Принципат Августа

с.234

СОЦИАЛЬНЫЕ УТОПИИ ВРЕМЕН ПЕРУЗИНСКОЙ ВОЙНЫ И БРУНДИЗИЙСКОГО МИРА

Мы про­следи­ли за тем, что пере­жи­ва­ла Ита­лия в пери­од 42—40 гг. и каса­лись офи­ци­аль­ной идео­ло­гии борю­щих­ся групп рабо­вла­дель­цев, но эта идео­ло­гия дале­ко не все­гда сов­па­да­ла с настро­е­ни­ем ита­лий­ских жите­лей. Бур­ные собы­тия этих лет не мог­ли прой­ти бес­след­но для любо­го жите­ля Ита­лии.

Нам срав­ни­тель­но хоро­шо извест­ны поли­ти­че­ские собы­тия это­го вре­ме­ни, что же каса­ет­ся идео­ло­ги­че­ских сдви­гов, мы вынуж­де­ны огра­ни­чи­вать­ся лишь фраг­мен­та­ми. Но эти­ми фраг­мен­та­ми мы не можем и не долж­ны пре­не­бре­гать. Неза­слу­жен­но, напри­мер, иссле­до­ва­те­ли исто­рии это­го пери­о­да обхо­дят заме­ча­ние Дио­на Кас­сия, касаю­ще­е­ся поли­ти­че­ских настро­е­ний в Ита­лии до воз­вра­ще­ния Окта­ви­а­на в Ита­лию после бит­вы при Филип­пах. Свиде­тель­ство Дио­на Кас­сия под­твер­жда­ет­ся в извест­ных отно­ше­ни­ях дан­ны­ми худо­же­ст­вен­ной лите­ра­ту­ры, совре­мен­ной собы­ти­ям.

Дион Кас­сий рас­ска­зы­ва­ет, что после Филип­пий­ской вой­ны Окта­виан вер­нул­ся в Ита­лию. По его при­ка­за­нию были назна­че­ны празд­не­ства по слу­чаю того, что он ото­мстил за смерть сво­его отца, но болезнь не поз­во­ли­ла Окта­виа­ну сра­зу же при­быть в Рим, и вслед­ст­вие это­го сре­ди ита­лий­ских жите­лей рас­про­стра­ня­лись раз­лич­ные слу­хи. Упор­но рас­про­стра­ня­лась мол­ва о смер­ти Окта­ви­а­на, и одни радо­ва­лись это­му изве­стию, дру­гих же оно пуга­ло. Одни пря­та­ли свое иму­ще­ство, дру­гие иска­ли спа­се­ния в бег­стве. «У неко­то­рых же, и тако­вых было боль­шин­ство, страх был так велик, что они не были в состо­я­нии что-либо при­ду­мать и при­готов­ля­лись к все­об­щей гибе­ли»¹.

Обра­тим вни­ма­ние на выра­же­ние: πα­ρεσ­κευάζον­το ὡς καὶ πάν­τως ἀπολ ο ύμε­νοι.

Это неопре­де­лен­ное заме­ча­ние авто­ра, хотя и жив­ше­го два с поло­ви­ной века спу­стя после опи­сы­вае­мых им собы­тий, явля­ет­ся все же для нас цен­ным. Неуве­рен­ность и страх перед с.235 неиз­беж­ным буду­щим — это преж­де все­го резуль­тат поли­ти­че­ских собы­тий послед­них лет, когда были нару­ше­ны тра­ди­ци­он­ные семей­ные отно­ше­ния, под­ры­ва­лась власть гос­по­ди­на над рабом. К это­му при­со­еди­ни­лись голод, доро­го­виз­на, меж­до­усоб­ные вой­ны, раз­бой­ни­чьи напа­де­ния.

Отча­я­ние заста­ви­ло жите­лей мно­гих горо­дов взять­ся за ору­жие, но попыт­ки эти были неудач­ны. Раз­об­щен­ность ита­лий­ских горо­дов, пани­че­ское настро­е­ние их жите­лей, гото­вых боль­ше к гибе­ли, неже­ли к актив­но­му сопро­тив­ле­нию, — все это спо­соб­ст­во­ва­ло победе Окта­ви­а­на.

Такая обста­нов­ка содей­ст­во­ва­ла рас­про­стра­не­нию мисти­ки, про­буж­де­нию ста­рин­ных веро­ва­ний, созда­ва­ла поч­ву для вос­при­я­тия раз­лич­ных рели­ги­оз­ных идей, свя­зан­ных с эсха­то­ло­ги­че­ски­ми ожи­да­ни­я­ми и надеж­да­ми. О попу­ляр­но­сти в это вре­мя вся­ко­го рода про­ро­честв, о рас­про­стра­не­нии раз­ных ора­ку­лов и рели­ги­оз­ной лите­ра­ту­ры свиде­тель­ст­ву­ют ука­за­ния источ­ни­ков. В 33 г. Агрип­па, будучи эди­лом, изгнал из Рима аст­ро­ло­гов и шар­ла­та­нов-вол­шеб­ни­ков (τοὺς ἀστρο­λόγους τούς τε γόη­τας ἐκ τῆς πό­λεως ἐξή­λασεν)². В 12 г. до н. э., когда Август сде­лал­ся вели­ким пон­ти­фи­ком, он при­ка­зал собрать рас­про­стра­нен­ные везде гре­че­ские и латин­ские про­ро­че­ские кни­ги, ано­ним­ные или при­над­ле­жав­шие неком­пе­тент­ным авто­рам, и все их, чис­лом свы­ше двух тысяч, пре­дать огню³.

Осо­бен­но важ­ное зна­че­ние для пони­ма­ния настро­е­ния жите­лей Ита­лии име­ют поэ­ти­че­ские про­из­веде­ния это­го пери­о­да. В эти годы нача­ли свою дея­тель­ность круп­ней­шие пред­ста­ви­те­ли рим­ской лите­ра­ту­ры — Вер­ги­лий и Гора­ций. И тот и дру­гой постра­да­ли от поли­ти­ки три­ум­ви­ров: их земель­ные вла­де­ния были разде­ле­ны меж­ду вете­ра­на­ми. Бла­го­да­ря заступ­ни­че­ству перед Окта­виа­ном дру­зей и покро­ви­те­лей они сно­ва ста­ли земель­ны­ми соб­ст­вен­ни­ка­ми. Но Гора­ций сра­жал­ся при Филип­пах на сто­роне рес­пуб­ли­кан­цев, Вер­ги­лий был в чис­ле людей, близ­ких к вождям цеза­ри­ан­ской пар­тии. Одним из его покро­ви­те­лей был Ази­ний Пол­ли­он, с кото­рым Вер­ги­лий сбли­зил­ся, веро­ят­но, в Риме, когда завер­шал там свое обра­зо­ва­ние⁴.

Вер­ги­лий начал свою поэ­ти­че­скую дея­тель­ность в 42 г. В сво­их пер­вых про­из­веде­ни­ях, назван­ных экло­га­ми, он, под­ра­жая Фео­кри­ту, вос­пе­вал ита­лий­ские ста­да и паст­би­ща, мир­ные заня­тия ита­лий­ских пас­ту­хов, их заботы и уве­се­ле­ния⁵. Эти сти­хи были дале­ки от собы­тий, кото­рые вол­но­ва­ли с.236 весь рим­ский мир, но уже в пятой экло­ге впер­вые про­зву­чал поли­ти­че­ский мотив. И в ней рас­ска­зы­ва­ет­ся о состя­за­нии двух пас­ту­хов. Один из них сла­га­ет и поет пес­ню, в кото­рой гово­рит­ся о Даф­ни­се, «угас­шем жесто­кой смер­тью»

Exstinctum Nym­phae cru­de­li fu­ne­re Daph­nim fle­bant…6

Его опла­ки­ва­ли ним­фы, и о нем скор­бе­ла вся при­ро­да. Но Даф­нис был воз­не­сен на Олимп, и при­ро­ду напол­ни­ло весе­лье. Рощи и горы, порос­шие леса­ми, сла­ви­ли его и пели: «Боже­ство, боже­ство он». Даф­ни­су посвя­ти­ли алта­ри и при­но­си­ли жерт­вы⁷.

Уже древ­ние виде­ли в Даф­ни­се Гая Юлия Цеза­ря⁸. Но Даф­нис — юно­го воз­рас­та, про него гово­рит­ся:

Et puer ip­se fuit can­ta­ri dig­nus9,

он высту­па­ет в каче­стве осно­ва­те­ля вак­хи­че­ско­го куль­та:

Insti­tuit, Daph­nis thia­sos in­du­ce­re Bac­chi10.

Одна­ко пятая экло­га нахо­дит­ся в несо­мнен­ной свя­зи с зако­ном Руфре­на отно­си­тель­но обо­жест­вле­ния Цеза­ря. Три­ум­ви­ры и их близ­кие забо­ти­лись об утвер­жде­нии куль­та смерт­но­го чело­ве­ка, но это отнюдь не нахо­ди­ло все­об­ще­го при­зна­ния. Цице­рон счи­тал немыс­ли­мым соеди­не­ние поми­нок (pa­ren­ta­lia) с молит­ва­ми смерт­но­му, неза­ви­си­мо от того, кто этот смерт­ный¹¹. Пятая экло­га не назы­ва­ет Цеза­ря, но она под­готов­ля­ет тор­же­ство идеи его обо­жест­вле­ния. Это одно из пер­вых поэ­ти­че­ских про­из­веде­ний, про­па­ган­ди­ру­ю­щих рели­ги­оз­ную поли­ти­ку цеза­риз­ма. Ста­рин­ные рим­ские рели­ги­оз­ные поня­тия соче­та­ют­ся в пятой экло­ге с элли­ни­сти­че­ски­ми пред­став­ле­ни­я­ми об апо­фе­о­зе. От лица зем­ледель­цев Вер­ги­лий гово­рит, что все они будут воз­но­сить молит­вы Даф­ни­су, как молят­ся Цере­ре и Вак­ху.

Ut Bac­cho Ce­re­ri­que, ti­bi sic vo­ta quo­tan­nis Ag­ri­co­lae fa­cient12.

с.237 Но песнь о Даф­ни­се — это толь­ко еще отда­лен­ный отзвук про­ис­хо­див­ших собы­тий.

В ско­ром вре­ме­ни поли­ти­че­ские меро­при­я­тия три­ум­ви­ров кос­ну­лись как само­го Вер­ги­лия, так и его зем­ля­ков. Они теря­ли свои зем­ли и оча­ги в поль­зу вете­ра­нов. Это нару­ши­ло покой и тех счаст­ли­вых бли­зо­стью к При­ро­де людей, кото­рых вос­пе­вал Вер­ги­лий. Один из пер­со­на­жей девя­той экло­ги гово­рит, что его участ­ком (agel­lus) завла­дел при­ше­лец (ad­ve­na). Эта участь постиг­ла мно­гих. В осто­рож­ных выра­же­ни­ях Вер­ги­лий про­те­сту­ет про­тив гос­под­ства наси­лия. Пес­ни, гово­рит­ся в той же экло­ге, так же силь­ны меж­ду копья­ми, как голу­би перед при­бли­жаю­щи­ми­ся орла­ми¹³.

Пер­вая экло­га пояс­ня­ет нам, кто тот при­ше­лец, кото­рый завла­дел чужи­ми посе­ва­ми. Это — нече­сти­вый воин, im­pius mi­les. Для Вер­ги­лия он не толь­ко при­ше­лец, он — вар­вар (bar­ba­rus)¹⁴. Pie­tas Луция Анто­ния было зна­ме­нем всех мир­ных людей, разо­ря­е­мых неспра­вед­ли­вы­ми захва­та­ми. Разо­ри­те­ли — это im­pii. Вер­ги­лий употреб­ля­ет, таким обра­зом, обще­при­ня­тую тер­ми­но­ло­гию. При­чи­на всех зол — несо­гла­сие граж­дан, dis­cor­dia ci­vis¹⁵.

У боль­шин­ства мир­ных жите­лей оста­ет­ся один выход — искать убе­жи­ща в чужих кра­ях. Вер­ги­лий гово­рит, что часть жите­лей уйдет к жаж­ду­щим афрам, дру­гие — в Ски­фию или до Крит­ско­го Оак­са. Дой­дут и до бри­тан­нов, отде­лен­ных от все­го мира.

Изгнан­ни­кам не удаст­ся видеть оте­че­ские гра­ни­цы (pat­rios fi­nes), род­ные хижи­ны, пасу­щих­ся коз¹⁶. На мас­со­вое пере­се­ле­ние из Ита­лии ука­зы­ва­ет Дион Кас­сий¹⁷. У Вер­ги­лия мы нахо­дим под­твер­жде­ние это­го. Прав­да, никто из лишен­ных земель не посе­лил­ся в Ски­фии, оста­ва­лась недо­ся­гае­мой для рим­лян и Бри­та­ния. Но зато в это вре­мя, по-види­мо­му, уси­лен­но коло­ни­зо­ва­лись раз­лич­ные рим­ские про­вин­ции: Афри­ка, Гал­лия, Кире­на­и­ка.

В про­ти­во­по­лож­ность Луцию Анто­нию и Фуль­вии Вер­ги­лий далек от того, чтобы счи­тать Окта­ви­а­на винов­ни­ком всех зол. В девя­той экло­ге мы сно­ва встре­ча­ем­ся с отго­лос­ком куль­та Цеза­ря. Он вос­пе­ва­ет звезду Цеза­ря (astrum Cae­sa­ris), под кото­рой раз­ви­ва­ют­ся посе­вы и на откры­тых хол­мах при­ни­ма­ет окрас­ку гроздь¹⁸. Это не что иное, как раз­ви­тие аст­раль­но­го куль­та Цеза­ря, воз­ник­но­ве­ние кото­ро­го отно­сит­ся еще к 44 г.

с.238 Про­те­стуя про­тив нече­сти­вых вои­нов, автор наде­ет­ся на покро­ви­тель­ство тех, кому пору­че­но про­во­дить разде­лы. Обра­ща­ясь к Алфе­ну Вару, Вер­ги­лий забо­тит­ся о буду­щем род­ной Ман­туи, опа­са­ясь, что она разде­лит судь­бу Кре­мо­на¹⁹.

Пер­вая экло­га — самый ран­ний лите­ра­тур­ный памят­ник, где гово­рит­ся о куль­те Окта­ви­а­на. Вер­ги­лий не назы­ва­ет его по име­ни. В одном месте он назы­ва­ет­ся богом, кото­рый дал спо­кой­ную жизнь (deus no­bis haec otia fe­cit)²⁰, в дру­гом месте — юно­шей, кото­ро­му еже­год­но при­но­сят­ся жерт­вы²¹. Прав­да, Вер­ги­лий вно­сит извест­ные огра­ни­че­ния:

nam­que erit il­le mi­hi sem­per deus22.

Навсе­гда он (этот бог) оста­нет­ся богом толь­ко для Тити­ра, про­по­вед­ни­ка куль­та, обла­го­де­тель­ст­во­ван­но­го боже­ст­вен­ным юно­шей²³.

Итак, в про­из­веде­ни­ях Вер­ги­лия мы нахо­дим два моти­ва, кото­рые кажут­ся на пер­вый взгляд про­ти­во­ре­чи­вы­ми: культ Цеза­ря и Окта­ви­а­на и вме­сте с тем про­тест про­тив «нече­стия» сол­дат.

Твор­че­ство Вер­ги­лия изу­ча­ет­ся, есте­ствен­но, глав­ным обра­зом исто­ри­ка­ми лите­ра­ту­ры. Но для соци­аль­ной и поли­ти­че­ской исто­рии его про­из­веде­ния име­ют исклю­чи­тель­ное зна­че­ние. Это преж­де все­го один из немно­гих памят­ни­ков, совре­мен­ных собы­ти­ям граж­дан­ских войн после смер­ти Цеза­ря. Сти­хи Вер­ги­лия не толь­ко отра­жа­ли поли­ти­че­ские собы­тия, они слу­жи­ли до извест­ной сте­пе­ни целям поли­ти­че­ской про­па­ган­ды. Поли­ти­че­ские моти­вы нико­гда не были чуж­ды рим­ской поэ­зии. Варрон отве­тил сати­рой на обра­зо­ва­ние пер­во­го три­ум­ви­ра­та; Цице­рон в поэ­ме о сво­ем кон­су­ла­те напа­дал на Цеза­ря; на Цеза­ря и его при­бли­жен­ных напа­дал Катулл. Из этих при­ме­ров вид­но, что поли­ти­че­ская поэ­зия была близ­ка сена­тор­ским кру­гам. В инте­ре­су­ю­щий нас пери­од поло­же­ние изме­ни­лось. Собы­тия затро­ну­ли широ­кие кру­ги ита­лий­ско­го насе­ле­ния. Рома­ни­за­ция со вре­мен Союз­ни­че­ской вой­ны сде­ла­ла боль­шие успе­хи, в ита­лий­ских горо­дах ока­за­лось нема­ло поклон­ни­ков и под­ра­жа­те­лей рим­ской поэ­зии. Мно­гие из них вос­поль­зо­ва­лись поэ­ти­че­ской фор­мой для про­па­ган­ды с.239 опре­де­лен­ных поли­ти­че­ских идей. Дей­ст­вен­ность тако­го рода про­из­веде­ний была учте­на близ­ки­ми к Окта­виа­ну людь­ми, стре­мив­ши­ми­ся при­влечь поэтов на свою сто­ро­ну; осо­бен­ную актив­ность про­явил в этом направ­ле­нии Меце­нат. Таким обра­зом, изу­че­ние дошед­ших до нас поэ­ти­че­ских про­из­веде­ний име­ет исклю­чи­тель­ную важ­ность.

Перу­зин­ская вой­на не нашла отра­же­ния в твор­че­стве Вер­ги­лия, но на Брун­ди­зий­ский мир он ото­звал­ся чет­вер­той экло­гой, смысл кото­рой вызвал спо­ры, начав­ши­е­ся вско­ре после ее появ­ле­ния и про­дол­жаю­щи­е­ся до наших дней. Экло­га посвя­ще­на Ази­нию Пол­ли­о­ну, быв­ше­му в 40 г. кон­су­лом. Основ­ной мотив экло­ги — наступ­ле­ние ново­го века. Пре­кра­ща­ет­ся желез­ный век, и сно­ва насту­па­ет золо­той век — цар­ство Сатур­на, когда люди изба­вят­ся от всех зол. Наступ­ле­ние новой сме­ны веков свя­зы­ва­ет­ся с рож­де­ни­ем мла­ден­ца, «отпрыс­ка богов, про­ис­хо­дя­ще­го из пле­ме­ни Юпи­те­ра». Про­изой­дет это в кон­суль­ство Пол­ли­о­на:

Te­que adeo de­cus hoc aevi, te Con­su­le, ini­bit Pol­lio. («Оно­го века кра­са при тебе, Пол­ли­он, заро­дит­ся»)24.

С наступ­ле­ни­ем ново­го века изме­нит­ся сама при­ро­да. Она щед­ро будет пре­до­став­лять дары сво­им людям и изба­вит их от мно­гих зол и несча­стий. Юный воз­раст чудес­но­го отпрыс­ка богов сов­па­да­ет с новы­ми испы­та­ни­я­ми для чело­ве­че­ства.

Нуж­но будет еще Фети­ду пытать кораб­ля­ми. Гра­ды сте­ной окру­жать, борозда­ми взре­зы­вать зем­лю. Явит­ся Тифис дру­гой, и сно­ва геро­ев избран­ных Арго дру­гой пове­зет, и вой­ны те ж повто­рят­ся, И вто­рич­но пошлют Ахил­ла Вели­ко­го к Трое25.

Лишь тогда, когда пито­мец Юпи­те­ра достигнет муже­ства, окон­ча­тель­но и навсе­гда водво­рят­ся в мире счаст­ли­вые вре­ме­на. Автор меч­та­ет о том, чтобы дожить до гряду­ще­го века и воз­ве­стить людям в сти­хах дея­ния чудес­но­го изба­ви­те­ля людей. Экло­га закан­чи­ва­ет­ся обра­ще­ни­ем к ново­рож­ден­но­му мла­ден­цу²⁶.

Мно­гое оста­ет­ся в этом сти­хотво­ре­нии для нас непо­нят­ным и не под­даю­щим­ся тол­ко­ва­нию. Неясен был смысл это­го сти­хотво­ре­ния и древним ком­мен­та­то­рам Вер­ги­лия, а так­же, по-види­мо­му, и его совре­мен­ни­кам. Сам Вер­ги­лий как буд­то хра­нил мол­ча­ние по пово­ду зага­доч­ных обра­зов сво­ей экло­ги и пре­до­став­лял самим чита­те­лям доис­ки­вать­ся до ее смыс­ла.

Боль­ше все­го вызы­вал спо­ры вопрос о том, кого разу­мел Вер­ги­лий под чудес­ным мла­ден­цем, рож­де­ния кото­ро­го с.240 Вер­ги­лий ожи­да­ет в кон­суль­ство Ази­ния Пол­ли­о­на. В нем виде­ли одно­го из сыно­вей Пол­ли­о­на — Ази­ния Гал­ла или Ази­ния Сало­ни­на, дума­ли, что Вер­ги­лий имел в виду ребен­ка Окта­ви­а­на, неза­дол­го до того женив­ше­го­ся на Скри­бо­нии, гово­ри­ли о самом Окта­виане, как вопло­ще­нии надежд Вер­ги­лия, о Мар­цел­ле — сыне сест­ры Окта­ви­а­на Окта­вии. Тарн выска­зал пред­по­ло­же­ние, что чет­вер­тая экло­га — сва­деб­ная песнь, состав­лен­ная Вер­ги­ли­ем по слу­чаю бра­ка Анто­ния и Окта­вии. От это­го бра­ка и дол­жен был родить­ся «чудес­ный мла­де­нец» Алек­сандр Гелиос. Пред­по­ла­га­ли, что ребе­нок, к кото­ро­му обра­ща­ет­ся Вер­ги­лий, не что иное, как алле­го­ри­че­ское изо­бра­же­ние, пред­став­ля­ю­щее опре­де­лен­ное собы­тие во вре­ме­ни (напри­мер, Брун­ди­зий­ский мир), или же это пред­став­ле­ние о новом Риме, о носи­те­ле его вели­чия и силы. Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли счи­та­ли, что par­vus puer чет­вер­той экло­ги име­ет боже­ст­вен­ную сущ­ность. Это — люби­мец судь­бы, новый Дио­нис и новый Апол­лон²⁷.

В наши зада­чи не вхо­дит раз­бор всех мне­ний. Обра­тим вни­ма­ние на то, что попыт­ки отне­сти цен­траль­ный образ к опре­де­лен­но­му лицу вряд ли увен­ча­ют­ся когда-либо успе­хом. Боль­ше все­го как буд­то заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния ука­за­ние одно­го из древ­них ком­мен­та­то­ров Вер­ги­лия — Сер­вия, по сло­вам кото­ро­го сам Ази­ний Галл счи­тал, что чет­вер­тая экло­га напи­са­на была в его честь. Но тот же Сер­вий гово­рит, что Галл родил­ся рань­ше кон­суль­ства Пол­ли­о­на. Вто­рой сын Пол­ли­о­на Ази­ний Соло­нин родил­ся в 39 г. Кро­ме того, у Вер­ги­лия не было ника­ких осно­ва­ний сына Пол­ли­о­на счи­тать «доро­гим потом­ком богов, питом­цем вели­ко­го Юпи­те­ра».

Нигде в экло­ге Пол­ли­он не назы­ва­ет­ся отцом чудес­но­го мла­ден­ца.

Хри­сти­ане еще с ран­них вре­мен при­чис­ля­ли чет­вер­тую экло­гу к про­ро­че­ствам о Хри­сте. В сред­ние века о Вер­ги­лии сло­жи­лась сла­ва как о язы­че­ском про­ро­ке. И дей­ст­ви­тель­но, нель­зя отри­цать общих черт меж­ду чет­вер­той экло­гой и «про­ро­че­ст­вом» Иса­ии: «Итак сам Гос­подь даст вам зна­ме­ние: се дева во чре­ве при­и­мет и родит сына и наре­кут имя ему Емма­ну­ил. Он будет питать­ся моло­ком и медом, доко­ле не будет разу­меть худое и доб­рое…»²⁸. «Тогда волк будет жить вме­сте с ягнен­ком, и барс будет лежать вме­сте с коз­лен­ком; и теле­нок, и моло­дой с.241 лев, и вол будут вме­сте, и малое дитя будет водить их. И коро­ва будет пастись с мед­веди­цею, и дете­ны­ши их будут лежать вме­сте, и лев, как вол, будет есть соло­му. И мла­де­нец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей свя­той горе моей, ибо зем­ля будет напол­не­на веде­ни­ем гос­по­да, как воды напол­ня­ют море»²⁹. С послед­ни­ми сти­ха­ми из про­ро­че­ства Иса­ии мож­но сопо­ста­вить сле­дую­щие стро­ки чет­вер­той экло­ги:

«21. Козы домой поне­сут сос­цы, рас­тя­жен­ные мле­ком сами; чудо­вищ­ных львов ста­да боять­ся не будут. 24. Сгинет и змей, а за ним и зелье лука­вое сгинет. 41. Пахарь дород­ный волов тогда изба­вит от ига».

В бур­жу­аз­ной исто­ри­че­ской лите­ра­ту­ре были попыт­ки дока­зать непо­сред­ст­вен­ное вли­я­ние на Вер­ги­лия кни­ги Иса­ии. Саба­тье пола­гал, что Вер­ги­лий исполь­зо­вал алек­сан­дрий­ский Сивил­лин ора­кул, кото­рый был инспи­ри­ро­ван II гла­вой про­ро­че­ства Иса­ии. Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли (Маркс, Гар­ро и Май­ор) ука­зы­ва­ли на отно­ше­ние Ази­ния Пол­ли­о­на к Иро­ду и на воз­мож­ность исполь­зо­ва­ния Вер­ги­ли­ем иудей­ско-элли­ни­сти­че­ско­го ора­ку­ла³⁰. Одна­ко, несмот­ря на неко­то­рые общие чер­ты меж­ду кни­гой Иса­ии и чет­вер­той экло­гой, есть и суще­ст­вен­ные раз­ли­чия. Вер­ги­лий и иудей­ский про­рок при­да­ют раз­лич­ное зна­че­ние роли мла­ден­ца. У Иса­ии он изба­ви­тель людей от зла и неправ­ды³¹. Для Вер­ги­лия же вопло­ще­ние на зем­ле чудес­но­го мла­ден­ца лишь выра­же­ние ново­го века, обнов­лен­ной зем­ли и обнов­лен­но­го чело­ве­че­ско­го рода. Таким обра­зом, нель­зя согла­сить­ся с теми исто­ри­ка­ми, кото­рые видят в чет­вер­той экло­ге пря­мое заим­ст­во­ва­ние из иудей­ских источ­ни­ков.

Одно из наи­бо­лее удач­ных, по наше­му мне­нию, тол­ко­ва­ний чет­вер­той экло­ги Вер­ги­лия при­над­ле­жит Эд. Нор­де­ну, издав­ше­му в 1924 г. спе­ци­аль­ную моно­гра­фию «Рож­де­ство мла­ден­ца»³². Нор­ден обра­ща­ет вни­ма­ние на 4-й стих экло­ги:

Ul­ti­ma Cu­maei uenit iam car­mi­nis aetas.

Под car­men Cu­mae­um Вер­ги­лий име­ет в виду те Сивил­ли­ны ора­ку­лы, кото­рые яви­лись, види­мо, глав­ны­ми источ­ни­ка­ми его про­ро­че­ства.

Источ­ник Вер­ги­лия до нас не дошел, и нет воз­мож­но­сти его рекон­струи­ро­вать, но мы можем про­следить гене­зис двух идей, кото­рые лежат в осно­ве экло­ги: наступ­ле­ние свет­ло­го сол­неч­но­го цар­ства и нача­ло ново­го миро­во­го цик­ла. Эти идеи заро­ди­лись с.242 несо­мнен­но, на Восто­ке. Их нуж­но искать в еги­пет­ских веро­ва­ни­ях о Горе, кото­рый был рож­ден и вскорм­лен Изи­дой, воз­веден на небо Аммо­ном, сно­ва посы­лаю­щим его на зем­лю в обра­зе наслед­ни­ка пра­вя­ще­го фара­о­на. Во вре­ме­на бед­ст­вий при смене дина­стий, появ­ля­лись про­ро­ки, воз­ве­щав­шие нача­ло ново­го при­ше­ст­вия Гора, а вме­сте с ним наступ­ле­ние сча­стья минув­ших вре­мен: победу над вра­гом, мир­ные вре­ме­на, пло­до­ро­дие поч­вы. Из Егип­та идея ново­го при­ше­ст­вия Гора-изба­ви­те­ля рас­про­стра­ни­лась в дру­гих стра­нах. Его инди­виду­аль­ное имя поте­ря­ло зна­че­ние, но оста­лось пред­став­ле­ние о рож­де­нии нис­по­слан­но­го свы­ше мла­ден­ца и наступ­ле­нии на зем­ле сча­стья. Несо­мнен­ное вли­я­ние ока­за­ло оно на иудей­ские про­ро­че­ства, в част­но­сти, на про­ро­че­ство Иса­ии. Впо­след­ст­вии еги­пет­ская идея при­ше­ст­вия на зем­лю божье­го сына соче­та­лась с уче­ни­ем об Эоне, о пери­о­ди­че­ских его воз­рож­де­ни­ях, уче­ни­ем, кото­рое шло из пра­во­хал­дей­ских кру­гов. Если рань­ше наступ­ле­ние счаст­ли­вых вре­мен свя­зы­ва­лось с нача­лом прав­ле­ния ново­го царя или вступ­ле­ни­ем на пре­стол новой дина­стии, то впо­след­ст­вии появ­ле­ние счаст­ли­во­го вре­ме­ни свя­за­но с уче­ни­ем о наступ­ле­нии ново­го миро­во­го цик­ла, тече­ние кото­ро­го управ­ля­ет­ся вла­ды­кой вре­ме­ни Гелио­сом. В элли­ни­сти­че­скую эпо­ху в Егип­те празд­ник Гелиоса справ­лял­ся 24/25 декаб­ря, а празд­ник Эона — 5/6 янва­ря. Через Сивил­ли­ны ора­ку­лы эти пред­став­ле­ния отра­зи­лись в экло­ге. Цен­траль­ный образ чет­вер­той экло­ги нель­зя при­уро­чить к исто­ри­че­ско­му лицу. Это пред­веч­ный мла­де­нец, сол­неч­ное дитя, при­ше­ст­вие кото­ро­го на зем­лю озна­ча­ет нача­ло ново­го века, наступ­ле­ние сча­стья. Идеи, кото­рые про­во­дят­ся в экло­ге, име­ли в то вре­мя широ­кое рас­про­стра­не­ние. Под воздей­ст­ви­ем тех же пред­став­ле­ний были назва­ны дети Анто­ния и Клео­пат­ры. Сын полу­чил имя Алек­сандра Гелиоса, дочь — Клео­пат­ры Селе­ны, но их, конеч­но, Вер­ги­лий не мог иметь в виду. Таким обра­зом, чет­вер­тая экло­га Вер­ги­лия не зави­сит непо­сред­ст­вен­но от иудей­ско­го про­ро­че­ства, но име­ет общие с ним источ­ни­ки.

При­ни­мая основ­ные поло­же­ния Нор­де­на, Аль­фель­ди в ста­тье «Der neue Wel­therrscher der vier­ten Ek­lo­ge Ver­gils»³³ пока­зал, что мысль о при­ше­ст­вии изба­ви­те­ля и наступ­ле­нии ново­го века нашла отра­же­ние в сим­во­лах, чека­нив­ших­ся на моне­тах (изо­бра­же­ние Сивил­лы, рога изоби­лия, жез­ла Мер­ку­рия, аст­раль­ных сим­во­лов). Неко­то­рые поло­же­ния Нор­де­на и Аль­фель­ди заслу­жи­ва­ют вни­ма­ния, одна­ко сле­ду­ет отме­тить и корен­ной их недо­ста­ток: исто­рия идей ото­рва­на у них от исто­рии соци­аль­ных отно­ше­ний, на кото­рые мы нахо­дим лишь ссыл­ки само­го обще­го харак­те­ра.

с.243 Близ­кое в извест­ных отно­ше­ни­ях к Нор­де­ну тол­ко­ва­ние чет­вер­той экло­ги дает Тарн в ста­тье «Алек­сандр Гелиос и золо­той век»³⁴. Основ­ные выво­ды Тар­на сво­дят­ся к сле­дую­ще­му: Алек­сан­дру Македон­ско­му при­над­ле­жит идея един­ства чело­ве­че­ско­го рода и согла­сия всех людей (ὁμό­νοια). Мысль Алек­сандра раз­ви­ва­ют фило­со­фы, она пере­хо­дит к сто­и­кам³⁵. Извест­ным рубе­жом в раз­ви­тии идеи согла­сия явля­ет­ся уто­пия Ямбу­ла, вдох­но­вив­шая Ари­сто­ни­ка. Идея эта ока­за­ла вли­я­ние на Клео­пат­ру и Анто­ния. Чет­вер­тая экло­га, по мне­нию Тар­на, — эпи­та­ла­мий (сва­деб­ная песнь), создан­ный Вер­ги­ли­ем по пово­ду бра­ка Анто­ния и Окта­вии (сест­ры Окта­ви­а­на). Все, что гово­рит­ся в экло­ге о повто­ре­нии похо­да арго­нав­тов и новой Тро­ян­ской войне, долж­но быть отне­се­но к пред­по­ла­гае­мо­му похо­ду про­тив пар­фян, кото­рый совер­шит сам Анто­ний, «новый Алек­сандр». В честь послед­не­го Анто­ний пред­по­ла­гал назвать сво­его сына. Но при­ми­ре­ние Анто­ния с Окта­виа­ном ока­за­лось непроч­ным, а брак с Окта­ви­ей — неудач­ным. В 37 г. Анто­ний всту­па­ет в брак с Клео­патрой, и близ­не­цы, рож­ден­ные еги­пет­ской цари­цей еще в 40 г., полу­ча­ют те аст­раль­ные име­на, с кото­ры­ми свя­за­ны меч­ты их роди­те­лей. Глав­ная роль при­над­ле­жа­ла при этом Клео­пат­ре, ὁμό­νοια — согла­сие людей, живу­щих в Азии и Евро­пе, долж­но было осу­ще­ст­вить­ся после того, как будет одер­жа­на победа над Римом. Тарн пытал­ся уста­но­вить связь меж­ду уто­пи­че­ски­ми иде­я­ми элли­ни­сти­че­ской эпо­хи и иде­я­ми, харак­тер­ны­ми для кон­ца 40-х и нача­ла 30-х годов I в. до н. э. Но выво­ды его вызы­ва­ют ряд воз­ра­же­ний. Чет­вер­тая экло­га по сво­е­му жан­ру не может быть отне­се­на к эпи­та­ла­ми­ям. Прав­да, стих

Iam re­dit et Vir­go, re­deunt Sa­tur­nia reg­na36

напо­ми­на­ет одно из цен­траль­ных мест катул­лов­ско­го эпи­та­ла­мия:

Iam ve­niet vir­go, iam di­ce­tur Hy­me­nae­us37.

В поэ­ме о свадь­бе Пелея и Фети­ды, близ­кой по сво­е­му жан­ру к эпи­та­ла­ми­ям, мы еще раз встре­ча­ем стих, может быть, про­сто заим­ст­во­ван­ный Вер­ги­ли­ем у Катул­ла. Пар­ки поют ново­брач­ным пес­ню, сопро­вож­дая ее при­пе­вом:

Cur­ri­te du­cen­tes sub­teg­mi­na, cur­ri­te fu­si38.

с.244 Вер­ги­лий, обра­ща­ясь к пар­кам, гово­рит:

Ta­lia saec­la, suis di­xe­runt, cur­ri­te, fu­sis Con­cor­des sta­bi­li fa­to­rum nu­mi­ne Par­cae39.

Но в этих сти­хах мож­но ско­рее усмот­реть заим­ст­во­ва­ние из Катул­ла, а не само­сто­я­тель­ное про­из­веде­ние, отно­ся­ще­е­ся к раз­ряду сва­деб­ных песен. Автор мог иметь в виду лишь ἱερὸς γά­μος, но никак не брак Анто­ния и Окта­вии. Труд­но увидеть послед­нюю в Люцине, к кото­рой обра­ща­ет­ся автор; к тому же Анто­ний нигде не упо­мя­нут. Мы уже не гово­рим о том, что в кон­суль­ство Пол­ли­о­на был толь­ко заклю­чен брак, а в экло­ге опре­де­лен­но гово­рит­ся о рож­де­нии мла­ден­ца. Неза­ви­си­мо от мисти­че­ских устрем­ле­ний Анто­ния пред­став­ле­ние об Алек­сан­дре Гелио­се не мог­ло быть пере­не­се­но на мла­ден­ца, рож­ден­но­го от рим­ско­го кви­рит­ско­го бра­ка. Девоч­ка, кото­рую роди­ла впо­след­ст­вии Окта­вия, полу­чи­ла по тра­ди­ции no­men сво­его отца — была назва­на Анто­ни­ей.

Рус­ским иссле­до­ва­те­лем О. Бази­не­ром убеди­тель­но пока­за­но, откуда мог­ла появить­ся у Вер­ги­лия мысль о том, что обнов­ле­ние мира про­изой­дет в 40—39 гг. В трак­та­те «De gen­te po­pu­li Ro­ma­ni» Варрон высту­пил с утвер­жде­ни­ем, что каж­дые 440 лет про­ис­хо­дит «воз­рож­де­ние чело­ве­ка» (πα­λιγ­γε­νεσία). Варрон исхо­дил, види­мо, из того, что век про­дол­жа­ет­ся 110 лет. На осно­ва­нии вся­ко­го рода вычис­ле­ний не толь­ко Вер­ги­лий, но и дру­гие его совре­мен­ни­ки отнес­ли наступ­ле­ние ново­го века к 39 или 40 г.⁴⁰ Эти вычис­ле­ния вызва­ны соци­аль­но-поли­ти­че­ской обста­нов­кой того вре­ме­ни. В свя­зи с этим мы склон­ны счи­тать близ­кой к истине гипо­те­зу Нор­де­на об исполь­зо­ва­нии Вер­ги­ли­ем одно­го из ора­ку­лов, про­по­ве­до­вав­ших эсха­то­ло­ги­че­ские чая­ния, по всей сво­ей рели­ги­оз­ной кон­цеп­ции вос­хо­див­шие к ста­рин­ным восточ­ным веро­ва­ни­ям. Нор­ден при­во­дит ряд убеди­тель­ных аргу­мен­тов в защи­ту того, что осно­ву этих веро­ва­ний нуж­но искать в Егип­те. В. Вебер гово­рил о вли­я­нии иран­ских уче­ний, Брак­ман нахо­дил, что в чет­вер­той экло­ге отра­же­ны пер­сид­ские рели­ги­оз­ные пред­став­ле­ния, про­ник­шие на Запад бла­го­да­ря иуда­из­му, на вави­лон­ские вли­я­ния ука­зы­вал Гресс­ман; о рим­ско-пифа­го­рей­ской осно­ве гово­рил Кар­ко­пи­но⁴¹.

с.245 Раз­бор этих мне­ний, име­ю­щих боль­шое зна­че­ние для исто­рии рели­ги­оз­ных идей, не вхо­дит в наши зада­чи. Но мы можем счи­тать теперь убеди­тель­ным то поло­же­ние, что чет­вер­тая экло­га Вер­ги­лия воз­ник­ла под воздей­ст­ви­ем про­па­ган­ды восточ­ных рели­ги­оз­ных кон­цеп­ций.

Одна­ко эта про­па­ган­да была соци­аль­но обу­слов­ле­на. Гнет и неустой­чи­вость в насто­я­щем, безыс­ход­ность и неопре­де­лен­ность в буду­щем, кру­ше­ние веры в незыб­ле­мость основ, счи­тав­ших­ся неиз­мен­ны­ми, — все это застав­ля­ло искать уте­ше­ния в фан­та­сти­че­ских кар­ти­нах обнов­лен­но­го мира, о кото­рых гово­ри­лось в неяс­ных и не все­гда понят­ных ора­ку­лах. Поэто­му заме­ча­ние Дио­на Кас­сия: «πα­ρεσ­κευάζον­το ὡς καὶ πάν­τως ἀπο­λούμε­νοι» име­ет весь­ма важ­ное зна­че­ние для пони­ма­ния настро­е­ний ита­лий­ско­го рабо­вла­дель­че­ско­го обще­ства вре­мен Перу­зин­ской вой­ны и Брун­ди­зий­ско­го мира. Поч­ва к вос­при­я­тию идей об обнов­лен­ном мире была под­готов­ле­на. Осо­бый смысл при­об­ре­та­ли те пред­став­ле­ния о наступ­ле­нии ново­го века, кото­рые вос­хо­ди­ли к этрус­кам, но были раз­ви­ты под вли­я­ни­ем пифа­го­рей­цев, сто­и­ков и раз­лич­ных аст­ро­ло­ги­че­ских систем. По вычис­ле­ни­ям аст­ро­ло­гов и анти­ква­ров, новый век дол­жен был насту­пить в 49 г., но это сов­па­ло с нача­лом граж­дан­ской вой­ны⁴². Секу­ляр­ные игры не справ­ля­лись, одна­ко мысль об обнов­ле­нии мира не была остав­ле­на, о чем свиде­тель­ст­ву­ют раз­лич­ные сим­во­лы, изо­бра­жен­ные на моне­тах того вре­ме­ни. В 45 г., после побед Юлия Цеза­ря, tre­sui­ri mo­ne­ta­les Кари­зий и Вале­рий выпу­сти­ли моне­ту с изо­бра­же­ни­ем Сивил­лы⁴³. Заме­ча­тель­на в этом отно­ше­нии сим­во­ли­ка монет, отче­ка­нен­ных Мус­сиди­ем Лон­гом. О нем извест­но толь­ко по выпу­щен­ным им моне­там. Бабе­лон отно­сил его дея­тель­ность к 43 г.⁴⁴ Грю­бер нахо­дил, что он выпус­кал моне­ты око­ло 39 г. Судя по сим­во­ли­ке, это ско­рее все­го 40 г. Мус­сидий чека­нит моне­ты с изо­бра­же­ни­ем всех три­ум­ви­ров, но бли­же все­го он к Анто­нию. На неко­то­рых его моне­тах изо­бра­же­на боги­ня Кон­кор­дия. Согла­сие три­ум­ви­ров долж­но было обес­пе­чить все­об­щее сча­стье. На лице­вой сто­роне одной серии монет изо­бра­же­но оли­це­тво­рен­ное солн­це; на обо­ро­те же монет пред­став­ле­но было суд­но, палу­ба кото­ро­го окру­же­на решет­кой. На нем воз­вы­ша­ют­ся две ста­туи Вене­ры Кло­аки­ны, каж­дая из них одной рукой опи­ра­ет­ся на сте­лы. Одна из них дер­жит в руке букет цве­тов (мирт). с.246 На носу суд­на — неболь­шая колон­на, на кор­ме — нечто вро­де пор­ти­ка (табл. II, 9, 10)⁴⁵. Сце­на сим­во­ли­зи­ру­ет очи­ще­ние, кото­рое долж­но было после­до­вать за все­об­щим согла­си­ем и вслед за кото­рым долж­но было насту­пить Цар­ство Солн­ца, о чем про­ро­че­ст­во­ва­ла и чет­вер­тая экло­га. На авер­се моне­ты изо­бра­жен был Юлий Цезарь, а на ревер­се — рог изоби­лия, шар, руль, каду­цей (жезл Мер­ку­рия) и шап­ка фла­ми­на (табл. II, 8). Моне­та долж­на была свиде­тель­ст­во­вать о насту­паю­щем гос­под­стве пре­ем­ни­ков Цеза­ря над всем миром.

К тому же вре­ме­ни отно­сит­ся, види­мо, и моне­та, на лице­вой сто­роне кото­рой пред­став­ле­на Кон­кор­дия, на обо­ро­те же — две руки, дер­жа­щие каду­цей, сим­вол сча­стья и бла­го­по­лу­чия. На одной сто­роне было напи­са­но: III VIR RPC на дру­гой: M. AN­TON C. CAES (табл. III, 11).

Брун­ди­зий­ский мир, каза­лось, пре­кра­тил вой­ны и про­будил надеж­ды на то, что срок наступ­ле­ния счаст­ли­во­го века при­бли­зил­ся.

В этой атмо­сфе­ре и воз­ник­ла чет­вер­тая экло­га. Вопрос о том, кого имел в виду Вер­ги­лий, когда гово­рил о чудес­ном мла­ден­це, нель­зя отно­сить толь­ко к обла­сти исто­ри­ко-лите­ра­тур­ной экзе­ге­зы. Если Вер­ги­лий имел в виду опре­де­лен­ное исто­ри­че­ское лицо, — он отра­жал настро­е­ния чрез­вы­чай­но узко­го кру­га людей, близ­ких к три­ум­ви­рам. Если же это сим­вол, заим­ст­во­ван­ный из эсха­то­ло­ги­че­ской лите­ра­ту­ры, он разде­лял мне­ния тех ита­лий­ских жите­лей, кото­рые в эти годы мог­ли наде­ять­ся толь­ко на чудес­ное обнов­ле­ние мира. На осно­ва­нии при­ня­тых нами поло­же­ний мы долж­ны избрать вто­рое реше­ние вопро­са. Вер­ги­лий обра­тил­ся к Ази­нию Пол­ли­о­ну не толь­ко как к сво­е­му покро­ви­те­лю, но как кон­су­лу 40 г. и одно­му из ини­ци­а­то­ров согла­ше­ния меж­ду Окта­виа­ном и Анто­ни­ем. Гово­ря о том, что не будет совсем море­пла­ва­те­лей, не будет тор­гов­ли, зем­ля будет давать все сама и изба­вит людей от тяже­ло­го труда, Вер­ги­лий выра­зил завет­ные жела­ния сво­их зем­ля­ков, севе­ро­и­та­лий­ских зем­ледель­цев, кото­рые начи­на­ли испы­ты­вать те же бед­ст­вия, что и их сред­не­ита­лий­ские собра­тья. Чет­вер­тая экло­га Вер­ги­лия не сто­ит изо­ли­ро­ван­но в рим­ской лите­ра­ту­ре. Неко­то­рые общие с ней моти­вы встре­ча­ем мы в XVI эпо­де Гора­ция.

Вопрос о вре­ме­ни появ­ле­ния это­го про­из­веде­ния явля­ет­ся спор­ным. Неод­но­крат­но ука­зы­ва­лось, что XVI эпод был напи­сан в 41 г. В новей­шее вре­мя это мне­ние защи­щал Дрекслер, выска­зав­ший ряд инте­рес­ных сооб­ра­же­ний по пово­ду отдель­ных выра­же­ний Гора­ция и дока­зы­вав­ший вслед за Скут­чем, что с.247 под воздей­ст­ви­ем XVI эпо­да Гора­ция воз­ник­ла и чет­вер­тая экло­га Вер­ги­лия⁴⁶. Мне­ние это нель­зя счи­тать обще­при­ня­тым. Более веро­ят­ным кажет­ся нам пред­по­ло­же­ние, что XVI эпод отно­сит­ся к 40 г. и при­о­ри­тет при­над­ле­жит чет­вер­той экло­ге Вер­ги­лия⁴⁷.

И Гора­ций разде­ля­ет мысль о наступ­ле­нии ново­го века. Но он далек от мыс­ли о счаст­ли­вых вре­ме­нах. Уже вто­рое поко­ле­ние стра­да­ет от граж­дан­ских войн:

Al­te­ra iam te­ri­tur bel­lis ci­vi­li­bus aetas,

и Рим раз­ру­ша­ет­ся «сво­и­ми же сила­ми». Гора­ций при­по­ми­на­ет тяже­лые для Рима дни: наше­ст­вие Пор­се­ны, Ган­ни­ба­ла, алло­бро­гов, борь­бу с Капу­ей, вос­ста­ние Спар­та­ка. Все это не мог­ло погу­бить Рим. Но он гибнет от бес­че­стья века. Рим будет побеж­ден вар­ва­ра­ми, кото­рые огла­сят город зво­ном копыт и над­ру­га­ют­ся над костя­ми Кви­ри­на.

Гора­ций дает совет сво­им сограж­да­нам: подоб­но тому как посту­пи­ли когда-то фокей­цы, нуж­но бежать из горо­да, пре­дан­но­го про­кля­тию:

Nul­la sit hac po­tior sen­ten­tia: Pho­caeo­rum Ve­lut pro­fu­git ex­sec­ra­ta ci­vi­tas.

Оста­вив вол­кам и диким веп­рям поля, оте­че­ские лары и свя­щен­ные хра­мы, нуж­но бежать, куда поне­сут вет­ры, и дать клят­ву нико­гда не воз­вра­щать­ся обрат­но. Глав­ная цель изгнан­ни­ков — достиг­нуть ост­ро­вов бла­жен­ных, кото­рые омы­ва­ют­ся оке­а­ном. На этих ост­ро­вах их ждет счаст­ли­вая жизнь: нерас­па­хан­ная зем­ля дает там еже­год­но бога­тые уро­жаи, без вся­ко­го ухо­да сам по себе там все­гда цве­тет вино­град­ник, обиль­ные уро­жаи при­но­сят мас­ли­ны и фиго­вые дере­вья, мед выте­ка­ет из дубо­вых дере­вьев. Козы и коро­вы сами при­хо­дят домой, там не бро­дят мед­веди и нет змей. Нет на ост­ро­вах бла­жен­ных смы­ваю­щих все дождей и иссу­шаю­ще­го жара. Не было там ни арго­нав­тов, ни фини­кий­цев, ни Улис­са. Но место это доступ­но не всем. Юпи­тер, когда золо­той век сме­нял­ся мед­ным, скрыл его и угото­вил этот ост­ров толь­ко для бла­го­че­сти­во­го рода («Iup­pi­ter il­la piae sec­re­vit li­to­ra gen­ti»), кото­рый может най­ти здесь спа­се­ние в желез­ный век. В этом опи­са­нии мы можем най­ти нема­ло общих черт с Вер­ги­ли­ем⁴⁸. Но Гора­ций дает иную трак­тов­ку вопро­сам, затро­ну­тым в чет­вер­той экло­ге Вер­ги­лия. с.248 Он поль­зу­ет­ся тра­ди­ци­он­ны­ми рим­ски­ми пред­став­ле­ни­я­ми. Буду­щее для него безыс­ход­но. И у него нахо­дим мы отго­ло­сок уче­ния о наступ­ле­нии ново­го века, но Гора­ций соче­та­ет его с тем поня­ти­ем pie­tas, кото­рое, как мы виде­ли, при­об­ре­ло попу­ляр­ность во вре­ме­на Перу­зин­ской вой­ны.

В осно­ве XVI эпо­да лежит про­ти­во­по­став­ле­ние нече­сти­во­го века, поко­ле­ния (im­pia aetas) и бла­го­че­сти­во­го рода (gens pia). Поко­ле­ние запят­на­ло себя меж­до­усоб­ной вой­ной и про­ли­той кро­вью, но один род из это­го поко­ле­ния, род бла­го­че­сти­вых, может най­ти спа­се­ние. Мы счи­та­ем вполне веро­ят­ным, что XVI эпод Гора­ция создан под вли­я­ни­ем чет­вер­той экло­ги. Но автор зло­бо­днев­ной тогда теме — наступ­ле­нию ново­го века — дал иную интер­пре­та­цию, осво­бо­дил ее от восточ­но-элли­ни­сти­че­ской мисти­ки, вло­жив в нее настро­е­ние тех кру­гов, кото­рые во вре­мя Перу­зин­ской вой­ны актив­но высту­па­ли под лозун­гом pie­tas. Нам кажет­ся, что при­зыв к бег­ству из Ита­лии в поис­ках луч­ших мест отра­жа­ет явле­ния реаль­ной дей­ст­ви­тель­но­сти. В этом отно­ше­нии XVI эпод слу­жит допол­не­ни­ем к пер­вой экло­ге Вер­ги­лия.

В сво­ем дру­гом про­из­веде­нии, VII эпо­де, Гора­ций рез­ко высту­па­ет про­тив сол­дат­чи­ны. Отно­си­тель­но вре­ме­ни состав­ле­ния это­го про­из­веде­ния суще­ст­ву­ют раз­лич­ные мне­ния. Неко­то­рые отно­сят его ко вре­ме­ни Актий­ской бит­вы. Но в те годы Гора­ций был бли­зок к кру­гу Меце­на­та и вряд ли мог напи­сать сти­хотво­ре­ние, направ­лен­ное про­тив сво­их покро­ви­те­лей. Более есте­ствен­но поэто­му пред­по­ло­же­ние, что по вре­ме­ни состав­ле­ния эпод VII бли­зок XVI эпо­ду. И в этом про­из­веде­нии Гора­ций угро­жа­ет рим­ля­нам вар­вар­ским наше­ст­ви­ем. Но это не рас­пла­та за дея­ния нече­сти­во­го поко­ле­ния — тако­ва жесто­кая судь­ба Рима: рас­пла­та за бра­то­убий­ство, за кровь невин­но­го Рима, про­ли­тую при осно­ва­нии горо­да.

Но обви­няя в нече­стии поко­ле­ние, автор не назы­ва­ет имен совре­мен­ных поли­ти­че­ских дея­те­лей, соблюдая в этом отно­ше­нии извест­ную поли­ти­че­скую осто­рож­ность.

Состав­ля­лись, по-види­мо­му, и дру­гие про­из­веде­ния, в кото­рых ска­зы­ва­лись оппо­зи­ци­он­ные настро­е­ния. Об этом свиде­тель­ст­ву­ет одно сти­хотво­ре­ние, кото­рое не при­во­ди­лось даже в таких исто­ри­че­ских трудах, как про­из­веде­ния Гардт­гау­зе­на, Ферре­ро, Холм­са и Сай­ма. Про­из­веде­ние это извест­но под назва­ни­ем «Di­rae» («Про­кля­тия»). Сер­вий при­пи­сы­вал его Вер­ги­лию, но еще в эпо­ху гума­низ­ма мне­ние это было отверг­ну­то, и начи­ная со Ска­ли­ге­ра (1573 г.) его при­пи­сы­ва­ли Вале­рию Като­ну, поэту вре­мен Сул­лы. Стиль это­го про­из­веде­ния, поли­ти­че­ские собы­тия, опи­сан­ные в нем, гово­рят за то, что оно отно­сит­ся к тому же вре­ме­ни, что и «Буко­ли­ки» Вер­ги­лия. В спе­ци­аль­ной ста­тье, посвя­щен­ной это­му вопро­су, с.249 Рейт­цен­штейн при­во­дит ряд аргу­мен­тов в поль­зу того, что про­из­веде­ние это появи­лось меж­ду 715 и 720 гг. от осно­ва­ния Рима (39 и 34) и при­над­ле­жа­ло неиз­вест­но­му авто­ру⁴⁹. Мне­ние это было под­дер­жа­но неко­то­ры­ми исто­ри­ка­ми лите­ра­ту­ры, у нас его при­ни­мал Д. Нагу­ев­ский⁵⁰, но «Про­кля­ти­ям» до сих пор уде­ля­ет­ся срав­ни­тель­но мало вни­ма­ния.

Появ­ле­ние поэ­мы «Di­rae» свя­за­но с пере­де­ла­ми земель меж­ду вете­ра­на­ми. Основ­ная тема сти­хотво­ре­ния — про­ща­ние с род­ны­ми поля­ми и паш­ня­ми, с люби­мы­ми хол­ма­ми и роща­ми, с кото­ры­ми авто­ра свя­зы­ва­ют счаст­ли­вые вос­по­ми­на­ния.

В «Proe­mium» автор назы­ва­ет свое про­из­веде­ние лебеди­ной пес­ней. С горе­чью гово­рит он о том, что сно­ва вос­пе­ва­ет он разде­лен­ные паш­ни и жили­ща:

Diui­sas ite­rum se­des et ru­ra ca­na­mus.

Но с третье­го сти­ха начи­на­ет­ся основ­ная тема про­из­веде­ния: di­rae, про­кля­тия, кото­рые про­из­но­сят­ся полям, лесам и горам. Про­кля­тия возы­ме­ют свое дей­ст­вие, и на нивах не будут про­из­рас­тать семе­на, хол­мы пере­ста­нут слу­жить паст­би­ща­ми, а пло­до­вые дере­вья давать фрук­ты, с дере­вьев упа­дут листья, а с гор не будут сте­кать ручьи. Все посохнет. Лес не доста­нет­ся нече­сти­во­му вои­ну; он посохнет, а затем сго­рит от небес­но­го огня, от кото­ро­го погибнет все. Вслед за тем хлы­нут вол­ны и зато­пят те места, где было счаст­ли­вое име­ние. На этом месте появят­ся мор­ские чудо­ви­ща. «Пусть приш­лый хле­бо­па­шец, винов­ник обще­ст­вен­ных несча­стий, ловит рыбу в моих гра­ни­цах» («Pis­ce­tur nostris in fi­ni­bus adue­na ara­tor»), — гово­рит с насмеш­кой автор. Сти­хотво­ре­ние закан­чи­ва­ет­ся про­ща­ни­ем поэта со сво­и­ми ста­да­ми и име­ни­ем. «Пусть луч­ше слад­кое станет горь­ким, твер­дое мяг­ким, белое сде­ла­ет­ся чер­ным, а пра­вое будет левым, пусть изме­нит­ся все в при­ро­де вещей, преж­де чем забота о тебе вый­дет из голо­вы», — гово­рит автор, обра­ща­ясь к сво­е­му име­ньи­цу (agel­lum). Будет ли оно объ­ято огнем или зали­то водой, — оно оста­нет­ся по-преж­не­му люби­мым.

«Di­rae» напи­са­ны гекза­мет­ром и в сти­ли­сти­че­ском отно­ше­нии близ­ки к «Буко­ли­кам» Вер­ги­лия. Рейт­цен­штейн уста­нав­ли­ва­ет зави­си­мость опре­де­лен­ных выра­же­ний «про­кля­тий» от эклог Вер­ги­лия, как ран­них (вто­рая, третья, девя­тая, пер­вая), так и вось­мой экло­ги, появив­шей­ся, веро­ят­но, в 39 г.⁵¹

с.250 Близ­ко к Вер­ги­лию выра­жа­ет автор свое отно­ше­ние к разде­лам земель. И у него винов­ник зол нече­сти­вый воин: к сло­ву mi­les берет­ся в каче­стве обыч­но­го эпи­те­та сло­во im­pius.

В про­те­сте про­тив захва­тов и неза­кон­ных разде­лов автор идет зна­чи­тель­но даль­ше Вер­ги­лия. Он назы­ва­ет себя неосуж­ден­ным изгнан­ни­ком, нищим, остав­ля­ю­щим свои поля, кото­рые полу­чит сол­дат в награ­ду за позор­ную вой­ну:

Ex­sul ego, in­dem­na­tus, egens mea ru­ra re­li­qui, Mi­les ut ac­ci­piat fu­nes­ti prae­mia bel­li52.

С осо­бой радо­стью гово­рит автор о том, как сго­рит шест, кото­рым отме­ря­ют зем­лю во вре­мя разде­лов (im­pia per­ti­ca). Рейт­цен­штейн не без осно­ва­ния видит здесь явный намек на Окта­ви­а­на. В 8-м и 9-м сти­хах автор гово­рит: «Вот я горам и лесам рас­ска­жу про нечи­стые твои, Ликург, дея­ния» (если при­ни­мать конъ­ек­ту­ру Рейт­цен­штей­на — fac­ta вме­сто тра­ди­ци­он­но­го fur­ta — кра­жи)⁵³. Под Ликур­гом автор, по мне­нию Рейт­цен­штей­на, имел в виду Окта­ви­а­на, осно­вы­вая свою иро­нию, во-пер­вых, на том, что подоб­но Ликур­гу Окта­виан делил зем­ли, а во-вто­рых, на том, что Окта­виан играл офи­ци­аль­но ту же роль, кото­рую при­пи­сы­ва­ли Ликур­гу: он был устро­и­те­лем государ­ства (triu­muir con­sti­tuen­dae rei pub­li­cae). У Вер­ги­лия осуж­де­ние нече­сти­вых сол­дат соеди­не­но с про­слав­ле­ни­ем (хотя и ано­ним­ным) Окта­ви­а­на. Автор «Про­кля­тий», наме­кая на сына Цеза­ря, обви­ня­ет его в нече­стии. Автор «Про­кля­тий» уве­ря­ет, что нико­гда, ни при каких усло­ви­ях, даже если «весь порядок вещей кру­гом обер­нет­ся», не отка­жет­ся он от сво­ей сво­бод­ной сви­ре­ли⁵⁴.

Мы счи­та­ем, что все сти­хотво­ре­ние направ­ле­но про­тив послед­них эклог Вер­ги­лия, кото­рый отка­зы­вал­ся от про­те­ста про­тив неза­кон­ных захва­тов и «пел вождей», а не «паст­би­ща и нивы». По наше­му мне­нию, «Di­rae» сто­ят в непо­сред­ст­вен­ной свя­зи с чет­вер­той экло­гой, явля­ясь как бы отве­том на нее.

Вер­ги­лий в нача­ле чет­вер­той экло­ги под­чер­ки­ва­ет, что он будет петь о пред­ме­тах более важ­ных:

Si­ce­li­des Mu­sae, pau­lo maio­ra ca­na­mus55.

Отве­чая на это, автор «Про­кля­тий» гово­рит, что он сно­ва будет вос­пе­вать разде­лен­ные паш­ни и жили­ща:

Diui­sas ite­rum se­des et ru­ra ca­na­mus56.

с.251 Вполне воз­мож­но, что авто­ру был изве­стен и XVI эпод Гора­ция; воз­мож­но, ему он под­ра­жал, когда гово­рил об «обрат­ном поряд­ке вещей»⁵⁷, и все про­из­веде­ние явля­ет­ся отве­том на тот вопрос, кото­рый постав­лен в чет­вер­той экло­ге и в XVI эпо­де. Но если Вер­ги­лий пред­ла­га­ет ждать и верить в обнов­ле­ние века, в наступ­ле­ние счаст­ли­вых вре­мен, а Гора­ций пред­ла­гал бежать и искать ост­ро­ва бла­жен­ных, то для ано­ним­но­го авто­ра «Di­rae» нет выхо­да. Он так при­вя­зан к сво­е­му лесу, хол­мам и паш­ням, что не может без них суще­ст­во­вать; но и они не долж­ны без него суще­ст­во­вать. Его помыс­лы слиш­ком огра­ни­че­ны, чтобы гово­рить обо всем мире или даже о горо­де. Он живет толь­ко сво­им малень­ким вла­де­ни­ем. Про­кля­тия про­из­но­сят­ся не все­му оте­че­ству, про­кли­на­ет­ся и гибнет толь­ко agel­lus. Восточ­ным уче­ни­ям о при­ше­ст­вии сол­неч­но­го мла­ден­ца и об обнов­ле­нии мира, при­зы­ву искать ост­ро­ва бла­жен­ных, о кото­рых мель­ком гово­ри­лось еще у Гоме­ра, про­ти­во­по­став­ля­ют­ся ита­лий­ские маги­че­ские при­е­мы, осно­вы­ваю­щи­е­ся на уве­рен­но­сти в исклю­чи­тель­ной силе чело­ве­че­ско­го сло­ва.

Автор про­из­но­сит «di­rae», «im­pia vo­ta», он повто­ря­ет их несколь­ко раз, и при­ро­да изме­ня­ет свое лицо. В сти­хотво­ре­ние введе­ны эле­мен­ты закли­на­ний, и автор опи­сы­ва­ет их дей­ст­вие. Маги­че­ские при­е­мы были в то вре­мя в боль­шом ходу. Вспом­ним вось­мую экло­гу Вер­ги­лия, в кото­рой рас­ска­зы­ва­ет­ся, как с помо­щью вол­шеб­ства юная пас­туш­ка вер­ну­ла к себе невер­но­го Даф­ни­са⁵⁸. В V эпо­де Гора­ций рас­ска­зы­ва­ет страш­ную исто­рию о том, как вол­шеб­ни­ца Канидия гото­ви­лась умо­рить маль­чи­ка, чтобы из его моз­га и пече­ни изгото­вить любов­ный напи­ток (amo­ris po­cu­lum) для изме­нив­ше­го ей любов­ни­ка Вара⁵⁹. Что это не толь­ко поэ­ти­че­ские вымыс­лы, свиде­тель­ст­ву­ют раз­лич­ные эпи­гра­фи­че­ские дан­ные, даю­щие нам образ­цы наго­во­ров, раз­лич­ные упо­ми­на­ния о кол­дов­стве⁶⁰.

Слу­чай, когда маги­че­ское воздей­ст­вие на при­ро­ду исполь­зу­ет­ся как сред­ство соци­аль­ной борь­бы, сто­ит несколь­ко особ­ня­ком в антич­ной лите­ра­ту­ре. Мы не можем ска­зать, в какой сте­пе­ни автор «Di­rae» наде­ял­ся на свою спо­соб­ность воздей­ст­во­вать на при­ро­ду, но неко­то­рые совре­мен­ни­ки, по-види­мо­му, допус­ка­ли губи­тель­ную силу про­кля­тия. Овидий упо­ми­на­ет о вредо­нос­ном заго­во­ре (car­men lae­sum), кото­рый дела­ет бес­плод­ны­ми посе­вы, от кото­ро­го исче­за­ет вода в источ­ни­ках, с.252 про­па­да­ют желуди и дела­ют­ся бес­плод­ны­ми фрук­то­вые дере­вья⁶¹. Рейт­цен­штейн с пол­ным осно­ва­ни­ем счи­та­ет, что под этим car­men име­ют в виду Di­rae⁶², а это ука­зы­ва­ет на то, что бли­жай­шие совре­мен­ни­ки при­пи­сы­ва­ли про­кля­ти­ям авто­ра дей­ст­вен­ную силу. Сам он, судя по эле­ги­че­ско­му кон­цу сти­хотво­ре­ния, вряд ли верил в то, о чем писал. Может быть, автор отра­зил взгляды таких же, как он, мел­ких земле­вла­дель­цев, дале­ких от поли­ти­ки, живу­щих инте­ре­сом сво­его участ­ка и гото­вых накли­кать на него гибель, лишь бы не рас­ста­вать­ся со сво­ей соб­ст­вен­но­стью. Лишь немно­гие подоб­но Вер­ги­лию мог­ли наде­ять­ся на милость три­ум­ви­ров, вос­ста­ния про­тив них не дости­га­ли резуль­та­тов, не всем понят­ны были туман­ные надеж­ды на обнов­ле­ние мира. Оста­ва­лось бежать из Ита­лии или же, нахо­дясь в ее пре­де­лах, наде­ять­ся на вме­ша­тель­ства, каких-то поту­сто­рон­них сил.