Легенда о Нектанебе в повести «Жизнь и деяния Александра Македонского»
с.537 Главы повести об Александре1, рассказывающие о том, что отцом македонского полководца был последний правитель Египта фараон Нектанеб II, уже давно расценивались как ее древнейшая часть. Но подлинно научное объяснение этот вопрос получил только в известной работе акад.
В данной статье мне хотелось бы остановиться лишь на некоторых деталях предания о Нектанебе, которые не привлекли тогда внимания
В. В. Струве начинает свою работу с анализа так называемой демотической хроники — собрания пророчеств, относящихся к истории Египта, времени последних египетских династий и первых македонских царей. Текст восходит, очевидно, к нескольким первоначально самостоятельным сериям пророчеств, которые лишь впоследствии были механически объединены.
Единственный правильный путь к пониманию второй серии хроники, указывает
После победы персов Нектанеб II бежал в Эфиопию. В хронике имеются пророчества о грядущем победоносном возвращении Нектанеба II из Эфиопии и будущей победе его над врагами — персами. Вера в возрождение царства Нектанеба, в действительности не существовавшего, создалось, очевидно, в среде египетского народа в годы, непосредственно следующие за вторжением армии Артаксеркса III Оха4, т. е. когда Нектанеб еще удерживал власть над Эфиопией и какой-то частью Верхнего Египта. Персидское завоевание и последовавшие за ним ужасы должны были, конечно, оставить глубокие следы в народной памяти.
Очевидно, к этому же времени следует отнести и возникновение в египетском народе известной новеллы о сне Нектанеба, дошедшей с.538 до нас в греческом переводе на одном из папирусов Лейденского собрания5.
Всецело присоединяясь к интересным выводам
Интересна прежде всего дата в начале Лейденского папируса. Действие новеллы происходит в июле 343 г. до н. э. т. е. ровно за полгода до того момента, когда Нектанеб был вынужден покинуть страну. Уже одно это делает вероятным предположение, что в новелле должны были быть изложены причины последующих печальных для Нектанеба II событий. И действительно, в легенде мы видим, что боги недовольны Нектанебом, гневаются на него, правда, по причинам, не вполне зависящим от самого фараона. Следующий эпизод мы встречаем в тексте «Повести». Он настолько тесно примыкает к новелле, что хочется верить, будто он перенесен сюда именно из нее. После изложения событий, предшествовавших нападению врагов на Египет, и слов лазутчика, предупредившего Нектанеба об их приближении, мы узнаем, что царь прибегает для отражения опасности к своему испытанному оружию — магическим силам. «Пустив на поверхность воды восковые кораблики и подняв рукой жезл, Нектанеб воспользовался могущественным словом. Но когда он пристально вгляделся в блюдо, то увидел, что судами варваров управляют египетские боги. Поэтому, поняв, что царь Египта выдан предательством блаженных, Нектанеб обрил голову и бороду, чтобы изменить свой облик, и, положив за пазуху столько золота, сколько смог унести, бежал из Египта через Пелусий» (I, 3).
Еще более ясно мысль эта выражена в другом месте «Повести», где говорится о пребывании Александра в Египте. Находясь в Мемфисе, Александр видит статую Нектанеба, воздвигнутую после бегства последнего из Египта, и спрашивает, кто это такой. Окружающие с.539 сообщают ему, что это статуя последнего египетского фараона Нектанеба, который бежал, узнав о предательстве богов (I, 34). Далее излагается, как египтяне узнали в Александре сына Нектанеба.
Итак, по тексту «Повести» египетские боги совершили по отношению к Нектанебу II прямое предательство (προδοσία), перейдя на сторону врагов. Сопоставление свидетельств — новеллы и «Повести», хотя и сохранившихся в значительно разнящихся по времени их письменного оформления литературных памятниках, позволяет хотя бы в порядке предположения поставить вопрос: не кроются ли под этими литературными свидетельствами следы какого-то определенного исторического события? Несмотря на целый ряд воздвигнутых Нектанебом II храмов и сохранившихся указов его о дарении этим храмам земельных участков и доходов с них8, позволительно предположить, что в конце царствования этого фараона у него произошел какой-то конфликт со жречеством, в результате которого египетские жрецы, или по крайней мере какая-то часть из них, сыграли роль прямых предателей во время персидского нашествия.
В этом предположении нет ничего невероятного. Памятники свидетельствуют о том, что египетское жречество после первого персидского завоевания в 525 г. до н. э. сумело быстро найти полный контакт с новыми властителями страны и держалось по отношению к ним, как к законным фараонам, земным представителям египетских верховных божеств. Так, жрецами было составлено Камбизу тронное имя «Месут Ра» — «Порождение Ра»9. Персидские же цари видели в египетском жречестве поддержку своей власти в стране и щедрыми дарами привлекали его на свою сторону. Вполне вероятно поэтому, что и при вторичном персидском завоевании Египта хотя бы часть египетского жречества могла держать сторону врагов10. На это обстоятельство, например, указывают краткие намеки у Диодора в его описании этих событий. Он говорит, что родосец Ментор, начальник греческого отряда, состоявшего на службе у Нектанеба II и перешедшего на сторону персов, распустил слух, что Артаксеркс отнесется милостиво к тем, кто сдаст города, а те, которых возьмут силой, будут уничтожены так же, как был уничтожен Сидон. «Так как пленные египтяне беспрепятственно выходили из персидского лагеря, то этот слух вскоре распространился по всему Египту, и везде тотчас наемники стали враждовать с египтянами, и города наполнились распрями. И египтяне, и наемники непрерывно старались сами передать крепости и променять на благодарность за это собственные лучшие надежды. Это прежде всего случилось в Бубасте11. После сдачи Бубаста прочие города в страхе сдавались персам на капитуляцию. Царь Нектанеб, находясь в Мемфисе и видя, что города стремятся к сдаче, не осмелился с.540 подвергнуться риску спасения своей власти. Отказавшись от царства… он бежал в Эфиопию»12.
Наконец, мы имеем интересное свидетельство о том же в надписи гераклеопольского номарха и верховного жреца богини Сохмет Самтауи-Тефнахта. Так как орфография ее с несомненностью указывает на период Птолемеев, а сама она повествует о событиях конца персидского владычества и времени македонского завоевания, то, думается, она может быть приведена как косвенное подтверждение высказанного выше предположения. Обращаясь к богу, Самтауи-Тефнахт говорит: «Ты расширил мой путь к царскому дому; сердце благого бога было довольно тем, что я говорил. Ты возвысил меня пред бесчисленными, когда ты повернул тыл к Египту. Ты вложил любовь ко мне в сердце властителя Азии. Друзья (царя) благодарили меня. Он дал мне сан верховного жреца Сохмет после брата моей матери, начальника жрецов Сохмет в обеих землях Хихе-неба. Ты защитил меня в войне греков, когда ты отразил Азию. Они убили бесчисленное количество на моей стороне, но никто не поднял руки против меня… Я прошел чрез границу, будучи один. Я переплыл море без страха, помня о тебе, и не преступил твоих повелений. Я прибыл в Ираклеопопь, причем ни один волос не пропал с моей головы. Так, благодаря тебе, начало было хорошо, ты устроил и радостный конец: дал мне долголетие, полное счастья»13.
Итак, этот жрец и номарх был при дворе Нектанеба II (благого бога), сердце которого было довольно речами Самтауи-Тефнахта. Затем, когда бог «повернул тыл к Египту», т. е. предал его снова персам, «властитель Азии» — персидский царь — и его друзья оказывают ему ряд милостей, не в пример прочим («ты возвысил меня над бесчисленными»); царь дает ему сан верховного жреца богини Сохмет и берет его с собой на войну «греков», т. е. в поход против Александра. Но и при новых владыках номарх не растерялся. Ведомый своим богом, он возвращается в родной город, где Хершефи дает ему «хороший конец», т. е. Самтауи-Тефнахт сумел благополучно приспособиться и к новым властителям — македонянам14.
На этом можно закончить комментарий к отмеченному совпадению новеллы с «Повестью» и перейти к дальнейшему разбору легенды о возвращении Нектанеба.
В. В. Струве полагает, что первым непосредственным толчком к созданию такой легенды могло явиться существование какой-нибудь конкретной исторической личности. Таковой мог быть один из современников Нектанеба II, а именно «первый великий военачальник Нектанеб».
Об этом военачальнике свидетельствуют надписи его саркофага15, согласно которым он был двоюродным внуком царя Нектанеба I, а следовательно, был в родстве и с Нектанебом II. Судя по занимаемому им посту, этот человек играл немалую роль в интересующее нас время. Он был комендантом важнейшей крепости Силе на восточной границе и «покорял для владыки обеих стран чужеземные области». Поэтому Нектанеб, связанный родственными узами с последней династией, с.541 должен был пользоваться большой известностью в Египте. На нем, быть может, и сосредоточились надежды определенных кругов египетского народа после бегства из страны Нектанеба II. По весьма вероятному предположению акад.
Этими представлениями, сложившимися, очевидно, в период, непосредственно следовавший за вторичным персидским завоеванием, когда египтяне страдали от чужеземного ига, и следует, вероятно, объяснить факт популярности Нектанеба в последующее время. Народ Египта учредил ему, как герою, культ в Фивах наравне с Нектанебом I (жрец дома Нектанеба I и жрец статуи Нектанеба II17)18. Вокруг имени этого царя слагаются легенды, нашедшие затем отражение в памятниках народной греко-египетской литературы птолемеевского периода. Одно такое произведение — новелла о сновидении Нектанеба — уже было упомянуто; в качестве другого можно привести текст, посвященный прославлению бога Имхотепа-Асклепия. В начале его рассказывается, что Нектанеб, «страшно раздраженный» на каких-то «отступников от святилища», приказывает верховному жрецу Нехауту разыскать в течение одного месяца некую книгу, которая должна помочь в исправлении каких-то допущенных ошибок. Нехаут находит ее за два дня вместо назначенных тридцати. Это оказывается книга о чудесах бога Имутиса-Асклепия. Далее следует изложение чудес19.
Косвенным доказательством популярности легенды о Нектанебе среди египетского земледельческого населения является также широкое распространение самого имени Нектанеб (в форме Νεκτενῖβις или Νεκτενειβις) в Египте птолемеевского времени20. В этой же связи с.542 заслуживает внимания и то обстоятельство, что изготовленный для Нектанеба II саркофаг был найден в Александрии21.
С течением времени в народном сознании могла возникнуть мысль об отождествлении возродившегося Нектанеба, который должен был освободить Египет от персидского ига, с Александром Македонским, действительным освободителем долины Нила.
На имевшуюся уже в народном сознании к III в. до н. э. связь Нектанеба и Александра указывает, по мнению
В какой же социальной среде могла возникнуть и развиваться эта легенда?
В пользу определения «Повести» как памятника народной литературы говорит прежде всего сам характер изложения там легенды о Нектанебе. Рассмотрим интересующий нас вопрос сначала с точки зрения египетских материалов.
Обращает внимание прежде всего общий тон изложения легенды. Внимательно вчитываясь в текст, легко убедиться, что автор рассматриваемой редакции был, очевидно, хорошо знаком с древнеегипетскими представлениями о том, что всякий наследник фараона рождается от брака царицы с богом Амоном, принимающим в момент зачатия ребенка облик правящего фараона. Но, используя это древнее религиозное представление, автор переработки значительно его изменяет. В его изложении легенда о Нектанебе как отце Александра приобретает черты занимательной новеллы, близкой по духу к известным «Милетским рассказам». Нектанеб рисуется в ней ловким обманщиком, влюбившимся в Олимпиаду и при помощи магических сил заставившим ее отдаться ему.
Чрезвычайно характерен в этом отношении и рассказ о смерти Нектанеба. Используя отголоски древних мифологических представлений о смерти отца от руки не узнавшего его сына, автор нашей редакции создает живую картину гибели ловкого обманщика, открыто иронизируя над пророческими способностями Нектанеба25.
Таким образом, возникшее у египетского народа вскоре после вторичного персидского завоевания представление о пришествии какого-то избавителя от чужеземного ига (возможно, того же Нектанеба в ином, юношеском облике), которое впоследствии связывалось с личностью Александра Македонского, подано в «Повести» в чисто новеллистическом духе, с весьма свободным отношением как к персоне фараона (Нектанеб), так и к официальным доктринам египетской с.544 религии (Амон). Такое отношение, да и сам общий тон рассказа очень характерны для памятников народного творчества Египта птолемеевского периода и предшествующего — саисско-персидского. Еще Геродот во время своего путешествия по Египту слышал немало подобных рассказов26. Достаточно вспомнить приводимые им легенды о сокровищнице Рампсинита, о дочери Хеопса или дочери Микерина, о воровстве Амасиса, о шлеме Псамметиха, рассказы о царствовании Нитокриды или о том, как фараон Микерин продлил оставшиеся годы своей жизни, историю о слепоте сына Сесостриса Ферона и др., чтобы убедиться в большой близости их с «Повестью».
Эти рассказы Геродота дают яркий пример того, как та или иная историческая личность, то или иное историческое событие или памятник осмысливались в сознании египетского народа, обрастая легендой. Примечательна одна, уже отмечавшаяся вскользь характерная особенность этих сказаний: в большинстве их порой ясно звучат ноты социального протеста, выраженные либо в сатирическом изображении личности и поступков фараона, либо в критическом отношении к основным положениям египетской религии и ее официальным представителям. Еще более интересными свидетельствами являются памятники демотической литературы. Один цикл таких рассказов — о верховных жрецах Мемфиса, — подробно разобранный в работе
Таким образом, приведенные выше данные позволяют предполагать, в каких социальных слоях эллинистического Египта и при какой обстановке могла возникнуть легенда о Нектанебе II как об отце Александра Македонского, а также какую политическую направленность эта легенда первоначально имела. Значительно труднее проследить детально ее дальнейшее развитие до того момента, когда она оказалась включенной в рассматриваемую редакцию «Повести об Александре» или, вернее, образовала ее основное ядро. Но этот вопрос уже не относится к рассмотренной нами теме.
ПРИМЕЧАНИЯ
В «Повести» присутствие рассказа о смерти Нектанеба глубоко обосновано всем содержанием и характером предыдущих глав. В первоначальном варианте легенды, возможно, такого конца не было, и Нектанеб исчезал в ней непосредственно после рождения Александра, т. е. о нем больше не упоминалось, так как та роль, которая требовалась от него в легенде (зачатие Александра), была исполнена. При переработке этой легенды в повесть перед автором переработки, естественно, встал вопрос о дальнейшей судьбе Нектанеба, так как в литературном произведении исчезновение действующего лица должно быть как-то мотивировано. Мы видим, как автор переработки решил эту проблему.