Римские вопросы

1.	Отче­го у рим­лян ново­брач­ную застав­ля­ют при­ка­сать­ся к огню и воде?
2.	Отче­го на свадь­бах зажи­га­ют пять вос­ко­вых факе­лов, а не боль­ше и не мень­ше?
3.	Поче­му в один из мно­го­чис­лен­ных рим­ских хра­мов Диа­ны, а имен­но в тот, что в Пат­ри­ций­ском пере­ул­ке, нико­гда не вхо­дят муж­чи­ны?
4.	Поче­му все свя­ти­ли­ща Диа­ны укра­ша­ют поло­жен­ным обра­зом оле­ньи­ми рога­ми и толь­ко то, кото­рое на Авен­тине, — коро­вьи­ми?
5.	Поче­му, если воз­вра­ща­ют­ся те, кого лож­но счи­та­ли умер­ши­ми на чуж­бине, то их не пус­ка­ют домой в дверь и они долж­ны спус­кать­ся внутрь с кры­ши?
6.	Поче­му жен­щи­ны, здо­ро­ва­ясь с род­ст­вен­ни­ка­ми, целу­ют их?
7.	Поче­му запре­щен обмен подар­ка­ми меж­ду мужем и женой?
8.	Поче­му запре­ща­ет­ся при­ни­мать подар­ки от зятя и тестя?
9.	Поче­му, когда мужья воз­вра­ща­ют­ся из дерев­ни или из путе­ше­ст­вия, они посы­ла­ют пред­у­предить жен о сво­ем при­бы­тии?
10.	Поче­му богам покло­ня­ют­ся с покры­той голо­вой, а встре­чая почтен­ных людей, обна­жа­ют голо­ву?
11.	Поче­му Сатур­ну при­но­сят жерт­вы с непо­кры­той голо­вой?
12.	Поче­му Сатур­на счи­та­ют отцом исти­ны?
13.	Поче­му Сла­ве при­но­сят жерт­вы с непо­кры­той голо­вой?
14.	Поче­му на похо­ро­нах роди­те­лей сыно­вья покры­ва­ют голо­ву, а доче­ри идут с непо­кры­той голо­вой и рас­пу­щен­ны­ми воло­са­ми?
15.	Поче­му Тер­ми­ну, кото­ро­го счи­та­ют богом и в честь кото­ро­го справ­ля­ют Тер­ми­на­лии, не при­но­сят в жерт­ву ника­ких живот­ных?
16.	Поче­му, хотя рабы­ням запре­щен вход в храм Мату­ты, жен­щи­ны вво­дят туда толь­ко одну рабы­ню, бьют ее и хле­щут по щекам?
17.	Поче­му у этой боги­ни про­сят мило­стей не для сво­их детей, а для пле­мян­ни­ков?
18.	Поче­му мно­гие бога­чи при­но­сят в жерт­ву Гер­ку­ле­су деся­тую часть сво­его состо­я­ния?
19.	Поче­му год начи­на­ет­ся с янва­ря?
20.	Поче­му жен­щи­ны, ста­ра­ясь укра­сить молель­ню для празд­ни­ка Доб­рой Боги­ни все­воз­мож­ны­ми вет­вя­ми и цве­та­ми, отвер­га­ют вет­ви мир­та?
21.	Поче­му лати­няне почи­та­ют дят­ла и отнюдь не употреб­ля­ют его в пищу?
22.	Поче­му Яну­са счи­та­ют дву­ли­ким и так изо­бра­жа­ют его худож­ни­ки и вая­те­ли?
23.	Поче­му воз­ле хра­ма Либи­ти­ны, кото­рую счи­та­ют Вене­рой, тор­гу­ют пред­ме­та­ми погре­баль­ных обрядов?
24.	Поче­му дни меся­ца, от кото­рых ведет­ся счет, делят его на нерав­ные части?
25.	Поче­му на дру­гой день после Календ, Нон и Ид не сле­ду­ет отправ­лять­ся в путь и даже выхо­дить из горо­да?
26.	Поче­му во вре­мя тра­у­ра жен­щи­ны носят белые одеж­ды и белую пеле­ну на голо­ве?
27.	Поче­му свя­щен­ны­ми и непри­кос­но­вен­ны­ми счи­та­ют сте­ны горо­да, но не ворота?
28.	Поче­му детям запре­ща­ют клясть­ся име­нем Гер­ку­ле­са под кро­вом и застав­ля­ют их выхо­дить под откры­тое небо?
29.	Отче­го неве­ста не сама пере­сту­па­ет порог дома мужа, а ее пере­но­сят сопро­вож­даю­щие?
30.	Поче­му, про­во­жая неве­сту, ей велят гово­рить при вхо­де в дом: «Где ты — Гай, там я — Гайя»?
31.	Отче­го на свадь­бах поют извест­ный при­пев «Тала­сий»?
32.	Поче­му изо­бра­же­ния людей, кото­рые в май­ское пол­но­лу­ние сбра­сы­ва­ют в реку с дере­вян­но­го моста, назы­ва­ют «арги­вя­на­ми»?
33.	Поче­му в преж­ние вре­ме­на рим­ляне нико­гда не пиро­ва­ли в гостях без сво­их сыно­вей, хотя бы те были еще детьми?
34.	Отче­го все рим­ляне при­но­сят воз­ли­я­ния и жерт­вы усоп­шим в фев­ра­ле меся­це, а Децим Брут, по сло­вам Цице­ро­на, делал это в декаб­ре?
35.	Отче­го же ока­зы­ва­ют такие поче­сти Ларен­ции, кото­рая была блуд­ни­цей?
36.	Поче­му одни из ворот Рима назы­ва­ют­ся «Окно», а сосед­нее зда­ние име­ну­ет­ся «Спаль­ней Фор­ту­ны»?
37.	Отче­го из всех при­но­ше­ний богам толь­ко отби­тые у вра­га доспе­хи не поль­зу­ют­ся ни почи­та­ни­ем, ни ухо­дом, и их остав­ля­ют поги­бать от вре­ме­ни?
38.	Поче­му Квинт Метелл, кото­ро­го счи­та­ют чело­ве­ком разум­ным и све­ду­щим в государ­ст­вен­ных делах, став вели­ким пон­ти­фи­ком, запре­тил гада­ния по пти­цам после меся­ца секс­ти­лия, назы­вае­мо­го теперь авгу­стом?
39.	Отче­го те, кто не состо­ял на воен­ной служ­бе, но нахо­дил­ся в лаге­ре, не име­ли пра­ва уби­вать или ранить непри­я­те­ля?
40.	Поче­му жре­цу Юпи­те­ра нель­зя ума­щи­вать­ся под откры­тым небом?
41.	Отче­го на древ­них моне­тах с одной сто­ро­ны было изо­бра­же­ние дву­ли­ко­го Яну­са, а с дру­гой — кора­бель­но­го носа или кор­мы?
42.	Поче­му храм Сатур­на исполь­зу­ют как хра­ни­ли­ще каз­ны и государ­ст­вен­ных гра­мот?
43.	Зачем послы, откуда бы они ни явля­лись в Рим, при­хо­дят к хра­му Сатур­на и запи­сы­ва­ют свои име­на у пре­фек­тов каз­но­хра­ни­ли­ща?
44.	Поче­му жре­цу Юпи­те­ра запре­ще­но про­из­но­сить клят­ву?
45.	Поче­му на празд­ни­ке Вене­ра­лий из хра­ма Вене­ры совер­ша­ют обиль­ные воз­ли­я­ния?
46.	Зачем в древ­но­сти все­гда был открыт храм Хор­ты?
47.	Поче­му Ромул постро­ил храм Вул­ка­на за горо­дом?
48.	Отче­го во вре­мя Кон­су­а­лий лоша­дей и ослов укра­ша­ют вен­ка­ми и поз­во­ля­ют им не работать?
49.	Поче­му соис­ка­те­ли государ­ст­вен­ных долж­но­стей явля­лись наро­ду без туни­ки, в одной тоге, как о том свиде­тель­ст­ву­ет Катон?
50.	Поче­му после смер­ти жены жрец Юпи­те­ра сла­га­ет свой сан, как о том свиде­тель­ст­ву­ет Атей?
51.	Поче­му перед теми Лара­ми, кото­рых осо­бо назы­ва­ют «пре­сти­та­ми», долж­на лежать соба­ка и сами изо­бра­же­ния заку­ты­ва­ют в соба­чьи шку­ры?
52.	Поче­му богине по име­ни Гени­та Мана при­но­сят в жерт­ву соба­ку и молят ее о том, чтобы никто из домо­чад­цев не стал доб­рым?
53.	Поче­му на капи­то­лий­ских играх до сих пор гла­ша­тай объ­яв­ля­ет: «Про­да­ют­ся сар­дий­цы» и ради поте­хи выво­дят ста­ри­ка с дет­ской бул­лой на шее?
54.	Поче­му мяс­ные ряды назы­ва­ют ma­cel­la и ma­cel­lae?
55.	Поче­му в январ­ские Иды флей­ти­стам поз­во­ле­но раз­гу­ли­вать по горо­ду в жен­ских оде­я­ни­ях?
56.	Отче­го счи­та­ют, что самый пер­вый храм Кар­мен­ты был постро­ен рим­ски­ми мат­ро­на­ми, да и теперь они почи­та­ют его более дру­гих?
57.	Поче­му жен­щи­ны, жерт­вуя Румине, совер­ша­ют воз­ли­я­ния моло­ком, а не вином?
58.	Поче­му к одним сена­то­рам при­ня­то обра­щать­ся pat­res, а к дру­гим — pat­res con­scrip­ti?
59.	Поче­му у Гер­ку­ле­са и Муз общий алтарь?
60.	Отче­го, когда Гер­ку­ле­су при­но­сят жерт­вы на двух алта­рях, то жен­щи­нам не поз­во­ля­ет­ся брать и отведы­вать что-нибудь с боль­ше­го из них?
61.	Поче­му о боже­стве, более все­го блюду­щем и хра­ня­щем Рим, бог это или боги­ня, кощун­ст­вен­но гово­рить, рас­спра­ши­вать и назы­вать его по име­ни?
62.	Поче­му pa­ter pat­ra­tus счи­та­ет­ся глав­ным сре­ди феци­а­лов («миро­устро­и­те­лей» или «дого­вор­щи­ков» по-эллин­ски)
63.	Поче­му Свя­щен­ный царь (Rex sac­ro­rum) не может зани­мать государ­ст­вен­ной долж­но­сти и гово­рить перед собра­ни­ем?
64.	Для чего не поз­во­ля­ют убрать стол пустым и остав­ля­ют на нем немно­го уго­ще­ния?
65.	Поче­му ново­брач­ная и ее супруг соеди­ня­ют­ся в пер­вый раз не на све­ту, а в тем­но­те?
66.	Поче­му один из рим­ских цир­ков назы­ва­ет­ся Фла­ми­ни­е­вым?
67.	Поче­му тех, кто носит фас­цы, назы­ва­ют лик­то­ра­ми?
68.	Поче­му лупер­ки при­но­сят в жерт­ву соба­ку?
69.	Поче­му в празд­ник Сеп­ти­мон­тий избе­га­ли ездить на повоз­ках с упряж­кой, и почи­та­те­ли древ­но­сти соблюда­ют такой порядок до нынеш­не­го дня?
70.	Поче­му тех, кто ули­чен в воров­стве или дру­гом каком-нибудь про­ступ­ке, достой­ном раба, назы­ва­ли fur­ci­fe­ri?
71.	Поче­му бод­ли­вым быкам при­вя­зы­ва­ют к рогам сено для пре­до­сте­ре­же­ния встреч­ных?
72.	Для чего пти­це­га­да­те­ли, кото­рых преж­де назы­ва­ли ауспи­ка­ми, а теперь име­ну­ют авгу­ра­ми, все­гда долж­ны дер­жать свои све­тиль­ни­ки откры­ты­ми, а не под крыш­кой?
73.	Поче­му авгу­ру, у кото­ро­го на теле есть какая-нибудь рана или язва, запре­ще­но наблюдать за пти­ца­ми?
74.	Поче­му царь Сер­вий Тул­лий постро­ил храм Малой Фор­ту­ны, кото­рая по-латы­ни назы­ва­ет­ся For­tu­na Bre­vis?
75.	Отче­го не тушат све­тиль­ник, а дают ему само­му дого­реть и погас­нуть?
76.	Поче­му люди, извест­ные бла­го­род­ным про­ис­хож­де­ни­ем, укра­ша­ют свою обувь полу­ме­ся­цем?
77.	Поче­му год посвя­щен Юпи­те­ру, а месяц — Юноне?
78.	Поче­му пти­ца, летя­щая сле­ва, пред­ве­ща­ет уда­чу?
79.	Поче­му прах три­ум­фа­то­ра после погре­баль­но­го кост­ра раз­ре­ша­ет­ся вно­сить в город и там хоро­нить, как сооб­ща­ет Пиррон Липа­рей­ский?
80.	Поче­му когда в честь три­ум­фа­то­ра устра­и­вал­ся общий пир, то кон­су­лов спер­ва при­гла­ша­ли, а затем посы­ла­ли про­сить их не при­хо­дить на празд­не­ство?
81.	Поче­му народ­ный три­бун в отли­чие от осталь­ных маги­ст­ра­тов не носит тогу с пур­пур­ной поло­сой?
82.	Поче­му перед пре­то­ра­ми несут пучок розог с секи­рой в середине?
83.	Поче­му рим­ляне, про­слы­шав, чти бле­то­не­сии совер­ша­ли чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния, веле­ли при­ве­сти их пра­ви­те­лей на рас­пра­ву, но, узнав, что все было совер­шае­мо по обы­чаю, отпу­сти­ли их, напе­ред запре­тив, одна­ко, совер­шать подоб­ное?
84.	Поче­му пол­ночь при­ни­ма­ют за нача­ло дня?
85.	Поче­му в ста­ри­ну рим­ляне не поз­во­ля­ли жен­щи­нам молоть зер­но и варить пищу?
86.	Поче­му не при­ня­то женить­ся в мае?
87.	Поче­му воло­сы у ново­брач­ных разде­ля­ют на про­бор ост­ри­ем копья?
88.	Поче­му рас­хо­ды на зре­ли­ща назы­ва­лись lu­car?
89.	Поче­му Кви­ри­на­лии назы­ва­ют «Празд­ни­ком дура­ков»?
90.	Поче­му, как сооб­ща­ет Варрон, при жерт­во­при­но­ше­нии Гер­ку­ле­су не назы­ва­ют по име­ни ника­ко­го дру­го­го бога и в огра­ду не впус­ка­ют собак?
91.	Поче­му пат­ри­ци­ям запре­ща­лось селить­ся воз­ле Капи­то­лия?
92.	Поче­му того, кто спас в сра­же­нии рим­ско­го граж­да­ни­на, награж­да­ли дубо­вым вен­ком?
93.	Поче­му для пти­це­га­да­ний отда­ют пред­по­чте­ние кор­шу­ну?
94.	Поче­му свя­ти­ли­ще Эску­ла­па рас­по­ло­же­но вне горо­да?
95.	Поче­му те, кто хра­нит свя­щен­ную чистоту, долж­ны воз­дер­жи­вать­ся от бобо­вых?
96.	Поче­му веста­лок, утра­тив­ших чистоту, каз­нят не ина­че, как погре­бе­ни­ем зажи­во?
97.	Поче­му после состя­за­ния на колес­ни­цах в декабрь­ские Иды пра­вый конь в победив­шей упряж­ке при­но­сит­ся в жерт­ву Мар­су, а потом кто-нибудь отре­за­ет хвост лоша­ди, несет его к так назы­вае­мой Регии и окроп­ля­ет алтарь кро­вью, в то вре­мя как со Свя­щен­ной доро­ги и с Субу­ры спус­ка­ют­ся люди и спо­рят за голо­ву коня?
98.	Поче­му цен­зо­ры, всту­пая в долж­ность, преж­де все­го нани­ма­ют людей кор­мить свя­щен­ных гусей поли­ро­вать ста­тую?
99.	Поче­му все жре­цы, осуж­ден­ные на изгна­ние, теря­ют свой сан и на их место изби­ра­ют дру­гих, и толь­ко авгур до кон­ца жиз­ни не утра­чи­ва­ет жре­че­ско­го досто­ин­ства, хотя бы он был ули­чен в самых тяж­ких пре­ступ­ле­ни­ях?
100.	Поче­му Иды авгу­ста, кото­рый преж­де назы­вал­ся секс­ти­ли­ем, празд­ну­ют все рабы и рабы­ни, а сво­бод­ные жен­щи­ны в этот день с осо­бым тща­ни­ем моют и уби­ра­ют воло­сы?
101.	Поче­му маль­чи­кам веша­ют на шею укра­ше­ние под назва­ни­ем «бул­ла»?
102.	Поче­му маль­чи­кам дают имя на девя­тый день от рож­де­ния, а девоч­кам на вось­мой?
103.	Поче­му детей, чьи отцы неиз­вест­ны, назы­ва­ют «Спу­рии»?
104.	Отче­го Вак­ха назы­ва­ют Li­ber Pa­ter?
105.	Откуда обы­чай в празд­нич­ные дни выхо­дить замуж не девуш­кам, а вдо­вам?
106.	Поче­му рим­ляне покло­ня­ют­ся Фор­туне Пер­во­род­ной?
107.	Поче­му Дио­ни­со­вых умель­цев рим­ляне зовут histrio­nes?
108.	Поче­му рим­ляне не женят­ся на близ­ких род­ст­вен­ни­цах?
109.	Поче­му жре­цу Юпи­те­ра, назы­вае­мо­му Fla­men Dia­lis, запре­ща­ет­ся при­ка­сать­ся к муке и заквас­ке?
110.	Поче­му это­му жре­цу запре­ща­ет­ся при­ка­сать­ся и к сыро­му мясу?
111.	Поче­му это­му жре­цу пред­пи­са­но сто­ро­нить­ся соба­ки и коз­ла: не при­ка­сать­ся к этим живот­ным и не назы­вать их?
112.	Поче­му жрец Юпи­те­ра не дол­жен при­ка­сать­ся к плю­щу и ходить по доро­ге, над кото­рой све­ши­ва­ют­ся с дере­вьев вино­град­ные лозы?
113.	Поче­му этим жре­цам не поз­во­ле­но искать или зани­мать государ­ст­вен­ную долж­ность, но в воз­ме­ще­ние это­го и в знак поче­та им даны лик­то­ры и куруль­ное крес­ло?

РИМСКИЕ ВОПРОСЫ

Ste­pha­nus
1572
263e

Может быть, пото­му, что из этих сти­хий и начал один зна­ме­ну­ет муж­ское нача­ло, а дру­гая — жен­ское, и пер­вый вно­сит с собой нача­ло дви­же­ния, а вто­рая — силу веще­ства и осно­вы?

Или пото­му, что огонь очи­ща­ет, а вода омы­ва­ет, ново­брач­ная же долж­на пре­бы­вать чистой и неза­пят­нан­ной?¹

Или пото­му, что как огонь без вла­ги непи­та­те­лен и сух, а вла­га без огня непо­движ­на и бес­плод­на, так и муж­ское и жен­ское нача­ла друг без дру­га бес­силь­ны, соеди­не­ние же того и дру­го­го в бра­ке уста­нав­ли­ва­ет совер­шен­ную общ­ность их жиз­ни?²

Или пото­му, f что муж и жена не долж­ны покидать друг дру­га, а долж­ны жить вме­сте во вся­кой доле, даже если ниче­го у них боль­ше не будет, кро­ме огня и воды?

Может быть, как пишет Варрон, пото­му, что у пре­то­ров таких факе­лов было три, у эди­лов же было боль­ше, а ново­брач­ные зажи­га­ли свои факе­лы имен­но у эди­лов?²

264 Или пото­му, что из мно­же­ства чисел, каки­ми мы поль­зу­ем­ся, нечет­ные счи­та­ют­ся и во всем осталь­ном совер­шен­нее и луч­ше, и для бра­ко­со­че­та­ния свой­ст­вен­нее все­го? Ведь чет­ное чис­ло мож­но разде­лить попо­лам, и поло­ви­ны его будут про­ти­во­ве­сить с рав­ны­ми сила­ми, тогда как нечет­ное чис­ло никак разде­лить нель­зя: все­гда при деле­нии оста­ет­ся какая-то часть, общая двум поло­ви­нам³. А из нечет­ных чисел пяте­ри­ца для свадь­бы под­хо­дит боль­ше все­го: три есть пер­вое нечет­ное чис­ло⁴, а два — пер­вое чет­ное, и из них как из муж­ско­го и жен­ско­го нача­ла скла­ды­ва­ет­ся пяте­ри­ца?⁵

b Или, ско­рее, пото­му, что свет есть знак рож­де­ния⁶, а жен­щи­на может за один раз родить не более пяти мла­ден­цев, и поэто­му зажи­га­ют имен­но столь­ко факе­лов?

Или же пото­му, что счи­та­ет­ся, что ново­брач­ные нуж­да­ют­ся в покро­ви­тель­стве пяти богов: Юпи­те­ра Совер­шен­но­го, Юно­ны Совер­шен­ной, Вене­ры, Сва­ды и в осо­бен­но­сти Диа­ны, кото­рую жен­щи­ны при­зы­ва­ют при раз­ре­ше­нии в родах?⁷

Может быть, по пре­да­нию о том, что соба­ки рас­тер­за­ли како­го-то чело­ве­ка, пытав­ше­го­ся совер­шить наси­лие над жен­щи­ной, кото­рая в этом хра­ме при­но­си­ла жерт­вы Диане. И вот, долж­но быть, из бого­бо­яз­ни муж­чи­ны туда не вхо­дят.

Может быть, в память о древ­нем собы­тии? Была, гово­рят, у сабин­ца Антро­на Кора­тия див­ная коро­ва, кра­сотой и ростом пре­вос­хо­див­шая всех осталь­ных; и один пред­ска­за­тель объ­явил ему, что тот, кто при­не­сет эту коро­ву в жерт­ву Диане на Авен­тине, обре­тет этим для сво­его горо­да гряду­щее вели­чие и цар­ство над всей Ита­ли­ей. d Антрон отпра­вил­ся в Рим, чтобы совер­шить это жерт­во­при­но­ше­ние; но раб его поти­хонь­ку сооб­щил о пред­ска­за­нии царю Сер­вию, а тот — жре­цу Кор­не­лию; и Кор­не­лий велел Антро­ну перед жерт­во­при­но­ше­ни­ем совер­шить омо­ве­ние в Тиб­ре — такой здесь был закон для всех при­но­ся­щих жерт­вы. Тот пошел омыть­ся; и тогда Сер­вий поспеш­но сам при­нес его коро­ву в жерт­ву богине, а рога ее при­гвоздил к стене хра­ма. Так повест­ву­ют и Юба и Варрон: толь­ко Варрон не назы­ва­ет име­ни Антро­на, и у него обма­ны­ва­ет сабин­ца не жрец Кор­не­лий, а хра­мо­вый слу­жи­тель².

Варрон пред­ла­га­ет это­му объ­яс­не­ние совер­шен­но бас­но­слов­ное. Во вре­мя Сици­лий­ской вой­ны² была боль­шая мор­ская бит­ва, после кото­рой о мно­гих рас­про­стра­ни­лась лож­ная мол­ва, буд­то они погиб­ли. А они вер­ну­лись, но немно­го вре­ме­ни спу­стя все скон­ча­лись. Толь­ко один из них, вхо­дя, обна­ру­жил, что дверь перед ним захлоп­ну­лась сама собой и не откры­ва­лась, несмот­ря на все уси­лия. f Здесь, перед две­рью, он и заснул; но во сне он имел виде­ние, кото­рое и ука­за­ло ему спу­стить­ся в дом через кры­шу. Так он и сде­лал, и был после это­го счаст­лив и дол­го­ле­тен. Отсюда и пошел этот обы­чай у потом­ков.

Но посмот­рим, не напо­ми­на­ет ли это один обы­чай у элли­нов? Чело­ве­ка, кото­рый был при­ча­щен погре­баль­ным обрядам и поло­жен в гроб­ни­цу как мерт­вый, элли­ны счи­та­ли нечи­стым, не обща­лись с ним, не под­пус­ка­ли его к жерт­во­при­но­ше­ни­ям. И, гово­рят, один чело­век по име­ни Ари­стин, сде­лав­шись жерт­вой тако­го суе­ве­рия, послал в Дель­фы спро­сить бога, как же высво­бо­дить­ся ему из поло­же­ния, в кото­рое он постав­лен обы­ча­ем? И пифия ска­за­ла:

265 То, что дела­ет жен­щи­на, мучась на ложе родиль­ном, Сде­лай и ты, а потом богам совер­ши при­но­ше­нья.

Тогда Ари­стин понял, что он дол­жен дать жен­щи­нам омыть себя, как ново­рож­ден­но­го, спе­ле­нать и при­ло­жить к груди и что так долж­ны делать и все дру­гие мни­мо­умер­шие. Впро­чем, неко­то­рые гово­рят, что обы­чай этот древ­ний и что с мни­мо­умер­ши­ми так посту­па­ли еще до Ари­сти­на³. Поэто­му неуди­ви­тель­но, что и рим­ляне не счи­та­ют воз­мож­ным допус­кать тех, кого уже одна­жды счи­та­ли погре­бен­ны­ми и при­част­ны­ми смер­ти, b в ту дверь, через кото­рую люди выхо­дят для жерт­во­при­но­ше­ний и вхо­дят после жерт­во­при­но­ше­ний: они долж­ны пере­хо­дить сна­ру­жи во двор пря­мо под откры­тое небо, пото­му что все очи­ще­ния поло­жен­ным обра­зом совер­ша­ют­ся под откры­тым небом.

Может быть, как пола­га­ют боль­шин­ство писа­те­лей, пото­му, что жен­щи­нам запре­ще­но пить вино, и обы­чай поце­луя был уста­нов­лен, чтобы они не мог­ли скрыть нару­ше­ния запре­та и род­ст­вен­ни­ки раз­об­ла­чи­ли бы их при встре­че?¹

Или, может быть, по той при­чине, о кото­рой рас­ска­зы­ва­ет фило­соф Ари­сто­тель? c Дей­ст­ви­тель­но, как кажет­ся, тот сме­лый посту­пок, о кото­ром есть столь­ко рас­ска­зов и кото­рый отно­сят к столь­ким местам, был совер­шен в Ита­лии тро­ян­ка­ми. Когда они при­ча­ли­ли и муж­чи­ны сошли на берег, жен­щи­ны подо­жгли кораб­ли, чтобы поло­жить конец мор­ским ски­та­ни­ям; но в стра­хе перед мужья­ми они после это­го ста­ли сво­их род­ст­вен­ни­ков и близ­ких при встре­че и цело­вать и обни­мать. Те смяг­чи­лись и при­ми­ри­лись с ними, а лас­ка эта так и оста­лась у них на после­дую­щие вре­ме­на².

d Или, может быть, жен­щи­нам дано это пра­во, чтобы к ним отно­си­лись с почте­ни­ем и ува­же­ни­ем, видя, как мно­го у них достой­ных род­ст­вен­ни­ков и близ­ких?

Или же, так как род­ст­вен­ни­кам не доз­во­ле­но было всту­пать в брак, любовь у них про­сти­ра­лась лишь до поце­луя, и он остал­ся зна­ком общ­но­сти рода? Ведь в ста­ри­ну нель­зя было женить­ся на кров­ных род­ст­вен­ни­ках, как и теперь — на тет­ках и сест­рах; лишь позд­нее даже двою­род­ным род­ст­вен­ни­кам поз­во­ле­но было всту­пать в брак, и вот по како­му слу­чаю. Один чело­век, бед­ный, но весь­ма достой­ный и ува­жае­мый наро­дом не менее, чем вся­кий дру­гой граж­да­нин, взял в жены, как утвер­жда­ли, e двою­род­ную сест­ру — наслед­ни­цу и бла­го­да­ря это­му раз­бо­га­тел; на него за это пода­ли в суд, но народ, не раз­би­рая дела, осво­бо­дил его от обви­не­ния и при­нял поста­нов­ле­ние, раз­ре­шав­шее всту­пать в брак всем род­ст­вен­ни­кам до вто­ро­го коле­на, но не бли­же³.

Может быть, так уста­нов­ле­но по при­ме­ру Соло­на, кото­рый уза­ко­нил дары по заве­ща­нию, кро­ме тех, что вынуж­де­ны необ­хо­ди­мо­стью или выпро­ше­ны женою; f он счи­тал, что пер­вые добы­ты наси­ли­ем, а дру­гие — обма­ном¹. Не пото­му ли и рим­ляне отно­си­лись подо­зри­тель­но к подар­кам жен мужьям и мужей женам?

Или же, счи­тая подар­ки нена­деж­ным зна­ком при­вя­зан­но­сти (ведь дари­те­ля­ми могут быть и чужие, и нелю­бя­щие), они устра­ни­ли из супру­же­ства воз­мож­ность угод­ни­чать, чтобы муж и жена люби­ли друг дру­га бес­ко­рыст­но, сво­бод­но и, кро­ме самой люб­ви, ничем не побуж­дае­мые? Или, зная, что жен­щи­ны, испор­чен­ные подар­ка­ми, охот­но при­ни­ма­ют чужих муж­чин, они счи­та­ют достой­ней­шим, чтобы жены люби­ли сво­их мужей без подар­ков?

А может быть, дело в том, что у мужа и жены все долж­но быть общим? 266 Ведь кто при­ни­ма­ет пода­рок, тот пока­зы­ва­ет этим, что все осталь­ное, неда­ре­ное — не его, так что, даря друг дру­гу малое, супру­ги отни­ма­ли бы друг у дру­га целое?²

От зятя, навер­ное, пото­му, что может пока­зать­ся, буд­то дар вер­нет­ся к жене через отца; а у тестя, навер­ное, пото­му, что неспра­вед­ли­во брать, когда сам не даешь?¹

Может быть, это пока­зы­ва­ет, что муж не подо­зре­ва­ет жену ни в каком лег­ко­мыс­лии, тогда как вне­зап­ное и неожи­дан­ное появ­ле­ние было бы похо­же на попыт­ку застичь ее врас­плох?

Или мужья спе­шат обра­до­вать доб­рой вестью о себе жен, кото­рые тос­ку­ют о них и ждут?

Или, ско­рее, они сами жаж­дут узнать, живы ли дома их жены и тос­ку­ют ли они о мужьях?

Или, может быть, так как у жен в отсут­ст­вие мужей быва­ет мно­го дел и забот по дому, мно­го хло­пот и бегот­ни, отто­го их и пред­у­преж­да­ют, чтобы они, оста­вив все это, при­ня­ли воз­вра­щаю­ще­го­ся мужа лас­ко­во и без сума­то­хи?

По-види­мо­му, вто­рой из вопро­сов услож­ня­ет ответ на пер­вый, но вот есть рас­сказ, буд­то Эней одна­жды, совер­шая жерт­во­при­но­ше­ние, увидел иду­ще­го мимо Дио­меда и накрыл­ся пла­щом, чтобы завер­шить обряд. Если это прав­да, то есть и смысл, и после­до­ва­тель­ность в том, что в при­сут­ст­вии вра­га покры­ва­ют голо­ву, а встре­чая дру­зей и людей достой­ных, обна­жа­ют. Вышло это слу­чай­но и никак не свя­за­но с тре­бо­ва­ни­я­ми бла­го­че­стия, но после Энея ста­ло сохра­нять­ся как обы­чай¹.

А может быть, рас­суж­дать сле­ду­ет ина­че? Преж­де все­го нуж­но най­ти при­чи­ну тому, что богам покло­ня­ют­ся с покры­той голо­вой, а осталь­ное уже будет из это­го сле­до­вать. В самом деле, если перед людь­ми d могу­ще­ст­вен­ны­ми обна­жа­ют голо­ву², то не для того, чтобы выка­зать им ува­же­ние, но чтобы отве­сти зависть богов; ина­че мог­ло бы пока­зать­ся, что эти люди тре­бу­ют себе боже­ских поче­стей, при­ни­ма­ют их и даже раду­ют­ся тако­му почи­та­нию, какое подо­ба­ет лишь богам. Богов же почи­та­ют, покры­вая голо­ву или в знак бла­го­че­сти­во­го сми­ре­ния, или, ско­рее, обе­ре­гая свой дух во вре­мя молит­вы от дур­ных и зло­ве­щих слов; поэто­му и натя­ги­ва­ют плащ до самых ушей. Как это важ­но, вид­но из того, что при обра­ще­нии к ора­ку­лу, как извест­но, бьют в медь, чтобы заглу­шить зву­ки извне³.

e Или же, как гово­рит Кастор⁴, срав­ни­вая веро­ва­ния рим­лян и уче­ние пифа­го­рей­цев, внут­рен­ний наш демон нуж­да­ет­ся в богах внеш­них и молит, и молит­ся им, и покры­тая голо­ва есть знак имен­но того, что душа скры­та и спря­та­на в теле?

Может быть, пото­му, что обы­чай покры­вать голо­ву вос­хо­дит к Энею, а почи­та­ние Сатур­на гораздо древ­нее?¹

Или же голо­ву покры­ва­ют перед небес­ны­ми бога­ми, а Сатур­на счи­та­ют богом зем­ли и пре­ис­под­ней?²

Или отто­го, что исти­ны не спря­тать и не скрыть, а отцом исти­ны рим­ляне назы­ва­ют Сатур­на?

Может быть, пото­му, что неко­то­рые фило­со­фы счи­та­ют, f что Сатурн есть вре­мя (Κρό­νος — Χρό­νος)¹, а вре­мя обна­ру­жи­ва­ет исти­ну?²

Или же пото­му, что в мифах гово­рит­ся, буд­то в век Сатур­на спра­вед­ли­вость ува­жа­ли, как нико­гда после, ста­ло быть, и прав­ды тогда было боль­ше?³

Веро­ят­но, так как сла­ва (δό­ξα) бле­щет у всех на виду, то перед 267 достой­ны­ми и почтен­ны­ми мужа­ми при­ня­то обна­жать голо­ву; по той же при­чине и боже­ству, кото­рое носит это имя, при­ня­то покло­нять­ся подоб­ным обра­зом.

Может быть, пото­му, что сыно­вья долж­ны почи­тать отца как бога¹, а доче­ри — опла­ки­вать как покой­ни­ка, и таким обра­зом закон каж­до­му полу пред­пи­сы­ва­ет допол­ня­ю­щие друг дру­га про­яв­ле­ния скор­би?

Или пото­му, что в горе людям свой­ст­вен­но вести себя необыч­но, обыч­но же как раз жен­щи­ны появ­ля­ют­ся на людях с покры­той, а муж­чи­ны — b с непо­кры­той голо­вой? Ведь и у элли­нов, когда при­клю­чит­ся несча­стье, жен­щи­ны остри­га­ют воло­сы, а муж­чи­ны отпус­ка­ют², пото­му что обыч­но пер­вые носят длин­ные воло­сы, а вто­рые — корот­кие.

Или, может быть, пер­вая ука­зан­ная при­чи­на отно­сит­ся толь­ко к сыно­вьям? Ведь, по сло­вам Варро­на, они и над моги­ла­ми обо­ра­чи­ва­ют­ся на все сто­ро­ны³, и гроб­ни­цы отцов чтут, как хра­мы богов, и над погре­баль­ны­ми пепе­ли­ща­ми, под­няв первую кость, объ­яв­ля­ют, что покой­ник сде­лал­ся богом. А жен­щи­нам в таком слу­чае, может быть, и вовсе не было поз­во­ле­но покры­вать голо­ву? Ведь рас­ска­зы­ва­ют, что пер­вым в Риме дал раз­вод сво­ей c жене Спу­рий Кар­ви­лий за без­дет­ность⁴, вто­рым — Суль­пи­ций Галл за то, что увидел ее с пла­щом, наки­ну­тым на голо­ву⁵, третьим — Пуб­лий Сем­п­ро­ний за то, что она смот­ре­ла на погре­баль­ные игры⁶.

Может быть, пото­му, что Ромул не поло­жил рим­ской зем­ле ника­ких гра­ниц, желая, чтобы рим­ляне все­гда мог­ли дви­гать­ся впе­ред, захва­ты­вать новые зем­ли и счи­тать сво­им все, до чего мож­но достать копьем, по сло­ву спар­тан­ца?² А Нума Пом­пи­лий, спра­вед­ли­вый чело­век, граж­да­нин и фило­соф, поло­жив­ший гра­ни­цы меж­ду сво­и­ми и сосед­ни­ми вла­де­ни­я­ми и посвя­тив­ший их Тер­ми­ну как хра­ни­те­лю и блю­сти­те­лю мира и дру­же­лю­бия, рас­судил, что такой бог не дол­жен быть запят­нан кро­вью и осквер­нен убий­ст­вом³.

Может быть, эти побои — знак того, что дру­гим рабы­ням не поз­во­ля­ет­ся вхо­дить в храм, а сам запрет про­ис­хо­дит из мифа? Ведь рас­ска­зы­ва­ют, что Ино, рев­нуя мужа к рабыне, уби­ла в безу­мии сво­его сына; а рабы­ня та была, по сло­вам элли­нов, из Это­лии, и зва­ли ее Анти­фе­ра. Пото­му и у нас в Херо­нее перед свя­ти­ли­щем Лев­ко­феи хра­мо­вый слу­жи­тель с бичом в руке воз­гла­ша­ет: «Нет сюда вхо­да ни рабу, ни рабыне, ни это­лий­цу, ни это­лий­ке!»¹

Пото­му ли, что Ино люби­ла сест­ру и вскор­ми­ла ее ребен­ка, а в соб­ст­вен­ных детях была несчаст­ли­ва?¹

Или, неза­ви­си­мо от это­го, такой обы­чай хорош и нрав­ст­вен, пото­му что укреп­ля­ет вза­им­ную при­вя­зан­ность меж­ду род­ст­вен­ни­ка­ми?

Не пото­му ли, что Гер­ку­лес сам при­нес в Риме в жерт­ву деся­тую часть Гери­о­но­ва ста­да? f Или пото­му, что Гер­ку­лес осво­бо­дил рим­лян от деся­тин­ной дани этрус­кам?

А может быть, тут нет досто­вер­ной исто­рии, а про­сто Гер­ку­лес был чре­во­угод­ни­ком и любил хоро­шо поесть, вот и почи­та­ют его рас­то­чи­тель­но щед­ро?¹ Не боль­ше ли, одна­ко, похо­дит на прав­ду, что бога­чи хоте­ли уме­рить избы­ток сво­его бога­че­ства, нена­вист­но­го для сограж­дан, как уме­ря­ют избы­ток дород­ства в чело­ве­че­ском теле², и рас­суди­ли, что достой­нее все­го они таким уме­ре­ни­ем избыт­ка почтут и пора­ду­ют имен­но Гер­ку­ле­са, ведь Гер­ку­лес был непри­хот­лив, ни в чем не нуж­дал­ся и вел жизнь скром­ную, без изли­шеств.

268 В самом деле, в ста­ри­ну пер­вым меся­цем счи­та­ли март. Это­му есть мно­го дока­за­тельств, но самое убеди­тель­ное то, что пятый месяц после мар­та назы­ва­ет­ся квин­ти­лий, шестой — секс­ти­лий и так далее, по поряд­ку до послед­не­го, декаб­ря, деся­то­го после мар­та. Это поз­во­ли­ло неко­то­рым думать и даже утвер­ждать, буд­то и весь год у рим­лян неко­гда состо­ял не из две­на­дца­ти, а из деся­ти меся­цев¹, так что в неко­то­рых меся­цах было боль­ше трид­ца­ти дней. b А дру­гие счи­та­ют, что декабрь был деся­тым меся­цем после мар­та, январь — один­на­дца­тым и фев­раль — две­на­дца­тым: пото­му-то в фев­ра­ле под конец года совер­ша­ют очи­сти­тель­ные обряды и при­но­сят жерт­вы умер­шим². Потом порядок изме­нил­ся, и январь стал пер­вым, так как в ново­лу­нье это­го меся­ца, кото­рое назы­ва­ют январ­ски­ми Кален­да­ми, после изгна­ния царей всту­пи­ли в свою долж­ность пер­вые кон­су­лы³.

Прав­до­по­доб­нее, одна­ко, то мне­ние, что Ромул, муж воин­ст­вен­ный и отваж­ный, счи­тая себя сыном Мар­са, сде­лал пер­вым меся­цем март как одно­имен­ный с роди­те­лем. Нума же c был миро­лю­бив и стре­мил­ся, чтобы граж­дане раде­ли не о войне, а о зем­леде­лии, поэто­му он пере­дал пер­вен­ство янва­рю и боль­ши́м почи­та­ни­ем окру­жил Яну­са за то, что тот ско­рее был скло­нен к государ­ст­вен­ным делам и зем­леде­лию, неже­ли к войне⁴. Сто­ит, одна­ко, поду­мать и о том, не выбрал ли Нума нача­ло года, сооб­ра­зу­ясь с наши­ми пред­став­ле­ни­я­ми о при­ро­де. Конеч­но, в при­ро­де все вооб­ще дви­жет­ся по кру­гу, без нача­ла и без кон­ца, а люди по соб­ст­вен­но­му уста­нов­ле­нию при­ни­ма­ют d за нача­ло одни одно, дру­гие дру­гое; но луч­ше все­го счи­тать за нача­ло вре­мя после зим­не­го солн­це­во­рота, когда Солн­це пере­ста­ет уда­лять­ся и пово­ра­чи­ва­ет свой бег к Зем­ле. Таким обра­зом, неко­то­рая точ­ка отсче­та ока­зы­ва­ет­ся для людей есте­ствен­на: свет­лое вре­мя с этих пор при­бав­ля­ет­ся, а тем­ное сокра­ща­ет­ся, и при­бли­жа­ет­ся к нам вождь и гос­по­дин все­го теку­че­го миро­зда­ния.

Может быть, пото­му, что есть рас­сказ, как жена гада­те­ля Фав­на поти­хонь­ку при­стра­сти­лась к вину, e но не суме­ла скрыть это­го, и муж нака­зал ее мир­то­вы­ми роз­га­ми. Поэто­му на ее празд­ник не при­но­сят мир­та, зато совер­ша­ют воз­ли­я­ние вином, назы­вая его моло­ком¹.

А может быть, дело в том, что совер­шаю­щие эти свя­щен­но­дей­ст­вия долж­ны быть чисты преж­де все­го от любо­де­я­ния? Ведь жен­щи­ны, покло­ня­ясь Доб­рой Богине, не толь­ко выго­ня­ют из дому мужей, но даже выбра­сы­ва­ют все муж­ское. Пото­му и мир­та они чура­ют­ся, что он посвя­щен Вене­ре, — ибо та Вене­ра, что зовет­ся ныне Мур­кий­ской, в ста­ри­ну, как кажет­ся, назы­ва­лась Мир­тий­ской².

Не пото­му ли, что жена Пика, гово­рят, обра­ти­ла его каким-то зельем в дят­ла (Pi­cus), и, став­ши пти­цей, он дает вопро­шаю­щим про­ри­ца­ния и пред­ска­за­ния?¹

Или же это все неве­ро­ят­ные чуде­са, а боль­ше дове­рия заслу­жи­ва­ет рас­сказ о том, что не толь­ко вол­чи­ца кор­ми­ла моло­ком остав­лен­ных мате­рью Рому­ла и Рема, а еще и дятел часто под­ле­тал и при­но­сил им пищу?² Как утвер­жда­ет Нигидий³, в леси­стых пред­го­рьях еще и теперь, где живет дятел, там обык­но­вен­но мож­но встре­тить и вол­ка.

Или, может быть, как про­чие пти­цы посвя­ще­ны раз­лич­ным богам, так и дятел — Мар­су? 269 Ведь это пти­ца гор­дая и бес­страш­ная, а клюв у нее настоль­ко кре­пок, что дятел губит даже дуб, когда про­далб­ли­ва­ет его до серд­це­ви­ны⁴.

Пото­му ли, что гово­рят, буд­то Янус был родом эллин из Пере­бии, а пере­се­лив­шись в Ита­лию и живя там с мест­ны­ми вар­ва­ра­ми, пере­нял их язык и обы­чаи?

Или, ско­рее, пото­му, что он убедил ита­лий­цев, питав­ших­ся дики­ми рас­те­ни­я­ми и не знав­ших зако­нов, изме­нить образ жиз­ни, занять­ся зем­леде­ли­ем и вве­сти у себя государ­ст­вен­ное устрой­ство?¹

Может быть, и это — одно из муд­рых уста­нов­ле­ний царя Нумы, кото­рый хотел, чтобы народ не питал отвра­ще­ния к этим пред­ме­там и не сто­ро­нил­ся их как сквер­ны?

Или, может быть, это напо­ми­на­ние о том, что все про­из­веден­ное на свет брен­но, коль ско­ро одна и та же боги­ня блюдет и рож­де­ние и смерть? Так и в Дель­фах есть изо­бра­же­ние Афро­ди­ты Над­гроб­ной, перед кото­рым совер­ша­ют воз­ли­я­ния, вызы­вая усоп­ших¹.

c Может быть, вер­но сооб­ще­ние Юбы и его после­до­ва­те­лей, что в Кален­ды маги­ст­ра­ты при­зы­ва­ли народ¹, на пятый день после это­го насту­па­ли Ноны, а Иды счи­та­лись свя­щен­ны­ми?

Или же пра­виль­нее думать, что вре­мя разде­ли­ли в соот­вет­ст­вии с фаза­ми Луны, когда заме­ти­ли, что три­жды в месяц она меня­ет свой облик и вели­чи­ну? Сна­ча­ла Луна невиди­ма, пото­му что путь ее сов­па­да­ет с сол­неч­ным, потом она выскаль­зы­ва­ет из сол­неч­ных лучей и появ­ля­ет­ся спер­ва в запад­ной части неба, и нако­нец пол­ная луна сия­ет всем дис­ком, стоя напро­тив Солн­ца. d Вре­мя, когда она не вид­на и пря­чет­ся, назы­ва­ет­ся Кален­да­ми, пото­му что обо всем, что про­ис­хо­дит тай­но и сокро­вен­но, рим­ляне гово­рят clam, а «скры­вать­ся» на их язы­ке будет ce­la­ri². Пер­вое же появ­ле­ние Луны по пра­ву назы­ва­ет­ся Нона­ми, ибо это ново­лу­ние, а сло­во «новый» рим­ляне про­из­но­сят так же, как мы (νεός — no­vus)³. Назва­ние же Иды про­ис­хо­дит, долж­но быть, от пре­крас­но­го вида (εἶδος) Луны, сия­ю­щей неущерб­ным дис­ком, или же от одно­го из имен Юпи­те­ра⁴.

Не сле­ду­ет, одна­ко, гнать­ся за точ­но­стью в исчис­ле­нии дней или ста­вить в вину мел­кие ошиб­ки при под­сче­тах. Даже в наше вре­мя, когда нау­ка звездо­че­тов так услож­ни­лась, нерав­но­мер­ность дви­же­ния Луны пре­вос­хо­дит уме­ния и зна­ния мате­ма­ти­ков и не под­да­ет­ся вычис­ле­нию.

Может быть, пото­му, что имен­но после квин­тиль­ских (или, как теперь гово­рят, июль­ских) Ид воен­ные три­бу­ны выве­ли вой­ско к реке Аллии, были раз­би­ты гал­ла­ми и сда­ли город; так дума­ет боль­шин­ство, согла­ша­ясь с Ливи­ем¹. А коль ско­ро день после Ид стал счи­тать­ся дур­ным, суе­вер­ный страх, как это водит­ся, рас­про­стра­нил то же на день после Нон и Календ.

f Или же здесь слиш­ком мно­го неле­по­стей? Во-пер­вых, гово­рят, что роко­вое сра­же­ние на реке Аллии про­изо­шло в дру­гой день; кро­ме того, нема­ло есть дней, кото­рые счи­та­ют зло­счаст­ны­ми, но соблюда­ют их не во всех меся­цах, а толь­ко в том, в кото­ром про­изо­шло то или иное собы­тие², да и труд­но пове­рить, что суе­ве­рие сооб­щи­ло дням после Календ и Нон свой­ство дня после Ид.

Луч­ше посмот­рим, не обсто­ит ли здесь дело так же, как и с меся­ца­ми: пер­вый посвя­щен небес­ным богам, а вто­рой — под­зем­ным, и в тече­ние вто­ро­го совер­ша­ют жерт­во­при­но­ше­ния покой­ни­кам 270 и очи­сти­тель­ные обряды³, то же самое мож­но ска­зать и о днях: пер­вые дни — самые важ­ные (их, как уже гово­ри­лось, три), это дни празд­нич­ные и свя­щен­ные, а сле­дую­щие по поряд­ку свя­зы­ва­ют­ся с демо­на­ми и душа­ми умер­ших, и поэто­му их счи­та­ют запрет­ны­ми и небла­го­при­ят­ны­ми для вся­ко­го дела. Так же и элли­ны в ново­лу­ние почи­та­ют богов, а на дру­гой день возда­ют долж­ное геро­ям и демо­нам; так и на пиру вто­рое воз­ли­я­ние совер­ша­ют они геро­ям и геро­и­ням⁴.

Вооб­ще гово­ря, вре­мя есть род чис­ла; боже­ст­вен­но нача­ло чисел: это — еди­ни­ца; двой­ка, сле­дую­щая за ней, ей про­ти­во­по­лож­на, это — пер­вое чет­ное чис­ло, чет­ное же чис­ло b несо­вер­шен­но, недо­ста­точ­но и неопре­де­лен­но, тогда как нечет­ное — совер­шен­но, пол­но и опре­де­лен­но⁵. Поэто­му и Ноны сле­ду­ют на пятый день после Календ, а Иды на девя­тый день после Нон⁶: таким обра­зом, нечет­ны­ми чис­ла­ми начи­на­ют­ся части меся­ца, а дни после них — чет­ные, не несу­щие в себе ни поряд­ка, ни силы, поэто­му-то в эти дни не берут­ся за важ­ные дела и не пус­ка­ют­ся в путь.

А может быть, есть доля прав­ды в прит­че Феми­сток­ла? Поспо­ри­ли как-то два дня, и празд­нич­но­му дню ска­зал после­празд­нич­ный: «Мно­го у тебя забот и хло­пот, а я могу бес­печ­но и спо­кой­но наслаж­дать­ся тем, что было при­готов­ле­но к празд­ни­ку». Отве­тил ему празд­нич­ный день: c «Прав­да твоя, но не будь меня, и тебя бы не было». Феми­стокл рас­ска­зал эту прит­чу в свое вре­мя афин­ским стра­те­гам, давая понять, что им негде было бы пра­вить, если бы он не спас оте­че­ство⁷. И вот, посколь­ку даль­нюю доро­гу и важ­ное пред­при­я­тие нуж­но обду­мать зара­нее и тща­тель­но к ним при­гото­вить­ся, а рим­ляне в ста­ри­ну во вре­мя свя­щен­ных празд­неств не помыш­ля­ли ни о каких делах и заботах, кро­ме пред­сто­я­щих обрядов (и теперь еще пон­ти­фи­ки, при­сту­пая к жерт­во­при­но­ше­нию, объ­яв­ля­ют такой порядок)⁸, то было им дей­ст­ви­тель­но нера­зум­но пус­кать­ся в путь или при­ни­мать­ся за какое-нибудь дело сра­зу после празд­ни­ка, когда ниче­го еще не гото­во. День этот про­во­ди­ли они дома, обду­мы­вая d и под­готав­ли­вая то, что потре­бу­ет­ся.

Или это подоб­но суще­ст­ву­ю­ще­му еще поныне обы­чаю: почтив бога и помо­лив­шись, оста­вать­ся еще нена­дол­го в хра­ме?⁹ Точ­но так и от дней свя­щен­ных к буд­нич­ным пере­хо­дят не вдруг, но остав­ляя какой-то про­ме­жу­ток, пере­рыв меж­ду тем и дру­гим, так как повсе­днев­ные дела часто быва­ют тягост­ны и неже­лан­ны.

Может быть, они это дела­ют подоб­но магам, кото­рые, гово­рят, этим про­ти­во­по­став­ля­ют себя мра­ку и Аиду и упо­доб­ля­ют сия­нию и блес­ку?²

e А может быть, как покой­ни­ка оде­ва­ют в белое³, так долж­ны оде­вать­ся и роди­чи? А тело так обря­жа­ют пото­му, что не могут обрядить душу, но хотят, чтобы душа ото­шла чистой и сия­ю­щей, отре­шась нако­нец от тяж­ких и пест­рых сво­их боре­ний.

Или же к печа­ли более под­хо­дят неза­тей­ли­вость и про­стота, а рас­цве­чен­ные одеж­ды изоб­ли­ча­ют стрем­ле­ние к пыш­но­сти или сует­ность. С рав­ным пра­вом мож­но ска­зать и о чер­ном или пур­пур­ном: «Обман­чи­вы одеж­ды, и обман­чи­ва их окрас­ка»⁴, ведь даже то, f что чер­но от при­ро­ды, а не от рук чело­ве­че­ских, окра­си­лось при сме­ше­нии с тем­ным веще­ст­вом. Таким обра­зом, толь­ко белый цвет без­упре­чен, ни с чем не сме­шан, не осквер­нен крас­кой и не дости­жим искус­ст­вен­но⁵, поэто­му имен­но такой цвет уме­стен на похо­ро­нах: ведь умер­ший ста­но­вит­ся чем-то про­стым, несме­шан­ным и чистым, и рас­ста­ет­ся со сво­им телом, слов­но с кра­ся­щим зельем. Как сооб­ща­ет Сократ⁶, и в Арго­се в дни тра­у­ра носят белую, высти­ран­ную в воде одеж­ду.

Веро­ят­но, мож­но согла­сить­ся с объ­яс­не­ни­ем Варро­на: сте­ны пото­му долж­ны счи­тать­ся свя­щен­ны­ми, чтобы за них муже­ст­вен­но сра­жа­лись и поги­ба­ли. Так и Ромул убил сво­его бра­та едва ли не за то, что тот наме­ре­вал­ся пере­прыг­нуть запо­вед­ное и свя­щен­ное место и нару­шить его свя­тость и непри­кос­но­вен­ность. Ворота же нель­зя освя­тить, так как через них про­во­зят все, что нуж­но, в том чис­ле и мерт­ве­цов. Вот отче­го при осно­ва­нии ново­го горо­да наме­чен­ное место обво­дят бороздой, впря­гая в плуг быка и коро­ву: при этом плуг про­во­дят по чер­те стен, а через место, пред­на­зна­чен­ное для ворот, его пере­но­сят b с под­ня­тым сош­ни­ком, ибо чер­та, про­па­хан­ная плу­гом, долж­на стать свя­щен­ной и непре­сту­пае­мой¹.

Может быть, как уве­ря­ют неко­то­рые, дело в том, что Гер­ку­ле­су по душе не домаш­ний уют, а жизнь под откры­тым небом и на воль­ном возду­хе?

Или, может быть, отто­го, что сре­ди богов он не изна­чаль­ный бог, а при­ше­лец и гость? Ведь име­нем Вак­ха тоже не кля­нут­ся под кро­вом², пото­му что это тоже гость сре­ди богов, если точ­но, что Дио­нис и Вакх — одно суще­ство.

Или же это гово­рит­ся детям толь­ко в шут­ку, c а на деле, как пола­га­ет Фаво­рин, при­ду­ма­но было лишь как сред­ство удер­жать их от лег­ко­мыс­лен­ных и опро­мет­чи­вых клятв? В самом деле, такое усло­вие застав­ля­ет их помед­лить и дает воз­мож­ность оду­мать­ся. Мож­но согла­сить­ся с Фаво­ри­ном и в том, что этот обы­чай отно­сит­ся не ко всем богам, а толь­ко Гер­ку­ле­су, ибо тако­вы рас­ска­зы об этом боже­стве: гово­рят, что Гер­ку­лес был настоль­ко сдер­жан в клят­вах, что за свою жизнь поклял­ся один толь­ко раз — перед Филе­ем, сыном Авгия³. Отто­го и пифия попрек­ну­ла спар­тан­цев такой клят­вой, ска­зав, что достой­нее и луч­ше дер­жать свое сло­во без клятв⁴.

Не отто­го ли, что пер­вые жены рим­лян были похи­ще­ны и не сами вошли, а были вне­се­ны в дом?

Или неве­сты хотят пока­зать, что насиль­но, а не по сво­ей воле они вхо­дят туда, где долж­ны утра­тить дев­ст­вен­ность?

Или же это знак, что как про­тив воли они вошли в дом, так и поки­нуть его могут, толь­ко если их к это­му вынудят? Так и у нас, в Бео­тии, сжи­га­ют перед дверь­ми ось повоз­ки, пока­зы­вая этим, что неве­ста долж­на остать­ся в доме, так как ей не на чем ехать назад¹.

Не пото­му ли, что после этих слов супру­ги вла­де­ют и рас­по­ря­жа­ют­ся всем сооб­ща, и смысл этих слов такой: «Где ты — гос­по­дин и хозя­ин, там я — гос­по­жа и хозяй­ка»? А име­на Гай и Гайя исполь­зу­ют как самые ходо­вые, ведь и закон­ни­ки назы­ва­ют тяжу­щих­ся Гаем Сеем и Луци­ем Тити­ем², а фило­со­фы в сво­их рас­суж­де­ни­ях выво­дят Дио­на и Фео­на³.

Или же тут вспо­ми­на­ют Гайю Цеци­лию, жен­щи­ну пре­крас­ную и доб­ро­де­тель­ную, кото­рая была женой одно­го из сыно­вей Тарк­ви­ния? В Свя­щен­ном хра­ме сто­ит ее мед­ная ста­туя и с дав­них пор поло­же­ны сан­да­лии и вере­те­но: одно — знак ее домо­ви­то­сти, а дру­гое — ее трудо­лю­бия⁴.

Может быть, от гре­че­ско­го сло­ва τα­λασία, озна­чаю­ще­го «пря­жа шер­сти», ибо сло­во τά­λαρον рим­ляне про­из­но­сят τά­λασον¹. Ведь когда неве­сту вво­дят в дом, ей под ноги сте­лют овчи­ну², сама она вно­сит прял­ку и вере­те­но, а дверь муж­ни­на дома укра­ша­ет вен­ка­ми из шер­сти.

Или истин­ную при­чи­ну ука­зы­ва­ют исто­ри­ки?³ Жил неко­гда моло­дой чело­век, слав­ный как в воин­ских делах, так и во всем осталь­ном, чье имя было Тала­сий, и когда рим­ляне похи­ти­ли саби­ня­нок, 272 при­шед­ших посмот­реть на игры, то пле­беи и кли­ен­ты это­го юно­ши похи­ти­ли для него необы­чай­но кра­си­вую девуш­ку. Ведя ее к жени­ху, они опа­са­лись, как бы по доро­ге ее у них не отня­ли, и кри­ча­ли поэто­му, что несут жену Тала­сию, а к ним при­со­еди­ня­лись и встреч­ные из рас­по­ло­же­ния к Тала­сию, под­бад­ри­вая их кри­ка­ми и желая уда­чи. Этот брак ока­зал­ся счаст­ли­вым, и b тогда на свадь­бах ста­ли при­пе­вать: «Тала­сий! Тала­сий!» Так же как элли­ны — «Гиме­ней!»

Не пото­му ли, что в древ­но­сти вар­ва­ры, насе­ляв­шие эти места, рас­прав­ля­лись так с плен­ны­ми элли­на­ми, а Гер­ку­лес, перед кото­рым они пре­кло­ня­лись, вну­шил им не уби­вать при­шель­цев, но для удо­вле­тво­ре­ния суе­ве­рий сбра­сы­вать с моста изо­бра­же­ния? В самом деле, арги­вя­на­ми ита­лий­цы назы­ва­ли в ста­ри­ну всех элли­нов¹. Или этот обы­чай сле­ду­ет в дей­ст­ви­тель­но­сти c при­пи­сать Еван­д­ру и его спут­ни­кам, бежав­шим из Элла­ды и обос­но­вав­шим­ся в Ита­лии; ведь аркад­цы враж­до­ва­ли со сво­и­ми соседя­ми арги­вя­на­ми и, даже пере­се­лив­шись в Ита­лию, сохра­ни­ли к ним враж­деб­ность и зло­па­мят­ство².

Не это ли пред­пи­сы­вал и Ликург, при кото­ром детей при­во­ди­ли на общие обеды, чтобы они при­уча­лись наслаж­дать­ся пищей не бес­чин­но и по-скот­ски, а скром­но и под над­зо­ром стар­ших? Не мень­ше поль­зы от это­го было и отцам, кото­рые в при­сут­ст­вии сыно­вей вели себя скром­нее и при­стой­нее.

Неда­ром у Пла­то­на ска­за­но: «Где бес­стыд­ны стар­цы, там еще бес­стыд­нее юно­ши»¹.

Речь идет о том Бру­те, кото­рый ходил вой­ной в Лузи­та­нию и пер­вый там пере­шел со сво­им вой­ском через реку Лету².

Может быть, подоб­но тому как обыч­но люди при­но­сят такие жерт­вы на зака­те дня и на исхо­де меся­ца, вполне разум­но для почи­та­ния усоп­ших выби­рать и конец года, его послед­ний месяц; а декабрь и есть послед­ний месяц года.

Или дело в том, что почи­та­ние возда­ет­ся под­зем­ным богам, а срок почи­тать под­зем­ных богов насту­па­ет тогда, когда собра­ны уже e все зем­ные пло­ды? Или же вспом­нить о под­зем­ных своевре­мен­нее все­го тогда, когда начи­на­ют вспаш­ку под сев?³

Или же этот месяц посвя­щен у рим­лян Сатур­ну, а Сатур­на при­чис­ля­ют не к небес­ным богам, а к под­зем­ным?⁴ Или отто­го, что самый боль­шой празд­ник у рим­лян — Сатур­на­лии, пора самых весе­лых пиров и раз­вле­че­ний⁵, и реше­но было начат­ки их уде­лять умер­шим?⁶

Или же вооб­ще невер­но, что один толь­ко Брут при­но­сил жерт­вы в декаб­ре, пото­му что и в честь Ларен­ции совер­ша­ют жерт­во­при­но­ше­ния и над­гроб­ные воз­ли­я­ния в декаб­ре?⁷

f В самом деле, гово­рят, что это не та Акка Ларен­ция, кор­ми­ли­ца Рому­ла, кото­рую почи­та­ют в апре­ле меся­це: это — блуд­ни­ца Ларен­ция по про­зви­щу Фабу­ла¹, и извест­на она вот по какой при­чине. Был один при­служ­ник в хра­ме Гер­ку­ле­са, у него, как водит­ся, мно­го было сво­бод­но­го вре­ме­ни, и он целые дни про­во­дил, играя в кости и баб­ки. Одна­жды слу­чи­лось, что нико­го из его обыч­ных това­ри­щей по игре и подоб­ным заба­вам не ока­за­лось побли­зо­сти, и он со ску­ки пред­ло­жил само­му боже­ству сыг­рать с ним в кости на таком усло­вии: 273 если он выиг­ра­ет, то бог ему ока­жет какую-нибудь доб­рую услу­гу, если же он про­иг­ра­ет, то устро­ит для бога пир и при­ведет ему хоро­шень­кую дев­чон­ку для раз­вле­че­ния. После это­го он бро­сил кости один раз за себя, дру­гой раз за бога и про­иг­рал. Вер­ный обе­ща­нию, он при­гото­вил для бога отлич­ный ужин и при­гла­сил Ларен­цию, кото­рая откры­то зани­ма­лась сво­им ремеслом; ее он уло­жил в хра­ме, а сам запер две­ри и ушел. И рас­ска­зы­ва­ют, что ночью к ней явил­ся Гер­ку­лес в сво­ей сверх­че­ло­ве­че­ской силе² и велел на рас­све­те отпра­вить­ся на пло­щадь, подой­ти к пер­во­му встреч­но­му муж­чине b и стать его любов­ни­цей. А когда Ларен­ция вста­ла и пошла, то ей встре­тил­ся некий Тару­ций³, чело­век бога­тый, холо­стой и уже пре­клон­ных лет. Он ее взял к себе, и пока он был жив, она была хозяй­кой в его доме, а когда он умер, ста­ла его наслед­ни­цей; а когда потом и сама она умер­ла, то оста­ви­ла все име­ние государ­ству и за это полу­чи­ла такие поче­сти.

Может быть, пото­му, что, по пре­да­нию, Сер­вий, счаст­ли­вей­ший из царей, буд­то бы соче­тал­ся с Фор­ту­ной, вхо­див­шей к нему через окно?¹

Или это вымы­сел, а на самом деле назва­ние места про­ис­хо­дит вот откуда: c когда умер царь Тарк­ви­ний Древ­ний, то жена его, Тана­к­виль, умная жен­щи­на и достой­ная цари­ца, из окна обра­ти­лась к наро­ду и убеди­ла граж­дан избрать царем Сер­вия².

Может быть, для того чтобы люди виде­ли, как поги­ба­ет с дав­ней добы­чею их сла­ва, и стре­ми­лись при­но­сить все новые и новые памят­ни­ки сво­ей доб­ле­сти?

d Или дело в том, что, под­нов­ляя и осве­жая эти самим вре­ме­нем сти­рае­мые следы былых раздо­ров с недру­га­ми, люди тем самым под­дер­жи­ва­ют нена­висть и враж­ду? Ведь и элли­ны осуж­да­ют тех, кто пер­вым стал ста­вить тро­феи из кам­ня и брон­зы².

Веро­ят­но, так же как мы гада­ем по поле­ту птиц в нача­ле дня и в пол­день, при моло­дой и при­бы­ваю­щей луне, а на склоне дня и на исхо­де меся­ца избе­га­ем это делать, счи­тая вре­мя непо­д­хо­дя­щим, точ­но так же после вось­мо­го меся­ца насту­па­ет как бы вечер года, e скло­ня­ю­ще­го­ся к зака­ту и уже ухо­дя­ще­го?²

А может быть, надо гадать по здо­ро­вым и силь­ным пти­цам, каки­ми они быва­ют вес­ной; к осе­ни же одни из них уже осла­бе­ва­ют и начи­на­ют болеть, дру­гие еще моло­ды и не окреп­ли, а третьи и вовсе исче­за­ют к это­му вре­ме­ни из-за холо­дов, уле­тая в дру­гие края³.

Об этом свиде­тель­ст­ву­ет Катон Стар­ший в одном пись­ме к сыну¹, где при­ка­зы­ва­ет ему f по исте­че­нии сро­ка служ­бы оста­вить вой­ско или же, в про­тив­ном слу­чае, испро­сить у пол­ко­во­д­ца пра­во ранить и уби­вать непри­я­те­ля.

Может быть, толь­ко необ­хо­ди­мость дает пра­во чело­ве­ку уби­вать чело­ве­ка, а кто дела­ет это без уста­ва и при­ка­за­ния, тот про­сто убий­ца? Пото­му и Кир похва­лил Хри­сан­та, кото­рый готов был убить вра­га и уже выбил у него меч, но услы­хав, что затру­би­ли отбой, отпу­стил его невреди­мым, 274 слов­но что-то его оста­но­ви­ло².

Или дело в том, что чело­век, всту­пив­ший в бой и сра­жаю­щий­ся, в слу­чае тру­со­сти уже не дол­жен быть сво­бо­ден от взыс­ка­ний и нака­за­ний? Ведь не столь­ко при­но­сит поль­зы чело­век, сра­зив­ший или ранив­ший кого-нибудь, сколь­ко вреда — покидаю­щий строй и бегу­щий. А чело­век, отслу­жив­ший воен­ную служ­бу, воин­ским зако­нам уже не под­чи­нен, и толь­ко тот, кто испро­сит доз­во­ле­ния вер­нуть­ся к воин­ско­му делу, вновь пре­даст себя уста­ву и пол­ко­вод­цу.

Может быть, пото­му же, поче­му счи­та­ет­ся нече­сти­вым и непри­стой­ным, чтобы сыно­вья явля­лись обна­жен­ны­ми перед отцом и зять перед тестем, b в преж­ние вре­ме­на они ведь и не мылись вме­сте?¹ Юпи­тер же отец для всех, и все, про­ис­хо­дя­щее под откры­тым небом, счи­та­ет­ся совер­шае­мым как бы у него на гла­зах².

Или же, как запрет­на нагота в хра­ме или свя­ти­ли­ще, так долж­но ее избе­гать и под откры­тым небом в про­стран­стве, кото­рое пол­но богов и демо­нов? Нема­ло ведь есть необ­хо­ди­мых дел, кото­рые сте­ны дома скры­ва­ют и пря­чут от взо­ра боже­ства.

Или неко­то­рые пред­пи­са­ния в жре­че­ском уста­ве обра­ще­ны толь­ко к жре­цу, а неко­то­рые через его посред­ство ко всем граж­да­нам? Так и у нас носить венок и длин­ные воло­сы, не иметь при себе ору­жия и не всту­пать в пре­де­лы фокий­цев³ — c все это обя­зан­но­сти толь­ко архон­та; а не при­тра­ги­вать­ся к пло­дам до осен­не­го рав­но­ден­ст­вия и не сре­зать лозу до весен­не­го — обя­зан­но­сти, кото­рые на при­ме­ре архон­та вме­ня­ют­ся всем, а имен­но: все­му долж­но быть свое вре­мя. Таким же как буд­то бы обра­зом и у рим­лян толь­ко жре­цу не поло­же­но ездить вер­хом, покидать город боль­ше, чем на три ночи⁴, и сни­мать тот вой­лоч­ный кол­пак, из-за кото­ро­го его зовут «фла­мен»⁵. А мно­гое дру­гое пред­пи­сы­ва­ет­ся через жре­ца всем граж­да­нам; d тако­во и пред­пи­са­ние не ума­щать­ся под откры­тым небом. Рим­ляне вооб­ще с подо­зре­ни­ем смот­ре­ли на обы­чай нати­рать­ся мас­лом и глав­ную при­чи­ну изне­жен­но­сти и пора­бо­ще­ния элли­нов виде­ли в заня­ти­ях гим­на­сти­кой и упраж­не­ни­ях в пале­ст­ре. Эти заня­тия, по их мне­нию, дают граж­да­нам досуг, празд­ность, порож­да­ют при­выч­ку к без­де­лию и любовь к маль­чи­кам; кро­ме того, сон, про­гул­ки, мер­ное дви­же­ние и стро­гое пита­ние вред­ны для здо­ро­вья юно­шей, кото­рые на этом посте­пен­но и неза­мет­но утра­чи­ва­ют навы­ки вои­на и пред­по­чи­та­ют сла­ве вои­на и кон­ни­ка сла­ву искус­но­го и лов­ко­го бор­ца⁶. Труд­но избе­жать все­го это­го тем, кто сбра­сы­ва­ет одеж­ду под откры­тым небом, e а кто ума­ща­ет­ся и при­во­дит себя в порядок дома, те не совер­ша­ют ника­ко­го про­ступ­ка.

Может стать­ся, как дума­ют мно­гие, в честь Сатур­но­ва кораб­ля, при­плыв­ше­го в Ита­лию?¹ Одна­ко то же мож­но ска­зать о мно­гих, пото­му что с моря яви­лись и Янус, и Евандр, и Эней. Есть, пожа­луй, более прав­до­по­доб­ная при­чи­на. Быва­ют вещи бла­гие для государ­ства и быва­ют необ­хо­ди­мые; самая луч­шая из бла­гих — муд­рое зако­но­да­тель­ство, а самая f необ­хо­ди­мая из необ­хо­ди­мых — изоби­лие. И вот Янус дал рим­ля­нам государ­ст­вен­ный порядок и тем научил их бла­го­нра­вию², а судо­ход­ная река снаб­ди­ла их в избыт­ке всем необ­хо­ди­мым и с моря, и с суши, пото­му-то зна­ки на моне­тах и ста­ли изо­бра­жать с одной сто­ро­ны зако­но­да­те­ля о двух лицах (за устро­ен­ные им пере­ме­ны), а с дру­гой — корабль, то есть реч­ной путь. Была в ходу и дру­гая моне­та, с изо­бра­же­ни­ем быка, бара­на и сви­ньи³, в знак того, что богат­ства дости­га­ют, глав­ным обра­зом, раз­веде­ни­ем скота, и отсюда — все изоби­лие. Отсюда, по сло­вам Фене­стел­лы, про­ис­хо­дят и мно­гие родо­вые име­на: 275 Suil­lii, Bu­bul­ci, Por­cii⁴.

Может быть, как уве­ря­ют мол­ва и пре­да­ние, дело в том, что во вре­ме­на Сатур­на не было ни стя­жа­тель­ства, ни неспра­вед­ли­во­сти, но дове­рие и прав­да цари­ли сре­ди людей?

Или дело в том, что этот бог веда­ет доб­рым уро­жа­ем и вооб­ще зем­леде­ли­ем?¹ Имен­но это обо­зна­ча­ет ведь и серп его, а вовсе не то, что напи­сал, сле­дуя Геси­о­ду, Анти­мах:

Здесь отче­ка­нен с сер­пом кос­ма­тый отпрыск Ура­на, Тот, кем отец Акмо­нид неко­гда был оскоп­лен2.

Обиль­ный уро­жай и его про­да­жа порож­да­ют день­ги; b вот поче­му это­го бога, винов­ни­ка и блю­сти­те­ля изоби­лия, дела­ют и стра­жем каз­ны. Мож­но под­твер­дить это тем, что каж­дый девя­тый день, когда люди при­хо­дят тор­го­вать на пло­щадь, посвя­щен Сатур­ну³, ведь чтобы поку­пать и про­да­вать, нужен избы­ток уро­жая.

Или же так пове­лось еще от древ­них вре­мен, когда Вале­рий Попли­ко­ла пер­вым после изгна­ния царей объ­явил свя­ти­ли­ще Сатур­на каз­но­хра­ни­ли­щем, пола­гая, что это место хоро­шо укреп­ле­но, у всех на виду и тем самым защи­ще­но от гра­би­те­лей.

Может быть, затем, что Сатурн был при­шель­цем сре­ди ита­лий­цев и поэто­му раду­ет­ся вся­ко­му гостю¹. Или этот вопрос луч­ше раз­ре­шит исто­рия? В ста­ри­ну, как кажет­ся, пре­фек­ты ода­ри­ва­ли всех послов подар­ка­ми, кото­рые назы­ва­лись lau­tia, забо­ти­лись о тех, кто заболе­вал, а умер­ших послов погре­ба­ли на государ­ст­вен­ный счет. Ныне из-за мно­же­ства посольств тра­ты эти отме­не­ны, одна­ко сохра­нил­ся обы­чай являть­ся к пре­фек­там каз­но­хра­ни­ли­ща, чтобы зане­сти свое имя на таб­лич­ки².

Не пото­му ли, что клят­ва для сво­бод­ных — то же, что пыт­ка для рабов, а душа и тело жре­ца не долж­ны под­вер­гать­ся пыт­ке?¹

Или неле­по не дове­рять в малом тому, d кому пору­че­ны самые важ­ные и свя­щен­ные дела?

Или же дело в том, что любая клят­ва закан­чи­ва­ет­ся про­кля­ти­ем клят­во­пре­ступ­ни­ку, а вся­кое про­кля­тие мрач­но и зло­ве­ще? Поэто­му закон запре­ща­ет жре­цам про­кли­нать дру­гих. Так стя­жа­ла похва­лу афин­ская жри­ца, кото­рая, несмот­ря на тре­бо­ва­ния наро­да, отка­за­лась про­клясть Алки­ви­а­да², заявив, что она посвя­ще­на в сан, чтобы бла­го­слов­лять, а не про­кли­нать.

Или опас­ность в том, что кара за нару­ше­ние клят­вы гро­зит все­му горо­ду, если от име­ни всех граж­дан нече­сти­вец и клят­во­пре­ступ­ник совер­ша­ет свя­щен­но­слу­же­ние и тво­рит молит­вы?

Может быть, прав­ду рас­ска­зы­ва­ют мно­гие, буд­то Мезен­тий, вое­на­чаль­ник этрус­ков, отпра­вил послов к Энею, чтобы заклю­чить мир на том усло­вии, что ему отда­дут все вино послед­не­го уро­жая; а когда Эней ему отка­зал, он пообе­щал это вино после победы отдать сво­им вои­нам; узнав о его обе­ща­нии, Эней все это вино посвя­тил богам и, выиг­рав сра­же­ние, совер­шил перед хра­мом Вене­ры воз­ли­я­ние всем вином толь­ко что собран­но­го уро­жая?¹

Или этот обы­чай дол­жен напом­нить, что в празд­нич­ные дни нуж­но быть уме­рен­ным и не напи­вать­ся допья­на, ибо несме­шан­ное вино при­ят­нее богам в воз­ли­я­ни­ях, а не на попой­ках?

Может быть, прав Анти­стий Лабе­он², пола­гая, что так как гла­гол hor­ta­ri зна­чит «подви­гать на что-либо», «поощ­рять» (παρ-ορ­μᾶν), то боги­ню, побуж­даю­щую людей к доб­рым делам, назва­ли Hor­ta, и счи­та­лась она такой хло­пот­ли­вой, что не может ни на миг оста­вать­ся на месте, вза­пер­ти, помед­лить немно­го или отдох­нуть?

А может быть, назы­ва­ли ее так, как и теперь, «Гора» (Ho­ra, Ὥρα) 276 с дол­гим пер­вым сло­гом³; боги­ня эта-де забот­ли­ва, она обо всем печет­ся, за всем при­смат­ри­ва­ет (πο­λυ­-ωρ­τι­κή), обо всем напе­ред дума­ет, никто не упрекнет ее в бес­печ­но­сти и небре­же­нии к чело­ве­че­ским делам?

Или же, как и во мно­гих дру­гих слу­ча­ях, это имя гре­че­ское и озна­ча­ет оно, что боже­ство при­смат­ри­ва­ет и догляды­ва­ет за людь­ми (ἐφ-ορῶ­σα)? Пото­му-то она неусып­но бодр­ст­ву­ет, а храм ее все­гда открыт.

А если все же прав Лабе­он, про­из­во­дя ее имя от сло­ва παρ-ορ­μᾶν, то нель­зя ли пред­по­ло­жить, что и «ора­тор» — это чело­век, кото­рый убеж­да­ет и поощ­ря­ет народ к како­му-либо реше­нию (παρ-ορ­μη­τικόν), явля­ясь совет­ни­ком и пред­во­ди­те­лем наро­да, а вовсе не умо­ля­ю­щим про­си­те­лем⁴, как ино­гда утвер­жда­ют.

Может быть, Ромул, счи­та­ясь сыном Мар­са, не захо­тел, чтобы отец его и Вул­кан были соседя­ми по горо­ду и дому: ведь Вул­кан, как о том повест­ву­ет миф, рев­но­вал к Мар­су жену свою Вене­ру?

Или это объ­яс­не­ние неле­по, а в дей­ст­ви­тель­но­сти храм с само­го нача­ла был постро­ен как место для тай­ных собра­ний и сове­тов и Ромул с сопра­ви­те­лем сво­им Таци­ем и сена­то­ра­ми, никем не тре­во­жи­мые, спо­кой­но сове­ща­лись там о делах?¹

Или же Рим с пер­вых сво­их дней так силь­но стра­дал от пожа­ров, что даже почтив бога огня хра­мом, жите­ли все же воз­ве­ли его за горо­дом?²

Может быть, пото­му, что празд­ник этот учреж­ден в честь Неп­ту­на Кон­ни­ка, а у коня и у осла одна судь­ба, поэто­му и отдых им дают в одно вре­мя?¹

Или же дело в том, что с откры­ти­ем пла­ва­ний и пере­во­зок по морю вьюч­ные живот­ные полу­чи­ли неко­то­рым обра­зом отдых и облег­че­ние?

Не для того ли, чтобы они не при­нес­ли за пазу­хой день­ги и не мог­ли под­ку­пать народ?²

Или, вер­нее, для того, чтобы достой­ных вла­сти изби­ра­ли d не по знат­но­сти, богат­ству или сла­ве, а по руб­цам и шра­мам на их теле, кото­рые они и пока­зы­ва­ли встреч­ным, явля­ясь в собра­ние без туни­ки?

Или же соис­ка­те­ли, доби­ва­ясь рас­по­ло­же­ния наро­да при­вет­ст­ви­я­ми, окли­ка­ни­я­ми и лестью, в знак уни­жен­но­сти выстав­ля­ют и свою наготу?

Не пото­му ли, что вдо­вец несчаст­нее холо­стя­ка? Ведь дом жена­то­го совер­ше­нен, холо­сто­го — толь­ко несо­вер­ше­нен², а дом овдо­вев­ше­го — уве­чен.

Или при­чи­на в том, что жена помо­га­ет мужу испол­нять e его жре­че­ские обя­зан­но­сти, так что мно­гое и невоз­мож­но сде­лать без ее помо­щи, а женить­ся вновь тот­час после смер­ти супру­ги рав­ным обра­зом и затруд­ни­тель­но и небла­го­че­сти­во? Поэто­му и раз­ве­стись такой жрец в преж­ние вре­ме­на не мог, да и теперь, кажет­ся, не может, хотя на нашей памя­ти Доми­ци­ан и поз­во­лил одна­жды такой раз­вод, и жре­цы, при­сут­ст­во­вав­шие на этом рас­тор­же­нии бра­ка, совер­ша­ли мно­го тем­ных, страш­ных и пугаю­щих обрядов³.

Впро­чем, это не так уж уди­ви­тель­но, если вспом­нить, что даже цен­зор, когда уми­рал его това­рищ, дол­жен был f оста­вить свою долж­ность; когда умер цен­зор Ливий Друз и Эми­лий Скавр, его това­рищ, не хотел оста­вить цен­зор­ство, то несколь­ко три­бу­нов при­ка­за­ли отве­сти его в тюрь­му⁴.

Может быть, «пре­сти­ты» — это зна­чит «пред­сто­я­щие», а тот, кто сто­ит перед дверь­ми, дол­жен охра­нять дом, пугать чужих и быть лас­ко­вым с домаш­ни­ми, точь-в-точь, как сто­ро­же­вой пес?

Или прав­да, ско­рее, в том, что сооб­ща­ют неко­то­рые рим­ляне? Если 277 после­до­ва­те­ли Хри­сип­па пола­га­ют, что суще­ст­ву­ют такие низ­шие демо­ны, кото­рые по веле­нию богов кара­ют нече­стив­цев и пре­ступ­ни­ков², то, по мне­нию этих рим­лян, Лары — такие же демо­ны-мсти­те­ли, вро­де Эри­ний³, над­зи­раю­щие за жиз­нью и домом чело­ве­ка. Пото­му-то и заку­ты­ва­ют их в соба­чьи шку­ры и сажа­ют перед ними пса, что они усерд­но высле­жи­ва­ют и пре­сле­ду­ют всех зло­нрав­ных.

Может быть, пото­му, что Гени­та — это демон, вла­ды­че­ст­ву­ю­щий над рож­де­ни­ем и явле­ни­ем на свет все­го смерт­но­го, а имя «Мана Гени­та» озна­ча­ет «тече­ние» (ma­na­re)¹ и «рож­де­ние» (ge­ni­tus) или «теку­щее рож­де­ние»?

b И как элли­ны Гека­те, так и рим­ляне Мане Гени­те при­но­сят в жерт­ву соба­ку ради мило­сти к тем, кто рож­да­ет­ся в их доме. Так и арги­вяне, по сло­вам Сокра­та², при­но­сят Эйли­о­нее³ в жерт­ву соба­ку, так как это живот­ное почти не испы­ты­ва­ет родиль­ных мук. А молит­вы, обра­щен­ные к Гени­те, может быть, отно­сят­ся не к людям, а к соба­кам: пусть соба­ки не будут доб­ры­ми? Ведь соба­кам и сле­ду­ет быть злоб­ны­ми и вну­шаю­щи­ми страх.

Или же «доб­ры­ми» име­ну­ют умер­ших, давая непри­ят­но­му при­ят­ное назва­ние, а в молит­ве скры­та прось­ба не губить нико­го из домо­чад­цев? Удив­лять­ся это­му не при­хо­дит­ся: ведь и Ари­сто­тель сооб­ща­ет, что в дого­во­ре арка­дян и лако­нян c запи­са­но: тех тегей­цев, кото­рые высту­па­ли за лакеде­мо­нян, в бла­го­дар­ность за это не делать «доб­ры­ми» — то есть «не уби­вать»⁴.

Может быть, пото­му, что когда-то Ромул дол­го вое­вал с этрус­ским горо­дом Вей­я­ми и, захва­тив его³, выста­вил на торг мно­же­ство плен­ни­ков вме­сте с их царем, чтобы этим высме­ять d его недо­умие и про­сто­ва­тость? Посколь­ку же этрус­ки про­ис­хо­дят из Лидии, а глав­ный город этой стра­ны Сар­ды, то и жите­лей Вей объ­яв­ля­ли сар­дий­ца­ми: и обы­чай этот, соблюдае­мый для раз­вле­че­ния, дошел до наших дней.

Может быть, от гре­че­ско­го сло­ва μά­γειρος «повар», «мяс­ник», кото­рое рим­ляне заим­ст­во­ва­ли и, как это часто быва­ет, иска­зи­ли. Ведь бук­вы C и G у рим­лян род­ст­вен­ны; и сама эта послед­няя бук­ва появи­лась у них доволь­но позд­но: ее изо­брел Спу­рий Кар­ви­лий¹. Что же каса­ет­ся R, то ведь мно­гие, кар­та­вя, выго­ва­ри­ва­ют L на месте R.

Или же объ­яс­не­ние e в собы­ти­ях про­шло­го? Был, гово­рят, неко­гда в Риме жесто­кий раз­бой­ник по име­ни Ma­cel­lus, мно­гих погу­бив­ший, но в кон­це кон­цов с боль­шим трудом схва­чен­ный и каз­нен­ный; и вот на день­ги, им награб­лен­ные, выстро­и­ли мяс­ные ряды, полу­чив­шие от него и свое назва­ние².

f Может быть, пра­виль­но обыч­ное объ­яс­не­ние? Рас­ска­зы­ва­ют, буд­то бы царь Нума из бла­го­че­стия даро­вал флей­ти­стам нема­лые почет­ные пра­ва, а децем­ви­ры, рас­по­ла­гав­шие кон­суль­ской вла­стью, потом лиши­ли их этих поче­стей, и тогда флей­ти­сты поки­ну­ли город. Но жре­цов охва­тил суе­вер­ный страх перед свя­щен­но­слу­же­ни­ем без сопро­вож­де­ния флей­ты, и за флей­ти­ста­ми посла­ли, но послан­цам они отве­ти­ли отка­зом и оста­лись в Тибу­ре. Тогда какой-то воль­ноот­пу­щен­ник тай­но пообе­щал маги­ст­ра­там, что он при­ведет флей­ти­стов назад. Под пред­ло­гом жерт­во­при­но­ше­ния он устро­ил бога­тое пир­ше­ство и при­гла­сил флей­ти­стов. На пиру были жен­щи­ны и мно­го вина, гости шуме­ли и пля­са­ли целую ночь, как вдруг 278 вбе­жал хозя­ин и объ­явил, буд­то к нему при­шел патрон. В при­твор­ном смя­те­нии он сумел убедить флей­ти­стов сесть на теле­ги, кры­тые шку­ра­ми, и пообе­щал отвез­ти их в Тибур. В этом и заклю­чал­ся обман: он сде­лал круг и к рас­све­ту неза­мет­но при­вез флей­ти­стов, ниче­го не видев­ших от вина и тем­ноты, в Рим; а по слу­чаю ноч­ной попой­ки мно­гие из них ока­за­лись обря­же­ны в пест­рые жен­ские одеж­ды. Вла­сти убеди­ли флей­ти­стов остать­ся, обе сто­ро­ны при­шли к согла­сию, и с тех пор у флей­ти­стов повел­ся обы­чай b раз­гу­ли­вать в этот день по горо­ду в таком наряде¹.

Есть рас­сказ о том, как сенат запре­тил жен­щи­нам ездить на повоз­ках с упряж­кой, а они на это сго­во­ри­лись мужей к себе не допус­кать и детей не вына­ши­вать и не рожать, пока мужья не оду­ма­лись и не усту­пи­ли им. Когда после это­го роди­лись дети, счаст­ли­вые и мно­го­дет­ные мате­ри выстро­и­ли храм Кар­мен­ты¹. А Кар­мен­та, гово­рят, — это мать Еванд­ра, пере­се­лив­ша­я­ся в Ита­лию; c ее насто­я­щее имя — Феми­да или, по дру­го­му мне­нию, Нико­ст­ра­та; но она дава­ла про­ри­ца­ния в сти­хах, и за это лати­няне про­зва­ли ее Кар­мен­та, пото­му что сти­хи на их язы­ке — car­mi­na. Впро­чем, неко­то­рые дру­гие счи­та­ют, что Кар­мен­та — это Мой­ра, и пото­му-то мат­ро­ны при­но­сят ей жерт­вы; имя же ее озна­ча­ет «Лишен­ная разу­ма» (Ca­rens men­te) через бого­вдох­но­ве­ние, так что, ско­рее, сти­хи назы­ва­ют­ся car­mi­na по име­ни Кар­мен­ты, а не наобо­рот, так как, вдох­но­вен­ная боже­ст­вом, она дава­ла про­ри­ца­ния в сти­хах².

Не пото­му ли, что ru­ma по-латы­ни зна­чит «сосец», а Руми­наль­ской назы­ва­ют ту смо­ков­ни­цу, под­ле кото­рой вол­чи­ца выкарм­ли­ва­ла Рому­ла? Как мы d кор­мя­щих жен­щин назы­ваем θη­λόνη от сло­ва θη­λῆ «грудь», так и рим­ская Руми­на — кор­ми­ли­ца, нянь­ка и вос­пи­та­тель­ни­ца детей, кото­рая поэто­му не может полу­чать воз­ли­я­ние несме­шан­ным вином, вред­ным для мла­ден­цев¹.

Может быть, пото­му, что пер­вых сена­то­ров, избран­ных Рому­лом, назы­ва­ли отца­ми (pat­res) и пат­ри­ци­я­ми (то есть евпат­рида­ми, наслед­ни­ка­ми бла­го­род­ных отцов), так как они мог­ли ука­зать сво­их пред­ков¹. А тех из про­сто­го наро­да, кого запи­са­ли в сена­то­ры уже потом, назы­ва­ли «отцы, зане­сен­ные в спи­сок» (pat­res con­scrip­ti)².

e Не пото­му ли, что Гер­ку­лес, как сооб­ща­ет Юба, обу­чил гра­мо­те людей Еванд­ра, а обу­чать дру­зей и род­ст­вен­ни­ков счи­та­лось тогда делом почет­ным. Ведь толь­ко гораздо поз­же ста­ли брать пла­ту за обу­че­ние, и пер­вым, кто открыл грам­ма­ти­че­скую шко­лу, был Спу­рий Кар­ви­лий², воль­ноот­пу­щен­ник того Кар­ви­лия, кото­рый пер­вым в Риме раз­вел­ся с женой?³

Может быть, отто­го, что подру­ги Кар­мен­ты опозда­ли на свя­щен­но­слу­же­ние? Так опоздал когда-то и род Пина­ри­ев, f кото­рые за это не были допу­ще­ны к тра­пе­зе, в то вре­мя как все осталь­ные пиро­ва­ли: с тех пор они и полу­чи­ли имя Пина­ри­ев².

Или же объ­яс­не­ни­ем слу­жит пре­да­ние о Дея­ни­ре и хитоне?³

Запрет под­креп­ля­ет­ся суе­вер­ным стра­хом, пото­му что рас­ска­зы­ва­ют, буд­то Вале­рий Соран погиб злою смер­тью, назвав это имя.

Может быть, вер­но сооб­ща­ют неко­то­рые исто­ри­ки, что суще­ст­ву­ют такие закли­на­ния и заго­во­ры, с помо­щью кото­рых буд­то бы рим­ляне сами пере­ма­ни­ли богов сво­их про­тив­ни­ков и посе­ли­ли их у себя; вот они и боя­лись, 279 как бы с их бога­ми не слу­чи­лось то же самое?¹ Гово­рят, и тиряне наде­ва­ли око­вы на изо­бра­же­ния сво­их богов², а неко­то­рые дру­гие наро­ды бра­ли залож­ни­ков, когда отправ­ля­ли идо­лов для омо­ве­ния или очи­ще­ния. Так и рим­ляне дума­ли, что для бога-покро­ви­те­ля самая вер­ная и креп­кая охра­на в том, чтобы никто не знал, а зная, не смел про­из­но­сить его име­ни³.

Или же, как ска­зал Гомер:

Общею всем оста­ет­ся зем­ля4, —

и это зна­чит, что люди долж­ны почи­тать и ува­жать всех богов, сооб­ща вла­де­ю­щих зем­лей; для того и рим­ляне в преж­ние вре­ме­на скры­ва­ли имя бога-покро­ви­те­ля, чтобы граж­дане возда­ва­ли покло­не­ние не ему одно­му, но всем богам?

Pa­ter pat­ra­tus — это тот, у кого жив отец и уже есть дети. Такой чело­век и поныне поль­зу­ет­ся осо­бы­ми пра­ва­ми и осо­бым дове­ри­ем: пре­то­ры пору­ча­ют ему и при­смотр за теми юно­ша­ми, кра­сота и воз­раст кото­рых могут послу­жить соблаз­ном.

Может быть, это пото­му, что такой чело­век дол­жен одно­вре­мен­но сты­дить­ся детей и стра­шить­ся отца?

Или же само имя обна­ру­жи­ва­ет эту при­чи­ну: ведь pat­ra­tus зна­чит «завер­шен­ный» и «совер­шен­ный», так как совер­шен­нее про­чих тот, кто стал отцом c при живом отце?²

Или тому, кто зани­ма­ет­ся заклю­че­ни­ем мира и клят­ва­ми о его сохра­не­нии, сле­ду­ет, по Гоме­ро­ву сло­ву, «свесть насто­я­щее с буду­щим»³, а это луч­ше все­го испол­нит тот, у кого есть дети, чтобы о них забо­тить­ся, и отец, чтобы дать совет?

Долж­но быть, так уста­нов­ле­но пото­му, что в ста­ри­ну цари испол­ня­ли важ­ней­шие из свя­щен­ных обрядов и сами совер­ша­ли жерт­во­при­но­ше­ния в при­сут­ст­вии жре­цов, но, не умея соблю­сти меру, они ста­ли кру­ты и над­мен­ны, d и тогда почти все эллин­ские горо­да лиши­ли царей вла­сти, сохра­нив за ними толь­ко жерт­во­при­но­ше­ния богам; рим­ляне же изгна­ли сво­их царей совер­шен­но и для жерт­во­при­но­ше­ний назна­чи­ли осо­бо­го чело­ве­ка, запре­тив ему зани­мать государ­ст­вен­ные долж­но­сти и обра­щать­ся к наро­ду, так чтобы лишь в свя­щен­но­слу­же­нии он счи­тал­ся царем и толь­ко бла­го­да­ря богам сохра­нял свое цар­ское досто­ин­ство¹. Во вся­ком слу­чае, есть жерт­вен­ный обряд, заве­щан­ный от пред­ков, кото­рый царь совер­ша­ет на так назы­вае­мом Коми­ции, а потом со всех ног бежит с пло­ща­ди прочь².

Может быть, e этим хотят ска­зать, что от насто­я­ще­го все­гда нуж­но оста­вить что-то на буду­щее и пом­нить сего­дня о зав­траш­нем дне?

Или сле­ду­ют муд­ро­му пра­ви­лу уме­рять и обузды­вать свое чре­во­уго­дие, хотя бы и было чем его удо­вле­тво­рить? Ведь кто при­вык воз­дер­жи­вать­ся от того, что есть, те мень­ше жаж­дут того, чего нет.

Или же этот обы­чай — милость к рабам, кото­рым долж­но быть более лест­но разде­лять тра­пе­зу хозя­ев, неже­ли про­сто полу­чить свою пищу?

Или свя­щен­ные пред­ме­ты не долж­ны быть пусты, а стол — это тоже свя­щен­ный пред­мет?¹

Стыд ли это перед супру­гой, кото­рую муж до это­го соеди­не­ния с нею счи­та­ет еще чужой?

Или этот обы­чай учит быть стыд­ли­вым и перед соб­ст­вен­ной женой?

А может быть, как Солон велел ново­брач­ной перед вхо­дом в спаль­ню мужа съесть кидон­ское ябло­ко (айву)², чтобы пер­вые лас­ки не были оттал­ки­ваю­щи­ми и непри­ят­ны­ми, так и рим­ский зако­но­да­тель хотел, чтобы изъ­я­ны и недо­стат­ки в сло­же­нии неве­сты в тем­но­те не были замет­ны?

Или же в этом обы­чае заклю­че­но осуж­де­ние неза­кон­ных утех, раз и в закон­ной люб­ви при­сут­ст­ву­ет нечто такое, чего сле­ду­ет сты­дить­ся?

280 Может быть, в честь неко­е­го Фла­ми­ния, кото­рый мно­го лет назад пере­дал в дар горо­ду уча­сток зем­ли, доход с кото­ро­го граж­дане исполь­зо­ва­ли для устрой­ства кон­ных состя­за­ний, а на оста­ток денег постро­и­ли доро­гу, кото­рую тоже назва­ли Фла­ми­ни­е­вой?¹

Может быть, эти слу­жи­те­ли долж­ны были рем­ня­ми свя­зы­вать непо­кор­ных и, сопро­вож­дая Рому­ла, они носи­ли эти рем­ни при себе за пазу­хой?¹ Сло­во «свя­зы­вать» боль­шин­ство рим­лян про­из­но­сят как al­li­ga­re, но кто ста­ра­ет­ся о чисто­те язы­ка, те гово­рят li­ga­re².

Или же бук­ва «C» встав­ле­на лишь недав­но, а рань­ше этих людей назы­ва­ли b «лито­ра­ми», то есть «слу­жи­те­ля­ми государ­ства» (λείτουρ­γοί). Ведь вряд ли кто не зна­ет, что и теперь государ­ство во мно­гих гре­че­ских зако­нах назы­ва­ет­ся сло­вом λῇτον.

Лупер­ки — это те, кто во вре­мя Лупер­ка­лий бежит по ули­цам горо­да обна­жен­ным, в одной набед­рен­ной повяз­ке, и хле­щет кожа­ным бичом всех встреч­ных.

Может быть, эти дей­ст­вия долж­ны дать очи­ще­ние горо­ду?¹ Дей­ст­ви­тель­но, месяц назы­ва­ют Φεβ­ρουάριον, а самый этот день, конеч­но же — φεβ­ρά­την и †φεβ­ρά­ριν† — это обрядо­вое изби­е­ние кожа­ной пле­тью, в то вре­мя как гла­гол зна­чит «очи­щать»². Почти все элли­ны для очи­ще­ния при­но­си­ли в жерт­ву соба­ку, неко­то­рые во вся­ком слу­чае сохра­ни­ли такое обык­но­ве­ние c доныне. И вот, наряду с про­чи­ми очи­ще­ни­я­ми в жерт­ву Гека­те при­но­сят щен­ков и при­ка­са­ют­ся щен­ка­ми к тем, кто нуж­да­ет­ся в очи­ще­нии, а назы­ва­ет­ся такой обряд «още­ня­чи­ва­ние» (πε­ρισ­κυ­λακισ­μός).

Или же дело в том, что «лупус» по-латы­ни «волк», а Лупер­ка­лии — «Вол­чье празд­не­ство», как у элли­нов в Ликее; ведь и на ликей­ском празд­не­стве соба­ку при­но­сят в жерт­ву, пото­му что она враг вол­ка?³

Или это пото­му, что соба­ки обла­и­ва­ют лупер­ков и меша­ют им бежать по горо­ду?

Или жерт­ва эта пред­на­зна­че­на Пану, а Пан любит собак за то, что они сте­ре­гут его коз?

d Празд­ник этот учреж­ден в честь при­со­еди­не­ния к Риму седь­мо­го хол­ма, после чего город стал семи­хол­мым¹.

Может быть, как дума­ют неко­то­рые рим­ские исто­ри­ки, упряж­кой не поль­зо­ва­лись в знак того, что части горо­да не были еще соеди­не­ны как бы общей упря­жью?

Или же «Дио­нис тут ни при чем»², а на самом деле, когда вели­кое объ­еди­не­ние Рима было завер­ше­но и рим­ляне реши­ли не уве­ли­чи­вать более город, то они устро­и­ли отдых и для себя и для вьюч­но­го скота, помо­гав­ше­го им в рабо­те, поз­во­лив живот­ным вку­шать празд­ность на общем тор­же­стве?

А может быть, они хоте­ли, чтобы граж­дане почи­та­ли e и укра­ша­ли город сво­им при­сут­ст­ви­ем во все празд­нич­ные дни, осо­бен­но же в день, посвя­щен­ный объ­еди­не­нию; и вот, чтобы граж­дане не уез­жа­ли из празд­ну­ю­ще­го горо­да, рим­ля­нам запре­ти­ли в этот день поль­зо­вать­ся повоз­ка­ми?

Не есть ли это свиде­тель­ство ста­рин­но­го попе­че­ния о поряд­ке в доме? Хозя­ин, узнав о какой-либо про­вин­но­сти домаш­не­го раба, при­ка­зы­вал надеть на него раз­дво­ен­ную пал­ку, какая быва­ет в повоз­ках, и застав­лял с такой колод­кой прой­ти у всех на виду по окру­ге или по общине, чтобы впредь было извест­но, f кому нель­зя дове­рять и кого надо осте­ре­гать­ся. У нас эта пал­ка назы­ва­ет­ся στή­ριγ­μα, а у рим­лян fur­ca, поэто­му тот, на кого ее наде­ва­ют, зовет­ся fur­ci­fer¹.

Может быть, пото­му, что и быки, и лоша­ди, и ослы, и люди бесят­ся от пре­сы­ще­ния и избыт­ка? Так и у Софок­ла ска­за­но где-то:

А ты, как лошадь, бесишь­ся от жира, Напол­нив пасть и чре­во до отва­ла2.

Поэто­му же рим­ляне гово­ри­ли, что у Мар­ка Крас­са сено на рогах: ведь даже те, кто напа­дал на 281 дру­гих государ­ст­вен­ных мужей, избе­га­ли заде­вать его, зная, как труд­но и опас­но иметь с ним дело. А потом уже ста­ли гово­рить, что Крас­со­во сено пере­шло к Цеза­рю: он пер­вым сумел в государ­ст­вен­ных делах про­ти­во­сто­ять Крас­су и даже смот­реть на него свы­со­ка.

Может быть, подоб­но пифа­го­рей­цам, кото­рые, при­да­вая ничтож­ным вещам вели­кий смысл, запре­ща­ют «садить­ся на хлеб­ную меру» или «раз­гре­бать угли ножом»², рим­ляне в ста­ри­ну так­же употреб­ля­ли мно­го тако­го рода ино­ска­за­ний, b осо­бен­но для жре­цов, в том чис­ле и это ино­ска­за­ние о све­тиль­ни­ке? А имен­но, све­тиль­ник подо­бен телу, обле­каю­ще­му душу: ведь душа в нас — свет, и та часть ее, кото­рая мыс­лит и позна­ет, долж­на быть рас­кры­той, зря­чей и нико­гда не затво­рять­ся³.

В то же вре­мя, когда дует ветер, полет птиц неве­рен, и гада­ние по ним нена­деж­но: они откло­ня­ют­ся от пути и летят неров­но. А назван­ный обы­чай учит гадать по пти­цам не в вет­ре­ную пого­ду, но толь­ко во вре­мя зати­шья, когда и све­тиль­ни­ки мож­но дер­жать откры­ты­ми.

Не зна­ме­ну­ет ли это, что свя­щен­ные обя­зан­но­сти может выпол­нять толь­ко тот, кто ни от чего не стра­да­ет, чья душа ничем не уязв­ле­на, кто бес­пе­ча­лен, без­не­ду­жен и сосре­дото­чен?

Или же как для жерт­во­при­но­ше­ния не изби­ра­ют боль­ное живот­ное или для гада­ний нездо­ро­вых птиц, то тем важ­нее соблюдать, чтобы и сам свя­щен­но­слу­жи­тель, при­сту­пая к истол­ко­ва­нию боже­ст­вен­ных зна­ме­ний, был чист, здо­ров и невредим: а вся­кая язва или рана — это нечто подоб­ное d ущер­бу и осквер­не­нию тела?¹

Не в том ли дело, что он был без­ро­ден и в уни­же­нии про­жил пер­вые годы сво­ей жиз­ни, одна­ко бла­го­да­ря Фор­туне из сына поло­нян­ки стал царем Рима?

Или же такое пре­вра­ще­ние откры­ва­ет ско­рее вели­чие Фор­ту­ны, неже­ли ее малость, а Сер­вий едва ли не боль­ше всех дру­гих обо­жествлял силу Фор­ту­ны и при­пи­сы­вал ей совер­ше­ние всех дел? e Он постро­ил не толь­ко хра­мы Фор­ту­ны Пода­тель­ни­цы надежд, Фор­ту­ны Отвра­ти­тель­ни­цы бед, Фор­ту­ны Мило­сти­вой, Фор­ту­ны Пер­во­род­ной и Фор­ту­ны Мужей, но еще и Фор­ту­ны Соб­ст­вен­ной, Забот­ли­вой Фор­ту­ны и Фор­ту­ны Дев­ст­вен­ни­цы. Впро­чем, нуж­но ли пере­чис­лять иные име­но­ва­ния, когда есть даже свя­ти­ли­ще Фор­ту­ны Пти­це­лов­ки (Vis­ca­ta — как назы­ва­ют ее рим­ляне); эта Фор­ту­на как бы изда­ли улов­ля­ет людей и креп­ко дер­жит их в путах обсто­я­тельств¹.

Посмот­рим, одна­ко, не мог ли Сер­ви­лий, изведав, как Фор­ту­на вер­шит вели­кое через малое, f и познав, что от свер­ше­ния или несвер­ше­ния малых дел не раз уда­ва­лись или не уда­ва­лись и вели­кие, постро­ить свя­ти­ли­ще Малой Фор­ту­ны, чтобы научить людей при­сталь­но наблюдать за про­ис­хо­дя­щим вокруг них и ниче­го не счи­тать мало­важ­ным?

Не пото­му ли, что све­тиль­ник счи­та­ет­ся соро­ди­чем и собра­том нега­си­мо­го и веч­но­го огня?

Или же это знак, что нель­зя губить и уни­что­жать ничто оду­шев­лен­ное, если оно не при­но­сит вреда, а све­тиль­ник слов­но живой: он подви­жен, нуж­да­ет­ся в пище и, когда его тушат, изда­ет такой звук, слов­но его уби­ва­ют?¹

Или же этот обы­чай учит, что все необ­хо­ди­мое, будь то вода или огонь, если оно в изоби­лии и нам оно не нуж­но, сле­ду­ет не уни­что­жать, а остав­лять дру­гим и отда­вать нуж­даю­щим­ся?

Не в том ли дело, что, как уве­ря­ет Кастор², это может слу­жить зна­ком того, что души буд­то бы оби­та­ют на Луне и после смер­ти вновь увидят Луну у сво­их ног?³

Или это отли­чи­тель­ный знак древ­ней­ших родов? Имен­но тако­вы арка­дяне из спут­ни­ков Еванд­ра, кото­рых назы­ва­ют Долун­ни­ка­ми?⁴

Или же, как мно­гое дру­гое, так и это уста­нов­ле­но, чтобы напо­ми­нать воз­не­сен­ным сча­стьем и воз­гор­див­шим­ся об измен­чи­во­сти люд­ской уча­сти, а при­ме­ром непо­сто­ян­ства слу­жит Месяц:

b Спер­ва из мра­ка он выхо­дит нов и юн, Пре­крас­ней и пол­ней ста­но­вит­ся потом, Но лишь он явит нам свой выс­ший див­ный блеск, Как, уда­ля­ясь вновь, уйдет в небы­тие!5

Или это учит пови­но­вать­ся пра­ви­те­лям и вну­ша­ет не тяго­тить­ся вла­стью царя, подоб­но Луне, усту­пать силь­ней­ше­му и остав­лять за собою вто­рое место — по Пар­ме­нидо­ву сло­ву,

Зор­ких глаз не сво­дя с сия­нья лучи­сто­го Солн­ца6.

Так и люди долж­ны доволь­ст­во­вать­ся вто­рым местом после пра­ви­те­ля, с радо­стью полу­чая от него части­цу вла­сти и чести?

Может быть, пото­му, c что сре­ди невиди­мых, толь­ко умом пости­гае­мых богов цар­ст­ву­ют Юпи­тер и Юно­на, а сре­ди види­мых — Солн­це и Луна; Солн­це отме­ря­ет год, а Луна — меся­цы? Не сле­ду­ет ли, одна­ко, счи­тать, что Солн­це и Луна — лишь обра­зы Юпи­те­ра и Юно­ны: Солн­це и есть Юпи­тер в его веще­ст­вен­ном обли­ке, так же как Луна — Юно­на¹. Пото­му-то и дали рим­ляне Гере имя Юно­ны, что это имя гово­рит о юно­сти, ибо сама она — обнов­ля­ю­ща­я­ся Луна²; а еще ее назы­ва­ют Луци­ной, то есть свет­лою (lu­ci­na) или све­тя­ще­ю­ся (lu­ci­da). Рим­ляне счи­та­ют, что она при­но­сит помощь при родах, как Луна:

Через купол сия­ю­щих в звездах небес d и помощ­ни­цу в родах Селе­ну3,

и очень мно­гие пола­га­ют, что родиль­ные муки в пол­но­лу­ние не так силь­ны.

Может быть, это вовсе и не так, и мно­гих вве­ла в заблуж­де­ние одна осо­бен­ность язы­ка? «Левый» по-латы­ни si­nis­ter, а «поз­во­лять» — si­ne­re; рим­ляне гово­рят si­ne, когда изъ­яв­ля­ют поз­во­ле­ние и поощ­ре­ние, поэто­му пти­цу, кото­рая дает знак, бла­го­при­ят­ст­ву­ю­щий начи­на­нию, назы­ва­ют «поз­во­ля­ю­щей» (si­nis­te­ria), а народ иска­зил смысл, гово­ря «левая» (si­nistra)¹.

Или прав Дио­ни­сий, когда рас­ска­зы­ва­ет², как Аска­нию, сыну Энея, выстро­ив­ше­му свои вой­ска про­тив Мезен­тия, e во вре­мя пти­це­га­да­ния блес­ну­ла сле­ва мол­ния, пред­воз­ве­щав­шая победу, и память об этом сохра­ни­лась доныне. Или же, как дума­ют неко­то­рые дру­гие, это слу­чи­лось с Эне­ем? Ведь и фиван­цы, к при­ме­ру, с тех пор как они при Левк­трах левым кры­лом вой­ска одо­ле­ли и обра­ти­ли непри­я­те­ля в бег­ство, во всех сра­же­ни­ях пер­вен­ство ста­ли отда­вать лево­му кры­лу³.

А может стать­ся, как гово­рит Юба, когда при гада­ни­ях обра­ща­ют­ся к вос­хо­ду, то сле­ва ока­зы­ва­ет­ся север, а север неко­то­рые счи­та­ют как раз пра­вой и более высо­кой сто­ро­ною кос­мо­са?⁴

А может быть и так, что левое по при­ро­де сла­бее и рас­по­ряди­те­ли пти­це­га­да­ний пыта­ют­ся таким урав­ни­ва­ни­ем уси­лить его и укре­пить.

f Или же счи­тая, что зем­ное и смерт­ное про­ти­во­по­лож­но небес­но­му и боже­ст­вен­но­му, они пола­га­ли, что все явля­ю­ще­е­ся нам сле­ва боги посы­ла­ют спра­ва?

Может быть, это име­ет целью почтить память покой­но­го? Ведь и дру­гим про­слав­лен­ным людям и вое­на­чаль­ни­кам, как Вале­рию и Фаб­ри­цию напри­мер, и даже их потом­кам, было дано пра­во погре­бе­ния на фору­ме; гово­рят, что когда уми­ра­ют чле­ны этих родов, то тела их 283 при­во­зят на форум, под­но­сят к ним горя­щий факел и тут же его уби­ра­ют; так поль­зу­ют­ся они этим почет­ным пра­вом, лишь напо­ми­ная о нем, но ни у кого не вызы­вая зави­сти².

Может быть, пото­му, что три­ум­фа­то­ру пола­га­лось самое почет­ное место и сви­та по доро­ге домой, а меж­ду тем все эти поче­сти в при­сут­ст­вии кон­су­лов долж­ны ока­зы­вать­ся толь­ко им одним?¹

Быть может, это вооб­ще не долж­ность? Дей­ст­ви­тель­но, у три­бу­нов нет лик­то­ров, они не про­из­но­сят суд с куруль­но­го крес­ла, не всту­па­ют в долж­ность в нача­ле года², как все дру­гие, и не сла­га­ют с себя обя­зан­но­стей; когда изби­ра­ет­ся дик­та­тор, хотя власть всех маги­ст­ра­тов пере­да­ет­ся дик­та­то­ру³, три­бу­ны по-преж­не­му оста­ют­ся, так что они, види­мо, не обыч­ные маги­ст­ра­ты, и зва­ние их совсем дру­го­го рода. Мож­но при­ве­сти такое срав­не­ние: неко­то­рые ора­то­ры пола­га­ют, что пись­мен­ное воз­ра­же­ние про­тив невер­но нача­той тяж­бы есть не жало­ба, а как раз нечто про­ти­во­по­лож­ное жало­бе: как жало­ба вво­дит дело в суд и начи­на­ет дело, так воз­ра­же­ние изы­ма­ет c дело из суда и пре­кра­ща­ет дело⁴. Точ­но так же, дума­ют они, и три­бу­ны слу­жат пре­пят­ст­ви­ем долж­ност­ным лицам, и это не долж­ность, а как раз нечто ей про­ти­во­по­лож­ное: власть и сила три­бу­нов в том, чтобы пре­пят­ст­во­вать зло­употреб­ле­ни­ям вла­стью и силой маги­ст­ра­тов.

Или же все эти истол­ко­ва­ния черес­чур наду­ман­ные, а преж­де все­го надо пом­нить, что три­бу­нат создан по воле наро­да и силен волей наро­да, так что очень важ­но, чтобы три­бун не воз­ве­ли­чи­вал­ся над про­чи­ми граж­да­на­ми и не отли­чал­ся от них ни видом, ни одеж­дой, ни обра­зом жиз­ни. Важ­ность подо­ба­ет кон­су­лу и пре­то­ру, а народ­ный три­бун, как гова­ри­вал Гай Кури­он, дол­жен быть «нога­ми попи­ра­ем»; ему нель­зя быть высо­ко­мер­ным, недо­ступ­ным, d кру­тым, а надо быть покла­ди­стым и неуто­ми­мым, трудясь за дру­гих⁵. Самый дом его по зако­ну не име­ет запо­ра, днем и ночью он открыт как при­ста­ни­ще и при­бе­жи­ще для всех нуж­даю­щих­ся. Чем уни­жен­ней три­бун с виду, тем боль­ше его могу­ще­ство. Он счи­та­ет­ся общим досто­я­ни­ем в нуж­де, доступ­ным для всех, подоб­но алта­рю, а в поче­стях, ему при­но­си­мых, он свят, чист и неосквер­ня­ем; и если с ним что слу­чит­ся в люд­ном месте, то закон пред­пи­сы­ва­ет ему очи­ще­ние и освя­ще­ние тела, как после сквер­ны⁶.

Может быть, это озна­ча­ет, что гнев маги­ст­ра­та не дол­жен быть слиш­ком скор и несдер­жан? Или же, пока раз­вя­зы­ва­ют пучок розог, есть вре­мя утих­нуть гне­ву, и пре­тор часто успе­вал пере­ду­мать и отме­нить нака­за­ние? А так как одни из поро­ков изле­чи­мы, а дру­гие — нет, то роз­ги вра­зум­ля­ют тех, кого мож­но испра­вить, а секи­ры f отсе­ка­ют неис­пра­ви­мых.

Меж­ду тем они сами неза­дол­го до того на Бычьем рын­ке зако­па­ли зажи­во двух гре­ков — муж­чи­ну и жен­щи­ну — и двух гал­лов — муж­чи­ну и жен­щи­ну; а ведь стран­но за то самое, что совер­ши­ли сами, карать вар­ва­ров как за нече­стие¹.

Может быть, они счи­та­ли, что при­но­сить людей в жерт­ву богам нече­сти­во, 284 а демо­нам — неиз­беж­но? Или они счи­та­ли здесь пре­ступ­ным имен­но закон и обы­чай, пото­му что сами сде­ла­ли это лишь по пред­пи­са­нию Сивил­ли­ных книг?² Рас­ска­зы­ва­ют, буд­то девуш­ка по име­ни Гель­вия еха­ла как-то вер­хом и была уби­та мол­нией. Лошадь нашли без сбруи, а у девуш­ки как бы нароч­но была задра­на туни­ка, раз­бро­са­ны вокруг сан­да­лии, колеч­ки, покры­ва­ло и язык высо­вы­вал­ся изо рта. Гада­те­ли ска­за­ли, b что это зна­ме­ние страш­но­го позо­ра веста­лок, о кото­ром все будут гово­рить, и что в этом дерз­ком пре­ступ­ле­нии заме­шан кто-то из всад­ни­ков. И вот раб всад­ни­ка Бар­ра донес, что три вестал­ки — Эми­лия, Лици­ния и Мар­ция — были совра­ще­ны и дол­гое вре­мя нахо­ди­лись в пре­ступ­ном сою­зе с муж­чи­на­ми, одним из кото­рых и был Вету­ций Барр, хозя­ин донос­чи­ка. Вестал­ки были изоб­ли­че­ны и каз­не­ны, а так как дело это пока­за­лось ужас­ным, то почли необ­хо­ди­мым, чтобы жре­цы обра­ти­лись к Сивил­ли­ным кни­гам. Гово­рят, там нашли пред­ска­за­ние, c из кото­ро­го ста­ло ясно, что эти собы­тия пред­ве­ща­ют недоб­рое и что для отвра­ще­ния гряду­щих бед над­ле­жит уми­ло­сти­вить чуж­дых вар­вар­ских демо­нов, зарыв­ши зажи­во двух элли­нов и двух гал­лов.

Может быть, дело в том, что государ­ство рим­лян зижди­лось вна­ча­ле на воен­ном поряд­ке, а в воен­ном лаге­ре мно­гие дела реша­ют­ся зара­нее — ночью?

Или как нача­лом делам назна­ча­ли они вос­ход, так нача­лом при­готов­ле­ни­ям — ночь? Как ска­зал Мисон муд­ре­цу Хило­ну, заготов­ляя в зим­нюю пору вилы: «Нуж­но дей­ст­во­вать, когда уже все гото­во, d а не гото­вить­ся, уже дей­ст­вуя»².

Или же если пол­день — срок, к кото­ро­му все закан­чи­ва­ют обще­ст­вен­ные и важ­ные дела, то нача­ло их кажет­ся разум­ным отне­сти на пол­ночь? Надеж­ное под­твер­жде­ние это­му в том, что ни один рим­ский маги­ст­рат не заклю­ча­ет дого­во­ра и ни о чем не услов­ли­ва­ет­ся после полу­дня³.

Или при­чи­на в том, что ни вос­ход, ни закат невоз­мож­но счи­тать нача­лом или кон­цом дня? Если после­до­вать за боль­шин­ст­вом и, руко­вод­ст­ву­ясь зре­ни­ем, при­нять за нача­ло дня миг, когда пер­вый сол­неч­ный луч появ­ля­ет­ся над гори­зон­том, а за нача­ло ночи — когда послед­ний исчезнет за гори­зон­том, e то у нас про­па­да­ет рав­но­ден­ст­вие: даже та ночь, кото­рая счи­та­ет­ся в точ­но­сти рав­ной дню, ока­жет­ся мень­ше на целый попе­ре­ч­ник солн­ца. Уче­ные, чтобы устра­нить такую несо­об­раз­ность, усло­ви­лись счи­тать гра­ни­цей дня и ночи то мгно­ве­ние, когда середи­на сол­неч­но­го дис­ка каса­ет­ся гори­зон­та, но это про­ти­во­ре­чит оче­вид­но­сти: ведь тогда еще засвет­ло, при сия­ю­щем Солн­це, при­дет­ся допу­стить, что день завер­шен и наста­ла ночь. И вот, посколь­ку из-за таких несу­раз­но­стей невоз­мож­но опре­де­лить нача­ло дня и ночи по вос­хо­ду или зака­ту, то оста­ет­ся при­нять за такое нача­ло либо край­нее верх­нее, либо край­нее ниж­нее поло­же­ние Солн­ца, f и вто­рое, види­мо, пред­по­чти­тель­ней, ибо от полу­дня до зака­та Солн­це от нас уда­ля­ет­ся, а от полу­но­чи к вос­хо­ду при­бли­жа­ет­ся к нам.

Не в память ли о дого­во­ре с саби­ня­на­ми? Когда после похи­ще­ния доче­рей саби­нян и слу­чив­шей­ся из-за это­го вой­ны про­тив­ни­ки зами­ри­лись, то в дого­вор было запи­са­но сле­дую­щее: «Пусть жена не мелет муку для рим­ля­ни­на и не варит ему пищу»¹.

Может быть, пото­му, что этот месяц поме­ща­ет­ся меж­ду апре­лем, 285 посвя­щен­ным Вене­ре, и июнем, посвя­щен­ным Юноне, двум боги­ням, покро­ви­тель­ст­ву­ю­щим бра­ку, и отто­го рим­ляне пред­по­чи­та­ют женить­ся или немно­го рань­ше мая или немно­го поз­же?

Или так посту­па­ют пото­му, что в мае совер­ша­ют важ­ней­шие очи­сти­тель­ные обряды¹, сбра­сы­вая в реку с моста изо­бра­же­ния людей, а в древ­но­сти — даже и живых людей?² Отто­го в эти дни и фла­ми­ни­ка, кото­рая счи­та­ет­ся вер­хов­ной жри­цей Юно­ны³, долж­на иметь угрю­мый вид, избе­гать омо­ве­ния и не носить укра­ше­ний.

Или дело в том, что мно­гие лати­няне в этом меся­це совер­ша­ют поми­наль­ные b обряды? Долж­но быть, поэто­му и Мер­ку­рия почи­та­ют в мае, и самый месяц полу­чил назва­ние от Майи⁴.

Или, как пола­га­ют иные, назва­ние «май» про­ис­хо­дит от сло­ва maio­res — «ста­рей­ши­ны», а «июнь» от сло­ва iuve­nes — «юные»? Ибо женить­ба свой­ст­вен­ней для юно­сти, как о том ска­зал Еври­пид:

Но пусть про­стит­ся седи­на с Кипри­дою, Ведь Афро­ди­та тяго­тит­ся ста­ро­стью5.

Поэто­му и не женят­ся в мае, дожи­да­ясь июня, кото­рый сра­зу же за ним сле­ду­ет.

Может быть, этим хотят напом­нить, что пер­вые жены рим­лян были добы­ты силою и с помо­щью ору­жия?

c Или же неве­стам вну­ша­ют, что они выхо­дят замуж за храб­рых вои­нов и долж­ны доволь­ст­во­вать­ся про­сты­ми, скром­ны­ми и неза­тей­ли­вы­ми укра­ше­ни­я­ми? Ведь точ­но так же Ликург, запре­тив поль­зо­вать­ся для изготов­ле­ния две­рей и крыш чем-либо, кро­ме топо­ра и пилы, изгнал этим вся­кую рос­кошь и вся­кое изли­ше­ство².

Или под этим разу­ме­ют, что толь­ко желе­зо может рас­торг­нуть брак?

Или дело в том, что почти все брач­ные обряды свя­за­ны были с Юно­ной, а копье тоже счи­та­ли ей посвя­щен­ным? Юно­ну часто изо­бра­жа­ют опи­раю­щей­ся на копье, и сама она зовет­ся Кви­ри­ти­дой, так как копье древ­ние назы­ва­ли «кви­рис» (qui­ris); d пото­му и Марс, гово­рят, носил имя Кви­ри­на³.

Рим окру­жен роща­ми, посвя­щен­ны­ми богам, и жите­ли назы­ва­ют их lu­ci. Доход с этих уго­дий, долж­но быть, и шел на пред­став­ле­ния?¹

Может быть, как утвер­жда­ет Юба, этот день отдан тем, кто не зна­ет сво­их курий?

Или этот празд­ник устро­ен для тех, кто из-за спеш­ных дел, за отлуч­кой или по неведе­нию не мог участ­во­вать с това­ри­ща­ми по три­бам в Фор­на­ка­лий­ских жерт­во­при­но­ше­ни­ях?¹

Может быть, богов не назы­ва­ют пото­му, что сам Гер­ку­лес — толь­ко полу­бог? А неко­то­рые гово­рят, что Евандр воз­двиг ему алтарь и учредил жерт­вы, когда тот и вовсе жил сре­ди людей².

А из всех зве­рей Гер­ку­лес боль­ше все­го враж­до­вал с соба­кой: мно­го хло­пот ему доста­ви­ли f и Орт, и Кер­бер, и в довер­ше­ние все­го из-за соба­ки был убит детьми Гип­по­ко­о­на Эон, сын Ликим­ния, и когда Гер­ку­ле­су при­шлось с ними сра­зить­ся, то в бою он поте­рял мно­гих дру­зей и бра­та Ифик­ла.

Не пото­му ли, что Марк Ман­лий, жив­ший на Капи­то­лии, пытал­ся при­сво­ить цар­скую власть? Гово­рят, что из-за это­го весь род Ман­ли­ев свя­зал себя клят­вой нико­му с тех пор не давать имя Мар­ка¹.

Или у этих пре­до­сто­рож­но­стей более древ­ние исто­ки? Ведь еще Попли­ко­лу, хотя он и сто­ял за народ, не пере­ста­ва­ла ого­ва­ри­вать знать и не пере­ста­ва­ло опа­сать­ся про­сто­на­ро­дье, пока он сам не срыл свой дом, кото­рый, каза­лось, гос­под­ст­во­вал над фору­мом².

Не в том ли ответ, что в похо­де повсюду лег­ко в изоби­лии най­ти дубо­вую зелень?

Или дело в том, что этот венок посвя­щен Юпи­те­ру и Юноне, кото­рых счи­та­ют покро­ви­те­ля­ми горо­да?²

Или древ­ний этот обы­чай уна­сле­до­ван от арка­дян, кото­рые счи­та­ют­ся как бы в род­стве с дубом: они были пер­вы­ми людь­ми, а дуб — пер­вым рас­те­ни­ем, рож­ден­ным из зем­ли³.

Пото­му ли, что Рому­лу при осно­ва­нии Рима яви­лось две­на­дцать кор­шу­нов?¹

Или пото­му, что это самая ред­кая и необыч­ная пти­ца? Очень труд­но най­ти ее гнездо, и вниз кор­шу­ны сле­та­ют изред­ка b и совер­шен­но неожи­дан­но, пото­му-то появ­ле­ние их счи­та­ет­ся зна­ме­на­тель­ным.

А может быть, рим­ляне научи­лись это­му от Гер­ку­ле­са? Если прав Геро­дор², то Гер­ку­лес боль­ше все­го радо­вал­ся, если при нача­ле дела ему слу­ча­лось видеть кор­шу­на, так как он счи­тал, что из всех пло­то­яд­ных птиц кор­шун — самая без­обид­ная. Кор­шун, во-пер­вых, не пося­га­ет ни на что живое и не губит ниче­го оду­шев­лен­но­го, как орлы, яст­ре­бы и ноч­ные пти­цы; он пита­ет­ся пада­лью, да и тут не тро­га­ет сво­их даже мерт­вых соро­ди­чей: никто еще не видел, чтобы кор­шун отведы­вал пер­на­тых, тогда как орлы и яст­ре­бы боль­ше все­го пре­сле­ду­ют и уби­ва­ют c сво­их же сопле­мен­ни­ков, а ста­ло быть, по сло­ву Эсхи­ла,

Тер­за­ет пти­ца птиц — ужель она чиста?3

Далее мож­но утвер­ждать, что и для чело­ве­ка пти­ца эта менее все­го зло­коз­нен­на, так как она не губит ни пло­дов, ни посе­вов и не при­чи­ня­ет вреда скоту. А если, по рас­ска­зам егип­тян, весь род кор­шу­нов жен­ский и зачи­на­ют они, при­ни­мая в себя ветер с восто­ка, подоб­но дере­вьям, опло­до­тво­ря­е­мым Зефи­ром, то ста­но­вит­ся понят­ным, отче­го зна­ки, кото­рые они пода­ют, надеж­ны и без­оши­боч­ны. Ведь у всех дру­гих птиц в брач­ную пору их воз­буж­де­ние, их сопер­ни­че­ство, бег­ство и пре­сле­до­ва­ние дела­ют гада­ние по ним сбив­чи­вым и невер­ным⁴.

Не пото­му ли, что заго­род­ное житье счи­та­лось более здо­ро­вым, чем город­ское? Элли­ны ведь тоже поме­ща­ют свои хра­мы Аскле­пия на чистых и воз­вы­шен­ных местах.

Или рим­ляне счи­та­ют, что Эску­лап при­шел на их при­зыв из Эпидав­ра, где свя­ти­ли­ще его нахо­дит­ся не в горо­де, а поодаль?

Или же, когда змея выполз­ла из три­е­ры на Тибр­ский ост­ров и скры­лась там, они поду­ма­ли, что сам бог ука­зы­ва­ет им место свя­ти­ли­ща?¹

Может быть, они воз­дер­жи­ва­ют­ся от бобов по тем же обще­из­вест­ным при­чи­нам, что и пифа­го­рей­цы¹, а e от вики (лати­рон) и бара­нье­го горо­ха (эре­бин­тон) пото­му, что их назва­ния напо­ми­на­ют Лету и Эреб?

Или дело в том, что бобо­вы­ми по пре­иму­ще­ству поль­зу­ют­ся на триз­нах и для при­зы­ва­ния душ пред­ков?²

Или же, вер­нее, для свя­той и непо­роч­ной жиз­ни тело долж­но быть чисто и сво­бод­но от сквер­ны, а бобо­вые пучат и про­из­во­дят изли­шек, от кото­ро­го надо тща­тель­но очи­щать­ся?

Или же дур­но то, что это вспу­чи­ваю­щее их свой­ство воз­буж­да­ет вожде­ле­ние?

Может быть, пото­му, что покой­ни­ков сжи­га­ют, а пре­да­вать огню тело жен­щи­ны, кото­рая не соблю­ла свя­щен­ный огонь, было бы непра­вед­но?¹

Или же счи­та­ет­ся недоз­во­лен­ным уни­что­жать тело, над кото­рым совер­ша­ли важ­ней­шие очи­сти­тель­ные таин­ства, и нала­гать руки на свя­щен­ную жен­щи­ну? Пото­му и устра­и­ва­лось так, что она долж­на была уме­реть как бы сво­ею смер­тью: ее отво­ди­ли в зара­нее при­готов­лен­ную под­зем­ную келью, остав­ля­ли там горя­щий све­тиль­ник, немно­го хле­ба, моло­ка и воды, 287 а затем тем­ни­цу засы­па­ли свер­ху зем­лей. Но даже и такой спо­соб избе­жать кары не изба­вил рим­лян от бого­бо­яз­ни. И поныне жре­цы, при­хо­дя к это­му месту, при­но­сят покой­ни­цам уми­ло­сти­ви­тель­ные жерт­вы².

Может быть, как гово­рят неко­то­рые, это пото­му, что из-за коня пала Троя: и вот рим­ляне нака­зы­ва­ют его², так как в них

b Трои слав­ней­шая поросль с сына­ми лати­нян сме­ша­лась3.

Или же такое жерт­во­при­но­ше­ние совер­ша­ют пото­му, что конь горяч, отва­жен и любит Мар­со­во дело⁴, а в жерт­ву богам при­но­сит­ся то, что им при­ят­но и близ­ко? Победи­те­ля же посвя­ща­ют Мар­су, пото­му что это­му богу свой­ст­вен­но побеж­дать и одоле­вать.

Или, вер­нее, посколь­ку дело Мар­са тре­бу­ет стой­ко­сти и остаю­щи­е­ся в строю побеж­да­ют тех, кто покида­ет ряды и бежит, то вот быст­ро­та и кара­ет­ся как спут­ник тру­со­сти, в знак того, что нет спа­се­ния бег­ле­цам.

Может быть, они ста­ра­ют­ся начи­нать с самых про­стых дел, не тре­бу­ю­щих затрат и хло­пот?

Или же это бла­го­дар­ное вос­по­ми­на­ние, хра­ни­мое со вре­ме­ни галль­ско­го наше­ст­вия, когда соба­ки засну­ли, а вар­ва­ры ночью вска­раб­ка­лись на капи­то­лий­ские укреп­ле­ния, но гуси, заслы­шав вра­га, сво­им кри­ком раз­буди­ли стра­жу?²

Или же цен­зо­ры, следя за самы­ми важ­ны­ми пред­ме­та­ми, обя­за­ны блю­сти дела свя­щен­ные и государ­ст­вен­ные и наблюдать за обра­зом жиз­ни, поведе­ни­ем и нра­ва­ми граж­дан, а поэто­му заботы свои они преж­де все­го обра­ща­ют к само­му чут­ко­му из живых существ, в то же вре­мя этим попе­че­ни­ем они учат граж­дан не быть небреж­ны­ми и лег­ко­мыс­лен­ны­ми в отно­ше­нии d к свя­щен­ным обя­зан­но­стям?

А поли­ров­ка ста­туи необ­хо­ди­ма пото­му, что охра, кото­рой в древ­но­сти покры­ва­ли ста­туи, быст­ро теря­ет свой цвет³.

Может быть, как пола­га­ют неко­то­рые, рим­ляне не хотят, чтобы тай­ны свя­щен­но­го обряда знал чело­век, не обле­чен­ный саном?

Или, так как авгур свя­зан клят­вой, кото­рая запре­ща­ет ему откры­вать свя­щен­ное зна­ние, они опа­са­ют­ся, что, став­ши част­ным лицом, он осво­бо­дит­ся e от этой клят­вы?

Или же авгур обла­да­ет не саном и не долж­но­стью, а осо­бым искус­ст­вом, и тогда отка­зы­вать пред­ска­за­те­лю в том, что он пред­ска­за­тель, было бы так же неле­по, как голо­со­вать про­тив того, что музы­кант явля­ет­ся музы­кан­том, а врач — вра­чом: у авгу­ра нель­зя отнять его искус­ства, даже лишив его зре­ния. Впро­чем, новых авгу­ров рим­ляне не назна­ча­ют, соблюдая то их чис­ло, какое было уста­нов­ле­но с само­го нача­ла².

Может быть, рабам дают отдых пото­му, что в этот день родил­ся от плен­ни­цы-слу­жан­ки царь Сер­вий, а мытье волос по слу­чаю празд­нич­но­го дня мог­ло перей­ти к сво­бод­ным жен­щи­нам от рабынь?¹

Может быть, так как рим­ляне ока­зы­ва­ли вся­че­ский почет сво­им женам, добы­тым уво­дом, то и эта бул­ла долж­на была слу­жить укра­ше­ни­ем для детей этих жен­щин?¹

Или бул­лу носят в память о муже­стве Тарк­ви­ния? По пре­да­нию, 288 еще отро­ком в сра­же­нии про­тив лати­нян и этрус­ков он бро­сил­ся в гущу непри­я­те­лей, был выбит из сед­ла, но отваж­но высто­ял про­тив устре­мив­ших­ся на него вра­гов и этим при­дал силы рим­ля­нам: они обра­ти­ли непри­я­те­ля в бег­ство и одер­жа­ли бле­стя­щую победу, истре­бив 16 тысяч вои­нов; Тарк­ви­ний же в награ­ду от царя-отца полу­чил бул­лу².

Или же дело в том, что в преж­ние вре­ме­на рим­ляне не счи­та­ли позор­ным и постыд­ным любить маль­чи­ков-рабов (свиде­тель­ст­вом тому до наших дней оста­лись их комедии), одна­ко нико­гда не при­ка­са­лись к сво­бод­но­рож­ден­ным детям, и, чтобы не мог­ло быть ошиб­ки, когда на маль­чи­ке нет одеж­ды, дети сво­бод­ных граж­дан носи­ли этот знак?

b Или же бул­ла помо­га­ет соблюдать при­лич­ное юно­му воз­рас­ту поведе­ние и слу­жит как бы уздою для рас­пу­щен­но­сти? Ведь стыд­но изо­бра­жать из себя взрос­ло­го³, не сняв еще зна­ки дет­ства.

А что гово­рит Варрон и его после­до­ва­те­ли, мало­ве­ро­ят­но: так как сло­во βου­λή («совет») на эолий­ском наре­чии про­из­но­сит­ся βολ­λά⁴, то и дела­ет­ся вывод, буд­то маль­чи­ки носят это укра­ше­ние как знак бла­го­ра­зу­мия (εὐ-βου­λία).

Но что если они носят бул­лу как знак Луны? Ведь Луна в пер­вой чет­вер­ти пред­став­ля­ет­ся нам не шаром, а как бы чече­ви­цей или дис­ком, и Эмпе­докл даже счи­та­ет, что тако­ва она и есть⁵.

Может быть, дево­чек наре­ка­ют рань­ше, чем маль­чи­ков, сооб­ра­зу­ясь с их при­ро­дой: жен­щи­ны и рас­тут, и рас­цве­та­ют, и созре­ва­ют быст­рее, чем муж­чи­ны? Дни же выбра­ны сле­дую­щие за седь­мым, пото­му что семер­ка опас­на для ново­рож­ден­ных во мно­гих отно­ше­ни­ях, и в част­но­сти из-за пупо­ви­ны: обыч­но она отпа­да­ет лишь на седь­мой день, а пока она не отпа­ла, мла­де­нец боль­ше рас­те­ние¹, чем живот­ное.

Или же, подоб­но пифа­го­рей­цам, чет­ные чис­ла рим­ляне счи­та­ют жен­ски­ми, а нечет­ные муж­ски­ми? d Нечет­ное чис­ло — опло­до­тво­ря­ю­щее, и, если его соче­тать с чет­ным, оно воз­об­ла­да­ет; кро­ме того, если раз­ла­гать чет­ное и нечет­ное надвое, то чет­ное, как жен­щи­на, остав­ля­ет в про­ме­жут­ке пустое место, тогда как в нечет­ном все­гда оста­ет­ся нераз­ло­жи­мая еди­ни­ца меж­ду дву­мя частя­ми. Поэто­му и счи­та­ют, что одно чис­ло свой­ст­вен­но жен­щине, а дру­гое муж­чине².

Или же девят­ка — это пер­вый квад­рат нечет­ной и совер­шен­ной трой­ки, а вось­мер­ка — пер­вый куб чет­ной двой­ки? При этом муж­чи­на дол­жен быть подо­бен квад­ра­ту³ — выдаю­щим­ся и совер­шен­ным, а жен­щи­на подоб­на кубу — устой­чи­ва, домо­сед­ли­ва, непо­движ­на. e Надо еще доба­вить, что вось­мер­ка — куб двой­ки, а девят­ка — квад­рат трой­ки: у жен­щи­ны два име­ни, а у муж­чи­ны три.

Невер­но объ­яс­не­ние, кото­рое дают это­му элли­ны, а ора­то­ры при­во­дят в суде, буд­то бы эти дети рож­де­ны от дур­но­го и пор­че­но­го семе­ни¹. На самом деле имя Спу­рий — одно из лич­ных имен, как Секст, Децим и Гай; а рим­ляне не пишут лич­ные име­на пол­но­стью, обо­зна­чая их одной бук­вой: Тит (T.), Луций (L.), Марк (M.), — или дву­мя: Тибе­рий (Ti.), Гней (Gn.), — или тре­мя: Секст (Sex.), Сер­ви­лий (Ser.). Спу­рий — f одно из имен, обо­зна­чае­мых дву­мя бук­ва­ми Sp.², и теми же дву­мя бук­ва­ми обо­зна­ча­ют детей, кото­рые не зна­ют сво­их отцов, σί­νε πάτ­ρις³, то есть «без отца»: «s» сокра­ще­ние — σί­νε, «p» — πάτ­ρις. Оди­на­ко­вая запись для Spu­rius и σί­νε πάτ­ρις поро­ди­ла это заблуж­де­ние.

Необ­хо­ди­мо при­ве­сти еще одно объ­яс­не­ние, хотя оно и несколь­ко стран­но: гово­рят, что саби­няне сло­вом spu­rium назы­ва­ют жен­ские срам­ные части, и отто­го так в насмеш­ку ста­ли назы­вать детей, рож­ден­ных вне бра­ка неза­муж­ни­ми жен­щи­на­ми.

Отто­го ли, что он отец сво­бо­ды для пью­щих вино? 289 Ведь мно­гие, опья­нев, ста­но­вят­ся дерз­ки и необуздан­ны на язык¹.

Или отто­го, что Вакх — пода­тель вина для воз­ли­я­ния (λοιβή)?²

Или же, как пола­га­ет Алек­сандр, это имя про­ис­хо­дит от эллин­ско­го Дио­ни­са Элев­фе­рея, назван­но­го так по горо­ду Элев­фе­ры в Бео­тии?³

Может быть, как заме­тил Варрон, это пото­му, что девуш­ки печа­лят­ся, выхо­дя замуж, а жен­щи­ны раду­ют­ся; в празд­нич­ные же дни никто не дол­жен ни горе­вать, ни нево­лить­ся?¹

Или, вер­нее, пото­му, что если b на свадь­бе при­сут­ст­ву­ет мно­го гостей, то это похваль­но лишь для девуш­ки и позор­но для вдо­вы? Ведь пер­вый брак завиден, а вто­рой тяго­стен: при живом пер­вом муже жен­щине выхо­дить за дру­го­го стыд­но, а после его смер­ти — горь­ко. Поэто­му скром­ная свадь­ба боль­ше им по душе, чем шум­ные шест­вия. А на празд­ни­ках люди по боль­шей части отвле­че­ны и у них уже не оста­ет­ся досу­га, чтобы при­хо­дить на свадь­бу.

Или же посколь­ку после похи­ще­ния сабин­ских деву­шек на празд­ни­ке рим­ля­нам при­шлось вести вой­ну, они счи­та­ют дур­ной при­ме­той женить­бу на девуш­ке в празд­нич­ный день?

c Не пото­му ли, что, как гово­рят, бла­го­да­ря Фор­туне Сер­вию, рож­ден­но­му от рабы­ни, суж­де­но было стать зна­ме­ни­тым царем Рима? Тако­го мне­ния дер­жат­ся мно­гие рим­ляне¹.

Или под этим име­нем почи­та­ют Фор­ту­ну, кото­рая дала нача­ло и рож­де­ние Риму?²

Или же это­му есть более есте­ствен­ное и более муд­рое объ­яс­не­ние: Фор­ту­на — нача­ло всех вещей, и бла­го­да­ря ей при­ро­да воз­ни­ка­ет из слу­чай­ных соеди­не­ний, когда бы и где бы ни заро­дил­ся в них строй и порядок?³

Может быть, по той при­чине, что пере­да­ет Клу­вий Руф?¹ Он утвер­жда­ет, d что в дав­ние вре­ме­на, в кон­суль­стве Гая Суль­пи­ция и Лици­ния Сто­ло­на, в Риме сви­реп­ст­во­ва­ла моро­вая болезнь, кото­рая све­ла в моги­лу всех, кто играл на сцене. Тогда по прось­бе рим­лян мно­же­ство пре­вос­ход­ных акте­ров при­еха­ло из Этру­рии, и самый про­слав­лен­ный из них, доль­ше все­го имев­ший успех в рим­ских теат­рах, носил имя Histrus; по его име­ни и ста­ли назы­вать всех акте­ров².

Может быть, выда­вая замуж в дру­гой род и при­во­дя жен из дру­го­го рода, они хотят таким обра­зом умно­жить e чис­ло род­ных и близ­ких?

Или они боят­ся, что при бра­ке близ­ких род­ст­вен­ни­ков воз­ник­нут раздо­ры, губи­тель­ные для их есте­ствен­ной при­яз­ни?

Или, счи­тая, что жен­щи­нам по их сла­бо­сти нуж­но иметь мно­гих покро­ви­те­лей, они не всту­па­ют в брак с близ­ки­ми род­ст­вен­ни­ца­ми, чтобы, если муж обидит жену, за нее мог­ли всту­пить­ся ее роди­чи?¹

Пото­му ли, что мука — сырая, непри­готов­лен­ная пища, она пере­ста­ла быть зер­ном, кото­рым была, и не ста­ла хле­бом, кото­рым долж­на стать, утра­ти­ла силу семе­ни и не при­об­ре­ла f полез­но­сти хле­ба? Отто­го и поэт назвал ячмен­ную муку «жерт­вой жер­но­ва»¹, слов­но зер­но было уби­то и уни­что­же­но помо­лом.

Заквас­ка же и сама по себе — плод гни­е­ния, и тесто, к кото­ро­му под­ме­ши­ва­ют заквас­ку, раз­ла­га­ет­ся, ста­но­вит­ся дряб­лым, теря­ет упру­гость, так что заква­ши­ва­ние точь-в-точь похо­дит на гни­е­ние, а если ква­сить слиш­ком дол­го, то мука и вовсе про­киснет и раз­ло­жит­ся².

Может быть, это пред­пи­са­ние долж­но вну­шить людям отвра­ще­ние к сыро­яде­нию? Или же сыро­го мяса чура­ют­ся 290 по той же при­чине, что и муки, — пото­му что это уже не живое суще­ство и еще не гото­вая пища? Толь­ко варя и жаря, про­из­во­дим мы такое изме­не­ние и пре­об­ра­же­ние, что от преж­не­го состо­я­ния ниче­го не оста­ет­ся. Да и с виду сырое мясо — нечи­стое, осквер­нен­ное и без­образ­ное, как све­жая рана¹.

Может быть, испы­ты­ва­ют омер­зе­ние к коз­ли­ной похот­ли­во­сти и дур­но­му запа­ху или боят­ся, что козел несет зара­зу? Более всех живот­ных козел счи­та­ет­ся под­вер­жен­ным паду­чей, и этот недуг пере­да­ет­ся всем, кто съест или тронет мясо боль­но­го живот­но­го. При­чи­ной этой болез­ни b счи­та­ют узость дыха­тель­но­го гор­ла, кото­рое часто сво­дят судо­ро­ги; дока­за­тель­ство тому — прон­зи­тель­ный коз­ли­ный голос; кро­ме того, когда чело­век кри­чит в при­пад­ке паду­чей, то его голос похож на коз­ли­ное бле­я­ние¹.

Соба­ка не так похот­ли­ва и не так дур­но пахнет. Неко­то­рые, одна­ко, утвер­жда­ют, буд­то собак пото­му не пус­ка­ют в Афин­ский акро­поль и на ост­ров Делос, что эти живот­ные спа­ри­ва­ют­ся у всех на виду в отли­чие от быков, сви­ней и лоша­дей, кото­рые дела­ют это в стой­ле, а не бес­стыд­но и откры­то. Но все же эти люди не зна­ют истин­ной прав­ды. Дело в том, что соба­ка — суще­ство драч­ли­вое и опас­ное и поэто­му не сле­ду­ет допус­кать ее c в свя­щен­ные и непри­кос­но­вен­ные места, кото­рые долж­ны пре­до­став­лять про­си­те­лям без­опас­ное убе­жи­ще. Сооб­раз­но с этим и жрец Юпи­те­ра, живое вопло­ще­ние бога и его свя­щен­ный образ, дол­жен быть досту­пен как при­бе­жи­ще для всех нуж­даю­щих­ся и для всех про­си­те­лей, чтобы никто им не пре­пят­ст­во­вал и не отпу­ги­вал их от его дома. Его ложе поэто­му сто­я­ло в сенях; и по обы­чаю вся­кий, кто обни­мет его коле­ни, осво­бож­дал­ся в этот день как от телес­но­го, так и от вся­ко­го дру­го­го нака­за­ния; если какой-нибудь узник доби­рал­ся до жре­ца, он полу­чал сво­бо­ду и его око­вы выбра­сы­ва­ли, при­чем не через дверь, а через кры­шу. Но что поль­зы было бы в крото­сти и чело­ве­ко­лю­бии это­го жре­ца, если бы перед ним сто­ял пес, пугая и не под­пус­кая тех, кто нуж­да­ет­ся в убе­жи­ще?

d Кро­ме того, древ­ние счи­та­ли это живот­ное не вполне чистым и нико­гда не при­но­си­ли его в жерт­ву ни одно­му из олим­пий­цев.

Толь­ко как тра­пе­зу для Гека­ты Под­зем­ной их при­но­си­ли на пере­крест­ки, и эта жерт­ва слу­жит отвра­ще­нию или искуп­ле­нию зла. В Спар­те щен­ков жерт­ву­ют само­му кро­во­жад­но­му из богов — Эни­а­лию, а в Бео­тии обряд все­на­род­но­го очи­ще­ния состо­ит в том, что люди про­хо­дят меж­ду частя­ми раз­руб­лен­ной надвое соба­ки. Сами рим­ляне уби­ва­ют собак в месяц очи­сти­тель­ных обрядов на «Вол­чьем празд­ни­ке», кото­рый они назы­ва­ют Лупер­ка­ли­я­ми, а мы — Лике­я­ми. Вот какой смысл в запре­те дер­жать у себя в доме соба­ку для того, кому вру­че­но почи­та­ние высо­чай­ше­го и чистей­ше­го боже­ства².

Может быть, и это подоб­но запо­ведям «не ешь в колес­ни­це», «не сиди на мере для зер­на», «не пере­сту­пай через мет­лу», — ведь в дей­ст­ви­тель­но­сти пифа­го­рей­цы стра­шат­ся и избе­га­ют вовсе не это­го, и под таки­ми запре­та­ми скры­ты совсем дру­гие?² Точ­но так же и под вино­гра­дом в дан­ном слу­чае разу­ме­ют вино, а запрет «про­хо­дить под лозою» озна­ча­ет, что жре­цу не сле­ду­ет напи­вать­ся вином допья­на, так как вино вла­ды­че­ст­ву­ет над голо­ва­ми опья­нев­ших, f и то наслаж­де­ние, над кото­рым они сами долж­ны власт­во­вать, подав­ля­ет и уни­жа­ет их.

А плющ не счи­та­ют ли они рас­те­ни­ем бес­плод­ным, бес­по­лез­ным для чело­ве­ка, бес­силь­ным и по сла­бо­сти нуж­даю­щим­ся для опо­ры в дру­гих рас­те­ни­ях, хоть он и чару­ет тени­сто­стью и яркой зеле­нью? Может быть, они пола­га­ют, что глу­по без поль­зы выра­щи­вать плющ у себя дома и обви­вать им дру­гие рас­те­ния, при­чи­няя им вред?

Или дело в том, что плющ никнет к зем­ле? Поэто­му он и отлу­чен от 291 олим­пий­ских свя­тынь: никто не увидит его в хра­ме Геры в Афи­нах или Афро­ди­ты в Фивах, зато не обхо­дят­ся без него празд­ни­ки Агри­о­ний и Ник­те­лий, где столь мно­гое про­ис­хо­дит в тем­но­те³.

Может быть, в этом намек на запре­ще­ние вак­хи­че­ских обрядов и шест­вий? Ведь жен­щи­ны, объ­ятые вак­хи­че­ским безу­ми­ем, набра­сы­ва­ют­ся на плющ, хва­та­ют его и рвут рука­ми и зуба­ми; ста­ло быть, отнюдь не лише­но прав­до­по­до­бия утвер­жде­ние, буд­то испа­ре­ния плю­ща воз­буж­да­ют душу, потря­са­ют рас­судок, выво­дят из рав­но­ве­сия и повер­га­ют b в смя­те­ние, так что люди, склон­ные по при­ро­де к вдох­но­ве­нию, без вина дости­га­ют бла­жен­но­го опья­не­ния⁴.

Может быть, нечто сход­ное есть и в Элла­де — там, где жре­че­ское досто­ин­ство при­рав­ни­ва­ет­ся к цар­ско­му и не вся­кий может стать жре­цом?

Или, вер­нее, дело в том, что жре­цы име­ют стро­го опре­де­лен­ные обя­зан­но­сти, тогда как обя­зан­но­сти маги­ст­ра­тов непо­сто­ян­ны c и неопре­де­лен­ны? Ведь может слу­чить­ся, что ока­жет­ся невоз­мож­ным в одно вре­мя испол­нить те и дру­гие и при­дет­ся, несмот­ря на неот­лож­ность обо­их дел, чем-то пожерт­во­вать: либо совер­шить нече­стие перед бога­ми, либо при­чи­нить вред сограж­да­нам?

Или же они зна­ли, что люд­ская власть несет в себе не боль­ше прав, неже­ли обя­зан­но­стей, и что вождь наро­да (как ска­зал Гип­по­крат о вра­чах²) дол­жен видеть ужас­ное и при­ка­сать­ся к ужас­но­му, сни­мая с чужих бед уро­жай соб­ст­вен­ных стра­да­ний? А это поз­во­ля­ло им понять, что нече­сти­во при­но­сить жерт­вы богам и совер­шать свя­щен­но­слу­же­ния и в то же вре­мя про­из­но­сить при­го­во­ры и осуж­дать на смерть сограж­дан, а под­час даже род­ных и домаш­них жре­ца, как при­шлось когда-то Бру­ту³.