Введение к «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского
OCR: Halgar Fenrirsson.
с.65 С ростом интереса к сочинению Диодора, обусловленного важностью и ценностью его информации1, а также в связи с тенденцией современной исторической науки к исследованию теории и истории возникновения исторической мысли вообще и всеобщей истории как историографического жанра, в частности2, все большее внимание исследователей стало привлекать общее Введение к его «Исторической библиотеке».
Попытки обнаружить в труде Диодора следы самостоятельного творчества предприняли еще в конце XIX в.
Некоторые современные исследователи, такие, например, как Р. Лакер, М. Паван, Р. Дрюс, П. Бурде и др., развивая идеи своих предшественников и прослеживая связь между общим Введением и всей работой в целом, стремятся выяснить сущность исторической концепции, отразившейся в «Исторической библиотеке» Диодора. Считая его одним из составителей универсальной истории в древности и определяя его место среди писателей, создавших подобного рода сочинения, эти исследователи полагают, что его труд продолжает традиции Эфора, Полибия и Посидония и является историей космополиса8. Другие ученые, рассматривая сочинение Диодора с этих же позиций, оценивают его наравне с «Всеобщей историей» Полибия как важнейший источник для изучения греческой эллинистической прозы и пытаются проследить в нем отражение позднеэллинистических представлений о происхождении мира, культуры и богов9.
Наряду с этим в исторической литературе имеет широкое распространение и другая точка зрения, согласно которой Диодор был не более чем компилятором, механически переписывавшим сочинения других писателей, иногда частично сокращая изложение, но чаще описывая дословно, даже наивно повторяя некоторые замечания авторов10. Что же касается мыслей, высказанных во Введении, то эти исследователи полагают, что они полностью заимствованы им из сочинения какого-то одного автора, и называют Эфора или Посидония.
В советской исторической науке Введение к «Исторической библиотеке» Диодора стало предметом специального исследования
Таким образом, по поводу «Исторической библиотеки» и Введения к ней высказываются самые противоположные точки зрения. Наша задача заключается в том, чтобы проанализировать содержание Введения и по возможности выяснить место его основных положений в системе греко-римских историко-философских представлений.
с.67 Содержание Введения делится на три части. В первых трех главах отразились космополитические идеи, начавшие складываться еще в Греции в IV в. до н. э. и окончательно утвердившиеся на римской почве в период Поздней республики. Кроме того, в этих главах Диодор высказывается о значении универсальной истории и пользе исторических сочинений, а также пытается критически оценить существующую литературу. В IV и V главах Диодор характеризует структуру своего сочинения, дает периодизацию и хронологию. Наконец, третья часть Введения (гл. VI—
Уже в самом начале Введения Диодор указывает на большое значение универсальных историй (κοιναι ιστορίαι) и воздает хвалу их составителям за то, что они своими трудами стремятся оказать помощь всему человеческому обществу (ωφελησαι τον κοινος βίος). Таким образом, представление Диодора об универсальной истории основывается на стоическом постулате κοινος βίος. Он подчеркивает, что благодаря историческим сочинениям, которые доставляют знания об успехах и неудачах, из каждого индивидуального опыта складывается общечеловеческий опыт. Однако поскольку у Диодора каждый индивидуальный опыт есть проявление ανφρώπων αυγγένεια (I, 3), то создание единого общечеловеческого опыта понимается им не только как механическое соединение отдельных индивидуальных опытов. В его представлении универсальность человеческой истории обусловлена внутренним тождеством каждого человеческого опыта и является также моментом космической гармонии, в которой обнаруживается действие божественного провидения (φεια προνόια)12.
Итак, суждения Диодора о мировом государстве, его сравнение труда историков с деяниями божественного провидения и прославление универсальной истории указывают, несомненно, на влияние на Диодора стоических космополитических представлений13, почерпнутых, возможно, из сочинений Полибия и Посидония. Так, например, Полибий, говоря о преимуществах всеобщей истории, отмечал, что «…история по частям дает лишь очень немного для точного уяснения целого; достигнуть же этого можно только посредством соединения и сопоставления всех частей, как сходных, так и различных между собой; только таким образом можно постигнуть целое и, воспользовавшись уроками истории, насладиться ею» (Pol., I, 4, 10—
В связи с широким распространением начиная с IV в. до н. э. нравственно-этических идей укрепился прагматический подход к истории, на которую стали смотреть как на сокровищницу примеров, иллюстрирующих с.68 добродетели и пороки. Рассуждения о пользе исторических сочинений нашли отражение и у Диодора, который неоднократно утверждал, что приобретение знаний посредством истории есть величайшая польза для людей на все случаи жизни (I, 1, 4—
Рассуждения Диодора о полезности истории более всего перекликаются с соответствующими идеями Исократа, рассматривавшего историю как общее для всех наследство, которым можно воспользоваться в нужный момент, и видевшего в ней сокровищницу примеров, иллюстрирующих благородные и порочные поступки (Paneg. 9; ср. Diod., I, 3, 5, 7—
Проблема соотношения истории и риторики, впервые поставленная Исократом, впоследствии оказалась не менее актуальной и для Рима, где она детально исследовалась Цицероном. Отмечая, что занятия историей — труд, наиболее подходящий для оратора, Цицерон пытался доказать, что история развивалась и совершенствовалась в зависимости от развития риторики18. с.69 В трактате «Об ораторе» (II, 36) он приводит краткий, но выразительный панегирик истории, говоря что она — «…поистине свидетельница времени, свет истины, жизнь памяти, наставница жизни, вестница прошлого». Сравнивая историю с другими жанрами, Цицерон отмечает, что ее никоим образом нельзя сближать с поэзией, поскольку главная задача поэзии — доставлять людям удовольствие, историческое же повествование должно быть направлено на то, чтобы сообщать им правду и быть кладезем мудрости, достоинства, образцов для подражания (De leg. I, 5; Orat. 120)19. С этими мыслями Цицерона перекликаются также некоторые суждения Диодора, в которых он прославляет историю и выделяет ее среди других жанров (I, 2, 2; 7—
Итак, рассмотренный нами материал первых двух глав Введения свидетельствует о том, что Диодор как представитель эллинистической историографии находился под большим влиянием риторики и моралистической философии.
Из содержания III главы видно, что Диодор, приступая к написанию своего сочинения, отдавал себе отчет в том, что существует бесчисленное множество исторических трудов, составленных писателями, жившими до него. Стремясь найти свое место среди этого безбрежного моря литературы, Диодор дает ей критическую оценку (I, 3, 1)20. Правда, рассуждения его показывают, что критика его примитивна и поверхностна. Главным недостатком предшествующей литературы, по мнению Диодора, было то, что большинство писателей описывали ограниченные войны, которые велись одним народом или одним государством, в то время как историки должны излагать события всего обитаемого мира как бы одного государства, и их сочинения должны быть единым рассказом и общим суждением обо всем свершившемся (I, 1, 3). Это замечание Диодора не идет дальше соответствующих высказываний Полибия (I, 4, 2—
Претендуя на объективность своего изложения и противопоставляя свое сочинение сочинениям Тимея и других писателей, Диодор высказывает пожелание, чтобы «…историки в случае некоторых ошибок, проистекающих из-за незнания, получали оправдание, поскольку они — люди и в событиях прошлого обычно с трудом отыскивают истину. Напротив, тех, которые по собственному желанию не хотят добиваться точности, нужно подвергать обвинению, особенно когда они, льстя одним или проявляя острую враждебность к другим, отклоняются от истины» (XIII, 90, 6—
с.70 Когда Диодор говорит, что некоторые историки отвергли древние мифы из-за трудности их обработки, он имеет в виду прежде всего Эфора, который, как известно, в своей истории игнорировал мифологический период21. В этом же смысле, как нам представляется, можно говорить также о различии между Диодором и Полибием. Последний во вступлении к IX книге своей «Всеобщей истории» высказывается против таких исторических сочинений, которые наполнены мифами и историческими курьезами. История, по его мнению, должна быть историей политической реальности, т. е. деяний, иначе она не имеет силы. Диодор же, наоборот, говоря о слабости человеческой природы, подчеркивает значение индивидуального утверждения как средства преодоления этой всеобщей слабости (I, 2, 3—
Среди недостатков, присущих существующей литературе, Диодор называет также пренебрежение к точной хронологии событий, подчеркивая, что «…событие, точно датируемое во времени, более полезно, чем то, которое неизвестно когда произошло» (I, 3, 8). Это суждение Диодора, по-видимому, свидетельствует о том, что современного ему читателя интересовали не только события прошлого, но и точная их датировка. Однако интерес читателя неизбежно наталкивался на препятствие, которое, согласно Диодору, заключалось в том, что даты отдельных событий и описание самих событий были разбросаны по многим сочинениям различных авторов, вследствие чего возникали трудности их усвоения и запоминания (I, 3, 4).
Это замечание Диодора можно объяснить следующим образом. До III в. до н. э. не существовало единых хронологических систем, посредством которых можно было бы синхронизировать события, совершившиеся в различных районах мира, и точно их датировать. Поэтому в сочинениях историков от Геродота до Полибия фактически отсутствует абсолютная хронология. Только с III в. до н. э. благодаря исследованиям александрийских ученых стали появляться хронологические таблицы, авторы которых стремились разработать универсальную хронологическую систему, с помощью которой датировали различные события, свершившиеся в мире, синхронизируя их между собой23. Среди историков одними из первых Тимей и Полибий пытались применить универсальную хронологическую систему, основанную на счете по олимпиадам24. Однако, как показывает труд Полибия, он нередко отказывался от этой системы по причине трудности ее соблюдения25. Таким образом, оказывалось, что историки излагали события без достаточно последовательного использования абсолютной хронологии; более или менее точные датировки этих событий предлагались с.71 в различных хронологических таблицах, хрониках и хронографах, в большом числе появившихся в III—
Завершая анализ содержания III главы Введения, следует отметить, что, хотя приемы критики Диодора примитивны и он в ней далеко уступает Фукидиду и Полибию, тем не менее его рассуждения свидетельствуют о том, что Диодор был достаточно хорошо знаком с существующей литературой, подходил к ней целенаправленно и, отметив некоторые присущие ей недостатки, во всяком случае пытался избежать их при составлении своей «Исторической библиотеки» и удовлетворить запросы читателя. Поэтому он стремился изложить сохранившиеся в памяти людей события всего мира как бы одного государства, начиная с древности и вплоть до его собственного времени (Diod., I, 3, 6).
Рассмотрим теперь вторую часть Введения, т. е. содержание IV и V глав. В самом начале IV главы Диодор указывает на важность для историка географических знаний (I, 4, 1), следуя в этом суждении за Полибием и другими историками. Интерес к географии в Элладе имел глубокие корни. Они восходят еще к VI в. до н. э., к трудам Анаксимандра и Гекатея, выдающимися последователями которых были философ Демокрит, астроном Эвдокс, перипатетик Дикеарх и др. Однако качественно новое отношение к географии наметилось уже после походов Александра Македонского и его полководцев, когда значительно расширилась область знаний об обитаемой земле. В III в. до н. э. с именем Эратосфена связан переход к изложению научных основ географии. Он внес в географию важнейшие положения математики и физики. История с самого начала своего возникновения включала в себя изучение не только деятельности человеческих коллективов, но и исследование той природной среды, в которой она протекала. Уже у логографов, в частности у Гекатея, а затем у Геродота и Фукидида история неотделима от географии. Однако в сочинениях эллинистических историков география занимает гораздо большее место, чем у их предшественников. Так, например, Полибий одним из первых попытался обосновать необходимость для историка географических знаний. В противном случае, считал он, писатель, пользующийся только книжными знаниями и не знающий местностей, где происходили события, обречен на грубые ошибки (XII, 28a, 2—
Сочинение Диодора, как это неоднократно отмечали исследователи, дает мало доказательств того, что историк действительно побывал во многих районах Азии и Европы. С полной уверенностью можно лишь сказать, что, помимо Сицилии и Италии, он посетил Египет и жил какое-то время в Бубасте и Александрии (Diod., I, 22, 2; 44, 1; 83, 8)28. Нет оснований сомневаться в том, что Диодор бывал в Риме, поскольку он сообщает, что в Риме был достаточный запас материалов, имеющих отношение к его сочинению, и о том, что он там долго жил и получил точные сведения, почерпнутые из документов, которые у римлян сохранялись в течение длительного времени.
с.72 Далее Диодор характеризует план своего сочинения. Следует отметить, что вопросу о правильном расположении материала стали уделять особенно большое внимание в эллинистической историографии, в частности, в тех случаях, когда речь шла о создании всеобщей истории. Так, например, на это неоднократно указывал Полибий, отмечая, что историк должен поступать со своим материалом так же, как командующий с войсками, и оба должны руководствоваться в своих действиях твердым планом (V, 31, 7; XII, 28, 10; XV, 34, 3; XVI, 17, 9; XXIX, 12, 10; XXXVIII, 6, 3; XXXIX, 1, 4). Дионисий Галикарнасский в уже упоминаемом сочинении «О Фукидиде» также указывал на необходимость правильного выбора событий для начала и конца истории (10—
Как уже отмечалось, Диодор в соответствии с господствовавшей в его время тенденцией значительное внимание уделял хронологии. Всю V главу Введения он посвятил этому вопросу. Но в его хронологических подсчетах обнаруживается противоречие. В конце IV главы Введения Диодор указывает, что он доводит свое сочинение вплоть до начала войны между римлянами и кельтами, первые события которой закончились первым годом
Перейдем теперь к анализу третьей части Введения (VI—
Некоторые современные ученые, следуя за Рейнхардтом, рассмотрев эти пассажи, делают вывод о необходимости исправления композиции первой книги «Исторической библиотеки» Диодора. Так, например, Т. Коль32 считает, что первые два параграфа VI главы изъяты Диодором из более позднего контекста и помещены в начале сочинения. По его мнению, рассуждение Диодора о богах (I, 6, 1) тесно связано с его египетской теологией (I, 10), а его высказывание о происхождении человека (I, 6, 2) находится в прямой связи с IX главой первой книги, где он указывает на споры о том, какие люди были первыми (I, 9, 3)33.
Мы не видим основания для такой радикальной ломки структуры первой книги «Исторической библиотеки». Во-первых, сходство некоторых положений Введения с дальнейшим контекстом — явление вполне обычное и объясняется тем, что во Введении автор формулирует те проблемы, о которых собирается рассказывать в последующих главах. Во-вторых, Т. Коль неправ, усматривая сходство между I, 6, 2 и I, 9, 3. В первом случае Диодор говорит о происхождении человеческого общества вообще в связи с происхождением всего мироздания, во втором — приводит споры о том, какой род людей был первым. Связывая происхождение людей с возникновением всего мироздания, Диодор указывает на два мнения знаменитейших натурфилософов и историков. Одни из них, говорит он (I, 6, 3), утверждая, что мироздание не возникает и не уничтожается, полагали, что род людей существовал извечно. Другие, считая, что мироздание имеет начало и конец, говорили, что подобно этому и люди имели первоначальное происхождение. Т. Коль не придает особого смысла этому замечанию Диодора, считая его ничего не значащей простой вставкой, которая должна была заполнить брешь между двумя несвязными темами, а именно: историей отдельных человеческих групп и характеристикой самопроизвольного развития жизни в период возникновения космоса. Автор полагает, что ни одна из этих концепций не получила у Диодора какого-либо дальнейшего развития34. Это не совсем так.
с.74 Первая точка зрения о том, что мир, включающий землю и человечество, был вечным, получила распространение со времени Аристотеля и перипатетиков35. Стоики, начиная с Зенона, утверждали, что мир и человек имеют начало во времени36. Сообщение Диодора об этих мнениях вовсе не является отражением древних споров. В его время и позже они были не менее актуальны37.
Как показывает содержание VII и VIII глав Введения, Диодор принимает вторую точку зрения. Однако из этого вовсе не следует, что он в точности воспроизводит стоическую теорию. В VII главе рассматриваются космогония и зоогония, а в VIII — антропогония, происхождение языков и человеческой культуры. Т. Коль считает, что Диодор, желая заполнить брешь между высокопарной риторикой Вступления и совокупностью последующих экспертов, извлек часть материала из «Египтики» (I, 10—
Однако многие современные исследователи, начиная с Эд. Шварца, считают, что Диодор при составлении первой книги «Исторической библиотеки» использовал не только труд Гекатея, но и целый ряд сочинений других авторов40. Что касается VII и VIII глав первой книги, то уже Эд. Шварц отметил, что они являются «продуктом общего образования». По его мнению, в рассуждениях Диодора заметно влияние философии младших досократиков, однако определенного связного воззрения о последовательном изменении космоса у него не обнаруживается41. Эти идеи развил и уточнил В. Шперри, опровергая известное положение Рейнхардта о том, что содержание VII и VIII глав через Гекатея восходит к Демокриту. Шперри показал, что, хотя существует поверхностное сходство между мнением Диодора и другими философскими концепциями, тем не менее мы не располагаем какими-либо вескими аргументами, позволяющими приписать все рассуждения Диодора какой-либо определенной философской школе42. Обнаружив существенные черты сходства в космогонии с.75 и зоогонии Диодора и Овидия (в «Метаморфозах») и считая, что отношение к философским системам у того и другого приблизительно одинаковое (т. е. они не ставили перед собой цель воспроизвести в точности ту или иную философскую теорию, но хотели лишь высказать общий взгляд на предмет), он пришел к выводу, что оба автора отразили в своих сочинениях воззрения своего века43. Вместе с тем В. Шперри подчеркивает, что в VII и VIII главах рассматривается вопрос о том, как вообще возникла жизнь на земле и каков был ее первоначальный характер. Этим содержание указанных глав отличается от остальных глав первой книги, где рассматривается вопрос, почему именно Египет и стал родиной человечества44.
Анализ содержания VII главы позволяет согласиться с мнением критиков теории К. Рейнхардта, утверждавших, что космогония и зоогония Диодора не восходят непосредственно к атомистической теории Демокрита45. Атомисты признавали бесконечность Вселенной и бесчисленность миров, одновременно существующих в бесконечном пространстве46. Диодор же говорит о единственном мире, который имеет начало во времени (I, 7, 1). Первоначальное состояние Вселенной, по его мнению, характеризовалось смешением природы неба и земли. Применяемый им термин μείγνυναι находится в противоречии с используемым в этом случае атомистами глаголом αφροίζειν47. В трактовке происхождения мира Диодор гораздо ближе к досократикам, чем к атомистам48. Не имеет ничего общего с атомистической космогонией также мнение Диодора о происхождении небесных тел. Согласно Левкиппу и Демокриту, небесные светила имели внекосмическое происхождение. Они возникли вследствие устремляющихся в движение атомов49. В противоположность древнеатомистическому учению Диодор высказывает мнение о внутрикосмическом происхождении небесных светил. То, что Диодор говорит о светилах в связи с выделением из воздуха легкой огневидной части, устремляющейся вверх (I, 7), дает основание думать, что в представлении Диодора светила являлись первоначальным природным огнем. Некоторые исследователи усматривают здесь черты сходства с Эмпедокловым и Платоновым учением50.
В отличие от атомистов Диодор, так же как и досократики Эмпедокл и Анаксагор, говорит, что в связи с отделением земли от неба в мире стали действовать четыре элемента: земля, вода, воздух и огонь (I, 7, 1). Сравнивая это описание с соответствующей теорией Анаксагора, известной нам в интерпретации Теофраста, мы обнаруживаем немало черт сходства. Согласно теории Анаксагора, «…небесный порядок установлен круговым движением. Плотное, влажное, темное, холодное и вообще все тяжелое собралось в середине; из затвердения их возникла земля, а из находящихся на земле вод возникло море. Противоположное же им теплое, светлое, сухое и легкое устремилось в верхнюю часть эфира» (Hippol., Refut. I, 8, с.76 l)51. В конце VII главы Диодор цитирует стих из «Меланиппы» Эврипида52. Действительно, сходство между космогонией Диодора и содержанием стиха Эврипида невозможно отрицать. Его сообщение, что Эврипид был учеником Анаксагора, находит подтверждение также в других источниках53. Однако, несмотря на отмеченное выше сходство между космогонией Диодора и взглядами досократиков, все же невозможно утверждать, что суждения Диодора следует возводить непосредственно к ним. Между Диодором и досократиками есть немало существенных черт различия. Так, например, согласно Анаксагору, главной причиной движения, в котором существуют все вещи, являлся ум (νους). Этого нет у Диодора. Из его рассуждения следует, что процесс возникновения мироздания был самопроизвольным54.
В. Шперри важное значение придает некоторым чертам сходства в космогонии Овидия (Metam. I, 5 f.) и Диодора. Однако и в этом случае сходство не является абсолютным настолько, чтобы можно было утверждать, что Овидий и Диодор пользовались одним и тем же конкретным источником. Так, например, у Диодора в противоположность Овидию мы совершенно не встречаем первопричины возникновения Вселенной в виде божественной или природной силы (fabricator mundi, opifex rerum). Все это, как верно отмечает В. Шперри, указывает на то, что Овидий и Диодор черпали сведения о космогонии из того круга идей, которые были господствующими в I в. до н. э.55 Что же касается более конкретной характеристики этих идей, то нам представляется невозможным какой-либо однозначный вывод. В. Шперри склонен считать, что Овидий и Диодор использовали идеи неоплатонизма56. Однако можно думать, что Диодор, так же как и Овидий, в трактовке космогонии был близок к пантеистически-стоическим концепциям и к трактату Псевдо-Аристотеля Περι κόμου57.
Вслед за космогонией Диодор переходит к характеристике зоогонии (I, 7, 3—
Современные исследователи, основываясь на теории К. Рейнхардта (Демокрит — Гекатей — Диодор), считают, что поскольку известия Гермиппа, Цецы и автора христианского времени Ионна [sic! — HF] Катрары близки к тому, что говорит Диодор о происхождении жизни, то, значит, и для этих авторов Демокрит был главным источником62. Между тем о самой биологической теории Демокрита существуют самые ничтожные данные. К сожалению, мы располагаем только двумя прямыми, но очень краткими свидетельствами Цензорина и Лактанция о том, что, по мнению Демокрита, люди первоначально произошли из воды и грязи (Цензорин) или, по Лактанцию, из земли, подобно червякам, причем не было ни создателя, ни цели63.
Критики теории К. Рейнхардта справедливо указывают, что мысль о generatio spontanea червеподобных образований и представление о том, что первые живые организмы выползали как черви из земли, существенно отличается от учения, отразившегося у Диодора, согласно которому развитие организмов осуществлялось тем же способом, что и развитие растений64.
Черты сходства обнаруживаются между учением Эпикура и Лукреция и зоогонией Диодора. Как Диодор, так и Лукреций признают, что наш мир должен был иметь начало: «Если огромные мира члены и части, погибнув, опять возникают, ясно, что было когда-то начальное некое время и для небес и земли и что им предстоит разрушенье» (Lucr., V, 235—
Итак, по-видимому, зоогония Диодора, как и космогония, не представляет собой отражение какой-либо определенной философской теории, но является общим взглядом на предмет, высказанным Диодором под влиянием тех идей, которые были господствующими в его время. Учитывая все вышеизложенное, невозможно согласиться с мнением К. Рейнхардта и его последователей о том, что Диодор извлек из «Египтики» Гекатея (I, 10 sqq.) с.78 материал о зоогонии и антропогонии (I, 7, 3—
Теперь перейдем к рассмотрению содержания VIII главы Введения, в которой Диодор кратко излагает историю развития человеческого общества и его культуры. В античности существовали две широко известные концепции происхождения человеческого общества, которые восходят к глубокой древности. Первая из них — это знаменитый миф о золотом веке, согласно которому по мере удаления от этого века жизнь человечества становилась все хуже. Следы этой концепции мы находим уже у Гомера, но особенно яркое воплощение она нашла в известном учении Гесиода о пяти последовательно сменявших друг друга человеческих поколениях («Труды и дни», 106—
Однако кажется более вероятным признать, что эта идея, представлявшая собой продукт ионийского рационализма, возникла много раньше и достигла полного расцвета в V—
К сожалению, большинство сочинений V—
Концепция прогрессивного развития человеческого общества от периода его дикости к цивилизации привлекала греческих и особенно римских писателей и в позднеэллинистическую эпоху. Прежде всего следует отметить с.79 известную теорию происхождения человеческой культуры у Лукреция (De rer. nat. V, 925 sqq.). Витрувий считал необходимым в своем сочинении «Об архитектуре» дать описание первобытного состояния человечества (2, l, l sq.). Поэтов Вергилия (Georg. I, 133 sq.; Aen. 8, 314 sq.) и Горация (Satur. I, 3, 99 sq.), астронома Манилия (I, 61) и оратора Цицерона (De orat. I, 36; Sest. 91; Tusc. I, 62; 5, 5) также волновала эта тема. Наконец, Сенека в
В процессе совместного общения первобытных людей возник также и язык. Уже в классический период перед греческой наукой возник важный вопрос: на чем основана связь между словом и природой — на сходстве слова с природой обозначаемого им предмета или на простом соглашении между людьми о том, что такой-то предмет будет впредь обозначаться таким-то словом — без отношения слова к природе самого предмета? Согласно первой из этих точек зрения (Physistheorie), связь слова с предметом существует по природе. Эта теория отчасти нашла свое отражение у Эпикура74, а в позднеэллинистическое время наиболее последовательным ее сторонником был Лукреций75. Согласно второй точке зрения, связь слова с предметом существует не по природе, а по установлению (Thesistheorie), т. е. язык рассматривается как искусственное изобретение. Сторонником этой теории был Демокрит76. Что же касается Эпикура, то он хотя и признавал, что первоначально наименования вещей возникли не по соглашению (μη φέσει), но в результате влияния природы (φύσις), тем не менее несколько ниже (76) он утверждает, что «…впоследствии у каждого народа, с общего согласия (κοινως… τεφηναι) были даны вещам особые названия»77. Эта теория отразилась также и в сообщении Диодора с.80 (I, 8, 3). По-видимому, в позднеэллинистическое время она имела широкое распространение. Неслучайно Лукреций столь решительно ополчается против этой теории, категорически утверждая, что «…полагать, что кто-то снабдил именами вещи, а люди словам от него научились впервые, — это безумие» (De rer. nat. 1041—
Установление точного источника Диодора — вопрос очень спорный. К. Рейнхардт, а вслед за ним и большинство исследователей склонны видеть в суждении Диодора отражение теории Демокрита79. Дальман и некоторые другие ученые считают, что Диодор воспроизводит стоическую теорию происхождения языка, которая как бы объединяла Thesistheorie с учением Аристотеля о символах80. В. Шперри склонен считать, что Диодор отразил в общих чертах распространенную в его время Thesistheorie происхождения языка81. Учитывая краткость суждения Диодора, очень трудно принять однозначное решение. Тем не менее, сравнивая текст Диодора с тем, что говорит Эпикур, можно предположить, что Диодор передает его сокращенный вариант. Он мог опустить характеристику первоначального этапа происхождения языка, которая у Эпикура очень трудна для понимания82, и сохранить только его суждение о Thesistheorie (ср. Diod., I, 8, 4). Диодор высказывает идею о полицентрическом происхождении народов и языков, различие между которыми было обусловлено случаем. По-видимому, эта проблема была дискуссионной в позднеэллинистическое время (ср. Strabo, II, 3, 7, С 103)83.
Согласно Диодору (I, 8, 5—
Характеризуя в целом композиционную структуру VIII главы, некоторые современные исследователи находят, что в ней отсутствует единство. В частности, В. Шперри и Т. Коль противопоставляют первые четыре параграфа, где говорится о создании человеческого общества и развитии языка, следующим четырем параграфам, которые повествуют о совершенствовании человеческого существования и началах культуры87. Нам представляется нецелесообразным такое противопоставление, мы не видим нарушения композиционного единства. Диодор кратко, но достаточно последовательно раскрывает этапы развития человеческого общества и культуры: 1) жизнь первых людей и возникновение первых человеческих коллективов (I, 8, 1—
Итак, рассмотрев содержание Введения Диодора к «Исторической библиотеке», мы разделяем мнение тех ученых, которые считают труд Диодора образцом эллинистического сочинения, отразившим универсально-исторические взгляды, а также позднеэллинистические представления о происхождении мира, человеческого общества, культуры и богов. Такой подход к «Исторической библиотеке» оказался возможным прежде всего благодаря работам Эд. Шварца и И. Пальма88, которые доказали стилистическую, лексическую и синтаксическую однородность его сочинения. Анализ содержания Введения, как, впрочем, и всего сочинения Диодора в целом, дает основание признать, что подобный подход, наметившийся у современных исследователей, вполне оправдан. И, несомненно, прав был
Вместе с тем следует подчеркнуть, что Диодор, бесспорно, не был философом и совершенно не ставил перед собой цель изложить достаточно последовательно и точно основные выводы той или иной философской школы. Создавая свою «Историческую библиотеку», Диодор познакомился с множеством разнообразных сочинений IV—
с.82 Очень сложна проблема истоков представлений Диодора о происхождении мира, человеческого общества, культуры и богов. Со времени выхода в свет знаменитой статьи Рейнхардта о Гекатее из Абдеры, предложенная им схема (Демокрит — Гекатей — Диодор) получила широкое признание в научной литературе. Однако в конце
Наконец, необходимо отметить, что наиболее популярные представления о космогонии, зоогонии и антропогонии нужны были Диодору для построения периодизации его универсальной истории от возникновения мира до середины I в. до н. э.
ПРИМЕЧАНИЯ