Анналы

Книга VI

[События двух последних месяцев 31 г., а также 32—37 гг. н. э.]

V. 6. (1) … По это­му делу¹ было про­из­не­се­но сорок четы­ре речи, неко­то­рые — из стра­ха, боль­шин­ство — по при­выч­ке² … «Я поду­мал, что это навле­чет на меня позор, а на Сея­на нена­висть. (2) Сча­стье от него отвер­ну­лось, и тот, кто избрал его себе в сото­ва­ри­щи и зятья³, про­ща­ет себе это, а про­чие, уни­жен­но заис­ки­вав­шие пред ним, теперь под­лей­шим обра­зом поно­сят его (3) Труд­но решить, что более жал­кая доля — под­вер­гать­ся обви­не­ни­ям за друж­бу или обви­нять дру­га. (4) Я не ста­ну испы­ты­вать жесто­кость или мило­сер­дие кого бы то ни было, но, сам себе гос­по­дин и с созна­ни­ем сво­ей правоты, пред­вос­хи­щу опас­ность. (5) Про­шу вас сохра­нить обо мне память без скор­би, а ско­рее раду­ясь за меня и вклю­чив в чис­ло тех, кто достой­ною смер­тию изба­вил себя от обще­ст­вен­ных бед­ст­вий».

V. 7. (1) После это­го часть дня он про­вел, удер­жи­вая при себе тех, кто обна­ру­жи­вал жела­ние остать­ся и побе­се­до­вать с ним, и отпус­кая дру­гих, и при все еще боль­шом сте­че­нии посе­ти­те­лей, видев­ших перед собою его бес­тре­пет­ное лицо и счи­тав­ших, что смерт­ный час для него еще не настал, бро­сил­ся гру­дью на меч, кото­рый скры­вал под одеж­дою. (2) И Цезарь не стал пре­сле­до­вать умер­ше­го поно­ше­ни­я­ми и упре­ка­ми, тогда как на Бле­за воз­вел мно­же­ство позор­ных обви­не­ний.

V. 8. (1) Затем сена­ту было доло­же­но о делах Пуб­лия Вител­лия и Пом­по­ния Секун­да. Пер­во­го донос­чи­ки обви­ни­ли в том, что, ведая каз­на­чей­ст­вом, он пред­ло­жил клю­чи от него и день­ги воен­ной каз­ны для под­готов­ки государ­ст­вен­но­го пере­во­рота; вто­ро­му быв­ший пре­тор Кон­сидий вме­нял в вину друж­бу с Эли­ем Гал­лом, укрыв­шим­ся после каз­ни Сея­на в садах Пом­по­ния, как в наи­бо­лее надеж­ном убе­жи­ще. (2) Попав­шие в беду под­суди­мые ока­за­лись безо вся­кой под­держ­ки, кро­ме пре­дан­но­сти их бра­тьев, не побо­яв­ших­ся за них пору­чить­ся. (3) В даль­ней­шем Вител­лий, оди­на­ко­во истом­лен­ный как надеж­дою, так и стра­хом, ибо раз­би­ра­тель­ство его дела мно­го­крат­но откла­ды­ва­лось, попро­сил дать ему под пред­ло­гом лите­ра­тур­ных заня­тий нож для выскаб­ли­ва­ния напи­сан­но­го и, слег­ка над­ре­зав им себе вены, ушел из жиз­ни в душев­ной тос­ке. (4) А Пом­по­ний, отли­чав­ший­ся боль­шой изыс­кан­но­стью в обра­зе жиз­ни и бле­стя­щи­ми даро­ва­ни­я­ми, спо­кой­но пре­тер­пев уда­ры судь­бы, пере­жил Тибе­рия.

V. 9. (1) После это­го было сочте­но нуж­ным рас­пра­вить­ся и с осталь­ны­ми детьми Сея­на, хотя народ­ный гнев успел уже поостыть и боль­шин­ство было удо­вле­тво­ре­но преды­ду­щи­ми каз­ня­ми. (2) Итак, их достав­ля­ют в тем­ни­цу, при­чем маль­чик дога­ды­вал­ся, какая судь­ба его ожи­да­ет, а девоч­ка была еще до того несмыш­ле­ной, что спра­ши­ва­ла, за какой про­сту­пок и куда ее тащат, гово­ри­ла, что она боль­ше не будет так делать, пусть луч­ше ее посте­га­ют роз­га­ми. (3) Писа­те­ли того вре­ме­ни пере­да­ют, что так как уда­вить дев­ст­вен­ни­цу было делом неслы­хан­ным, то палач спер­ва над­ру­гал­ся над нею, а потом уже наки­нул на нее пет­лю; после того как они были заду­ше­ны, их дет­ские тру­пы выбро­си­ли на Гемо­нии.

V. 10. (1) Тогда же Азию и Ахайю вспо­ло­шил широ­ко про­нес­ший­ся, хотя и быст­ро заглох­ший слух о том, что на Киклад­ских ост­ро­вах и затем на мате­ри­ке виде­ли сына Гер­ма­ни­ка Дру­за. (2) В дей­ст­ви­тель­но­сти это был моло­дой чело­век того же воз­рас­та, яко­бы опо­знан­ный несколь­ки­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми Цеза­ря. Сопро­вож­дая его, чтобы под­дер­жать этот обман, они гром­ким име­нем увле­ка­ли за собою не знав­ших его с тем боль­шею лег­ко­стью, что гре­ки по сво­е­му душев­но­му скла­ду пад­ки до все­го ново­го и пора­жаю­ще­го вооб­ра­же­ние; рас­ска­зы­ва­ли — и сами же начи­на­ли это­му верить, — что, ускольз­нув от стра­жи, он направ­ля­ет­ся к отцов­ско­му вой­ску с наме­ре­ни­ем захва­тить Еги­пет или Сирию. (3) И вот к нему уже ста­ла сте­кать­ся со всех сто­рон моло­дежь, уже город­ские общи­ны нача­ли ока­зы­вать ему поче­сти, а он, вооду­шев­лен­ный этим успе­хом, увлек­ся несбы­точ­ны­ми надеж­да­ми, когда весть об этом дошла до Поппея Саби­на, кото­рый тогда был занят устро­е­ни­ем дел в Македо­нии и одно­вре­мен­но пра­вил Ахай­ей. (4) Тот, чтобы упредить собы­тия, лежа­ла ли в их осно­ве ложь или исти­на, быст­ро пере­плы­ва­ет Торон­ский и Тер­мей­ский зали­вы, остав­ля­ет поза­ди себя в Эгей­ском море ост­ров Эвбею, на атти­че­ском бере­гу Пирей, далее Коринф­ское побе­ре­жье и Истм и, сле­дуя уже дру­гим морем⁴, при­бы­ва­ет в рим­скую коло­нию Нико­поль, где, нако­нец, узна­ет, что, когда мни­мо­го Дру­за при­ня­лись более искус­но выспра­ши­вать, кто он такой, тот отве­тил, что он сын Мар­ка Сила­на, и, поте­ряв по этой при­чине мно­гих при­вер­жен­цев, взо­шел на корабль, буд­то бы направ­ля­ясь в Ита­лию. (5) Сабин сооб­щил об этом Тибе­рию, но мы так и не смог­ли выяс­нить ни под­лин­но­го про­ис­хож­де­ния юно­ши, ни чем это дело окон­чи­лось.

V. 11. (1) В кон­це года дав­но нарас­тав­шие раз­но­гла­сия меж­ду обо­и­ми кон­су­ла­ми про­рва­лись нару­жу. Ибо Три­он, с лег­ко­стью зате­вав­ший ссо­ры и опыт­ный судеб­ный ора­тор, уяз­вил Регу­ла, намек­нув, что он вяло пре­сле­ду­ет при­спеш­ни­ков Сея­на; (2) Регул, неиз­мен­но скром­ный и сдер­жан­ный, пока его не заде­ли, не толь­ко отра­зил напад­ки кол­ле­ги, но и сам потре­бо­вал начать о нем след­ст­вие как о соучаст­ни­ке заго­во­ра. (3) Несмот­ря на вме­ша­тель­ство мно­гих сена­то­ров, умо­ляв­ших поло­жить конец этой рас­пре, могу­щей ока­зать­ся губи­тель­ной для обо­их, они оста­ва­лись враж­деб­ны­ми и угро­жаю­щи­ми- друг дру­гу вплоть до исте­че­ния сро­ка маги­ст­ра­ту­ры.

VI. 1. (1) После вступ­ле­ния в долж­ность кон­су­лов Гнея Доми­ция и Камил­ла Скри­бо­ни­а­на⁵ Цезарь, пере­пра­вив­шись через про­лив, отде­ля­ю­щий Капреи от Суррен­та, поплыл вдоль Кам­па­нии, остав­ляя неяс­ным, направ­ля­ет­ся ли он в Рим или не име­ет тако­го наме­ре­ния и толь­ко дела­ет вид, что соби­ра­ет­ся его посе­тить. (2) Неод­но­крат­но выса­жи­ва­ясь в окрест­но­стях Рима и побы­вав даже в садах на Тиб­ре⁶, он сно­ва вер­нул­ся к ска­лам и уеди­нен­но­му ост­ро­ву на море, сты­дясь сво­их зло­де­я­ний и любо­стра­стия, кото­рым он про­ник­ся с такой необуздан­но­стью, что, подоб­но восточ­но­му дес­поту, осквер­нял гряз­ным раз­вра­том сво­бод­но­рож­ден­ных юно­шей. (3) И воз­буж­да­ли в нем похоть не толь­ко телес­ная кра­сота, но в одних — цело­муд­рие юно­сти, в дру­гих — знат­ность рода. (4) Тогда впер­вые вошли в оби­ход такие неиз­вест­ные преж­де сло­ва, как сел­ла­рии и спин­трии — одно, свя­зан­ное с назва­ни­ем гнус­но­го места, где совер­ша­лись эти рас­пут­ства, дру­гое — с чудо­вищ­ным его видом⁷. (5) Рабы, кото­рым было пору­че­но разыс­ки­вать и достав­лять к Тибе­рию юно­шей, подат­ли­вым разда­ва­ли подар­ки, строп­ти­вых стра­ща­ли угро­за­ми, а если кого не отпус­ка­ли близ­кие или роди­те­ли, тех они похи­ща­ли силою и дела­ли с ними все, что им взду­ма­ет­ся, слов­но то были их плен­ни­ки.

2. (1) Меж­ду тем в Риме в нача­ле года, как буд­то пре­ступ­ле­ния Ливии были толь­ко что вскры­ты и за них она не понес­ла дав­но нака­за­ния, пред­ла­га­ют­ся жесто­кие при­го­во­ры, направ­лен­ные про­тив ее ста­туй и самой ее памя­ти, а так­же пере­да­ча остав­ше­го­ся после Сея­на иму­ще­ства из каз­на­чей­ства, куда оно посту­пи­ло, в импе­ра­тор­скую каз­ну, как если бы это име­ло какое-нибудь зна­че­ние. (2) На всем этом с боль­шим упор­ст­вом, почти в тех же или слег­ка изме­нен­ных сло­вах, наста­и­ва­ли Сци­пи­о­ны, Сила­ны и Кас­сии⁸, как вдруг, чтобы ока­зать­ся со сво­ею без­вест­но­стью в одном ряду с носи­те­ля­ми столь вели­ких имен, высту­па­ет с насме­шив­шей всех речью Того­ний Галл, (3) умо­ляв­ший прин­цеп­са назна­чить сена­то­ров, из кото­рых два­дцать чело­век, ото­бран­ных жре­би­ем и воору­жен­ных меча­ми, охра­ня­ли бы его жизнь вся­кий раз при посе­ще­нии им заседа­ний сена­та. (4) Оче­вид­но, он пове­рил посла­нию, в кото­ром Тибе­рий вызы­вал в помощь себе одно­го из кон­су­лов, дабы тот обес­пе­чил ему без­опас­ность от Капрей до Рима! (5) Одна­ко Тибе­рий, имев­ший обык­но­ве­ние при­ме­ши­вать к суще­ст­вен­но важ­но­му едкие шут­ки, побла­го­да­рил сена­то­ров за бла­го­же­ла­тель­ство и заботу о нем; но кого мож­но обой­ти выбо­ром, кого выбрать? И навсе­гда ли одних и тех же или вре­мя от вре­ме­ни про­из­во­дя заме­ну дру­ги­ми? И тех ли, кто уже отправ­лял почет­ные долж­но­сти, или толь­ко из моло­дых? Част­ных лиц или маги­ст­ра­тов? Нако­нец, какой вид будут иметь сена­то­ры, на поро­ге курии пре­по­я­сы­ваю­щие себя меча­ми? И сто­ит ли доро­жить жиз­нью, если ее нуж­но обе­ре­гать ору­жи­ем? (6) В таких сдер­жан­ных выра­же­ни­ях он отверг прось­бу Того­ния, огра­ни­чив­шись толь­ко сове­том забыть о его пред­ло­же­нии

3. (1) Но на Юния Гал­ли­е­на^[3], пред­ло­жив­ше­го даро­вать отслу­жив­шим срок пре­то­ри­ан­цам пра­во зани­мать место в пер­вых четыр­на­дца­ти рядах амфи­те­ат­ра⁹, он напу­стил­ся с оже­сто­че­ни­ем, спра­ши­вая его, слов­но тот нахо­дил­ся пред ним, какое ему дело до вои­нов, кото­рым пола­га­ет­ся полу­чать при­ка­за­ния и награ­ды толь­ко от импе­ра­то­ра и боль­ше ни от кого. (2) Выхо­дит, что он при­ду­мал нечто такое, чего не пред­у­смот­рел боже­ст­вен­ный Август; или, ско­рее, он, как при­спеш­ник Сея­на, доби­ва­ет­ся воз­ник­но­ве­ния раздо­ров и мяте­жа, посред­ст­вом кото­рых рас­счи­ты­ва­ет толк­нуть гру­бых людей, при­кры­ва­ясь мни­мым стрем­ле­ни­ем воздать им почет, к нару­ше­нию воин­ской дис­ци­пли­ны и уста­нов­лен­но­го поряд­ка? (3) Вот какую пла­ту полу­чил Гал­ли­ен^[4] за обду­ман­ное наме­ре­ние подо­льстить­ся. Немед­лен­но он был изгнан из сена­та, а затем и из Ита­лии; но так как о нем гово­ри­ли, что, избрав Лес­бос, про­слав­лен­ный и пре­крас­ный ост­ров, он лег­ко будет пере­но­сить изгна­ние, его воз­вра­ща­ют в Рим и содер­жат под стра­жей в домах выс­ших долж­ност­ных лиц. (4) В том же пись­ме Цезарь, к вели­ко­му удо­воль­ст­вию сена­то­ров, обру­шил свой гнев на быв­ше­го пре­то­ра Секс­тия Пако­ни­а­на, наг­ло­го него­дяя, посто­ян­но выведы­вав­ше­го чужие тай­ны и избран­но­го Сея­ном в помощ­ни­ки для завле­че­ния Гая Цеза­ря в при­готов­лен­ную для него запад­ню. (5) После того как это было рас­кры­то, про­рва­лась нару­жу дав­но созре­вав­шая общая нена­висть к Пако­ни­а­ну, и он не избе­жал бы смерт­но­го при­го­во­ра, если бы не заявил, что наме­рен пред­ста­вить донос.

4. (1) Когда же Пако­ни­ан напал на Лука­ния Лаци­а­ра, оди­на­ко­во нена­вист­ные обви­ни­тель и под­суди­мый пред­став­ля­ли собою при­ят­ное для всех зре­ли­ще. Лаци­ар, как я сооб­щал выше, — глав­ное дей­ст­ву­ю­щее лицо в под­стро­ен­ном неко­гда Титию Саби­ну пре­да­тель­стве, — на этот раз ока­зал­ся пер­вым, на кого обру­ши­лась кара. (2) Сре­ди раз­би­ра­тель­ства этих дел Гате­рий Агрип­па напу­стил­ся на кон­су­лов преды­ду­ще­го года, поче­му они, осы­пав­шие друг дру­га вза­им­ны­ми обви­не­ни­я­ми, теперь упор­но хра­нят мол­ча­ние; оче­вид­но, страх и созна­ние за собою вины скреп­ля­ют меж­ду ними союз; но сена­то­рам никак не годит­ся замал­чи­вать то, о чем им дове­лось слы­шать. (3) Регул на это отве­тил, что вре­мя отмще­ния не ушло и что он даст объ­яс­не­ния в при­сут­ст­вии прин­цеп­са; Три­он ска­зал, что было сопер­ни­че­ство меж­ду кол­ле­га­ми, и если они в пылу ссо­ры при­бе­га­ли к угро­зам, то об этом луч­ше забыть. (4) Но так как Агрип­па про­дол­жал наста­и­вать, быв­ший кон­сул Сан­кви­ний Мак­сим стал убеж­дать сенат не умно­жать забот импе­ра­то­ра, изыс­ки­вая для него новые огор­че­ния; в его руках доста­точ­но силы, чтобы при­нять необ­хо­ди­мые меры. Так ему уда­лось добить­ся для Регу­ла спа­се­ния, для Три­о­на — отсроч­ки гибе­ли. (5) А Гате­рий стал еще нена­вист­нее, так как рас­слаб­лен­ный то ли веч­ной сон­ли­во­стью, то ли ноч­ным рас­пут­ст­вом и вслед­ст­вие сво­ей вяло­сти не бояв­ший­ся прин­цеп­са, несмот­ря на всю его жесто­кость, он сре­ди куте­жа и раз­вра­та зани­мал­ся измыш­ле­ни­ем спо­со­бов губить выдаю­щих­ся людей.

5. (1) Затем неиз­мен­но высту­пав­ше­му с наи­бо­лее сви­ре­пы­ми пред­ло­же­ни­я­ми и поэто­му все­ми дав­но нена­вист­но­му Кот­те Мес­са­ли­ну при пер­вом удоб­ном слу­чае предъ­яв­ля­ет­ся обви­не­ние в том, что он рас­про­стра­нял поро­ча­щие Гая Цеза­ря слу­хи о его, пят­наю­щем муж­чи­ну, раз­вра­те, что, при­сут­ст­вуя сре­ди жре­цов на пир­ше­стве в день рож­де­ния Авгу­сты, он назвал его поми­наль­ным обедом и что, посе­то­вав на могу­ще­ство Мания Лепида^[1] и Луция Аррун­ция, с кото­ры­ми у него вышла раз­молв­ка в свя­зи с каки­ми-то денеж­ны­ми рас­че­та­ми, он доба­вил: «Их, может быть, под­дер­жит сенат, а меня защи­тит мой Тибе­руш­ка». (2) Изоб­ли­чен­ный в этом пер­вей­ши­ми людь­ми государ­ства и не остав­ля­е­мый ими в покое, он обра­тил­ся с жало­бою на них к импе­ра­то­ру. И вско­ре сена­ту было достав­ле­но пись­мо Цеза­ря, в кото­ром он всту­пил­ся за Кот­ту: вспом­нив о нача­ле сво­ей друж­бы с ним и ука­зав на его мно­го­чис­лен­ные заслу­ги, он про­сил не истол­ко­вы­вать в худ­шую сто­ро­ну его слов и не пре­вра­щать в пре­ступ­ле­ние бес­хит­рост­ную застоль­ную бол­тов­ню.

6. (1) При­ме­ча­тель­ным пока­за­лось нача­ло это­го пись­ма Цеза­ря, ибо в нем были сле­дую­щие сло­ва: «Что вам писать, почтен­ней­шие отцы сена­то­ры, или как писать, или о чем в насто­я­щее вре­мя совсем не писать? Если я это знаю, пусть боги и боги­ни нашлют на меня еще более тягост­ные стра­да­ния, неже­ли те, кото­рые я вся­кий день ощу­щаю и кото­рые вле­кут меня к гибе­ли». (2) Так обер­ну­лись для него каз­нью его соб­ст­вен­ные зло­дей­ства и мер­зо­сти! И неда­ром муд­рей­ший из муд­рых¹⁰ имел обык­но­ве­ние гово­рить, что, если бы уда­лось загля­нуть в душу тира­нов, то нам пред­ста­ло бы зре­ли­ще ран и язв, ибо как бичи раз­ры­ва­ют тела, так жесто­кость, любо­стра­стие и злоб­ные помыс­лы — душу. (3) И дей­ст­ви­тель­но, ни еди­но­вла­стие, ни уеди­не­ние не огра­ди­ли Тибе­рия от душев­ных тер­за­ний и мук, в кото­рых он сам при­знал­ся.

7. (1) Тогда же сена­ту было сде­ла­но ука­за­ние, что он волен рас­по­рядить­ся судь­бою сена­то­ра Цеци­ли­а­на, настой­чи­вее дру­гих доби­вав­ше­го­ся осуж­де­ния Кот­ты, и было реше­но опре­де­лить ему такое же нака­за­ние, какое понес­ли обви­ни­те­ли Луция Аррун­ция Ару­зей и Сан­кви­ний¹¹; нико­гда ниче­го более почет­но­го не выпа­да­ло на долю Кот­ты, при­над­ле­жав­ше­го, прав­да, к знат­но­му роду, но из-за рас­пут­но­го обра­за жиз­ни впав­ше­го в бед­ность и обес­сла­вив­ше­го себя гнус­ны­ми поступ­ка­ми, ибо дан­ное ему удо­вле­тво­ре­ние ничем не отли­ча­лось от пре­до­став­лен­но­го Аррун­цию, кото­рый был образ­цом доб­ро­де­те­ли.

(2) После это­го перед сена­том пред­ста­ли Квинт Сер­вей и Мину­ций Терм; Сер­вей — быв­ший пре­тор и в про­шлом при­бли­жен­ный Гер­ма­ни­ка, Мину­ций — из всад­ни­че­ско­го сосло­вия, весь­ма скром­но исполь­зо­вав­ший свои дру­же­ские свя­зи с Сея­ном; и то и дру­гое вызы­ва­ло сочув­ст­вие к ним со сто­ро­ны сена­то­ров. (3) Но Тибе­рий, напро­тив, назвав их глав­ней­ши­ми участ­ни­ка­ми заго­во­ра Сея­на, при­нудил Гая Цестия-отца огла­сить в сена­те, что́ он ему о них напи­сал, и Цестий взял на себя их обви­не­ние. (4) Наи­бо­лее пагуб­ным изо всех бед­ст­вий, какие при­нес­ли с собой те вре­ме­на, было то, что даже вид­ней­шие из сена­то­ров не гну­ша­лись зани­мать­ся сочи­не­ни­ем под­лых доно­сов, одни — явно, мно­гие — тай­но; и когда дохо­ди­ло до это­го, не дела­лось ника­ко­го раз­ли­чия меж­ду посто­рон­ни­ми и близ­ки­ми, меж­ду дру­зья­ми и людь­ми незна­ко­мы­ми, меж­ду тем, что слу­чи­лось недав­но, и тем, что стер­лось в памя­ти за дав­но­стью лет; все, что гово­ри­лось на фору­ме, в узком кру­гу на пир­ше­стве, тот­час же под­хва­ты­ва­лось и вме­ня­лось в вину, так как вся­кий спе­шил пред­вос­хи­тить дру­го­го и обречь его на рас­пра­ву, часть, чтобы спа­сти себя, боль­шин­ство — как бы захва­чен­ные повет­ри­ем. (5) Но Мину­ций и Сер­вей, уже будучи осуж­де­ны, пре­вра­ти­лись в донос­чи­ков, запу­тав в свое дело Юлия Афри­ка­на из галль­ско­го пле­ме­ни сан­то­нов и Сея Квад­ра­та, про­ис­хож­де­ния кото­ро­го я не выяс­нил. (6) Мне не безыз­вест­но, что боль­шин­ство писа­те­лей обо­шло мол­ча­ни­ем бес­чис­лен­ные слу­чаи неспра­вед­ли­вых гоне­ний и мно­гие каз­ни и пото­му, что они были подав­ле­ны их оби­ли­ем, и пото­му, что опа­са­лись наску­чить чита­те­лям, повест­вуя о том, что им пред­став­ля­лось чрез­мер­но мрач­ным; но мы обна­ру­жи­ли мно­го тако­го, о чем они не упо­ми­на­ют, но что, по наше­му мне­нию, заслу­жи­ва­ет того, чтобы о нем рас­ска­зать.

8. (1) Так, в те дни, когда осталь­ные лжи­во отре­ка­лись от друж­бы с Сея­ном, рим­ский всад­ник Марк Терен­ций, пред­став­ший перед судом по тако­му же обви­не­нию, осме­лил­ся заявить, что не отпи­ра­ет­ся от него. Он обра­тил­ся к сена­ту со сле­дую­щей речью: (2) «Веро­ят­но, для меня менее выгод­но согла­сить­ся с предъ­яв­лен­ным мне обви­не­ни­ем, чем поста­рать­ся опро­верг­нуть его. Но как бы дело ни обер­ну­лось, я все же при­зна­юсь, что был дру­гом Сея­на, домо­гал­ся им стать и радо­вал­ся, когда достиг это­го. (3) Сна­ча­ла я видел, что он и его отец сто­ят во гла­ве пре­то­ри­ан­ских когорт, а поз­же — еще и то, что, неся обя­зан­но­сти вое­на­чаль­ни­ка, он одно­вре­мен­но управ­ля­ет горо­дом Римом. (4) Его род­ст­вен­ни­ки и свой­ст­вен­ни­ки были осы­пае­мы поче­стя­ми; вся­кий, кто был дру­гом Сея­на, тем самым удо­ста­и­вал­ся рас­по­ло­же­ния прин­цеп­са; напро­тив, те, к кому он питал непри­язнь, обре­ка­лись на веч­ный страх и жал­кое про­зя­ба­ние. (5) Я не ста­ну нико­го назы­вать в под­твер­жде­ние сво­их слов; попав в беду, я буду защи­щать всех, кто, подоб­но мне, непри­ча­стен к его послед­не­му замыс­лу. (6) Ведь мы почи­та­ли не Сея­на из Вуль­си­ний, но того, кто пород­нил­ся с Клав­ди­я­ми и Юли­я­ми, с кото­ры­ми он был свя­зан свой­ст­вом¹², тво­е­го, Цезарь, зятя, тво­е­го това­ри­ща по кон­суль­ству, испол­няв­ше­го в государ­стве общие с тобою обя­зан­но­сти. (7) Не нам обсуж­дать, кого ты воз­нес над дру­ги­ми и по каким при­чи­нам ты это сде­лал: боги вру­чи­ли тебе вер­хов­ную власть, а наша сла­ва — лишь в пови­но­ве­нии тво­ей воле. (8) Мы зна­ем толь­ко то, что у нас на виду: кого ты ода­рил богат­ст­вом и поче­стя­ми, кто вла­стен ока­зы­вать покро­ви­тель­ство или вредить; и нет нико­го, кто решил­ся бы отри­цать, что все это было в руках у Сея­на. (9) Пытать­ся про­ник­нуть в сокро­вен­ные мыс­ли прин­цеп­са, доис­ки­вать­ся, что он втайне в себе вына­ши­ва­ет, и непоз­во­ли­тель­но, и опас­но; да и достиг­нуть это­го невоз­мож­но. (10) Вспом­ни­те, почтен­ней­шие сена­то­ры, что пред­став­лял собою Сеян не в послед­ний день его жиз­ни, а в тече­ние шест­на­дца­ти лет. Ведь мы бла­го­го­ве­ли даже пред Сат­ри­ем и Пом­по­ни­ем; све­сти зна­ком­ство с воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми Сея­на, с его раба­ми-при­врат­ни­ка­ми почи­та­лось вели­ким сча­стьем! (11) Что же, моя защи­та рас­про­стра­ня­ет­ся на всех без раз­бо­ра? Нико­им обра­зом: пусть она име­ет силу лишь в долж­ных пре­де­лах. Коз­ни про­тив государ­ства и умы­сел умерт­вить импе­ра­то­ра под­ле­жат каре; но да будет нашим оправ­да­ни­ем то, что друж­бу с Сея­ном и услу­ги ему мы пре­кра­ти­ли. Цезарь, одно­вре­мен­но с тобой».

9. (1) Муже­ство этой речи и созна­ние, что нашел­ся, нако­нец, чело­век, чтобы выска­зать то, что было у всех на уме, возы­ме­ли такую силу, что его обви­ни­те­лей, кото­рым при этом при­пом­ни­ли их преж­ние низо­сти, пока­ра­ли изгна­ни­ем или смер­тью.

(2) Затем после­до­ва­ло пись­мо Тибе­рия, пол­ное напа­док на быв­ше­го пре­то­ра Секс­та Висти­лия, кото­ро­го, как любим­ца сво­его бра­та Дру­за, он неко­гда при­бли­зил к себе. (3) При­чи­на же гне­ва на Висти­лия была та, что он либо дей­ст­ви­тель­но сочи­нил что-то в поно­ше­ние непотребств Гая Цеза­ря, либо это был навет на него, встре­тив­ший веру. (4) Уда­лен­ный вслед­ст­вие это­го из окру­же­ния Цеза­ря, он стар­че­скою рукой вскрыл себе вены и, нало­жив повяз­ки, пись­мен­но обра­тил­ся к нему с моль­бою воз­вра­тить бла­го­во­ле­ние, но, полу­чив непре­клон­ный ответ, снял повяз­ки и истек кро­вью. (5) Вслед за тем были разом обви­не­ны в оскорб­ле­нии вели­чия Анний Пол­ли­он, Аппий Силан, Мамерк Скавр и Каль­ви­зий Сабин, а к Пол­ли­о­ну-отцу при­со­еди­ни­ли и Пол­ли­о­на-сына — Вини­ци­а­на; все они при­над­ле­жа­ли к знат­ным родам и ранее зани­ма­ли важ­ней­шие долж­но­сти в государ­стве. (6) И сена­то­ры были бы окон­ча­тель­но поверг­ну­ты в тре­пет (мно­го ли сре­ди них было таких, кто не состо­ял в род­стве или друж­бе со столь выдаю­щи­ми­ся мужа­ми?), если бы три­бун город­ской стра­жи Цельс, в этом слу­чае один из донос­чи­ков, не выру­чил из беды Аппия и Каль­ви­зия. (7) Раз­би­ра­тель­ство дела Пол­ли­о­на с Вини­ци­а­ном и Скав­ра Цезарь отло­жил, чтобы занять­ся им вме­сте с сена­том, но выска­зал при этом несколь­ко заме­ча­ний о Скав­ре, не пред­ве­щав­ших тому ниче­го хоро­ше­го.

10. (1) Даже жен­щи­ны не были ограж­де­ны от опас­но­сти это­го рода. Посколь­ку они не мог­ли быть обви­не­ны в наме­ре­нии захва­тить власть, их кара­ли за сле­зы, и мать Фуфия Геми­на, пре­ста­ре­лая Виция, была умерщ­вле­на толь­ко за то, что опла­ки­ва­ла каз­нен­но­го сына¹³. (2) Так обсто­я­ли дела в сена­те; не ина­че посту­пал и прин­цепс, по чье­му пове­ле­нию были пре­да­ны смер­ти Вес­ку­ла­рий Флакк и Юлий Марин, дав­ние его при­бли­жен­ные, неко­гда после­до­вав­шие за ним на Родос и неот­луч­но нахо­див­ши­е­ся с ним так­же на Капре­ях; при посред­стве Вес­ку­ла­рия стро­и­лись коз­ни про­тив Либо­на, а при уча­стии Мари­на Сеян рас­пра­вил­ся с Кур­ци­ем Атти­ком¹⁴. Эти настав­ни­ки в веро­лом­стве к общей радо­сти от веро­лом­ства и погиб­ли.

(3) Тогда же умер есте­ствен­ной смер­тью, что для столь зна­чи­тель­но­го лица было в то вре­мя ред­ко­стью, пон­ти­фик Луций Пизон, ни разу по соб­ст­вен­но­му почи­ну не внес­ший ни одно­го рабо­леп­но­го пред­ло­же­ния и неиз­мен­но, когда воз­ни­ка­ла необ­хо­ди­мость, при­зы­вав­ший к бла­го­ра­зум­ной уме­рен­но­сти. (4) Я упо­ми­нал, что его отец был в свое вре­мя цен­зо­ром, сам он дожил почти до вось­ми­де­ся­ти лет; за заслу­ги во Фра­кии ему были пожа­ло­ва­ны три­ум­фаль­ные отли­чия. (5) Но боль­ше все­го он про­сла­вил себя на посту пре­фек­та горо­да Рима; полу­чив эту долж­ность, неза­дол­го пред тем став­шую посто­ян­ной и вслед­ст­вие непри­выч­ки наро­да к пови­но­ве­нию весь­ма труд­ную, он выпол­нял свои обя­зан­но­сти с уди­ви­тель­ным чув­ст­вом меры.

11. (1) В про­шлом цари и позд­нее маги­ст­ра­ты, отлу­ча­ясь из Рима, изби­ра­ли, дабы в горо­де не было без­на­ча­лия, сво­их вре­мен­ных заме­сти­те­лей, кото­рым над­ле­жа­ло вер­шить пра­во­судие и дей­ст­во­вать в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств; сооб­ща­ют, что Ромул оста­вил сво­им заме­сти­те­лем Ден­тра Рому­лия, поз­же Тулл Гости­лий — Нуму Мар­ция и Тарк­ви­ний Гор­дый — Спу­рия Лукре­ция. (2) В даль­ней­шем такие же пору­че­ния исхо­ди­ли от кон­су­лов. Подо­бие это­го обык­но­ве­ния сохра­ня­ет­ся и поныне, когда ради латин­ских празд­неств вся­кий раз назна­ча­ет­ся осо­бый пре­фект, к кото­ро­му в эти дни пере­хо­дят кон­суль­ские обя­зан­но­сти. (3) Да и Август в пору граж­дан­ских войн поста­вил во гла­ве Рима и всей Ита­лии Циль­ния Меце­на­та из всад­ни­че­ско­го сосло­вия; затем, уже став гла­вой государ­ства, он вслед­ст­вие оби­лия насе­ле­ния и мед­ли­тель­но­сти судо­про­из­вод­ства пове­лел выде­лить кого-нибудь из чис­ла быв­ших кон­су­лов для обузда­ния рабов и тех бес­по­кой­ных граж­дан, чья дер­зость не мог­ла быть укро­ще­на ина­че как силой. (4) Пер­вым эту долж­ность занял и спу­стя несколь­ко дней оста­вил как неспо­соб­ный спра­вить­ся с нею Мес­са­ла Кор­вин; (5) далее, несмот­ря на пре­клон­ный воз­раст, ее пре­вос­ход­но отправ­лял Тавр Ста­ти­лий (6) и после него в тече­ние два­дца­ти лет Пизон, так­же заслу­жив­ший все­об­щее одоб­ре­ние и по этой при­чине удо­сто­ен­ный сена­том похо­рон на государ­ст­вен­ный счет.

12. (1) Затем народ­ный три­бун Квин­ти­ли­ан доло­жил сена­то­рам о Сивил­ли­ной кни­ге, при­об­ще­ния кото­рой к про­чим кни­гам той же про­ри­ца­тель­ни­цы соот­вет­ст­ву­ю­щим сенат­ским поста­нов­ле­ни­ем настой­чи­во доби­вал­ся квин­де­цим­вир Кани­ний Галл. Сенат дал на это согла­сие без пред­ва­ри­тель­ных пре­ний, и Цезарь при­слал пись­мо, в кото­ром слег­ка попе­нял три­бу­ну, по моло­до­сти лет не осве­дом­лен­но­му в ста­рин­ных обы­ча­ях. (2) Гал­ла, одна­ко, он суро­во упре­кал в том, что, соста­рив­шись на изу­че­нии свя­щен­ных обрядов, он обра­тил­ся с этим делом к непол­но­му соста­ву сена­та, не выяс­нив при­том про­ис­хож­де­ния кни­ги, не дождав­шись, пока кол­ле­гия¹⁵ выска­жет о ней свое мне­ние, не рас­по­рядив­шись, как того тре­бо­вал обы­чай, чтобы про­ри­ца­ния были пред­ва­ри­тель­но про­чи­та­ны и оце­не­ны маги­ст­ра­ми¹⁶. (3) Одно­вре­мен­но Цезарь напом­нил, что так как под этим про­слав­лен­ным име­нем рас­про­стра­ня­лось нема­ло вся­ко­го вздо­ра. Август вос­пре­тил част­ным лицам хра­нить у себя кни­ги это­го рода, уста­но­вив срок, в тече­ние кото­ро­го их пола­га­лось сда­вать город­ско­му пре­то­ру. (4) Такой же указ изда­ли и наши пред­ки после сожже­ния Капи­то­лия в Союз­ни­че­скую вой­ну¹⁷, ибо тогда было разыс­ка­но мно­го про­ри­ца­ний Сивил­лы — одна ли она была или их было несколь­ко — на Само­се, в Или­оне, Эритрах, Афри­ке, а так­же на Сици­лии и в ита­лий­ских коло­ни­ях¹⁸, и жре­цам было дано пору­че­ние опре­де­лить, насколь­ко это доступ­но разу­ме­нию чело­ве­че­ско­му, какие из них дей­ст­ви­тель­но под­лин­ные. (5) Таким обра­зом, и эта кни­га в кон­це кон­цов была отда­на на рас­смот­ре­ние квин­де­цим­ви­ров.

13. (1) При тех же кон­су­лах доро­го­виз­на съест­ных при­па­сов едва не пове­ла к мяте­жу: несколь­ко дней под­ряд народ шумел в теат­ре, выдви­гая все­воз­мож­ные тре­бо­ва­ния с непоз­во­ли­тель­ной по отно­ше­нию к импе­ра­то­ру дер­зо­стью. (2) Встре­во­жен­ный этим, он вме­нил в вину маги­ст­ра­там и сена­то­рам, что они не усми­ри­ли тол­пы имев­ши­ми­ся в их рас­по­ря­же­нии сред­ства­ми, и в кон­це пись­ма ука­зал, из каких про­вин­ций под­во­зит он про­до­воль­ст­вие и насколь­ко боль­ше, чем под­во­зил его Август. (3) Итак, в целях обузда­ния про­сто­го наро­да был состав­лен отли­чав­ший­ся ста­рин­ной суро­во­стью сенат­ский указ, и не менее стро­гие рас­по­ря­же­ния отда­ли кон­су­лы. (4) Мол­ча­ние само­го Тибе­рия объ­яс­ня­ли не его снис­хо­ди­тель­но­стью, на что он рас­счи­ты­вал, а над­мен­но­стью.

14. (1) В кон­це года погиб­ли обви­нен­ные в при­част­но­сти к заго­во­ру Сея­на рим­ские всад­ни­ки Геми­ний, Цельс и Пом­пей; из них дру­же­ски свя­зан был с ним толь­ко Геми­ний, да и то не в суще­ст­вен­но важ­ном, и сбли­жа­ла их лишь при­вер­жен­ность того и дру­го­го к рас­то­чи­тель­ству и изне­жен­но­му обра­зу жиз­ни. (2) И три­бун Юлий Цельс, зако­ван­ный в кан­да­лы со сво­бод­но сви­сав­шей цепью, обмотав ее вокруг шеи и рас­тя­ги­вая в раз­ные сто­ро­ны, сам себя уда­вил. (3) А к Руб­рию Фаб­а­ту была при­став­ле­на стра­жа, так как его запо­до­зри­ли в том, что, тяготясь сло­жив­ши­ми­ся в Рим­ском государ­стве поряд­ка­ми, он пытал­ся бежать к пар­фя­нам, рас­счи­ты­вая най­ти у них дру­же­люб­ный при­ем. (4) В самом деле, обна­ру­жен­ный у Сици­лий­ско­го про­ли­ва и достав­лен­ный в Рим цен­ту­ри­о­ном, он не мог при­ве­сти ника­ких прав­до­по­доб­ных при­чин в объ­яс­не­ние сво­его пре­бы­ва­ния в столь уда­лен­ном от его дома месте; тем не менее он остал­ся в живых ско­рее пото­му, что о нем забы­ли, чем вслед­ст­вие снис­хо­ди­тель­но­сти.

15. (1) В кон­суль­ство Сер­вия Галь­бы и Луция Сул­лы¹⁹ Цезарь после дол­го­го разду­мья, кого бы дать в мужья сво­им уже достиг­шим брач­но­го воз­рас­та внуч­кам, оста­но­вил выбор на Луции Кас­сии и Мар­ке Вини­ции. (2) Вини­ций про­ис­хо­дил из про­вин­ци­аль­но­го рода; он родил­ся в горо­де Калах; его отец и дед достиг­ли кон­суль­ско­го досто­ин­ства²⁰, но все осталь­ные в семье при­над­ле­жа­ли к всад­ни­че­ско­му сосло­вию; сам он был мяг­ко­го нра­ва и обла­дал даром изящ­ной речи. (3) Кас­сий про­ис­хо­дил из рим­ско­го пле­бей­ско­го рода, впро­чем древ­не­го и заслу­жен­но­го; вос­пи­тан­ный отцом²¹ в стро­го­сти, он рас­по­ла­гал к себе ско­рее сво­ей обхо­ди­тель­но­стью, чем душев­ною твер­до­стью. (4) Итак, выдав замуж доче­рей Гер­ма­ни­ка Дру­зил­лу и Юлию — первую за Кас­сия, вто­рую за Вини­ция, — Тибе­рий сооб­щил об этом сена­ту, сдер­жан­но похва­лив моло­дых людей. (5) Затем, доволь­но смут­но изло­жив при­чи­ны сво­его пре­бы­ва­ния за пре­де­ла­ми Рима, он пере­шел к делам более важ­ным и к тому, что, заботясь о бла­го­ден­ст­вии государ­ства, он навлек на себя недо­воль­ство, и закон­чил пись­мо прось­бою допус­кать вме­сте с ним в курию вся­кий раз, когда он поже­ла­ет ее посе­тить, пре­фек­та Мак­ро­на²² и еще несколь­ких три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов²³. (6) И хотя соот­вет­ст­ву­ю­щий сенат­ский указ пол­но­стью учел его поже­ла­ния и в нем не упо­ми­на­лись ни зва­ние, ни чис­ло сопро­вож­даю­щих импе­ра­то­ра, Тибе­рий не толь­ко не вошел ни в один рим­ский дом, не гово­ря уже о народ­ном собра­нии, но вся­кий раз объ­ез­жал род­ной город круж­ны­ми путя­ми.

16. (1) Меж­ду тем посы­па­лись доно­сы на тех, кто отда­вал день­ги в рост, нару­шая закон дик­та­то­ра Цеза­ря, опре­де­ляв­ший усло­вия, на кото­рых в пре­де­лах Ита­лии доз­во­ля­лось давать взай­мы день­ги и вла­деть земель­ною соб­ст­вен­но­стью, и уже дав­но не при­ме­няв­ший­ся, ибо ради част­ной выго­ды забы­ва­ют об обще­ст­вен­ном бла­ге. (2) И дей­ст­ви­тель­но, ростов­щи­че­ство в Риме — заста­ре­лое зло, весь­ма часто быв­шее при­чи­ной вос­ста­ний и смут, и поэто­му меры к его обузда­нию при­ни­ма­лись так­же и в ста­ри­ну и при менее испор­чен­ных нра­вах. (3) Сна­ча­ла Две­на­дца­тью таб­ли­ца­ми²⁴ было уста­нов­ле­но, что никто не впра­ве взи­мать более одной унции росту²⁵, тогда как ранее все зави­се­ло от про­из­во­ла бога­тых; в даль­ней­шем по пред­ло­же­нию народ­ных три­бу­нов эту став­ку сни­зи­ли до поло­ви­ны унции²⁶; нако­нец, отда­вать день­ги в рост было пол­но­стью вос­пре­ще­но²⁷. (4) В народ­ных собра­ни­ях было при­ня­то мно­же­ство поста­нов­ле­ний, направ­лен­ных про­тив обхо­дя­щих этот закон, но, в нару­ше­ние неод­но­крат­но под­твер­жден­ных ука­зов, они все же нико­гда не пере­во­ди­лись, так как заи­мо­дав­цы при­бе­га­ли к хит­ро­ум­ным улов­кам. (5) Пре­тор Гракх, на долю кото­ро­го теперь выпа­ло раз­би­ра­тель­ство это­го дела, подав­лен­ный оби­ли­ем обви­ня­е­мых, доло­жил об этом сена­ту, и пере­пу­ган­ные сена­то­ры (ибо никто не был сво­бо­ден от этой вины) обра­ти­лись к прин­цеп­су, моля его о про­ще­нии; и сни­зой­дя к ним, он пре­до­ста­вил год и шесть меся­цев на то, чтобы каж­дый при­вел свои денеж­ные дела в соот­вет­ст­вие с веле­ни­я­ми зако­на.

17. (1) Это пове­ло к нехват­ке налич­ных денег и пото­му, что все дол­ги были истре­бо­ва­ны одно­вре­мен­но, и вслед­ст­вие боль­шо­го чис­ла осуж­ден­ных, так как после про­да­жи их кон­фис­ко­ван­но­го иму­ще­ства звон­кая моне­та ско­пи­лась в государ­ст­вен­ном каз­на­чей­стве и в казне импе­ра­то­ра. (2) К тому же сенат обя­зал каж­до­го заи­мо­дав­ца истра­тить две тре­ти отдан­ных им взай­мы денег на покуп­ку земель­ной соб­ст­вен­но­сти в Ита­лии и каж­до­го долж­ни­ка немед­лен­но вне­сти такую же часть сво­его дол­га²⁸. Но заи­мо­дав­цы тре­бо­ва­ли пога­сить дол­ги пол­но­стью, а долж­ни­кам не подо­ба­ло под­ры­вать дове­рие к сво­ей пла­те­же­спо­соб­но­сти. (3) Отсюда — сна­ча­ла бегот­ня и прось­бы, затем — пре­пи­ра­тель­ства у три­бу­на­ла пре­то­ра, и то, что было при­ду­ма­но в каче­стве целеб­но­го сред­ства — про­да­жа и покуп­ка зем­ли, — возы­ме­ло про­ти­во­по­лож­ное дей­ст­вие, так как заи­мо­дав­цы задер­жа­ли все день­ги для при­об­ре­те­ния земель­ных уго­дий. (4) Вслед­ст­вие мно­же­ства про­даю­щих цены на поме­стья рез­ко упа­ли, и чем боль­ше дол­гов обре­ме­ня­ло вла­дель­ца зем­ли, тем труд­нее ему было ее про­дать, так что мно­гие из-за это­го вко­нец разо­ри­лись; поте­ря иму­ще­ства влек­ла за собою утра­ту достой­но­го поло­же­ния и доб­ро­го име­ни, и так про­дол­жа­лось до тех пор, пока Цезарь, раздав по меняль­ным лав­кам сто мил­ли­о­нов сестер­ци­ев, не раз­ре­шил полу­чать из них ссу­ду вся­ко­му, кто мог пред­ста­вить наро­ду в залог поме­стье в два раза боль­шей цен­но­сти, на три года без взи­ма­ния роста. (5) Так было вос­ста­нов­ле­но дело­вое дове­рие, и поне­мно­гу сно­ва появи­лись част­ные заи­мо­дав­цы. Но покуп­ка зем­ли осу­ществля­лась не в том поряд­ке, в каком это пред­пи­сы­ва­лось сенат­ским поста­нов­ле­ни­ем: непре­клон­ны­ми были тре­бо­ва­ния зако­на вна­ча­ле, как это почти все­гда быва­ет в подоб­ных слу­ча­ях, но под конец никто не забо­тил­ся об их соблюде­нии.

18. (1) Затем, после при­вле­че­ния к суду Кон­сидия Про­ку­ла по обви­не­нию в оскорб­ле­нии вели­чия, вер­ну­лись преж­ние стра­хи; его, без­мя­теж­но празд­но­вав­ше­го свой день рож­де­ния, схва­ти­ли, доста­ви­ли в курию, осуди­ли и немед­лен­но пре­да­ли смер­ти, (2) а его сест­ра Сан­ция была лише­на воды и огня по обви­не­нию, предъ­яв­лен­но­му Квин­том Пом­по­ни­ем. Чело­век бес­по­кой­но­го нра­ва, он объ­яс­нял этот и дру­гие свои поступ­ки тако­го рода жела­ни­ем добить­ся бла­го­склон­но­сти прин­цеп­са, чтобы выз­во­лить из опас­но­сти сво­его бра­та Пом­по­ния Секун­да. (3) Выно­сит­ся так­же реше­ние об изгна­нии Пом­пеи Мак­ри­ны, мужа кото­рой Арго­ли­ка и тестя Лако­на, знат­ных ахей­цев, Цезарь погу­бил ранее. (4) Ее отец, выдаю­щий­ся рим­ский всад­ник, и брат, быв­ший пре­тор, в ожи­да­нии неиз­беж­но­го осуж­де­ния сами нало­жи­ли на себя руки. Они были вино­ва­ты лишь в том, что неко­гда Гней Вели­кий счи­тал их пра­деда Фео­фа­на из Мити­лен одним из сво­их бли­жай­ших дру­зей и что умер­ше­му Фео­фа­ну гре­че­ское подо­бо­стра­стие возда­ло боже­ские поче­сти.

19. (1) После них посту­па­ет донос на бога­тей­ше­го испан­ца Секс­та Мария, обви­нен­но­го в кро­во­сме­си­тель­ной свя­зи с доче­рью и сбро­шен­но­го с Тар­пей­ской ска­лы. И чтобы ни в ком не вызы­ва­ло сомне­ния, что его погу­би­ло богат­ство, Тибе­рий при­сво­ил себе при­над­ле­жав­шие ему сереб­ря­ные и мед­ные руд­ни­ки, хотя они под­ле­жа­ли пере­да­че в соб­ст­вен­ность государ­ства. (2) Воз­буж­ден­ный эти­ми каз­ня­ми, он велит умерт­вить всех, кто содер­жал­ся в тем­ни­це по обви­не­нию в сообщ­ни­че­стве с Сея­ном. (3) Про­изо­шло страш­ное изби­е­ние, и на Гемо­ни­ях лежа­ло несмет­ное мно­же­ство уби­тых обо­е­го пола, вся­ко­го воз­рас­та, знат­ных и из про­сто­го наро­да, бро­шен­ных пооди­ноч­ке или сва­лен­ных в груды. (4) Ни близ­ким, ни дру­зьям не доз­во­ля­лось воз­ле них оста­нав­ли­вать­ся, опла­ки­вать их, сколь­ко-нибудь подол­гу смот­реть на них: сто­ро­жив­шие их со всех сто­рон вои­ны, вни­ма­тель­но наблюдая за все­ми, так или ина­че про­яв­ляв­ши­ми свою скорбь, неот­ступ­но сле­до­ва­ли за раз­ло­жив­ши­ми­ся тела­ми, пока их воло­чи­ли к Тиб­ру. Они уплы­ва­ли вниз по тече­нию, или их при­би­ва­ло к бере­гу, и никто к ним не при­тра­ги­вал­ся и не пре­да­вал их сожже­нию. (5) Так созна­ние общ­но­сти жре­бия чело­ве­че­ско­го подав­ля­лось силою стра­ха, и чем силь­нее сви­реп­ст­во­ва­ла жесто­кость, тем боль­ше пре­град встре­ча­ло состра­да­ние.

20. (1) Тогда же Гай Цезарь, отпра­вив­ший­ся с дедом на Капреи, взял в жены дочь Мар­ка Сила­на Клав­дию; скры­вая под личи­ною скром­но­сти огром­ные при­тя­за­ния, он настоль­ко вла­дел собою, что ни осуж­де­ние мате­ри, ни гибель бра­тьев²⁹ не исторг­ли у него ни одно­го воз­гла­са; как начи­нал день Тибе­рий, тот же вид, почти те же речи были и у него. (2) Отсюда став­шее впо­след­ст­вии широ­ко извест­ным кры­ла­тое сло­во ора­то­ра Пас­си­е­на: нико­гда не быва­ло ни луч­ше­го раба, ни худ­ше­го гос­по­ди­на.

(3) Не умол­чу и о пред­ска­за­нии Тибе­рия отно­си­тель­но Сер­вия Галь­бы, в ту пору кон­су­ла; вызвав его к себе и испы­тав в раз­но­сто­рон­ней беседе, он под конец обра­тил­ся к нему по-гре­че­ски с таки­ми сло­ва­ми: «И ты, Галь­ба, отведа­ешь когда-нибудь вла­сти», наме­кая на то, что вла­ды­че­ство его будет позд­ним и недол­гим, и обна­ру­жив тем самым зна­ком­ство с нау­кой хал­де­ев: для ее пости­же­ния он рас­по­ла­гал на Родо­се и досу­гом, и настав­ни­ком Тра­сил­лом, чьи позна­ния он испы­тал сле­дую­щим обра­зом.

21. (1) Вся­кий раз, когда Тибе­рий, стре­мясь узнать свое буду­щее, встре­чал­ся ради это­го с про­ри­ца­те­ля­ми, он поль­зо­вал­ся верх­ни­ми поко­я­ми дома и услу­га­ми един­ст­вен­но­го посвя­щен­но­го в эти дела воль­ноот­пу­щен­ни­ка. (2) Неве­же­ст­вен­ный и наде­лен­ный огром­ной телес­ной силой, тот околь­ны­ми и кру­ты­ми троп­ка­ми (ибо дом сто­ял на ска­ли­стом обры­ве) при­во­дил про­ри­ца­те­ля, искус­ство кото­ро­го хотел испы­тать Тибе­рий, и на обрат­ном пути, если его позна­ния были сочте­ны Тибе­ри­ем вздор­ны­ми, а сам он обман­щи­ком, сбра­сы­вал его в море, чтобы не оста­ва­лось свиде­те­ля тай­ных заня­тий его гос­по­ди­на. (3) Итак, тем же путем по ска­лам был при­веден и Тра­силл; после того как Тибе­рий задал ему те же вопро­сы и отве­ты Тра­сил­ла его взвол­но­ва­ли, ибо тот искус­но открыл ему, что он завла­де­ет вла­стью, а так­же все его буду­щее, Тибе­рий спро­сил его, может ли он про­зреть свою соб­ст­вен­ную судь­бу, что ему при­не­сет дан­ный год, дан­ный день. (4) Взгля­нув на рас­по­ло­же­ние звезд и изме­рив рас­сто­я­ния меж­ду ними, тот сна­ча­ла колеб­лет­ся, потом пуга­ет­ся и чем боль­ше всмат­ри­ва­ет­ся в небо, тем силь­нее и силь­нее дро­жит от рас­те­рян­но­сти и стра­ха и нако­нец вос­кли­ца­ет, что ему угро­жа­ет почти неот­вра­ти­мая гибель. (5) Тогда Тибе­рий, обняв его, поздрав­ля­ет с тем, что он увидел надви­гав­шу­ю­ся на него опас­ность и все же оста­нет­ся невреди­мым, и, сочтя все ска­зан­ное им за ора­кул, удер­жи­ва­ет его при себе, как одно­го из сво­их бли­жай­ших дру­зей.

22. (1) Когда я слы­шу о таких и подоб­ных вещах, меня охва­ты­ва­ет разду­мье, опре­де­ля­ют­ся ли дела чело­ве­че­ские роком и непре­клон­ной необ­хо­ди­мо­стью или слу­чай­но­стью. (2) Ведь сре­ди вели­чай­ших мыс­ли­те­лей древ­но­сти и их уче­ни­ков и после­до­ва­те­лей мож­но обна­ру­жить при­вер­жен­цев про­ти­во­по­лож­ных взглядов, и мно­гие твер­до дер­жат­ся мне­ния, что богам нет ни малей­ше­го дела ни до наше­го воз­ник­но­ве­ния, ни до наше­го кон­ца, ни вооб­ще до смерт­ных³⁰; вот поче­му так часто жизнь хоро­ших людей без­ра­дост­на, а сча­стье выпа­да­ет в удел дур­ным. (3) Дру­гие³¹, напро­тив, счи­та­ют, что жиз­нен­ные обсто­я­тель­ства пред­у­ка­за­ны роком, но не вслед­ст­вие дви­же­ния звезд, а в силу осно­ва­ний и вза­и­мо­свя­зи есте­ствен­ных при­чин; при этом, одна­ко, они пола­га­ют, что мы сво­бод­ны в выбо­ре обра­за жиз­ни, кото­рый, будучи еди­но­жды избран, вле­чет за собою опре­де­лен­ную после­до­ва­тель­ность собы­тий. (4) И отнюдь не то — зло и бла­го, что при­зна­ет­ся тако­вы­ми тол­пой; мно­гие, одоле­вае­мые, как мы себе пред­став­ля­ем, невзго­да­ми, счаст­ли­вы, тогда как иные, хотя и живут в богат­стве и изоби­лии, вла­чат жал­кое суще­ст­во­ва­ние, ибо пер­вые стой­ко пере­но­сят свою тяже­лую участь, а вто­рые нера­зум­но поль­зу­ют­ся сво­ею удач­ли­вой судь­бой. (5) Но боль­шин­ство смерт­ных счи­та­ет, что буду­щее пред­опре­де­ле­но с их рож­де­ния и если что про­ис­хо­дит не так, как пред­ска­за­но, то в этом повин­но неве­же­ство пред­ска­за­те­лей: оно под­ры­ва­ет веру в нау­ку, неопро­вер­жи­мые свиде­тель­ства истин­но­сти кото­рой доста­ви­ли нам и древ­ность, и наше вре­мя. (6) И дей­ст­ви­тель­но, сын того же Тра­сил­ла пред­рек и Неро­ну³², что он завла­де­ет вла­стью, но об этом я сооб­щу в сво­ем месте, чтобы не отой­ти еще даль­ше от нача­то­го повест­во­ва­ния.

23. (1) При тех же кон­су­лах раз­но­сит­ся весть о кон­чине Ази­ния Гал­ла; что он умер от голо­да, не под­ле­жит сомне­нию, но по доб­рой ли воле или по при­нуж­де­нию — счи­та­лось неуста­нов­лен­ным. (2) И когда к Цеза­рю обра­ти­лись с вопро­сом, раз­ре­шит ли он его похо­ро­ны, тот, не усты­див­шись, дал на них раз­ре­ше­ние, посе­то­вав при этом на обсто­я­тель­ства, отняв­шие у него под­суди­мо­го, преж­де чем тот был изоб­ли­чен в его при­сут­ст­вии; (3) как буд­то за три года не нашлось у него вре­ме­ни, чтобы учи­нить суд над ста­ри­ком, быв­шим кон­су­лом и отцом столь­ких кон­су­лов!³³ (4) Затем умерщ­вля­ет­ся Друз, кото­рый под­дер­жи­вал себя жал­кою пищей, поедая набив­ку сво­его тюфя­ка, и угас лишь на девя­тый день. (5) Неко­то­рые пере­да­ют, что Мак­ри­ну яко­бы было пору­че­но в слу­чае, если бы Сеян взял­ся за ору­жие, осво­бо­дить юно­шу из-под стра­жи (он содер­жал­ся в Пала­тин­ском двор­це) и поста­вить его во гла­ве наро­да³⁴. (6) Позд­нее, так как ходи­ли упор­ные слу­хи, что Цезарь соби­ра­ет­ся при­ми­рить­ся с невест­кой и вну­ком, он пред­по­чел жесто­кость рас­ка­я­нью.

24. (1) Боль­ше того, он вся­че­ски поно­сил умер­ше­го, обви­няя его в гряз­ных поро­ках, в том, что он наме­ре­вал­ся погу­бить сво­их близ­ких, что нена­видел оте­че­ство, и при­ка­зал про­честь еже­днев­ные запи­си всех его поступ­ков и слов; (2) это пока­за­лось осо­бен­но ужас­ным: было бы труд­но пове­рить, что в тече­ние столь­ких лет к Дру­зу были при­став­ле­ны согляда­таи, ловив­шие его взгляды, сто­ны, даже невнят­ное бор­мота­нье, и что его дед мог все это выслу­ши­вать, читать, пре­дать глас­но­сти, если бы в доне­се­ни­ях цен­ту­ри­о­на Аттия и воль­ноот­пу­щен­ни­ка Диди­ма не назы­ва­лись по име­нам рабы, какой из них уда­рил пытав­ше­го­ся вый­ти из сво­его поме­ще­ния Дру­за, какой поверг его в страх. (3) Цен­ту­ри­он при­во­дил, как некие свиде­тель­ство сво­ей доб­ле­сти, и жесто­кие речи, с кото­ры­ми он сам к нему обра­щал­ся, и сло­ва уми­раю­ще­го, вна­ча­ле как бы в исступ­ле­нии рас­то­чав­ше­го угро­зы Тибе­рию, а затем, после утра­ты вся­кой надеж­ды на сохра­не­ние жиз­ни, при­зы­вав­ше­го на его голо­ву обду­ман­ные и холод­ные про­кля­тия, чтобы, после того как он умерт­вил невест­ку, пле­мян­ни­ка, вну­ков³⁵ и запол­нил свой дво­рец тру­па­ми, он сам понес нака­за­ние, сняв позор с родо­во­го име­ни пред­ков и послу­жив очи­сти­тель­ной жерт­вою для потом­ков. (4) Сена­то­ры зашу­ме­ли, делая вид, что охва­че­ны него­до­ва­ни­ем, тогда как в дей­ст­ви­тель­но­сти были потря­се­ны стра­хом и изум­ле­ни­ем, что неко­гда столь осто­рож­ный и так тща­тель­но скры­вав­ший свои пре­ступ­ле­ния прин­цепс дошел до такой откро­вен­но­сти, что, как бы раз­дви­нув сте­ны, пока­зал вну­ка под пле­тью цен­ту­ри­о­на, осы­пае­мо­го пин­ка­ми рабов и тщет­но моля­ще­го хоть о какой-нибудь пище для под­дер­жа­ния жиз­ни.

25. (1) Еще не заглох­ла скорбь, порож­ден­ная рас­пра­вою с Дру­зом, как ста­ло извест­но, что умер­ла Агрип­пи­на³⁶. Жизнь ее после каз­ни Сея­на про­дли­ла, думаю, под­дер­жи­вав­шая ее надеж­да, но в жесто­кой ее судь­бе не про­изо­шло ника­ких изме­не­ний к луч­ше­му, и она сама себя умо­ри­ла голо­дом, если толь­ко доб­ро­воль­ность ее кон­чи­ны не была вымыс­лом и ее насиль­ст­вен­но не лиши­ли пищи. (2) В самом деле, рас­па­лен­ный зло­бой Тибе­рий воз­вел на нее гнус­ное обви­не­ние в рас­пут­стве, в том, что она сожи­тель­ст­во­ва­ла с Ази­ни­ем Гал­лом и после его смер­ти впа­ла в отвра­ще­ние к жиз­ни. (3) Но Агрип­пи­на, нико­гда не мирив­ша­я­ся со скром­ным уде­лом, жад­но рвав­ша­я­ся к вла­сти и погло­щен­ная муж­ски­ми забота­ми, была сво­бод­на от жен­ских сла­бо­стей. (4) Цезарь доба­вил, что она умер­ла в тот же день, в кото­рый за два года пред тем Сея­на постиг­ло воз­мездие, и что это заслу­жи­ва­ет осо­бо­го вни­ма­ния; он так­же поста­вил себе в заслу­гу, что ее не уда­ви­ли пет­лей и не бро­си­ли на Гемо­нии. (5) За это сенат воздал ему бла­го­дар­ность, и было выне­се­но поста­нов­ле­ние еже­год­но в пят­на­дца­тый день перед ноябрь­ски­ми кален­да­ми, ибо имен­но в этот день и Сея­на, и Агрип­пи­ну постиг­ла смерть, посвя­щать дар Юпи­те­ру.

26. (1) Немно­го позд­нее решил умерт­вить себя Кок­цей Нер­ва, неиз­мен­ный при­бли­жен­ный и спут­ник прин­цеп­са, хотя его поло­же­ние нисколь­ко не пошат­ну­лось и он не стра­дал ника­ким телес­ным неду­гом. (2) Когда это ста­ло извест­но Тибе­рию, он посе­тил его, стал доис­ки­вать­ся при­чин тако­го реше­ния, уго­ва­ри­вать; нако­нец, при­знал­ся, что тяже­лым бре­ме­нем ляжет на его совесть и доб­рую сла­ву, если его бли­жай­ший и луч­ший друг, у кото­ро­го не было ника­ких види­мых осно­ва­ний торо­пить смерть, безвре­мен­но рас­ста­нет­ся с жиз­нью. (3) Укло­нив­шись от объ­яс­не­ний. Нер­ва до кон­ца упор­но воз­дер­жи­вал­ся от пищи. Знав­шие его мыс­ли пере­да­ва­ли, что чем бли­же он при­гляды­вал­ся к бед­ст­ви­ям Рим­ско­го государ­ства, тем силь­нее него­до­ва­ние и тре­во­га тол­ка­ли его к реше­нию обре­сти для себя, пока он невредим и его не тро­ну­ли, достой­ный конец.

(4) Гибель Агрип­пи­ны, сколь это ни неве­ро­ят­но, повлек­ла за собою и гибель План­ци­ны. Будучи женой Гнея Пизо­на и откры­то раду­ясь смер­ти Гер­ма­ни­ка, она при паде­нии мужа избег­ла воз­мездия, обе­ре­гае­мая заступ­ни­че­ст­вом Авгу­сты и в не мень­шей мере — враж­дой Агрип­пи­ны. (5) Но когда и той, что ее нена­виде­ла, и той, кото­рая ей покро­ви­тель­ст­во­ва­ла, не ста­ло, одер­жа­ло верх пра­во­судие, и, при­вле­чен­ная к суду по хоро­шо извест­но­му обви­не­нию³⁷, она соб­ст­вен­но­руч­но пре­да­ла себя ско­рее запозда­лой, чем неза­слу­жен­ной каз­ни.

27. (1) Удру­чен­но­му столь­ки­ми печа­ля­ми горо­ду доба­ви­ла еще одно огор­че­ние дочь Дру­за Юлия, в про­шлом жена Неро­на, уни­зив­шая себя до бра­ка с Рубел­ли­ем Блан­дом, деда кото­ро­го, рим­ско­го всад­ни­ка родом из Тибу­ра, мно­гие хоро­шо пом­ни­ли. (2) Скон­чав­ший­ся в кон­це года Элий Ламия был удо­сто­ен цен­зор­ских похо­рон; осво­бож­ден­ный, нако­нец, от при­зрач­но­го управ­ле­ния Сири­ей, он зани­мал долж­ность пре­фек­та горо­да Рима; про­ис­хо­дил он из хоро­ше­го рода, и, несмот­ря на воз­раст, был бодр и дея­те­лен; при­да­ва­ло ему досто­ин­ство и то, что он не был отпу­щен в свою про­вин­цию. (3) Затем, по смер­ти про­пре­то­ра Сирии Пом­по­ния Флак­ка, в сена­те огла­ша­ет­ся пись­мо Цеза­ря, в кото­ром он сето­вал, что наи­бо­лее выдаю­щи­е­ся и спо­соб­ные началь­ст­во­вать вой­ском укло­ня­ют­ся от несе­ния этих обя­зан­но­стей и что это вынуж­да­ет его обра­тить­ся к сена­то­рам с прось­бой повли­ять на несколь­ких быв­ших кон­су­лов и добить­ся от них согла­сия взять на себя попе­че­ние о про­вин­ци­ях. Он забыл, одна­ко, о том, что сам он деся­тый год задер­жи­ва­ет в Риме Аррун­ция и не отпус­ка­ет его в Испа­нию³⁸. (4) В том же году умер и Маний Лепид^[2], об уме­рен­но­сти и рас­суди­тель­но­сти кото­ро­го я доста­точ­но ска­зал в преды­ду­щих кни­гах; (5) нет надоб­но­сти подроб­нее оста­нав­ли­вать­ся и на его знат­но­сти, ибо род Эми­ли­ев все­гда изоби­ло­вал достой­ны­ми граж­да­на­ми, а если кто из той же семьи отли­чал­ся дур­ны­ми нра­ва­ми, то и такие не были лише­ны внеш­не­го блес­ка.

28. (1) В кон­суль­ство Пав­ла Фабия и Луция Вител­лия³⁹ после дли­тель­но­го кру­го­во­рота веков пти­ца феникс⁴⁰ воз­вра­ти­лась в Еги­пет и доста­ви­ла уче­ным мужам из уро­жен­цев этой стра­ны и гре­ков обиль­ную пищу для рас­суж­де­ний о столь пора­зи­тель­ном чуде. (2) Мне хочет­ся изло­жить и то, в чем их суж­де­ния сов­па­да­ют, и еще боль­ше тако­го, в чем они меж­ду собой несо­глас­ны, но с чем сто­ит позна­ко­мить­ся. (3) Что это суще­ство посвя­ще­но солн­цу и отли­ча­ет­ся от дру­гих птиц голо­вою и ярко­стью опе­ре­ния, на этом схо­дят­ся все, кто опи­сы­вал его внеш­ний вид; о воз­расте же его гово­рят раз­лич­но. (4) Боль­шин­ство опре­де­ля­ет его в пять­сот лет, но есть и такие, кото­рые утвер­жда­ют, что этот феникс живет уже тыся­чу четы­ре­ста шесть­де­сят один год, так как ранее феник­сы при­ле­та­ли в город, нося­щий назва­ние Гелио­поль, в пер­вый раз — при вла­ды­че­стве Сесо­си­са, во вто­рой — Ама­си­са и в послед­ний — Пто­ле­мея, кото­рый цар­ст­во­вал третьим из македо­нян, при­чем их все­гда сопро­вож­да­ло мно­же­ство про­чих птиц, дивив­ших­ся их невидан­но­му обли­ку. (5) Древ­ность тем­на; но Тибе­рия от Пто­ле­мея отде­ля­ет менее двух­сот пяти­де­ся­ти лет⁴¹. (6) Поэто­му неко­то­рые счи­та­ют, что послед­ний феникс — не насто­я­щий, что он не из араб­ской зем­ли и на него не рас­про­стра­ня­ет­ся то, что гово­рит о феник­се пре­да­ние древ­но­сти. (7) По исте­че­нии поло­жен­ных ему лет, почув­ст­во­вав при­бли­же­ние смер­ти, он у себя на родине стро­ит гнездо и изли­ва­ет в него дето­род­ную силу, от кото­рой воз­ни­ка­ет пте­нец; и пер­вая забота того, когда он достигнет зре­ло­сти, — это погре­бе­ние остан­ков отца, и он не берет­ся за это опро­мет­чи­во, но сна­ча­ла, под­няв мир­ру⁴² рав­но­го веса, испы­ты­ва­ет себя в дол­гом поле­те, и когда станет спо­со­бен спра­вить­ся с таким гру­зом и с таким даль­ним путем, пере­но­сит тело отца на жерт­вен­ник солн­ца и пре­да­ет его там сожже­нию. (8) Все это недо­сто­вер­но и при­укра­ше­но вымыс­лом, но не под­ле­жит сомне­нию, что вре­мя от вре­ме­ни эту пти­цу видят в Егип­те.

29. (1) А в Риме, где непре­рыв­но выно­си­лись смерт­ные при­го­во­ры, вскрыл себе вены и истек кро­вью Пом­по­ний Лабе­он, о кото­ром я сооб­щал, что он был пра­ви­те­лем Мезии; то же сде­ла­ла и его жена Пак­сея. (2) Готов­ность к смер­ти тако­го рода порож­да­ли страх перед пала­чом и то, что хоро­нить осуж­ден­ных было запре­ще­но и их иму­ще­ство под­ле­жа­ло кон­фис­ка­ции, тогда как тела умерт­вив­ших себя доз­во­ля­лось пре­да­вать погре­бе­нию и их заве­ща­ния сохра­ня­ли закон­ную силу — тако­ва была награ­да за тороп­ли­вость. (3) Цезарь в направ­лен­ном сена­ту пись­ме при­пом­нил при­ня­тый у наших пред­ков обы­чай: поры­вая с кем-нибудь друж­бу, они отка­зы­ва­ли ему от дома и после это­го пре­кра­ща­ли с ним вся­кие отно­ше­ния. Так же посту­пил и он с Лабео­ном, но тот, обви­ня­е­мый в дур­ном управ­ле­нии про­вин­ци­ей и в дру­гих пре­ступ­ле­ни­ях, поста­рал­ся выста­вить себя ни в чем не повин­ной жерт­вой его непри­яз­ни; а его жена напрас­но стра­ши­лась, ибо, хотя бы она и была винов­ной, ей ниче­го не гро­зи­ло. (4) После это­го выдви­га­ет­ся обви­не­ние про­тив Мамер­ка Скав­ра, отли­чав­ше­го­ся выдаю­щей­ся знат­но­стью и бле­стя­щим ора­тор­ским даро­ва­ни­ем, но запят­нав­ше­го себя постыд­ным обра­зом жиз­ни. (5) Его погу­би­ла не друж­ба с Сея­ном, а столь же губи­тель­ная нена­висть Мак­ро­на, кото­рый стро­ил такие же коз­ни, но более скрыт­но и доло­жил Цеза­рю содер­жа­ние сочи­нен­ной Скав­ром тра­гедии⁴³, при­ведя из нее сти­хи, кото­рые мог­ли быть отне­се­ны к Тибе­рию. (6) Впро­чем, обви­ни­те­ли Скав­ра Сер­ви­лий и Кор­не­лий гово­ри­ли толь­ко о его пре­лю­бо­де­я­нии с Ливи­ей⁴⁴ и об уча­стии в маги­че­ских таин­ствах. (7) Скавр, как подо­ба­ло потом­ку древ­них Эми­ли­ев, пред­у­предил осуж­де­ние, побуж­дае­мый к это­му женой Секс­ти­ей, кото­рая была и вдох­но­ви­тель­ни­цей, и соучаст­ни­цей его само­убий­ства.

30. (1) Впро­чем, если пред­став­ля­лась воз­мож­ность, под­вер­га­лись нака­за­нию и обви­ни­те­ли; так, Сер­ви­лий и Кор­не­лий, осла­вив­шие себя тем, что погу­би­ли Скав­ра, были лише­ны огня и воды и сосла­ны на ост­ро­ва, ибо, при­гро­зив доно­сом Варию Лигу­ру, полу­чи­ли от него взят­ку, кото­рою он от них отку­пил­ся. (2) И быв­ший эдил Абудий Рузон, донес­ший, чтобы погу­бить Лен­ту­ла Гету­ли­ка, под нача­лом кото­ро­го он ранее коман­до­вал леги­о­ном, что тот пред­на­зна­чал сына Сея­на себе в зятья, так­же был осуж­ден и изгнан из Рима. (3) Гету­лик в то вре­мя сто­ял во гла­ве раз­ме­щен­ных в Верх­ней Гер­ма­нии леги­о­нов, снис­кав у них ред­кост­ную любовь сво­ей бла­го­же­ла­тель­но­стью и спра­вед­ли­во­стью; поль­зо­вал­ся он рас­по­ло­же­ни­ем и бли­жай­ше­го рим­ско­го вой­ска бла­го­да­ря сво­е­му тестю Луцию Апро­нию. (4) Отсюда упор­но дер­жав­ша­я­ся мол­ва, что он осме­лил­ся отпра­вить Тибе­рию пись­мо, в кото­ром напом­нил ему, что пород­нить­ся с Сея­ном наме­ре­вал­ся не по сво­е­му побуж­де­нию, а по сове­ту Тибе­рия; он обма­нул­ся в нем, как это слу­чи­лось с самим Тибе­ри­ем, и неспра­вед­ли­во, чтобы одна и та же ошиб­ка одно­му сошла без­на­ка­зан­но, а для дру­гих обер­ну­лась гибе­лью. (5) Он соблюда­ет без­упреч­ную вер­ность и будет ее соблюдать, пока про­тив него не стро­ят­ся коз­ни; если на его место будет при­слан дру­гой, он вос­при­мет это как выне­се­ние смерт­но­го при­го­во­ра. (6) Поэто­му им луч­ше заклю­чить сво­его рода союз, с тем чтобы прин­цеп­су сохра­нить власть над всем осталь­ным государ­ст­вом, а ему удер­жать за собою свою про­вин­цию. (7) Это­му слу­ху, сколь ни был он уди­ви­те­лен, вери­ли, пото­му что из всех близ­ких Сея­ну людей толь­ко один Гету­лик остал­ся цел и даже был в боль­шой мило­сти у Тибе­рия, пом­нив­ше­го о сво­ем пре­ста­ре­лом воз­расте, о том, что его нена­видят и что сохра­не­ни­ем вла­сти он обя­зан не сво­ей силе, а обще­ст­вен­но­му мне­нию.

31. (1) В кон­суль­ство Гая Цестия и Мар­ка Сер­ви­лия⁴⁵ в Рим при­бы­ли знат­ные пар­фяне без ведо­ма царя Арта­ба­на. (2) Из стра­ха перед Гер­ма­ни­ком он неко­то­рое вре­мя сохра­нял вер­ность рим­ля­нам и спра­вед­ли­во пра­вил сво­и­ми, но потом стал зано­сить­ся пред нами и сви­реп­ст­во­вать над сооте­че­ст­вен­ни­ка­ми, так как пре­ис­пол­нил­ся само­уве­рен­но­сти, про­ведя удач­ные вой­ны с окру­жаю­щи­ми наро­да­ми. Он пре­не­бре­жи­тель­но отно­сил­ся к Тибе­рию, счи­тая, что тот по ста­ро­сти неспо­со­бен к войне, и жад­но доби­вал­ся Арме­нии, вла­сти­те­лем кото­рой после смер­ти Арта­к­сия поста­вил стар­ше­го из сво­их сыно­вей, Арса­ка; более того, он нанес рим­ля­нам оскорб­ле­ние, послав сво­их людей с тре­бо­ва­ни­ем выдать сокро­вищ­ни­цу, остав­лен­ную Воно­ном в Сирии и Кили­кии, гово­рил о ста­рых гра­ни­цах пер­сов и македо­нян, бахва­лясь и угро­жая вторг­нуть­ся во вла­де­ния Кира и Алек­сандра⁴⁶. (3) На отправ­ле­нии тай­но­го посоль­ства к Тибе­рию насто­я­ли один из наи­бо­лее родо­ви­тых и бога­тых пар­фян Син­нак и близ­кий к нему евнух Абд. Быть евну­хом у вар­ва­ров совсем не позор­но, боль­ше того, это ведет к могу­ще­ству. (4) Итак, вме­сте с при­мкнув­ши­ми к ним дру­ги­ми санов­ни­ка­ми, не имея у себя ни одно­го Арса­кида, чтобы про­воз­гла­сить его сво­им вер­хов­ным вла­ды­кой, ибо боль­шин­ство из них было истреб­ле­но Арта­ба­ном, а осталь­ные не достиг­ли еще воз­му­жа­ло­сти, они про­си­ли отпу­стить к ним из Рима Фра­ата, сына царя Фра­ата: необ­хо­ди­мы лишь имя и под­держ­ка — пусть пото­мок Арса­ка с согла­сия Цеза­ря пока­жет­ся на бере­гу Евфра­та.

32. (1) Это при­шлось Тибе­рию по душе: он сна­ря­жа­ет Фра­ата и пре­до­став­ля­ет ему необ­хо­ди­мую помощь для овла­де­ния отцов­ским пре­сто­лом, вер­ный при­ня­то­му им пра­ви­лу — вести дела с чуже­зем­ны­ми государ­ства­ми посред­ст­вом уло­вок и хит­ро­стей, избе­гая ору­жия. (2) Меж­ду тем Арта­бан, про­ведав о под­стро­ен­ных ему коз­нях, то мед­лит, охва­чен­ный стра­хом, то воз­го­ра­ет­ся жаж­дою мще­ния. (3) У вар­ва­ров мед­ли­тель­ность счи­та­ет­ся раб­ской чер­той, поспеш­ность в дей­ст­ви­ях — цар­ст­вен­ной; одна­ко в нем победи­ло бла­го­ра­зу­мие, и он решил, что для него будет полез­нее, при­крыв­шись личи­ною дру­же­лю­бия, при­гла­сить Абда на пир и обез­вредить его мед­лен­но дей­ст­ву­ю­щим ядом, а Син­на­ка свя­зать при­твор­ной бла­го­склон­но­стью, подар­ка­ми и вме­сте с тем дело­вы­ми пору­че­ни­я­ми. (4) Тем вре­ме­нем Фра­ат, сме­нив в Сирии образ жиз­ни, усво­ен­ный за дол­гие годы пре­бы­ва­ния в Риме, на непри­выч­ный пар­фян­ский уклад, забо­лел и умер. (5) Но Тибе­рий не отка­зал­ся от нача­то­го: теперь он изби­ра­ет в сопер­ни­ки Арта­ба­ну Тирида­та, про­ис­хо­див­ше­го от той же кро­ви, что и Фра­ат, а для отво­е­ва­ния Арме­нии — ибе­ра Мит­ри­да­та, кото­ро­го мирит с цар­ст­во­вав­шим в сво­ей стране бра­том его Фарасма­ном; во гла­ве все­го, что зате­ва­лось им на Восто­ке, он ста­вит Луция Вител­лия. (6) Мне извест­но, что об этом чело­ве­ке в Риме ходи­ла дур­ная сла­ва и что он оста­вил по себе позор­ную память, но про­вин­ци­я­ми он управ­лял с поис­ти­не древ­нею доб­ле­стью. (7) Воз­вра­тив­шись оттуда, он из стра­ха пред Гаем Цеза­рем и из-за бли­зо­сти к Клав­дию впал в гнус­ней­шее рабо­ле­пие и слыл у потом­ков образ­цом омер­зи­тель­ной льсти­во­сти, так что ран­ние заслу­ги его поблек­ли перед позд­ней­ши­ми под­ло­стя­ми и дея­ния его моло­до­сти запят­на­ла постыд­ная ста­рость.

33. (1) Пер­вым из этих царь­ков начал дей­ст­во­вать Мит­ри­дат, побудив Фарасма­на помочь его замыс­лам при помо­щи веро­лом­ства и воен­ной силы, и подыс­кан­ные люди, соблаз­нив золо­том при­бли­жен­ных Арса­ка, скло­ни­ли их к измене. (2) Одно­вре­мен­но ибе­ры втор­га­ют­ся с боль­шим вой­ском в Арме­нию и овла­де­ва­ют горо­дом Арта­к­са­той. Узнав об этом. Арта­бан пору­ча­ет сво­е­му сыну Оро­ду отмстить непри­я­те­лю; он дает ему вой­ско пар­фян и рас­сы­ла­ет людей для набо­ра отрядов наем­ни­ков; (3) Фарасман со сво­ей сто­ро­ны полу­ча­ет под­держ­ку аль­ба­нов и под­ни­ма­ет сар­ма­тов, скеп­ту­хи⁴⁷ кото­рых, при­няв подар­ки от обе­их сто­рон, по обы­чаю сво­его пле­ме­ни отпра­ви­лись на помощь и к той, и к дру­гой. (4) Но ибе­ры — хозя­е­ва этой стра­ны — быст­ро про­пу­сти­ли по кас­пий­ской доро­ге⁴⁸ сар­ма­тов, дви­нув­ших­ся про­тив армян, (5) меж­ду тем как сар­ма­ты, направ­ляв­ши­е­ся к пар­фя­нам, были лег­ко отре­за­ны, так как враг запер все про­хо­ды, кро­ме един­ст­вен­но­го — меж­ду морем и око­неч­но­стя­ми аль­бан­ских гор, вос­поль­зо­вать­ся кото­рым, одна­ко, пре­пят­ст­во­ва­ло лет­нее вре­мя, ибо из-за посто­ян­но дую­щих в одном направ­ле­нии вет­ров вода в эту пору зали­ва­ет низ­кие бере­га, тогда как зимой южный ветер гонит ее назад, и, после того как она уйдет в море, обна­жа­ет­ся бере­го­вая поло­са мел­ко­во­дья.

34. (1) Меж­ду тем уси­лен­ный отряда­ми союз­ни­ков Фарасман вызы­ва­ет на бит­ву не имев­ше­го вспо­мо­га­тель­ных войск Оро­да, и так как тот от нее укло­ня­ет­ся, тре­во­жит его, кида­ет­ся с кон­ни­цей на его лагерь, пре­пят­ст­ву­ет заготов­ке кор­ма для лоша­дей; и не раз он окру­жал вра­же­ский стан заста­ва­ми, как бы обла­гая его оса­дой, пока пар­фяне, не при­вык­шие к тако­му бес­че­стью, не обсту­пи­ли сво­его царе­ви­ча и не потре­бо­ва­ли, чтобы он повел их в сра­же­ние. (2) Но они были силь­ны толь­ко кон­ни­цей, а Фарасман рас­по­ла­гал и хоро­шей пехотой. Ибо ибе­ры и аль­ба­ны, оби­тая в леси­стых горах, при­вык­ли к тяже­лым усло­ви­ям суще­ст­во­ва­ния и поэто­му гораздо вынос­ли­вее пар­фян; (3) они утвер­жда­ют, что про­ис­хо­дят от фес­са­лий­цев, воз­во­дя свое про­ис­хож­де­ние к тому вре­ме­ни, когда Ясон, после того как увез Медею и при­жил с нею детей, воз­вра­тил­ся в опу­стев­ший дво­рец Эета и к остав­шим­ся без вла­сти­те­ля кол­хам. (4) Они чтут мно­гое, свя­зан­ное с его памя­тью, а так­же свя­ти­ли­ще Фрик­са; и никто из них не при­не­сет в жерт­ву бара­на, ибо они счи­та­ют, что Фрик­са к ним доста­вил баран, был ли он живым суще­ст­вом или зна­ком отли­чия кораб­ля⁴⁹. (5) Итак, после того как оба вой­ска изгото­ви­лись к бою, пар­фян­ский пол­ко­во­дец в речи к вои­нам напом­нил о вла­ды­че­стве на Восто­ке, о сла­ве Арса­кидов, о том, что их враг — без­вест­ный ибер с вой­ском наем­ни­ков; Фарасман же гово­рил, что, не зная над собой пар­фян­ско­го ига, чем к боль­ше­му они будут стре­мить­ся, тем бо́льшую сла­ву при­не­сет им победа, а если обра­тят­ся в бег­ство, то тем боль­ше позо­ра и опас­но­стей навле­кут на себя; (6) он ука­зы­вал при этом на гроз­ный бое­вой строй сво­их и на раз­зо­ло­чен­ные отряды мидян, гово­ря, что здесь мужи, там добы­ча.

35. (1) Но сар­ма­тов вооду­ше­ви­ла не толь­ко речь пол­ко­во­д­ца: они сами убеж­да­ют друг дру­га не допу­стить, чтобы их осы­па­ли стре­ла­ми: это необ­хо­ди­мо пред­у­предить стре­ми­тель­ным натис­ком и руко­паш­ною схват­кой. (2) Отсюда — несхо­жая кар­ти­на в вой­сках обо­их про­тив­ни­ков: пар­фя­нин, при­учен­ный с оди­на­ко­вой лов­ко­стью наска­ки­вать и обра­щать­ся вспять, рас­сы­па­ет свои кон­ные части, дабы мож­но было бес­пре­пят­ст­вен­но пора­жать вра­га стре­ла­ми, а сар­ма­ты, не исполь­зуя луков, кото­ры­ми вла­де­ют сла­бее пар­фян, устрем­ля­ют­ся на них с длин­ны­ми копья­ми и меча­ми, и вра­ги то сши­ба­ют­ся и отка­ты­ва­ют­ся назад, как это обыч­но в кон­ном бою, то как в руко­паш­ной схват­ке тес­нят друг дру­га напо­ром тел и ору­жия. (3) И вот уже аль­ба­ны и ибе­ры хва­та­ют пар­фян, стас­ки­ва­ют их с коней, застав­ля­ют бить­ся в нерав­ных усло­ви­ях, ибо свер­ху на них обру­ши­ва­ли уда­ры всад­ни­ки, а сни­зу пора­жа­ли не отста­вав­шие от них пехо­тин­цы. (4) В раз­га­ре боя Фарасман и Ород, кото­рые сра­жа­лись сре­ди пере­до­вых и бро­са­лись на помощь дрог­нув­шим и поэто­му были замет­ны, узна­ют друг дру­га; с гром­ким бое­вым кли­чем они устрем­ля­ют­ся с ору­жи­ем один на дру­го­го, и Фарасман, упредив про­тив­ни­ка, рас­сек шлем Оро­да и нанес ему рану. (5) Но, увле­чен­ный впе­ред конем, он не смог повто­рить удар, и храб­рей­шие из вои­нов успе­ли засло­нить ране­но­го; пове­рив, одна­ко, лож­ной вести о его гибе­ли, пар­фяне при­шли в заме­ша­тель­ство и усту­пи­ли победу вра­гу.

36. (1) После это­го Арта­бан со все­ми сила­ми сво­его цар­ства высту­пил ото­мстить про­тив­ни­ку. Бла­го­да­ря зна­нию мест­но­сти ибе­ры сра­жа­лись успеш­нее пар­фян, но он не отстал бы от них, если бы не Вител­лий, кото­рый, стя­нув леги­о­ны и рас­про­стра­нив слух, что соби­ра­ет­ся вторг­нуть­ся в Месо­пота­мию⁵⁰, устра­шил его угро­зою вой­ны с рим­ля­на­ми. (2) С остав­ле­ни­ем Арта­ба­ном Арме­нии при­шел конец и его могу­ще­ству, так как Вител­лий под­стре­кал пар­фян поки­нуть царя, сви­реп­ст­ву­ю­ще­го над ними в мир­ное вре­мя и неудач­ны­ми бит­ва­ми обре­каю­ще­го их гибе­ли. (3) И вот Син­нак, о враж­деб­но­сти кото­ро­го к Арта­ба­ну я упо­ми­нал выше, скло­ня­ет к измене ему сво­его отца Абда­ге­за и неко­то­рых дру­гих, зата­ив­ших и ранее такой умы­сел и теперь решив­ших­ся осу­ще­ст­вить его вслед­ст­вие непре­рыв­ных пора­же­ний царя: поне­мно­гу к ним при­мы­ка­ют все, кто пови­но­вал­ся царю боль­ше из стра­ха, чем из при­вя­зан­но­сти, и, после того как нашлись зачин­щи­ки, набрал­ся реши­мо­сти. (4) И у Арта­ба­на нико­го не оста­лось, кро­ме тело­хра­ни­те­лей-чуже­зем­цев, утра­тив­ших роди­ну, у кото­рых не суще­ст­ву­ет ни пони­ма­ния добра, ни отвра­ще­ния к злу, кото­рые кор­мят­ся тем, что им пла­тят, и за пла­ту гото­вы на пре­ступ­ле­ние. (5) Взяв их с собою, он поспеш­но бежал в отда­лен­ные и сопре­дель­ные Ски­фии места в надеж­де на то, что там ему будет ока­за­на помощь, так как был свя­зан род­ст­вом с гир­ка­на­ми и кар­ма­ни­я­ми, а так­же и на то, что пар­фяне, воздаю­щие спра­вед­ли­вость толь­ко сво­им отсут­ст­ву­ю­щим вла­сти­те­лям и мятеж­ные, когда те рядом с ними, еще обра­тят­ся к рас­ка­я­нию.

37. (1) Меж­ду тем Вител­лий, так как Арта­бан бежал из стра­ны и народ про­яв­лял готов­ность заме­нить его новым царем, убеж­да­ет Тирида­та исполь­зо­вать пред­ста­вив­ши­е­ся воз­мож­но­сти и ведет к бере­гу Евфра­та отбор­ную силу леги­о­нов и союз­ни­ков. (2) Когда они совер­ша­ли жерт­во­при­но­ше­ние, при­чем один по рим­ско­му обы­чаю пре­дал закла­нию сви­нью, овцу и быка⁵¹, а дру­гой, чтобы уми­ло­сти­вить реку, обрядил ей в жерт­ву коня⁵², при­бреж­ные жите­ли сооб­ща­ют, что в Евфра­те сама по себе, ибо ника­ких лив­ней не было, зна­чи­тель­но при­бы­ва­ет вода и, взду­ва­ясь белою пеной, обра­зу­ет похо­жие на диа­де­мы кру­ги — пред­зна­ме­но­ва­ние, воз­ве­щаю­щее им бла­го­по­луч­ную пере­пра­ву. (3) Иные истол­ко­ва­ли его с боль­шею про­ни­ца­тель­но­стью, утвер­ждая, что их пред­при­я­тие нач­нет­ся удач­но, но пло­ды его будут недол­го­веч­ны, ибо пред­ве­ща­ния зем­ли и неба более надеж­ны, а реки по сво­ей при­ро­де непо­сто­ян­ны и, открыв зна­ме­ния, немед­ля уно­сят их прочь. (4) Как бы то ни было, наве­ли мост на судах и вой­ско пере­пра­ви­лось через реку. Пер­вым явил­ся в лагерь со мно­ги­ми тыся­ча­ми всад­ни­ков Орно­спад, неко­гда изгнан­ный с роди­ны, потом отнюдь не бес­слав­ный спо­движ­ник Тибе­рия при завер­ше­нии им воен­ных дей­ст­вий в Дал­ма­ции⁵³, награж­ден­ный за это рим­ским граж­дан­ст­вом, и нако­нец сно­ва достиг­ший цар­ско­го бла­го­во­ле­ния и поче­та и постав­лен­ный пра­ви­те­лем тех земель, кото­рые оро­ша­ют­ся зна­ме­ни­ты­ми река­ми Евфра­том и Тиг­ром и носят назва­ние Месо­пота­мии. (5) Немно­го спу­стя вой­ско Тирида­та уси­ли­ва­ет так­же Син­нак, и столп пар­тии Абда­гез добав­ля­ет к это­му цар­ские сокро­вищ­ни­цу и обла­че­ние. (6) Вител­лий, сочтя, что он доста­точ­но пока­зал вну­ши­тель­ность рим­ской мощи, обра­ща­ет­ся с уве­ще­ва­ни­ем к Тирида­ту посто­ян­но пом­нить о сво­ем деде Фра­ате и вос­пи­тав­шем его Цеза­ре, о доб­лест­ных дея­ни­ях того и дру­го­го, и к пар­фян­ским санов­ни­кам — неуклон­но соблюдать покор­ность царю, почте­ние к нам, соб­ст­вен­ную честь и вер­ность. Затем он с леги­о­на­ми воз­вра­тил­ся в Сирию.

38. (1) Собы­тия двух лет­них кам­па­ний я объ­еди­нил вме­сте⁵⁴, дабы отдох­нуть душою от повест­во­ва­ния о внут­рен­них бед­ст­ви­ях: ведь даже спу­стя три года после каз­ни Сея­на Тибе­рия не смяг­ча­ло то, что обыч­но побуж­да­ет дру­гих к снис­хо­ди­тель­но­сти, — вре­мя, моль­бы, пре­сы­щен­ность мще­ни­ем, — и он по преж­не­му карал недо­ка­зан­ное и пре­дан­ное забве­нию не ина­че, чем наи­тяг­чай­шие и толь­ко что совер­шен­ные пре­ступ­ле­ния. (2) Отка­зав­шись из стра­ха пред ним от борь­бы с пре­сле­дую­щи­ми его обви­ни­те­ля­ми, Фуль­ци­ний Три­он в остав­лен­ном им пред­смерт­ном пись­ме выска­зал все, что думал о мно­го­чис­лен­ных зло­дей­ствах Мак­ро­на и вид­ней­ших воль­ноот­пу­щен­ни­ков Тибе­рия, бро­сив и ему само­му жесто­кий упрек, что на ста­ро­сти лет он осла­бел разу­мом и уда­лил­ся из Рима буд­то в изгна­ние. (3) Это пись­мо, кото­рое наслед­ни­ки пыта­лись сохра­нить в тайне, Тибе­рий пове­лел про­чи­тать в сена­те, кра­су­ясь тер­пи­мо­стью к чужо­му сво­бо­до­мыс­лию и пре­зре­ни­ем к бес­че­стя­щим его выпа­дам, а может быть, и пото­му, что, дол­гое вре­мя оста­ва­ясь в неведе­нии о пре­ступ­ных делах Сея­на, он стал впо­след­ст­вии пред­по­чи­тать, чтобы пре­да­ва­лось оглас­ке все ска­зан­ное о нем, како­во бы оно ни было, желая, хотя бы из поно­ше­ний себе зна­ко­мить­ся с прав­дою, так тща­тель­но скры­вае­мой от него лестью. (4) В те же дни сена­тор Гра­ний Мар­ци­ан, обви­нен­ный Гаем Грак­хом в оскорб­ле­нии вели­чия, сам пре­сек свою жизнь, а быв­ший пре­тор Тарий Гра­ци­ан на осно­ва­нии того же зако­на был осуж­ден на смерт­ную казнь.

39. (1) Подоб­ным же обра­зом погиб­ли Тре­бел­лен Руф и Секс­тий Пако­ни­ан; Тре­бел­лен умерт­вил себя соб­ст­вен­ною рукой, а Пако­ни­ан был удав­лен в тем­ни­це за сти­хи про­тив Тибе­рия, кото­рые он там сочи­нил. (2) Об этих слу­ча­ях Тибе­рий узнал не из-за моря и не от про­де­лав­ших дол­гий путь вест­ни­ков, а нахо­дясь у само­го Рима и отве­чая на пись­ма кон­су­лов в тот же день или по мино­ва­нии ночи и как бы видя воочию лью­щу­ю­ся в домах рим­лян кровь и руки пала­чей. (3) В кон­це года скон­чал­ся Поппей Сабин, не отли­чав­ший­ся знат­но­стью про­ис­хож­де­ния, но бла­го­да­ря бли­зо­сти к прин­цеп­сам добив­ший­ся кон­суль­ства и три­ум­фаль­ных отли­чий и на про­тя­же­нии два­дца­ти четы­рех лет сто­яв­ший во гла­ве важ­ней­ших про­вин­ций не за выдаю­щи­е­ся даро­ва­ния, а пото­му, что, справ­ля­ясь с воз­ло­жен­ны­ми на него пору­че­ни­я­ми, не воз­вы­шал­ся над ними.

40. (1) Далее сле­ду­ет кон­суль­ство Квин­та Плав­тия и Секс­та Папи­ния⁵⁵. В этом году из-за при­выч­ки к тво­ря­щим­ся вокруг ужа­сам не при­влек­ло осо­бо­го вни­ма­ния дело Луция Ару­зея и пре­да­ние смер­ти…⁵⁶ но оста­ви­ли гне­ту­щее впе­чат­ле­ние обсто­я­тель­ства гибе­ли рим­ско­го всад­ни­ка Вибу­ле­на Агрип­пы. После выступ­ле­ния обви­ни­те­лей он тут же в курии достал спря­тан­ный под тогою яд и, про­гло­тив его, тот­час упал, но подо­спев­шие лик­то­ры под­хва­ти­ли уми­раю­ще­го и пота­щи­ли его в тем­ни­цу, где ему, уже без­ды­хан­но­му, затя­ну­ли на шее пет­лю. (2) Не избе­жал каз­ни, совер­шае­мой над рим­ски­ми граж­да­на­ми, и носив­ший цар­ский титул Тиг­ран⁵⁷, неко­гда вла­сти­тель Арме­нии, а теперь под­суди­мый. (3) Быв­ший кон­сул Гай Галь­ба и оба Бле­за доб­ро­воль­но нало­жи­ли на себя руки: Галь­ба полу­чил суро­вое пись­мо Цеза­ря, отстра­няв­шее его от полу­че­ния про­вин­ции, а Бле­зов Тибе­рий лишил жре­че­ских долж­но­стей, кото­рые обе­щал, пока их семья была бла­го­по­луч­на, назна­че­ние на кото­рые отло­жил после того, как ее постиг удар, и кото­рые теперь отдал дру­гим, как неза­ня­тые; и Галь­ба, и Бле­зы вос­при­ня­ли это как пред­пи­са­ние уме­реть и сами над собой испол­ни­ли при­го­вор. (4) И Эми­лия Лепида (о ее заму­же­стве с моло­дым Дру­зом я сооб­щил выше)⁵⁸, пре­сле­до­вав­шая мужа все­воз­мож­ны­ми обви­не­ни­я­ми и при жиз­ни сво­его отца Лепида, несмот­ря на постыд­ное поведе­ние, остав­ша­я­ся без­на­ка­зан­ной, при­вле­ка­ет­ся к отве­ту донос­чи­ка­ми за пре­лю­бо­дей­ную связь с рабом, и так как ее бес­че­стье не вызы­ва­ло сомне­ний, она сама, не пыта­ясь оправ­дать­ся, поло­жи­ла пре­дел сво­ей жиз­ни.

41. (1) Тогда же под­власт­ный кап­па­до­кий­цу Архе­лаю народ кли­тов⁵⁹, так как его застав­ля­ли по при­ня­то­му в наших про­вин­ци­ях обык­но­ве­нию под­верг­нуть­ся цен­зу и вно­сить пода­ти, ушел в Тавр­ские горы и там бла­го­да­ря усло­ви­ям мест­но­сти успеш­но обо­ро­нял­ся от нево­ин­ст­вен­ных цар­ских войск, пока легат Марк Тре­бел­лий, при­слан­ный намест­ни­ком Сирии Вител­ли­ем с четырь­мя тыся­ча­ми леги­о­не­ров и отбор­ны­ми вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми, не окру­жил осад­ны­ми соору­же­ни­я­ми два хол­ма, на кото­рых засе­ли вар­ва­ры (мень­ший из них назы­ва­ет­ся Кад­ра, дру­гой — Дава­ра, и не вынудил силой ору­жия к сда­че дерз­нув­ших на попыт­ку про­рвать­ся и, отре­зав воду, — всех осталь­ных.

(2) А Тиридат меж­ду тем с согла­сия пар­фян при­нял под свою руку Нике­фо­рий и Анфе­му­сию и несколь­ко дру­гих горо­дов, кото­рые, будучи осно­ва­ны македо­ня­на­ми, носят гре­че­ские назва­ния, а так­же Гал и Арте­ми­ту, искон­ные горо­да пар­фян, и это было радост­но встре­че­но все­ми, кто про­кли­нал жесто­кость вырос­ше­го в Ски­фии Арта­ба­на и наде­ял­ся на мяг­кий нрав полу­чив­ше­го рим­ское вос­пи­та­ние Тирида­та.

42. (1) Наи­боль­шим пре­кло­не­ни­ем окру­жи­ла его Селев­кия, могу­ще­ст­вен­ный, обне­сен­ный сте­на­ми город, не впав­ший в вар­вар­ство и удер­жи­ваю­щий устрой­ство, кото­рое ему дал его осно­ва­тель Селевк. В нем изби­ра­ют три­ста бога­тых или извест­ных сво­ей муд­ро­стью граж­дан, кото­рые обра­зу­ют сенат; есть граж­дан­ская власть и у про­сто­го наро­да. (2) И когда меж­ду ними уста­нав­ли­ва­ет­ся согла­сие, они ни во что не ста­вят пар­фян, но, если у них воз­ни­ка­ют раздо­ры, тогда и те и дру­гие стре­мят­ся запо­лу­чить их помощь про­тив сопер­ни­ков, и те, под­дер­жав одну из сто­рон, заби­ра­ют власть над обе­и­ми. (3) Это и слу­чи­лось неза­дол­го пред тем, в цар­ст­во­ва­ние Арта­ба­на, кото­рый, руко­вод­ст­ву­ясь соб­ст­вен­ной выго­дой, отдал про­стой народ в под­чи­не­ние знат­ным, ибо управ­ле­ние, осу­ществля­е­мое наро­дом, созда­ет сво­бо­ду, тогда как гос­под­ство немно­гих бли­же к цар­ско­му про­из­во­лу. (4) При­быв­ше­го к ним Тирида­та они осы­па­ли ста­рин­ны­ми цар­ски­ми поче­стя­ми, а так­же и теми, кото­рые так щед­ро при­ду­ма­ло новей­шее вре­мя; вме­сте с тем они не ску­пи­лись на поно­ше­ния Арта­ба­ну, по мате­ри Арса­киду, а по отцу без­вест­но­го про­ис­хож­де­ния. (5) Управ­ле­ние Селев­ки­ей Тиридат пре­до­ста­вил наро­ду. Затем, когда он стал обду­мы­вать, в какой день ему тор­же­ст­вен­но всту­пить на пре­стол, при­бы­ва­ют пись­ма от Фра­ата и Гиеро­на, пра­ви­те­лей наи­бо­лее зна­чи­тель­ных пре­фек­тур, с прось­бой немно­го повре­ме­нить. (6) Решив дождать­ся столь могу­ще­ст­вен­ных мужей, он тем вре­ме­нем отпра­вил­ся в Кте­си­фон, место­пре­бы­ва­ние пар­фян­ских вла­сти­те­лей; но так как Фра­ат и Гиерон со дня на день откла­ды­ва­ли поезд­ку, Суре­на⁶⁰ в при­сут­ст­вии мно­гих и под воз­гла­сы обще­го одоб­ре­ния повя­зал голо­ву Тирида­та цар­скою диа­де­мой.

43. (1) Если бы он немед­лен­но отпра­вил­ся внутрь стра­ны и к дру­гим пле­ме­нам, коле­ба­ния мед­ля­щих были бы этим рас­се­я­ны и все ока­за­ли бы ему пол­ное пови­но­ве­ние. Но пре­бы­вая в кре­по­сти, в кото­рой Арта­бан укрыл свою каз­ну и налож­ниц, он пре­до­ста­вил пар­фя­нам вре­мя и тем самым воз­мож­ность разо­рвать заклю­чен­ное с ним согла­ше­ние. (2) Ибо Фра­ат с Гиеро­ном, а так­же дру­гие, не при­сут­ст­во­вав­шие в назна­чен­ный день на тор­же­стве воз­ло­же­ния диа­де­мы, обра­ти­ли свои взо­ры в сто­ро­ну Арта­ба­на, одни, стра­шась буду­ще­го, дру­гие из зави­сти к Абда­ге­зу, под­чи­нив­ше­му тогда сво­ей воле ново­го царя и весь двор. (3) Арта­ба­на разыс­ка­ли сре­ди гир­ка­нов; покры­тый гря­зью, обо­рван­ный, он добы­вал себе про­пи­та­ние луком и стре­ла­ми. Сна­ча­ла он испу­гал­ся, что ему под­готов­ля­ет­ся какая-то запад­ня, но, когда его убеди­ли, что дело идет о воз­вра­ще­нии ему утра­чен­но­го гос­под­ства, он вос­пря­нул духом и спро­сил, в чем при­чи­на столь неожи­дан­ных пере­мен. (4) Тогда Гиерон стал бра­нить чрез­мер­ную моло­дость Тирида­та, утвер­ждая, что в их стране цар­ст­ву­ет не Арса­кид, а толь­ко нося­щий это имя, изне­жен­ный на чуж­бине и сла­бый юнец, а дей­ст­ви­тель­ная власть в руках Абда­ге­за и его роди­чей.

44. (1) Опыт­ный в искус­стве цар­ст­во­вать, Арта­бан сра­зу почув­ст­во­вал, что, если они лгут, рас­пи­на­ясь в люб­ви, то нена­висть их во вся­ком слу­чае непри­твор­на. Итак, про­мед­лив не доль­ше, чем было необ­хо­ди­мо, чтобы вызвать на помощь ски­фов, он торо­пит­ся высту­пить, дабы не дать вра­гам при­ме­нить воен­ные хит­ро­сти, а дру­зьям рас­ка­ять­ся в при­ня­том ими реше­нии; и он не снял сво­его руби­ща, чтобы при­влечь к себе про­стой народ состра­да­ни­ем к его уча­сти. (2) Ни обман, ни прось­бы — ниче­го не было им упу­ще­но, лишь бы сма­нить колеб­лю­щих­ся и вну­шить бод­рость гото­вым при­мкнуть к нему. (3) Он уже при­бли­жал­ся с круп­ны­ми сила­ми к окрест­но­стям Селев­кии, а Тиридат, одно­вре­мен­но потря­сен­ный мол­вою о нем и тем, что он уже рядом, все еще не решил, что ему пред­при­нять: пой­ти ли Арта­ба­ну навстре­чу или затя­нуть вой­ну выжида­ни­ем. (4) Те, кому были по душе бит­вы и стре­ми­тель­ность в дей­ст­ви­ях, утвер­жда­ли, что раз­роз­нен­ные и истом­лен­ные дли­тель­но­стью похо­да недав­ние пре­да­те­ли и вра­ги Арта­ба­на, теперь сно­ва под­дер­жи­ваю­щие его, еще недо­ста­точ­но укре­пи­лись в жела­нии пови­но­вать­ся ему. (5) Но Абда­гез счи­тал, что нуж­но воз­вра­тить­ся в Месо­пота­мию, дабы, нахо­дясь за рекой и под­няв меж­ду тем в тылу у вра­га армян, эли­ме­ев и дру­гие наро­ды, полу­чить под­креп­ле­ния от союз­ни­ков и объ­еди­нить­ся с тем вой­ском, кото­рое при­шлет рим­ский вое­на­чаль­ник, и лишь после это­го попы­тать сча­стье. (6) Это мне­ние воз­об­ла­да­ло, так как Абда­гез поль­зо­вал­ся наи­боль­шим вли­я­ни­ем и Тиридат стра­шил­ся опас­но­стей. (7) Но их отступ­ле­ние похо­ди­ло на бег­ство: после того как это­му поло­жи­ло нача­ло пле­мя ара­бов, ухо­дить домой или в лагерь Арта­ба­на нача­ли и осталь­ные, пока Тиридат с немно­ги­ми спут­ни­ка­ми не достиг Сирии, сняв тем самым со всех бес­че­стье пре­да­тель­ства.

45. (1) Тот же год пора­зил Рим ужас­ным пожа­ром: выго­ре­ла часть цир­ка, при­мы­каю­щая к Авен­тин­ско­му хол­му, и все стро­е­ния на Авен­тин­ском хол­ме. Упла­тив вла­дель­цам сго­рев­ших уса­деб и доход­ных домов их пол­ную сто­и­мость. Цезарь обра­тил это несча­стье себе во сла­ву. (2) Эти щед­роты обо­шлись в сто мил­ли­о­нов сестер­ци­ев и встре­ти­ли в про­стом наро­де тем боль­шее одоб­ре­ние, что для себя прин­цепс стро­ил очень уме­рен­но и даже в обще­ст­вен­ном стро­и­тель­стве огра­ни­чил­ся воз­веде­ни­ем лишь двух зда­ний: хра­ма Авгу­сту и сце­ны в теат­ре Пом­пея; да и то, когда их построй­ка была закон­че­на, он укло­нил­ся от их освя­ще­ния, то ли из пре­зре­ния к пыш­ным обрядам, то ли по ста­ро­сти. (3) Для опре­де­ле­ния поне­сен­ных каж­дым домо­вла­дель­цем убыт­ков были избра­ны мужья четы­рех вну­чек Цеза­ря — Гней Доми­ций, Кас­сий Лон­гин, Марк Вини­ций, Рубел­лий Бланд⁶¹, и к ним добав­лен по назна­че­нию кон­су­лов Пуб­лий Пет­ро­ний. (4) Кро­ме того, были опре­де­ле­ны поче­сти прин­цеп­су, при­ду­ман­ные каж­дым по сво­е­му разу­ме­нию; какие из них были им отверг­ну­ты, а какие при­ня­ты, оста­лось неиз­вест­ным, так как вско­ре после это­го он скон­чал­ся: (5) немно­го позд­нее всту­пи­ли в долж­ность уже послед­ние в прав­ле­ние Тибе­рия кон­су­лы Гней Ацерро­ний и Гай Пон­тий⁶².

К это­му вре­ме­ни Мак­рон достиг вер­ши­ны сво­его могу­ще­ства; он нико­гда не пре­не­бре­гал рас­по­ло­же­ни­ем Гая Цеза­ря, но теперь искал его с воз­рас­тав­шим день ото дня усер­ди­ем, а после смер­ти Клав­дии, о бра­ке кото­рой с Гаем Цеза­рем я сооб­щил выше, побудил свою жену Эннию пре­льстить юно­шу, изо­бра­зив страст­ную влюб­лен­ность в него, и свя­зать его обе­ща­ни­ем женить­ся на ней, а тот ни от чего не отка­зы­вал­ся, лишь бы добить­ся вла­ды­че­ства, ибо, хотя по сво­е­му душев­но­му скла­ду был поры­ви­стым и несдер­жан­ным, тем не менее, опе­кае­мый дедом, — хоро­шо постиг нау­ку лице­ме­рия и при­твор­ства.

46. (1) Прин­цеп­су это было извест­но, и поэто­му он коле­бал­ся, кому пере­дать после себя государ­ство. Он поду­мал преж­де все­го о вну­ках, из кото­рых сын Дру­за был ему бли­же и по кро­ви, и по вле­че­нию серд­ца, но еще не достиг воз­му­жа­ло­сти⁶³; а сына Гер­ма­ни­ка, хотя он и был во цве­те моло­до­сти и полон сил⁶⁴, люби­ли в наро­де, и это вызы­ва­ло в деде непри­язнь к нему. (2) Помыш­лял он так­же о Клав­дии, так как тот, будучи уже в летах⁶⁵, про­яв­лял склон­ность к углуб­лен­ным заня­ти­ям, но оста­но­вить выбор на нем пре­пят­ст­во­ва­ла его умст­вен­ная огра­ни­чен­ность. (3) А най­ти пре­ем­ни­ка вне сво­его рода Тибе­рий не хотел, опа­са­ясь навлечь насмеш­ки и поно­ше­ния на память Авгу­ста, на род Цеза­рей, — (4) ведь он неиз­мен­но забо­тил­ся не столь­ко о бла­го­дар­но­сти совре­мен­ни­ков, сколь­ко о сла­ве в потом­стве. (5) В кон­це кон­цов, по-преж­не­му колеб­лясь душой и осла­бев телом, он пре­до­ста­вил судь­бе реше­ние, непо­силь­ное ему само­му, бро­сая, одна­ко, порой заме­ча­ния, из кото­рых мож­но было понять, что он отчет­ли­во пред­став­лял себе буду­щее: (6) так, он в про­зрач­ном ино­ска­за­нии упрек­нул Мак­ро­на за то, что тот отво­ра­чи­ва­ет­ся от захо­дя­ще­го солн­ца и устрем­ля­ет свой взор на восток, (7) а Гаю Цеза­рю в слу­чай­но воз­ник­шей меж­ду ними беседе, когда тот стал высме­и­вать Сул­лу, пред­ска­зал, что он будет обла­дать все­ми поро­ка­ми Сул­лы и ни одной из его доб­ро­де­те­лей. (8) И когда он при этом со сле­за­ми обнял мень­шо­го вну­ка, а стар­ший, увидев это, нахму­рил­ся, он, обра­тив­шись к нему, ска­зал: «Ты убьешь его⁶⁶, а тебя — дру­гой»⁶⁷. (9) Но невзи­рая на ухуд­ше­ние здо­ро­вья. Цезарь не остав­лял ни одной из сво­их любо­страст­ных утех, делая вид, что они нисколь­ко не изну­ря­ют его, и по дав­ней при­выч­ке поте­ша­ясь над вра­чеб­ным искус­ст­вом и над теми, кто, достиг­нув трид­ца­ти лет, нуж­да­ет­ся в ука­за­ни­ях со сто­ро­ны, что ему полез­но и что вред­но.

47. (1) Меж­ду тем в Риме уже раз­бра­сы­ва­лись семе­на тех каз­ней, кото­рым пред­сто­я­ло свер­шить­ся после Тибе­рия. Лелий Бальб при­влек к суду за оскорб­ле­ние вели­чия Аку­цию, в про­шлом жену Пуб­лия Вител­лия; и когда после ее осуж­де­ния было пред­ло­же­но награ­дить обви­ни­те­ля, народ­ный три­бун Юний Отон, исполь­зо­вав свое пра­во, вос­пре­пят­ст­во­вал это­му: из-за это­го меж­ду ними раз­го­ре­лась враж­да, впо­след­ст­вии повлек­шая за собою гибель Ото­на. (2) Затем обви­ня­ет­ся в неува­же­нии к импе­ра­то­ру ослав­лен­ная сво­и­ми бес­чис­лен­ны­ми любов­ны­ми свя­зя­ми Аль­бу­цил­ла, вдо­ва Сат­рия Секун­да, донес­ше­го о заго­во­ре Сея­на; по это­му делу при­вле­ка­ют­ся так­же как ее сообщ­ни­ки и любов­ни­ки Гней Доми­ций, Вибий Марс, Луций Аррун­ций. (3) О знат­но­сти Доми­ция я ранее упо­ми­нал; так­же и Марс при­над­ле­жал к заслу­жен­но­му древ­не­му роду и, кро­ме того, при­об­рел извест­ность сво­и­ми лите­ра­тур­ны­ми даро­ва­ни­я­ми. (4) То, что допро­сом свиде­те­лей и пыт­кой рабов руко­во­дил Мак­рон, как было вид­но из пере­слан­ных сена­ту прото­ко­лов дозна­ния, а так­же то обсто­я­тель­ство, что не было пись­ма импе­ра­то­ра отно­си­тель­но под­суди­мых, дава­ло осно­ва­ние подо­зре­вать, что во вре­мя его болез­ни и, быть может, без его ведо­ма основ­ное и глав­ное в этом деле было вымыш­ле­но Мак­ро­ном из-за его хоро­шо извест­ной нена­ви­сти к Аррун­цию.

48. (1) Доми­ций, заявив­ший, что он гото­вит­ся к речи в свою защи­ту, а Марс — что наме­рен умерт­вить себя голо­дом, сохра­ни­ли жизнь, (2) тогда как Аррун­ций, когда дру­зья убеж­да­ли его так­же най­ти пред­лог для отсроч­ки, отве­тил, что не всем при­ли­че­ст­ву­ет одно и то же: (3) ему уже мно­го лет⁶⁸, и един­ст­вен­ное, в чем он себя уко­ря­ет, это то, что сре­ди опас­но­стей и изде­ва­тельств тер­пел пол­ную тре­вол­не­ний ста­рость, все­гда нена­вист­ный кому-нибудь из сто­я­щих у вла­сти: дол­гое вре­мя Сея­ну, теперь Мак­ро­ну, — и не пото­му, что за ним какая-нибудь вина, а пото­му, что он не выно­сит под­ло­сти. Вполне веро­ят­но, что мож­но протя­нуть несколь­ко дней до кон­чи­ны прин­цеп­са, но как ускольз­нуть от моло­до­сти того, кто немед­лен­но зай­мет его место? (4) И если Тибе­рия, при столь боль­шой опыт­но­сти в делах, все-таки раз­вра­ти­ло и изме­ни­ло еди­но­вла­стие, то уже­ли Гай Цезарь, едва вышед­ший из отро­че­ства⁶⁹, ни в чем ниче­го не смыс­ля­щий и вос­пи­тан­ный на самых дур­ных при­ме­рах, усво­ит что-нибудь луч­шее при таком руко­во­ди­те­ле, как Мак­рон, пото­му и выбран­ный для рас­пра­вы с Сея­ном, что сам он — еще боль­ший зло­дей, чем тот, и истер­зал государ­ство еще бо́льшим чис­лом пре­ступ­ле­ний? (5) Он пред­видит еще более жесто­кое пора­бо­ще­ние и торо­пит­ся уйти как от про­шло­го, так и от буду­ще­го. Про­из­не­ся эти про­ро­че­ские сло­ва, он вскрыл себе вены. После­дую­щее явит­ся под­твер­жде­ни­ем, что Аррун­ций избрал себе луч­шую долю. (6) Аль­бу­цил­лу, не сумев­шую нане­сти себе смер­тель­ный удар и толь­ко пора­нив­шую себя, по при­ка­зу сена­та пере­но­сят в тем­ни­цу. Из пособ­ни­ков ее блуда быв­ший пре­тор Кар­сидий Сацер­дот при­го­ва­ри­ва­ет­ся к ссыл­ке на ост­ров, Пон­тий Фре­гел­лан — к исклю­че­нию из сена­тор­ско­го сосло­вия, и к тем же нака­за­ни­ям при­суж­да­ет­ся Лелий Бальб, при­чем в отно­ше­нии Баль­ба сена­то­ры это дела­ют с искрен­ней радо­стью, ибо он был изве­стен зло­коз­нен­но­стью сво­его крас­но­ре­чия, неиз­мен­но гото­вый к напад­кам на ни в чем не повин­ных жертв.

49. (1) В те же дни сын быв­ше­го кон­су­ла Секст Папи­ний избрал для себя быст­рую и ужас­ную смерть, бро­сив­шись вниз с боль­шой высоты. (2) Вину за это воз­ла­га­ли на его мать, кото­рая, уже дав­но пре­бы­вая в раз­во­де, неж­но­стью и обо­льще­ни­я­ми дове­ла юно­шу до того, с чем покон­чить он не нашел дру­го­го сред­ства, как смерть. (3) Обви­нен­ная в сена­те, она обни­ма­ла коле­ни сена­то­ров и дол­го гово­ри­ла о сво­ем столь близ­ком и понят­ном каж­до­му горе, о том, насколь­ко тягост­нее пере­но­сить его сла­бо­му жен­ско­му серд­цу, и мно­го дру­го­го, скорб­но­го и спо­соб­но­го про­будить состра­да­ние, о постиг­шем ее несча­стье, и тем не менее ей было вос­пре­ще­но про­жи­вать в Риме в тече­ние деся­ти лет, пока ее млад­ший сын не вый­дет из лег­ко доступ­но­го соблаз­нам юно­ше­ско­го воз­рас­та.

50. (1) Уже Тибе­рия покида­ли телес­ные, покида­ли жиз­нен­ные силы, но все еще не покида­ло при­твор­ство; он сохра­нял преж­нюю черст­вость духа и холод­ность в речах и во взо­ре, но при­нуж­дал себя порою к при­вет­ли­во­сти, пыта­ясь за нею скрыть уже оче­вид­ное для всех уга­са­ние. (2) Еще чаще, чем преж­де, пере­ез­жая с места на место, он посе­лил­ся нако­нец у Мизен­ско­го мыса, в неко­гда при­над­ле­жав­шем Луцию Лукул­лу поме­стье. Там и обна­ру­жи­лось, что он на поро­ге смер­ти; и про­изо­шло это сле­дую­щим обра­зом. (3) Был в его окру­же­нии весь­ма искус­ный в сво­ем деле врач по име­ни Харикл, кото­рый не то чтобы посто­ян­но его лечил, но нахо­дил­ся при нем на слу­чай, если ему потре­бу­ет­ся вра­чеб­ный совет. (4) И вот Харикл, измыс­лив, что по сво­им делам отлу­ча­ет­ся из поме­стья, и в знак почте­ния кос­нув­шись его руки, нащу­пал у него пульс. (5) Но он не обма­нул прин­цеп­са, и Тибе­рий, воз­мож­но рас­сер­жен­ный этим и пото­му тем более поста­рав­ший­ся не выка­зать гне­ва, пове­лел при­гото­вить пир­ше­ство и про­был на нем доль­ше обыч­но­го, как бы желая ока­зать вни­ма­ние уез­жав­ше­му дру­гу. Харикл, одна­ко, уве­рен­но заявил Мак­ро­ну, что жизнь в прин­цеп­се еле теп­лит­ся и что он не протянет боль­ше двух дней. (6) Это всех пере­по­ло­ши­ло: пошли непре­рыв­ные сове­ща­ния окру­жаю­щих, и к лега­там и вой­скам помча­лись гон­цы. (7) В сем­на­дца­тый день апрель­ских календ дыха­ние Цеза­ря пре­сек­лось, и все реши­ли, что жизнь его поки­ну­ла. И уже перед боль­шим сте­че­ни­ем поздрав­ля­ю­щих появил­ся Гай Цезарь, чтобы взять в свои руки бразды прав­ле­ния, как вдруг сооб­ща­ют, что Тибе­рий открыл гла­за, к нему воз­вра­тил­ся голос и он про­сит при­не­сти ему пищи для вос­ста­нов­ле­ния оста­вив­ших его сил. (8) Это повер­га­ет всех в ужас, и собрав­ши­е­ся раз­бе­га­ют­ся, сно­ва при­няв скорб­ный вид и ста­ра­ясь казать­ся неосве­дом­лен­ны­ми о про­ис­шед­шем, меж­ду тем как толь­ко что видев­ший себя вла­сте­ли­ном Гай Цезарь, погру­зив­шись в мол­ча­ние, ожи­дал для себя само­го худ­ше­го (9) Но не утра­тив­ший само­об­ла­да­ния и реши­тель­но­сти Мак­рон при­ка­зы­ва­ет уду­шить ста­ри­ка, набро­сив на него ворох одеж­ды, и уда­лить­ся за порог его спаль­ни. Таков был конец Тибе­рия на семь­де­сят вось­мом году жиз­ни.

51. (1) Отцом его был Нерон, и как с отцов­ской, так и с мате­рин­ской сто­ро­ны он при­над­ле­жал к Клав­ди­ям, хотя его мать по при­чине удо­че­ре­ний пере­шла сна­ча­ла в род Ливи­ев, а затем — Юли­ев. (2) С ран­не­го дет­ства жре­бий его был пере­мен­чив: он после­до­вал за объ­яв­лен­ным вне зако­на отцом в изгна­ние⁷⁰, а когда вошел в семью Авгу­ста, как его пасы­нок — при­нуж­ден был бороть­ся с мно­го­чис­лен­ны­ми сопер­ни­ка­ми при жиз­ни Мар­цел­ла и Агрип­пы и впо­след­ст­вии — Гая и Луция Цеза­рей. Боль­шей любо­вью в наро­де поль­зо­вал­ся и его брат Друз. (3) Но в осо­бен­но труд­ном поло­же­нии он ока­зал­ся после заклю­че­ния бра­ка с Юли­ей, рас­пут­ство кото­рой он был вынуж­ден или тер­петь, или бежать от него. (4) Позд­нее, воз­вра­тив­шись с Родо­са⁷¹, он две­на­дцать лет про­вел воз­ле прин­цеп­са в его опу­стев­шем двор­це и, нако­нец, в тече­ние два­дца­ти трех лет еди­но­власт­но рас­по­ря­жал­ся судь­ба­ми Рим­ско­го государ­ства. (5) И нра­вы его в раз­ное вре­мя так­же были несхо­жи: жизнь его была без­упреч­на, и он заслу­жен­но поль­зо­вал­ся доб­рою сла­вой, покуда не зани­мал ника­кой долж­но­сти или при Авгу­сте при­ни­мал уча­стие в управ­ле­нии государ­ст­вом; он стал скры­тен и кова­рен, при­киды­ва­ясь высо­ко­доб­ро­де­тель­ным, пока были живы Гер­ма­ник и Друз; (6) он же сов­ме­щал в себе хоро­шее и дур­ное до смер­ти мате­ри; он был отвра­ти­те­лен сво­ею жесто­ко­стью, но таил ото всех свои низ­кие стра­сти, пока бла­го­во­лил к Сея­ну или, быть может, боял­ся его; и под конец он с оди­на­ко­вою без­удерж­но­стью пре­дал­ся пре­ступ­ле­ни­ям и гнус­ным поро­кам, забыв о сты­де и стра­хе и пови­ну­ясь толь­ко сво­им вле­че­ни­ям.