Принципат Тиберия

с.78 Одной из самых слож­ных и тем­ных стра­ниц антич­ной исто­рии явля­ет­ся пери­од пер­вой рим­ской дина­стии Юли­ев Клав­ди­ев, т. е. пер­вые пять­де­сят лет прин­ци­па­та. По боль­шей части в общих обзо­рах и моно­гра­фи­ях назван­ный пери­од изу­ча­ет­ся исклю­чи­тель­но под пер­со­наль­ным, био­гра­фи­че­ским углом зре­ния. Все собы­тия и фак­ты поли­ти­че­ской жиз­ни рас­смат­ри­ва­ют­ся с точ­ки зре­ния про­яв­ле­ния тем­пе­ра­мен­та, злой или доб­рой воли того или ино­го импе­ра­то­ра, без доста­точ­но­го уче­та воздей­ст­вия объ­ек­тив­ных соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских фак­то­ров. Вслед­ст­вие это­го про­па­да­ет соб­ст­вен­но исто­рия рим­ско­го обще­ства и оста­ет­ся толь­ко исто­рия дво­ра и импе­ра­то­ров, рас­це­ни­вае­мых, как пра­ви­ло, не с исто­ри­че­ской, а с эти­ко-пси­хо­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния.

Прав­да, в насто­я­щее вре­мя в этом отно­ше­нии наблюда­ет­ся неко­то­рый сдвиг, как это пока­зы­ва­ют более новые работы, посвя­щен­ные Тибе­рию: моно­гра­фии Лан­ге, Кор­не­ма­на, Дес­сау и в осо­бен­но­сти Чиа­че­ри¹. Но и эти работы пред­став­ля­ют собою лишь пер­вый шаг по пути даль­ней­ше­го изу­че­ния вопро­са. Эпо­ха Клав­ди­ев еще ждет сво­его иссле­до­ва­те­ля.

Из всех импе­ра­то­ров клав­ди­е­вой дина­стии наи­бо­лее инте­ре­сен Тибе­рий, чем и объ­яс­ня­ет­ся огром­ное коли­че­ство вся­ко­го рода ста­тей и моно­гра­фий, посвя­щен­ных имен­но это­му импе­ра­то­ру.

С исто­ри­ко-куль­тур­ной точ­ки зре­ния прин­ци­пат Тибе­рия пред­став­ля­ет боль­шой инте­рес, как нача­ло импе­ра­тор­ско­го режи­ма в Риме и как один из пере­лом­ных эта­пов в исто­рии антич­но­го государ­ства. Импе­ра­тор­ский режим при Тибе­рии толь­ко что начи­нал скла­ды­вать­ся после пере­жи­тых Римом потря­се­ний в послед­ние годы прав­ле­ния Авгу­ста, и пото­му важ­но, а по состо­я­нию исто­ри­че­ско­го мате­ри­а­ла и вполне воз­мож­но изу­чить соци­аль­ные силы и усло­вия, при кото­рых и бла­го­да­ря кото­рым он созда­вал­ся и укреп­лял­ся. А это в свою оче­редь поз­во­ля­ет нам понять соци­аль­ную при­ро­ду импе­ра­тор­ской вла­сти в Риме на всем ее про­тя­же­нии в пери­од как прин­ци­па­та, так и доми­на­та.

Импе­ра­тор­ский строй и аппа­рат государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния в Риме в глав­ных чер­тах сло­жил­ся при Тибе­рии и при­том в нема­лой сте­пе­ни бла­го­да­ря неко­то­рым его инди­виду­аль­ным осо­бен­но­стям. В этом све­те и сама лич­ность Тибе­рия при­об­ре­та­ет пер­во­сте­пен­ное исто­ри­че­ское зна­че­ние, тем более что в этом вопро­се меж­ду исто­ри­ка­ми суще­ст­ву­ют прин­ци­пи­аль­ные раз­но­гла­сия, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни зави­ся­щие от самой поста­нов­ки вопро­са. Bo­na in­ter­ro­ga­tio est di­mi­dium scien­tiae.

с.79 Ска­зан­ным опре­де­ля­ет­ся и зада­ча насто­я­ще­го очер­ка: на соци­аль­но-эко­но­ми­че­ском фоне и на фоне клас­со­вой борь­бы про­следить дея­тель­ность непо­сред­ст­вен­но­го пре­ем­ни­ка и про­дол­жа­те­ля Авгу­ста и дать исто­ри­че­скую оцен­ку его лич­но­сти.

1. Углуб­ле­ние соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских про­ти­во­ре­чий в пер­вые деся­ти­ле­тия прин­ци­па­та

Пер­вые деся­ти­ле­тия прин­ци­па­та, если иметь в виду не одну толь­ко Ита­лию, а все Сре­ди­зем­но­мо­рье, весь рим­ский мир, харак­те­ри­зу­ют­ся ожив­ле­ни­ем во всех обла­стях эко­но­ми­че­ской и куль­тур­ной жиз­ни. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют самые раз­но­об­раз­ные исто­ри­че­ские памят­ни­ки: сооб­ще­ния исто­ри­ков, зако­но­да­тель­ные акты, обли­чи­тель­ные сен­тен­ции фило­со­фов-мора­ли­стов и писа­те­лей, в осо­бен­но­сти Гора­ция и Сене­ки, и, нако­нец, архео­ло­го-эпи­гра­фи­че­ские мате­ри­а­лы.

Пер­вое, что бро­са­ет­ся в гла­за при чте­нии всех назван­ных доку­мен­тов, это — необы­чай­но страст­ная жаж­да денег и пре­кло­не­ние перед их все­мо­гу­ще­ст­вом. День­ги ста­но­вят­ся цен­тром и смыс­лом жиз­ни, без них сама жизнь кажет­ся жал­кой, бес­смыс­лен­ной и ненуж­ной. День­ги — царь мира. Сна­ча­ла день­ги, а уже потом доб­ро­де­тель и все осталь­ные высо­кие каче­ства и сло­ва, — вос­кли­ца­ет один из геро­ев Гора­ция.

Et ge­nus et for­mam re­gi­na Pe­cu­nia do­nat, Ac be­ne num­ma­tum de­co­rat Sua­de­la Ve­nus­que.

(Hor., Epist., I, VI, 37—40).

День­ги ста­ли все­объ­ем­лю­щей силой, опре­де­ляв­шей соци­аль­ное поло­же­ние чело­ве­ка. Про­ис­хож­де­ние, ум, талант, чест­ность, кра­сота и т. д. — все зави­се­ло и опре­де­ля­лось коли­че­ст­вом денег, нахо­див­ших­ся в рас­по­ря­же­нии дан­но­го лица. Отсюда понят­ны страсть к при­об­ре­те­нию и мно­го­чис­лен­ные пси­хи­че­ские и физи­че­ские муче­ния, свя­зан­ные с при­об­ре­те­ни­ем богат­ства. Обо­рот­ной сто­ро­ной про­слав­ле­ния богат­ства было пре­зре­ние к бед­но­сти. Бед­ность счи­та­лась самым страш­ным поро­ком, кото­ро­го боя­лись боль­ше вся­кой чумы. Бед­ный чело­век вслед­ст­вие сво­ей бед­но­сти все дол­жен без­ро­пот­но сно­сить и тер­петь.

Mag­num pau­pe­ries opprob­rium iubet Quid­vis et fa­ce­re et pa­ti, Vir­tu­tis­que viam de­se­rit ar­duae.

(Hor., Od., III, XXIV, 42—44).

В пери­од все­об­щей жаж­ды денег наи­бо­лее выгод­ным, хотя и рис­ко­ван­ным делом ока­зы­ва­лась ссуда денег под высо­кие про­цен­ты, ростов­щи­че­ство (foe­ne­ra­tio). В изу­чае­мый пери­од ростов­щи­че­ст­вом в Риме зани­ма­лись все, у кого толь­ко име­лись сво­бод­ные день­ги, — сена­то­ры, всад­ни­ки и воль­ноот­пу­щен­ни­ки (Hor., Od., II, 18). Ростов­щи­че­ст­вом зани­ма­лись выс­шие государ­ст­вен­ные санов­ни­ки (фило­соф Сене­ка), осо­бы цар­ст­вен­ной кро­ви и даже сами импе­ра­то­ры (Dio, LXII, 11). От ростов­щи­че­ства неот­де­ли­ма спе­ку­ля­тив­ная тор­гов­ля доро­ги­ми това­ра­ми, при­во­зи­мы­ми из дале­ких стран.

Quid le­ges si­ne mo­ri­bus Va­nae pro­fi­ciunt? si ne­que fer­vi­dis Pars inclu­sa ca­lo­ri­bus Mun­di nec bo­reae fi­ni­ti­mum la­tus Du­ra­tae­que so­lo ni­ves Mer­ca­to­rem abi­gunt, hor­ri­da cal­li­di Vin­cunt aequo­ra na­vi­tae.

(Hor., Od., III, XXIV, 35—41).

с.80 Осталь­ные виды эко­но­ми­че­ской дея­тель­но­сти — сель­ское хозяй­ство, ремес­ла, служ­ба и пр., — не давав­шие таких боль­ших при­бы­лей, лишь во вто­рую оче­редь при­вле­ка­ли вни­ма­ние денеж­ных людей Рима.

Широ­кий про­стор для вся­ко­го рода спе­ку­ля­тив­ной и ком­мер­че­ской дея­тель­но­сти пред­став­ля­ли про­вин­ции. Суве­ре­ном же про­вин­ций, ква­ли­фи­ци­ру­е­мых как добы­ча рим­ско­го наро­да, явля­лось рим­ское государ­ство — орга­ни­зо­ван­ный кол­лек­тив рим­ских граж­дан (ci­ves jure op­tir­no), пер­со­ни­фи­ци­ру­е­мый в осо­бе импе­ра­то­ра или прин­цеп­са.

Пере­лом­ным момен­том в исто­рии рим­ско­го государ­ства и про­вин­ций было учреж­де­ние посто­ян­ной армии, имев­шее место при Авгу­сте. До авгу­стов­ской рефор­мы Рим не имел посто­ян­ной армии, а нахо­див­ши­е­ся в рас­по­ря­же­нии отдель­ных коман­ди­ров воен­ные части снаб­жа­лись и уком­плек­то­вы­ва­лись сами­ми же коман­ди­ра­ми — импе­ра­то­ра­ми в рес­пуб­ли­кан­ском смыс­ле это­го сло­ва. С Авгу­ста кар­ти­на рез­ко изме­ни­лась: появи­лись посто­ян­ная армия и спе­ци­аль­ный воен­ный фонд (aera­rium mi­li­ta­re). Уста­нов­лен­ный Авгу­стом кон­тин­гент посто­ян­ной армии в 25 леги­о­нов по антич­ным мас­шта­бам был очень велик и потре­бо­вал корен­ной реор­га­ни­за­ции всей систе­мы снаб­же­ния и финан­со­во­го управ­ле­ния.

На осно­ве ста­ти­сти­че­ских дан­ных пере­пи­си все насе­ле­ние импе­рии, за исклю­че­ни­ем Ита­лии, обла­га­лось двой­ным нало­гом — позе­мель­ным и подуш­ным. Одна часть три­бу­та (нало­га) соби­ра­лась нату­рой, а дру­гая — день­га­ми. Подат­ная рефор­ма Авгу­ста фор­си­ро­ва­ла раз­ло­же­ние нату­раль­но­го и рост денеж­но­го хозяй­ства во всех сре­ди­зем­но­мор­ских стра­нах, вхо­див­ших в рим­ский or­bis ter­ra­rum². Коли­че­ство посту­пав­ших в обра­ще­ние монет уве­ли­чи­лось, а вме­сте с тем воз­рос­ла так­же и потреб­ность в день­гах. Обло­жен­ные нало­гом про­вин­ци­а­лы вынуж­де­ны были пре­вра­щать про­дук­ты сво­его хозяй­ства в день­ги, и, тем не менее, денег все-таки не хва­та­ло. Един­ст­вен­ным выхо­дом из поло­же­ния являл­ся заем под высо­кие про­цен­ты у круп­но­го ростов­щи­ка, рим­ско­го чинов­ни­ка всад­ни­че­ско­го или сена­тор­ско­го зва­ния. Вслед­ст­вие это­го созда­ва­лась мас­со­вая задол­жен­ность в про­вин­ци­ях. Целые про­вин­ции и горо­да ока­зы­ва­лись жерт­вой ростов­щи­че­ско­го капи­та­ла.

2. Рим­ские маг­на­ты

Наи­боль­шие выго­ды из выше­опи­сан­ных соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских пере­мен извлек­ли вер­хи рим­ско-ита­лий­ско­го обще­ства — сена­то­ры и всад­ни­ки, в осо­бен­но­сти сена­то­ры пер­во­го раз­ряда, зани­мав­шие выс­шие посты в государ­стве, фак­ти­че­ски быв­шие вер­ши­те­ля­ми судеб рим­ско­го государ­ства и направ­ляв­шие рим­скую поли­ти­ку. Сена­то­ры-ростов­щи­ки дей­ст­во­ва­ли в про­вин­ци­ях через посред­ство сво­их мно­го­чис­лен­ных аген­тов из воль­ноот­пу­щен­ни­ков, рабов и кли­ен­тов. Бла­го­да­ря широ­ко раз­ветв­лен­ным финан­со­вым и тор­го­вым опе­ра­ци­ям в руках сена­тор­ских фами­лий скоп­ля­лись колос­саль­ные богат­ства.

Выка­чи­вае­мые из про­вин­ций богат­ства вкла­ды­ва­лись в зем­лю или же тра­ти­лись на при­об­ре­те­ние пред­ме­тов рос­ко­ши. Обла­да­ние зем­лей во все вре­ме­на Рим­ской импе­рии счи­та­лось необ­хо­ди­мым усло­ви­ем при­над­леж­но­сти к выс­ше­му кру­гу. Под­чи­ня­ясь тре­бо­ва­ни­ям и вку­сам сво­его века и кру­га, рим­ская ари­сто­кра­тия, рим­ские маг­на­ты стре­ми­лись к бес­ко­неч­но­му рас­ши­ре­нию сво­их земель­ных вла­де­ний — лати­фун­дий — за счет пусту­ю­щих земель или земель сво­их соседей. Маг­нат­ские поме­стья зани­ма­ли огром­ные про­стран­ства в Ита­лии и про­вин­ци­ях и исполь­зо­ва­лись с.81 под паш­ни, сады, олив­ко­вые рощи, вино­град­ни­ки, луга, леса и охот­ни­чьи пар­ки, удо­вле­тво­ряв­шие страсть рим­лян к охо­те.

По сво­е­му внеш­не­му виду и внут­рен­не­му строю поме­стья рим­ских маг­на­тов напо­ми­на­ли муни­ци­пии или суве­рен­ные кня­же­ства. В цен­тре поме­стья рас­по­ла­га­лась гос­под­ская вил­ла со мно­же­ст­вом вся­ко­го рода постро­ек, служб, мастер­ских, кла­до­вых, садов, ого­ро­дов, цвет­ни­ков, рыб­ных прудов и проч. В поме­стье про­жи­вал огром­ный штат дво­ро­вой челяди, исчис­ляв­ший­ся сот­ня­ми и тыся­ча­ми чело­век. Рабо­чую силу маг­нат­ских лати­фун­дий состав­ля­ли рабы, воль­ноот­пу­щен­ни­ки и сво­бод­ные съем­щи­ки — коло­ны.

Гора­ций гово­рит о рос­кош­ных построй­ках и двор­цах рим­ских маг­на­тов (po­ten­tio­res, re­ges), сво­им раз­ме­ром и вели­ко­ле­пи­ем пре­вос­хо­дя­щих все, до сих пор извест­ное миру. Двор­цо­вые гро­ма­ды «рим­ских царей» (re­giae mo­les) отли­ча­ют­ся ска­зоч­ной рос­ко­шью, име­ют обшир­ные пруды, подоб­ные Лук­рин­ско­му озе­ру в Кам­па­нии, и двор­цо­вые пар­ки, пол­ные самых раз­но­об­раз­ных дере­вьев и цве­тов.

Бере­га Адри­а­ти­че­ско­го и Тиррен­ско­го морей зава­ле­ны груда­ми стро­и­тель­но­го мате­ри­а­ла: доро­гих сор­тов мра­мо­ра, эле­фан­ти­ны, обли­цо­воч­ных кир­пи­чей и т. п. «Да, дей­ст­ви­тель­но, — вос­кли­ца­ет Гора­ций, — наш век есть век рос­ко­ши!» Сто­ле­тие от Акци­у­ма до Неро­на счи­та­ет­ся вре­ме­нем наи­выс­ше­го раз­ви­тия рос­ко­ши во всей исто­рии антич­но­го мира.

Маг­на­тов в соб­ст­вен­ном смыс­ле, име­ну­е­мых в источ­ни­ках царя­ми (re­ges), вель­мо­жа­ми (po­ten­tio­res), гран­да­ми (gran­des), пер­вы­ми людь­ми горо­да (prio­res Ur­bis) и мно­ги­ми дру­ги­ми гром­ки­ми име­на­ми, было немно­го. Меж­ду ними соб­ст­вен­но и про­ис­хо­ди­ла оже­сто­чен­ная борь­ба за поли­ти­че­ское руко­вод­ство. Мас­са же сена­тор­ско­го сосло­вия, раз­ло­жен­ная денеж­ным хозяй­ст­вом, опус­ка­лась и впа­да­ла в дол­ги. Задол­жен­ность ари­сто­кра­тии при Клав­ди­ях была колос­саль­ная.

На этой поч­ве воз­ник­ло одно свое­об­раз­ное явле­ние импе­ра­тор­ско­го Рима — кли­ен­те­ла, сво­и­ми кор­ня­ми ухо­дя­щая еще в рес­пуб­ли­кан­скую эпо­ху. Небо­га­тые или разо­рив­ши­е­ся люди сена­тор­ско­го, всад­ни­че­ско­го или како­го-либо ино­го зва­ния, в целях полу­че­ния мате­ри­аль­ной под­держ­ки, про­дви­же­ния на государ­ст­вен­ной служ­бе, адво­кат­ском или лите­ра­тур­ном попри­ще или имея в виду какие-либо дру­гие инте­ре­сы лич­но­го бла­го­по­лу­чия, всту­па­ли в сви­ту вли­я­тель­но­го маг­на­та, ста­но­вясь его кли­ен­та­ми. О кли­ен­тах и о кли­ент­ской зави­си­мо­сти посто­ян­но по самым раз­но­об­раз­ным пово­дам упо­ми­на­ют писа­те­ли и эпи­гра­фи­че­ские памят­ни­ки. Сло­жил­ся даже сво­его рода кодекс кли­ент­ских отно­ше­ний и кли­ент­ской зави­си­мо­сти. Со все­ми пра­ви­ла­ми кли­ент­ско­го кодек­са зна­ко­мит нас Гора­ций в «Посла­нии» к моло­до­му дру­гу Сце­ве, сове­туя ему всту­пить в сви­ту одно­го из рим­ских маг­на­тов. «Если ты, — гово­рит Гора­ций, — жела­ешь быть толь­ко тем, что ты есть сам по себе, и ищешь покоя и тиши­ны, то оставь Рим и отправ­ляй­ся в Ферен­ти­ну (захо­луст­ный город Этру­рии), и там тебя не будет бес­по­ко­ить город­ская пыль и шум город­ских колес. Но если ты жела­ешь еще при­об­ре­сти богат­ство и сла­ву и при­не­сти поль­зу сво­им дру­зьям, то иди сухой к ума­щен­но­му».

Основ­ное пра­ви­ло кли­ент­ских отно­ше­ний тако­во, что богат­ства тер­пят глу­пость (stul­ti­tiam pa­tiun­tur opes) и что тога кли­ен­та все­гда долж­на быть уже тоги патро­на (ar­ta de­cet sa­num co­mi­tem to­ga) (Hor., Epist., XVIII, 30).

В кли­ент­стве состо­я­ли не толь­ко отдель­ные лица, но и целые фами­лии сена­тор­ско­го, всад­ни­че­ско­го и пле­бей­ско­го зва­ния, целые горо­да, хра­мы и общи­ны. Нако­нец, мас­су кли­ен­тов состав­ля­ли воль­ноот­пу­щен­ни­ки.

Вто­рую про­слой­ку импе­ра­тор­ско­го Рима состав­ля­ла плу­то­кра­тия, класс бога­тых людей, вышед­ших из всад­ни­ков или с.82 воль­ноот­пу­щен­ни­ков и нажи­вав­ших­ся на тор­го­во-ростов­щи­че­ских спе­ку­ля­ци­ях. Плу­то­кра­тия в импе­ра­тор­ском Риме игра­ла очень боль­шую роль, но она нико­гда не зани­ма­ла пер­вен­ст­ву­ю­ще­го поло­же­ния в рим­ском обще­стве.

По все­му сво­е­му обли­ку обще­ство эпо­хи Клав­ди­ев пред­став­ля­ет­ся в пол­ном смыс­ле ари­сто­кра­ти­че­ским. Все без исклю­че­ния импе­ра­то­ры пер­вой дина­стии были чистей­шей воды рим­ски­ми ари­сто­кра­та­ми, выво­див­ши­ми свой род от древ­них пат­ри­ци­ан­ских рим­ских родов и рев­ни­во охра­няв­ши­ми обы­чаи, нра­вы и пред­рас­суд­ки выс­ше­го кру­га. Поли­ти­ка Клав­ди­ев была отчет­ли­во выра­жен­ной ари­сто­кра­ти­че­ской поли­ти­кой. Выс­шие долж­но­сти в армии и адми­ни­ст­ра­ции зани­ма­ли пред­ста­ви­те­ли сена­тор­ских фами­лий. Они же зада­ва­ли тон при импе­ра­тор­ском дво­ре, в их руках нахо­ди­лось вос­пи­та­ние чле­нов импе­ра­тор­ских фами­лий и само­го прин­цеп­са. Идео­ло­гия, быт, нра­вы, искус­ство и лите­ра­ту­ра этой эпо­хи насквозь про­пи­та­ны ари­сто­кра­ти­че­ски­ми тен­ден­ци­я­ми и настро­е­ни­я­ми. По фор­ме государ­ст­вен­ный строй прин­ци­па­та пред­став­ля­ет­ся монар­хи­ей, по суще­ству же это было оли­гар­хи­че­ское государ­ство, где гос­под­ст­ву­ю­щее поло­же­ние зани­ма­ло сена­тор­ское сосло­вие, пер­вое место сре­ди кото­ро­го при­над­ле­жа­ло самим Клав­ди­ям.

3. Клас­со­вая при­ро­да импе­ра­тор­ской вла­сти

Одно­вре­мен­но с уси­ле­ни­ем земель­ной и денеж­ной ари­сто­кра­тии на всем про­стран­стве рим­ско­го мира про­ис­хо­дил про­цесс разо­ре­ния сред­них и низ­ших про­сло­ек мас­сы сель­ско­го и город­ско­го плеб­са, слу­жив­ше­го в рядах рим­ских армий в эпо­ху вто­ро­го три­ум­ви­ра­та и состав­ляв­ше­го боль­шую часть рим­ских леги­о­нов и вспо­мо­га­тель­ных когорт при импе­рии. Про­со­чив­ший­ся в поры сель­ско­го хозяй­ства и ремес­ла тор­го­во-ростов­щи­че­ский капи­тал разо­рял мел­ко­го про­из­во­ди­те­ля, низ­во­дя его до зави­си­мо­го коло­на или же город­ско­го люм­пен-про­ле­та­рия. При создав­шей­ся в I в. н. э. эко­но­ми­че­ской конъ­юнк­ту­ре в Ита­лии, а отча­сти и в про­вин­ци­ях наи­бо­лее рен­та­бель­ны­ми ока­зы­ва­лись два вида сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных вла­де­ний: 1) экс­тен­сив­ные маг­нат­ские лати­фун­дии; 2) интен­сив­ные под­го­род­ные вил­лы (sub­ur­ba­nae vil­lae), свя­зан­ные с город­ским рын­ком. Ни то, ни дру­гое не было доступ­но рядо­во­му земле­вла­дель­цу, кото­рый впа­дал в дол­ги, закла­ды­вал свой уча­сток и в кон­це кон­цов совер­шен­но утра­чи­вал охоту к заня­тию сель­ским хозяй­ст­вом, ста­но­вил­ся кли­ен­том бога­то­го соседа или же ухо­дил в город. О мас­со­вой земель­ной моби­ли­за­ции гово­рят Гора­ций, Сене­ка и вооб­ще все писа­те­ли, жив­шие от Авгу­ста до Неро­на. Ана­ло­гич­ные явле­ния наблюда­лись так­же и в ремес­лах. Маг­нат, вла­де­лец круп­ной раб­ской мастер­ской, дей­ст­во­вав­ший при посред­стве воль­ноот­пу­щен­ни­ков, вытес­нял мел­ко­го сво­бод­но­го ремес­лен­ни­ка.

В рас­ши­рен­ном мас­шта­бе при Клав­ди­ях повто­рял­ся тот же самый соци­аль­но-эко­но­ми­че­ский про­цесс, кото­рый имел место в кон­це II в. до н. э. в эпо­ху бра­тьев Грак­хов. Как и тогда, при­те­кав­шая в горо­да мас­са неиму­ще­го люда сли­ва­лась с низ­ши­ми сло­я­ми горо­да в одну деклас­си­ро­ван­ную мас­су, «город­скую чернь», про­жи­вав­шую «на пере­крест­ках и база­рах» (as­ty­kos och­los; tur­ba fo­ren­sis). Зна­чи­тель­ную часть «базар­ной чер­ни» состав­ля­ли воль­ноот­пу­щен­ни­ки и бег­лые рабы, спа­сав­ши­е­ся от жесто­ко­сти сво­их гос­под. Бег­ство рабов в это вре­мя было очень рас­про­стра­нен­ным явле­ни­ем.

Чис­лен­но люм­пен-про­ле­тар­ская мас­са была вели­ка, спло­че­на и лег­ко при­хо­ди­ла в воз­буж­де­ние даже по самым незна­чи­тель­ным пово­дам.

Все воз­рас­тав­шая чис­лен­но пле­бей­ская мас­са со вре­ме­ни утвер­жде­ния прин­ци­па­та фак­ти­че­ски была лише­на поли­ти­че­ских прав и нахо­ди­ла с.83 выра­же­ние сво­е­му недо­воль­ству суще­ст­ву­ю­щим стро­ем в воен­ных бун­тах, вос­ста­ни­ях, поку­ше­ни­ях и тому подоб­ных непо­сред­ст­вен­ных про­яв­ле­ни­ях сво­его гне­ва. Клас­со­вая борь­ба кипе­ла в тече­ние всей исто­рии Рим­ской импе­рии, но осо­бен­но ост­ра она была в нача­ле импе­рии, когда импе­ра­тор­ская орга­ни­за­ция еще не успе­ла окреп­нуть, и в кон­це импе­рии, когда эта власть нача­ла раз­ла­гать­ся. Государ­ст­вен­ная орга­ни­за­ция в первую оче­редь и пре­сле­до­ва­ла цель подав­ле­ния про­яв­ле­ния како­го бы то ни было недо­воль­ства суще­ст­ву­ю­щим стро­ем и охра­ны инте­ре­сов верх­не­го слоя ита­лий­ских и затем про­вин­ци­аль­ных рабо­вла­дель­цев. Но поло­же­ние государ­ст­вен­ной вла­сти ослож­ня­лось еще и тем, что в среде само­го выс­ше­го клас­са не суще­ст­во­ва­ло един­ства инте­ре­сов. Не толь­ко рас­хо­ди­лись инте­ре­сы сена­тор­ства и всад­ни­че­ства, ита­лий­ской и про­вин­ци­аль­ной зна­ти, но не было един­ства даже сре­ди самих маг­на­тов. Рес­пуб­ли­кан­ски настро­ен­ных сена­то­ров и всад­ни­ков в изу­чае­мый пери­од было немно­го, но зато у каж­дой груп­пы имел­ся свой кан­дидат на импе­ра­тор­ский трон, око­ло лич­но­сти кото­ро­го и раз­вер­ты­ва­лась борь­ба в сена­те и при дво­ре, носив­шая харак­тер фрак­ци­он­ной борь­бы коте­рий. Кро­ме того, ари­сто­кра­тия в целом, в осо­бен­но­сти ее верх­ний слой (re­ges et po­ten­tio­res) стре­ми­лись в извест­ной мере огра­ни­чить импе­ра­тор­скую власть, рас­смат­ри­вая импе­ра­то­ра как прин­цеп­са (prin­ceps), т. е. пер­во­го чле­на сена­тор­ско­го сосло­вия. Наобо­рот, в при­ро­де импе­ра­тор­ской вла­сти зало­же­на тен­ден­ция к абсо­лю­тиз­му или доми­на­ту и пре­вра­ще­нию ари­сто­кра­тии в слу­жи­лую знать, чинов­ни­ков и слуг госуда­ря (of­fi­cia­les). На этой поч­ве воз­ни­ка­ли посто­ян­ные кон­флик­ты меж­ду импе­ра­то­ром и сена­том, клас­со­вым орга­ном рим­ской ари­сто­кра­тии, состав­ля­ю­щие суще­ст­вен­ную часть поли­ти­че­ской исто­рии импе­ра­тор­ско­го пери­о­да. Интен­сив­ность этой борь­бы не все­гда была оди­на­ко­ва, ино­гда она повы­ша­лась, а ино­гда пони­жа­лась в зави­си­мо­сти от кон­крет­ных обсто­я­тельств и соот­но­ше­ния борю­щих­ся сил. Борю­щи­е­ся сто­ро­ны пус­ка­ли в ход все имев­ши­е­ся в их рас­по­ря­же­нии сред­ства — сло­во, инси­ну­а­ции, воору­жен­ную силу, отрав­ле­ния, убий­ства и т. д. Излюб­лен­ным сред­ст­вом сена­тор­ской оппо­зи­ции, в рядах кото­рой нахо­ди­лось мно­го интел­ли­ген­ции, слу­жи­ли про­из­но­си­мые в сена­те речи и поли­ти­че­ские пам­фле­ты (li­bel­li), рас­про­стра­ня­е­мые в боль­шом коли­че­стве в рим­ском обще­стве. Импе­ра­то­ры же для устра­не­ния сво­их про­тив­ни­ков пус­ка­ли в ход закон об оскорб­ле­нии вели­че­ства (cri­men lae­sae majes­ta­tis), воз­буж­дая судеб­ные про­цес­сы по обви­не­нию в поку­ше­нии, дей­ст­ви­тель­ном или мни­мом, на осо­бу импе­ра­то­ра. Обви­нен­ные по ста­тье об оскорб­ле­нии вели­че­ства под­вер­га­лись изгна­нию или смерт­ной каз­ни, а их иму­ще­ство кон­фис­ко­ва­лось, про­да­ва­лось с аук­ци­о­на или же пере­хо­ди­ло в импе­ра­тор­ский фиск. В конеч­ном ито­ге победа оста­лась за импе­ра­то­ром, лишив­шим сенат его поли­ти­че­ской само­сто­я­тель­но­сти и пре­вра­тив­шим ари­сто­кра­тов в чинов­ни­ков и при­двор­ных. Одна­ко клас­со­вая при­ро­да импе­ра­тор­ской вла­сти от это­го не изме­ни­лась. Рим­ская импе­рия с нача­ла до кон­ца оста­ва­лась ари­сто­кра­ти­че­ским государ­ст­вом, хотя соци­аль­ный и пер­со­наль­ный состав выс­ше­го слоя посто­ян­но менял­ся. Пре­иму­ще­ства импе­ра­тор­ской систе­мы по срав­не­нию с аппа­ра­том город­ской рес­пуб­ли­ки заклю­ча­лись в ее тех­ни­че­ско-адми­ни­ст­ра­тив­ном пре­вос­ход­стве, с одной сто­ро­ны, и более широ­кой соци­аль­ной базе — с дру­гой. В прин­ци­пе, импе­ра­тор­ская власть так же как и сенат, оста­ва­ясь клас­со­вым орга­ном ари­сто­кра­тии, име­ла опо­ру и в дру­гих соци­аль­ных про­слой­ках и орга­ни­зо­ван­ных силах рим­ско­го мира, как то: во всад­ни­че­стве, верх­них сло­ях, про­вин­ци­ях, вой­ске, город­ском плеб­се, вар­ва­рах и т. д. В зави­си­мо­сти от того, какая из назван­ных сил полу­ча­ла пере­вес, опре­де­лял­ся и харак­тер отдель­ных пра­ви­те­лей. При одних прин­цеп­сах уси­ли­ва­лась, а при дру­гих умень­ша­лась роль сена­та и сена­тор­ства, при третьих на пере­д­ний план высту­па­ла с.84 пре­то­ри­ан­ская гвар­дия, при чет­вер­тых пере­вес полу­ча­ли про­вин­ци­а­лы и т. д. В изу­че­нии всех этих нюан­сов раз­лич­ных эпох и прав­ле­ний соб­ст­вен­но и состо­ит зада­ча кон­крет­ной исто­рии импе­ра­тор­ско­го режи­ма.

4. Состо­я­ние рим­ско­го государ­ства при Тибе­рии

Импе­ра­тор­ский режим в Риме как опре­де­лен­ная систе­ма государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния и клас­со­вой дик­та­ту­ры рим­ской ари­сто­кра­тии (сена­тор­ства) и плу­то­кра­тии (всад­ни­че­ства) начал скла­ды­вать­ся еще в рес­пуб­ли­кан­скую эпо­ху и про­шел длин­ный путь раз­ви­тия. Одним из наи­бо­лее труд­ных и важ­ных эта­пов в исто­рии импе­ра­тор­ской вла­сти в Риме, как ска­за­но, была эпо­ха пер­вых деся­ти­ле­тий прин­ци­па­та, и в осо­бен­но­сти пер­во­го пред­ста­ви­те­ля Клав­ди­е­вой дина­стии — Клав­дия Тибе­рия Неро­на (14—37 гг.). При этом сле­ду­ет отме­тить, что импер­ские учреж­де­ния созда­ва­лись не вслед­ст­вие тео­ре­ти­че­ско­го ана­ли­за пре­иму­ществ того или ино­го поли­ти­че­ско­го строя, а в резуль­та­те столк­но­ве­ния и оже­сто­чен­ной борь­бы раз­лич­ных враж­деб­ных соци­аль­ных сил, групп и лиц. Соци­аль­ный момент как раз по боль­шей части и отсут­ст­ву­ет в гос­под­ст­ву­ю­щих кон­цеп­ци­ях прин­ци­па­та, при­над­ле­жа­щих, как пра­ви­ло, исто­ри­кам-юри­стам³. Вслед­ст­вие это­го воз­ник­но­ве­ние и раз­ви­тие импе­ра­тор­ской вла­сти полу­ча­ет­ся у них слиш­ком фор­маль­ным, кон­струк­тив­ным и неисто­рич­ным. Не чув­ст­ву­ет­ся живой соци­аль­но-исто­ри­че­ской тка­ни, т. е. само­го глав­но­го.

При при­хо­де к вла­сти Тибе­рия рим­ское государ­ство нахо­ди­лось в чрез­вы­чай­но тре­вож­ном и неустой­чи­вом состо­я­нии. Как извест­но, послед­ние годы прав­ле­ния Авгу­ста были омра­че­ны гроз­ны­ми собы­ти­я­ми, свя­зан­ны­ми с вой­на­ми в Гер­ма­нии, и очень круп­ны­ми вос­ста­ни­я­ми, раз­ра­зив­ши­ми­ся в Пан­но­нии и Дал­ма­ции (6—9 гг. н. э.), о кото­рых сооб­ща­ют рим­ские исто­ри­ки Вел­лей Патер­кул (II, 110; III, 114), Дион Кас­сий (IV, 30), Све­то­ний (Tib., 16) и др. Во вре­мя вой­ны с мар­ко­ман­ским вождем Мар­бо­дом в тылу рим­ской армии нача­лось огром­ное вос­ста­ние в Пан­но­нии и Дал­ма­ции. Вос­ста­ние под­ня­ли мест­ные пле­ме­на, часть кото­рых состо­я­ла на рим­ской служ­бе и име­ла рим­ское воору­же­ние. Общее чис­ло вос­став­ших дохо­ди­ло до 800 тыс. чело­век (Vell. Pat., II, 111). Для подав­ле­ния вос­ста­ния рим­ляне дви­ну­ли почти все свои налич­ные силы (15 леги­о­нов), не счи­тая вспо­мо­га­тель­ных отрядов и кава­ле­рии. Ввиду ката­стро­фи­че­ско­го поло­же­ния государ­ства и недо­стат­ка сво­бод­ных граж­дан в ряды войск зачис­ля­лись воль­ноот­пу­щен­ни­ки и рабы, состав­ляв­шие осо­бый доб­ро­воль­ный отряд (Vell. Pat., II, 110; Dio, LVI, 31; Mac­rob., I, 11; Suet., Tib., 16), введе­ны были новые нало­ги и повы­ше­ны ста­рые. В кон­це кон­цов, с боль­шим трудом вос­ста­ние было подав­ле­но, но, вме­сте с тем, Рим вынуж­ден был отка­зать­ся от широ­кой поли­ти­ки про­дви­же­ния в севе­ро-восточ­ном направ­ле­нии и от поко­ре­ния Гер­ма­нии.

Вско­ре за пан­но­но-дал­мат­ским вос­ста­ни­ем, как его орга­ни­че­ское про­дол­же­ние, после­до­ва­ло пора­же­ние Квин­ти­лия Вара в Тев­то­бург­ском лесу (9 г.), что окон­ча­тель­но подо­рва­ло силы Рима (Vell. Pat., II, 117; Suet., Tib., 17).

Таким обра­зом, гер­ман­ская поли­ти­ка, на кото­рую было затра­че­но так мно­го сил и средств и на кото­рую Август делал круп­ную став­ку, потер­пе­ла с.85 пол­ную неуда­чу. Вслед­ст­вие это­го исче­зал важ­ней­ший источ­ник воен­ной и рабо­чей силы, в кото­ром Рим тогда испы­ты­вал ост­рую нуж­ду. Этим объ­яс­ня­ет­ся то огром­ное впе­чат­ле­ние, кото­рое про­из­ве­ло на Авгу­ста пора­же­ние в Тев­то­бург­ском лесу.

Поли­ти­че­ский кри­зис еще более ослож­нил­ся дина­сти­че­ским кри­зи­сом — отсут­ст­ви­ем пря­мо­го наслед­ни­ка в пра­вя­щем доме. Запу­тан­ные фамиль­ные отно­ше­ния дома Авгу­ста послу­жи­ли при­чи­ной мно­го­чис­лен­ных семей­ных раздо­ров и двор­цо­вых интриг, еще более ослож­нив­ших и без того слож­ную ситу­а­цию, создав­шу­ю­ся после смер­ти Авгу­ста.

К вла­сти Тибе­рий при­шел уже доста­точ­но пожи­лым чело­ве­ком, имея 55 лет отро­ду. По сво­е­му про­ис­хож­де­нию Тибе­рий — чистый ари­сто­крат, пото­мок зна­ме­ни­той фами­лии Клав­ди­ев, насчи­ты­вав­шей в сво­ем родо­слов­ном спис­ке боль­шое чис­ло зна­ме­ни­тых людей на всех попри­щах.

Введен­ный сво­ей мате­рью Ливи­ей в импе­ра­тор­скую семью, Тибе­рий с само­го ран­не­го дет­ства попа­да­ет в пау­ти­ну при­двор­ных интриг и кро­ва­вую борь­бу при­двор­ных коте­рий, глав­ную роль в кото­рой игра­ла его мать, жен­щи­на в выс­шей сте­пе­ни вла­сто­лю­би­вая и често­лю­би­вая, стре­мив­ша­я­ся во что бы то ни ста­ло обес­пе­чить трон сво­е­му сыну. «Ливия Дру­зил­ла явля­лась вели­кой тяже­стью и несча­стьем как для государ­ства, так и для дома цеза­рей» (Tac., Ann., I, 10).

В импе­ра­тор­ской семье Тибе­рий все­гда чув­ст­во­вал себя чужим чело­ве­ком и пото­му зна­чи­тель­ную часть сво­ей жиз­ни вынуж­ден был про­жить вне дома, глав­ным обра­зом на о. Родо­се. Вслед­ст­вие тяже­лых испы­та­ний, пере­не­сен­ных Тибе­ри­ем в моло­дые годы, в нем раз­ви­лись анти­со­ци­аль­ные чер­ты — мизан­тро­пия, лице­ме­рие и край­няя подо­зри­тель­ность, делав­шие его чело­ве­ком мало при­ят­ным для обще­ства, в осо­бен­но­сти вели­ко­свет­ско­го.

Антич­ные и совре­мен­ные исто­ри­ки более все­го пори­ца­ют Тибе­рия за его при­стра­стие к вину и сек­су­аль­ные изли­ше­ства. За при­стра­стие к вину Тибе­рий полу­чил про­зва­ние «холод­ный, чистый, Бибе­рий» — Cal­dius Bi­be­rius Me­ro (In­cert. Auct., Epit. de Caes., II). Вме­сте с тем, он был в выс­шей сте­пе­ни трудо­лю­бив, настой­чив до упрям­ства, честен и хоро­шо обра­зо­ван.

Как чело­век, не лишен­ный ни при­род­но­го ума, ни солид­но­го обра­зо­ва­ния, а самое глав­ное — жиз­нен­но­го опы­та и пони­ма­ния люд­ских стра­стей, Тибе­рий пра­виль­но оце­нил серь­ез­ность поло­же­ния и пото­му не спе­шил с фор­маль­ным про­воз­гла­ше­ни­ем себя прин­цеп­сом.

«Вы, — гово­рил Тибе­рий сво­им дру­зьям, побуж­дав­шим его при­нять пред­ло­жен­ное высо­кое зва­ние прин­цеп­са, — не пред­став­ля­е­те себе те колос­саль­ные труд­но­сти и заботы, кото­рые дол­жен пре­одо­леть при насто­я­щей поли­ти­че­ской ситу­а­ции вер­хов­ный пра­ви­тель. Вы не зна­е­те, что это за дикий зверь — импе­ра­тор­ская власть» (quan­ta be­lua es­set im­pe­rium). И лишь после настой­чи­вых просьб и угроз сена­то­ров он нако­нец при­нял на себя «ужас­но тяже­лое раб­ство», как он назы­вал вер­хов­ную власть, да и то в надеж­де сло­жить ее при пер­вой же пред­ста­вив­шей­ся к тому воз­мож­но­сти, «когда вы сочте­те спра­вед­ли­вым дать неко­то­рый покой моей душе» (Suet., Tib., 24).

Бли­жай­шие же собы­тия пока­за­ли, что Тибе­рий был совер­шен­но прав в сво­ем отка­зе. После смер­ти Авгу­ста поло­же­ние рим­ско­го государ­ства не толь­ко не улуч­ши­лось, но еще более ухуд­ши­лось, так как к преж­ним при­чи­нам недо­воль­ства теперь при­ба­вил­ся еще поли­ти­че­ский кри­зис, вызван­ный смер­тью Авгу­ста и коле­ба­ни­я­ми его пре­ем­ни­ка. Недо­воль­ство широ­кой вол­ной раз­ли­лось по все­му рим­ско­му миру.

Пер­вым по вре­ме­ни и самым круп­ным соци­аль­ным дви­же­ни­ем при Тибе­рии было вос­ста­ние пан­нон­ских и гер­ман­ских леги­о­нов (14 год), худо­же­ст­вен­но-дра­ма­ти­че­ское опи­са­ние кото­ро­го с.86 име­ет­ся в I кни­ге «Аннал» Таци­та (I, 11—52), в «Исто­рии» Дио­на Кас­сия (VII, 4) и «Исто­рии» Вел­лея Патер­ку­ла (II, 125).

Вос­ста­ние пан­но­но-гер­ман­ских леги­о­нов яви­лось след­ст­ви­ем глу­бо­ко­го недо­воль­ства рим­ских сол­дат каторж­ны­ми усло­ви­я­ми воен­ной служ­бы. В тече­ние всей Рим­ской импе­рии армия явля­лась глав­ным оча­гом мас­со­во­го недо­воль­ства и посто­ян­ных вос­ста­ний, неред­ко при­ни­мав­ших чрез­вы­чай­но гроз­ный харак­тер, опас­ный даже для само­го суще­ст­во­ва­ния государ­ства. При­чи­на это­го заклю­ча­лась в соци­аль­ном соста­ве рим­ской армии и ее орга­ни­за­ции⁴. Соци­аль­ный состав рим­ской армии, являв­ший­ся след­ст­ви­ем выше­опи­сан­ных соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских пере­мен, был весь­ма пестр и демо­кра­ти­чен. Зна­чи­тель­ную часть леги­о­нов состав­ля­ли неиму­щие люди, сре­ди кото­рых боль­шин­ство состав­ля­ли деклас­си­ро­ван­ные эле­мен­ты горо­да, воль­ноот­пу­щен­ни­ки и рабы. В армию шли самые обез­до­лен­ные и пото­му наи­бо­лее озлоб­лен­ные эле­мен­ты рим­ско­го обще­ства, раб­ская мас­са (ver­na­cu­la mul­ti­tu­do), как выра­жа­ют­ся наши источ­ни­ки (Suet., Aug., XXV; Vell. Pat., II, 110; Dio, LV, 31; Mac­rob., Sat., I, 13).

При­чи­ны недо­воль­ства и настро­е­ние леги­о­не­ров доста­точ­но крас­но­ре­чи­во выра­зил Пер­цен­ний, один из вождей, высту­пав­ших на ноч­ных сол­дат­ских сход­ках (noc­tur­na col­lo­quia), быв­ший ста­ро­ста теат­раль­ных рабо­чих (dux olim theat­ra­lium ope­ra­rum).

«Мно­гие из нас, — гово­рил Пер­цен­ний, — слу­жат по 30, 40 и даже более лет и уже соста­ри­лись под зна­ме­на­ми, поте­ря­ли здо­ро­вье, изму­че­ны телом и душою. А что они име­ют за такую сверх­че­ло­ве­че­скую служ­бу? Ниче­го, кро­ме розог, гру­бо­го обра­ще­ния коман­ди­ров и 10 ассов в день, кото­ры­ми оце­ни­ва­ет­ся чело­ве­че­ское тело. На эти день­ги при­хо­дит­ся поку­пать ору­жие, пла­тье, палат­ки и отку­пать­ся от жесто­ко­сти цен­ту­ри­о­нов. Вме­сто обе­щан­ной пло­до­род­ной зем­ли вете­ра­нам отво­дят болота и бес­плод­ные участ­ки на горах. Тако­ва жизнь рим­ско­го леги­о­не­ра! И она навсе­гда оста­нет­ся тако­вой, если толь­ко они не вос­поль­зу­ют­ся насто­я­щим бла­го­при­ят­ным для улуч­ше­ния тяже­лой уча­сти сол­дат­ской мас­сы момен­том». «Кля­нусь Гер­ку­ле­сом! побои и роз­ги, суро­вая зима и зной­ное лето, лютая вой­на и бес­плод­ный мир оста­нут­ся веч­ным нашим уде­лом!» (Tac., Ann., I, 16—17).

Бун­ту­ю­щие леги­о­не­ры раз­гро­ми­ли тюрь­му и осво­бо­ди­ли нахо­див­ших­ся в ней дезер­ти­ров и осуж­ден­ных за уго­лов­ные пре­ступ­ле­ния, не замед­лив­ших при­со­еди­нить­ся к мятеж­ни­кам. После это­го раз­дра­же­ние достиг­ло выс­шей точ­ки. Сыну Тибе­рия, Дру­зу, путем обе­ща­ний, угроз и пр. в кон­це кон­цов уда­лось поту­шить вос­ста­ние и вос­ста­но­вить дис­ци­пли­ну.

Око­ло того же вре­ме­ни и по тем же при­чи­нам про­изо­шло дру­гое, еще более гроз­ное и мно­го­чис­лен­ное вос­ста­ние вось­ми леги­о­нов, рас­квар­ти­ро­ван­ных на бере­гах Рей­на, на гер­ман­ской гра­ни­це. Дви­жу­щую силу и в этом вос­ста­нии, как и в Пан­но­нии, состав­ля­ла «раб­ская мас­са».

С точ­ки зре­ния обще­им­пер­ских инте­ре­сов и лич­ных инте­ре­сов само­го Тибе­рия вос­ста­ние рейн­ских леги­о­нов было гораздо опас­нее, так как рейн­ская армия состав­ля­ла глав­ную бое­вую силу Рима и во гла­ве ее сто­ял попу­ляр­ный вождь Гер­ма­ник, пле­мян­ник и сопер­ник Тибе­рия. Одна­ко в самый раз­гар мяте­жа, когда леги­о­не­ры бес­по­щад­но умерщ­вля­ли цен­ту­ри­о­нов — «самый древ­ний объ­ект сол­дат­ской нена­ви­сти» (Tac., Ann., I, 31) — и наме­ре­ва­лись про­воз­гла­сить импе­ра­то­ром Гер­ма­ни­ка, Гер­ма­ник и Тибе­рий объ­еди­ни­лись и соеди­нен­ны­ми сила­ми поту­ши­ли мятеж.

Мятеж рейн­ско-дунай­ских леги­о­нов с пол­ной оче­вид­но­стью пока­зал, как вели­ко было недо­воль­ство суще­ст­во­вав­шим стро­ем и как слаб был авто­ри­тет государ­ст­вен­ной вла­сти.

с.87 Пан­но­но-гер­ман­ское вос­ста­ние рас­ша­та­ло все скре­пы, свя­зы­вав­шие Рим­скую импе­рию. После это­го откры­ва­ет­ся длин­ная серия дру­гих, боль­ших и малых вос­ста­ний, про­ис­хо­див­ших в тече­ние все­го вре­ме­ни пре­бы­ва­ния у вла­сти Тибе­рия. В каче­стве харак­тер­ной осо­бен­но­сти всех соци­аль­ных дви­же­ний прин­ци­па­та надо отме­тить пер­во­сте­пен­ную роль, кото­рую в них игра­ли рабы и воль­ноот­пу­щен­ни­ки, в боль­шин­стве слу­ча­ев быв­шие ини­ци­а­то­ра­ми и орга­ни­за­то­ра­ми вос­ста­ний и все­гда самы­ми актив­ны­ми эле­мен­та­ми, что совер­шен­но зако­но­мер­но в усло­ви­ях высо­ко­раз­ви­то­го рабо­вла­дель­че­ско­го государ­ства.

В 16 г. Рим был взвол­но­ван слу­хом о новом вос­ста­нии рабов, под­готов­ляв­шем­ся на юге Ита­лии неки­им Кле­мен­том, «дерз­ким рабом» Агрип­пы Посту­ма, сослан­но­го на о. Пла­не­зию. Кле­мент пред­по­ла­гал похи­тить Агрип­пу, увез­ти его к гер­ман­ским леги­о­нам, сре­ди кото­рых еще про­дол­жа­лось бро­же­ние, и там про­воз­гла­сить его импе­ра­то­ром. Одна­ко план Кле­мен­та, по неза­ви­ся­щим от него при­чи­нам, не удал­ся. Агрип­па был убит рань­ше, чем Кле­мент сумел облечь его в пур­пур, но это не сму­ти­ло пред­при­им­чи­во­го раба (Tac., Ann., II, 39). Узнав о смер­ти Агрип­пы, Кле­мент решил про­воз­гла­сить импе­ра­то­ром само­го себя. Пред­ва­ри­тель­но он в тече­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни скры­вал­ся в пота­ен­ных местах, отра­щи­вая воло­сы на голо­ве и боро­ду, чтобы стать похо­жим на уби­то­го Агрип­пу Посту­ма. У Кле­мен­та ока­за­лось очень мно­го сто­рон­ни­ков сре­ди «людей тем­ных и мятеж­но настро­ен­ных, жаж­ду­щих государ­ст­вен­но­го пере­во­рота» (apud tur­bi­dos eoque no­va cu­pien­tes). Кро­ме того, сре­ди сто­рон­ни­ков Кле­мен­та было нема­ло муни­ци­па­лов, всад­ни­ков, сена­то­ров и даже людей «из дома само­го прин­цеп­са». При изве­стии об успе­хах Кле­мен­та Тибе­рий вна­ча­ле рас­те­рял­ся, не зная, сле­ду­ет ли ему начать откры­тую вой­ну про­тив мятеж­но­го раба, или же пре­до­ста­вить «пусто­му лег­ко­мыс­лию» рас­се­ять­ся само­му по себе (Tac., Ann., II, 40). Обра­ти­лись к про­сто­му сред­ству. К Кле­мен­ту были подо­сла­ны воору­жен­ные люди, кото­рые вошли к нему в дове­рие, захва­ти­ли его врас­плох и при­ве­ли к импе­ра­то­ру на допрос. На вопрос Тибе­рия: «Как ты сде­лал­ся Агрип­пой?» — Кле­мент отве­тил: «Точ­но так же, как ты стал Цеза­рем», т. е. обма­ном.

После каз­ни Кле­мен­та, хотя и раба, но чело­ве­ка «не с раб­ским умом» (non ser­vi­li ani­mo), дви­же­ние было подав­ле­но. «Еже­ли бы это дви­же­ние не было подав­ле­но своевре­мен­но, то оно вверг­ло бы государ­ство в новые сму­ты и граж­дан­скую вой­ну», — при­бав­ля­ет рим­ский исто­рик (Tac., Ann., I, 39).

Не успе­ла еще сгла­дить­ся память о вос­ста­нии рейн­ских леги­о­нов, как в 21 г. нача­лись вол­не­ния, охва­тив­шие почти всю Гал­лию. При­чи­ной галль­ско­го вол­не­ния была колос­саль­ная задол­жен­ность, тяго­тев­шая на галль­ском насе­ле­нии. Ни в одной части Рим­ской импе­рии задол­жен­ность не была так вели­ка, как имен­но в Гал­лии, ста­рой рим­ской про­вин­ции, уже дав­но втя­ну­той в сфе­ру вли­я­ния рим­ско­го (ита­лий­ско­го и тузем­но­го) тор­го­во-ростов­щи­че­ско­го капи­та­ла. Вождя­ми дви­же­ния были два знат­ных гал­ла — Юлий Флор и Юлий Сакро­вир, отли­чив­ши­е­ся на рим­ской служ­бе и полу­чив­шие за свои доб­ле­сти пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства. Под­готов­ка вос­ста­ния про­те­ка­ла, по обще­му пра­ви­лу, на тай­ных собра­ни­ях (sec­re­ta col­lo­quia), на кото­рые соби­ра­лись все задав­лен­ные нуж­дой и пода­тя­ми люди.

Момент для вос­ста­ния казал­ся как нель­зя более под­хо­дя­щим, так как рим­ские сол­да­ты, услы­шав о кон­чине Гер­ма­ни­ка, вышли из пови­но­ве­ния и тем самым осла­би­ли сопро­тив­ля­е­мость Рима.

Дви­же­ние быст­ро охва­ти­ло всю Гал­лию от Рей­на до оке­а­на. «Не было почти ни одной общи­ны и горо­да (ci­vi­tas), куда бы не про­ни­ка­ли семе­на этой зара­зы». Повсюду изби­ва­ли рим­ских куп­цов, в боль­шом коли­че­стве с.88 про­жи­вав­ших в Гал­лии. Осо­бен­но широ­кие раз­ме­ры вос­ста­ние при­ня­ло в обла­сти эду­ев, где дей­ст­во­вал Сакро­вир, заняв­ший с 40-тысяч­ной арми­ей сто­ли­цу пле­ме­ни, гор. Авгу­сто­дун.

Одна­ко рим­ская дис­ци­пли­на и воору­же­ние победи­ли сво­бо­до­лю­би­вых гал­лов. Послан­ный про­тив Сакро­ви­ра легат Гай Силий в откры­том бою рас­се­ял опол­че­ние Сакро­ви­ра, кото­рый ввиду без­вы­ход­но­сти поло­же­ния умерт­вил себя соб­ст­вен­ной рукой (Tac., Ann., III, 46).

Ска­зан­ным дале­ко еще не исчер­пы­ва­ет­ся исто­рия соци­аль­ных дви­же­ний в отно­си­тель­но крат­ковре­мен­ное прав­ле­ние Тибе­рия. Рево­лю­ци­он­ные дви­же­ния име­ли место так­же и в при­ду­най­ских обла­стях, в осо­бен­но­сти во Фра­кии. Фра­кия пред­став­ля­ла для рим­лян пер­во­сте­пен­ную цен­ность как неис­чер­пае­мый источ­ник чело­ве­че­ской силы. Здо­ро­вые фра­кий­ские гор­цы счи­та­лись луч­ши­ми бой­ца­ми в рим­ской армии. Вслед­ст­вие наси­лий, чини­мых рим­ски­ми вер­бов­щи­ка­ми, рабо­тор­гов­ца­ми и намест­ни­ка­ми, сре­ди фра­кий­ских гор­цев про­ис­хо­ди­ли посто­ян­ные бро­же­ния. В 26 г. во Фра­кии раз­ра­зи­лась насто­я­щая вой­на, необык­но­вен­но тяже­лая и кро­ва­вая (bel­lum im­pe­di­tum, ar­duum, cruen­tum). Подоб­но гал­лам, фра­кий­цы ока­зы­ва­ли отча­ян­ное сопро­тив­ле­ние, но все же и они не усто­я­ли перед напо­ром кон­су­ла Силия Саби­на. Часть их пала в откры­том бою, а дру­гие погиб­ли от голо­да, жаж­ды, ран и эпиде­мий.

Одним из посто­ян­ных оча­гов анти­рим­ских бро­же­ний в тече­ние всей рим­ской исто­рии оста­ва­лась про­вин­ция Афри­ка. При Тибе­рии мно­го непри­ят­но­стей рим­ским куп­цам и вла­стям при­чи­нил Так­фа­ри­нат, нуми­ди­ец по про­ис­хож­де­нию, слу­жив­ший в рим­ской армии. Так­фа­ри­нат под­нял про­тив Рима мест­ные афри­кан­ские пле­ме­на мав­ров, нуми­дий­цев и мусу­ла­нов. Под зна­ме­на Так­фа­ри­на­та собра­лось боль­шое чис­ло «безум­ных и мятеж­ных голов» (quis for­tu­nae inops, mo­ri­bus tur­bi­dus), с кото­ры­ми он пред­при­ни­мал опу­сто­ши­тель­ные набе­ги на рим­ские посе­ле­ния и горо­да. Так­фа­ри­нат был убеж­ден в сла­бо­сти рим­ско­го государ­ства. Он пола­гал, что рим­ляне не могут пере­пра­вить в Афри­ку доста­точ­ное коли­че­ство войск, будучи заня­ты подав­ле­ни­ем вос­ста­ния в дру­гих про­вин­ци­ях. Одна­ко и в этой войне победа оста­лась за Римом, пре­вос­хо­див­шим сво­их вра­гов орга­ни­за­ци­ей, воен­ной дис­ци­пли­ной и воен­ной тех­ни­кой (Tac., Ann., IV, 23—25).

Око­ло того же вре­ме­ни рабо­вла­дель­че­ский Рим был потря­сен изве­сти­ем о новом гото­вя­щем­ся вос­ста­нии рабов. Ини­ци­а­то­ром это­го вос­ста­ния был Тит Кур­ти­зий, отстав­ной сол­дат пре­то­ри­ан­ской гвар­дии. Вос­поль­зо­вав­шись ослаб­ле­ни­ем рим­ской государ­ст­вен­но­сти, Кур­ти­зий сна­ча­ла стал устра­и­вать тай­ные собра­ния рабов (coe­tus clan­des­ti­ni), под­готов­ляя их к вос­ста­нию. Затем от закон­спи­ри­ро­ван­ной про­па­ган­ды он пере­шел к откры­той, к раз­бра­сы­ва­нию про­кла­ма­ций с при­зы­вом при­со­еди­нить­ся к вос­став­шим. На при­зыв Кур­ти­зия, дей­ст­во­вав­ше­го в южной Ита­лии, отклик­ну­лись «дикие и неустра­ши­мые» рабы-пас­ту­хи из дале­ких гор­ных паст­бищ, имев­шие лоша­дей и воору­же­ние (Tac., Ann., IV, 27).

Успеш­но нача­тое дело Кур­ти­зия было пре­рва­но в самом раз­га­ре вме­ша­тель­ст­вом кве­сто­ра Луция Лупа, кото­ро­му был пору­чен над­зор за раба­ми. «Дви­же­ние Кур­ти­зия мог­ло при­нять страш­ные раз­ме­ры, быть повто­ре­ни­ем спар­та­ков­ской рево­лю­ции. Так вели­ко было в то вре­мя чис­ло рабов и так ничтож­но по срав­не­нию с ними чис­ло сво­бод­ных» (Tac., Ann., IV, 27).

5. Орга­ни­за­ция государ­ст­вен­но­го аппа­ра­та

Выше­опи­сан­ное, почти ката­стро­фи­че­ское состо­я­ние Рим­ской импе­рии, посто­ян­ные угро­зы раб­ских вос­ста­ний и нена­деж­ность армии пред­опре­де­ли­ли харак­тер внеш­ней и внут­рен­ней поли­ти­ки ново­го прин­цеп­са. с.89 Общий стиль поли­ти­ки Тибе­рия мож­но опре­де­лить как стрем­ле­ние удер­жать поко­ле­бав­шу­ю­ся геге­мо­нию Рима над под­власт­ны­ми ему наро­да­ми и сохра­нить внут­рен­нее рав­но­ве­сие граж­дан­ской общи­ны: «Не рас­стра­и­вать уже сло­жив­ших­ся отно­ше­ний» (ne com­po­si­ta tur­ba­ren­tur) — таков был девиз поли­ти­ки ново­го прин­цеп­са (Tac., Ann., II, 65). Одна­ко, как увидим из даль­ней­ше­го изло­же­ния, Тибе­рию во мно­гом при­шлось поко­ле­бать сло­жив­ши­е­ся отно­ше­ния и отсту­пить от сво­его «рес­пуб­ли­кан­ско­го» иде­а­ла. Иде­а­лом муд­ро­го поли­ти­ка для Тибе­рия все­гда оста­вал­ся Август. Во внеш­ней поли­ти­ке Тибе­рий, сле­дуя заве­там Авгу­ста не рас­ши­рять гра­ниц (con­si­lium coer­cen­di, Tac., Ann., I, 11), совер­шен­но отка­зал­ся от каких-либо заво­е­ва­ний. Общее состо­я­ние государ­ства и дух армии, по его мне­нию, были не тако­вы, чтобы мож­но было успеш­но вести насту­па­тель­ную вой­ну. На этом осно­ва­нии Тибе­рий окон­ча­тель­но оста­вил мысль о поко­ре­нии Гер­ма­нии. Экс­пе­ди­ция Гер­ма­ни­ка (16—19 гг.) пред­став­ля­лась ему эфе­мер­ной, не сулив­шей государ­ству ника­ких выгод: с финан­со­вой точ­ки зре­ния — разо­ри­тель­ной, а с поли­ти­че­ской — опас­ной. В тече­ние дол­го­го вре­ме­ни моло­дой попу­ляр­ный пол­ко­во­дец (Гер­ма­ник), под­дер­жи­вае­мый враж­деб­ной Тибе­рию пар­ти­ей, нахо­дил­ся вне его кон­тро­ля. К тому же армия Гер­ма­ни­ка, углу­бив­ша­я­ся в дебри Гер­ма­нии, тер­пе­ла боль­шие поте­ри, мно­го людей поги­ба­ло не столь­ко от вра­же­ско­го ору­жия, сколь­ко от голо­да, эпиде­мий и непри­выч­но­го нездо­ро­во­го север­но­го кли­ма­та. Тибе­рий этим вос­поль­зо­вал­ся и пред­ло­жил Гер­ма­ни­ку окон­чить экс­пе­ди­цию, ука­зы­вая на бес­цель­ность даль­ней­ших жертв. При­ка­за­ние прин­цеп­са было выпол­не­но, и экс­пе­ди­ция пре­кра­ще­на. Гра­ни­цей был при­знан Рейн, а гер­ман­цы были пре­до­став­ле­ны их соб­ст­вен­ным раздо­рам. После это­го в тече­ние все­го прав­ле­ния Тибе­рия не было ни одной сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ной вой­ны (Tac., Ann., II, 26).

Отка­зав­шись от актив­ной внеш­ней поли­ти­ки, Тибе­рий все­це­ло отдал­ся делам внут­рен­не­го управ­ле­ния: укреп­ле­нию государ­ства и реор­га­ни­за­ции государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния и финан­сов, что в то вре­мя явля­лось делом пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти. Лич­ные каче­ства Тибе­рия как нель­зя более гар­мо­ни­ро­ва­ли с постав­лен­ной им зада­чей улуч­ше­ния адми­ни­ст­ра­тив­но­го аппа­ра­та, не в смыс­ле раз­ре­ше­ния общих государ­ст­вен­но-пра­во­вых про­блем, а ула­жи­ва­ния отдель­ных кон­флик­тов и вопро­сов прак­ти­че­ско­го свой­ства. Не будучи ни сме­лым, ни тем более гени­аль­ным государ­ст­вен­ным мужем, Тибе­рий был очень хоро­шим прак­ти­ком-орга­ни­за­то­ром. Об исклю­чи­тель­ном его трудо­лю­бии свиде­тель­ст­ву­ет мас­са состав­лен­ных им речей, доклад­ных запи­сок сена­ту и писем к част­ным лицам. В отно­ше­нии орга­ни­за­ции государ­ст­вен­но-адми­ни­ст­ра­тив­но­го шта­та импе­ра­тор­ский Рим во мно­гом обя­зан Тибе­рию.

Свой взгляд на государ­ство и обя­зан­но­сти его гла­вы он выра­зил в сле­дую­щих сло­вах: «Для рабов — я гос­по­дин (дес­пот), для сол­дат — импе­ра­тор, для всех осталь­ных — прин­цепс» (Dio, LVII, 8). Подоб­но Авгу­сту, Тибе­рий во гла­ве государ­ст­вен­но-адми­ни­ст­ра­тив­но­го аппа­ра­та наме­ре­вал­ся поста­вить сенат, а сена­тор­ское сосло­вие сде­лать гос­под­ст­ву­ю­щим сосло­ви­ем Рим­ской импе­рии, под­няв его во всех отно­ше­ни­ях на долж­ную высоту. Для это­го он счи­тал необ­хо­ди­мым воз­ро­дить ста­рые иде­а­лы ари­сто­кра­тии. Преж­де все­го, ари­сто­кра­тия долж­на была очи­стить­ся от тле­твор­но­го вли­я­ния денег и рос­ко­ши и воз­ро­дить пат­ри­ар­халь­ные доб­ро­де­те­ли — чистоту кро­ви, семей­ст­вен­ность, воин­ст­вен­ность и агри­куль­ту­ру. Ядро импер­ской ари­сто­кра­тии долж­на была состав­лять ита­лий­ская знать, потом­ки древ­не­рим­ских родов, а Ита­лия долж­на была стать цен­тром миро­вой импе­рии. Сена­тор­ское сосло­вие долж­но было пре­вра­тить­ся в замкну­тую кор­по­ра­цию, доступ в кото­рую дол­жен был быть затруд­нен раз­лич­ны­ми соци­аль­но-эко­но­ми­че­ски­ми пре­гра­да­ми. В 23 г. после­до­вал спе­ци­аль­ный с.90 декрет, запре­щав­ший при­ни­мать во всад­ни­че­ское сосло­вие, состав­ляв­шее первую сту­пень сена­тор­ско­го сосло­вия, лиц, деды кото­рых не были рим­ски­ми граж­да­на­ми, вне зави­си­мо­сти от их иму­ще­ст­вен­но­го состо­я­ния (Plin., NH, XXXIII, 32).

Этот закон имел в виду бога­тых воль­ноот­пу­щен­ни­ков и про­вин­ци­а­лов, про­са­чи­вав­ших­ся в рим­скую плу­то­кра­тию, а через нее и в ари­сто­кра­тию. Сме­ше­ние сена­тор­ства со всад­ни­ка­ми так­же счи­та­лось недо­пу­сти­мым свое­во­ли­ем (Tac., Ann., IV, 40).

Вер­хов­ным орга­ном, суве­ре­ном рим­ско­го государ­ства, Тибе­рий счи­тал сенат, прин­цепс являл­ся лишь испол­ни­те­лем его воли. «Как преж­де, так и теперь, сена­то­ры, — гово­рил в одной из сво­их речей Тибе­рий, — я пола­гаю, что хоро­ший и забот­ли­вый пра­ви­тель (прин­цепс), кото­ро­му вы вру­чи­ли столь вели­кую и обшир­ную власть, дол­жен быть слу­гою сена­та, часто всех граж­дан, а ино­гда даже и отдель­ных лиц. В этих сло­вах, ска­зан­ных мною, я не рас­ка­и­ва­юсь и счи­таю, что как рань­ше, так и теперь, вы явля­е­тесь для меня доб­ры­ми, спра­вед­ли­вы­ми и снис­хо­ди­тель­ны­ми гос­по­да­ми» (Suet., Tib., 29; Vell. Pat., II, 129; Tac., Ann., IV, 15).

В одном из пер­вых заседа­ний сена­та Тибе­рий пред­ло­жил выбрать кол­ле­гию из 20 зна­ме­ни­тых мужей — кон­су­ла­ров (prin­ci­pes ci­vi­ta­tis) для управ­ле­ния государ­ст­вом. «Кол­ле­гия, — гово­рил он по это­му пово­ду, — конеч­но, гораздо луч­ше спра­вит­ся с ответ­ст­вен­ной зада­чей управ­ле­ния, неже­ли один чело­век, огра­ни­чен­ный в сво­их силах и воз­мож­но­стях. Ведь толь­ко колос­саль­ный ум боже­ст­вен­но­го Авгу­ста был спо­со­бен охва­тить всю гро­мад­ность Рим­ской импе­рии (mag­ni­tu­do Im­pe­rii) и под­нять всю тяжесть вла­сти» (Tac., Ann., I, 11).

Офи­ци­аль­но Тибе­рий име­но­вал­ся im­pe­ra­tor Cae­sar Augus­tus, но Авгу­стом он назы­вал себя лишь в сно­ше­ни­ях с ино­стран­ны­ми дво­ра­ми. Он откло­нил пред­ло­жен­ный ему сена­том почет­ный титул pa­ter pat­riae, запре­тил назы­вать себя богом, стро­ить хра­мы и пр.

Ком­пе­тен­ция сена­та при новом прин­цеп­се зна­чи­тель­но рас­ши­ря­лась. Сенат был при­знан выс­шим судеб­ным орга­ном Рим­ской импе­рии, реше­ния кото­ро­го рас­про­стра­ня­лись даже на само­го прин­цеп­са и его аген­тов. Сена­тор­ские и импе­ра­тор­ские про­вин­ции были стро­го разде­ле­ны. Даже выне­се­ние окон­ча­тель­но­го при­го­во­ра по делам об оскорб­ле­нии вели­че­ства при­над­ле­жа­ло сена­ту (Tac., Ann., VIII, 16; Dio, LVIII, 16; Tac., Ann., IV, 15).

Кро­ме судеб­ных функ­ций в ком­пе­тен­цию сена­та вхо­ди­ли: при­ем посольств ино­стран­ных государств, орга­ни­за­ция про­до­воль­ст­вен­но­го дела, уста­нов­ле­ние и сбор пода­тей, набор и уволь­не­ние сол­дат, назна­че­ние на команд­ные посты, вру­че­ние чрез­вы­чай­ных пол­но­мо­чий маги­ст­ра­там, соору­же­ние и ремонт обще­ст­вен­ных зда­ний, про­клад­ка дорог, построй­ка мостов и т. д. (Suet., Tib., 30).

Выс­шие посты в вой­ске и адми­ни­ст­ра­ции — кон­су­лы, пре­то­ры, кве­сто­ры и т. д. — заме­ща­лись лица­ми бла­го­род­но­го, т. е. сена­тор­ско­го, зва­ния (Tac., Ann., IV, 15). Выбо­ры маги­ст­ра­тов от коми­ций тоже пере­шли теперь к сена­ту, а сами коми­ции пре­кра­ти­ли свое суще­ст­во­ва­ние.

Корот­ко гово­ря, все функ­ции государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния пере­хо­ди­ли в веде­ние сена­та, а сам сенат пре­вра­щал­ся в выс­ший адми­ни­ст­ра­тив­ный орган Рим­ской импе­рии, в махо­вое коле­со государ­ст­вен­ной маши­ны. Но рас­ши­ре­ние функ­ций сена­та отнюдь не озна­ча­ло вос­ста­нов­ле­ния рес­пуб­ли­кан­ских тра­ди­ций. Власть сена­та име­ла сво­им источ­ни­ком волю импе­ра­то­ра, и рас­ши­ре­ние сфе­ры ком­пе­тен­ции сена­та озна­ча­ло, в сущ­но­сти, уси­ле­ние вла­сти импе­ра­то­ра. Пер­вым пред­седа­те­лем сена­та, а тем самым, сле­до­ва­тель­но, и гла­вой все­го государ­ст­вен­но-адми­ни­ст­ра­тив­но­го аппа­ра­та, был импе­ра­тор. Тибе­рий при­ни­мал самое непо­сред­ст­вен­ное с.91 уча­стие в рабо­те сена­та. От него исхо­ди­ла ини­ци­а­ти­ва зако­нов, ему же при­над­ле­жа­ли редак­ция декре­тов и состав­ле­ние обшир­ных доклад­ных запи­сок и отве­тов сена­ту.

6. Соци­аль­но-эко­но­ми­че­ская поли­ти­ка Тибе­рия

Раз­но­об­раз­ные и мно­го­чис­лен­ные зако­но­да­тель­ные меро­при­я­тия Тибе­рия пре­сле­до­ва­ли одну глав­ную цель: созда­ние силь­ной государ­ст­вен­ной вла­сти, необ­хо­ди­мой для сохра­не­ния геге­мо­нии Рима над мас­сой рабов и про­вин­ци­а­лов. Поэто­му все, что так или ина­че нару­ша­ло и под­ры­ва­ло государ­ст­вен­ную власть, кара­лось им с бес­по­щад­ной жесто­ко­стью. Для обес­пе­че­ния обще­ст­вен­но­го покоя и защи­ты граж­дан от поку­ше­ния на их соб­ст­вен­ность по всей Ита­лии были рас­став­ле­ны воен­ные пат­ру­ли (sta­tio­nes mi­li­tum), на обя­зан­но­сти кото­рых лежа­ли пре­сле­до­ва­ние раз­бой­ни­ков и пре­кра­ще­ние вся­ко­го рода улич­ных бес­чинств, драк, оскорб­ле­ний, ноч­ных напа­де­ний и т. д.

Выпол­не­ние поли­цей­ских функ­ций воз­ла­га­лось на пре­то­ри­ан­ские когор­ты, сна­ча­ла рас­квар­ти­ро­ван­ные в Риме, по домам отдель­ных граж­дан, а затем скон­цен­три­ро­ван­ные в осо­бом пре­то­ри­ан­ском лаге­ре (Suet., Tib., 37). Поли­цей­ские меро­при­я­тия рас­про­стра­ня­лись не толь­ко на раз­бой­ни­ков и нару­ши­те­лей внеш­не­го поряд­ка, но так­же и вооб­ще на всех запо­до­зрен­ных в под­ры­ве государ­ст­вен­ных основ, в осо­бен­но­сти, конеч­но, на мятеж­ни­ков всех кате­го­рий — как рабов, так и сво­бод­ных. «Народ­ные вол­не­ния (po­pu­la­res tu­mul­tus), — гово­рит Све­то­ний, — он обузды­вал стро­жай­ши­ми мера­ми, когда тако­вые уже воз­ник­ли, и вся­че­ски ста­рал­ся не допус­кать воз­ник­но­ве­ния тако­вых» (Suet., Tib., 37).

Государ­ст­вен­но-адми­ни­ст­ра­тив­ная дея­тель­ность Тибе­рия не огра­ни­чи­ва­лась одни­ми толь­ко меро­при­я­ти­я­ми поли­цей­ско­го харак­те­ра. В его прав­ле­ние была изда­на мас­са декре­тов и про­веде­но мно­го реформ, касав­ших­ся раз­лич­ных сто­рон обще­ст­вен­ной жиз­ни. Боль­шая часть этих меро­при­я­тий вызы­ва­лась дей­ст­ви­тель­ны­ми потреб­но­стя­ми жиз­ни и про­во­ди­лась после тща­тель­но­го обсуж­де­ния в сена­те при бли­жай­шем уча­стии само­го прин­цеп­са, с при­су­щим ему педан­тиз­мом вни­кав­ше­го во все дета­ли адми­ни­ст­ра­тив­но-зако­но­да­тель­ной работы.

Самым ост­рым вопро­сом внут­рен­ней поли­ти­ки ново­го прин­цеп­са был финан­со­вый вопрос. В нача­ле прав­ле­ния Тибе­рия финан­сы рим­ско­го государ­ства нахо­ди­лись в исклю­чи­тель­но пло­хом состо­я­нии. Государ­ст­вен­ные рас­хо­ды были колос­саль­ны и совер­шен­но не покры­ва­лись поступ­ле­ни­я­ми, меж­ду тем как нало­го­вое обло­же­ние было очень высо­ко, а тре­вож­ное состо­я­ние импе­рии не поз­во­ля­ло вво­дить новые или повы­шать ста­рые нало­ги. Един­ст­вен­ным выхо­дом из поло­же­ния при таких усло­ви­ях явля­лось мак­си­маль­ное сокра­ще­ние рас­хо­дов и стро­гое про­веде­ние по всем ста­тьям режи­ма государ­ст­вен­ной эко­но­мии (par­si­mo­nia). К это­му сред­ству край­ней необ­хо­ди­мо­сти и обра­тил­ся Тибе­рий. Сокра­ще­ны были тра­ты на построй­ки, зре­ли­ща, опла­ту акте­ров, подар­ки и им подоб­ные экс­тра­ор­ди­нар­ные рас­хо­ды, погло­щав­шие огром­ную часть государ­ст­вен­но­го бюд­же­та. Вме­сте с тем введе­на была рацио­на­ли­за­ция сбо­ра и рас­клад­ки пода­тей. Пря­мые нало­ги, взи­мае­мые с про­вин­ци­а­лов, соби­ра­лись или непо­сред­ст­вен­но самим государ­ст­вом через его аген­тов (про­ку­ра­то­ров), или же сда­ва­лись на откуп откуп­ным това­ри­ще­ствам всад­ни­ков (so­cie­ta­tes equi­tum Ro­ma­no­rum). Нор­ма нало­га была стро­го уста­нов­ле­на, и вся­кое пре­вы­ше­ние этой нор­мы стро­го нака­зы­ва­лось (Tac., Ann., IV, 6).

Отно­ше­ние импе­ра­то­ра к это­му вопро­су вид­но из его отве­тов на пред­ло­же­ние пре­фек­та Егип­та Эми­лия Рок­ка под­нять сум­му нало­га. с.92 «Зада­ча хоро­ше­го пас­ту­ха стричь сво­их овец, а не сди­рать с них кожу» (bo­ni pas­to­ris es­se ton­de­re pe­cus, non deg­lu­be­re), отве­тил импе­ра­тор излишне рети­во­му сво­е­му слу­ге (Suet., Tib., 32; Dio, LVII, 10).

Попыт­ка Тибе­рия умень­шить на 50 % кос­вен­ные нало­ги, падав­шие на ита­ли­ков, име­ла лишь вре­мен­ный успех. Вслед­ст­вие край­ней необ­хо­ди­мо­сти про­из­ве­сти круп­ные разда­чи пре­то­ри­ан­цам при­шлось сно­ва вер­нуть­ся к преж­ней нор­ме. В резуль­та­те стро­го про­веден­ной государ­ст­вен­ной эко­но­мии и рацио­на­ли­за­ции мето­дов сбо­ра и рас­клад­ки нало­гов Тибе­рию уда­лось не толь­ко покрыть ста­рые дол­ги, но даже соста­вить солид­ный денеж­ный фонд в 3 мил­ли­ар­да сестер­ци­ев, заве­щан­ный им сво­е­му пре­ем­ни­ку (Suet., Ca­lig., 37; Dio, LIX, 1). Из дру­гих меро­при­я­тий Тибе­рия сле­ду­ет упо­мя­нуть о попыт­ке огра­ни­че­ния рос­ко­ши, ослаб­ле­нии ростов­щи­че­ства, под­ня­тии сель­ско­го хозяй­ства и мерах по оздо­ров­ле­нию нрав­ст­вен­но­сти, в осо­бен­но­сти жен­ской.

Вслед­ст­вие высо­ко­го ссуд­но­го про­цен­та все денеж­ные люди Ита­лии — сена­то­ры и всад­ни­ки — пред­по­чи­та­ли отда­вать свои капи­та­лы в ссу­ду, при­но­сив­шую высо­кий и ско­рый доход, а не вкла­ды­вать их в сель­ское хозяй­ство, при­но­сив­шее уме­рен­ный доход и достав­ляв­шее мно­го хло­пот.

Из бояз­ни опас­ных послед­ст­вий спе­ку­ля­тив­ной стра­сти выс­ше­го клас­са пре­тор Гракх в 33 г. внес в сенат пред­ло­же­ние воз­об­но­вить забы­тые зако­ны об уста­нов­ле­нии нор­мы ссуд­но­го про­цен­та. Пред­ло­же­ние Грак­ха, ввиду силь­ной оппо­зи­ции сена­та, при­ня­то не было, но в свя­зи с этим, по ини­ци­а­ти­ве прин­цеп­са, было изда­но два важ­ных декре­та, имев­ших целью уме­рить ростов­щи­че­ство и под­нять сель­ское хозяй­ство Ита­лии. Креди­то­рам и ростов­щи­кам вме­не­но было в обя­зан­ность ²∕₃ сво­их капи­та­лов вло­жить в ита­лий­ское сель­ское хозяй­ство, а нуж­дав­шим­ся в денеж­ном креди­те ита­лий­ским земле­вла­дель­цам пре­до­став­лял­ся денеж­ный кредит (dis­po­si­tio) в 100 млн. сестер­ци­ев (око­ло 10 млн. золотых руб­лей) на льгот­ных усло­ви­ях (si­ne usu­ris per trien­nium). Кредит пре­до­став­лял­ся под залог поле­вых уго­дий, оце­нен­ных в двой­ном раз­ме­ре по срав­не­нию с полу­чен­ной сум­мой креди­та (Tac., Ann., VI, 17; Suet., Tib., 48). Таким путем эко­но­ми­че­ская жизнь Ита­лии была более или менее нала­же­на.

Те же самые сооб­ра­же­ния реаль­ной поли­ти­ки и опа­се­ние под­ры­ва авто­ри­те­та государ­ст­вен­ной вла­сти побуди­ли Тибе­рия смяг­чить край­но­сти зако­на Папия Поппея о бра­ках (9 г. н. э.). В объ­яс­ни­тель­ной запис­ке сена­ту Тибе­рий ука­зы­вал, что от при­дир­чи­вых зако­нов обще­ство часто стра­да­ет не мень­ше, чем от самих пре­ступ­ле­ний, про­тив кото­рых они направ­ле­ны; что таким обра­зом откры­ва­ет­ся широ­кий про­стор донос­чи­кам и тем самым сеет­ся раздор меж­ду обще­ст­вом и пра­ви­тель­ст­вом (Tac., Ann., III, 25).

7. Столк­но­ве­ние Тибе­рия с ари­сто­кра­ти­ей

Кон­цен­тра­ция финан­со­вой и воен­но-поли­ти­че­ской силы в руках прин­цеп­са повы­ша­ла его авто­ри­тет в отно­ше­нии сена­та, сена­тор­ско­го и всех осталь­ных сосло­вий рим­ско­го обще­ства. Вме­сте с тем рос­ла и мате­ри­аль­ная опо­ра импе­ра­то­ра как пер­во­го граж­да­ни­на рим­ско­го государ­ства. Импе­ра­тор­ские доме­ны (pat­ri­mo­nium) уве­ли­чи­ва­лись бла­го­да­ря заве­ща­ни­ям, захва­ту вымо­роч­ных иму­ществ (bo­na va­can­tia et ca­du­ca) и кон­фис­ка­ци­ям. Меж­ду тем как мас­са сена­тор­ства под дей­ст­ви­ем выше­опи­сан­но­го соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­го про­цес­са раз­ла­га­лась, бед­не­ла и ста­но­ви­лась кли­ен­та­ми прин­цеп­са, пер­во­го маг­на­та Рима, начи­на­ли смот­реть на прин­цеп­са как на источ­ник вся­ко­го рода мило­стей, наград, слу­жеб­ных с.93 успе­хов, кото­ры­ми теперь было погло­ще­но рим­ское сена­тор­ство. Перед ним заис­ки­ва­ли и рабо­леп­ст­во­ва­ли. Сер­ви­лизм выс­ших клас­сов про­яв­лял­ся уже в самые пер­вые дни при­хо­да Тибе­рия к вла­сти.

«Меж­ду тем в Риме кон­су­лы и всад­ни­ки рину­лись в рабо­леп­ство (rue­re in ser­vi­tium), мешая сле­зы и радость, сожа­ле­ние и лесть» (Tac., Ann., I, 7). В одном из пер­вых заседа­ний сена­та почтен­ный сена­тор Ази­ний Галл, сын зна­ме­ни­то­го государ­ст­вен­но­го дея­те­ля и исто­ри­ка Ази­ния Пол­ли­о­на, заявил, что государ­ство пред­став­ля­ет одно тело и пото­му долж­но управ­лять­ся духом одно­го (unum es­se rei­pub­li­cae cor­pus at­que uni­us ani­mo re­gen­dum) (Tac., Ann., I, 12).

Пат­ри­ар­халь­но настро­ен­ный Тибе­рий воз­му­щал­ся «гряз­ной лестью и зара­зой» выс­ше­го сосло­вия и не один раз в рез­кой фор­ме выска­зы­вал свое неудо­воль­ст­вие по это­му пово­ду. Так, выхо­дя с заседа­ния сена­та, он имел обык­но­ве­ние повто­рять фра­зу: «О люди, создан­ные для раб­ства!» (O ho­mi­nes ad ser­vi­tu­tem pa­ra­tos!) (Tac., Ann., III, 65).

Одна­ко при нали­чии зна­чи­тель­но­го чис­ла людей, сочув­ст­во­вав­ших прин­ци­па­ту и заис­ки­вав­ших перед прин­цеп­сом, в сена­те и за его пре­де­ла­ми име­лись груп­пы и люди, по раз­ным при­чи­нам высту­пав­шие про­тив еди­но­дер­жав­ной вла­сти. При всем бро­саю­щем­ся в гла­за сер­ви­лиз­ме, в рим­ском обще­стве все­гда, в осо­бен­но­сти же в пер­вые деся­ти­ле­тия прин­ци­па­та, суще­ст­во­ва­ла оппо­зи­ция импе­ра­тор­ской вла­сти. Легаль­ным орга­ном выра­же­ния оппо­зи­ции являл­ся сенат, до само­го кон­ца импе­рии сохра­няв­ший извест­ную долю неза­ви­си­мо­сти по отно­ше­нию к импе­ра­то­ру⁵. В изу­чае­мый пери­од все не мирив­ши­е­ся с импе­ра­тор­ским режи­мом или недо­воль­ные лич­но­стью прин­цеп­са груп­пи­ро­ва­лись вокруг лич­но­сти моло­до­го, талант­ли­во­го и попу­ляр­но­го пол­ко­во­д­ца Гер­ма­ни­ка Цеза­ря (Ger­ma­ni­cus Cae­sar), при­над­ле­жав­ше­го к одной из самых вли­я­тель­ных фами­лий Рима, вну­ка Авгу­ста и пле­мян­ни­ка Тибе­рия. После смер­ти Гер­ма­ни­ка гла­вой оппо­зи­ции сде­ла­лась жена Гер­ма­ни­ка Агрип­пи­на (Стар­шая), жен­щи­на «бур­но­го нра­ва», умная, энер­гич­ная, гор­дая и често­лю­би­вая. Непри­яз­нен­ные с само­го нача­ла отно­ше­ния импе­ра­то­ра с оппо­зи­ци­ей обост­ри­лись после смер­ти Гер­ма­ни­ка, после­до­вав­шей в 19 г. в Антио­хии. Винов­ни­ком ее счи­та­ли Тибе­рия, бояв­ше­го­ся Гер­ма­ни­ка как сво­его опас­но­го кон­ку­рен­та. Агрип­пи­на исполь­зо­ва­ла смерть мужа как пред­лог для гене­раль­ной демон­стра­ции, при­дав ей обще­по­ли­ти­че­ский смысл народ­но­го про­те­ста про­тив импе­ра­тор­ско­го абсо­лю­тиз­ма за вос­ста­нов­ле­ние утра­чен­ной сво­бо­ды. Аги­та­ция Агрип­пи­ны нахо­ди­ла отклик сре­ди город­ско­го плеб­са, не испы­ты­вав­ше­го сим­па­тии к импе­ра­то­ру за его ари­сто­кра­тич­ность, суро­вость, а глав­ное — ску­пость. Гер­ма­ни­ка счи­та­ли вто­рым Алек­сан­дром Вели­ким, кото­рый лег­ко мог бы поко­рить Гер­ма­нию и воз­ро­дить вели­чие рим­ско­го наро­да, если бы он не был ото­зван Тибе­ри­ем по моти­вам лич­но­го харак­те­ра из бояз­ни быть пре­взой­ден­ным (Tac., Ann., II, 73). В то же самое вре­мя Гер­ма­ни­ка выстав­ля­ли бор­цом за осво­бож­де­ние рим­ско­го наро­да от тира­нии. «Слух о вне­зап­ной смер­ти Гер­ма­ни­ка до такой сте­пе­ни, — гово­рит Тацит, — зажег рим­ский народ, что вся дело­вая жизнь Рима (jus­ti­tium) замер­ла. Фору­мы опу­сте­ли, хра­мы и част­ные дома запер­ли свои две­ри, повсюду тиши­на и вздо­хи, внеш­ние зна­ки печа­ли и еще бо́льшая скорбь внут­ри. Народ тяже­ло опла­ки­вал Гер­ма­ни­ка» (Tac., Ann., II, 82).

И тем не менее, несмот­ря на все успе­хи, достиг­ну­тые оппо­зи­ци­ей в день похо­рон Гер­ма­ни­ка, все же победа в кон­це кон­цов оста­лась не за Агрип­пи­ной, а за Тибе­ри­ем. При этом сво­ей победой Тибе­рий был обя­зан не с.94 сво­им лич­ным каче­ствам, а объ­ек­тив­ным силам импе­рии — государ­ст­вен­ной цен­тра­ли­за­ции, финан­сам и, преж­де все­го, пре­то­ри­ан­ской гвар­дии, родив­шей­ся вме­сте с импе­ри­ей.

8. Сеян

Демон­стра­ция 19 года заста­ви­ла Тибе­рия пой­ти на сбли­же­ние с пре­фек­том пре­то­рия Луци­ем Эли­ем Сея­ном, рим­ским всад­ни­ком. Пост пре­фек­та пре­то­рия все­гда зани­ма­ли всад­ни­ки, «дру­зья Цеза­ря» (ami­ci Cae­sa­ris), враж­деб­но настро­ен­ные к выс­ше­му слою импер­ской ари­сто­кра­тии. Пер­вым так­ти­че­ским пла­ном Сея­на в борь­бе с вра­га­ми государ­ст­вен­но­го поряд­ка, т. е. с пар­ти­ей Агрип­пи­ны, было обра­зо­ва­ние пре­то­ри­ан­ско­го лаге­ря (castra prae­to­ria­na) под сте­на­ми Рима. До тех пор пре­то­ри­ан­цы, нес­шие поли­цей­скую служ­бу, были рас­се­я­ны по все­му горо­ду, под­да­ва­лись город­ским соблаз­нам и сла­бо под­чи­ня­лись дис­ци­плине. Устрой­ст­вом же осо­бо­го пре­то­ри­ан­ско­го лаге­ря Сеян достиг того, что пло­хо дис­ци­пли­ни­ро­ван­ные когор­ты пре­то­ри­ан­ской стра­жи пре­вра­ти­лись в орга­ни­зо­ван­ную воен­ную силу, скон­цен­три­ро­ван­ную в одном пунк­те, уда­лен­ную от соблаз­нов боль­шо­го горо­да и под­чи­нен­ную воле одно­го началь­ни­ка, пре­фек­та пре­то­рия, в дан­ном слу­чае само­го Сея­на. По пер­во­му при­ка­зу пре­то­ри­ан­ские когор­ты высту­па­ли сомкну­той фалан­гой, вну­шая более дове­рия и стра­ха как самим себе, так и дру­гим сво­им чис­лом, силой и внеш­ним видом.

Соб­ст­вен­но Сеян и был твор­цом пре­то­ри­ан­ской гвар­дии, в тече­ние мно­гих лет быв­шей вер­ши­те­лем судеб Рим­ской импе­рии. До Сея­на же пре­то­ри­ан­ская гвар­дия, под­чи­нен­ная не одно­му, а двум пре­фек­там, выпол­ня­ла лишь поли­цей­ские функ­ции и боль­шой поли­ти­че­ской роли не игра­ла.

После реор­га­ни­за­ции пре­то­ри­ан­ской гвар­дии Сеян ста­но­вит­ся самым силь­ным чело­ве­ком в Рим­ской импе­рии и совер­шен­но под­чи­ня­ет сво­е­му вли­я­нию Тибе­рия. Поли­ти­че­ский террор, имев­ший место и до Сея­на, при Сеяне еще более уси­лил­ся. Под ста­тью об оскорб­ле­нии вели­че­ства попа­ло мно­го вли­я­тель­ных и бога­тых людей Рима. Одна­ко и поло­же­ние само­го Сея­на было непроч­но. Вос­поль­зо­вав­шись депрес­сив­ным настро­е­ни­ем импе­ра­то­ра, он убедил его в 26 г. на неко­то­рое вре­мя оста­вить Рим и пере­се­лить­ся в Кам­па­нию, на уеди­нен­ный ост­ров Капри, где он мог бы отдох­нуть и рас­се­ять­ся сре­ди чудес­ной южной при­ро­ды от тер­зав­ших его мук и сомне­ний.

После отъ­езда Тибе­рия Сеян вел себя, дей­ст­ви­тель­но, как насто­я­щий тиран. Он окру­жил себя мно­го­чис­лен­ной сви­той дру­зей, кли­ен­тов и фаво­ри­тов, кото­рых осы­пал мило­стя­ми и подар­ка­ми, а неугод­ных ему лиц уни­жал или уни­что­жал. Но чрез­мер­ное могу­ще­ство Сея­на в кон­це кон­цов начи­на­ло пугать и само­го Тибе­рия, по при­ро­де чело­ве­ка подо­зри­тель­но­го и трус­ли­во­го. Этим вос­поль­зо­ва­лись вра­ги Сея­на и тон­ко пове­ли интри­гу про­тив все­мо­гу­ще­го вре­мен­щи­ка, рас­пус­кая слух, что Сеян стре­мит­ся погу­бить Тибе­рия, чтобы само­му стать импе­ра­то­ром, и что в Риме под­готов­ля­ет­ся заго­вор с целью государ­ст­вен­но­го пере­во­рота. Подо­зре­ние в стрем­ле­нии к захва­ту государ­ст­вен­ной вла­сти мог­ло уси­ли­вать­ся так­же бла­го­да­ря настой­чи­во­му жела­нию Сея­на пород­нить­ся с импе­ра­тор­ским домом путем бра­ка с цар­ст­вен­ной вдо­вой Ливил­лой, женой вне­зап­но скон­чав­ше­го­ся Дру­за, сына Тибе­рия. Смерть послед­не­го так­же при­пи­сы­ва­ли Сея­ну, нахо­див­ше­му­ся в сожи­тель­стве с Ливил­лой, когда она еще была женой Дру­за (Tac., Ann., IV, 8; Dio, LVIII, 11).

Убеж­ден­ный в нали­чии заго­во­ра (conju­ra­tio), Тибе­рий немед­лен­но же, не дово­дя до сведе­ния сена­та, назна­чил ново­го пре­фек­та пре­то­рия Нэвия Сер­то­рия Мак­ро­на и пору­чил ему аре­сто­вать Сея­на.

с.95 В экс­тра­ор­ди­нар­ном поряд­ке, еще вче­ра все­мо­гу­щий дик­та­тор Рима был обви­нен в государ­ст­вен­ной измене, каз­нен, а его труп, после мно­гих изде­ва­тельств и над­ру­га­тельств со сто­ро­ны тол­пы, бро­шен в Тибр (31 г.). День каз­ни Сея­на был объ­яв­лен днем вос­ста­нов­ле­ния обще­ст­вен­ной сво­бо­ды. На глав­ной пло­ща­ди по при­ка­за­нию сена­та была воз­веде­на ста­туя Сво­бо­ды и устро­ен все­на­род­ный празд­ник.

9. Послед­ние годы жиз­ни Тибе­рия

Паде­ние Сея­на про­из­ве­ло на все рим­ское обще­ство потря­саю­щее впе­чат­ле­ние. Вра­ги Тибе­рия под­ня­ли голо­ву и раз­ви­ли страст­ную аги­та­цию не толь­ко в самом Риме, но и в про­вин­ци­ях. На импе­ра­то­ра со всех сто­рон сыпа­лись оскорб­ле­ния, насмеш­ки и угро­зы. К хору недо­воль­ных при­со­еди­нил­ся даже пар­фян­ский царь Арта­бан, дерз­нув­ший напи­сать рим­ско­му импе­ра­то­ру целое посла­ние, пол­ное упре­ков, оскорб­ле­ний и угроз.

В том же самом 31 г. рим­ские про­вин­ции Азия и Ахайя были взвол­но­ва­ны появ­ле­ни­ем само­зван­ца, назы­вав­ше­го себя Дру­зом, сыном Гер­ма­ни­ка. Досто­вер­ность слов само­зван­ца заве­ря­ли неко­то­рые из воль­ноот­пу­щен­ни­ков импе­ра­тор­ской фами­лии, лич­но знав­шие Дру­за.

Осо­бен­но сочув­ст­вен­но к само­зван­цу отно­си­лась гре­че­ская моло­дежь. Дви­же­ни­ем были захва­че­ны целые горо­да и про­вин­ции — Азия, Ахайя, Киклад­ские ост­ро­ва, Сирия и Еги­пет. Конец успе­хам Лже-Дру­за поло­жил кон­сул Поппей Сабин, нахо­див­ший­ся тогда в Македо­нии и «не упус­кав­ший из орби­ты сво­его вни­ма­ния так­же и Ахайю» (Tac., Ann., V, 10).

Все эти собы­тия озло­би­ли и потряс­ли Тибе­рия. «Встре­во­жен­ный ум импе­ра­то­ра как рас­ка­лен­ное желе­зо жгли сыпав­ши­е­ся на него со всех сто­рон поно­ше­ния и обиды» (Suet., Tib., 66). И все-таки он еще сохра­нил доста­точ­но пси­хи­че­ской энер­гии и инте­ре­са к государ­ст­вен­но-адми­ни­ст­ра­тив­ным делам. До самых послед­них лет, нахо­дясь вне Рима, он при­ни­мал самое бли­жай­шее уча­стие в рабо­те сена­та, руко­во­дил дела­ми внеш­ней поли­ти­ки, посы­лал доклад­ные запис­ки, при­ни­мая депу­та­ции и т. д. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют его энер­гич­ные вме­ша­тель­ства в хозяй­ст­вен­ный кри­зис 33 г., орга­ни­за­ция государ­ст­вен­ной помо­щи в 100 млн. сестер­ци­ев постра­дав­шим от гран­ди­оз­но­го пожа­ра на Авен­тине (36 г.) и осо­бен­но энер­гич­ное вме­ша­тель­ство в восточ­ные дела, свя­зан­ные с Арме­ни­ей и Пар­фи­ей (Tac., Ann., IV, 45; Dio, LVIII, 21; Jos., Ant., XVIII, 97).

Сооб­ще­ния древ­них о послед­них годах, меся­цах и днях Тибе­рия раз­но­ре­чи­вы, но все же боль­шин­ство пола­га­ет, что он умер насиль­ст­вен­ной смер­тью, винов­ни­ком кото­рой назы­ва­ют сына Гер­ма­ни­ка, Гая, буду­ще­го импе­ра­то­ра Гая Кали­гу­лу. Жела­ние Гая, кото­рый не мог дождать­ся есте­ствен­ной смер­ти сво­его деда, выпол­нил новый пре­фект пре­то­рия, сме­нив­ший Сея­на, Мак­рон.

Умер Тибе­рий в 37 г., 16 мар­та, на Мизен­ском мысе, в вил­ле Лукул­ла. По одной вер­сии, смерть его после­до­ва­ла от яда, а по дру­гой — его заду­шил подуш­ка­ми Мак­рон во вре­мя при­сту­па маля­рии. Сво­е­му пре­ем­ни­ку он оста­вил денеж­ный фонд в 3 мил­ли­ар­да сестер­ци­ев, нала­жен­ный государ­ст­вен­но-адми­ни­ст­ра­тив­ный аппа­рат, высо­кий пре­стиж Рима в делах внеш­ней поли­ти­ки и отно­си­тель­ное спо­кой­ст­вие внут­ри государ­ства. Тако­вы были пер­вые и самые труд­ные шаги импе­ра­тор­ской вла­сти в Риме.