История

Книга IX

Каллиопа

1. А Мар­до­ний после воз­вра­ще­ния Алек­сандра с отве­том афи­нян высту­пил из Фес­са­лии и пошел на Афи­ны. Жите­лей тех мест­но­стей, где про­хо­ди­ло вой­ско, он застав­лял сле­до­вать за собою. Фес­са­лий­ские вла­сти­те­ли¹ меж­ду тем вовсе не рас­ка­и­ва­лись в сво­их преж­них поступ­ках, но теперь даже гораздо более настой­чи­во побуж­да­ли царя [напасть на Элла­ду]. Так, Форак из Лари­сы, сопро­вож­дав­ший Ксерк­са во вре­мя бег­ства из Элла­ды, теперь откры­то раз­ре­шил Мар­до­нию про­ход через свою стра­ну в Элла­ду.

2. Когда же пер­сид­ское вой­ско при­бы­ло в Бео­тию, фиван­цы ста­ли уго­ва­ри­вать Мар­до­ния не идти даль­ше: они сове­то­ва­ли раз­бить здесь стан, так как, по их сло­вам, в Элла­де нет более под­хо­дя­ще­го места для воен­ных дей­ст­вий, чем Бео­тия. Даль­ше ему не сле­ду­ет дви­гать­ся, но на месте пытать­ся без боя поко­рить всю Элла­ду². Силой ведь одо­леть элли­нов было бы труд­но цело­му све­ту, когда те еди­но­душ­ны, как это было до сих пор. «Если ты после­ду­ешь наше­му сове­ту, — гово­ри­ли они, — то лег­ко рас­стро­ишь все их враж­деб­ные замыс­лы. Пошли денеж­ные подар­ки наи­бо­лее вли­я­тель­ным людям в отдель­ных горо­дах и этим ты вне­сешь раздор в Элла­ду. А затем с помо­щью тво­их новых при­вер­жен­цев без труда одо­ле­ешь вра­гов».

3. Так бео­тий­цы сове­то­ва­ли Мар­до­нию, а тот не послу­шал­ся их: он горел жела­ни­ем вто­рич­но взять Афи­ны, отча­сти из без­рас­суд­но­го упрям­ства, а отча­сти так­же пото­му, что решил сооб­щить царю весть о взя­тии Афин сиг­наль­ны­ми огня­ми через ост­ро­ва³, пока тот еще пре­бы­вал в Сар­дах. Одна­ко, когда Мар­до­ний всту­пил в Атти­ку, он не нашел там афи­нян. Боль­шин­ство их, по слу­хам, вновь пере­пра­ви­лось на кораб­лях на Сала­мин, и он взял пустой город. А [пер­вое] взя­тие горо­да царем про­изо­шло за 10 меся­цев до втор­же­ния Мар­до­ния.

4. Из Афин Мар­до­ний послал на Сала­мин гел­лес­пон­тий­ца Мури­хида с таким же пред­ло­же­ни­ем, какое рань­ше пере­дал афи­ня­нам македо­ня­нин Алек­сандр. Враж­деб­ное настро­е­ние афи­нян Мар­до­ний, конеч­но, знал зара­нее, но все же вновь отпра­вил посла в надеж­де, что захват воен­ной силой и под­чи­не­ние Атти­ки исце­лит афи­нян от глу­по­го упрям­ства. Вот поче­му Мар­до­ний и отпра­вил Мури­хида на Сала­мин.

5. А Мури­хид пред­стал перед сове­том [афи­нян] и изло­жил пору­че­ние Мар­до­ния. Один из совет­ни­ков, Ликид, выска­зал­ся за то, что луч­ше было бы не отвер­гать пред­ло­же­ния Мури­хида, а пред­ста­вить его народ­но­му собра­нию. А подал такое мне­ние Ликид неиз­вест­но, пото­му ли, что был под­куп­лен Мар­до­ни­ем, или отто­го, что счи­тал его дей­ст­ви­тель­но пра­виль­ным. Афи­няне же, услы­шав такой совет, при­шли в него­до­ва­ние (совет­ни­ки — не менее, чем народ, с нетер­пе­ни­ем ожи­дав­ший на ули­це) и тот­час обсту­пи­ли Ликида и поби­ли его кам­ня­ми. Гел­лес­пон­тий­ца же Мури­хида они отпу­сти­ли невреди­мым. На Сала­мине меж­ду тем под­ня­лось смя­те­ние из-за Ликида; афин­ские жен­щи­ны, узнав о про­ис­ше­ст­вии, зна­ка­ми под­стре­кая и заби­рая по пути с собой одна дру­гую, яви­лись к жили­щу Ликида и поби­ли кам­ня­ми его жену и детей.

6. На Сала­мин же афи­няне пере­пра­ви­лись вот как. В ожи­да­нии при­бы­тия пело­пон­нес­ско­го вой­ска афи­няне оста­ва­лись в Атти­ке. Но так как пело­пон­нес­цы все вре­мя мед­ли­ли с помо­щью, попу­сту про­во­дя вре­мя, а Мар­до­ний насту­пал и, как сооб­ща­ли, сто­ял уже в Бео­тии, то афи­няне пере­нес­ли свое иму­ще­ство в без­опас­ное место, а сами пере­пра­ви­лись на Сала­мин. А в Лакеде­мон афи­няне отпра­ви­ли послов с упре­ка­ми лакеде­мо­ня­нам за то, что те допу­сти­ли втор­же­ние вар­ва­ров в Атти­ку, не встре­тив вра­га в Бео­тии. Послы долж­ны были, кро­ме того, напом­нить им о щед­рых посу­лах пер­сид­ско­го царя афи­ня­нам (в слу­чае их пере­хо­да к пер­сам). Да к тому же еще объ­явить лакеде­мо­ня­нам: если те отка­жут в помо­щи, афи­няне сами най­дут сред­ство спа­се­ния.

7. Лакеде­мо­няне же как раз справ­ля­ли тогда празд­ник, имен­но Гиа­кин­фии, и для них важ­нее все­го в то вре­мя было чест­во­ва­ние боже­ства (да и сте­на, воз­дви­гае­мая в Ист­ме, была почти гото­ва, и на ней даже ста­ви­ли зуб­цы [башен])⁴. По при­бы­тии в Лакеде­мон афин­ские послы вме­сте с мегар­ца­ми и пла­тей­ца­ми яви­лись к эфо­рам и ска­за­ли вот что: «Посла­ли нас афи­няне и веле­ли пере­дать вам, что царь мидян воз­вра­ща­ет нам нашу зем­лю и жела­ет заклю­чить с нами союз на усло­ви­ях пол­но­го равен­ства [обе­их сто­рон], без обма­на и ковар­ства. Он жалу­ет нам кро­ме нашей зем­ли еще и дру­гую по наше­му выбо­ру. А мы не при­ня­ли его пред­ло­же­ний из бла­го­го­вей­но­го стра­ха перед эллин­ским Зев­сом и пото­му, что изме­на Элла­де для нас — отвра­ти­тель­ное дея­ние. Мы отка­за­лись, хотя элли­ны оби­жа­ли нас и поки­ну­ли на про­из­вол судь­бы и хотя мы зна­ли, что мир с царем нам выгод­нее вой­ны. Все же доб­ро­воль­но мы, конеч­но, не заклю­чи­ли мира с пер­са­ми. И [поэто­му] наш образ дей­ст­вий и наме­ре­ния по отно­ше­нию к элли­нам чест­ны и искрен­ни. Вы же, напро­тив, были тогда в силь­ней­шей тре­во­ге: как бы мы не поми­ри­лись с пер­сид­ским царем. А после того как вам ста­ли ясны наши наме­ре­ния (имен­но, что мы нико­гда не пре­да­дим Элла­ды) и так как сте­на на Ист­ме была почти гото­ва, тогда вы ста­ли совер­шен­но без­раз­лич­ны к афи­ня­нам. Дого­во­рив­шись с нами встре­тить пер­сов в Бео­тии, вы поки­ну­ли нас и допу­сти­ли вар­ва­ров в Атти­ку. Поэто­му-то афи­няне в дан­ный момент гне­ва­ют­ся на вас: ведь вы посту­пи­ли нечест­но. Афи­няне тре­бу­ют теперь, чтобы вы без про­мед­ле­ния посла­ли вой­ско и вме­сте с ними дали отпор вра­гу в Атти­ке. Но так как мы уже [из-за вашей мед­ли­тель­но­сти] опозда­ли всту­пить в Бео­тию, то на нашей зем­ле самым под­хо­дя­щим полем бит­вы будет Фри­а­сий­ская рав­ни­на».

8. Выслу­шав эту речь, эфо­ры отло­жи­ли ответ на сле­дую­щий день, а потом — сно­ва на день. И так они посту­па­ли 10 дней, откла­ды­вая ответ со дня на день. А в это вре­мя пело­пон­нес­цы с вели­ким усер­ди­ем воз­во­ди­ли сте­ну на Ист­ме и закон­чи­ли работы. И я по край­ней мере не могу при­ве­сти ника­кой иной при­чи­ны, поче­му спар­тан­цы, когда Алек­сандр был в Афи­нах, все­ми сила­ми ста­ра­лись не допу­стить при­ми­ре­ния афи­нян с пер­са­ми, а потом совер­шен­но пере­ста­ли забо­тить­ся об этом, кро­ме той, что теперь они успе­ли укре­пить Истм и счи­та­ли, что афи­няне им уже более не нуж­ны. А когда Алек­сандр при­был в Атти­ку, сте­на [на Ист­ме] была еще не гото­ва, но работы, впро­чем, велись усерд­но, так как спар­тан­цы были охва­че­ны ужа­сом перед [наше­ст­ви­ем] пер­сов.

9. Нако­нец спар­тан­цы дали ответ и высту­пи­ли, и вот при каких обсто­я­тель­ствах. Нака­нуне дня послед­не­го при­е­ма афин­ских послов некто Хилей из Тегеи (чело­век, наи­бо­лее ува­жае­мый из чуже­зем­цев в Лакеде­моне) узнал от эфо­ров содер­жа­ние речи афи­нян и ска­зал им вот что: «Дело обсто­ит вот как, эфо­ры: если афи­няне — не наши дру­зья, а, наобо­рот, союз­ни­ки пер­сид­ско­го царя, то ворота в Пело­пон­нес, несмот­ря на мощ­ную сте­ну попе­рек Ист­ма, вра­гам откры­ты. Поэто­му послу­шай­тесь меня и усту­пи­те, пока афи­няне еще не при­ня­ли како­го-нибудь гибель­но­го реше­ния для Элла­ды».

10. Так Хилей сове­то­вал спар­тан­цам. А те взве­си­ли его сло­ва и тот­час же, ниче­го не сооб­щив послам трех горо­дов, еще ночью высла­ли отряд в 500 спар­тан­цев (при­чем к каж­до­му спар­тан­ско­му гопли­ту при­ста­ви­ли по семи ило­тов). Пред­во­ди­тель­ст­во­вать этим вой­ском в похо­де они при­ка­за­ли Пав­са­нию, сыну Клеом­брота. Выс­шее началь­ство по зако­ну при­над­ле­жа­ло, соб­ст­вен­но, Пли­стар­ху, сыну Лео­нида. Но тот был еще ребен­ком, а Пав­са­ний как его двою­род­ный брат являл­ся его опе­ку­ном (ведь Клеом­брота, отца Пав­са­ния, сына Ана­к­сан­дрида, уже не было в живых). После того как Клеом­брот отвел домой вой­ско, стро­ив­шее сте­ну на Ист­ме, он вско­ре скон­чал­ся. Отвел же Клеом­брот вой­ско с Ист­ма вот поче­му: во вре­мя гада­ния по жерт­вам о похо­де про­тив пер­сов солн­це на небе померк­ло⁵. Пав­са­ний же взял себе в това­ри­щи Еври­а­нак­та, сына Дори­ея⁶, так­же про­ис­хо­див­ше­го из цар­ско­го рода.

11. Итак, вой­ско во гла­ве с Пав­са­ни­ем поки­ну­ло Спар­ту. А послы, еще ниче­го не зная об отправ­ле­нии вой­ска из Спар­ты, с наступ­ле­ни­ем дня при­шли к эфо­рам, наме­ре­ва­ясь так­же поки­нуть Лакеде­мон и вер­нуть­ся домой. И вот, явив­шись к эфо­рам, послы пове­ли такую речь: «Вы, лакеде­мо­няне, оста­е­тесь здесь, справ­ля­е­те Гиа­кин­фии, весе­ли­тесь, пре­да­вая сво­их союз­ни­ков! А афи­няне, с кото­ры­ми вы так недо­стой­но обра­ща­е­тесь, вынуж­де­ны будут теперь заклю­чить мир с пер­сид­ским царем, как толь­ко у них будет воз­мож­ность для это­го, так как у них боль­ше нет союз­ни­ков. Если же мы при­ми­рим­ся с пер­са­ми, то, есте­ствен­но, ста­нем союз­ни­ка­ми царя и тогда пой­дем в поход вме­сте с пер­са­ми, про­тив кого они нас пове­дут. А чем все это кон­чит­ся для вас, вы потом узна­е­те». В ответ на эту речь послов эфо­ры дали клят­вен­ное заве­ре­ние: их вои­ны высту­пи­ли в поход про­тив чуже­зем­цев (чуже­зем­ца­ми они назы­ва­ли вар­ва­ров) и теперь, долж­но быть, при­бы­ли уже к свя­ти­ли­щу Оре­ста. Послы же не поня­ли их и спро­си­ли: «Что зна­чат эти сло­ва». И тогда они узна­ли всю прав­ду и в пол­ном изум­ле­нии немед­лен­но отпра­ви­лись вслед за вой­ском. Вме­сте с ними вышел так­же пяти­ты­сяч­ный отряд тяже­ло­во­ору­жен­ных лакеде­мон­ских пери­э­ков⁷.

12. Меж­ду тем спар­тан­цы спе­ши­ли к Ист­му. Аргос­цы же, лишь толь­ко узна­ли о выступ­ле­нии вой­ска во гла­ве с Пав­са­ни­ем из Спар­ты, посла­ли гла­ша­та­ем в Атти­ку луч­ше­го ско­ро­хо­да, како­го мог­ли най­ти, так как они рань­ше доб­ро­воль­но обе­ща­ли Мар­до­нию задер­жать выступ­ле­ние спар­тан­цев. При­быв в Афи­ны, ско­ро­ход пере­дал Мар­до­нию вот что: «Мар­до­ний! Посла­ли меня аргос­цы с вестью: спар­тан­ское опол­че­ние поки­ну­ло Спар­ту и аргос­цы не в силах поме­шать их выступ­ле­нию. Поэто­му поста­рай­ся хоро­шо обду­мать поло­же­ние».

13. После это­го ско­ро­ход поспе­шил назад, а Мар­до­ний, полу­чив такую весть, не имел боль­ше охоты оста­вать­ся в Атти­ке. Одна­ко он пока не тро­гал­ся с места, желая про­ведать наме­ре­ния афи­нян: он не опу­сто­шал и не разо­рял Атти­ки, так как все еще не терял надеж­ды на мир с афи­ня­на­ми. Когда же Мар­до­нию не уда­лось скло­нить афи­нян на свою сто­ро­ну и он понял [истин­ное] поло­же­ние дел, то отсту­пил, пока вой­ско Пав­са­ния еще не при­бы­ло на Истм, пре­дав огню Афи­ны. Все, что еще уце­ле­ло [в горо­де] от стен, жилых домов и хра­мов, он велел раз­ру­шить и обра­тить во прах⁸. Отсту­пил Мар­до­ний вот по какой при­чине. Атти­че­ская зем­ля была неудоб­на для дей­ст­вий пер­сид­ской кон­ни­цы, и, потер­пи он здесь пора­же­ние, отсту­пать при­шлось бы через уще­лье, где пер­сов мог­ла бы задер­жать даже горсть вра­гов. Поэто­му-то Мар­до­ний и решил воз­вра­тить­ся в Фивы и дать бит­ву у дру­же­ст­вен­но­го горо­да и на зем­ле, удоб­ной для дей­ст­вий кон­ни­цы⁹.

14. Итак, Мар­до­ний начал отступ­ле­ние¹⁰. В пути при­шла к нему весть о том, что 1000 лакеде­мо­нян — голов­ной отряд эллин­ско­го вой­ска — уже сто­ит в Мега­рах. Узнав об этом, Мар­до­ний стал обду­мы­вать, как бы ему преж­де все­го захва­тить этот отряд. Итак, он повер­нул назад и повел вой­ско в Мега­ры. Кон­ни­ца же дви­ну­лась впе­ред и опу­сто­ши­ла Мега­риду. Эта была самая даль­няя стра­на на запа­де Евро­пы, до кото­рой дошло это пер­сид­ское вой­ско.

15. После это­го Мар­до­ний полу­чил [новую] весть, что элли­ны собра­лись на Ист­ме. На обрат­ном пути он шел через Деке­лею, пото­му что беотар­хи¹¹ посла­ли за соседя­ми — жите­ля­ми Асо­па, чтобы те пока­за­ли путь вой­ску в Сфен­да­лу и оттуда в Тана­г­ру. В Тана­г­ре Мар­до­ний оста­но­вил­ся на ноч­лег и затем на сле­дую­щий день напра­вил­ся в Скол и теперь нахо­дил­ся уже на Фиван­ской зем­ле. Там он при­ка­зал выру­бить [пло­до­вые] дере­вья на полях фиван­цев, хотя те дер­жа­ли сто­ро­ну пер­сов¹². Мар­до­ний сде­лал это, впро­чем, без вся­ко­го зло­го умыс­ла про­тив них: ему было насто­я­тель­но необ­хо­ди­мо постро­ить поле­вое защит­ное укреп­ле­ние для вой­ска, чтобы иметь убе­жи­ще на слу­чай пора­же­ния. [Укреп­лен­ный] стан, постро­ен­ный Мар­до­ни­ем, про­сти­рал­ся, начи­ная от Эри­фр, мимо Гисий, вплоть до Пла­тей­ской обла­сти вдоль реки Асо­па. Впро­чем, Мар­до­ний укре­пил стан не на всем про­тя­же­нии, а толь­ко при­бли­зи­тель­но на 10 ста­дий по обе­им сто­ро­нам [поле­во­го] укреп­ле­ния¹³. В то вре­мя когда вар­ва­ры зани­ма­лись эти­ми работа­ми, Атта­гин, сын Фри­но­на, фива­нец, устро­ил у себя рос­кош­ный пир и при­гла­сил само­го Мар­до­ния и с ним пять­де­сят знат­ней­ших пер­сов. При­гла­шен­ные пер­сы яви­лись. Пир­ше­ство про­ис­хо­ди­ло в Фивах.

16. То, что слу­чи­лось даль­ше, я узнал от Фер­санд­ра из Орхо­ме­на, одно­го из самых ува­жае­мых людей в горо­де. А Фер­сандр рас­ска­зы­вал, что Атта­гин позвал его само­го на пир и кро­ме него еще пять­де­сят фиван­цев. Атта­гин раз­ме­стил каж­до­го из гостей не на отдель­ном ложе, но пер­са с фиван­цем [попар­но] на одном ложе. После обеда за вином сосед его по ложу на эллин­ском язы­ке спро­сил, откуда он. Фер­сандр же отве­тил, что он из Орхо­ме­на. Тогда перс ска­зал: «Так как ты — мой сотра­пез­ник и мы вме­сте совер­ши­ли воз­ли­я­ние, то в память мое­го дру­же­ско­го рас­по­ло­же­ния я желаю открыть тебе кое-что, что помо­жет тебе в буду­щем при­нять полез­ное реше­ние. Видишь ли пиру­ю­щих здесь пер­сов и вой­ско, кото­рое остав­ле­но нами в стане там на реке? От всех этих людей (ты ско­ро это увидишь) оста­нет­ся какая-нибудь горсть вои­нов». Сло­ва эти перс про­из­нес с горь­ки­ми сле­за­ми. А Фер­сандр в изум­ле­нии от такой речи спро­сил тогда: «Не сле­ду­ет ли сооб­щить обо всем этом Мар­до­нию и под­чи­нен­ным ему вое­на­чаль­ни­кам?». А перс отве­чал: «Друг! Не может чело­век отвра­тить то, что долж­но совер­шить­ся по боже­ст­вен­ной воле. Ведь обыч­но тому, кто гово­рит прав­ду, никто не верит. Мно­гие пер­сы пре­крас­но зна­ют свою участь, но мы вынуж­де­ны под­чи­нять­ся силе. Самая тяже­лая мука на све­те для чело­ве­ка — мно­гое пони­мать и не иметь силы [бороть­ся с судь­бой]». Это мне рас­ска­зал Фер­сандр из Орхо­ме­на и доба­вил, что еще перед бит­вой при Пла­те­ях он рас­ска­зы­вал об этом мно­гим дру­гим людям.

17. Когда Мар­до­ний сто­ял в Бео­тии, все осталь­ные эллин­ские пле­ме­на — союз­ни­ки пер­сов в той обла­сти — при­сла­ли свои отряды [на помощь]. Они все уже рань­ше при­ни­ма­ли уча­стие во втор­же­нии в Атти­ку, кро­ме одних фокий­цев. И фокий­цы так­же, конеч­но, дер­жа­ли сто­ро­ну пер­сов, прав­да, не по доб­рой воле, а по при­нуж­де­нию. Через несколь­ко дней по при­бы­тии пер­сов в Фивы при­шла и 1000 фокий­ских гопли­тов во гла­ве с Гар­мо­кидом, одним из самых ува­жае­мых граж­дан Фокиды. Когда же фокий­цы так­же яви­лись в Фивы, Мар­до­ний послал всад­ни­ков с при­ка­зом фокий­цам рас­по­ло­жить­ся на рав­нине отдель­но. Фокий­цы пови­но­ва­лись, и вдруг перед ними появи­лась вся пер­сид­ская кон­ни­ца. После это­го сре­ди элли­нов в пер­сид­ском стане про­шел слух, что Мар­до­ний хочет пере­бить [фокий­цев]; и этот слух дошел до фокий­цев. Тогда-то их вое­на­чаль­ник Гар­мо­кид обра­тил­ся к фокий­цам с речью и, вооду­шев­ляя их, ска­зал вот что: «Как я пола­гаю, нас окле­ве­та­ли фес­са­лий­цы. Пусть теперь каж­дый про­явит свою доб­лесть! Луч­ше ведь пасть в борь­бе, храб­ро защи­щая свою жизнь, чем сдать­ся вра­гам на милость и погиб­нуть позор­ной смер­тью. Дай­те вра­гам почув­ст­во­вать, что они вар­ва­ры, ковар­но замыс­лив­шие гибель элли­нам».

18. Так он гово­рил, а [пер­сид­ские] всад­ни­ки окру­жи­ли фокий­цев со всех сто­рон и ста­ли напа­дать, угро­жая смять их коня­ми. И вот уже луки [пер­сов] были натя­ну­ты, чтобы пустить стре­лы (и неко­то­рые, веро­ят­но, даже выст­ре­ли­ли). А фокий­цы выстро­и­лись кру­гом, фрон­том про­тив вра­га, сомкнув свои ряды как мож­но тес­нее. Тогда всад­ни­ки повер­ну­ли коней и уска­ка­ли назад. Я не могу, впро­чем, ска­зать опре­де­лен­но: дей­ст­ви­тель­но ли всад­ни­ки при­ска­ка­ли по нау­ще­нию фес­са­лий­цев, чтобы пере­бить фокий­цев, а затем толь­ко из стра­ха потер­петь урон от гото­вых к защи­те фокий­ских гопли­тов они по при­ка­зу Мар­до­ния повер­ну­ли назад. Или, быть может, Мар­до­нию захо­те­лось испы­тать их муже­ство. Когда же всад­ни­ки воз­вра­ти­лись, Мар­до­ний послал гла­ша­тая и при­ка­зал ему ска­зать фокий­цам вот что: «Не стра­ши­тесь, фокий­цы! Вы про­яви­ли себя доб­лест­ны­ми мужа­ми, а не таки­ми, как я слы­шал о вас. Теперь же, не щадя сво­их сил, помо­гай­те нам в этой войне. А за ваши услу­ги и я, и царь щед­ро отпла­тим вам». Так обсто­я­ло дело с фокий­ца­ми.

19. Лакеде­мо­няне же, при­быв на Истм, раз­би­ли стан. Когда осталь­ные пело­пон­нес­цы, посколь­ку они избра­ли «луч­шую долю», про­слы­ша­ли об этом (а неко­то­рые даже виде­ли выступ­ле­ние спар­тан­цев в поход), то не захо­те­ли отста­вать от лакеде­мо­нян. И вот, после того как при жерт­во­при­но­ше­нии на Ист­ме выпа­ли бла­го­при­ят­ные зна­ме­ния, все вой­ско элли­нов высту­пи­ло и при­бы­ло в Элев­син. И там элли­ны так­же при­нес­ли жерт­вы и, после того как выпа­ли опять счаст­ли­вые зна­ме­ния, дви­ну­лись даль­ше. Афи­няне же пере­пра­ви­лись с Сала­ми­на и при­со­еди­ни­лись к [эллин­ско­му] вой­ску в Элев­сине. По при­бы­тии в Эри­ф­ры, что в Бео­тии, элли­ны узна­ли, что вар­ва­ры раз­би­ли стан у реки Асо­па. Полу­чив сведе­ния об этом, они рас­по­ло­жи­лись про­тив вра­гов в бое­вом поряд­ке на пред­го­рьях Кифе­ро­на¹⁴.

20. Так как элли­ны не спус­ка­лись на рав­ни­ну, то Мар­до­ний дви­нул про­тив них всю кон­ни­цу во гла­ве с Маси­сти­ем, про­слав­лен­ным [вои­ном] у пер­сов (элли­ны назы­ва­ют его Маки­сти­ем). Он ехал на нисей­ском коне с золо­той уздеч­кой и про­чи­ми бога­ты­ми укра­ше­ни­я­ми. Под­ска­кав близ­ко к элли­нам, [пер­сид­ские] всад­ни­ки ста­ли напа­дать отдель­ны­ми отряда­ми¹⁵. При этом они при­чи­ня­ли элли­нам тяж­кий урон и обзы­ва­ли их баба­ми.

21. Как раз в самом опас­ном месте все­го поля бит­вы сто­я­ли мегар­цы и под­вер­га­лись силь­ней­ше­му натис­ку вра­же­ской кон­ни­цы. И вот тес­ни­мые кон­ни­цей мегар­цы посла­ли гла­ша­тая к эллин­ским вое­на­чаль­ни­кам. Гла­ша­тай при­был [к вое­на­чаль­ни­кам] и ска­зал им вот что: «Так гово­рят мегар­цы: “Союз­ни­ки! Мы не можем одни выдер­жи­вать натиск пер­сид­ской кон­ни­цы на том месте, где вы нас сна­ча­ла поста­ви­ли. До сих пор мы все же сра­жа­лись неукро­ти­мо и доб­лест­но, хотя вра­ги и тес­нят нас. Теперь же, если вы не при­шле­те на сме­ну дру­гих, знай­те, что нам при­дет­ся поки­нуть наше место в бое­вом строю”». Так гово­рил гла­ша­тай. А Пав­са­ний стал спра­ши­вать элли­нов, не най­дет­ся ли охот­ни­ков заме­нить мегар­цев. Так как осталь­ные элли­ны не поже­ла­ли, то согла­си­лись афи­няне, а имен­но отбор­ный отряд в 300 чело­век во гла­ве с Олим­пи­о­до­ром, сыном Лам­по­на¹⁶.

22. Эти вои­ны при­ня­ли на себя [защи­ту опас­но­го места] и выстро­и­лись перед собрав­шим­ся у Эри­фр осталь­ным эллин­ским вой­ском, взяв себе [для при­кры­тия] стрел­ков из лука. После дол­гой борь­бы бит­ва окон­чи­лась вот как: при ата­ке отрядов кон­ни­цы конь Маси­стия, ска­кав­ше­го впе­ре­ди, был пора­жен стре­лой в бок. От боли он взвил­ся на дыбы и сбро­сил Маси­стия. Афи­няне тот­час же наки­ну­лись на повер­жен­но­го вра­га. Коня его они пой­ма­ли, а само­го Маси­стия при­кон­чи­ли, несмот­ря на отча­ян­ное сопро­тив­ле­ние. Сна­ча­ла афи­няне, прав­да, не мог­ли спра­вить­ся с ним, так как он был воору­жен вот как: на теле у Маси­стия был чешуй­ча­тый золо­той пан­цирь, а поверх надет пур­пу­ро­вый хитон¹⁷. Уда­ры по пан­ци­рю не при­чи­ня­ли Маси­стию вреда, пока какой-то воин, заме­тив при­чи­ну без­успеш­ных попы­ток, не пора­зил его в глаз. Так-то упал и погиб Маси­стий. Дру­гие же всад­ни­ки, по-види­мо­му, не заме­ти­ли это­го несча­стья: они ведь не виде­ли ни как он упал с коня, ни его гибе­ли и даже при отхо­де, когда дела­ли пово­рот, ниче­го не заме­ти­ли. Одна­ко не успе­ли они оста­но­вить коней, как сра­зу же обра­ти­ли вни­ма­ние на отсут­ст­вие началь­ни­ка. Узнав о несча­стье, вся кон­ни­ца по дан­но­му зна­ку поска­ка­ла назад, чтобы спа­сти хоть тело пав­ше­го [для погре­бе­ния].

23. Когда афи­няне увиде­ли, что их ата­ку­ют уже не отдель­ные отряды всад­ни­ков, а сра­зу вся мас­са кон­ни­цы, то вызва­ли на помощь осталь­ное вой­ско. Меж­ду тем, пока вся [осталь­ная] эллин­ская пехота спе­ши­ла на помощь, у тела Маси­стия завя­зал­ся жар­кий бой. Пока 300 афин­ских вои­нов бились одни, они нес­ли боль­шие поте­ри и вынуж­де­ны были оста­вить тело. А когда подо­шло на помощь все вой­ско, то пер­сид­ская кон­ни­ца не смог­ла уже выдер­жать натиск и спа­сти тело; кро­ме того, пер­сы поте­ря­ли у тела Маси­стия мно­го сво­их людей. Отъ­е­хав ста­дии на две, пер­сы оста­но­ви­лись и дер­жа­ли совет, что им делать даль­ше. Так как у них не было началь­ни­ка, то реши­ли ска­кать назад к Мар­до­нию.

24. Когда кон­ни­ца воз­вра­ти­лась в [свой] стан, все вой­ско погру­зи­лось в глу­бо­кую скорбь по Маси­стию и боль­ше всех — сам Мар­до­ний. В знак печа­ли пер­сы остриг­ли воло­сы и даже гри­вы коней и [шерсть на] вьюч­ных живот­ных и под­ня­ли гром­кие вопли по покой­ни­ку. Вся Бео­тия огла­ша­лась зву­ча­ни­ем скорб­ных воплей о гибе­ли само­го ува­жае­мо­го чело­ве­ка у пер­сов после Мар­до­ния и их царя.

25. Так вар­ва­ры, по сво­е­му обы­чаю, возда­ва­ли поче­сти пав­ше­му Маси­стию. А элли­ны, выдер­жав натиск кон­ни­цы и вынудив ее отсту­пить, ста­ли гораздо отваж­ней. Они спер­ва поло­жи­ли тело Маси­стия на повоз­ку и вози­ли его меж­ду ряда­ми вои­нов. А на покой­ни­ка сто­и­ло посмот­реть из-за его стат­но­сти и кра­соты: поэто­му-то они и вози­ли тело. Затем элли­ны реши­ли спу­стить­ся вниз к Пла­те­ям, пото­му что мест­ность [у Пла­тей] каза­лась гораздо удоб­нее эри­фрей­ской для ста­на, осо­бен­но из-за луч­ше­го снаб­же­ния водой. В эту-то мест­ность и к теку­ще­му там источ­ни­ку Гар­га­фии они и реши­ли идти и там рас­по­ло­жить­ся ста­ном в бое­вом поряд­ке. И вот, взяв ору­жие, они дви­ну­лись вдоль пред­го­рья Кифе­ро­на, мимо Гисий, в Пла­тей­скую область. Там, близ источ­ни­ка Гар­га­фии и свя­ти­ли­ща героя Анд­ро­кра­та¹⁸, по невы­со­ким хол­мам и на рав­нине они [рас­по­ло­жи­лись ста­ном], выстро­ив­шись по пле­ме­нам.

26. Здесь при рас­пре­де­ле­нии мест в строю начал­ся мно­го­слов­ный спор у тегей­цев с афи­ня­на­ми. И те, и дру­гие тре­бо­ва­ли себе места на одном кры­ле, ссы­ла­ясь при этом на древ­ние и новые при­ме­ры. Тегей­цы гово­ри­ли так: «Все союз­ни­ки уже с дав­них пор пре­до­став­ля­ли нам это почет­ное место в бое­вом строю во всех общих похо­дах пело­пон­нес­цев и в древ­но­сти и в новые вре­мя, с той поры как Герак­лиды после кон­чи­ны Еври­сфея поже­ла­ли воз­вра­тить­ся в Пело­пон­нес. Тогда-то мы и заво­е­ва­ли это почет­ное пра­во бла­го­да­ря вот како­му подви­гу. Когда мы высту­пи­ли к Ист­му вме­сте с ахей­ца­ми и ионя­на­ми, кото­рые тогда еще жили в Пело­пон­не­се, и раз­би­ли стан напро­тив воз­вра­щав­ших­ся [в Пело­пон­нес] Герак­лидов, тогда, как гла­сит пре­да­ние, Гилл сде­лал пело­пон­нес­цам [такое] пред­ло­же­ние: “Нет нуж­ды одно­му вой­ску всту­пать с дру­гим в реши­тель­ный бой, но сле­ду­ет, выбрав само­го доб­лест­но­го [вои­на] из пело­пон­нес­ско­го вой­ска, выста­вить его на еди­но­бор­ство со мной, Гил­лом, на опре­де­лен­ных усло­ви­ях”. Пело­пон­нес­цы согла­си­лись и под клят­вой заклю­чи­ли сле­дую­щее согла­ше­ние: если Гилл одо­ле­ет пело­пон­нес­ско­го вождя, тогда Герак­лиды долж­ны вер­нуть­ся на роди­ну отцов; если же он будет побеж­ден, то Герак­лиды уйдут назад и уве­дут свое вой­ско и затем сто лет не будут делать новых попы­ток воз­вра­ще­ния в Пело­пон­нес. И вот из все­го союз­но­го вой­ска был избран доб­ро­во­лец Эхем, сын Аеро­па, внук Фегея, наш пол­ко­во­дец и царь, и он умерт­вил Гил­ла в еди­но­бор­стве. Этим подви­гом мы стя­жа­ли себе у тогдаш­них пело­пон­нес­цев вели­кие поче­сти и пре­иму­ще­ства, кото­ры­ми поль­зу­ем­ся еще и поныне, и сре­ди них пра­во все­гда пред­во­ди­тель­ст­во­вать при общем похо­де на одном из кры­льев. С вами, лакеде­мо­няне, мы не спо­рим. Вы може­те выби­рать, каким кры­лом хоти­те началь­ст­во­вать. А во гла­ве дру­го­го кры­ла подо­ба­ет сто­ять нам, как и в преж­нее вре­мя. Но и, поми­мо этой древ­ней заслу­ги, мы достой­нее афи­нян зани­мать это почет­ное место в строю. Мно­го ведь у нас было счаст­ли­вых сра­же­ний с вами, спар­тан­цы, мно­го и с дру­ги­ми. Поэто­му-то спра­вед­ли­во нам, а не афи­ня­нам сто­ять на дру­гом кры­ле. Ведь афи­няне не совер­ши­ли таких подви­гов, как мы, ни в древ­но­сти, ни теперь».

27. Так гово­ри­ли тегей­цы. Афи­няне же в ответ ска­за­ли вот что: «Мы зна­ем, конеч­но, что собра­лись здесь на борь­бу с вар­ва­ра­ми, а не для сло­вес­ных пре­ний. Но так как тегей­цы заве­ли речь о том, чтобы обе сто­ро­ны пере­чис­ли­ли здесь все свои подви­ги в древ­но­сти и в новое вре­мя, то и нам при­хо­дит­ся рас­ска­зы­вать, каки­ми подви­га­ми мы как доб­лест­ные вои­ны при­об­ре­ли пра­во зани­мать пер­вое место перед арка­д­ца­ми. Во-пер­вых, Герак­лидов, вождя кото­рых, по сло­вам тегей­цев, они умерт­ви­ли на Ист­ме, этих-то Герак­лидов, кото­рых после их бег­ства от микен­ско­го раб­ства сна­ча­ла изго­ня­ли все элли­ны, к кому бы они ни обра­ща­лись, толь­ко мы одни при­юти­ли, сми­рив дер­зость Еври­сфея и одолев вме­сте с ними тогдаш­них вла­сти­те­лей Пело­пон­не­са. Далее, когда аргос­цы во гла­ве с Поли­ни­ком пошли похо­дом на Фивы и там, окон­чив свои дни, лежа­ли без погре­бе­ния, то мы нача­ли вой­ну с кад­мей­ца­ми, спас­ли тела аргос­цев, чем мы можем похва­лить­ся, и пре­да­ли погре­бе­нию в Элев­сине, на нашей зем­ле¹⁹. Слав­ное дея­ние совер­ши­ли мы так­же в борь­бе с ама­зон­ка­ми, кото­рые неко­гда с реки Фер­мо­дон­та вторг­лись в Атти­че­скую зем­лю, да и в бит­вах под Тро­ей мы не усту­па­ли ни одно­му горо­ду. Впро­чем, об этом не будем вспо­ми­нать, пото­му что тогдаш­ние храб­ре­цы ныне могут быть тру­са­ми, а тогдаш­ние тру­сы — теперь ста­ли победи­те­ля­ми. Поэто­му доволь­но о делах ста­ро­дав­них. Но если мы даже ниче­го дру­го­го не совер­ши­ли, хотя за нами мно­го слав­ных подви­гов, так же как и у любо­го дру­го­го эллин­ско­го пле­ме­ни, то все же из-за Мара­фон­ской победы нам подо­ба­ет эта честь, да и не толь­ко эта! Мы бились тогда с пер­са­ми совер­шен­но одни, одо­ле­ли и раз­би­ли сорок шесть пле­мен²⁰. Неуже­ли же мы недо­стой­ны полу­чить почет­ное место в бое­вом строю ради это­го един­ст­вен­но­го подви­га? Но так как в насто­я­щем поло­же­нии не вре­мя спо­рить о месте в строю, то мы гото­вы, лакеде­мо­няне, под­чи­нить­ся вашим при­ка­за­ни­ям. Ставь­те нас где и про­тив кого вы най­де­те более под­хо­дя­щим! Мы будем всюду ста­рать­ся выка­зать доб­лесть, где бы вы нас ни поста­ви­ли. Веди­те нас, а мы после­ду­ем за вами». Так отве­ча­ли афи­няне, а все вой­ско лакеде­мо­нян еди­но­душ­ным кри­ком заяви­ло, что афи­няне достой­нее аркад­цев зани­мать место на кры­ле. Так-то афи­няне заня­ли кры­ло, одолев [в спо­ре] тегей­цев.

28. Затем при­быв­шие поз­же элли­ны и пер­во­на­чаль­ное вой­ско ста­ли выст­ра­и­вать­ся в бое­вом поряд­ке вот таким обра­зом. На пра­вом кры­ле сто­я­ло 10000 лакеде­мо­нян, 5000 из них были спар­ти­а­ты; при­кры­ти­ем им слу­жи­ло 35000 лег­ко­во­ору­жен­ных ило­тов, по 7 ило­тов око­ло каж­до­го спар­тан­ца. Рядом с собою спар­тан­цы поста­ви­ли тегей­цев из-за поче­та и доб­ле­сти, а их было 1500 гопли­тов. За тегей­ца­ми сле­до­ва­ли корин­фяне — 5000 чело­век. А под­ле них корин­фяне потре­бо­ва­ли у Пав­са­ния место 300 поти­дей­цам, явив­шим­ся из Пал­ле­ны. К ним при­мы­ка­ло 600 аркад­цев из Орхо­ме­на, а к этим послед­ним 300 сики­он­цев. Потом шло 800 эпидаврий­цев. Рядом с ними была постав­ле­на 1000 тре­зен­цев, а под­ле тре­зен­цев 200 леп­ре­а­тов; рядом с ними — 400 микен­цев и тирин­фян, а к ним при­мы­ка­ла 1000 фли­унт­цев. Око­ло этих послед­них сто­я­ло 300 гер­ми­о­нян. К гер­ми­о­ня­нам же при­мы­ка­ло 600 эре­трий­цев и сти­рей­цев. За ними шло 400 хал­кидян, а за эти­ми послед­ни­ми 500 ампра­киотов. После них сле­до­ва­ло 800 лев­кад­цев и анак­то­ри­ев. К ним при­мы­ка­ло 200 палей­цев из Кефал­ле­нии. А за ними было выстро­е­но 500 эгин­цев; око­ло них же постро­и­лось 300 мегар­цев. К этим послед­ним при­мы­ка­ло 600 пла­тей­цев. В кон­це и в нача­ле сто­я­ло 800 афи­нян, зани­мая левое кры­ло. Во гла­ве их был Ари­стид, сын Лиси­ма­ха.

29. Все эти вои­ны, кро­ме 7 ило­тов, при­став­лен­ных к каж­до­му спар­тан­цу, были гопли­та­ми. Общее коли­че­ство вои­нов было 38700 чело­век. Столь­ко было всех собрав­ших­ся про­тив вар­ва­ров гопли­тов. Чис­ло же лег­ко­во­ору­жен­ных было вот какое. В спар­тан­ском вой­ске их было 35000 чело­век (пото­му имен­но, что при каж­дом спар­тан­це было по 7 лег­ко­во­ору­жен­ных ило­тов), и почти каж­дый из них был сна­ря­жен для вой­ны. Лег­ко­во­ору­жен­ные вои­ны осталь­ных лакеде­мо­нян и элли­нов, счи­тая при­бли­зи­тель­но по одно­му на каж­до­го вои­на, состав­ля­ли 34500 чело­век. Чис­ло же всех лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов было 69500 чело­век.

30. Общее коли­че­ство всех собрав­ших­ся в Пла­теи эллин­ских вои­нов вме­сте с гопли­та­ми и лег­ко­во­ору­жен­ны­ми бое­спо­соб­ны­ми вои­на­ми было 108200 чело­век. А вме­сте с явив­ши­ми­ся потом упо­мя­ну­ты­ми фес­пий­ца­ми полу­чи­лось пол­ных 110000 чело­век²¹. В стане элли­нов было уцелев­ших фес­пий­цев 1800 чело­век. Одна­ко у них не было тяже­ло­го воору­же­ния. Они были постро­е­ны ста­ном у реки Асо­па.

31. Меж­ду тем вар­вар­ское вой­ско Мар­до­ния, кон­чив опла­ки­вать Маси­стия и узнав, что элли­ны нахо­дят­ся в Пла­те­ях, так­же при­шло к Асо­пу, кото­рый про­те­ка­ет в той мест­но­сти. По при­бы­тии туда Мар­до­ний стал выст­ра­и­вать вой­ско про­тив элли­нов в сле­дую­щем поряд­ке. Про­тив лакеде­мо­нян он выста­вил пер­сов, и так как пер­сы дале­ко пре­вос­хо­ди­ли лакеде­мо­нян чис­лен­но­стью, то он постро­ил боль­ше рядов [в глу­би­ну и шири­ну], так что их бое­вая линия про­сти­ра­лась еще и до тегей­цев. Рас­ста­вил же он вои­нов вот как: он ото­брал всех самых силь­ных людей и поста­вил их про­тив лакеде­мо­нян, а более сла­бых — про­тив тегей­цев. А сде­лал он это по сове­ту и ука­за­нию фиван­цев. Рядом с пер­са­ми Мар­до­ний выстро­ил мидян, кото­рые сто­я­ли про­тив корин­фян, поти­дей­цев, орхо­мен­цев и сики­он­цев. А под­ле мидян он поста­вил бак­трий­цев. Эти сто­я­ли про­тив эпидаврий­цев, тре­зен­цев, леп­ре­а­тов, тирин­фян, микен­цев и фли­унт­цев. За бак­трий­ца­ми сто­я­ли индий­цы про­тив гер­ми­о­нян, эре­трий­цев, сти­рей­цев и хал­кидян. Рядом с индий­ца­ми он постро­ил саков. Они зани­ма­ли место про­тив ампра­киотов, анак­то­ри­ев, лев­кад­цев, палей­цев и эгин­цев. Рядом же с сака­ми про­тив афи­нян, пла­тей­цев и мегар­цев он поста­вил бео­тий­цев, локров, малий­цев, фес­са­лий­цев и тыся­чу фокий­цев (так как не все фокий­цы дер­жа­ли сто­ро­ну пер­сов). Часть из них, оттес­нен­ная пер­са­ми на Пар­нас, под­дер­жи­ва­ла элли­нов и оттуда про­из­во­ди­ла вылаз­ки, нано­ся вся­че­ский урон вой­ску Мар­до­ния и его союз­ни­кам-элли­нам. Так же македо­нян и фес­са­лий­ские пле­ме­на Мар­до­ний поста­вил про­тив афи­нян²².

32. Я пере­чис­лил здесь самые глав­ные, наи­бо­лее извест­ные и зна­чи­тель­ные народ­но­сти из тех, кото­рые Мар­до­ний выста­вил [про­тив элли­нов]. Были сре­ди них так­же отдель­ные вои­ны и из дру­гих народ­но­стей: фри­гий­цев, фра­кий­цев, мисий­цев, пео­нов²³ и про­чих, в том чис­ле эфи­о­пов и егип­тян, имен­но так назы­вае­мых гер­мо­ти­би­ев и кала­си­ри­ев, воору­жен­ных саб­ля­ми (они одни толь­ко в Егип­те и зани­ма­ют­ся воен­ным делом)²⁴. Их-то Мар­до­ний, когда еще был в Фале­ре, велел выса­дить с кораб­лей, где они слу­жи­ли в мор­ской пехо­те. Ведь в сухо­пут­ном вой­ске, кото­рое при­шло в Афи­ны во гла­ве с Ксерк­сом, егип­тян вовсе не было. Чис­ло вар­вар­ских вои­нов, как уже было ска­за­но рань­ше, соста­ви­ло 300000 чело­век. Коли­че­ство же эллин­ских союз­ни­ков Мар­до­ния никто не зна­ет, так как под­сче­та не про­из­во­ди­лось. Но все же, как мож­но пред­по­ла­гать, их было око­ло 50000 чело­век. Это была пехота, выстро­ен­ная Мар­до­ни­ем. Кон­ни­ца же была выстро­е­на отдель­но.

33. Когда все постро­е­ние по народ­но­стям и отрядам было закон­че­но, на сле­дую­щий день ста­ли при­но­сить жерт­вы, и при­том даже обе сто­ро­ны²⁵. У элли­нов при­но­сил жерт­вы Тиса­мен, сын Антио­ха. Он нахо­дил­ся в эллин­ском вой­ске как жрец-про­ри­ца­тель. Про­ис­хо­дил он из Элиды из рода Иамидов и полу­чил от лакеде­мо­нян граж­дан­ские пра­ва. Когда Тиса­мен вопро­шал ора­кул в Дель­фах о потом­стве, Пифия изрек­ла в ответ, что он одер­жит победу в пяти вели­чай­ших состя­за­ни­ях. Тиса­мен непра­виль­но истол­ко­вал изре­че­ние и стал усерд­но зани­мать­ся гим­ни­че­ским искус­ст­вом, чтобы победить в гим­ни­че­ских состя­за­ни­ях. Он одер­жал победу в Олим­пии даже в пяти­бо­рье, за исклю­че­ни­ем лишь одно­го рода состя­за­ний, где его про­тив­ни­ком был Иеро­ним с Анд­ро­са. А лакеде­мо­няне узна­ли, что изре­че­ние ора­ку­ла Тиса­ме­ну ука­зы­ва­ет не на гим­ни­че­ские состя­за­ния, а на аре­евы бра­ни, и пыта­лись день­га­ми соблаз­нить его стать их пол­ко­вод­цем на войне вме­сте с царя­ми из дома Герак­лидов. Тиса­мен же, видя, что лакеде­мо­няне очень доро­жат его друж­бой, повы­сил цену. Он сооб­щил спар­тан­цам, что при­мет их пред­ло­же­ние, толь­ко если они сде­ла­ют его пол­но­прав­ным граж­да­ни­ном, а ина­че — ни за какие день­ги. Сна­ча­ла спар­тан­цы воз­му­ти­лись таким тре­бо­ва­ни­ем и совер­шен­но отка­за­лись от сво­его пред­ло­же­ния. В кон­це кон­цов же все-таки вели­кий страх перед этой пер­сид­ской вой­ной заста­вил их усту­пить и согла­сить­ся на его тре­бо­ва­ние. Когда же Тиса­мен убедил­ся, что спар­тан­цы пере­ме­ни­ли свое реше­ние, то объ­явил, что даже и это­го ему недо­ста­точ­но: они обя­за­ны еще и его бра­та Гегия сде­лать спар­тан­цем на тех же усло­ви­ях, как и его само­го.

34. В этом слу­чае Тиса­мен сле­до­вал при­ме­ру Мелам­по­да, если толь­ко мож­но срав­ни­вать тре­бо­ва­ние цар­ско­го пре­сто­ла с тре­бо­ва­ни­ем граж­дан­ских прав. Когда аргос­ские жен­щи­ны впа­ли в исступ­ле­ние, то аргос­цы при­гла­си­ли Мелам­по­да прий­ти к ним из Пило­са и за воз­на­граж­де­ние исце­лить жен­щин от неду­га. Тогда Мелам­под потре­бо­вал в награ­ду себе пол­цар­ства. Аргос­цы отка­за­ли и воз­вра­ти­лись; когда же исступ­ле­ние охва­ти­ло еще боль­ше жен­щин, то они согла­си­лись на его тре­бо­ва­ние и сно­ва при­шли пред­ло­жить ему пре­стол. А он, видя пере­ме­ну их реше­ния, потре­бо­вал еще боль­ше и ска­зал, что согла­сит­ся лишь в том слу­чае, если они еще и его бра­ту Биан­ту дадут третью часть цар­ства. Тогда аргос­цам в их беде при­шлось согла­сить­ся и на это.

35. Так и спар­тан­цы пошли на все усло­вия Тиса­ме­на: ведь он был им крайне необ­хо­дим. Когда они при­ня­ли и эти [послед­ние] усло­вия, то, став спар­тан­цем, Тиса­мен из Элиды вме­сте с ними как жрец-про­ри­ца­тель одер­жал победу в пяти вели­ких бит­вах. Впро­чем, он и его брат были един­ст­вен­ны­ми людь­ми, кото­рые сде­ла­лись спар­тан­ски­ми граж­да­на­ми. А пять битв были вот какие: пер­вая — бит­ва при Пла­те­ях²⁶, вто­рая — при Тегее с тегей­ца­ми и аргос­ца­ми, затем — при Дипее со все­ми арка­д­ца­ми, кро­ме ман­ти­ней­цев; далее — при Ифо­ме²⁷ с мес­сен­ца­ми, а послед­няя при Тана­г­ре с афи­ня­на­ми и аргос­ца­ми²⁸. Это была послед­няя из пяти битв, в кото­рых он одер­жал победу.

36. Этот-то Тиса­мен и при­но­сил тогда как жрец-про­ри­ца­тель жерт­вы для эллин­ско­го вой­ска при Пла­те­ях во гла­ве со спар­тан­ца­ми. Жерт­вы и пред­зна­ме­но­ва­ния выпа­ли бла­го­при­ят­ные для элли­нов толь­ко в слу­чае, если они будут обо­ро­нять­ся, но небла­го­при­ят­ные, если перей­дут Асоп и нач­нут сра­же­ние.

37. Мар­до­нию же, кото­рый желал всту­пить в бой, вышли несчаст­ли­вые пред­зна­ме­но­ва­ния, но для обо­ро­ни­тель­ных дей­ст­вий жерт­вы и ему бла­го­при­ят­ст­во­ва­ли. Мар­до­ний ведь тоже при­но­сил жерт­вы по эллин­ско­му обы­чаю с помо­щью Геге­си­стра­та²⁹, жре­ца-про­ри­ца­те­ля из Элиды, само­го зна­ме­ни­то­го в роде Тел­ли­а­дов. Это­го-то Геге­си­стра­та спар­тан­цы еще до Пла­тей­ской бит­вы схва­ти­ли и, бро­сив в око­вы, хоте­ли каз­нить за при­чи­нен­ное им вели­кое зло. Попав в такую беду (дело шло о жиз­ни и смер­ти, а перед смер­тью его ожи­да­ли еще страш­ные пыт­ки), Геге­си­страт пошел на неве­ро­ят­ное дело. Он лежал [в тем­ни­це] в око­ван­ной желе­зом [дере­вян­ной] колод­ке. Слу­чай­но ему уда­лось завла­деть при­не­сен­ным кем-то в тем­ни­цу ножом, и он тот­час замыс­лил самое сме­лое дело, какое когда-либо, насколь­ко нам извест­но, совер­шал чело­век. Геге­си­страт отре­зал себе ступ­ню, чтобы выта­щить осталь­ную часть ноги из колод­ки. После это­го он под­ко­пал сте­ну, так как выхо­ды охра­ня­лись стра­жей, и бежал в Тегею. Ночью он шел, днем же скры­вал­ся в лесу и отды­хал, и на третью ночь бла­го­по­луч­но добрал­ся до Тегеи, хотя весь Лакеде­мон под­нял­ся на поис­ки бег­ле­ца. Спар­тан­цы были пора­же­ны отва­гой узни­ка: они виде­ли толь­ко лежа­щий на зем­ле обру­бок ноги, но само­го его не мог­ли най­ти. Так-то Геге­си­стра­ту уда­лось спа­стись от лакеде­мо­нян и най­ти убе­жи­ще в Тегее, кото­рая тогда враж­до­ва­ла с лакеде­мо­ня­на­ми. Исце­лив­шись от раны, Геге­си­страт при­де­лал себе дере­вян­ную ногу и с тех пор стал закля­тым вра­гом лакеде­мо­нян. Одна­ко эта враж­да к спар­тан­цам кон­чи­лась для него печаль­но. Спар­тан­цы схва­ти­ли его в Закин­фе³⁰, где он при­но­сил жерт­вы как жрец-про­ри­ца­тель, и каз­ни­ли.

38. Впро­чем, смерть постиг­ла Геге­си­стра­та неко­то­рое вре­мя спу­стя после Пла­тей­ской бит­вы. А тогда Мар­до­ний нанял Геге­си­стра­та за нема­лое воз­на­граж­де­ние, и тот при­но­сил жерт­вы как рев­ност­ный друг пер­сов из нена­ви­сти к Спар­те и из коры­сти. Меж­ду тем пред­зна­ме­но­ва­ния ока­за­лись небла­го­при­ят­ны­ми как для самих пер­сов, так и для союз­ных с ними элли­нов (у этих был свой жрец-про­ри­ца­тель — Гип­по­мах лев­ка­дец), а вой­ско элли­нов все уси­ли­ва­лось и ста­но­ви­лось мно­го­чис­лен­нее. Тогда Тиме­ге­нид, сын Гер­пия, фива­нец, дал совет Мар­до­нию занять про­хо­ды на Кифе­роне, чтобы сра­зу пере­хва­тить всех элли­нов, кото­рые каж­дый день туда при­бы­ва­ют.

39. Уже восемь дней сто­я­ли они друг про­тив дру­га, когда фива­нец дал этот совет Мар­до­нию. А Мар­до­ний понял выго­ду сове­та и послал ночью кон­ни­цу к про­хо­дам на Кифе­роне, веду­щим к Пла­те­ям (бео­тий­цы назы­ва­ют эти про­хо­ды «Тре­мя вер­ши­на­ми», а афи­няне — «Дубо­вы­ми вер­ши­на­ми»)³¹. Послан­ный отряд всад­ни­ков при­был туда не напрас­но: пер­сам уда­лось захва­тить 500 пово­зок с про­до­воль­ст­ви­ем из Пело­пон­не­са для вой­ска, как раз спус­кав­ших­ся на рав­ни­ну, вме­сте с людь­ми, кото­рые сопро­вож­да­ли их. Овла­дев этой добы­чей, пер­сы без­жа­лост­но пере­би­ли всех, не щадя ни живот­ных, ни людей. Когда вар­ва­ры вво­лю нате­ши­лись рез­ней, то, окру­жив уцелев­ших [людей и живот­ных], погна­ли в стан Мар­до­ния.

40. После тако­го «дея­ния» про­шло еще два дня, но ни одна из сто­рон не хоте­ла начи­нать сра­же­ния: вар­ва­ры дохо­ди­ли до Асо­па, ста­ра­ясь выма­нить элли­нов, но ни те, ни дру­гие не пере­хо­ди­ли реку. Толь­ко кон­ни­ца Мар­до­ния все вре­мя наседа­ла, не давая покоя элли­нам. Ведь фиван­цы, всей душой пре­дан­ные пер­сам, хоте­ли пока­зать свое усер­дие в этой войне и все вре­мя до бит­вы вели пер­сов за собой, ука­зы­вая доро­гу. А после нача­ла сра­же­ния их место заня­ли пер­сы и мидяне, кото­рые вся­че­ски ста­ра­лись отли­чить­ся.

41. Итак, за эти десять дней ниче­го боль­ше не слу­чи­лось. На один­на­дца­тый же день, когда вой­ска все еще сто­я­ли при Пла­те­ях друг про­тив дру­га (элли­ны все вре­мя про­дол­жа­ли полу­чать под­креп­ле­ния, и Мар­до­ний стал тяго­тить­ся без­дей­ст­ви­ем), тогда-то Мар­до­ний, сын Гобрия, и Арта­баз, сын Фар­на­ка (один из немно­гих пер­сов, осо­бен­но ува­жае­мых Ксерк­сом), ста­ли дер­жать совет. На сове­те они выска­за­ли вот какие мне­ния. Арта­баз гово­рил, что необ­хо­ди­мо как мож­но ско­рее высту­пить со всем вой­ском и воз­вра­тить­ся в укреп­лен­ный город Фивы, где собра­но мно­го про­до­воль­ст­вия и кор­ма для вьюч­ных живот­ных. А затем, по его сло­вам, мож­но спо­кой­но кон­чить вой­ну вот каким спо­со­бом. У пер­сов ведь мно­го золота в моне­те и нече­кан­но­го, а так­же сереб­ра и [дра­го­цен­ных] сосудов для питья. Все эти сокро­ви­ща, ниче­го не жалея, нуж­но разо­слать элли­нам, имен­но наи­бо­лее вли­я­тель­ным людям в горо­дах. Тогда элли­ны тот­час же пре­да­дут свою сво­бо­ду, и пер­сам вовсе не нуж­но будет всту­пать в опас­ную бит­ву. Арта­баз разде­лял мне­ние фиван­цев, так как он, как и фиван­цы, был луч­ше осве­дом­лен о поло­же­нии дел и ока­зал­ся гораздо пред­у­смот­ри­тель­нее Мар­до­ния. Мар­до­ний же дер­жал­ся более реши­тель­но­го и твер­до­го взгляда, не желая идти ни на какие уступ­ки: он счи­тал, что пер­сид­ское вой­ско дале­ко пре­вос­хо­дит эллин­ское и что поэто­му сле­ду­ет как мож­но ско­рее всту­пить в бой, не допус­кая день ото дня даль­ней­ше­го уси­ле­ния вра­га. На жерт­вы Геге­си­стра­та, гово­рил он, не сто­ит обра­щать вни­ма­ния и не добы­вать насиль­но бла­го­при­ят­ных зна­ме­ний, а, по пер­сид­ско­му обы­чаю, дать бой вра­гу.

42. Никто не осме­лил­ся ему воз­ра­жать на эти сло­ва, и мне­ние Мар­до­ния одер­жа­ло верх. Ведь глав­ным вое­на­чаль­ни­ком царь поста­вил Мар­до­ния, а не Арта­ба­за. И вот, при­звав к себе началь­ни­ков отрядов и пред­во­ди­те­лей элли­нов в его вой­ске, Мар­до­ний спро­сил: «Не зна­ют ли они како­го-нибудь изре­че­ния ора­ку­ла о гибе­ли, ожи­даю­щей пер­сов в Элла­де». Собрав­ши­е­ся мол­ча­ли, так как они дей­ст­ви­тель­но ниче­го не слы­ша­ли об ора­ку­лах, а дру­гие счи­та­ли небез­опас­ным упо­ми­нать о них. Тогда Мар­до­ний ска­зал: «Если вы в самом деле ниче­го не зна­е­те или не реша­е­тесь гово­рить, то я ска­жу вам, так как мне-то эти ора­ку­лы хоро­шо извест­ны. Есть изре­че­ние ора­ку­ла о том, что пер­сам суж­де­но прий­ти в Элла­ду и раз­гра­бить дель­фий­ское свя­ти­ли­ще и затем погиб­нуть. А, зная это, мы не пой­дем на Дель­фы и не ста­нем гра­бить свя­ти­ли­ща. Поэто­му-то нам и не угро­жа­ет гибель. Итак, пусть все, кто пре­дан пер­сам, раду­ют­ся в надеж­де на гряду­щую победу». После это­го Мар­до­ний под­твер­дил при­каз всем сна­рядить­ся и при­ве­сти вой­ско в бое­вую готов­ность, так как наут­ро нач­нет­ся бит­ва.

43. Впро­чем, как я знаю, это изре­че­ние ора­ку­ла, кото­рое, по сло­вам Мар­до­ния, каса­лось пер­сов, отно­си­лось к илли­рий­цам и к похо­ду энхе­ле­ев, а вовсе не к пер­сам³². Напро­тив, эту бит­ву име­ют в виду вот какие сти­хи Бакида:

…у Фер­мо­дон­то­ва тока, на злач­ных лугах Асо­пий­ских Элли­нов рать и вопли мужей, чуже­зем­ным наре­чьем гла­ся­щих, ....................... Мно­го погибнет тогда (даже сверх веле­ния Рока) Луки несу­щих мидян33 в смерт­ный час наре­чен­ный судь­бою.

Это и дру­гие подоб­ные изре­че­ния Мусея, как мне извест­но, отно­сят­ся к пер­сам. Река же Фер­мо­донт течет меж­ду Тана­грой и Гли­сан­том.

44. После того как Мар­до­ний кон­чил рас­спро­сы об ора­ку­лах и отдал при­ка­за­ние, насту­пи­ла ночь и пер­сы выста­ви­ли стра­жу. И вот глу­бо­кой ночью, когда в обо­их ста­нах воца­ри­лась тиши­на, тем более что вои­ны, види­мо, спа­ли, к афин­ской стра­же под­ска­кал на коне Алек­сандр, сын Амин­ты, вое­на­чаль­ник и македон­ский царь, и потре­бо­вал встре­чи с вое­на­чаль­ни­ка­ми. Бо́льшая часть стра­жи оста­лась на месте, а неко­то­рые побе­жа­ли к вое­на­чаль­ни­кам сооб­щить о при­бы­тии како­го-то чело­ве­ка на коне из мидий­ско­го ста­на. Чело­век этот боль­ше ниче­го не ска­зал, а толь­ко назвал началь­ни­ков по име­ни, заявив, что жела­ет гово­рить с ними.

45. Вое­на­чаль­ни­ки же, услы­шав это, тот­час после­до­ва­ли за стра­жа­ми. Когда они при­бы­ли туда, Алек­сандр ска­зал им вот что: «Афи­няне! В дока­за­тель­ство моей пре­дан­но­сти вам хочу сооб­щить вам вот что. Но вы не долж­ны нико­му пере­да­вать эти мои сло­ва, кро­ме Пав­са­ния, пото­му что ина­че погу­би­те меня. Нико­гда бы я не ска­зал вам это­го, если бы искренне не забо­тил­ся об уча­сти всей Элла­ды. Ведь и сам я издрев­ле по про­ис­хож­де­нию эллин и не желаю видеть сво­бод­ную Элла­ду пора­бо­щен­ной. Так вот, я хочу сооб­щить вам, что Мар­до­ний и пер­сид­ское вой­ско не могут полу­чить бла­го­при­ят­ных пред­зна­ме­но­ва­ний. Ведь ина­че Мар­до­ний дав­но уже напал бы на вас. А теперь Мар­до­ний решил пре­не­бречь пред­зна­ме­но­ва­ни­я­ми и на рас­све­те начать сра­же­ние. Ведь он очень опа­са­ет­ся, как я думаю, ваше­го уси­ле­ния. Итак, будь­те гото­вы к бит­ве! Если Мар­до­ний станет откла­ды­вать напа­де­ние, то тер­пе­ли­во жди­те: ведь у пер­сов оста­лось про­до­воль­ст­вия все­го на несколь­ко дней. В слу­чае же счаст­ли­во­го окон­ча­ния вой­ны поду­май­те так­же и об осво­бож­де­нии моей стра­ны. Ведь я пошел на столь опас­ное дело из люб­ви к Элла­де, желая рас­крыть вам замыс­лы Мар­до­ния, чтобы вар­ва­ры не напа­ли на вас неожи­дан­но, еще не под­готов­лен­ных. Я — Алек­сандр македо­ня­нин»³⁴. После этих слов он уска­кал назад в стан к сво­е­му отряду.

46. Афин­ские же вое­на­чаль­ни­ки пере­шли на пра­вое кры­ло и пере­да­ли Пав­са­нию слы­шан­ное ими от Алек­сандра. Изве­стие это устра­ши­ло Пав­са­ния, и он отве­тил им вот что: «Если бит­ва нач­нет­ся на рас­све­те, то вам, афи­няне, при­дет­ся стать про­тив пер­сов, мы же зай­мем место про­тив бео­тий­цев и дру­гих, сто­я­щих про­тив вас элли­нов, и вот поче­му. Вы ведь зна­е­те пер­сов и их спо­соб сра­жать­ся, так как вам при­шлось уже бить­ся с ними при Мара­фоне. Мы же совер­шен­но не зна­ем этих людей: ведь нико­му из спар­тан­цев не при­хо­ди­лось поме­рить­ся силой с пер­са­ми, тогда как бео­тий­цев и фес­са­лий­цев мы хоро­шо зна­ем. Поэто­му возь­ми­те ваше ору­жие и пере­хо­ди­те на это кры­ло, а мы пой­дем на левое». На это афи­няне отве­ти­ли так: «Нам и самим уже при­шло в голо­ву, видя, что пер­сы выст­ра­и­ва­ют­ся про­тив вас, имен­но то, что вы теперь пред­ла­га­е­те нам. Мы опа­са­лись толь­ко, что наше пред­ло­же­ние будет вам не по душе. А так как вы сами теперь доби­ва­е­тесь это­го, то мы охот­но согла­ша­ем­ся и гото­вы пови­но­вать­ся».

47. Так это пред­ло­же­ние при­ня­ли и те, и дру­гие, и на заре они поме­ня­лись места­ми в строю. Одна­ко бео­тий­цы заме­ти­ли пере­ме­ще­ние и донес­ли Мар­до­нию. Мар­до­ний же, лишь толь­ко узнал об этом, сам тот­час же захо­тел пере­ме­нить место и стал пере­во­дить пер­сов про­тив лакеде­мо­нян. Эту улов­ку увидел Пав­са­ний и, поняв, что нель­зя скрыть пере­дви­же­ния, сно­ва пере­вел спар­тан­цев на пра­вое кры­ло. Тогда и Мар­до­ний так­же воз­вра­тил­ся на левое кры­ло.

48. После того как оба вой­ска заня­ли пер­во­на­чаль­ное поло­же­ние, Мар­до­ний отпра­вил гла­ша­тая к спар­тан­цам с при­ка­за­ни­ем пере­дать вот что: «Вот как, лакеде­мо­няне! Вы слы­ве­те самы­ми доб­лест­ны­ми людь­ми в здеш­них кра­ях. Люди дивят­ся, что вы нико­гда не обра­ща­е­тесь в бег­ство и не покида­е­те сво­его места в строю, пока не уни­что­жи­те вра­га или сами не погиб­не­те. На деле же выхо­дит, что все это неправ­да. Ведь еще до нача­ла руко­паш­ной схват­ки мы увиде­ли, как вы бежа­ли и оста­ви­ли место в строю. Вы выстав­ля­е­те впе­ред афи­нян, а сами ста­но­ви­тесь про­тив наших слуг. Доб­лест­ные мужи так не посту­па­ют нико­гда: мы были гораздо луч­ше­го мне­ния о вас. Мы ведь ожи­да­ли, что вы при вашей сла­ве дей­ст­ви­тель­но вызо­ве­те на бой через гла­ша­тая толь­ко одних пер­сов, к чему мы и были гото­вы. Одна­ко мы видим, что об этом нет и речи и вы со стра­ху ско­рее пря­че­тесь от нас. Так вот, если вы пер­вы­ми не сде­ла­ли нам вызо­ва, то теперь сде­ла­ем это мы. Поче­му бы нам не сра­зить­ся рав­но­чис­лен­ны­ми отряда­ми: вы за элли­нов, так как счи­та­е­тесь самы­ми доб­лест­ны­ми, а мы от име­ни чуже­зем­цев. Если вам угод­но, чтобы и осталь­ное вой­ско сра­жа­лось, то пусть оно сра­жа­ет­ся потом. Если же это вам не нуж­но и вы пред­по­чи­та­е­те бить­ся толь­ко с нами, то давай­те решим это дело меж­ду собою. Кто из нас одер­жит победу, тот пусть и будет победи­те­лем со всем сво­им вой­ском».

49. Так гово­рил гла­ша­тай и неко­то­рое вре­мя ожи­дал. Когда же ника­ко­го отве­та не после­до­ва­ло, он воз­вра­тил­ся назад. При­быв в стан пер­сов, гла­ша­тай сооб­щил Мар­до­нию, что с ним слу­чи­лось. Мар­до­ний же весь­ма обра­до­вал­ся и, кичась уже вооб­ра­жае­мой победой, дви­нул на элли­нов свою кон­ни­цу. Всад­ни­ки при­ска­ка­ли и ста­ли при­чи­нять боль­шой урон все­му эллин­ско­му вой­ску сво­и­ми дро­ти­ка­ми и стре­ла­ми: это были кон­ные луч­ни­ки, и пото­му к ним было нелег­ко под­сту­пить­ся. Всад­ни­ки так­же заму­ти­ли и засы­па­ли источ­ник Гар­га­фию, откуда чер­па­ло воду все эллин­ское вой­ско³⁵. Прав­да, у это­го источ­ни­ка сто­я­ли толь­ко одни лакеде­мо­няне, а место, где рас­по­ло­жи­лись осталь­ные элли­ны, было даль­ше от него и ско­рее бли­же к Асо­пу. А так как непри­я­тель не допус­кал элли­нов к Асо­пу, то таким обра­зом при­хо­ди­лось ходить за водой к источ­ни­ку. Чер­пать же воду из реки было невоз­мож­но из-за нале­тов кон­ни­цы и обстре­ла луч­ни­ков.

50. В таком тяж­ком поло­же­нии (вой­ско оста­ва­лось без воды, и непри­я­тель­ская кон­ни­ца все вре­мя не дава­ла покоя) вое­на­чаль­ни­ки элли­нов собра­лись на пра­вом кры­ле у Пав­са­ния обсудить это и дру­гие дела. Одна­ко при таких обсто­я­тель­ствах их еще более удру­ча­ла дру­гая беда: имен­но, у вой­ска не было боль­ше про­до­воль­ст­вия, так как обоз­ная при­слу­га, отправ­лен­ная в Пело­пон­нес за про­до­воль­ст­ви­ем, была отре­за­на пер­сид­ской кон­ни­цей и не мог­ла про­брать­ся в стан³⁶.

51. На сове­те вое­на­чаль­ни­ков было реше­но, если день прой­дет без бит­вы, идти на Ост­ров³⁷, кото­рый нахо­дит­ся в 10 ста­ди­ях от Асо­па и источ­ни­ка Гар­га­фии, где был тогда эллин­ский стан, перед горо­дом пла­тей­цев. Ост­ров же на суше воз­ник от того, что река, его обра­зу­ю­щая, раз­ветв­ля­ет­ся на два рука­ва и таким обра­зом сте­ка­ет с Кифе­ро­на на рав­ни­ну, при­чем рука­ва отсто­ят друг от дру­га ста­дии на три. Затем рука­ва сно­ва сли­ва­ют­ся в одну реку, кото­рая назы­ва­ет­ся Оероя. Оероя же, по сло­вам мест­ных жите­лей, была доче­рью Асо­па. В эту-то мест­ность элли­ны и реши­ли перей­ти, для того чтобы у вой­ска было вдо­воль воды и чтобы вра­же­ская кон­ни­ца не мог­ла боль­ше при­чи­нять вреда, как теперь, когда сто­я­ла напро­тив. Реше­но было дви­нуть­ся во вто­рую стра­жу ночи, так чтобы пер­сы не заме­ти­ли выступ­ле­ния и не высла­ли кон­ни­цы в пого­ню. А когда при­дут на место, омы­вае­мое доче­рью Асо­па Оеро­ей, сте­каю­щей с Кифе­ро­на, то еще ночью реши­ли отрядить поло­ви­ну вой­ска на Кифе­рон за обоз­ной при­слу­гой, отправ­лен­ной за про­до­воль­ст­ви­ем (она была отре­за­на на Кифе­роне)³⁸.

52. После это­го весь тот день элли­нам при­шлось выдер­жи­вать непре­рыв­ные ата­ки кон­ни­цы. Когда же под конец дня напа­де­ния кон­ни­цы пре­кра­ти­лись и затем наста­ла ночь и при­шла пора отправ­ле­ния, тогда бо́льшая часть вой­ска под­ня­лась ста­ном и высту­пи­ла, одна­ко не в назна­чен­ное место. Ибо едва элли­ны дви­ну­лись, как на радо­стях, что ускольз­ну­ли от вра­же­ской кон­ни­цы, побе­жа­ли к горо­ду пла­тей­цев, пока не добра­лись до свя­ти­ли­ща Геры. Свя­ти­ли­ще же нахо­дит­ся непо­сред­ст­вен­но перед горо­дом пла­тей­цев, в 20 ста­ди­ях от источ­ни­ка Гар­га­фии. При­быв туда, они оста­но­ви­лись перед свя­ти­ли­щем и ста­ли раз­би­вать стан.

53. Меж­ду тем Пав­са­ний, видя, что вои­ны покида­ют стан, при­ка­зал и лакеде­мо­ня­нам взять ору­жие и при­со­еди­нить­ся к осталь­ным, так как он счи­тал, что вой­ско идет в назна­чен­ное место. Про­чие началь­ни­ки спар­тан­ских отрядов с готов­но­стью под­чи­ни­лись при­ка­зу Пав­са­ния, толь­ко Амо­мфа­рет, сын Поли­а­да, началь­ник отряда пита­не­тов³⁹, объ­явил, что не станет бежать по сво­ей воле от чуже­зем­цев и не опо­зо­рит Спар­ту. С изум­ле­ни­ем смот­рел Амо­мфа­рет на про­ис­хо­дя­щее, так как не при­сут­ст­во­вал ранее на сове­те. Пав­са­ний же и Еври­а­накт были воз­му­ще­ны непод­чи­не­ни­ем Амо­мфа­ре­та, но еще досад­нее был для них его отказ от того, что они не хоте­ли поки­нуть на про­из­вол судь­бы отряд пита­не­тов. Они опа­са­лись, что если по усло­вию с осталь­ны­ми элли­на­ми оста­вят Амо­мфа­ре­та на про­из­вол судь­бы, то он, поки­ну­тый, погибнет вме­сте со сво­им отрядом. Поэто­му они веле­ли лакон­ско­му вой­ску оста­но­вить­ся и пыта­лись убедить его, что не сле­ду­ет так посту­пать.

54. Меж­ду тем, пока они уго­ва­ри­ва­ли Амо­мфа­ре­та, кото­рый толь­ко один оста­вал­ся на лакеде­мон­ском и тегей­ском кры­ле, афи­няне дей­ст­во­ва­ли вот как. Они еще спо­кой­но оста­ва­лись на том месте, где сто­я­ли, зная харак­тер лакеде­мо­нян, имен­но, что те дума­ют одно, а гово­рят дру­гое. Когда же вой­ско дви­ну­лось, афи­няне посла­ли всад­ни­ка посмот­реть, гото­вят­ся ли спар­тан­цы высту­пить или же вовсе не дума­ют ухо­дить, а так­же спро­сить Пав­са­ния, что им делать.

55. Когда гла­ша­тай при­был к лакеде­мо­ня­нам, он увидел, что те все еще сто­ят на сво­ем месте и их пред­во­ди­те­ли в ссо­ре меж­ду собою. Ведь как раз во вре­мя при­бы­тия гла­ша­тая Еври­а­накт и Пав­са­ний пыта­лись уго­во­рить Амо­мфа­ре­та не под­вер­гать опас­но­сти себя и сво­их людей, оста­ва­ясь на месте. Одна­ко они никак не мог­ли уго­во­рить его, и дело у них дошло до ссо­ры. В пылу спо­ра Амо­мфа­рет схва­тил камень обе­и­ми рука­ми и бро­сил его к ногам Пав­са­ния. Этим кам­нем, заявил он, он пода­ет голос за то, чтобы не бежать от чуже­зем­цев (под «чуже­зем­ца­ми» он под­ра­зу­ме­вал вар­ва­ров). Пав­са­ний же назвал его «исступ­лен­ным безум­цем», потом, обра­тив­шись к афин­ско­му гла­ша­таю, отве­тил и на задан­ный тем вопрос: сле­ду­ет пере­дать лишь то, что здесь про­ис­хо­дит. Он про­сил так­же афи­нян подой­ти бли­же к ним и при отхо­де повто­рять манев­ры спар­тан­цев.

56. Гла­ша­тай тогда воз­вра­тил­ся к афи­ня­нам, а спар­тан­цы про­дол­жа­ли спо­рить до зари. До этих пор Пав­са­ний не дви­гал­ся с места. Затем, пола­гая, что если осталь­ные лакеде­мо­няне уйдут, то и Амо­мфа­рет, навер­ное, не оста­нет­ся, как это и слу­чи­лось в дей­ст­ви­тель­но­сти, он дал сиг­нал к выступ­ле­нию и дви­нул­ся со всем вой­ском по хол­мам. Тегей­цы так­же после­до­ва­ли за ним. Афи­няне же, соглас­но при­ка­зу, пошли по дру­гой доро­ге в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии. В то вре­мя как лакеде­мо­няне из стра­ха перед непри­я­тель­ской кон­ни­цей дви­га­лись по хол­мам и скло­нам Кифе­ро­на, афи­няне свер­ну­ли вниз на рав­ни­ну.

57. Амо­мфа­рет же думал (по край­ней мере вна­ча­ле), что Пав­са­ний нико­гда не осме­лит­ся оста­вить их на про­из­вол судь­бы, и поэто­му упор­но не дви­гал­ся с места. Когда же Пав­са­ний с вой­ском ушел впе­ред, то Амо­мфа­рет решил, что тот дей­ст­ви­тель­но его поки­нул, и при­ка­зал сво­е­му отряду взять ору­жие и мед­лен­ным шагом сле­до­вать за осталь­ным вой­ском. А Пав­са­ний, отой­дя почти на 100 ста­дий, стал под­жидать отряд Амо­мфа­ре­та, оста­но­вив­шись в мест­но­сти под назва­ни­ем Аргио­пий око­ло ручья Моло­ен­та, где сто­ит свя­ти­ли­ще элев­син­ской Демет­ры. Пав­са­ний оста­но­вил­ся там для того, чтобы вер­нуть­ся и прий­ти на помощь Амо­мфа­ре­ту с его отрядом, если тот не уйдет со сво­его места. Не успел отряд Амо­мфа­ре­та подой­ти к Пав­са­нию, как вся кон­ни­ца вар­ва­ров стре­ми­тель­но бро­си­лась на спар­тан­цев. Ведь пер­сид­ские всад­ни­ки выпол­ня­ли свое обыч­ное дело, и когда нашли место, где элли­ны сто­я­ли в про­шлые дни, пустым, то поска­ка­ли даль­ше, пока, настиг­нув лакеде­мо­нян, не напа­ли на них.

58. Мар­до­ний же, когда услы­шал, что элли­ны за ночь успе­ли уйти, и убедил­ся, что на месте сто­ян­ки нико­го нет, велел при­звать к себе Фора­ка из Лари­сы и его бра­тьев Еври­пи­ла и Фра­сидея и ска­зал им так: «Сыны Але­ва!⁴⁰ Что вы еще ска­же­те после это­го, видя эти опу­сте­лые места? Вы ведь все-таки соседи лакеде­мо­нян, а утвер­жда­ли, что они в бит­ве нико­гда не обра­ща­ют тыла, но, напро­тив, в рат­ных делах — пер­вые по доб­ле­сти. А теперь вы види­те, что лакеде­мо­няне не толь­ко пер­вы­ми поки­ну­ли свое место в строю, но успе­ли даже, как видим, за про­шлую ночь все бежать отсюда. Они отли­чи­лись как-то сре­ди элли­нов, оче­вид­но, лишь пото­му, что дру­гие элли­ны так­же ничтож­ные тру­сы, тогда как теперь им при­шлось поме­рить­ся сила­ми с людь­ми, истин­но доб­лест­ны­ми. Я охот­но про­щаю вам вашу ошиб­ку, так как вы еще не зна­е­те пер­сов и хва­ли­ли тех, о ком вы все-таки кое-что слы­ша­ли. Впро­чем, гораздо более, чем вам, я удив­ля­юсь Арта­ба­зу, имен­но тому, что он испу­гал­ся лакеде­мо­нян и в стра­хе мог дать самый трус­ли­вый совет, что нуж­но под­нять стан и идти в город фиван­цев, чтобы там нас оса­ди­ли! Об этом сове­те еще услы­шит от меня царь. Но о нем пой­дет речь в дру­гой раз. Теперь же не сле­ду­ет допус­кать бег­ства лакеде­мо­нян. Мы долж­ны пре­сле­до­вать их, пока не настиг­нем и не заста­вим рас­счи­тать­ся за все беды, кото­рые они при­чи­ни­ли пер­сам».

59. После это­го Мар­до­ний пере­шел Асоп и поспеш­но повел пер­сов вслед за убе­гаю­щи­ми, как он думал, элли­на­ми. Он устре­мил­ся, одна­ко, толь­ко на лакеде­мо­нян и тегей­цев. Афи­нян же, кото­рые свер­ну­ли в доли­ну, он не мог заме­тить за хол­ма­ми. Тогда осталь­ные началь­ни­ки вар­вар­ских отрядов, увидев, что пер­сы дви­ну­лись пре­сле­до­вать элли­нов, тот­час же дали сиг­нал к выступ­ле­нию и со всех ног пусти­лись пре­сле­до­вать вра­гов, одна­ко нестрой­но и без вся­ко­го поряд­ка. Так, пер­сы с кри­ком и шумом бро­си­лись на элли­нов, чтобы захва­тить их врас­плох.

60. Пав­са­ний же, лишь толь­ко нача­лась ата­ка кон­ни­цы, послал всад­ни­ка к афи­ня­нам с при­ка­за­ни­ем пере­дать вот что: «Афи­няне! Теперь, когда нам пред­сто­ит реши­тель­ная борь­ба за то, быть ли Элла­де сво­бод­ной или пора­бо­щен­ной, мы, лакеде­мо­няне, и вы, афи­няне, поки­ну­ты союз­ни­ка­ми на про­из­вол судь­бы, кото­рые бежа­ли про­шлой ночью. Итак, теперь ясно, что надо делать: защи­щать­ся и помо­гать друг дру­гу как толь­ко можем. Если бы кон­ни­ца сна­ча­ла напа­ла на вас, то нам и тегей­цам, кото­рые одни вме­сте с нами оста­лись вер­ны­ми Элла­де, нуж­но было бы помочь вам. Но так как теперь вся вра­же­ская кон­ни­ца обра­ти­лась про­тив нас, то вы по спра­вед­ли­во­сти долж­ны ока­зать помощь силь­нее все­го тес­ни­мой вра­гом части вой­ска. Если же сверх ожи­да­ния ока­жет­ся, что сами вы не в состо­я­нии помочь, то ока­жи­те нам услу­гу, послав стрел­ков из лука [про­тив кон­ни­цы]. Мы зна­ем, что за вре­мя этой вой­ны вы пре­взо­шли всех дру­гих храб­ро­стью. Поэто­му, как мы наде­ем­ся, вы и теперь испол­ни­те эту прось­бу».

61. Услы­шав это, афи­няне со всем вой­ском высту­пи­ли на помощь. Одна­ко уже по доро­ге на них напа­ли выстро­ен­ные про­тив них элли­ны из ста­на царя. Афи­няне не мог­ли помочь спар­тан­цам, так как им самим при­шлось выдер­жи­вать натиск про­тив­ни­ка. Так-то лакеде­мо­няне и тегей­цы оста­лись одни и при­гото­ви­лись к бит­ве с Мар­до­ни­ем и его вой­ском. Вме­сте с лег­ко­во­ору­жен­ны­ми вои­на­ми лакеде­мо­няне насчи­ты­ва­ли 50000 чело­век, а тегей­цы 3000 (они вовсе не хоте­ли отде­лять­ся от лакеде­мо­нян). Лакеде­мо­няне ста­ли тогда при­но­сить жерт­вы, одна­ко счаст­ли­вые жерт­вы не выпа­да­ли, и за это вре­мя успе­ло пасть мно­го вои­нов и еще боль­ше было ране­но. Пер­сы, сомкнув свои пле­те­ные щиты, бес­пре­рыв­но осы­па­ли элли­нов гра­дом стрел⁴¹. Спар­тан­цы попа­ли в тяже­лое поло­же­ние, а жерт­вы все выпа­да­ли небла­го­при­ят­ные. Тогда Пав­са­ний обра­тил взо­ры на свя­ти­ли­ще Геры у Пла­тей и стал взы­вать к богине, умо­ляя ее не обма­нуть упо­ва­ний спар­тан­цев.

62. В то вре­мя как он еще так молил­ся богине, тегей­цы пер­вы­ми под­ня­лись и дви­ну­лись на вар­ва­ров. Сра­зу же после молит­вы Пав­са­ния жерт­вы для лакеде­мо­нян выпа­ли бла­го­при­ят­ные. Тогда и лакеде­мо­няне нако­нец так­же пошли на пер­сов. Пер­сы же пере­ста­ли пус­кать стре­лы и высту­пи­ли навстре­чу. Сна­ча­ла схват­ка завя­за­лась око­ло укреп­ле­ния из пле­те­ных щитов. Когда же укреп­ле­ние пало, начал­ся дол­гий и жар­кий бой у само­го свя­ти­ли­ща Демет­ры, пока дело не дошло до руко­паш­ной. Ибо вар­ва­ры хва­та­лись за длин­ные копья [гопли­тов] и лома­ли их. Пер­сы не усту­па­ли элли­нам в отва­ге и телес­ной силе; у них не было толь­ко тяже­ло­го воору­же­ния и к тому же еще бое­вой опыт­но­сти. Не мог­ли они срав­нить­ся с про­тив­ни­ком так­же и бое­вым искус­ст­вом. Пер­сы устрем­ля­лись на спар­тан­цев по одно­му или соби­ра­лись кучей по 10 чело­век и боль­ше и поги­ба­ли⁴².

63. В том месте, где сто­ял сам Мар­до­ний, кото­рый сра­жал­ся на белом коне во гла­ве отряда из 1000 самых храб­рых вои­нов, пер­сы силь­нее все­го тес­ни­ли лакеде­мо­нян. Пока Мар­до­ний оста­вал­ся в живых, пер­сы стой­ко дер­жа­лись и, храб­ро защи­ща­ясь, умерт­ви­ли мно­го спар­тан­цев. Когда же Мар­до­ний пал и был пере­бит [весь] отбор­ный отряд его тело­хра­ни­те­лей, самых отваж­ных вои­нов, тогда-то осталь­ные пер­сы повер­ну­ли назад и бежа­ли с поля бит­вы от лакеде­мо­нян. Потер­пе­ли же пер­сы пора­же­ние глав­ным обра­зом пото­му, что у них не было тяже­ло­го воору­же­ния и они долж­ны были сра­жать­ся лег­ко­во­ору­жен­ны­ми про­тив гопли­тов⁴³.

64. Так-то Мар­до­ний иску­пил уби­е­ние Лео­нида, соглас­но пред­ска­за­нию ора­ку­ла спар­тан­цам, и Пав­са­ний, сын Клеом­брота, внук Ана­к­сан­дрида, одер­жал самую бле­стя­щую победу из всех извест­ных нам. Я уже упо­мя­нул име­на его более ран­них пред­ков вплоть до Лео­нида; ведь они у него с Лео­нидом одни и те же. Мар­до­ний же пал от руки Ари­мне­ста, вли­я­тель­но­го чело­ве­ка в Спар­те. Впо­след­ст­вии, уже после пер­сид­ских войн, Ари­мнест во вре­мя Мес­сен­ской вой­ны сра­жал­ся при Сте­никле­ре⁴⁴ с 300 вои­нов про­тив все­го мес­сен­ско­го вой­ска и пал вме­сте со все­ми эти­ми вои­на­ми.

65. Когда же при Пла­те­ях пер­сы были раз­би­ты лакеде­мо­ня­на­ми, то в бес­по­ряд­ке бежа­ли в свой стан и за дере­вян­ное укреп­ле­ние, кото­рое они постро­и­ли в Фиван­ской обла­сти. Меня удив­ля­ет, одна­ко, как мог­ло слу­чить­ся, что в бит­ве близ свя­щен­ной рощи Демет­ры ни один перс не всту­пил в свя­щен­ный уча­сток или не умер там, тогда как око­ло свя­ти­ли­ща на неосвя­щен­ной зем­ле пало очень мно­го вар­ва­ров. Впро­чем, я пред­по­ла­гаю, если толь­ко допу­сти­мо делать пред­по­ло­же­ние о боже­ст­вен­ном, что боги­ня сама не допу­сти­ла их за то, что они пре­да­ли огню ее свя­ти­ли­ще в Элев­сине.

66. Так кон­чи­лась эта бит­ва. Арта­баз же, сын Фар­на­ка, с само­го нача­ла был недо­во­лен тем, что царь хотел оста­вить Мар­до­ния [в Элла­де], а теперь так­же настой­чи­во отго­ва­ри­вал всту­пать в сра­же­ние, но тщет­но. Арта­баз был не согла­сен с рас­по­ря­же­ни­я­ми Мар­до­ния и посту­пил вот как. Когда нача­лась бит­ва, исход кото­рой Арта­баз ясно пред­видел, он отвел все свое вой­ско по зара­нее обду­ман­но­му пла­ну (а у него была нема­лая сила — око­ло 40000 чело­век). Затем Арта­баз при­ка­зал всем идти столь же быст­ро, как и он сам, куда он их поведет. Отдав такой при­каз, он повел вой­ско как бы в бой. Когда же по доро­ге он узнал, что пер­сы уже бегут, то пере­стал дер­жать поход­ный порядок и быст­ро помчал­ся оттуда, но, впро­чем, не к дере­вян­но­му укреп­ле­нию и не в город Фивы, а в Фокиду, чтобы как мож­но ско­рее добрать­ся до Гел­лес­пон­та.

67. В то вре­мя как вой­ско Арта­ба­за бежа­ло таким путем, осталь­ные элли­ны в вой­ске царя неохот­но сра­жа­лись [с элли­на­ми]. Толь­ко бео­тий­цы дол­го бились с афи­ня­на­ми. Ведь при­вер­жен­цы пер­сов сре­ди фиван­цев пока­за­ли себя дале­ко не тру­са­ми, а, напро­тив, храб­ры­ми вои­на­ми, так что от руки афи­нян пало 300 самых знат­ных и доб­лест­ных граж­дан⁴⁵. Когда же и бео­тий­цы не мог­ли боль­ше сопро­тив­лять­ся, то бежа­ли в Фивы, одна­ко не туда, куда бежа­ли пер­сы и все осталь­ные пол­чи­ща их союз­ни­ков (эти даже и не сра­жа­лись ни с кем и вооб­ще ничем не отли­чи­лись).

68. Для меня оче­вид­но, что вся мощь вар­ва­ров дер­жа­лась на пер­сах, если уж до схват­ки с вра­гом все эти союз­ни­ки бро­си­лись бежать при виде бег­ства пер­сов. Таким обра­зом, все вар­вар­ское вой­ско бежа­ло, и толь­ко кон­ни­ца, глав­ным обра­зом бео­тий­ская, отваж­но билась с вра­гом, при­кры­вая отступ­ле­ние: не отры­ва­ясь от про­тив­ни­ка, она все вре­мя не допус­ка­ла пре­сле­до­ва­те­лей [под­хо­дить] к бегу­щим.

69. Итак, победи­те­ли пре­сле­до­ва­ли и уби­ва­ли вои­нов Ксерк­са. Меж­ду тем, как толь­ко нача­лось бег­ство пер­сов, весть о бит­ве и о победе Пав­са­ния при­шла к осталь­ным элли­нам, кото­рые сто­я­ли у свя­ти­ли­ща Геры и не участ­во­ва­ли в бит­ве. Тогда элли­ны в пол­ном бес­по­ряд­ке устре­ми­лись к свя­ти­ли­щу Демет­ры, при­чем корин­фяне и их соседи — по скло­нам [Кифе­ро­на] и хол­мам доро­гой, иду­щей пря­мо вверх, мегар­цы же, фли­унт­цы и их соседи — через рав­ни­ну по самой глад­кой доро­ге. Когда же мегар­цы и фли­унт­цы при­бли­зи­лись к непри­я­те­лю, на них бро­си­лись фиван­ские всад­ни­ки, изда­ли завидев спе­ша­щих в бес­по­ряд­ке вра­гов. Всад­ни­ки во гла­ве с Асо­по­до­ром, сыном Тиманд­ра, стре­ми­тель­но уда­ри­ли по вра­гу и уло­жи­ли на месте не менее 600 чело­век, осталь­ных же пре­сле­до­ва­ли и оттес­ни­ли на Кифе­рон. Так они бес­слав­но погиб­ли.

70. Пер­сы же и осталь­ные пол­чи­ща бежа­ли в дере­вян­ное укреп­ле­ние и успе­ли занять баш­ни до при­хо­да лакеде­мо­нян. Свер­ху они защи­ща­ли укреп­ле­ние как мог­ли луч­ше. Когда подо­шли лакеде­мо­няне, завя­за­лась оже­сто­чен­ная схват­ка за дере­вян­ное укреп­ле­ние. Защит­ни­ки стой­ко дер­жа­лись, пока не подо­шли афи­няне, и даже полу­чи­ли зна­чи­тель­ный пере­вес над лакеде­мо­ня­на­ми, так как те не уме­ли оса­ждать кре­по­стей. Но после при­хо­да афи­нян нача­лась жесто­кая и про­дол­жи­тель­ная борь­ба за укреп­ле­ние. В кон­це кон­цов бла­го­да­ря упор­ству и отва­ге афи­ня­нам все же уда­лось взой­ти на сте­ну и сде­лать про­лом. Пер­вы­ми про­ник­ли в кре­пость тегей­цы, и они-то и раз­гра­би­ли шатер Мар­до­ния. Там, меж­ду про­чим, они захва­ти­ли кон­ские ясли цели­ком из меди заме­ча­тель­но [искус­ной работы]. Эти ясли Мар­до­ния тегей­цы посвя­ти­ли в храм Афи­ны Алеи. Осталь­ную же добы­чу они снес­ли в то же место, что и про­чие элли­ны. Вар­ва­ры же после паде­ния сте­ны уже не дер­жа­ли бое­во­го поряд­ка и никто из них «не вспом­нил бур­ной силы»⁴⁶. Тыся­чи людей мета­лись, загнан­ные стра­хом в узкое про­стран­ство, и элли­ны лег­ко мог­ли их пере­бить: так что из все­го трех­сот­ты­сяч­но­го вой­ска, не счи­тая 40000, с кото­ры­ми бежал Арта­баз, не оста­лось в живых даже и 3000 чело­век. Лакеде­мо­нян же из Спар­ты пало в этой бит­ве все­го 91 чело­век, тегей­цев 16, а афи­нян 52⁴⁷.

71. В вой­ске вар­ва­ров наи­бо­лее отли­чи­лись пешие пер­сид­ские вои­ны и кон­ни­ца саков, а из отдель­ных бой­цов — Мар­до­ний. Сре­ди элли­нов же лакеде­мо­няне пре­вос­хо­ди­ли доб­ле­стью тегей­цев и афи­нян, хотя и эти так­же сра­жа­лись отваж­но. Впро­чем, я заклю­чаю об этом лишь пото­му (так как ведь и дру­гие все одо­ле­ли сво­их про­тив­ни­ков), что спар­тан­цы напа­ли и одер­жа­ли верх над луч­шей частью пер­сид­ско­го вой­ска. И самым доб­лест­ным из всех бой­цов, по наше­му мне­нию, без­услов­но был тот Ари­сто­дем, кото­рый толь­ко один из 300 вои­нов спас­ся при Фер­мо­пи­лах и за это под­верг­ся позо­ру и бес­че­стию. После него более всех отли­чи­лись Посидо­ний, Фило­ки­он и спар­та­нец Амо­мфа­рет. Впро­чем, когда одна­жды в беседе зашла речь, кому из них отдать пер­вен­ство, то при­сут­ст­ву­ю­щие спар­тан­цы пола­га­ли, что Ари­сто­дем бил­ся, как исступ­лен­ный, вый­дя из рядов, и совер­шил вели­кие подви­ги пото­му лишь, что явно искал смер­ти из-за сво­ей вины. Посидо­ний же, напро­тив, стал доб­лест­ным мужем не отто­го, что искал смер­ти. Поэто­му-то он и доб­лест­нее Ари­сто­де­ма. Впро­чем, так они мог­ли ска­зать из зави­сти. Все эти упо­мя­ну­тые мною вои­ны из чис­ла пав­ших в этой бит­ве, кро­ме Ари­сто­де­ма, кото­рый искал смер­ти по назван­ной при­чине, полу­чи­ли вели­кие поче­сти.

72. Эти вои­ны при Пла­те­ях стя­жа­ли себе неувядае­мую сла­ву. Кал­ли­крат же пал не в самой бит­ве. Это был самый кра­си­вый воин в тогдаш­нем вой­ске элли­нов, и не толь­ко у лакеде­мо­нян, но и сре­ди всех элли­нов. Кал­ли­крат сидел на сво­ем месте в строю, в то вре­мя когда Пав­са­ний при­но­сил жерт­вы, и был ранен стре­лой в бок. И вот, когда осталь­ные уже всту­пи­ли в бой, его унес­ли. Кал­ли­крат мучи­тель­но борол­ся со смер­тью и ска­зал Ари­мне­сту из Пла­тей: «Меня тре­во­жит не то, что я дол­жен уме­реть за Элла­ду, а то, что мне не дове­лось в руко­паш­ной схват­ке с вра­гом совер­шить какой-либо достой­ный подвиг, к чему я так стре­мил­ся».

73. Сре­ди афи­нян, гово­рят, про­сла­вил­ся Софан, сын Евти­хида из селе­ния Деке­леи, имен­но из тех деке­лей­цев, кото­рые совер­ши­ли неко­гда, по рас­ска­зам самих афи­нян, подвиг, спа­си­тель­ный для них на веч­ные вре­ме­на. Имен­но, когда встарь Тин­да­риды в поис­ках похи­щен­ной Еле­ны с боль­шой ратью вторг­лись в Атти­че­скую зем­лю и разо­ри­ли селе­ния, так как не зна­ли, где скры­та Еле­на, тогда, по пре­да­нию, деке­лей­цы (по дру­гим же — сам Декел) с доса­ды на буй­ное наси­лие Тесея и в стра­хе за всю Атти­че­скую зем­лю откры­ли все Тин­да­ридам и пока­за­ли им доро­гу в Афид­ны. А это селе­ние пре­дал Тин­да­ридам Титак, корен­ной житель этих мест. В награ­ду за этот посту­пок деке­лей­цы поль­зу­ют­ся в Спар­те (вплоть до сего дня) осво­бож­де­ни­ем от нало­гов и пра­вом на почет­ное место [во вре­мя празд­ни­ков]. Даже еще во вре­мя вой­ны, кото­рая слу­чи­лась мно­го лет спу­стя после упо­мя­ну­тых собы­тий у афи­нян с пело­пон­нес­ца­ми, лакеде­мо­няне, опу­сто­шив осталь­ную Атти­ку, поща­ди­ли Деке­лею⁴⁸.

74. Из это­го-то селе­ния и про­ис­хо­дил Софан, кото­рый отли­чил­ся тогда в афин­ском вой­ске. О нем суще­ст­ву­ет дво­я­кое пре­да­ние. По одно­му рас­ска­зу, он носил на пан­цир­ном поя­се при­креп­лен­ный мед­ной цепью желез­ный якорь. Якорь этот он все­гда выбра­сы­вал, под­хо­дя к непри­я­те­лю, чтобы напа­даю­щие вра­ги не мог­ли его сдви­нуть с места в строю. Если же вра­ги бежа­ли, то он брал якорь и так пре­сле­до­вал их. Так гла­сит одно пре­да­ние. По дру­го­му же рас­ска­зу, кото­рый рас­хо­дит­ся с пер­вым, Софан носил знак яко­ря на сво­ем посто­ян­но вер­тя­щем­ся, все­гда подвиж­ном щите, а вовсе не насто­я­щий желез­ный якорь на поя­се.

75. Софан совер­шил еще один слав­ный подвиг: во вре­мя оса­ды афи­ня­на­ми Эги­ны он вызвал на поеди­нок аргос­ца Еври­ба­та, победи­те­ля в пяти­бо­рье, и убил его. Впо­след­ст­вии само­го отваж­но­го Софа­на постиг­ла печаль­ная судь­ба: в войне за золотые копи⁴⁹, будучи вое­на­чаль­ни­ком афи­нян вме­сте с Леа­гром, сыном Глав­ко­на, он пал при Дате от руки эдо­нян.

76. Когда элли­ны раз­би­ли вар­ва­ров при Пла­те­ях, к ним доб­ро­воль­но яви­лась некая жен­щи­на, налож­ни­ца пер­са Фаран­да­та, сына Теас­пия. Узнав о пора­же­нии пер­сов и о победе элли­нов, она вме­сте со сво­и­ми слу­жан­ка­ми, надев мно­же­ство золотых укра­ше­ний и самые кра­си­вые одеж­ды, кото­рые у нее были, сошла с повоз­ки и напра­ви­лась пеш­ком к лакеде­мо­ня­нам, быв­шим в это вре­мя еще «на побо­и­ще све­жем». Заме­тив, что всем руко­во­дит Пав­са­ний (а имя его и род и рань­ше были ей хоро­шо извест­ны, так как ей часто при­хо­ди­лось о нем слы­шать), жен­щи­на при­зна­ла его за Пав­са­ния. Затем, обняв коле­ни Пав­са­ния, она ска­за­ла вот что: «Царь Спар­ты! Избавь меня, про­си­тель­ни­цу, от пле­на и раб­ства. Ведь ты уже совер­шил мно­гое, уни­что­жив этих людей, кото­рые не почи­та­ют ни демо­нов, ни богов! Я — родом из Коса, дочь Геге­то­рида, сына Анта­го­ра. Силой похи­ти­ли меня на Косе, и обла­дал мною этот перс». Пав­са­ний же отве­чал ей так: «Не бой­ся, жен­щи­на, так как про­си­тель­ни­це [не при­чи­нят зла], если ты к тому же гово­ришь прав­ду и ты дей­ст­ви­тель­но дочь Геге­то­рида из Коса, мое­го луч­ше­го дру­га, госте­при­им­ца в тех кра­ях»⁵⁰. Так он ска­зал и пору­чил ее попе­че­нию при­сут­ст­во­вав­ших эфо­ров, а потом ото­слал на Эги­ну, куда она сама жела­ла отпра­вить­ся.

77. Тот­час после ухо­да этой жен­щи­ны при­бы­ли ман­ти­ней­цы, когда с вра­га­ми все было уже кон­че­но. Когда они узна­ли, что опозда­ли к бит­ве, то весь­ма опе­ча­ли­лись и объ­яви­ли, что заслу­жи­ва­ют нака­за­ния. Услы­шав о бег­стве пер­сов во гла­ве с Арта­ба­зом, ман­ти­ней­цы вызва­лись пре­сле­до­вать непри­я­те­лей до Фес­са­лии. Одна­ко лакеде­мо­няне не поз­во­ли­ли пре­сле­до­вать бегу­щих. Тогда ман­ти­ней­цы воз­вра­ти­лись назад в свою стра­ну и изгна­ли сво­их вое­на­чаль­ни­ков. После ман­ти­ней­цев при­шли еще элей­цы и так же, как ман­ти­ней­цы, с огор­че­ни­ем вер­ну­лись домой. По воз­вра­ще­нии они так­же изгна­ли сво­их вое­на­чаль­ни­ков. О ман­ти­ней­цах и элей­цах ска­за­но доста­точ­но.

78. В вой­ске эгин­цев при Пла­те­ях был некто Лам­пон, сын Пифея, один из самых знат­ных людей на Эгине. Он обра­тил­ся к Пав­са­нию с нече­сти­вей­шим пред­ло­же­ни­ем. Тороп­ли­во под­бе­жав к Пав­са­нию, Лам­пон ска­зал вот что: «Сын Клеом­брота! Ты совер­шил подвиг небы­ва­лый, столь велик он и сла­вен. Боже­ство помог­ло тебе как спа­си­те­лю Элла­ды стя­жать вели­чай­шую сла­ву сре­ди всех элли­нов, о кото­рых мы зна­ем. Теперь тебе оста­ет­ся довер­шить осталь­ное, чтобы сла­ва твоя воз­рос­ла еще боль­ше и чтобы вар­ва­ры впредь не осме­ли­лись тво­рить такие без­за­ко­ния элли­нам. Ведь Мар­до­ний и Ксеркс веле­ли отру­бить голо­ву пав­ше­му при Фер­мо­пи­лах Лео­ниду и при­гвоздить к стол­бу. Если ныне ты воздашь тем же Мар­до­нию, то за это тебя пре­воз­не­сут хва­ла­ми не толь­ко спар­тан­цы, но и про­чие элли­ны. Ведь при­гвоздив к стол­бу Мар­до­ния, ты ото­мстишь за сво­его дядю Лео­нида».

79. Таки­ми сло­ва­ми Лам­пон думал уго­дить Пав­са­нию, а тот отве­тил ему так: «Друг-эги­нец! Я ценю твою бла­го­склон­ность и про­ни­ца­тель­ность. Одна­ко ты ошиб­ся, дав свой доб­рый совет. Спер­ва ведь ты высо­ко пре­воз­но­сишь меня, мой род­ной город и мой подвиг, а затем низ­вер­га­ешь меня во прах: ты сове­ту­ешь мне осквер­нить покой­ни­ка, и если я это сде­лаю, то моя сла­ва, как ты дума­ешь, воз­рас­тет. А так посту­пать при­ли­че­ст­ву­ет ско­рее вар­ва­рам, чем элли­нам, и за это-то мы их и пори­ца­ем. Такой ценой я вовсе не желаю купить одоб­ре­ния эгин­цев и тех, кому подоб­ные пред­ло­же­ния по душе. С меня доволь­но и похвал лакеде­мо­нян за то, что я посту­паю и гово­рю спра­вед­ли­во и чест­но. Что до Лео­нида, ото­мстить за кото­ро­го ты при­зы­ва­ешь, то он, мне дума­ет­ся, вполне ото­мщен. Он сам вме­сте со все­ми осталь­ны­ми пав­ши­ми при Фер­мо­пи­лах почтен бес­чис­лен­ным мно­же­ст­вом душ уби­тых здесь вра­гов. А ты впредь не являй­ся ко мне с подоб­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми и будь бла­го­да­рен, что на сей раз это тебе сошло бла­го­по­луч­но».

80. Услы­шав такой ответ, Лам­пон уда­лил­ся, а Пав­са­ний велел гла­ша­таю объ­явить, чтобы никто не смел при­сва­и­вать себе добы­чи, и при­ка­зал илотам сне­сти сокро­ви­ща в одно место. Илоты же рас­се­я­лись по пер­сид­ско­му ста­ну и нашли шат­ры, убран­ные золо­том и сереб­ром, позо­ло­чен­ные и посе­реб­рен­ные ложа, золотые сосуды для сме­ше­ния вина, чаши и дру­гие питье­вые сосуды. На повоз­ках они отыс­ка­ли меш­ки с золоты­ми и сереб­ря­ны­ми кот­ла­ми. С пав­ших вра­гов они сни­ма­ли запя­стья, оже­ре­лья и золотые мечи, а на пест­рые выши­тые оде­я­ния вар­ва­ров никто даже и не обра­щал вни­ма­ния. Илоты похи­ща­ли мно­го дра­го­цен­но­стей и затем про­да­ва­ли эгин­цам, но мно­го добра им при­шлось все-таки сдать, так как его невоз­мож­но было спря­тать. Отсюда-то и про­ис­хо­дит вели­кое богат­ство эгин­цев, кото­рые поку­па­ли у ило­тов золо­то [и пла­ти­ли за него], как буд­то это была медь.

81. Когда добы­ча была собра­на, элли­ны отде­ли­ли деся­тую часть дель­фий­ско­му богу. Из этой деся­ти­ны был [сде­лан и] посвя­щен золо­той тре­нож­ник, кото­рый сто­ит в Дель­фах на трех­гла­вой мед­ной змее непо­сред­ст­вен­но у алта­ря⁵¹. И олим­пий­ско­му богу они отде­ли­ли деся­тую часть добы­чи, из кото­рой [сде­ла­ли и] посвя­ти­ли мед­ную ста­тую Зев­са в 10 лок­тей высоты, а так­же и ист­мий­ско­му богу, [отде­лив деся­тую часть], посвя­ти­ли мед­ную ста­тую Посей­до­на в 7 лок­тей высоты. После это­го рас­пре­де­ли­ли [меж­ду собой] всю осталь­ную добы­чу: пер­сид­ских налож­ниц, золо­то, сереб­ро, про­чие цен­но­сти и вьюч­ных живот­ных. Каж­дый полу­чил то, что ему подо­ба­ло. А сколь­ко дали сверх это­го вои­нам, осо­бо отли­чив­шим­ся при Пла­те­ях, — об этом мне никто не мог ниче­го ска­зать. Впро­чем, как я думаю, им были даны [почет­ные дары]. Пав­са­ний же полу­чил все­го вде­ся­те­ро боль­ше: жен­щин, коней, талан­тов, вер­блюдов, а так­же и дру­гих цен­но­стей.

82. Пере­да­ют еще вот что: после бег­ства из Элла­ды Ксеркс оста­вил Мар­до­нию свою домаш­нюю утварь. Когда же Пав­са­ний увидел шатер Мар­до­ния с золо­той и сереб­ря­ной утва­рью и пест­ры­ми ков­ра­ми, он при­ка­зал хле­бо­пе­кам и пова­рам при­гото­вить такой же обед, как они обыч­но гото­ви­ли Мар­до­нию. Те при­ня­лись выпол­нять при­ка­за­ние. Зре­ли­ще пыш­но устлан­ных мяг­ки­ми ков­ра­ми золотых и сереб­ря­ных ложей, золотых и сереб­ря­ных сто­лов с рос­кош­но при­готов­лен­ным обедом и все­го это­го вели­ко­ле­пия и рос­ко­ши яств при­ве­ло Пав­са­ния в изум­ле­ние. В шут­ку он при­ка­зал сво­им слу­гам при­гото­вить так же и лакон­ский обед. Раз­ни­ца меж­ду обо­и­ми обеда­ми ока­за­лась боль­шая, и Пав­са­ний, засме­яв­шись, велел при­гла­сить эллин­ских вое­на­чаль­ни­ков. Когда те собра­лись, Пав­са­ний, ука­зы­вая им на оба обеда, ска­зал: «Элли­ны! Я собрал вас, чтобы пока­зать без­рас­суд­ство это­го пред­во­ди­те­ля мидян, кото­рый живет в такой рос­ко­ши и все-таки при­шел к нам, чтобы отнять наши жал­кие кро­хи». Это, как гово­рят, были сло­ва Пав­са­ния эллин­ским вое­на­чаль­ни­кам.

83. После это­го пла­тей­цы нахо­ди­ли еще мно­го ящи­ков с золо­том, сереб­ром и дру­ги­ми дра­го­цен­но­стя­ми. Впо­след­ст­вии, когда пла­тей­цы собра­ли кости в одну кучу, на ске­ле­тах пав­ших обна­ру­жи­ли вот что: нашли череп без еди­но­го шва, состо­я­щий из одной кости; отыс­ка­ли так­же челюсть, имен­но верх­нюю, со срос­ши­ми­ся зуба­ми: все рез­цы и корен­ные зубы состо­я­ли сплошь из одной кости. Кро­ме того, были най­де­ны кости чело­ве­ка ростом в 50 лок­тей.

84. Тело Мар­до­ния на дру­гой день после бит­вы исчез­ло. Кто его похи­тил, я точ­но ска­зать не могу. Я слы­шал, прав­да, про мно­гих людей из раз­ных горо­дов, буд­то они пре­да­ли зем­ле прах Мар­до­ния, и знаю, что за это они полу­чи­ли бога­тые дары от сына Мар­до­ния Арт­он­те­са. Но кто имен­но из них тай­но похи­тил и похо­ро­нил тело Мар­до­ния — это­го я точ­но узнать не мог. Ходит, впро­чем, слух, что это был Дио­ни­со­фан из Эфе­са. Во вся­ком слу­чае Мар­до­ний был погре­бен тай­но.

85. Элли­ны же после разде­ла пла­тей­ской добы­чи при­сту­пи­ли к погре­бе­нию пав­ших — каж­дый город сво­их. Лакеде­мо­няне выко­па­ли три моги­лы. В одной они похо­ро­ни­ли ире­нов⁵² (в их чис­ле были Посидо­ний, Амо­мфа­рет, а так­же Фило­ки­он и Кал­ли­крат); в дру­гой — всех осталь­ных спар­тан­цев, а в третьей — ило­тов. Так погре­ба­ли [сво­их вои­нов] спар­тан­цы. Тегей­цы же хоро­ни­ли сво­их вои­нов отдель­но, но всех в одной моги­ле; так­же и афи­няне — сво­их вои­нов вме­сте, то же и мегар­цы и фли­унт­цы — сво­их вои­нов, изруб­лен­ных [вра­же­ски­ми] всад­ни­ка­ми. Во всех этих моги­лах дей­ст­ви­тель­но были тела пав­ших. Что же каса­ет­ся могил про­чих элли­нов, кото­рые еще мож­но видеть у Пла­тей, то это, как я узнал, — пустые кур­га­ны (эти кур­га­ны насы­па­ли отдель­ные эллин­ские горо­да, сты­дясь перед потом­ст­вом сво­его неуча­стия в бит­ве). Есть там и так назы­вае­мая моги­ла эгин­цев, кото­рую даже спу­стя десять лет после бит­вы насы­пал по их прось­бе госте­при­и­мец эгин­цев Кле­ад, сын Авто­ди­ка из Пла­тей.

86. После погре­бе­ния пав­ших при Пла­те­ях элли­ны реши­ли на сове­те тот­час же идти на Фивы и тре­бо­вать выда­чи сто­рон­ни­ков пер­сов, и преж­де все­го Тиме­ге­нида и Атта­ги­на, гла­ва­рей пер­сид­ской пар­тии. В слу­чае же отка­за фиван­цев было поста­нов­ле­но не сни­мать оса­ды горо­да, пока не возь­мут его. Так они реши­ли и на один­на­дца­тый день после бит­вы подо­шли к Фивам и оса­ди­ли город, тре­буя выда­чи этих людей. Фиван­цы же отка­за­лись, и тогда элли­ны при­ня­лись опу­сто­шать их зем­лю и штур­мо­вать сте­ну.

87. Так как опу­сто­ше­ния про­дол­жа­лись, то на два­дца­тый день Тиме­ге­нид ска­зал фиван­цам так: «Фиван­цы! Посколь­ку элли­ны при­ня­ли реше­ние не сни­мать оса­ды, пока не возь­мут Фивы или пока вы не выда­ди­те нас, то пусть Бео­тий­ская зем­ля из-за нас боль­ше не стра­да­ет. Если их тре­бо­ва­ние — толь­ко пред­лог, чтобы вымо­гать день­ги, то давай­те дадим день­ги из государ­ст­вен­ной каз­ны (ведь мы дер­жа­ли сто­ро­ну пер­сов вме­сте с общи­ной, а вовсе не одни). Если же элли­ны ведут оса­ду горо­да, дей­ст­ви­тель­но желая захва­тить нас, то мы сами суме­ем оправ­дать­ся перед ними». Фиван­цы нашли эти сло­ва совер­шен­но пра­виль­ны­ми и полез­ны­ми и тот­час же через гла­ша­тая сооб­щи­ли Пав­са­нию, что жела­ют выдать этих людей.

88. Когда на таких усло­ви­ях был заклю­чен дого­вор, то Атта­гин бежал из горо­да. Детей его при­ве­ли к Пав­са­нию, но тот объ­явил их неви­нов­ны­ми, ука­зав на то, что дети не при­част­ны к друж­бе отца с пер­са­ми. Дру­гие же [сто­рон­ни­ки пер­сов], выдан­ные фиван­ца­ми, рас­счи­ты­ва­ли оправ­дать­ся и были уве­ре­ны, что суме­ют спа­стись от беды, [отку­пив­шись] день­га­ми. А Пав­са­ний, когда они попа­ли в его руки, подо­зре­вая такие замыс­лы, рас­пу­стил союз­ное вой­ско, а их велел отве­сти в Коринф и там каз­нить. Вот что про­изо­шло при Пла­те­ях и Фивах⁵³.

89. Меж­ду тем Арта­баз, сын Фар­на­ка, про­дол­жал свое бег­ство из-под Пла­тей и был уже дале­ко. Когда он при­шел в Фес­са­лию, то фес­са­лий­цы при­гла­си­ли его в гости и спро­си­ли об осталь­ном вой­ске, так как они еще ниче­го не зна­ли о Пла­тей­ской бит­ве. Арта­баз же понял, что под­вер­га­ет­ся опас­но­сти погиб­нуть вме­сте с вой­ском, если рас­ска­жет чистую прав­ду о бит­ве. Он пола­гал, что любой теперь может на него напасть, узнай толь­ко, что там слу­чи­лось. Рас­суж­дая таким обра­зом, он совер­шен­но умол­чал потом об этом фокий­цам, а фес­са­лий­цам ска­зал вот что: «Я, фес­са­лий­цы, как види­те, тороп­люсь как мож­но ско­рее при­быть во Фра­кию, а спе­шу я пото­му, что послан с этим отрядом туда из наше­го ста­на с пору­че­ни­ем. Мар­до­ний с вой­ском идет за мной по пятам и ско­ро при­будет к вам. При­ми­те его как гостя бла­го­склон­но и ока­жи­те вни­ма­ние. Посту­пив так, вы со вре­ме­нем не рас­ка­е­тесь». После это­го он быст­ро повел вой­ско через Фес­са­лию и Македо­нию непо­сред­ст­вен­но во Фра­кию, пря­мым путем через внут­рен­нюю часть стра­ны, как чело­век, дей­ст­ви­тель­но спе­ша­щий. Затем он при­был в Визан­тий с боль­ши­ми поте­ря­ми в людях, умерщ­влен­ных в пути фра­кий­ца­ми или пав­ших от голо­да и изне­мо­же­ния. Из Визан­тия же Арта­баз пере­пра­вил­ся [через про­лив] на кораб­лях. Так он воз­вра­тил­ся в Азию.

90. В день пора­же­ния пер­сов при Пла­те­ях про­изо­шла как раз и бит­ва при Мика­ле в Ионии. В то вре­мя как эллин­ский флот под началь­ст­вом лакеде­мо­ня­ни­на Лев­ти­хида сто­ял у Дело­са, при­бы­ли послы с Само­са: Лам­пон, сын Фра­сик­ла, Афи­на­гор, сын Архе­стра­ти­да, и Геге­си­страт, сын Ари­ста­го­ра, отправ­лен­ные втайне от пер­сов и тира­на Фео­ме­сто­ра, сына Анд­ро­да­ман­та, кото­ро­го пер­сы поста­ви­ли тира­ном Само­са. Когда послы яви­лись к вое­на­чаль­ни­кам, то взял сло­во Геге­си­страт. Он высту­пил с длин­ной речью и на раз­ные лады объ­яс­нял, что лишь толь­ко ионяне увидят эллин­ский флот, то сра­зу же под­ни­мут вос­ста­ние про­тив пер­сов. К тому же вар­вар­ский флот вовсе не ожи­да­ет появ­ле­ния вра­га. Если же элли­ны не решат­ся [напасть на вар­ва­ров], то вто­ро­го тако­го удач­но­го слу­чая они уже не встре­тят. Закли­ная элли­нов общи­ми бога­ми, Геге­си­страт побуж­дал их спа­сти ионян от раб­ства и помочь им защи­тить­ся от вар­ва­ров. Элли­нам, по его сло­вам, это лег­ко сде­лать, так как кораб­ли у вар­ва­ров пло­хие и не под стать эллин­ским. Если же элли­ны опа­са­ют­ся хит­ро­сти или изме­ны, то они гото­вы плыть залож­ни­ка­ми вме­сте с ними на кораб­лях.

91. Так как самос­ский гость так настой­чи­во изла­гал свою прось­бу, то Лев­ти­хид задал ему вопрос — хотел ли спар­та­нец [этим вопро­сом] полу­чить [счаст­ли­вое] пред­зна­ме­но­ва­ние или же бог слу­чай­но его надо­умил: «Как твое имя, гость из Само­са?». А тот отве­чал: «Геге­си­страт». Тогда Лев­ти­хид пре­рвал его, не дав окон­чить речь, и ска­зал: «Я при­ни­маю это [имя Геге­си­стра­та] как счаст­ли­вое пред­зна­ме­но­ва­ние. А ты теперь покля­нись вме­сте со сво­и­ми спут­ни­ка­ми, что самос­цы дей­ст­ви­тель­но будут нам вер­ны­ми союз­ни­ка­ми, и воз­вра­щай­ся домой»⁵⁴.

92. От слов он пере­шел к делу: самос­цы тот­час же при­нес­ли клят­ву на вер­ность сою­зу с элли­на­ми. Затем самос­цы отплы­ли, а Геге­си­стра­ту Лев­ти­хид при­ка­зал плыть вме­сте с эллин­ским фло­том, счи­тая его имя счаст­ли­вым пред­зна­ме­но­ва­ни­ем. Элли­ны же подо­жда­ли еще день, а на сле­дую­щий день полу­чи­ли счаст­ли­вые зна­ме­ния. Жре­цом-про­ри­ца­те­лем был у них Деи­фон, сын Еве­ния из Апол­ло­нии, что лежит в Ионий­ском зали­ве. С отцом его слу­чи­лось вот какое [уди­ви­тель­ное] про­ис­ше­ст­вие.

93. Есть в этой Апол­ло­нии посвя­щен­ное Солн­цу ста­до овец. Днем оно пасет­ся у реки, кото­рая течет с горы Лак­мо­на через Апол­ло­ний­скую область и затем у гава­ни Орик впа­да­ет в море⁵⁵. Ночью же ста­до сте­ре­гут бога­тые и знат­ные граж­дане горо­да. Выби­ра­ют из них каж­до­го сто­ро­жем на год. Апол­ло­ний­цы ведь весь­ма доро­жат эти­ми овца­ми в силу како­го-то про­ри­ца­ния. Ночу­ют эти овцы в какой-то пеще­ре вда­ли от горо­да. Здесь-то этот Еве­ний и был выбран сте­речь овец. Как-то раз он про­спал свою стра­жу, а вол­ки забра­лись в пеще­ру и рас­тер­за­ли око­ло 60 овец. Еве­ний же заме­тил поте­рю овец, но хра­нил мол­ча­ние и нико­му не гово­рил об этом, так как думал под­ме­нить овец, купив дру­гих. Одна­ко дело это не уда­лось скрыть от апол­ло­ний­цев. Они узна­ли [об этом], тот­час при­ве­ли Еве­ния в суд и при­го­во­ри­ли за то, что про­спал свою стра­жу, лишить его зре­ния. Затем сра­зу же после того, как Еве­ний был ослеп­лен, овцы пере­ста­ли ягнить­ся, а зем­ля — при­но­сить пло­ды. В Додоне и в Дель­фах, где апол­ло­ний­цы вопро­ша­ли ора­кул о при­чине такой напа­сти, они полу­чи­ли в ответ изре­че­ние: они вино­ва­ты в том, что неспра­вед­ли­во лиши­ли зре­ния стра­жа свя­щен­ных овец Еве­ния (ведь это сами боги посла­ли вол­ков), и бед­ст­вия Апол­ло­нии не пре­кра­тят­ся до тех пор, пока апол­ло­ний­цы не дадут удо­вле­тво­ре­ния, какое он сам потре­бу­ет и назна­чит, за соде­ян­ное ему зло. А после это­го сами боги наде­лят Еве­ния даром, за кото­рый мно­го людей будут его почи­тать бла­жен­ным.

94. Такие изре­че­ния ора­ку­ла были даны апол­ло­ний­цам. А те дер­жа­ли ответ ора­ку­ла втайне и пору­чи­ли несколь­ким горо­жа­нам испол­нить пове­ле­ние бога. Выпол­ни­ли же горо­жане это пору­че­ние вот каким обра­зом. Они при­се­ли на ска­мью к Еве­нию, когда тот сидел [на рын­ке], и, заго­во­рив с ним о том о сем, под конец выра­зи­ли сожа­ле­ние о его беде. Когда беседа испод­воль дошла до это­го, послан­цы спро­си­ли слеп­ца, что он потре­бу­ет от апол­ло­ний­цев, если те захотят дать ему удо­вле­тво­ре­ние за при­чи­нен­ное зло. Еве­ний же, ниче­го не слы­шав об ора­ку­ле, назвал участ­ки дво­их горо­жан, счи­тая их самы­ми луч­ши­ми в горо­де, и, кро­ме того, дом, как он думал, самый кра­си­вый в горо­де. Если ему дадут то и дру­гое, доба­вил Еве­ний, то впредь он не будет гне­вать­ся на них и сочтет этот дар доста­точ­ным удо­вле­тво­ре­ни­ем. Так он ска­зал, а те, что сиде­ли с ним, отве­ти­ли: «Хоро­шо, Еве­ний! Это удо­вле­тво­ре­ние дают тебе апол­ло­ний­цы по воле ора­ку­ла за то, что они осле­пи­ли тебя». А Еве­ний, когда узнал все это дело, при­шел в него­до­ва­ние за то, что его так пере­хит­ри­ли. Апол­ло­ний­цы же купи­ли у вла­дель­цев [зем­лю и дом], выбран­ные им, и пода­ри­ли ему. Через немно­го вре­ме­ни после это­го Еве­нию был нис­по­слан боже­ст­вен­ный дар про­ро­че­ства, и он стал зна­ме­ни­тым про­ри­ца­те­лем.

95. Сын это­го-то Еве­ния Деи­фон (его при­ве­ли с собой корин­фяне) и про­ри­цал теперь, [при­но­ся жерт­вы] для вой­ска. Я слы­шал, впро­чем, еще вот какой рас­сказ, буд­то этот Деи­фон выда­вал себя за сына Еве­ния и бро­дил по всей Элла­де. Поль­зу­ясь [зна­ме­ни­тым] име­нем, он изре­кал про­ри­ца­ния за пла­ту.

96. Так как зна­ме­ния [при жерт­во­при­но­ше­нии] выпа­ли счаст­ли­вые, то элли­ны отплы­ли с Дело­са на Самос. Когда они были уже близ Калам в Самос­ской обла­сти, то бро­си­ли там якорь у свя­ти­ли­ща Геры и ста­ли гото­вить­ся к бою. А пер­сы, узнав о при­бли­же­нии элли­нов, так­же вышли в море, но поплы­ли с осталь­ны­ми кораб­ля­ми к мате­ри­ку (фини­кий­ские же кораб­ли они ото­сла­ли домой). Они реши­ли не всту­пать в бой с элли­на­ми, пола­гая, что их силы не рав­ны эллин­ским. Отплы­ли же вар­ва­ры к мате­ри­ку под защи­ту части сухо­пут­но­го вой­ска в Мика­ле (эта часть вой­ска по при­ка­за­нию Ксерк­са была остав­ле­на сза­ди глав­ных сил и сто­я­ла там для защи­ты Ионии). Чис­лен­ность это­го вой­ска состав­ля­ла 60000 чело­век. Во гла­ве его сто­ял Тиг­ран, пре­вос­хо­див­ший всех пер­сов кра­сотой и стат­но­стью. Под защи­ту это­го вой­ска и реши­ли стать началь­ни­ки флота, а имен­но, выта­щить на берег кораб­ли и там постро­ить укреп­ле­ние для защи­ты кораб­лей и соб­ст­вен­ной без­опас­но­сти⁵⁶.

97. С этой-то целью пер­сы и вышли в море. Когда они, мино­вав свя­ти­ли­ще Вла­ды­чиц, при­бы­ли в область Гесо­на и Ско­ло­по­ен­та, где сто­ит свя­ти­ли­ще Демет­ры Элев­син­ской (его воз­двиг Филист, сын Пасик­ла, когда он вме­сте с Неле­ем, сыном Код­ра, осно­вал Милет), то выта­щи­ли кораб­ли на берег. Затем вар­ва­ры постро­и­ли там укреп­ле­ние [в виде вала] из кам­ней и бре­вен кру­гом кораб­лей, выру­бив фрук­то­вые дере­вья и окру­жив вал ост­рым часто­ко­лом, и при­гото­ви­лись как к победе, так и к пора­же­нию, ибо бла­го­ра­зум­но рас­счи­ты­ва­ли на то и на дру­гое.

98. А элли­ны, полу­чив изве­стие об отплы­тии вар­ва­ров к мате­ри­ку, раз­дра­жен­ные их бег­ст­вом, были в нере­ши­тель­но­сти, что им пред­при­нять: воз­вра­щать­ся ли назад или плыть к Гел­лес­пон­ту. Нако­нец реши­ли: не делать ни того, ни дру­го­го, а плыть к мате­ри­ку. Итак, они загото­ви­ли [абор­даж­ные] сход­ни и все, что нуж­но для мор­ской бит­вы, и поплы­ли к Мика­ле. Подой­дя к ста­ну пер­сов, элли­ны не заме­ти­ли [в море] ни одно­го вра­же­ско­го кораб­ля, но увиде­ли на бере­гу кораб­ли за укреп­лен­ным валом, а вдоль побе­ре­жья — огром­ное вой­ско, выстро­ен­ное в бое­вом поряд­ке. Тогда Лев­ти­хид, кото­рый плыл на сво­ем кораб­ле бли­же все­го к бере­гу, велел сна­ча­ла гла­ша­таю обра­тить­ся к ионя­нам с таки­ми сло­ва­ми: «Ионяне! Кто из вас слы­шит меня, заметь­те мои сло­ва (пер­сы ведь не пони­ма­ют ниче­го из того, что я вам пред­ла­гаю). Когда нач­нет­ся бит­ва, пусть каж­дый из вас пом­нит преж­де все­го о сво­ей сво­бо­де, а потом слу­ша­ет наш бое­вой клич: “Гера!”. А кто теперь меня не слы­шит, тому пусть пере­даст это слы­шав­ший меня». Этот при­зыв Лев­ти­хида был заду­ман с той же целью, как и обра­ще­ние Феми­сток­ла к ионя­нам при Арте­ми­сии: если вар­ва­ры не услы­шат этих слов, тогда ионяне послу­ша­ют­ся элли­нов или же, если их пере­да­дут вар­ва­рам, то те не будут дове­рять элли­нам.

99. После это­го при­зы­ва Лев­ти­хида элли­ны посту­пи­ли вот как: при­ча­лив кораб­ли, они выса­ди­лись на берег и постро­и­лись там в бое­вом поряд­ке. Пер­сы же, увидев, что элли­ны гото­вят­ся к бит­ве и дого­во­ри­лись с ионя­на­ми, сна­ча­ла обез­ору­жи­ли самос­цев, подо­зре­вая их в сочув­ст­вии элли­нам (ведь когда на Самос при­бы­ли на кораб­лях вар­ва­ров афин­ские плен­ни­ки, остав­ши­е­ся в Атти­ке и захва­чен­ные вои­на­ми Ксерк­са, то самос­цы выку­пи­ли их и отпра­ви­ли всех в Афи­ны, снаб­див на доро­гу запа­сом про­до­воль­ст­вия. Этот-то посту­пок самос­цев, имен­но то, что они выку­пи­ли 500 чело­век вра­гов, и воз­будил боль­ше все­го подо­зре­ние пер­сов). Затем пер­сы пору­чи­ли миле­тя­нам при­кры­вать про­хо­ды, веду­щие к вер­ши­нам Мика­ле, яко­бы пото­му, что миле­тяне луч­ше все­го зна­ют мест­ность. На самом же деле — чтобы уда­лить их из ста­на. Так пер­сы ста­ра­лись при­ни­мать такие меры пре­до­сто­рож­но­сти про­тив тех ионян, кото­рых счи­та­ли спо­соб­ны­ми под­нять вос­ста­ние. Сами же пер­сы сомкну­ли свои пле­те­ные щиты как при­кры­тие про­тив вра­га.

100. А элли­ны, закон­чив при­готов­ле­ния, дви­ну­лись на вар­ва­ров. Когда же они пошли, то по все­му вой­ску вне­зап­но рас­про­стра­нил­ся слух и был виден лежа­щий на взмо­рье жезл гла­ша­тая. Ста­ла рас­про­стра­нять­ся из уст в уста мол­ва [о том], что элли­ны одо­ле­ли вой­ско Мар­до­ния в Бео­тии. По мно­гим при­зна­кам совер­шен­но ясно вид­на тут боже­ст­вен­ная воля в зем­ных делах, если тогда, хотя день Пла­тей­ской бит­вы сов­пал с днем бит­вы при Мика­ле, слух о победе рас­про­стра­нил­ся сре­ди элли­нов и дух вой­ска от это­го и его воин­ст­вен­ный пыл под­ня­лись еще выше.

101. Слу­чай­но сов­па­ло еще и дру­гое, имен­но вот что: побли­зо­сти от обо­их полей бит­вы нахо­дят­ся свя­щен­ные участ­ки Демет­ры Элев­син­ской. И дей­ст­ви­тель­но, бит­ва при Пла­те­ях разыг­ра­лась, как я уже ска­зал рань­ше, у само­го хра­ма Демет­ры, и при Мика­ле теперь бит­ва долж­на была про­изой­ти точ­но так же [у само­го свя­ти­ли­ща Демет­ры]. А слух о победе элли­нов во гла­ве с Пав­са­ни­ем ока­зал­ся совер­шен­но пра­виль­ным, пото­му что пора­же­ние пер­сов при Пла­те­ях слу­чи­лось уже ран­ним утром, а бит­ва при Мика­ле — к вече­ру. Вско­ре после это­го под­твер­ди­лось так­же, что обе бит­вы про­изо­шли в тот же день меся­ца. Одна­ко, пока мол­ва об этом не рас­про­стра­ни­лась, элли­ны были в стра­хе, прав­да, не столь­ко за себя, сколь­ко за элли­нов [на родине], как бы Мар­до­ний не сокру­шил Элла­ду. Теперь же, когда мол­ва рас­про­стра­ни­лась с быст­ро­той мол­нии, элли­ны тем сме­лее и быст­рее шли в бой. Так спе­ши­ли элли­ны и вар­ва­ры в бой, так как награ­дой [за победу] были ост­ро­ва и Гел­лес­понт⁵⁷.

102. Путь афи­нян и их соседей (до поло­ви­ны бое­вой линии) шел бере­гом и по ров­ной мест­но­сти, а лакеде­мо­няне и сто­яв­шие за ними [в строю] вои­ны долж­ны были идти уще­льем и гора­ми. В то вре­мя как лакеде­мо­няне еще обхо­ди­ли горы, афи­няне и их соседи на пра­вом кры­ле уже бились с вра­гом. Пока у пер­сов сто­я­ло их при­кры­тие из пле­те­ных щитов, они храб­ро защи­ща­лись и не усту­па­ли непри­я­те­лям. Когда же афи­няне и их соседи, при­да­вая бод­ро­сти друг дру­гу, ста­ли напа­дать еще более ярост­но, чтобы самим решить дело, а не лакеде­мо­ня­нам, тогда сра­же­ние при­ня­ло уже дру­гой обо­рот. Элли­ны про­рва­ли пле­те­ное при­кры­тие и всей мас­сой стре­ми­тель­но бро­си­лись на пер­сов, кото­рые, прав­да, и теперь еще выдер­жи­ва­ли натиск и доволь­но дол­го защи­ща­лись, но под конец бежа­ли в укреп­ле­ние. Тогда афи­няне, корин­фяне, сики­он­цы и тре­зен­цы (в таком поряд­ке они сто­я­ли в строю), устре­мив­шись по пятам за вра­гом, ворва­лись в укреп­ле­ние. А после взя­тия укреп­ле­ния вар­ва­ры уже боль­ше не дума­ли о сопро­тив­ле­нии и все, кро­ме пер­сов, обра­ти­лись в бег­ство. Пер­сы же про­дол­жа­ли сопро­тив­ле­ние малень­ки­ми отряда­ми про­тив бес­пре­рыв­но­го натис­ка элли­нов. Два пер­сид­ских вое­на­чаль­ни­ка так­же обра­ти­лись в бег­ство, а два погиб­ли. Бежа­ли Арта­инт и Ифа­мит­ра, пред­во­ди­те­ли флота, а Мар­донт и Тиг­ран, началь­ни­ки сухо­пут­но­го вой­ска, пали в бит­ве.

103. Пер­сы еще сра­жа­лись, когда нако­нец появи­лись лакеде­мо­няне и их спут­ни­ки [на левом кры­ле] и довер­ши­ли победу. В этой бит­ве пало так­же мно­го элли­нов, в осо­бен­но­сти сики­он­цев. Пал и их пред­во­ди­тель Пери­лай. Самос­ский же отряд в мидий­ском вой­ске, обез­ору­жен­ный пер­са­ми, лишь толь­ко заме­тил, что победа скло­ня­ет­ся на сто­ро­ну элли­нов, делал все воз­мож­ное, чтобы помочь элли­нам. Осталь­ные ионяне так­же после­до­ва­ли при­ме­ру самос­цев: они изме­ни­ли пер­сам и напа­ли на вар­ва­ров.

104. Миле­тя­нам же пер­сы пору­чи­ли охра­ну про­хо­дов, чтобы на слу­чай пора­же­ния (что и слу­чи­лось в дей­ст­ви­тель­но­сти) они мог­ли бы най­ти убе­жи­ще на высотах Мика­ле под при­кры­ти­ем и пред­во­ди­тель­ст­вом миле­тян. Для этой-то охра­ны миле­тян и поста­ви­ли на этот пост и ото­сла­ли из ста­на, чтобы пред­от­вра­тить вос­ста­ние. Одна­ко миле­тяне посту­пи­ли как раз про­тив при­ка­за­ний: они пове­ли отсту­паю­щих пер­сов дру­ги­ми доро­га­ми (доро­ги эти при­во­ди­ли пер­сов к вра­гам) и в кон­це кон­цов ста­ли откры­то, как злей­шие вра­ги, умерщ­влять пер­сов.

105. В этой бит­ве осо­бен­но отли­чи­лись афи­няне, а сре­ди афи­нян — Гер­мо­лик, сын Евфе­на, весь­ма искус­ный в кулач­ном бою и борь­бе. Это­го Гер­мо­ли­ка постиг­ла впо­след­ст­вии [печаль­ная участь]: во вре­мя вой­ны афи­нян с кари­стий­ца­ми он пал в бит­ве при Кирне в кари­стий­ской зем­ле и поко­ит­ся в Гере­сте. После же афи­нян боль­ше все­го отли­чи­лись корин­фяне, тре­зен­цы и сики­он­цы.

106. При­кон­чив бо́льшую часть вар­ва­ров в сра­же­нии или во вре­мя бег­ства, элли­ны пре­да­ли затем огню все их кораб­ли и укреп­ле­ние. Потом они выта­щи­ли добы­чу на берег, при­чем нашли несколь­ко [ящи­ков] воен­ной каз­ны пер­сов. После сожже­ния кре­по­сти и кораб­лей элли­ны вышли в море. По при­бы­тии на Самос элли­ны дер­жа­ли совет о пере­се­ле­нии ионян [из их стра­ны]: о том, в какую имен­но часть зани­мае­мой элли­на­ми обла­сти сле­до­ва­ло бы пере­се­лить их, так как Ионию нуж­но было оста­вить вар­ва­рам. Они счи­та­ли ведь совер­шен­но невоз­мож­ным все вре­мя защи­щать ионян, но тем не менее без такой защи­ты не было надеж­ды на то, что ионяне смо­гут без­на­ка­зан­но отпасть от пер­сов. Поэто­му выс­шие вла­сти пело­пон­нес­цев пред­ло­жи­ли изгнать эллин­ские пле­ме­на, сто­яв­шие на сто­роне пер­сов, из их тор­го­вых пор­тов, а зем­лю их отдать ионя­нам. Афи­няне же, напро­тив, вооб­ще не хоте­ли и слы­шать об остав­ле­нии Ионии и не жела­ли даже поз­во­лить пело­пон­нес­цам дер­жать совет об афин­ских посе­ле­ни­ях в Ионии. А так как афи­няне были реши­тель­но про­тив это­го пред­ло­же­ния, то пело­пон­нес­цам при­шлось все-таки усту­пить. Так-то были при­ня­ты в эллин­ский союз так­же самос­цы, хиос­цы и лес­бос­цы и про­чие ост­ро­ви­тяне, сра­жав­ши­е­ся вме­сте с элли­на­ми. Они долж­ны были при­не­сти клят­ву в том, что будут вер­ны и не изме­нят сою­зу. Взяв эту клят­ву, элли­ны отплы­ли в Гел­лес­понт.

107. Части вар­ва­ров, хотя и незна­чи­тель­ной, оттес­нен­ной на вер­ши­ны Мика­ле, все же уда­лось спа­стись и бла­го­по­луч­но добрать­ся до Сард. В пути Масист, сын Дария, кото­рый участ­во­вал в зло­по­луч­ном сра­же­нии, стал осы­пать Арта­ин­та, глав­но­го началь­ни­ка [в этой бит­ве], горь­ки­ми упре­ка­ми. Меж­ду про­чим, Масист гово­рил, что тот трус­ли­вее бабы [и вино­вен в пора­же­нии], так как пло­хо руко­во­дил бит­вой и заслу­жи­ва­ет тяг­чай­шей кары за то, что опо­зо­рил цар­ский дом (у пер­сов нет более страш­но­го поно­ше­ния, чем если кто ска­жет кому-нибудь, что тот трус­ли­вее жен­щи­ны). Арта­инт же дол­го тер­пе­ли­во мол­чал и нако­нец, рас­па­лив­шись гне­вом, выхва­тил [пер­сид­ский] меч, чтобы при­кон­чить Маси­ста. А Ксе­на­гор, сын Пра­к­си­лая, гали­кар­нассец, сто­яв­ший сза­ди Арта­ин­та, заме­тил, что тот бро­са­ет­ся на Маси­ста; схва­тив его попе­рек туло­ви­ща, он под­нял и затем бро­сил наземь. В это вре­мя [под­бе­жав­шие] тело­хра­ни­те­ли засло­ни­ли Маси­ста. Этим поступ­ком Ксе­на­гор заслу­жил вели­кую бла­го­дар­ность как само­го Маси­ста, так и Ксерк­са: он ведь спас цар­ско­го бра­та. За этот подвиг царь сде­лал Ксе­на­го­ра пра­ви­те­лем Кили­кии. Впро­чем, кро­ме это­го, боль­ше с ними не слу­чи­лось в пути ника­ких про­ис­ше­ст­вий, и пер­сы [бла­го­по­луч­но] при­бы­ли в Сар­ды⁵⁸.

108. А царь все еще пре­бы­вал в Сар­дах с того вре­ме­ни, как он, потер­пев пора­же­ние в мор­ской бит­ве, бежал из Афин [в Азию]. Тогда-то, будучи в Сар­дах, Ксеркс вос­пы­лал стра­стью к супру­ге Маси­ста, кото­рая так­же нахо­ди­лась там. Хотя он и посы­лал к ней [вест­ни­ков], но ее ока­за­лось невоз­мож­но скло­нить [к измене]. При­ме­нить же наси­лие царь не хотел из ува­же­ния к бра­ту Маси­сту. То же самое чув­ство [ува­же­ния] удер­жи­ва­ло и эту жен­щи­ну; она пре­крас­но зна­ла, что ее не при­нудят силой. Так как у Ксерк­са не было боль­ше дру­гих средств [овла­деть этой жен­щи­ной], то он устро­ил свадь­бу сво­его сына Дария и доче­ри этой жен­щи­ны и Маси­ста. Этим царь наде­ял­ся ско­рее достичь сво­ей цели. Свадь­ба была совер­ше­на с обыч­ны­ми обряда­ми, и [после это­го] Ксеркс воз­вра­тил­ся в Сусы. По при­бы­тии туда царь при­нял в свой дом [моло­дую] супру­гу Дария. Тогда он почув­ст­во­вал охлаж­де­ние к супру­ге Маси­ста: теперь, изме­нив свои чув­ства, Ксеркс вос­пы­лал любо­вью к супру­ге Дария, доче­ри Маси­ста, кото­рая ему и отда­лась. Имя этой жен­щи­ны было Арта­ин­та.

109. Через несколь­ко вре­ме­ни, одна­ко, супру­же­ская невер­ность [жены Дария] откры­лась вот каким путем. Аме­ст­рида, супру­га Ксерк­са, пода­ри­ла царю пест­рый, уди­ви­тель­ной кра­соты плащ, кото­рый она сама вытка­ла. Ксеркс с радо­стью надел его и пошел к Арта­ин­те. Насла­див­шись этой жен­щи­ной, царь ска­зал ей, что она может про­сить у него все, что хочет в награ­ду за любовь: он готов испол­нить любую ее прось­бу. Арта­ин­та же отве­ча­ла Ксерк­су (и это послу­жи­ло при­чи­ной ее соб­ст­вен­ной гибе­ли и гибе­ли все­го дома): «Дашь ли ты мне дей­ст­ви­тель­но все, что я ни попро­шу?». Ксеркс, кото­рый менее все­го ожи­дал от нее такой прось­бы, обе­щал клят­вен­но. Когда же царь поклял­ся, Арта­ин­та сме­ло потре­бо­ва­ла его плащ. Ксеркс стал тогда при­ду­мы­вать все­воз­мож­ные отго­вор­ки, не желая отда­вать плащ не по какой-либо иной при­чине, а толь­ко из стра­ха перед Аме­ст­ридой. А цари­ца уже и рань­ше пита­ла подо­зре­ния [в невер­но­сти], а теперь пой­ма­ла бы его на месте пре­ступ­ле­ния. Царь же стал пред­ла­гать Арта­ин­те в дар горо­да, несмет­ное коли­че­ство золота и вой­ско, во гла­ве кото­ро­го будет сто­ять толь­ко она одна (у пер­сов вой­ско счи­та­ет­ся вели­ко­леп­ным даром). Одна­ко Ксеркс не мог убедить эту жен­щи­ну, и ему при­шлось пода­рить ей плащ. А та, весь­ма обра­до­вав­шись подар­ку, ста­ла носить и кра­со­вать­ся в нем.

110. Аме­ст­рида услы­ша­ла, что плащ у Арта­ин­ты. Раз­уз­нав затем [подроб­но] о про­ис­ше­ст­вии, цари­ца обра­ти­ла свой гнев не на эту жен­щи­ну, так как пред­по­ла­га­ла винов­ни­цей и испол­ни­тель­ни­цей это­го дела ее мать, а замыс­ли­ла погу­бить супру­гу Маси­ста. Аме­ст­рида выжда­ла вре­мя, когда ее супруг Ксеркс давал цар­ский пир. Этот пир быва­ет раз в году в день рож­де­ния царя. По-пер­сид­ски этот пир назы­ва­ет­ся «тикта», что на гре­че­ском язы­ке зна­чит «отлич­ный»⁵⁹. Толь­ко в этот день царь ума­ща­ет свою голо­ву и ода­ри­ва­ет пер­сов. Этот-то день и выжда­ла Аме­ст­рида и потре­бо­ва­ла у Ксерк­са отдать ей в пода­рок супру­гу Маси­ста. Ксеркс нашел это тре­бо­ва­ние выдать жену бра­та недо­стой­ным и воз­му­ти­тель­ным, кото­рая к тому же была совер­шен­но неви­нов­на в этом деле. Царь ведь хоро­шо пони­мал, зачем она обра­ти­лась к нему с такой прось­бой.

111. Меж­ду тем цари­ца ста­ла настой­чи­во доби­вать­ся [испол­не­ния сво­ей прось­бы], и царю при­шлось (на цар­ском пиру царю нель­зя нико­му отка­зы­вать в прось­бе) нако­нец, прав­да весь­ма неохот­но, дать согла­сие. Затем, отдав эту жен­щи­ну во власть Аме­ст­риды, Ксеркс посту­пил так. Поз­во­лив цари­це делать со сво­ей жерт­вой все, что она хочет, он послал за бра­том и ска­зал ему вот что: «Масист! Ты — сын Дария и мой брат, да к тому же и доб­лест­ный муж. Так вот, отпу­сти свою супру­гу, с кото­рой ты живешь, а я дам тебе в жены вме­сто нее мою дочь. Пусть она будет тво­ей супру­гой. Твою же тепе­ре­ш­нюю супру­гу отпу­сти: мне не угод­но, чтобы ты жил с нею». Масист же, пора­жен­ный таки­ми сло­ва­ми Ксерк­са, отве­тил так: «Вла­ды­ка! Какие бес­по­лез­ные речи заво­дишь ты со мною! Ты повеле­ва­ешь мне оста­вить супру­гу, от кото­рой у меня есть сыно­вья и доче­ри (одну из них ты дал в жены даже соб­ст­вен­но­му сыну), супру­гу, столь любез­ную мое­му серд­цу, и взять в жены твою дочь? Нет, царь! Сколь ни вели­ка для меня честь, кото­рой ты меня удо­сто­ил, стать мужем тво­ей доче­ри, но все же я не сде­лаю ни того, ни дру­го­го. Не при­нуж­дай же меня силой, так как тебе это вовсе не нуж­но. Для тво­ей доче­ри най­дет­ся дру­гой столь же достой­ный супруг. А мне поз­воль жить с моей супру­гой». Так отве­чал Масист. Ксеркс же, рас­па­лив­шись гне­вом, ска­зал ему в ответ: «Хоро­шо же, Масист! Теперь моя воля тако­ва: не выдам я за тебя сво­ей доче­ри, но и со сво­ей женой ты боль­ше не будешь жить. Ты научишь­ся при­ни­мать то, что тебе пред­ла­га­ют!». Услы­шав эти угро­зы, Масист поспеш­но вышел со сло­ва­ми: «Вла­ды­ка! Ты ведь меня еще не погу­бил!».

112. Меж­ду тем, пока Ксеркс вел этот раз­го­вор с бра­том, Аме­ст­рида посла­ла тело­хра­ни­те­лей Ксерк­са изу­ве­чить жену Маси­ста: она веле­ла отре­зать у несчаст­ной груди и бро­сить псам, а так­же нос, уши и губы, выре­зать язык и отпра­вить в таком виде домой.

113. Масист же, еще ниче­го не зная об этом, но пред­чув­ст­вуя недоб­рое, бегом бро­сил­ся домой. Увидев свою жену [столь страш­но] изу­ве­чен­ной, он тот­час же, посо­ве­то­вав­шись с сыно­вья­ми, отпра­вил­ся вме­сте с ними и неко­то­ры­ми дру­ги­ми людь­ми в Бак­тры. Он хотел под­нять вос­ста­ние в Бак­трий­ской обла­сти, чтобы лишить царя пре­сто­ла. Это, как я думаю, ему, пожа­луй, и уда­лось бы, если бы он рань­ше при­был к бак­трий­цам и сакам. Дей­ст­ви­тель­но, эти народ­но­сти люби­ли Маси­ста, и он был сатра­пом Бак­трии⁶⁰. Ксеркс, одна­ко, про­ведал замыс­лы Маси­ста и отпра­вил в пого­ню за ним отряд, [кото­рый] настиг его в пути: Масист был убит вме­сте с сыно­вья­ми и при­вер­жен­ца­ми. Это мой рас­сказ о стра­сти Ксерк­са и смер­ти Маси­ста.

114. Элли­ны же, отплыв из Мика­ле в Гел­лес­понт, бро­си­ли якорь сна­ча­ла из-за про­тив­ных вет­ров у [мыса] Лек­та. Отсюда они при­бы­ли в Абидос и нашли там мосты, кото­рые они счи­та­ли целы­ми, уже раз­ру­шен­ны­ми (ради это­го-то преж­де все­го они при­бы­ли в Гел­лес­понт). Тогда Лев­ти­хид и пело­пон­нес­цы реши­ли отплыть назад в Элла­ду. Афи­няне же и их пред­во­ди­тель Ксан­типп, напро­тив, реши­ли остать­ся и напасть на Хер­со­нес. Итак, пело­пон­нес­цы отплы­ли [домой], афи­няне же пере­пра­ви­лись из Абидо­са в Хер­со­нес и при­сту­пи­ли к оса­де Сеста.

115. В этот Сест — самую силь­ную кре­пость в этой стране, услы­шав о при­бы­тии элли­нов, собра­лись пер­сы из сосед­них горо­дов. Так, из горо­да Кар­дии при­был перс Эобаз и при­вез кана­ты от мостов. В горо­де же этом жили мест­ные эолий­цы, да еще пер­сы и мно­го дру­гих союз­ных с пер­са­ми народ­но­стей.

116. Вла­ды­кой этой обла­сти был сатрап Ксерк­са перс Арта­икт, страш­ный нече­сти­вец, обма­нув­ший даже царя во вре­мя похо­да на Афи­ны. Арта­икт огра­бил хра­мо­вые сокро­ви­ща [героя] Про­те­си­лая, сына Ифик­ла из Эле­ун­та. Ведь в Эле­ун­те на Хер­со­не­се в свя­щен­ной роще нахо­дит­ся [свя­ти­ли­ще и] моги­ла Про­те­си­лая. [В свя­ти­ли­ще] хра­ни­лись богат­ства, золотые и сереб­ря­ные чаши, мед­ные ста­туи, [дра­го­цен­ные] одеж­ды и дру­гие при­но­ше­ния. [Все это] Арта­икт похи­тил с цар­ско­го поз­во­ле­ния, обма­нув царя таки­ми сло­ва­ми: «Вла­ды­ка! Есть тут дом одно­го элли­на, кото­рый пошел похо­дом на твою зем­лю и за это его постиг­ло спра­вед­ли­вое воз­мездие — смерть. Пода­ри мне его дом, чтобы впредь вся­кий поосте­рег­ся идти вой­ной на твою зем­лю». Этим ему лег­ко уда­лось убедить Ксерк­са пода­рить ему этот дом. Сло­ва же Арта­ик­та о похо­де Про­те­си­лая в цар­скую зем­лю озна­ча­ли вот что: по мне­нию пер­сов, вся Азия при­над­ле­жит им и пра­вя­ще­му царю. Овла­дев эти­ми сокро­ви­ща­ми, Арта­икт велел пере­не­сти их из Эле­ун­та в Сест, а свя­щен­ный уча­сток засе­ять и возде­лы­вать. Сам же, вся­кий раз когда бывал в Эле­ун­те, то в свя­ти­ли­ще сово­куп­лял­ся с жен­щи­на­ми. Итак, теперь афи­няне при­ня­лись оса­ждать Арта­ик­та. А он не был готов к оса­де, не ожи­дая при­хо­да элли­нов: они напа­ли на сатра­па [так вне­зап­но], что ему некуда было бежать.

117. Меж­ду тем оса­да [Сеста] затя­ну­лась до позд­ней осе­ни, и афи­няне уже ста­ли тяго­тить­ся дол­гим пре­бы­ва­ни­ем на чуж­бине и без­успеш­ной оса­дой⁶¹. Они про­си­ли вое­на­чаль­ни­ков воз­вра­тить­ся на роди­ну. Вое­на­чаль­ни­ки же отве­ти­ли, что не уйдут, пока не возь­мут горо­да или пока выс­шие вла­сти в Афи­нах не отзо­вут их домой. Тогда афи­ня­нам при­шлось при­ми­рить­ся с обсто­я­тель­ства­ми.

118. А оса­жден­ные в кре­по­сти [хер­со­нес­цы] уже дошли до послед­ней край­но­сти, так, что вари­ли и ели рем­ни от посте­лей. Когда же они съе­ли даже и это, то пер­сы с Арта­ик­том и Эоба­зом одна­жды ночью бежа­ли из горо­да: пер­сы опу­сти­лись по зад­ней сто­роне сте­ны, там где мень­ше все­го было непри­я­те­лей. На сле­дую­щий день хер­со­нес­цы дали знак афи­ня­нам с башен о бег­стве пер­сов и откры­ли [город­ские] ворота. Боль­шая часть [афин­ско­го] вой­ска пусти­лась в пого­ню за пер­са­ми, а дру­гая — заня­ла город.

119. Эоба­за, бежав­ше­го во Фра­кию, захва­ти­ли фра­кий­ские апсин­фии и по сво­е­му обы­чаю при­нес­ли в жерт­ву мест­но­му богу Пли­сто­ру, а спут­ни­ков его умерт­ви­ли дру­гим спо­со­бом. Арта­ик­та же с това­ри­ща­ми, бежав­ши­ми позд­нее, афи­няне вско­ре нагна­ли за Эгос­пота­мой и частич­но после дол­го­го сопро­тив­ле­ния пере­би­ли. Осталь­ных же взя­ли живы­ми в плен. Этих послед­них афи­няне пове­ли в око­вах в Сест (сре­ди них был так­же и Арта­икт со сво­им сыном).

120. Тут-то, как рас­ска­зы­ва­ют хер­со­нес­цы, слу­чи­лось с одним из стра­жей, когда тот жарил соле­ную рыбу, вот какое чудо: соле­ные рыбы запры­га­ли и ста­ли бить­ся на огне, слов­но толь­ко что пой­ман­ные. И все, стол­пив­шись вокруг, изум­ля­лись это­му диву. Арта­икт, кото­рый так­же увидел эту дико­ви­ну, позвал чело­ве­ка, жарив­ше­го соле­ную рыбу, и ска­зал: «Друг-афи­ня­нин! Не стра­шись это­го чуда! Оно ведь явле­но не тебе, а мне. Про­те­си­лай в Эле­ун­те этим зна­ме­ни­ем воз­ве­ща­ет, что хотя он и мертв и пре­вра­тил­ся в мумию, но все же обла­да­ет боже­ст­вен­ной силой, чтобы пока­рать сво­его обид­чи­ка. Поэто­му-то я хочу запла­тить выкуп за мое пре­ступ­ле­ние: за сокро­ви­ща, похи­щен­ные мною из его свя­ти­ли­ща, я хочу пожерт­во­вать [богу] 100 талан­тов; афи­ня­нам же, если они сохра­нят жизнь мне и мое­му сыну, я запла­чу 200 талан­тов». Такое его пред­ло­же­ние, одна­ко, афин­ский вое­на­чаль­ник Ксан­типп отверг. Ведь его смер­ти тре­бо­ва­ли эле­унт­цы в воз­мездие за Про­те­си­лая, и так же думал и сам вое­на­чаль­ник. Арта­ик­та отве­ли на то место побе­ре­жья, где Ксеркс велел постро­ить мост (по дру­гим рас­ска­зам — на холм, что над горо­дом Мади­том), и, при­гвоздив к стол­бу, пове­си­ли. А сына его на гла­зах Арта­ик­та поби­ли кам­ня­ми.

121. После это­го афи­няне отплы­ли в Элла­ду. Они вез­ли с собой сре­ди дру­гой добы­чи так­же и кана­ты от мостов; [эти кана­ты] они хоте­ли посвя­тить в хра­мы. В этом году боль­ше ниче­го не про­изо­шло.

122. Дед это­го рас­пя­то­го на стол­бе Арта­ик­та был Артемб­ар, дав­ший пер­сам один совет. Пер­сы при­ня­ли его и пред­ста­ви­ли Киру с таки­ми сло­ва­ми: «Так как Зевс отнял у Астиа­га вла­ды­че­ство над Ази­ей и вру­чил его пер­сам, а сре­ди пер­сов — тебе, Кир, давай­те же поки­нем нашу малень­кую и при­том суро­вую стра­ну и пере­се­лим­ся в луч­шую зем­лю. Мно­го земель здесь по сосед­ству с нами, мно­го и даль­ше. Если мы заво­ю­ем одну из них, то наша сла­ва и ува­же­ние к нам еще боль­ше воз­рас­тут. Так подо­ба­ет посту­пать наро­ду — вла­сти­те­лю [дру­гих наро­дов]. Ибо когда же еще нам пред­ста­вит­ся более удоб­ный слу­чай, как не теперь, когда мы вла­ды­че­ст­ву­ем над мно­ги­ми наро­да­ми и в наших руках целая Азия?». Услы­шав эти сло­ва, Кир не уди­вил­ся пред­ло­же­нию и велел его выпол­нять. Тем не менее он сове­то­вал пер­сам гото­вить­ся к тому, что они не будут боль­ше вла­ды­ка­ми, а ста­нут раба­ми. Ведь, гово­рил он, в бла­го­дат­ных стра­нах люди обыч­но быва­ют изне­жен­ны­ми и одна и та же стра­на не может про­из­во­дить уди­ви­тель­ные пло­ды и порож­дать на свет доб­лест­ных вои­нов. Тогда пер­сы согла­си­лись с мне­ни­ем Кира и отка­за­лись от сво­его наме­ре­ния. Они пред­по­чли, сами вла­дея скуд­ной зем­лей, власт­во­вать [над дру­ги­ми наро­да­ми], чем быть раба­ми на туч­ной рав­нине.