Юлий Цезарь

с.277

7. ДИКТАТУРА ЦЕЗАРЯ.

То, чего Цезарь с при­су­щей ему энер­ги­ей, умом, а так­же нераз­бор­чи­во­стью в сред­ствах доби­вал­ся еще в годы сво­его посто­ян­но­го пре­бы­ва­ния в Риме — вла­сти и пер­вен­ст­ву­ю­ще­го поло­же­ния, и то, чем ему, несмот­ря на все ста­ра­ния, так и не уда­лось тогда овла­деть, было потом достиг­ну­то срав­ни­тель­но лег­ко и без каких-либо сры­вов или неудач за вре­мя его отсут­ст­вия. Как это ни пара­док­саль­но зву­чит, но Цезарь овла­дел Римом, толь­ко поки­нув Рим.

И дей­ст­ви­тель­но, после сво­его отъ­езда в Про­вин­цию в мар­те 58 г. Цезарь не появ­лял­ся в Риме целых девять лет — вплоть до того момен­та, когда он всту­пил в город после бег­ства Пом­пея из Брун­ди­зия, т. е. фак­ти­че­ски уже став гос­по­ди­ном всей Ита­лии. Но на этот раз он про­был в горо­де, как уже гово­ри­лось, все­го несколь­ко дней¹. В даль­ней­шем, в ходе граж­дан­ской вой­ны, он появ­лял­ся в Риме еще несколь­ко раз, но все­гда на недол­гие сро­ки. Так, вто­рой раз за вре­мя вой­ны он ока­зал­ся в Риме в кон­це 49 г., после завер­ше­ния испан­ской кам­па­нии. Здесь он всту­пил в свои дик­та­тор­ские пол­но­мо­чия; про­быв, одна­ко, дик­та­то­ром все­го один­на­дцать дней, Цезарь отбыл в Брун­ди­зий, откуда 4 янва­ря 48 г. пере­пра­вил­ся на Бал­кан­ский полу­ост­ров (Эпир).

Зна­чи­тель­но доль­ше, с сен­тяб­ря по декабрь 47 г., про­был Цезарь в Риме после победы над Фар­на­ком, и, нако­нец, теперь 25 июля 46 г. он сно­ва вер­нул­ся в Рим, одер­жав решаю­щую победу в афри­кан­ской кам­па­нии. Этот послед­ний круп­ный успех зна­ме­но­вал собою окон­ча­тель­ный пере­лом в ходе граж­дан­ской вой­ны: хотя с.278 пом­пе­ян­цы еще и теперь не были пол­но­стью раз­би­ты и уни­что­же­ны, борь­ба пере­шла в завер­шаю­щую ста­дию, Оста­но­вим­ся на собы­ти­ях это­го ново­го пери­о­да более подроб­но.

Воз­вра­тив­шись после Тап­са и Ути­ки в Рим, Цезарь преж­де все­го поза­бо­тил­ся о том, чтобы про­из­ве­сти бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние и повли­ять опре­де­лен­ным обра­зом на обще­ст­вен­ное мне­ние. Он высту­пал перед наро­дом и в сена­те, под­чер­ки­вая отсут­ст­вие каких-либо тира­ни­че­ских наме­ре­ний и свои заботы об улуч­ше­нии бла­го­со­сто­я­ния наро­да за счет поко­рен­ных терри­то­рий.

В авгу­сте 46 г. Цезарь отпразд­но­вал пыш­ный чет­вер­ной три­умф: над Гал­ли­ей, Егип­том, Пон­том и Афри­кой². Празд­не­ства дли­лись четы­ре дня (еще один день выде­лял­ся для отды­ха). В три­ум­фе были про­веде­ны знат­ные плен­ни­ки: Вер­цин­ге­то­рикс, Арси­ноя, сест­ра Клео­пат­ры, и четы­рех­лет­ний сын царя Юбы. Общая сто­и­мость, про­де­мон­стри­ро­ван­ных за эти дни сокро­вищ дости­га­ла 65 тысяч талан­тов, при­чем сре­ди них нахо­ди­лось 2822 золотых вен­ка (весом в 20414 фун­тов!), под­не­сен­ных Цеза­рю раз­лич­ны­ми пра­ви­те­ля­ми и горо­да­ми.

Из этих средств сра­зу же после три­ум­фа Цезарь стал щед­ро рас­пла­чи­вать­ся с вой­ском. Каж­дый рядо­вой воин полу­чил 5 тысяч атти­че­ских драхм, каж­дый цен­ту­ри­он — вдвое боль­ше, три­бу­ны и началь­ни­ки кон­ни­цы — вчет­ве­ро. Затем жите­лям Рима было выда­но по 400 сестер­ци­ев каж­до­му и кро­ме хле­ба, пола­гав­ше­го­ся по обыч­ной разда­че, еще по 10 моди­ев зер­на и 10 фун­тов мас­ла. Для наро­да было устро­е­но гран­ди­оз­ное уго­ще­ние на 22 тыся­чах сто­лов, а так­же раз­лич­ные зре­ли­ща, игры, в кото­рых участ­во­ва­ли пехо­тин­цы, кон­ни­ца и даже бое­вые сло­ны. Соглас­но обе­ту, дан­но­му перед Фар­са­лом, Цезарь воз­двиг храм в честь Вене­ры-пра­ро­ди­тель­ни­цы (Ve­nus Ge­net­rix) и устро­ил вокруг хра­ма свя­щен­ный уча­сток (fo­rum Iuli­um). Вско­ре после празд­неств была про­из­веде­на пере­пись насе­ле­ния, при­чем ока­за­лось, что чис­лен­ность его умень­ши­лась более чем вдвое. Так что и Аппи­ан и Плу­тарх вынуж­де­ны закан­чи­вать свои тор­же­ст­вен­ные опи­са­ния три­ум­фа, игр и зре­лищ мелан­хо­ли­че­ским вздо­хом по пово­ду бед­ст­вий, при­чи­ня­е­мых наро­ду меж­до­усоб­ны­ми вой­на­ми.

с.279 И хотя успе­хи Цеза­ря были бле­стя­щи, поло­же­ние его — вне сомне­ний, а три­умф — вели­ко­ле­пен, все же антич­ная исто­рио­гра­фия сохра­ни­ла нам пер­вые при­зна­ки недо­воль­ства и оскорб­лен­ной народ­ной гор­до­сти, про­явив­ших­ся во вре­мя этих празд­неств, посколь­ку всем было ясно, что чет­вер­тый три­умф — не столь­ко три­умф над Афри­кой и Юбой, сколь­ко над побеж­ден­ны­ми сограж­да­на­ми, и в част­но­сти над Като­ном и Метел­лом Сци­пи­о­ном³.

Но Цезарь мог еще пока не при­да­вать серь­ез­но­го зна­че­ния этим отдель­ным про­яв­ле­ни­ям недо­воль­ства, как и насмеш­ли­вым сти­хам, кото­рые рас­пе­ва­лись сол­да­та­ми по его адре­су во вре­мя три­ум­фа. Все это были мело­чи, несо­из­ме­ри­мые с теми гран­ди­оз­ны­ми поче­стя­ми и с той реаль­ной вла­стью, кото­рой он ныне обла­дал. После Тап­са сенат вынес реше­ние о соро­ка­днев­ном молеб­ст­вии, о пра­ве Цеза­ря сидеть на куруль­ном крес­ле меж­ду обо­и­ми кон­су­ла­ми, о замене име­ни Кату­ла в посвя­ти­тель­ной над­пи­си Капи­то­лий­ско­го хра­ма на имя Цеза­ря, о даро­ва­нии Цеза­рю почет­ной колес­ни­цы (ten­sa) и о воз­дви­же­нии его ста­туи, у ног кото­рой лежа­ла бы сфе­ра, а над­пись гла­си­ла: «Полу­бо­гу».

Еще более суще­ст­вен­ным было то, что Цезарь про­воз­гла­шал­ся дик­та­то­ром на 10-лет­ний срок с пра­вом иметь 72 лик­то­ра (по 24 лик­то­ра — за две преж­них и за нынеш­нюю дик­та­ту­ру!), и ему вру­ча­лась на двой­ной (сле­до­ва­тель­но, на трех­лет­ний) срок prae­fec­tu­ra mo­rum, т. е. по суще­ству неогра­ни­чен­ная цен­зор­ская власть, кон­троль над част­ной жиз­нью граж­дан.

Сле­ду­ет пом­нить, что Цезарь обла­дал еще (с 48 г.!) три­бун­ской вла­стью (tri­bu­ni­cia po­tes­tas) и неод­но­крат­но изби­рал­ся кон­су­лом. А если, несколь­ко забе­гая впе­ред, учесть те поче­сти, кото­рые были ему декре­ти­ро­ва­ны после Мун­ды, — деся­ти­лет­нее кон­суль­ство (от чего он, кста­ти гово­ря, реши­тель­но отка­зал­ся) и титу­лы импе­ра­то­ра (как prae­no­men), отца оте­че­ства (pa­rens pat­riae), осво­бо­ди­те­ля (li­be­ra­tor), то станет ясным необы­чай­но широ­кий и вме­сте с тем экс­тра­ор­ди­нар­ный харак­тер его вла­сти.

Вопрос о харак­те­ре вла­сти Цеза­ря и в осо­бен­но­сти о зна­че­нии неко­то­рых его отдель­ных пол­но­мо­чий или почет­ных титу­лов неод­но­крат­но деба­ти­ро­вал­ся в науч­ной лите­ра­ту­ре. Наи­боль­ший инте­рес, пожа­луй, с.280 пред­став­ля­ет тол­ко­ва­ние и оцен­ка спе­ци­фи­че­ско­го зна­че­ния титу­ла im­pe­ra­tor.

Момм­зен в свое вре­мя совер­шен­но недву­смыс­лен­но утвер­ждал, что если поло­же­ние Цеза­ря как гла­вы государ­ства фор­маль­но опре­де­ля­лось в первую оче­редь дик­та­тор­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми (dic­ta­tor per­pe­tuus)⁴, то для обо­зна­че­ния монар­хи­че­ской сущ­но­сти его вла­сти гораздо «при­год­нее» был титул импе­ра­то­ра, кото­рый впер­вые у Цеза­ря при­об­рел харак­тер посто­ян­но­го наиме­но­ва­ния (prae­no­men) и в отно­ше­нии кото­ро­го была ого­во­ре­на воз­мож­ность пере­да­чи его по наслед­ству. В даль­ней­шем Момм­зен выра­жал­ся еще кате­го­рич­нее; он счи­тал, что новая власть импе­ра­то­ра была не чем иным, как вос­ста­нов­лен­ной древ­ней­шей цар­ской вла­стью, и что Цезарь решил­ся при­сво­ить себе имен­но эту цар­скую власть, избе­гая сло­ва «царь» (rex) и пото­му исполь­зуя титул импе­ра­то­ра⁵.

В насто­я­щее вре­мя эта «край­няя» точ­ка зре­ния Момм­зе­на на зна­че­ние титу­ла im­pe­ra­tor разде­ля­ет­ся немно­ги­ми. Пожа­луй, бли­же всех к ней Грант, кото­рый счи­та­ет, что этот титул пре­вра­тил­ся при Цеза­ре в тер­мин, опре­де­ля­ю­щий сфе­ру ком­пе­тен­ции. Самая же власть Цеза­ря зижди­лась, по его мне­нию, на im­pe­rium mai­us, яко­бы новом типе импе­рия, играв­шем теперь пер­вен­ст­ву­ю­щую роль⁶.

Дру­гие иссле­до­ва­те­ли или нахо­дят, что титул im­pe­ra­tor сохра­нял свое преж­нее (рес­пуб­ли­кан­ское!), иду­щее со вре­мен Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го зна­че­ние и при Цеза­ре (напри­мер, Эдкок)⁷, или не при­да­ют это­му титу­лу и свя­зан­но­му с ним фор­маль­но-юриди­че­ско­му ана­ли­зу серь­ез­но­го зна­че­ния (Эд. Мей­ер)⁸, или, нако­нец, вооб­ще отри­ца­ют монар­хи­че­ские устрем­ле­ния Цеза­ря (Сайм)⁹. Н. А. Маш­кин, уде­ляя боль­шое вни­ма­ние вопро­су о харак­те­ре вла­сти Цеза­ря и давая обзор суще­ст­ву­ю­щих точек зре­ния, сам тем не менее не при­хо­дит ко вполне опре­де­лен­ным выво­дам. Он счи­та­ет, что «Цезарь в ином зна­че­нии, чем преж­де, при­ни­ма­ет титул импе­ра­то­ра», но вме­сте с тем пишет: «Нет, по наше­му мне­нию, осно­ва­ний усмат­ри­вать в этом “име­ни-титу­ле” ука­за­ния на вер­хов­ную власть, на то, что Цезарь был носи­те­лем im­pe­rium mai­us, что почет­ный титул “im­pe­ra­tor” пре­вра­тил­ся в тер­мин, ука­зы­ваю­щий на сфе­ру ком­пе­тен­ции»¹⁰. Одно­вре­мен­но Н. А. Маш­кин под­чер­ки­ва­ет, что Цезарь откры­то с.281 стре­мил­ся к монар­хи­че­ской вла­сти, к тому, чтобы его про­воз­гла­си­ли царем.

С нашей точ­ки зре­ния, нет ни нуж­ды, ни необ­хо­ди­мо­сти вкла­ды­вать какой-то новый, осо­бый и явно монар­хи­че­ский смысл в тер­мин im­pe­ra­tor по срав­не­нию с его преж­ним, т. е. «рес­пуб­ли­кан­ским», зна­че­ни­ем. Во вся­ком слу­чае это­го не сле­ду­ет делать при­ме­ни­тель­но ко вре­ме­ни Цеза­ря. На каком осно­ва­нии воз­ник­ла в совре­мен­ной исто­рио­гра­фии вер­сия об осо­бом и к тому же монар­хи­че­ском харак­те­ре цеза­ре­ва почет­но­го титу­ла? Она, види­мо, бази­ру­ет­ся на пока­за­ни­ях двух источ­ни­ков: свиде­тель­стве Све­то­ния о том, что титул im­pe­ra­tor пре­вра­тил­ся в prae­no­men Цеза­ря¹¹, и свиде­тель­стве Дио­на Кас­сия, под­чер­ки­ваю­ще­го, кро­ме того, наслед­ст­вен­ный харак­тер титу­ла¹².

Но если оба этих свиде­тель­ства с боль­шей или мень­шей точ­но­стью под­твер­жда­ют тот факт, что ныне, т. е. со вре­ме­ни Цеза­ря, титул импе­ра­то­ра стал при­ме­нять­ся и исполь­зо­вать­ся осо­бым обра­зом, несколь­ко ина­че, чем до сего вре­ме­ни, то они вовсе не явля­ют­ся дока­за­тель­ст­вом прин­ци­пи­аль­но­го изме­не­ния (в «монар­хи­че­ском направ­ле­нии»!) внут­рен­не­го содер­жа­ния само­го поня­тия. В край­нем слу­чае пока­за­ния наших источ­ни­ков, и глав­ным обра­зом Дио­на Кас­сия, свиде­тель­ст­ву­ют лишь о том, что зна­чи­тель­но позд­нее Август, пре­тен­дуя на насле­до­ва­ние титу­ла, мог вкла­ды­вать в свои устрем­ле­ния, как и в свое отно­ше­ние к титу­лу, «рас­ши­ри­тель­ные» тре­бо­ва­ния, совер­шен­но, конеч­но, несвой­ст­вен­ные обста­нов­ке и поло­же­нию дел при Цеза­ре.

Как же сле­ду­ет пони­мать смысл тер­ми­на im­pe­ra­tor, когда он из ста­ро­рес­пуб­ли­кан­ско­го, обще­из­вест­но­го и по суще­ству вре­мен­но­го титу­ла все-таки пре­вра­тил­ся в prae­no­men im­pe­ra­to­ris? Нам кажет­ся, что в прин­ци­пе внут­рен­нее содер­жа­ние его не изме­ни­лось. Тер­мин im­pe­ra­tor по-преж­не­му озна­чал выс­ше­го воен­но­го началь­ни­ка, рас­по­ря­жав­ше­го­ся сво­и­ми под­чи­нен­ны­ми, но посколь­ку он стал посто­ян­ным, то почет­ное зва­ние «глав­но­ко­ман­дую­ще­го» носи­тель дан­но­го титу­ла сохра­нял теперь не толь­ко в воен­ное, но и в мир­ное вре­мя.

Решаю­щим в смыс­ле под­твер­жде­ния выска­зан­но­го взгляда явля­ет­ся тот факт, что Цезарь имел дик­та­тор­ские пол­но­мо­чия, кото­рых, как извест­но, Август не с.282 имел, и пото­му при Цеза­ре титул импе­ра­то­ра вовсе и не дол­жен был при­ни­мать то широ­кое, почти все­объ­ем­лю­щее зна­че­ние, кото­рое он при­об­ре­та­ет у позд­ней­ших прин­цеп­сов (начи­ная с того же Авгу­ста). Изло­жен­ная нами трак­тов­ка титу­ла im­pe­ra­tor при­ме­ни­тель­но к Цеза­рю и его вре­ме­ни не пред­по­ла­га­ет — во вся­ком слу­чае в доста­точ­но осо­знан­ной и под­черк­ну­той фор­ме — стрем­ле­ния само­го Цеза­ря к цар­ской вла­сти. На вопрос о субъ­ек­тив­ных устрем­ле­ни­ях Цеза­ря, свя­зан­ных с цар­ским вен­цом, мы попы­та­ем­ся отве­тить — если это вооб­ще воз­мож­но сде­лать — несколь­ко ниже.

Перей­дем теперь к обзо­ру внут­ри­по­ли­ти­че­ской и рефор­ма­тор­ской дея­тель­но­сти Цеза­ря после бит­вы при Тап­се. Преж­де все­го пора­жа­ют необы­чай­ная интен­сив­ность и раз­мах этой дея­тель­но­сти. После пыш­ных празд­неств, наград и уго­ще­ний в свя­зи с три­ум­фом Цезарь при­сту­пил к реа­ли­за­ции одной из важ­ней­ших задач — к наде­ле­нию вете­ра­нов зем­лей, при­чем, когда вста­вал вопрос о неот­чуж­дае­мо­сти участ­ков, руко­вод­ст­во­вал­ся, види­мо, сво­им же аграр­ным зако­ном от 59 г.¹³. Наде­ле­ние земель­ны­ми участ­ка­ми про­из­во­ди­лось посте­пен­но и осто­рож­но, в соот­вет­ст­вии с той про­грам­мой, кото­рую сам Цезарь изло­жил еще в преды­ду­щем году бун­ту­ю­щим сол­да­там. Аппи­ан при­пи­сы­ва­ет ему сле­дую­щие обе­ща­ния: «Я всем дам зем­лю, и не так, как Сул­ла, отни­мая ее у част­ных вла­дель­цев и посе­ляя ограб­лен­ных рядом с огра­бив­ши­ми, чтобы они пре­бы­ва­ли в веч­ной враж­де друг с дру­гом, но раздам вам зем­лю обще­ст­вен­ную и мою соб­ст­вен­ную, а если будет нуж­но, то еще и при­куп­лю»¹⁴. В раз­лич­ные обла­сти Ита­лии Цезарь напра­вил спе­ци­аль­ных упол­но­мо­чен­ных, и несо­мнен­но, что чрез­вы­чай­но слож­ная работа по наде­ле­нию земель­ны­ми участ­ка­ми не мог­ла быть выпол­не­на в тече­ние того же, т. е. 46, года. Нам извест­ны в отдель­ных слу­ча­ях места дис­ло­ка­ции цеза­ре­вых вете­ра­нов. Так, напри­мер, сол­да­ты 7-го и 8-го леги­о­нов были посе­ле­ны в Кам­па­нии, а еще точ­нее гово­ря, в горо­дах Кази­лине и Кала­тии¹⁵.

Затем Цезарь орга­ни­зу­ет про­веде­ние все­об­ще­го цен­за. Одна­ко это меро­при­я­тие, види­мо, тоже оста­лось неза­вер­шен­ным. Одним из под­гото­ви­тель­ных к про­веде­нию цен­за актов было, по всей веро­ят­но­сти, при­ня­тие муни­ци­паль­но­го зако­на. Прав­да, по пово­ду с.283 даты опуб­ли­ко­ва­ния это­го зако­на суще­ст­ву­ют раз­но­гла­сия. Так, Момм­зен отно­сит дату опуб­ли­ко­ва­ния к 45 г.; Эд. Мей­ер при­со­еди­ня­ет­ся к этой точ­ке зре­ния¹⁶. Суще­ст­ву­ют и дру­гие, более «край­ние» взгляды: так, ино­гда пола­га­ют, что lex Julia mu­ni­ci­pa­lis был издан Анто­ни­ем толь­ко после смер­ти Цеза­ря, или, наобо­рот, ото­дви­га­ют дати­ров­ку зако­на вглубь, счи­тая, что изда­ние его отно­сит­ся к 54 г., т. е. к кон­суль­ству Луция Юлия Цеза­ря. Не пре­тен­дуя на окон­ча­тель­ное реше­ние это­го дей­ст­ви­тель­но дале­ко не ясно­го вопро­са, мы тем не менее наи­бо­лее есте­ствен­ной счи­та­ем воз­мож­ность дати­ро­вать закон 46 или 45 г. При­чем отда­ем пред­по­чте­ние 46 г., посколь­ку Цице­рон в одном из сво­их писем (январь 45 г.) гово­рит уже о законе (lex), а не о зако­но­про­ек­те (ro­ga­tio)¹⁷.

Содер­жа­ние муни­ци­паль­но­го зако­на каса­лось в основ­ном вопро­сов город­ско­го управ­ле­ния и устрой­ства. Ука­зы­ва­лось, что долж­ность деку­ри­о­на явля­ет­ся пожиз­нен­ной, и опре­де­ля­лись необ­хо­ди­мые тре­бо­ва­ния к кан­дида­там на эти долж­но­сти. Кро­ме того, в законе содер­жа­лись пред­пи­са­ния по город­ско­му бла­го­устрой­ству при­ме­ни­тель­но к само­му Риму, в резуль­та­те чего «сто­ли­ца импе­рии» низ­во­ди­лась, хотя бы в этом смыс­ле, на один уро­вень с муни­ци­паль­ны­ми горо­да­ми.

Одна­ко Цеза­ря в это вре­мя вол­но­ва­ли, если иметь в виду Рим, дале­ко не одни толь­ко вопро­сы ком­му­наль­но­го хозяй­ства. Он про­во­дит, при­чем весь­ма энер­гич­но, огра­ни­че­ние кон­тин­ген­та лиц, полу­чаю­щих хлеб, сни­зив его с 320 тысяч до 150 тысяч чело­век. Город­ской пре­тор дол­жен был еже­год­но попол­нять при помо­щи жере­бьев­ки осво­бож­даю­щи­е­ся (в резуль­та­те смер­ти) вакан­сии, одна­ко стро­го в пре­де­лах тех же 150 тысяч чело­век. Неко­то­рые древ­ние авто­ры ста­вят воз­мож­ность подоб­но­го сни­же­ния кон­тин­ген­та лиц, полу­чаю­щих даро­вой хлеб, в непо­сред­ст­вен­ную связь с пере­пи­сью, про­из­веден­ной после три­ум­фа и празд­неств¹⁸. Дру­гие гово­рят о том, что с целью попол­не­ния умень­шив­шей­ся циф­ры насе­ле­ния был издан указ, запре­щав­ший граж­да­нам стар­ше 20 и моло­же 40 лет от роду и не свя­зан­ных воен­ной служ­бой нахо­дить­ся вне Ита­лии доль­ше трех лет, а так­же лишав­ший пра­ва выезда за гра­ни­цу детей сена­то­ров, за исклю­че­ни­ем тех, кто нахо­дил­ся в сви­те маги­ст­ра­та. Кро­ме того, все жив­шие в то вре­мя в Риме вра­чи и пре­по­да­ва­те­ли с.284 сво­бод­ных искусств (li­be­ra­lium ar­tium doc­to­res) полу­чи­ли пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства, дабы они сами охот­нее оста­ва­лись в Риме и при­вле­ка­ли дру­гих¹⁹.

В каче­стве вер­хов­но­го жре­ца Цезарь издал эдикт о роспус­ке вос­ста­нов­лен­ных Кло­ди­ем рели­ги­оз­ных кол­ле­гий (за исклю­че­ни­ем древ­ней­ших), что име­ло, одна­ко, не толь­ко рели­ги­оз­ное, но и боль­шое поли­ти­че­ское зна­че­ние, посколь­ку эти кол­ле­гии издав­на были сре­дото­чи­ем плеб­са и оча­га­ми демо­кра­ти­че­ской аги­та­ции, т. е. свое­об­раз­ны­ми поли­ти­че­ски­ми клу­ба­ми. Кро­ме того, Цезарь про­вел зна­ме­ни­тую рефор­му кален­да­ря. Введен был сол­неч­ный год, насчи­ты­вав­ший 365 дней; доба­воч­ный месяц уни­что­жал­ся, вме­сто него каж­дые четы­ре года ста­ли добав­лять один день.

Цеза­рю при­над­ле­жит попыт­ка упо­рядо­чить и убыст­рить судо­про­из­вод­ство, а так­же вос­ста­но­вить твер­дый порядок в смыс­ле соблюде­ния сро­ков при отправ­ле­нии маги­ст­ра­тур. Обе эти обла­сти государ­ст­вен­но-пра­во­вой жиз­ни при­шли в замет­ное рас­строй­ство в годы граж­дан­ской вой­ны. Был про­веден спе­ци­аль­ный закон, по кото­ро­му уни­что­жа­лась деку­рия эрар­ных три­бу­нов, и, таким обра­зом, суды сно­ва долж­ны были состо­ять лишь из сена­то­ров и всад­ни­ков. Что каса­ет­ся вопро­са об упо­рядо­че­нии сро­ков отправ­ле­ния маги­ст­ра­тур, то зако­ном Цеза­ря о про­вин­ци­ях управ­ле­ние кон­суль­ски­ми про­вин­ци­я­ми огра­ни­чи­ва­лось двух­го­дич­ным сро­ком, а пре­тор­ски­ми — одно­го­дич­ным.

Сле­ду­ет упо­мя­нуть и зако­ны Цеза­ря про­тив рос­ко­ши. Эти­ми зако­на­ми запре­ща­лось употреб­лять носил­ки, пур­пу­ро­вые одеж­ды, жем­чу­га. Регу­ли­ро­ва­лась даже про­да­жа гаст­ро­но­ми­че­ских това­ров на рын­ках. С дру­гой сто­ро­ны, не допус­ка­лась чрез­мер­ная рос­кошь над­гроб­ных памят­ни­ков, оби­лие колонн обла­га­лось штра­фом.

В каче­стве носи­те­ля цен­зор­ских пол­но­мо­чий (prae­fec­tus mo­rum) Цезарь про­из­вел, как уже упо­ми­на­лось, попол­не­ние сена­та. При этом в состав сена­та были при­ня­ты не толь­ко проскри­би­ро­ван­ные при Сул­ле, но и те, кто был лишен зва­ния цен­зо­ра­ми или осуж­ден в свое вре­мя по обви­не­нию в под­ку­пе²⁰. По отно­ше­нию к коми­ци­ям, о чем тоже гово­ри­лось, Цезарь посту­пал сле­дую­щим обра­зом: кро­ме кан­дида­тов на кон­суль­ство из пре­тен­ден­тов на осталь­ные долж­но­сти поло­ви­на изби­ра­лась наро­дом, а дру­гая поло­ви­на — с.285 самим Цеза­рем, ибо он рас­сы­лал по три­бам реко­мен­да­тель­ные запис­ки и таким обра­зом про­во­дил сво­их став­лен­ни­ков²¹.

И нако­нец, несколь­ко слов о неосу­щест­влен­ных пла­нах и про­ек­тах Цеза­ря. Он соби­рал­ся выстро­ить гран­ди­оз­ный храм Мар­са, засы­пав для это­го озе­ро, а око­ло Тар­пей­ской ска­лы соорудить огром­ный театр. Он соби­рал­ся издать свод зако­нов, открыть гре­че­ские и рим­ские биб­лио­те­ки, пору­чив под­готов­ку это­го дела Мар­ку Варро­ну. Он хотел осу­шить Помп­тин­ские болота, спу­стить воду Фуцин­ско­го озе­ра, испра­вить доро­гу, веду­щую от Адри­а­ти­че­ско­го моря через Апен­ни­ны до Тиб­ра, про­ко­пать Ист­мий­ский пере­ше­ек. Что каса­ет­ся воен­ных пред­при­я­тий, то он соби­рал­ся усми­рить даков, вторг­ших­ся в Понт и Фра­кию, а затем через Малую Арме­нию напра­вить­ся про­тив пар­фян²².

Тако­ва в общих чер­тах внут­ри­по­ли­ти­че­ская, рефор­ма­тор­ская дея­тель­ность Цеза­ря. Общий вывод и оцен­ка этой дея­тель­но­сти (вклю­чая и более ран­ние рефор­мы, про­веден­ные еще до бит­вы при Тап­се) долж­ны выглядеть при­мер­но сле­дую­щим обра­зом. Не сле­ду­ет, впа­дая в теле­о­ло­ги­че­ские соблаз­ны и ретро­спек­тив­ные «пред­виде­ния», рас­смат­ри­вать дея­тель­ность Цеза­ря, чем, кста­ти ска­зать, доста­точ­но часто гре­шит совре­мен­ная исто­рио­гра­фия, как дея­тель­ность, про­ни­зан­ную иде­ей орга­ни­за­ции мощ­ной и цен­тра­ли­зо­ван­ной импе­рии, при­чем в таком ее виде, кото­рый фак­ти­че­ски сло­жил­ся гораздо поз­же, чуть ли не ко вре­ме­ни Таци­та. Чтобы избе­жать подоб­ной исто­ри­че­ской аберра­ции, целе­со­об­раз­но более чет­ко выявить субъ­ек­тив­ную и объ­ек­тив­ную сто­ро­ны рефор­ма­тор­ской дея­тель­но­сти Цеза­ря.

При непредубеж­ден­ном под­хо­де все назван­ные рефор­мы и зако­ны Цеза­ря пред­став­ля­ют­ся нам как субъ­ек­тив­но про­во­ди­мые в поряд­ке отве­та на тот или иной жгу­чий запрос «теку­щих собы­тий» и обста­нов­ки. Не гово­ря уже о наде­ле­ни­ях земель­ны­ми участ­ка­ми или о таких мерах, как сокра­ще­ние хлеб­ных раздач, роспуск кло­ди­е­вых кол­ле­гий, закон про­тив рос­ко­ши и т. п., но и рас­счи­тан­ные в какой-то мере на более дли­тель­ный срок закон о муни­ци­пи­ях, рефор­ма кален­да­ря, судеб­ный закон и закон о про­вин­ци­ях были вызва­ны преж­де все­го неот­лож­ны­ми теку­щи­ми нуж­да­ми управ­ле­ния.

с.286 Но зна­чит ли это, что все рефор­мы и зако­ны Цеза­ря име­ли лишь сугу­бо пре­хо­дя­щее, зло­бо­днев­ное зна­че­ние и, сле­до­ва­тель­но, не были меро­при­я­ти­я­ми истин­ной государ­ст­вен­ной важ­но­сти и мас­шта­ба? Конеч­но, это не так! Тут уже высту­па­ет объ­ек­тив­ная, как пра­ви­ло, не зави­ся­щая от созна­тель­ных устрем­ле­ний сто­ро­на дея­тель­но­сти рефор­ма­то­ра. Кста­ти ска­зать, объ­ек­тив­но зна­чи­мая сто­ро­на тех или иных реформ, зако­нов, государ­ст­вен­ных актов и т. п. не отго­ро­же­на непро­ни­цае­мой сте­ной от их «зло­бо­днев­но­сти», «насущ­но­сти», но бази­ру­ет­ся на подоб­ных момен­тах, без кото­рых все эти меро­при­я­тия едва ли вооб­ще мог­ли воз­ник­нуть. Как это обыч­но и про­ис­хо­дит, вре­мя и объ­ек­тив­ные усло­вия даль­ней­ше­го раз­ви­тия отсе­и­ва­ют и сохра­ня­ют из «зло­бо­днев­но» воз­ник­ших зако­нов, реформ и т. п. те, кото­рые ока­зы­ва­ют­ся наи­бо­лее соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми это­му «даль­ней­ше­му раз­ви­тию» и кото­рые толь­ко таким путем и при­об­ре­та­ют (в ходе деся­ти­ле­тий!) объ­ек­тив­ную цен­ность, а сле­до­ва­тель­но, доста­точ­но «мас­штаб­ное» государ­ст­вен­ное зна­че­ние.

Подоб­ное пони­ма­ние неко­то­рых сто­рон обще­ст­вен­но­го раз­ви­тия при­во­дит на пер­вый взгляд к доволь­но ниги­ли­сти­че­ским оцен­кам уси­лий отдель­ных государ­ст­вен­ных дея­те­лей, и в част­но­сти внут­рен­ней поли­ти­ки и реформ Цеза­ря. Что же, перед ним на самом деле не вста­ва­ло ника­ких общих задач, не было абсо­лют­но ника­кой общей цели, поми­мо зло­бо­днев­ных и теку­щих вопро­сов?

Конеч­но, такая общая цель суще­ст­во­ва­ла, и она выри­со­вы­ва­лась не толь­ко перед умст­вен­ным взо­ром Цеза­ря. О ней зна­ли все те, кому не были без­раз­лич­ны поло­же­ние и судь­ба рим­ско­го государ­ства. О ней гово­ри­ли, в част­но­сти, Сал­лю­стий и Цице­рон. Но вме­сто наду­ман­ной, ретро­спек­тив­но при­вне­сен­ной идеи «импе­рии» (в нынеш­нем зна­че­нии тер­ми­на!) это была совер­шен­но кон­крет­ная — «теку­щая» и прин­ци­пи­аль­ная, зло­бо­днев­ная и «дли­тель­ная» — зада­ча вос­ста­нов­ле­ния, рести­туи­ро­ва­ния государ­ст­вен­но­го строя после тех потря­се­ний и лом­ки, кото­рые были след­ст­ви­ем граж­дан­ской вой­ны.

Эта акту­аль­ная зада­ча раз­ны­ми обще­ст­вен­ны­ми дея­те­ля­ми пони­ма­лась по-раз­но­му. Взгляды Сал­лю­стия, Цице­ро­на и, нако­нец, Цеза­ря, конеч­но, не сов­па­да­ли. В целях сохра­не­ния пра­виль­ной пер­спек­ти­вы не с.287 сле­ду­ет сопо­став­лять «полис­ную идею», носи­те­ля­ми кото­рой счи­та­ют Цице­ро­на и Сал­лю­стия, с иде­ей «импе­рии», как то дела­ет­ся неко­то­ры­ми совре­мен­ны­ми иссле­до­ва­те­ля­ми, но что на самом деле абсо­лют­но непра­во­мер­но. Если Цице­рон и Сал­лю­стий могут быть в какой-то мере и с целым рядом ого­во­рок назва­ны пред­ста­ви­те­ля­ми идео­ло­гии поли­са, то при­зна­ние того фак­та, что суще­ст­во­ва­ли уже некие (или некий!) идео­ло­ги импе­рии в том более позд­нем смыс­ле, кото­рый обыч­но вкла­ды­ва­ет­ся в это поня­тие, озна­ча­ет явный пере­ход на пози­ции теле­о­ло­гии и даже модер­низ­ма. Итак, чтобы пра­виль­но и исто­ри­че­ски объ­ек­тив­но оце­нить внут­ри­по­ли­ти­че­скую дея­тель­ность Цеза­ря, сле­ду­ет срав­ни­вать и сопо­став­лять не иде­ал поли­са (т. е. Цице­рон, Сал­лю­стий) с иде­а­лом im­pe­rium Ro­ma­num (т. е. Цезарь), но кон­крет­ные пред­ло­же­ния (и про­ек­ты) Сал­лю­стия и Цице­ро­на с кон­крет­ны­ми и прак­ти­че­ски­ми дей­ст­ви­я­ми само­го Цеза­ря.

Мы рас­по­ла­га­ем чрез­вы­чай­но любо­пыт­ным доку­мен­том эпо­хи — дву­мя пись­ма­ми Сал­лю­стия, адре­со­ван­ны­ми Цеза­рю. Об этих пись­мах уже доволь­но подроб­но гово­ри­лось: опре­де­лял­ся их жанр, обсуж­дал­ся вопрос отно­си­тель­но их под­лин­но­сти²³. Но нас тогда инте­ре­со­ва­ло отно­ше­ние Сал­лю­стия к Цеза­рю, харак­те­ри­сти­ка Цеза­ря, а вовсе не та пози­тив­ная про­грам­ма реформ, кото­рая изло­же­на в «Пись­мах» и ради кото­рой они в зна­чи­тель­ной мере напи­са­ны.

В более ран­нем «Пись­ме», появив­шем­ся, как отме­ча­лось, еще до нача­ла граж­дан­ской вой­ны (в 50 г.), содер­жит­ся столь харак­тер­ный для Сал­лю­стия исто­ри­че­ский экс­курс, дана кар­ти­на упад­ка и раз­ло­же­ния рим­ско­го обще­ства и, нако­нец, изло­же­на пози­тив­ная про­грам­ма, т. е. некий пере­чень про­ек­тов реформ, про­веде­ние кото­рых необ­хо­ди­мо для воз­рож­де­ния государ­ства.

Како­вы же, с точ­ки зре­ния Сал­лю­стия, при­чи­ны, при­вед­шие к упад­ку? Это преж­де все­го посте­пен­ная утра­та наро­дом земель­ных участ­ков, без­де­я­тель­ность и нуж­да, что в конеч­ном сче­те и при­во­дит к раз­вра­щен­но­сти наро­да, к его неспо­соб­но­сти при­ни­мать уча­стие в управ­ле­нии государ­ст­вом²⁴. Но это лишь одна сто­ро­на дела. Упа­док обще­ства обу­слов­лен еще тем, что в силу забве­ния нужд и инте­ре­сов государ­ства, вслед­ст­вие про­даж­но­сти, склон­но­сти к интри­гам с.288 наблюда­ет­ся удру­чаю­щая сла­бость само­го сена­та²⁵. Таким обра­зом, кар­ти­на раз­ло­же­ния рим­ско­го обще­ства в интер­пре­та­ции Сал­лю­стия — это кар­ти­на раз­вра­щен­но­сти наро­да и бес­си­лия сена­та.

В пол­ном соот­вет­ст­вии с этой кон­цеп­ци­ей Сал­лю­стий раз­ви­ва­ет свою пози­тив­ную про­грам­му. Он сам как бы груп­пи­ру­ет про­ек­ты реформ по двум основ­ным разде­лам: рефор­мы, необ­хо­ди­мые для обнов­ле­ния наро­да, и рефор­мы, необ­хо­ди­мые для обнов­ле­ния сена­та: «Теперь, посколь­ку я изло­жил свои взгляды отно­си­тель­но обнов­ле­ния и исправ­ле­ния плеб­са, ска­жу тебе то, что сле­ду­ет пред­при­нять в отно­ше­нии сена­та»²⁶.

Основ­ной рефор­мой пер­во­го разде­ла сле­ду­ет при­знать пред­ло­же­ние Сал­лю­стия о рас­ши­ре­нии прав граж­дан­ства и выво­де «сме­шан­ных» коло­ний, т. е. таких коло­ний, в кото­рых будут объ­еди­не­ны, «сме­ша­ны» ста­рые граж­дане с новы­ми, толь­ко что полу­чив­ши­ми пра­ва граж­дан­ства. Ста­вя вопрос о выво­де коло­ний, а сле­до­ва­тель­но, и о наде­ле­нии коло­ни­стов зем­лей, Сал­лю­стий в соот­вет­ст­вии со сво­им ана­ли­зом при­чин упад­ка выдви­га­ет по суще­ству про­ект некой аграр­ной рефор­мы. Кро­ме это­го основ­но­го пред­ло­же­ния к про­ек­там реформ дан­но­го разде­ла сле­ду­ет отне­сти сооб­ра­же­ния авто­ра отно­си­тель­но иско­ре­не­ния или по край­ней мере умень­ше­ния люб­ви к день­гам, а так­же отно­си­тель­но избра­ния выс­ших маги­ст­ра­тов на осно­ва­нии их досто­ин­ства, а не их состо­я­ния²⁷.

Пере­хо­дя к дру­го­му «разде­лу» реформ, Сал­лю­стий пред­ва­ря­ет его рас­суж­де­ни­ем на тему о том, что отдель­ные цар­ства, обще­ства, наро­ды дото­ле сохра­ня­ли власть, пока они дер­жа­лись основ исти­ны и добра, когда же они нача­ли им изме­нять из-за люб­ви к наслаж­де­ни­ям, из чув­ства стра­ха, то утра­ти­ли всю свою власть и могу­ще­ство и даже ока­за­лись затем пора­бо­щен­ны­ми. Инте­ре­сы оте­че­ства долж­ны быть вдвое доро­же для людей, высо­ко сто­я­щих в государ­стве. Сле­до­ва­тель­но, необ­хо­ди­мо про­ве­сти — и здесь Сал­лю­стий сно­ва высту­па­ет в соот­вет­ст­вии со сво­ей кон­цеп­ци­ей при­чин упад­ка — такие меро­при­я­тия, кото­рые содей­ст­во­ва­ли бы под­ня­тию чув­ства досто­ин­ства у сена­то­ров, при­зва­ли бы их к слу­же­нию инте­ре­сам государ­ства. Для воз­рож­де­ния сена­та и его мораль­но­го авто­ри­те­та Сал­лю­стий пред­ла­га­ет две рефор­мы: с.289 уве­ли­че­ние чис­ла сена­то­ров и введе­ние тай­но­го голо­со­ва­ния²⁸.

Тако­вы пред­ло­же­ния, обра­щен­ные к Цеза­рю в ран­нем «Пись­ме» Сал­лю­стия. Неволь­но воз­ни­ка­ет вопрос: насколь­ко же про­ек­ты этих реформ были реаль­ны? На такой вопрос, види­мо, сле­ду­ет отве­тить отри­ца­тель­но, солида­ри­зу­ясь с мне­ни­ем тех иссле­до­ва­те­лей, кото­рые рас­це­ни­ва­ют их как уто­пию, иду­щую еще от воз­зре­ний Сокра­та и Пла­то­на и харак­тер­ную для мно­гих поли­ти­че­ских тео­рий древ­но­сти. Это не что иное, как уве­рен­ность в том, что пра­виль­ное зако­но­да­тель­ство может изме­нить фор­мы жиз­ни, исто­ри­че­ски дан­ные усло­вия бытия и даже фор­мы государ­ст­вен­ные²⁹.

Пожа­луй, наи­бо­лее ярко и нагляд­но уто­пич­ность реформ Сал­лю­стия вскры­ва­ет­ся путем срав­не­ния этих про­ек­тов с реаль­ной внут­ри­по­ли­ти­че­ской дея­тель­но­стью Цеза­ря в пери­од меж­ду более ран­ним «Пись­мом» и более позд­ним. Так, если Сал­лю­стий пред­ла­гал вывод сме­шан­ных посе­ле­ний, то Цезарь, выво­дя коло­нии, как пра­ви­ло, быв­ших сво­их сол­дат, отнюдь не при­дер­жи­вал­ся подоб­но­го прин­ци­па. Сал­лю­стий гово­рил и об умень­ше­нии люб­ви к день­гам, об уни­что­же­нии при­ви­ле­гий, достав­ля­е­мых богат­ст­вом, но спо­со­бы, кото­ры­ми Цезарь пытал­ся регу­ли­ро­вать дол­го­вую про­бле­му или содей­ст­во­вать обра­ще­нию капи­та­лов, свиде­тель­ст­во­ва­ли о совер­шен­но иной линии Цеза­ря в этом вопро­се. Сал­лю­стий гово­рил о выбор­но­сти маги­ст­ра­тов по жре­бию, Цезарь же фак­ти­че­ски хоть и не отме­нил, но весь­ма огра­ни­чил самую выбор­ность, разда­вая маги­ст­ра­ту­ры по сво­е­му усмот­ре­нию. И, нако­нец, если Цезарь уве­ли­чил чис­ло сена­то­ров, как пред­ла­гал Сал­лю­стий, то это было сде­ла­но с диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ной целью: не для укреп­ле­ния, но для ослаб­ле­ния роли и зна­че­ния сена­та в государ­ст­вен­ной жиз­ни. Эта цель дости­га­лась тем лег­че, что попол­не­ние сена­та про­из­во­ди­лось, как пра­ви­ло, кре­а­ту­ра­ми само­го Цеза­ря.

Итак, внут­ри­по­ли­ти­че­ская дея­тель­ность Цеза­ря до 46 г. не толь­ко не сов­па­да­ла с пред­ло­же­ни­я­ми Сал­лю­стия, но даже пря­мо про­ти­во­ре­чи­ла смыс­лу и прин­ци­пи­аль­но­му направ­ле­нию его про­ек­тов. Конеч­но, подоб­ное несоот­вет­ст­вие нель­зя счи­тать слу­чай­ным. Но, по всей веро­ят­но­сти, оно и было одной из глав­ных с.290 при­чин разо­ча­ро­ва­ния Сал­лю­стия в Цеза­ре, разо­ча­ро­ва­ния, кото­рое столь явно про­сту­па­ет в более позд­нем «Пись­ме».

Это «Пись­мо», обра­щен­ное уже к фак­ти­че­ски еди­но­дер­жав­но­му пра­ви­те­лю Рима, суще­ст­вен­но отли­ча­ет­ся и по сво­е­му содер­жа­нию, и по мане­ре изло­же­ния от более ран­не­го «Пись­ма». Оно коро­че, в нем отсут­ст­ву­ет исто­ри­че­ский экс­курс, в нем нет апел­ля­ций к про­шло­му в поис­ках исто­ри­че­ско­го обос­но­ва­ния при­чин упад­ка, в нем про­ек­ты реформ не при­веде­ны в столь стро­гое соот­вет­ст­вие с при­чи­на­ми раз­ло­же­ния, как это было сде­ла­но в пер­вом «Пись­ме». Вме­сте с тем оно гораздо эмо­цио­наль­нее, в нем явст­вен­но про­сту­па­ют и взвол­но­ван­ность авто­ра и его опа­се­ния.

Позд­нее «Пись­мо» так­же начи­на­ет­ся с вос­хва­ле­ния заслуг Цеза­ря и с тра­ди­ци­он­но­го «домо­га­тель­ства бла­го­склон­но­сти» (cap­ta­tio be­ne­vo­len­tiae). Затем Сал­лю­стий уде­ля­ет мно­го места и вни­ма­ния опи­са­нию ужа­сов граж­дан­ской вой­ны³⁰. При­чи­ной же упад­ка теперь ока­зы­ва­ет­ся мораль­ное несо­вер­шен­ство граж­дан, их нрав­ст­вен­ное раз­ло­же­ние, и преж­де все­го страсть к день­гам, коры­сто­лю­бие. Достичь истин­но­го вели­чия как отдель­но­му чело­ве­ку, так и государ­ству в целом воз­мож­но лишь одним путем — путем нрав­ст­вен­но­го само­усо­вер­шен­ст­во­ва­ния³¹.

Посколь­ку основ­ной при­чи­ной упад­ка ока­зы­ва­ет­ся непо­мер­ная алч­ность, то в первую оче­редь Сал­лю­стий пред­ла­га­ет уни­что­жить рос­кошь и любовь к день­гам. Одна­ко добить­ся это­го, вос­ста­но­вив древ­ние зако­ны и обы­чаи, уже невоз­мож­но в силу слиш­ком дале­ко зашед­ше­го раз­ло­же­ния обще­ства. Суще­ст­ву­ет лишь один выход: сле­ду­ет, как ни труд­но это сде­лать, уни­что­жить ростов­щи­че­ство. По суще­ству это глав­ная рефор­ма, выдви­гае­мая Сал­лю­сти­ем в позд­нем «Пись­ме». Вслед за тем он пере­чис­ля­ет ряд вто­ро­сте­пен­ных пред­ло­же­ний, не давая себе даже труда раз­вить их или обос­но­вать. Тут и уни­что­же­ние тор­га долж­но­стя­ми (кото­рый, впро­чем, пре­кра­тит­ся сам собой, как толь­ко исчезнет страсть к день­гам), и меры по обес­пе­че­нию без­опас­но­сти в Ита­лии, и регу­ли­ро­ва­ние сро­ка воен­ной служ­бы, и пред­ло­же­ния по разда­че хле­ба вете­ра­нам³². Эти­ми пред­ло­же­ни­я­ми исчер­пы­ва­ет­ся про­грам­ма реформ Сал­лю­стия, изло­жен­ная им в более позд­нем «Пись­ме».

с.291 Центр тяже­сти в этом «Пись­ме» пере­не­сен по суще­ству на то, что рань­ше име­ло для Сал­лю­стия чисто внеш­нее, «деко­ра­тив­ное» зна­че­ние, высту­пая лишь как «при­ме­та жан­ра», — на cap­ta­tio be­ne­vo­len­tiae. Все «Пись­мо» про­ни­за­но поэто­му при­зы­ва­ми к Цеза­рю не обра­щать во зло заво­е­ван­ную им власть, но вос­поль­зо­вать­ся ею с мило­сер­ди­ем, ради вос­ста­нов­ле­ния доб­рых нра­вов. Но об этом доста­точ­но подроб­но уже гово­ри­лось.

Тако­вы два «Пись­ма» Сал­лю­стия к Цеза­рю. Посколь­ку в пись­мах изло­же­ны про­ек­ты опре­де­лен­ных реформ, их доволь­но часто назы­ва­ют «Пись­ма­ми об устрой­стве государ­ст­вен­ных дел» (de re pub­li­ca or­di­nan­da) и сопо­став­ля­ют с дру­гим любо­пыт­ным памят­ни­ком — речью Цице­ро­на по пово­ду воз­вра­ще­ния Мар­ка Мар­цел­ла из изгна­ния³³. Это — бла­годар­ст­вен­ная речь, про­из­не­сен­ная зна­ме­ни­тым ора­то­ром в сена­те (сен­тябрь 46 г.) после дол­го­го пере­ры­ва в свя­зи с эффект­ным поми­ло­ва­ни­ем, кото­рое Цезарь даро­вал сво­е­му ста­ро­му вра­гу. Конеч­но, то был не про­сто акт гуман­но­сти, но и опре­де­лен­ный поли­ти­че­ский шаг, посколь­ку Цезарь в это вре­мя уже не мог поло­жить­ся толь­ко на свое преж­нее окру­же­ние и пото­му искал кон­так­тов даже с оли­гар­хи­че­ски­ми кру­га­ми сена­та, явны­ми «рес­пуб­ли­кан­ца­ми».

Мы не соби­ра­ем­ся сей­час изла­гать пол­но­стью содер­жа­ние речи Цице­ро­на. Нас, соб­ст­вен­но гово­ря, инте­ре­су­ют лишь те ее части, где выдви­га­ют­ся опре­де­лен­ные пред­ло­же­ния реформ, кото­рые в свою оче­редь могут быть сопо­став­ле­ны с про­ек­та­ми Сал­лю­стия. Рас­смат­ри­вае­мая под этим углом зре­ния речь Цице­ро­на по суще­ству осно­вы­ва­ет­ся на двух наи­бо­лее суще­ст­вен­ных для само­го авто­ра момен­тах: на выра­же­нии бла­го­дар­но­сти Цеза­рю за про­яв­лен­ное им вели­ко­ду­шие и на настой­чи­вых обра­ще­ни­ях к тому же Цеза­рю занять­ся «упо­рядо­че­ни­ем» государ­ст­вен­ных дел, при­шед­ших в рас­строй­ство в резуль­та­те граж­дан­ской вой­ны.

«Таков твой жре­бий, — гово­рит Цице­рон, — тебе сле­ду­ет потрудить­ся, дабы уста­но­вить государ­ст­вен­ный строй и само­му затем наслаж­дать­ся им в тишине и спо­кой­ст­вии». Или: «Потом­ки, несо­мнен­но, будут пора­же­ны, слы­ша или читая о тебе как о пол­ко­вод­це, намест­ни­ке про­вин­ций, о Рейне, Оке­ане, Ниле, с.292 о бес­чис­лен­ных сра­же­ни­ях, неве­ро­ят­ных победах, о памят­ни­ках, о празд­не­ствах и играх, о тво­их три­ум­фах. Но если этот Город не будет укреп­лен тво­и­ми забота­ми и уста­нов­ле­ни­я­ми, то твое имя будет толь­ко блуж­дать по всем гра­дам и весям, но посто­ян­но­го место­пре­бы­ва­ния и опре­де­лен­но­го оби­та­ли­ща оно иметь не будет»³⁴. И затем под­чер­ки­ва­ет­ся, что даже сре­ди буду­щих поко­ле­ний воз­ник­нут боль­шие раз­но­гла­сия при оцен­ке дея­тель­но­сти Цеза­ря, если толь­ко эта дея­тель­ность не увен­ча­ет­ся тем, что он окон­ча­тель­но поту­шит пожар граж­дан­ской вой­ны³⁵.

Подоб­ное постро­е­ние речи дей­ст­ви­тель­но в чем-то сбли­жа­ет ее с «Пись­мом» Сал­лю­стия. В лите­ра­ту­ре уже ука­зы­ва­лось, что в этой речи Цице­ро­на, как и у Сал­лю­стия, к бла­го­дар­но­сти, выска­зы­вае­мой Цеза­рю, тес­но при­мы­ка­ет напо­ми­на­ние о том, что по окон­ча­нии граж­дан­ской вой­ны выдви­га­ет­ся новая и, пожа­луй, еще более вели­кая зада­ча — вос­ста­нов­ле­ние рим­ско­го государ­ства. Цезарь дол­жен ее выпол­нить, а сред­ства осу­щест­вле­ния ока­зы­ва­ют­ся при­мер­но теми же, что пред­ла­гал в сво­их «Пись­мах» Сал­лю­стий. Это упо­рядо­че­ние судов, вос­ста­нов­ле­ние креди­та, обузда­ние изли­шеств и раз­вра­та, забота о гряду­щем поко­ле­нии, а так­же «свя­зы­ва­ние» суро­вы­ми зако­на­ми все­го того, что рас­па­лось и раз­ру­ши­лось за это вре­мя³⁶, т. е., ины­ми сло­ва­ми, про­грам­ма «нрав­ст­вен­ной реге­не­ра­ции государ­ства и наро­да»³⁷.

Таким обра­зом, речь Цице­ро­на за Мар­цел­ла и «Пись­ма» Сал­лю­стия к Цеза­рю могут быть срав­ни­мы друг с дру­гом как по обще­му духу этих памят­ни­ков, так и по тем кон­крет­ным пред­ло­же­ни­ям, кото­рые выдви­га­ют­ся обо­и­ми авто­ра­ми. Насколь­ко же пра­во­мер­на та и дру­гая линия этих сопо­став­ле­ний? Нам пред­став­ля­ет­ся, что если эти памят­ни­ки, несо­мнен­но, близ­ки по общим «уста­нов­кам», общим целям и обще­му их «настро­е­нию», то, когда речь захо­дит о кон­крет­ных про­ек­тах и пред­ло­же­ни­ях, ответ дол­жен быть более осто­рож­ным, вер­нее, более диф­фе­рен­ци­ро­ван­ным.

Так, про­ек­ты реформ, изло­жен­ные в ран­нем «Пись­ме» Сал­лю­стия, никак не могут быть сведе­ны толь­ко к зада­чам нрав­ст­вен­но­го воз­рож­де­ния. В этом «Пись­ме», как мы виде­ли, рефор­мы сгруп­пи­ро­ва­ны самим Сал­лю­сти­ем по двум основ­ным разде­лам или направ­ле­ни­ям: обнов­ле­ние наро­да и обнов­ле­ние сена­та. И если с.293 обнов­ле­ние сена­та еще может быть достиг­ну­то мера­ми, близ­ки­ми к «нрав­ст­вен­ным» рефор­мам, т. е. введе­ни­ем тай­но­го голо­со­ва­ния (при одно­вре­мен­ном уве­ли­че­нии чис­ла сена­то­ров), то во гла­ву про­ек­тов и мер по обнов­ле­нию наро­да Сал­лю­стий выдви­га­ет аграр­ную рефор­му, что уже едва ли укла­ды­ва­ет­ся в рам­ки толь­ко «нрав­ст­вен­ной реге­не­ра­ции».

Кро­ме того, нель­зя забы­вать о суще­ст­во­ва­нии доста­точ­но чет­кой гра­ни меж­ду ран­ним и более позд­ним «Пись­ма­ми» Сал­лю­стия, т. е. сле­ду­ет учи­ты­вать как изме­не­ние отно­ше­ния авто­ра к сво­е­му адре­са­ту, так и изме­не­ние самих про­ек­тов реформ. Если на осно­ва­нии более ран­не­го «Пись­ма» вполне зако­но­ме­рен вывод, что Цезарь был в то вре­мя для Сал­лю­стия един­ст­вен­ным поли­ти­че­ским дея­те­лем, на кото­ро­го он воз­ла­гал надеж­ды, свя­зан­ные с рефор­мой государ­ст­вен­но­го строя, то в позд­нем «Пись­ме» явст­вен­но про­сту­па­ют чер­ты неуве­рен­но­сти и даже разо­ча­ро­ва­ния в Цеза­ре. Что же каса­ет­ся самих про­ек­тов реформ в более позд­нем «Пись­ме», то они носят доволь­но поверх­ност­ный харак­тер и сво­дят­ся к бли­жай­шим прак­ти­че­ским меро­при­я­ти­ям, из кото­рых самым серь­ез­ным сле­ду­ет счи­тать пред­ло­же­ние об иско­ре­не­нии ростов­щи­че­ства.

Наряду с этим мож­но отме­тить и дру­гую тен­ден­цию. Дей­ст­ви­тель­но, теперь, т. е. ко вре­ме­ни вто­рич­но­го обра­ще­ния к Цеза­рю, Сал­лю­стий основ­ной при­чи­ной упад­ка и раз­ло­же­ния рим­ско­го обще­ства — уже счи­та­ет нрав­ст­вен­ное несо­вер­шен­ство граж­дан. Это прин­ци­пи­аль­но важ­ный момент. Таким обра­зом, Сал­лю­стий в какой-то мере под­хо­дит к про­грам­ме «нрав­ст­вен­ной реге­не­ра­ции» обще­ства, что сбли­жа­ет его пози­ции — но толь­ко с это­го момен­та! — с пози­ци­ей Цице­ро­на, нашед­шей свое отра­же­ние в бла­годар­ст­вен­ной речи за Мар­цел­ла.

Оста­ет­ся выяс­нить вопрос о том, насколь­ко прак­ти­че­ская дея­тель­ность Цеза­ря в целом соот­вет­ст­во­ва­ла или, наобо­рот, не соот­вет­ст­во­ва­ла тео­ре­ти­че­ским «уста­нов­кам» и кон­крет­ным пред­ло­же­ни­ям, сфор­му­ли­ро­ван­ным Цице­ро­ном и Сал­лю­сти­ем. Нам уже при­хо­ди­лось отме­чать, что внут­ри­по­ли­ти­че­ская дея­тель­ность Цеза­ря меж­ду 50 и 46 гг. не толь­ко не сов­па­да­ла с пред­ло­же­ни­я­ми Сал­лю­стия, но ино­гда и пря­мо про­ти­во­ре­чи­ла смыс­лу его про­ек­тов³⁸. Что же каса­ет­ся с.294 соот­вет­ст­вия дея­тель­но­сти Цеза­ря про­грам­ме «нрав­ст­вен­ной реге­не­ра­ции» рим­ско­го обще­ства, изло­жен­ной в речи за Мар­цел­ла, то хотя и выска­зы­вал­ся взгляд, что дан­ная про­грам­ма нашла свое отра­же­ние в зако­но­да­тель­стве не толь­ко Цеза­ря, но и Авгу­ста³⁹, мы склон­ны думать, что серь­ез­ные осно­ва­ния для подоб­но­го выво­да отсут­ст­ву­ют. Они отсут­ст­ву­ют хотя бы уже пото­му, что «про­грам­ма реге­не­ра­ции», как в этом очень нетруд­но убедить­ся⁴⁰, изло­же­на Цице­ро­ном в столь общем виде и вме­сте с тем столь лапидар­но, что она никак не может слу­жить мате­ри­а­лом для столь дале­ко иду­щих сопо­став­ле­ний.

Как уже отме­ча­лось, мы, несо­мнен­но, име­ем дело с раз­лич­ны­ми «вари­ан­та­ми» вос­ста­нов­ле­ния государ­ства после потря­се­ний граж­дан­ской вой­ны. И Цице­рон, и Сал­лю­стий, и Цезарь руко­вод­ст­во­ва­лись имен­но этой зада­чей, с тою толь­ко раз­ни­цей, что перед пер­вы­ми дву­мя она сто­я­ла сугу­бо тео­ре­ти­че­ски и они высту­па­ли в роли кон­суль­тан­тов-совет­чи­ков, тогда как перед Цеза­рем эта же зада­ча вста­ва­ла как насущ­ная и прак­ти­че­ская необ­хо­ди­мость. И если есть осно­ва­ния гово­рить о раз­лич­ных пони­ма­ни­ях этой зада­чи, то подоб­ные рас­хож­де­ния ско­рее обу­слов­ле­ны несоот­вет­ст­ви­ем меж­ду тео­ри­ей и прак­ти­кой, чем борь­бой меж­ду отвле­чен­ны­ми кате­го­ри­я­ми: «полис» — «импе­рия» или «прин­ци­пат» — «монар­хия».

Какой вари­ант был избран Цеза­рем? Как пони­мал он зада­чу вос­ста­нов­ле­ния государ­ства? Какой он пред­по­чел путь, насколь­ко, учи­ты­вал обста­нов­ку и сло­жив­ше­е­ся соот­но­ше­ние сил?

Когда после победы при Тап­се Цезарь вер­нул­ся в Рим победи­те­лем, посколь­ку решаю­щий этап граж­дан­ской вой­ны был уже завер­шен, пер­вой и неот­лож­ной зада­чей, встав­шей перед ним, было удо­вле­тво­ре­ние нужд и тре­бо­ва­ний его сол­дат. Отсюда поли­ти­ка земель­ных раздач и наде­ле­ний, щед­рые награ­ды. Непо­сред­ст­вен­но вслед за этим тре­бо­ва­лось под­счи­тать «поте­ри», и не толь­ко сре­ди тех, кто вое­вал на полях сра­же­ний, но и сре­ди граж­дан­ско­го насе­ле­ния. Эта доста­точ­но широ­кая про­бле­ма в свою оче­редь рас­па­да­лась на ряд более част­ных задач. Про­веден­ный ценз пока­зал ката­стро­фи­че­скую убыль чис­ла граж­дан. Отсюда такие меро­при­я­тия, как зако­ны про­тив эми­гра­ции и с.295 муни­ци­паль­ный закон. Одна­ко это были меры ско­рее сдер­жи­ваю­щие, нега­тив­ные, а отнюдь не пози­тив­ное реше­ние вопро­са. Поэто­му сюда сле­ду­ет при­со­еди­нить меро­при­я­тия Цеза­ря по рас­про­стра­не­нию граж­дан­ских прав и выво­ду коло­ний (о несколь­ко ином аспек­те этих мер будет ска­за­но ниже). Но и это­го еще было недо­ста­точ­но. Общая зада­ча «под­сче­та потерь» (а вме­сте с ними и налич­ных сил) тре­бо­ва­ла како­го-то реше­ния вопро­са о город­ском люм­пен-про­ле­та­ри­а­те. С попыт­кой реше­ния Цеза­рем это­го вопро­са опять-таки свя­за­ны поли­ти­ка коло­ни­за­ции и сокра­ще­ние до 150 тысяч (т. е. более чем вдвое!) кон­тин­ген­та лиц, полу­чав­ших даро­вой хлеб.

И нако­нец, перед Цеза­рем сто­я­ла зада­ча вос­ста­нов­ле­ния нор­маль­но­го и к тому же нала­жен­но­го в инте­ре­сах само­го Цеза­ря функ­ци­о­ни­ро­ва­ния государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та. К этой обла­сти сле­ду­ет отне­сти такие меро­при­я­тия, как попол­не­ние сена­та, зако­ны об уве­ли­че­нии чис­ла маги­ст­ра­тов, закон о про­вин­ци­ях, новый порядок вза­и­мо­свя­зей меж­ду дик­та­то­ром и коми­ци­я­ми. Эту зада­чу «вос­ста­нов­ле­ния» государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та нель­зя рас­смат­ри­вать изо­ли­ро­ван­но от дру­гой сто­ро­ны той же про­бле­мы — стрем­ле­ния най­ти новую и доста­точ­но надеж­ную соци­аль­ную опо­ру. Но вопрос о соци­аль­ной опо­ре — осо­бый и боль­шой вопрос, тре­бу­ю­щий поэто­му и осо­бо­го рас­смот­ре­ния.

Таков, на наш взгляд, путь (или вари­ант), избран­ный Цеза­рем для вос­ста­нов­ле­ния государ­ст­вен­но­го строя, поко­леб­лен­но­го граж­дан­ской вой­ной. Как нетруд­но убедить­ся, этот путь доста­точ­но чет­ко отли­ча­ет­ся и от уто­пи­че­ских пред­ло­же­ний Сал­лю­стия, сфор­му­ли­ро­ван­ных в его ран­нем «Пись­ме», и от про­грам­мы «нрав­ст­вен­ной реге­не­ра­ции государ­ства и наро­да», изло­жен­ной Цице­ро­ном в речи за Мар­цел­ла (и более близ­кой к про­ек­там реформ Сал­лю­стия в его послед­нем «Пись­ме» к Цеза­рю). Удо­вле­тво­ре­ние тре­бо­ва­ний армии, укреп­ле­ние и «вос­ста­нов­ле­ние» рим­ско­го (имен­но рим­ско­го!) граж­дан­ства, чет­кая работа государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та и его при­спо­соб­ле­ние к новым усло­ви­ям — таков вари­ант Цеза­ря, отли­чаю­щий­ся от пере­чис­лен­ных про­ек­тов реформ не как абстракт­ный иде­ал «импе­рии» от не менее абстракт­но­го иде­а­ла с.296 «поли­са», но как прак­ти­че­ский план, под­ска­зан­ный всей кон­крет­ной обста­нов­кой, от тео­ре­ти­че­ских и «каби­нет­ных» постро­е­ний.

* * *

Рефор­ма­тор­ская дея­тель­ность Цеза­ря, его уси­лия по «вос­ста­нов­ле­нию государ­ст­вен­но­го строя» были, одна­ко, вско­ре пре­рва­ны сроч­ным отъ­ездом на послед­ний, хотя для Цеза­ря отнюдь не новый театр воен­ных дей­ст­вий — в Испа­нию. Здесь созда­лось доволь­но серь­ез­ное поло­же­ние.

После окон­ча­ния афри­кан­ской кам­па­нии два леги­о­на, сто­яв­шие в Даль­ней Испа­нии, сно­ва воз­му­ти­лись (они вос­ста­ва­ли уже и рань­ше, про­тив Квин­та Кас­сия), изгна­ли намест­ни­ка про­вин­ции Г. Тре­бо­ния и заяви­ли о под­держ­ке дела пом­пе­ян­цев. Когда в Испа­нию при­был стар­ший сын Пом­пея — Гней, он немед­лен­но был про­воз­гла­шен глав­но­ко­ман­дую­щим⁴¹. Вско­ре здесь же ока­за­лись Секст Пом­пей (млад­ший сын), Тит Лаби­ен и Атий Вар. Они при­ве­ли с собой кораб­ли и уцелев­шие части афри­кан­ской армии. При их дея­тель­ном уча­стии, про­явив боль­шую энер­гию, Гней Пом­пей сумел за срав­ни­тель­но корот­кий срок собрать круп­ные силы: он рас­по­ла­гал три­на­дца­тью леги­о­на­ми, не счи­тая вспо­мо­га­тель­ных войск, полу­чен­ных от мавре­тан­ско­го царя Бок­ха (Бокх, недо­воль­ный тем, как был решен Цеза­рем вопрос о Нуми­дии, отпал от него). Конеч­но, назван­ные леги­о­ны не состо­я­ли сплошь из рим­ских граж­дан, но все же поми­мо двух, изгнав­ших Тре­бо­ния, неко­то­рые были сфор­ми­ро­ва­ны из вете­ра­нов Афра­ния, из рим­ских жите­лей таких горо­дов, как Ита­ли­ка или Кор­ду­ба, и в воен­ном отно­ше­нии не вызы­ва­ли сомне­ний. Лега­ты Цеза­ря — Квинт Фабий Мак­сим и Квинт Педий не смог­ли спра­вить­ся с таким серь­ез­ным про­тив­ни­ком, и толь­ко флот под коман­до­ва­ни­ем Гая Дидия, выслан­ный Цеза­рем еще тогда, когда он по доро­ге из Афри­ки задер­жал­ся на Сар­ди­нии, имел неко­то­рые успе­хи (удач­ный мор­ской бой про­тив Атия Вара). Общее же поло­же­ние в Испа­нии было тако­во, что уча­стие Цеза­ря в воен­ных дей­ст­ви­ях ста­но­ви­лось и неиз­беж­ным, и необ­хо­ди­мым⁴².

На этот раз Цезарь отнюдь не стре­мил­ся поки­нуть Рим. Отъ­езд был для него вовсе неже­ла­те­лен, с.297 при­хо­ди­лось остав­лять мас­су не доведен­ных до кон­ца дел, отка­зы­вать­ся на какой-то — и не очень опре­де­лен­ный — срок от реа­ли­за­ции ряда наме­чен­ных пла­нов. Отъ­езд был очень некста­ти и по при­чи­нам лич­но­го харак­те­ра: в Риме и даже в самом доме Цеза­ря нахо­ди­лась Клео­пат­ра, кото­рая при­вез­ла с собой сво­его ново­рож­ден­но­го сына. Она назы­ва­ла его сыном Цеза­ря и хоте­ла полу­чить от Цеза­ря раз­ре­ше­ние дать ребен­ку его имя. То, что Цезарь при­нял ее в сво­ем доме, при­нял при бла­го­по­луч­но здрав­ст­ву­ю­щей жене, про­из­ве­ло в Риме весь­ма небла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние и дол­гое вре­мя слу­жи­ло пред­ме­том ожив­лен­ных пере­судов и свет­ских спле­тен⁴³.

Но как бы то ни было, отъ­езд был решен. Тем не менее, преж­де чем поки­нуть Рим, Цезарь про­вел ряд неот­лож­ных мер по управ­ле­нию про­вин­ци­я­ми, а так­же самим Римом. Что каса­ет­ся про­вин­ций, то Цезарь поза­бо­тил­ся о назна­че­нии намест­ни­ков на 45 г., при­чем неко­то­рым из них, напри­мер Деци­му Бру­ту или Сал­лю­стию, был про­длен срок пол­но­мо­чий, неко­то­рые же были назна­че­ны зано­во. В самом же Риме, не имея вре­ме­ни, а воз­мож­но, и жела­ния про­во­дить выбор­ные коми­ции, Цезарь всту­пил на иной путь. Были про­веде­ны толь­ко выбо­ры народ­ных три­бу­нов (и пле­бей­ских эди­лов). По отно­ше­нию к дру­гим маги­ст­ра­ту­рам обыч­ный порядок ока­зал­ся нару­шен­ным. Будучи обле­чен вла­стью дик­та­то­ра (в тре­тий раз) и кон­су­ла (так­же в тре­тий раз), Цезарь назна­чил началь­ни­ком кон­ни­цы (ma­gis­ter equi­tum), а сле­до­ва­тель­но, и сво­им заме­сти­те­лем на вре­мя сво­его отсут­ст­вия в Риме М. Эми­лия Лепида, быв­ше­го, кста­ти ска­зать, одно­вре­мен­но кон­су­лом. Ему он при­дал осо­бую кол­ле­гию из вось­ми город­ских пре­фек­тов (prae­fec­ti ur­bis) в ран­ге пре­то­ров (шесть из них вме­сто пре­то­ров и эди­лов, двое — вме­сто кве­сто­ров). Види­мо, уже после того, как Цезарь отбыл в Испа­нию, были про­веде­ны в самом кон­це года, под пред­седа­тель­ст­вом Лепида, цен­ту­ри­ат­ные коми­ции, на кото­рых Цезарь в чет­вер­тый раз изби­ра­ет­ся кон­су­лом (на 45 г.), при­чем кон­су­лом si­ne col­le­ga. В этой необыч­ной систе­ме управ­ле­ния вид­ную роль игра­ли и такие близ­ко сто­яв­шие к Цеза­рю лица, как Оппий и Бальб, кото­рые, не зани­мая офи­ци­аль­ных постов, тем не менее поль­зо­ва­лись боль­шим вли­я­ни­ем и под­дер­жи­ва­ли тес­ные кон­так­ты с Цеза­рем.

с.298 Подоб­ная орга­ни­за­ция вла­сти не мог­ла, конеч­но, встре­тить сочув­ст­вия в Риме, осо­бен­но в сенат­ских кру­гах (хоть это слу­чи­лось не впер­вые: Рим оста­вал­ся без обыч­ных маги­ст­ра­тов и в 47 г.). Общая атмо­сфе­ра так­же была нер­воз­ной, пре­об­ла­да­ли настро­е­ния бес­по­кой­ства и неуве­рен­но­сти. Затя­нув­ша­я­ся граж­дан­ская вой­на, новые ее вспыш­ки, несо­мнен­но, раз­дра­жа­ли дик­та­то­ра, мог­ли побудить его к каким-то ответ­ным мерам, мог­ли, нако­нец, изме­нить его отно­ше­ние к поли­ти­че­ским про­тив­ни­кам и вме­сто лозун­гов мило­сер­дия вызвать к жиз­ни столь еще памят­ную мно­гим рим­ля­нам поли­ти­ку терро­ра и про­скрип­ций.

Уста­нов­лен­ная Цеза­рем на 45 г. систе­ма управ­ле­ния ско­рее под­твер­жда­ла подоб­ные опа­се­ния. В этой обста­нов­ке обще­ст­вен­ные вея­ния, настро­е­ния, даже обще­ст­вен­ная пси­хо­ло­гия меня­лись очень быст­ро. Все яснее ста­но­ви­лась уто­пич­ность про­ек­тов, идей, пред­ло­же­ний, близ­ких к тем, кото­рые выска­зы­ва­ли в сво­их «Пись­мах» Сал­лю­стий или в недав­ней речи за Мар­цел­ла Цице­рон. Харак­тер вой­ны почти ни у кого уже не вызы­вал сомне­ний, все пони­ма­ли, что борь­ба идет вовсе не за вос­ста­нов­ле­ние рес­пуб­ли­ки, но лишь за власть и гос­под­ство. В янва­ре 45 г. Цице­рон писал, что для вся­ко­го чест­но­го чело­ве­ка нахо­дить­ся в Риме — вели­чай­шее несча­стье, ибо нигде так нагляд­но не бро­са­ет­ся в гла­за гибель и государ­ства, и лич­но­го досто­я­ния. Что каса­ет­ся вой­ны, то она, по его мне­нию, едва ли будет про­дол­жи­тель­ной, и хотя при­чи­ны, побудив­шие про­тив­ни­ков взять­ся за ору­жие, как буд­то неоди­на­ко­вы, но меж­ду победой той или дру­гой сто­ро­ны он не видит боль­шо­го раз­ли­чия⁴⁴.

Цезарь выехал из Рима в пер­вых чис­лах декаб­ря и через два­дцать семь дней уже был в лаге­ре Квин­та Педия и Фабия Мак­си­ма (под Обул­ко, при­мер­но в 60 кило­мет­рах от Кор­ду­бы). Небезын­те­рес­но отме­тить, что это свое путе­ше­ст­вие он опи­сал в поэ­ме «Путь» (Iter), кото­рая до наше­го вре­ме­ни, к сожа­ле­нию, не сохра­ни­лась. Как в самом нача­ле бал­кан­ской и афри­кан­ской войн, так и теперь, в пер­вые неде­ли новой испан­ской кам­па­нии, Цезарь не рас­по­ла­гал доста­точ­ны­ми сила­ми и был в очень небла­го­при­ят­ном поло­же­нии в смыс­ле снаб­же­ния про­до­воль­ст­ви­ем. Но и на сей раз про­тив­ник не сумел исполь­зо­вать сво­его с.299 пре­иму­ще­ства. В ско­ром вре­ме­ни силы сто­рон почти срав­ня­лись.

Гней Пом­пей оса­ждал в тече­ние несколь­ких меся­цев город Улию, кото­рый стой­ко сопро­тив­лял­ся и сохра­нял вер­ность Цеза­рю. Послед­не­му уда­лось помочь оса­жден­ным, при­слав зна­чи­тель­ное под­креп­ле­ние, кро­ме того, Цезарь удач­но при­ме­нил отвле­каю­щий маневр. Он напра­вил­ся в сто­ро­ну Кор­ду­бы, горо­да, счи­тав­ше­го­ся сто­ли­цей про­вин­ции. Здесь сто­ял гар­ни­зон под коман­до­ва­ни­ем Секс­та Пом­пея. Марш Цеза­ря в сто­ро­ну Кор­ду­бы заста­вил Гнея Пом­пея снять оса­ду Улии⁴⁵. В янва­ре уже сам Цезарь оса­дил город Атте­гуа, бога­тый запа­са­ми про­до­воль­ст­вия. Даже в это зим­нее вре­мя осад­ные работы велись чрез­вы­чай­но энер­гич­но, город был пол­но­стью окру­жен и, несмот­ря на стой­кое сопро­тив­ле­ние рим­ско­го гар­ни­зо­на (т. е. пом­пе­ян­ских частей), взят штур­мом 19 фев­ра­ля 45 г.⁴⁶. Взя­тие этой силь­ной кре­по­сти, кото­рую пом­пе­ян­цы счи­та­ли почти непри­ступ­ной, име­ло широ­кий резо­нанс: нача­лись, как это быва­ло и рань­ше, во вре­мя преды­ду­щих кам­па­ний, мас­со­вые пере­беж­ки из лаге­ря про­тив­ни­ка, дезер­тир­ство; мно­гие испан­ские общи­ны явно ста­ли скло­нять­ся на сто­ро­ну Цеза­ря.

Про­изо­шло еще несколь­ко столк­но­ве­ний, и нако­нец дело дошло до решаю­ще­го сра­же­ния. Это была зна­ме­ни­тая бит­ва при Мун­де (17 мар­та 45 г.). Цезарь имел в сво­ем рас­по­ря­же­нии 80 когорт пехоты (частич­но сфор­ми­ро­ван­ных из остав­ших­ся частей 3-го, 5-го и 10-го леги­о­нов) и до 9 тысяч всад­ни­ков⁴⁷. Вой­ско про­тив­ни­ка рас­по­ло­жи­лось на высотах. Цезарь ожи­дал, что враг спу­стит­ся в доли­ну и перей­дет ручей, про­те­кав­ший меж­ду дву­мя пози­ци­я­ми. Одна­ко его рас­че­ты на этот раз не оправ­да­лись. В то вре­мя как леги­о­ны Цеза­ря при­бли­жа­лись к ручью, пом­пе­ян­цы и не дума­ли схо­дить со сво­их высот. Леги­о­ны Цеза­ря оста­но­ви­лись перед их гроз­ной пози­ци­ей. Завя­за­лось оже­сто­чен­ное сра­же­ние, исход кото­ро­го дол­гое вре­мя был неясен; в какой-то момент ряды цеза­ри­ан­цев даже дрог­ну­ли. Тогда Цезарь, спе­шив­шись, схва­тил щит и ринул­ся впе­ред, кри­ча, что пусть этот день будет для него послед­ним, как и весь поход — для самих вои­нов. Он под­бе­жал к вра­же­ской линии, осы­пае­мый гра­дом копий, пока не подо­спе­ли на выруч­ку цен­ту­ри­о­ны. Но этот отча­ян­но сме­лый посту­пок создал пере­лом, с.300 сра­же­ние раз­го­ре­лось с новой силой и оже­сто­че­ни­ем. День уже кло­нил­ся к вече­ру, когда мавре­тан­ский царь Богуд (брат и сопра­ви­тель Бок­ха), сра­жав­ший­ся в рядах Цеза­ря, по сво­ей соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве совер­шил глу­бо­кий кава­ле­рий­ский рейд в тыл вра­га и напал на лагерь. Лаби­ен, заме­тив маневр, отвел свои пять когорт назад и осла­бил таким обра­зом фронт сопро­тив­ле­ния. Это по суще­ству и реши­ло исход сра­же­ния; пом­пе­ян­цы обра­ти­лись в бег­ство. Победа Цеза­ря была пол­ной — его поте­ри не пре­вы­ша­ли 1000 чело­век, тогда как про­тив­ник поте­рял свы­ше 30 тысяч толь­ко уби­ты­ми. Сре­ди остав­ших­ся на поле боя были Лаби­ен и Атий Вар; по рас­по­ря­же­нию Цеза­ря тела их пре­да­ли погре­бе­нию. Сра­же­ние при Мун­де ока­за­лось, пожа­луй, самым упор­ным и самым жесто­ким из всех сра­же­ний граж­дан­ской вой­ны; неда­ром Цезарь после бит­вы ска­зал сво­им дру­зьям, что он не раз борол­ся за победу, теперь же впер­вые — за жизнь⁴⁸.

Вско­ре Цеза­рю сда­лись Кор­ду­ба, Гис­пал, а его лега­ту Фабию Мак­си­му и город Мун­да. Секст Пом­пей бежал из Кор­ду­бы, и ему уда­лось спа­стись. Менее удач­лив ока­зал­ся сам Гней. Он тоже пытал­ся бежать, но был настиг­нут и убит; его голо­ва пока­за­на наро­ду в Гис­па­ле. В этом горо­де Цезарь задер­жал­ся до кон­ца апре­ля 45 г., зани­ма­ясь уре­гу­ли­ро­ва­ни­ем дел в Испа­нии, затем он пере­ехал в Гадес. Горо­да и общи­ны, актив­но под­дер­жи­вав­шие пом­пе­ян­цев, были под­верг­ну­ты кон­фис­ка­ци­ям и обло­же­ны суро­вой кон­три­бу­ци­ей (напри­мер, те же Кор­ду­ба и Гис­пал); наобо­рот, горо­да, ока­зав­шие под­держ­ку Цеза­рю, полу­чи­ли раз­лич­ные льготы и при­ви­ле­гии. Меро­при­я­тия, про­веден­ные Цеза­рем, дают доволь­но нагляд­ное пред­став­ле­ние о его коло­ни­за­ци­он­ной и граж­дан­ско-пра­во­вой поли­ти­ке.

Ко вре­ме­ни Цеза­ря рома­ни­за­ция Испа­нии зашла уже доволь­но дале­ко. Ряд горо­дов имел латин­ское, а неко­то­рые и рим­ское пра­во. Ито­ги Союз­ни­че­ской вой­ны, а затем Сер­то­ри­ан­ская вой­на ока­за­ли свое­об­раз­ное содей­ст­вие про­цес­су рома­ни­за­ции. Когда на терри­то­рии Испа­нии раз­вер­ну­лась борь­ба меж­ду цеза­ри­ан­ца­ми и пом­пе­ян­ца­ми — как во вре­мя пер­вой, так и вто­рой испан­ской кам­па­нии, — мест­ные горо­да и общи­ны при­ни­ма­ли в ней доста­точ­но актив­ное уча­стие, а леги­о­ны, фор­ми­ро­вав­ши­е­ся в ходе этой борь­бы, в зна­чи­тель­ной мере рекру­ти­ро­ва­лись из мест­ных уро­жен­цев. с.301 Так и теперь, после Мун­ды, Цезарь даро­вал мно­гим общи­нам граж­дан­ские пра­ва, а неко­то­рые из них даже были пре­вра­ще­ны в «коло­нии рим­ских граж­дан»: напри­мер, на терри­то­рии Гис­па­ла воз­ник­ло две коло­нии, назван­ные в честь Рому­ла и само­го Цеза­ря; сохра­нив­ший вер­ность город Улия тоже был пре­вра­щен в тако­го рода коло­нию и полу­чил соот­вет­ст­ву­ю­щее назва­ние (co­lo­nia Fi­den­tia). Из частич­но дошед­ше­го до нас поста­нов­ле­ния о коло­нии Гени­ти­ва мы можем полу­чить неко­то­рое пред­став­ле­ние об устрой­стве этих «коло­ний рим­ских граж­дан». В поста­нов­ле­нии отме­ча­лось, что осно­ва­ние коло­нии про­изо­шло «по пове­ле­нию дик­та­то­ра», затем под­чер­ки­ва­лось, что все граж­дане под­ле­жат в слу­чае нуж­ды при­зы­ву в армию, и, нако­нец, запре­ща­лось изби­рать патро­на­ми сена­то­ров (и их сыно­вей). Судя по неко­то­рым дан­ным, таки­ми же харак­тер­ны­ми чер­та­ми отли­ча­лись и коло­нии, осно­ван­ные Цеза­рем в Афри­ке⁴⁹.

Покидая Испа­нию, Цезарь пере­дал управ­ле­ние Даль­ней про­вин­ци­ей Гаю Каррине. Дату его отъ­езда едва ли мож­но уста­но­вить точ­но; неяс­но так­же, сколь­ко вре­ме­ни Цезарь про­вел в Нар­бонн­ской Гал­лии, через терри­то­рию кото­рой он воз­вра­щал­ся домой. Извест­но лишь, что здесь его встре­тил Марк Анто­ний, с кото­рым вме­сте он и совер­шил осталь­ной путь. Извест­но так­же, что 13 сен­тяб­ря 45 г., задер­жав­шись в сво­ем Лави­кан­ском поме­стье (в Лаци­у­ме, непо­да­ле­ку от Туску­ла), Цезарь соста­вил заве­ща­ние, а в самом Риме появил­ся в нача­ле октяб­ря⁵⁰.

За вре­мя отсут­ст­вия Цеза­ря и вплоть до изве­стий о победе при Мун­де настро­е­ние в Риме и общая обста­нов­ка про­дол­жа­ли оста­вать­ся тре­вож­ны­ми и неяс­ны­ми. Об этом мож­но судить не толь­ко по пись­мам Цице­ро­на к тем его корре­спон­ден­там — быв­шим пом­пе­ян­цам, с кото­ры­ми он вполне откро­ве­нен, но и по неко­то­рым дру­гим при­ме­рам и фак­там менее камер­но­го зна­че­ния. Тот же Цице­рон, состо­яв­ший, меж­ду про­чим, в пере­пис­ке и с самим Цеза­рем и даже полу­чив­ший от него из Испа­нии пись­мо с собо­лез­но­ва­ни­ем по пово­ду смер­ти сво­ей люби­мой доче­ри Тул­лии, тем не менее опуб­ли­ко­вал в самом кон­це 46 г. (а воз­мож­но, в самом нача­ле 45 г.) свое сочи­не­ние о Катоне, вос­тор­жен­ный пане­ги­рик закля­то­му вра­гу Цеза­ря. Появ­ле­ние это­го сочи­не­ния вызва­ло в Риме насто­я­щую с.302 сен­са­цию, и вли­я­ние его на рим­ское обще­ст­вен­ное мне­ние было тако­во, что Цезарь счел необ­хо­ди­мым в самые напря­жен­ные дни вой­ны, нака­нуне Мун­ды, отве­тить Цице­ро­ну, и не про­сто лич­ным пись­мом, а целым сочи­не­ни­ем (в двух кни­гах), кото­рое он демон­стра­тив­но назвал «Анти­ка­тон» и в кото­ром он наряду с ком­пли­мен­та­ми по адре­су Цице­ро­на обру­шил­ся с пото­ком гнев­ных обви­не­ний про­тив само­го его героя⁵¹.

Тем не менее победа при Мун­де, как толь­ко весть о ней достиг­ла Рима, вну­ши­ла, по свиде­тель­ству самих древ­них, такой страх перед Цеза­рем и созда­ла ему такую сла­ву, какой никто и нико­гда не имел до него. Так по край­ней мере гово­рит об этом Аппи­ан. Эти­ми же при­чи­на­ми он объ­яс­ня­ет и без­мер­ные, небы­ва­лые поче­сти, ока­зан­ные Цеза­рю после Мун­ды⁵². Нам уже при­хо­ди­лось касать­ся это­го вопро­са⁵³. Одна­ко мы гово­ри­ли лишь о даро­ва­нии Цеза­рю титу­лов импе­ра­то­ра, отца оте­че­ства, осво­бо­ди­те­ля и о деся­ти­лет­нем кон­су­ла­те (от кото­ро­го он, кста­ти гово­ря, отка­зал­ся), но не о дру­гих, быть может, менее реаль­ных, но отнюдь не менее пыш­ных поче­стях.

Так, сена­том было назна­че­но пяти­де­ся­ти­днев­ное бла­годар­ст­вен­ное молеб­ст­вие в честь победы. Сенат раз­ре­шил Цеза­рю появ­лять­ся на всех играх в оде­я­нии три­ум­фа­то­ра, в лав­ро­вом вен­ке, а так­же носить высо­кие крас­ные сапо­ги, кото­рые, по пре­да­нию, носи­ли когда-то аль­бан­ские цари. Сенат и народ поста­но­ви­ли, чтобы Цеза­рю был выстро­ен на Пала­тине дом за государ­ст­вен­ный счет и чтобы дни его побед были объ­яв­ле­ны празд­нич­ны­ми дня­ми. Во вре­мя игр и про­цес­сий его ста­тую из сло­но­вой кости (si­mu­lac­rum) про­но­си­ли на рос­кош­ных носил­ках; ста­туи Цеза­ря воз­дви­га­лись так­же в хра­ме Кви­ри­на и сре­ди изо­бра­же­ний царей на Капи­то­лии. Это были уже такие поче­сти, кото­рые, по сло­вам Све­то­ния, пре­вос­хо­ди­ли чело­ве­че­ский пре­дел и не ока­зы­ва­лись до сих пор ни одно­му смерт­но­му⁵⁴.

Вско­ре после воз­вра­ще­ния из Испа­нии Цезарь отпразд­но­вал новый (т. е. пятый!) три­умф. Им было дано два уго­ще­ния наро­ду (pran­dium); пер­вое из них пока­за­лось само­му Цеза­рю черес­чур бед­ным, и он повто­рил его через четы­ре дня. Одна­ко эти празд­не­ства (а Цезарь раз­ре­шил отпразд­но­вать три­умф еще двум сво­им лега­там) про­из­ве­ли на рим­лян тягост­ное с.303 впе­чат­ле­ние, ибо речь шла о победе над сограж­да­на­ми, а не над чуже­зем­ны­ми наро­да­ми или вла­сти­те­ля­ми⁵⁵.

Вслед за три­ум­фом Цезарь сло­жил с себя зва­ние кон­су­ла si­ne col­le­ga, и им были про­веде­ны выбо­ры новых кон­су­лов на остав­ши­е­ся три меся­ца. На эти же три меся­ца вме­сто город­ских пре­фек­тов, оче­вид­но, были избра­ны пре­то­ры и кве­сто­ры (в соот­вет­ст­вии с зако­ном Цеза­ря о маги­ст­ра­тах). Таким обра­зом, поло­же­ние государ­ства как буд­то нор­ма­ли­зо­ва­лось: послед­няя кам­па­ния граж­дан­ской вой­ны была победо­нос­но окон­че­на, вра­ги сокру­ше­ны, управ­ле­ние Римом и про­вин­ци­я­ми все более вхо­ди­ло в упо­рядо­чен­ную колею, сам же Цезарь, окру­жен­ный неслы­хан­ны­ми до того в Риме поче­стя­ми, пре­бы­вал на вер­шине сла­вы и могу­ще­ства.

Так выгляде­ла эта внешне импо­зант­ная кар­ти­на. Но что скры­ва­лось за столь бле­стя­щим фаса­дом? По всей веро­ят­но­сти, при­шло вре­мя более осно­ва­тель­но рас­смот­реть вопрос, име­ю­щий пер­во­сте­пен­ное зна­че­ние, но кото­ро­го мы до сих пор каса­лись лишь похо­дя, — вопрос о соци­аль­ной опо­ре Цеза­ря, тем более что самим ходом собы­тий под­ска­зы­ва­лось как опре­де­лен­ное направ­ле­ние, так и насто­я­тель­ная необ­хо­ди­мость реше­ния это­го вопро­са.

Цезарь, как и вся­кий вид­ный поли­ти­че­ский дея­тель Рима, имел некое поли­ти­че­ское окру­же­ние, некую «лич­ную пар­тию». Его сто­рон­ни­ки, вхо­див­шие в эту пар­тию, были объ­еди­не­ны «обя­за­тель­ст­вен­ны­ми» свя­зя­ми само­го раз­лич­но­го тол­ка: род­ст­вен­ны­ми, кли­ент­ски­ми, дру­же­ски­ми, слу­жеб­ны­ми, карьер­ны­ми и, нако­нец, — быть может, имен­но в послед­нюю оче­редь — чисто поли­ти­че­ски­ми. К бли­жай­ше­му окру­же­нию Цеза­ря при­над­ле­жа­ли, пожа­луй, не те, кто зани­мал важ­ные пра­ви­тель­ст­вен­ные посты, напри­мер М. Эми­лий Лепид, Марк Анто­ний, П. Сер­ви­лий Исаврий­ский, намест­ни­ки про­вин­ций, назна­чен­ные Цеза­рем, но ско­рее чле­ны, если мож­но так выра­зить­ся, «тене­во­го каби­не­та», неофи­ци­аль­ные, часто неглас­ные совет­ни­ки Цеза­ря, имев­шие тем не менее зна­чи­тель­ное вли­я­ние как на само­го Цеза­ря, так и на общий ход дел.

Нам хоро­шо извест­ны такие люди из бли­жай­ше­го окру­же­ния дик­та­то­ра. Это Г. Вибий Пан­са, мари­а­нец, а затем и цеза­ри­а­нец, кон­сул 43 г. (т. е. после смер­ти с.304 Цеза­ря); Авл Гир­тий, участ­ник галль­ских похо­дов и автор вось­мой кни­ги «Запи­сок о галль­ской войне», пре­тор 46 г. и кон­сул 43 г. (сов­мест­но с Пан­сой); Гай Оппий, дове­рен­ное лицо и лич­ный друг Цеза­ря, счи­тав­ший­ся в древ­но­сти, но, види­мо, без доста­точ­ных осно­ва­ний, авто­ром книг, посвя­щен­ных алек­сан­дрий­ской и афри­кан­ской вой­нам; Л. Кор­не­лий Бальб, слу­жив­ший в моло­до­сти под началь­ст­вом Пом­пея, затем — друг Цеза­ря, поль­зо­вав­ший­ся вме­сте с Оппи­ем боль­шим на него вли­я­ни­ем; Гай Матий, тоже лич­ный друг Цеза­ря, не зани­мав­ший нико­гда ника­ких постов и не при­ни­мав­ший ника­ко­го уча­стия в поли­ти­че­ской жиз­ни, а так­же неко­то­рые дру­гие, менее извест­ные нам лица. В послед­ние годы в эту избран­ную груп­пу, в состав близ­ко­го окру­же­ния сле­ду­ет, судя по все­му, вклю­чить и кое-кого из осо­бо облас­кан­ных Цеза­рем быв­ших актив­ных пом­пе­ян­цев, напри­мер Мар­ка Юния Бру­та и Гая Кас­сия Лон­ги­на.

Но опо­ра подоб­но­го рода, т. е. такая fac­tio, «лич­ная пар­тия», если мог­ла быть необ­хо­ди­мой и доста­точ­ной, пока речь шла о поли­ти­че­ских интри­гах и борь­бе в пре­де­лах сена­та или даже при игре на про­ти­во­ре­чи­ях меж­ду тем же сена­том и коми­ци­я­ми, одна­ко теперь, когда встал вопрос об управ­ле­нии, да еще фак­ти­че­ски еди­но­лич­ном, огром­ной дер­жа­вой, то, конеч­но, сле­до­ва­ло поду­мать о какой-то гораздо более вну­ши­тель­ной и широ­кой базе. Нам пред­став­ля­ет­ся, что Цезарь — ино­гда инту­и­тив­но, но ино­гда и осо­знан­но — был занят актив­ны­ми поис­ка­ми реше­ния этой зада­чи, при­чем в самых раз­лич­ных ее аспек­тах. Мы под­ра­зу­ме­ва­ем в дан­ном слу­чае поли­ти­ку Цеза­ря по отно­ше­нию к армии, его коло­ни­за­ци­он­ную и граж­дан­ско-пра­во­вую поли­ти­ку и, нако­нец, его зна­ме­ни­тую поли­ти­ку мило­сер­дия. Оста­но­вим­ся на этих вопро­сах более подроб­но.

Что каса­ет­ся поли­ти­ки по отно­ше­нию к армии, то нам уже при­хо­ди­лось гово­рить о Цеза­ре и его сол­да­тах, когда речь шла о под­веде­нии неко­то­рых ито­гов галль­ских войн⁵⁶. Одна­ко сей­час сле­ду­ет кос­нуть­ся вопро­са об армии и ее вза­и­моот­но­ше­ни­ях со сво­им пол­ко­вод­цем в несколь­ко ином и более широ­ком аспек­те. Мы име­ем в виду преж­де все­го изме­не­ние харак­те­ра, зна­че­ния, роли и удель­но­го веса самой армии в общей систе­ме рим­ско­го государ­ства, ста­нов­ле­ние с.305 армии как новой и само­сто­я­тель­ной соци­аль­но-поли­ти­че­ской, а не толь­ко чисто воен­ной силы. Дру­ги­ми сло­ва­ми, мы хотим выяс­нить, до какой ста­дии дошел к рас­смат­ри­вае­мо­му пери­о­ду про­цесс, види­мое нача­ло кото­ро­му было поло­же­но так назы­вае­мой воен­ной рефор­мой Мария, т. е. про­цесс пре­вра­ще­ния рим­ской армии в посто­ян­ную и про­фес­сио­наль­ную (хотя фак­ти­че­ски такой про­цесс начал­ся задол­го до этой рефор­мы).

Новая рим­ская армия, сме­нив­шая народ­ное опол­че­ние, с само­го нача­ла ока­за­лась вовсе не без­раз­лич­ной к поли­ти­че­ским про­бле­мам. Так, пер­вое и вме­сте с тем более чем опре­де­лен­ное выступ­ле­ние этой армии — марш Сул­лы на Рим в 88 г. был осу­щест­влен под чисто поли­ти­че­ски­ми лозун­га­ми борь­бы про­тив тира­нии⁵⁷. После­дую­щие деся­ти­ле­тия исто­рии позд­ней рес­пуб­ли­ки бук­валь­но насы­ще­ны при­ме­ра­ми не толь­ко актив­но­го, но и весь­ма бес­це­ре­мон­но­го вме­ша­тель­ства армии в поли­ти­че­скую жизнь. Как пра­ви­ло, это откры­тое дав­ле­ние, пря­мые насиль­ст­вен­ные дей­ст­вия по отно­ше­нию к коми­ци­ям и маги­ст­ра­там.

Огра­ни­чим­ся лишь наи­бо­лее нагляд­ны­ми при­ме­ра­ми. Еще Аппу­лей Сатур­нин (народ­ный три­бун 103 и 100 гг.), про­во­дя через народ­ное собра­ние свои зако­но­про­ек­ты о наде­ле­нии зем­лей вете­ра­нов Мария, при­бег­нул к под­держ­ке самих вете­ра­нов, содей­ст­во­вав­ших успе­ху дела не толь­ко сво­и­ми голо­са­ми, но и сво­и­ми дуби­на­ми⁵⁸. В ходе граж­дан­ской вой­ны, кото­рую ино­гда назы­ва­ют борь­бой меж­ду Мари­ем и Сул­лой, обе сто­ро­ны без вся­ко­го коле­ба­ния исполь­зо­ва­ли сво­их сол­дат (вете­ра­нов) для дав­ле­ния на коми­ции или для устра­не­ния неугод­ных маги­ст­ра­тов. В самом нача­ле этой борь­бы Марий и Суль­пи­ций Руф воору­жи­ли «новых граж­дан»; сре­ди них опять-таки было нема­ло вете­ра­нов Мария, и с их помо­щью ока­за­ли нажим на кон­су­лов и терро­ри­зи­ро­ва­ли коми­ции. В свою оче­редь, после того как Сул­ла был отре­шен коми­ци­я­ми от коман­до­ва­ния, его сол­да­ты уби­ли кве­сто­ров, направ­лен­ных в их лагерь сена­том⁵⁹.

Когда Рим, после отправ­ле­ния Сул­лы на Восток, ока­зал­ся во вла­сти мари­ан­цев, то на фору­ме сно­ва появи­лись «сто­рон­ни­ки Цин­ны» (и, конеч­но, само­го Мария), воору­жен­ные кин­жа­ла­ми (сто­ял вопрос о зачис­ле­нии «новых граж­дан» во все три­бы), и дело дошло до воору­жен­но­го столк­но­ве­ния. Не сле­ду­ет забы­вать с.306 и о том, что кон­сул Окта­вий был каз­нен сол­да­та­ми во вре­мя репрес­сий, про­во­див­ших­ся Мари­ем и Цин­ной, а сам Цин­на, будучи в свою оче­редь кон­су­лом, тоже погиб — при изме­нив­шей­ся обста­нов­ке — от руки сол­дат⁶⁰.

В то вре­мя, когда на поли­ти­че­ской арене появ­ля­ет­ся новое поко­ле­ние вете­ра­нов, т. е. участ­ни­ки восточ­ных похо­дов Пом­пея, а затем и похо­дов Цеза­ря, собы­тия раз­вер­ты­ва­ют­ся, быть может, не столь дра­ма­тич­но, но в общем по тому же само­му образ­цу. Аграр­ные зако­ны Цеза­ря были про­веде­ны, как уже гово­ри­лось, не толь­ко голо­са­ми, но и насиль­ст­вен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми вете­ра­нов Пом­пея⁶¹; еще более нагляд­но роль армии и воз­мож­ность ее «вли­я­ния» на коми­ции была про­де­мон­стри­ро­ва­на при осу­щест­вле­нии реше­ний, при­ня­тых на сове­ща­нии три­ум­ви­ров в Луке (56 г.)⁶².

Все эти при­ме­ры отно­сят­ся к пери­о­ду, пред­ше­ст­во­вав­ше­му граж­дан­ской войне 49—45 гг., и свиде­тель­ст­ву­ют о том, что в это вре­мя уже ста­ло (или ста­но­ви­лось) тра­ди­ци­ей исполь­зо­ва­ние сол­дат и вете­ра­нов для дав­ле­ния на орга­ны полис­ной демо­кра­тии. Подоб­ная тра­ди­ция объ­яс­ня­ет­ся обыч­но тем, что пре­дан­ность авто­ри­тет­но­му и удач­ли­во­му вождю заме­ня­ет теперь для сол­дат пре­дан­ность государ­ству, а армия в руках тако­го вождя пре­вра­ща­ет­ся в гроз­ное и вме­сте с тем послуш­ное орудие. Вывод, конеч­но, не нов, но его под­дер­жи­ва­ют мно­гие иссле­до­ва­те­ли и в наши дни⁶³. Но так ли это на самом деле? Не пра­виль­нее ли опре­де­лять харак­тер подоб­ных вза­и­моот­но­ше­ний, что дела­ет­ся зна­чи­тель­но реже, как некий дву­сто­рон­ний про­цесс?⁶⁴ Когда мы име­ем в виду дея­тель­ность круп­ней­ших рим­ских воен­ных вождей (начи­ная от Мария и вплоть до Окта­ви­а­на Авгу­ста), то, конеч­но, не состав­ля­ет боль­шо­го труда при­ве­сти любое коли­че­ство при­ме­ров, под­твер­ждаю­щих их уме­ние дер­жать армию в сво­их руках и исполь­зо­вать ее в сво­их инте­ре­сах. Но раз­ве армия не выдви­га­ла со сво­ей сто­ро­ны, т. е. по отно­ше­нию к самим пол­ко­во­д­цам, «встреч­ных» тре­бо­ва­ний, при­чем не толь­ко мате­ри­аль­но­го (жало­ва­нье, награ­ды, наде­ле­ния и т. п.), но и поли­ти­че­ско­го харак­те­ра?

Ино­гда гово­рят о «встреч­ных» и само­сто­я­тель­ных тре­бо­ва­ни­ях рим­ской армии лишь при­ме­ни­тель­но ко вре­ме­ни вто­ро­го три­ум­ви­ра­та⁶⁵. Одна­ко это не совсем с.307 вер­но. Новая рим­ская армия нико­гда не была индиф­фе­рент­на к поли­ти­че­ским вопро­сам и собы­ти­ям⁶⁶. Конеч­но, речь едва ли может идти о нали­чии каких-то раз­вер­ну­тых, чет­ко сфор­му­ли­ро­ван­ных поли­ти­че­ских про­грамм, но мы име­ем ряд ука­за­ний в источ­ни­ках, свиде­тель­ст­ву­ю­щих об опре­де­лен­ных тре­бо­ва­ни­ях поли­ти­че­ско­го харак­те­ра, иду­щих от сол­дат­ских масс. Эти свиде­тель­ства отно­сят­ся как к граж­дан­ским вой­нам 80-х годов, так и ко вре­ме­ни Цеза­ря. Мож­но вспом­нить хотя бы рас­сказ Аппи­а­на о дезер­тир­стве сол­дат из армии Цин­ны, при­чем сол­да­ты оправ­ды­ва­ли свои дей­ст­вия чисто поли­ти­че­ски­ми при­чи­на­ми: неже­ла­ни­ем из-за рас­при вождей сра­жать­ся с сограж­да­на­ми⁶⁷. Соб­ст­вен­но гово­ря, еще более явно под­черк­ну­ты­ми при­чи­на­ми поли­ти­че­ско­го харак­те­ра — пред­по­ла­гаю­щи­ми уже выбор той или иной враж­дую­щей сто­ро­ны, а сле­до­ва­тель­но, и поли­ти­че­ской ори­ен­та­ции — объ­яс­ня­ют­ся мно­го­чис­лен­ные и часто мас­со­вые пере­беж­ки из лаге­ря пом­пе­ян­цев на сто­ро­ну Цеза­ря, о чем неод­но­крат­но упо­ми­на­лось, когда речь шла о бал­кан­ской, афри­кан­ской и обе­их испан­ских кам­па­ни­ях Цеза­ря.

Нам извест­но, что и в более позд­нее вре­мя, напри­мер в эпо­ху вто­ро­го три­ум­ви­ра­та, когда само­сто­я­тель­ные поли­ти­че­ские тре­бо­ва­ния и даже опре­де­лен­ная поли­ти­че­ская про­грам­ма армии ни у кого не вызы­ва­ют ника­ких сомне­ний, лозун­ги пре­кра­ще­ния граж­дан­ской вой­ны или тре­бо­ва­ния мира и пре­кра­ще­ния раз­ла­да меж­ду вождя­ми цеза­ри­ан­цев были наи­бо­лее кон­крет­ным про­яв­ле­ни­ем вме­ша­тель­ства армии в «боль­шую» поли­ти­ку. В ходе борь­бы за дости­же­ние сво­их целей армия выра­бота­ла даже новую, осо­бую так­ти­ку: направ­ле­ние депу­та­ций в сенат, к пол­ко­во­д­цам, откры­тое дав­ле­ние на сво­их вождей и, нако­нец, такое край­нее сред­ство, как бра­та­ние про­ти­во­сто­я­щих войск. Оче­вид­но, наи­бо­лее поли­ти­че­ски актив­ным эле­мен­том, дви­жу­щей силой и выра­зи­те­лем насущ­ных инте­ре­сов армии были, как пра­ви­ло, вышед­шие из сол­дат млад­шие коман­ди­ры, т. е. цен­ту­ри­о­ны⁶⁸.

Итак, само­сто­я­тель­ная и чуть ли не решаю­щая поли­ти­че­ская роль рим­ской армии в кон­це 40-х годов I в. до н. э. бес­спор­на, но хоте­лось бы со всей опре­де­лен­но­стью под­черк­нуть, что осно­вы этой поли­ти­че­ской само­сто­я­тель­но­сти были зало­же­ны все же с.308 рань­ше, т. е. во вре­ме­на Цеза­ря, и в зна­чи­тель­ной мере бла­го­да­ря само­му Цеза­рю. В этом плане небезын­те­рес­но рас­смот­реть вопрос о пони­ма­нии соци­аль­но-поли­ти­че­ской роли армии и о мето­дах исполь­зо­ва­ния (или «вос­пи­та­ния») армии таки­ми дву­мя воен­ны­ми и поли­ти­че­ски­ми дея­те­ля­ми, как Сул­ла и Цезарь.

Соглас­но широ­ко рас­про­стра­нен­ной, пожа­луй, даже обще­при­ня­той точ­ке зре­ния, Сул­ла и Цезарь, исполь­зуя армию как некое орудие для уста­нов­ле­ния воен­ной дик­та­ту­ры, дей­ст­во­ва­ли сход­ным обра­зом. Цеза­ря сле­ду­ет поэто­му счи­тать, во вся­ком слу­чае в прин­ци­пе, пре­ем­ни­ком и про­дол­жа­те­лем дела Сул­лы. Но с подоб­ны­ми утвер­жде­ни­я­ми едва ли мож­но согла­сить­ся, посколь­ку в дан­ном слу­чае одно­сто­ронне под­чер­ки­ва­ют­ся чер­ты сход­ства и игно­ри­ру­ют­ся не менее суще­ст­вен­ные чер­ты раз­ли­чия.

Для Сул­лы армия была чисто воен­ной, т. е. «гру­бой», силой, кото­рую хоть и мож­но было исполь­зо­вать для опре­де­лен­но­го дав­ле­ния в ходе поли­ти­че­ской борь­бы, но кото­рая не была еще доста­точ­но кон­со­лиди­ро­ван­ной орга­ни­за­ци­ей, имев­шей само­сто­я­тель­ное зна­че­ние или хотя бы зани­мав­шей само­сто­я­тель­ные пози­ции в этой борь­бе. Вполне веро­ят­но, что рим­ская армия в 80-х годах дей­ст­ви­тель­но еще и не мог­ла пре­тен­до­вать на такую роль, не «дозре­ла» до нее, а Сул­ла не пытал­ся «вос­пи­ты­вать» вои­нов в подоб­ном духе. Неда­ром он, когда чисто воен­ная надоб­ность мино­ва­ла, поспе­шил армию рас­пу­стить и в сво­их поис­ках более или менее дол­говре­мен­ной опо­ры пошел по пути орга­ни­за­ции посе­ле­ний вете­ра­нов в Ита­лии и даро­ва­ния граж­дан­ских прав рабам проскри­би­ро­ван­ных в самом Риме («Кор­не­лии»).

Прин­ци­пи­аль­но иное отно­ше­ние к армии и иное пони­ма­ние ее роли в поли­ти­че­ской борь­бе мы можем про­следить у Цеза­ря. В отли­чие от Сул­лы он видел в армии уже не про­сто воору­жен­ную силу. Цезарь при­шел к руко­вод­ству арми­ей после того, как им был накоп­лен опре­де­лен­ный опыт поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти, более того, имен­но вслед­ст­вие и в резуль­та­те дан­но­го опы­та. Разо­ча­ро­вав­шись в рим­ской «демо­кра­тии», не счи­тая эти силы надеж­ной опо­рой, Цезарь фак­ти­че­ски (быть может, и осо­знан­но!) под­ста­вил на их место новую поли­ти­че­скую орга­ни­за­цию — рим­скую армию. Поэто­му его руко­вод­ство арми­ей с.309 дей­ст­ви­тель­но носи­ло харак­тер поли­ти­че­ско­го руко­вод­ства. Вос­пи­та­ние в сол­да­тах этой армии новых основ дис­ци­пли­ны, пре­дан­но­сти, ини­ци­а­ти­вы, новых поня­тий о про­фес­сио­наль­ной чести и дру­гих спе­ци­фи­че­ских качеств, о чем уже доволь­но подроб­но гово­ри­лось⁶⁹, все это было отнюдь не само­це­лью, но име­ло вполне опре­де­лен­ную направ­лен­ность, ибо армия, с точ­ки зре­ния Цеза­ря, долж­на была теперь слу­жить не толь­ко воен­ной, но и поли­ти­че­ской опо­рой. Это и понят­но: в усло­ви­ях рим­ской дей­ст­ви­тель­но­сти, т. е. при отсут­ст­вии поли­ти­че­ских пар­тий, при демо­ра­ли­за­ции город­ско­го плеб­са и рас­ту­щей поли­ти­че­ской индиф­фе­рент­но­сти сель­ско­го насе­ле­ния, лишь армия, будучи наи­бо­лее кон­со­лиди­ро­ван­ной орга­ни­за­ци­ей, мог­ла взять на себя эту ответ­ст­вен­ную роль.

Подоб­ное пони­ма­ние роли и зна­че­ния армии было, оче­вид­но, не чуж­до Цеза­рю уже в кон­це его кон­су­ла­та и мог­ло, конеч­но, толь­ко окреп­нуть в годы граж­дан­ской вой­ны. Прав­да, по окон­ча­нии вой­ны Цеза­рю пола­га­лось, как и всем его пред­ше­ст­вен­ни­кам, рас­пу­стить армию, одна­ко это было им выпол­не­но, види­мо, лишь частич­но, не до кон­ца. Как знать, не пото­му ли и воз­ник столь быст­ро про­ект гран­ди­оз­но­го по сво­им мас­шта­бам пар­фян­ско­го похо­да, дабы не совер­шать роко­вой ошиб­ки, не лишать себя наи­бо­лее дей­ст­вен­ной опо­ры, не ока­зать­ся в состо­я­нии «бле­стя­щей изо­ля­ции». Конеч­но, пред­став­ле­ние об армии как об орудии, при­год­ном глав­ным обра­зом для повсе­днев­но­го и мелоч­но­го вме­ша­тель­ства в поли­ти­че­скую жизнь и борь­бу, было бы совер­шен­но непра­виль­ным и даже вуль­га­ри­зи­ро­ван­ным (во вся­ком слу­чае для дан­но­го пери­о­да), тем более что в подоб­ном вме­ша­тель­стве пока не было ника­кой нуж­ды. Опо­ра на армию, титул импе­ра­то­ра как prae­no­men созда­ва­ли в первую оче­редь некий мораль­ный авто­ри­тет, и толь­ко в самом глу­бо­ком его под­тек­сте лежа­ло пред­став­ле­ние о гру­бой мате­ри­аль­ной силе, о при­нуж­де­нии.

Перей­дем к дру­го­му аспек­ту вопро­са о соци­аль­ной опо­ре Цеза­ря — к его коло­ни­за­ци­он­ной и граж­дан­ско-пра­во­вой поли­ти­ке. В ходе граж­дан­ской вой­ны Цезарь, как мы зна­ем, не раз имел воз­мож­ность убедить­ся на прак­ти­ке, как важ­но иметь в про­вин­ци­ях опор­ные пунк­ты не толь­ко воен­но­го, но и поли­ти­че­ско­го с.310 зна­че­ния. От подоб­но­го убеж­де­ния по суще­ству все­го лишь один шаг до соот­вет­ст­ву­ю­ще­го выво­да о даро­ва­нии граж­дан­ских прав (груп­пам лиц или целым общи­нам) и осно­ва­нии коло­ний в про­вин­ци­ях как сред­стве укреп­ле­ния соб­ст­вен­но­го поли­ти­че­ско­го поло­же­ния. Поэто­му нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в том, что с име­нем Цеза­ря впер­вые свя­зы­ва­ет­ся осно­ва­ние коло­ний в мас­со­вом мас­шта­бе в таких про­вин­ци­ях, как Гал­лия, Испа­ния, Афри­ка, Илли­рик, Эпир, Ахайя, Азия, Вифи­ния-Понт⁷⁰. Све­то­ний сооб­ща­ет, что по коло­ни­ям вне Ита­лии было рас­пре­де­ле­но до 80 тысяч граж­дан⁷¹. Коло­нии выво­ди­лись без спе­ци­аль­ных обра­ще­ний к народ­но­му собра­нию, при помо­щи лега­тов. Это еще раз под­чер­ки­ва­ет то обсто­я­тель­ство⁷², что ныне вете­ран-коло­нист сво­им обес­пе­че­ни­ем был обя­зан не государ­ству, но пер­со­наль­но (и пол­но­стью!) сво­е­му вождю, импе­ра­то­ру. Конеч­но, в коло­нии, осно­ван­ные Цеза­рем, выво­ди­лись не все­гда вете­ра­ны, но в инте­ре­су­ю­щем нас плане это обсто­я­тель­ство ниче­го не меня­ет. Это были, как пра­ви­ло, коло­нии двух типов: коло­нии сол­дат (удо­вле­тво­ре­ние пре­тен­зий на полу­че­ние земель­ных участ­ков) и коло­нии «про­ле­та­ри­ев» (попыт­ка улуч­ше­ния усло­вий жиз­ни низ­ших сло­ев насе­ле­ния Рима)⁷³. В обо­их слу­ча­ях выведе­ние коло­ний содей­ст­во­ва­ло как укреп­ле­нию рим­ско­го вли­я­ния, рома­ни­за­ции насе­ле­ния про­вин­ций, так и росту поли­ти­че­ско­го авто­ри­те­та их осно­ва­те­ля, их покро­ви­те­ля.

Что каса­ет­ся граж­дан­ско-пра­во­вой поли­ти­ки Цеза­ря, то и здесь, оче­вид­но, могут быть отме­че­ны две тен­ден­ции. С одной сто­ро­ны, небы­ва­лый до сих пор мас­штаб рас­про­стра­не­ния граж­дан­ских прав (рим­ско­го и латин­ско­го пра­ва) вне Ита­лии. Граж­дан­ские пра­ва пре­до­став­ля­лись целым общи­нам и даже отдель­ным про­вин­ци­ям. Как мы зна­ем, этот про­цесс начал­ся с Гал­лии и Испа­нии. Еще в 49 г. был при­нят закон Цеза­ря, кото­рый вклю­чал жите­лей Циз­аль­пин­ской Гал­лии в чис­ло рим­ских граж­дан, и в том же самом году про­шел закон, в соот­вет­ст­вии с кото­рым пре­до­став­ля­лись пра­ва муни­ци­пия Гаде­су⁷⁴. Несо­мнен­но, что рас­про­стра­не­ние граж­дан­ских прав в таких широ­ких мас­шта­бах содей­ст­во­ва­ло раз­ви­тию муни­ци­паль­ных город­ских форм в про­вин­ци­ях. Не слу­чай­но поэто­му неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют, что еди­но­об­ра­зие муни­ци­паль­но­го устрой­ства, уста­нав­ли­вае­мое с.311 соот­вет­ст­ву­ю­щим зако­ном Цеза­ря, может быть рас­про­стра­не­но не толь­ко на Ита­лию, но и на про­вин­ци­аль­ные общи­ны и горо­да⁷⁵.

С дру­гой сто­ро­ны, в граж­дан­ско-пра­во­вой поли­ти­ке Цеза­ря весь­ма замет­но ощу­ща­ет­ся и некая «охра­ни­тель­ная» тен­ден­ция, т. е. опре­де­лен­ное тор­мо­же­ние про­цес­са рас­про­стра­не­ния граж­дан­ских прав. Это след­ст­вие тра­ди­ци­он­но­го пути даро­ва­ния прав, даро­ва­ния «выбо­роч­но­го», в каче­стве награ­ды (prae­mium). Цезарь в этом смыс­ле посту­пал по отно­ше­нию к про­вин­ци­ям совер­шен­но так же, как вооб­ще посту­па­ли рим­ляне на про­тя­же­нии трех­сот лет по отно­ше­нию к ита­лий­ским общи­нам и горо­дам. Он не стре­мил­ся уни­что­жить «пер­со­наль­ность» прав или пра­во­вое раз­ли­чие меж­ду рим­ля­на­ми и пере­гри­на­ми, создав таким обра­зом «класс еди­ных под­дан­ных еди­но­го вла­сти­те­ля». Он нико­им обра­зом не хотел обес­це­нить при­ви­ле­гии рим­ско­го граж­дан­ства, рим­ско­го наро­да, не пытал­ся вовсе вытес­нить ста­рых граж­дан, дабы заме­нить их новы­ми, кото­рые ста­ли тако­вы­ми по его мило­сти⁷⁶.

Чем объ­яс­нить нали­чие этих двух как буд­то про­ти­во­сто­я­щих друг дру­гу тен­ден­ций в граж­дан­ско-пра­во­вой поли­ти­ке Цеза­ря? Оно объ­яс­ня­ет­ся, на наш взгляд, тем, что эта поли­ти­ка, эта дея­тель­ность Цеза­ря на самом деле име­ют две сто­ро­ны. Пер­вая из них, субъ­ек­тив­ная, цели­ком опре­де­ля­лась не каким-то глу­бо­ким пони­ма­ни­ем исто­ри­че­ских задач и пер­спек­тив рож­даю­щей­ся импе­рии, кото­рое яко­бы было свой­ст­вен­но Цеза­рю, но все­го лишь удо­вле­тво­ре­ни­ем теку­щих, зло­бо­днев­ных нужд и вопро­сов. Что это имен­но так, под­твер­жда­ет­ся преж­де все­го избра­ни­ем «тра­ди­ци­он­но­го» пути даро­ва­ния прав, а сле­до­ва­тель­но, и отсут­ст­ви­ем какой-либо осо­бой и стро­гой систе­мы во всех этих меро­при­я­ти­ях. Самый прин­цип выбо­роч­но­го награж­де­ния рим­ским граж­дан­ст­вом как неким prae­mium застав­лял про­во­дить это награж­де­ние от слу­чая к слу­чаю, по мере прак­ти­че­ской нуж­ды или целе­со­об­раз­но­сти.

Вме­сте с тем в граж­дан­ско-пра­во­вой поли­ти­ке Цеза­ря нали­че­ст­ву­ет и дру­гая, объ­ек­тив­ная сто­ро­на. С этой точ­ки зре­ния меро­при­я­тия Цеза­ря, свя­зан­ные с рас­про­стра­не­ни­ем граж­дан­ских прав вне Ита­лии неза­ви­си­мо от их насущ­но-зло­бо­днев­но­го харак­те­ра и от воли их ини­ци­а­то­ра, име­ли боль­шое прин­ци­пи­аль­ное с.312 зна­че­ние для укреп­ле­ния рим­ской дер­жа­вы и скла­ды­ва­ния ее новой адми­ни­ст­ра­тив­но-поли­ти­че­ской струк­ту­ры. И хотя в про­вин­ци­ях еще сохра­ня­ет­ся раз­ли­чие пра­во­во­го ста­ту­са коло­ний и муни­ци­пи­ев, тем не менее этим горо­дам рим­ско­го (или латин­ско­го) пра­ва все в боль­шей сте­пе­ни ста­но­вит­ся свой­ст­вен­на одна общая чер­та, одна прин­ци­пи­аль­но важ­ная осо­бен­ность. Они пре­вра­ща­ют­ся имен­но в про­вин­ци­аль­ные — в пря­мом и пере­нос­ном зна­че­нии это­го сло­ва — горо­да, утра­чи­вая с тече­ни­ем вре­ме­ни свое­об­раз­ные при­зна­ки само­сто­я­тель­ных поли­сов. Все в боль­шей и боль­шей сте­пе­ни они пре­вра­ща­ют­ся лишь в membra im­pe­rii.

Итак, по суще­ству мы име­ем дело с раз­ви­ти­ем объ­ек­тив­но­го про­цес­са (кото­рый, кста­ти ска­зать, закон­чил­ся для самой Ита­лии в 49 г. рас­про­стра­не­ни­ем граж­дан­ских прав на транс­па­дан­цев) созда­ния новой орга­ни­за­ци­он­но-поли­ти­че­ской струк­ту­ры рим­ско­го государ­ства. При­чем, и в этом глав­ное, вопрос решал­ся не толь­ко и даже не столь­ко в пра­во­вом, сколь­ко в соци­аль­ном плане. Скла­ды­ва­ние новой адми­ни­ст­ра­тив­но-поли­ти­че­ской струк­ту­ры неиз­беж­но и нераз­рыв­но свя­за­но с фор­ми­ро­ва­ни­ем новой соци­аль­ной опо­ры режи­ма в обще­им­пер­ском мас­шта­бе. Эта внут­рен­няя опо­ра посте­пен­но созда­ет­ся путем свое­об­раз­ной инкор­по­ра­ции (выбо­роч­но!) сна­ча­ла ита­лий­ских, а затем и про­вин­ци­аль­ных сло­ев в некую новую — уже «обще­им­пер­скую» — руко­во­дя­щую эли­ту. В лите­ра­ту­ре спра­вед­ли­во под­чер­ки­ва­ет­ся тот факт, что из горо­дов рим­ско­го и латин­ско­го пра­ва, нахо­дя­щих­ся в про­вин­ции, начи­на­ют посту­пать све­жие силы, при­чем не толь­ко в армию, что про­яв­ля­ет­ся осо­бен­но нагляд­но, но и в орга­ны государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния. Имен­но из этих людей (и новых рим­ских граж­дан горо­дов нерим­ско­го пра­ва) фор­ми­ру­ет­ся «руко­во­дя­щий слой», т. е. повто­ря­ет­ся то, что несколь­ко деся­ти­ле­тий тому назад име­ло место в пре­де­лах самой Ита­лии, когда в Риме появ­ля­лись Катон из Туску­ла, Варрон из Реа­ты, Марий и Цин­на из Арпи­на, Сер­то­рий из Нур­сии⁷⁷.

Эта новая эли­та, сме­няв­шая ста­ро­рим­ские ари­сто­кра­ти­че­ские фами­лии, была уже при­ви­ле­ги­ро­ван­ной и гос­под­ст­ву­ю­щей «кастой» не толь­ко по отно­ше­нию к сво­им соб­ст­вен­ным низ­шим и экс­плу­а­ти­ру­е­мым сло­ям насе­ле­ния, но и по отно­ше­нию ко всем тем, на кого рим­ские пра­ва еще не были рас­про­стра­не­ны. Внут­ри с.313 этой новой эли­ты скла­ды­ва­лась своя иерар­хия и диф­фе­рен­ци­а­ция: на пер­вом месте, несо­мнен­но, сто­я­ли все же рим­ляне, как тако­вые, и те выход­цы из муни­ци­паль­ной зна­ти, кото­рые с ними нераз­рыв­но сли­лись. Поня­тие «рим­ля­нин» в ука­зан­ном зна­че­нии при­об­ре­та­ет теперь соци­аль­ный (клас­со­вый) смысл, ста­но­вясь, как пра­ви­ло, сино­ни­мом пред­ста­ви­те­ля этой новой эли­ты.

Но если Цезарь, даруя пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства насе­ле­нию про­вин­ци­аль­ных горо­дов, отнюдь не стре­мил­ся вытес­нить ста­рых граж­дан и заме­нить их новы­ми⁷⁸, то так же он, по всей веро­ят­но­сти, нико­гда не имел умыс­ла вытес­нить ста­ро­рим­скую ари­сто­кра­тию, лишить ее поли­ти­че­ско­го авто­ри­те­та и пол­но­стью заме­нить новой «опо­рой», т. е. муни­ци­паль­ной и про­вин­ци­аль­ной зна­тью. Да это, конеч­но, было и невоз­мож­но. Речь мог­ла идти не о каком-то вне­зап­ном coup d’etat, не о какой-то пред­у­мыш­лен­ной, искус­ст­вен­ной опе­ра­ции, но лишь о посте­пен­ном и орга­нич­но раз­ви­ваю­щем­ся про­цес­се. Цезарь же, как мы не раз име­ли слу­чай в том убедить­ся, был доста­точ­но реаль­ным дея­те­лем и не под­да­вал­ся гип­но­зу непо­движ­ных идей и несбы­точ­ных уто­пий.

И нако­нец, вопрос о поли­ти­ке Цеза­ря по отно­ше­нию к этой ста­ро­рим­ской «куруль­ной» зна­ти, т. е. об его «поли­ти­ке мило­сер­дия» (cle­men­tia). Обыч­но осу­щест­вле­ние подоб­ной поли­ти­ки свя­зы­ва­ют с тем, что Цезарь после окон­ча­ния граж­дан­ской вой­ны стре­мил­ся при­влечь «к сотруд­ни­че­ству» наи­бо­лее вид­ных пред­ста­ви­те­лей слав­ных рим­ских родов, демон­стра­тив­но про­воз­гла­сив отказ не толь­ко от про­скрип­ций Сул­лы, но и от обра­за дей­ст­вий сво­их дяди и тестя, т. е. Мария и Цин­ны⁷⁹. С этим утвер­жде­ни­ем, види­мо, мож­но согла­сить­ся, но спра­вед­ли­вость тре­бу­ет отме­тить, что к «поли­ти­ке мило­сер­дия» Цезарь обра­щал­ся и рань­ше. Нам уже при­хо­ди­лось гово­рить об этом при­ме­ни­тель­но к ито­гам галль­ских войн⁸⁰.

Что каса­ет­ся граж­дан­ской вой­ны, то при­ме­ры про­яв­ле­ния мило­сер­дия, поми­ло­ва­ния вра­гов не толь­ко зна­чи­тель­но уча­ща­ют­ся, но и при­об­ре­та­ют, так ска­зать, систе­ма­ти­че­ский харак­тер. Стро­го гово­ря, имен­но с это­го вре­ме­ни речь может идти уже о «поли­ти­ке мило­сер­дия», как тако­вой. В самом нача­ле граж­дан­ской вой­ны наи­бо­лее эффект­ным про­яв­ле­ни­ем cle­men­tia с.314 et mi­se­ri­cor­dia были дей­ст­вия Цеза­ря после взя­тия Кор­фи­ния, когда сре­ди поми­ло­ван­ных ока­за­лись такие его закля­тые вра­ги, как Доми­ций Аге­но­барб, Лен­тул Спин­тер и др. Об этом тоже упо­ми­на­лось⁸¹, но сей­час хоте­лось бы под­черк­нуть, что имен­но тогда Цезарь, пожа­луй впер­вые, сам чет­ко фор­му­ли­ру­ет свою «поли­ти­ку мило­сер­дия».

В пись­ме к сво­им дру­зьям Оппию и Баль­бу (копию кото­ро­го они пере­сла­ли Цице­ро­ну, бла­го­да­ря чему пись­мо и дошло до нас) Цезарь писал, что его чрез­вы­чай­но раду­ет одоб­ре­ние его обра­за дей­ст­вий в Кор­фи­нии. Он, мол, решил про­яв­лять воз­мож­но боль­шую мяг­кость и при­ла­гать все уси­лия для при­ми­ре­ния с Пом­пе­ем. Имен­но в этом пись­ме гово­рит­ся о том, что он не соби­ра­ет­ся под­ра­жать Сул­ле или вооб­ще всем тем, кто при­ме­не­ни­ем жесто­ко­сти не толь­ко вызвал к себе все­об­щую нена­висть, но и не сумел удер­жать победу на более дли­тель­ный срок. Цезарь так опре­де­ля­ет свои наме­ре­ния и свой образ дей­ст­вий: «Пусть это будет новый спо­соб побеж­дать — укреп­лять свое поло­же­ние мило­сер­ди­ем и щед­ро­стью (mi­se­ri­cor­dia et li­be­ra­li­ta­te). Насчет того, насколь­ко и как это воз­мож­но, мне кое-что при­хо­дит на ум, думаю, что мно­гое здесь может быть най­де­но. Про­шу вас, поду­май­те и вы об этом». В послед­них же стро­ках пись­ма Цезарь сооб­ща­ет о захва­те в плен неко­е­го Нуме­рия Маг­на, пре­фек­та Пом­пея, кото­ро­го он, «сле­дуя сво­е­му пра­ви­лу», при­ка­зал немед­лен­но отпу­стить⁸².

Не менее эффект­ным был жест Цеза­ря после Фар­саль­ской бит­вы, когда он рас­по­рядил­ся сжечь всю корре­спон­ден­цию Пом­пея и объ­явил, что каж­дый, кто поже­ла­ет обра­тить­ся к нему, может рас­счи­ты­вать на поми­ло­ва­ние и сво­бо­ду. Имен­но тогда пере­шел на его сто­ро­ну наряду со мно­ги­ми дру­ги­ми его яко­бы неза­кон­но­рож­ден­ный сын и вме­сте с тем его буду­щий убий­ца — Марк Юний Брут. Кро­ме того, как сооб­ща­ет Све­то­ний, во вре­мя бит­вы при Фар­са­ле Цезарь при­зы­вал сво­их вои­нов щадить рим­ских граж­дан и поз­во­лил каж­до­му из них сохра­нить жизнь одно­му из непри­я­те­лей⁸³.

Но конеч­но, наи­боль­ший резо­нанс в сенат­ских кру­гах име­ли неод­но­крат­ные и эффект­но про­во­ди­мые акты поми­ло­ва­ния вид­ных пом­пе­ян­цев (ино­гда даже лич­ных вра­гов Цеза­ря) в кон­це и после окон­ча­ния с.315 граж­дан­ской вой­ны, т. е. в 46—45 гг. Извест­но, напри­мер, дело рим­ско­го всад­ни­ка Квин­та Лига­рия, неко­то­рое вре­мя управ­ляв­ше­го про­вин­ци­ей Афри­ка. Здесь его заста­ла граж­дан­ская вой­на, и он реши­тель­но при­мкнул к пом­пе­ян­цам, объ­еди­нив­шись с Атти­ем Варом. После окон­ча­ния афри­кан­ской кам­па­нии Лига­рий был поща­жен Цеза­рем, но не полу­чил раз­ре­ше­ния вер­нуть­ся в Рим и вел в Афри­ке жизнь изгнан­ни­ка. Несмот­ря на неод­но­крат­ные прось­бы его вли­я­тель­ных дру­зей и род­ст­вен­ни­ков, Цезарь дол­гое вре­мя не согла­шал­ся на воз­вра­ще­ние Лига­рия. Но поло­же­ние изме­ни­лось, когда Лига­рий был обви­нен одним из сво­их ста­рых вра­гов в государ­ст­вен­ной измене и когда его защи­ту, как об этом уже гово­ри­лось, взял на себя Цице­рон⁸⁴. Про­щен­ный и воз­вра­тив­ший­ся в Рим Лига­рий в роко­вые дни мар­та 44 г. ока­зал­ся тем не менее в чис­ле убийц Цеза­ря.

Еще боль­шую сен­са­цию вызва­ло упо­ми­нав­ше­е­ся нами дело Мар­ка Клав­дия Мар­цел­ла. Он был дей­ст­ви­тель­но одним из наи­бо­лее ярых вра­гов Цеза­ря. Это он, как кон­сул 51 г., доби­вал­ся в сена­те сроч­но­го отзы­ва Цеза­ря из Гал­лии, что лиша­ло послед­не­го воз­мож­но­сти заоч­но­го избра­ния в кон­су­лы и ста­ви­ло в чрез­вы­чай­но опас­ное поло­же­ние. Мар­целл рез­ко воз­ра­жал про­тив пре­до­став­ле­ния прав рим­ско­го граж­дан­ства жите­лям коло­ний, осно­ван­ных Цеза­рем в Транс­па­дан­ской обла­сти. Имен­но он велел высечь одно­го из таких граж­дан, дабы под­черк­нуть тем самым его непра­во­моч­ность. Во вре­мя граж­дан­ской вой­ны Мар­целл вме­сте с дру­ги­ми пом­пе­ян­ца­ми поки­нул Ита­лию, а после победы Цеза­ря уда­лил­ся в Мити­ле­ну на Лес­бо­се, где и жил в доб­ро­воль­ном изгна­нии, зани­ма­ясь, по слу­хам, фило­соф­ски­ми штуди­я­ми и ора­тор­ской дея­тель­но­стью.

О воз­вра­ще­нии Мар­цел­ла хло­потал Цице­рон, а так­же вли­я­тель­ные дру­зья и род­ст­вен­ни­ки изгнан­ни­ка, напри­мер его двою­род­ный брат Гай Мар­целл, жена­тый на вну­ча­той пле­мян­ни­це Цеза­ря Окта­вии. В сен­тяб­ре 46 г. на заседа­нии сена­та Луций Пизон, тесть Цеза­ря, под­нял вопрос о поми­ло­ва­нии изгнан­ни­ка, а Гай Мар­целл бро­сил­ся Цеза­рю в ноги. Все сена­то­ры вста­ли и при­со­еди­ни­лись к этим прось­бам. Цезарь вели­ко­душ­но дал согла­сие на поми­ло­ва­ние сво­его ста­ро­го вра­га. Этот акт мило­сер­дия послу­жил при­чи­ной выступ­ле­ния Цице­ро­на в сена­те с бла­годар­ст­вен­ной речью, в с.316 кото­рой он, как мы уже виде­ли, раз­ви­вал к тому же неко­то­рые свои идеи о «вос­ста­нов­ле­нии рес­пуб­ли­ки»⁸⁵. Что каса­ет­ся поми­ло­ван­но­го Мар­ка Мар­цел­ла, то, как знать, воз­мож­но, что и он тоже ока­зал­ся бы в чис­ле заго­вор­щи­ков и убийц Цеза­ря, если б сам не погиб при весь­ма неяс­ных обсто­я­тель­ствах на обрат­ном пути в Рим (в Гре­ции, в окрест­но­стях Пирея)⁸⁶.

Поми­ло­ва­ние Мар­цел­ла и Лига­рия состо­я­лось еще в 46 г., т. е. до Мун­ды. После же окон­ча­ния граж­дан­ской вой­ны Цезарь раз­ре­шил вер­нуть­ся в Ита­лию всем сво­им быв­шим про­тив­ни­кам и даже яко­бы открыл им доступ к государ­ст­вен­ным долж­но­стям и воен­ным постам. О Пом­пее он отзы­вал­ся теперь с неиз­мен­ным ува­же­ни­ем и при­ка­зал вос­ста­но­вить его ста­туи, сбро­шен­ные с цоко­ля наро­дом после Фар­саль­ской бит­вы, чем, по сло­вам Цице­ро­на, утвер­дил свои соб­ст­вен­ные⁸⁷. Тако­ва была «поли­ти­ка мило­сер­дия» Цеза­ря в ее наи­бо­лее нагляд­ных про­яв­ле­ни­ях, поли­ти­ка, рас­счи­тан­ная как на обще­ст­вен­ное мне­ние Ита­лии, на сол­дат про­тив­ни­ка (глав­ным обра­зом в нача­ле граж­дан­ской вой­ны), так и на «при­вле­че­ние к сотруд­ни­че­ству» (т. е. стрем­ле­ние рас­ши­рить соци­аль­ную опо­ру!) ста­ро­рим­ской ари­сто­кра­тии, куруль­ных кру­гов сена­та (глав­ным обра­зом уже в 46—45 гг.).

Одна­ко эта зна­ме­ни­тая поли­ти­ка Цеза­ря в целом не оправ­да­ла себя. Более того, она ока­за­лась круп­ной поли­ти­че­ской ошиб­кой, имев­шей для ее твор­ца и ини­ци­а­то­ра поис­ти­не роко­вые послед­ст­вия. Преж­де все­го сле­ду­ет, пожа­луй, отме­тить, что она была имен­но поли­ти­кой, т. е. вполне созна­тель­но, опре­де­лен­но и после­до­ва­тель­но про­во­ди­мой лини­ей, по суще­ству не зави­ся­щей от лич­ных осо­бен­но­стей и склон­но­стей ее ини­ци­а­то­ра. Ины­ми сло­ва­ми, мяг­кость, мило­сер­дие, состра­да­ние (cle­men­tia, mi­se­ri­cor­dia, be­ne­fi­cia) вовсе не обя­за­тель­но были свой­ства­ми харак­те­ра или лич­но­сти Цеза­ря (вспом­ним хотя бы изощ­рен­но жесто­кое нака­за­ние защит­ни­ков Уксел­ло­ду­на в самом кон­це галль­ских войн!), но лишь наи­бо­лее пра­виль­ной, точ­нее гово­ря, наи­бо­лее выгод­ной, с его точ­ки зре­ния, лини­ей поли­ти­че­ско­го поведе­ния. Име­ет ли для нас это види­мое про­ти­во­ре­чие какой-то реаль­ный смысл и зна­че­ние? По всей веро­ят­но­сти, дело не в самом этом несоот­вет­ст­вии, но в неко­то­рых поро­ках мето­да, быть может, даже отправ­ной «уста­нов­ки».

с.317 Выска­зан­ное утвер­жде­ние долж­но стать яснее, когда мы озна­ко­мим­ся с кон­крет­ны­ми резуль­та­та­ми цеза­ре­вой «поли­ти­ки мило­сер­дия».

Эти резуль­та­ты заклю­ча­ют­ся в том, что дан­ная поли­ти­ка в одних, т. е. в воен­ных, усло­ви­ях ока­за­лась эффек­тив­ной и дей­ст­вен­ной, в дру­гих же потер­пе­ла неуда­чу, дала явную осеч­ку. Мы зна­ем, что про­яв­ле­ние cle­men­tia и mi­se­ri­cor­dia на поле боя с само­го нача­ла граж­дан­ской вой­ны при­во­ди­ло к тому, что обще­ст­вен­ное мне­ние в Ита­лии скла­ды­ва­лось если не явно в поль­зу, то во вся­ком слу­чае и не во вред Цеза­рю. Это же обсто­я­тель­ство содей­ст­во­ва­ло его быст­ро­му про­дви­же­нию по стране (Кор­фи­ний и т. п.), а затем, начи­ная с испан­ской кам­па­нии 49 г. и вплоть до Тап­са, послу­жи­ло дале­ко не послед­ней при­чи­ной мас­со­вых пере­бе­жек к Цеза­рю из лаге­ря про­тив­ни­ка или помог­ло вклю­че­нию в ряды его войск уцелев­ших после пора­же­ний частей вра­же­ской армии. В этом плане «поли­ти­ка мило­сер­дия» дава­ла вполне поло­жи­тель­ные и бла­го­при­ят­ные резуль­та­ты. На наш взгляд, это объ­яс­ня­лось тем, что для подав­ля­ю­ще­го боль­шин­ства рядо­вых вои­нов речь шла лишь о смене выс­ше­го коман­до­ва­ния, но вовсе не о смене поли­ти­че­ских сим­па­тий, а тем более лич­ной судь­бы. Это не была так­же изме­на оте­че­ству, посколь­ку сол­да­ты все рав­но оста­ва­лись под рим­ски­ми зна­ме­на­ми, под теми же рим­ски­ми орла­ми.

Совсем ины­ми были резуль­та­ты «поли­ти­ки мило­сер­дия» по отно­ше­нию к поли­ти­че­ским про­тив­ни­кам, к ста­ро­рим­ской, куруль­ной ари­сто­кра­тии. Впе­чат­ле­ние от поми­ло­ва­ния пред­ста­ви­те­лей знат­ных родов, вид­ных пом­пе­ян­цев мог­ло быть эффект­ным, даже сен­са­ци­он­ным, но вме­сте с тем ско­ро­пре­хо­дя­щим. Сосре­дото­че­ние же вла­сти в руках Цеза­ря, укреп­ле­ние этой вла­сти не мог­ло не отра­зить­ся в той или иной сте­пе­ни на лич­ной судь­бе каж­до­го вид­но­го чле­на сенат­ско­го сосло­вия. Вза­и­моот­но­ше­ния Цеза­ря с сена­том скла­ды­ва­лись не сей­час, не впер­вые, но, как извест­но, име­ли доста­точ­но дли­тель­ную исто­рию. При­чем эта исто­рия была тако­ва, что едва ли мог­ла вну­шить мно­гим тра­ди­ци­он­ным или, вер­нее, кон­сер­ва­тив­ным «рес­пуб­ли­кан­цам» чув­ство спо­кой­ст­вия и уве­рен­но­сти. Поэто­му в глу­бо­ком под­тек­сте отно­ше­ний боль­шин­ства ста­рых сена­то­ров к Цеза­рю лежа­ло дале­ко не с.318 изжи­тое недо­ве­рие к его про­шло­му и пол­ная неуве­рен­ность в сво­ем буду­щем.

Итак, «поли­ти­ка мило­сер­дия» ока­за­лась в этом плане серь­ез­ней­шим поли­ти­че­ским про­сче­том. Она мог­ла при­ве­сти и фак­ти­че­ски при­во­ди­ла лишь к част­ным, т. е. так­ти­че­ским, успе­хам, но ее нель­зя было воз­во­дить в ранг поли­ти­че­ской стра­те­гии. Как тако­вая, она ока­за­лась на повер­ку не толь­ко недаль­но­вид­ной, но про­сто опас­ной, даже гибель­ной. Цезарь после­до­ва­тель­ным и пла­но­мер­ным осу­щест­вле­ни­ем такой поли­ти­ки сам созда­вал себе и сво­е­му режи­му нечто вро­де легаль­ной оппо­зи­ции. Но сугу­бая опас­ность заклю­ча­лась в том, что это была легаль­ная оппо­зи­ция, лишен­ная, одна­ко, легаль­ных средств борь­бы. Если в усло­ви­ях пар­ла­мент­ско­го строя оппо­зи­ция борет­ся в конеч­ном сче­те за победу на выбо­рах, и это и есть легаль­ная (и в то же вре­мя основ­ная) фор­ма борь­бы за власть, то в рим­ской дей­ст­ви­тель­но­сти при отсут­ст­вии пред­ста­ви­тель­ных учреж­де­ний, при частич­ной (и весь­ма зна­чи­тель­ной!) лик­вида­ции выбор­но­сти долж­ност­ных лиц, при нали­чии пожиз­нен­ной дик­та­ту­ры для оппо­зи­ции, создан­ной рука­ми само­го же Цеза­ря, оста­вал­ся по суще­ству один-един­ст­вен­ный путь к победе — физи­че­ское устра­не­ние дик­та­то­ра. Таким обра­зом, поли­ти­ка cle­men­tia была если не пер­вой и не глав­ной, то все же одной из суще­ст­вен­ных при­чин, поро­див­ших и сенат­ский заго­вор, и роко­вые собы­тия мар­тов­ских ид.