К развитию представлений об идеальном человеке в греческой литературе V—IV вв. до н. э.: понятие и образ καλὸς κἀγαθός у Ксенофонта.

Одной из наи­бо­лее суще­ст­вен­ных заслуг антич­ной обще­ст­вен­ной мыс­ли в раз­ви­тии евро­пей­ской гума­ни­тар­ной куль­ту­ры мож­но счи­тать раз­ра­бот­ку гре­ка­ми, а позд­нее и рим­ля­на­ми, пред­став­ле­ния об иде­аль­ном типе чело­ве­ка. Необ­хо­ди­мость выра­бот­ки тако­го взгляда была обу­слов­ле­на самой при­ро­дой антич­но­го граж­дан­ско­го обще­ства, его тяго­те­ни­ем к нор­ма­тив­но­сти во всех обла­стях жиз­ни, к тому, что ста­ло вос­при­ни­мать­ся самим этим обще­ст­вом, а затем и сред­не­ве­ко­вой Евро­пой и новым вре­ме­нем как нечто клас­си­че­ское. Соци­аль­ная и поли­ти­че­ская при­ро­да антич­но­го обще­ства опре­де­ля­лась рано утвер­див­шей­ся (еще в арха­и­че­скую эпо­ху VIII—VI вв. до н. э.) тен­ден­ци­ей к сослов­ной кор­по­ра­тив­но­сти, к граж­дан­ской эли­тар­но­сти: с одной сто­ро­ны, антич­ная граж­дан­ская общи­на была, без­услов­но, соци­аль­ной струк­ту­рой и фор­мой жиз­ни все­го насе­ле­ния дан­ной мест­но­сти, но, с дру­гой сто­ро­ны, это народ­ное ее каче­ство соче­та­лось с несо­мнен­ной эли­тар­но­стью, посколь­ку граж­дан­ский кол­лек­тив все­гда про­ти­во­сто­ял более широ­кой мас­се насе­ле­ния, не при­над­ле­жа­щей к корен­но­му этно­су — мете­кам и рабам. Такая двой­ст­вен­ность соци­аль­ной при­ро­ды антич­но­го обще­ства не мог­ла не най­ти сво­его отра­же­ния в куль­ту­ре и идео­ло­гии. Полис­ный строй обу­слав­ли­вал не толь­ко раз­но­об­ра­зие и пол­но­кров­ность куль­тур­ной жиз­ни, питав­шей­ся народ­ны­ми исто­ка­ми (рели­ги­ей, мифо­ло­ги­ей, фольк­ло­ром и т. д.), но и непре­стан­ное стрем­ле­ние к выра­бот­ке более или менее воз­вы­шен­но­го ари­сто­кра­ти­че­ско­го иде­а­ла, отра­жав­ше­го дру­гую сто­ро­ну жиз­ни того же антич­но­го обще­ства — ее оче­вид­ную эли­тар­ность.

Отсюда мно­го­крат­ное обра­ще­ние антич­ных, в первую оче­редь, гре­че­ских, масте­ров искус­ства, писа­те­лей и мыс­ли­те­лей к выра­бот­ке все­воз­мож­ных иде­аль­ных типов, являв­ших­ся ото­б­ра­же­ни­ем этих эли­тар­ных устрем­ле­ний. Это и созда­ние обра­зов физи­че­ски пре­крас­ных богов и геро­ев в мифо­ло­гии и изо­бра­зи­тель­ном искус­стве, пра­виль­ных сим­мет­рич­ных стро­е­ний и целых ком­плек­сов в архи­тек­ту­ре и гра­до­стро­и­тель­стве, обра­зов людей, обла­даю­щих совер­шен­ным телом, в скульп­ту­ре, и раз­но­сто­ронне раз­ви­тых, пол­но­цен­ных как в физи­че­ском, так и в духов­ном плане — в лите­ра­ту­ре. В самом деле, уже у Гоме­ра мы стал­ки­ва­ем­ся с пред­став­ле­ни­я­ми о выдаю­щих­ся физи­че­ских и духов­ных каче­ствах геро­ев — их силе и атле­тиз­ме, воин­ском искус­стве, их храб­ро­сти, чув­стве дол­га и стрем­ле­нии к сла­ве. Эти каче­ства в сво­ей сово­куп­но­сти состав­ля­ют поня­тие о пер­со­наль­ной доста­точ­но­сти, о лич­ном совер­шен­стве чело­ве­ка, о его доб­ле­сти — ἀρε­τή. Еще даль­ше в этом плане пошла лири­ка соб­ст­вен­но арха­и­че­ской эпо­хи, в осо­бен­но­сти те ее пред­ста­ви­те­ли, кото­рые име­ли ари­сто­кра­ти­че­ское про­ис­хож­де­ние. Преж­де все­го, мы име­ем в виду Фео­гнида, в сво­их эле­ги­ях пред­став­ля­ю­ще­го с исклю­чи­тель­ной пол­нотой ари­сто­кра­ти­че­ский иде­ал чело­ве­ка, с его кодек­сом чести, опи­раю­щим­ся еще на гоме­ров­скую ἀρε­τή, и, конеч­но же, Симо­нида Кеос­ско­го, в твор­че­стве кото­ро­го ста­рый ари­сто­кра­ти­че­ский иде­ал есте­ствен­но пере­ли­ва­ет­ся в новый граж­дан­ский, соот­вет­ст­ву­ю­щий уже полис­ной систе­ме цен­но­стей.

Эта древ­няя поэ­зия — Гомер, Фео­гнид, Симо­нид — ста­ла животвор­ным источ­ни­ком, из кото­ро­го чер­па­ли свой мате­ри­ал, необ­хо­ди­мые идеи и обра­зы после­дую­щие писа­те­ли клас­си­че­ско­го вре­ме­ни. Осо­бен­но боль­шое зна­че­ние в этом плане име­ла фило­со­фия V—IV вв. до н. э., пред­ста­ви­те­ли кото­рой, глав­ным обра­зом при­над­ле­жав­шие к сокра­тов­ской шко­ле, вклю­ча­ли тему иде­аль­но­го чело­ве­ка в более общую систе­му рас­суж­де­ний — в уче­ние об иде­аль­ном обще­стве и государ­стве, кото­рое и долж­но было, по их мыс­ли, с помо­щью соот­вет­ст­ву­ю­щей пра­виль­ной систе­мы вос­пи­та­ния и обра­зо­ва­ния куль­ти­ви­ро­вать и вос­про­из­во­дить этот иде­аль­ный тип¹. Сократ и его про­дол­жа­те­ли — Ксе­но­фонт, Пла­тон, Исо­крат, а позд­нее и Ари­сто­тель, беря за осно­ву реаль­но суще­ст­ву­ю­щую полис­ную систе­му, так ска­зать, оттал­ки­ва­ясь от нее, раз­ра­ба­ты­ва­ли иде­аль­ную модель обще­ства, ядром и состав­ля­ю­щей частью кото­ро­го был чело­век иде­аль­но­го типа — как граж­да­нин, так и пра­ви­тель. В их уче­нии о таком желае­мом обще­стве все ока­зы­ва­лось спа­ян­ным в одну нераз­рыв­ную цепь: иде­аль­ное государ­ство, иде­аль­ный чело­век, иде­аль­ное вос­пи­та­ние и обра­зо­ва­ние. Иде­аль­ное государ­ство осно­вы­ва­лось на сооб­ще­стве спе­ци­аль­но ото­бран­ных для этой цели иде­аль­ных людей, но сами эти люди были созда­ни­ем глу­бо­ко­про­ду­ман­ной и деталь­но раз­ра­ботан­ной систе­мы вос­пи­та­ния и обра­зо­ва­ния, кото­рую, в свою оче­редь, осу­ществля­ло все то же иде­аль­ное государ­ство. Разу­ме­ет­ся, для это­го замкну­то­го кру­га идей огром­ное зна­че­ние при­об­ре­та­ла про­бле­ма пер­во­го зве­на, без опре­де­ле­ния кото­ро­го вся систе­ма теря­ла свой смысл и ста­но­ви­лась фик­ци­ей. Одна­ко, каж­дая шко­ла и каж­дый мыс­ли­тель опре­де­ля­ли это пер­вое зве­но по-раз­но­му, одни — исхо­дя из пони­ма­ния фун­да­мен­таль­ной роли государ­ства, дру­гие, как Сократ и его про­дол­жа­те­ли, — сво­дя все реше­ние про­бле­мы к фор­ми­ро­ва­нию иде­аль­ной лич­но­сти.

Так или ина­че, в изу­че­нии ком­плек­са этих пред­став­ле­ний об иде­аль­ном государ­стве тема иде­аль­но­го чело­ве­ка ока­зы­ва­ет­ся весь­ма важ­ной. При этом, как и в дру­гих подоб­ных слу­ча­ях, инте­рес­ной может быть не толь­ко сама эта тема, но и ее эпи­сте­мо­ло­ги­че­ское, т. е. поня­тий­ное зна­че­ние. В ряду тер­ми­нов, кото­ры­ми в гре­че­ской лите­ра­ту­ре опре­де­ля­ет­ся каче­ство иде­аль­но­го чело­ве­ка, наше вни­ма­ние при­вле­ка­ет срав­ни­тель­но менее дру­гих изу­чен­ное поня­тие κα­λοκἀγα­θία («пре­крас­ное и хоро­шее», «совер­шен­ное»), кото­рое в лите­ра­ту­ре клас­си­че­ско­го вре­ме­ни полу­чи­ло рас­про­стра­не­ние наряду с более тра­ди­ци­он­ным поня­ти­ем ἀρε­τή — «доб­лесть», «доб­ро­де­тель»².

Это слож­ное поня­тие появ­ля­ет­ся в гре­че­ской лите­ра­ту­ре доста­точ­но рано. Во вся­ком слу­чае, мож­но при­ве­сти несколь­ко харак­тер­ных при­ме­ров из лите­ра­ту­ры V в. до н. э., демон­стри­ру­ю­щих раз­ви­тие сло­во­употреб­ле­ния κα­λὸς κἀγα­θός. Так, у Геро­до­та это сло­во встре­ча­ет­ся как гре­че­ский экви­ва­лент еги­пет­ско­го поня­тия «чело­век» (II, 143). В этом отрыв­ке речь идет о вер­хов­ных жре­цах еги­пет­ско­го бога Аммо­на. Обо­зна­чая оче­ред­но­го тако­го жре­ца еги­пет­ским поня­ти­ем πί­ρωμις, Геро­дот несо­мнен­но отда­ет себе отчет в том, что это не обы­ден­ное поня­тие и что оно употреб­ля­лось его еги­пет­ски­ми собе­сед­ни­ка­ми в высо­ком смыс­ле, для гор­де­ли­во­го обо­зна­че­ния чело­ве­ка, так ска­зать, с боль­шой бук­вы — егип­тя­ни­на (в про­ти­во­по­лож­ность про­чим людям, чуже­зем­цам, вар­ва­рам) и, вдо­ба­вок, вер­хов­но­го жре­ца. Поэто­му-то Геро­дот и добав­ля­ет необ­хо­ди­мое объ­яс­не­ние: «пиро­мис же по-эллин­ски озна­ча­ет «пре­крас­ный и бла­го­род­ный чело­век» (κα­λὸς κἀγα­θός).

У млад­ше­го совре­мен­ни­ка Геро­до­та комедио­гра­фа Ари­сто­фа­на поня­тие κα­λὸς κἀγα­θός неод­но­крат­но встре­ча­ет­ся в смыс­ле «отмен­ный», «достой­ный» (ср. Aris­toph. Equ., 735; Nub., 101, 794). Одна­ко, что гораздо важ­нее, в позд­ней комедии Ари­сто­фа­на «Лягуш­ки» (405 г. до н. э.) это поня­тие исполь­зу­ет­ся для обо­зна­че­ния вполне опре­де­лен­ной соци­аль­ной кате­го­рии — людей бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния (εὐγε­νεῖς) и высо­ких нрав­ст­вен­ных качеств (δί­καιοι, σώφ­ρο­νες), граж­дан ста­ро­го зака­ла, про­ти­во­по­став­ля­е­мых под­лым выскоч­кам. При этом вид­но, что сам тер­мин κα­λοὶ κἀγα­θοί при­об­рел уже устой­чи­вый харак­тер, стал сво­его рода соци­аль­ным штам­пом (см. Aris­toph. Ran., 717 sqq.).

Нако­нец, еще чуть поз­же мы стал­ки­ва­ем­ся со сло­во­употреб­ле­ни­ем κα­λοὶ κἀγα­θοί у Фукидида (VIII, 48, 3—6 — оче­вид­но, уже после 404 г. до н. э.), кото­рый в послед­ней кни­ге сво­его труда, атте­стуя сто­рон­ни­ков оли­гар­хи­че­ско­го пере­во­рота в Афи­нах в 411 г., обо­зна­ча­ет их не толь­ко как людей силь­ных (δυ­νατοί), оли­гар­хов (οἱ δὲ ξυ­νισ­τάν­τες τὴν ὀλι­γαρ­χίαν), но и как «так назы­вае­мых пре­крас­ных и бла­го­род­ных» (τούς τε κα­λοὺς κἀγα­θοὺς ὀνο­μαζό­μενους). Связь это­го поня­тия со знат­ной и состо­я­тель­ной эли­той, с ари­сто­кра­ти­ей, здесь оче­вид­на. Тер­мин явно уже при­об­рел харак­тер устой­чи­во­го соци­аль­но-поли­ти­че­ско­го обо­зна­че­ния (или само­обо­зна­че­ния, что в дан­ном слу­чае все рав­но, ср. латин­ское op­ti­ma­tes) и если что и тре­бу­ет здесь допол­ни­тель­но­го разъ­яс­не­ния, так это лишь при­со­еди­нен­ное Фукидидом при­ча­стие «так назы­вае­мые». Одна­ко, боль­шой труд­но­сти здесь нет: сам будучи знат­ным и состо­я­тель­ным чело­ве­ком, Фукидид, одна­ко, не сочув­ст­во­вал лиде­рам оли­гар­хи­че­ской рево­лю­ции 411 г., низ­мен­ное често­лю­бие и эго­изм кото­рых были для него не сек­ре­том. Поэто­му он не мог при­ме­нить к ним поня­тие κα­λοὶ κἀγα­θοί с при­су­щим ему высо­ким оце­ноч­ным смыс­лом без необ­хо­ди­мых ого­во­рок, давав­ших чита­те­лю почув­ст­во­вать неза­слу­жен­ность усво­е­ния афин­ски­ми оли­гар­ха­ми это­го обо­зна­че­ния.

Итак, одна­жды родив­шись, поня­тие κα­λοὶ κἀγα­θοί по ана­ло­гии с тако­го же рода древни­ми опре­де­ле­ни­я­ми ἄρισ­τοι, βέλ­τιστοι и т. п. очень ско­ро ста­ло обо­зна­чать людей не про­сто отмен­ных, но имен­но ари­сто­кра­тов, пред­ста­ви­те­лей соци­аль­ной эли­ты. Инте­рес­ным, впро­чем, явля­ет­ся и то, что этим дело не огра­ни­чи­лось, и слож­ное это поня­тие обна­ру­жи­ло тен­ден­цию к даль­ней­ше­му раз­ви­тию и обо­га­ще­нию смыс­ло­вы­ми оттен­ка­ми в соот­вет­ст­вии с раз­ви­ти­ем поли­ти­че­ской лите­ра­ту­ры и поли­ти­че­ско­го язы­ка древ­них гре­ков.

В обре­те­нии поня­ти­ем κα­λοκἀγα­θία устой­чи­во­го социо­ло­ги­че­ско­го смыс­ла боль­шую роль сыг­ра­ло твор­че­ство выдаю­ще­го­ся писа­те­ля-сокра­ти­ка Ксе­но­фон­та, что вполне есте­ствен­но, учи­ты­вая вни­ма­ние это­го авто­ра к обо­зна­чен­ной выше про­бле­ме иде­аль­но­го обще­ства и государ­ства, пра­виль­но­го вос­пи­та­ния и обра­зо­ва­ния совер­шен­но­го чело­ве­ка.

Твор­че­ство Ксе­но­фон­та в послед­нее вре­мя ста­ло при­вле­кать к себе гораздо боль­ше вни­ма­ния исто­ри­ков, чем это было ранее, в век без­услов­но­го гос­под­ства клас­си­че­ской фило­ло­гии³. Совре­мен­ные иссле­до­ва­ния пока­за­ли, что Ксе­но­фонт обла­дал осо­бым даро­ва­ни­ем поли­ти­че­ско­го писа­те­ля, что он при­внес в тра­ди­ци­он­ную область исто­ри­че­ской и фило­соф­ской лите­ра­ту­ры новые акту­аль­ные идеи. Имен­но он спо­соб­ст­во­вал раз­ви­тию новых поли­ти­че­ских док­трин — монар­хи­че­ской и панэл­лин­ской, кото­рые в духов­ном плане отра­зи­ли суще­ство пред­эл­ли­низ­ма. Он внед­рил в поли­ти­че­скую лите­ра­ту­ру важ­ней­ший эле­мент новей­шей социо­ло­гии — тему соци­аль­но­го и поли­ти­че­ско­го руко­вод­ства (lea­dership), т. е. тему отно­ше­ний пол­ко­во­д­ца, поли­ти­ка и монар­ха с под­чи­нен­ным ему окру­же­ни­ем. Нако­нец, раз­ви­вая эпи­сте­мо­ло­ги­че­ские тра­ди­ции сокра­ти­че­ской шко­лы, он мно­го уси­лий потра­тил на уточ­не­ние фун­да­мен­таль­ных поня­тий и тер­ми­нов, отно­ся­щих­ся к обла­сти соци­аль­но-поли­ти­че­ской жиз­ни (поня­тия государ­ства и его эле­мен­тов — πό­λις, ἄστυ, τεί­χη; дома — οἶκος; вла­де­ния — κτῆ­σις; поня­тия цен­но­сти — χρῆ­μα)⁴. При этом Ксе­но­фонт не огра­ни­чи­ва­ет­ся педан­ти­че­ским изу­че­ни­ем и уста­нов­ле­ни­ем того или ино­го поня­тия, но под­креп­ля­ет свое иссле­до­ва­ние кра­соч­ны­ми при­ме­ра­ми; всем глав­ным поня­ти­ям, инте­ре­су­ю­щим Ксе­но­фон­та, соот­вет­ст­ву­ют живые лите­ра­тур­ные пас­са­жи и запо­ми­наю­щи­е­ся обра­зы.

В этом плане мож­но про­следить и раз­ви­тие Ксе­но­фон­том темы иде­аль­ной лич­но­сти: и как абстракт­но­го совер­шен­ства, опре­де­ля­е­мо­го поня­ти­ем κα­λοκἀγα­θία, и как серии кон­крет­ных при­ме­ров, исто­ри­че­ских или мни­мо-исто­ри­че­ских лич­но­стей, кото­рые изо­бра­жа­лись Ксе­но­фон­том как вопло­ще­ние это­го совер­шен­ства. Поня­тий­ная сто­ро­на пред­став­ле­на преж­де все­го рас­суж­де­ни­я­ми в «Эко­но­ми­ке», одном из сокра­ти­че­ских про­из­веде­ний Ксе­но­фон­та, где уста­ми Сокра­та и иде­аль­но­го афин­ско­го земле­вла­дель­ца Исхо­ма­ха несо­мнен­но выска­зы­ва­ют­ся идеи само­го авто­ра. Напом­ним, что содер­жа­ни­ем это­го диа­ло­га явля­ет­ся беседа Сокра­та с одним из его слу­ша­те­лей Кри­то­бу­лом о том, что может слу­жить наи­бо­лее пред­по­чти­тель­ным заня­ти­ем для бла­го­род­но­го чело­ве­ка. Сократ дока­зы­ва­ет (т. е. дока­зы­ва­ет соб­ст­вен­но Ксе­но­фонт), что «для чело­ве­ка бла­го­род­но­го самое луч­шее заня­тие и зна­ние — зем­леде­лие, посред­ст­вом кото­ро­го люди добы­ва­ют себе все, что нуж­но для жиз­ни» (Oec., VI, 8; пер. С. И. Соболев­ско­го). Здесь важ­но отме­тить не толь­ко самый выбор зем­леде­лия — точ­нее гово­ря, земле­вла­де­ния — как наи­бо­лее достой­но­го заня­тия, но и одно­вре­мен­ное сопря­же­ние это­го заня­тия имен­но с чело­ве­ком бла­го­род­ным (κα­λὸς κἀγα­θός), что, несо­мнен­но, выда­ет ари­сто­кра­ти­че­скую ори­ен­та­цию все­го рас­суж­де­ния.

И дей­ст­ви­тель­но, в даль­ней­шем изло­же­нии автор «Эко­но­ми­ка» на раз­ные лады высве­чи­ва­ет эту тему бла­го­род­но­го чело­ве­ка и само поня­тие, кото­рым этот послед­ний опре­де­ля­ет­ся. Сократ не доволь­ст­ву­ет­ся общим выдви­же­ни­ем сво­его тези­са, но ради его обос­но­ва­ния рас­ска­зы­ва­ет Кри­то­бу­лу о том, как неко­гда он позна­ко­мил­ся с чело­ве­ком, кото­рый, по его мне­нию, «поис­ти­не был одним из людей, по пра­ву нося­щих назва­ние «пре­крас­ный и хоро­ший чело­век» (VI, 12). В каче­стве кон­крет­но­го пер­со­на­жа и выво­дит­ся далее Исхо­мах — истин­ный герой диа­ло­га. Об этом обра­зе мы еще ска­жем ниже, а пока лишь ука­жем, что рас­сказ об Исхо­ма­хе слу­жит для Сокра­та (Ксе­но­фон­та) пово­дом неод­но­крат­но и с раз­ных сто­рон кос­нуть­ся поня­тия κα­λὸς κἀγα­θός. То Сократ выра­зи­тель­но заме­ча­ет, что люди, име­ну­е­мые «пре­крас­ны­ми и хоро­ши­ми», обя­за­ны этим про­зви­щем отнюдь не пре­крас­ной сво­ей внеш­но­сти, а чему-то гораздо более суще­ст­вен­но­му (VI, 13—17). То он в упор спра­ши­ва­ет Исхо­ма­ха (в беседе, содер­жа­ние кото­рой он изла­га­ет Кри­то­бу­лу), за какие имен­но заня­тия тот удо­сто­ил­ся столь высо­ко­го про­зви­ща (VII, 2). То, нако­нец, со свой­ст­вен­ной ему иро­ни­ей, с мни­мым уни­чи­же­ни­ем под­чер­ки­ва­ет глу­бо­кое отли­чие иде­аль­но­го чело­ве­ка — Исхо­ма­ха — от него само­го, Сокра­та, бол­ту­на и бед­ня­ка (XI, 3). Но самое глав­ное это то, что после­до­ва­тель­ным рас­ска­зом о дея­тель­но­сти Исхо­ма­ха Сократ с исчер­пы­ваю­щей пол­нотой рас­кры­ва­ет выдви­ну­тое впе­ред поня­тие κα­λὸς κἀγα­θός: это — знат­ный и состо­я­тель­ный чело­век, круп­ный земле­вла­де­лец и актив­ный, вли­я­тель­ный граж­да­нин поли­са.

Эли­тар­ное соци­аль­ное каче­ство тер­ми­на κα­λὸς κἀγα­θός, по суще­ству выяв­лен­ное в «Эко­но­ми­ке», исполь­зу­ет­ся Ксе­но­фон­том и в дру­гих его сочи­не­ни­ях, напри­мер, в «Гиероне» (гл. 10), где силь­но­му вла­сти­те­лю реко­мен­ду­ет­ся забо­тить­ся об инте­ре­сах бла­го­род­ных людей (κα­λοὶ κἀγα­θοί) — круп­ных соб­ст­вен­ни­ков и рабо­вла­дель­цев; в «Гре­че­ской исто­рии» (II, 3), где афин­ская эли­та, став­шая жерт­вой терро­ри­сти­че­ско­го режи­ма Трид­ца­ти, так­же име­ну­ет­ся людь­ми бла­го­род­ны­ми (κα­λοὶ κἀγα­θοί) и т. д.

Конеч­но, в этих слу­ча­ях Ксе­но­фонт про­сто сле­ду­ет за уко­ре­нив­шей­ся мане­рой исполь­зо­вать этот тер­мин, про­яв­ле­ния кото­рой мы уже наблюда­ли у Ари­сто­фа­на и Фукидида. Одна­ко, рас­суж­де­ния в «Эко­но­ми­ке» пока­зы­ва­ют, сколь глу­бо­ко Ксе­но­фонт созна­вал зна­че­ние соци­аль­ной при­ро­ды κα­λοκἀγα­θία. Когда он углуб­ля­ет­ся в поня­тий­ные опре­де­ле­ния, когда при слу­чае отме­ча­ет, что поня­тие «хоро­ший» (ἀγα­θός) харак­те­ри­зу­ет пре­вос­ход­ство души, а поня­тие «пре­крас­ный» (κα­λός) — пре­вос­ход­ство телес­ное (см., напри­мер, Xen. Mem., II, 6, 30), он, надо думать, пом­нит, что фун­да­мен­том это­го двой­но­го пре­вос­ход­ства оста­ют­ся все те же знат­ность и богат­ство.

Так или ина­че, поня­тие лич­но­го совер­шен­ства — κα­λοκἀγα­θία — по Ксе­но­фон­ту вклю­ча­ет син­тез телес­но­го и духов­но­го совер­шен­ства. В осно­ве это, конеч­но, ста­рый ари­сто­кра­ти­че­ский иде­ал; ведь и у древ­них ари­сто­кра­тов столь чти­мая ими доб­лесть — аре­те — явля­ла собой един­ство атле­ти­че­ско­го, воин­ско­го пре­вос­ход­ства и осо­бен­но­го геро­и­че­ско­го бла­го­род­ства, трак­ту­е­мо­го обыч­но как сво­его рода целост­ный кодекс чести. То же самое, по суще­ству, мы видим и у Ксе­но­фон­та, но исполь­зо­ва­ние ново­го слож­но­го, но уже доста­точ­но широ­ко вошед­ше­го в употреб­ле­ние, поня­тия дела­ет воз­мож­ным более точ­ное опре­де­ле­ние сущ­но­сти лич­но­го совер­шен­ства. Это, с одной сто­ро­ны, выра­зи­тель­ное выде­ле­ние глав­ных состав­ля­ю­щих эле­мен­тов (физи­че­ско­го и нрав­ст­вен­но­го), а, с дру­гой сто­ро­ны, столь же под­черк­ну­тое объ­еди­не­ние этих эле­мен­тов в одно нерас­тор­жи­мое целое. Неда­ром в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре для пере­во­да это­го поня­тия есте­ствен­но употреб­ля­ют­ся ана­ло­гич­ные опре­де­ле­ния: «совер­шен­ный чело­век», «com­me il faut», «gentle­man» и т. п. Впро­чем, надо отме­тить, что в оте­че­ст­вен­ной лите­ра­ту­ре так и не было выра­бота­но еди­но­го адек­ват­но­го спо­со­ба пере­да­чи это­го тер­ми­на. Поэто­му пере­вод­чи­ки поль­зо­ва­лись раз­лич­ны­ми выра­же­ни­я­ми: «бла­го­род­ный», «кра­си­вый и доб­рый», «чело­век выс­шей нрав­ст­вен­но­сти», «пре­крас­ный во всех отно­ше­ни­ях» и т. п.⁵ Как нам кажет­ся, выра­же­ние «совер­шен­ный чело­век» в боль­шей мере соот­вет­ст­ву­ет гре­че­ско­му κα­λὸς κἀγα­θός, по край­ней мере, у Ксе­но­фон­та.

Что каса­ет­ся худо­же­ст­вен­но­го выра­же­ния κα­λοκἀγα­θία, то здесь мы стал­ки­ва­ем­ся с целой вере­ни­цей живо­пис­ных обра­зов. Начать с того, что в том же «Эко­но­ми­ке» на роль совер­шен­ной лич­но­сти могут пре­тен­до­вать сра­зу двое: кос­вен­но — настав­ник Ксе­но­фон­та Сократ и совер­шен­но опре­де­лен­но — выведен­ный в трак­та­те иде­аль­ный земле­вла­де­лец Исхо­мах⁶. Чрез­вы­чай­но зна­ме­на­тель­ным явля­ет­ся то, что набор пре­вос­ход­ных качеств, кото­ры­ми наде­ля­ет Ксе­но­фонт это­го героя, не огра­ни­чи­ва­ет­ся под­черк­ну­тым физи­че­ским и интел­лек­ту­аль­но-нрав­ст­вен­ным пре­вос­ход­ством. В духе сво­его вре­ме­ни и сво­их соб­ст­вен­ных жиз­нен­ных уста­но­вок, Ксе­но­фонт допол­ня­ет этот тра­ди­ци­он­ный, вос­хо­дя­щий к геро­и­че­ской эпо­хе набор ари­сто­кра­ти­че­ских доб­ро­де­те­лей новы­ми каче­ства­ми. Исхо­мах не толь­ко пре­вос­ход­ный атлет и, оче­вид­но, воин, не толь­ко высо­ко­раз­ви­тая в интел­лек­ту­аль­ном и нрав­ст­вен­ном отно­ше­нии лич­ность; он еще и вели­ко­леп­ный орга­ни­за­тор, уме­ю­щий нала­дить образ­цо­вый порядок и в сво­ей семье и в сво­ем хозяй­стве (отно­ше­ни­ям Исхо­ма­ха с женой и работ­ни­ка­ми посвя­ще­на в трак­та­те целая серия глав; см., в част­но­сти, об обу­че­нии жены — гл. VII, IX, Х; о выбо­ре и под­готов­ке эко­ном­ки и управ­ля­ю­ще­го — IX, XII, XIII). Мало того, он еще и пре­вос­ход­ный делец-хре­ма­тист, его несо­мнен­ный ари­сто­кра­тизм не меша­ет ему быть рачи­тель­ным, рацио­наль­ным хозя­и­ном, уме­ю­щим добы­вать при­быль с помо­щью сво­ей эко­но­ми­че­ской дея­тель­но­сти. Не слу­чай­но поэто­му в рас­ска­зе Ксе­но­фон­та об Исхо­ма­хе доста­точ­но часто исполь­зу­ют­ся сло­ва, обо­зна­чаю­щие при­быль: χρῆ­μα, κέρ­δος, ἐπι­ούσιον. Нали­чие ука­зан­ных новых черт ясно пока­зы­ва­ет, как силь­но моди­фи­ци­ру­ет­ся тра­ди­ци­он­ная ари­сто­кра­ти­че­ская модель к IV в. до н. э., не утра­тив, одна­ко, и сво­его искон­но­го прин­ци­пи­аль­но­го ядра⁷.

Если Исхо­мах пред­став­ля­ет собой при­мер иде­аль­но­го героя, мак­си­маль­но при­бли­жен­но­го к жиз­ни, то дру­гие герои Ксе­но­фон­та явля­ют­ся обра­за­ми более высо­ко­го пла­на, отве­чаю­щи­ми его соб­ст­вен­ным често­лю­би­вым поли­ти­че­ским устрем­ле­ни­ям. Это, во-пер­вых, Кир Млад­ший, под­няв­ший мятеж про­тив сво­его стар­ше­го бра­та, пер­сид­ско­го царя Арта­к­серк­са II в 401 г. до н. э. Неудач­ная аван­тю­ра это­го царе­ви­ча, в кото­рой при­ни­мал уча­стие и сам Ксе­но­фонт, опи­са­на в его извест­ном мему­ар­ном сочи­не­нии «Ана­ба­сис». В харак­те­ри­сти­ке Кира, дан­ной в кон­це вто­рой кни­ги, Ксе­но­фонт, явно иде­а­ли­зи­руя погиб­ше­го, под­чер­ки­ва­ет в нем каче­ства иде­аль­но­го монар­ха и вое­на­чаль­ни­ка и, в осо­бен­но­сти, его уме­ние ладить с сорат­ни­ка­ми и дру­зья­ми. Таким же, по сути дела, обри­со­ван и дру­гой покро­ви­тель Ксе­но­фон­та, спар­тан­ский царь Аге­си­лай, пред­став­лен­ный им в каче­стве глав­но­го дей­ст­ву­ю­ще­го лица в неболь­шом одно­имен­ном сочи­не­нии. В том же рус­ле раз­ра­бота­ны Ксе­но­фон­том обра­зы иде­аль­ных пра­ви­те­лей в трак­та­те «Гиерон» и в мни­мо-исто­ри­че­ском романе «Киро­пе­дия». В «Гиероне» образ иде­аль­но­го монар­ха-анти­по­да обыч­но­му тира­ну дан в рас­ска­зе выведен­но­го в каче­стве дей­ст­ву­ю­ще­го лица поэта Симо­нида Кеос­ско­го. И здесь тоже осо­бое зна­че­ние при­да­ет­ся сер­деч­но­му согла­сию меж­ду монар­хом и его ари­сто­кра­ти­че­ским окру­же­ни­ем. По Ксе­но­фон­ту, монарх дол­жен видеть весь смысл сво­ей дея­тель­но­сти в защи­те инте­ре­сов знат­ных и состо­я­тель­ных людей, кото­рые выра­зи­тель­но назва­ны κα­λοὶ κἀγα­θοί. Но и они, в свою оче­редь, долж­ны под­дер­жи­вать и защи­щать тако­го образ­цо­во­го пра­ви­те­ля. В «Киро­пе­дии» образ иде­аль­но­го монар­ха пред­став­лен в том же клю­че, что и в «Гиероне», но здесь этот образ — его носи­те­лем явля­ет­ся созда­тель пер­сид­ской импе­рии Кир Стар­ший — обри­со­ван гораздо пол­но­кров­нее, а глав­ное, дан в раз­ви­тии и ста­нов­ле­нии. В этом про­из­веде­нии, кото­рое не слу­чай­но назы­ва­ет­ся «Вос­пи­та­ние Кира», подроб­но рас­ска­зы­ва­ет­ся об иде­аль­ной систе­ме вос­пи­та­ния, кото­рая необ­хо­ди­ма для того, чтобы путем посте­пен­но­го отбо­ра создать спа­ян­ную сослов­но-кор­по­ра­тив­ны­ми уза­ми ари­сто­кра­ти­че­скую эли­ту, где пер­вое место при­над­ле­жит монар­ху-заво­е­ва­те­лю и устро­и­те­лю ново­го государ­ства. Кир Стар­ший, как и дру­гие знат­ные пер­сы, пред­став­лен преж­де все­го вели­ко­леп­ным, физи­че­ски без­упреч­но раз­ви­тым вои­ном. Как и они, он усво­ил всю систе­му необ­хо­ди­мых нор­ма­тив­ных прин­ци­пов, кото­ры­ми дол­жен руко­вод­ст­во­вать­ся в сво­ей жиз­ни. Важ­ней­шие сре­ди них — уме­ние пови­но­вать­ся стар­шим и вла­стям и спо­соб­ность само­му повеле­вать. Но Кир не про­сто пер­вый сре­ди рав­ных — он в силу боже­ст­вен­ной сво­ей при­ро­ды при­зван стать твор­цом ново­го поряд­ка и ново­го, иде­аль­но устро­ен­но­го, государ­ства. Ины­ми сло­ва­ми, мы стал­ки­ва­ем­ся здесь с уже зна­ко­мой нам замкну­той цепью идей: если иде­аль­ная систе­ма вос­пи­та­ния, выра­ботан­ная пат­ри­ар­халь­ным пер­сид­ским государ­ст­вом, порож­да­ет в кон­це кон­цов совер­шен­ную твор­че­скую лич­ность — Кира Стар­ше­го, то и он сам ста­но­вит­ся твор­цом новой иде­аль­ной систе­мы, новой миро­вой монар­хии⁸.

В «Киро­пе­дии», таким обра­зом, обна­ру­жи­ва­ет­ся син­тез наи­бо­лее зна­чи­мых идей, вооду­шев­ляв­ших гре­че­скую полис­ную эли­ту в IV в. до н. э., выра­зи­те­лем настро­е­ний кото­рой и был сам Ксе­но­фонт. Это и тема иде­аль­но­го государ­ства, при­зван­но­го слу­жить инте­ре­сам назван­ной эли­ты, и тема иде­аль­но­го поли­ти­че­ско­го дея­те­ля, монар­ха, спо­соб­но­го создать и сохра­нить такое государ­ство, и, нако­нец, тема соот­вет­ст­ву­ю­ще­го вос­пи­та­ния, могу­ще­го сфор­ми­ро­вать иде­аль­ную лич­ность — пра­ви­те­ля и граж­да­ни­на.

В заклю­че­ние под­черк­нем свое­об­ра­зие Ксе­но­фон­то­вой трак­тов­ки иде­аль­но­го чело­ве­ка. В обра­зе κα­λὸς κἀγα­θός высту­па­ет при­чуд­ли­вый сплав ста­рин­ных ари­сто­кра­ти­че­ских цен­но­стей и с нрав­ст­вен­но-интел­лек­ту­аль­ны­ми тре­бо­ва­ни­я­ми, кото­рые предъ­яв­ля­ла чело­ве­че­ской лич­но­сти сокра­тов­ская фило­со­фия, и с соб­ст­вен­ны­ми ори­ги­наль­ны­ми уста­нов­ка­ми Ксе­но­фон­та на актив­ную соци­аль­но-поли­ти­че­скую дея­тель­ность. Послед­нее несо­мнен­но име­ет нечто общее с софи­сти­че­ской ори­ен­та­ци­ей на успех силь­ной лич­но­сти. Одна­ко это сход­ство с софи­ста­ми, рав­но как и бли­зость к сокра­тов­ским иде­ям, у Ксе­но­фон­та про­сле­жи­ва­ет­ся лишь до извест­ной чер­ты. В целом его кон­цеп­ция иде­аль­но­го чело­ве­ка отли­ча­ет­ся боль­шим свое­об­ра­зи­ем и, что еще важ­ней, гораздо боль­шим пол­но­кро­ви­ем. У софи­стов пре­об­ла­да­ла ори­ен­та­ция на успех как тако­вой, с чисто тех­ни­че­ским его обос­но­ва­ни­ем (зна­ние поли­ти­ки и рито­ри­ки), без опо­ры на какую-либо высо­кую идею. У Сокра­та впе­ред высту­па­ет устрем­лен­ность к духов­но­му совер­шен­ству, но без сколь­ко-нибудь выра­жен­но­го выхо­да в прак­ти­че­скую сфе­ру. Толь­ко у Ксе­но­фон­та мы наблюда­ем удач­ное соеди­не­ние тех­ни­че­ско­го прак­ти­циз­ма софи­стов, утон­чен­ных иска­ний сокра­тов­ской фило­со­фии и прин­ци­пи­аль­ных соци­аль­но-поли­ти­че­ских кон­цеп­ций, выдви­ну­тых полис­ной эли­той позд­не­клас­си­че­ско­го вре­ме­ни. Отсюда и харак­тер­ное для Ксе­но­фон­та сли­я­ние тра­ди­ци­он­ных ари­сто­кра­ти­че­ских цен­но­стей с сверх­совре­мен­ны­ми поли­ти­че­ски­ми иде­я­ми (ср., в осо­бен­но­сти, его кон­цеп­цию иде­аль­но­го пра­ви­те­ля-монар­ха). Но этим же опре­де­ля­ет­ся и нова­тор­ство Ксе­но­фон­та, его ори­ги­наль­ный вклад в раз­ра­бот­ку иде­аль­ных типов государ­ства и чело­ве­ка. Под пером Ксе­но­фон­та эти клас­си­че­ские иде­а­лы при­об­ре­та­ют более жиз­нен­ную ори­ен­та­цию в духе гряду­ще­го элли­низ­ма. Ста­рая клас­си­че­ская фило­ло­гия игно­ри­ро­ва­ла этот аспект, но имен­но он и при­тя­ги­ва­ет к Ксе­но­фон­ту совре­мен­ную исто­ри­че­скую социо­ло­гию.