дать напа­де­ния чуже­зем­но­го вой­ска на свою стра­ну. Вой­ско это при­дет и истре­бит тузем­ных жите­лей. Ведь змея, гово­ри­ли они, — дитя род­ной зем­ли, конь же — нечто враж­деб­ное и чуж­дое ей. Такой ответ дали тель­мес­с­цы [послам] Кре­за, вовсе ниче­го не ведая о Сар­дах и об уча­сти само­го Кре­за, быв­ше­го тогда в пле­ну.

79. А Кир, лишь толь­ко узнал после бит­вы при Пте­рии об отступ­ле­нии Кре­за и о том, что тот наме­рен рас­пу­стить свое вой­ско, то решил как мож­но ско­рее идти на Сар­ды, пока лидий­цы не успе­ли сно­ва собрать вой­ска. Этот свой замы­сел Кир быст­ро при­вел в испол­не­ние. Он совер­шил втор­же­ние с вой­ском в Лидию и сам явил­ся вест­ни­ком к Кре­зу. Крез ока­зал­ся в весь­ма затруд­ни­тель­ном поло­же­нии, так как ход собы­тий ока­зал­ся совер­шен­но иным, чем он пред­по­ла­гал. Тем не менее царь повел сво­их лидий­цев в бой. В то вре­мя не было в Азии наро­да, силь­нее и отваж­нее лидий­цев. Они сра­жа­лись вер­хом на конях⁶³, воору­жен­ные копья­ми, и были пре­крас­ны­ми наезд­ни­ка­ми.

80. Так вот, оба вой­ска сошлись на боль­шой, лишен­ной рас­ти­тель­но­сти рав­нине перед горо­дом Сар­да­ми. Через эту рав­ни­ну про­те­ка­ло мно­го рек, и сре­ди них Гилл⁶⁴, впа­даю­щий в самую боль­шую реку под назва­ни­ем Герм. Герм берет нача­ло со свя­щен­ной горы Мате­ри Дин­ди­ме­ны и впа­да­ет в море у горо­да Фокеи. Тут Кир, увидев, что лидий­цы сто­ят в бое­вом поряд­ке, гото­вые к бою, в стра­хе перед их кон­ни­цей по сове­ту мидя­ни­на Гар­па­га посту­пил вот так: всех вьюч­ных и нагру­жен­ных про­до­воль­ст­ви­ем вер­блюдов, сле­до­вав­ших за вой­ском, Кир велел согнать, раз­гру­зить и поса­дить на них вои­нов в одеж­де всад­ни­ков. Затем он поста­вил вер­блюдов впе­ре­ди вой­ска про­тив кон­ни­цы Кре­за, пехо­те же при­ка­зал сле­до­вать за вер­блюда­ми, а поза­ди пехо­тин­цев рас­по­ло­жил все осталь­ное вой­ско. После того как все заня­ли свои места, Кир отдал при­каз умерщ­влять без поща­ды всех попа­дав­ших­ся лидий­цев, толь­ко само­го Кре­за не уби­вать, даже если тот будет защи­щать­ся при захва­те в плен. Тако­во было при­ка­за­ние Кира, а вер­блюдов он велел поста­вить про­тив непри­я­тель­ской кон­ни­цы пото­му, что кони боят­ся вер­блюдов и не выно­сят их вида и запа­ха. Эта хит­рость была при­ду­ма­на для того, чтобы сде­лать бес­по­лез­ной имен­но ту самую кон­ни­цу, кото­рой лидий­ский царь рас­счи­ты­вал блес­нуть. Бит­ва нача­лась, и лишь толь­ко кони почу­я­ли вер­блюдов и увиде­ли их, то повер­ну­ли назад и надеж­ды Кре­за рух­ну­ли. Но все же лидий­цы и тут не поте­ря­ли муже­ства. Когда они заме­ти­ли про­ис­шед­шее, то соско­чи­ли с коней и ста­ли сра­жать­ся с пер­са­ми пеши­ми. Нако­нец после огром­ных потерь с обе­их сто­рон лидий­цы обра­ти­лись в бег­ство. Пер­сы оттес­ни­ли их в акро­поль и нача­ли оса­ждать [Сар­ды].

81. Так-то лидий­цы были оса­жде­ны, а Крез, рас­счи­ты­вая на дол­гую оса­ду, отпра­вил из горо­да новых послов к сво­им союз­ни­кам. Преж­ние послы были посла­ны к союз­ни­кам с при­ка­за­ни­ем собрать­ся в Сар­ды на пятый месяц, а на этот раз они про­си­ли немед­лен­ной помо­щи, так как Крез был в оса­де.

82. Сре­ди дру­гих союз­ни­ков Крез отпра­вил послов так­же и в Лакеде­мон. В это вре­мя у самих спар­тан­цев была вой­на с аргос­ца­ми за область под назва­ни­ем Фирея. Эта Фирея, соб­ст­вен­но, была частью Арго­лиды, но лакеде­мо­няне завла­де­ли ею. Аргос­цам при­над­ле­жа­ли так­же мате­ри­ко­вая область на запад вплоть до Мале­ев, затем ост­ров Кифе­ра и дру­гие ост­ро­ва. Аргос­цы при­бы­ли на защи­ту сво­ей зем­ли, захва­чен­ной [спар­тан­ца­ми]. Здесь они всту­пи­ли в пере­го­во­ры со спар­тан­ца­ми и сошлись на том, что с каж­дой сто­ро­ны всту­пят в бой по 300 вои­нов. Спор­ная же область оста­нет­ся за победи­те­ля­ми. Осталь­ные бой­цы обе­их сто­рон долж­ны были воз­вра­тить­ся домой и не участ­во­вать в бит­ве, для того чтобы в слу­чае пора­же­ния сво­их они не вме­ша­лись в схват­ку. Усло­вив­шись так, оба вой­ска уда­ли­лись, а остав­ши­е­ся отбор­ные бой­цы всту­пи­ли в схват­ку. Одна­ко силы про­тив­ни­ков ока­за­лись настоль­ко рав­ны­ми, что после боя из всех 600 вои­нов оста­лось в живых толь­ко трое: у аргос­цев Алке­нор и Хро­мий, а у лакеде­мо­нян — Офри­ад. Этих толь­ко и заста­ла в живых насту­пив­шая ночь. Тогда двое аргос­цев, счи­тав­шие себя победи­те­ля­ми, поспе­ши­ли в Аргос, а лакеде­мо­ня­нин Офри­ад снял с пав­ших аргос­цев доспе­хи и отнес их в стан спар­тан­цев, а затем оста­вал­ся на поле бит­вы, как бы удер­жи­вая свое место [в строю]. На сле­дую­щий день оба вой­ска при­бы­ли на поле боя узнать об исхо­де бит­вы. Сна­ча­ла победу при­пи­сы­ва­ли себе обе сто­ро­ны: одни гово­ри­ли, что у них оста­лось боль­ше людей в живых, дру­гие же объ­яв­ля­ли про­тив­ни­ков бег­ле­ца­ми, [утвер­ждая], что их воин не поки­нул поля бит­вы и даже снял доспе­хи с пав­ших про­тив­ни­ков. Нако­нец после дол­гих спо­ров они вновь бро­си­лись в руко­паш­ную схват­ку. Несмот­ря на огром­ные поте­ри с обе­их сто­рон, победи­те­ля­ми все же оста­лись лакеде­мо­няне. С это­го вре­ме­ни аргос­цы ста­ли корот­ко стричь себе воло­сы (преж­де, по обы­чаю, они отра­щи­ва­ли длин­ные воло­сы). Они даже вве­ли закон и изрек­ли про­кля­тие, чтобы ни один арго­сец не смел отра­щи­вать себе длин­ные воло­сы и ни одна жен­щи­на — носить золотых укра­ше­ний, пока Фирея не будет отво­е­ва­на. Лакеде­мо­няне же, напро­тив, уста­но­ви­ли зако­ном отныне носить длин­ные воло­сы (до это­го они корот­ко стриг­ли их). Пере­да­ют, что един­ст­вен­ный, остав­ший­ся в живых из 300 лакеде­мо­нян, Офри­ад, сты­дясь воз­вра­тить­ся в Спар­ту, так как все его сорат­ни­ки пали, лишил себя жиз­ни в Фирее.

83. Тако­вы в то вре­мя были дела у спар­тан­цев, когда при­был к ним посол из Сард с прось­бой о помо­щи Кре­зу. Выслу­шав посла, лакеде­мо­няне все же реши­ли отпра­вить помощь царю. Но когда все уже было гото­во и кораб­ли сна­ря­же­ны к отплы­тию, при­шло дру­гое изве­стие о том, что город лидий­цев взят и сам Крез захва­чен в плен. Это вели­кое несча­стье заста­ви­ло лакеде­мо­нян отло­жить поход.

84. Сар­ды же были взя­ты пер­са­ми вот как⁶⁵. На четыр­на­дца­тый день оса­ды Кир отпра­вил всад­ни­ков к сво­е­му вой­ску и объ­явил, что щед­ро награ­дит пер­во­го взо­шед­ше­го на сте­ну горо­да. После неудач­но­го пер­во­го при­сту­па, когда все осталь­ные вои­ны уже отсту­пи­лись, некий мард по име­ни Гире­ад сде­лал попыт­ку под­нять­ся на сте­ну в том един­ст­вен­ном месте акро­по­ля, кото­рое не охра­ня­лось. С этой сто­ро­ны нель­зя было когда-нибудь опа­сать­ся штур­ма, так как здесь ска­ла акро­по­ля кру­то спус­ка­лась вниз и была совер­шен­но непри­ступ­ной. Толь­ко в одном этом месте древ­ний царь Сард Мелес не обнес льва⁶⁶, кото­ро­го ему роди­ла налож­ни­ца (хотя тель­мес­с­цы пред­ска­за­ли ему, что Сар­ды будут непри­ступ­ны, если льва обне­сут вокруг стен). Мелес же при­ка­зал обне­сти льва вокруг осталь­ной сте­ны, где кре­пость была лег­ко уяз­ви­мой для напа­де­ния. Это же место он оста­вил неза­щи­щен­ным, так как оно было непри­ступ­ное и обры­ви­стое [по при­ро­де]. Эта часть горо­да обра­ще­на к Тмо­лу. Этот-то мард Гире­ад увидел нака­нуне, как какой-то лиди­ец спу­стил­ся здесь с акро­по­ля за упав­шим шле­мом и под­нял его наверх. Гире­ад заме­тил это место и затем сам под­нял­ся здесь на сте­ну, а за ним и дру­гие пер­сы. После того как боль­шой отряд вои­нов ока­зал­ся на стене, Сар­ды были взя­ты и весь [ниж­ний] город раз­ру­шен.

85. Само­го Кре­за постиг­ла вот какая участь: был у него еще сын, о кото­ром я упо­ми­нал уже рань­ше, весь­ма ода­рен­ный юно­ша, но немой. Преж­де, в счаст­ли­вую пору сво­ей жиз­ни, Крез сде­лал все воз­мож­ное для исце­ле­ния ребен­ка. Так, пыта­ясь помочь сыну, царь, меж­ду про­чим, отпра­вил послов в Дель­фы вопро­сить ора­кул о сыне. Пифия дала ему вот какой ответ:

Мно­гих наро­дов вла­сти­тель, о мидя­нин, Крез нера­зум­ный! Не поже­лай ты услы­шать вожде­лен­но­го лепе­та сына В доме тво­ем: луч­ше б наве­ки устам его быть неот­вер­стым! В оный ведь день, для тебя роко­вой, воз­гла­сит он впер­вые!

При взя­тии акро­по­ля какой-то перс, не узнав Кре­за, бро­сил­ся на царя и хотел уже умерт­вить его. Крез заме­тил напа­даю­ще­го, но тяж­кое горе сде­ла­ло его рав­но­душ­ным к смер­ти. Когда же глу­хо­не­мой сын увидел пер­са, устре­мив­ше­го­ся на отца, он вдруг обрел от стра­ха и горя дар речи и про­из­нес: «Чело­век, не уби­вай Кре­за!». Это были пер­вые сло­ва, ска­зан­ные юно­шей, и затем уже до кон­ца жиз­ни он мог гово­рить.

86. Так-то пер­сы овла­де­ли Сар­да­ми и само­го Кре­за взя­ли в плен живым⁶⁷. Цар­ст­во­вал же Крез 14 лет, и 14 дней про­дол­жа­лась оса­да [сто­ли­цы], и, как пред­ска­зал ора­кул, он раз­ру­шил свою вели­кую дер­жа­ву. Плен­но­го Кре­за пер­сы отве­ли к Киру. А Кир пове­лел сло­жить огром­ный костер и на него воз­ве­сти Кре­за в око­вах, а с ним «два­жды семь сынов лидий­ских»⁶⁸. Быть может, Кир хотел при­не­сти их в жерт­ву как побед­ный дар неко­е­му боже­ству или же испол­нить дан­ный обет. Быть может, нако­нец, так как Киру было извест­но бла­го­че­стие Кре­за, Кир воз­вел лидий­ско­го царя на костер, желая узнать, не спа­сет ли его от сожже­ния зажи­во какое-нибудь боже­ство. Так посту­пил Кир, [по сло­вам лидий­цев]. А Крез, стоя на кост­ре, все же в сво­ем ужас­ном поло­же­нии вспом­нил вдох­но­вен­ные боже­ст­вом сло­ва Соло­на о том, что нико­го при жиз­ни нель­зя счи­тать счаст­ли­вым. Когда Кре­зу при­шла эта мысль, он глу­бо­ко вздох­нул, засто­нал и затем после дол­го­го мол­ча­ния три­жды про­из­нес имя Соло­на. Кир услы­шал это и при­ка­зал пере­вод­чи­кам узнать у Кре­за, кого это он при­зы­ва­ет, и те, подой­дя, спро­си­ли его. Крез неко­то­рое вре­мя хра­нил мол­ча­ние, но затем, когда его заста­ви­ли [гово­рить], ска­зал: «Я отдал бы все мои сокро­ви­ща, лишь бы все вла­ды­ки мог­ли побе­се­до­вать с тем, кого я при­зы­ваю». Так как ответ Кре­за был непо­ня­тен, то пере­вод­чи­ки опять ста­ли наста­и­вать, [чтобы плен­ник объ­яс­нил свои сло­ва]. Нако­нец, в ответ на настой­чи­вые прось­бы Крез рас­ска­зал о том, как одна­жды при­был в его цар­ство афи­ня­нин Солон. Он осмот­рел все цар­ские сокро­ви­ща и пре­зрел их. Крез пере­дал затем Киру, как все ска­зан­ное Соло­ном сбы­лось. Солон ведь гово­рил это не столь­ко о самом Кре­зе, сколь­ко вооб­ще о чело­ве­че­ской жиз­ни, и имен­но о людях, кото­рые сами себя почи­та­ют счаст­ли­вы­ми. Так рас­ска­зы­вал Крез, а костер меж­ду тем заго­рел­ся и уже пылал. А Кир, услы­шав от пере­вод­чи­ков рас­сказ Кре­за, пере­ме­нил свое реше­ние. Царь поду­мал, что и сам он все-таки толь­ко чело­век, а хочет дру­го­го чело­ве­ка, кото­рый до сих пор не менее его был облас­кан сча­стьем, живым пре­дать огню. К тому же, опа­са­ясь воз­мездия и рас­судив, что все в чело­ве­че­ской жиз­ни непо­сто­ян­но, Кир пове­лел как мож­но ско­рее поту­шить огонь и све­сти с кост­ра Кре­за и тех, кто был с ним. Одна­ко попыт­ки поту­шить костер ока­за­лись тщет­ны­ми.

87. И вот (так пере­да­ют лидий­цы), когда Крез заме­тил рас­ка­я­ние Кира и увидел напрас­ные ста­ра­ния всех зату­шить пла­мя кост­ра, он гром­ко воз­звал к Апол­ло­ну. Крез молил бога: если богу были угод­ны его [Кре­за] жерт­во­при­но­ше­ния, то пусть он при­дет на помощь и спа­сет от насто­я­щей беды. Так Крез слез­но молил, при­зы­вая Апол­ло­на. И вот тот­час средь ясно­го неба и пол­но­го без­вет­рия вне­зап­но сгу­сти­лись тучи и раз­ра­зи­лась буря с силь­ным лив­нем, кото­рая и поту­ши­ла костер⁶⁹. Тогда-то Кир понял, что Крез — чело­век, любез­ный богам и бла­го­че­сти­вый. Он пове­лел Кре­зу сой­ти с кост­ра и обра­тил­ся к плен­ни­ку с таки­ми сло­ва­ми: «Крез! Кто из людей убедил тебя идти вой­ной на мою зем­лю и стать мне вра­гом вме­сто дру­га?». А Крез отве­чал: «Я посту­пил так, царь, тебе во бла­го и на горе себе. Винов­ник же это­го эллин­ский бог, кото­рый побудил меня к войне. Ведь нет [на све­те] столь нера­зум­но­го чело­ве­ка, кото­рый пред­по­чи­та­ет вой­ну миру. В мир­ное вре­мя сыно­вья погре­ба­ют отцов, а на войне отцы — сыно­вей. Впро­чем, тако­ва, долж­но быть, была воля богов».

88. Так гово­рил Крез, а Кир пове­лел снять с него око­вы, уса­дил рядом с собой, ока­зы­вая [плен­ни­ку] вели­чай­шую честь. При этом и сам Кир, и вся его сви­та смот­ре­ли на Кре­за с удив­ле­ни­ем. Крез же, погру­жен­ный в разду­мье, мол­чал. Затем он огля­нул­ся и, увидев, как пер­сы разо­ря­ют город, ска­зал: «Царь! Надо ли ныне поведать тебе мои думы или я дол­жен мол­чать?». Кир при­ка­зал плен­ни­ку сме­ло гово­рить, что хочет. Тогда Крез спро­сил царя: «Что дела­ет здесь эта орда [вои­нов] с такой яро­стью?». Кир отве­чал: «Они гра­бят город и рас­хи­ща­ют твои сокро­ви­ща». Крез же воз­ра­зил на это: «Нет! Не мой город и не мои сокро­ви­ща они гра­бят. Нет у меня боль­ше ниче­го: они рас­хи­ща­ют твое досто­я­ние».

89. Сло­ва Кре­за вну­ши­ли Киру бес­по­кой­ство. Царь при­ка­зал сви­те уда­лить­ся и обра­тил­ся с вопро­сом к плен­ни­ку: «Какую опас­ность Крез видит для него, Кира, в про­ис­хо­дя­щем?». Крез отве­чал: «Боги сде­ла­ли меня тво­им рабом, и я счи­таю дол­гом ска­зать тебе нечто такое, что дру­гие не заме­ча­ют. Пер­сы, будучи по нату­ре непо­кор­ны­ми, бед­ны. Если ты поз­во­лишь им гра­бить и овла­деть вели­ки­ми сокро­ви­ща­ми, то вот что из это­го вый­дет: кто из них боль­ше все­го награ­бит, тот (ты можешь ожи­дать это­го) под­ни­мет про­тив тебя вос­ста­ние. Если тебе угод­но послу­шать­ся меня, то посту­пи так: поставь у всех ворот стра­жу по несколь­ко тво­их тело­хра­ни­те­лей; пусть они отни­ма­ют добы­чу у тех, кто ее выно­сит, гово­ря, что деся­тую часть сле­ду­ет посвя­тить Зев­су. Тогда они не толь­ко не воз­не­на­видят тебя за то, что ты силой отни­ма­ешь у них добы­чу, но, при­знав спра­вед­ли­вость тво­их дей­ст­вий, даже доб­ро­воль­но отда­дут ее».

90. Услы­шав это, Кир весь­ма обра­до­вал­ся, так как совет пока­зал­ся ему пре­вос­ход­ным. Осы­пав Кре­за похва­ла­ми, царь при­ка­зал тело­хра­ни­те­лям испол­нить совет и затем обра­тил­ся к плен­ни­ку с таки­ми сло­ва­ми: «Крез, ты уме­ешь гово­рить и дей­ст­во­вать, как подо­ба­ет цар­ст­вен­но­му мужу. Про­си у меня какой хочешь мило­сти, и я тот­час же ока­жу тебе ее». Крез отве­чал: «Вла­ды­ка! Ты ока­жешь мне вели­чай­шее бла­го­де­я­ние, поз­во­лив послать эллин­ско­му богу, кото­ро­го я чтил пре­вы­ше всех дру­гих богов, вот эти око­вы и спро­сить его: неуже­ли у него в обы­чае обма­ны­вать сво­их дру­зей?». Кир спро­сил, в чем же Крез упре­ка­ет бога, обра­ща­ясь к нему [Киру] с такой прось­бой. Тогда Крез сно­ва рас­ска­зал все свои замыс­лы [о войне с пер­са­ми] и ответ ора­ку­ла, осо­бен­но упо­мя­нув о сво­их дарах богу. Затем поведал, как он по побуж­де­нию ора­ку­ла пошел вой­ной на пер­сов. Рас­сказ свой Крез опять закон­чил прось­бой поз­во­лить ему уко­рить боже­ство. Кир же со сме­хом отве­чал: «Я испол­ню, Крез, и эту твою прось­бу, и все, о чем бы ты меня ни попро­сил». Услы­шав эти сло­ва, Крез отпра­вил лидий­ских послов в Дель­фы с при­ка­за­ни­ем воз­ло­жить его око­вы на поро­ге свя­ти­ли­ща и спро­сить, не стыд­но ли было богу побуж­дать Кре­за про­ри­ца­ни­я­ми к войне с пер­са­ми, чтобы сокру­шить дер­жа­ву Кира, отче­го и полу­чи­лись такие вот «побед­ные дары», и пока­зать при этом на око­вы. Послы долж­ны были вопро­сить [бога] об этом, а так­же и о том, в обы­чае ли у эллин­ских богов про­яв­лять небла­го­дар­ность.

91. При­быв в Дель­фы, лидий­цы выпол­ни­ли пору­че­ние. А Пифия, как пере­да­ют, дала им вот какой ответ: «Пред­опре­де­лен­но­го Роком⁷⁰ не может избе­жать даже бог. Крез ведь иску­пил пре­ступ­ле­ние пред­ка в пятом колене. Этот пред­ок, будучи тело­хра­ни­те­лем Герак­лидов, соблаз­нен­ный жен­ским ковар­ст­вом, умерт­вил сво­его гос­по­ди­на и завла­дел его [цар­ским] саном, вовсе ему не подо­баю­щим. Лок­сий же хотел, чтобы паде­ние Сард слу­чи­лось по край­ней мере не при жиз­ни само­го Кре­за, а при его потом­ках. Но бог не мог отвра­тить Рока. Впро­чем, все, что поз­во­ли­ли боги­ни Судь­бы⁷¹, Апол­лон сде­лал и ока­зал услу­гу Кре­зу: бог ведь на три года отло­жил заво­е­ва­ние Сард; пусть Крез зна­ет, что он попал в плен тре­мя года­ми позд­нее вре­ме­ни, пред­опре­де­лен­но­го [Судь­бой]. Во вто­рой раз бог ока­зал Кре­зу помощь, когда тот горел [на кост­ре]. Так же и на дан­ное ему пред­ска­за­ние Крез жалу­ет­ся неспра­вед­ли­во. Ведь Лок­сий пред­ска­зал: если Крез пой­дет вой­ной на пер­сов, то раз­ру­шит вели­кое цар­ство. Поэто­му, если бы Крез желал при­нять пра­виль­ное реше­ние, то дол­жен был отпра­вить послов вновь вопро­сить ора­кул: какое имен­но цар­ство разу­ме­ет бог — его, Кре­за, или Кира. Но так как Крез не понял изре­че­ния ора­ку­ла и вто­рич­но не вопро­сил его, то пусть винит само­го себя. И смысл послед­не­го изре­че­ния Лок­сия о муле Крез так­же не понял. Ведь этим мулом и был имен­но Кир, так как про­ис­хо­дил от двух раз­ных наро­дов — от мате­ри, более знат­ной, чем отец. Мать его была мидян­кой, доче­рью мидий­ско­го царя Астиа­га, а отец — перс, под­власт­ный мидя­нам, будучи ниже ее во всех отно­ше­ни­ях, взял супру­гой свою гос­по­жу». Таков был ответ Пифии лидий­цам, а те отнес­ли его в Сар­ды и объ­яви­ли Кре­зу. Тогда Крез, выслу­шав изре­че­ние ора­ку­ла, понял, что это его соб­ст­вен­ная вина, а не [вина] бога.

92. Тако­ва исто­рия вла­ды­че­ства Кре­за и пер­во­го поко­ре­ния Ионии. Есть в Элла­де еще и мно­го дру­гих (кро­ме упо­мя­ну­тых) посвя­ти­тель­ных даров Кре­за. Так, в Фивах в Бео­тии нахо­дит­ся золо­той тре­нож­ник, посвя­щен­ный Кре­зом Апол­ло­ну Исме­нию; в Эфе­се — извест­ные золотые коро­вы и боль­шин­ство колонн [в хра­ме] от него же; в хра­ме Про­нии⁷², что в Дель­фах, — боль­шой золо­той щит. Эти дары сохра­ни­лись еще и по сей день, дру­гие же про­па­ли. Что до посвя­ти­тель­ных даров Кре­за в Бран­хидах в Милет­ской обла­сти, то они, как я слы­шал, оди­на­ко­во­го веса и похо­жи на те, что в Дель­фах. Дары Кре­за в Дель­фы и в храм Амфи­а­рая были его лич­ным досто­я­ни­ем и состав­ля­ли луч­шую долю его оте­че­ских сокро­вищ. Осталь­ные при­над­ле­жа­ли к иму­ще­ству его вра­га, про­тив кото­ро­го Крез борол­ся еще до вступ­ле­ния на пре­стол, так как тот рев­ност­но помо­гал Пан­та­ле­он­ту захва­тить власть над лидий­ца­ми. Этот Пан­та­ле­онт так­же был сыном Али­ат­та и бра­том Кре­за, но не еди­но­утроб­ным. Крез ведь был сыном Али­ат­та от жены кари­ян­ки, а Пан­та­ле­онт — от ионян­ки. Когда Крез по воле отца стал царем, то при­ка­зал умерт­вить сво­его сопер­ни­ка, тер­зая его на «чесаль­ном гребне»⁷³. Иму­ще­ство же его, кото­рое Крез еще рань­ше обе­щал посвя­тить богам, Крез по воца­ре­нии при­нес в дар выше­ука­зан­ным обра­зом в упо­мя­ну­тые хра­мы. О при­но­ше­ни­ях ска­за­но доста­точ­но.

93. При­род­ны­ми досто­при­ме­ча­тель­но­стя­ми, как дру­гие стра­ны, Лидия совсем не обла­да­ет, кро­ме, быть может, золо­то­го пес­ка, при­но­си­мо­го [тече­ни­ем] реки Тмо­ла. Есть, прав­да, в Лидии одно соору­же­ние, дале­ко пре­вос­хо­дя­щее вели­чи­ной все дру­гие (поми­мо постро­ек егип­тян и вави­ло­нян). Это — могиль­ный памят­ник Али­ат­та, отца Кре­за. Его осно­ва­ние состо­ит из огром­ных камен­ных плит, осталь­ная же часть памят­ни­ка — зем­ля­ной кур­ган⁷⁴. Рыноч­ные тор­гов­цы, ремес­лен­ни­ки и девуш­ки, «зани­маю­щи­е­ся сво­им ремеслом на дому», сооруди­ли этот памят­ник. На вер­ху памят­ни­ка поме­ще­ны камен­ные пли­ты чис­лом пять, суще­ст­ву­ю­щие и поныне, с высе­чен­ны­ми на них над­пи­ся­ми, [гла­ся­щи­ми], какая часть работы выпол­не­на каж­дым из этих раз­рядов людей. При изме­ре­нии ока­за­лось, что бо́льшая часть работы про­из­веде­на девуш­ка­ми. Моло­дые девуш­ки у лидий­цев все зани­ма­ют­ся раз­вра­том, зара­ба­ты­вая себе при­да­ное⁷⁵. Дела­ют же они это, пока не вый­дут замуж, при­чем сами же выби­ра­ют себе мужа. Объ­ем кур­га­на состав­ля­ет 6 ста­дий и 2 пле­ф­ра, диа­метр же 13 пле­ф­ров. К кур­га­ну при­мы­ка­ет боль­шое озе­ро, кото­рое, по сло­вам лидий­цев, нико­гда не высы­ха­ет. Назы­ва­ет­ся оно Гиге­со­вым. Тако­во это заме­ча­тель­ное соору­же­ние.

94. Нра­вы и обы­чаи лидий­цев оди­на­ко­вы с эллин­ски­ми, за исклю­че­ни­ем того, что лидий­цы раз­ре­ша­ют моло­дым девуш­кам зани­мать­ся раз­вра­том. Пер­вы­ми из людей они, насколь­ко мы зна­ем, ста­ли чека­нить и вве­ли в употреб­ле­ние золотую и сереб­ря­ную моне­ту и впер­вые заня­лись мелоч­ной тор­гов­лей. Сами лидий­цы утвер­жда­ют, что и игры, кото­рые ныне в ходу у них и у элли­нов, — их изо­бре­те­ние. Лидий­цы изо­бре­ли эти игры имен­но в то самое вре­мя, как гово­рят, когда высе­ли­лись в Тир­се­нию⁷⁶. О себе они рас­ска­зы­ва­ют так: при царе Ати­се, сыне Мане­са, во всей Лидии насту­пил силь­ный голод [от недо­ро­да хле­ба]. Сна­ча­ла лидий­цы тер­пе­ли­во пере­но­си­ли нуж­ду, а затем, когда голод начал все более и более уси­ли­вать­ся, они ста­ли искать избав­ле­ния, при­ду­мы­вая раз­ные сред­ства. Чтобы заглу­шить голод, они посту­па­ли так: один день все вре­мя зани­ма­лись игра­ми, чтобы не думать о пище, а на сле­дую­щий день ели, пре­кра­щая игры. Так лидий­цы жили 18 лет. Меж­ду тем бед­ст­вие не сти­ха­ло, а еще даже уси­ли­ва­лось. Поэто­му царь разде­лил весь народ на две части и пове­лел бро­сить жре­бий: кому оста­вать­ся и кому поки­нуть роди­ну. Сам царь при­со­еди­нил­ся к остав­шим­ся на родине, а во гла­ве пере­се­лен­цев поста­вил сво­его сына по име­ни Тир­сен. Те же, кому выпал жре­бий уез­жать из сво­ей стра­ны, отпра­ви­лись к морю в Смир­ну. Там они постро­и­ли кораб­ли, погру­зи­ли на них всю необ­хо­ди­мую утварь и отплы­ли на поис­ки про­пи­та­ния и [новой] роди­ны. Мино­вав мно­го стран, пере­се­лен­цы при­бы­ли в зем­лю омбри­ков и постро­и­ли там город, где и живут до сей поры. Они пере­име­но­ва­лись, назвав себя по име­ни сына сво­его царя [Тир­се­на], кото­рый вывел их за море, тир­се­на­ми. Лидий­цы же на родине были пора­бо­ще­ны пер­са­ми.

95. Отныне речь у нас пой­дет о Кире — кто был этот чело­век, раз­ру­шив­ший дер­жа­ву Кре­за, — и о том, как пер­сы ста­ли вла­ды­ка­ми Азии. Я буду опи­сы­вать дея­ния Кира так, как пере­да­ва­ли мне неко­то­рые пер­сы, желав­шие не слиш­ком вос­хва­лять его, но рас­ска­зы­вать толь­ко прав­ду. Я, впро­чем, знаю, что о Кире и его дея­ни­ях суще­ст­ву­ют так­же и дру­гие рас­ска­зы, а имен­но три. Асси­рий­ское вла­ды­че­ство над Верх­ней Ази­ей про­дол­жа­лось 520 лет⁷⁷. Пер­вы­ми от асси­рий­цев отпа­ли мидяне. В осво­бо­ди­тель­ной борь­бе они, мне дума­ет­ся, про­яви­ли доб­лесть и, сверг­нув раб­ство, обре­ли сво­бо­ду. При­ме­ру мидян после­до­ва­ли затем и про­чие народ­но­сти⁷⁸.

96. Едва, одна­ко, все народ­но­сти это­го мате­ри­ка обре­ли неза­ви­си­мость, как были сно­ва пора­бо­ще­ны. Про­изо­шло же это вот как. Жил в Мидии муд­рый чело­век по име­ни Деиок⁷⁹, сын Фра­ор­та. Этот-то Деиок страст­но желал стать царем и сумел выпол­нить это свое жела­ние вот как: мидяне жили тогда по дерев­ням, и Деиок в сво­ем [род­ном] селе­нии уже и рань­ше поль­зо­вал­ся ува­же­ни­ем, а теперь ста­рал­ся еще усерд­нее соблюдать спра­вед­ли­вость, отправ­ляя пра­во­судие. И так он посту­пал в то вре­мя, когда во всей Мидии цари­ло вели­кое без­за­ко­ние, хотя и знал, что крив­да прав­де — все­гда враг. Видя такие его каче­ства, одно­сель­чане выбра­ли его судьей. И имен­но пото­му-то Деиок и был чест­ным и пра­вед­ным судьей, что стре­мил­ся к цар­ской вла­сти. Этим он и заслу­жил у одно­сель­чан изряд­ную похва­лу, и даже жите­ли дру­гих селе­ний (преж­де став­шие жерт­вой неспра­вед­ли­во­сти), про­слы­шав, что Деиок — един­ст­вен­но пра­вед­ный судья, с радо­стью при­хо­ди­ли к нему для раз­бо­ра сво­их тяжб, пока в кон­це кон­цов не ста­ли дове­рять­ся толь­ко ему одно­му.

97. Меж­ду тем [чис­ло] при­хо­дя­щих к Деиоку людей все уве­ли­чи­ва­лось, так как люди слы­ша­ли, что он выно­сил спра­вед­ли­вые при­го­во­ры. Тогда-то Деиок решил, что [теперь] все в его руках и отка­зал­ся вос­седать [на судей­ском крес­ле], на кото­ром он преж­де судил народ. Он заявил, что вооб­ще боль­ше не будет тво­рить суд, так как ему не выгод­но, пре­не­бре­гая соб­ст­вен­ны­ми дела­ми, по целым дням раз­би­рать чужие тяж­бы. Меж­ду тем гра­бе­жи и без­за­ко­ния в селе­ни­ях пошли еще силь­нее преж­не­го. Тогда мидяне собра­лись в одном месте для сове­ща­ния о поло­же­нии дел. При этом, как я думаю, при­вер­жен­цы Деиока гово­ри­ли при­мер­но вот как⁸⁰: «Не можем мы боль­ше жить так, как [живем] ныне! Давай­те избе­рем себе царя. Тогда в зем­ле нашей воца­рят­ся закон и порядок, и сами мы смо­жем вер­нуть­ся к обыч­ным делам, и без­за­ко­ние не заста­вит нас поки­нуть роди­ну». Таки­ми реча­ми в общем они убеди­ли друг дру­га и реши­ли избрать царя.

98. Когда затем нача­ли сове­щать­ся, кого же выбрать царем, то все ста­ли насто­я­тель­но вос­хва­лять и пред­ла­гать Деиока, пока нако­нец еди­но­душ­но не избра­ли его на цар­ство. Тогда Деиок пове­лел постро­ить дво­рец, подо­баю­щий его цар­ско­му досто­ин­ству, и дать ему тело­хра­ни­те­лей. Мидяне же пови­но­ва­лись и воз­двиг­ли на ука­зан­ном им самим месте боль­шой и непри­ступ­ный дво­рец [замок] и поз­во­ли­ли наби­рать тело­хра­ни­те­лей по всей Мидии. По воца­ре­нии Деиок заста­вил мидян постро­ить один [новый] город и защи­щать его; осталь­ные же горо­да поки­нуть на про­из­вол судь­бы. Мидяне испол­ни­ли и это его пове­ле­ние, и Деиок воз­двиг боль­шой укреп­лен­ный город — нынеш­ние Акба­та­ны, в кото­ром одна сте­на коль­цом охва­ты­ва­ла дру­гую. Кре­пост­ные сте­ны были постро­е­ны так, что одно коль­цо [стен] выда­ва­лось над дру­гим толь­ко на высоту басти­о­на. Место­по­ло­же­ние горо­да на хол­ме бла­го­при­ят­ст­во­ва­ло тако­му устрой­ству [стен], одна­ко мест­ность была еще немно­го изме­не­на искус­ст­вен­но. Всех колец стен было семь; внут­ри послед­не­го коль­ца нахо­дят­ся цар­ский дво­рец и сокро­вищ­ни­ца. Дли­на наи­боль­ше­го коль­ца стен почти такая же, что и у коль­це­вой сте­ны Афин. Басти­о­ны пер­во­го коль­ца стен белые, вто­ро­го — чер­ные, третье­го — жел­то-крас­ные, чет­вер­то­го — тем­но-синие, пято­го — сан­да­ра­ко­во­го цве­та⁸¹. Таким обра­зом, басти­о­ны всех этих пяти колец пест­ро окра­ше­ны. Что же до двух послед­них колец, то басти­о­ны одно­го были посе­реб­рен­ные, а дру­го­го — позо­ло­чен­ные.

99. Такие-то сте­ны воз­двиг Деиок вокруг сво­его двор­ца. Про­че­му же наро­ду он пове­лел посе­лить­ся око­ло стен. По окон­ча­нии стро­и­тель­ства [двор­ца] Деиок пер­вым делом ввел вот какой порядок [двор­цо­во­го цере­мо­ни­а­ла]: никто не дол­жен иметь непо­сред­ст­вен­но­го досту­па к царю, но по всем делам сно­сить­ся с ним через слуг [вест­ни­ков], лице­зреть же само­го царя [не доз­во­ля­ет­ся] нико­му. Кро­ме того, для всех без исклю­че­ния счи­та­лось непри­стой­ным сме­ять­ся или пле­вать в при­сут­ст­вии царя. Таким вели­чи­ем Деиок окру­жил себя, чтобы огра­дить­ся от сверст­ни­ков и дру­зей юно­сти, про­ис­хо­див­ших из знат­ных семейств и не усту­пав­ших ему в доб­ле­сти. Не видя его, они не будут завидо­вать или пося­гать на его жизнь, но, как он думал, будут счи­тать его выс­шим суще­ст­вом.

100. Когда Деиок уста­но­вил такие поряд­ки и упро­чил свою цар­скую власть, то стро­го соблюдал закон­ность. Жало­бы пода­ва­лись царю в пись­мен­ном виде. Он рас­смат­ри­вал их и отсы­лал обрат­но. Так посту­пал он с жало­ба­ми; в дру­гих же слу­ча­ях царь завел вот какой порядок. Слы­ша о каком-нибудь пре­ступ­ле­нии, Деиок при­зы­вал к себе винов­ни­ков и нака­зы­вал по заслу­гам. По всей стране были у него согляда­таи и науш­ни­ки.

101. Так-то Деиок объ­еди­нил мидий­ский народ и цар­ст­во­вал над всей Миди­ей. Пле­ме­на мидян сле­дую­щие: бусы, паре­та­ке­ны, стру­хаты, ари­зан­ты, будии и маги. Вот сколь­ко мидий­ских пле­мен⁸².

102. У Деиока был сын Фра­орт. После 53-лет­не­го цар­ст­во­ва­ния Деиок скон­чал­ся, и цар­ство уна­сле­до­вал Фра­орт. Полу­чив власть, Фра­орт не удо­воль­ст­во­вал­ся вла­ды­че­ст­вом над мидя­на­ми, но пошел вой­ной на пер­сов. Пер­сы пер­вы­ми под­верг­лись его напа­де­нию и пер­вы­ми под­чи­ни­лись мидя­нам. Власт­вуя над эти­ми дву­мя и к тому же могу­ще­ст­вен­ны­ми наро­да­ми, Фра­орт затем начал поко­ре­ние Азии народ за наро­дом. Нако­нец, он высту­пил в поход на асси­рий­цев (имен­но на тех, что вла­де­ли Нином и преж­де были вла­ды­ка­ми всей Азии, а теперь после отпа­де­ния сво­их союз­ни­ков оста­лись одни; у себя дома, впро­чем, они были еще доволь­но могу­ще­ст­вен­ны). В этом-то похо­де пал и сам Фра­орт после 22-лет­не­го цар­ст­во­ва­ния, и погиб­ла бо́льшая часть его вой­ска.

103. После кон­чи­ны Фра­ор­та цар­ство пере­шло к его сыну, вну­ку Деиока, Киа­к­са­ру. Этот Киа­к­сар, по рас­ска­зам, был еще гораздо воин­ст­вен­нее сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков и пер­вым разде­лил ази­ат­ское вой­ско на [бое­вые] отряды по родам ору­жия и каж­до­му отряду — копье­нос­цам, луч­ни­кам и всад­ни­кам — при­ка­зал дей­ст­во­вать само­сто­я­тель­но. До это­го все [вой­ско] было пере­ме­ша­но в бес­по­ряд­ке. Это был тот самый Киа­к­сар, кото­рый сра­жал­ся с лидий­ца­ми, когда во вре­мя бит­вы день вне­зап­но стал ночью. Всю Азию по ту сто­ро­ну Гали­са он при­со­еди­нил к сво­ей дер­жа­ве. Со все­ми под­власт­ны­ми наро­да­ми Киа­к­сар высту­пил про­тив Нина, чтобы ото­мстить за отца и раз­ру­шить город. Тут-то, когда он уже одо­лел асси­рий­цев и начал оса­ду Нина, в пре­де­лы его цар­ства вторг­лись огром­ные пол­чи­ща ски­фов⁸³ во гла­ве с царем Мади­е­сом, сыном Прото­фи­ея. Ски­фы вытес­ни­ли ким­ме­рий­цев из Евро­пы и пре­сле­до­ва­ли их в Азии, а теперь вторг­лись в Мидий­скую зем­лю.

104. От озе­ра Мео­ти­ды до реки Фаси­са и стра­ны кол­хов 30 дней пути для пеше­хо­да налег­ке. А от Кол­хиды до Мидии — не даль­ше, толь­ко меж­ду эти­ми стра­на­ми живет одна народ­ность — сас­пи­ры. Минуя их, мож­но попасть в Мидию. Ски­фы во вся­ком слу­чае всту­пи­ли в Мидию не этим путем, но, свер­нув с пря­мой доро­ги, пошли верх­ним путем, гораздо более длин­ным, остав­ляя при этом Кав­каз­ские горы спра­ва. Здесь-то и про­изо­шла бит­ва мидян со ски­фа­ми. Мидяне потер­пе­ли пора­же­ние, и их могу­ще­ство было слом­ле­но. Ски­фы же рас­про­стра­ни­ли свое вла­ды­че­ство по всей Азии.

105. Затем ски­фы пошли на Еги­пет. На пути туда в Сирии Пале­стин­ской ски­фов встре­тил Псам­ме­тих, еги­пет­ский царь, с дара­ми и прось­ба­ми скло­нил заво­е­ва­те­лей не идти даль­ше. Воз­вра­ща­ясь назад, ски­фы при­бы­ли в сирий­ский город Аска­лон. Бо́льшая часть скиф­ско­го вой­ска про­шла мимо, не при­чи­нив горо­ду вреда, и толь­ко несколь­ко отста­лых вои­нов раз­гра­би­ли свя­ти­ли­ще Афро­ди­ты Ура­нии⁸⁴. Как я узнал из рас­спро­сов, это свя­ти­ли­ще — самое древ­нее из всех хра­мов этой боги­ни. Ведь свя­ти­ли­ще на Кип­ре осно­ва­но выхо­д­ца­ми оттуда, как утвер­жда­ют сами киприоты, а храм в Кифе­ре воз­двиг­ли фини­ки­яне, жите­ли Сирии Пале­стин­ской. Гра­би­те­лей свя­ти­ли­ща в Аска­лоне и всех их потом­ков боги­ня нака­за­ла, пора­зив их наве­ки «жен­ским» неду­гом. И не толь­ко сами ски­фы утвер­жда­ют такое про­ис­хож­де­ние их болез­ни, но и все посе­щаю­щие Ски­фию могут видеть стра­да­ния так назы­вае­мых эна­ре­ев⁸⁵.

106. 28 лет вла­ды­че­ст­во­ва­ли ски­фы в Азии и сво­ей наг­ло­стью и бес­чин­ст­вом при­ве­ли все там в пол­ное рас­строй­ство. Ведь, поми­мо того что они соби­ра­ли с каж­до­го наро­да уста­нов­лен­ную дань, ски­фы еще разъ­ез­жа­ли по стране и гра­би­ли все, что попа­да­лось. Тогда Киа­к­сар и мидяне при­гла­си­ли одна­жды мно­же­ство ски­фов в гости, напо­и­ли их допья­на и пере­би­ли. Так мидяне вос­ста­но­ви­ли преж­нее вели­чие сво­ей дер­жа­вы и еще заво­е­ва­ли Нин (как они завла­де­ли горо­дом, я рас­ска­жу в дру­гой части мое­го труда)⁸⁶ и поко­ри­ли асси­рий­цев⁸⁷, за исклю­че­ни­ем Вави­лон­ской обла­сти. После это­го скон­чал­ся Киа­к­сар. Цар­ст­во­вал он 40 лет (счи­тая и годы скиф­ско­го вла­ды­че­ства).

107. Насле­до­вал ему сын Асти­аг. У Астиа­га роди­лась дочь, кото­рую зва­ли Ман­даной. Асти­а­гу при­снил­ся сон, что дочь его испу­сти­ла столь огром­ное коли­че­ство мочи, что зато­пи­ла его сто­ли­цу и всю Азию. Царь вопро­сил снотол­ко­ва­те­лей-магов [о смыс­ле] сно­виде­ния. Когда маги точ­но разъ­яс­ни­ли ему [зна­че­ние] сна, царь понял и устра­шил­ся. Затем, когда при­шла пора Ман­дане выхо­дить замуж, Асти­аг не хотел отда­вать ее в жены ни одно­му мидя­ни­ну рав­но­го про­ис­хож­де­ния. В стра­хе от сно­виде­ния царь выдал дочь замуж за пер­са по име­ни Кам­бис, выбрав его из-за знат­но­го про­ис­хож­де­ния и спо­кой­но­го нра­ва, хотя и счи­тал его [по знат­но­сти] гораздо ниже сред­не­го мидя­ни­на.

108. Как раз в пер­вый же год после женить­бы Кам­би­са на Ман­дане Асти­аг опять увидел сон: ему при­сни­лось на этот раз, что из чре­ва его доче­ри вырос­ла вино­град­ная лоза и эта лоза раз­рос­лась затем по всей Азии. Об этом виде­нии царь опять сооб­щил снотол­ко­ва­те­лям и затем пове­лел послать в Пер­сию за сво­ей доче­рью, вско­ре ожи­дав­шей ребен­ка. По при­бы­тии доче­ри Асти­аг при­ка­зал дер­жать ее под стра­жей и хотел погу­бить ново­рож­ден­но­го мла­ден­ца⁸⁸. Снотол­ко­ва­те­ли-маги объ­яс­ни­ли ему сон так: сын его доче­ри будет царем вме­сто него. Желая избе­жать это­го, Асти­аг при­звал после рож­де­ния [мла­ден­ца] Кира Гар­па­га, сво­его род­ст­вен­ни­ка, само­го пре­дан­но­го чело­ве­ка сре­ди мидян, упра­ви­те­ля в его цар­стве, и обра­тил­ся к нему с таки­ми сло­ва­ми: «Гар­паг! Я даю тебе важ­ное пору­че­ние. Выпол­ни его тща­тель­но. Но не обма­ны­вай меня, пред­по­чи­тая инте­ре­сы дру­гих моим, чтобы не погиб­нуть потом по сво­ей вине. Возь­ми мла­ден­ца, кото­ро­го роди­ла Ман­дана, при­не­си в свой дом и умерт­ви. Потом похо­ро­ни его как тебе угод­но». Гар­паг же отве­чал: «Царь! Нико­гда и преж­де у тебя не было пово­да быть недо­воль­ным мною, и впредь я буду осте­ре­гать­ся в чем-нибудь про­ви­нить­ся перед тобой. Если тако­ва твоя воля, то мой долг усерд­но ее выпол­нить».

109. Так отве­тил Гар­паг. Когда же ему пере­да­ли мла­ден­ца, уже обря­жен­но­го в погре­баль­ную одеж­ду, он с пла­чем вер­нул­ся домой. Там он пере­дал жене все сло­ва Астиа­га. Жена спро­си­ла: «Что же ты теперь будешь делать?». Гар­паг отве­чал: «Я, конеч­но, не соби­ра­юсь выпол­нять при­ка­за­ния Астиа­га, и даже если царь будет еще более без­рас­суден и ослеп­лен безу­ми­ем, чем теперь, то я все-таки не испол­ню его пору­че­ния и не буду соучаст­ни­ком столь ужас­но­го убий­ства. По раз­ным при­чи­нам я не хочу губить ребен­ка. Преж­де все­го пото­му, что мла­де­нец мне род­ст­вен­ник, затем — Асти­аг уже ста­рик и нет у него муж­ско­го потом­ства. Если после кон­чи­ны царя пре­стол перей­дет к его доче­ри, сына кото­рой он теперь при­ка­зы­ва­ет мне умерт­вить, то раз­ве нам не гро­зит смер­тель­ная опас­ность? Впро­чем, без­опас­но­сти ради надо умерт­вить это­го мла­ден­ца, но убить его дол­жен кто-нибудь из людей Астиа­га, но не мои люди».

110. Так ска­зал Гар­паг и тот­час же послал вест­ни­ка к одно­му пас­ту­ху-воло­па­су Астиа­га, кото­рый, как он знал, пас коров на гор­ных паст­би­щах, где мно­го диких зве­рей. Зва­ли пас­ту­ха Мит­ра­дат. Жил он там с женой, кото­рая так­же была рабы­ней Астиа­га. Имя ее на эллин­ском язы­ке было Кино, а по-мидий­ски Спа­ко («соба­ка» по-мидий­ски спа­ко). Паст­би­ща же, где пас свои ста­да этот пас­тух, нахо­ди­лись у под­но­жья горы к севе­ру от Акба­тан по направ­ле­нию к Евк­син­ско­му Пон­ту. Толь­ко в одном месте, имен­но побли­зо­сти от зем­ли сас­пи­ров, Мидий­ская зем­ля покры­та высо­ки­ми гора­ми и густым лесом, вся же осталь­ная Мидия — плос­кая рав­ни­на. Когда пас­тух поспеш­но при­был на зов, Гар­паг ска­зал ему вот что: «Асти­аг при­ка­зал тебе взять это­го мла­ден­ца и оста­вить в самом диком месте в горах, чтобы он там как мож­но ско­рее погиб. При этом царь велел ска­зать тебе еще вот что: “Если ты не умерт­вишь ребен­ка, а как-нибудь его спа­сешь, то тебя ожи­да­ет самая лютая казнь”. Смот­реть же за тем, что мла­де­нец дей­ст­ви­тель­но под­ки­нут, пору­че­но мне».

111. Выслу­шав при­каз, пас­тух взял на руки ребен­ка и тем же путем вер­нул­ся в свою хижи­ну. В это вре­мя жена его, со дня на день ожи­дав­шая раз­ре­ше­ния от бре­ме­ни, по воле слу­чая роди­ла как раз тогда, когда муж ушел в город. Оба тре­во­жи­лись друг за дру­га: муж стра­шил­ся [исхо­да] родов жены, а жена бес­по­ко­и­лась [о том], зачем это Гар­паг послал за ее мужем (чего нико­гда рань­ше не быва­ло). Когда же муж, воз­вра­тив­шись, подо­шел к ней, то пер­вый вопрос жены, неожи­дан­но увидев­шей его, был: зачем так поспеш­но вызы­вал его к себе Гар­паг? А муж отве­чал: «Жена! При­дя в город, я увидел и услы­шал то, что мне не сле­до­ва­ло бы видеть и чего не долж­но было нико­гда слу­чить­ся у наших гос­под. Весь дом Гар­па­га огла­шал­ся рыда­ни­я­ми. В испу­ге я все же вошел в дом. А лишь толь­ко я всту­пил туда, как увидел мла­ден­ца, тре­пе­щу­ще­го и кри­ча­ще­го. На ребен­ке были золотые укра­ше­ния, и одет он был в рас­ши­тое раз­но­цвет­ны­ми узо­ра­ми оде­я­ние. Завидев меня, Гар­паг велел тот­час же взять с собой ребен­ка и оста­вить в горах, где пол­но диких зве­рей. Гар­паг доба­вил, что тако­во пове­ле­ние Астиа­га, при­со­во­ку­пив страш­ные угро­зы, если я не выпол­ню цар­ско­го при­ка­за. Я взял ребен­ка на руки и понес, думая, что это дитя кого-нибудь из слуг. Ведь я нико­гда бы не дога­дал­ся, чей это ребе­нок на самом деле. Я дивил­ся толь­ко золотым укра­ше­ни­ям и рос­кош­ной одеж­де мла­ден­ца. Да и гром­кий плач и сте­на­ния в доме Гар­па­га пора­зи­ли меня. Впро­чем, по доро­ге я тот­час же узнал всю прав­ду от слу­ги, кото­рый про­во­жал меня из горо­да и пере­дал мла­ден­ца. Слу­га рас­ска­зал мне, что это дитя Ман­даны, доче­ри Астиа­га, и ее супру­га Кам­би­са, сына Кира, и что Асти­аг при­ка­зал убить мла­ден­ца. Смот­ри, вот он!».

112. С эти­ми сло­ва­ми пас­тух рас­пе­ле­нал мла­ден­ца и пока­зал жене. А жена, лишь толь­ко увиде­ла, какой это рос­лый и мило­вид­ный ребе­нок, в сле­зах бро­си­лась к ногам мужа, закли­ная его нико­им обра­зом не остав­лять мла­ден­ца. Муж, одна­ко, отве­тил, что не может посту­пить ина­че: ведь при­дут согляда­таи Гар­па­га про­ве­рить и за ослу­ша­ние цар­ско­го при­ка­за его пре­да­дут мучи­тель­ной смер­ти. Не убедив мужа, жена на худой конец реши­ла сно­ва обра­тить­ся к нему с таки­ми сло­ва­ми: «Я не могу уго­во­рить тебя не остав­лять ребен­ка, но уж если людям обя­за­тель­но нуж­но видеть, что ребе­нок бро­шен, то сде­лай вот так: я ведь так­же роди­ла, но мерт­во­го ребен­ка. Его-то ты возь­ми и выставь на съе­де­ние диким зве­рям, а мла­ден­ца доче­ри Астиа­га давай вос­пи­та­ем, как наше­го род­но­го сына. Таким обра­зом, и тебя не ули­чат в ослу­ша­нии, и нам от это­го будет непло­хо. Ведь наше умер­шее дитя будет погре­бе­но по-цар­ски, а живое оста­нет­ся в живых».

113. Пас­тух решил, что жена в дан­ном слу­чае совер­шен­но пра­ва и тот­час после­до­вал ее сове­ту. Осуж­ден­но­го на смерть мла­ден­ца, кото­ро­го при­нес с собою, он отдал жене, а сво­его соб­ст­вен­но­го мерт­во­го ребен­ка поло­жил в кор­зи­ну, в кото­рой нес цар­ско­го мла­ден­ца. Затем, обрядив мерт­во­го в одеж­ды цар­ско­го мла­ден­ца, пас­тух отнес его в самое уеди­нен­ное место в горах и там оста­вил. Спу­стя три дня пас­тух отпра­вил­ся в город, оста­вив на месте сто­ро­жить одно­го из сво­их под­пас­ков. При­дя в дом Гар­па­га, он ска­зал, что может пока­зать труп ребен­ка. А Гар­паг послал туда осмот­реть труп мла­ден­ца сво­их самых вер­ных тело­хра­ни­те­лей и затем велел похо­ро­нить дитя пас­ту­ха. Его-то и похо­ро­ни­ли, а дру­го­го ребен­ка, впо­след­ст­вии назван­но­го Киром, взя­ла на вос­пи­та­ние жена пас­ту­ха и дала ему какое-то дру­гое имя, а не Кир.

114. Когда маль­чи­ку испол­ни­лось десять лет, то его истин­ное про­ис­хож­де­ние обна­ру­жи­лось вот как. Ребе­нок играл как раз в том селе­нии, где сто­я­ли в сво­их хле­вах быки. Играл же он с дру­ги­ми сверст­ни­ка­ми на доро­ге. И маль­чи­ки во вре­мя игры выбра­ли царем это­го мни­мо­го сына воло­па­са. А он назна­чил одних стро­ить дома, дру­гих быть тело­хра­ни­те­ля­ми. Одно­му маль­чи­ку велел быть «оком царя»⁸⁹, дру­го­му при­ка­зал сооб­щать царю ново­сти: каж­до­му он пору­чил осо­бую долж­ность. Один из ребят — участ­ни­ков игры (сын знат­но­го мидя­ни­на Артемб­а­ра) не выпол­нил при­ка­за­ния. Тогда Кир велел дру­гим схва­тить его. Дети пови­но­ва­лись, и Кир обо­шел­ся с винов­ным весь­ма суро­во, нака­зав пле­тью. Лишь толь­ко винов­но­го отпу­сти­ли, он в силь­ном него­до­ва­нии за недо­стой­ное, как ему каза­лось, с ним обра­ще­ние при­бе­жал в город к сво­е­му отцу с жало­бой на побои, нане­сен­ные Киром (конеч­но, не назы­вая его Киром, так как ведь тогда он еще не носил это­го име­ни, а «сыном Астиа­го­ва воло­па­са»). Раз­дра­жен­ный Артемб­ар при­шел к Асти­а­гу жало­вать­ся на неслы­хан­ное обра­ще­ние с его сыном. «Царь, — ска­зал он, — вот как с ним жесто­ко посту­пил твой раб, сын воло­па­са!». И при этом он пока­зал пле­чи сво­его сына [со следа­ми побо­ев].

115. Асти­аг, услы­шав это и увидев [следы побо­ев], при­ка­зал послать за воло­па­сом и его сыном (из ува­же­ния к Артемб­а­ру царь хотел дать удо­вле­тво­ре­ние его сыну). Когда оба они при­шли, Асти­аг, посмот­рев на Кира, ска­зал: «Так это ты, сын столь ничтож­но­го чело­ве­ка, осме­лил­ся так страш­но оскор­бить сына высо­ко­ува­жае­мо­го Артемб­а­ра?». Маль­чик же отве­тил так: «Гос­по­дин! Я посту­пил с ним так по спра­вед­ли­во­сти. Ведь ребя­та из нашей дерев­ни (а сре­ди них был и этот вот маль­чик) во вре­мя игры поста­ви­ли меня над ними царем; они реши­ли, что я боль­ше всех досто­ин тако­го зва­ния. Про­чие маль­чи­ки под­чи­ня­лись мне, а этот был непо­слуш­ным и не обра­щал вни­ма­ния [на при­ка­зы], пока за это его не нака­за­ли. Если за это я заслу­жи­ваю нака­за­ния, то вот я в тво­ей вла­сти!».

116. После этих слов Асти­аг тот­час же узнал маль­чи­ка. Чер­ты лица ребен­ка каза­лись похо­жи­ми на его соб­ст­вен­ные, и ответ был слиш­ком гор­дым и откро­вен­ным для [сына] раба. Да и вре­мя, когда был выбро­шен [на съе­де­ние диким зве­рям] его внук, по-види­мо­му, сов­па­да­ло с воз­рас­том маль­чи­ка. От ужа­са Асти­аг неко­то­рое вре­мя оста­вал­ся без­молв­ным. Едва при­дя нако­нец в себя, царь объ­явил, что жела­ет допро­сить пас­ту­ха с гла­зу на глаз и для это­го ото­слал Артемб­а­ра. «Артемб­ар, — ска­зал он, — я поста­ра­юсь дать тебе и тво­е­му сыну пол­ное удо­вле­тво­ре­ние». Так царь отпу­стил Артемб­а­ра, а Кира по его при­ка­за­нию слу­ги вве­ли во внут­рен­ние покои двор­ца. Остав­шись наедине с пас­ту­хом, Асти­аг спро­сил, откуда у него маль­чик и кто его пере­дал ему. Пас­тух ска­зал, что это его ребе­нок, мать кото­ро­го еще и теперь живет при нем. Асти­аг отве­чал пас­ту­ху, что было бы нера­зум­но ему под­вер­гать­ся страш­ным пыт­кам, и тот­час же подал знак тело­хра­ни­те­лям схва­тить пас­ту­ха. Под пыт­кой пас­ту­ху при­шлось сознать­ся во всем. Он сна­ча­ла прав­ди­во рас­ска­зал, как это про­изо­шло, и закон­чил моль­ба­ми о мило­сти и про­ще­нии.

117. После при­зна­ния пас­ту­ха Асти­аг пере­стал обра­щать на него вни­ма­ние, но, пере­не­ся теперь свой ярост­ный гнев на Гар­па­га, велел тело­хра­ни­те­лям при­звать его. Когда Гар­паг пред­стал перед ним, царь ска­зал: «Гар­паг! Как ты тогда умерт­вил мла­ден­ца — сына моей доче­ри, кото­ро­го я тебе пере­дал?». Гар­паг же заме­тил, что пас­тух нахо­дит­ся во двор­це, и [пото­му] не пошел на ложь [из стра­ха] быть ули­чен­ным, но ска­зал вот что: «Царь! Когда я взял мла­ден­ца, я начал обду­мы­вать, как испол­нить твою волю, оста­ва­ясь пред тобой неви­нов­ным, и не стать убий­цей в гла­зах тво­ей доче­ри и перед тобой самим. Поэто­му я посту­пил так: я при­звал сюда это­го пас­ту­ха и отдал ему ребен­ка, ска­зав, что ты велел его умерт­вить. И эти мои сло­ва, конеч­но, были чистой прав­дой. Ведь тако­во было твое пове­ле­ние. При этом я отдал мла­ден­ца с при­ка­за­ни­ем оста­вить его на пустын­ной горе и сто­ро­жить там, пока дитя не умрет. Я гро­зил пас­ту­ху страш­ны­ми кара­ми за ослу­ша­ние. Пас­тух пови­но­вал­ся; а когда ребе­нок умер, я послал самых пре­дан­ных мне слуг-евну­хов про­ве­рить [испол­не­ние при­ка­за] и затем похо­ро­нил его с их помо­щью. Тако­вы, царь, обсто­я­тель­ства это­го дела и такой смер­тью умер мла­де­нец».

118. Так-то Гар­паг пошел на откро­вен­ное при­зна­ние. Асти­аг же, зата­ив свой гнев, сооб­щил ему сна­ча­ла все, что узнал от пас­ту­ха, и в заклю­че­ние доба­вил, что ребе­нок остал­ся жив и что сам-де он рад, что все обо­шлось бла­го­по­луч­но. «Я очень стра­дал, — ска­зал, меж­ду про­чим, царь, — из-за того, что́ при­чи­нил это­му маль­чи­ку, и мне было нелег­ко выно­сить нена­висть [ко мне] соб­ст­вен­ной доче­ри. А теперь, так как все сло­жи­лось к луч­ше­му, при­шли тво­е­го сына [поиг­рать] к наше­му «ново­при­ш­ло­му»⁹⁰ вну­ку. Сам же ты при­хо­ди ко мне на пир, так как я хочу при­не­сти за спа­се­ние ребен­ка бла­годар­ст­вен­ную жерт­ву богам, кото­рым подо­ба­ет эта честь».

119. Услы­шав эти сло­ва, Гар­паг пал к ногам царя. Он был на вер­ху бла­жен­ства отто­го, что, несмот­ря на его про­вин­ность, все обо­шлось так бла­го­по­луч­но и ради тако­го радост­но­го собы­тия он даже при­гла­шен на пир. Затем Гар­паг поспе­шил домой и тот­час же послал во дво­рец к Асти­а­гу сына (его един­ст­вен­но­му сыну было что-то око­ло 13 лет от роду) и велел ему испол­нить все при­ка­за­ния царя. Сам же он с вели­кой радо­стью рас­ска­зал жене обо всем про­ис­шед­шем. Меж­ду тем, лишь толь­ко сын Гар­па­га при­шел [во дво­рец] к Асти­а­гу, тот велел умерт­вить маль­чи­ка и рас­сечь [труп] на кус­ки. Часть мяса царь при­ка­зал под­жа­рить, а часть сва­рить, и это хоро­шо при­готов­лен­ное блюдо дер­жать нагото­ве. Когда же насту­пи­ло вре­мя пира, сре­ди дру­гих при­гла­шен­ных явил­ся и Гар­паг. Про­чим гостям и само­му Асти­а­гу были постав­ле­ны сто­лы с бара­ни­ной, Гар­па­гу же пода­ли мясо его соб­ст­вен­но­го сына (все осталь­ные кус­ки, кро­ме голо­вы и конеч­но­стей — рук и ног. Эти части лежа­ли отдель­но в закры­той кор­зине). Когда Гар­паг, по-види­мо­му, насы­тил­ся, Асти­аг спро­сил, понра­ви­лось ли ему это куша­нье. Гар­паг отве­чал, что полу­чил от него боль­шое удо­воль­ст­вие. Тогда слу­ги, на кото­рых было воз­ло­же­но это пору­че­ние, при­нес­ли закры­тую кор­зи­ну с голо­вой, рука­ми и нога­ми маль­чи­ка и при­ка­за­ли Гар­па­гу открыть [ее] и взять оттуда все, что поже­ла­ет. Гар­паг пови­но­вал­ся и, открыв кор­зи­ну, увидел остан­ки сво­его сына. Такое зре­ли­ще, одна­ко, не сму­ти­ло Гар­па­га, и он не поте­рял само­об­ла­да­ния. Тогда Асти­аг спро­сил, зна­ет ли он, какой дичи он отведал. Гар­паг отве­чал, что зна­ет и что все, что ни сде­ла­ет царь, ему [долж­но быть] мило. С таки­ми сло­ва­ми он собрал осталь­ные кус­ки мяса и отпра­вил­ся домой. Быть может, он хотел собрать остан­ки сына и пре­дать их зем­ле.

120. Так-то Асти­аг нака­зал Гар­па­га. Затем царь при­звал на совет об уча­сти Кира тех же самых магов, кото­рые преж­де истол­ко­ва­ли ему сно­виде­ние. Маги яви­лись, и Асти­аг вновь спро­сил их о зна­че­нии сна. Они же повто­ри­ли ска­зан­ное ими в пер­вый раз: если бы маль­чик преж­девре­мен­но не умер, а остал­ся в живых, то без­услов­но стал бы царем. Асти­аг же воз­ра­зил им: «Маль­чик не умер, он жив. Когда он жил в деревне, то дере­вен­ские ребя­тиш­ки выбра­ли его царем. При этом он вел себя совер­шен­но так, как насто­я­щие цари, окру­жив себя тело­хра­ни­те­ля­ми, при­врат­ни­ка­ми, вест­ни­ка­ми и про­чи­ми слу­га­ми, как и подо­ба­ет царю. Что же это пред­ве­ща­ет, по ваше­му мне­нию?». Маги отве­ча­ли: «Если маль­чик жив и даже стал царем вовсе без умыс­ла [так что никто и не подо­зре­вал это­го], то не стра­шись и не бес­по­кой­ся: ведь во вто­рой раз он уже не будет царем. Даже неко­то­рые про­ри­ца­ния ора­ку­лов [ино­гда] сво­дят­ся к пустя­кам и все­воз­мож­ные сны под­час вовсе не име­ют зна­че­ния». Асти­аг же отве­чал так: «Я, маги, тако­го же мне­ния: раз маль­чик [одна­жды] уже (хотя и по име­ни толь­ко) был царем, то сно­виде­ние сбы­лось и мне уже боль­ше нече­го опа­сать­ся. Но все же про­шу вас хоро­шо обду­мать и посо­ве­то­вать мне, что сле­ду­ет делать для без­опас­но­сти мое­го дома и вашей». На это маги отве­ти­ли так: «Царь! И для нас ведь весь­ма важ­но, чтобы пре­стол остал­ся за тобой. Если же он перей­дет к это­му пер­сид­ско­му маль­чи­ку, то попа­дет в чужие руки, и мы, мидяне, ста­нем раба­ми, а пер­сы будут нас пре­зи­рать, как чуже­зем­цев. Но пока царем оста­ешь­ся ты, наш еди­но­пле­мен­ник, и мы так­же участ­ву­ем в прав­ле­нии и в вели­ком поче­те у тебя. Поэто­му-то у нас все осно­ва­ния сто­ять за тебя и за твою власть. И если бы мы пред­виде­ли гро­зя­щую тебе опас­ность, то все бы откро­вен­но выска­за­ли. Но так как сно­виде­ние ока­за­лось пустя­ко­вым, то мы теперь и сами ниче­го не стра­шим­ся и тебе сове­ту­ем оста­вить стра­хи. Убе­ри это­го маль­чи­ка с глаз долой и отправь к роди­те­лям в Пер­сию».

121. Услы­шав такой совет магов, обра­до­ван­ный Асти­аг при­звал Кира и ска­зал ему вот что: «Дитя! Я обидел тебя из-за [лжи­во­го сно­виде­ния], кото­рое не испол­ни­лось, но веле­ни­ем Рока ты остал­ся жив. Теперь здра­вым отправ­ляй­ся в Пер­сию, а я дам тебе про­во­жа­тых. Там ты най­дешь отца и мать — не таких, как воло­пас Мит­ра­дат и его жена».

122. С эти­ми сло­ва­ми Асти­аг отпу­стил Кира. А когда Кир воз­вра­тил­ся в дом Кам­би­са, роди­те­ли при­ня­ли его и, узнав, [откуда и кто он], осы­па­ли поце­лу­я­ми (они ведь дума­ли, что он тогда сра­зу же был умерщ­влен). Затем они ста­ли рас­спра­ши­вать сына, каким обра­зом он остал­ся в живых. А он рас­ска­зал им, что преж­де ниче­го не знал [о сво­ем про­ис­хож­де­нии] и даже имел о нем лож­ные пред­став­ле­ния. Толь­ко по доро­ге сюда он узнал всю свою горь­кую участь: сам же он счи­тал себя сыном Астиа­го­ва пас­ту­ха, но в пути спут­ни­ки рас­ска­за­ли ему все; вос­пи­та­ла его, по его сло­вам, жена пас­ту­ха. Рас­ска­зы­вая свою исто­рию, Кир непре­стан­но вос­хва­лял ее: он толь­ко и гово­рил, что о Кино. Роди­те­ли же под­хва­ти­ли это имя и, для того чтобы спа­се­ние сына каза­лось пер­сам еще более чудес­ным, рас­про­стра­ни­ли слух, что под­бро­шен­но­го Кира вскор­ми­ла соба­ка⁹¹. От этой-то Кино и пошло это ска­за­ние.

123. Меж­ду тем Кир воз­му­жал и сде­лал­ся самым доб­лест­ным сре­ди сво­их сверст­ни­ков. Все люби­ли его. И Гар­паг, кото­рый горел жела­ни­ем ото­мстить Асти­а­гу, так­же ста­рал­ся вой­ти в дове­рие к Киру. Он посы­лал Киру подар­ки за подар­ка­ми, под­стре­кая к мще­нию. Гар­паг пони­мал, что один он, будучи про­стым граж­да­ни­ном, не может ото­мстить Асти­а­гу. Поэто­му, видя, что Кир уже под­рас­та­ет, Гар­паг выбрал юно­шу в союз­ни­ки, так как Кир ведь пре­тер­пел оди­на­ко­вые с ним несча­стья. Спер­ва Гар­паг посту­пил так: он завя­зал отно­ше­ния со все­ми знат­ны­ми мидя­на­ми, побуж­дая их сверг­нуть царя (Асти­аг ведь был суро­вым вла­ды­кой мидян) и поста­вить царем Кира. Когда Гар­па­гу уда­лось скло­нить [знать] на свою сто­ро­ну и все было гото­во, он решил сооб­щить свой замы­сел Киру. Кир же нахо­дил­ся в Пер­сии, и так как все доро­ги охра­ня­лись, а иным путем нель­зя было пере­дать весть, то Гар­паг при­ду­мал вот какую хит­рость. Он искус­но при­гото­вил зай­ца, а имен­но рас­по­рол ему живот, не повредив шку­ры, и затем вло­жил туда гра­моту, в кото­рой объ­яс­нил свой замы­сел. Потом он сно­ва зашил живот зай­ца и послал зве­ря в Пер­сию с одним из самых пре­дан­ных слуг, дав ему охот­ни­чью сеть, как охот­ни­ку. На сло­вах же он велел пере­дать, чтобы Кир вскрыл [живот] зай­ца соб­ст­вен­но­руч­но и без свиде­те­лей.

124. Слу­га выпол­нил это при­ка­за­ние Гар­па­га, и Кир, полу­чив зай­ца, рас­по­рол ему живот. Там Кир нашел посла­ние, взял его и стал читать. А в посла­нии гово­ри­лось так: «Сын Кам­би­са! Боги хра­нят тебя. Ина­че ведь они не угото­ва­ли бы тебе такой счаст­ли­вой доли. Ото­мсти же Асти­а­гу, тво­е­му убий­це! Ведь его-то умыс­лом ты был пре­дан смер­ти и толь­ко по воле богов и бла­го­да­ря мне остал­ся жив. О сво­их соб­ст­вен­ных несча­стьях ты, я думаю, конеч­но, уже дав­но узнал, и не толь­ко о том, что Асти­аг при­чи­нил тебе, но так­же и мне [за то, что] я не умерт­вил тебя, а отдал пас­ту­ху. Теперь же, если ты толь­ко меня послу­ша­ешь, вся Астиа­го­ва дер­жа­ва будет тво­ей. Убеди пер­сов вос­стать и высту­пай в поход на мидян. И если Асти­аг в войне про­тив тебя поста­вит меня вое­на­чаль­ни­ком или дру­го­го кого-нибудь из знат­ных мидян, то ты достиг­нешь желан­ной цели. Ведь они пер­вы­ми перей­дут на твою сто­ро­ну и будут ста­рать­ся низ­ло­жить Астиа­га. Итак, здесь все гото­во, и поэто­му послу­шай­ся мое­го сове­та и дей­ст­вуй поспеш­но».

125. Про­чтя вслух это посла­ние, Кир стал обду­мы­вать спо­соб, как бы похит­рее скло­нить пер­сов к измене Асти­а­гу. Обду­мы­вая же, он решил, что луч­ше все­го сде­лать так: запи­сав то, что он заду­мал, в посла­нии, он созвал народ­ное собра­ние пер­сов. Затем он рас­крыл посла­ние, про­чи­тал его, объ­явив пер­сам, что Асти­аг назна­чил его вое­на­чаль­ни­ком. В сво­ей речи Кир, меж­ду про­чим, ска­зал: «Теперь, пер­сы, я при­ка­зы­ваю всем вам явить­ся, воору­жив­шись сер­пом». Так при­ка­зы­вал Кир. Пле­мен пер­сид­ских мно­го. Кир собрал часть из них и убедил отло­жить­ся от мидян. Вот эти пле­ме­на, от кото­рых зави­сят все осталь­ные: пер­сы, пасарга­ды, мара­фии, мас­пии. Из них самые бла­го­род­ные — пасарга­ды, к кото­рым при­над­ле­жит так­же род Ахе­ме­нидов (откуда про­изо­шли пер­сид­ские цари). Дру­гие пер­сид­ские пле­ме­на — это пан­фи­а­леи, деру­си­еи, гер­ма­нии. Все упо­мя­ну­тые пле­ме­на зани­ма­ют­ся зем­леде­ли­ем, про­чие же — даи, мар­ды, дро­пи­ки — кочев­ни­ки⁹².

126. Когда все они яви­лись с упо­мя­ну­тым сер­пом, то Кир при­ка­зал за день рас­чи­стить опре­де­лен­ный уча­сток зем­ли (извест­ная часть Пер­сид­ской зем­ли пло­ща­дью при­бли­зи­тель­но 18 или 20 ста­дий была покры­та колю­чим кустар­ни­ком). По окон­ча­нии этой тяже­лой работы Кир при­ка­зал на сле­дую­щий день явить­ся сно­ва, пред­ва­ри­тель­но вымыв­шись. Меж­ду тем Кир велел собрать в одно место всех коз, овец и коров сво­его отца, зако­лоть их и при­гото­вить уго­ще­ние для пер­сид­ско­го вой­ска. Кро­ме того, он загото­вил боль­шое коли­че­ство вина и хле­ба. На сле­дую­щий день, когда пер­сы яви­лись, Кир пред­ло­жил им, рас­по­ло­жив­шись на лугу, уго­щать­ся. После пир­ше­ства Кир спро­сил пер­сов: какой день им боль­ше понра­вил­ся — вче­раш­ний или сего­дняш­ний. «Меж­ду эти­ми дня­ми есть, конеч­но, боль­шое раз­ли­чие, — отве­ча­ли они, — ведь вче­раш­ний день при­нес нам толь­ко невзго­ды, а сего­дня — все пре­крас­но». Под­хва­тив эти сло­ва, Кир открыл пер­сам все свои замыс­лы и ска­зал: «Пер­сид­ские вои­ны! Дело обсто­ит вот как: если вы поже­ла­е­те сле­до­вать за мною, то у вас будут и эти бла­га, и еще в тыся­чу раз боль­ше. Если же не захо­ти­те, то вас ожи­да­ет бес­ко­неч­ный подоб­ный вче­раш­не­му тяж­кий труд. Поэто­му сле­дуй­те за мною и обре­те­те сво­бо­ду. Я рож­ден, как я верю, по воле богов взять на себя дело вашей сво­бо­ды. Я думаю, что вы ничуть не усту­па­е­те мидя­нам во всем про­чем и в осо­бен­но­сти как вои­ны. Поэто­му вам сле­ду­ет как мож­но ско­рее отло­жить­ся от Астиа­га».

127. Отныне пер­сы обре­ли вождя и были рады избав­ле­нию от мидий­ско­го ига. Уже дав­но ведь мидий­ское вла­ды­че­ство было им нена­вист­но. Асти­аг же, когда узнал о таких при­готов­ле­ни­ях Кира, отпра­вил к нему вест­ни­ка с при­ка­за­ни­ем явить­ся к себе. А Кир велел вест­ни­ку объ­яс­нить царю, что при­будет к нему рань­ше, чем тому будет угод­но. Услы­шав такой ответ, Асти­аг при­звал весь мидий­ский народ к ору­жию и назна­чил вое­на­чаль­ни­ком Гар­па­га (бог ведь помра­чил ум царя, и он пре­дал забве­нию все, что сам при­чи­нил Гар­па­гу). Когда мидяне высту­пи­ли в поход и нача­ли бит­ву с пер­са­ми, то сра­жа­лась лишь одна часть вой­ска, не при­част­ная к заго­во­ру, дру­гая доб­ро­воль­но пере­шла на сто­ро­ну пер­сов, боль­шин­ство же вои­нов, изме­нив сво­е­му дол­гу, трус­ли­во обра­ти­лось в бег­ство.

128. Так-то мидий­ское вой­ско позор­но рас­се­я­лось. Асти­аг же, узнав о пора­же­нии, гроз­но вос­клик­нул: «Все рав­но! Несдоб­ро­вать же Киру!». Затем царь велел сна­ча­ла поса­дить на кол снотол­ко­ва­те­лей-магов, кото­рые убеди­ли его поща­дить Кира, а потом велел, чтобы все остав­ши­е­ся в горо­де мидяне — стар и млад — взя­лись за ору­жие. С этим вой­ском Асти­аг сам высту­пил про­тив пер­сов, но в бит­ве потер­пел пора­же­ние. Сам царь был при этом взят в плен, а мидий­ское вой­ско уни­что­же­но⁹³.

129. Тогда Гар­паг подо­шел к плен­но­му Асти­а­гу и стал зло­рад­но изде­вать­ся над несчаст­ным. Обра­ща­ясь к плен­ни­ку с язви­тель­ны­ми сло­ва­ми, меж­ду про­чим, спро­сил его: что такое для него поте­ря вла­ды­че­ства по срав­не­нию с тем пиром, когда он, Асти­аг, пред­ло­жил на уго­ще­ние ему, Гар­па­гу, мясо его же сына. За это-то зло­де­я­ние он, Асти­аг, и стал теперь из царя рабом. Асти­аг же посмот­рел на Гар­па­га и в свою оче­редь заме­тил: не при­пи­сы­ва­ет ли Гар­паг себе дея­ние Кира. А Гар­паг воз­ра­зил, что он сам напи­сал Киру об этом, [побуж­дая его к вос­ста­нию], и пото­му по спра­вед­ли­во­сти — это его заслу­га. Тогда Асти­аг стал при­во­дить дово­ды в дока­за­тель­ство того, что Гар­паг глу­пей­ший и самый негод­ный чело­век на све­те. Самый глу­пый — пото­му что воз­ло­жил цар­ский венец на дру­го­го, хотя мог бы сам стать царем (если, дей­ст­ви­тель­но, как он уве­ря­ет, пере­во­рот — дело его рук). Самый же негод­ный отто­го, что «из-за сво­его пир­ше­ства» он сде­лал мидян раба­ми. Если уж непре­мен­но нуж­но было кого-нибудь дру­го­го облечь цар­ской вла­стью вме­сто него, Астиа­га, то спра­вед­ли­вее было бы по край­ней мере пре­до­ста­вить эту честь мидя­ни­ну, а не пер­су. Отныне же ни в чем не повин­ные мидяне ста­ли из гос­под раба­ми, а пер­сы — преж­ние рабы — теперь вла­ды­ки.

130. Итак, Асти­аг после 35-лет­не­го цар­ст­во­ва­ния лишил­ся вла­сти. Из-за его жесто­ко­сти мидя­нам при­шлось под­чи­нить­ся пер­сам. Вла­ды­че­ство же мидян над Ази­ей по ту сто­ро­ну Гали­са про­дол­жа­лось 128 лет, исклю­чая вре­мя гос­под­ства ски­фов⁹⁴. Впо­след­ст­вии мидяне рас­ка­я­лись в том, что поко­ри­лись пер­сам и под­ня­ли вос­ста­ние про­тив Дария. Одна­ко они потер­пе­ли пора­же­ние в бит­ве и вынуж­де­ны были вновь под­чи­нить­ся. Пер­сы же, отло­жив­шись при Асти­а­ге от мидян, под пред­во­ди­тель­ст­вом Кира с тех пор вла­ды­че­ст­во­ва­ли над Ази­ей. Кир меж­ду тем не при­чи­нил Асти­а­гу ника­ко­го зла, но дер­жал при себе до самой его кон­чи­ны. Тако­ва исто­рия рож­де­ния, дет­ства и вос­ше­ст­вия Кира на пре­стол. Затем Кир победил так­же и Кре­за, кото­рый, как я уже ска­зал, пер­вым напал на него. Так-то после победы над Кре­зом Кир стал вла­ды­кой Азии.

131. Что до обы­ча­ев пер­сов, то я могу сооб­щить о них вот что. Воз­дви­гать ста­туи, хра­мы и алта­ри [богам] у пер­сов не при­ня­то. Тех же, кто это дела­ет, они счи­та­ют глуп­ца­ми, пото­му, мне дума­ет­ся, что вовсе не счи­та­ют богов чело­ве­ко­по­доб­ны­ми суще­ства­ми, как это дела­ют элли­ны. Так, Зев­су⁹⁵ они обыч­но при­но­сят жерт­вы на вер­ши­нах гор и весь небес­ный свод назы­ва­ют Зев­сом⁹⁶. Совер­ша­ют они жерт­во­при­но­ше­ния так­же солн­цу, луне, огню, воде и вет­рам⁹⁷. Пер­во­на­чаль­но они при­но­си­ли жерт­вы толь­ко этим одним боже­ствам, затем от асси­рий­цев и ара­бов пер­сы научи­лись почи­тать Ура­нию (асси­рий­цы назы­ва­ют Афро­ди­ту Милит­той, ара­бы — Али­лат, а пер­сы — Мит­ра)⁹⁸.

132. Этим-то богам пер­сы совер­ша­ют жерт­во­при­но­ше­ния вот как. Пер­сы не воз­дви­га­ют алта­рей и не воз­жи­га­ют огня⁹⁹. Нет у них ни воз­ли­я­ний, ни игры на флей­те, как нет и вен­ков, и жерт­вен­но­го ячме­ня. Если кто-нибудь поже­ла­ет при­не­сти жерт­ву ука­зан­ным богам, то при­во­дит жерт­вен­ное живот­ное в «неосквер­нен­ное» место и при­зы­ва­ет бога, при­чем чаще все­го укра­ша­ет свою тиа­ру¹⁰⁰ мир­то­вы­ми вет­вя­ми. При­но­ся­ще­му жерт­ву не доз­во­ля­ет­ся про­сить о даро­ва­нии благ толь­ко себе одно­му: он молит­ся за всех пер­сов и за царя, так как и сам при­над­ле­жит к пер­сам. Затем он раз­ре­за­ет жерт­ву на части и варит мясо, а потом под­сти­ла­ют самую све­жую тра­ву (чаще все­го — три­лист­ник) и кла­дет на нее мясо. Тогда под­хо­дит маг с пес­но­пе­ни­ем «тео­го­нии»¹⁰¹, как они назы­ва­ют это закли­на­ние. Ведь без мага совер­шать жерт­во­при­но­ше­ние у них не поло­же­но. Через неко­то­рое вре­мя при­но­ся­щий жерт­ву уно­сит мясо домой и посту­па­ет с ним, как ему взду­ма­ет­ся.

133. Самым боль­шим празд­ни­ком у пер­сов при­зна­ет­ся день рож­де­ния каж­до­го чело­ве­ка. В этот день они счи­та­ют нуж­ным устра­и­вать более обиль­ное, чем в дру­гие дни, уго­ще­ние. Люди бога­тые тогда пода­ют на стол цели­ком зажа­рен­но­го в печи быка¹⁰², коня, вер­блюда или даже осла, а бед­ные выстав­ля­ют лишь голо­ву мел­ко­го рога­то­го скота. Обеден­ных яств у них немно­го, зато в изоби­лии пода­ют­ся десерт­ные блюда одно за дру­гим. Поэто­му пер­сы утвер­жда­ют, что элли­ны вста­ют из-за сто­ла голод­ны­ми, так как у них после обеда не пода­ют ни одно­го сто­я­ще­го блюда. Если бы у элли­нов пода­вал­ся десерт, то они бы ели не пере­ста­вая. Пер­сы — боль­шие люби­те­ли вина. В при­сут­ст­вии дру­гих людей у них не при­ня­то извер­гать пищу и мочить­ся. Эти обы­чаи пер­сы стро­го соблюда­ют. За вином они обыч­но обсуж­да­ют самые важ­ные дела. Реше­ние, при­ня­тое на таком сове­ща­нии, на сле­дую­щий день хозя­ин дома, где они нахо­дят­ся, еще раз пред­ла­га­ет [на утвер­жде­ние] гостям уже в трез­вом виде. Если они и трез­вы­ми одоб­ря­ют это реше­ние, то выпол­ня­ют. И наобо­рот: реше­ние, при­ня­тое трез­вы­ми, они еще раз обсуж­да­ют во хме­лю¹⁰³.

134. При встре­че двух пер­сов на ули­це по их при­вет­ст­вию лег­ко мож­но рас­по­знать, оди­на­ко­во­го ли они обще­ст­вен­но­го поло­же­ния: ведь в таком слу­чае вме­сто при­вет­ст­вия они целу­ют друг дру­га в уста. Если один лишь немно­го ниже дру­го­го по поло­же­нию, то целу­ют­ся в щеки. Если же один гораздо ниже дру­го­го, то низ­ший кла­ня­ет­ся выс­ше­му, падая перед ним ниц. Наи­боль­шим поче­том у пер­сов поль­зу­ют­ся (разу­ме­ет­ся, после самих себя) бли­жай­шие соседи, затем — более отда­лен­ные, а потом ува­же­ни­ем поль­зу­ют­ся в зави­си­мо­сти от отда­лен­но­сти. Менее же все­го в поче­те у пер­сов наро­ды, наи­бо­лее от них отда­лен­ные. Сами они, по их соб­ст­вен­но­му мне­нию, во всех отно­ше­ни­ях дале­ко пре­вос­хо­дят всех людей на све­те, осталь­ные же люди, как они счи­та­ют, обла­да­ют доб­ле­стью в зави­си­мо­сти от отда­лен­но­сти: людей, живу­щих далее все­го от них, они счи­та­ют самы­ми негод­ны­ми. Во вре­мя вла­ды­че­ства мидян один народ так­же гос­под­ст­во­вал над дру­гим, а мидяне — над все­ми, а так­же и над сво­и­ми бли­жай­ши­ми соседя­ми; эти же послед­ние — опять над сво­и­ми соседя­ми и т. д. Так же и пер­сы [ныне] оце­ни­ва­ют наро­ды. Ведь этот народ посте­пен­но рас­про­стра­нял свое вли­я­ние сна­ча­ла непо­сред­ст­вен­но, а затем с помо­щью дру­гих наро­дов.

135. Пер­сы боль­ше всех склон­ны к заим­ст­во­ва­нию чуже­зем­ных обы­ча­ев. Они носят ведь даже мидий­скую одеж­ду, счи­тая ее кра­си­вее сво­ей, а на вой­ну наде­ва­ют еги­пет­ские доспе­хи. Пер­сы пре­да­ют­ся все­воз­мож­ным наслаж­де­ни­ям и удо­воль­ст­ви­ям по мере зна­ком­ства с ними. Так, они заим­ст­во­ва­ли от элли­нов любов­ное обще­ние с маль­чи­ка­ми. У каж­до­го пер­са мно­го закон­ных жен, а, кро­ме того, еще боль­ше налож­ниц.

136. Глав­ная доб­лесть пер­сов — муже­ство. После воен­ной доб­ле­сти боль­шой заслу­гой счи­та­ет­ся иметь как мож­но боль­ше сыно­вей. Тому, у кого боль­ше всех сыно­вей, царь каж­дый год посы­ла­ет подар­ки. Ведь глав­ное зна­че­ние они при­да­ют чис­лен­но­сти. Детей с пяти до два­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та они обу­ча­ют толь­ко трем вещам: вер­хо­вой езде, стрель­бе из лука и прав­ди­во­сти. До 5-лет­не­го воз­рас­та ребен­ка не пока­зы­ва­ют отцу: он сре­ди жен­щин. Это дела­ет­ся для того, чтобы в слу­чае смер­ти ребен­ка в мла­ден­че­ском воз­расте не достав­лять отцу огор­че­ния¹⁰⁴.

137. Я одоб­ряю этот обы­чай, хва­лю так­же и тот, что у них даже и сам царь не име­ет пра­ва каз­нить чело­ве­ка за один опре­де­лен­ный про­сту­пок, да и вооб­ще никто из пер­сов не может каз­нить сво­их слуг за еди­нич­ное пре­ступ­ле­ние. Толь­ко если по зре­ло­му раз­мыш­ле­нию он най­дет, что слу­га совер­шил боль­ше важ­ных пре­ступ­ле­ний, чем ока­зал услуг, тогда гос­по­дин может излить свой гнев на него¹⁰⁵. По утвер­жде­нию пер­сов, у них не было слу­ча­ев уби­е­ния род­но­го отца или мате­ри. В каж­дом подоб­ном слу­чае, по их сло­вам, при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­ет­ся, что это дело или неза­кон­но­рож­ден­ных детей или под­киды­шей: ведь совер­шен­но про­ти­во­есте­ствен­но, чтобы насто­я­ще­го отца, гово­рят они, убил соб­ст­вен­ный сын.

138. О том, что им запре­ще­но делать, пер­сы даже и не гово­рят. Нет для них ниче­го более позор­но­го, как лгать, а затем делать дол­ги. Послед­нее — по мно­гим дру­гим при­чи­нам, а осо­бен­но пото­му, что долж­ник, по их мне­нию, неиз­беж­но дол­жен лгать. Кто из горо­жан стра­да­ет про­ка­зой или белы­ми лиша­я­ми, тот не вхо­дит в город и не всту­па­ет в сно­ше­ния с дру­ги­ми пер­са­ми. Эти неду­ги пер­сы при­пи­сы­ва­ют како­му-нибудь гре­ху чело­ве­ка по отно­ше­нию к Солн­цу. Вся­ко­го чуже­зем­ца, стра­даю­ще­го эти­ми неду­га­ми, они изго­ня­ют из сво­ей стра­ны. По этой же при­чине мно­гие уби­ва­ют так­же белых голу­бей¹⁰⁶. В реку пер­сы не мочат­ся и не плю­ют; рук они и сами не моют в реке и нико­му дру­го­му не поз­во­ля­ют это­го делать. К рекам вооб­ще пер­сы отно­сят­ся с глу­бо­ким бла­го­го­ве­ни­ем.

139. Вот еще с какой свое­об­раз­ной осо­бен­но­стью при­хо­дит­ся встре­чать­ся у пер­сов, кото­рой сами они не заме­ча­ют, а для нас она, разу­ме­ет­ся, ясна. Соб­ст­вен­ные име­на их, по зна­че­нию соот­вет­ст­ву­ю­щие их телес­ной силе и вели­чию, все окан­чи­ва­ют­ся на одну и ту же бук­ву, кото­рую дорий­цы назы­ва­ют сан, а ионяне — сиг­ма. На эту-то бук­ву окан­чи­ва­ют­ся не толь­ко неко­то­рые их име­на, а реши­тель­но все¹⁰⁷, как это мож­но обна­ру­жить при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии.

140. Эти изве­стия о пер­сах я могу сооб­щить как без­услов­но досто­вер­ные. Напро­тив, сведе­ния о погре­баль­ных обрядах и обы­ча­ях пер­сы пере­да­ют как тай­ну. Лишь глу­хо сооб­ща­ет­ся, что труп пер­са пре­да­ют погре­бе­нию толь­ко после того, как его рас­тер­за­ют хищ­ные пти­цы или соба­ки. Впро­чем, я досто­вер­но знаю, что маги соблюда­ют этот обы­чай. Они ведь дела­ют это совер­шен­но откры­то. Во вся­ком слу­чае пер­сы пре­да­ют зем­ле¹⁰⁸ тело покой­ни­ка, покры­тое вос­ком¹⁰⁹. Маги¹¹⁰ в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни отли­ча­ют­ся [одним сво­им обы­ча­ем] как от осталь­ных людей, так осо­бен­но от еги­пет­ских жре­цов. Послед­ние пола­га­ют свою обрядо­вую чистоту в том, что не уби­ва­ют ни одно­го живо­го суще­ства, кро­ме жерт­вен­ных живот­ных. Маги же соб­ст­вен­но­руч­но уби­ва­ют всех живот­ных, кро­ме соба­ки и чело­ве­ка. Они даже счи­та­ют вели­кой заслу­гой, что уни­что­жа­ют мура­вьев, змей и [вред­ных] пре­смы­каю­щих­ся и летаю­щих живот­ных. Впро­чем, пусть этот обы­чай суще­ст­ву­ет, как он был иско­ни, я же воз­вра­щусь к сво­е­му преж­не­му рас­ска­зу.

141. Тот­час после заво­е­ва­ния Мидии пер­са­ми ионяне и эолий­цы отпра­ви­ли вест­ни­ков в Сар­ды к Киру. Они веле­ли объ­явить ему, что жела­ют под­чи­нить­ся пер­сам на тех же усло­ви­ях, как ранее Кре­зу. Выслу­шав их пред­ло­же­ние, Кир рас­ска­зал им бас­ню: «Какой-то флей­тист увидел в море рыбу и при­нял­ся играть на флей­те, наде­ясь, что рыба выско­чит на сушу. Обма­нув­шись же в сво­их ожи­да­ни­ях, он заки­нул невод, пой­мал мно­го рыбы и выта­щил ее на берег. И вот, увидев бью­щу­ю­ся в нево­де рыбу, он ска­зал: “Пре­кра­ти­те теперь у меня пляс­ку! Вы ведь даже не захо­те­ли вый­ти попля­сать под мою флей­ту!”». Эту бас­ню Кир рас­ска­зал ионя­нам и эолий­цам пото­му, конеч­но, что те преж­де откло­ни­ли пред­ло­же­ние Кира отло­жить­ся от Кре­за, а теперь, когда все было уже кон­че­но, изъ­яви­ли готов­ность под­чи­нить­ся Киру. Таков был ответ раз­гне­ван­но­го Кира. Когда весть об этом при­шла в ионий­ские горо­да, то ионяне обнес­ли каж­дый город сте­ной и все, кро­ме миле­тян, собра­лись в Пани­о­ний (ведь толь­ко с одни­ми миле­тя­на­ми Кир заклю­чил союз на тех же усло­ви­ях, что и мидий­ский царь). Осталь­ные ионяне еди­но­душ­но реши­ли послать вест­ни­ков в Спар­ту с прось­бой о помо­щи.

142. Эти-то ионяне, кото­рым так­же при­над­ле­жит Пани­о­ний, осно­ва­ли свои горо­да, насколь­ко я знаю, в стране под чудес­ным небом и с самым бла­го­дат­ным кли­ма­том на све­те. Ни обла­сти внут­ри мате­ри­ка, ни на побе­ре­жье (на восто­ке или на запа­де) не могут срав­нить­ся с Иони­ей. Пер­вые стра­да­ют от холо­да и влаж­но­сти, а вто­рые — от жары и засу­хи. Ионяне гово­рят не на одном язы­ке, а на четы­рех раз­лич­ных наре­чи­ях¹¹¹. Даль­ше все­го к югу лежит Милет, затем идут Миунт и При­е­на. Эти горо­да нахо­дят­ся в Карии, и жите­ли их гово­рят на одном наре­чии. Напро­тив, сле­дую­щие горо­да рас­по­ло­же­ны в Лидии: Эфес, Коло­фон, Лебед, Теос, Кла­зо­ме­ны, Фокея. [В этих горо­дах] так­же гово­рят на общем наре­чии, отлич­ном от наре­чия выше­на­зван­ных горо­дов. Кро­ме того, есть еще три ионий­ских горо­да: два из них — на ост­ро­вах, имен­но Самос и Хиос, а один — Эри­ф­ры — на мате­ри­ке. Хиос­цы и эри­фрей­цы гово­рят на одном наре­чии, самос­цы же — на сво­ем осо­бом. Это и есть четы­ре ионий­ских наре­чия.

143. Итак, из этих ионян миле­тя­нам нече­го было стра­шить­ся, так как они заклю­чи­ли союз с Киром. Впро­чем, и ост­ро­ви­тя­нам не гро­зи­ла [непо­сред­ст­вен­ная] опас­ность: ведь пер­сы еще не поко­ри­ли фини­ки­ян, а сами они не были море­хо­да­ми. От осталь­ных ионян эти [ази­ат­ские] ионяне отде­ли­лись пото­му лишь, что ионий­ское пле­мя было самым сла­бым и незна­чи­тель­ным сре­ди вооб­ще сла­бо­го еще тогда эллин­ско­го наро­да. Кро­ме Афин, вооб­ще не суще­ст­во­ва­ло ни одно­го зна­чи­тель­но­го ионий­ско­го горо­да. Поэто­му как осталь­ные ионяне, так и афи­няне избе­га­ли име­ни «ионяне», не желая назы­вать­ся ионя­на­ми. И поныне даже, как я думаю, мно­гие из них сты­дят­ся это­го име­ни. А те две­на­дцать [ази­ат­ских] горо­дов¹¹², напро­тив, гор­ди­лись сво­им име­нем. Они воз­двиг­ли общее свя­ти­ли­ще, назвав его Пани­о­ний, и поста­но­ви­ли не допус­кать туда дру­гих ионян (о чем, конеч­но, кро­ме смир­ней­цев, никто и не про­сил).

144. Точ­но так же и дорий­цы¹¹³ из нынеш­ней обла­сти пяти­гра­дья (кото­рая преж­де назы­ва­лась шести­гра­дьем) не толь­ко запре­ти­ли сосед­ним дорий­цам доступ в Три­о­пий­ское свя­ти­ли­ще, но даже не допус­ка­ли и сво­их сограж­дан участ­во­вать [в рели­ги­оз­ных обрядах] за непо­чти­тель­ность к хра­му. При состя­за­ни­ях в честь Апол­ло­на Три­о­пий­ско­го они издрев­ле, по обы­чаю, дава­ли победи­те­лям в награ­ду мед­ные тре­нож­ни­ки. Победи­те­ли, одна­ко, не долж­ны были брать с собой эти тре­нож­ни­ки из свя­ти­ли­ща, но посвя­щать их богу. Как-то раз победу одер­жал один гали­кар­нассец по име­ни Ага­сикл, кото­рый пре­не­брег этим обы­ча­ем, унес тре­нож­ник домой и пове­сил там на гвозде на сте­ну. В нака­за­ние за это пять горо­дов — Линд, Иалис, Камир, Кос и Книд — отстра­ни­ли шестой город — Гали­кар­насс от уча­стия [в рели­ги­оз­ных обрядах]. Так нака­за­ли они этот город.

145. Так вот, ионяне, как я думаю, осно­ва­ли две­на­дцать горо­дов и не поже­ла­ли боль­ше нико­го допус­кать в свой союз вот по какой при­чине. Когда они жили еще в Пело­пон­не­се, у них, как и у ахей­цев, кото­рые их изгна­ли¹¹⁴, было две­на­дцать горо­дов. Ахей­цы же еще и поныне зани­ма­ют две­на­дцать обла­стей [в Пело­пон­не­се]. Это, во-пер­вых, Пел­ле­на, лежа­щая близ Сики­о­на, затем Эги­ра и Эги (где течет неис­ся­каю­щая река Кра­фис, по име­ни кото­рой назва­на и река в Ита­лии); потом Бура и Гели­ка (куда бежа­ли ионяне после неудач­ной бит­вы с ахей­ца­ми), далее Эгий, Рипы, Пат­ры, Фары и Олен (где течет боль­шая река Пир); нако­нец, Дима и Три­теи — един­ст­вен­ные из этих горо­дов, рас­по­ло­жен­ные внут­ри стра­ны. Эти две­на­дцать обла­стей теперь при­над­ле­жат ахей­цам, а преж­де были ионий­ски­ми.

146. По этой же при­чине ионяне и осно­ва­ли две­на­дцать горо­дов. И было даже очень глу­по утвер­ждать, что эти ази­ат­ские ионяне чисто­кров­нее и бла­го­род­нее осталь­ных ионян. Доб­рую часть их состав­ля­ют абан­ты с Евбеи, кото­рые ниче­го обще­го не име­ют даже в име­ни с ионя­на­ми. Кро­ме того, ионяне сме­ша­лись с орхо­мен­ски­ми миний­ца­ми¹¹⁵, с кад­мей­ца­ми, дрио­па­ми, фокей­ца­ми, отде­лив­ши­ми­ся [от сво­его наро­да], молос­са­ми, пеласги­че­ски­ми арка­д­ца­ми, дорий­ца­ми из Эпидав­ра и мно­ги­ми дру­ги­ми пле­ме­на­ми. Те же ионяне, кото­рые высту­па­ли пря­мо из афин­ско­го при­та­нея и счи­та­ли себя самы­ми бла­го­род­ны­ми, не при­ве­ли с собой на новую роди­ну жен­щин, но жени­лись на кари­ян­ках, роди­те­лей кото­рых они умерт­ви­ли. Из-за этой-то рез­ни [роди­те­лей] карий­ские жен­щи­ны под клят­вой вве­ли у себя обы­чай и пере­да­ли сво­им доче­рям: нико­гда не вку­шать пищи вме­сте со сво­и­ми мужья­ми и не назы­вать мужей по име­ни за то, что те умерт­ви­ли их отцов, мужей и детей, а затем взя­ли их в жены. Все это про­изо­шло в Миле­те.

147. Царя­ми же одни из этих ионий­ских горо­дов выбра­ли себе ликий­цев, отпрыс­ков Глав­ка, сына Гип­по­ло­ха, дру­гие — кав­ко­нов из Пило­са, потом­ков Код­ра, сына Мелан­фа; иные, нако­нец, — потом­ков и того и дру­го­го. Конеч­но, они несколь­ко более дер­жа­лись за свое имя [ионян], чем осталь­ные ионяне, и их, пожа­луй, все же мож­но назвать чисто­кров­ны­ми ионя­на­ми. Впро­чем, все они ионяне, посколь­ку про­ис­хо­дят из Афин и справ­ля­ют празд­ник Апа­ту­рий. Это празд­не­ство устра­и­ва­ют все ионяне, кро­ме эфес­цев и коло­фо­нян. Это — един­ст­вен­ные ионий­ские горо­да, где не празд­ну­ют Апа­ту­рий, буд­то бы из-за како­го-то убий­ства.

148. Пани­о­ний — это свя­щен­ное место на Мика­ле, посвя­щен­ное ионий­ским сою­зом Посей­до­ну Гели­ко­нию (рас­по­ло­же­но оно на север­ной сто­роне гор­ной цепи). Мика­ле же — это мыс на запа­де [мало­азий­ско­го] мате­ри­ка, напро­тив Само­са. Туда соби­ра­лись ионий­ские горо­да на празд­ник, назван­ный ими Пани­о­нии. <Так обсто­ит дело не толь­ко с ионий­ски­ми празд­не­ства­ми, но и вооб­ще все назва­ния эллин­ских празд­ни­ков, так же как и име­на пер­сов, окан­чи­ва­ют­ся на эту бук­ву>¹¹⁶.

149. Это — ионий­ские горо­да. Эолий­ские же горо­да вот какие: Кима, назы­вае­мая так­же Фри­ко­нидой, Лари­сы, Неон Тихос, Тем­нос, Кил­ла, Нотий, Эги­ро­есса, Пита­на, Эгеи, Мири­на, Гри­ния. Это — один­на­дцать древ­них эолий­ских горо­дов. Один из них — Смир­ну — ионяне отня­ли у эолий­цев. Пер­во­на­чаль­но ведь на [ази­ат­ском] мате­ри­ке было, [так же как и ионий­ских], две­на­дцать эолий­ских горо­дов¹¹⁷. Эти эолий­цы заня­ли область пло­до­род­нее ионий­ской, но не обла­даю­щую столь бла­го­дат­ным кли­ма­том.

150. Смир­ну же эолий­цы поте­ря­ли вот каким обра­зом. Жите­ли Смир­ны дали убе­жи­ще бег­ле­цам из Коло­фо­на, побеж­ден­ным при вос­ста­нии и изгнан­ным из сво­ей роди­ны. Впо­след­ст­вии эти коло­фон­ские изгнан­ни­ки вос­поль­зо­ва­лись слу­ча­ем, когда горо­жане справ­ля­ли за город­ски­ми сте­на­ми празд­ник в честь Дио­ни­са, закры­ли ворота и овла­де­ли горо­дом. Осталь­ные эолий­цы поспе­ши­ли на помощь горо­ду, но заклю­чи­ли [с коло­фон­ски­ми изгнан­ни­ка­ми] согла­ше­ние, по кото­ро­му эолий­цы оста­ви­ли город, после того как ионяне отда­ли им домаш­нее иму­ще­ство. Затем один­на­дцать ионий­ских горо­дов поде­ли­ли меж­ду собой смир­ней­цев и даро­ва­ли им граж­дан­ские пра­ва.

151. Это — эолий­ские горо­да на [ази­ат­ском] мате­ри­ке, кро­ме посе­ле­ний на Иде, кото­рые состав­ля­ют осо­бую груп­пу. Из ост­ров­ных горо­дов пять нахо­дят­ся на Лес­бо­се (шестой город на Лес­бо­се — Ари­с­бу — поко­ри­ли мефим­ней­цы, хотя жите­ли ее были их кров­ны­ми род­ст­вен­ни­ка­ми). На Тенедо­се есть так­же один город, а дру­гой — на так назы­вае­мых «Ста ост­ров­ках»¹¹⁸. Итак, лес­бос­цам и тенедос­цам (так же как и ост­ров­ным ионя­нам) нече­го было пока опа­сать­ся [пер­сов]. Осталь­ные эолий­ские горо­да реши­ли сооб­ща во всем сле­до­вать ионя­нам.

152. По при­бы­тии же в Спар­ту ионий­ских и эолий­ских послов (а они очень спе­ши­ли) они выбра­ли сво­им пред­ста­ви­те­лем фокей­ско­го посла по име­ни Пиферм. Пиферм надел на себя пур­пур­ное оде­я­ние, чтобы спар­тан­цев, если они услы­шат об этом, собра­лось бы как мож­но боль­ше. Затем он высту­пил [в собра­нии лакеде­мо­нян] с длин­ной речью, про­ся помо­щи. Лакеде­мо­няне даже не ста­ли и слу­шать его, но реши­ли отка­зать ионя­нам в помо­щи. Послы воз­вра­ти­лись домой, а лакеде­мо­няне, несмот­ря на отказ ионя­нам, все же посла­ли 50-весель­ный корабль, как я думаю, чтобы наблюдать за ходом борь­бы Кира с ионя­на­ми. По при­бы­тии лакеде­мон­ско­го кораб­ля в Фокею спар­тан­цы отпра­ви­ли в Сар­ды само­го ува­жае­мо­го чело­ве­ка из сво­ей среды по име­ни Лакрин объ­явить Киру от име­ни лакеде­мо­нян, что они не поз­во­лят ему разо­рить ни одно­го эллин­ско­го горо­да.

153. После этих слов гла­ша­тая, как гово­рят, Кир спро­сил элли­нов из сво­ей сви­ты, что это за люди лакеде­мо­няне и сколь они мно­го­чис­лен­ны, что осме­ли­ва­ют­ся гово­рить такие речи. Полу­чив ответ, Кир ска­зал спар­тан­ско­му гла­ша­таю: «Я не стра­шусь людей, у кото­рых посреди горо­да есть опре­де­лен­ное место, куда соби­ра­ет­ся народ, обма­ны­вая друг дру­га и давая лож­ные клят­вы. Если я оста­нусь жив, то им при­дет­ся тол­ко­вать не о делах ионян, а о сво­их соб­ст­вен­ных». Эти пре­зри­тель­ные сло­ва Кир бро­сил в лицо всем элли­нам за то, что у них поку­па­ют и про­да­ют на рын­ках (ведь у самих пер­сов вовсе нет базар­ной тор­гов­ли и даже не суще­ст­ву­ет рын­ков). Затем Кир отдал город Сар­ды [в управ­ле­ние] пер­су Таба­лу, а золо­то Кре­за и про­чих лидий­цев пору­чил хра­нить¹¹⁹ лидий­цу Пак­тию. Сам же он вме­сте с Кре­зом воз­вра­тил­ся в Акба­та­ны, пока что не обра­щая ника­ко­го вни­ма­ния на ионян. Ведь поме­хой Киру были Вави­лон, бак­трий­ский народ, саки и егип­тяне. Про­тив этих-то народ­но­стей Кир и наме­ре­вал­ся лич­но высту­пить в поход¹²⁰, а про­тив ионян послать дру­го­го пол­ко­во­д­ца.

154. После отъ­езда Кира из Сард Пак­тий под­нял вос­ста­ние про­тив Таба­ла и Кира и затем дви­нул­ся к морю, захва­тив с собой все золо­то из Сард. Ему уда­лось навер­бо­вать наем­ни­ков и убедить жите­лей при­мор­ских [горо­дов] при­со­еди­нить­ся к похо­ду. Потом Пак­тий напра­вил­ся в Сар­ды и оса­дил Таба­ла, кото­рый запер­ся в акро­по­ле¹²¹.

155. Полу­чив в пути весть об этих собы­ти­ях, Кир ска­зал Кре­зу вот что: «Крез! Чем кон­чит­ся все это? Лидий­цы, види­мо, не пере­ста­нут достав­лять хло­пот и бес­по­кой­ства себе и дру­гим. Я думаю, не луч­ше ли все­го будет про­дать их в раб­ство? Я посту­пил, кажет­ся, столь же глу­по, как тот чело­век, кото­рый убил отца и затем оста­вил жизнь его детям. Так вот и я: веду в плен тебя, кото­рый был лидий­цам даже боль­ше, чем отец, а сто­ли­цу оста­вил самим лидий­цам, и после это­го еще удив­ля­юсь, что они вос­ста­ли про­тив меня!». Так Кир выска­зал, что у него было на душе, а Крез в стра­хе, что пер­сид­ский царь раз­ру­шит Сар­ды, отве­чал ему таки­ми сло­ва­ми: «Царь! Ты совер­шен­но прав, но все-таки не сле­ду­ет гне­вать­ся по вся­ко­му пово­ду и раз­ру­шать древ­ний город, кото­рый совер­шен­но не пови­нен ни в преж­них, ни в тепе­реш­них собы­ти­ях. Ведь за про­шлое вина моя, и я попла­чусь за это голо­вой. Винов­ник же тепе­ре­ш­не­го вос­ста­ния — Пак­тий, кото­ро­му ты отдал Сар­ды. Его-то ты и пока­рай! А лидий­цам ока­жи снис­хож­де­ние. Для того же, чтобы они вновь не под­ня­ли мяте­жа и тебе не нуж­но было их опа­сать­ся, сде­лай так: пошли вест­ни­ка и запре­ти им иметь бое­вое ору­жие¹²² и при­ка­жи носить под пла­ща­ми хито­ны и высо­кие сапо­ги на ногах. Затем пове­ли им обу­чать сво­их детей игре на кифа­ре и лире и зани­мать­ся мелоч­ной тор­гов­лей. И ты увидишь, царь, как ско­ро они из мужей обра­тят­ся в жен­щин, так что тебе нико­гда уже не надо будет стра­шить­ся вос­ста­ния».

156. Крез дал Киру этот совет, пола­гая, что такая участь пред­по­чти­тель­нее лидий­цам, чем про­да­жа в раб­ство. Крез был убеж­ден, что без вес­кой при­чи­ны нель­зя заста­вить Кира изме­нить свое наме­ре­ние. Он опа­сал­ся так­же, как бы лидий­цы, даже избе­жав на этот раз гроз­ной опас­но­сти, вновь не вос­ста­ли про­тив пер­сов и затем не были бы обре­че­ны на гибель. Кир, одна­ко, очень обра­до­вал­ся сло­вам Кре­за, уме­рил свой гнев и ска­зал, что после­ду­ет его сове­ту. Затем царь велел при­звать мидя­ни­на Маза­ре­са и при­ка­зал пере­дать лидий­цам совет Кре­за. Кро­ме того, Кир пове­лел обра­тить в раб­ство всех, кто вме­сте с лидий­ца­ми пошел на Сар­ды, а само­го Пак­тия непре­мен­но схва­тить и при­ве­сти к нему живым.

157. Отдав эти при­ка­за­ния пря­мо с доро­ги, Кир затем дви­нул­ся далее в пер­сид­ские пре­де­лы. Пак­тий же при вести о при­бли­же­нии выслан­но­го про­тив него пер­сид­ско­го вой­ска в стра­хе бежал в Киму. Меж­ду тем мидя­нин Маза­рес во гла­ве части пер­сид­ско­го вой­ска напра­вил­ся в Сар­ды, но не нашел там уже сообщ­ни­ков Пак­тия. Преж­де все­го он заста­вил лидий­цев под­чи­нить­ся пове­ле­ни­ям Кира, в силу чего лидий­цам при­шлось изме­нить весь уклад сво­ей жиз­ни. Затем Маза­рес отпра­вил вест­ни­ка в Киму с тре­бо­ва­ни­ем выдать Пак­тия. Кимей­цы, одна­ко, реши­ли обра­тить­ся за сове­том к богу [в свя­ти­ли­ще] в Бран­хидах. Там издрев­ле было про­ри­ца­ли­ще, кото­рое обыч­но вопро­ша­ли все ионяне и эолий­цы. Мест­ность же эта лежит в Милет­ской обла­сти выше гава­ни Панор­ма.

158. Итак, кимей­цы отпра­ви­ли послов к Бран­хидам¹²³ вопро­сить бога: как им посту­пить с Пак­ти­ем, чтобы уми­ло­сти­вить богов. Послы вопро­си­ли бога и полу­чи­ли ответ: выдать Пак­тия пер­сам. Услы­шав такое изре­че­ние ора­ку­ла, кимей­цы поста­но­ви­ли выдать Пак­тия. Одна­ко, когда народ уже соби­рал­ся это сде­лать, Ари­сто­дик, сын Герак­лида, один из ува­жае­мых граж­дан, сумел удер­жать их от это­го. Он усо­мнил­ся в пра­виль­но­сти изре­че­ния ора­ку­ла, пола­гая, что послы гово­рят ложь. В кон­це кон­цов кимей­цы отпра­ви­ли дру­гих послов к ора­ку­лу вопро­сить о Пак­тии (сре­ди них был так­же и Ари­сто­дик).

159. Когда [новые] послы при­бы­ли в Бран­хиды, то Ари­сто­дик от име­ни всех обра­тил­ся к богу с таким вопро­сом: «Вла­ды­ка! При­шел к нам, умо­ляя о защи­те, лиди­ец Пак­тий, чтобы избе­жать лютой смер­ти от пер­сов. Пер­сы же тре­бу­ют у кимей­цев его выда­чи. А мы, хотя и стра­шим­ся пер­сид­ской мощи, не сме­ем выдать про­ся­ще­го защи­ты, пока ты ясно не ука­жешь, что нам делать». Так вопро­шал Ари­сто­дик, а бог изрек им опять тот же самый ответ, повеле­вая выдать Пак­тия пер­сам. Тогда Ари­сто­дик, обду­мав зара­нее свои дей­ст­вия, посту­пил так: он стал обхо­дить вокруг свя­ти­ли­ща и разо­рять гнезда воро­бьев и раз­ных дру­гих птиц, кото­рые нашли себе при­ют при хра­ме. В это вре­мя, как гово­рят, из свя­ти­ли­ща послы­шал­ся голос, взы­вав­ший к Ари­сто­ди­ку так: «О нече­сти­вей­ший из смерт­ных! Зачем дер­за­ешь ты на такое дея­ние? Зачем изго­ня­ешь ищу­щих защи­ты из мое­го хра­ма?». Ари­сто­дик же не сму­тил­ся, но воз­ра­зил богу так: «Вла­ды­ка! Сам ты помо­га­ешь при­бе­гаю­щим к тво­ей защи­те, а кимей­цам при­ка­зы­ва­ешь выдать моля­ще­го о защи­те!»¹²⁴. А бог опять воз­ра­зил ему таки­ми сло­ва­ми: «Да, так я повеле­ваю, чтобы вы ско­рее погиб­ли из-за ваше­го нече­стия и впредь не при­хо­ди­ли вопро­шать ора­кул о выда­че моля­щих о защи­те».

160. После тако­го отве­та ора­ку­ла кимей­цы не захо­те­ли выдать Пак­тия из стра­ха погиб­нуть или, оста­вив у себя, под­верг­нуть­ся оса­де. Поэто­му они ото­сла­ли его в Мити­ле­ну. Мити­лен­цы же, когда Маза­рес послал вест­ни­ка к ним с при­ка­за­ни­ем выдать Пак­тия, выра­зи­ли готов­ность сде­лать это за неко­то­рую мзду (точ­но не знаю какую, так как сдел­ка не состо­я­лась, пото­му что кимей­цы, про­ведав наме­ре­ние мити­лен­цев, отпра­ви­ли корабль на Лес­бос и доста­ви­ли Пак­тия оттуда на Хиос). Там хиос­цы силой выта­щи­ли Пак­тия из свя­ти­ли­ща Афи­ны Поли­ухос и выда­ли пер­сам. Выда­ли же его хиос­цы в обмен на Атар­ней (мест­ность, где рас­по­ло­жен этот Атар­ней, нахо­дит­ся в Мисии, напро­тив Лес­боса). Полу­чив в свои руки Пак­тия, пер­сы содер­жа­ли его в тем­ни­це, чтобы потом при­ве­сти к Киру. Одна­ко еще дол­го после это­го ни один хио­сец не посы­лал богам в жерт­ву ячме­ня и не выпе­кал жерт­вен­ных лепе­шек из уро­жая пло­дов в Атар­нее. Вооб­ще ниче­го из того, что рож­да­ла эта зем­ля, не употреб­ля­лось для жерт­во­при­но­ше­ний.

161. Так хиос­цы выда­ли Пак­тия. Маза­рес же после это­го высту­пил в поход про­тив всех горо­дов, кото­рые участ­во­ва­ли в оса­де Таба­ла. Сна­ча­ла он под­чи­нил при­ен­цев, потом про­шел всю доли­ну Меанд­ра, отдав ее на раз­граб­ле­ние сво­е­му вой­ску, так же как и город Маг­не­сию. Вслед за тем Маза­рес зане­мог и скон­чал­ся.

162. После кон­чи­ны Маза­ре­са пре­ем­ни­ком его в долж­но­сти вое­на­чаль­ни­ка стал Гар­паг, как и он, родом мидя­нин. Это был тот самый Гар­паг, кото­ро­му мидий­ский царь Асти­аг устро­ил нече­сти­вое пир­ше­ство и кото­рый помог Киру всту­пить на пре­стол. Этот-то чело­век, назна­чен­ный Киром в вое­на­чаль­ни­ки, при­был в Ионию и стал захва­ты­вать горо­да, окру­жая их валом. Он запи­рал жите­лей в сте­нах горо­да, воз­во­дил у стен насы­пи и затем брал город при­сту­пом. Пер­вым ионий­ским горо­дом, под­верг­шим­ся его напа­де­нию, была Фокея.

163. Жите­ли этой Фокеи пер­вы­ми сре­ди элли­нов пусти­лись в дале­кие мор­ские путе­ше­ст­вия. Они откры­ли Адри­а­ти­че­ское море, Тир­се­нию, Ибе­рию и Тар­тесс. Они пла­ва­ли не на «круг­лых» тор­го­вых кораб­лях, а на 50-весель­ных судах¹²⁵. В Тар­тес­се они всту­пи­ли в друж­бу с царем той стра­ны по име­ни Арган­фо­ний. Он цар­ст­во­вал в Тар­тес­се 80 лет, а все­го жил 120. Этот чело­век был так рас­по­ло­жен к фокей­цам, что сна­ча­ла даже пред­ло­жил им поки­нуть Ионию и посе­лить­ся в его стране, где им будет угод­но. А затем, когда фокей­цы не согла­си­лись на это, царь, услы­шав об уси­ле­нии могу­ще­ства лидий­ско­го царя, дал им денег на воз­веде­ние стен в их горо­де. Дал же он денег, не ску­пясь, так как окруж­ность стен [Фокеи] состав­ля­ет нема­ло ста­дий, а вся сте­на состо­ит цели­ком из огром­ных тща­тель­но при­ла­жен­ных кам­ней.

164. Таким-то обра­зом фокей­цы воз­двиг­ли сте­ну сво­его горо­да. А Гар­паг, когда при­вел свое вой­ско и начал оса­ду горо­да, то велел ска­зать фокей­цам, что удо­воль­ст­ву­ет­ся, если горо­жане раз­ру­шат один толь­ко басти­он на стене и «посвя­тят» [в знак покор­но­сти царю] один дом. Фокей­цы же, кото­рые нена­виде­ли раб­ство, объ­яви­ли, что про­сят один день на сове­ща­ние и затем дадут ответ, а на вре­мя сове­ща­ния пусть Гар­паг отведет свое вой­ско от горо­да. Гар­паг же велел им отве­тить, что пре­крас­но пони­ма­ет их замы­сел, но тем не менее дает им вре­мя на раз­мыш­ле­ние. Одна­ко, когда Гар­паг отвел вой­ско от горо­да, фокей­цы спу­сти­ли на воду свои 50-весель­ные кораб­ли, погру­зи­ли на них жен и детей и все пожит­ки, а так­же изо­бра­же­ния богов и про­чие посвя­ти­тель­ные дары из хра­мов, кро­ме мра­мор­ных и мед­ных ста­туй и кар­тин. Погру­зив затем и все осталь­ное иму­ще­ство, они взо­шли сами на борт и отплы­ли по направ­ле­нию на Хиос. Фокею же, остав­лен­ную жите­ля­ми, заня­ли пер­сы.

165. Хиос­цы, одна­ко, не захо­те­ли про­дать фокей­цам так назы­вае­мые Энус­ские ост­ро­ва, опа­са­ясь, что эти ост­ро­ва ста­нут тор­го­вым цен­тром, а их соб­ст­вен­ный ост­ров из-за это­го лишит­ся тор­го­вых выгод. Поэто­му фокей­цы отпра­ви­лись на Кирн. Ведь на Кирне за два­дцать лет до этих собы­тий они по веле­нию боже­ства осно­ва­ли город по име­ни Ала­лия (Арган­фо­ний тогда уже скон­чал­ся). Отправ­ля­ясь на Кирн, фокей­цы сна­ча­ла воз­вра­ти­лись в Фокею и пере­би­ли там пер­сид­скую стра­жу, остав­лен­ную Гар­па­гом в горо­де. После это­го они изрек­ли страш­ные про­кля­тия тем, кто отстанет от похо­да. Затем погру­зи­ли в море кусок желе­за и покля­лись, что не вер­нут­ся в Фокею преж­де, чем это желе­зо не всплы­вет [на поверх­ность]. Во вре­мя при­готов­ле­ний к отплы­тию на Кирн боль­ше поло­ви­ны граж­дан охва­ти­ла мучи­тель­ная тос­ка по род­но­му горо­ду и наси­жен­ным местам. И вот, нару­шив дан­ную клят­ву, они отплы­ли назад в Фокею. Те же, кто остал­ся верен клят­ве, поки­ну­ли Энус­сы и отплы­ли [на Кирн].

166. По при­бы­тии на Кирн фокей­цы пять лет жили там вме­сте с преж­ни­ми посе­лен­ца­ми и воз­двиг­ли свя­ти­ли­ща богам. Так как они ста­ли [потом] разо­рять окрест­но­сти и гра­бить жите­лей, то тир­се­ны и кар­фа­ге­няне, заклю­чив союз, пошли на них вой­ной (те и дру­гие на 60 кораб­лях). Фокей­цы так­же поса­ди­ли сво­их людей на кораб­ли чис­лом 60 и поплы­ли навстре­чу вра­гам в так назы­вае­мое Сар­дон­ское море. В мор­ской бит­ве фокей­цы одер­жа­ли нечто вро­де Кад­мей­ской победы¹²⁶: 40 кораб­лей у них погиб­ло, а осталь­ные 20 поте­ря­ли бое­спо­соб­ность, так как у них были сби­ты носы. После это­го фокей­цы воз­вра­ти­лись в Ала­лию. Там они поса­ди­ли жен и детей на корабль и, погру­зив затем сколь­ко мог­ло на него поме­стить­ся иму­ще­ства, поки­ну­ли Кирн и отплы­ли в Регий.

167. Что до людей с погиб­ших кораб­лей, то по край­ней мере бо́льшую часть их захва­ти­ли в плен кар­фа­ге­няне и тир­се­ны и, выса­див­шись на сушу, поби­ли кам­ня­ми […]¹²⁷ С тех пор у агил­лей­цев все живые суще­ства — будь то овцы, рабо­чий скот или люди, про­хо­див­шие мимо места, где лежа­ли тру­пы поби­тых кам­ня­ми фокей­цев, — ста­но­ви­лись увеч­ны­ми, кале­ка­ми или пара­ли­ти­ка­ми. Тогда агил­лей­цы отпра­ви­ли послов в Дель­фы, желая иску­пить свое пре­ступ­ле­ние. Пифия пове­ле­ла им делать то, что агил­лей­цы совер­ша­ют еще и поныне: они при­но­сят бога­тые жерт­вы фокей­цам, как геро­ям, и устра­и­ва­ют в их честь гим­на­сти­че­ские состя­за­ния и кон­ские риста­ния. Вот какая участь постиг­ла этих фокей­цев. Дру­гие же, кото­рые нашли убе­жи­ще в Регии, дви­ну­лись оттуда и захва­ти­ли в зем­ле Энот­рии город, ныне нося­щий имя Гие­ла. А засе­ли­ли они этот город пото­му, что какой-то чело­век из Посей­до­нии объ­яс­нил им, что Пифия в сво­ем изре­че­нии под­ра­зу­ме­ва­ла героя Кир­на, а не засе­ле­ние ост­ро­ва Кир­на.

168. Тако­ва была судь­ба Фокеи в Ионии. Почти так же, как фокей­цы, посту­пи­ли и жите­ли Тео­са. После того как Гар­паг, воз­ведя насыпь, захва­тил сте­ны [их горо­да], все тео­с­цы сели на кораб­ли и отплы­ли во Фра­кию. Там они посе­ли­лись в горо­де Абде­рах. Город этот осно­вал ранее Тиме­сий из Кла­зо­мен; осно­вав же город, он, одна­ко, не сумел вос­поль­зо­вать­ся пло­да­ми сво­их трудов, пото­му что был изгнан фокей­ца­ми. Теперь зато тео­с­цы, посе­лив­шись в Абде­рах, возда­ют ему геро­и­че­ские поче­сти.

169. Эти два ионий­ских горо­да были един­ст­вен­ны­ми, кото­рые пред­по­чли поки­нуть свою роди­ну, чем тер­петь раб­ство. Осталь­ные ионяне, кро­ме миле­тян, так же как и те, что поки­ну­ли роди­ну, всту­пи­ли в борь­бу с Гар­па­гом и доб­лест­но сра­жа­лись каж­дый за свой род­ной город. Одна­ко они потер­пе­ли пора­же­ние и были поко­ре­ны. Все они оста­лись на месте и пла­ти­ли нало­жен­ную на них дань. Миле­тяне же, как я ска­зал выше, заклю­чи­ли союз с самим Киром и сохра­ни­ли мир [и спо­кой­ст­вие]. Так-то Иония вто­рич­но поте­ря­ла сво­бо­ду. После поко­ре­ния Гар­па­гом мате­ри­ко­вых ионян ост­ров­ные ионяне, устра­шив­шись подоб­ной же уча­сти, доб­ро­воль­но под­чи­ни­лись Киру¹²⁸.

170. Несмот­ря на поне­сен­ное пора­же­ние, ионяне все же собра­лись в Пани­о­ний. Там, как я слы­шал, Биант из При­е­ны подал им весь­ма полез­ный совет. После­дуй ионяне это­му сове­ту, они ста­ли бы, пожа­луй, самы­ми счаст­ли­вы­ми и бога­ты­ми сре­ди элли­нов. Биант пред­ло­жил им всем вме­сте отплыть на Сар­дон и там осно­вать один общий для всех ионян город. Так они избе­жа­ли бы пора­бо­ще­ния, достиг­ли бы про­цве­та­ния, живя на самом боль­шом из всех ост­ро­вов на све­те, и даже под­чи­ни­ли бы себе дру­гие пле­ме­на. Оста­ва­ясь же в Ионии, они, по его сло­вам, поте­ря­ют надеж­ду полу­чить когда-нибудь сво­бо­ду. Этот совет дал ионя­нам Биант из При­е­ны уже после их под­чи­не­ния пер­сам. Но еще рань­ше, когда Иония была сво­бод­ной, Фалес из Миле­та (по про­ис­хож­де­нию фини­ки­я­нин) подал им вот такой полез­ный совет. Он пред­ло­жил ионя­нам постро­ить один общий дом для сове­ща­ний, имен­но на Тео­се, так как Теос лежит в середине Ионии. Отдель­ные горо­да тем не менее долж­ны были сохра­нить само­сто­я­тель­ность, но толь­ко как мест­ные общи­ны. Такие сове­ты пода­ли эти два чело­ве­ка ионя­нам.

171. Поко­рив Ионию, Гар­паг пошел вой­ной на карий­цев, кав­ни­ев и ликий­цев, взяв с собой ионян и эолий­цев. Карий­цы при­шли на мате­рик с ост­ро­вов¹²⁹. В глу­бо­кой древ­но­сти они были под­власт­ны Мино­су, назы­ва­лись леле­га­ми и жили на ост­ро­вах. Впро­чем, леле­ги, по пре­да­нию, насколь­ко мож­но про­ник­нуть в глубь веков, не пла­ти­ли Мино­су ника­кой дани. Они обя­за­ны были толь­ко постав­лять по тре­бо­ва­нию греб­цов для его кораб­лей. Так как Минос поко­рил мно­го земель и вел победо­нос­ные вой­ны, то и народ карий­цев вме­сте с Мино­сом в те вре­ме­на был самым могу­ще­ст­вен­ным наро­дом на све­те. Карий­цы изо­бре­ли три вещи, кото­рые впо­след­ст­вии пере­ня­ли у них элли­ны¹³⁰. Так, они научи­ли элли­нов при­креп­лять к сво­им шле­мам сул­та­ны, изо­бра­жать на щитах эмбле­мы и пер­вы­ми ста­ли при­де­лы­вать руч­ки на щитах (до тех пор все наро­ды носи­ли щиты без ручек и поль­зо­ва­лись ими с помо­щью кожа­ных пере­вя­зей, наде­вая их на шею и на левое пле­чо). Затем, мно­го вре­ме­ни спу­стя, карий­цев изгна­ли с их ост­ро­вов дорий­цы и ионяне, и таким-то обра­зом они пере­се­ли­лись на мате­рик. Так-то рас­ска­зы­ва­ют о карий­цах кри­тяне. Сами же карий­цы, впро­чем, не соглас­ны с ними: они счи­та­ют себя искон­ны­ми жите­ля­ми мате­ри­ка, утвер­ждая, что все­гда носи­ли то же имя, что и теперь. [В дока­за­тель­ство это­го] они пока­зы­ва­ют в Мила­сах древ­нее свя­ти­ли­ще Зев­са Карий­ско­го, при­над­ле­жа­щее мисий­цам и лидий­цам, так как это род­ст­вен­ные карий­цам пле­ме­на. Ведь, по их пре­да­нию, Лид и Мис были бра­тья­ми Кара. Им-то, [лидий­цам и мисий­цам], конеч­но, и при­над­ле­жа­ло свя­ти­ли­ще, а не пле­ме­нам дру­го­го про­ис­хож­де­ния, даже если те и гово­ри­ли на одном язы­ке с карий­ца­ми.

172. Что до кав­ни­ев, то они, мне дума­ет­ся, — искон­ные жите­ли [мате­ри­ка]; сами же они тем не менее счи­та­ют себя при­шель­ца­ми с Кри­та. Похож ли их язык на карий­ский или, наобо­рот, карий­ский схож с кав­ний­ским, я не могу это точ­но решить. По обы­ча­ям же они силь­но отли­ча­ют­ся не толь­ко от карий­цев, но и от всех про­чих наро­дов. Так, для кав­ни­ев самое высо­кое удо­воль­ст­вие — это соби­рать­ся на мно­го­люд­ные пируш­ки сверст­ни­кам и дру­зьям, имен­но муж­чи­нам, жен­щи­нам и детям. Они воз­двиг­ли у себя храм чуже­зем­ным богам, а затем рас­ка­я­лись в этом и реши­ли почи­тать толь­ко оте­че­ских богов. Тогда все кав­нии, спо­соб­ные носить ору­жие, воору­жи­лись: уда­ряя копья­ми по возду­ху, они шли до калин­дий­ских пре­де­лов и вос­кли­ца­ли при этом, что изго­ня­ют чуже­зем­ных богов.

173. Тако­вы [стран­ные] обы­чаи кав­ни­ев. Ликий­цы же пер­во­на­чаль­но при­шли из Кри­та (весь Крит в древ­но­сти цели­ком зани­ма­ли вар­ва­ры)¹³¹. Когда на Кри­те сыно­вья Евро­пы Сар­пе­дон и Минос поссо­ри­лись из-за вер­хов­ной вла­сти, то в борь­бе верх одер­жал Минос и изгнал Сар­пе­до­на с его при­вер­жен­ца­ми. Изгнан­ни­ки при­бы­ли в зем­лю Мили­а­ду в Азии. Стра­на, где ныне оби­та­ют ликий­цы, в древ­но­сти назы­ва­лась Мили­а­дой, а жите­ли ее име­но­ва­лись соли­ма­ми. Ведь, пока царем изгнан­ни­ков был Сар­пе­дон, они сохра­ня­ли свое имя — тер­ми­лов, при­не­сен­ное с Кри­та, как еще и поныне соседи назы­ва­ют ликий­цев. Когда же к Сар­пе­до­ну в стра­ну тер­ми­лов при­был из Афин Лик, сын Пан­ди­о­на, так­же изгнан­ный сво­им бра­том Эге­ем, то они с тече­ни­ем вре­ме­ни ста­ли назы­вать­ся по его име­ни ликий­ца­ми. Обы­чаи их частью крит­ские, частью карий­ские. Есть, впро­чем, у них один осо­бен­ный обы­чай, како­го не най­дешь боль­ше нигде: они назы­ва­ют себя по мате­ри, а не по отцу. Если кто-нибудь спро­сит ликий­ца о его про­ис­хож­де­нии, тот назо­вет имя сво­ей мате­ри и пере­чис­лит ее пред­ков по мате­рин­ской линии. И если жен­щи­на-граж­дан­ка сой­дет­ся с рабом, то дети ее при­зна­ют­ся сво­бод­но­рож­ден­ны­ми. Напро­тив, если граж­да­нин — будь он даже самый вли­я­тель­ный сре­ди них — возь­мет в жены чуже­стран­ку или налож­ни­цу, то дети не име­ют прав граж­дан­ства.

174. Итак, карий­цы поко­ри­лись Гар­па­гу, не покрыв себя сла­вой: ни сами карий­цы, ни элли­ны, живу­щие в их стране, при этом не совер­ши­ли ника­ких подви­гов. Сре­ди дру­гих элли­нов живут там и книдяне — посе­лен­цы из Лакеде­мо­на. Область книдян про­сти­ра­ет­ся до моря и носит назва­ние Три­о­пий. Книдия начи­на­ет­ся от части Хер­со­не­са у горо­да Бибас­са и вся окру­же­на морем, кро­ме незна­чи­тель­ной мест­но­сти. Так, на севе­ре она гра­ни­чит с зали­вом Кера­мик, на юге — с морем у ост­ро­ва Симы и Родо­са. Когда Гар­паг заво­е­вы­вал Ионию, книдяне ста­ли про­ка­пы­вать упо­мя­ну­тую выше узкую поло­су зем­ли (шири­ной почти 5 ста­дий), чтобы пре­вра­тить свою зем­лю в ост­ров. Ведь вся область книдян лежит по эту сто­ро­ну полу­ост­ро­ва. Как раз там, где конец книд­ской зем­ли, и нахо­дит­ся пере­ше­ек, кото­рый они нача­ли про­ка­пы­вать. И вот, когда мно­же­ство книдян взя­лось за работу, ока­за­лось, что рабо­чие ста­ли полу­чать ране­ния на теле, и осо­бен­но [повреж­де­ния] глаз [от оскол­ков кам­ней], когда при­хо­ди­лось про­би­вать ска­лу. [Ране­ния эти] ука­зы­ва­ли на более пря­мое, явно сверхъ­есте­ствен­ное воздей­ст­вие боже­ства. Тогда книдяне отпра­ви­ли послов в Дель­фы вопро­сить бога о том, что пре­пят­ст­ву­ет им [в рабо­те]. Пифия же, по их сло­вам, изрек­ла такой ответ сти­ха­ми в трех­стоп­ном раз­ме­ре:

Не рой­те Ист­ма! Стен не воз­дви­гай­те! Зевс создал ост­ров тут, коль толь­ко б захо­тел.

Полу­чив такое про­ри­ца­ние, книдяне пре­кра­ти­ли работы, и, когда Гар­паг с вой­ском подо­шел [к горо­ду], они сда­лись без боя.

175. По ту сто­ро­ну Гали­кар­насса в глу­бине стра­ны жили педа­сий­цы. Вся­кий раз, когда им самим или их соседям угро­жа­ло какое-нибудь несча­стье, у жри­цы Афи­ны вырас­та­ла длин­ная боро­да. И так быва­ло уже у них три­жды. Эти-то педа­сий­цы — един­ст­вен­ные карий­цы, кото­рые неко­то­рое вре­мя ока­зы­ва­ли сопро­тив­ле­ние Гар­па­гу, доста­вив ему нема­ло хло­пот. Они укре­пи­ли место на горе под назва­ни­ем Лида.

176. Со вре­ме­нем, одна­ко, педа­сий­цы все же были поко­ре­ны. Ликий­цы же, когда Гар­паг всту­пил с вой­ском в доли­ну Ксан­фа, вышли ему навстре­чу и доб­лест­но сра­жа­лись неболь­ши­ми отряда­ми про­тив огром­но­го вой­ска. Потер­пев пора­же­ние, они были оттес­не­ны в город [Ксанф]. Тогда ликий­цы собра­ли на акро­по­ле жен, детей, иму­ще­ство и рабов и подо­жгли акро­поль, отдав его в жерт­ву пла­ме­ни. После это­го ксан­фии страш­ны­ми закля­ти­я­ми обрек­ли себя на смерть: они бро­си­лись на вра­га и все до еди­но­го пали в бою. Ведь сре­ди нынеш­них жите­лей Ксан­фа, кото­рые выда­ют себя за ликий­цев, боль­шин­ство — при­шель­цы, за исклю­че­ни­ем 80 семей. Эти 80 семей в то вре­мя слу­чай­но нахо­ди­лись в чужом краю и пото­му избе­жа­ли этой страш­ной уча­сти. Так-то Гар­паг овла­дел Ксан­фом. Подоб­ным же обра­зом он захва­тил и город Кавн, так как боль­шин­ство кав­ни­ев после­до­ва­ло при­ме­ру ликий­цев.

177. В то вре­мя как Гар­паг разо­рял [горо­да] при­мор­ской обла­сти Пере­д­ней Азии, сам Кир поко­рял народ за наро­дом внут­ри стра­ны, не минуя ни одно­го. О боль­шей части этих похо­дов я умол­чу и рас­ска­жу толь­ко о тех, кото­рые доста­ви­ли ему боль­ше все­го хло­пот и осо­бен­но достой­ны упо­ми­на­ния.

178. После заво­е­ва­ния все­го [ази­ат­ско­го] мате­ри­ка Кир обра­тил­ся про­тив асси­рий­цев. В Асси­рии есть мно­го и дру­гих боль­ших горо­дов, но самым зна­ме­ни­тым и наи­бо­лее могу­ще­ст­вен­ным горо­дом, где у асси­рий­цев после раз­ру­ше­ния Нина нахо­дил­ся цар­ский дво­рец, был Вави­лон. Постро­ен Вави­лон вот как. Лежит он на обшир­ной рав­нине, обра­зуя четы­рех­уголь­ник, каж­дая сто­ро­на кото­ро­го 120 ста­дий дли­ны. Окруж­ность всех четы­рех сто­рон горо­да состав­ля­ет 480 ста­дий¹³². Вави­лон был не толь­ко очень боль­шим горо­дом, но и самым кра­си­вым из всех горо­дов, кото­рые я знаю. Преж­де все­го город окру­жен глу­бо­ким, широ­ким и пол­ным водой рвом, затем идет сте­на шири­ной в 50 цар­ских лок­тей, а высотой в 200. Цар­ский же локоть на 3 паль­ца боль­ше обык­но­вен­но­го.

179. Здесь я дол­жен рас­ска­зать, куда употре­би­ли зем­лю, выну­тую изо рва, и как была воз­веде­на сте­на. Лишь толь­ко выко­па­ли ров, то взя­тую оттуда зем­лю ста­ли употреб­лять для выдел­ки кир­пи­ча. Изгото­вив доста­точ­ное коли­че­ство сырых кир­пи­чей, обжи­га­ли их в печах. Вме­сто цемен­та стро­и­те­ли поль­зо­ва­лись горя­чим асфаль­том и через каж­дые трид­цать рядов кир­пи­ча закла­ды­ва­ли меж­ду кам­ня­ми камы­шо­вые пле­тен­ки. Сна­ча­ла таким обра­зом укре­пи­ли края рва, а затем и саму сте­ну. На вер­ху сте­ны по кра­ям воз­ве­ли по две одно­этаж­ные баш­ни, сто­яв­шие друг про­тив дру­га. Меж­ду баш­ня­ми оста­ва­лось про­стран­ство, доста­точ­ное для про­езда чет­вер­ки лоша­дей. Кру­гом на стене нахо­ди­лось 100 ворот цели­ком из меди (в том чис­ле их кося­ки и при­то­ло­ки). Есть и дру­гой город в вось­ми днях пути от Вави­ло­на по име­ни Ис. Там про­те­ка­ет неболь­шая река так­же под назва­ни­ем Ис. Впа­да­ет она в реку Евфрат. Эта-то река Ис выно­сит сво­им тече­ни­ем комоч­ки асфаль­та. Отсюда и был достав­лен асфальт для построй­ки вави­лон­ской сте­ны.

180. Таким-то обра­зом были воз­веде­ны сте­ны Вави­ло­на. Город же состо­ит из двух частей. Через него про­те­ка­ет река по име­ни Евфрат, беру­щая нача­ло в Арме­нии. Эта боль­шая, глу­бо­кая и быст­рая река впа­да­ет в Крас­ное море. По обе­им сто­ро­нам реки сте­на, изги­ба­ясь, дохо­дит до самой реки, а отсюда по обо­им бере­гам идет сте­на из обо­жжен­ных кир­пи­чей. Город же сам состо­ит сплошь из трех- и четы­рех­этаж­ных домов и пере­се­чен пря­мы­ми ули­ца­ми, иду­щи­ми частью вдоль, а частью попе­рек реки. На каж­дой попе­ре­ч­ной ули­це в стене вдоль реки было столь­ко же малень­ких ворот, сколь­ко и самих улиц. Ворота эти были так­же мед­ные и вели к самой реке.

181. Эта [внеш­няя] сте­на явля­ет­ся как бы пан­ци­рем горо­да. Вто­рая же сте­на идет внут­ри пер­вой, прав­да, нена­мно­го ниже, но у́же нее. В середине каж­дой части горо­да воз­двиг­ну­то зда­ние. В одной части — цар­ский дво­рец, окру­жен­ный огром­ной и креп­кой сте­ной; в дру­гой — свя­ти­ли­ще Зев­са Бела¹³³ с мед­ны­ми вра­та­ми, сохра­нив­ши­ми­ся еще до наших дней. Хра­мо­вой свя­щен­ный уча­сток — четы­рех­уголь­ный, каж­дая сто­ро­на его дли­ной в 2 ста­дии. В середине это­го хра­мо­во­го свя­щен­но­го участ­ка воз­двиг­ну­та гро­мад­ная баш­ня, дли­ной и шири­ной в 1 ста­дию. На этой башне сто­ит вто­рая, а на ней — еще баш­ня, в общем восемь башен — одна на дру­гой. Наруж­ная лест­ни­ца ведет наверх вокруг всех этих башен. На середине лест­ни­цы нахо­дят­ся ска­мьи, долж­но быть, для отды­ха. На послед­ней башне воз­двиг­нут боль­шой храм. В этом хра­ме сто­ит боль­шое, рос­кош­но убран­ное ложе и рядом с ним золо­той стол. Ника­ко­го изо­бра­же­ния боже­ства там, одна­ко, нет. Да и ни один чело­век не про­во­дит здесь ночь, за исклю­че­ни­ем одной жен­щи­ны, кото­рую, по сло­вам хал­де­ев, жре­цов это­го бога, бог выби­ра­ет себе из всех мест­ных жен­щин.

182. Эти жре­цы утвер­жда­ют (я, впро­чем, это­му не верю), что сам бог ино­гда посе­ща­ет храм и про­во­дит ночь на этом ложе. То же самое, по рас­ска­зам егип­тян, буд­то бы про­ис­хо­дит и в еги­пет­ских Фивах. И там в хра­ме Зев­са Фиван­ско­го так­же спит какая-то жен­щи­на. Обе эти жен­щи­ны, как гово­рят, не всту­па­ют в обще­ние со смерт­ны­ми муж­чи­на­ми. Точ­но так же, впро­чем, и про­ри­ца­тель­ни­ца — жри­ца бога в Пата­рах Ликий­ских [спит в хра­ме], когда явля­ет­ся бог и изре­ка­ет ора­кул (что быва­ет не все­гда, а лишь по вре­ме­нам). Но при явле­нии бога жри­цу запи­ра­ют с ним по ночам в хра­ме.

183. Есть в свя­щен­ном хра­мо­вом участ­ке в Вави­лоне вни­зу еще и дру­гое свя­ти­ли­ще, где нахо­дит­ся огром­ная золотая ста­туя сидя­ще­го Зев­са. Рядом же сто­ят боль­шой золо­той стол, ска­мей­ка для ног и трон — так­же золотые. По сло­вам хал­де­ев, на изготов­ле­ние [всех этих вещей] пошло 800 талан­тов золота. Перед этим хра­мом воз­двиг­нут золо­той алтарь. Есть там и еще один огром­ный алтарь; на нем при­но­сят в жерт­ву взрос­лых живот­ных; на золо­том же алта­ре мож­но при­но­сить в жерт­ву толь­ко сосун­ков. На боль­шом алта­ре хал­деи еже­год­но сжи­га­ют 1000 талан­тов лада­на на празд­ни­ке в честь это­го бога. Была еще в свя­щен­ном участ­ке в то вре­мя, о кото­ром идет речь, золотая ста­туя бога, цели­ком из золота, 12 лок­тей высоты. Мне само­му не дове­лось ее видеть, но я пере­даю лишь то, что рас­ска­зы­ва­ли хал­деи. Эту-то ста­тую страст­но желал Дарий, сын Гис­тас­па, но не дерз­нул захва­тить ее. Одна­ко Ксеркс, сын его, похи­тил ста­тую, повелев умерт­вить жре­ца, кото­рый не поз­во­лял [при­ка­сать­ся к ста­туе] и дви­гать ее с места. Так рос­кош­но укра­шен этот [храм] и свя­щен­ный уча­сток, где так­же есть мно­го посвя­ти­тель­ных даров от част­ных лиц.

184. Мно­го и дру­гих царей пра­ви­ло в Вави­лоне, о кото­рых я рас­ска­жу в моей исто­рии Асси­рии¹³⁴. Они еще более укре­пи­ли сте­ны [горо­да] и укра­си­ли свя­ти­ли­ща. Сре­ди этих-то царей были и две жен­щи­ны. Стар­шая по име­ни Семи­ра­мида, кото­рая цар­ст­во­ва­ла за пять поко­ле­ний до млад­шей, веле­ла постро­ить в долине досто­при­ме­ча­тель­ную пло­ти­ну. Преж­де ведь река обыч­но при раз­ли­вах затоп­ля­ла всю доли­ну.

185. Вто­рая цари­ца, кото­рую зва­ли Нито­крис¹³⁵, была еще более муд­рой, чем ее пред­ше­ст­вен­ни­ца, и оста­ви­ла памят­ни­ки, о кото­рых я рас­ска­жу. Кро­ме того, эта цари­ца виде­ла, как вели­ко могу­ще­ство мидян, сколь это бес­по­ко­ит народ и как мно­го горо­дов они уже заво­е­ва­ли (сре­ди них даже Нин). Поэто­му-то она и реши­ла при­нять зара­нее все воз­мож­ные меры пре­до­сто­рож­но­сти. Преж­де все­го она изме­ни­ла тече­ние реки Евфра­та, кото­рый про­те­кал рань­ше пря­мо через середи­ну горо­да. Для это­го Нито­крис веле­ла про­ко­пать канал выше горо­да, и таким обра­зом река ста­ла настоль­ко изви­ли­стой, что, напри­мер, мимо одно­го селе­ния в Асси­рии она про­те­ка­ла три­жды (назва­ние это­го селе­ния, куда Евфрат под­хо­дит три раза, Арде­рик­ка). Еще и поныне, совер­шая путе­ше­ст­вие из Наше­го моря в Вави­лон вниз по Евфра­ту, при­хо­дит­ся три­жды про­ез­жать мимо это­го селе­ния в тече­ние трех дней. Это было одно дея­ние Нито­крис. Затем по ее пове­ле­нию по обе­им сто­ро­нам реки насы­па­ли пло­ти­ну пора­зи­тель­ной вели­чи­ны и высоты. Потом на зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии выше Вави­ло­на она при­ка­за­ла выко­пать водо­ем для озе­ра непо­да­ле­ку от реки такой глу­би­ны, чтобы повсюду высту­пи­ли под­поч­вен­ные воды. Шири­на же это­го водо­е­ма достиг­ла в окруж­но­сти 420 ста­дий. Выры­тую из ямы зем­лю цари­ца веле­ла употреб­лять для реч­ной пло­ти­ны. Когда бас­сейн был готов, она при­ка­за­ла при­вез­ти камень и обли­це­вать им края водо­е­ма. Про­из­ве­ла же цари­ца обе эти работы — имен­но сде­ла­ла реку излу­чи­стой и обра­ти­ла всю про­ко­пан­ную мест­ность в боло­то — не толь­ко для того, чтобы мно­же­ст­вом излу­чин замед­лять тече­ние реки, но и затем, чтобы сде­лать реч­ной путь в Вави­лон более изви­ли­стым и, нако­нец, чтобы после пла­ва­ния путе­ше­ст­вен­ни­кам нуж­но было делать еще боль­шой объ­езд озе­ра по суше. Эти работы про­из­во­ди­лись в той части стра­ны, где были про­хо­ды и самый корот­кий путь из Мидии. Целью этих меро­при­я­тий было затруд­нить мидя­нам про­ник­но­ве­ние в стра­ну при тор­го­вых сно­ше­ни­ях и не поз­во­лить им точ­но раз­уз­нать поло­же­ние дел в стране.

186. Эти соору­же­ния цари­ца воз­двиг­ла [про­тив мидян] из зем­ли, добы­той при рытье водо­е­ма. Кро­ме того, она вос­поль­зо­ва­лась эти­ми работа­ми еще и для дру­гой, побоч­ной цели. Город состо­ял из двух частей, разде­лен­ных рекой. При преж­них царях, чтобы попасть из одной поло­ви­ны горо­да в дру­гую, нуж­но было пере­прав­лять­ся на лод­ке, что, мне дума­ет­ся, было неудоб­но. Нито­крис поза­бо­ти­лась и об этом. Когда был вырыт водо­ем для озе­ра, она оста­ви­ла в память об этих работах вот еще что. Она пове­ле­ла выру­бить огром­ные кам­ни. Когда эти кам­ни были изготов­ле­ны и водо­ем выко­пан, Нито­крис отве­ла весь реч­ной поток в этот водо­ем, и по мере напол­не­ния водо­е­ма ста­рое рус­ло высы­ха­ло. Затем Нито­крис при­ка­за­ла укре­пить бере­га реки вдоль горо­да и спус­ки, веду­щие от стен­ных ворот к реке, обли­це­вать обо­жжен­ным кир­пи­чом таким же спо­со­бом, как и город­ские сте­ны. Потом при­бли­зи­тель­но в середине горо­да она веле­ла постро­ить мост из выруб­лен­ных кам­ней (кам­ни были скреп­ле­ны желе­зом и свин­цом). Днем на мост насти­ла­ли попе­рек четы­рех­уголь­ные дос­ки, по кото­рым вави­ло­няне пере­хо­ди­ли через реку. На ночь же этот настил уби­ра­ли, для того чтобы люди не бро­ди­ли туда и сюда и не гра­би­ли друг дру­га. После соору­же­ния моста, когда выко­пан­ное озе­ро напол­ни­лось водой, цари­ца веле­ла отве­сти реку Евфрат из озе­ра в ста­рое рус­ло. Таким обра­зом, озе­ро пре­вра­ти­лось в боло­то, для чего и было пред­на­зна­че­но, а горо­жа­нам, кро­ме того, был постро­ен мост.

187. Эта же цари­ца обма­ну­ла потом­ство вот какой хит­ро­стью. Она пове­ле­ла воз­двиг­нуть себе гроб­ни­цу над ворота­ми в самом ожив­лен­ном месте горо­да (гроб­ни­ца нахо­ди­лась непо­сред­ст­вен­но над сами­ми ворота­ми) и выре­зать на ней над­пись, гла­ся­щую вот что: «Если кто-нибудь из вави­лон­ских царей после меня будет иметь нуж­ду в день­гах, то пусть откро­ет эту гроб­ни­цу и возь­мет сколь­ко поже­ла­ет денег. Одна­ко без нуж­ды пусть напрас­но не откры­ва­ет ее. Но луч­ше бы вовсе [не откры­вать гроб­ни­цы]». Так эта гроб­ни­ца оста­ва­лась нетро­ну­той, пока вави­лон­ское цар­ство не пере­шло к Дарию. Дарию каза­лось даже стран­ным, поче­му он не вос­поль­зо­вал­ся [этой гроб­ни­цей над] ворота­ми, хотя там лежат сокро­ви­ща, кото­рые к тому же [как бы] сами при­гла­ша­ют завла­деть ими. Царь, одна­ко, не захо­тел прой­ти через эти ворота, пото­му что над голо­вой [у него] ока­зал­ся бы мерт­вец. Открыв же гроб­ни­цу, он не нашел там ника­ких сокро­вищ, а толь­ко покой­ни­ка и вот такую над­пись: «Если бы ты не был столь жад­ным, то не разо­рял бы гроб­ниц покой­ни­ков». Вот что рас­ска­зы­ва­ют об этой цари­це.

188. Про­тив сына этой-то жен­щи­ны¹³⁶ (его зва­ли, как и отца, Лаби­не­том, и он был царем Асси­рии) Кир и пошел вой­ной. Вся­кий раз когда вели­кий царь высту­па­ет в поход, то, сде­лав дома хоро­ший запас хле­ба и мел­ко­го скота, он берет с собой, кро­ме того, еще воду из про­те­каю­щей у Сус реки Хоас­па¹³⁷ (един­ст­вен­ной реки, откуда он пьет воду). Мно­же­ство четы­рех­ко­лес­ных пово­зок, запря­жен­ных мула­ми, с этой-то кипя­че­ной водой из Хоас­па в сереб­ря­ных сосудах все­гда сле­ду­ет за царем, куда бы он ни отправ­лял­ся в поход.

189. Дви­га­ясь на Вави­лон, Кир достиг реки Гин­да. Исто­ки этой реки нахо­дят­ся в Мати­ен­ских горах, течет же она через зем­лю дар­да­нов, а впа­да­ет в дру­гую реку — Тигр. Тигр же про­те­ка­ет мимо горо­да Опиды и впа­да­ет в Крас­ное море. Когда Кир хотел перей­ти эту судо­ход­ную реку Гинд, один из его свя­щен­ных белых коней от рез­во­сти прыг­нул в воду, чтобы пере­плыть реку. Одна­ко река погло­ти­ла коня и унес­ла его сво­им тече­ни­ем. Тогда Кир страш­но раз­гне­вал­ся на реку за такую дер­зость и пове­лел сде­лать ее столь мел­кой, чтобы впредь даже жен­щи­ны мог­ли лег­ко пере­хо­дить, не замо­чив коле­на. После такой угро­зы Кир отло­жил пока что поход на Вави­лон. Разде­лив затем свое вой­ско на две части, царь рас­по­ло­жил вои­нов по бере­гам реки и велел на каж­дом бере­гу наме­тить по всем направ­ле­ни­ям 180 пря­мых, как стре­ла, кана­лов, веду­щих к реке. Потом он рас­ста­вил вои­нов и при­ка­зал копать. При боль­шом чис­ле рабо­чих рук работа была быст­ро завер­ше­на, но все же на нее при­шлось затра­тить целое лето.

190. Так-то пока­рал Кир реку Гинд, разде­лив ее на 360 кана­лов. А когда вновь насту­пи­ла вес­на, царь высту­пил в поход на Вави­лон. Вави­ло­няне вышли из горо­да с вой­ском и ожи­да­ли Кира. Когда царь подо­шел к горо­ду, вави­ло­няне бро­си­лись в бой, но, потер­пев пора­же­ние, были оттес­не­ны в город. Вави­ло­ня­нам было уже зара­нее извест­но, что Кир теперь не будет без­дей­ст­во­вать: они виде­ли ведь, как пер­сид­ский царь напа­дал на один народ за дру­гим. Поэто­му, запас­шись про­до­воль­ст­ви­ем на очень мно­го лет, они не обра­ща­ли ника­ко­го вни­ма­ния на оса­ду. Меж­ду тем Кир ока­зал­ся в затруд­ни­тель­ном поло­же­нии, так как про­шло уже мно­го вре­ме­ни, а дело [оса­ды] нисколь­ко не подви­га­лось впе­ред.

191. Нако­нец — дру­гой ли кто подал совет в затруд­не­нии или же сам Кир сооб­ра­зил, как ему посту­пать, — но сде­лал он вот что¹³⁸. Он поста­вил часть сво­его вой­ска в том месте, где река вхо­дит в город, а дру­гую часть — ниже по тече­нию, у ее выхо­да из горо­да. Затем он при­ка­зал вои­нам, как толь­ко увидят, что рус­ло ста­ло про­хо­ди­мым вброд, всту­пать по это­му рус­лу в город. После это­го сам царь с нестро­е­вой частью войск отсту­пил. По при­бы­тии к упо­мя­ну­то­му выше озе­ру Кир сде­лал с рекой при­бли­зи­тель­но то же самое, что неко­гда совер­ши­ла и вави­лон­ская цари­ца. Пер­сид­ский царь отвел реку с помо­щью кана­ла в озе­ро, кото­рое, соб­ст­вен­но, было боло­том, а таким обра­зом ста­рое рус­ло сде­ла­лось про­хо­ди­мым. После того как вода в реке спа­ла настоль­ко, что дохо­ди­ла людям при­бли­зи­тель­но до коле­на, пер­сы по ста­ро­му рус­лу вошли в Вави­лон. Если бы вави­ло­няне зара­нее узна­ли замы­сел Кира или вовре­мя заме­ти­ли его дей­ст­вия, то, конеч­но, не толь­ко не поз­во­ли­ли бы пер­сам про­ник­нуть в город, но даже совер­шен­но уни­что­жи­ли бы вра­га. Ведь они мог­ли про­сто запе­реть все веду­щие к реке ворота и, взой­дя на сте­ны по обо­им бере­гам реки, пой­мать пер­сов, как в ловуш­ку. Одна­ко теперь пер­сы вне­зап­но напа­ли на вави­ло­нян. Город же Вави­лон столь огром­ный, что, по рас­ска­зам тамош­них людей, горо­жане, жив­шие в цен­тре, не зна­ли, что вра­ги уже заня­ли окра­и­ны. В это вре­мя они по слу­чаю празд­ни­ка пля­са­ли и весе­ли­лись до тех пор, пока слиш­ком хоро­шо не узна­ли [свое ужас­ное поло­же­ние]. Так-то Вави­лон был взят тогда в пер­вый раз.

192. Сколь вели­ко богат­ство Вави­ло­на, я могу ясно пока­зать на мно­гих дру­гих при­ме­рах, но огра­ни­чусь сле­дую­щим. Вся стра­на, под­власт­ная вели­ко­му царю, обя­за­на, кро­ме обыч­ной пода­ти, еще содер­жать царя и его вой­ско. Итак, вави­лон­ская зем­ля из две­на­дца­ти меся­цев четы­ре меся­ца в году постав­ля­ет царю про­до­воль­ст­вие, а восемь меся­цев — вся осталь­ная Азия. Таким обра­зом, одна эта Асси­рия по богат­ству зани­ма­ет третье место во всей Азии. И намест­ни­че­ство в этой стране, кото­рое пер­сы назы­ва­ют сатра­пи­ей, без­услов­но самое доход­ное из всех намест­ни­честв. Три­тан­техм, сын Арта­ба­за, кото­ро­му царь пожа­ло­вал эту область в управ­ле­ние, каж­дый день соби­рал с нее пол­ную арта­бу сереб­ра (арта­ба — пер­сид­ская мера, вме­щаю­щая 1 атти­че­ский медимн и 3 атти­че­ских хени­ка). У само­го Три­тан­тех­ма, кро­ме бое­вых коней, было еще 800 жереб­цов, покры­ваю­щих кобы­лиц, а кобы­лиц было 16000 (каж­дый жере­бец покры­вал по 20 кобы­лиц). Он дер­жал так­же так мно­го собак индий­ской поро­ды, что четы­ре боль­ших селе­ния на рав­нине долж­ны были достав­лять пищу для них и за это были осво­бож­де­ны от про­чих повин­но­стей. Так богат был пра­ви­тель Вави­ло­на.

193. Дождей в Асси­рий­ской зем­ле выпа­да­ет мало, но и этих незна­чи­тель­ных дождей доста­точ­но для пер­во­на­чаль­но­го пита­ния и роста кор­ней зла­ков. При этом посе­вы оро­ша­ют­ся из реки, зре­ют и злак рас­тет. Сама река, одна­ко, здесь не зали­ва­ет поля, как в Егип­те, но оро­ше­ние про­из­во­дит­ся вруч­ную водо­чер­па­тель­ны­ми при­спо­соб­ле­ни­я­ми [журав­ля­ми]. Вся Вави­ло­ния, подоб­но Егип­ту, всюду пере­ре­за­на кана­ла­ми. Самый боль­шой из этих кана­лов судо­хо­ден; в юго-восточ­ном направ­ле­нии он течет из Евфра­та в дру­гую реку — Тигр, на кото­рой лежал город Нин. Из всех стран на све­те, насколь­ко я знаю, эта зем­ля про­из­во­дит без­услов­но самые луч­шие пло­ды Демет­ры. Напро­тив, пло­до­вые дере­вья там даже вооб­ще не про­из­рас­та­ют: ни смо­ков­ни­ца, ни вино­град­ная лоза, ни мас­ли­на. Что же до пло­дов Демет­ры, то зем­ля при­но­сит их в таком изоби­лии, что уро­жай здесь вооб­ще сам-две­сти, а [в хоро­шие годы] даже сам-три­ста. Листья пше­ни­цы и ячме­ня дости­га­ют там целых четы­рех паль­цев в шири­ну. Что про­со и сесам¹³⁹ быва­ют там высотой с дере­во, мне хоро­шо извест­но, но я не ста­ну рас­ска­зы­вать об этом. Я знаю ведь, сколь боль­шое недо­ве­рие встре­тит мой рас­сказ о пло­до­ро­дии раз­ных хлеб­ных зла­ков у тех, кто сам не побы­вал в Вави­ло­нии. Олив­ко­во­го мас­ла вави­ло­няне совсем не употреб­ля­ют, но толь­ко из сеса­ма. Повсюду на рав­нине рас­тут там фини­ко­вые паль­мы, в боль­шин­стве пло­до­нос­ные. Из пло­дов пальм при­готов­ля­ют хлеб, вино и мед. Выра­щи­ва­ют вави­ло­няне фини­ко­вые паль­мы тем же спо­со­бом, как и смо­ков­ни­цы. Они при­вя­зы­ва­ют пло­ды так назы­вае­мых у элли­нов «муж­ских» пальм к пло­до­нос­ным дере­вьям, чтобы оре­хотвор­ка, про­ник­нув в финик, помог­ла ему созреть и он преж­девре­мен­но не опал. Ведь оре­хотвор­ки сидят в пло­дах «муж­ских» пальм, так же как и в зим­них смок­вах.

194. Теперь я перей­ду к рас­ска­зу о самом уди­ви­тель­ном из все­го, что есть в этой стране (кро­ме само­го горо­да Вави­ло­на). Суда, на кото­рых пла­ва­ют вниз по реке в Вави­лон, совер­шен­но круг­лые и цели­ком сде­ла­ны из кожи¹⁴⁰. В Арме­нии, кото­рая лежит выше Асси­рии, вави­ло­няне наре­за­ют иво­вые пру­тья для осто­ва кораб­ля. Сна­ру­жи [остов] обтя­ги­ва­ют плот­ны­ми шку­ра­ми напо­до­бие [круг­ло­го] дни­ща кораб­ля. Они не рас­ши­ря­ют кор­мо­вой части суд­на и не заост­ря­ют носа, но дела­ют суд­но круг­лым, как щит. Затем наби­ва­ют все суд­но соло­мой [для оберт­ки гру­за] и, нагру­зив, пус­ка­ют плыть вниз по тече­нию. Пере­во­зят они вниз по реке глав­ным обра­зом гли­ня­ные сосуды с фини­кий­ским вином. Управ­ля­ют суд­ном с помо­щью двух руле­вых весел, кото­ры­ми стоя загре­ба­ют двое людей. Один из них при этом тянет суд­но веслом к себе, а дру­гой оттал­ки­ва­ет­ся. Такие суда стро­ят очень боль­шо­го раз­ме­ра и помень­ше. Самые боль­шие вме­ща­ют до 5000 талан­тов гру­за. На каж­дом судне нахо­дит­ся живой осел, и на боль­ших — несколь­ко. По при­бы­тии в Вави­лон куп­цы рас­про­да­ют свой товар, а затем с пуб­лич­ных тор­гов сбы­ва­ют и [пле­те­ный] остов суд­на, и всю соло­му. А шку­ры потом навью­чи­ва­ют на ослов и воз­вра­ща­ют­ся в Арме­нию. Вверх по реке ведь из-за быст­ро­го тече­ния плыть совер­шен­но невоз­мож­но. Поэто­му и суда стро­ят не из дере­ва, а из шкур. Когда же куп­цы на сво­их ослах при­бы­ва­ют в Арме­нию, то стро­ят новые суда таким же спо­со­бом. Тако­вы у них [реч­ные] суда.

195. Оде­я­ние же у вави­ло­нян вот какое. [На теле] вави­ло­ня­нин носит льня­ной хитон, дохо­дя­щий до ног, а поверх — дру­гой шер­стя­ной. Затем поверх накиды­ва­ет еще тон­кую белую хла­ниду. Обувь у них — обще­при­ня­тая [в этой стране], похо­жая на бео­тий­ские сапо­ги. Отпус­кая длин­ные воло­сы, вави­ло­няне повя­зы­ва­ют на голо­ве тюр­ба­ны и все тело ума­ща­ют миррой. У вся­ко­го вави­ло­ня­ни­на есть пер­стень с печа­тью и посох искус­ной работы. На каж­дом посо­хе выре­за­ны ябло­ко, роза, лилия, орел или что-либо подоб­ное. Носить посох без тако­го изо­бра­же­ния у них не при­ня­то. Тако­во внеш­нее обли­чье вави­ло­нян, а о нра­вах и обы­ча­ях их я рас­ска­жу вот что.

196. Самый бла­го­ра­зум­ный обы­чай, кото­рый, как я знаю, быту­ет так­же и у илли­рий­ских эне­тов, по мое­му мне­нию, у них вот какой. Раз в году в каж­дом селе­нии обыч­но дела­ли так: созы­ва­ли всех деву­шек, достиг­ших брач­но­го воз­рас­та, и соби­ра­ли в одном месте. Их обсту­па­ли тол­пы юно­шей, а гла­ша­тай застав­лял каж­дую девуш­ку пооди­ноч­ке вста­вать и начи­на­лась про­да­жа невест. Сна­ча­ла выстав­ля­ли на про­да­жу самую кра­си­вую девуш­ку из всех. Затем, когда ее про­да­ва­ли за боль­шие день­ги, гла­ша­тай вызы­вал дру­гую, сле­дую­щую после нее по кра­со­те (девуш­ки же про­да­ва­лись в заму­же­ство). Очень бога­тые вави­лон­ские жени­хи напе­ре­бой ста­ра­лись набав­лять цену и поку­па­ли наи­бо­лее кра­си­вых деву­шек. Жени­хи же из про­сто­на­ро­дья, кото­рые вовсе не цени­ли кра­соту, бра­ли и некра­си­вых девиц и в при­да­чу день­ги. После рас­про­да­жи самых кра­си­вых деву­шек гла­ша­тай велел встать самой без­образ­ной девуш­ке или кале­ке и пред­ла­гал взять ее в жены за наи­мень­шую сум­му денег, пока ее кто-нибудь не брал с наи­мень­шим при­да­ным. День­ги же выру­ча­лись от про­да­жи кра­си­вых деву­шек, и таким обра­зом кра­са­ви­цы выда­ва­ли замуж дур­ну­шек и калек. Выдать же замуж свою дочь за кого хочешь не поз­во­ля­лось, а так­же нель­зя было куп­лен­ную девуш­ку уво­дить домой без пору­чи­те­ля. И толь­ко, если пору­чи­тель уста­но­вит, что купив­ший девуш­ку дей­ст­ви­тель­но жела­ет жить с нею, ее мож­но было уво­дить домой. Если же кто не схо­дил­ся со сво­ей девуш­кой, то по зако­ну тре­бо­ва­лось воз­вра­щать день­ги. Впро­чем, жени­хам мож­но было являть­ся и из дру­гих селе­ний и поку­пать себе деву­шек. Этот пре­крас­ней­ший обы­чай теперь у них уже не суще­ст­ву­ет¹⁴¹. Зато недав­но они нашли дру­гое сред­ство огра­дить девиц от обиды и не допу­стить уво­да их на чуж­би­ну […] После заво­е­ва­ния стра­ны и разо­ре­ния ее пер­са­ми жите­ли лиши­лись сво­его иму­ще­ства, и все про­стые люди из наро­да были вынуж­де­ны по бед­но­сти застав­лять сво­их доче­рей зани­мать­ся раз­вра­том.

197. Есть у вави­ло­нян еще и дру­гой весь­ма разум­ный обы­чай. Стра­даю­щих каким-нибудь неду­гом они выно­сят на рынок (у них ведь нет вра­чей)¹⁴². Про­хо­жие дают боль­но­му сове­ты [о его болез­ни] (если кто-нибудь из них или сам стра­дал подоб­ным неду­гом, или видел его у дру­го­го). Затем про­хо­жие сове­ту­ют боль­но­му и объ­яс­ня­ют, как сами они исце­ли­лись от подоб­но­го неду­га или виде­ли исце­ле­ние дру­гих¹⁴³. Мол­ча про­хо­дить мимо боль­но­го чело­ве­ка у них запре­ще­но: каж­дый дол­жен спра­ши­вать, в чем его недуг.

198. Покой­ни­ков вави­ло­няне погре­ба­ют в меду¹⁴⁴, и похо­рон­ные обряды у них оди­на­ко­вы с еги­пет­ски­ми. Вся­кий раз как вави­ло­ня­нин схо­дит­ся со сво­ей женой, он садит­ся перед жерт­вен­ным сосудом, вос­ку­ряя фими­ам; так же посту­па­ет и жена. На сле­дую­щее утро оба они совер­ша­ют омо­ве­ние. Перед этим омо­ве­ни­ем они не долж­ны при­ка­сать­ся ни к како­му сосу­ду. Такой же обы­чай суще­ст­ву­ет и у ара­бов¹⁴⁵.

199. Самый же позор­ный обы­чай у вави­ло­нян вот какой. Каж­дая вави­ло­нян­ка одна­жды в жиз­ни долж­на садить­ся в свя­ти­ли­ще Афро­ди­ты и отда­вать­ся [за день­ги] чуже­стран­цу. Мно­гие жен­щи­ны, гор­дясь сво­им богат­ст­вом, счи­та­ют недо­стой­ным сме­ши­вать­ся с [тол­пой] осталь­ных жен­щин. Они при­ез­жа­ют в закры­тых повоз­ках в сопро­вож­де­нии мно­же­ства слуг и оста­нав­ли­ва­ют­ся око­ло свя­ти­ли­ща. Боль­шин­ство же жен­щин посту­па­ет вот как: в свя­щен­ном участ­ке Афро­ди­ты сидит мно­же­ство жен­щин с повяз­ка­ми из вере­воч­ных жгу­тов на голо­ве. Одни из них при­хо­дят, дру­гие ухо­дят. Пря­мые про­хо­ды разде­ля­ют по всем направ­ле­ни­ям тол­пу ожи­даю­щих жен­щин. По этим-то про­хо­дам ходят чуже­зем­цы и выби­ра­ют себе жен­щин. Сидя­щая здесь жен­щи­на не может воз­вра­тить­ся домой, пока какой-нибудь чуже­стра­нец не бро­сит ей в подол день­ги и не соеди­нит­ся с ней за пре­де­ла­ми свя­щен­но­го участ­ка. Бро­сив жен­щине день­ги, он дол­жен толь­ко ска­зать: «При­зы­ваю тебя на слу­же­ние богине Милит­те!». Милит­той же асси­рий­цы назы­ва­ют Афро­ди­ту. Пла­та может быть сколь угод­но малой. Отка­зы­вать­ся брать день­ги жен­щине не доз­во­ле­но, так как день­ги эти свя­щен­ные. Девуш­ка долж­на идти без отка­за за пер­вым чело­ве­ком, кто бро­сил ей день­ги. После сои­тия, испол­нив свя­щен­ный долг богине, она ухо­дит домой и затем уже ни за какие день­ги не овла­де­ешь ею вто­рич­но. Кра­са­ви­цы и стат­ные девуш­ки ско­ро ухо­дят домой, а без­образ­ным при­хо­дит­ся дол­го ждать, пока они смо­гут выпол­нить обы­чай. И дей­ст­ви­тель­но, иные долж­ны оста­вать­ся в свя­ти­ли­ще даже по три-четы­ре года¹⁴⁶. Подоб­ный это­му обы­чай суще­ст­ву­ет так­же в неко­то­рых местах на Кип­ре.

200. Тако­вы обы­чаи вави­ло­нян. Есть сре­ди них три пле­ме­ни, кото­рые пита­ют­ся толь­ко рыбой. Пой­ман­ную рыбу они вялят на солн­це и затем посту­па­ют так: бро­са­ют рыбу в ступ­ку и раз­дроб­ля­ют пести­ком, а затем про­пус­ка­ют через кисей­ное сито. Потом из этой мас­сы по жела­нию заме­ши­ва­ют сырое тесто или пекут хлеб.

201. После поко­ре­ния это­го наро­да Кир заду­мал под­чи­нить мас­са­ге­тов. Эти мас­са­ге­ты¹⁴⁷, как гово­рят, мно­го­чис­лен­ное и храб­рое пле­мя. Живут они на восто­ке по направ­ле­нию к вос­хо­ду солн­ца за рекой Ара­к­сом напро­тив иссе­до­нов. Иные счи­та­ют их так­же скиф­ским пле­ме­нем.

202. По рас­ска­зам неко­то­рых, Аракс¹⁴⁸ боль­ше Ист­ра; дру­гие же, напро­тив, счи­та­ют эту реку мень­ше. На Ара­к­се, как пере­да­ют, мно­го ост­ро­вов вели­чи­ной с Лес­бос. На этих-то ост­ро­вах живут люди, летом питаю­щи­е­ся раз­ны­ми коре­нья­ми, выка­пы­вае­мы­ми из зем­ли. В лет­нюю же пору они соби­ра­ют спе­лые пло­ды с дере­вьев и затем сохра­ня­ют их про запас. Там есть буд­то бы так­же и дру­гие дере­вья, при­но­ся­щие осо­бо­го рода пло­ды. Собрав­шись тол­пой в одно место, мас­са­ге­ты зажи­га­ют костер и затем уса­жи­ва­ют­ся вокруг и бро­са­ют эти пло­ды в огонь. От запа­ха сжи­гае­мо­го пло­да они при­хо­дят в состо­я­ние опья­не­ния, подоб­но тому как элли­ны пья­не­ют от вина. Чем боль­ше пло­дов они бро­са­ют в огонь, тем силь­нее их охва­ты­ва­ет опья­не­ние; пока нако­нец они не вска­ки­ва­ют, пус­ка­ют­ся в пляс и начи­на­ют петь пес­ни¹⁴⁹. Так рас­ска­зы­ва­ют об обра­зе жиз­ни это­го пле­ме­ни. Река же Аракс берет нача­ло в Мати­ен­ских горах, откуда течет и Гинд, кото­рый Кир разде­лил на 360 упо­мя­ну­тых выше кана­лов. Аракс изви­ва­ет­ся, [обра­зуя] 40 рука­вов, из кото­рых все, кро­ме одно­го, теря­ют­ся в болотах и топях. В этих-то болотах, по рас­ска­зам, оби­та­ют люди, питаю­щи­е­ся сырой рыбой¹⁵⁰ и обыч­но нося­щие одеж­ду из тюле­ньих шкур. Одно-един­ст­вен­ное устье Ара­к­са течет по откры­той мест­но­сти, [впа­дая] в Кас­пий­ское море. Кас­пий­ское же море — это замкну­тый водо­ем, не свя­зан­ный ни с каким дру­гим морем. Ведь море, по кото­ро­му пла­ва­ют элли­ны, имен­но то, что за Герак­ло­вы­ми Стол­па­ми, так назы­вае­мое Атлан­ти­че­ское и Крас­ное море, — все это толь­ко одно море¹⁵¹.

203. Напро­тив, Кас­пий­ское море — это море совер­шен­но осо­бо­го рода. Дли­на его — пят­на­дцать дней пла­ва­ния на греб­ном судне, а шири­на в самом широ­ком месте — восемь дней. На запа­де оно гра­ни­чит с Кав­каз­ским хреб­том — самой обшир­ной и высо­кой из всех гор­ных цепей. Мно­го раз­ных пле­мен оби­та­ет на Кав­ка­зе, боль­шин­ство кото­рых пита­ет­ся дики­ми дре­вес­ны­ми пло­да­ми. В этой стране есть, как гово­рят, дере­вья с уди­ви­тель­ны­ми листья­ми. Из этих-то листьев изготов­ля­ют крас­ку, рас­ти­рая их и сме­шав с водой¹⁵², и затем нано­сят ею узо­ры на свою одеж­ду. Узо­ры эти не смы­ва­ют­ся, а исти­ра­ют­ся толь­ко вме­сте с шер­стя­ной [мате­ри­ей, на кото­рую их нано­сят], как буд­то бы они были вотка­ны в мате­рию с само­го нача­ла. Сово­куп­ле­ние у этих людей про­ис­хо­дит совер­шен­но откры­то, как у скота.

204. Так вот, с запа­да Кав­каз гра­ни­чит с так назы­вае­мым Кас­пий­ским морем, а на восто­ке по направ­ле­нию к вос­хо­ду солн­ца к нему при­мы­ка­ет без­гра­нич­ная необо­зри­мая рав­ни­на. Зна­чи­тель­ную часть этой огром­ной рав­ни­ны зани­ма­ют упо­мя­ну­тые мас­са­ге­ты, на кото­рых Кир заду­мал идти вой­ной. Мно­го было у Кира весь­ма важ­ных побуди­тель­ных при­чин для это­го похо­да. Преж­де все­го — спо­соб его рож­де­ния, так как он мнил себя сверх­че­ло­ве­ком, а затем — сча­стье, кото­рое сопут­ст­во­ва­ло ему во всех вой­нах. Ведь ни один народ, на кото­рый опол­чал­ся Кир, не мог избе­жать сво­ей уча­сти.

205. Цари­цей мас­са­ге­тов была супру­га покой­но­го царя. Зва­ли ее Томи­рис. К ней-то Кир отпра­вил послов под пред­ло­гом сва­тов­ства, желая буд­то бы сде­лать ее сво­ей женой. Одна­ко Томи­рис поня­ла, что Кир сва­та­ет­ся не к ней, а домо­га­ет­ся цар­ства мас­са­ге­тов, и отка­за­ла ему. Тогда Кир, так как ему не уда­лось хит­ро­стью добить­ся цели, откры­то пошел вой­ной на мас­са­ге­тов. Для пере­пра­вы вой­ска царь при­ка­зал постро­ить пон­тон­ные мосты¹⁵³ через реку [Аракс], а на судах, из кото­рых состо­я­ли мосты, воз­двиг­нуть баш­ни.

206. Пока вой­ско Кира было заня­то эти­ми работа­ми, Томи­рис веле­ла через гла­ша­тая ска­зать Киру вот что: «Царь мидян! Отсту­пись от сво­его наме­ре­ния. Ведь ты не можешь знать зара­нее, пой­дет ли тебе на бла­го или нет соору­же­ние этих мостов. Оставь это, цар­ст­вуй над сво­ей дер­жа­вой и не завидуй тому, что мы власт­ву­ем над нашей. Но ты, конеч­но, не захо­чешь после­до­вать это­му сове­ту, а пред­по­чтешь дей­ст­во­вать как угод­но, но не сохра­нять мир. Если же ты страст­но жела­ешь напасть на мас­са­ге­тов, то пре­кра­ти работы по стро­и­тель­ству моста через реку. Пере­хо­ди спо­кой­но в нашу стра­ну, так как мы отой­дем от реки на рас­сто­я­ние трех­днев­но­го пути. А если ты пред­по­чи­та­ешь допу­стить нас в свою зем­лю, то посту­пи так же». После это­го Кир при­звал к себе пер­сид­ских вель­мож на сове­ща­ние, изло­жил им дело и спро­сил сове­та, как ему посту­пить. Все еди­но­глас­но сошлись на том, что сле­ду­ет ожи­дать Томи­рис с ее вой­ска­ми здесь на этой зем­ле.

207. При­сут­ст­ву­ю­щий на сове­ща­нии лиди­ец Крез не одоб­рил, одна­ко, это реше­ние. Он выска­зал свое воз­ра­же­ние в таких сло­вах: «Царь! Я уже рань­ше (после того как Зевс пре­дал меня в твои руки) обе­щал тебе сколь воз­мож­но отвра­щать вся­кую беду, гро­зя­щую тво­е­му дому. Мои столь тяж­кие стра­да­ния послу­жи­ли мне нау­кой. Если ты мнишь себя бес­смерт­ным и во гла­ве бес­смерт­но­го вой­ска, то мое мне­ние, пожа­луй, тебе бес­по­лез­но. Если же ты при­зна­ешь, что ты толь­ко чело­век и цар­ст­ву­ешь над таки­ми же смерт­ны­ми людь­ми, то пой­ми преж­де все­го вот что: суще­ст­ву­ет кру­го­во­рот чело­ве­че­ских дел, кото­рый не допус­ка­ет, чтобы одни и те же люди все­гда были счаст­ли­вы. Так вот, в насто­я­щем деле я дер­жусь дру­го­го мне­ния, про­ти­во­по­лож­но­го мне­нию тво­их вель­мож. Ведь если ты допу­стишь вра­гов в нашу соб­ст­вен­ную зем­лю, то вот какая гро­зит нам опас­ность: потер­пев пора­же­ние, ты погу­бишь всю свою дер­жа­ву. Ведь совер­шен­но ясно, что, одолев тебя, мас­са­ге­ты не побе­гут в свою сто­ро­ну, но вторг­нут­ся в твои вла­де­ния. В слу­чае же победы над вра­гом твой успех, думаю, будет вовсе не так велик, как если бы ты победил мас­са­ге­тов в их стране и стал пре­сле­до­вать бегу­щих. Я хочу срав­нить твои пре­иму­ще­ства и их: ведь, раз­бив непри­я­те­ля, ты смо­жешь пря­мым путем вторг­нуть­ся во вла­де­ния Томи­рис. Да и, кро­ме того, Киру, сыну Кам­би­са, было бы постыд­но и нестер­пи­мо под­чи­нить­ся жен­щине и поз­во­лить ей вторг­нуть­ся в твою стра­ну. Так вот, по-мое­му, нам сле­ду­ет перей­ти реку и затем про­ник­нуть в глубь стра­ны, насколь­ко вра­ги отсту­пят, а затем попы­тать­ся одо­леть их, посту­пив вот как. Как я узнал, мас­са­ге­там совер­шен­но незна­ко­ма рос­кошь пер­сид­ско­го обра­за жиз­ни и недо­ступ­ны ее вели­кие наслаж­де­ния. Поэто­му-то нуж­но, дума­ет­ся мне, устро­ить в нашем стане обиль­ное уго­ще­ние для этих людей, заре­зав мно­же­ство бара­нов, и сверх того выста­вить огром­ное коли­че­ство сосудов цель­но­го вина и все­воз­мож­ных яств. При­гото­вив все это, с осталь­ным вой­ском, кро­ме самой ничтож­ной части, сно­ва отсту­пить к реке. Ведь если я не обма­ны­ва­юсь [в сво­ем суж­де­нии], то вра­ги при виде тако­го оби­лия яств набро­сят­ся на них и нам пред­ста­вит­ся воз­мож­ность совер­шить вели­кие подви­ги»¹⁵⁴.

208. Так мне­ния совет­ни­ков разо­шлись. Кир же отверг пер­вое мне­ние и при­нял совет Кре­за. Царь велел объ­явить Томи­рис, чтобы она отсту­пи­ла, так как он наме­рен пере­пра­вить­ся в ее вла­де­ния. И цари­ца отсту­пи­ла [с вой­ском], вер­ная сво­е­му преж­не­му обе­ща­нию. Тогда Кир вве­рил Кре­за сво­е­му сыну Кам­би­су, кото­ро­го он назна­чил сво­им наслед­ни­ком. При этом царь насто­я­тель­но вну­шал сыну почи­тать Кре­за и покро­ви­тель­ст­во­вать ему (в слу­чае неуда­чи пере­пра­вы и похо­да в стра­ну мас­са­ге­тов). С таким пору­че­ни­ем Кир отпу­стил Кам­би­са и Кре­за и отпра­вил их в Пер­сию, а сам с вой­ском начал пере­пра­ву через реку.

209. После пере­пра­вы через Аракс уже на зем­ле мас­са­ге­тов ночью Кир увидел вот какой сон. Царю пред­ста­ви­лось, что он видит стар­ше­го из сыно­вей Гис­тас­па¹⁵⁵ с кры­лья­ми на пле­чах, осе­ня­ю­щим одним кры­лом Азию, а дру­гим Евро­пу. Самым стар­шим из сыно­вей Гис­тас­па, сына Арса­ма, из рода Ахе­ме­нидов был Дарий, в то вре­мя еще юно­ша око­ло два­дца­ти лет (юно­ша оста­вал­ся в Пер­сии как негод­ный еще по моло­до­сти лет к воен­ной служ­бе). Про­будив­шись, Кир стал раз­мыш­лять о смыс­ле сно­виде­ния. Царь решил, что сон име­ет важ­ное зна­че­ние. Он велел затем позвать Гис­тас­па и без свиде­те­лей ска­зал ему: «Гис­тасп! Сын твой ули­чен в коз­нях про­тив меня и моей дер­жа­вы. Мне это точ­но извест­но, и я ска­жу тебе откуда. Боги пекут­ся обо мне и зара­нее откры­ва­ют мне гро­зя­щую беду. И вот теперь про­шлой ночью я видел во сне стар­ше­го из тво­их сыно­вей с кры­лья­ми на пле­чах, при­чем одним кры­лом он осе­нял Азию, а дру­гим Евро­пу. Во вся­ком слу­чае из мое­го сно­виде­ния совер­шен­но ясно, что твой сын пося­га­ет на мою жизнь. Поэто­му воз­вра­щай­ся как мож­но ско­рее в Пер­сию и поза­боть­ся пред­ста­вить тво­е­го сына к отве­ту, после того как я поко­рю эту стра­ну и воз­вра­щусь домой».

210. Кир гово­рил так, пола­гая, что Дарий име­ет про­тив него злой умы­сел. Одна­ко боже­ство этим сно­виде­ни­ем жела­ло лишь открыть, что царь при­мет смерть здесь¹⁵⁶, в стране мас­са­ге­тов, а его цар­ство перей­дет к Дарию. Гис­тасп же отве­чал царю таки­ми сло­ва­ми: «Царь! Луч­ше бы не родить­ся тому пер­су, кото­рый посягнет на твою жизнь! А если есть такой, то да погибнет он и как мож­но ско­рее! Ведь это ты из рабов сде­лал пер­сов сво­бод­ны­ми и из дан­ни­ков дру­гим наро­дам — вла­ды­ка­ми всех. А если сно­виде­ние воз­ве­сти­ло тебе, что сын мой замыш­ля­ет мятеж, то я отдаю его в твои руки: посту­пай с ним как тебе угод­но!». Такой ответ дал царю Гис­тасп. Затем он, пере­пра­вив­шись через Аракс, воз­вра­тил­ся в Пер­сию, чтобы [в уго­ду Киру] схва­тить и дер­жать сына под стра­жей.

211. А Кир меж­ду тем про­ник с вой­ском за Аракс на один днев­ной пере­ход и затем посту­пил по сове­ту Кре­за. Оста­вив на месте толь­ко сла­бо­силь­ных вои­нов, сам царь с луч­шей частью вой­ска сно­ва отсту­пил к Ара­к­су. Тогда третья часть вой­ска мас­са­ге­тов напа­ла на остав­лен­ных Киром вои­нов и, несмот­ря на храб­рое сопро­тив­ле­ние, пере­би­ла их. [После победы], увидев выстав­лен­ные в стане пер­сов яст­ва, мас­са­ге­ты усе­лись пиро­вать. Затем они наелись досы­та, напи­лись вина и улег­лись спать. Тогда при­шли пер­сы, пере­би­ли бо́льшую часть вра­гов, а еще боль­ше захва­ти­ли в плен. В чис­ле плен­ни­ков был и сын цари­цы Томи­рис, пред­во­ди­тель мас­са­ге­тов, по име­ни Спар­га­пис.

212. А цари­ца Томи­рис, узнав об уча­сти сво­его вой­ска и сына, веле­ла отпра­вить вест­ни­ка к Киру с таки­ми сло­ва­ми: «Кро­во­жад­ный Кир! Не кичись этим сво­им подви­гом. Пло­дом вино­град­ной лозы, кото­рая и вас так­же лиша­ет рас­суд­ка, когда вино бро­са­ет­ся в голо­ву и когда вы, пер­сы, [напив­шись], начи­на­е­те извер­гать пото­ки недо­стой­ных речей, — вот этим-то зельем ты ковар­но и одо­лел мое­го сына, а не силой ору­жия в чест­ном бою. Так вот, послу­шай­ся теперь мое­го доб­ро­го сове­та: выдай мое­го сына и ухо­ди подоб­ру-поздо­ро­ву из моей зем­ли, после того как тебе наг­ло уда­лось погу­бить третью часть вой­ска мас­са­ге­тов. Если же ты это­го не сде­ла­ешь, то кля­нусь тебе богом солн­ца, вла­ды­кой мас­са­ге­тов, я дей­ст­ви­тель­но напою тебя кро­вью, как бы ты ни был нена­сы­тен».

213. Кир, одна­ко, не обра­тил ника­ко­го вни­ма­ния на сло­ва гла­ша­тая. А сын цари­цы Томи­рис Спар­га­пис, когда хмель вышел у него из голо­вы и он понял свое бед­ст­вен­ное поло­же­ние, попро­сил Кира осво­бо­дить его от оков. Лишь толь­ко царе­вич был осво­бож­ден и мог вла­деть сво­и­ми рука­ми, он умерт­вил себя. Так он скон­чал­ся.

214. Томи­рис же, узнав, что Кир не внял ее сове­ту, со всем сво­им вой­ском напа­ла на пер­сов. Эта бит­ва, как я счи­таю, была самой жесто­кой из всех битв меж­ду вар­ва­ра­ми. О ходе ее я узнал, меж­ду про­чим, вот что. Сна­ча­ла, как пере­да­ют, про­тив­ни­ки, стоя друг про­тив дру­га, изда­ли стре­ля­ли из луков. Затем исчер­пав запас стрел, они бро­си­лись вру­ко­паш­ную с кин­жа­ла­ми и копья­ми. Дол­го бились про­тив­ни­ки, и никто не желал отсту­пать. Нако­нец мас­са­ге­ты одо­ле­ли. Почти все пер­сид­ское вой­ско пало на поле бит­вы, погиб и сам Кир. Цар­ст­во­вал же он пол­ных 29 лет. А Томи­рис напол­ни­ла вин­ный мех чело­ве­че­ской кро­вью и затем веле­ла отыс­кать сре­ди пав­ших пер­сов тело Кира. Когда труп Кира нашли, цари­ца веле­ла всу­нуть его голо­ву в мех. Затем, изде­ва­ясь над покой­ни­ком, она ста­ла при­го­ва­ри­вать так: «Ты все же погу­бил меня, хотя я оста­лась в живых и одо­ле­ла тебя в бит­ве, так как хит­ро­стью захва­тил мое­го сына. Поэто­му-то вот теперь я, как и гро­зи­ла тебе, напою тебя кро­вью». Из мно­гих рас­ска­зов о кон­чине Кира этот мне кажет­ся наи­бо­лее досто­вер­ным¹⁵⁷.

215. Мас­са­ге­ты носят одеж­ду, подоб­ную скиф­ской, и ведут похо­жий образ жиз­ни. Сра­жа­ют­ся они на конях и в пешем строю (и так и этак). Есть у них обыч­но так­же луки, копья и бое­вые секи­ры. Из золота и меди у них все вещи. Но все метал­ли­че­ские части копий, стрел и бое­вых секир они изготов­ля­ют из меди, а голов­ные убо­ры, поя­са и пере­вя­зи укра­ша­ют золо­том. Так же и коням они наде­ва­ют мед­ные пан­ци­ри, как нагруд­ни­ки. Уздеч­ки же, уди­ла и нащеч­ни­ки инкру­сти­ру­ют золо­том. Желе­за и сереб­ра у них совсем нет в оби­хо­де, так как этих метал­лов вовсе не встре­тишь в этой стране. Зато золота и меди там в изоби­лии.

216. Об обы­ча­ях мас­са­ге­тов нуж­но ска­зать вот что. Каж­дый из них берет в жены одну жен­щи­ну, но живут они с эти­ми жен­щи­на­ми сооб­ща. Ведь рас­ска­зы элли­нов о [подоб­ном] обы­чае ски­фов отно­сят­ся ско­рее к мас­са­ге­там. Так, когда мас­са­гет почув­ст­ву­ет вле­че­ние к какой-нибудь жен­щине, то веша­ет свой кол­чан на ее кибит­ке и затем спо­кой­но сооб­ща­ет­ся с этой жен­щи­ной. [Ника­ко­го] пре­де­ла для жиз­ни чело­ве­ка они не уста­нав­ли­ва­ют. Но если кто у них дожи­вет до глу­бо­кой ста­ро­сти, то все род­ст­вен­ни­ки соби­ра­ют­ся и зака­лы­ва­ют ста­ри­ка в жерт­ву, а мясо варят вме­сте с мясом дру­гих жерт­вен­ных живот­ных и поеда­ют. Так уме­реть — для них вели­чай­шее бла­жен­ство. Скон­чав­ше­го­ся же от како­го-нибудь неду­га они не поеда­ют, но пре­да­ют зем­ле. При этом счи­та­ет­ся несча­стьем, что покой­ни­ка по его воз­рас­ту нель­зя при­не­сти в жерт­ву. Хле­ба мас­са­ге­ты не сеют, но живут ското­вод­ст­вом и рыб­ной лов­лей (в реке Аракс чрез­вы­чай­ное оби­лие рыбы), а так­же пьют моло­ко. Един­ст­вен­ный бог, кото­ро­го они почи­та­ют, это — солн­це. Солн­цу они при­но­сят в жерт­ву коней, пола­гая смысл это­го жерт­во­при­но­ше­ния в том, что само­му быст­ро­му богу нуж­но при­но­сить в жерт­ву самое быст­рое суще­ство на све­те.