НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО XCIII

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) В том пись­ме, где ты сето­вал по пово­ду смер­ти фило­со­фа Мет­ро­нак­та, слов­но он и мог, и дол­жен был бы пожить доль­ше, я не обна­ру­жил обыч­ной тво­ей спра­вед­ли­во­сти, кото­рая все­гда при тебе, кем бы ты ни стал и чем бы ни зани­мал­ся, и кото­рой тебе недо­ста­ет толь­ко в одном — в том же, в чем и всем. Я встре­чал мно­гих, кто был спра­вед­лив к людям, и ни одно­го, кто был бы спра­вед­лив к богам. Мы каж­дый день руга­ем рок: поче­му того-то он унес посредине пути? поче­му не уне­сет тако­го-то, а про­дле­ва­ет его ста­рость, тягост­ную и для него, и для дру­гих? (2) Молю тебя, рас­суди по спра­вед­ли­во­сти: ты ли дол­жен под­чи­нять­ся при­ро­де, или при­ро­да тебе? Какая раз­ни­ца, ско­ро или неско­ро уйдешь ты оттуда., откуда все рав­но при­дет­ся уйти? Забо­тить­ся нуж­но не о том, чтобы жить дол­го, а о том, чтобы про­жить доволь­но. Будешь ли ты жить дол­го, зави­сит от рока, будешь ли вдо­сталь, — от тво­ей души. Пол­ная жизнь все­гда дол­гая, а пол­на она, если душа сама для себя ста­но­вит­ся бла­гом и сама полу­ча­ет власть над собою. (3) Мно­го ли радо­сти про­жить восемь­де­сят лет в празд­но­сти? Такой чело­век и не жил, а замеш­кал­ся сре­ди живых, и не позд­но умер, а дол­го уми­рал. Про­жил восемь­де­сят лет! Но дело-то в том, с како­го дня его счи­тать мерт­вым. (4) А этот погиб во цве­те лет! — Одна­ко выпол­нил обя­зан­но­сти доб­ро­го граж­да­ни­на, доб­ро­го дру­га, доб­ро­го сына и нигде ниче­го не упу­стил. Пусть век его непо­лон, зато жизнь пол­на. Про­жил восемь­де­сят лет! Нет, восемь­де­сят лет про­су­ще­ст­во­вал, — если толь­ко не гово­рить «про­жил» в том же смыс­ле, как гово­рят «дере­во живет».

Молю тебя, мой Луци­лий, поста­рай­ся, чтобы жизнь наша, подоб­но дра­го­цен­но­стям, бра­ла не вели­чи­ной, а весом. Будем мерить ее дела­ми, а не сро­ком. Хочешь знать, в чем раз­ни­ца меж­ду мужем бод­рым, пре­зи­раю­щим фор­ту­ну, выпол­нив­шим все, что поло­же­но на служ­бе у жиз­ни, под­няв­шим­ся до выс­ше­го ее бла­га, и тем, у кого за пле­ча­ми дол­гие годы? Один пре­бы­ва­ет и после смер­ти, дру­гой погиб, не успев уме­реть. (5) Так будем сла­вить и при­чис­лять к счаст­лив­цам того, кто и отпу­щен­ной ему мало­сти нашел хоро­шее при­ме­не­ние. Он увидел истин­ный свет, не был одним из мно­гих, он жил, а не про­зя­бал. Ино­гда небо над ним было ясно, ино­гда, как быва­ет, сия­нье могу­че­го све­ти­ла мер­ца­ло ему сквозь обла­ка. Зачем спра­ши­вать, дол­го ли он про­жил? Он жил! Он при­шел и к потом­кам, оста­вив по себе память.

(6) Я не отка­жусь, конеч­но, если мой срок про­длит­ся на мно­го лет, но если он будет уре­зан, не ста­ну гово­рить, буд­то мне чего-то не хва­ти­ло для бла­жен­ной жиз­ни. Я ведь не при­вя­зал­ся мыс­ля­ми к тому дню, кото­рый сулит мне послед­ним жад­ная надеж­да: на вся­кий день я смот­рю как на послед­ний. Зачем ты спра­ши­ва­ешь меня, когда я родил­ся? Могу ли чис­лить­ся сре­ди еще не ста­рых? Свое я полу­чил. (7) Чело­век может быть совер­шен­ным и при тще­душ­ном теле — так и жизнь может быть совер­шен­ной и при мень­шем сро­ке. Воз­раст при­над­ле­жит к чис­лу вещей внеш­них. Как дол­го я про­жи­ву, зави­сит не от меня, как дол­го про­бу­ду — от меня¹. Тре­буй от меня, чтобы я не про­вел мой бес­слав­ный век, как в потем­ках, чтобы я жил, а не тащил­ся мимо жиз­ни.

(8) Ты спро­сишь меня, каков самый дол­гий срок жиз­ни? Жить, пока не достиг­нешь муд­ро­сти, — не самой даль­ней, но самой вели­кой цели. Тут уж можешь сме­ло хва­лить­ся и бла­го­да­рить богов и, пре­бы­вая сре­ди них, ста­вить в заслу­гу себе и при­ро­де то, что ты был. И неда­ром: ведь ты вер­нул ей жизнь луч­шей, неже­ли полу­чил. Ты успел пока­зать на при­ме­ре, что такое муж добра, каков он и как велик; а если тебе при­ба­вят вре­ме­ни, то и оно не будет отли­чать­ся от про­жи­то­го.

(9) И все же — до каких пор нам жить? Мы насла­ди­лись зна­ни­ем все­го и вся. Мы зна­ем, от како­го нача­ла под­ни­ма­ет­ся при­ро­да, как она устра­и­ва­ет все­лен­ную, как все по тем же кру­гам воз­вра­ща­ет год, как замы­ка­ет все, что было преж­де, и сама себе ста­но­вит­ся пре­де­лом. Мы зна­ем, что звезды дви­жут­ся сво­ею силой, что толь­ко зем­ля сто­ит на месте, а осталь­ное несет­ся с без­оста­но­воч­ной ско­ро­стью. Мы зна­ем, как луна про­хо­дит мимо солн­ца, поче­му более мед­лен­ное све­ти­ло остав­ля­ет поза­ди более быст­рое, как полу­ча­ет от него свет и как теря­ет. Мы зна­ем, по какой при­чине насту­па­ет ночь и воз­вра­ща­ет­ся день. Вот и надо отпра­вить­ся туда, чтобы все увидеть вбли­зи.

(10) Муд­рец гово­рит: «Я сме­ло ухо­жу туда не в надеж­де на то, что мне открыт, по мое­му разу­ме­нию, путь к моим богам. Я заслу­жил быть при­ня­тым в их чис­ло и уже был сре­ди них: я послал к ним мою душу, а они мне нис­по­сла­ли свою. Но допу­стим, что я исче­заю совер­шен­но, что от чело­ве­ка ниче­го не оста­ет­ся; мое муже­ство не мень­ше, даже если я ухо­жу в никуда».

—(11) «Он про­жил мень­ше лет, чем мог бы!» — Есть кни­ги, где мало сти­хов, но и достой­ные хва­лы, и полез­ные. А вот «Лето­пи­си» Тан­у­зия — ты ведь зна­ешь, как они объ­е­ми­сты и как их назы­ва­ют². Жизнь неко­то­рых пото­му и дол­га, что похо­жа на «Лето­пи­си» Тан­у­зия. (12) По-тво­е­му, счаст­ли­вее тот, кого уби­ва­ют в день игр на зака­те, а не в пол­день? Или, ты дума­ешь, кто-нибудь так по-глу­по­му жаден к жиз­ни, что пред­по­чтет быть заре­зан­ным в разде­вал­ке, а не на арене? Не с таким уж боль­шим раз­ры­вом обго­ня­ем мы друг дру­га; смерть нико­го не мину­ет, убий­ца спе­шит вслед за уби­тым. То, о чем ты так хло­по­чешь, ничтож­но. Раз­ве в том дело, дол­го ли ты будешь избе­гать неиз­беж­но­го? Будь здо­ров.