Абаб, сын Каллисфена — политический деятель Ольвии Понтийской

с.182 В воз­рож­ден­ной после гет­ско­го наше­ст­вия Оль­вии уже в пер­вые деся­ти­ле­тия I в. н. э. появил­ся неор­ди­нар­ный поли­ти­че­ский дея­тель, лич­ность кото­ро­го при­вле­ка­ла срав­ни­тель­но мало вни­ма­ния уче­ных. Чаще при рас­смот­ре­нии тех или иных вопро­сов по исто­рии и куль­ту­ре это­го горо­да отме­ча­лось нали­чие эпи­гра­фи­че­ских источ­ни­ков, свиде­тель­ст­ву­ю­щих о его кон­так­тах с Римом, куль­те рим­ских импе­ра­то­ров и стро­и­тель­стве мону­мен­таль­ных соору­же­ний (Ср.: Латы­шев, 1887. С. 73; Яйлен­ко, 1987. С. 73; Ано­хин, 1989. С. 56, 58; Руся­е­ва, 1992. С. 155, 156; 1999. С. 469, 579; Кра­пи­ви­на, 1993. С. 140, 141; 1999. С. 233; Кри­жи­ць­кий, 1998. С. 158; Vi­nog­ra­dov, 1997. S. 342). Меж­ду тем, хотя бы при­бли­зи­тель­ное выяс­не­ние харак­те­ра дея­тель­но­сти пер­во­го из извест­ных лиде­ров в гре­ко-рим­ский пери­од исто­рии Оль­вии име­ет нема­ло­важ­ное зна­че­ние для пони­ма­ния того, кем он являл­ся на самом деле, какую роль сыг­рал в судь­бе граж­дан­ской общи­ны и в ее пер­вых вза­и­моот­но­ше­ни­ях с Римом.

В над­пи­си на мра­мор­ной пли­те сооб­ща­лось, что Абаб, сын Кал­ли­сфе­на, «импе­ра­то­ру цеза­рю богу сыну бога Авгу­сту, вели­чай­ше­му пер­во­свя­щен­ни­ку, отцу оте­че­ства и все­го чело­ве­че­ско­го рода, импе­ра­то­ру сыну бога Тибе­рию цеза­рю и Демо­су на соб­ст­вен­ные сред­ства стою» посвя­тил (IOS­PE. I (2). 181). Оче­вид­но, пли­та была вмон­ти­ро­ва­на в ука­зан­ное в посвя­ще­нии соору­же­ние, остат­ки кото­ро­го до сих пор не откры­ты.

Посколь­ку титул Σε­βασ­τός пере­шел к Тибе­рию после смер­ти Авгу­ста в 14 г. н. э., то над­пись еди­но­душ­но дати­ру­ет­ся близ­ко к это­му вре­ме­ни. В ней при­ме­не­на почти вся титу­ла­ту­ра, кото­рой обла­дал Окта­виан, полу­чив­ший боже­ст­вен­ный культ после смер­ти (CIL. X. 3757). Уже в 14 г. он был кано­ни­зи­ро­ван и офи­ци­аль­но име­но­вал­ся Di­vus (Tac. Ann. 1. 10), повсе­мест­но ста­ви­лись его с.183 ста­туи и алта­ри (Simpson, 1981. P. 492 f.; Al­fol­di, 1984. S. 17, 51; Садов­ская, 1985. С. 70 сл.). Почи­та­ние Авгу­ста осо­бен­но попу­ля­ри­зо­ва­лось в восточ­ных про­вин­ци­ях, чему содей­ст­во­вал разо­слан­ный ману­скрипт с пове­ле­ни­ем ста­вить ста­туи импе­ра­то­ра, соору­жать хра­мы, алта­ри и пор­ти­ки для укра­ше­ния горо­дов (Tac. Ann. IV. 37, 55; Suet. Aug. II. 52). Ново­го «бого­че­ло­ве­ка» зна­ли не толь­ко в мало­азий­ских горо­дах (Эфес, Сар­ды, Милет), но и на Пон­те. В дан­ном аспек­те пред­став­ля­ет инте­рес и сооб­ще­ние Амми­а­на Мар­цел­ли­на о том, что на бере­гу Бори­сфе­на так­же был уста­нов­лен алтарь, посвя­щен­ный Авгу­сту (XXII. 8. 40).

Не исклю­че­но, что оль­ви­о­по­ли­ты тоже полу­чи­ли спе­ци­аль­ный ману­скрипт о соору­же­нии Авгу­сту памят­ни­ка. А это может свиде­тель­ст­во­вать о том, что в это вре­мя Оль­вия была не толь­ко вновь отстро­е­на (хотя бы частич­но на высо­ком южном пла­то и в при­ли­ман­ной части, откуда в слу­чае напа­де­ния с суши было лег­че пере­плыть на про­ти­во­по­лож­ный берег Гипа­ни­са или в дру­гое без­опас­ное место), но и воз­об­но­ви­ла свое государ­ст­вен­ное устрой­ство, нала­ди­ла эко­но­ми­че­ские и поли­ти­че­ские свя­зи. Абаб в это вре­мя высту­па­ет как лидер граж­дан­ской общи­ны и вид­ный государ­ст­вен­ный дея­тель.

О том, что он являл­ся имен­но тако­вым, ука­зы­ва­ет и прок­се­ни­че­ский декрет горо­да Визан­тия в честь его сына Орон­та, копия кото­ро­го была выстав­ле­на в Оль­вии для все­об­ще­го озна­ком­ле­ния по ста­рой полис­ной тра­ди­ции (IOS­PE. I (2). 79). Орон­ту пре­до­став­ля­лись потом­ст­вен­ные пра­ва граж­дан­ства Визан­тия, его позо­ло­чен­ная брон­зо­вая ста­туя была уста­нов­ле­на там в булев­те­рии за заслу­ги в том, что он, выпол­няя обя­зан­но­сти оль­вий­ско­го маги­ст­ра­та, отно­сил­ся с ува­же­ни­ем и бла­го­склон­но­стью к ино­стран­цам, в част­но­сти, визан­тий­ским куп­цам, при­ез­жав­шим в Оль­вию. Счи­та­ет­ся, что эта над­пись по вре­ме­ни близ­ка посвя­ще­нию Аба­ба. Это тем более веро­ят­но, ибо в ней отме­че­но, что отец Орон­та Абаб был «пер­вен­ст­во­вав­шим не толь­ко в оте­че­стве, но и во всем пон­тий­ском наро­де», воз­вы­сил­ся до извест­но­сти Авгу­стам и при­нес мно­го поль­зы горо­ду Визан­тию, где так­же удо­сто­ил­ся прок­се­нии.

Исхо­дя из это­го, мож­но уве­рен­но счи­тать, что Абаб зани­мал­ся как тор­го­вы­ми опе­ра­ци­я­ми, в резуль­та­те чего при­об­рел зна­чи­тель­ные сред­ства, так и поли­ти­че­ской дея­тель­но­стью. Тер­мин πό­λις, бес­спор­но, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что Оль­вия в это вре­мя уже пред­став­ля­ла собой авто­ном­ный город, кото­рый Абаб счи­тал сво­ей роди­ной. Выпол­няя здесь раз­лич­ные долж­но­сти попе­ре­мен­но (по-види­мо­му, архон­та и аго­ра­но­ма) и будучи сам тор­гов­цем, он осо­бен­но содей­ст­во­вал тем ино­зем­ным куп­цам, кото­рые часто при­ез­жа­ли в город и бла­го­да­ря кото­рым сла­ва о нем рас­про­стра­ня­лась во мно­гих реги­о­нах При­чер­но­мо­рья. Ско­рее все­го, после гет­ско­го наше­ст­вия Оль­вия тор­го­ва­ла, как и в преды­ду­щие вре­ме­на, глав­ным обра­зом хле­бом и рыбой, а при­ез­жие куп­цы мог­ли при­во­зить сюда наи­бо­лее необ­хо­ди­мые недо­ро­гие това­ры и про­дук­ты.

В этот труд­ней­ший пери­од вос­ста­нов­ле­ния раз­ру­шен­но­го почти до осно­ва­ния горо­да Абаб при­над­ле­жал к тем немно­гим граж­да­нам, кото­рые обла­да­ли не толь­ко боль­ши­ми богат­ства­ми, но и поль­зо­ва­лись осо­бым авто­ри­те­том. Не исклю­че­но, что он часто изби­рал­ся на выс­шие государ­ст­вен­ные долж­но­сти, неред­ко выпол­няя их за соб­ст­вен­ный счет во бла­го все­го демо­са, что кос­вен­но под­твер­жда­ет­ся потом­ст­вен­ны­ми прок­се­ни­я­ми Визан­тия ему и сыну Орон­ту, с.184 про­ис­хо­див­шим из ари­сто­кра­ти­че­ско­го рода Кал­ли­сфе­на. Послед­нее чисто эллин­ское имя было широ­ко рас­про­стра­не­но в антич­ном мире в отли­чие от имен его сына Аба­ба и вну­ка Орон­та. Пред­став­ля­ет боль­шой инте­рес то, что если пер­вый из них носил ред­кое гре­че­ское (мало­азий­ское) имя, то Оронт — пер­сид­ское. Извест­но, что отец пер­во­го из дина­стов рода Мит­ри­да­ти­дов име­но­вал­ся Орон­то­ба­том (Rei­nach, 1890. P. 4, 138 sq.). Близ­кие к это­му име­на име­ли и дру­гие знат­ные пер­сы. Все Мит­ри­да­ти­ды в основ­ном отли­ча­лись фил­эл­лин­ской поли­ти­кой (Сапры­кин, 1996).

Нали­чие пер­сид­ско­го име­ни в семье оль­ви­о­по­ли­та мож­но объ­яс­нить дво­я­ко. Не исклю­че­но нали­чие род­ст­вен­ных свя­зей отца или деда Аба­ба с каки­ми-то пред­ста­ви­те­ля­ми раз­ветв­лен­но­го рода Мит­ри­да­та VI Евпа­то­ра или близ­ко сто­я­щи­ми к нему людь­ми вре­ме­ни вхож­де­ния Оль­вии в Пон­тий­ское цар­ство, когда здесь нахо­дил­ся спе­ци­аль­ный отряд, при­слан­ный пон­тий­ским царем для ее защи­ты от напа­де­ний вар­ва­ров и укреп­ле­ния соб­ст­вен­ной вла­сти (см.: Вино­гра­дов, 1989. С. 250 сл.; Сапры­кин, 1996. С. 132 сл.). Не менее веро­ят­ны свя­зи само­го Аба­ба с Сино­пой и Бос­пор­ским цар­ст­вом, где в его вре­мя жило нема­ло наслед­ни­ков и при­вер­жен­цев поли­ти­ки пон­тий­ско­го вла­сте­ли­на. То, что Аба­ба счи­та­ли пер­вен­ст­во­вав­шим на Пон­те, не исклю­ча­ет того, что он целе­устрем­лен­но, соот­вет­ст­вен­но сво­им воз­мож­но­стям, стре­мил­ся к тако­му лидер­ству и почи­тал Евпа­то­ра.

С дру­гой сто­ро­ны, вряд ли мож­но сомне­вать­ся и в том, что Абаб при­над­ле­жал к древ­не­му ари­сто­кра­ти­че­ско­му роду по линии отца, воз­мож­но, даже Евре­си­би­а­дов. В этом аспек­те при­вле­ка­ет вни­ма­ние декрет в честь Кал­ли­сфе­на, сына Кал­ли­сфе­на кон­ца II в., в кото­ром упо­ми­на­ют­ся его пред­ки, извест­ные Авгу­стам (IOS­PE. I (2). 42). Его род­ной брат Евре­си­бий, сын Кал­ли­сфе­на, исхо­дя из его ред­ко­го име­ни и знат­но­сти про­ис­хож­де­ния, про­дол­жал линию зна­ме­ни­то­го в Оль­вии рода Евре­си­би­а­дов, сто­яв­ше­го у исто­ков осно­ва­ния поли­са и спо­соб­ст­во­вав­ше­го уста­нов­ле­нию демо­кра­тии. Имен­но с ними сле­ду­ет свя­зы­вать два извест­ных оль­вий­ских скле­па-геро­о­на под кур­га­на­ми (Руся­е­ва, 1992. С. 185—191).

Пред­по­ло­жи­тель­но мож­но счи­тать, что в пери­од наше­ст­вия гетов отец Аба­ба Кал­ли­сфен нашел вре­мен­ный при­ют в Сино­пе, с кото­рой Оль­вия под­дер­жи­ва­ла тес­ней­шие эко­но­ми­че­ские и поли­ти­че­ские свя­зи. В этот труд­ней­ший пери­од исто­рии Оль­вии толь­ко бла­го­да­ря под­держ­ке сино­пей­цев и рим­лян он смог сохра­нить свои сбе­ре­же­ния, став­шие зало­гом успе­ха его сына Аба­ба и вну­ка Орон­та. Нетра­ди­ци­он­но оль­вий­ские име­на в опре­де­лен­ной сте­пе­ни могут свиде­тель­ст­во­вать о том, что он был женат на знат­ной сино­пе­ян­ке не-эллин­ско­го про­ис­хож­де­ния. Если в пре­де­лах при­бли­зи­тель­но 14—18 гг. Абаб соорудил на соб­ст­вен­ные сред­ства стою в Оль­вии, уже про­сла­вил­ся сво­ей дея­тель­но­стью на Пон­те, пре­успел в извест­но­сти Авгу­стам и имел сына, кото­ро­му бла­го­дар­ные граж­дане Визан­тия поста­ви­ли позо­ло­чен­ную ста­тую, то к это­му вре­ме­ни ему мог­ло быть око­ло 50—60 лет, а зна­чит, он мог родить­ся вско­ре после раз­гро­ма гетов рим­ля­на­ми. Осо­бая при­вер­жен­ность рим­ля­нам как Аба­ба, так и Кал­ли­сфе­на, сына Кал­ли­сфе­на, натал­ки­ва­ет на мысль, что отец пер­во­го из них в наи­боль­шей сте­пе­ни был заин­те­ре­со­ван в пол­ном раз­гро­ме самых страш­ных вра­гов Оль­вии и пред­при­нял ряд шагов, чтобы рим­ляне нача­ли с ними вой­ну. После их с.185 победы у оль­ви­о­по­ли­тов появи­лась уве­рен­ность в том, что мож­но без бояз­ни воз­вра­тить­ся в род­ной город.

Вско­ре после 14 г. Абаб имел уже доста­точ­но средств, чтобы соорудить стою в честь Авгу­стов. Посколь­ку она посвя­ща­лась рим­ским импе­ра­то­рам, то вряд ли была неболь­шой и пло­хо постро­ен­ной. Посвя­ти­тель­ная над­пись с пыш­ной титу­ла­ту­рой обя­зы­ва­ла, чтобы памят­ник обра­щал на себя вни­ма­ние не толь­ко у насе­ле­ния Оль­вии, но и у при­ез­жав­ших сюда ино­зем­цев, в том чис­ле и рим­лян.

Для какой цели слу­жи­ла эта стоя, каких она была раз­ме­ров и из како­го кам­ня (мест­но­го или при­воз­но­го) соору­же­на, а так­же в каком месте горо­да сто­я­ла, уста­но­вить сей­час невоз­мож­но. В. В. Латы­шев пред­по­ла­гал, что она пред­на­зна­ча­лась для собра­ний граж­дан, для их бесед о поли­ти­ке, веде­ния обще­ст­вен­ных и тор­го­вых дел и поэто­му, как и в дру­гих горо­дах, ее постро­и­ли в близ­ком сосед­стве с город­ской пло­ща­дью (1887. С. 169, прим. 4). Вполне веро­ят­но, что в пер­вые деся­ти­ле­тия нашей эры такая пло­щадь нахо­ди­лась в при­ли­ман­ной части Ниж­не­го горо­да. Как ни стран­но, но по про­ше­ст­вии око­ло семи­де­ся­ти лет побы­вав­ший здесь в кон­це I в. Дион Хри­зо­стом при подроб­ном опи­са­нии Оль­вии не упо­ми­на­ет этой стои, хотя не пре­ми­нул под­черк­нуть, что оль­ви­по­ли­ты с пре­зре­ни­ем отно­сят­ся к тем сооте­че­ст­вен­ни­кам, кто сле­ду­ет рим­ским обы­ча­ям (Orat. XXXVI). По какой-то при­чине вза­и­моот­но­ше­ния Оль­вии с Римом были нару­ше­ны. Веро­ят­но, рим­ские вла­ды­ки не пред­при­ня­ли реши­тель­ных мер для посто­ян­ной защи­ты горо­да от набе­гов вар­ва­ров и про­тив­ни­ки рим­ской поли­ти­ки мог­ли раз­ру­шить памят­ник.

Кро­ме того, нель­зя не отме­тить, что близ­ко ко вре­ме­ни соору­же­ния стои Дио­мед — упра­ви­тель дома Орон­та, сына Аба­ба, пода­рил сво­е­му гос­по­ди­ну эксед­ру (IOS­PE. I (2). 182). Так как он о сво­ем даре оста­вил над­пись на пли­те, то, сле­до­ва­тель­но, она сто­я­ла в обще­ст­вен­ном месте — то есть в стое, воз­мож­но, той самой, что была соору­же­на на сред­ства Аба­ба. Оче­вид­но, уже поста­рев­ше­му Орон­ту было осо­бен­но при­ят­но сидеть здесь со сво­и­ми дру­зья­ми и поклон­ни­ка­ми в полу­круг­лой, защи­щен­ной от вет­ров нише на спе­ци­аль­ных ска­мей­ках. Во вся­ком слу­чае, если бы эксед­ра была типа гости­ной в жилом доме, то вряд ли Дио­мед по тако­му слу­чаю оста­вил бы спе­ци­аль­ную над­пись, явно пред­на­зна­чен­ную для все­об­ще­го озна­ком­ле­ния.

Из прок­се­нии Орон­та извест­но, что его отец добил­ся извест­но­сти у Авгу­стов. Отсюда мож­но понять, что он лич­но пред­при­ни­мал какие-то дей­ст­вия, чтобы позна­ко­мить­ся с импе­ра­тор­ским домом, оче­вид­но, еще до смер­ти Окта­ви­а­на. А это зна­чит, что его зна­ком­ству с обо­и­ми Авгу­ста­ми спо­соб­ст­во­ва­ло не посвя­ще­ние им стои в Оль­вии, постро­ен­ной уже после смер­ти пер­во­го из них, а ско­рее все­го какие-то важ­ные государ­ст­вен­ные дела или удач­ные тор­го­вые опе­ра­ции. По мне­нию В. П. Яйлен­ко, соору­же­ни­ем памят­ни­ка Абаб про­де­мон­стри­ро­вал свою лич­ную лояль­ность рим­ским импе­ра­то­рам, а об отно­ше­ни­ях Оль­вии с Римом на государ­ст­вен­ном уровне сведе­ний не име­ет­ся (1987. С. 73). С таким выво­дом не согла­сен Ю. Г. Вино­гра­дов (Vi­nog­ra­dov, 1997. S. 342).

Дей­ст­ви­тель­но, если толь­ко в Оль­вии в это вре­мя Абаб не являл­ся еди­но­лич­ным пра­ви­те­лем, что весь­ма сомни­тель­но при усто­яв­шей­ся тра­ди­ции с.186 сохра­не­ния, пусть и эли­тар­ной, но демо­кра­ти­че­ской вла­сти, то без реше­ния народ­но­го собра­ния и сове­та, а так­же кол­ле­гии архон­тов он не смог бы поста­вить памят­ник со столь уни­каль­ным для это­го антич­но­го государ­ства посвя­ще­ни­ем. В таком слу­чае Оль­вия, посто­ян­но испы­ты­вав­шая боль­шие труд­но­сти, осо­бен­но, в этот ран­ний пери­од сво­его вос­ста­нов­ле­ния, и страх перед новым втор­же­ни­ем вар­ва­ров, мог­ла быть заин­те­ре­со­ва­на в помо­щи Рима. Дру­гое дело, что рим­ских пра­ви­те­лей пока мало инте­ре­со­вал этот про­вин­ци­аль­ный и дале­ко не пол­но­стью вос­ста­нов­лен­ный город, лежа­щий несколь­ко в сто­роне от глав­ных мор­ских путей.

Вер­но­под­дан­ни­че­ские чув­ства Аба­ба к импе­ра­то­рам мог­ли быть вызва­ны и ины­ми при­чи­на­ми, в том чис­ле удач­ны­ми дипло­ма­ти­че­ски­ми пере­го­во­ра­ми с Римом, заин­те­ре­со­ван­но­стью дипло­ма­тов, каким мог быть и сам Абаб, в нала­жи­ва­нии хоро­ших отно­ше­ний с импе­ри­ей и ее помо­щи в слу­чае опас­но­сти. Раз­но­об­раз­ные кон­так­ты с ней име­ли бы огром­ное зна­че­ние для ста­би­ли­за­ции обста­нов­ки и внеш­не­по­ли­ти­че­ских свя­зей с дру­ги­ми горо­да­ми, как это вид­но по мно­гим дан­ным из севе­ро­пон­тий­ских государств (КБН. 38, 41, 47, 48, 52 и др.; Бла­ват­ский, 1985; Руся­е­ва, 1992. С. 155 сл.; Зубарь, 1994. С. 15—18). Для Оль­вии, нахо­див­шей­ся в тот момент в тяже­лых усло­ви­ях, вос­ста­нов­ле­ние и раз­ви­тие все­сто­рон­них меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний было одной из пер­во­оче­ред­ных задач. При этом, есте­ствен­но, дипло­ма­ти­че­ские функ­ции пере­пле­та­лись с рели­ги­оз­ны­ми. Сакраль­ная сфе­ра по-преж­не­му игра­ла важ­ней­шую роль в уста­нов­ле­нии поли­ти­че­ских и эко­но­ми­че­ских кон­так­тов.

Учи­ты­вая пер­вен­ст­ву­ю­щее место Аба­ба сре­ди «пон­тий­ско­го наро­да», а так­же зна­ком­ство с Авгу­ста­ми, мож­но пола­гать, что он хоро­шо знал сло­жив­шу­ю­ся в пери­од его жиз­ни внеш­не­по­ли­ти­че­скую обста­нов­ку. Прин­ци­пи­аль­но важ­ным для реше­ния вопро­са о вза­и­мо­свя­зи лич­но­сти Аба­ба с государ­ст­вен­ной поли­ти­кой Оль­вии явля­ет­ся посвя­ще­ние стои не толь­ко рим­ским импе­ра­то­рам, но и Демо­су. Веро­ят­но, его дей­ст­вия на корот­кий срок что-то изме­ни­ли в судь­бе Оль­вии, но, в общем, конеч­но, более все­го спо­соб­ст­во­ва­ли его сла­ве и обо­га­ще­нию. Тем не менее, в опре­де­лен­ной сте­пе­ни при­мер Аба­ба, как и его отца Кал­ли­сфе­на и сына Орон­та, пока­зы­ва­ет, что дви­жу­щей силой воз­вра­ще­ния оль­ви­о­по­ли­тов на преж­нее место оби­та­ния (в духов­но-мораль­ном и пси­хо­ло­ги­че­ском аспек­тах) были, преж­де все­го, полис­ные тра­ди­ции един­ства граж­дан­ской общи­ны, пат­рио­тизм и стрем­ле­ние к сво­бо­де, посколь­ку толь­ко здесь они оста­ва­лись пол­но­прав­ны­ми граж­да­на­ми.