История Рима.

Книга пятая
Основание военной монархии.

с.134 109

Пора­же­ние ари­сто­кра­тии

С изда­ни­ем зако­на Габи­ния сто­лич­ные пар­тии поме­ня­лись роля­ми. С того вре­ме­ни, как избран­ный демо­кра­ти­ей пол­ко­во­дец взял в свои руки меч, его пар­тия или те, кто к ней при­чис­лял­ся, были в сто­ли­це все­мо­гу­щи. Прав­да, ари­сто­кра­тия все еще дер­жа­лась спло­чен­но, и меха­низм коми­ций делал кон­су­ла­ми толь­ко таких лиц, кото­рые, по выра­же­нию демо­кра­тов, еще в пелен­ках пред­на­зна­че­ны были для кон­суль­ства; руко­во­дить выбо­ра­ми и сло­мить здесь вли­я­ние ста­рых родов новые вла­сти­те­ли не суме­ли. Но, к сожа­ле­нию, кон­суль­ство, как раз в то вре­мя, когда уда­лось почти совер­шен­но исклю­чить из него «новых людей», ста­ло блед­неть перед вновь вос­хо­див­шей звездой чрез­вы­чай­ной воен­ной вла­сти. Ари­сто­кра­тия чув­ст­во­ва­ла это, хотя и не при­зна­ва­лась в этом даже себе самой. Кро­ме Квин­та Кату­ла, кото­рый с заслу­жи­ваю­щей ува­же­ния твер­до­стью оста­вал­ся до самой смер­ти (694) [60 г.] на сво­ем нера­дост­ном посту пере­до­во­го бор­ца побеж­ден­ной пар­тии, в выс­ших сло­ях ноби­ли­те­та нель­зя назвать ни одно­го опти­ма­та, кото­рый с твер­до­стью и муже­ст­вом защи­щал бы инте­ре­сы ари­сто­кра­тии. Даже самые даро­ви­тые и ува­жае­мые ее пред­ста­ви­те­ли, как Квинт Метелл Пий и Луций Лукулл, фак­ти­че­ски в воз­мож­но при­лич­ной фор­ме уда­ля­лись от дел на свои вил­лы, чтобы сре­ди сво­их садов и биб­лио­тек, птич­ни­ков и рыб­ных сад­ков забыть, по воз­мож­но­сти, о фору­ме и сена­те. Еще в боль­шей мере это отно­сит­ся к млад­ше­му поко­ле­нию ари­сто­кра­тии, кото­рое либо совер­шен­но погру­жа­лось в рос­кошь и лите­ра­тур­ные заня­тия, либо шло навстре­чу вос­хо­дя­ще­му све­ти­лу.

Катон

Толь­ко один из более моло­дых ари­сто­кра­тов, Марк Пор­ций Катон (род. в 659 г. [95 г.]), состав­лял в этом отно­ше­нии исклю­че­ние. Этот чело­век, наде­лен­ный луч­ши­ми стрем­ле­ни­я­ми и ред­ким самоот­вер­же­ни­ем, был вме­сте с тем одним из самых при­чуд­ли­вых и безот­рад­ных явле­ний этой изоби­ло­вав­шей вся­ки­ми поли­ти­че­ски­ми гро­тес­ка­ми эпо­хи. Чест­ный и посто­ян­ный, серь­ез­ный в сво­их жела­ни­ях и с.135 поступ­ках и пол­ный при­вя­зан­но­сти к сво­е­му оте­че­ству и его искон­но­му государ­ст­вен­но­му строю, но обла­дав­ший мед­ли­тель­ным умом и лишен­ный стра­стей как чув­ст­вен­ных, так и мораль­ных, он мог бы, пожа­луй, стать недур­ным государ­ст­вен­ным кон­тро­ле­ром. К несча­стью, он рано под­пал под власть фра­зы, и частью под вли­я­ни­ем рито­ри­че­ских фор­мул сто­и­ков, кото­рые со сво­ей отвле­чен­ной пустотой и бес­смыс­лен­ной отры­ви­сто­стью были тогда в ходу в ари­сто­кра­ти­че­ском обще­стве, частью же под­ра­жая сво­е­му пра­деду, повто­рить кото­ро­го он счи­тал сво­ей осо­бой зада­чей, он стал появ­лять­ся сре­ди мно­го­греш­ной сто­ли­цы в каче­стве образ­цо­во­го граж­да­ни­на и зер­ца­ла доб­ро­де­те­ли, бра­нил, подоб­но ста­ри­ку Като­ну, 110 свое вре­мя, ходил пеш­ком, вме­сто того чтобы ездить вер­хом, не брал про­цен­тов, отка­зы­вал­ся от воен­ных зна­ков отли­чия и делал почин в вос­ста­нов­ле­нии доб­ро­го ста­ро­го вре­ме­ни тем, что, по при­ме­ру царя Рому­ла, не носил руба­хи. Стран­ной кари­ка­ту­рой на сво­его пред­ка, ста­ро­го кре­стья­ни­на, кото­ро­го гнев и нена­висть сде­ла­ли ора­то­ром, кото­рый мастер­ски вла­дел и мечом и плу­гом и со сво­им огра­ни­чен­ным, но ори­ги­наль­ным здра­вым рас­суд­ком все­гда про­ни­кал в суть дела, являл­ся этот моло­дой бес­страст­ный уче­ный, у кото­ро­го посто­ян­но была на устах школь­ная муд­рость и кото­ро­го все­гда мож­но было видеть с кни­гой в руке, этот фило­соф, ниче­го не пони­мав­ший ни в воен­ном, ни в каком-либо дру­гом ремес­ле и витав­ший в обла­ках отвле­чен­ной мора­ли. Тем не менее он достиг нрав­ст­вен­но­го, а тем самым и поли­ти­че­ско­го зна­че­ния. В то жал­кое и трус­ли­вое вре­мя его муже­ство и его нега­тив­ные доб­ро­де­те­ли импо­ни­ро­ва­ли мас­се; он имел даже под­ра­жа­те­лей; нашлись люди — види­мо, они были ему под стать, — копи­ро­вав­шие этот живой фило­соф­ский шаб­лон и в свою оче­редь извра­щав­шие его. На том же было осно­ва­но и его поли­ти­че­ское вли­я­ние. Так как он был един­ст­вен­ным вид­ным кон­сер­ва­то­ром, обла­дав­шим если не талан­том и рас­суди­тель­но­стью, то хоть муже­ст­вом и чест­но­стью, и все­гда был готов рис­ко­вать собой, где нуж­но и где не нуж­но, то вско­ре он стал при­знан­ным лиде­ром пар­тии опти­ма­тов, хотя ни воз­раст, ни зва­ние, ни ум его не дава­ли ему пра­ва на это. Там, где упор­ство одно­го настой­чи­во­го чело­ве­ка мог­ло решить дело, он доби­вал­ся успе­ха, и в част­ных вопро­сах, в осо­бен­но­сти финан­со­во­го поряд­ка, его вме­ша­тель­ство часто было разум­но; он нико­гда не про­пус­кал заседа­ния сена­та, и дея­тель­ность его в каче­стве кве­сто­ра соста­ви­ла насто­я­щую эпо­ху; до кон­ца сво­ей жиз­ни он про­ве­рял во всех подроб­но­стях государ­ст­вен­ный бюд­жет и, конеч­но, нахо­дил­ся вслед­ст­вие это­го в веч­ной войне с откуп­щи­ка­ми нало­гов. Но все же у него не было ни одно­го из качеств насто­я­ще­го государ­ст­вен­но­го дея­те­ля. Он был не спо­со­бен даже понять какую-либо поли­ти­че­скую зада­чу или поли­ти­че­ские отно­ше­ния в целом; вся так­ти­ка его состо­я­ла в том, что он высту­пал про­тив все­го, что — дей­ст­ви­тель­но или толь­ко по его мне­нию — укло­ня­лось от с.136 мораль­но-поли­ти­че­ско­го кате­хи­зи­са ари­сто­кра­тии, вслед­ст­вие чего он, разу­ме­ет­ся, так же часто дей­ст­во­вал на руку сво­им про­тив­ни­кам, как и еди­но­мыш­лен­ни­кам. Дон-Кихот ари­сто­кра­тии, он дока­зал сво­ей лич­но­стью и дея­тель­но­стью, что если тогда суще­ст­во­ва­ла еще ари­сто­кра­тия, то ари­сто­кра­ти­че­ская поли­ти­ка была уже не чем иным, как химе­рой.

Демо­кра­ти­че­ская аги­та­ция

Про­дол­же­ние борь­бы с этой ари­сто­кра­ти­ей достав­ля­ло мало чести, но напад­ки демо­кра­тов на побеж­ден­но­го вра­га, конеч­но, не пре­кра­ща­лись. Сво­ра попу­ля­ров бро­си­лась на рас­се­яв­шу­ю­ся знать, как обоз­ная при­слу­га на захва­чен­ный лагерь, и от этой аги­та­ции пошли высо­кие пени­стые вол­ны по край­ней мере по поверх­но­сти поли­ти­че­ской жиз­ни. Тол­па тем охот­нее сле­до­ва­ла аги­та­ции, что Гай Цезарь под­дер­жи­вал в ней хоро­шее настро­е­ние безум­ной рос­ко­шью сво­их игр (689) [65 г.], где вся утварь, даже клет­ки диких зве­рей, были из мас­сив­но­го сереб­ра, и вооб­ще сво­ей щед­ро­стью, не знав­шей ника­ких гра­ниц имен­но пото­му, что она была цели­ком осно­ва­на на дол­гах. Напад­ки на ноби­ли­тет были само­го раз­но­об­раз­но­го рода. Обиль­ный мате­ри­ал достав­ля­ли зло­употреб­ле­ния ари­сто­кра­ти­че­ско­го режи­ма; либе­раль­ные или либе­раль­ни­чав­шие чинов­ни­ки и адво­ка­ты, как Гай Кор­не­лий, Авл Габи­ний, Марк Цице­рон, про­дол­жа­ли 111 систе­ма­ти­че­ски раз­об­ла­чать самые оттал­ки­ваю­щие и постыд­ные сто­ро­ны прав­ле­ния опти­ма­тов и пред­ла­гать зако­ны для борь­бы с ним. Сена­ту было пред­ло­же­но при­ни­мать ино­стран­ных послов в опре­де­лен­ные дни, чтобы пре­кра­тить таким обра­зом обыч­ную про­во­лоч­ку ауди­ен­ций. По зай­мам ино­зем­ных послов в Риме было запре­ще­но предъ­яв­лять иски, так как это был един­ст­вен­ный спо­соб покон­чить с под­ку­пом сена­то­ров, став­шим обыч­ным явле­ни­ем (687) [67 г.]. Пра­во сена­та допус­кать в извест­ных слу­ча­ях откло­не­ния от дей­ст­ву­ю­щих зако­нов было огра­ни­че­но (687) [67 г.], рав­но как и то зло­употреб­ле­ние, что каж­дый знат­ный рим­ля­нин, имев­ший част­ные дела в про­вин­ции, мог исхо­да­тай­ст­во­вать себе от сена­та зва­ние рим­ско­го посла (691) [63 г.]. Были уси­ле­ны нака­за­ния за покуп­ку голо­сов и махи­на­ции на выбо­рах (687, 691) [67, 63 гг.], так как в осо­бен­но­сти послед­нее зло­употреб­ле­ние крайне уча­сти­лось вслед­ст­вие попы­ток исклю­чен­ных из сена­та лиц сно­ва попасть в него бла­го­да­ря пере­вы­бо­рам. Было пред­пи­са­но зако­ном, меж­ду тем как до тех пор это лишь под­ра­зу­ме­ва­лось, что судьи обя­за­ны выно­сить реше­ния сооб­раз­но тем нор­мам, кото­рые они, по рим­ско­му обы­чаю, уста­нав­ли­ва­ют, всту­пая в долж­ность (687) [67 г.].

Но боль­ше все­го забо­ти­лись о завер­ше­нии демо­кра­ти­че­ской рестав­ра­ции и осу­щест­вле­нии в соот­вет­ст­ву­ю­щей новым вре­ме­нам фор­ме руко­во­дя­щих идей Грак­хо­вой эпо­хи. Избра­ние жре­цов коми­ци­я­ми, введен­ное Гне­ем Доми­ци­ем, но отме­нен­ное Сул­лой, было вос­ста­нов­ле­но в 691 г. [63 г.] зако­ном народ­но­го три­бу­на Тита Лаби­е­на. Охот­но ука­зы­ва­лось, что Сем­п­ро­ни­е­вы хлеб­ные зако­ны дале­ко еще не были вос­ста­нов­ле­ны в пол­ном с.137 объ­е­ме, но при этом умал­чи­ва­ли о том, что ввиду изме­нив­ших­ся обсто­я­тельств при затруд­ни­тель­ном поло­же­нии государ­ст­вен­ных финан­сов и столь зна­чи­тель­ном уве­ли­че­нии чис­ла пол­но­прав­ных рим­ских граж­дан эта мера про­сто неосу­ще­ст­ви­ма.

Транс­па­дан­цы

В обла­сти меж­ду рекой По и Аль­па­ми велась усерд­ная аги­та­ция за урав­не­ние в поли­ти­че­ских пра­вах с ита­ли­ка­ми. Еще в 686 г. [68 г.] Гай Цезарь разъ­ез­жал там с этой целью из одно­го пунк­та в дру­гой; в 689 г. [65 г.] Марк Красс, будучи цен­зо­ром, соби­рал­ся про­сто-напро­сто вне­сти все насе­ле­ние в спис­ки граж­дан, что не уда­лось ему толь­ко из-за сопро­тив­ле­ния его кол­ле­ги; эта попыт­ка, види­мо, регу­ляр­но повто­ря­лась и сле­дую­щи­ми цен­зо­ра­ми. Как неко­гда Гракх и Флакк были патро­на­ми лати­нов, так и демо­кра­ти­че­ские вожа­ки этой эпо­хи высту­па­ли в роли защит­ни­ков транс­па­дан­цев, и Гаю Пизо­ну, кон­су­лу 687 г. [67 г.], при­шлось горь­ко рас­ка­ять­ся в том, что он осме­лил­ся затро­нуть одно­го из этих кли­ен­тов Цеза­ря и Крас­са.

Воль­ноот­пу­щен­ни­ки

Одна­ко те же самые вожди не обна­ру­жи­ва­ли ни малей­ше­го жела­ния высту­пить в защи­ту поли­ти­че­ско­го рав­но­пра­вия воль­ноот­пу­щен­ни­ков, и, когда народ­ный три­бун Гай Мани­лий про­вел в одном мало­люд­ном собра­нии (31 декаб­ря 687 г. [67 г.]) воз­об­нов­ле­ние Суль­пи­ци­е­ва зако­на об изби­ра­тель­ном пра­ве воль­ноот­пу­щен­ни­ков, руко­во­дя­щие дея­те­ли демо­кра­тии немед­лен­но отрек­лись от него; и с их согла­сия закон был кас­си­ро­ван сена­том на сле­дую­щий же день после его при­ня­тия. Рав­ным обра­зом были в 689 г. [65 г.] изгна­ны из сто­ли­цы поста­нов­ле­ни­ем народ­но­го собра­ния все, кто не обла­дал пра­вом рим­ско­го или латин­ско­го граж­дан­ства. Таким обра­зом, внут­рен­нее про­ти­во­ре­чие Грак­хо­вой поли­ти­ки, пытав­шей­ся удо­вле­тво­рить как стрем­ле­ние непол­но­прав­ных быть при­ня­ты­ми в чис­ло при­ви­ле­ги­ро­ван­ных, так и жела­ние послед­них сохра­нить свои при­ви­ле­гии, — это про­ти­во­ре­чие было уна­сле­до­ва­но пре­ем­ни­ка­ми Грак­хов: в то вре­мя 112 как Цезарь и его при­вер­жен­цы дава­ли транс­па­дан­цам надеж­ду на при­об­ре­те­ние пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства, они согла­ша­лись на про­дол­же­ние дис­кри­ми­на­ции воль­ноот­пу­щен­ни­ков и на вар­вар­ское устра­не­ние гре­ков и ази­а­тов вслед­ст­вие кон­ку­рен­ции, кото­рую они созда­ва­ли в Ита­лии сво­ей про­мыш­лен­но­стью и тор­гов­лей самим ита­ли­кам.

Про­цесс Раби­рия

Харак­те­рен образ дей­ст­вий демо­кра­тов в вопро­се о вос­ста­нов­ле­нии уго­лов­ной юрис­дик­ции коми­ций. Сул­ла, соб­ст­вен­но, не отме­нил ее, но фак­ти­че­ски место коми­ций засту­пи­ли комис­сии при­сяж­ных по делам о государ­ст­вен­ной измене и убий­ствах, и о дей­ст­ви­тель­ном вос­ста­нов­ле­нии ста­ро­го про­цес­са, ока­зав­ше­го­ся неудоб­ным еще задол­го до Сул­лы, не мог думать ни один разум­ный чело­век. Но так как счи­та­лось, что идея народ­но­го суве­ре­ни­те­та тре­бу­ет по край­ней мере прин­ци­пи­аль­но­го при­зна­ния за граж­дан­ст­вом пра­ва на про­из­вод­ство уго­лов­но­го суда, то с.138 народ­ный три­бун Тит Лаби­ен при­влек в 691 г. [63 г.] ста­ри­ка, убив­ше­го яко­бы за 38 лет до того народ­но­го три­бу­на Луция Сатур­ни­на, к тому же чрез­вы­чай­но­му уго­лов­но­му суду, при посред­стве кото­ро­го, если верить хро­ни­ке, царь Тулл рас­пра­вил­ся с Гора­ци­ем, убив­шим свою сест­ру. Обви­ня­е­мым был некий Гай Раби­рий, кото­рый если не убил Сатур­ни­на, то по край­ней мере выстав­лял напо­каз его отруб­лен­ную голо­ву в ари­сто­кра­ти­че­ских домах и вооб­ще поль­зо­вал­ся дур­ной сла­вой сре­ди апу­лий­ских земле­вла­дель­цев за охоту на людей и дру­гие кро­ва­вые дея­ния. Если не само­му обви­ни­те­лю, то более умным из людей, скры­вав­шим­ся за ним, вовсе не было жела­тель­но дать уме­реть на кре­сте это­му жал­ко­му чело­ве­ку; поэто­му они не пре­пят­ст­во­ва­ли тому, что преж­де все­го сама фор­му­ла обви­не­ния была зна­чи­тель­но смяг­че­на сена­том, после чего созван­ное для суда над винов­ным народ­ное собра­ние было под каким-то пред­ло­гом рас­пу­ще­но про­тив­ной пар­ти­ей, чем кон­чи­лось и все дело. Все же бла­го­да­ря это­му про­цес­су оба устоя рим­ской сво­бо­ды — пра­во обра­ще­ния к суду народ­но­го собра­ния и непри­кос­но­вен­ность народ­ных три­бу­нов — были еще раз при­зна­ны дей­ст­ву­ю­щим пра­вом, и пра­во­вая осно­ва демо­кра­тии была нано­во укреп­ле­на.

Лич­ные напад­ки

С еще боль­шей страст­но­стью высту­па­ла демо­кра­ти­че­ская пар­тия в вопро­сах лич­но­го поряд­ка всюду, где она толь­ко мог­ла или сме­ла это сде­лать. Прав­да, бла­го­ра­зу­мие повеле­ва­ло ей не наста­и­вать на воз­вра­ще­нии преж­ним вла­дель­цам кон­фис­ко­ван­ных Сул­лой земель, так как это при­ве­ло бы к рас­хож­де­нию с соб­ст­вен­ны­ми союз­ни­ка­ми и к борь­бе с мате­ри­аль­ны­ми инте­ре­са­ми, с кото­рой чисто док­три­нер­ская поли­ти­ка ред­ко в состо­я­нии спра­вить­ся. С этим иму­ще­ст­вен­ным вопро­сом был слиш­ком тес­но свя­зан и вопрос о воз­вра­ще­нии эми­гран­тов, так что и его неудоб­но было касать­ся. Зато дела­лись боль­шие уси­лия для того, чтобы воз­вра­тить детям изгнан­ни­ков отня­тые у них поли­ти­че­ские пра­ва (691) [63 г.], и вожди сенат­ской пар­тии под­вер­га­лись непре­рыв­ным лич­ным напад­кам. Так, Гай Мем­мий зате­ял тен­ден­ци­оз­ный про­цесс про­тив Мар­ка Лукул­ла. Еще более зна­ме­ни­то­му бра­ту послед­не­го при­шлось три года ожи­дать у ворот сто­ли­цы вполне заслу­жен­но­го им три­ум­фа (688—691) [66—63 гг.]. Подоб­ным же обра­зом были оскорб­ле­ны Квинт Рекс и заво­е­ва­тель Кри­та Квинт Метелл. Еще боль­шее впе­чат­ле­ние про­из­ве­ло то обсто­я­тель­ство, что моло­дой вождь демо­кра­тов Гай Цезарь не толь­ко осме­лил­ся кон­ку­ри­ро­вать на выбо­рах в вер­хов­ные пон­ти­фи­ки с дву­мя наи­бо­лее ува­жае­мы­ми дея­те­ля­ми ари­сто­кра­тии, Квин­том Кату­лом и Пуб­ли­ем Сер­ви­ли­ем, победи­те­лем исав­ров, но и одер­жал над ними верх в народ­ном собра­нии (691) [63 г.]. Наслед­ни­кам 113 Сул­лы, в осо­бен­но­сти сыну его Фав­сту, посто­ян­но гро­зи­ло тре­бо­ва­ние о воз­вра­те рас­тра­чен­ных буд­то бы пра­ви­те­лем государ­ст­вен­ных денег. Пого­ва­ри­ва­ли даже о воз­об­нов­ле­нии при­оста­нов­лен­ных в 664 г. [90 г.] демо­кра­ти­че­ских с.139 обви­не­ний в силу зако­на Вария. Но все­го энер­гич­нее пре­сле­до­ва­лись, конеч­но, судом лич­но­сти, заме­шан­ные в рас­пра­вах Сул­лы. Если кве­стор Марк Катон со сво­ей неук­лю­жей чест­но­стью пер­вый сде­лал почин в этом направ­ле­нии, потре­бо­вав воз­вра­ще­ния выдан­ных за убий­ства наград как неза­кон­но отчуж­ден­но­го у государ­ства иму­ще­ства (689) [65 г.], то неуди­ви­тель­но было, что в сле­дую­щем (690) [64 г.] году Гай Цезарь в каче­стве пред­седа­те­ля суда по делам об убий­ствах пря­мо объ­явил недей­ст­ви­тель­ной ту ста­тью сул­лан­ских зако­нов, кото­рая объ­яв­ля­ла без­на­ка­зан­ным убий­ство проскри­би­ро­ван­но­го, при­влек к суду извест­ней­ших аген­тов Сул­лы — Луция Кати­ли­ну, Луция Бел­ли­е­на, Луция Лус­ция — и добил­ся отча­сти их осуж­де­ния.

Реа­би­ли­та­ция памя­ти Сатур­ни­на и Мария

В то же вре­мя ста­ли назы­вать пуб­лич­но быв­шие так дол­го опаль­ны­ми име­на геро­ев и муче­ни­ков демо­кра­тии и чест­во­вать их память. Выше уже было рас­ска­за­но, как про­изо­шла реа­би­ли­та­ция Сатур­ни­на бла­го­да­ря про­цес­су, воз­буж­ден­но­му про­тив его убий­цы. Но совер­шен­но ина­че зву­ча­ло имя Гая Мария, при про­из­не­се­нии кото­ро­го неко­гда бились все серд­ца. Слу­чи­лось так, что тот чело­век, кото­ро­му Ита­лия была обя­за­на спа­се­ни­ем от север­ных вар­ва­ров, был дядей нынеш­не­го вождя демо­кра­тии. Гром­ко лико­ва­ла тол­па, когда в 686 г. [68 г.] Гай Цезарь, вопре­ки всем запре­там, осме­лил­ся при погре­бе­нии вдо­вы Мария пуб­лич­но пока­зать на фору­ме ува­жае­мые чер­ты героя. Когда же спу­стя три года (689) [65 г.] побед­ные зна­ки, воз­двиг­ну­тые на Капи­то­лии Мари­ем и сне­сен­ные по при­ка­за­нию Сул­лы, неожи­дан­но для всех сно­ва забле­сте­ли одна­жды утром на преж­нем месте золо­том и мра­мо­ром, инва­лиды афри­кан­ской и ким­вр­ской войн обсту­пи­ли со сле­за­ми на гла­зах изо­бра­же­ние люби­мо­го пол­ко­во­д­ца, и перед лицом лику­ю­щей мас­сы сенат не осме­лил­ся при­кос­нуть­ся к тро­фе­ям, кото­рые были вос­ста­нов­ле­ны той же сме­лой рукой напе­ре­кор зако­нам.

Ничтож­ность успе­хов демо­кра­тии

Одна­ко хотя все эти коз­ни и рас­при и про­из­во­ди­ли мно­го шума, поли­ти­че­ское зна­че­ние их было очень неве­ли­ко. Оли­гар­хия была побеж­де­на, и демо­кра­тия доби­лась вла­сти. Что самые мел­кие и ничтож­ные лич­но­сти торо­пи­лись нане­сти еще один удар поверг­ну­то­му на зем­лю вра­гу, что демо­кра­ты так­же име­ли свою юриди­че­скую осно­ву и свой культ прин­ци­пов, что их док­три­не­ры не успо­ка­и­ва­лись, пока не были вос­ста­нов­ле­ны цели­ком все народ­ные при­ви­ле­гии, при­чем неред­ко ста­но­ви­лись смеш­ны­ми, как быва­ет со все­ми леги­ти­ми­ста­ми, — это было столь же понят­но, как и несу­ще­ст­вен­но. Вся аги­та­ция в целом была бес­цель­на; в ней обна­ру­жи­ва­лась затруд­ни­тель­ность для орга­ни­за­то­ров ее най­ти объ­ект для сво­ей дея­тель­но­сти, посколь­ку она вра­ща­лась вокруг почти уже исчер­пан­ных или вто­ро­сте­пен­ных вопро­сов. Ина­че не мог­ло быть.

Пред­сто­я­щее столк­но­ве­ние меж­ду демо­кра­та­ми и Пом­пе­ем

с.140 Демо­кра­ты оста­лись победи­те­ля­ми в борь­бе с ари­сто­кра­ти­ей, но они победи­ли не сами, и им пред­сто­я­ло еще тяже­лое испы­та­ние — рас­пла­та не с преж­ни­ми вра­га­ми, а с все­мо­гу­щим союз­ни­ком, кото­ро­му они в зна­чи­тель­ной мере были обя­за­ны победой над ари­сто­кра­ти­ей и кото­ро­му они теперь сами вру­чи­ли бес­при­мер­ную воен­ную и поли­ти­че­скую власть пото­му толь­ко, что не посме­ли отка­зать ему в ней. Про­кон­сул Восто­ка и морей был пока еще занят назна­че­ни­ем и низ­ло­же­ни­ем царей; сколь­ко ему потре­бу­ет­ся для это­го вре­ме­ни и когда он сочтет вой­ну окон­чен­ной, это­го никто 114 не мог решить, кро­ме него само­го, так как, подоб­но все­му осталь­но­му, и вре­мя его воз­вра­ще­ния в Ита­лию, т. е. опре­де­ле­ние решаю­щей мину­ты, зави­се­ло от него, а рим­ским пар­ти­ям оста­ва­лось толь­ко сидеть и ждать. Что каса­ет­ся опти­ма­тов, то они срав­ни­тель­но спо­кой­но гото­ви­лись к при­бы­тию гроз­но­го пол­ко­во­д­ца, так как при раз­ры­ве меж­ду Пом­пе­ем и демо­кра­ти­ей, при­бли­же­ние кото­ро­го было ясно, они ничем не рис­ко­ва­ли и мог­ли толь­ко выиг­рать. Напро­тив, демо­кра­ты ожи­да­ли это­го собы­тия с мучи­тель­ным стра­хом и пыта­лись исполь­зо­вать вре­мя отсут­ст­вия Пом­пея для под­веде­ния контр­ми­ны про­тив гро­зив­ше­го взры­ва.

Про­ек­ты уста­нов­ле­ния демо­кра­ти­че­ской воен­ной дик­та­ту­ры

В этом стрем­ле­нии демо­кра­ты сно­ва схо­ди­лись с Крас­сом, кото­ро­му, для того чтобы быть в состо­я­нии про­ти­во­по­ста­вить себя нена­вист­но­му и вызы­вав­ше­му его зависть сопер­ни­ку, ниче­го не оста­ва­лось, как опять заклю­чить союз с демо­кра­ти­ей, более тес­ный, чем преж­де. Еще во вре­мя цер­вой коа­ли­ции Красс и Цезарь как самые сла­бые из ее участ­ни­ков были осо­бен­но близ­ки друг к дру­гу; общие инте­ре­сы и общая опас­ность еще более укре­пи­ли связь меж­ду самым бога­тым из рим­лян и тем из них, кто был наи­бо­лее обре­ме­нен дол­га­ми. В то самое вре­мя, когда демо­кра­ты пуб­лич­но назы­ва­ли Пом­пея гла­вой и гор­до­стью сво­ей пар­тии и все свои стре­лы направ­ля­ли, каза­лось, про­тив ари­сто­кра­тии, они вти­хо­мол­ку гото­ви­лись к борь­бе с Пом­пе­ем. Эти попыт­ки демо­кра­тии пред­от­вра­тить гро­зив­шую воен­ную дик­та­ту­ру име­ют гораздо боль­шее исто­ри­че­ское зна­че­ние, чем шум­ная и слу­жив­шая по боль­шей части толь­ко для мас­ки­ров­ки аги­та­ция про­тив зна­ти. Прав­да, это про­ис­хо­ди­ло во мра­ке, на кото­рый дошед­шие до нас сведе­ния бро­са­ют толь­ко ред­кие лучи све­та, так как не толь­ко совре­мен­ни­ки, но и потом­ки име­ли доста­точ­но осно­ва­ний наки­нуть покров на это дело. Но в общих чер­тах как ход, так и цель этих про­ис­ков вполне ясны. Над воен­ной силой мож­но было одер­жать верх толь­ко посред­ст­вом дру­гой воен­ной силы. Демо­кра­ты наме­ре­ва­лись, по при­ме­ру Мария и Цин­ны, захва­тить в свои руки власть и затем пору­чить одно­му из сво­их вождей либо заво­е­ва­ние Егип­та, либо намест­ни­че­ство в Испа­нии, либо дру­гую орди­нар­ную или чрез­вы­чай­ную с.141 маги­ст­ра­ту­ру, чтобы най­ти в нем и в его вой­ске про­ти­во­вес про­тив Пом­пея с его арми­ей. Для это­го нуж­на была рево­лю­ция, направ­лен­ная сна­ча­ла про­тив номи­наль­но­го пра­ви­тель­ства, а по суще­ству про­тив Пом­пея как кан­дида­та в монар­хи¹, и, начи­ная с изда­ния зако­нов Габи­ния и Мани­лия и вплоть до воз­вра­ще­ния Пом­пея (688—692) [66—62 гг.], в Риме не пре­кра­ща­лись заго­во­ры с целью про­из­ве­сти эту рево­лю­цию. Сто­ли­ца была в страш­ном напря­же­нии. Подав­лен­ное настро­е­ние капи­та­ли­стов, пре­кра­ще­ние пла­те­жей, частые банк­рот­ства были пред­вест­ни­ка­ми гото­вив­ше­го­ся пере­во­рота, кото­рый, каза­лось, дол­жен был при­ве­сти к совер­шен­но ново­му отно­ше­нию пар­тий. Замы­сел демо­кра­тов, метив­ших через сенат в Пом­пея, делал воз­мож­ным согла­ше­ние меж­ду эти­ми пар­ти­я­ми. Демо­кра­тия же, пыта­ясь про­ти­во­по­ста­вить дик­та­ту­ре Пом­пея 115 дик­та­ту­ру дру­го­го, более угод­но­го ей чело­ве­ка, тем самым так­же при­хо­ди­ла к воен­ной вла­сти и попа­да­ла из огня да в полы­мя; так прин­ци­пи­аль­ный вопрос неза­мет­но пре­вра­тил­ся в вопрос о лицах.

Союз демо­кра­тов с анар­хи­ста­ми

Рево­лю­ция, заду­ман­ная вождя­ми демо­кра­тии, долж­на была начать­ся свер­же­ни­ем суще­ст­ву­ю­ще­го пра­ви­тель­ства в резуль­та­те вос­ста­ния, кото­рое вызо­вут, преж­де все­го в Риме, демо­кра­ти­че­ские заго­вор­щи­ки. Как низ­шие, так и выс­шие слои сто­лич­но­го обще­ства по сво­е­му мораль­но­му состо­я­нию дава­ли для это­го мате­ри­ал в ужа­саю­щем изоби­лии. Мы не будем опять рас­ска­зы­вать здесь, что пред­став­лял собой сво­бод­ный и несво­бод­ный про­ле­та­ри­ат сто­ли­цы. Разда­лось уже зна­ме­на­тель­ное сло­во, что толь­ко бед­няк может быть пред­ста­ви­те­лем бед­ня­ков, — воз­ник­ла, ста­ло быть, мысль, что мас­са бед­ных может с таким же успе­хом, как и оли­гар­хия бога­тых, соста­вить само­сто­я­тель­ную силу и, вме­сто того чтобы поз­во­лять тира­нить себя, в свою оче­редь разыг­рать роль тира­на. Подоб­ные мыс­ли нахо­ди­ли отклик и в среде знат­ной моло­де­жи. Свет­ская сто­лич­ная жизнь губи­ла не толь­ко состо­я­ния, но и физи­че­ские и духов­ные силы. Этот изящ­ный мир наду­шен­ных локо­нов, под­стри­жен­ных боро­док и мод­ных ман­жет, как ни весе­ло про­во­ди­ла здесь моло­дежь дни и ночи за тан­ца­ми и игрой на цит­ре или за куб­ком вина, скры­вал в себе страш­ную без­дну нрав­ст­вен­но­го и мате­ри­аль­но­го упад­ка, пло­хо или хоро­шо скры­то­го отча­я­ния и безум­ных или мошен­ни­че­ских замыс­лов. В этих кру­гах, не скры­вая это­го, взды­ха­ли по вре­ме­нам Цин­ны с их с.142 про­скрип­ци­я­ми, кон­фис­ка­ци­я­ми и уни­что­же­ни­ем дол­го­вых книг; было нема­ло людей — и сре­ди них встре­ча­лись лица знат­но­го про­ис­хож­де­ния и неза­у­ряд­ных даро­ва­ний, — кото­рые ожи­да­ли толь­ко сиг­на­ла, чтобы, подоб­но шай­ке раз­бой­ни­ков, кинуть­ся на граж­дан­ское обще­ство и сно­ва награ­бить себе про­ку­чен­ное состо­я­ние. Там, где есть уже шай­ка, за вожа­ка­ми дело не станет, так и здесь ско­ро нашлись люди, при­год­ные для роли раз­бой­ни­чьих ата­ма­нов. Быв­ший пре­тор Луций Кати­ли­на и кве­стор Гней Пизон выде­ля­лись сре­ди сво­их това­ри­щей не толь­ко знат­но­стью про­ис­хож­де­ния и высо­ким зва­ни­ем. Они сожгли свои кораб­ли и столь­ко же импо­ни­ро­ва­ли сообщ­ни­кам сво­ей бес­со­вест­но­стью, как и сво­и­ми спо­соб­но­стя­ми.

Кати­ли­на

В осо­бен­но­сти Кати­ли­на был нече­сти­вее всех в это нече­сти­вое вре­мя. Его мошен­ни­че­ские про­дел­ки пред­став­ля­ют мате­ри­ал для кри­ми­на­ли­ста, а не для исто­ри­ка; уже одна его внеш­ность — блед­ное лицо, дикий взгляд, то вялая, то тороп­ли­вая поход­ка — обна­ру­жи­ва­ла его тем­ное про­шлое. Он был наде­лен в боль­шой мере теми каче­ства­ми, кото­рые необ­хо­ди­мы пред­во­ди­те­лю подоб­ной бан­ды: зна­ком­ство со все­ми вида­ми наслаж­де­ний и спо­соб­ность пере­но­сить лише­ния, храб­рость, воен­ные даро­ва­ния, зна­ние людей, энер­гия пре­ступ­ни­ка и та страш­ная шко­ла поро­ка, кото­рая уме­ет сла­бо­го при­ве­сти к гибе­ли, а из чело­ве­ка пав­ше­го вос­пи­тать пре­ступ­ни­ка.

Людям, имев­шим день­ги и поли­ти­че­ское вли­я­ние, нетруд­но было соста­вить из таких эле­мен­тов заго­вор для нис­про­вер­же­ния суще­ст­ву­ю­ще­го поряд­ка. Кати­ли­на, Пизон и подоб­ные им люди охот­но согла­ша­лись на вся­кий план, сулив­ший им воз­об­нов­ле­ние про­скрип­ций и уни­что­же­ние дол­го­вых книг; Кати­ли­на был к тому же в осо­бой враж­де с ари­сто­кра­ти­ей, кото­рая не допус­ка­ла избра­ния в кон­су­лы это­го раз­вра­щен­но­го и опас­но­го чело­ве­ка. Подоб­но тому 116 как неко­гда в каче­стве аген­та Сул­лы он зани­мал­ся во гла­ве отряда кель­тов охотой за проскри­би­ро­ван­ны­ми и сре­ди дру­гих зако­лол соб­ст­вен­ной рукой сво­его пре­ста­ре­ло­го шури­на, так и теперь он охот­но обе­щал про­тив­ной пар­тии тако­го же рода услу­ги. Был осно­ван тай­ный союз. Чис­ло при­ня­тых в него лиц пре­вы­ша­ло, как пере­да­ют, 400 чело­век. Союз имел сто­рон­ни­ков во всех обла­стях и горо­дах Ита­лии; поми­мо того было ясно, что к вос­ста­нию, напи­сав­ше­му на сво­ем зна­ме­ни столь своевре­мен­ный лозунг, как про­ще­ние дол­гов, и без зова при­мкнут мно­го­чис­лен­ные сто­рон­ни­ки из рядов золо­той моло­де­жи.

Неуда­ча пер­вой попыт­ки вос­ста­ния

В декаб­ре 688 г. [66 г.] — так гла­сит пре­да­ние — гла­ва­ри это­го сою­за нашли, как им каза­лось, удоб­ный повод для выступ­ле­ния. Оба кон­су­ла, избран­ные на 689 г. [65 г.], Пуб­лий Кор­не­лий Сул­ла и Пуб­лий Автро­ний Пет, неза­дол­го до того были изоб­ли­че­ны перед судом в под­ку­пе изби­ра­те­лей и поэто­му были на осно­ва­нии зако­на лише­ны пра­ва на заня­тие выс­шей долж­но­сти. с.143 После это­го оба они всту­пи­ли в союз. Заго­вор­щи­ки реши­ли насиль­ст­вен­но доста­вить им кон­суль­ство и таким обра­зом завла­деть вер­хов­ной вла­стью в государ­стве. В тот день, когда новые кон­су­лы долж­ны были всту­пить в долж­ность, 1 янва­ря 689 г. [65 г.], воору­жен­ные мятеж­ни­ки пред­по­ла­га­ли захва­тить курию, пере­бить новых кон­су­лов и дру­гих наме­чен­ных лиц и после кас­са­ции судеб­но­го при­го­во­ра, устра­няв­ше­го Сул­лу и Пета, про­воз­гла­сить их кон­су­ла­ми. Красс дол­жен был стать тогда дик­та­то­ром, а Цезарь — началь­ни­ком кон­ни­цы, без сомне­ния для того, чтобы собрать зна­чи­тель­ные воен­ные силы, пока Пом­пей был занят на дале­ком Кав­ка­зе. Вожа­ки и рядо­вые были уже наня­ты и полу­чи­ли ука­за­ния. Кати­ли­на ожи­дал в назна­чен­ный день вбли­зи сена­та услов­но­го сиг­на­ла, кото­рый дол­жен был дать ему Цезарь по зна­ку Крас­са. Но он ждал тщет­но; Красс отсут­ст­во­вал в решаю­щем заседа­нии сена­та, и пред­по­ла­гав­ше­е­ся вос­ста­ние на этот раз не уда­лось. Подоб­ный же, но толь­ко еще более обшир­ный план убийств был заду­ман на 5 фев­ра­ля, но и этот план не удал­ся, пото­му что Кати­ли­на подал знак рань­ше, чем успе­ли собрать­ся наня­тые бан­ди­ты. Меж­ду тем тай­на ста­ла раз­гла­шать­ся. Пра­ви­тель­ство не сме­ло, прав­да, откры­то высту­пить про­тив заго­вор­щи­ков, но дало охра­ну кон­су­лам, кото­рые более все­го под­вер­га­лись опас­но­сти, и про­ти­во­по­ста­ви­ло шай­ке, наня­той заго­вор­щи­ка­ми, дру­гую, опла­чи­вае­мую пра­ви­тель­ст­вом. Для того чтобы изба­вить­ся от Пизо­на, было пред­ло­же­но отпра­вить его в каче­стве кве­сто­ра с пре­тор­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми в Ближ­нюю Испа­нию, и Красс согла­сил­ся на это в надеж­де вос­поль­зо­вать­ся бла­го­да­ря ему сред­ства­ми этой важ­ной про­вин­ции для нужд вос­ста­ния. Даль­ней­шие пред­ло­же­ния были опро­те­сто­ва­ны три­бу­на­ми.

Так гла­сит пре­да­ние, осно­ван­ное, оче­вид­но, на пра­ви­тель­ст­вен­ной вер­сии; вопрос о досто­вер­но­сти его в отдель­ных подроб­но­стях за невоз­мож­но­стью какой-либо про­вер­ки дол­жен быть остав­лен откры­тым. Что каса­ет­ся глав­но­го, а имен­но, уча­стия в заго­во­ре Цеза­ря и Крас­са, то, разу­ме­ет­ся, свиде­тель­ство их поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков не может счи­тать­ся доста­точ­ным дока­за­тель­ст­вом. Но явная их дея­тель­ность в этот пери­од пора­зи­тель­но сход­на с под­поль­ной, при­пи­сы­вае­мой им этим рас­ска­зом. Попыт­ка Крас­са, быв­ше­го в этом году цен­зо­ром, вне­сти транс­па­дан­цев в спи­сок граж­дан была уже пря­мо-таки рево­лю­ци­он­ным актом. Еще заме­ча­тель­нее то обсто­я­тель­ство, что при этом же слу­чае Красс хотел зане­сти 117 Еги­пет и Кипр в спи­сок рим­ских вла­де­ний² и что Цезарь око­ло того же с.144 вре­ме­ни (689 или 690 г.) [65/64 г.] выдви­нул через три­бу­нов перед народ­ным собра­ни­ем пред­ло­же­ние послать его в Еги­пет, для того чтобы сно­ва поса­дить на пре­стол изгнан­но­го алек­сан­дрий­ца­ми царя Пто­ле­мея. Эти махи­на­ции подо­зри­тель­но напо­ми­на­ют те обви­не­ния, кото­рые выдви­га­лись про­тив­ни­ка­ми. Ниче­го опре­де­лен­но­го утвер­ждать здесь нель­зя, но веро­ят­нее все­го, что Красс и Цезарь соста­ви­ли план уста­нов­ле­ния воен­ной дик­та­ту­ры во вре­мя отсут­ст­вия Пом­пея, что осно­вой этой демо­кра­ти­че­ской воен­ной вла­сти дол­жен был послу­жить Еги­пет и, нако­нец, что попыт­ка вос­ста­ния 689 г. [65 г.] была зате­я­на имен­но для осу­щест­вле­ния этих пла­нов, т. е. что Кати­ли­на и Пизон были оруди­я­ми Крас­са и Цеза­ря.

Воз­об­нов­ле­ние заго­во­ра

На неко­то­рое вре­мя заго­вор при­оста­но­вил­ся. При выбо­рах на 690 г. [64 г.] Красс и Цезарь не воз­об­но­ви­ли сво­ей попыт­ки завла­деть долж­но­стью кон­су­лов, чему, быть может, спо­соб­ст­во­ва­ло и то, что кан­дида­том на этот пост был в том году род­ст­вен­ник вождя демо­кра­тов Луций Цезарь, чело­век сла­бый и неред­ко слу­жив­ший оруди­ем в руках сво­его род­ст­вен­ни­ка. Меж­ду тем доне­се­ния из Азии пока­зы­ва­ли, что необ­хо­ди­мо торо­пить­ся. В Малой Азии и Арме­нии порядок был уже создан. Хотя демо­кра­ти­че­ские стра­те­ги и дока­зы­ва­ли, что вой­на с Мит­ра­да­том может быть сочте­на закон­чен­ной, лишь когда он будет взят в плен, и что поэто­му необ­хо­ди­мо начать пого­ню за ним по все­му побе­ре­жью Чер­но­го моря и преж­де все­го не при­бли­жать­ся к Сирии, — Пом­пей, не обра­щая вни­ма­ния на эту бол­тов­ню, напра­вил­ся в 690 г. [64 г.] из Арме­нии в Сирию. Если Еги­пет, дей­ст­ви­тель­но, дол­жен был стать глав­ной квар­ти­рой демо­кра­тов, то нель­зя было терять вре­ме­ни, в про­тив­ном слу­чае Пом­пей мог появить­ся там рань­ше Цеза­ря. Заго­вор 688 г. [66 г.], дале­ко не подав­лен­ный сла­бы­ми и роб­ки­ми репрес­сив­ны­ми мера­ми, воз­об­но­вил­ся с при­бли­же­ни­ем кон­суль­ских выбо­ров на 691 г. [63 г.]. Дей­ст­ву­ю­щие лица были, веро­ят­но, в основ­ном те же, и план был под­верг­нут лишь неболь­шим изме­не­ни­ям. Руко­во­ди­те­ли дви­же­ния по-преж­не­му оста­ва­лись в тени. В кан­дида­ты на кон­суль­ство они выста­ви­ли на этот раз само­го Кати­ли­ну и Гая Анто­ния, млад­ше­го сына ора­то­ра и бра­та пол­ко­во­д­ца, при­об­рет­ше­го печаль­ную сла­ву еще с Кри­та. В Кати­лине заго­вор­щи­ки были уве­ре­ны; Анто­ний же, быв­ший пер­во­на­чаль­но, как и Кати­ли­на, при­вер­жен­цем Сул­лы и так же, как и он, при­вле­чен­ный за это демо­кра­ти­че­ской пар­ти­ей к суду, был сла­бый, незна­чи­тель­ный, совер­шен­но непри­год­ный к роли вождя и опу­стив­ший­ся чело­век, став­ший послуш­ным оруди­ем демо­кра­тов ради обе­щан­но­го с.145 кон­суль­ства и свя­зан­ных с ним выгод. Бла­го­да­ря этим кон­су­лам вожа­ки заго­во­ра рас­счи­ты­ва­ли завла­деть вла­стью, захва­тить остав­ших­ся в сто­ли­це детей Пом­пея в каче­стве залож­ни­ков и под­нять Ита­лию и про­вин­ции про­тив Пом­пея. Гней Пизон, намест­ник Ближ­ней Испа­нии, дол­жен был 118 при пер­вом изве­стии о собы­ти­ях в сто­ли­це под­нять зна­мя вос­ста­ния. Связь с ним мор­ским путем была невоз­мож­на, так как на море гос­под­ст­во­вал Пом­пей, но заго­вор­щи­ки пола­га­лись на транс­па­дан­цев, ста­рых кли­ен­тов демо­кра­тии, сре­ди кото­рых про­ис­хо­ди­ло страш­ное бро­же­ние и кото­рые, разу­ме­ет­ся, немед­лен­но полу­чи­ли бы пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства, а так­же на раз­лич­ные кельт­ские пле­ме­на³. Нити это­го заго­во­ра дохо­ди­ли до самой Мавре­та­нии. Один из заго­вор­щи­ков, круп­ный рим­ский купец Пуб­лий Сит­тий из Нуце­рии, вынуж­ден­ный вслед­ст­вие денеж­ных затруд­не­ний поки­нуть Ита­лию, воору­жил отряд отча­ян­ных людей, набран­ных в Мавре­та­нии и Испа­нии, и бро­дил с ним слов­но пар­ти­зан­ский вождь по Запад­ной Афри­ке, где у него были ста­рые тор­го­вые свя­зи.

Выбо­ры кон­су­лов

Пар­тия напря­га­ла все свои силы для пред­вы­бор­ной борь­бы. Красс и Цезарь пусти­ли в ход день­ги как соб­ст­вен­ные, так и заня­тые, и свя­зи, чтобы сде­лать Кати­ли­ну и Анто­ния кон­су­ла­ми. Кати­ли­на и его сото­ва­ри­щи при­ла­га­ли все уси­лия, чтобы при­ве­сти к вла­сти чело­ве­ка, кото­рый обе­щал им маги­ст­ра­ту­ру и жре­че­ские долж­но­сти, двор­цы и име­ния их про­тив­ни­ков и о кото­ром было извест­но, что он сдер­жит свое сло­во. Ари­сто­кра­тия была в боль­шом затруд­не­нии, тем более что она не мог­ла даже про­ти­во­по­ста­вить демо­кра­там сво­их кан­дида­тов. Что подоб­ный кан­дидат рис­ко­вал бы сво­ей голо­вой, было оче­вид­но; про­шли те вре­ме­на, когда опас­ный пост при­вле­кал граж­дан, теперь даже често­лю­бие умол­ка­ло перед стра­хом. Поэто­му ари­сто­кра­тия огра­ни­чи­лась сла­бой попыт­кой поме­шать изби­ра­тель­ным зло­употреб­ле­ни­ям изда­ни­ем ново­го зако­на про­тив под­ку­па изби­ра­те­лей, что, впро­чем, не уда­лось из-за вме­ша­тель­ства одно­го из народ­ных три­бу­нов, и реши­ла отдать свои голо­са кан­дида­ту, кото­рый хотя и не был ей при­я­тен, но был по край­ней мере без­вреден.

Цице­рон — кон­сул вме­сто Кати­ли­ны

Это был Марк Цице­рон, извест­ный поли­ти­че­ский лице­мер⁴, при­вык­ший заиг­ры­вать то с демо­кра­та­ми, то с.146 с Пом­пе­ем, то — несколь­ко изда­ли — с ари­сто­кра­та­ми, и слу­жить защит­ни­ком каж­до­му вли­я­тель­но­му под­суди­мо­му без раз­ли­чия лица и пар­тии, — даже Кати­ли­на был в чис­ле его кли­ен­тов. Он не при­над­ле­жал, соб­ст­вен­но, ни к какой пар­тии или, что почти то же самое, был бли­зок к пар­тии мате­ри­аль­ных инте­ре­сов, гос­под­ст­во­вав­шей в судах и любив­шей его как крас­но­ре­чи­во­го адво­ка­та и ост­ро­ум­но­го собе­сед­ни­ка. Он обла­дал доста­точ­ны­ми свя­зя­ми в сто­ли­це и дру­гих горо­дах, чтобы иметь шан­сы на избра­ние наряду с кан­дида­та­ми демо­кра­ти­че­ской пар­тии, а так как за него голо­со­ва­ли и знать, хотя и неохот­но, и при­вер­жен­цы Пом­пея, то он и был избран зна­чи­тель­ным боль­шин­ст­вом. Оба кан­дида­та демо­кра­тов полу­чи­ли почти оди­на­ко­вое чис­ло голо­сов, но Анто­ний, при­над­ле­жав­ший к более вид­ной семье, собрал все же несколь­ки­ми голо­са­ми боль­ше, чем его сопер­ник. Эта слу­чай­ность поме­ша­ла избра­нию Кати­ли­ны и спас­ла Рим от вто­ро­го Цин­ны. Несколь­ко рань­ше это­го был убит в 119 Испа­нии сво­им тузем­ным кон­во­ем Пизон, как гово­ри­ли, по нау­ще­нию его поли­ти­че­ско­го и лич­но­го вра­га Пом­пея⁵.

С одним толь­ко кон­су­лом Анто­ни­ем заго­вор­щи­ки ниче­го не мог­ли добить­ся. Цице­рон уни­что­жил непроч­ную связь, соеди­няв­шую Анто­ния с заго­во­ром, еще преж­де, чем оба они всту­пи­ли в долж­ность, отка­зав­шись от уста­нов­лен­но­го зако­ном рас­пре­де­ле­ния кон­суль­ских про­вин­ций по жре­бию и пре­до­ста­вив сво­е­му обре­ме­нен­но­му дол­га­ми кол­ле­ге доход­ное македон­ское намест­ни­че­ство. Таким обра­зом, отпа­ли суще­ст­вен­ней­шие пред­по­сыл­ки и этой попыт­ки.

Новые замыс­лы заго­вор­щи­ков

Тем вре­ме­нем собы­тия на Восто­ке при­ни­ма­ли все более опас­ный для демо­кра­тии обо­рот. Созда­ние поряд­ка в Сирии быст­ро про­дви­га­лось впе­ред; к Пом­пею посту­па­ли уже пред­ло­же­ния из Егип­та всту­пить в эту стра­ну и при­со­еди­нить ее к рим­ским вла­де­ни­ям; мож­но было опа­сать­ся вско­ре изве­стия о заня­тии Пом­пе­ем доли­ны Нила. Это и вызва­ло, по-види­мо­му, попыт­ку Цеза­ря добить­ся, чтобы он был послан наро­дом в Еги­пет для ока­за­ния помо­щи царю про­тив его вос­став­ших под­дан­ных. Попыт­ка эта не уда­лась, оче­вид­но, вслед­ст­вие неже­ла­ния как силь­ных, так и сла­бых пред­при­нять что-либо про­тив­ное инте­ре­сам Пом­пея. Вре­мя при­бы­тия Пом­пея, а тем самым и веро­ят­ная ката­стро­фа все при­бли­жа­лись; нуж­но было попы­тать­ся опять натя­нуть тот же лук, как часто ни обры­ва­лась его тети­ва. В горо­де про­ис­хо­ди­ло глу­хое бро­же­ние; частые сове­ща­ния вождей дви­же­ния пока­зы­ва­ли, что опять что-то под­готов­ля­лось.

Аграр­ный закон Сер­ви­лия

В чем состо­я­ли эти при­готов­ле­ния, выяс­ни­лось, когда всту­пи­ли в долж­ность новые народ­ные три­бу­ны (10 декаб­ря 690 г. [64 г.]) и когда один из них, Пуб­лий Сер­ви­лий Рулл, тот­час же пред­ло­жил с.147 издать аграр­ный закон, кото­рый пре­до­ста­вил бы демо­кра­ти­че­ским вожа­кам такое поло­же­ние, какое занял Пом­пей бла­го­да­ря зако­нам Габи­ния и Мани­лия. Номи­наль­ной целью это­го пред­ло­же­ния было созда­ние коло­ний в Ита­лии, при­чем зем­ля для это­го не долж­на была при­об­ре­тать­ся путем кон­фис­ка­ции. Напро­тив, все суще­ст­ву­ю­щие част­ные пра­ва полу­ча­ли при­зна­ние, и даже неза­кон­ные захва­ты послед­не­го вре­ме­ни пре­вра­ща­лись в пол­ную соб­ст­вен­ность окку­пан­тов. Толь­ко сдан­ные в арен­ду государ­ст­вен­ные зем­ли в Кам­па­нии под­ле­жа­ли разде­лу и коло­ни­за­ции, про­чие же зем­ли, назна­чен­ные для разда­чи, пра­ви­тель­ство долж­но было поку­пать обыч­ным путем. Чтобы добыть необ­хо­ди­мые для это­го сред­ства, долж­ны были пооче­ред­но про­да­вать­ся все осталь­ные ита­лий­ские и в осо­бен­но­сти вне­ита­лий­ские государ­ст­вен­ные зем­ли; здесь име­лись в виду быв­шие цар­ские име­ния в Македо­нии, Хер­со­не­се Фра­кий­ском, Вифи­нии, Пон­те, Кирене, далее, все город­ские вла­де­ния в Испа­нии, Афри­ке, Сици­лии, Элла­де, Кили­кии, пере­шед­шие в соб­ст­вен­ность Рима по пра­ву вой­ны. Кро­ме того, под­ле­жа­ло про­да­же все дви­жи­мое и недви­жи­мое иму­ще­ство, при­об­ре­тен­ное государ­ст­вом с 666 г. [88 г.], если оно не рас­по­ряди­лось им рань­ше. Это отно­си­лось, глав­ным обра­зом, к Егип­ту и Кипру. Для той же цели под­ле­жа­ли обло­же­нию весь­ма высо­ки­ми пода­тя­ми и деся­ти­на­ми все под­власт­ные Риму общи­ны за исклю­че­ни­ем горо­дов латин­ско­го пра­ва и про­чих воль­ных горо­дов. Для покуп­ки зем­ли был назна­чен, нако­нец, и доход от новых про­вин­ци­аль­ных нало­гов, начи­ная с 692 г. [62 г.], а так­же выруч­ка со всей не рас­пре­де­лен­ной еще закон­ным путем добы­чи. Эти поста­нов­ле­ния отно­си­лись к новым источ­ни­кам нало­гов, откры­тым Пом­пе­ем на 120 Восто­ке, и к государ­ст­вен­ным сред­ствам, нахо­див­шим­ся в руках Пом­пея или наслед­ни­ков Сул­лы. Осу­щест­вле­ние это­го меро­при­я­тия пред­по­ла­га­лось пору­чить комис­сии из деся­ти чело­век, наде­лен­ной соб­ст­вен­ной юрис­дик­ци­ей и вер­хов­ной вла­стью; чле­ны ее долж­ны были оста­вать­ся в долж­но­сти пять лет и набрать штат под­чи­нен­ных им долж­ност­ных лиц в 200 чело­век из всад­ни­че­ско­го сосло­вия; чле­нов комис­сии над­ле­жа­ло избрать из лиц, кото­рые сами выста­вят свою кан­дида­ту­ру, при­чем, так же как на выбо­рах жре­цов, выбо­ры долж­ны были про­из­во­дить­ся лишь 17 окру­га­ми, выде­лен­ны­ми по жре­бию из обще­го чис­ла 35. Не нуж­но было обла­дать боль­шой про­ни­ца­тель­но­стью, чтобы понять, что из этой деся­ти­член­ной кол­ле­гии хоте­ли создать такую же власть, какой обла­дал Пом­пей, но толь­ко несколь­ко менее воен­но­го и более демо­кра­ти­че­ско­го харак­те­ра. Судеб­ную власть нуж­но было ей пре­до­ста­вить для реше­ния еги­пет­ско­го вопро­са, а воен­ную — для воору­же­ний про­тив Пом­пея. Усло­вие, вос­пре­щав­шее избра­ние лица отсут­ст­ву­ю­ще­го, устра­ня­ло Пом­пея, а сокра­ще­ние чис­ла изби­ра­тель­ных окру­гов, рав­но как и мани­пу­ля­ция мета­ния жре­бия, долж­ны были облег­чить руко­вод­ство выбо­ра­ми в инте­ре­сах демо­кра­тов.

с.148 Одна­ко попыт­ка эта совер­шен­но не достиг­ла цели. Чернь, кото­рой гораздо удоб­нее было полу­чать хлеб из государ­ст­вен­ных скла­дов под рим­ски­ми арка­ми, чем в поте лица сво­его зани­мать­ся обра­бот­кой зем­ли, встре­ти­ла пред­ло­же­ние Рул­ла с пол­ным рав­но­ду­ши­ем. Она быст­ро сооб­ра­зи­ла к тому же, что Пом­пей нико­гда не согла­сит­ся на подоб­ное столь оскор­би­тель­ное для него во всех отно­ше­ни­ях поста­нов­ле­ние и что пло­хи, вид­но, дела той пар­тии, кото­рая в мучи­тель­ном стра­хе реша­ет­ся на такие неуме­рен­ные пред­ло­же­ния. При таких обсто­я­тель­ствах пра­ви­тель­ству нетруд­но было отра­зить пред­ло­же­ние Рул­ла. Новый кон­сул, Цице­рон, вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем еще раз пока­зать себя масте­ром на все руки, и еще преж­де, чем гото­вые вос­поль­зо­вать­ся сво­им пра­вом интер­цес­сии три­бу­ны успе­ли это сде­лать, сам автор пред­ло­же­ния от него отка­зал­ся (1 янва­ря 691 г. [63 г.]). Демо­кра­тия ниче­го не при­об­ре­ла, кро­ме нера­дост­но­го созна­ния, что мас­са из люб­ви или стра­ха все еще была вер­на Пом­пею и что каж­дое пред­ло­же­ние, кото­рое она сочтет направ­лен­ным про­тив Пом­пея, неми­ну­е­мо будет отверг­ну­то.

Воору­же­ния анар­хи­стов в Этру­рии

Утом­лен­ный все­ми эти­ми напрас­ны­ми интри­га­ми и без­ре­зуль­тат­ны­ми пла­на­ми, Кати­ли­на решил добить­ся успе­ха и раз навсе­гда покон­чить с этим делом. В тече­ние лета он все под­гото­вил для того, чтобы начать граж­дан­скую вой­ну. Фезу­лы (Фие­зо­ле), силь­но укреп­лен­ный город в Этру­рии, кишев­ший обед­нев­ши­ми людь­ми и заго­вор­щи­ка­ми, быв­ший пят­на­дцать лет назад оча­гом вос­ста­ния Лепида, и на этот раз дол­жен был стать глав­ной квар­ти­рой мятеж­ни­ков. Туда направ­ля­лись день­ги, кото­рые дава­лись в осо­бен­но­сти заме­шан­ны­ми в заго­во­ре знат­ны­ми сто­лич­ны­ми дама­ми; там наби­ра­ли сол­дат и ору­жие; ста­рый сул­лан­ский офи­цер Гай Ман­лий, чело­век храб­рый и, как вся­кий ландс­кнехт, сво­бод­ный от угры­зе­ний сове­сти, вре­мен­но при­нял на себя глав­ное началь­ство. Подоб­ные же при­готов­ле­ния, хотя и менее обшир­ные, про­из­во­ди­лись и в дру­гих пунк­тах Ита­лии. Транс­па­дан­цы так были воз­буж­де­ны, что, каза­лось, толь­ко жда­ли сиг­на­ла для выступ­ле­ния. В брут­тий­ской обла­сти, на восточ­ном побе­ре­жье Ита­лии, в Капуе, где ско­пи­лось боль­шое чис­ло неволь­ни­ков, гото­во было, каза­лось, раз­ра­зить­ся вто­рое вос­ста­ние рабов, вро­де спар­та­ков­ско­го. Что-то гото­ви­лось и в сто­ли­це; те, кто видел, как дерз­ко дер­жа­лись перед город­ским 121 пре­то­ром вызван­ные к нему долж­ни­ки, долж­ны были вспом­нить сце­ны, пред­ше­ст­во­вав­шие убий­ству Асел­ли­о­на. Капи­та­ли­сты нахо­ди­лись в неопи­су­е­мом стра­хе. Ока­за­лось необ­хо­ди­мым воз­об­но­вить запре­ще­ние выво­за золота и сереб­ра и уста­но­вить над­зор за глав­ны­ми пор­та­ми. План заго­вор­щи­ков состо­ял в том, чтобы при выбо­рах кон­су­лов на 692 г. [62 г.], где Кати­ли­на опять выста­вит свою кан­дида­ту­ру, убить руко­во­дя­ще­го выбо­ра­ми кон­су­ла и всех неудоб­ных сопер­ни­ков, во что бы то ни ста­ло добить­ся избра­ния Кати­ли­ны, напра­вив даже в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти в с.149 сто­ли­цу из Фезул и дру­гих сбор­ных пунк­тов воору­жен­ные отряды, чтобы с помо­щью их пода­вить сопро­тив­ле­ние.

Кати­ли­на опять тер­пит неуда­чу на выбо­рах

Цице­рон, кото­ро­го быст­ро и исчер­пы­ваю­ще осве­до­ми­ли о ходе заго­во­ра его шпи­о­ны и шпи­он­ки, заявил в назна­чен­ный для выбо­ров день (20 октяб­ря) в собра­нии сена­та и в при­сут­ст­вии глав­ных вожа­ков заго­вор­щи­ков о нали­чии заго­во­ра. Кати­ли­на не нашел даже нуж­ным отри­цать это. Он дерз­ко отве­тил, что если выбор в кон­су­лы падет на него, то могу­ще­ст­вен­ная пар­тия, не име­ю­щая вождя, полу­чит его для борь­бы с незна­чи­тель­ной пар­ти­ей, руко­во­ди­мой жал­ки­ми гла­ва­ря­ми. Одна­ко за неиме­ни­ем ося­за­тель­ных дока­за­тельств суще­ст­во­ва­ния заго­во­ра от бояз­ли­во­го сена­та мож­но было добить­ся толь­ко обыч­ной пред­ва­ри­тель­ной санк­ции тех чрез­вы­чай­ных меро­при­я­тий, кото­рые долж­ност­ные лица при­зна­ют целе­со­об­раз­ны­ми (21 октяб­ря). Так при­бли­жа­лась изби­ра­тель­ная борь­ба, на этот раз боль­ше похо­жая на бит­ву, чем на выбо­ры, так как и Цице­рон создал для себя воору­жен­ную охра­ну из моло­дых людей купе­че­ско­го про­ис­хож­де­ния, а 28 октяб­ря — день, на кото­рый выбо­ры были пере­не­се­ны сена­том, — воору­жен­ные Цице­ро­ном люди заня­ли Мар­со­во поле и были гос­по­да­ми его. Заго­вор­щи­кам не уда­лось ни убить руко­во­див­ше­го выбо­ра­ми кон­су­ла, ни повли­ять в сво­ем духе на исход выбо­ров.

Вспыш­ка вос­ста­ния в Этру­рии

Тем вре­ме­нем граж­дан­ская вой­на уже нача­лась. 27 октяб­ря Гай Ман­лий водру­зил в Фезу­лах орла, вокруг кото­ро­го долж­на была собрать­ся армия мятеж­ни­ков, — это был один из орлов Мария вре­мен вой­ны с ким­вра­ми — и при­звал раз­бой­ни­ков в горах и сель­ское насе­ле­ние при­со­еди­нить­ся к нему. Его воз­зва­ния, сле­дуя ста­рым тра­ди­ци­ям попу­ля­ров, тре­бо­ва­ли осво­бож­де­ния от угне­таю­ще­го бре­ме­ни дол­гов и смяг­че­ния дол­го­во­го про­цес­са, кото­рый, если ока­зы­ва­лось, что дол­ги пре­вы­ша­ют состо­я­ние долж­ни­ка, влек за собой по зако­ну лише­ние сво­бо­ды. Каза­лось, что сто­лич­ный сброд, высту­пая в роли пре­ем­ни­ка ста­ро­го пле­бей­ско­го кре­стьян­ства и давая свои сра­же­ния под сенью слав­ных орлов ким­вр­ской вой­ны, хотел запят­нать не толь­ко насто­я­щее, но и про­шлое Рима. Одна­ко это выступ­ле­ние оста­лось изо­ли­ро­ван­ным, в дру­гих сбор­ных пунк­тах заго­вор­щи­ки не пошли даль­ше накоп­ле­ния ору­жия и орга­ни­за­ции тай­ных собра­ний, так как у них не было энер­гич­ных вождей.

Репрес­сив­ные меры пра­ви­тель­ства

Это было сча­стьем для пра­ви­тель­ства, пото­му что хотя о пред­сто­я­щей граж­дан­ской войне доволь­но дав­но уже было извест­но, тем не менее соб­ст­вен­ная нере­ши­тель­ность и тяже­ло­вес­ность заржа­вев­ше­го адми­ни­ст­ра­тив­но­го меха­низ­ма не поз­во­ля­ли пра­ви­тель­ству сде­лать какие-либо воен­ные при­готов­ле­ния. Толь­ко теперь было при­зва­но опол­че­ние, и в раз­лич­ные части Ита­лии были отправ­ле­ны выс­шие офи­це­ры, каж­дый из кото­рых дол­жен был пода­вить мятеж в пору­чен­ном ему с.150 окру­ге; вме­сте с тем из сто­ли­цы была высла­ны рабы-гла­ди­а­то­ры и назна­че­ны пат­ру­ли из опа­се­ния под­жо­гов.

Заго­вор­щи­ки в Риме

122 Поло­же­ние Кати­ли­ны было нелег­кое. По его пла­ну, выступ­ле­ние долж­но было состо­ять­ся одно­вре­мен­но в сто­ли­це и Этру­рии в свя­зи с кон­суль­ски­ми выбо­ра­ми; неуда­ча в Риме и вспыш­ка вос­ста­ния в Ита­лии под­вер­га­ли опас­но­сти как его лич­но, так и успех все­го пред­при­я­тия. После того как его при­вер­жен­цы в Фезу­лах под­ня­ли ору­жие про­тив пра­ви­тель­ства, ему нель­зя было оста­вать­ся боль­ше в Риме, а меж­ду тем ему не толь­ко крайне важ­но было скло­нить хоть теперь сто­лич­ных заго­вор­щи­ков к немед­лен­но­му выступ­ле­нию, но это долж­но было про­изой­ти еще преж­де, чем он покинет Рим, — он слиш­ком хоро­шо знал сво­их пособ­ни­ков, чтобы поло­жить­ся на них. Наи­бо­лее вид­ные из заго­вор­щи­ков — Пуб­лий Лен­тул Сура, кон­сул 683 г. [71 г.], исклю­чен­ный затем из сена­та и став­ший теперь пре­то­ром, чтобы вновь вер­нуть­ся туда, а так­же два быв­ших пре­то­ра, Пуб­лий Автро­ний и Луций Кас­сий, были без­дар­ные люди. Лен­тул был зауряд­ный ари­сто­крат, хваст­ли­вый и с боль­ши­ми пре­тен­зи­я­ми, но туго сооб­ра­жав­ший и нере­ши­тель­ный; Автро­ний ничем не выде­лял­ся, кро­ме сво­его гром­ко­го голо­са; что же каса­ет­ся Луция Кас­сия, то никто не мог понять, каким обра­зом такой туч­ный и про­сто­ва­тый чело­век ока­зал­ся заго­вор­щи­ком. Более спо­соб­ных из сво­их соучаст­ни­ков, как моло­до­го сена­то­ра Гая Цете­га и всад­ни­ков Луция Ста­ти­лия и Пуб­лия Габи­ния Капи­то­на, Кати­ли­на не осме­ли­вал­ся поста­вить во гла­ве заго­во­ра, так как и сре­ди заго­вор­щи­ков сохра­ня­ла силу тра­ди­ци­он­ная соци­аль­ная иерар­хия, и даже анар­хи­сты не счи­та­ли воз­мож­ным добить­ся тор­же­ства, если во гла­ве их не будет сто­ять кон­су­ляр или по край­ней мере быв­ший пре­тор. Вслед­ст­вие это­го, как ни зва­ла к себе армия мятеж­ни­ков сво­его пред­во­ди­те­ля и как ни опас­но было для него оста­вать­ся долее в сто­ли­це, Кати­ли­на решил, одна­ко, остать­ся пока в Риме. При­вык­нув импо­ни­ро­вать роб­ким про­тив­ни­кам сво­ей дер­зо­стью и задо­ром, он пока­зы­вал­ся в обще­ст­вен­ных местах, как на фору­ме, так и в сена­те, и на сыпав­ши­е­ся там на него угро­зы отве­чал прось­бой не дово­дить его до край­но­сти, так как тот, у кого подо­жгли дом, вынуж­ден тушить пожар раз­ва­ли­на­ми. И дей­ст­ви­тель­но, ни част­ные лица, ни вла­сти не реша­лись тро­гать это­го опас­но­го чело­ве­ка. Один моло­дой ари­сто­крат вызвал его, прав­да, в суд по обви­не­нию в наси­лии, но это не име­ло прак­ти­че­ско­го зна­че­ния, так как все долж­но было решить­ся в дру­гом месте, задол­го до окон­ча­ния это­го про­цес­са.

Замыс­лы Кати­ли­ны не уда­лись, одна­ко, глав­ным обра­зом пото­му, что аген­ты пра­ви­тель­ства про­ник­ли в круг заго­вор­щи­ков, так что оно все­гда было осве­дом­ле­но обо всех подроб­но­стях заго­во­ра. Когда, напри­мер, заго­вор­щи­ки появи­лись перед укреп­лен­ным горо­дом Пре­не­сте (1 нояб­ря), кото­рым они наде­я­лись завла­деть путем неожи­дан­но­го напа­де­ния, насе­ле­ние с.151 ока­за­лось уже пред­у­преж­ден­ным и было воору­же­но. Подоб­ным же обра­зом не уда­лось и все осталь­ное. Несмот­ря на всю свою сме­лость, Кати­ли­на нашел теперь нуж­ным назна­чить свой отъ­езд на один из бли­жай­ших дней; но до это­го в послед­нем собра­нии заго­вор­щи­ков, ночью с 6 на 7 нояб­ря, по его насто­я­нию было реше­но еще до отъ­езда вождя убить кон­су­ла Цице­ро­на, глав­но­го про­тив­ни­ка заго­во­ра, и во избе­жа­ние изме­ны немед­лен­но осу­ще­ст­вить это поста­нов­ле­ние.

Ран­ним утром 7 нояб­ря назна­чен­ные для это­го убий­цы дей­ст­ви­тель­но сту­ча­лись в дом кон­су­ла, но стра­жа была уси­ле­на и про­гна­ла их, — и на этот раз пра­ви­тель­ст­вен­ные шпи­о­ны опе­ре­ди­ли заго­вор­щи­ков. На сле­дую­щий день (8 нояб­ря) 123 Цице­рон созвал сенат. Кати­ли­на еще раз дерз­нул появить­ся здесь и пытал­ся защи­тить­ся от гнев­ных напа­док кон­су­ла, рас­ска­зав­ше­го в его при­сут­ст­вии о собы­ти­ях послед­них дней, но Кати­ли­ну уже боль­ше не слу­ша­ли, и ска­мьи пусте­ли близ того места, где он сидел.

Кати­ли­на в Этру­рии

Кати­ли­на поки­нул собра­ние и, соглас­но уго­во­ру, отпра­вил­ся в Этру­рию, что он, впро­чем, сде­лал бы, несо­мнен­но, и без это­го про­ис­ше­ст­вия. Здесь Кати­ли­на про­воз­гла­сил себя кон­су­лом и занял выжида­тель­ную пози­цию, чтобы при пер­вом изве­стии о нача­ле вос­ста­ния в сто­ли­це дви­нуть туда свои вой­ска. Пра­ви­тель­ство объ­яви­ло обо­их вождей вос­ста­ния, Кати­ли­ну и Ман­лия, а так­же тех из их сто­рон­ни­ков, кото­рые не сло­жат ору­жие к извест­но­му дню, вне зако­на и созва­ло новое опол­че­ние, но во гла­ве вой­ска, отправ­лен­но­го про­тив Кати­ли­ны, был постав­лен кон­сул Гай Анто­ний, чело­век, заве­до­мо заме­шан­ный в заго­во­ре и отли­чав­ший­ся таким харак­те­ром, что толь­ко от слу­чая зави­се­ло, поведет ли он свои вой­ска про­тив Кати­ли­ны или при­мкнет к нему. Каза­лось, что Анто­ния кто-то созна­тель­но хотел сде­лать вто­рым Лепидом. И про­тив остав­ших­ся в сто­ли­це вожа­ков заго­во­ра было пред­при­ня­то очень мало, хотя все ука­зы­ва­ли на них паль­ца­ми, и они вовсе не отка­за­лись от мыс­ли под­нять вос­ста­ние в сто­ли­це; напро­тив, план это­го вос­ста­ния был состав­лен Кати­ли­ной до отъ­езда его из Рима. Сиг­нал к нему дол­жен был подать один из три­бу­нов созы­вом народ­но­го собра­ния; сле­дую­щей ночью Цетег дол­жен был убрать с пути кон­су­ла Цице­ро­на, а Габи­ний и Ста­ти­лий долж­ны были под­жечь город в 12 местах сра­зу; тем вре­ме­нем долж­но было подо­спеть вой­ско Кати­ли­ны, с кото­рым нуж­но было как мож­но ско­рее уста­но­вить связь. Если бы помог­ли настой­чи­вые уве­ща­ния Цете­га и Лен­тул, постав­лен­ный после отбы­тия Кати­ли­ны во гла­ве заго­вор­щи­ков, решил­ся бы быст­ро нане­сти удар, заго­вор даже теперь мог бы еще удать­ся. Но заго­вор­щи­ки были так же без­дар­ны и трус­ли­вы, как и их про­тив­ни­ки. Про­хо­ди­ли неде­ли, а дело все не при­бли­жа­лось к раз­вяз­ке.

Раз­об­ла­че­ние и арест сто­лич­ных заго­вор­щи­ков

с.152 Нако­нец, реше­ние было вызва­но контр­ми­ной. Мед­ли­тель­ный и склон­ный при­кры­вать свои упу­ще­ния в том, что было самым сроч­ным и необ­хо­ди­мым, состав­ле­ни­ем обшир­ных пла­нов, направ­лен­ных на отда­лен­ные цели, Лен­тул всту­пил в сно­ше­ния с нахо­див­ши­ми­ся в Риме депу­та­та­ми кельт­ско­го пле­ме­ни алло­бро­гов; он пытал­ся запу­тать в заго­вор этих пред­ста­ви­те­лей совер­шен­но рас­ша­тан­но­го обще­ст­вен­но­го орга­низ­ма, к тому же лич­но обре­ме­нен­ных дол­га­ми, и даже дал им при отъ­езде гон­цов и пись­ма к дове­рен­ным лицам. Алло­бро­ги оста­ви­ли Рим, но в ночь со 2 на 3 декаб­ря они были задер­жа­ны рим­ски­ми вла­стя­ми у самых город­ских ворот и все бума­ги их были ото­бра­ны. Ока­за­лось, что алло­брог­ские депу­та­ты были шпи­о­на­ми рим­ско­го пра­ви­тель­ства и вели пере­го­во­ры толь­ко с тем, чтобы добыть для пра­ви­тель­ства необ­хо­ди­мый ему мате­ри­ал про­тив руко­во­ди­те­лей заго­во­ра. На сле­дую­щее утро Цице­рон в вели­чай­шей тайне издал рас­по­ря­же­ние об аре­сте опас­ней­ших вожа­ков, что и было испол­не­но отно­си­тель­но Лен­ту­ла, Цете­га, Габи­ния и Ста­ти­лия, меж­ду тем как неко­то­рые дру­гие спас­лись от аре­ста бег­ст­вом. Винов­ность как аре­сто­ван­ных, так и бежав­ших была вполне дока­за­на. Тот­час же после аре­ста сена­ту были пред­став­ле­ны ото­бран­ные пись­ма, печа­ти и почерк кото­рых аре­сто­ван­ные не мог­ли не при­знать, и были выслу­ша­ны пока­за­ния заклю­чен­ных и свиде­те­лей. Вско­ре обна­ру­жи­лись даль­ней­шие дока­за­тель­ства их винов­но­сти: скла­ды ору­жия в домах заго­вор­щи­ков и часто 124 повто­ря­е­мые ими угро­зы. Факт заго­во­ра был пол­но­стью дока­зан с соблюде­ни­ем всех тре­бо­ва­ний зако­на, и важ­ней­шие доку­мен­ты были, по рас­по­ря­же­нию Цице­ро­на, немед­лен­но опуб­ли­ко­ва­ны в лету­чих лист­ках.

Заго­вор анар­хи­стов вызвал все­об­щее озлоб­ле­ние. Оли­гар­хи­че­ская пар­тия охот­но исполь­зо­ва­ла бы раз­об­ла­че­ние его, для того чтобы све­сти сче­ты с демо­кра­та­ми вооб­ще и в осо­бен­но­сти с Цеза­рем, но она уже была слиш­ком сла­ба, чтобы суметь испол­нить это и покон­чить с ним так же, как неко­гда с обо­и­ми Грак­ха­ми и Сатур­ни­ном, и это­му жела­нию не суж­де­но было испол­нить­ся. Сто­лич­ная тол­па была осо­бен­но воз­му­ще­на под­жо­га­ми, пред­по­ла­гав­ши­ми­ся заго­вор­щи­ка­ми. Купе­че­ство и пар­тия мате­ри­аль­ных инте­ре­сов поня­ли, конеч­но, что в этой борь­бе долж­ни­ков с креди­то­ра­ми речь шла об их суще­ст­во­ва­нии; моло­дежь это­го кру­га в страш­ном воз­буж­де­нии тол­пи­лась воз­ле курии с ору­жи­ем в руках, угро­жая всем тай­ным и явным сто­рон­ни­кам Кати­ли­ны. Заго­вор был, дей­ст­ви­тель­но, на вре­мя пара­ли­зо­ван; хотя неко­то­рые зачин­щи­ки его и были еще, быть может, на сво­бо­де, все же весь штаб заго­вор­щи­ков, те, кото­рым было пору­че­но выпол­не­ние замыс­ла, были либо захва­че­ны, либо бежа­ли; отряд же, собран­ный близ Фезул, не мог добить­ся боль­ших резуль­та­тов, не будучи под­дер­жан вос­ста­ни­ем в сто­ли­це.

Пре­ния в сена­те о каз­ни заклю­чен­ных

с.153 В сколь­ко-нибудь бла­го­устро­ен­ном обще­стве поли­ти­че­ская сто­ро­на дела этим и была бы исчер­па­на, и даль­ней­шее веде­ние его пере­шло бы в руки воен­ных вла­стей и суда. Но Рим дошел уже до того, что пра­ви­тель­ство не было даже в состо­я­нии содер­жать под надеж­ной стра­жей несколь­ких вид­ных ари­сто­кра­тов. Рабы и воль­ноот­пу­щен­ни­ки Лен­ту­ла и осталь­ных заклю­чен­ных взвол­но­ва­лись. Рас­ска­зы­ва­ли о каких-то пла­нах осво­бож­де­ния их из-под аре­ста, кото­ро­му они были под­верг­ну­ты в их соб­ст­вен­ных домах. Бла­го­да­ря анар­хи­че­ским про­ис­кам послед­них лет в Риме не было недо­стат­ка в вожа­ках шаек, брав­ших на себя по опре­де­лен­ной так­се устрой­ство бун­тов и совер­ше­ние насиль­ст­вен­ных актов. Нако­нец, Кати­ли­на был уве­дом­лен о про­ис­шед­шем и нахо­дил­ся доста­точ­но близ­ко, чтобы решить­ся со сво­им отрядом на какой-либо сме­лый шаг. Невоз­мож­но решить, сколь­ко было прав­ды во всех этих слу­хах, но опа­се­ния были осно­ва­тель­ны, так как соглас­но кон­сти­ту­ции пра­ви­тель­ство не рас­по­ла­га­ло в сто­ли­це ни вой­ска­ми, ни даже сколь­ко-нибудь вну­ши­тель­ной поли­цей­ской силой. Гром­ко выска­зы­ва­лась мысль о пред­от­вра­ще­нии каких-либо попы­ток осво­бож­де­ния заклю­чен­ных их немед­лен­ной каз­нью. Это было совер­шен­но про­ти­во­за­кон­но. На осно­ва­нии освя­щен­но­го века­ми пра­ва про­во­ка­ции толь­ко народ­ное собра­ние — и ника­кая дру­гая власть — мог­ло при­го­во­рить рим­ско­го граж­да­ни­на к смер­ти, а с тех пор как суд народ­но­го собра­ния пре­вра­тил­ся лишь в памят­ник ста­ри­ны, не выно­си­лись боль­ше смерт­ные при­го­во­ры. Цице­рон охот­но откло­нил бы это опас­ное пред­ло­же­ние; как ни без­раз­ли­чен был для него вопрос о пра­ве, он отлич­но знал, что ему как адво­ка­ту полез­но слыть либе­ра­лом. Но его близ­кие, в осо­бен­но­сти его ари­сто­крат­ка-жена, наста­и­ва­ли, чтобы он увен­чал свои заслу­ги перед оте­че­ст­вом этим сме­лым поступ­ком. Кон­сул, как и все тру­сы, страш­но бояв­ший­ся обна­ру­жить свою тру­сость, а вме­сте с тем тре­пе­тав­ший перед огром­ной ответ­ст­вен­но­стью, созвал сенат и пре­до­ста­вил ему решить вопрос о судь­бе четы­рех заклю­чен­ных. Прав­да, это не име­ло ника­ко­го 125 смыс­ла, так как сенат на осно­ва­нии кон­сти­ту­ции еще мень­ше имел пра­ва выне­сти подоб­ное реше­ние, чем сам кон­сул, и ответ­ст­вен­ность по зако­ну все-таки пада­ла на него, но когда же тру­сость была после­до­ва­тель­на? Цезарь при­ло­жил все уси­лия, чтобы спа­сти заклю­чен­ных. Речь его, пол­ная угроз и наме­ков на буду­щую неиз­беж­ную месть демо­кра­тии, про­из­ве­ла очень силь­ное впе­чат­ле­ние. Хотя все кон­су­ля­ры и зна­чи­тель­ное боль­шин­ство сена­то­ров выска­за­лись уже за казнь, мно­гие из них во гла­ве с Цице­ро­ном опять ста­ли теперь скло­нять­ся, каза­лось, к соблюде­нию закон­ных форм. Но когда Катон как истый крюч­котвор запо­до­зрил защит­ни­ков более мяг­ко­го реше­ния в сообщ­ни­че­стве с заго­вор­щи­ка­ми и ука­зал, что гото­вит­ся осво­бож­де­ние заклю­чен­ных посред­ст­вом улич­но­го бун­та, ему уда­лось нагнать этим новый страх на с.154 коле­бав­ших­ся и скло­нить боль­шин­ство к немед­лен­ной каз­ни пре­ступ­ни­ков.

Казнь сообщ­ни­ков Кати­ли­ны

Испол­не­ние это­го поста­нов­ле­ния под­ле­жа­ло, разу­ме­ет­ся, веде­нию кон­су­ла, кото­рый добил­ся его при­ня­тия. Позд­ним вече­ром 5 декаб­ря заклю­чен­ные были взя­ты из их преж­них поме­ще­ний и через форум, все еще пере­пол­нен­ный наро­дом, достав­ле­ны в тюрь­му, где содер­жа­лись при­го­во­рен­ные к смер­ти пре­ступ­ни­ки. Это был свод­ча­тый под­вал 12 футов глу­би­ны, нахо­див­ший­ся у под­но­жия Капи­то­лия и слу­жив­ший преж­де колод­цем. Сам кон­сул вел Лен­ту­ла, осталь­ных — пре­то­ры; все они были окру­же­ны силь­ной стра­жей, но ожи­дав­ша­я­ся попыт­ка осво­бож­де­ния заго­вор­щи­ков не состо­я­лась. Никто не знал, ведут ли заклю­чен­ных в более надеж­ное место или на казнь. У две­рей тем­ни­цы они были пере­да­ны три­ум­ви­рам, руко­во­див­шим совер­ше­ни­ем каз­ни, и при све­те факе­лов заду­ше­ны в под­зе­ме­лье. Кон­сул ожи­дал за две­рью окон­ча­ния каз­ни и потом на всю пло­щадь про­воз­гла­сил сво­им гром­ким, всем хоро­шо зна­ко­мым голо­сом, обра­ща­ясь к сто­яв­шей в мол­ча­нии тол­пе: «Они умер­ли!» До самой глу­бо­кой ночи тол­пы людей дви­га­лись по ули­цам, вос­тор­жен­но при­вет­ст­вуя кон­су­ла, в кото­ром они виде­ли чело­ве­ка, обес­пе­чив­ше­го за ними обла­да­ние их дома­ми и иму­ще­ст­вом. Сенат назна­чил пуб­лич­ные бла­годар­ст­вен­ные празд­не­ства, а вид­ней­шие люди ари­сто­кра­тии — Марк Катон и Квинт Катул — при­вет­ст­во­ва­ли ини­ци­а­то­ра смерт­но­го при­го­во­ра впер­вые про­из­не­сен­ным тогда име­нем «отца оте­че­ства».

Но это было страш­ное дело, тем более страш­ное, что оно каза­лось цело­му наро­ду вели­ким и заслу­жи­ваю­щим похва­лы. Нико­гда еще ника­кое государ­ство не обна­ру­жи­ва­ло сво­ей несо­сто­я­тель­но­сти более жал­ким обра­зом, чем это сде­лал Рим так хлад­но­кров­но при­ня­тым боль­шин­ст­вом пра­ви­тель­ства и одоб­рен­ным обще­ст­вен­ным мне­ни­ем реше­ни­ем поспеш­но каз­нить несколь­ких поли­ти­че­ских заклю­чен­ных, кото­рые хотя и под­ле­жа­ли по зако­ну нака­за­нию, но никак не лише­нию жиз­ни, при­чем каз­не­ны они были толь­ко пото­му, что нель­зя было дове­рять надеж­но­сти тюрем и не было доста­точ­но поли­цей­ских. Юмо­ри­сти­че­ской чер­той, без кото­рой ред­ко обхо­дят­ся исто­ри­че­ские тра­гедии, было то, что этот акт самой гру­бой тира­нии был совер­шен самым невы­дер­жан­ным и бояз­ли­вым из всех рим­ских государ­ст­вен­ных дея­те­лей и что имен­но «пер­вый демо­кра­ти­че­ский кон­сул» был избран для того, чтобы раз­ру­шить один из опло­тов древ­ней рим­ской рес­пуб­ли­кан­ской сво­бо­ды — пра­во обра­ще­ния к суду народ­но­го собра­ния.

Подав­ле­ние вос­ста­ния в Этру­рии

После того как заго­вор был подав­лен в сто­ли­це преж­де, чем он успел вспых­нуть, оста­ва­лось еще покон­чить с вос­ста­ни­ем в Этру­рии. Двух­ты­сяч­ный отряд, кото­рый застал там Кати­ли­на, успел вырас­ти в пять раз бла­го­да­ря сте­кав­шим­ся с.155 мно­го­чис­лен­ным 126 волон­те­рам и состо­ял уже из двух доволь­но пол­ных леги­о­нов, но толь­ко око­ло чет­вер­ти их соста­ва было доста­точ­но воору­же­но. Кати­ли­на укрыл­ся с ними в горах, избе­гая сра­же­ния с вой­ска­ми Анто­ния, чтобы закон­чить орга­ни­за­цию сво­их отрядов и выждать вос­ста­ния в Риме. Но изве­стие о неуда­че его рас­се­я­ло и армию мятеж­ни­ков, все менее ском­про­ме­ти­ро­ван­ные тот­час же вер­ну­лись домой. Остав­ши­е­ся более реши­тель­ные или, вер­нее, отча­ян­ные люди сде­ла­ли попыт­ку про­бить­ся через апен­нин­ские про­хо­ды в Гал­лию, но когда этот малень­кий отряд при­был к под­но­жию гор воз­ле Писто­рии (Пистойя), он ока­зал­ся меж­ду дву­мя арми­я­ми. Перед ним нахо­дил­ся отряд Квин­та Метел­ла, при­быв­ший из Равен­ны и Ари­ми­на с целью занять север­ные скло­ны Апен­нин, а поза­ди него — армия Анто­ния, кото­рый усту­пил, нако­нец, насто­я­ни­ям сво­их офи­це­ров и согла­сил­ся на зим­ний поход. Кати­ли­на был обой­ден с обе­их сто­рон, при­па­сы его под­хо­ди­ли к кон­цу; ему ниче­го не оста­ва­лось делать, как толь­ко бро­сить­ся на бли­жай­ше­го про­тив­ни­ка, т. е. на Анто­ния. В узкой долине, про­ле­гав­шей меж­ду ска­ли­сты­ми гора­ми, про­изо­шел бой меж­ду мятеж­ни­ка­ми и вой­ска­ми Анто­ния, кото­рый под каким-то пред­ло­гом пере­дал коман­до­ва­ние на этот день храб­ро­му, поседев­ше­му в боях офи­це­ру Мар­ку Пет­рею, чтобы по край­ней мере не про­из­во­дить само­му рас­пра­ву со сво­и­ми быв­ши­ми союз­ни­ка­ми. Усло­вия мест­но­сти были тако­вы, что пре­вос­ход­ство сил пра­ви­тель­ст­вен­ной армии име­ло мало зна­че­ния. Кати­ли­на, как и Пет­рей, поста­вил в пере­д­ние ряды сво­их надеж­ней­ших сол­дат; поща­ды не дава­ли нико­му, и никто не про­сил о ней. Дол­го про­дол­жа­лась борь­ба, и с обе­их сто­рон пало мно­го храб­рых людей. Кати­ли­на, ото­слав­ший в самом нача­ле боя сво­его коня и лоша­дей сво­их офи­це­ров, дока­зал в этот день, что он был создан для дел чрез­вы­чай­ных и что он умел повеле­вать, как пол­ко­во­дец, и сра­жать­ся, как сол­дат. Нако­нец, Пет­рей про­рвал со сво­ей гвар­ди­ей центр про­тив­ни­ка и, опро­ки­нув его, ата­ко­вал оба флан­га, что и обес­пе­чи­ло победу. Тру­пы при­вер­жен­цев Кати­ли­ны — их насчи­ты­ва­ли до 3 тыс. — ряда­ми покры­ли поле сра­же­ния; офи­це­ры и сам коман­дую­щий, видя, что все поте­ря­но, иска­ли себе смер­ти, бро­сив­шись на вра­га, и нашли ее (нача­ло 692 г. [62 г.]). Анто­ний за эту победу полу­чил от сена­та, как бес­че­стя­щее клей­мо, титул импе­ра­то­ра, и новые бла­годар­ст­вен­ные празд­не­ства пока­за­ли, что и пра­ви­тель­ство и управ­ля­е­мые нача­ли уже при­вы­кать к граж­дан­ской войне.

Отно­ше­ние Крас­са и Цеза­ря к анар­хи­стам

Итак, заго­вор анар­хи­стов был подав­лен в сто­ли­це и в Ита­лии кро­ва­вым наси­ли­ем, о нем напо­ми­на­ли толь­ко уго­лов­ные про­цес­сы, опу­сто­шив­шие ряды при­вер­жен­цев побеж­ден­ной пар­тии в Этру­рии и в самом Риме, да еще раз­рас­тав­ши­е­ся раз­бой­ни­чьи шай­ки вро­де, напри­мер, той, кото­рая соста­ви­лась из остат­ков войск Спар­та­ка и Кати­ли­ны и была уни­что­же­на в 694 г. [60 г.] в обла­сти Фурий силой ору­жия. Нуж­но, одна­ко, иметь с.156 в виду, что удар кос­нул­ся не одних толь­ко анар­хи­стов, сго­во­рив­ших­ся под­жечь сто­ли­цу и сра­жав­ших­ся при Писто­рии, но и всей демо­кра­ти­че­ской пар­тии. Что эта пар­тия, в осо­бен­но­сти же Красс и Цезарь, была заме­ша­на здесь, так же как и в заго­во­ре 688 г. [66 г.], долж­но счи­тать­ся если не юриди­че­ски, то исто­ри­че­ски уста­нов­лен­ным фак­том. Конеч­но, толь­ко пар­тий­ным при­стра­сти­ем мог­ло рас­смат­ри­вать­ся, что Катул и дру­гие гла­ва­ри сенат­ской пар­тии ули­ча­ли вождя демо­кра­тов в сообщ­ни­че­стве с анар­хист­ским заго­во­ром, а так­же, что он выска­зы­вал­ся и голо­со­вал в сена­те про­тив заду­ман­но­го оли­гар­хи­ей гру­бо­го и неза­кон­но­го 127 убий­ства, как дока­за­тель­ство его уча­стия в пла­нах Кати­ли­ны. Но гораздо боль­шее зна­че­ние име­ет ряд дру­гих фак­тов. Име­ют­ся опре­де­лен­ные и неоспо­ри­мые свиде­тель­ства того, что имен­но Красс и Цезарь глав­ней­шим обра­зом под­дер­жи­ва­ли кан­дида­ту­ру Кати­ли­ны на долж­ность кон­су­ла. Когда Цезарь в 690 г. [64 г.] при­влек к суду по делам об убий­ствах кле­вре­тов Сул­лы, он добил­ся осуж­де­ния всех их, и толь­ко Кати­ли­на, самый винов­ный и опас­ный, был оправ­дан. В сво­их раз­об­ла­че­ни­ях 3 декаб­ря Цице­рон не назвал, прав­да, в чис­ле став­ших ему извест­ны­ми заго­вор­щи­ков обо­их самых вли­я­тель­ных лиц, но несо­мнен­но, что донос­чи­ки ука­зы­ва­ли не толь­ко на тех, отно­си­тель­но кото­рых впо­след­ст­вии про­из­во­ди­лось след­ст­вие, но, кро­ме того, и на «мно­гих невин­ных», име­на кото­рых кон­сул Цице­рон счел нуж­ным вычерк­нуть из спис­ка, и в позд­ней­шие годы, когда он не имел уже боль­ше при­чин скры­вать исти­ну, он пря­мо назы­вал Цеза­ря в чис­ле знав­ших о заго­во­ре. Кос­вен­ное, но вполне ясное ука­за­ние на их вину заклю­ча­ет­ся и в том, что из четы­рех аре­сто­ван­ных 3 декаб­ря двое наи­ме­нее опас­ных — Ста­ти­лий и Габи­ний — были отда­ны под над­зор сена­то­ров Цеза­ря и Крас­са; оче­вид­но, этим хоте­ли либо ском­про­ме­ти­ро­вать их перед обще­ст­вен­ным мне­ни­ем как соучаст­ни­ков заго­во­ра, если бы они дали им бежать, либо поссо­рить их с заго­вор­щи­ка­ми, дав повод счи­тать их измен­ни­ка­ми, если бы они дей­ст­ви­тель­но запер­ли заклю­чен­ных. Харак­тер­на для поло­же­ния дел сле­дую­щая сце­на, имев­шая место в сена­те. Тот­час после аре­ста Лен­ту­ла и его сообщ­ни­ков аген­та­ми пра­ви­тель­ства был схва­чен отправ­лен­ный сто­лич­ны­ми заго­вор­щи­ка­ми к Кати­лине гонец, кото­рый дал в собра­нии сена­та исчер­пы­ваю­щие пока­за­ния, так как ему было обе­ща­но, что он не будет под­верг­нут нака­за­нию. Одна­ко когда он дошел до самой щекот­ли­вой части сво­его при­зна­ния и заявил, что дей­ст­во­вал по пору­че­нию Крас­са, сена­то­ры пре­рва­ли его, и, по пред­ло­же­нию Цице­ро­на, было поста­нов­ле­но кас­си­ро­вать это пока­за­ние, не про­из­во­дя даль­ней­ше­го рас­сле­до­ва­ния, а его само­го, несмот­ря на обе­щан­ную ему амни­стию, заклю­чить в тюрь­му, пока он не толь­ко отка­жет­ся от сво­их пока­за­ний, но и назо­вет того, кто под­стрек­нул его пока­зы­вать лож­но. Отсюда ясно, как хоро­шо раз­би­рал­ся в обста­нов­ке тот, кто в ответ на пред­ло­же­ние высту­пить про­тив Крас­са ска­зал, что у него нет охоты с.157 раз­дра­жать быка сре­ди ста­да. Ясно так­же и то, что сенат­ское боль­шин­ство во гла­ве с Цице­ро­ном согла­си­лось меж­ду собой не допус­кать раз­об­ла­че­ний даль­ше извест­ной гра­ни­цы. Но широ­кая пуб­ли­ка не была так осто­рож­на. Моло­дые люди, взяв­ши­е­ся за ору­жие про­тив под­жи­га­те­лей, были в осо­бен­но­сти воз­му­ще­ны Цеза­рем; 5 декаб­ря, когда он выхо­дил из сена­та, они обра­ти­ли свои мечи про­тив него, и он едва не лишил­ся жиз­ни на том самом месте, где его пора­зил смер­тель­ный удар 17 лет спу­стя. Дол­гое вре­мя он не появ­лял­ся более в курии. Тот, кто бес­при­страст­но рас­смот­рит весь ход заго­во­ра, не смо­жет пре­одо­леть подо­зре­ния, что в тече­ние все­го это­го вре­ме­ни за спи­ной Кати­ли­ны сто­я­ли более могу­ще­ст­вен­ные люди, кото­рые, поль­зу­ясь отсут­ст­ви­ем доста­точ­ных дока­за­тельств, а так­же рав­но­ду­ши­ем и тру­со­стью сенат­ско­го боль­шин­ства, толь­ко напо­ло­ви­ну осве­дом­лен­но­го и жад­но хва­тав­ше­го­ся за вся­кий повод к без­дей­ст­вию, суме­ли поме­шать серь­ез­но­му выступ­ле­нию вла­стей про­тив заго­во­ра, обес­пе­чить вождю мятеж­ни­ков воз­мож­ность бес­пре­пят­ст­вен­но­го ухо­да и доби­лись даже того, что объ­яв­ле­ние вой­ны и отправ­ка войск про­тив мятеж­ни­ков прак­ти­че­ски почти озна­ча­ли посыл­ку к ним вспо­мо­га­тель­ной армии. 128 Если самый ход собы­тий свиде­тель­ст­ву­ет, таким обра­зом, что нити заго­во­ра Кати­ли­ны вос­хо­ди­ли гораздо выше его и Лен­ту­ла, то, с дру­гой сто­ро­ны, пока­за­тель­но так­же, что гораздо позд­нее, когда Цезарь сто­ял во гла­ве государ­ства, он под­дер­жи­вал тес­ную связь с един­ст­вен­ным уцелев­шим еще из при­вер­жен­цев Кати­ли­ны — мавре­тан­ским пар­ти­зан­ским вождем Пуб­ли­ем Сит­ти­ем, и что он смяг­чил дол­го­вое пра­во совер­шен­но в том духе, как того тре­бо­ва­ли воз­зва­ния Ман­лия.

Все эти ули­ки доста­точ­но гово­рят за себя; но даже если бы их не было, то без­на­деж­ное поло­же­ние демо­кра­тии по отно­ше­нию к воен­ной вла­сти, гроз­но утвер­ждав­шей­ся рядом с ней со вре­ме­ни изда­ния зако­нов Габи­ния и Мани­лия, само по себе дела­ет почти несо­мнен­ным, что она, как все­гда быва­ет в подоб­ных слу­ча­ях, иска­ла послед­ней опо­ры в тай­ных заго­во­рах и в сою­зе с анар­хи­ей. Обсто­я­тель­ства очень напо­ми­на­ли эпо­ху Цин­ны. Пом­пей зани­мал на Восто­ке такое же поло­же­ние, как неко­гда Сул­ла, а Красс и Цезарь стре­ми­лись про­ти­во­по­ста­вить ему в Ита­лии силу, ана­ло­гич­ную той, какой обла­да­ли Марий и Цин­на, но с тем, чтобы исполь­зо­вать ее затем по воз­мож­но­сти луч­ше их. Сред­ст­вом для это­го долж­ны были опять послу­жить террор и анар­хия, а Кати­ли­на был, бес­спор­но, самым под­хо­дя­щим чело­ве­ком для таких дел. Разу­ме­ет­ся, более почтен­ные из демо­кра­ти­че­ских вождей ста­ра­лись оста­вать­ся при этом в тени, пре­до­став­ляя сво­им менее чисто­плот­ным еди­но­мыш­лен­ни­кам всю гряз­ную работу, поли­ти­че­ские пло­ды кото­рой они наде­я­лись впо­след­ст­вии при­сво­ить себе. Когда же пред­при­я­тие не уда­лось, то, конеч­но, высо­ко­по­став­лен­ные участ­ни­ки его при­ло­жи­ли все уси­лия, чтобы скрыть свою при­кос­но­вен­ность к нему. И в более позд­нее вре­мя, когда быв­ший кон­спи­ра­тор с.158 сам стал мише­нью для поли­ти­че­ских заго­вор­щи­ков, на эти тем­ные годы в жиз­ни вели­ко­го чело­ве­ка была имен­но поэто­му набро­ше­на еще более плот­ная заве­са, и в этом духе писа­лись даже спе­ци­аль­ные апо­ло­гии его⁶.

Пол­ное пора­же­ние демо­кра­ти­че­ской пар­тии

Целых пять лет сто­ял уже Пом­пей во гла­ве сво­ей армии и флота, целых пять лет демо­кра­тия состав­ля­ла в Риме заго­во­ры с целью его свер­же­ния. Резуль­та­ты были неуте­ши­тель­ны. Несмот­ря на все уси­лия, демо­кра­ты не толь­ко ниче­го не доби­лись, но понес­ли огром­ный мате­ри­аль­ный и мораль­ный ущерб. Уже коа­ли­ция 683 г. [71 г.] долж­на была вызвать недо­воль­ство убеж­ден­ных демо­кра­тов, хотя демо­кра­тия всту­пи­ла тогда в союз толь­ко с дву­мя вли­я­тель­ны­ми людь­ми про­тив­ной пар­тии, кото­рые к тому же при­зна­ли ее про­грам­му. Теперь же демо­кра­ти­че­ская пар­тия дей­ст­во­ва­ла сооб­ща с шай­кой убийц и банк­ротов, при­чем почти все они были пере­беж­чи­ка­ми из ари­сто­кра­ти­че­ско­го лаге­ря, и, по край­ней мере вре­мен­но, при­ня­ла их про­грам­му, т. е. терро­ризм Цин­ны. Это вызва­ло 129 отчуж­де­ние меж­ду демо­кра­ти­ей и пар­ти­ей мате­ри­аль­ных инте­ре­сов, быв­шей одним из глав­ных эле­мен­тов коа­ли­ции 683 г. [71 г.] и бро­шен­ной теперь в объ­я­тия опти­ма­тов и вооб­ще вся­кой силы, кото­рая мог­ла бы слу­жить защи­той от анар­хии. Даже сто­лич­ная чернь, ниче­го не имев­шая, прав­да, про­тив улич­ных бес­по­ряд­ков, но все же нахо­див­шая неудоб­ным, чтобы под­жи­га­ли дома, под кры­шей кото­рых она живет, была несколь­ко сму­ще­на. Заме­ча­тель­но, что имен­но в этом году (691) [63] были пол­но­стью вос­ста­нов­ле­ны Сем­п­ро­ни­е­вы зако­ны, что было поста­нов­ле­но сена­том по пред­ло­же­нию Като­на. Оче­вид­но, союз демо­кра­ти­че­ских вождей с анар­хи­ста­ми создал пре­гра­ду меж­ду ними и рим­ским наро­дом, и оли­гар­хия не без неко­то­ро­го успе­ха стре­ми­лась углу­бить этот раз­рыв и при­влечь мас­сы на свою сто­ро­ну. Нако­нец, все эти заго­во­ры отча­сти пред­у­преди­ли, а отча­сти озло­би­ли Пом­пея; после все­го слу­чив­ше­го­ся, после того как сама демо­кра­тия почти порва­ла свя­зи, соеди­няв­шие ее с Пом­пе­ем, ей уже нече­го было наде­ять­ся, как она име­ла осно­ва­ние ожи­дать в 684 г. [70 г.], что он не употре­бит свой меч для уни­что­же­ния демо­кра­ти­че­ской вла­сти, кото­рая его с.159 выдви­ну­ла и утвер­жде­нию кото­рой он сам спо­соб­ст­во­вал. Таким обра­зом, демо­кра­тия была дис­креди­ти­ро­ва­на и ослаб­ле­на, но, что хуже все­го, она ста­ла смеш­ной вслед­ст­вие бес­по­щад­но­го раз­об­ла­че­ния ее неспо­соб­но­сти и бес­си­лия. Она была силь­на, когда дело шло об уни­же­нии сверг­ну­то­го пра­ви­тель­ства и о подоб­ных мело­чах, но каж­дая ее попыт­ка добить­ся како­го-нибудь дей­ст­ви­тель­но­го поли­ти­че­ско­го успе­ха кон­ча­лась жал­ким фиа­ско. Отно­ше­ние демо­кра­тов к Пом­пею было столь же фаль­ши­во, как и недо­стой­но. Осы­пая его похва­ла­ми и поче­стя­ми, они в то же вре­мя пле­ли про­тив него одну за дру­гой интри­ги, кото­рые немед­лен­но лопа­лись сами собой, как мыль­ные пузы­ри. Про­кон­сул Восто­ка и морей, вме­сто того чтобы защи­щать­ся от этих про­ис­ков, каза­лось, даже не заме­чал всей этой воз­ни и одер­жи­вал победы над демо­кра­ти­ей, как Гер­ку­лес над пиг­ме­я­ми, сам того не заме­чая. Попыт­ка раз­жечь граж­дан­скую вой­ну позор­но про­ва­ли­лась; если анар­хист­ская фрак­ция обна­ру­жи­ла хотя бы неко­то­рую энер­гию, то чистая демо­кра­тия суме­ла, прав­да, нанять шай­ки, но не была в состо­я­нии ни руко­во­дить ими, ни спа­сти их, ни уме­реть вме­сте с ними. Даже дрях­лая от ста­ро­сти оли­гар­хия, кото­рой при­да­ли силы пере­шед­шие к ней из рядов демо­кра­тии мас­сы и преж­де все­го созна­ние несо­мнен­но­го тож­де­ства в дан­ном слу­чае ее инте­ре­сов с инте­ре­са­ми Пом­пея, суме­ла побо­роть эту рево­лю­ци­он­ную попыт­ку и одер­жать, таким обра­зом, еще одну, послед­нюю победу над демо­кра­ти­ей.

Тем вре­ме­нем умер царь Мит­ра­дат. В Малой Азии и Сирии был вос­ста­нов­лен порядок, воз­вра­ще­ния Пом­пея в Ита­лию мож­но было ожи­дать со дня на день. Раз­вяз­ка при­бли­жа­лась; но была ли еще нуж­да в каком-либо реше­нии, когда, с одной сто­ро­ны, сто­ял пол­ко­во­дец, воз­вра­щав­ший­ся в орео­ле небы­ва­лой сла­вы и могу­ще­ства, а с дру­гой сто­ро­ны — бес­при­мер­но уни­жен­ная и совер­шен­но бес­силь­ная демо­кра­тия? Красс соби­рал­ся на кораб­лях искать при­ста­ни­ща со сво­ей семьей и сво­им золо­том где-нибудь на Восто­ке; даже Цезарь, несмот­ря на свою при­спо­соб­ля­ю­щу­ю­ся и энер­гич­ную нату­ру, счи­тал, каза­лось, игру про­иг­ран­ной. В этом году (691) [63] он и выста­вил свою кан­дида­ту­ру на долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка; покидая утром в день выбо­ров свой дом, он заявил, что, если и тут его постигнет неуда­ча, он не пере­сту­пит более через порог это­го дома.