[с.5]

Процесс формирования политической системы Римской Республики, интенсивно проходивший в V-IV вв. до н.э., включал в себя как создание структур исполнительной власти, так и отказ от некоторых из них по прошествии определенного времени. К числу таких органов управления, существование которых хронологически не вышло за пределы ранней Республики, но оказало заметное влияние на государственное и социальное устройство римской общины (civitas), относится консулярный военный трибунат. Должность военных трибунов с консульской властью (tribuni militum consulari potestate) стала предметом специального изучения в предлагаемой монографии.

Магистратура консулярных военных трибунов – необыкновенно интересный объект исследования. Хочется надеяться, что и само исследование получилось не лишенным интереса для тех, кто неравнодушен к ранним периодам римской истории, кто знает толк в проблемах ее изучения и представляет их сложность.

Потребность предварить текст книги авторским предисловием вызвана, в первую очередь, желанием поблагодарить тех, кто, так или иначе, способствовал ее написанию. Безусловно, огромную роль в моих творческих начинаниях сыграла профессор Ия Леонидовна Маяк, – мой безотказный научный консультант, строгий рецензент и неисчерпаемый жизненный пример. Я сердечно благодарна заведующему кафедрой истории древнего мира МГУ Василию Ивановичу Кузищину за неизменную поддержку, чуткое внимание к моим исследовательским и организационным проблемам. Мне хочется сказать слова искренней признательности и всему коллективу руководимой им кафедры, специалисты которой помогали мне квалифицированным обсуждением результатов моих исследований, советами и рекомендациями. Очень важными для повышения уровня моего профессионализма были также филологические консультации преподавателей кафедры древних языков исторического факультета МГУ, особенно Натальи Геннадьевны Майоровой, за которые я выражаю глубокую благодарность.

Я хотела бы высказать горячую признательность коллегам-романистам – Валерию Николаевичу Токмакову, Леониду Львовичу Кофанову, Михаилу Григорьевичу Абрамзону, Виктору Николаевичу Парфенову, Александру Леонидовичу Смышляеву, Елене Валерьевне Ляпустиной и многим другим за рецензирование моих работ, плодотворное общение, обмен мнениями и помощь в публикациях.

Самые теплые слова адресую я своему родному коллективу кафедры всеобщей истории и всего исторического факультета ЯрГУ во главе с профессором Михаилом Егоровичем Ериным. Я всегда ощущала заинтересованность коллег, которая стимулировала мои научные изыскания. Всем – огромное спасибо.

[с.6] Деятельное участие в подготовке этой монографии приняли немецкие антиковеды – Йохен Бляйкен, Михаэль Веррле, Лоретана де Либеро, присылавшие мне книги и статьи, оперативно информировавшие о новых изданиях. Я высоко ценю их отношение и очень им признательна. Госпоже Л. де Либеро приношу также искреннюю благодарность за корректуру резюме на немецком языке.

Завершив свою третью книгу, в первый раз публично благодарю за постоянную и разнообразную помощь, понимание и терпение мою семью, – мужа, сына и дочь.

В. Дементьева.

Май 2000 г.

[с.7]

Основные элементы государственного устройства республиканского Рима в схематичном изложении, чаще всего, представляются, что вполне закономерно, в том виде и с теми характеристиками, которые были присущи классической Республике (287-133 гг. до н.э.), особенно III в. до н.э. Структуры исполнительной власти, состоявшие из ординарных и чрезвычайных магистратов, выглядят, в таком случае, следующим образом: к первым относятся консулы, преторы, цензоры, квесторы и эдилы, ко вторым, – диктаторы, начальники конницы и интеррексы. Однако этот набор республиканских исполнительных органов далеко не сразу появился в готовом виде; его оформлению предшествовал длительный период становления и совершенствования системы управления гражданским коллективом. В ходе этого процесса, протекавшего во время ранней Республики (509-287 гг. до н.э.), возникла должность военных трибунов с консульской властью, которой не суждено было закрепиться в сложившейся политической системе civitas. Относительная кратковременность ее действия на римской политической сцене, охватывающая, впрочем, немалый для жизни государства, почти восьмидесятилетний срок, с 444 по 367 гг. до н.э., отчасти обусловила то обстоятельство, что в общих трудах и, тем более, учебной литературе консулярный трибунат нередко появляется в качестве своеобразного фантома, с непонятным предназначением и характером, – то ли ординарным, то ли экстраординарным. Он возникает на страницах многих изданий мельком, с противоречиво трактующимися причинами создания, без фиксации правовых основ введения в конституционное устройство, с якобы неисторичным названием на языке оригинала, неопределенным по времени и масштабам участия в нем плебеев, неконкретной информацией о порядке избрания должностных лиц, их неясной численностью, нечетко формулируемым объемом полномочий. Разобраться в этих моментах, не упуская ни одного из них и всесторонне характеризуя консулярный трибунат, означает создать его историческую реконструкцию, в которой составляющие ее элементы будут органично (внутренне непротиворечиво), соединены и поставлены на фундамент критически осмысленных сведений совокупности источников. Попытку такой реконструкции, или, иначе говоря, построения исторической модели магистратуры tribuni militum consulari potestate мы предлагаем в этой монографии.

Разумеется, отмеченная "затуманенность" главных черт должности консулярных военных трибунов в исторических публикациях общего и учебного характера корнями уходит в дискуссионность и недостаточную разработанность соответствующих проблем в исследовательской литературе. Прежде чем дать обобщенный анализ специальных работ по теме, кратко остановимся на том, какое место отводят историки римской конституции магистратуре военных трибунов с консульской властью в процессе формирования политической системы civitas.

[с.8] В первую очередь, обращает на себя внимание, что данная должность рассматривается в историографии, преимущественно, как этап складывания высшей ординарной магистратуры. Модификации этой гипотезы различны, расхождения сводятся, главным образом, к тому, на смену какой магистратуре (многочленной коллегии преторов, единоличному диктатору, понимаемому то как magister populi, то как praetor maximus и др.) приходит консулярный трибунат¹. Наиболее широко в исследованиях этого направления, особенно в немецком антиковедении, представлена концепция, согласно которой переход от царской власти к двухместному консулату был осуществлен посредством двух этапов: на первом применялась годичная диктатура, а на втором – консулярный трибунат. Так, Эрнст Корнеманн, обновляя, по словам Э. Тойблера², после долгого забытья гипотезу В. Ине и А. Швеглера об ординарной диктатуре³, проводил линию развития высшей магистратуры (после упразднения царской власти) через годичную диктатуру, а затем через консулярный трибунат к "преторской конституции"⁴. Франц Лайфер, исходя из теории о том, что промежуточными ступенями между единоличной царской властью и полной консульской коллегиальностью были стадии неравной коллегиальности, усматривал их в "диктаторской конституции" (диктатор и начальник конницы) и в консулярном военном трибунате⁵. В его концепции неравная коллегиальность отражала "конституцию пританов", которая была заимствована этрусками у ионийских городов Малой Азии, а затем передана Риму. В современной историографии Дитер Флах выстраивает практически ту же цепочку: годичный magister populi, на смену ему приходят консулярные трибуны, которые уступают место консулам⁶.

Названные авторы, также как и ряд других (К. Ю. Белох, К. Ханель, Ф. Де Мартино, Р. Палмер) в построении своих схем формирования постоянной власти отталкивались от представления об отсутствии консулата до 366 г. до н.э., поэтому для них не возникало проблемы объяснения синхронного существования двух высших ординарных магистратур. Из той же посылки исходит израильский антиковед Давид Зольберг⁷, который, однако, вообще не усматривает места для консулярного военного трибуната, полагая, что таковой никогда не существовал, и что от изгнания царей до реформы 367 г. до н.э. [с.9] во главе римской общины стояли три tribuni-praetores, которые для военных нужд провозглашали диктатора. Тем самым Д. Зольберг как бы "совмещает" присутствующие в трудах других антиковедов этапы ординарной диктатуры и консулярного трибуната, находя лишь одну стадию формирования высшей постоянной магистратуры на протяжении всего периода от начала республики до преобразований по законам Лициния-Секстия, к тому же отказываясь от признания реальности магистратуры консулярных трибунов.

Отрицает историчность консулярного трибуната как многоместной коллегии высших должностных лиц в период 444-367 гг. до н.э. и Роберт Бунзе, автор монографии, опубликованной в 1998 г. на основе диссертации, защищенной в Рурском университете Бохума⁸. Согласно его представлениям, от введения республики до законов Лициния-Секстия во главе Римского государства в качестве ординарных магистратов стояли три претора (praetor maximus et duo praetores minores). Военных трибунов с консульской властью Р. Бунзе считает позднейшим изобретением анналистов, а наличие в капитолийских фастах более трех имен магистратов-эпонимов объясняет избранием в эти годы tribuni militum a populo facti, чисто военных должностных лиц, не имевших высшей власти. Он предполагает, что с 426 до 405 гг. до н.э. выбирался один такой офицер для командования дополнительными воинскими контингентами, а затем, до 362 г. до н.э. – три. На его взгляд, присоединение в текстах источников этих офицеров к коллегии преторов привело к появлению в античной традиции "так называемого консулярного трибуната" в виде четырехместной и шестиместной "коллегий". Информация о пяти, восьми и девятиместных коллегиях, содержащаяся в консульских фастах и произведениях древних авторов, им вообще признается фальсифицированной. Таким образом, сведения источников о 5, 8 и 9-ти консулярных трибунах просто отбрасываются, а о 4-х и 6-ти объявляются конструкцией анналистов, совместивших в одной фиктивной магистратуре трех реальных преторов и одного или трех реальных же войсковых трибунов без империя.

Также, по существу, "упраздняет" консулярный военный трибунат как особую магистратуру, иначе это мотивируя, А. В. Коптев. Согласно его точке зрения, консулат не был нововведением республиканской эпохи, возникнув в царский период в результате разделения функций между "братьями" в триаде⁹. По его гипотезе, с переходом к республике срок пользования властью был сокращен с двадцати четырех лет до одного года, компетенция царя оказалась ограничена полномочиями, которые осуществлял rex sacrorum, а "братья"-консулы продолжали выполнять прежние функции; "в течение длительного времени с 444 по 376 гг. до н.э. консулат такого рода [с.10] приживался в римском обществе", пока не был через десять лет юридически закреплен¹⁰. "Приживание" консулата, судя по более ранней статье того же автора, означало конкуренцию с органами локального уровня организации римского общества (консулат, по версии А. В. Коптева, представлял, также как и два трибуна плебса, уровень протогосударства – чифдом)¹¹. Этими органами локального уровня были, на его взгляд, децемвиры и десять трибунов плебса. Борьба куриально-гентильного деления с новой территориальной организацией отразилась в античной традиции о военных трибунах с консульской властью, которые, в таком случае, являются, если довести до логического конца мысль А. В. Коптева, порождением этой традиции, а не реальным историческим феноменом.

Таким образом, мы на приведенных примерах видим, что, либо консулярный трибунат трактуется как этап формирования консулата, либо вообще не признается его историчность как особой должности, причем, обратим внимание, для него не находится хронологического отрезка именно в процессе становления консульской магистратуры, что и служит основанием авторам для отрицания его существования.

С других позиций неизбежно должны определять историческое место магистратуры военных трибунов с консульской властью те исследователи, которые относят начало "консульской конституции" к 449 г. до н.э., или, в соответствии с Т. Моммзеном, даже к первому году Республики. Собственно, для них остается два основных варианта трактовки консулярного трибуната. Во-первых, они так же могут признать его характер ординарным, но тогда следует рассматривать наличие двух конкурировавших за право оказаться у власти постоянных магистратур как отклонение от нормы¹², а еще точнее – как затяжной конституционный кризис. Во-вторых же, они могут характеризовать его как чрезвычайную магистратуру. И тот, и другой подход присутствуют в научной литературе. Выразителем первого, в частности, можно назвать Эндре Ференци¹³, второму положили начало такие разные в построении концепций исследователи, как Теодор Моммзен¹⁴ и Генрих Зибер¹⁵.

Сформулируем свое отношение к имеющимся представлениям по поводу места консулярного трибуната в эволюции римских государственных институтов. Сначала о тех взглядах, по которым он этого места вообще [с.11] лишается. Как мы отметили, исследователи, его придерживающиеся, рассматривают магистратуру военных трибунов с консульской властью через призму процесса становления консулата, и, не обнаружив в нем ниши для консулярных трибунов, отрицают (прямо, как Д. Зольберг, или косвенно, как В. А. Коптев) их существование. Нам кажется такой угол зрения на данный объект исследования слишком ограниченным. Мы согласны, что консулярный военный трибунат не вписывается содержательно и хронологически в ход складывания ординарной магистратуры, но это не является достаточным основанием для полного списания его с исторического счета. Следует внимательно разобраться, нет ли ему иного места в процессе оформления республиканского политического уклада.

Что касается гипотезы о том, что функционирование магистратуры tribuni militum consulari potestate было определенным этапом в формировании консулата, то похожая картина наблюдается и в отношении таких магистратов как диктатор и интеррекс. Чрезвычайная должность диктатора понимается время от времени в таком же качестве (чаще всего, первым этапом этого процесса), что видно уже на приведенных в связи с консулярным трибунатом примерах, которых, в действительности, больше¹⁶; должность же интеррекса, тоже иногда, хотя и редко, трактуется аналогично (главным образом, как начальная годичная стадия складывания постоянной магистратуры¹⁷). В связи с этим подчеркнем, что, на наш взгляд, очень строго следует различать понятие этапа формирования институтов римской исполнительной власти в целом и этапа формирования высшей ординарной магистратуры, ибо они не совпадают (первое более широкое), и нельзя подменять одно другим. Мы полагаем, что необходимо четко разграничить систему ординарных должностей и систему должностей чрезвычайных. Формирование звеньев каждой из этих систем шло, на наш взгляд, параллельно, корректируя с той и другой стороны механизм функционирования всей исполнительной власти, косвенно и прямо влияя друг на друга, но ни в коем случае не выступая этапом в развитии звеньев другой системы. Поэтому прежде, чем вписывать консулярный трибунат в тот или иной процесс, надо определиться с его характером, – к системе ординарной или экстраординарной исполнительной власти его следует отнести. Однако этот принципиальный вопрос обойден исследовательским вниманием, он даже не ставится отдельной проблемой в [с.12] специальных работах, хотя в общих трудах характер должности военных трибунов с консульской властью определяется, как мы видели, диаметрально противоположно (к тому же, без аргументации). Мы считаем необходимым заострить его, так как, в противном случае, историческая модель данной магистратуры обречена быть ущербной.

Конкретные черты консулярного трибуната сравнительно редко рассматриваются в обобщающих трудах по римской истории и римскому публичному праву. При их создании только те исследователи, которые специально изучали эту магистратуру или имели собственную концепцию государственности V-IV вв. до н.э., отваживались на четко формулируемые выводы (в остальных случаях, как мы уже отметили, понять что-либо о консулярном трибунате из общих работ невозможно). Первым в этом ряду нужно, конечно же, упомянуть Бартольда Георга Нибура, который еще в "Лекциях по римской истории" сформулировал свой взгляд на должность военных трибунов с консульской властью¹⁸. Сам Б. Нибур написал в частном письме от 18 мая 1811 г.: "Заслуга книги состоит в критике истории и в прояснении множества отдельных пунктов конституции, законов и т.д."¹⁹; к числу этих "проясненных мест" следует отнести и указания на причины возникновения должности консулярных трибунов, и аргументацию количества членов коллегии. Но суть этой магистратуры, особенно в отношении компетенции магистратов, казалась Б. Нибуру, в условиях полного отсутствия на тот момент специальных работ по проблеме, весьма смутной и неясной²⁰. Конкретные его выводы о консулярном трибунате мы изложим в соответствующих разделах основной части нашей работы, а сейчас только отметим, что в главном своем труде, "Римской истории", Б. Нибур сохранил все положения "Лекций", касающиеся консулярного трибуната, и не изменил их в переизданиях книги²¹. Как отметил автор научной биографии основоположника романистики, финский историк Сеппо Риткёнен, "изображение Нибуром времени консулярного трибуната и лициниевых законов не претерпело изменения в связи с эволюцией его политических оценок"²². В целом же, С. Риткёнен отмечал, что демократическая идеология, которая в конце XVIII в. имела сильное распространение, оставила следы в творчестве Б. Нибура, сказалась на его осмыслении римской конституции, чье развитие он видел в демократическом направлении²³. Позднее историки будут находить в конституции республиканского Рима все больше аристократических или олигархических черт.

[с.13] Свое понимание не только основных тенденций развития римской конституции, но и частных вопросов истории консулярного трибуната продемонстрируют антиковеды уже непосредственно следовавших за Б. Нибуром поколений. Пожалуй, ближе других исследователей в характеристике магистратуры консулярных трибунов стоял к нему А. Швеглер²⁴, расходясь, правда, со своим авторитетным предшественником и в определении численного ее состава, и в нюансах трактовки ее возникновения.

Новым содержанием наполнил представление о должности tribuni militum consulari potestate Теодор Моммзен в "Римской истории"²⁵, и, особенно, в "Римском государственном праве"²⁶. Вольфганг Кункель отмечал, что каждое предложение "Государственного права" Т. Моммзена имеет непосредственное отношение к целостной концепции его труда, а Йохен Бляйкен добавлял, что любая фраза этого сочинения связана и с изображением общего хода истории, позволяя читателю никогда не терять в ней ориентацию²⁷. Также целенаправленно, во всем согласуясь с авторской глобальной концепцией римского конституционного устройства, изложен и материал о консулярном трибунате. Уделив внимание проблеме численности коллегии консулярных трибунов, их полномочиям, связи данной должности с военной организацией Рима, Т. Моммзен четко сформулировал или приблизительно наметил многие вопросы последующих дискуссионных обсуждений, постановку которых мы воспроизведем в основной части нашей книги, пытаясь дать собственное их решение.

Из общих трудов, изданных во второй половине XIX в., отметим содержащие внятную и часто оригинальную трактовку отдельных сторон консулярного трибуната основательные исторические сочинения Людвига Ланге (внимание к причинам появления и сфере компетенции)²⁸, Эрнста Херцога (изложение законодательных изменений, связанных с функционированием данной магистратуры, а также полномочий консулярных трибунов)²⁹, П. Виллемса (осмысление правовых основ введения должности, роли сената в переходе к ней)³⁰, И. В. Нетушила (замечания о времени и предпосылках возникновения магистратуры)³¹.

[с.14] Ряд крупных трудов по Римской Республике, ее истории, конституционному устройству, социальным отношениям, созданных на протяжении XX века, касались, в той или иной степени, магистратуры военных трибунов с консульской властью. Среди них выделим дающие информацию для серьезных размышлений исследования Эдуарда Мейера³², Карла Юлиуса Белоха³³, Кристера Ханеля³⁴, Гаэтано Де Санктиса³⁵, Фридриха Корнелиуса³⁶, Герхарда Дулькайта³⁷, Франческо Де Мартино³⁸, Эрнста Мейера³⁹, Роберта Вернера⁴⁰, Жака Эргона⁴¹, Антонио Гуарино⁴², Роберта Палмера⁴³. В определенной мере примыкают к ним, отчасти созданные на базе их результатов, а отчасти на самостоятельной интерпретации источников, издания справочного характера, энциклопедические очерки, отдельные публикации комментариев к сочинениям античных авторов. В их числе для разработки избранной нами тематики наиболее содержательны статья Ленгле (к сожалению, инициал не указан) в энциклопедии Паули-Виссова⁴⁴, справочник Т. Р. Броутона о римских магистратах⁴⁵, комментарии к тексту Ливия, опубликованные Р. М. Огилви⁴⁶, лексикон Х. Мейсона⁴⁷, раздел о государственном устройстве республиканской эпохи, написанный В. Кункелем (отражающий, впрочем, более поздний период) в солидном справочном пособии по истории римского права⁴⁸.

Очень важны для анализа проблемы антиковедческие исследования, посвященные смежным, иногда довольно широким, а иногда и сугубо частным [с.15] вопросам изучения римской политической системы, имеющие отношение к рассмотрению функционирования римских магистратур. В этой группе следует назвать содержащие наиболее нестандартные наблюдения о консулярном трибунате монографии Карла Нойманна⁴⁹, Ульриха фон Любтова,⁵⁰ Джузеппе Валдитары⁵¹, статьи Вильгельма Зольтау⁵², Курта фон Фритца⁵³, Аурелио Бернарди⁵⁴, Унто Паананена⁵⁵.

Весьма представительна серия книг и статей 90-х гг., появившихся в отечественной историографии, переживающей всплеск интереса к тематике ранней Республики. Для осмысления нашей проблемы, в первую очередь, интересны характеризующиеся широтой взгляда в сочетании с глубиной анализа труды Ии Леонидовны Маяк⁵⁶. Отметим аргументированность выводов и информативность работ В. Н. Токмакова⁵⁷ и Л. Л. Кофанова⁵⁸, [с.16] нетрадиционность и оригинальность подходов в статьях А. В. Коптева⁵⁹, тщательность проработки конкретных сюжетов публикаций Н. Г. Майоровой⁶⁰, А. М. Сморчкова⁶¹, О. В. Сидорович,⁶² Л. П. Кучеренко⁶³. Столь заметное повышение внимания к периоду становления Римской Республики в отечественном антиковедении уже дает ощутимые результаты. Однако в российской романистике, в плане изучения должности военных трибунов с консульской властью как специального объекта исследования мы, вместе с тем, не имеем непосредственных предшественников.

Не так много их у нас и в мировой историографии в целом, в которой не набирается и полутора десятка статей, посвященных собственно теме консулярного трибуната. Первым, кто начал ее целенаправленную разработку, был австрийский историк Оттокар Лоренц, опубликовавший в 1855 г. журнальную статью "О консулярном трибунате", тиражированную вскоре отдельным оттиском⁶⁴. В этом очерке О. Лоренц попытался рассмотреть эволюцию данной магистратуры, сделав выводы о постепенном увеличении числа магистратов и их должностной власти, а также изложив свои представления о процедуре выборов. Несогласие с его наблюдениями по этим и другим, более частным, вопросам высказал по горячим следам Людвиг [с.17] Ланге, откликнувшись написанием статьи "О количестве и должностной власти консулярных трибунов". Она была опубликована так же в австрийском журнале, но мы знакомились с ней по геттингенскому изданию 1887 г. в сборнике небольших сочинений этого автора⁶⁵, перу которого принадлежит и солидный во всех отношениях, уже упомянутый нами, труд "Римские древности". В конце 50-х – начале 60-х гг. XIX в. были напечатаны еще две статьи по консулярному трибунату, найти которые мы не смогли: А. М. Витковского (Witkowski A. M. De numero tribunorum militum consulari potestate. Berlin, 1857) и Хайнце, чьи инициалы не отмечены (Heinze. De tribunis militum consulari potestate. Stettin, 1861)⁶⁶. Что же касается отклика Л. Ланге на статью О. Лоренца, то сам факт такой исследовательской реакции наглядно показал возможность различных подходов к проблеме, неоднозначность ее решений и дискуссионность самого характера обсуждения, что и будет непременно сопутствовать ее изучению в антиковедении следующих полутора веков.

Однако эти полтора столетия, прошедшие со времени выхода первой специальной работы, не были наполнены непрерывным пристальным вниманием к теме консулярного трибуната, оно проявлялось спорадически. Новый подъем исследовательского интереса к ней возник почти через пятьдесят лет, в начале XX в., после сенсационной находки на римском форуме фрагмента капитолийских фаст с упоминанием девяти имен военных трибунов с консульской властью. Археологические раскопки, начавшись в секторе будущего открытия в 1898 г., в следующем, 1899 г. дали результат в виде большого блока из белого мрамора, с текстом, разделенным на две колонки. Одна из них (левая) содержала перечень консулярных трибунов 380 г. до н.э., а другая (правая) – имена высших магистратов 332-330 гг. до н.э. (в том числе и диктатора 331 г. до н.э. Квинкция Капитолина). Найденный текст был опубликован Христианом Хюльзеном с небольшим комментарием⁶⁷, воспроизводившим в части трактовки консулярного трибуната, в основном, моммзеновскую его характеристику. Сам Теодор Моммзен не заставил себя долго ждать с публикацией собственного восприятия содержания находки, напечатав в журнале "Hermes" текст обнаруженного обломка консульских фаст и статью по вопросу о численности коллегии консулярных трибунов (продемонстрировав, тем самым, живой интерес к научным событиям даже в последние месяцы жизни, вызывающий у нас восхищение)⁶⁸. Не забегая особенно вперед, ибо изложение гипотезы Т. Моммзена подробно будет дано в [с.18] третьей главе нашей монографии, лишь кратко скажем, что, по его мнению, нормальным и максимальным количеством мест в магистратуре tribuni militum consulari potestate было шесть. Новая находка не смогла изменить этого вывода, хотя наглядно показала его уязвимость, ясно понимаемую самим автором. Обновленная аргументация его концепции не была особенно убедительной, – возможно, Т. Моммзену просто не хватило отпущенного судьбой срока, чтобы дать не предварительный анализ новых источниковых сведений, каким он фактически получился, а присущий ему, глубокий и продуманный (с приведением более веских доказательств, даже в том случае, если бы он остался при прежних взглядах). Не исключено, что Т. Моммзен, будучи по-настоящему большим ученым, не стал бы упорствовать в незыблемости своих трактовок консулярного трибуната и мог бы скорректировать свою теорию. Но, так или иначе, его продолжительной жизни не хватило ни для новой серьезной аргументации своей гипотезы, ни для ее изменения, – то и другое стало занятием иных исследователей; мы, в данном случае, принадлежим к тем, кто ее не поддерживает.

Поиск дополнительных доказательств теории Т. Моммзена о количественном составе магистратуры консулярных военных трибунов провел Фридрих Мюнцер, опубликовавший в том же журнале "Hermes" девятнадцать лет спустя статью "Консулярные трибуны и цензоры"⁶⁹. В ней он попытался обосновать объединение в один список членов коллегий консулярных трибунов и цензоров за ряд лет, которые его великий предшественник оставил без внимания, за другие же годы считая имена "лишних" консулярных трибунов фиктивными.

После появления статьи Ф. Мюнцера прошло более тридцати лет, прежде чем возникла новая волна интереса непосредственно к магистратуре консулярных трибунов. Причем, если специальные публикации по теме XIX – начала XX вв. относились к немецкоязычной исторической литературе, то с начала 50-х гг. пальма первенства перешла к англоязычной историографии, представленной английскими, американскими и австралийскими исследователями (иногда, впрочем, публиковавшими статьи на родном языке в немецких журналах). Первым возобновил разработку проблемы Э. Стюарт Стэвели в статье "Значение консулярного трибуната", сосредоточив внимание на его возникновении как важной стадии сословной борьбы, касаясь, вместе с тем, порядка избрания и объема властных полномочий консулярных трибунов⁷⁰. Затем последовала журнальная публикация Ф. Э. Эдкока "Консулярные трибуны и их преемники"⁷¹, автор которой, затрагивая некоторые [с.19] стороны функционирования магистратуры (ее предназначение, сословное представительство, численный состав), избегал собственных четких утверждений и выводов, более обращая внимание на слабости имеющихся к тому времени концепций. С гораздо более определенно сформулированными точками зрения и подчеркнутой самостоятельностью исследовательских позиций выступили в своих статья конца 50-х гг. Рафаэль Сили "Еще раз о консулярных трибунах"⁷² и Энн Боддингтон "Первоначальная природа консулярного трибуната"⁷³. Если Р. Сили предложил, хотя и оригинальные, но ничем серьезно не подкрепленные трактовки объема полномочий магистратов и порядка их избрания, то Э. Боддингтон сделала ряд весьма нетривиальных наблюдений при анализе источников. Это позволило ей обобщить имеющийся материал в виде интересной концепции по поводу изменения статуса магистратуры консулярных трибунов. К гипотезе Э. Боддингтон мы неоднократно будем обращаться, не поддерживая ее в главных выводах, но находя весьма глубокими ряд ее положений.

Шестидесятые годы XX в. не принесли публикаций статей по теме консулярного трибуната. Потребовалось пятнадцать лет после издания исторических очерков Р. Сили и Э. Боддингтон, прежде чем появилось сочинение Джона Пинсента "Военные трибуны и плебейские консулы. Фасты от 444 до 342 гг. до н.э." на восемьдесят с лишним страниц (из которых двадцать посвящены собственно консулярным военным трибунам), напечатанное в виде отдельной тетради журнала "Historia"⁷⁴. При относительно большом объеме ощущается явная рыхлость оформления материала и дефицит новых идей, так как, в основном, реанимируется концепция об интерполяции плебейских имен в списки консулярных трибунов, имевшая поддержку в начале XX в. Раздельное изложение сведений Ливия и Диодора о составе коллегий консулярных трибунов и отсутствие должного их сравнительного анализа снижает уровень итоговых обобщений, что не позволяет читателю представить в концентрированном виде авторскую интерпретацию источников. В противоположность такой подаче материала и точке зрения об интерполяции плебейских имен, Вера Кирби в опубликованной через год статье очень небольшого объема "Консулярный трибунат и римская олигархия"⁷⁵ нашла собственный исследовательский ракурс и смогла добиться высокого уровня аналитического обобщения, приведя, к тому же, статистические выкладки. Она не предложила абсолютно новой гипотезы, взяв за основу и определенным образом углубив теорию Эдуарда Мейера и Ульриха фон Любтова [с.20] (высказанную в вышеупомянутых работах) о конкуренции правивших патрицианских родов как решающем факторе возникновения консулярного трибуната, опираясь также на известный труд Рональда Сайма⁷⁶. Не разделяя ее главных теоретических постулатов, мы, тем не менее, считаем убедительными ее выводы о перегруппировке правящей элиты и преобладании в консулярном трибунате патрицианских родов, ранее занимавших куда более скромные политические позиции.

В восьмидесятые годы были изданы две статьи, принадлежащие, безусловно, к лучшему, что создано историографией по теме консулярного трибуната. Это статья А. Друммонда "Консулярные трибуны по Ливию и Диодору", посвященная относительно узкому (хотя одному из самых дискуссионных) вопросу о численности коллегии, при очень глубоком осмыслении сведений источников и по-настоящему сравнительном их анализе⁷⁷. Хотя соответствующий параграф нашей книги отличается от статьи А. Друммонда и по основному выводу, и по характеру изложения источникового материала, тем не менее, именно под воздействием его аргументации мы отказались принять ряд гипотез и точек зрения как несостоятельных (в том числе и теорию интерполяции имен, и теорию контаминации списков консулярных трибунов и цензоров). По уровню исследовательского мастерства равна статье А. Друммонда публикация Рональда Ридли "Консулярный трибунат: свидетельство Ливия", охватывающая более широкий круг проблем изучения этой магистратуры (причины возникновения, участие плебеев в ней, сфера компетенции магистратов), но рассматривающая их на базе одного, хотя и главного, источника⁷⁸. Наиболее важным для нас оказалось изучение Р. Ридли применения магистратуры в военных целях и полководческой деятельности консулярных трибунов, ибо данные вопросы, в отличие от других, могут быть проанализированы только на основе текста Ливия. На эти его результаты мы опирались, не дублируя проделанный им анализ.

Как это ни странно, но в историографии проблемы в 90-е гг. XX в. отчетливо проявилась тенденция отхода от исследования конкретных сторон функционирования магистратуры консулярных военных трибунов, наметился разрыв с результатами аналитических изысканий предшественников, обусловленный возвратом к гиперкритике античной традиции о первых веках Республики. Опубликованные в это десятилетие работы, имеющие в заголовке упоминание о консулярном трибунате, не оставляют исторического места для данной магистратуры, объявляя ее, как мы уже отмечали, "изобретением анналистов". Это статья Давида Зольберга "Военные трибуны и [с.21] родственные проблемы ранней Римской Республики"⁷⁹, и глава монографии Роберта Бунзе "Римская высшая должность в ранней Республике и проблема "консулярных трибунов"⁸⁰, концепции авторов которых, хотя и несколько отличаются друг от друга, смыкаются в непризнании реальности консулярного трибуната как элемента политической системы Рима V-IV вв. до н.э. При этом Р. Бунзе более подробно, чем Д. Зольберг, останавливается на сведениях источников о численности коллегии, весьма избирательно и предвзято их интерпретируя, считает несостоятельными все (представленные в древней и современной историографии) мотивировки введения консулярного трибуната, пытается обосновать невозможность участия плебеев в высшей магистратуре на изучаемом отрезке времени. Такая исследовательская позиция, в целом, вытекает из априорного признания абсолютно верным тезиса о трех преторах как единственной коллегиальной высшей магистратуре до середины IV в. до н.э. Постулирование этого положения, по существу, является главным аргументом автора против историчности консулярного трибуната, а доказанная таким способом нереальность магистратуры военных трибунов с консульской властью, в свою очередь, используется как обоснование существования лишь одной – преторской – коллегии высших должностных лиц. К сожалению, эта самая последняя по времени создания работа дает слишком мало нового для осмысления государственной организации ранней Республики и информации источников об изучаемой магистратуре, не выдерживая сравнения с другими, более ранними и менее объемными, хотя и немногочисленными, исследованиями по проблеме консулярного трибуната, написанными в течение полутора столетий.

Таким образом, в общем и целом, мы обнаружили в мировой историографии немногим более десятка специальных работ по теме консулярного трибуната; они носят, главным образом, статейный характер (большинство посвящено вопросам о причинах возникновения и численности коллегии), только у Р. Бунзе интересующий нас сюжет представлен главой монографии. По количеству же и уровню исследовательских проблем, связанных с консулярным трибунатом, он вполне как объект исследования может претендовать на несколько монографических трудов. Попытку написания первого из них мы, в данном случае, и предприняли.

Разумеется, мы должны осуществить нашу историческую реконструкцию консулярного трибуната при максимальном использовании античных свидетельств о нем, которые, хотя и не синхронны его существованию, но, в совокупности, репрезентативны (притом, что каждое из них, взятое в отдельности, может нести искаженную, в той или иной мере, информацию). Очень важным и ценным является для нас такой эпиграфический источник [с.22] как консульские фасты⁸¹. Хотя сомнений по поводу достоверности их сведений в историографии высказано было немало, отношение к ним явно меняется, поскольку, как подчеркивала И. Л. Маяк, "Сатриканская надпись реабилитировала наиболее древнюю часть консульских фастов"⁸². До нас дошли свидетельства этого источника о консулярном трибунате 422, 420-414, 408-394, 391-390, 380, 370-367 гг. до н.э. Всего, таким образом, в фастах назван состав трех десятков коллегий консулярных трибунов, что явно более половины от общего числа в пятьдесят одну коллегию, да и хронологически данная выборка может считаться, безусловно, представительной. Основная часть относящихся к нашей теме текстов фаст была опубликована в корпусе латинских надписей, а фрагмент, содержащий информацию о 380 г. до н.э., в журналах, как уже отмечалось, Х. Хюльзеном и Т. Моммзеном⁸³. Однако, не только сведения консульских фаст о высшей магистратуре за те административные годы, на которые приходился консулярный трибунат, интересны нам при изучении темы, – полезную информацию несут и те части текста, в которых (за период конституционного существования консулярного трибуната) речь идет о консульских парах. Ибо они дают возможность, во-первых, определенно утверждать, что консулат не был исключен из римского конституционного устройства в качестве высшей ординарной магистратуры, а, во-вторых, точнее установить годы, в которых община не прибегала к магистратуре консулярных трибунов.

Эпиграфика дает нам также надпись из Лугдунума (современный Лион) с текстом речи, произнесенной в сенате императором Клавдием о допуске в него галлов (I в. н.э.), в которой ретроспективно говорилось о компетенции и количестве консулярных трибунов (ILS. 212).

Главный же наш эпиграфический источник, капитолийские фасты, содержит информацию за длительные промежутки времени о последовательности коллегий высшей исполнительной власти в Риме и их персональном составе, которая может быть сопоставлена с данными римских и греческих авторов. Это расширяет возможности исторического моделирования при определении численности магистратуры, сословного представительства в ней, уточнении датировок ее применения. Однако многие стороны [с.23] консулярного трибуната, такие как правовой порядок его использования, целевое назначение, конкретная деятельность магистратов и ряд других, могут быть изучены только при опоре на историко-литературную античную традицию. Много было сказано ранее в историографии о противоречивости традиции, и немало теперь говорится о том, что противоречивость эта часто иллюзорна, так как присуща не самой традиции, а ее интерпретациям⁸⁴. Конечно, свидетельства античных авторов при использовании историком всегда есть результат их интерпретации, ибо уже перевод есть толкование смысла текста. Однако нередко в изучении ранней Римской Республики складывалась ситуация, когда чья-либо интерпретация (служащая, к тому же, опорой какой-нибудь теории) воспринималась длительно и однозначно как прямое и очевидное показание источника. С подобным приходится сталкиваться, исследуя и консулярный трибунат, поэтому необходимо постоянно подвергать критическому анализу стереотипы восприятия сведений источников, заново думать над текстами на языках оригиналов. Но здесь антиковедов подстерегает еще одна трудность, обусловленная состоянием источниковой базы. Имеется в виду то обстоятельство, что опубликованный на греческом или латыни текст есть результат, в той или иной степени (в зависимости от сохранности), его реставрации палеографами и изучения текстологами. Дошедшие до нас рукописи представляют собой поздние списки с ошибками переписчиков, утраченными фразами, словами и знаками, что не может не влиять на понимание смысла сказанного. Поэтому, чем больше вариантов восстановления и прочтения одного и того же текста имеет историк, тем точнее будет его представление о сведениях источника, а, следовательно, более обоснованной его теория. Но отличающихся вариантами реставрации текста изданий немного, и, по большей части, приходится опираться на единственный, имеющийся в распоряжении. Трудности, связанные с закладкой источникового фундамента под историческую реконструкцию консулярного трибуната, которые влияют на воссоздание той или иной его стороны, мы будем специально отмечать в параграфах, посвященных отдельным сюжетам темы.

Из римских историков, дающих источниковый материал по консулярному трибунату своим современным "собратьям по ремеслу", вне конкуренции Тит Ливий. С четвертой по шестую книги его Ab urbe condita содержат, на фоне панорамного изложения событий римской истории, ценные, хотя и разрозненные сведения, позволяющие представить механизм функционирования консулярного трибуната. При всех заблуждениях, вызванных его первоисточниками, влиянием на создание исторической картины начала Республики событий ее конца, субъективной трактовкой [с.24] причинно-следственных связей, "в целом Ливий – историк честный, добросовестный и искренне стремится к истине"⁸⁵.

Другие латинские авторы приводят, по сравнению с Ливием, неизмеримо меньшие по объему, но не менее ценные для определения сути магистратуры консулярных трибунов свидетельства. Корнелий Тацит, "истый традиционалист", по определению И. М. Тронского⁸⁶, сохранивший "исконную форму изложения по годам", в начале "Анналов" отмечает объем полномочий консулярных военных трибунов (Tac. Ann. I. I). О статусе изучаемых нами магистратов сообщает Авл Геллий (Gell. XIV. 7. 5), "Аттические ночи" которого позволяют также прояснить многие важные черты всей системы римской исполнительной власти, поэтому значение его труда для нашей темы шире прямых упоминаний о консулярном трибунате. Немалый источниковый интерес представляет (при всех источниковедческих трудностях его использования) включенный в Дигесты фрагмент сочинения по истории римского права юриста II в. н.э. Секста Помпония, в котором говорится об участии плебеев в консулярном трибунате, компетенции и числе данных магистратов (Dig. I. 2. 2. 25). Важное право консулярных трибунов составлять список сенаторов зафиксировано грамматиком II в. н.э. Фестом (Fest. 290 L). Из позднеантичных латинских авторов выделим как имеющего прямое отношение к источниковой базе изучения консулярного трибуната Евтропия, поскольку в труде Breviarium ab urbe condita он, проводя параллели императорского Рима с республиканским⁸⁷, сделал несколько существенных замечаний о политической роли этой магистратуры (Eutrop. II. 1-3).

Древнегреческие историки и писатели не только помогают скорректировать информацию римских авторов, но и привносят свое видение изучаемого нами государственного института как бы со стороны. В этом есть свои плюсы и неизбежные минусы, – более отстраненный взгляд, но и более заметные изъяны понимания и недостатки осведомленности. Чаще других из греческой античной историографии для характеристики консулярного трибуната привлекаются нами сведения Диодора Сицилийского, ибо он регулярно сообщал о количестве магистратов и называл ряд имен. То и другое требует тщательного сопоставления с показаниями иных источников, при этом текст Диодора оказывается не самым надежным, но это обусловлено, судя по всему, не преднамеренными искажениями, а небрежным обращением автора с материалами его первоисточников, а также ошибками переписчиков его труда. Нельзя обойтись и без сочинения Дионисия Галикарнасского, особенно при рассмотрении вопросов, связанных с введением в государственное устройство консулярного трибуната, сословном представительстве [с.25] в нем и порядке избрания магистратов (Dionys. XI. 60-62). Хотя Дионисий изучение этих сторон во многом изрядно запутывает, но, тем самым, дает обильную пищу для размышлений, стимулируя исследовательский поиск. Положение консулярных трибунов кратко характеризует Плутарх (Plut. Cam. I), дополняя информационную картину. Более пространные, требующие глубокого анализа, сведения Диона Кассия по интересующей нас теме сохранились, главным образом, в передаче византийского историка Иоанна Зонары (Zon. VII. 19); непосредственно в дошедших до нас частях сочинения самого Диона Кассия для нас важно только упоминание о попытке политической реанимации консулярного трибуната в период поздней Республики (Dio. XL. 45).

Уже одно краткое перечисление основных составляющих источниковой базы свидетельствует, что она не так узка, как могло бы показаться на первый взгляд, учитывая не слишком длительный (в масштабах римской истории) временной отрезок существования магистратуры tribuni militum consulari potestate. Кроме сочинений названных представителей античной традиции естественным образом привлекались труды других древних авторов, в диапазоне от Цицерона до Макробия, в тех случаях, когда они могли пролить дополнительный свет на изучаемые проблемы или раздвинуть исследовательские горизонты, разумеется, в пределах означенной в заглавии книги темы.

Таким образом, стараясь максимально выявить содержащуюся в источниках информацию, сопоставить и критически проанализировать ее, мы предприняли попытку исследования всего многообразия сформулированных и намеченных в антиковедении проблем, связанных с консулярным трибунатом, а также постановки других, в нашем представлении, принципиальных вопросов, относящихся как к его сущностным чертам, так и к отдельным деталям механизма функционирования. В каждом случае мы стремились дать определенные ответы на затронутые вопросы и обосновать нашу точку зрения в контексте мозаичной картины мнений других исследователей, различных подходов и историографических дискуссий. При этом, продолжая наши изыскания в сфере римских государственных институтов, так же как при изучении диктатуры и междуцарствия, мы на первый план выдвигаем исследование политико-юридических основ применения магистратуры военных трибунов с консульской властью. Но, вместе с тем, мы обращаем пристальное внимание на цели и задачи использования ее в общественной жизни, ее роль в сословной борьбе, стремясь проследить не только конституционно-правовое существование консулярного трибуната, но и его социально-политическую жизнь, которая пришлась на напряженный во всех отношениях период истории Римской Республики.