НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО LXV

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Вче­раш­ний день разде­лил я с болез­нью: первую его поло­ви­ну она отня­ла у меня, вто­рую мне усту­пи­ла. Сна­ча­ла я попы­тал свою душу чте­ни­ем. Она выдер­жа­ла. Тогда я решил­ся при­ка­зать ей — а вер­ней поз­во­лить — что-нибудь потя­же­лее: стал писать, и с боль­шим, чем обыч­но, вни­ма­ни­ем, так как не желал сда­вать­ся в схват­ке с труд­но­стью пред­ме­та. Но тут подо­спе­ли дру­зья и силой обузда­ли невоз­держ­но­го боль­но­го. (2) Место доще­чек заня­ла беседа, из кото­рой я пере­ска­жу тебе ту часть, что вызва­ла спор: ведь судьей мы избра­ли тебя. Дела у тебя будет боль­ше, чем ты дума­ешь, так как тяжу­щих­ся сто­рон — три.

Наши сто­и­ки, как тебе извест­но, утвер­жда­ют: все в при­ро­де воз­ни­ка­ет из двух начал — при­чи­ны и мате­рии. Мате­рия кос­не­ет в непо­движ­но­сти, она ко все­му гото­ва, но оста­нет­ся празд­ной, если никто не при­ведет ее в дви­же­нье. При­чи­на, или же разум, воро­ча­ет мате­рию как хочет и, при­да­вая ей фор­му, лепит вся­че­ские пред­ме­ты. Ведь в каж­дой вещи непре­мен­но долж­но быть то, из чего она дела­ет­ся, и то, чем она дела­ет­ся; вто­рое есть при­чи­на, пер­вое — мате­рия. (3) Любое искус­ство под­ра­жа­ет при­ро­де, так что ска­зан­ное мною о миро­зда­нии можешь при­ло­жить ко всем делам рук чело­ве­че­ских. Вот ста­туя: здесь нали­че­ст­ву­ет и мате­рия, послуш­ная худож­ни­ку, и худож­ник, при­дав­ший мате­рии обли­чье. Мате­ри­ей в ста­туе была брон­за, при­чи­ной — худож­ник. То же самое при­су­ще и всем вещам: каж­дая состо­ит из того, что ее созда­ло, и того, из чего она созда­на. (4) Сто­и­ки счи­та­ют, что есть одна при­чи­на — то, что созда­ет вещи. По Ари­сто­те­лю¹, гово­рить о при­чине мож­но тро­я­ко: «Пер­вая при­чи­на, по его сло­вам, это сама мате­рия, без кото­рой ниче­го нель­зя создать; вто­рая — это сам созда­тель; третья — это фор­ма, кото­рая при­да­ет­ся каж­до­му изде­лию, как ста­туе», — ее-то Ари­сто­тель и назы­ва­ет «эйдос». «А чет­вер­тая при­чи­на — это наме­ре­нье, с кото­рым созда­ет­ся изде­лие». (5) Я пояс­ню, что это такое. Пер­вая при­чи­на ста­туи есть брон­за: ведь не будь того, из чего изва­я­ние отли­то или высе­че­но, не было бы сде­ла­но и оно само. Вто­рая при­чи­на — худож­ник: без его уме­лых рук брон­за никак не мог­ла бы при­нять вида ста­туи. Третья при­чи­на есть фор­ма: ста­туя не зва­лась бы «Дори­фор» или «Диа­ду­мен»², если бы не при­да­ли ей имен­но это­го обли­чья. Чет­вер­тая при­чи­на — это наме­ре­нье, с каким ее сде­ла­ли: не будь его, ее бы делать не ста­ли. (6) Что такое наме­ре­нье? То, что при­вле­ка­ло худож­ни­ка и за чем он гнал­ся: если он работал на про­да­жу, — это день­ги, или сла­ва, если он работал ради поче­та, или вера, если он гото­вил при­но­ше­нье в храм. Зна­чит, при­чи­на и то, ради чего дела­ет­ся вещь. Или, по-тво­е­му, нет необ­хо­ди­мо­сти счи­тать в чис­ле при­чин сде­лан­но­го дела все, без чего оно бы не дела­лось? (7) Пла­тон добав­ля­ет еще одну при­чи­ну: обра­зец, име­ну­е­мый у него «иде­ей». На него-то и огляды­ва­ет­ся худож­ник, чтобы создать имен­но то, что соби­рал­ся. Неваж­но, будет ли этот обра­зец вне его, но перед гла­за­ми, или внут­ри, зача­тый и выно­шен­ный в душе. Эти образ­цы всех вещей заклю­ча­ет в себе боже­ство, обни­маю­щее духом и чис­ло, и вид все­го того, что име­ет быть создан­ным: оно пол­но теми не ведаю­щи­ми ни смер­ти, ни пере­ме­ны, ни уста­ло­сти обли­ка­ми, кото­рые Пла­тон зовет иде­я­ми. Люди поги­ба­ют, а сама чело­веч­ность, по образ­цу кото­рой созда­ет­ся чело­век, пре­бы­ва­ет и не тер­пит уро­на от люд­ских стра­да­ний и смер­тей. (8) Итак, по сло­вам Пла­то­на, есть пять при­чин: то, из чего, то, кем, то, в каком виде, то, напо­до­бие чего, то, ради чего; послед­нее же — это то, что из них полу­ча­ет­ся. Так, в ста­туе (раз уж мы нача­ли о ней гово­рить) то, из чего, есть брон­за, то, кем, — худож­ник, то, в каком виде, — это фор­ма, кото­рая ей при­да­на, то, напо­до­бие чего, это обра­зец, кото­ро­му под­ра­жал созда­тель, то, ради чего, — это его наме­ре­нье, то, что из них полу­ча­ет­ся, — это сама ста­туя. (9) То же самое, гово­рит Пла­тон, есть и у все­лен­ной: и созда­тель — то есть бог, и то, из чего она созда­на, — то есть мате­рия, и фор­ма — тот облик и порядок, кото­рые мы видим в мире, и обра­зец — то, напо­до­бие чего бог сотво­рил эту пре­крас­ную гро­ма­ду, и наме­ре­нье, с кото­рым он ее сотво­рил. (10) Ты спро­сишь, како­во было наме­ре­нье бога? Сде­лать доб­ро. Имен­но так и гово­рит Пла­тон: «какая при­чи­на создать мир была у бога? Он добр, а доб­рый не жале­ет дру­гим ниче­го бла­го­го, — вот он и сде­лал луч­шее, что мог»³. Так рас­суди нас и выне­си при­го­вор, чьи сло­ва, на твой взгляд, все­го прав­до­по­доб­нее, — ведь до суж­де­нья о том, чьи сло­ва истин­нее все­го, нам дале­ко, как до самой исти­ны.

(11) В утвер­жде­ни­ях Пла­то­на и Ари­сто­те­ля назва­но либо слиш­ком мно­го, либо слиш­ком мало при­чин. Если счи­тать при­чи­на­ми все, без чего нель­зя сде­лать того-то, — назва­но их слиш­ком мало. Пусть тогда при­чис­лят к при­чи­нам и вре­мя: без вре­ме­ни ничто не будет сде­ла­но. Пусть при­чис­лят и место: ведь если делать негде, то и невоз­мож­но делать. Пусть при­чис­лят дви­же­ние: без него ничто не дела­ет­ся и не гибнет, без дви­же­ния нет ни искус­ства, ни изме­не­ний. (12) Но мы-то ищем первую и общую при­чи­ну. А она долж­на быть про­стой, пото­му что про­ста мате­рия. Что это за при­чи­на? Конеч­но, дея­тель­ный разум, то есть бог; а пере­чис­лен­ные вами — это не отдель­ные при­чи­ны, они все зави­сят от одной, той, кото­рая и дей­ст­ву­ет. (13) Ты гово­ришь, что фор­ма есть при­чи­на? Но ее при­да­ет изде­лию худож­ник, она есть часть при­чи­ны, а не при­чи­на. И обра­зец — не при­чи­на, а необ­хо­ди­мое орудие при­чи­ны. Обра­зец так же необ­хо­дим худож­ни­ку, как резец, как напиль­ник; без них искус­ство не сдви­нет­ся с места, но они — и не части его, и не при­чи­ны. — (14) «Наме­ре­нье худож­ни­ка, то, ради чего он берет­ся что-нибудь сде­лать, есть при­чи­на». — Пусть при­чи­на, но не дей­ст­ву­ю­щая, а допол­ни­тель­ная. Таких может быть без сче­та, а мы доис­ки­ва­ем­ся до общей при­чи­ны. Нет, без обыч­ной сво­ей тон­ко­сти утвер­жда­ют они, буд­то весь мир, как любое закон­чен­ное изде­лие, есть при­чи­на: меж­ду изде­ли­ем и его при­чи­ной — боль­шая раз­ни­ца.

(15) Что же, или выне­си при­го­вор, или (это в подоб­ных тяж­бах самое лег­кое) потре­буй досле­до­ва­ния и вер­ни дело. — Но ты ска­жешь: «Какая тебе радость терять вре­мя на эти пустя­ки? Они ведь ни одной из тво­их стра­стей не уймут, ни от одно­го из вожде­ле­ний не изба­вят». — Вер­но, я тоже счи­таю важ­нее те заня­тия, кото­рые ути­ша­ют душу, и спер­ва иссле­дую себя, а потом толь­ко все­лен­ную. (16) Но вре­ме­ни я, вопре­ки тво­им мыс­лям, не теряю и сей­час: ведь если этих иссле­до­ва­ний не мель­чить и не рас­те­кать­ся в ненуж­ных тон­ко­стях, они под­ни­ма­ют и воз­вы­ша­ют наш дух, при­дав­лен­ный тяже­лой ношей, но жаж­ду­щий рас­пря­мить­ся и вер­нуть­ся в тот мир, кото­ро­му он при­над­ле­жит. Тело для духа — бре­мя и кара, оно давит его и тес­нит, дер­жит в око­вах, покуда не явит­ся фило­со­фия и не при­ка­жет ему воль­но вздох­нуть, созер­цая при­ро­ду, и не отпу­стит от зем­но­го к небес­но­му. В этой отлуч­ке он усколь­за­ет из-под стра­жи и наби­ра­ет­ся сил в откры­том небе. (17) Как худож­ни­ки, уто­мив гла­за тон­кой и при­сталь­ной работой в пло­хо и скуд­но осве­щен­ной мастер­ской, выхо­дят на ули­цу и в каком-нибудь отведен­ном для обще­ст­вен­но­го отды­ха месте дают гла­зам насла­дить­ся воль­ным све­том, так дух, запер­тый в сво­ем тем­ном и уны­лом жили­ще, едва толь­ко может, стре­мит­ся на про­стор и отды­ха­ет, созер­цая при­ро­ду. (18) Муд­рый или ищу­щий муд­ро­сти, хоть и проч­но ско­ва­ны с телом, отсут­ст­ву­ют луч­шей сво­ей частью и направ­ля­ют помыс­лы ввысь. Они, слов­но при­сяг­нув­шие вои­ны, счи­та­ют срок сво­ей жиз­ни сро­ком служ­бы, и образ их мыс­лей таков, что жизнь они при­ни­ма­ют без люб­ви и без нена­ви­сти и тер­пе­ли­во несут смерт­ную долю, хотя и зна­ют, что луч­шее ждет их впе­ре­ди. (19) Ты запре­ща­ешь мне наблюдать при­ро­ду? Отры­ва­ешь от цело­го, остав­ля­ешь мне малую часть? Нель­зя мне доис­ки­вать­ся, в чем нача­ла всех вещей? Кто их леп­щик? Кто рас­чле­нил все, когда оно было сли­то воеди­но и обле­че­но кос­ной мате­ри­ей? Нель­зя мне доис­ки­вать­ся, кто созда­тель это­го мира? По какой разум­ной при­чине такая гро­ма­да обре­ла закон и порядок? Кто собрал раз­бро­сан­ное, разде­лил пере­ме­шан­ное, кос­не­ю­ще­му в еди­ной бес­фор­мен­но­сти при­дал обли­чье? Что изли­ва­ет столь­ко све­та? Огонь ли это, или что-нибудь ярче огня? (20) Зна­чит, нель­зя мне это­го доис­ки­вать­ся? Так мне и не узнать, откуда я вышел? Одна­жды ли я дол­жен все это видеть, или мне пред­сто­ит рож­дать­ся мно­го раз? Куда я отправ­люсь отсюда? Какое жили­ще ждет душу, изба­вив­шу­ю­ся от раб­ско­го чело­ве­че­ско­го состо­я­ния? Ты запре­ща­ешь мне при­ча­стить­ся небу — зна­чит, велишь мне жить, не под­ни­мая голо­вы. (21) Я не так мал и не ради такой мало­сти рож­ден, чтобы быть толь­ко рабом сво­е­му телу, — на него я гля­жу не ина­че как на цепь, ско­вав­шую мою сво­бо­ду. Его под­став­ляю я судь­бе, чтобы не шла даль­ше, и не поз­во­ляю ее уда­рам, прой­дя через него, ранить и меня. Если что во мне и может потер­петь ущерб, так толь­ко тело; но в этом откры­том для опас­но­стей жили­ще оби­та­ет сво­бод­ный дух. (22) Эта плоть нико­гда не при­нудит меня стра­шить­ся, не при­нудит к при­твор­ству, недо­стой­но­му чело­ве­ка добра, или ко лжи во сла­ву это­го ничтож­но­го тела. Я рас­торг­ну союз с ним, как толь­ко мне забла­го­рас­судит­ся. Мы и сей­час, покуда свя­за­ны друг с дру­гом, союз­ни­ки не на рав­ных пра­вах: все их забра­ла себе душа. Пре­зре­ние к соб­ст­вен­но­му телу навер­ня­ка дает сво­бо­ду. (23) Воз­вра­ща­ясь к наше­му пред­ме­ту, я повто­ряю, что сво­бо­де этой нема­ло спо­соб­ст­ву­ет и наблюде­ние при­ро­ды, о кото­ром мы бесе­до­ва­ли. Ведь все состо­ит из мате­рии и бога. Бог упо­рядо­чи­ва­ет сме­ше­ние, и все сле­ду­ет за ним, пра­ви­те­лем и вожа­тым. Могу­ще­ст­вен­нее и выше то, что дей­ст­ву­ет, то есть бог, неже­ли мате­рия, лишь пре­тер­пе­ваю­щая дей­ст­вие бога. (24) То же место, что в этом мире бог, зани­ма­ет в чело­ве­ке душа; что в мире мате­рия, то в нас — тело. Так пусть худ­шее раб­ски слу­жит луч­ше­му; будем же храб­ры про­тив все­го слу­чай­но­го, не побо­им­ся ни обид, ни ран, ни оков, ни нуж­ды. Что такое смерть? Либо конец, либо пере­се­ле­нье. Я не боюсь пере­стать быть — ведь это все рав­но, что не быть совсем; я не боюсь пере­се­лять­ся — ведь нигде не буду я в такой тес­но­те. Будь здо­ров.