Исторический труд Л. Аннея Флора

с.3 Луций Анней Флор не вошел в чис­ло авто­ров, при­знан­ных кори­фе­я­ми антич­ной исто­ри­че­ской мыс­ли. Его «Эпи­то­мы рим­ской исто­рии» от Рому­ла до Авгу­ста состав­ле­ны не по пер­во­ис­точ­ни­кам, а по трудам пред­ше­ст­вен­ни­ков и не пре­тен­ду­ют ни на пол­ноту изло­же­ния, ни на ори­ги­наль­ность суж­де­ний. Но послед­ний недо­ста­ток может в какой-то мере стать досто­ин­ст­вом, если рас­смат­ри­вать идей­ное содер­жа­ние труда как выра­же­ние сте­рео­тип­ных взглядов на пери­о­ди­за­цию рим­ской исто­рии, фак­то­ры, спо­соб­ст­во­вав­шие созда­нию Рим­ской импе­рии, и явле­ния, гро­зя­щие ее целост­но­сти.

Мне­ние о Фло­ре в его же лапидар­ном сти­ле выра­зил на полях руко­пи­си один из сред­не­ве­ко­вых чита­те­лей: «Никто вер­нее, никто коро­че, никто кра­си­вее» (Ne­mo ve­rius, ne­mo bre­vius, ne­mo or­na­tius)¹. В новое вре­мя кри­ти­ка допол­ни­ла эту фор­му­лу: «Никто зага­доч­нее». Совре­мен­ни­ки писа­те­ля, снис­кав­ше­го в веках извест­ность, не толь­ко не с.4 сохра­ни­ли о нем био­гра­фи­че­ских дан­ных, но даже не запом­ни­ли в точ­но­сти его име­ни. В одних руко­пи­сях он Л. Анней Флор, а в дру­гих — Юлий Флор². Реше­ние, какое из этих имен при­над­ле­жит наше­му авто­ру, зави­сит от иден­ти­фи­ка­ции его с одним из упо­мя­ну­тых в источ­ни­ках Фло­ров. Их по мень­шей мере пять: поэт Анний Флор, состо­яв­ший в пере­пис­ке с импе­ра­то­ром Адри­а­ном³, поэт Флор (без родо­во­го име­ни), посвя­тив­ший Адри­а­ну эпи­грам­му и полу­чив­ший от него не очень лест­ный ответ в сти­хах⁴, Флор — автор девя­ти эпи­грамм в «Латин­ской анто­ло­гии»⁵, Юлий Флор Секунд, соглас­но оцен­ке Квин­ти­ли­а­на, «в крас­но­ре­чии пер­вый сре­ди гал­лов»⁶, ритор П. Анний Флор, автор диа­ло­га «Ver­gi­lius ora­tor an poe­ta»⁷. Из этих пяти Фло­ров три пер­вых, оче­вид­но, явля­ют­ся одним лицом, и оно, воз­мож­но, иден­тич­но с лич­но­стью авто­ра «Эпи­том рим­ской исто­рии».

Общ­ность родо­во­го име­ни исто­ри­ка с име­на­ми Л. Аннея Сене­ки, М. Аннея Лука­на, М. Аннея Мелы еще в сред­ние века поро­ди­ла пред­по­ло­же­ние о при­над­леж­но­сти авто­ра «Эпи­том» к роду, дав­ше­му зна­ме­ни­тых фило­со­фов, поэтов, уче­ных⁸. В его поль­зу гово­рит близ­кое зна­ком­ство поэта с импе­ра­то­ром Адри­а­ном, оче­вид­но, желав­шим иметь при дво­ре одно­го из Анне­ев, и, что еще суще­ст­вен­нее, осо­бые похва­лы исто­ри­ка в адрес ибе­ров и лузи­тан, выдаю­щие его испан­ское про­ис­хож­де­ние и воз­мож­ное род­ство с выход­цем из Испа­нии Сене­кой.

С про­бле­мой автор­ства свя­зан вопрос о вре­ме­ни созда­ния «Эпи­том». Здесь при­хо­дит­ся опи­рать­ся на дан­ные, содер­жа­щи­е­ся в самом про­из­веде­нии. Ter­mi­nus post quem с.5 слу­жит упо­ми­на­ние в пред­и­сло­вии «Эпи­том» име­ни Тра­я­на: «Лишь при Тра­яне прин­цеп­се он (рим­ский народ. — А. Н.) напряг свои муску­лы и, про­тив все­об­ще­го ожи­да­ния, ста­рость импе­рии, если так мож­но выра­зить­ся, зазе­ле­не­ла воз­вра­щен­ной юно­стью» (Prae­fa­tio, 8). Тут же Флор ука­зы­ва­ет, что от вре­ме­ни Авгу­ста до его века про­шло непол­ных две­сти лет. Если за началь­ную точ­ку отсче­та при­нять при­ход Авгу­ста к вла­сти в 30 г. до н. э., то конец пол­ных двух­сот лет при­дет­ся на 170 г., а непол­ных — на вре­мя прав­ле­ния Анто­ни­на Пия (138—161).

Каза­лось бы, «про­лог» не остав­ля­ет сомне­ния, что вре­мя жиз­ни Фло­ра — это прав­ле­ние дина­стии Анто­ни­нов. Но пери­од ста­ро­сти, обо­зна­чен­ный в пред­и­сло­вии как вре­мя от Авгу­ста «до наше­го века», опу­щен в самом труде Фло­ра. В этом неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли усмот­ре­ли ука­за­ние, что Флор — совре­мен­ник Авгу­ста, а пред­и­сло­вие добав­ле­но позд­нее, при Тра­яне или Адри­ане⁹. В тек­сте были отыс­ка­ны неко­то­рые места, яко­бы свиде­тель­ст­ву­ю­щие, что Флор не мог быть совре­мен­ни­ком Анто­ни­нов. Так, Флор сре­ди горо­дов Кам­па­нии назы­ва­ет Пом­пеи и Гер­ку­ла­нум, кото­рые в его вре­мя не суще­ст­во­ва­ли (I, 11, 6). Этот довод неубеди­те­лен, посколь­ку Флор опи­сы­ва­ет горо­да вре­ме­ни Сам­нит­ских войн, а сло­ва о Везу­вии, сопер­ни­чаю­щем с огнем Этны (I, 11, 5), пока­зы­ва­ют, что наш автор зна­ет о ката­стро­фе 79 г., погло­тив­шей Пом­пеи и Гер­ку­ла­нум. Более позд­няя кри­ти­ка отыс­ка­ла в тек­сте места, пока­зав­шие необос­но­ван­ность гипо­те­зы Тит­це, и объ­яс­ни­ла про­ти­во­ре­чие меж­ду пред­и­сло­ви­ем и тек­стом изме­не­ни­ем пла­на работы авто­ра¹⁰. Спор раз­вер­нул­ся в дру­гом направ­ле­нии — совре­мен­ни­ком Тра­я­на или Адри­а­на был Флор? Вес­кие дово­ды в поль­зу вре­ме­ни Адри­а­на при­вел А. Гар­зе­ти¹¹:

1. Циф­ра 200 лет от Авгу­ста до авто­ра более под­хо­дит к Адри­а­ну.

2. Язык и стиль эпи­том поз­во­ля­ют сбли­зить их с напи­сан­ным при Адри­ане диа­ло­гом «Вер­ги­лий ора­тор и поэт» и отлич­ны от сти­ля про­из­веде­ний вре­ме­ни Тра­я­на.

3. Инте­рес Фло­ра к гео­гра­фи­че­ским опи­са­ни­ям при­сущ вре­ме­ни Адри­а­на, импе­ра­то­ра-путе­ше­ст­вен­ни­ка.

4. Поли­ти­че­ской тен­ден­ции этой эпо­хи соот­вет­ст­ву­ет раз­ви­вае­мая Фло­ром идея ста­биль­но­сти Рим­ской импе­рии.

с.6 5. Похва­лы Фло­ра в адрес ибе­ров согла­су­ют­ся с испан­ским про­ис­хож­де­ни­ем Адри­а­на.

Впо­след­ст­вии мы допол­ним эти дово­ды сооб­ра­же­ни­я­ми о свя­зи взглядов Фло­ра с идео­ло­ги­че­ской и поли­ти­че­ской борь­бой вре­ме­ни Адри­а­на и его пре­ем­ни­ка Анто­ни­на Пия.

Извест­но, что Пли­ний Стар­ший неза­дол­го до извер­же­ния Везу­вия, ока­зав­ше­го­ся для него тра­ги­че­ским, уса­дил сво­его пле­мян­ни­ка кон­спек­ти­ро­вать Ливия. Состав­ле­ние тако­го рода кон­спек­тов в то вре­мя не было чем-то необыч­ным. Но вряд ли мож­но думать, что в резуль­та­те чьей-либо работы тако­го типа мог­ло появить­ся про­из­веде­ние, подоб­ное исто­рии Фло­ра. Труд Фло­ра менее все­го напо­ми­на­ет то, что мы назы­ваем кон­спек­том, а древ­ние «эпи­то­ма­ми». И хотя боль­шин­ство сред­не­ве­ко­вых руко­пи­сей труда Фло­ра име­ет заго­ло­вок «Эпи­то­мы из Тита Ливия», ско­рее все­го, это недо­ра­зу­ме­ние, вызван­ное поверх­ност­ным сопо­став­ле­ни­ем ком­пакт­но­го Фло­ра с гран­ди­оз­ным Ливи­ем¹².

В рас­пре­де­ле­нии фак­ти­че­ско­го мате­ри­а­ла Флор поль­зу­ет­ся ины­ми, чем Ливий, прин­ци­па­ми. Для Ливия харак­тер­но погод­ное изло­же­ние, при кото­ром собы­тия внеш­ней и внут­рен­ней исто­рии заклю­ча­ют­ся в рам­ку прав­ле­ния того или ино­го царя или кон­су­ла. Тако­ва была анна­ли­сти­че­ская тра­ди­ция, кото­рой сле­до­вал Ливий. Флор от нее отка­зы­ва­ет­ся в поль­зу систе­ма­ти­че­ско­го изло­же­ния мате­ри­а­ла. Прав­ле­ние семи царей он рас­смат­ри­ва­ет в одной гла­ве (I, 1) и отдель­ную гла­ву посвя­ща­ет ито­гам цар­ской эпо­хи (I, 2). Затем изла­га­ет одну за дру­гой вой­ны, кото­рые рим­ский народ вел сна­ча­ла с пле­ме­на­ми, непо­сред­ст­вен­но при­мы­кав­ши­ми к Риму, а затем с более отда­лен­ны­ми наро­да­ми Ита­лии (I, 4—16). Собы­тия внут­рен­ней исто­рии ран­не­го Рима (уста­нов­ле­ние рес­пуб­ли­ки) выде­ле­ны в осо­бые гла­вы (II, 3; II, 17). Во II кни­ге граж­дан­ские вой­ны от Грак­хов до Цеза­ря состав­ля­ют основ­ное содер­жа­ние пер­вых две­на­дца­ти глав (II, 1—12); внеш­ние вой­ны это­го пери­о­да изло­же­ны в 34—46-й гла­вах I кни­ги. Прав­ле­ние Окта­ви­а­на Авгу­ста фак­ти­че­ски состав­ля­ет отдель­ную часть труда. Его собы­тия так­же изла­га­ют­ся в опре­де­лен­ном поряд­ке — сна­ча­ла вой­ны внут­рен­ние (II, 15—17), затем внеш­ние (II, 18—32). Вто­рая кни­га, так же как и пер­вая, име­ет обоб­щаю­щие гла­вы (II, 14; 33).

с.7 Рас­смат­ри­вая внеш­ние вой­ны, Флор ино­гда нару­ша­ет хро­но­ло­ги­че­скую после­до­ва­тель­ность собы­тий. Бале­ар­ская вой­на про­ис­хо­ди­ла во II в. до н. э., Крит­ская и Кипр­ская — в I в. до н. э. Флор же поме­ща­ет Бале­ар­скую вой­ну меж­ду Крит­ской и Кипр­ской, посколь­ку он выде­ля­ет судь­бу всех ост­ро­вов, кро­ме непо­сред­ст­вен­но при­мы­каю­щих к Ита­лии, а Крит­скую вой­ну не может ото­рвать от Пират­ской, имев­шей с нею общие при­чи­ны.

Наряду с раз­ли­чи­ем в постро­е­нии трудов Тита Ливия и Фло­ра обра­ща­ет на себя вни­ма­ние и раз­лич­ный прин­цип пери­о­ди­за­ции исто­рии: Флор разде­ля­ет исто­рию рим­ско­го наро­да на четы­ре воз­рас­та. Ливию эта пери­о­ди­за­ция не свой­ст­вен­на.

Нема­ло­важ­ным явля­ет­ся и то обсто­я­тель­ство, что труд Фло­ра охва­ты­ва­ет боль­ший хро­но­ло­ги­че­ский пери­од, чем исто­рия Ливия. Послед­няя обры­ва­ет­ся на 9 г. до н. э. — смер­ти Дру­за. Флор изла­га­ет более позд­ние собы­тия: бит­ву в Тев­то­бург­ском лесу (II, 30) и смерть вну­ков Авгу­ста (II, 32).

Зави­си­мость Фло­ра от Ливия в исполь­зо­ва­нии фак­ти­че­ско­го мате­ри­а­ла зна­чи­тель­на, но не абсо­лют­на. Ука­жем неко­то­рые рас­хож­де­ния. Соглас­но Фло­ру, царь арвер­нов Биту­ит был про­веден рим­ля­на­ми в три­ум­фаль­ной про­цес­сии (I, 37, 5); по Ливию, сенат осудил пре­да­тель­ский захват царя Биту­и­та и воз­вра­тил его на роди­ну (Per., 61). Соглас­но Фло­ру, Эпу­лен, царь ист­ров, был пле­нен во вре­мя пира, будучи пья­ным (I, 26, 3); по Ливию, он бежал и был затем убит во вре­мя оса­ды Неса­тия (XLI, 47, 11).

Все это поз­во­ля­ет под­дер­жать тех иссле­до­ва­те­лей, кото­рые наста­и­ва­ют на само­сто­я­тель­ном харак­те­ре труда Фло­ра. Но если это не эпи­то­мы Ливия в пря­мом смыс­ле сло­ва, то како­во же его ори­ги­наль­ное назва­ние?

В поис­ках отве­та П. Яль обра­тил­ся, к той части пред­и­сло­вия, где автор обе­ща­ет изло­жить исто­рию рим­ско­го наро­да in bre­vi qua­si ta­bel­la (Prae­fa­tio, 3). По мне­нию фран­цуз­ско­го иссле­до­ва­те­ля, сло­во ta­bel­la, соот­вет­ст­ву­ю­щее фран­цуз­ско­му tab­leau (и рус­ско­му «кар­ти­на») и есть автор­ское назва­ние труда¹³. Про­тив этой соблаз­ни­тель­ной гипо­те­зы гово­рит мно­го­знач­ность латин­ско­го сло­ва ta­bel­la. Из кон­тек­ста явст­ву­ет, что оно употреб­ля­ет­ся Фло­ром в смыс­ле «гео­гра­фи­че­ская кар­та», что в целом отве­ча­ет месту гео­гра­фии в век с.8 импе­ра­то­ра-путе­ше­ст­вен­ни­ка Адри­а­на и осо­бо­му инте­ре­су к гео­гра­фи­че­ским опи­са­ни­ям само­го Фло­ра. Поэто­му ta­bel­la не мог­ло быть назва­ни­ем все­го труда, тем более, что в пред­и­сло­вии оно сто­ит с огра­ни­че­ни­ем qua­si. Оче­вид­но, пра­вы были ста­рые изда­те­ли, пола­гав­шие, что Флор назвал свой труд про­сто «Эпи­то­ма­ми рим­ской исто­рии».

Наряду с трудом Ливия Флор исполь­зо­вал дру­гие источ­ни­ки, на кото­рые он так­же не ссы­ла­ет­ся. Они могут быть уста­нов­ле­ны лишь по сход­ству фак­ти­че­ских дан­ных и спо­со­бу выра­же­ния. Сал­лю­стий дал ему фак­ты, отно­ся­щи­е­ся к Югур­тин­ской войне и заго­во­ру Кати­ли­ны, а так­же оцен­ку роли народ­ных три­бу­нов в раз­жи­га­нии граж­дан­ских меж­до­усо­биц¹⁴. Пола­га­ют, что Флор исполь­зо­вал кор­пус Цеза­ря, про­из­веде­ния Т. Пом­по­ния Атти­ка, М. Терен­ция Варро­на, Вел­лея Патер­ку­ла, Сене­ки Млад­ше­го, Силия Ита­ли­ка, Лука­на¹⁵, и, хотя сте­пень вли­я­ния этих авто­ров на Фло­ра не может быть выяв­ле­на с доста­точ­ной опре­де­лен­но­стью, бес­спор­но, что его сочи­не­ние — не меха­ни­че­ское собра­ние фак­тов типа позд­ней­ших сжа­тых пере­ло­же­ний — бре­виа­ри­ев, а крат­кий очерк рим­ской исто­рии, осно­ван­ный на обшир­ной лите­ра­ту­ре.

Выяв­ле­ние источ­ни­ков труда Фло­ра, быв­шее зада­чей мно­гих иссле­до­ва­те­лей про­шло­го века, в отли­чие от подоб­но­го рода работы над сочи­не­ни­я­ми Ливия, Таци­та, Плу­тар­ха не может дать отве­та на вопро­сы, какие обыч­но вста­ют при харак­те­ри­сти­ке древ­не­го исто­ри­ка. Поэто­му при оцен­ке Фло­ра при­хо­дит­ся исхо­дить лишь из содер­жа­ния его про­из­веде­ния и пытать­ся выявить, что в нем вос­хо­дит к совре­мен­но­сти. Реше­нию этой зада­чи нема­ло спо­соб­ст­во­ва­ли труды А. Гар­зе­ти и П. Яля. Одна­ко, на наш взгляд, дан­ные для новых суж­де­ний и выво­дов еще не исчер­па­ны.

Исто­ри­че­ская кон­цеп­ция Фло­ра рас­кры­ва­ет­ся в той пери­о­ди­за­ции рим­ской исто­рии, кото­рая дает­ся в пред­и­сло­вии¹⁶. Исто­рия рим­ско­го наро­да трак­ту­ет­ся им по образ­цу раз­ви­тия чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма, про­хо­дя­ще­го ста­дии роста, рас­цве­та, ста­ре­ния. Мла­ден­че­ство (in­fan­tia) соот­вет­ст­ву­ет эпо­хе царей, отро­че­ство (adu­les­cen­tia) — исто­рии рес­пуб­ли­ки до заво­е­ва­ния Римом Ита­лии, зре­лость (juven­tus) — это рес­пуб­ли­ка от поко­ре­ния Ита­лии до вре­мен Авгу­ста, ста­рость (se­nec­tus) — импе­рия от Авгу­ста до Тра­я­на.

с.9 Эта пери­о­ди­за­ция свя­за­на с пред­став­ле­ни­я­ми всей клас­си­че­ской древ­но­сти о цик­ли­че­ском харак­те­ре вре­ме­ни и раз­ра­ботан­ной гре­ка­ми тео­ри­ей физи­че­ско­го и духов­но­го ухуд­ше­ния чело­ве­че­ства, обу­слов­лен­но­го есте­ствен­ным одрях­ле­ни­ем мира. Идея раз­ви­тия государств и орга­низ­мов по обще­му био­ло­ги­че­ско­му зако­ну неод­но­крат­но повто­ря­ет­ся писа­те­ля­ми эпо­хи граж­дан­ских войн и прин­ци­па­та Авгу­ста. Фор­му­ли­руя зада­чу сво­его поли­ти­че­ско­го трак­та­та «О государ­стве», Цице­рон наме­ре­ва­ет­ся пока­зать, «как государ­ство наше рож­да­лось, рос­ло, зре­ло и, нако­нец, ста­ло креп­ким и силь­ным»¹⁷. Выпол­няя это обе­ща­ние, он рас­смат­ри­ва­ет исто­рию Рима по пери­о­дам, выде­ляя в каче­стве пер­во­го прав­ле­ние царей. Посколь­ку зре­лый воз­раст отне­сен Цице­ро­ном ко вре­ме­ни Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, мож­но пред­по­ло­жить, что свою эпо­ху Цице­рон пони­мал как вре­мя ста­ро­сти¹⁸. Кон­цеп­ция орга­ни­че­ской дегра­да­ции поло­же­на в осно­ву пери­о­ди­за­ции рим­ской исто­рии, пред­ло­жен­ной Сал­лю­сти­ем¹⁹. Сал­лю­стий выде­ля­ет в каче­стве пер­во­го пери­о­да исто­рии Рима и дру­гих государств гос­под­ство царей, когда чело­ве­че­ская жизнь про­те­ка­ла без стра­стей и каж­дый доволь­ст­во­вал­ся сво­им. Пре­вра­ще­ние спра­вед­ли­вой цар­ской вла­сти в тира­нию ведет к замене монар­хии рес­пуб­ли­кой, для кото­рой харак­тер­ны подъ­ем пат­рио­ти­че­ских чувств, доб­рые нра­вы, вели­чай­шее согла­сие меж­ду граж­да­на­ми. Рим­ские заво­е­ва­ния, в осо­бен­но­сти поко­ре­ние Кар­фа­ге­на, при­ве­ли ко все­об­ще­му и неудер­жи­мо­му росту поро­ков — коры­сто­лю­бия, често­лю­бия, жесто­ко­сти. Это был тре­тий пери­од в исто­рии Рима, эпо­ха его пол­но­го раз­ло­же­ния.

Оче­вид­но, эта же кон­цеп­ция лег­ла в осно­ву не дошед­ше­го до нас труда Терен­ция Варро­на «О жиз­ни рим­ско­го наро­да». Судя по тому, что Варрон раз­ли­ча­ет пять пери­о­дов чело­ве­че­ской жиз­ни: мла­ден­че­ство, дет­ство, отро­че­ство, зре­лость, ста­рость, — мож­но думать, что и жизнь рим­ско­го наро­да была раз­би­та им на пять воз­рас­тов²⁰.

Осно­вы­ва­ясь на иде­ях сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков о деле­нии исто­рии наро­да на воз­рас­ты (aeta­tes), Флор рас­хо­дит­ся с с.10 ними при опре­де­ле­нии дли­тель­но­сти каж­до­го воз­рас­та-пери­о­да. Пер­вый пери­од у Фло­ра и Сал­лю­стия сов­па­да­ют. Вто­рой пери­од у Сал­лю­стия завер­ша­ет­ся раз­ру­ше­ни­ем Кар­фа­ге­на (146 г. до н. э.), а у Фло­ра — заво­е­ва­ни­ем Ита­лии, до нача­ла Пуни­че­ских войн (264 г. до н. э.). Раз­ли­чие в рубе­же меж­ду вто­рым и третьим пери­о­да­ми у Сал­лю­стия и Фло­ра., по всей види­мо­сти, свя­за­но с жела­ни­ем послед­не­го опре­де­лить каж­до­му воз­рас­ту рим­ско­го наро­да при­мер­но оди­на­ко­вое чис­ло лет — 250. Что каса­ет­ся пери­о­да ста­ро­сти, то у Фло­ра обна­ру­жи­ва­ет­ся про­ти­во­ре­чие меж­ду пред­и­сло­ви­ем и тек­стом. В пред­и­сло­вии он опре­де­ля­ет «ста­рость» со вре­ме­ни Авгу­ста, а в самом труде отме­ча­ет при­зна­ки ста­ро­сти уже в эпо­ху juven­tus рим­ско­го наро­да, выде­ляя в ней доб­рое вре­мя — до нача­ла граж­дан­ских войн и «испор­чен­ное вре­мя» — эпо­ху граж­дан­ских войн. Таким обра­зом, фак­ти­че­ски в тек­сте ста­рость рим­ско­го наро­да начи­на­ет­ся с эпо­хи граж­дан­ских войн, а не со вре­ме­ни Авгу­ста. В пред­и­сло­вии наме­че­на в каче­стве пер­спек­ти­вы вто­рая моло­дость рим­ско­го наро­да, пер­вые при­зна­ки кото­рой автор свя­зы­ва­ет с заво­е­ва­ни­я­ми Тра­я­на.

Сход­ную с выше­из­ло­жен­ной пери­о­ди­за­цию рим­ской исто­рии мы нахо­дим у трех авто­ров, жив­ших после Фло­ра, — хри­сти­ан­ско­го писа­те­ля Лак­тан­ция (Div., VII, 15, 17), безы­мян­но­го авто­ра био­гра­фии импе­ра­то­ра Кара в «Scrip­to­res His­to­riae Augus­tae» и у Амми­а­на Мар­цел­ли­на (Hist., XIV, 6, 3). Лак­тан­ций, ссы­ла­ясь на Сене­ку, выде­ля­ет сле­дую­щие пери­о­ды рим­ской исто­рии: мла­ден­че­ство (вре­мя Рому­ла), дет­ство (прав­ле­ние осталь­ных царей), отро­че­ство (заво­е­ва­ние Ита­лии), зре­лость (Пуни­че­ские вой­ны), пер­вая ста­рость (граж­дан­ские вой­ны), вто­рое мла­ден­че­ство (вре­мя Авгу­ста).

Срав­ни­вая био­ло­ги­че­ские схе­мы Фло­ра и Лак­тан­ция — Сене­ки, мы видим, что два пери­о­да Лак­тан­ция — Сене­ки — in­fan­tia и pue­ri­tia — объ­еди­не­ны у Фло­ра в один, сле­дую­щие два пери­о­да пол­но­стью соот­вет­ст­ву­ют той схе­ме, кото­рая содер­жит­ся в тек­сте труда, но не в пред­и­сло­вии к нему: adu­les­cen­tia, juven­tus. Пятый пери­од Лак­тан­ция — Сене­ки — al­te­ra in­fan­tia («вто­рое мла­ден­че­ство») соот­вет­ст­ву­ет al­te­ra juven­tus Фло­ра, с той лишь раз­ни­цей, что послед­ний пери­од начи­на­ет­ся у Фло­ра прав­ле­ни­ем Тра­я­на, а не Авгу­ста.

Ста­вя вопрос о при­чи­нах это­го рас­хож­де­ния, мы углуб­ля­ем­ся в еще более слож­ную про­бле­му о источ­ни­ке пери­о­ди­за­ции Лак­тан­ция. Преж­де все­го неяс­но, у како­го из Сенек с.11 заим­ст­во­вал Лак­тан­ций свою схе­му — у Сене­ки Стар­ше­го (исто­ри­ка и рито­ра) или Млад­ше­го (фило­со­фа)? После иссле­до­ва­ния Л. Касти­льо­ни боль­шин­ство уче­ных склон­но счи­тать, что Лак­тан­ций поль­зо­вал­ся не дошед­шим до нас исто­ри­че­ским трудом Сене­ки Стар­ше­го «Ab ini­tio bel­lo­rum ci­vi­lium»²¹. Одна­ко аргу­мен­та­ция италь­ян­ско­го уче­но­го недо­ста­точ­но убеди­тель­на, и неко­то­рые уче­ные при­дер­жи­ва­ют­ся мне­ния А. Клот­ца, что источ­ни­ком пери­о­ди­за­ции Лак­тан­ция было недо­шед­шее про­из­веде­ние Сене­ки-фило­со­фа²². Нам же пред­став­ля­ет­ся наи­бо­лее убеди­тель­ным мне­ние Р. Цим­мер­ма­на, что источ­ни­ком Лак­тан­ция был Флор, назван­ный им оши­боч­но Сене­кой из-за сход­ства родо­во­го име­ни (An­nae­us Flo­rus и An­nae­us Se­ne­ca)²³. Эта пута­ни­ца харак­тер­на для всей после­дую­щей хри­сти­ан­ской сред­не­ве­ко­вой тра­ди­ции и нашла выра­же­ние в «про­ло­ге», где исто­рик Флор при­чис­лен к роду Анне­ев Сенек. Рас­хож­де­ние схем Фло­ра и Лак­тан­ция объ­яс­ня­ет­ся тем, что сам Лак­тан­ций внес в нее изме­не­ния в соот­вет­ст­вии со сво­ей идео­ло­ги­ей. Al­te­ra in­fan­tia (вто­рое мла­ден­че­ство) никак не свя­зы­ва­лось в его пред­став­ле­нии с име­нем гони­те­ля хри­сти­ан­ства Тра­я­на и более соот­вет­ст­во­ва­ло тем пред­став­ле­ни­ям, кото­рые име­лись у хри­сти­ан об Авгу­сте, совре­мен­ни­ке осно­ва­те­ля хри­сти­ан­ской рели­гии. С Авгу­ста как бы начи­нал­ся новый цикл рим­ской исто­рии, кото­рый, одна­ко, окан­чи­вал­ся смер­тью Рима (in­te­ri­tus), в то вре­мя как, соглас­но языч­ни­кам, Рим был веч­ным (Ro­ma aeter­na).

Таким обра­зом, мы име­ем дело с обыч­ным для хри­сти­ан­ских авто­ров воль­ным обра­ще­ни­ем с мате­ри­а­лом язы­че­ской исто­рио­гра­фии. Ссыл­ка на Сене­ку, а не на Фло­ра мог­ла быть и вполне созна­тель­ным иска­же­ни­ем, посколь­ку Сене­ка ценил­ся в хри­сти­ан­ских кру­гах как писа­тель, близ­кий по идео­ло­гии.

Ана­лиз дру­гих изло­же­ний био­ло­ги­че­ской пери­о­ди­за­ции рим­ской исто­рии может еще более под­твер­дить пра­виль­ность пред­по­ло­же­ния, что непо­сред­ст­вен­ным источ­ни­ком схе­мы Лак­тан­ция был Флор, а не Сене­ка. Амми­ан Мар­цел­лин, кото­рый, разу­ме­ет­ся, был более начи­тан в исто­ри­че­ской лите­ра­ту­ре, чем Лак­тан­ций, дает пери­о­ди­за­цию рим­ской исто­рии с.12 не по услож­нен­ной схе­ме Сене­ки, а пря­мо по Фло­ру. Сов­па­да­ет даже выра­же­ние о вой­нах Рима в тече­ние 300 лет вокруг стен горо­да. Прав­да, здесь Амми­ан Мар­цел­лин исправ­ля­ет ошиб­ку, допу­щен­ную Фло­ром в чис­ле лет. В эпо­ху гибе­ли Рим­ской импе­рии труд­но было гово­рить о ее «вто­ром мла­ден­че­стве». И Амми­ан Мар­цел­лин огра­ни­чи­ва­ет­ся утвер­жде­ни­ем веч­но­сти Рима. «Амми­ан Мар­цел­лин созна­тель­но игно­ри­ру­ет при­зна­ки одрях­ле­ния Рим­ской импе­рии и пола­га­ет, что Рим будет суще­ст­во­вать веч­но»²⁴.

В соот­вет­ст­вии с деле­ни­ем исто­рии Рима на эпо­ху внеш­них и внут­рен­них войн эпи­то­мы разде­ле­ны самим авто­рам на две кни­ги. Пер­вая охва­ты­ва­ет внеш­ние вой­ны и «мяте­жи» пери­о­дов дет­ства и отро­че­ства и пер­во­го под­пе­ри­о­да зре­ло­сти, вто­рая — граж­дан­ские вой­ны. Про­ана­ли­зи­ро­вав собы­тия пер­вых двух пери­о­дов и пер­вой поло­ви­ны третье­го, Флор дает крат­кий очерк внеш­них и внут­рен­них войн после взя­тия Нуман­ции: «Хотя все это соеди­не­но и сли­то меж­ду собой, одна­ко будет изло­же­но порознь, чтобы было нагляд­нее и чтобы пре­ступ­ле­ния не заглу­ша­лись доб­ро­де­те­ля­ми. Преж­де мы вспом­ним о спра­вед­ли­вых и свя­щен­ных вой­нах с внеш­ни­ми наро­да­ми, потом воз­вра­тим­ся к ука­зан­ным пре­ступ­ле­ни­ям граж­дан и постыд­ным нече­сти­вым сра­же­ни­ям» (I, 34, 5). Об этом плане разде­ле­ния мате­ри­а­ла Флор сно­ва упо­ми­на­ет в кон­це I кни­ги: «Мы про­следим по поряд­ку все внут­рен­ние дви­же­ния отдель­но от внеш­них и спра­вед­ли­вых войн» (I, 47, 14). Мысль, что вой­ны рим­лян с внеш­ни­ми вра­га­ми явля­ют­ся спра­вед­ли­вы­ми и закон­ны­ми, а внут­рен­ние граж­дан­ские вой­ны — без­за­кон­ны­ми и нече­сти­вы­ми, крас­ной нитью про­хо­дит через весь труд.

Не без чув­ства пре­вос­ход­ства дол­жен был отно­сить­ся совре­мен­ник похо­дов Тра­я­на к про­слав­лен­ным анна­ли­ста­ми победам рим­лян над пле­ме­на­ми и общи­на­ми, нахо­див­ши­ми­ся по сосед­ству со сто­ли­цей вели­кой импе­рии. Это вид­но из опи­са­ния Фло­ра: «Кто бы мог пове­рить? Вызы­ва­ли страх Кора и Аль­сий. Сат­рик и Кор­ни­кул были наши­ми про­вин­ци­я­ми. Стыд­но вспом­нить, но ведь мы справ­ля­ли три­умф над Веру­ла­ми и Бовил­ла­ми. Тибур, ныне при­го­род, и Пре­не­сте, место лет­них уве­се­ле­ний, были обре­те­ны после тор­же­ст­вен­но­го моле­ния на Капи­то­лии… Победа над Корио­ла­ми — о стыд! — счи­та­лась такой слав­ной, что Гней Мар­ций Корио­лан с.13 при­со­еди­нил взя­тый город к сво­е­му име­ни, буд­то Нуман­цию или Афри­ку» (I, 5, 6—9).

Оцен­ка про­шло­го с точ­ки зре­ния совре­мен­ни­ка вели­чия Рима про­яв­ля­ет­ся не толь­ко в подоб­ных тира­дах. Импе­рия для Фло­ра — цель, достиг­ну­тая всем тыся­че­лет­ним ходом рим­ской исто­рии. Сло­во im­pe­rium, став­шее государ­ст­вен­но-пра­во­вым поня­ти­ем лишь в I в. до н. э., употреб­ля­ет­ся им в изло­же­нии собы­тий отда­лен­ней­ше­го про­шло­го Рима. Уже Ромул фигу­ри­ру­ет как осно­ва­тель Рима и импе­рии (I, 1, 1), Нума Пом­пи­лий дал рим­ля­нам упав­шие с неба щиты (an­ci­lia) и пал­ла­дий — свя­щен­ные зало­ги импе­рии (I, 2, 3). Фабий Мак­сим Кунк­та­тор пред­став­лен «щитом импе­рии» и «надеж­дой импе­рии» (I, 22, 27). Тит Ливий, слу­жив­ший в этих гла­вах для Фло­ра источ­ни­ком, не мог бы допу­стить подоб­но­го ана­хро­низ­ма. Сочи­не­ние Фло­ра нес­ло опре­де­лен­ную поли­ти­че­скую нагруз­ку. Оно про­па­ган­ди­ро­ва­ло идею вели­чия импе­рии в широ­ких кру­гах, кото­рые зна­ко­ми­лись с про­шлым Рима не по про­из­веде­ни­ям клас­си­ков²⁵.

Победы посте­пен­но рас­ши­ря­ли вла­де­ния рим­ско­го наро­да и при­во­ди­ли его в столк­но­ве­ние со все более отда­лен­ны­ми пле­ме­на­ми и государ­ства­ми. Вслед за схват­ка­ми с саби­на­ми, лати­на­ми, этрус­ка­ми сле­ду­ют вой­ны с гал­ла­ми, сам­ни­та­ми, тарен­тин­ца­ми. И каж­дая из них име­ет свои побуди­тель­ные при­чи­ны, кото­рые Флор не забы­ва­ет ука­зы­вать: в эпо­ху рес­пуб­ли­ки рим­ский народ сра­жал­ся за сво­бо­ду (pro li­ber­ta­te), за рас­ши­ре­ние гра­ниц (pro fi­ni­bus), в защи­ту союз­ни­ков (pro so­ciis) и, нако­нец, за сла­ву и импе­рию — pro glo­ria et im­pe­rio (I, 3, 6).

Рим­скую экс­пан­сию после заво­е­ва­ния Ита­лии Флор срав­ни­ва­ет с пожа­рам, кото­рый не могут оста­но­вить даже реки и про­ли­вы (I, 18, 2). Победа над Кар­фа­ге­ном в I и II Пуни­че­ских вой­нах откры­ла Риму пути к миро­во­му гос­под­ству. «После Кар­фа­ге­на никто не сты­дил­ся быть побеж­ден­ным» (I, 23, 1) — эта фра­за пред­ва­ря­ет рас­сказ о новых победах Рима на восто­ке и запа­де. В ряде слу­ча­ев Флор не скры­ва­ет сво­его осуж­де­ния тех средств, кото­ры­ми рим­ляне достиг­ли победы. Он осуж­да­ет ковар­ство Попи­лия, подо­слав­ше­го к Вири­а­ту убийц и «награ­див­ше­го вра­га сла­вой, буд­то он не мог быть побеж­ден ина­че» (I, 33, 17), вспо­ми­на­ет с него­до­ва­ни­ем о Мании Акви­лии, не оста­но­вив­шем­ся в борь­бе с с.14 вос­став­ши­ми горо­да­ми Азии перед отрав­ле­ни­ем источ­ни­ков (I, 35, 7). Но в опи­са­ни­ях войн II в. в целом скво­зит то же вос­хи­ще­ние «гла­вен­ст­ву­ю­щим наро­дом», что и в рас­ска­зе о вой­нах пред­ше­ст­ву­ю­ще­го пери­о­да.

Успе­хи рим­ско­го наро­да в созда­нии импе­рия Флор объ­яс­ня­ет преж­де все­го сочув­ст­ви­ем и непо­сред­ст­вен­ной помо­щью богов. Небо­жи­те­ли вме­ши­ва­лись, неиз­мен­но при­ни­мая сто­ро­ну рим­лян. Взяв на небо Рому­ла, они про­воз­гла­си­ли, что Рим будет вла­ды­кой наро­дов (I, 1, 18). Они спо­соб­ст­во­ва­ли осно­ва­нию капи­то­лий­ско­го хра­ма (I, 7, 9). С их помо­щью были изгна­ны из Рима цари, похи­ти­те­ли сво­бо­ды (I, 9, 1). Боже­ст­вен­ные близ­не­цы Кастор и Пол­лукс при­ня­ли непо­сред­ст­вен­ное уча­стие в бит­ве у Регилль­ско­го озе­ра на сто­роне Рима (I, 5, 4). Втор­же­ние гал­лов и захват ими Рима рас­смат­ри­ва­ют­ся как испы­та­ния, нис­по­слан­ные бога­ми для про­вер­ки, досто­ин ли рим­ский народ сво­ей миро­вой импе­рии (I, 13, 1). Некое боже­ство толк­ну­ло рим­лян на вой­ну с лигу­ра­ми, чтобы в про­ме­жу­ток меж­ду Пуни­че­ски­ми вой­на­ми рим­ское ору­жие не ржа­ве­ло в без­дей­ст­вии (I, 19, 2). Боги отвра­ти­ли Ган­ни­ба­ла от Рима (I, 22, 44). Дио­с­ку­ры при­ня­ли уча­стие в бит­ве при Пидне и при­нес­ли весть о победе в Рим (I, 28, 15). Так же они посту­пи­ли в сра­же­нии с ким­вра­ми (I, 38, 20). Все­го в труде Фло­ра боги упо­ми­на­ют­ся 17 раз, и их наи­выс­шая «актив­ность» при­хо­дит­ся на VIII—III вв. до н. э. К это­му вре­ме­ни отно­сит­ся 13 упо­ми­на­ний богов. В тех слу­ча­ях, когда рим­лян пости­га­ли неуда­чи, Флор объ­яс­ня­ет это злост­ны­ми нару­ше­ни­я­ми воли богов. Пора­же­ние в 248 г. до н. э. было карой за неува­же­ние кон­су­лом Аппи­ем Клав­ди­ем ауспи­ций (I, 18, 29). Раз­гром при Каррах явил­ся нака­за­ни­ем за неуем­ную жад­ность и веро­лом­ство Крас­са (I, 46, 2).

В несколь­ко ином плане, чем боги, дей­ст­ву­ет фор­ту­на, упо­мя­ну­тая в исто­ри­че­ском труде Фло­ра 30 раз. Она побуди­ла Рим к войне про­тив Антио­ха (I, 23, 1), она винов­ни­ца сла­вы Пом­пея (I, 40, 21), она сохра­ни­ла Мария для дру­гой вой­ны (II, 9, 8), она в каче­стве for­tu­na po­pu­li Ro­ma­ni спас­ла Рим в Союз­ни­че­ской войне (II, 6, 13), она была при­чи­ной вспыш­ки граж­дан­ской вой­ны 49 г. до н. э. (II, 13, 1), яви­лась источ­ни­ком воен­ных пора­же­ний Цеза­ря в Илли­рии и Афри­ке (II, 13, 30), пере­да­ла импе­рию Окта­виа­ну Авгу­сту (II, 14, 7).

Если боги сто­я­ли на сто­роне Рима с древ­ней­ших вре­мен, то фор­ту­на, соглас­но Фло­ру, всту­пи­ла в дей­ст­вие позд­нее. Меж­ду бит­вой при Пидне и Союз­ни­че­ской вой­ной фор­ту­на упо­мя­ну­та 5 раз, в эпо­ху граж­дан­ских меж­до­усо­биц с.15 88—44 гг. — 20 раз. Нетруд­но понять, что в этом ска­за­лась пря­мая или опо­сред­ст­во­ван­ная зави­си­мость Фло­ра от гре­че­ских авто­ров. Фор­ту­на Фло­ра — это не древ­не­рим­ское боже­ство fors, for­tu­na, а гре­че­ское — τνχη, введен­ное для объ­яс­не­ния колеб­лю­ще­го­ся сча­стья враж­дую­щих пар­тий и их вождей эпо­хи граж­дан­ских войн.

Чита­тель исто­рии Фло­ра под­во­дит­ся к выво­ду, что боги и фор­ту­на опре­де­ля­ют судь­бы рим­ско­го наро­да. И одна­ко мы бы впа­ли в ошиб­ку, если бы при­шли к заклю­че­нию об ирра­цио­наль­но­сти исто­ри­че­ской кон­цеп­ции Фло­ра. Дока­за­тель­ст­вом тому могут слу­жить мно­гие места в его труде, посвя­щен­ные vir­tus. Про­сле­жи­вая употреб­ле­ние vir­tus в тек­сте, А. Норд выяс­нил, что в пер­вой кни­ге это сло­во встре­ча­ет­ся 29 раз. В 14 слу­ча­ях оно соче­та­ет­ся с эпи­те­том ro­ma­na. В дру­гих слу­ча­ях оно при­ла­га­ет­ся к древ­не­рим­ским царям и геро­ям — Тул­лу Гости­лию, Гора­ци­ям, Цин­цин­на­ту, Ман­лию Капи­то­лий­ско­му, рим­ским вои­нам в целом. Лишь в четы­рех слу­ча­ях vir­tus соот­не­се­на не с рим­ля­на­ми, а с дру­ги­ми наро­да­ми²⁶. Все это дает осно­ва­ние счи­тать, что под vir­tus Флор пони­мал преж­де все­го каче­ство, при­су­щее рим­ско­му наро­ду.

Часто в труде Фло­ра vir­tus сопо­став­ля­ет­ся с фор­ту­ной. Соче­та­ние vir­tus—for­tu­na не явля­ет­ся новым в латин­ской лите­ра­ту­ре. Впер­вые мы нахо­дим его у Энния в речи Пир­ра о рим­ских плен­ни­ках, кото­рым он дал сво­бо­ду за их воин­скую доб­лесть. Пирр при­пи­сы­ва­ет акт осво­бож­де­ния фор­туне, кото­рая ему вну­ши­ла это реше­ние²⁷. У Цице­ро­на vir­tus и for­tu­na про­ти­во­по­став­ля­ют­ся как воз­мож­ность чело­ве­ка сде­лать все в борь­бе с обсто­я­тель­ства­ми и не зави­ся­щее от этой воз­мож­но­сти сте­че­ние обсто­я­тельств²⁸. Сал­лю­стий дела­ет соче­та­ние vir­tus и for­tu­na исход­ным пунк­том сво­их рас­суж­де­ний о Югур­тин­ской войне и заго­во­ре Кати­ли­ны²⁹. С помо­щью поня­тия vir­tus и for­tu­na рим­ские исто­ри­ки обыч­но объ­яс­ня­ли успе­хи рим­лян в тех или иных сра­же­ни­ях. Для Фло­ра же сама Рим­ская импе­рия — это про­дукт посто­ян­но­го сопер­ни­че­ства и состя­за­ния доб­ле­сти и судь­бы³⁰.

с.16 Исто­рия рим­ско­го наро­да для Фло­ра — это исто­рия войн. Но само сло­во bel­lum в его пони­ма­нии явля­ет­ся доста­точ­но емким, вклю­чая и соци­аль­ные кон­флик­ты. Так, рас­суж­дая об опас­но­стях, кото­рые угро­жа­ли Риму после смер­ти Цеза­ря, Флор назы­ва­ет граж­дан­ские, внеш­ние, раб­ские, сухо­пут­ные и мор­ские бит­вы (II, 14, 8). В дру­гом слу­чае он выде­ля­ет вой­ны с граж­да­на­ми, союз­ни­ка­ми, раба­ми и гла­ди­а­то­ра­ми (I, 47, 5). Объ­еди­не­ние всех внут­рен­них войн и столк­но­ве­ний одним тер­ми­ном — bel­lum ci­vi­le — вызы­ва­ло ряд труд­но­стей, с кото­ры­ми Флор, как автор весь­ма чут­кий к тер­ми­но­ло­гия, не мог не счи­тать­ся. Поэто­му он, в отли­чие от без­за­бот­но­го в тер­ми­но­ло­ги­че­ских вопро­сах Аппи­а­на, счи­та­ет необ­хо­ди­мым объ­яс­нить, что вой­на с союз­ни­ка­ми была фак­ти­че­ски граж­дан­ской вой­ной, посколь­ку высту­пив­шие про­тив Рима этрус­ки, лати­ны, сам­ми­ты уже на заре рим­ской исто­рии обра­зо­ва­ли рим­ский народ (II, 6, 1). Еще боль­шие затруд­не­ния вызы­ва­ет у него дефи­ни­ция раб­ских войн: рабы ведь не были граж­да­на­ми, но они не были и чуже­зем­ца­ми. Более того, при­хо­дит­ся дока­зы­вать, что они вооб­ще люди, хотя и вто­ро­го сор­та (II, 8, 1). Фло­ра ста­вит в тупик опре­де­ле­ние харак­те­ра граж­дан­ской вой­ны под пред­во­ди­тель­ст­вом Спар­та­ка: «Не знаю, каким име­нем назвать вой­ну, кото­рую воз­будил Спар­так» (II, 8, 2). Эта коле­ба­ния объ­яс­ня­ют­ся тем, что Спар­так, как Флор ука­зы­ва­ет ниже, был не рабом, а фра­кий­цем, пла­тив­шим дань, затем сол­да­том, дезер­ти­ром, раз­бой­ни­ком и лишь потом, бла­го­да­ря физи­че­ской силе, гла­ди­а­то­ром (II, 8, 7). Харак­те­ри­зуя вой­ну Цеза­ря и Пом­пея, в ходе кото­рой столк­ну­лись не толь­ко разде­лан­ные на враж­дую­щие пар­тии граж­дане, но и наро­ды Евро­пы и Азии, Флор при­ме­ня­ет такой ред­кий тер­мин, как bel­lum plus quam ci­vi­le (II, 13, 4). В сво­ем инте­ре­се к тер­ми­но­ло­гии граж­дан­ских войн Флор явля­ет­ся наслед­ни­кам клас­си­че­ской латин­ской исто­рио­гра­фии. Гре­че­ские исто­ри­ки в этом отно­ше­нии не мог­ли быть его учи­те­ля­ми, посколь­ку исто­рия Гре­ции не зна­ла ниче­го подоб­но­го рим­ским граж­дан­ским вой­нам.

Кор­ни граж­дан­ских войн Флор ищет во внеш­них вой­нах. В резуль­та­те пере­из­быт­ка сча­стья — ni­mia fe­li­ci­tas — пас­ту­ше­ская бед­ность наслед­ни­ков Рому­ла сме­ня­ет­ся мораль­ной испор­чен­но­стью. Слав­ные и спра­вед­ли­вые вой­ны посте­пен­но пре­вра­ща­ют­ся в без­за­кон­ные и нече­сти­вые, так что у авто­ра воз­ни­ка­ет сомне­ние, не луч­ше ли было бы Риму огра­ни­чить­ся в сво­их заво­е­ва­ни­ях Сици­ли­ей и Афри­кой или даже оста­вать­ся в пре­де­лах Ита­лии (I, 47, 6). Здесь мы встре­ча­ем­ся с.17 с харак­тер­ным для офи­ци­аль­ной идео­ло­гий эпо­хи Адри­а­на моти­вом — необ­хо­ди­мо­стью пре­кра­ще­ния даль­ней­ших заво­е­ва­ний. Глав­ную опас­ность для Рим­ской импе­рии пред­став­ля­ли не ее внеш­ние вра­ги, а воз­мож­ность воз­об­нов­ле­ния внут­рен­них раздо­ров. Кри­зис III в. был не за гора­ми. Его под­зем­ные толч­ки, види­мо, уже ощу­ща­лись в годы «золо­то­го века» Анто­ни­нов, и меч­та о поли­ти­че­ской ста­биль­но­сти руко­во­ди­ла не толь­ко теми, кто направ­лял поли­ти­ку, но и теми, кто пытал­ся осмыс­лить про­шлое рим­ско­го наро­да.

«Нас, — вос­кли­ца­ет Флор, — испор­ти­ла преж­де все­го побеж­ден­ная Сирия, а затем ази­ат­ское наследие царей Пер­га­ма. Эти сокро­ви­ща и богат­ства обру­ши­лись на нра­вы века и повлек­ли ко дну государ­ство, запу­тав­ше­е­ся в сво­их поро­ках, как в тине» (I, 47, 8). Рим­лян не научил печаль­ный при­мер Ган­ни­ба­ла, обес­си­лен­но­го рос­ко­шью заво­е­ван­ной им Кам­па­нии (I, 22, 22). Уже народ­ные три­бу­ны отли­ча­ют­ся стра­стью к рос­ко­ши, и имен­но отсюда их пред­ло­же­ния о пере­де­ле земель (I, 47, 8). Рос­кошь — при­чи­на кон­флик­та меж­ду сена­то­ра­ми и всад­ни­ка­ми (там же). Выступ­ле­ние Кати­ли­ны про­тив роди­ны, прав­да, объ­яс­ня­ет­ся его бед­но­стью, но бед­ность трак­ту­ет­ся как печаль­ное послед­ст­вие той же тяги к рос­ко­ши (I, 47, 13). Стрем­ле­ние зани­мать выс­шие долж­но­сти в государ­стве, воору­жив­шее Цеза­ря и Пом­пея факе­ла­ми фурий на поги­бель рим­ской рес­пуб­ли­ки, — так­же след­ст­вие неве­ро­ят­но­го богат­ства. Вос­ста­ние рабов объ­яс­ня­ет­ся уве­ли­че­ни­ем их чис­ла в домах рим­лян (I, 47, 11). Мари­ан­ские и сул­лан­ские бури вызва­ны еще боль­шей тягой к богат­ству (I, 47, 12).

Ана­ли­зи­руя заклю­чи­тель­ную гла­ву пер­вой кни­ги Фло­ра, кото­рая фак­ти­че­ски явля­ет­ся введе­ни­ем к исто­рии граж­дан­ских войн, мы при­хо­дим к выво­ду, что все мно­го­чис­лен­ные при­чи­ны граж­дан­ских войн, кото­рые выде­ля­лись его пред­ше­ст­вен­ни­ка­ми, Флор стре­мит­ся све­сти к одной — чрез­мер­но­му обо­га­ще­нию победи­те­лей-рим­лян, вызвав­ше­му страсть к рос­ко­ши, забве­ние государ­ст­вен­ных инте­ре­сов, често­лю­бие. Это при­во­дит Фло­ра к неточ­но­сти, напри­мер, в объ­яс­не­нии вос­ста­ний рабов и аграр­ных дви­же­ний. Тако­вы поро­ки схе­мы, сво­дя­щей к еди­но­му зна­ме­на­те­лю явле­ния раз­лич­но­го соци­аль­но­го поряд­ка.

Несмот­ря на этот недо­ста­ток, гла­вы II кни­ги, посвя­щен­ные собы­ти­ям граж­дан­ских войн, пред­став­ля­ют нема­лый инте­рес, осо­бен­но если учесть утра­ту соот­вет­ст­ву­ю­щих книг Тита Ливия и «Исто­рии» Г. Сал­лю­стия Кри­спа.

Зна­че­ние труда Фло­ра может быть обсто­я­тель­нее все­го с.18 выяв­ле­но на при­ме­ре глав, посвя­щен­ных вос­ста­нию рабов и гла­ди­а­то­ров. Доста­точ­но ока­зать, что это един­ст­вен­ный дошед­ший до нас связ­ный рас­сказ на эту тему. В нем изло­же­ны оба сици­лий­ских вос­ста­ния рабов и вос­ста­ние Спар­та­ка, в то вре­мя как Аппи­ан в «Граж­дан­ских вой­нах» оста­но­вил­ся лишь на послед­нем. Пред­две­ри­ем к раб­ским вой­нам II в. до н. э. Флор счи­та­ет вос­ста­ние Гер­до­ния, сов­пав­шее по вре­ме­ни с борь­бой пле­бе­ев за зем­лю. «Но это был ско­рее мятеж, чем вой­на» (II, 7, 2). Стре­мясь пока­зать мас­шта­бы раб­ских войн, Флор срав­ни­ва­ет их с Пуни­че­ски­ми и уве­ря­ет, что Сици­лия понес­ла от рабов боль­ший урон, чем от воен­ных дей­ст­вий и сра­же­ний с могу­ще­ст­вен­ным Кар­фа­ге­ном (II, 7, 3). Винов­ни­ка­ми вой­ны Флор счи­та­ет рим­лян, создав­ших мно­же­ство тюрем для рабов — эрга­сту­лов, где рабы содер­жа­лись зако­ван­ны­ми в цепи (II, 7, 3). Нетруд­но заме­тить, что здесь Флор точ­нее Дио­до­ра, сооб­щаю­ще­го о сици­лий­це Дамо­фи­ле и рим­ских всад­ни­ках, буд­то бы уже в то вре­мя обла­дав­ших судеб­ной вла­стью над пре­то­ра­ми (XXXIV, 2, 1—4). Харак­те­ри­зуя попыт­ки Евна вызвать вос­ста­ние рабов с помо­щью чудес, Флор сооб­ща­ет неиз­вест­ный Дио­до­ру факт — куль­то­вое тря­се­ние воло­са­ми в честь сирий­ской боги­ни (II, 7, 4). Несколь­ко ина­че, чем у Дио­до­ра, изло­жен Фло­рам и ход пер­во­го сици­лий­ско­го вос­ста­ния рабов. Не оста­нав­ли­ва­ясь на дета­лях, ука­жем, что Флор назы­ва­ет име­на четы­рех пре­то­ров, раз­гром­лен­ных Евном и поте­ряв­ших воен­ные лаге­ря: Мани­лия, Лен­ту­ла, Пизо­на, Гип­сея (II, 7, 7). Дио­до­ру изве­стен один лишь Гип­сей (XXXIV, 2, 20). Свиде­тель­ство о пре­то­рах помота­ет уста­но­вить хро­но­ло­гию пер­во­го сици­лий­ско­го вос­ста­ния рабов. Победи­те­лем вос­став­ших Флор, в отли­чие от дру­гих авто­ров, счи­та­ет не Рупи­лия, а Пер­пер­ну, кон­су­ла 130 г. до н. э., быв­ше­го так­же победи­те­лем Ари­сто­ни­ка (II, 7—8). Это сооб­ще­ние сле­ду­ет пони­мать в том смыс­ле, что окон­ча­тель­но пер­вое сици­лий­ское вос­ста­ние было подав­ле­но в 130 г. до н. э. Вождем вто­ро­го сици­лий­ско­го вос­ста­ния назван кили­ки­ец Афе­ни­он (II, 7, 9). Отсут­ст­вие у Фло­ра сведе­ний о Саль­вии (Три­фоне) явля­ет­ся луч­шей гаран­ти­ей того, что здесь Дио­дор допу­стил пута­ни­цу и Три­фон явля­ет­ся двой­ни­ком Евна.

Неиз­вест­ные дру­гим авто­рам подроб­но­сти содер­жат­ся и в срав­ни­тель­но крат­ком сооб­ще­нии о вос­ста­нии Спар­та­ка. Из рас­ска­за о дей­ст­ви­ях Спар­та­ка на Везу­вии мож­но сде­лать вывод, что гла­ди­а­то­ры спу­сти­лись не по наруж­ной части горы, а с ее внут­рен­ней сто­ро­ны, по кра­те­ру (II, 8, 4). У Фло­ра с.19 мы узна­ем, что после раз­гро­ма лаге­ря Вари­ния вос­став­шие рас­сы­па­лись по Кам­па­нии и захва­ти­ли Нолу, Нуце­рию, Фурии, Мета­понт (II, 8, 5). Аппи­ан гово­рит о захва­те одних Фурий (B. C., I, 116). Фло­ру мы обя­за­ны дра­го­цен­ным свиде­тель­ст­вом о том, что Спар­так дошел до Мути­ны (II, 8, 10).

Часто Флор упо­ми­на­ет эрга­сту­лы. Зато­че­ние рабов в эрга­сту­лы было при­чи­ной вос­ста­ния Евна (II, 7, 3), воз­глав­лен­ные Евном рабы взло­ма­ли эрга­сту­лы (II, 7, 6), Афе­ни­он осво­бо­дил рабов из эрга­сту­лов (II, 7, 9). Спар­так выко­вал из цепей эрга­сту­лов мечи и копья (II, 8, 7). Марий и Секст Пом­пей воору­жи­ли эрга­сту­лы (II, 9, 11; II, 18, 1). Такое мно­же­ство упо­ми­на­ний об эрга­сту­лах в крат­ком изло­же­нии рим­ской исто­рии не будет удив­лять, если вспом­нить, что при импе­ра­то­ре Адри­ане они были уни­что­же­ны. Флор, вер­ный себе, пере­нес в опи­са­ние про­шло­го факт соци­аль­ной исто­рии сво­его вре­ме­ни.

Руко­во­ди­те­ля сопро­тив­ле­ния испан­ских пле­мен рим­ской агрес­сии Вири­а­та Флор назы­ва­ет lat­ro — раз­бой­ник (I, 33, 15). В. Ден Боер увидел в этом ука­за­ние на эпо­ху Анто­ни­нов, когда дея­тель­ность «раз­бой­ни­ков» при­ня­ла широ­кий раз­мах³¹. Одна­ко «раз­бой­ни­ком» назы­ва­ет Вири­а­та и Вел­лей Патер­кул (II, 1, 3).

Поли­ти­че­ская и соци­аль­ная борь­ба 70-х гг. I в. до н. э. рас­смат­ри­ва­ет­ся Фло­ром как резуль­тат поли­ти­че­ских пре­сле­до­ва­ний вре­мен Сул­лы: «Сер­то­ри­ан­ская вой­на… Была ли она чем-либо боль­шим, чем наследи­ем сул­лан­ских про­скрип­ций?» (II, 10, 1). Как опас­ная для государ­ства попыт­ка отме­нить зако­но­да­тель­ство Сул­лы рас­це­ни­ва­ет­ся дея­тель­ность Лепида (II, 11, 5). Вой­на меж­ду Цеза­рем и Пом­пе­ем харак­те­ри­зу­ет­ся как гран­ди­оз­ное столк­но­ве­ние, при­вед­шее рим­скую рес­пуб­ли­ку к гибе­ли.

Рас­ска­зы­вая о граж­дан­ских вой­нах Пом­пея и Цеза­ря, Флор выде­ля­ет мало­зна­чи­тель­ный с воен­но-стра­те­ги­че­ской точ­ки зре­ния, но важ­ный в плане мораль­ной оцен­ки граж­дан­ских войн эпи­зод — оса­ду Мас­си­лии. Мас­си­лий­цы, пытав­ши­е­ся при­дер­жи­вать­ся ней­тра­ли­те­та и не под­дер­жав­шие ни одной из враж­дую­щих сто­рон, испы­та­ли вели­чай­шие бед­ст­вия: «Несчаст­ная! Страст­но желая мира из стра­ха перед вой­ной, она была вверг­ну­та в вой­ну!» (II, 13, 23). Судь­ба Мас­си­лии — при­мер того, что граж­дан­ские вой­ны не остав­ля­ют с.20 нико­го в покое. Но преж­де все­го они обру­ши­ва­ют­ся на зачин­щи­ков. Как жал­кий бег­лец поги­ба­ет неко­гда вели­кий пол­ко­во­дец Пом­пей (II, 13, 53). Захлеб­нул­ся сво­ей кро­вью и Цезарь, залив­ший кро­вью рим­ских граж­дан весь мир (II, 13, 95).

В опи­са­нии собы­тий, после­до­вав­ших за убий­ст­вом Цеза­ря, Флор при­дер­жи­ва­ет­ся той их офи­ци­аль­ной оцен­ки, кото­рая была дана самим Авгу­стом. В изло­же­нии Фло­ра Окта­виан лишь под дав­ле­ни­ем обсто­я­тельств при­мкнул к Анто­нию и Лепиду: «Что поде­ла­ешь, имея про­тив себя двух кон­су­лов и две армии? Ста­ло необ­хо­ди­мым при­мкнуть к сооб­ще­ству кро­ва­во­го дого­во­ра» (II, 16, три­ум­ви­рат 1). Кро­ва­вые пре­ступ­ле­ния вре­мен про­скрип­ций Флор при­пи­сы­ва­ет Лепиду и Анто­нию, уве­ряя, что «Цезарь доволь­ст­во­вал­ся убий­ца­ми отца» (II, 16, три­ум­ви­рат 5). Это не соот­вет­ст­ву­ет тому, что нам извест­но о поведе­нии Окта­ви­а­на из дру­гих источ­ни­ков, но пол­но­стью отве­ча­ет вер­сии, кото­рую изла­га­ет сам Окта­виан Август в сво­ем жиз­не­опи­са­нии. Винов­ни­ком всех после­дую­щих неудач и пре­ступ­ле­ний граж­дан­ских войн объ­яв­ля­ет­ся Анто­ний. Из-за его рас­то­чи­тель­но­сти и неуступ­чи­во­сти вынуж­ден был под­нять ору­жие про­тив Рима Секст Пом­пей (II, 18, 5). Пока был жив Анто­ний, в Риме не мог­ло быть проч­но­го мира (II, 19, 1).

Весь­ма инте­ре­су­ют Фло­ра рим­ско-пар­фян­ские отно­ше­ния, что лег­ко объ­яс­ни­мо местом Пар­фии в исто­ри­че­ских судь­бах Рима и рим­ской поли­ти­ке со вре­ме­ни Тра­я­на. В трех гла­вах, посвя­щен­ных вой­нам Крас­са, Вен­ти­дия (лега­та Анто­ния) и само­го Анто­ния, Флор по мас­шта­бам сво­его труда доста­точ­но пол­но харак­те­ри­зу­ет пла­ны рим­ских пол­ко­вод­цев, ход воен­ных дей­ст­вий и их резуль­та­ты. Как чело­век, сочув­ст­ву­ю­щий пово­роту в отно­ше­ни­ях с Пар­фи­ей при Адри­ане, Флор осуж­да­ет бес­смыс­лен­ные попыт­ки Крас­са и Анто­ния поко­рить Пар­фию. У него отсут­ст­ву­ет харак­тер­ная для Плу­тар­ха откры­тая враж­деб­ность к пар­фя­нам³². Под­чер­ки­ва­ет­ся веро­лом­ство Анто­ния, заклю­чив­ше­го с пар­фян­ским царем мир­ный дого­вор и нару­шив­ше­го его вне­зап­ным неспро­во­ци­ро­ван­ным напа­де­ни­ем (II, 20, 1). В этой свя­зи отчет­ли­во про­во­дит­ся мысль, что такие рав­ные по могу­ще­ству дер­жа­вы, как Рим и Пар­фия, долж­ны жить в мире.

Та же обу­слов­лен­ная поли­ти­кой Адри­а­на тен­ден­ция при­ми­ре­ния явст­вен­на при оцен­ке Фло­ром попыт­ки Авгу­ста с.21 поко­рить вар­ва­ров. Флор не пита­ет к вар­ва­рам ника­кой сим­па­тии. Он где это воз­мож­но под­чер­ки­ва­ет их тупость (I, 38, 12; II, 25), в люб­ви их к сво­бо­де видит бес­смыс­лен­ное сопро­тив­ле­ние дика­ря, пытаю­ще­го­ся уку­сить свои око­вы (II, 27). Но в то же вре­мя осуж­да­ет Квин­ти­лия Вара за рас­пу­щен­ность, над­мен­ность и неосмот­ри­тель­ную попыт­ку навя­зать гер­ман­цам рим­ские поряд­ки. Скры­тый упрек Тра­я­ну, уста­но­вив­ше­му тро­феи в зем­лях побеж­ден­ных даков, мож­но видеть в кри­ти­че­ской оцен­ке пре­цеден­та это­го обы­чая, уста­нов­ле­ния тро­фе­ев в зем­лях гал­лов Фаби­ем Мак­си­мом и Доми­ти­ем Аге­но­бар­бом в 121 г. до н. э. (I, 37, 5). Флор усмат­ри­ва­ет в этом про­яв­ле­ние занос­чи­во­сти и неуме­рен­но­сти пол­ко­вод­цев и утвер­жда­ет желае­мое вме­сто дей­ст­ви­тель­но­го — что рим­ский народ нико­гда не ста­вил свои победы в упрек поко­рен­ным наро­дам.

Счи­тая невоз­мож­ным после гибе­ли Цеза­ря и Пом­пея воз­вра­ще­ние рим­ско­го наро­да к преж­ним рес­пуб­ли­кан­ским поряд­кам, Флор видит в уста­нов­ле­нии прин­ци­па­та Авгу­ста наи­мень­шее зло и пола­га­ет, что толь­ко бла­го­да­ря его муд­ро­сти, изо­бре­та­тель­но­сти был при­веден в порядок «потря­сен­ный до осно­ва­ния орга­низм импе­рии» (II, 14, 6) и Рим­ская импе­рия ста­ла как нико­гда поль­зо­вать­ся меж­ду­на­род­ным при­зна­ни­ем и авто­ри­те­там (II, 34, 61—62).

Таким обра­зом, в гла­вах, посвя­щен­ных граж­дан­ским вой­нам после смер­ти Цеза­ря и прин­ци­па­ту Авгу­ста, мы име­ем почти такую же оцен­ку собы­тий, кото­рая нашла выра­же­ние в «Жиз­не­опи­са­нии Авгу­ста» и у Вел­лея Патер­ку­ла, но не у Тита Ливия с его рес­пуб­ли­кан­ски­ми сим­па­ти­я­ми. Эта оцен­ка объ­яс­ня­ет­ся опре­де­лен­ны­ми поли­ти­че­ски­ми тен­ден­ци­я­ми вре­ме­ни напи­са­ния труда. Для Адри­а­на, отка­зав­ше­го­ся от заво­е­ва­ний и про­во­дя­ще­го либе­раль­ный поли­ти­че­ский курс по отно­ше­нию к сена­ту, Август был куми­ром. Куми­ром он явил­ся и для Фло­ра, при­дер­жи­вав­ше­го­ся в этом, как и во мно­гих дру­гих вопро­сах, офи­ци­аль­ной точ­ки зре­ния. Адри­ан дол­жен был поощ­рять имен­но такое крат­кое изло­же­ние рим­ской исто­рии, какое дал Флор. Излиш­ние подроб­но­сти, в кото­рые вда­вал­ся в био­гра­фии Авгу­ста быв­ший сек­ре­тарь Адри­а­на Све­то­ний, выстав­ля­ли осно­ва­те­ля импе­рии в дале­ко не бла­го­при­ят­ном све­те.

Живо­пи­суя ужа­сы граж­дан­ских войн, жесто­кость разде­лен­ных на враж­дую­щие пар­тии граж­дан, Флор далек от тех пес­си­ми­сти­че­ских оце­нок судеб Рима, кото­рые мы нахо­дим в лите­ра­ту­ре, совре­мен­ной граж­дан­ским вой­нам, и у хри­сти­ан­ских авто­ров с их про­ро­че­ства­ми и эсха­то­ло­ги­ей. с.22 Срав­ни­вая судь­бу рим­ско­го наро­да с судь­бой отдель­но­го чело­ве­ка, пере­жи­ваю­ще­го свой­ст­вен­ный юно­сти рост, кре­пость зре­ло­сти и стар­че­ский упа­док сил, исто­рик забы­ва­ет о том, что вслед за ста­ро­стью идет смерть. Он не пред­видит гибе­ли Рима. Рим­ский народ, во всем осталь­ном сле­дую­щий био­ло­ги­че­ским зако­нам раз­ви­тия, сверхъ­есте­ствен­ным обра­зом усколь­за­ет от неиз­беж­ной кон­чи­ны. При Тра­яне ста­рость рим­ско­го наро­да всем на удив­ле­ние зазе­ле­не­ла моло­ды­ми побе­га­ми (Prae­fa­tio, 8). Рас­суж­дая по пово­ду зна­ме­ни­тых слов Югур­ты о гибе­ли про­даж­но­го Рима, коль на него най­дет­ся поку­па­тель, Флор поль­зу­ет­ся слу­ча­ем, чтобы заявить, что Риму суж­де­но веч­ное суще­ст­во­ва­ние, посколь­ку поку­па­тель уже был (I, 36, 18).

В этом выво­де Флор — преж­де все­го чело­век эпо­хи Адри­а­на, пред­ста­ви­тель той офи­ци­аль­ной идео­ло­гии, кото­рая нашла наи­бо­лее после­до­ва­тель­ное выра­же­ние в над­пи­сях на моне­тах это­го вре­ме­ни — Ro­ma aeter­na³³. Ста­биль­ное поло­же­ние Рима обес­пе­чи­ва­лось пре­кра­ще­ни­ем войн, укреп­ле­ни­ем рим­ских рубе­жей, уме­лой и даль­но­вид­ной поли­ти­кой. Этой поли­ти­ке соот­вет­ст­ву­ют фор­му­лы Фло­ра, запе­чатлев­шие опыт управ­ле­ния заво­е­ван­ны­ми наро­да­ми: «важ­нее удер­жать про­вин­цию, чем заво­е­вать» (I, 33, 7), «труд­нее удер­жать про­вин­цию, чем ее при­об­ре­сти: добы­тое силой удер­жи­ва­ет­ся закон­но­стью» (II, 30, 29). Выри­со­вы­ваю­ща­я­ся из этих фор­мул поли­ти­че­ская кон­цеп­ция всту­па­ет в про­ти­во­ре­чие с выска­зан­ным самим же Фло­ром поло­же­ни­ем о внеш­них заво­е­ва­ни­ях как источ­ни­ке силы и моло­до­сти рим­ско­го наро­да. Напрас­но было бы вслед за неко­то­ры­ми уче­ны­ми объ­яс­нять это про­ти­во­ре­чие тем, что пред­и­сло­вие и основ­ная часть исто­ри­че­ско­го труда напи­са­ны раз­ны­ми лица­ми, или тем, что взгляды авто­ра меня­лись в ходе созда­ния сочи­не­ния³⁴. Это про­ти­во­ре­чие при­су­ще не толь­ко Фло­ру. Оно состав­ля­ет стер­жень реаль­но­го про­ти­во­ре­чи­во­го раз­ви­тия Рим­ской импе­рии, создан­ной с помо­щью воору­жен­ной силы и могу­щей нор­маль­но функ­ци­о­ни­ро­вать лишь при усло­вии посто­ян­ной агрес­сии, кото­рая в то же самое вре­мя явля­ет­ся источ­ни­ком гибель­ных внут­рен­них войн. Ни фрон­таль­ное наступ­ле­ние на сосед­ние наро­ды по при­ме­ру Тра­я­на, ни пере­ход к глу­хой обо­роне по рецеп­ту Адри­а­на не мог­ли спа­сти Рим­скую импе­рию от гибе­ли, чего, разу­ме­ет­ся, не понял апо­ло­гет рим­ско­го гос­под­ства Флор.

с.23 Мы мог­ли бы при­знать труд Фло­ра пусты­ми декла­ма­ци­я­ми на исто­ри­че­скую тему, если бы не зна­ли, что пре­вра­ще­ние исто­рии в рито­ри­ку уже в кон­це Рим­ской рес­пуб­ли­ки счи­та­лось иде­а­лом. Меч­та Цице­ро­на об исто­рии, напи­сан­ной рито­ром, осу­ще­ст­ви­лась вско­ре после его смер­ти, ибо «Ab ur­be con­di­ta» Ливия — не что иное, как изло­же­ние судеб рим­ско­го государ­ства сред­ства­ми ора­тор­ско­го искус­ства. Но Ливий — и в этом его сила — не смог пол­но­стью отка­зать­ся от тра­ди­ций тех самых «Анна­лов», на пустоту кото­рых сето­вал Цице­рон. Изло­же­ние собы­тий по прав­ле­ни­ям кон­су­лов, попыт­ка сохра­нить дух ста­ри­ны и любо­ва­ние ею дела­ли про­из­веде­ние Ливия в гла­зах защит­ни­ков рито­ри­ки не толь­ко неудо­бо­чи­тае­мым, но и ста­ро­мод­ным. Пред­ста­ви­те­ли фило­соф­ско­го направ­ле­ния исполь­зо­ва­ли исто­ри­че­ский мате­ри­ал в рам­ках био­гра­фи­че­ско­го жан­ра, исклю­чав­ше­го монотон­ность анна­лов. Био­гра­фия Плу­тар­ха — это не что иное, как исто­рия в лицах, поз­во­ляв­шая авто­ру про­па­ган­ди­ро­вать свои фило­соф­ские и мораль­ные убеж­де­ния. Но жиз­не­опи­са­ние исто­ри­че­ских лиц не было исто­ри­ей в пря­мом смыс­ле это­го сло­ва, и не слу­чай­но Плу­тарх так упор­но отка­зы­ва­ет­ся от зва­ния исто­ри­ка³⁵. Под исто­ри­ей рим­ляне I—II вв., пони­ма­ли после­до­ва­тель­ное изло­же­ние судеб наро­да и государ­ства, а не серию рас­ска­зов о выдаю­щих­ся исто­ри­че­ских дея­те­лях. В этом отно­ше­нии про­из­веде­ние Фло­ра пол­но­стью отве­ча­ет рим­ско­му иде­а­лу исто­ри­че­ско­го труда.

Стрем­ле­ние авто­ра дать наи­крат­чай­шее изло­же­ние собы­тий внеш­ней и внут­ри­по­ли­ти­че­ской исто­рии Рима созда­ва­ло зна­чи­тель­ные труд­но­сти при отбо­ре фак­ти­че­ско­го мате­ри­а­ла и одно­вре­мен­но яви­лось при­чи­ной тех неточ­но­стей, кото­рые часто ста­вят­ся Фло­ру в вину. Это преж­де все­го сокра­щен­ное употреб­ле­ние имен, что дела­ет необ­хо­ди­мым снаб­жать изда­ния и пере­во­ды Фло­ра обшир­ным спра­воч­ным аппа­ра­том. Опи­сы­вая те или иные победы рим­ско­го наро­да, Флор не име­ет воз­мож­но­сти ука­зать име­на всех пол­ко­вод­цев-победи­те­лей. Так, победу при Вер­цел­лах он при­пи­сы­ва­ет одно­му Г. Марию (I, 38, 14), хотя, как извест­но, важ­ную роль в ней сыг­рал дру­гой кон­сул — Лута­ций Катул. Так же, вме­сто шести три­бу­нов с кон­суль­ской вла­стью, участ­во­вав­ших в бит­ве при Аллии (трое из них были Фабии), он упо­ми­на­ет одно­го кон­су­ла Фабия (I, 7, 7). В рас­ска­зе о бит­ве при с.24 Филип­пах Флор сво­дит два сра­же­ния, разде­лен­ные зна­чи­тель­ным про­ме­жут­ком вре­ме­ни, в одно, посколь­ку его целью в дан­ном слу­чае было не рас­кры­тие дис­по­зи­ции, а опи­са­ние тра­ги­че­ской судь­бы Бру­та и Кас­сия (II, 17, 5). Та же при­чи­на — необ­хо­ди­мость быть крат­ким — объ­яс­ня­ет обоб­щен­ное опи­са­ние Фло­ром наро­дов, с кото­ры­ми стал­ки­ва­лись рим­ляне. Сре­ди про­тив­ни­ков Рима в кон­це II в. до н. э. он назы­ва­ет пле­ме­на ким­вров, тев­то­нов, тигу­ри­нов (I, 38, 1). Опу­ще­но оби­тав­шее в рай­оне Тулу­зы пле­мя тек­то­са­гов, вме­сте с позор­ной исто­ри­ей про­па­жи «тулуз­ско­го сереб­ра». В рас­ска­зе о вой­нах рим­лян с гала­та­ми фигу­ри­ру­ют лишь два пле­ме­ни — толо­сто­бо­ги и тек­то­са­ги (I, 27, 5). Не упо­мя­ну­то пле­мя трок­нов. При той сте­пе­ни при­бли­жен­но­сти, с какой дает­ся Фло­ром опи­са­ние Кам­па­нии, не вос­при­ни­ма­ет­ся как серь­ез­ная ошиб­ка то, что в чис­ле при­мор­ских горо­дов назва­на Капуя (I, 11, 6): сто­ли­ца Кам­па­нии хотя и не лежа­ла у само­го моря, но была обя­за­на морю сво­им богат­ст­вом.

Наряду с неточ­но­стя­ми, вызван­ны­ми обзор­ным харак­те­ром труда, в послед­нем име­ют­ся и пря­мые ошиб­ки — в име­нах исто­ри­че­ских пер­со­на­жей, в опи­са­нии сра­же­ний. Одна­ко эти недо­стат­ки с лих­вой пере­кры­ва­ют­ся боль­шим зна­че­ни­ем сохра­нен­ных Фло­ром фак­ти­че­ских дан­ных. Мы уже отме­ча­ли цен­ность Фло­ра для изу­че­ния раб­ских вос­ста­ний. Теперь мы хотим обра­тить вни­ма­ние на его свиде­тель­ство, уни­каль­ное для пони­ма­ния исто­рии одно­го из древ­ней­ших государств Кав­ка­за — Кол­хиды. В руко­пи­сях Фло­ра зна­чит­ся: «…Он раз­бил кол­хов, про­стил Ибе­рию, поща­дил алба­нов. Поста­вив лагерь под самым Кав­ка­зом, он при­ка­зал царю кол­хов Орхо­зу спу­стить­ся в рав­ни­ны, а Арт­оку, что пра­вил ибе­ра­ми, выдать залож­ни­ка­ми детей. Оро­да же ода­рил сам, так как тот при­слал ему из Алба­нии золо­тое ложе и дру­гие подар­ки» (I, 40, 28).

Изда­тель XVII в. Гре­вий (меж­ду про­чим, пер­вый хули­тель Фло­ра) вос­про­из­вел ука­зан­ное место в том виде, в каком оно зна­чит­ся во всех руко­пи­сях и как оно при­веде­но у нас, но в ком­мен­та­ри­ях, осно­вы­ва­ясь на том, что Орхоз не изве­стен ни одно­му антич­но­му авто­ру, кро­ме Фло­ра, пред­ло­жил сле­дую­щую поправ­ку: вме­сто re­gem col­cho­rum — re­gem que cho­rum. Таким обра­зом Орхоз исчез и вме­сто него появил­ся царь Алба­нии Ород, упо­ми­нае­мый ниже в дру­гой свя­зи. Сле­дую­щие изда­те­ли в силу ли высо­ко­го авто­ри­те­та Гре­вия или из-за низ­кой репу­та­ции Фло­ра внес­ли с.25 поправ­ку Гре­вия в текст, хотя, повто­ря­ем, Орхоз упо­ми­на­ет­ся во всех руко­пи­сях Фло­ра.

Посмот­рим, име­ют­ся ли осно­ва­ния совер­шать такое наси­лие над тек­стом. Обра­тим преж­де все­го вни­ма­ние на то, что перед нами два пред­ло­же­ния, из кото­рых вто­рое пояс­ня­ет пер­вое. В пер­вом сооб­ща­ет­ся, что Пом­пей раз­бил кол­хов, во вто­ром пояс­ня­ет­ся, что он заста­вил их царя Орхо­за опу­стить­ся в рав­ни­ны, в пер­вом ука­зы­ва­ет­ся, что он про­стил Ибе­рию, во вто­ром пояс­ня­ет­ся, что он при­ка­зал царю ибе­ров Арт­оку выдать сыно­вей залож­ни­ка­ми, в пер­вом гово­рит­ся, что он поща­дил алба­нов, во вто­ром поща­да моти­ви­ру­ет­ся при­сыл­кой царем алба­нов Оро­дом золо­то­го ложа и дру­гих даров Пом­пею. При таком парал­ле­лиз­ме двух латин­ских фраз заме­на упо­ми­нае­мых в пер­вой фра­зе «кол­хов» (col­cho­rum) на que cho­rum явля­ет­ся про­сто невоз­мож­ной. Исто­ри­че­ский ана­лиз отрыв­ка дает тот же резуль­тат, что и сти­ли­сти­че­ский. Пом­пей не мог све­сти Оро­да с гор в рав­ни­ны хотя бы пото­му, что вынуж­ден был вер­нуть­ся из Алба­нии на пол­пу­ти. Уста­нов­ка рим­ско­го лаге­ря «под самым Кав­ка­зом» может быть отне­се­на толь­ко к Кол­хиде, и из дру­гих авто­ров нам извест­но, что это про­изо­шло во вре­мя пре­сле­до­ва­ния Пом­пе­ем Мит­ри­да­та и борь­бы с кол­ха­ми, под­дер­жи­вав­ши­ми пон­тий­ско­го царя.

Чтобы устра­нить вся­кие сомне­ния в пра­виль­но­сти руко­пис­но­го тек­ста и суще­ст­во­ва­нии царя кол­хов Орхо­за, вер­нем­ся к Гре­вию и его моти­ви­ров­ке поправ­ки Фло­ра. Орхоз дей­ст­ви­тель­но не изве­стен ни Плу­тар­ху, ни Аппи­а­ну, ни Дио­ну Кас­сию, оста­вив­шим срав­ни­тель­но подроб­ные рас­ска­зы о похо­де Пом­пея на Кав­каз. Но Флор и не поль­зо­вал­ся эти­ми авто­ра­ми, быв­ши­ми его совре­мен­ни­ка­ми или жив­ши­ми позд­нее его. Источ­ни­ком Фло­ра были не гре­че­ские, а латин­ские авто­ры и преж­де все­го исто­ри­че­ский труд Тита Ливия. Та же часть труда Ливия, кото­рая отно­сит­ся к Мит­ри­да­то­вым вой­нам, не сохра­ни­лась. Этим и объ­яс­ня­ет­ся уни­каль­ность сооб­ще­ния Фло­ра.

Не менее пока­за­тель­на недо­оцен­ка сохра­нен­ных Фло­ром фак­ти­че­ских дан­ных для изло­же­ния совре­мен­ны­ми иссле­до­ва­те­ля­ми осво­бо­ди­тель­ной борь­бы насе­ле­ния Испа­нии во II в. до н. э. Даже в моно­гра­фи­ях, посвя­щен­ных этой теме, не гово­ря уже о работах обще­го харак­те­ра, исто­рию борь­бы испан­цев за неза­ви­си­мость начи­на­ют с вос­ста­ния лузи­тан в 154 г. до н. э. Прав­да, в пери­о­хах Ливия сохра­ни­лось свиде­тель­ство о более ран­нем выступ­ле­нии испан­цев. Под 171 г. с.26 до н. э. сооб­ща­ет­ся: «Дви­же­ние, кото­рое было воз­глав­ле­но в Испа­нии Оло­ни­ком». Крат­кость и неяс­ность это­го сооб­ще­ния была при­чи­ной того, что пер­вым геро­ем осво­бо­ди­тель­ной вой­ны испан­цев счи­та­ет­ся Вири­ат. Меж­ду тем у Фло­ра мы нахо­дим сооб­ще­ние, рас­кры­ваю­щее смысл фра­зы Ливия: «Была бы беда и с осталь­ны­ми кельт­ибе­ра­ми, если бы не был насиль­ст­вен­но погуб­лен в нача­ле вой­ны их вождь Олин­дик, муж вели­чай­шей храб­ро­сти и отва­ги. Выхо­дя к наро­ду, он потря­сал сереб­ря­ным копьем, яко­бы послан­ным с неба, и, изо­бра­жая про­ри­ца­те­ля, при­вле­кал к себе все­об­щее вни­ма­ние. Но когда он, одер­жи­мый тем же безу­ми­ем, явил­ся ночью в лагерь кон­су­ла, воз­ле пре­то­рия его прон­зи­ло копье стра­жа» (I, 33, 13—14).

Мы гото­вы про­стить Фло­ру ошиб­ку в име­ни пред­во­ди­те­ля кельт­ибе­ров (если толь­ко это не поправ­ка чело­ве­ка, более осве­дом­лен­но­го в испан­ских делах), как и отсут­ст­вие в «Эпи­то­мах» име­ни кон­су­ла, у пре­то­рия кото­ро­го был убит Олин­дик, за поис­ти­не дра­го­цен­ные подроб­но­сти о пер­вом вос­ста­нии кельт­ибе­ров. Фигу­ра Оло­ни­ка — Олин­ди­ка весь­ма пока­за­тель­на для началь­но­го эта­па осво­бо­ди­тель­ных дви­же­ний. Его авто­ри­тет, как и вли­я­ние вождя пер­во­го вос­ста­ния сици­лий­ских рабов Евна, осно­вы­ва­ет­ся на сла­ве про­ри­ца­те­ля, име­ю­ще­го дело с бога­ми. Яко­бы упав­шее с неба сереб­ря­ное копье игра­ет ту же роль, что и белая лань Вири­а­та, появ­ляв­ша­я­ся в то вре­мя, когда пред­во­ди­тель лузи­тан нуж­дал­ся в под­ня­тии авто­ри­те­та.

Разу­ме­ет­ся, при­веден­ны­ми при­ме­ра­ми не исчер­пы­ва­ет­ся зна­че­ние труда Фло­ра как источ­ни­ка изу­че­ния исто­рии рим­ско­го наро­да от Рому­ла до Авгу­ста. Но и они пока­зы­ва­ют оши­боч­ность рас­про­стра­нен­но­го пре­не­бре­жи­тель­но­го отно­ше­ния к Фло­ру. Даже если бы сохра­ни­лись кни­ги Ливия, откуда Флор чер­пал сведе­ния об эпо­хе граж­дан­ских войн, труд Фло­ра пред­став­лял бы инте­рес как отра­же­ние взглядов на рим­скую исто­рию вре­ме­ни Адри­а­на. Мож­но в пол­ной мере согла­сить­ся с оцен­кой, дан­ной Фло­ру круп­ней­шим зна­то­ком антич­ной лите­ра­ту­ры С. И. Соболев­ским: «Сочи­не­ние Фло­ра пред­став­ля­ет собой по харак­те­ру един­ст­вен­ное, свое­об­раз­ное про­из­веде­ние во всей рим­ской лите­ра­ту­ре — это какой-то гимн рим­ско­му наро­ду на исто­ри­че­ской осно­ве»³⁶.

Для пони­ма­ния харак­те­ра труда Фло­ра жела­тель­но с.27 срав­нить его с «Рим­ской исто­ри­ей» Вел­лея Патер­ку­ла, напи­сан­ной в 30 г. н. э., во вре­мя прав­ле­ния импе­ра­то­ра Тибе­рия.

Вел­лей Патер­кул и Флор были авто­ра­ми исто­ри­че­ских трудов, охва­ты­ваю­щих при­мер­но одну и ту же эпо­ху. Это крат­кие исто­ри­че­ские очер­ки, мало чем напо­ми­наю­щие обсто­я­тель­ные повест­во­ва­ния Ливия и его пред­ше­ст­вен­ни­ков анна­ли­стов. Пожа­луй, этим исчер­пы­ва­ет­ся сход­ство. Все осталь­ное состав­ля­ет рази­тель­ное отли­чие, выяс­не­ние кото­ро­го помо­жет глуб­же понять каж­до­го из авто­ров и эво­лю­цию рим­ской латин­ской исто­рио­гра­фии.

Вел­лей напи­сал все­мир­ную исто­рию, глав­ное место в кото­рой зани­ма­ет Рим. Флор — толь­ко исто­рию Рима и его побед. Исто­рия Вел­лея — это рас­сказ о вели­ких людях, обес­пе­чив­ших Риму могу­ще­ство, а себе — при­зна­тель­ность потом­ков и сла­ву. Исто­рия Фло­ра — это повест­во­ва­ние о судь­бах рим­ско­го наро­да, о его вели­ких успе­хах, достиг­ну­тых бла­го­да­ря рели­ги­оз­но­сти, храб­ро­сти и дру­гим пре­крас­ным каче­ствам наро­да, и неуда­чах из-за поро­ков как печаль­но­го порож­де­ния побед. Вел­лей про­яв­ля­ет посто­ян­ный инте­рес не толь­ко к отдель­ным выдаю­щим­ся пол­ко­во­д­цам, но и к их родо­слов­ной, к судь­бам рим­ских родов. Флор упо­ми­на­ет пол­ко­вод­цев часто без их родо­во­го име­ни, лишь для ори­ен­та­ции в победах рим­ско­го наро­да. Вел­лей дает не толь­ко воен­но-поли­ти­че­скую исто­рию, но и исто­рию гре­че­ской и рим­ской лите­ра­ту­ры, ора­тор­ско­го искус­ства, исто­рио­гра­фии, теат­ра. Как чело­век вре­ме­ни Авгу­ста и Тибе­рия, Вел­лей не забы­ва­ет упо­ми­нать о пор­ти­ках, теат­рах, хра­мах и дру­гих заме­ча­тель­ных соору­же­ни­ях по мере их построй­ки. У Фло­ра мы не най­дем ни одно­го име­ни чело­ве­ка интел­лек­ту­аль­но­го труда. Из граж­дан­ских постро­ек Флор назы­ва­ет лишь театр Пом­пея, и то нев­по­пад. Он не ску­пит­ся на име­на цен­ту­ри­о­нов, но даже не упо­ми­на­ет, что Цице­рон был вели­ким ора­то­ром, что Ливий создал исто­ри­че­ский труд, став­ший для него, Фло­ра, источ­ни­ком. Впро­чем, и о себе Флор не сооб­ща­ет ни сло­ва, в то вре­мя как Вел­лей в отступ­ле­ни­ях изло­жил соб­ст­вен­ную карье­ру и родо­слов­ную сво­его отнюдь не знат­но­го рода. Вел­лей пред­ста­ет перед нами как выра­зи­тель инте­ре­сов опре­де­лен­ной про­слой­ки рим­ско­го обще­ства. Где толь­ко мож­но, он под­чер­ки­ва­ет роль всад­ни­че­ско­го сосло­вия, из кото­ро­го состо­я­ло окру­же­ние импе­ра­то­ров и из кото­ро­го он вышел сам. Флор же как лич­ность неясен. Кажет­ся, он сде­лал все, чтобы скрыть свои свя­зи с тем или иным сосло­ви­ем и даже эпо­хой. Если бы не пред­и­сло­вие, где упо­ми­на­ет­ся Тра­ян, мы с.28 мог­ли бы думать, что Флор — стар­ший совре­мен­ник Вел­лея.

Не менее оче­вид­ны раз­ли­чия в фор­ме труда и под­хо­де исто­ри­ков к сво­им зада­чам. Вел­лей дает изло­же­ние собы­тий в стро­го хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке, Флор — в систе­ма­ти­че­ском, выде­ляя внеш­ние и внут­рен­ние (граж­дан­ские вой­ны). Флор не отда­ет осо­бо­го пред­по­чте­ния совре­мен­ной исто­рии перед древ­ней. Изло­же­ние у Вел­лея крайне нерав­но­мер­но: сто­ле­тие от раз­ру­ше­ния Кар­фа­ге­на до смер­ти Цеза­ря изло­же­но в трид­ца­ти пяти неболь­ших по объ­е­му гла­вах, семь­де­сят четы­ре года от смер­ти Цеза­ря до 30 г. н. э. — в трид­ца­ти более круп­ных гла­вах. В труде Вел­лея име­ют­ся мно­го­чис­лен­ные экс­кур­сы, где более подроб­но осве­ща­ют­ся неко­то­рые исто­ри­че­ские вопро­сы, напри­мер, осно­ва­ние рим­ских коло­ний (I, 14—15), рим­ские про­вин­ции (II, 38—39), или дает­ся харак­те­ри­сти­ка — отдель­ных лич­но­стей, очер­ки раз­ви­тия гре­че­ской и рим­ской лите­ра­ту­ры. В труде Фло­ра нет ника­ких отступ­ле­ний.

Вел­лей и Флор дали раз­лич­ное осве­ще­ние важ­ней­ших про­блем и фак­тов рим­ской исто­рии. Они еди­ны в сво­ем осуж­де­нии граж­дан­ских войн, но Вел­лей не заду­мы­ва­ет­ся над их при­чи­на­ми и готов объ­яс­нять их одним лишь често­лю­би­ем рим­лян. Моти­ви­руя выступ­ле­ние Тибе­рия Грак­ха про­тив сена­та, Вел­лей ука­зы­ва­ет на его боязнь ответ­ст­вен­но­сти за заклю­че­ние дого­во­ра с Нуман­ци­ей и непо­мер­ное често­лю­бие. Флор добав­ля­ет к это­му еще один суще­ст­вен­ный мотив — стрем­ле­ние к народ­но­му бла­гу. Это при­да­ет собы­ти­ям иной, более тра­ги­че­ский отте­нок и дела­ет их объ­яс­не­ние более глу­бо­ким и пра­виль­ным, хотя фак­ти­че­ская сто­ро­на изло­же­на Вел­ле­ем обсто­я­тель­нее.

Насколь­ко точен и пунк­туа­лен Вел­лей в хро­но­ло­гии, настоль­ко арти­сти­че­ски небре­жен в ней Флор. В его «Эпи­то­мах» нет точ­ных дати­ро­вок с пере­во­дом из одной хро­но­ло­ги­че­ской систе­мы в дру­гую, кото­рые типич­ны для Вел­лея. Даже, в под­сче­те дли­тель­но­сти круп­ных исто­ри­че­ских пери­о­дов Флор допус­ка­ет гру­бые погреш­но­сти.

Вел­лей менее все­го забо­тит­ся об эффект­но­сти рас­ска­за и брос­ко­сти отдель­ных дета­лей. Он нани­зы­ва­ет одну фра­зу на дру­гую, что под­час затруд­ня­ет их пони­ма­ние, отвле­ка­ет­ся от основ­но­го повест­во­ва­ния, чтобы рас­ска­зать попу­т­но о какой-нибудь мело­чи.

Для Фло­ра рито­ри­че­ский эффект пре­вы­ше все­го. Ради него он три­жды готов отречь­ся от исти­ны. Отсюда частые ана­хро­низ­мы и ошиб­ки. Рас­ска­зы­вая о войне с алло­бро­га­ми с.29 в кон­це II в. до н. э. и победе рим­лян, он не удер­жи­ва­ет­ся от эффект­но­го опи­са­ния сло­нов, не усту­паю­щих вар­ва­рам в сви­ре­по­сти. Исполь­зо­ва­ние рим­ля­на­ми сло­нов в бое­вых опе­ра­ци­ях про­тив гор­ных кельт­ских пле­мен во II в. до н. э. неиз­вест­но нико­му из авто­ров, оста­вив­ших более деталь­ное опи­са­ние вой­ны с алло­бро­га­ми. Но сло­ны в свя­зи с алло­бро­га­ми упо­ми­на­ют­ся у Ливия, когда речь идет о похо­де на Рим Ган­ни­ба­ла в 219 г. до н. э. Флор с наив­ной непо­сред­ст­вен­но­стью отда­ет сло­нов Ган­ни­ба­ла рим­ля­нам, чтобы сде­лать более эффект­ной их победу.

Сопо­став­ле­ние «Эпи­том» Фло­ра и «Рим­ской исто­рии» Вел­лея Патер­ку­ла пока­зы­ва­ет, что это труды раз­лич­но­го типа. Как исто­ри­че­ский источ­ник, про­из­веде­ние Вел­лея цен­нее труда Фло­ра, но послед­ний отли­ча­ет­ся более ори­ги­наль­ным постро­е­ни­ем и более яркой худо­же­ст­вен­ной фор­мой.

В усло­ви­ях упад­ка общей исто­ри­че­ской куль­ту­ры в эпо­ху сред­не­ве­ко­вья ясность изло­же­ния и совер­шен­ство фор­мы дали Фло­ру огром­ное пре­иму­ще­ство перед Вел­ле­ем Патер­ку­лом. Вел­лея никто не читал. Труд его дошел до пер­во­го изда­те­ля в нача­ле XVI в. в виде един­ст­вен­ной руко­пи­си, к тому же вско­ре уте­рян­ной. Пер­вое печат­ное изда­ние Вел­лея в 1520 г. заме­ни­ло всю руко­пис­ную тра­ди­цию.

Иной была судь­ба «Эпи­том» Фло­ра. Они чита­лись уже в III в. Пер­вые следы зна­ком­ства с «Эпи­то­ма­ми» обна­ру­жи­ва­ют­ся в «Памят­ной книж­ке» Ампе­лия, посвя­щен­ной импе­ра­то­ру Мак­ри­ну (217—218 гг.)³⁷. В IV в. труд Фло­ра стал источ­ни­ком бре­виа­рия Феста Руфа, как об этом свиде­тель­ст­ву­ют тек­сту­аль­ные сов­па­де­ния. Не вызы­ва­ет сомне­ния зна­ком­ство с трудом Фло­ра послед­не­го круп­но­го пред­ста­ви­те­ля антич­ной исто­рио­гра­фии Амми­а­на Мар­цел­ли­на, повто­ря­ю­ще­го, хотя и без ссы­лок на источ­ник, основ­ные идеи пред­и­сло­вия к сочи­не­нию Фло­ра (XIV, 6, 2—4).

Фло­ра усерд­но чита­ли хри­сти­ан­ские писа­те­ли Мину­ций Феликс (III в.) и Гиеро­ним (IV в.), заим­ст­вуя у него инте­ре­су­ю­щие их фак­ты рим­ской исто­рии³⁸. Авгу­стин, осуж­дая исто­ри­ков, «не столь­ко повест­ву­ю­щих о вой­нах Рима, сколь­ко вос­хва­ля­ю­щих импе­рию» (CD, III, 19), по всей види­мо­сти, имел в виду Фло­ра³⁹. Флор, наряду с Ливи­ем, Таци­том, с.30 Све­то­ни­ем и дру­ги­ми исто­ри­ка­ми, послу­жил источ­ни­ком для Оро­зия⁴⁰.

О зна­чи­тель­ной попу­ляр­но­сти Фло­ра в сред­ние века свиде­тель­ст­ву­ют мно­го­чис­лен­ные ссыл­ки на него и боль­шое коли­че­ство спис­ков его труда. С сочи­не­ни­ем Фло­ра был зна­ком гот­ский исто­рик Иор­дан (VI в.), настоль­ко широ­ко за ним сле­до­вав­ший, что изда­те­ли Фло­ра, начи­ная с О. Яна, поль­зу­ют­ся руко­пи­ся­ми «De sum­ma tem­po­rum…» Иор­да­на для вос­ста­нов­ле­ния тек­ста Фло­ра⁴¹. «Эпи­то­мы» Фло­ра были источ­ни­ком для хро­ни­ки все­об­щей исто­рии визан­тий­ско­го лето­пис­ца Иоан­на Мала­лы, как, об этом свиде­тель­ст­ву­ет почти­тель­ная ссыл­ка на «достой­но­го и муд­ро­го Фло­ра, авто­ра эпи­том Ливия»⁴², и бли­зость содер­жа­ния 87—209-й глав хро­ни­ки и труда Фло­ра. Посколь­ку при­ня­то счи­тать, что Мала­ла не знал латы­ни, выска­за­но пред­по­ло­же­ние, что сочи­не­ние Фло­ра наряду с труда­ми Све­то­ния и дру­гих рим­ских исто­ри­ков было рас­про­стра­не­но на гре­че­ском Восто­ке в пере­во­де с латин­ско­го ори­ги­на­ла⁴³.

Автор нача­ла IX в. Эйн­гард в пане­ги­ри­че­ской био­гра­фии Кар­ла Вели­ко­го назы­ва­ет сре­ди сво­их инфор­ма­то­ров наряду со Све­то­ни­ем и дру­ги­ми древни­ми исто­ри­ка­ми так­же и Фло­ра⁴⁴. «Эпи­то­мы», судя по ссыл­кам, исполь­зо­вал и епи­скоп Фре­кульф, соста­вив­ший в 30-х гг. IX в. свою уни­вер­саль­ную хро­ни­ку⁴⁵. Зави­си­мость от Фло­ра обна­ру­жи­ва­ют так­же хро­ни­ки Гвидо из Пизы, Рахе­ви­на из Фрей­зин­га, Иоан­на из Сол­с­бе­ри⁴⁶.

К эпо­хе Каро­лин­гов отно­сят­ся две древ­ней­шие из дошед­ших до нас руко­пи­сей Фло­ра. Нача­лом IX в. дати­ру­ет­ся кодекс Bam­ber­gen­sis (сокра­щен­но B). Текст сочи­не­ния в нем, в отли­чие от дру­гих руко­пи­сей, груп­пи­ру­ет­ся в две, а не в четы­ре или пять книг. Это деле­ние при­ни­ма­ет­ся боль­шин­ст­вом совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей, посколь­ку оно отве­ча­ет наме­ре­нию авто­ра рас­ска­зать отдель­но о внеш­них и граж­дан­ских вой­нах. Дру­гая осо­бен­ность B — нали­чие спис­ков глав с.31 в нача­ле каж­дой кни­ги. Текст B закан­чи­ва­ет­ся на II, 33, 60, т. е. отсут­ст­ву­ет послед­няя, 34-я гла­ва II кни­ги («Мир с Пар­фи­ей и обо­жест­вле­ние Авгу­ста»). B — это един­ст­вен­ная руко­пись, даю­щая цен­траль­ную часть 18-й гла­вы II кни­ги (2—6) — вой­ну про­тив Секс­та Пом­пея. B име­ет мно­го­чис­лен­ные про­пус­ки, кото­рые не сов­па­да­ют с про­пус­ка­ми в дру­гих руко­пи­сях. В то же вре­мя она запол­ня­ет мно­гие лаку­ны дру­гих руко­пи­сей и содер­жит мень­ше оши­бок пере­пис­чи­ка.

К IX же веку, но к его середине или кон­цу отно­сит­ся пер­га­мен­ная руко­пись, кото­рую при­ня­то назы­вать Na­za­ria­nus (сокра­щен­но N), посколь­ку она хра­ни­лась в мона­сты­ре бла­жен­но­го Наза­рия в Лор­ше. В N име­ют­ся неко­то­рые про­бе­лы, отсут­ст­ву­ю­щие в руко­пи­сях той же груп­пы, но в целом она сохра­ни­ла текст в удо­вле­тво­ри­тель­ном состо­я­нии и до откры­тия B слу­жи­ла осно­вой всех изда­ний Фло­ра. XI в. дати­ру­ют­ся руко­пи­си Lei­den­sis, Mo­na­cen­sis, Hei­del­ber­gen­sis. В XII—XIII вв., кро­ме ука­зан­ных, в ходу было еще 11 руко­пис­ных тек­стов Фло­ра, что явля­ет­ся — свиде­тель­ст­вом все воз­рас­тав­шей его попу­ляр­но­сти. В XIV—XV вв. к ним при­со­еди­ни­лось свы­ше семи­де­ся­ти руко­пи­сей. Все­го в биб­лио­те­ках Евро­пы учте­на 91 руко­пись Фло­ра, но даль­ней­шие поис­ки могут уве­ли­чить это чис­ло⁴⁷.

Фло­ра высо­ко цени­ли в кру­гах гума­ни­стов. С его трудом был хоро­шо зна­ком Фран­че­ско Пет­рар­ка. Он ука­зы­ва­ет в одном из писем: «Цве­ту­щая крат­кость Фло­ра вооду­ше­ви­ла меня на поис­ки наследия Тита Ливия»⁴⁸. В «Исто­рии Цеза­ря» Пет­рар­ка не толь­ко ссы­ла­ет­ся на Фло­ра как на источ­ник, но и дает ему оцен­ку⁴⁹. Две руко­пи­си Фло­ра, при­над­ле­жав­шие вели­ко­му италь­ян­ско­му поэту и гума­ни­сту, ныне нахо­дят­ся в Пари­же, куда они попа­ли в 1449 г. Одна из них содер­жит помет­ки, сде­лан­ные рукою Пет­рар­ки, но незна­чи­тель­ные. Выска­за­но пред­по­ло­же­ние, что Пет­рар­ка изу­чал Фло­ра по руко­пи­си, кото­рая еще не обна­ру­же­на⁵⁰.

В XIV—XV вв. Фло­ра усерд­но чита­ли и исполь­зо­ва­ли и дру­гие гума­ни­сты, и уже тогда воз­ник спор о лич­но­сти авто­ра «Эпи­том». Доме­ни­ко ди Бан­ди­но отож­де­ст­вил его с Юли­ем Фло­ром, упо­мя­ну­тым Квин­ти­ли­а­ном (X, 3, 12—13), тогда с.32 как Кол­лу­чо Салю­та­ти — с Сене­кой Стар­шим. Послед­нее мне­ние осно­вы­ва­лось, по всей види­мо­сти, на «про­ло­ге», в кото­ром Флор назван род­ст­вен­ни­ком Л. Аннея Сене­ки и Л. Аннея Мелы, а так­же на заме­ча­нии Лак­тан­ция о разде­ле­нии Сене­кой исто­рии рим­ско­го наро­да на воз­рас­ты⁵¹.

Пер­вое печат­ное изда­ние Фло­ра появи­лось в Пари­же без ука­за­ния даты выхо­да и име­ни изда­те­ля. Новей­шие иссле­до­ва­ния уста­но­ви­ли при­мер­ный год изда­ния (1471) и имя изда­те­ля (Робер Гаги­ен)⁵². В нача­ле XVI в. «Эпи­то­мы» Фло­ра были изда­ны в Вене (1511 г.) и Кра­ко­ве (1515 г.). По всей види­мо­сти, их под­гото­вил поэт Вален­тин Экк.

В оцен­ках Фло­ра фран­цуз­ски­ми, нидер­ланд­ски­ми, немец­ки­ми гума­ни­ста­ми зву­чит вос­хи­ще­ние не толь­ко эле­гант­но­стью его сти­ля, но и точ­но­стью и прав­ди­во­стью Фло­ра как исто­ри­ка. Юст Лип­сий ста­вил Фло­ра выше Кур­ция Руфа и дру­гих латин­ских авто­ров, видя в нем не пере­сказ Тита Ливия, а ори­ги­наль­ное сочи­не­ние по исто­рии рим­ско­го наро­да⁵³. Фран­цуз­ский гума­нист Клав­дий Сомез (Сал­ма­сий), во вре­мя пре­бы­ва­ния в Гей­дель­бер­ге издал Фло­ра, снаб­див кни­гу сво­ей всту­пи­тель­ной ста­тьей и ком­мен­та­ри­я­ми Яна Гру­те­ра⁵⁴. В осно­ву изда­ния Соме­за поло­жен один из наи­бо­лее цен­ных кодек­сов — N, прак­ти­че­ски не исполь­зо­ван­ный пред­ше­ст­ву­ю­щи­ми изда­те­ля­ми. Соме­зу при­над­ле­жит ряд бес­спор­ных исправ­ле­ний в тек­сте «Эпи­том», при­ня­тых и в наши дни.

После изда­ния Соме­за Флор ста­но­вит­ся в Евро­пе одним из наи­бо­лее попу­ляр­ных древ­них авто­ров. Доста­точ­но ска­зать, что лишь в Нидер­лан­дах с 1638 по 1674 г. вышло шесть изда­ний Фло­ра. Во Фран­ции и Гер­ма­нии в этот же пери­од появи­лось два новых изда­ния. Фран­цуз­ское изда­ние было осу­щест­вле­но А. Т. Фаб­ри, доче­рью гума­ни­ста, обла­дав­шей тон­ким фило­ло­ги­че­ским чутьем.

Резуль­та­ты кри­ти­че­ской работы изда­те­лей XVI и XVII вв. над руко­пи­ся­ми Фло­ра обоб­ще­ны в утрехт­ском изда­нии И. Гре­вия⁵⁵. Оно снаб­же­но пред­и­сло­ви­ем, в кото­ром при­во­дят­ся оцен­ки «Эпи­том» гума­ни­ста­ми — клас­си­ка­ми фило­ло­гии с дале­ко не лест­ны­ми отзы­ва­ми само­го изда­те­ля о сти­ле с.33 Фло­ра. Сле­дуя как изда­тель за N, Гре­вий в при­ме­ча­ни­ях пред­ла­га­ет ряд сме­лых попра­вок, пере­не­сен­ных в после­дую­щие изда­ния Фло­ра.

Флор при­над­ле­жит к чис­лу антич­ных авто­ров, ока­зав­ших зна­чи­тель­ное вли­я­ние на раз­ви­тие евро­пей­ской исто­рио­гра­фии XV—XVII вв. Его труд послу­жил образ­цом для созда­ния свет­ских исто­рий с новой, отлич­ной от фео­даль­ных и дина­стий­ных хро­ник про­бле­ма­ти­кой. Италь­ян­ские исто­ри­ки-гума­ни­сты Л. Бру­ни, Ф. Гвич­чар­ди­ни, сле­дуя за Фло­ром, выде­ля­ли в исто­рии италь­ян­ских государств внеш­ние и внут­рен­ние (граж­дан­ские вой­ны). В рабо­те «Флор в Поль­ше» Я. Леван­дов­ский пока­зал, что исто­ри­че­ские труды поль­ских гума­ни­стов Длу­га­ша, Мар­ти­на и Иохи­ма Бель­ских, Мар­ти­на Кро­ме­ра вобра­ли не толь­ко внеш­нюю фор­му сочи­не­ния Фло­ра, но и его содер­жа­ние⁵⁶. В XVII в. почти во всех стра­нах Евро­пы выхо­дят сокра­щен­ные исто­рии евро­пей­ских государств. Они носи­ли назва­ния «Англий­ский Флор», «Фран­цуз­ский Флор», «Дат­ский Флор», «Поль­ский Флор». Изла­гая важ­ней­шие фак­ты нацио­наль­ной исто­рии, авто­ры этих сочи­не­ний поль­зу­ют­ся мораль­ны­ми и дидак­ти­че­ски­ми сен­тен­ци­я­ми Фло­ра и неко­то­ры­ми эле­мен­та­ми его исто­ри­че­ской кон­цеп­ции.

Вли­я­ние Фло­ра ощу­ща­ет­ся в трак­та­те Ш. Мон­те­с­кье «О при­чи­нах вели­чия и упад­ка рим­лян» (1734 г.). Мон­те­с­кье при­ни­ма­ет мысль Фло­ра о роли заво­е­ва­ний в раз­ви­тии рос­ко­ши и дру­гих поро­ков, а так­же его оцен­ку граж­дан­ских войн в Риме. В дру­гом, трак­та­те — «О вку­се» Мон­те­с­кье при­во­дит ряд при­ме­ров из «Эпи­том» Фло­ра, чтобы пока­зать досто­ин­ства его сти­ля⁵⁷. Высо­ко оце­ни­вал Фло­ра как исто­ри­ка и сти­ли­ста круп­ный италь­ян­ский поэт Дж. Лео­пар­ди. В иссле­до­ва­нии «Мыс­ли о раз­лич­ных фило­соф­ских систе­мах и сло­вес­но­сти» он при­во­дит отдель­ные места из «Эпи­том» с обшир­ны­ми ком­мен­та­ри­я­ми⁵⁸. Сен­тен­ции Фло­ра на темы мора­ли, одна­ко, пред­став­ля­ют­ся Лео­пар­ди недо­ста­точ­но глу­бо­ки­ми.

Как пер­вое печат­ное изда­ние Фло­ра, так и изда­ния XVI — пер­вой поло­ви­ны XIX в., изоби­ло­ва­ли лаку­на­ми и мно­го­чис­лен­ны­ми ошиб­ка­ми, а так­же непра­во­мер­ны­ми поправ­ка­ми изда­те­лей в тек­сте. Пер­вым науч­ным изда­ни­ем с.34 труда Фло­ра счи­та­ет­ся выпу­щен­ное в 1852 г. О. Яном⁵⁹. Оно впер­вые исполь­зо­ва­ло обна­ру­жен­ную неза­дол­го до того К. Лах­ма­ном в Бам­берг­ской муни­ци­паль­ной биб­лио­те­ке руко­пись B. Два года спу­стя появи­лось изда­ние Фло­ра, под­готов­лен­ное К. Халь­мом⁶⁰. Оно содер­жит ряд попра­вок, вне­сен­ных фило­ло­га­ми, дру­зья­ми изда­те­ля: Вет­цен­бер­ге­ром, Момм­зе­ном, Шпен­гле­ром и др. О. Росс­бах, изда­ние кото­ро­го появи­лось в Тойб­не­ров­ской биб­лио­те­ке в 1896 г., в основ­ном сле­ду­ет за руко­пи­сью B, но исполь­зу­ет так­же N и L. Им учте­на кри­ти­че­ская работа над тек­стом Фло­ра за три сто­ле­тия⁶¹.

Пред­по­чте­ние изда­те­ля­ми вто­рой поло­ви­ны XIX в. руко­пи­си B вызва­ло ответ­ную реак­цию фило­ло­гов XX в. Пер­вым под­верг изда­ние Росс­ба­ха рез­кой, не все­гда обос­но­ван­ной кри­ти­ке Е. Маль­ко­ва­ти. Он упре­ка­ет сво­его пред­ше­ст­вен­ни­ка в недо­ста­точ­ном зна­ком­стве с руко­пис­ной тра­ди­ци­ей, кон­ста­ти­ру­ет оши­боч­ность неко­то­рых при­ня­тых им исправ­ле­ний, вос­ста­нав­ли­ва­ет ряд мест, отверг­ну­тых Росс­ба­хом как позд­ние интер­по­ля­ции⁶². Е. Маль­ко­ва­ти под­гото­вил свое изда­ние Фло­ра, кото­рое наряду с вполне при­ем­ле­мы­ми поправ­ка­ми содер­жит мало аргу­мен­ти­ро­ван­ные исправ­ле­ния в тра­ди­ци­он­ном чте­нии Фло­ра⁶³. Тот же упрек, кото­рый был выска­зан Маль­ко­ва­ти в адрес Росс­ба­ха, бро­шен П. Ялем в адрес Маль­ко­ва­ти — недо­ста­точ­ное исполь­зо­ва­ние руко­пис­ной тра­ди­ции⁶⁴. Сам П. Яль исполь­зо­вал 25 руко­пи­сей, из них 9 впер­вые, а так­же обра­тил вни­ма­ние на раз­но­чте­ния в руко­пи­сях, извест­ных Маль­ко­ва­ти. П. Яль воз­вра­ща­ет­ся к деле­нию тек­ста Фло­ра на две кни­ги и пред­ла­га­ет ряд новых ори­ги­наль­ных чте­ний, осно­ван­ных на парал­ле­лях из лите­ра­ту­ры эпо­хи Рим­ской импе­рии.

Попу­ляр­но­сти в новое вре­мя Флор в зна­чи­тель­ной мере обя­зан сво­е­му сти­лю. Пет­рар­ка, Лео­пар­ди и дру­гие выдаю­щи­е­ся поэты счи­та­ют его одним из луч­ших сти­ли­стов в латин­ской лите­ра­ту­ре. Пора­жа­ет уме­ние Фло­ра несколь­ки­ми строч­ка­ми обри­со­вать поло­же­ние дел, в двух-трех сло­вах ска­зать об исто­ри­че­ском дея­те­ле. Тако­во, напри­мер, уди­ви­тель­ное по экс­прес­сии изо­бра­же­ние Сер­то­ри­ан­ской вой­ны, в с.35 кото­ром не опу­ще­но ниче­го суще­ст­вен­но­го (II, 10), или введе­ние к исто­рии граж­дан­ской вой­ны Цеза­ря и Пом­пея, где авто­ру уда­лось на одной стра­ни­це пока­зать при­чи­ны вой­ны, ее мас­шта­бы, дли­тель­ность, участ­ни­ков, после­до­ва­тель­ность эта­пов и конеч­ный резуль­тат (II, 13, 1—7), или харак­те­ри­сти­ка Спар­та­ка, самая крат­кая из име­ю­щих­ся и в то же вре­мя уни­каль­ная по богат­ству био­гра­фи­че­ских сведе­ний (II, 8, 8).

Автор стре­мит­ся избе­жать рече­вых штам­пов и най­ти свои выра­же­ния для пере­да­чи сути про­ис­хо­див­ших собы­тий в лапидар­ной фор­ме. В этом отно­ше­нии пока­за­тель­но, что он опус­ка­ет ряд пого­во­рок, навяз­ших у рим­лян в зубах. Мы не най­дем у него alea jac­ta est, рав­но как и все­го роман­ти­че­ско­го эпи­зо­да пере­хо­да через Руби­кон. Вме­сто зна­ме­ни­то­го ve­ni, vi­di, vi­ci стре­ми­тель­ность победы Цеза­ря пере­да­ет­ся обра­зом мол­нии, кото­рая в одно и то же мгно­ве­ние «при­хо­дит, пора­жа­ет, исче­за­ет» (II, 13, 63). В то вре­мя как поэту Л. Аннею Лука­ну пона­до­би­лось пят­на­дцать тяже­ло­вес­ных строк для пере­да­чи беседы Цеза­ря с пере­воз­чи­ком (Phars., V, 578), Флор огра­ни­чи­ва­ет­ся четырь­мя сло­ва­ми, сохра­ня­ю­щи­ми инто­на­цию живой речи: «Quid ti­mes? Cae­sa­rem ve­his. Чего боишь­ся? Везешь Цеза­ря» (II, 13, 38). О стрем­ле­нии Фло­ра избе­жать повто­ре­ния одних и тех же слов свиде­тель­ст­ву­ет то, что гово­ря о три­ум­фах Цеза­ря — галль­ском, еги­пет­ском, пон­тий­ском, — он употреб­ля­ет три раз­ных сло­ва: tri­um­phus, lau­rus, cur­rus (II, 13, 89).

В ряде слу­ча­ев Флор отхо­дит от обыч­но­го в латин­ском язы­ке поряд­ка слов. Так, он восемь раз ста­вит сло­во ampli­us (более) меж­ду чис­ли­тель­ным и име­нем суще­ст­ви­тель­ным, как это до него делал поэт Гора­ций (Epist., I, 5, 5). В четыр­на­дца­ти слу­ча­ях он поме­ща­ет имя дей­ст­ву­ю­ще­го лица в конец фра­зы, чтобы сде­лать на нем логи­че­ское уда­ре­ние. Вме­сто in me­dia ur­be (в цен­тре горо­да) он под­час гово­рит in ur­be me­dia (горо­да в цен­тре), вме­сто pro­cul du­bio (вне сомне­ния) du­bio pro­cul (сомне­ния вне). Вме­сто ge­ni­tus Mar­te et Rhea Sil­via (рож­ден­ный Мар­сом и Реей Силь­ви­ей) он гово­рит Mar­te ge­ni­tus et Rhea Sil­via (Мар­сом рож­ден­ный и Реей Силь­ви­ей). Под­счи­та­но, что инвер­сия тако­го рода встре­ча­ет­ся в тек­сте Фло­ра 282 раза⁶⁵. В ста слу­ча­ях допол­не­ние, выра­жен­ное роди­тель­ным паде­жом, дает­ся ранее под­ле­жа­ще­го, напри­мер: tria Ro­ma­ni no­mi­nis pro­di­gia (I, 10, 3).

с.36 Ради крат­ко­сти Флор опус­ка­ет в пред­ло­же­нии под­ле­жа­щее, застав­ляя чита­те­ля дога­ды­вать­ся, кто явля­ет­ся субъ­ек­том дей­ст­вия. Чаще все­го в про­пус­ках под­ра­зу­ме­ва­ет­ся «рим­ский народ», глав­ный герой повест­во­ва­ния. В дру­гих слу­ча­ях опус­ка­ют­ся сло­во «пол­ко­вод­цы» и отдель­ные име­на, кото­рые упо­ми­на­лись в пред­ше­ст­ву­ю­щем рас­ска­зе.

Часто в пред­ло­же­нии отсут­ст­ву­ет ска­зу­е­мое. В 272 слу­ча­ях опус­ка­ет­ся гла­гол «быть», в 23 слу­ча­ях — гла­го­лы со смыс­лом «рож­дать­ся», «про­ис­хо­дить». Вме­сто того, чтобы ска­зать cui­us ex fi­lia Ro­mu­lus na­tus est (от его доче­ри рож­ден Ромул), Флор гово­рит cui­us ex fi­lia Ro­mu­lus (от его доче­ри Ромул). Опус­ка­ют­ся так­же гла­го­лы fa­ce­re, age­re, di­ce­re.

Избе­гая одно­об­ра­зия в повест­во­ва­нии, Флор вво­дит в него рито­ри­че­ские вопро­сы типа «Кто пове­рит?» и крат­кие автор­ские оцен­ки — «О позор!». В 22 слу­ча­ях в тек­сте употреб­ле­на пря­мая речь.

Чтобы уси­лить напря­же­ние дей­ст­вия и при­дать ему стре­ми­тель­ность, Флор раз­би­ва­ет фра­зу на ряд корот­ких бес­со­юз­ных пред­ло­же­ний типа при­веден­ной выше в дру­гой свя­зи: «раз­бил кол­ков, поща­дил Ибе­рию, про­стил алба­нов» (I, 40, 28). Стрем­ле­ние быть изыс­кан­ным порож­да­ет хиазм, син­та­к­си­че­ский парал­ле­лизм, при кото­ром во вто­рой поло­вине фра­зы чле­ны пред­ло­же­ния сто­ят в обрат­ном поряд­ке по схе­ме ab ba или по более слож­ной: ab ab ab ba ba ba.

Флор любит срав­ни­вать вой­ны с буря­ми, мол­ни­я­ми, лес­ны­ми пожа­ра­ми, вне­зап­но обру­ши­ваю­щи­ми­ся снеж­ны­ми лави­на­ми. Оцен­ка этих срав­не­ний зави­сит от чита­тель­ско­го вку­са. Их высо­ко цени­ли гума­ни­сты. В то же вре­мя тон­кий зна­ток латин­ской лите­ра­ту­ры Э. Нор­ден увидел в них непри­тя­за­тель­ные образ­цы цве­ти­стой афри­кан­ской латы­ни⁶⁶. О вку­сах не спо­рят, но все же обра­ща­ет на себя вни­ма­ние, что если в самом срав­не­нии битв со сти­хи­я­ми нет ниче­го ори­ги­наль­но­го, то спо­соб, с помо­щью кото­ро­го они вво­дят­ся в повест­во­ва­ние, поз­во­ля­ет ско­рее вос­хи­щать­ся худо­же­ст­вен­ным мастер­ст­вом Фло­ра, чем пори­цать изли­ше­ства его сти­ля. Кате­го­рич­ность и сме­лость суж­де­ний, порож­дае­мая крат­ко­стью, смяг­ча­ет­ся с помо­щью таких огра­ни­чи­тель­ных слов, как qua­si, qui­dam. Под­счи­та­но, что qua­si встре­ча­ет­ся у Фло­ра 125 раз. В ряде слу­ча­ев про­за Фло­ра носит рит­ми­че­ский харак­тер, застав­ляя вспом­нить, что автор был не толь­ко исто­ри­ком, но и поэтом.

с.37 Та мане­ра пись­ма, типич­ным образ­цом кото­рой явля­ет­ся труд Фло­ра, выра­бота­на рито­ри­че­ским обра­зо­ва­ни­ем. Шко­лы рито­ров, как это вид­но из таци­тов­ско­го «Диа­ло­га об ора­то­рах», име­ли вли­я­тель­ных про­тив­ни­ков сре­ди оппо­зи­ци­он­ной импе­ра­тор­ско­му режи­му зна­ти, сре­ди тех, кто отно­сил­ся с бла­го­го­ве­ни­ем к Цице­ро­ну и видел в ора­тор­ском искус­стве фор­му поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти. Но импе­ра­тор­ская власть, узур­пи­ро­вав­шая пра­ва рим­ско­го наро­да, ока­зы­ва­ла шко­лам рито­ров покро­ви­тель­ство, посколь­ку было ясно, что систе­ма обу­че­ния в них гото­вит послуш­ных под­дан­ных, а не мятеж­ных граж­дан. Рито­ры не учи­ли мыс­лить. Исто­рия, содер­жа­щая столь взры­во­опас­ный для кри­ти­че­ско­го ума мате­ри­ал, исполь­зо­ва­лась ими для уче­ни­че­ских упраж­не­ний на темы, весь­ма дале­кие от жиз­ни и совре­мен­но­сти. Рито­ри­че­ское обра­зо­ва­ние нало­жи­ло отпе­ча­ток на все виды лите­ра­ту­ры и худо­же­ст­вен­ной дея­тель­но­сти, став зна­ме­ни­ем эпо­хи. Поэ­зия ста­но­ви­лась рито­ри­кой, а про­за, в том чис­ле и исто­ри­че­ская, при­об­ре­та­ла поэ­ти­че­скую окрас­ку. Наи­бо­лее харак­тер­ной осо­бен­но­стью про­из­веде­ний, созда­вае­мых в нача­ле II в. выуче­ни­ка­ми рито­ри­че­ских школ, была крат­кость.

Ука­зан­ные осо­бен­но­сти сти­ля и худо­же­ст­вен­ной мане­ры «Эпи­том рим­ской исто­рии» созда­ют зна­чи­тель­ные слож­но­сти их пере­во­да. Чтобы заста­вить Фло­ра заго­во­рить на чуж­дом ему язы­ке, тре­бу­ет­ся не толь­ко пере­дать мыс­ли в столь же лапидар­ной фор­ме, но и сохра­нить рече­вые инто­на­ции, алли­те­ра­ции, игру слов, а в неко­то­рых слу­ча­ях и риф­мы. Спо­со­бы и исто­рия пре­одо­ле­ния этих труд­но­стей дела­ют пере­во­ды Фло­ра инте­рес­ной стра­ни­цей в раз­ви­тии евро­пей­ской клас­си­че­ской фило­ло­гии.

Пер­вые пере­во­ды Фло­ра отно­сят­ся к XVI—XVII вв., и это вооб­ще одни из пер­вых попы­ток дать новое зву­ча­ние латин­ской речи. Немец­кий пере­вод появил­ся в 1536 г., италь­ян­ский — в 1546-м, фран­цуз­ский — в 1580-м, англий­ский — в 1618-м, поль­ский — в 1646-м, дат­ский — в 1699-м.

Зна­чи­тель­но позд­нее появил­ся пер­вый рус­ский пере­вод, выпол­нен­ный Львом Про­хо­ро­вым⁶⁷. В целом это цен­ный источ­ник для зна­ком­ства рус­ско­го чита­те­ля рубе­жа XVIII—XIX вв. с рим­ской исто­ри­ей в срав­ни­тель­но пол­ном ее объ­е­ме. Пере­вод­чик, боль­ше, насколь­ко нам извест­но, не про­бо­вав­ший сво­их сил в рабо­те с антич­ны­ми авто­ра­ми, обла­дал с.38 хоро­ши­ми зна­ни­я­ми латин­ско­го язы­ка и опре­де­лен­ным лите­ра­тур­ным вку­сом. Его пере­вод нель­зя назвать бук­валь­ным и в то же вре­мя на него не подей­ст­во­ва­ла харак­тер­ная для эпо­хи тен­ден­ция к ниве­ли­ров­ке ино­языч­ных про­из­веде­ний и при­спо­соб­ле­нию их к соб­ст­вен­ным эсте­ти­че­ским тре­бо­ва­ни­ям. Л. Про­хо­ров стре­мит­ся пере­не­сти Фло­ра из латин­ской рече­вой сти­хии в рус­скую, сде­лать его понят­ным рус­ско­му чита­те­лю. Отсюда появ­ле­ние в пере­во­де «кулач­но­го бой­ца» вме­сто gla­dia­tor, «лоб­но­го места» вме­сто rostra, «роты» вме­сто co­hors, «рату­ши» вме­сто cu­ria.

Подоб­ный под­ход к пере­да­че ино­языч­ной исто­ри­че­ской лек­си­ки может быть назван функ­цио­наль­ным. Дей­ст­ви­тель­но, «лоб­ное место» выпол­ня­ло в древ­ней Руси функ­цию, в какой-то мере сход­ную с функ­ци­ей ростр и более под­хо­дя­ще­го сло­ва для заме­ны латин­ско­го rostra в рус­ской лек­си­ке нет. Но «лоб­ное место» явля­ет­ся дале­ко не точ­ным экви­ва­лен­том рим­ских ростр. Прав­да, лоб­ное место зани­ма­ло на Крас­ной пло­ща­ди то же цен­траль­ное поло­же­ние, что и рост­ры на фору­ме, и так же слу­жи­ло для обра­ще­ния к наро­ду. Но рим­ские рост­ры были сим­во­лом демо­кра­тии, чего никак нель­зя ска­зать о лоб­ном месте, и этот сим­вол, как стре­мит­ся пока­зать Флор в соот­вет­ст­ву­ю­щей фра­зе, был попран в эпо­ху про­скрип­ций, когда на рострах выстав­ля­лись голо­вы проскри­би­ро­ван­ных. Для пере­да­чи слож­ной систе­мы пред­став­ле­ний и ассо­ци­а­ций, свя­зан­ных со сло­вом rostra, пере­вод­чи­ку оста­ет­ся одно — оста­вить сло­во без пере­во­да. Но пере­вод­чи­ки того вре­ме­ни — и не толь­ко рус­ские — не виде­ли такой воз­мож­но­сти и, оче­вид­но, исхо­ди­ли из низ­ко­го уров­ня зна­ний исто­ри­че­ских реа­лий или из неже­ла­ния засо­рять род­ной язык чуже­зем­ны­ми сло­ва­ми.

В 1835 г. появил­ся пере­вод Фло­ра на немец­кий язык В. Пала⁶⁸. Это была шестая и к тому вре­ме­ни наи­бо­лее удач­ная попыт­ка озна­ком­ле­ния немец­ких чита­те­лей с «Эпи­то­ма­ми». Есте­ствен­но, что пере­вод­чик вос­поль­зо­вал­ся опы­том сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков, изу­чил обшир­ные ком­мен­та­рии к Фло­ру на латин­ском язы­ке. К тому же пере­вод появил­ся в то вре­мя, когда как роман­ти­че­ская реак­ция на прак­ти­ку фран­цуз­ско­го пере­во­да эпо­хи клас­си­циз­ма раз­ви­ва­ет­ся тен­ден­ция к мак­си­маль­ной бли­зо­сти пере­во­да к ори­ги­на­лу и одно­вре­мен­но стрем­ле­ние пере­дать свое­об­ра­зие послед­не­го сред­ства­ми род­но­го язы­ка. Все это пере­вод­чик обо­зна­ча­ет с.39 сло­вом Geist (дух) и обви­ня­ет сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков в том, что они не пере­да­ли «дух вре­ме­ни». Во мно­гих слу­ча­ях пере­вод­чик сохра­ня­ет коло­рит антич­ной эпо­хи, остав­ляя латин­ские тер­ми­ны без пере­во­да и объ­яс­няя их в ком­мен­та­ри­ях. Здесь он непо­сле­до­ва­те­лен. Так, он посто­ян­но дает немец­кие назва­ния рек — Рейн, Дунай, Мозель, Везер, вме­сто того, чтобы сохра­нить латин­скую тер­ми­но­ло­гию. Стре­мясь при­бли­зить Фло­ра к немец­ко­му чита­те­лю, Пал допус­ка­ет ошиб­ки, подоб­ные тем, какие мы наблюда­ли в пере­во­де Л. Про­хо­ро­ва. Сло­во plebs он пере­во­дит сло­вом Pö­bel, име­ю­щим уни­чи­жи­тель­ный отте­нок — «чернь», хотя в ори­ги­на­ле это­го оттен­ка нет. Gla­dia­to­res у него ино­гда Gla­dia­to­ren, но боль­шей частью Fech­ter (фех­то­валь­щи­ки). Ger­ma­ni он пере­да­ет сло­вом Deutschen, хотя в немец­ком язы­ке име­ет­ся соот­вет­ст­ву­ю­щее Ger­ma­nen. Пере­вод Пала име­ет ряд чисто лите­ра­тур­ных досто­инств: стрем­ле­ние пере­дать крат­кость и энер­гич­ность язы­ка Фло­ра и, что не менее суще­ст­вен­но, худо­же­ст­вен­ный образ, содер­жа­щий­ся в ори­ги­на­ле. Пере­вод Пала осу­щест­влен с изда­ния, не учи­ты­вав­ше­го кодекс B, что свой­ст­вен­но всем пере­во­дам, появив­шим­ся до 1855 г. Поэто­му исполь­зо­ва­ние его в наше вре­мя невоз­мож­но.

Англо­языч­ная лите­ра­ту­ра обла­да­ет вполне удо­вле­тво­ри­тель­ным пере­во­дом Е. С. Фор­сте­ра, осно­ван­ным на изда­нии О. Росс­ба­ха⁶⁹. Впро­чем, пере­вод­чик часто не справ­ля­ет­ся с труд­но­стя­ми адек­ват­ной пере­да­чи точ­ной и корот­кой фра­зы Фло­ра и, чтобы исклю­чить дво­я­кое тол­ко­ва­ние, при­бе­га­ет к опи­са­ни­ям.

Высо­ки­ми лите­ра­тур­ны­ми досто­ин­ства­ми отли­ча­ет­ся послед­ний фран­цуз­ский пере­вод, при­над­ле­жа­щий боль­шо­му зна­то­ку рим­ской лите­ра­ту­ры и иссле­до­ва­те­лю граж­дан­ских войн в Риме П. Ялю. Явля­ясь не толь­ко пере­вод­чи­ком, но и изда­те­лем Фло­ра, П. Яль про­ни­ка­ет в тай­ну фра­зы Фло­ра и стре­мит­ся пере­дать ее рит­ми­че­ский рису­нок. Заслу­жи­ва­ет похва­лы его стрем­ле­ние сохра­нить как сти­ли­сти­че­ские уда­чи Фло­ра, так и неуда­чи, напри­мер повто­ре­ние в одном пред­ло­же­нии одних и тех же слов из-за неуме­ния най­ти сино­ним. В то же вре­мя пере­во­ду П. Яля при­су­ща опре­де­лен­ная модер­ни­за­ция, выра­зив­ша­я­ся не толь­ко в пере­да­че древ­них назва­ний рек и горо­дов в совре­мен­ном фран­цуз­ском зву­ча­нии, но и во введе­нии в неко­то­рых слу­ча­ях совре­мен­ной поли­ти­че­ской тер­ми­но­ло­гии.

с.40 В осно­ву насто­я­ще­го пере­во­да поло­же­но тойн­бе­ров­ское изда­ние Росс­ба­ха, но мы зна­ко­мы и с более позд­ни­ми изда­ни­я­ми Е. Маль­ко­ва­ти и П. Яля и при­бе­га­ем к ним в тех слу­ча­ях, когда их чте­ние и трак­тов­ка спор­ных мест кажут­ся нам наи­бо­лее удач­ны­ми.

Наш пере­вод сохра­ня­ет то же деле­ние тек­ста, кото­рое при­ня­то О. Росс­ба­хом — на кни­ги, гла­вы и пара­гра­фы. Гла­вы обо­зна­ча­ют­ся в тек­сте рим­ски­ми циф­ра­ми, в снос­ках араб­ски­ми, пара­гра­фы в тек­сте араб­ски­ми циф­ра­ми (в скоб­ках). Перед нача­лом каж­дой гла­вы име­ет­ся циф­ра (или циф­ры), ука­зы­ваю­щая номе­ра книг и глав в тех изда­ни­ях Фло­ра, где при­ня­то деле­ние на четы­ре кни­ги.

Пере­во­ды про­из­веде­ний антич­ных авто­ров все­гда сопро­вож­да­ют­ся ком­мен­та­ри­я­ми. «Эпи­то­мы» в них осо­бен­но нуж­да­ют­ся из-за стрем­ле­ния Фло­ра к мак­си­маль­ной крат­ко­сти. В ком­мен­та­ри­ях⁷⁰ мы вос­ста­нав­ли­ва­ем пол­ные име­на рим­ских кон­су­лов и дру­гих долж­ност­ных лиц и поли­ти­че­ских дея­те­лей преж­де все­го для того, чтобы избе­жать пута­ни­цы. Поми­мо это­го дают­ся годы прав­ле­ния кон­су­лов, что явля­ет­ся ука­за­ни­ем на вре­мя тех или иных собы­тий. Нашей целью было выявить допу­щен­ные Фло­ром ошиб­ки и неточ­но­сти, но так­же и реа­би­ли­ти­ро­вать его от обви­не­ний в небреж­но­сти, если те были осно­ва­ны на недо­ста­точ­но глу­бо­ком про­ник­но­ве­нии в текст или гипер­кри­ти­че­ской моде раз­ных пери­о­дов раз­ви­тия клас­си­че­ской фило­ло­гии. В тех слу­ча­ях, когда тот или иной сооб­щае­мый Фло­ром факт тре­бу­ет разъ­яс­не­ния, мы ссы­ла­ем­ся на его более пол­ное изло­же­ние у дру­гих авто­ров. Мы не ста­ви­ли сво­ей целью фик­са­цию всех рас­хож­де­ний, кото­рые име­ют­ся в руко­пи­сях Фло­ра, и ука­зы­ваем на них лишь в тех слу­ча­ях, когда тре­бу­ет­ся обос­но­вать то или иное тол­ко­ва­ние тек­ста.