Гесиод и Овидий: опыт источниковедческого анализа античных описаний «золотого века»

с.15 Гре­че­ские и рим­ские мифо­ло­ги­че­ские пре­да­ния о «жиз­ни при Кро­но­се» и о «Сатур­но­вом цар­стве» ока­за­ли весь­ма замет­ное вли­я­ние на фор­ми­ро­ва­ние евро­пей­ской соци­аль­ной уто­пии, на идео­ло­гию мно­гих соци­аль­ных дви­же­ний. Сам факт это­го вли­я­ния в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре, как пра­ви­ло, не ста­вит­ся под сомне­ние, одна­ко его при­зна­ние неред­ко сопро­вож­да­ет­ся крайне упро­щен­ной трак­тов­кой дан­ных пре­да­ний как неко­ей застыв­шей, не изме­няв­шей­ся в тече­ние веков «архе­ти­пи­че­ской» схе­мы дегра­да­ции чело­ве­че­ства от «золо­то­го века» к «желез­но­му». Учи­ты­вая это, види­мо, было бы полез­но на при­ме­ре сопо­ста­ви­тель­но­го тек­сто­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за двух важ­ней­ших источ­ни­ков по теме геси­о­дов­ских «Трудов и дней» (ст. 109—201) и «Мета­мор­фоз» Овидия (ст. 89—150) попы­тать­ся выяс­нить, настоль­ко ли «застыв­ши­ми» были антич­ные опи­са­ния «золо­то­го века» и — в то же вре­мя — насколь­ко отчет­ли­во они мог­ли отра­жать те про­цес­сы в идео­ло­гии антич­но­го обще­ства, кото­рые име­ли место во вре­ме­на жиз­ни этих двух поэтов (в кон­це VIII — нача­ле VII вв. до н. э. и в кон­це I в. до н. э. — нача­ле I в. н. э.). Семь сто­ле­тий антич­ной исто­рии разде­ля­ли гре­че­ско­го и рим­ско­го авто­ров. Каза­лось бы, мы впра­ве ожи­дать суще­ст­вен­ных раз­ли­чий в интер­пре­та­ции ими одно­го и того же сюже­та, одна­ко в исто­рио­гра­фии по сей день широ­ко рас­про­стра­не­но мне­ние, что Овидий «сход­но рису­ет кар­ти­ну золо­то­го века.., оче­вид­но, заим­ст­во­вав с.16 ее из гре­че­ско­го мифа»¹, что рим­ский поэт берет мифы «таки­ми, каки­ми нахо­дит и ниче­го не при­бав­ля­ет на пути интер­пре­та­ции. Он при­ни­ма­ет тра­ди­ци­он­ный взгляд о после­до­ва­тель­ных ста­ди­ях упад­ка от золо­то­го через сереб­ря­ный и брон­зо­вый века к веку желе­за; его вер­сия явля­ет­ся хоро­шим обоб­ще­ни­ем гре­че­ской тра­ди­ции без попы­ток пере­и­стол­ко­ва­ния и при­да­ния ино­го зна­че­ния мифу»². Обос­но­ва­ны ли подоб­ные суж­де­ния? Аргу­мен­ти­ро­ван­но отве­тить на этот вопрос мы смо­жем лишь после про­веде­ния срав­ни­тель­но­го ана­ли­за источ­ни­ков, сде­лав перед этим несколь­ко необ­хо­ди­мых пред­ва­ри­тель­ных заме­ча­ний.

Преж­де все­го, сле­ду­ет отме­тить, что тер­мин «золо­той век» в дан­ном слу­чае мож­но употреб­лять лишь весь­ма услов­но: у Геси­о­да в ори­ги­на­ле фигу­ри­ру­ет «золо­той род» (chru­seon ge­nos), у Овидия — «золо­тое поко­ле­ние» (aurea aetas)³, и эта раз­ни­ца име­ет под собой очень важ­ные (хотя и почти не осве­щен­ные в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре) раз­ли­чия в пони­ма­нии мифа⁴. Дело в том, что само поня­тие «золо­той век» (aurea sae­cu­la) впер­вые в антич­ной лите­ра­ту­ре фик­си­ру­ет­ся толь­ко во вто­рой поло­вине I в. до н. э., в «Эне­иде» (VI, 792 и сл.; VIII, 324 и сл.) Вер­ги­лия. До это­го в антич­ной тра­ди­ции была рас­про­стра­не­на не «хро­но­ло­ги­че­ская», а «гене­а­ло­ги­че­ская» интер­пре­та­ция мифа о жиз­ни при Кро­но­се (Сатурне) и после­дую­щей исто­рии: эта исто­рия мыс­ли­лась не как сме­на эпох, но как сме­на совер­шен­но раз­лич­ных, никак меж­ду собой не свя­зан­ных родов, гено­сов людей (у Геси­о­да — золо­то­го, сереб­ря­но­го, мед­но­го, геро­и­че­ско­го и желез­но­го), каж­дый из кото­рых пооче­ред­но созда­вал­ся бога­ми и затем исче­зал с лица зем­ли. Отме­чае­мый у Вер­ги­лия и почти всех его после­до­ва­те­лей пере­ход от «золо­то­го рода» к «золо­то­му веку» с.17 явил­ся важ­ней­шим каче­ст­вен­ным сдви­гом в интер­пре­та­ции мифа, поз­во­лив­шим рез­ко акту­а­ли­зи­ро­вать уто­пи­че­ское содер­жа­ние древ­них пре­да­ний, сде­лать воз­мож­ной меч­ту о воз­вра­ще­нии счаст­ли­вой жиз­ни при Кро­но­се (Сатурне) для живу­щих ныне несчаст­ных людей «желез­но­го рода»⁵. Конеч­но, Овидий, будучи млад­ше Вер­ги­лия на целую чет­верть века, не мог не знать о новых истол­ко­ва­ни­ях мифа, о под­дер­жан­ном офи­ци­аль­ной про­па­ган­дой лозун­ге воз­вра­ще­ния при Авгу­сте «золо­то­го века», и этот факт, оче­вид­но, сле­ду­ет учи­ты­вать при рас­смот­ре­нии его тер­ми­но­ло­гии и общей интер­пре­та­ции мифа.

Соци­аль­ная среда, нрав­ст­вен­но-эти­че­ские пози­ции двух поэтов, избран­ные ими жан­ры, бес­спор­но, име­ют гораздо мень­ше сход­ства, чем раз­ли­чия. Пер­вый из поэтов — пред­ста­ви­тель зажи­точ­но­го бео­тий­ско­го кре­стьян­ства, жив­ший в пери­од фор­ми­ро­ва­ния полис­но­го строя; вто­рой про­ис­хо­дил из ста­рин­но­го всад­ни­че­ско­го рода, полу­чил пре­крас­ное обра­зо­ва­ние и посвя­тил себя свет­ской жиз­ни во вре­ме­на Авгу­ста, то есть в пери­од, когда рим­ская граж­дан­ская общи­на прак­ти­че­ски уже пре­кра­ти­ла свое суще­ст­во­ва­ние, а Рим стал сто­ли­цей огром­ной импе­рии. И если Геси­од в сво­ем дидак­ти­че­ском эпо­се с наив­ной муд­ро­стью пыта­ет­ся мифо­ло­ги­че­ски­ми при­ме­ра­ми убедить сво­его неспра­вед­ли­во­го бра­та Пер­са жить по спра­вед­ли­во­сти, то у Овидия на месте «уве­ще­ва­тель­ных» целей появ­ля­ют­ся цели «ката­ло­ги­за­тор­ские», наме­ре­ние систе­ма­ти­че­ски изло­жить все мифы, име­ю­щие отно­ше­ние к теме мета­мор­фоз, или «пре­вра­ще­ний». Совер­шен­но раз­лич­ным было и отно­ше­ние к мифам, рас­про­стра­нен­ное в эти пери­о­ды. Если у Геси­о­да попыт­ки систе­ма­ти­за­ции раз­лич­ных мифов, являв­ших­ся пред­ме­том веры и зани­мав­ших зна­чи­тель­ное место в созна­нии с.18 его совре­мен­ни­ков, носи­ли как бы «пред­ва­ри­тель­ный» харак­тер⁶, то для Овидия и его окру­же­ния дан­ные мифы пред­став­ля­лись ско­рее чем-то вро­де кра­си­вых ска­зок, кото­рые мож­но было доволь­но про­из­воль­но пере­кра­и­вать на свой лад, вкла­ды­вая новый смысл, еще более «укра­шая» их с помо­щью отто­чен­ных рито­ри­че­ских при­е­мов и уда­ляя при этом все «ненуж­ное», «лиш­нее».

Даже при бег­лом взгляде на инте­ре­су­ю­щие нас отрыв­ки мож­но лег­ко обна­ру­жить серь­ез­ные струк­тур­ные раз­ли­чия. Во-пер­вых, геси­о­дов­ское опи­са­ние зна­чи­тель­но боль­ше по объ­е­му: зани­мая 91 стро­ку, оно почти на треть пре­вы­ша­ет соот­вет­ст­ву­ю­щий пас­саж у Овидия (63 стро­ки). Вто­рое суще­ст­вен­ное отли­чие заклю­ча­ет­ся в том, что у Овидия мы нахо­дим не пяти-, а четы­рех­член­ную схе­му, не име­ю­щую экви­ва­лен­та геси­о­дов­ско­му роду геро­ев (Труды и дни, 155—173). При­чи­ны отка­за Овидия от един­ст­вен­но­го «неме­тал­ли­че­ско­го» зве­на в этой схе­ме доста­точ­но понят­ны: ему, как и мно­гим дру­гим антич­ным авто­рам, это зве­но пред­став­ля­лось явно не впи­сы­ваю­щим­ся в строй­ную схе­му клас­си­фи­ка­ции по метал­лам. Несколь­ко слож­нее сто­ит вопрос о том, поче­му такая непо­сле­до­ва­тель­ность была допу­ще­на Геси­о­дом. В лите­ра­ту­ре чаще все­го выска­зы­ва­ет­ся пред­по­ло­же­ние, что Геси­од заим­ст­во­вал и пере­ра­ботал одну из восточ­ных четы­рех­член­ных вер­сий мифа, допол­нив ее ссыл­кой на род геро­ев, посколь­ку в его вре­ме­на еще слиш­ком живы были эпи­че­ские вос­по­ми­на­ния о микен­ской циви­ли­за­ции⁷. Впро­чем, есть и про­ти­во­по­лож­ные точ­ки зре­ния: неко­то­рые авто­ры, в част­но­сти, допус­ка­ют, что отры­вок о геро­и­че­ском роде мог быть позд­ней­шей орфи­че­ской встав­кой, т. е. интер­по­ля­ци­ей⁸; дру­гие, как, напри­мер, Ж.-П. Вер­нан, наобо­рот, дока­зы­ва­ют, что имен­но пять родов с.19 струк­тур­но обра­зу­ют еди­ное целое в опи­са­нии Геси­о­да⁹. Гово­ря в целом о мно­же­стве пред­ло­жен­ных интер­пре­та­ций тек­ста Геси­о­да, труд­но не согла­сить­ся с мне­ни­ем о том, что неко­то­рые из них столь софи­стич­ны и слож­ны, что сам кре­стьян­ский поэт из бео­тий­ской дерев­ни Аскры, веро­ят­но, испы­тал бы боль­шие труд­но­сти при попыт­ке постичь выдви­ну­тые в них аргу­мен­ты¹⁰. В дан­ном слу­чае более веро­ят­ной пред­став­ля­ет­ся пер­вая точ­ка зре­ния, хотя мы впра­ве огра­ни­чить­ся и более осто­рож­ной резо­лю­ци­ей: non li­quet (не ясно).

Еще одно бро­саю­ще­е­ся в гла­за раз­ли­чие заклю­ча­ет­ся в сле­дую­щем: Овидий ниче­го не гово­рит о том, куда исчез­ли все про­шед­шие поко­ле­ния (оче­вид­но, они про­сто выми­ра­ли), в то вре­мя как у Геси­о­да на этот счет име­ют­ся доволь­но подроб­ные ука­за­ния. «Золо­той род» пре­вра­тил­ся в следя­щих за дела­ми людей на зем­ле доб­рых демо­нов (dai­mo­nes ag­noi, ст. 121—126), люди «сереб­ря­но­го рода» тоже ста­ли бла­жен­ны­ми, но под зем­лей (ст. 140—142), воин­ст­вен­ные люди «мед­но­го (или брон­зо­во­го) рода» само­ис­тре­би­лись и сошли в Аид без­вест­ны­ми (no­num­noi, ст. 152—155), а судь­ба рода «геро­ев» ока­за­лась раз­лич­ной: одни из них погиб­ли на войне, осталь­ные в сча­стье и изоби­лии про­во­дят жизнь на «ост­ро­вах бла­жен­ных» (ст. 161—173). Веро­ят­но, заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния пред­ло­же­ние о том, что Геси­од пытал­ся син­кре­ти­че­ски соеди­нить четы­ре ушед­ших рода с четырь­мя извест­ны­ми в его вре­мя вида­ми духов: бла­гост­ны­ми демо­на­ми, под­зем­ны­ми духа­ми, без­вест­ны­ми умер­ши­ми в Гаде­се и счаст­ли­вы­ми геро­я­ми в Эли­зии¹¹. Во вся­ком слу­чае, и это важ­ное раз­ли­чие, оче­вид­но, долж­но учи­ты­вать­ся при сопо­став­ле­нии двух инте­ре­су­ю­щих нас под­хо­дов к изло­же­нию мифа.

с.20 Даль­ней­ший ана­лиз этих отрыв­ков целе­со­об­раз­но будет разде­лить на соот­вет­ст­ву­ю­щие друг дру­гу «зве­нья» обо­их повест­во­ва­ний. Нач­нем с «золо­то­го» зве­на, при­зван­но­го у обо­их авто­ров оли­це­тво­рять собою иде­ал пер­во­на­чаль­ной счаст­ли­вой жиз­ни чело­ве­че­ства при Кро­но­се или Сатурне. Имен­но здесь, несо­мнен­но, содер­жит­ся наи­боль­шее коли­че­ство уто­пи­че­ских моти­вов, ока­зав­ших важ­ней­шее вли­я­ние на позд­ней­шие соци­аль­ные уто­пии «золо­то­го века». Впро­чем, пря­мые сов­па­де­ния меж­ду дву­мя опи­са­ни­я­ми при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­ют­ся ско­рее исклю­че­ни­я­ми, чем пра­ви­лом: к ним мож­но отне­сти лишь ука­за­ния на то, что зем­ля само­про­из­воль­но (auto­ma­te), без обра­бот­ки при­но­си­ла свои пло­ды (Труды и дни, 118—119; ср.: Мета­мор­фо­зы, 101—102: «ip­sa… per se da­bat om­nia tel­lus»), а люди жили тогда в счаст­ли­вом покое (Труды и дни, 112; Мета­мор­фо­зы, 100). Осталь­ные моти­вы уже не име­ют пря­мых ана­ло­гов, отра­жая свое­об­ра­зие взглядов авто­ров на иде­аль­ное пер­во­на­чаль­ное состо­я­ние чело­ве­че­ства. У Геси­о­да отме­ча­ют­ся в основ­ном «само­цен­ные» пози­тив­ные каче­ства «жиз­ни при Кро­но­се»: люди были все­гда здо­ро­вы и даже смерть их была лег­ка, труди­лись они ров­но столь­ко, сколь­ко им хоте­лось, обла­да­ли мно­ги­ми ста­да­ми и обиль­ны­ми уро­жа­я­ми, «авто­ма­ти­че­ски» про­из­во­ди­мы­ми самой зем­лей. Пря­мое про­ти­во­по­став­ле­ние совре­мен­но­сти про­скаль­зы­ва­ет лишь в неко­то­рых харак­те­ри­сти­ках, постро­ен­ных по «нега­тив­но­му» прин­ци­пу: эти люди не зна­ли ни бед, ни тяже­лых трудов, ни нуж­ды, ни ста­ро­сти. Общее содер­жа­ние всех этих благ вполне соот­вет­ст­ву­ет нашим сведе­ни­ям о Геси­о­де как о прак­тич­ном, береж­ли­вой кре­стья­нине, оза­бо­чен­ном начи­нав­шим­ся серь­ез­ным обост­ре­ни­ем про­блем соци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти и нрав­ст­вен­но­го здо­ро­вья с.21 обще­ства.

Совсем иная кар­ти­на обна­ру­жи­ва­ет­ся у Овидия, кото­рый, кста­ти, дает вдвое более про­стран­ное опи­са­ние этой счаст­ли­вой жиз­ни при мень­шем объ­е­ме изло­же­ния все­го мифа. Одной из наи­бо­лее пока­за­тель­ных черт явля­ет­ся то, что Овидий, в отли­чие от Геси­о­да, дела­ет акцент не на «пози­тив­ных», а на «нега­тив­ных» моти­вах, отме­чая все те поро­ки совре­мен­но­сти, кото­рых не было при Сатурне. В 24-х стро­ках это­го опи­са­ния, поми­мо гла­го­лов типа abes­se (отсут­ст­во­вать), для ука­за­ния на отсут­ст­вие чего-либо 14 раз употреб­ля­ют­ся сло­ва nec, non, non­dum, nul­lus и si­ne. В резуль­та­те фак­ти­че­ски скла­ды­ва­ет­ся кар­ти­на того, чего не хотел бы видеть поэт в иде­а­ли­зи­ру­е­мой эпо­хе, изо­бра­же­ние кото­рой почти цели­ком состав­ле­но из нега­тив­но­го отпе­чат­ка совре­мен­но­сти. Како­вы же эти не извест­ные пер­во­му поко­ле­нию поро­ки циви­ли­за­ции, кото­рые так омра­ча­ли жизнь совре­мен­ни­ков Овидия? Пере­чень их доволь­но зна­чи­те­лен: это зако­ны, суды и нака­за­ния, это море­пла­ва­ние, чуже­зем­ные стран­ст­во­ва­ния и вспаш­ка зем­ли, стро­и­тель­ство кре­по­стей, изготов­ле­ние ору­жия, вой­ны. В дан­ном слу­чае сно­ва при­хо­дит­ся кон­ста­ти­ро­вать, что опи­са­ние вполне отчет­ли­во отра­жа­ет обще­ст­вен­но-поли­ти­че­скую ситу­а­цию сво­его вре­ме­ни через приз­му субъ­ек­тив­но­го вос­при­я­тия ее авто­ром. Так, ука­за­ние на мед­ные дос­ки, на кото­рых рим­ляне пуб­ли­ко­ва­ли зако­ны (ст. 91 и сл.), явно отра­жа­ет реа­лии не гре­че­ской, а имен­но рим­ской жиз­ни, при­чем столь рез­ко отри­ца­тель­ное отно­ше­ние к юриди­че­ским актам вполне мож­но свя­зать с той нега­тив­ной реак­ци­ей на авгу­стов­ские зако­ны (в част­но­сти — о пре­лю­бо­де­я­ни­ях и бра­ке), кото­рая отчет­ли­во про­сле­жи­ва­ет­ся во мно­гих ран­них про­из­веде­ни­ях свет­ско­го с.22 «учи­те­ля люб­ви» Овидия. Заслу­жи­ва­ет ком­мен­та­рия и ука­за­ние на отсут­ст­вие море­пла­ва­ния: у «сухо­пут­ных» рим­лян, как мы пыта­лись пока­зать в дру­гом иссле­до­ва­нии, было осо­бен­но обост­рен­ным чув­ство недо­ве­рия, непри­яз­ни к мор­ским пла­ва­ни­ям, не толь­ко тая­щим в себе смерт­ные опас­но­сти, но и при­но­ся­щим рос­кошь, раз­вра­ще­ние нра­вов, ослаб­ле­ние спло­чен­но­сти граж­дан­ской общи­ны¹². Что же каса­ет­ся войн, то в отно­ше­нии к ним так­же, види­мо, отра­зи­лись не толь­ко уси­лив­ши­е­ся в рим­ском обще­стве кон­ца I в. до н. э. паци­фист­ские настро­е­ния, но и лич­ная непри­язнь Овидия к воен­ной служ­бе (см., напри­мер: Любов­ные эле­гии, I, 9; I, 15 и др.).

Основ­ная «нега­тив­ная» часть опи­са­ния допол­ня­ет­ся, одна­ко, неко­то­ры­ми «пози­тив­ны­ми» моти­ва­ми, кото­рые так­же не име­ют ана­ло­гов у Геси­о­да. «Золо­тое поко­ле­ние» почи­та­ло fi­des и rec­tum (сугу­бо рим­ские поня­тия, обо­зна­чав­шие вер­ность, доб­ро­со­вест­ность и пра­виль­ность, спра­вед­ли­вость) доб­ро­воль­но, spon­te sua (ст. 90). Пита­ни­ем ему слу­жи­ли пло­ды, в изоби­лии про­из­во­ди­мые столь же доб­ро­воль­но зем­лей, при­чем Овидий ука­зы­ва­ет и при­чи­ну это­го сверх­пло­до­ро­дия: на зем­ле была веч­ная вес­на (ver erat aeter­num — ст. 107), когда тек­ли молоч­ные реки и реки нек­та­ра, а из цве­ту­ще­го дуба сочи­лись золо­ти­стые кап­ли меда (ст. 112—113). Если «веч­ная вес­на», воз­мож­но, была соб­ст­вен­ным ново­введе­ни­ем Овидия, то это­го явно нель­зя ска­зать о ска­зоч­ных моти­вах молоч­ных, вин­ных и нек­тар­ных рек, кото­рые уже фигу­ри­ро­ва­ли у таких дале­ких и близ­ких его пред­ше­ст­вен­ни­ков, как, напри­мер, Пла­тон, Еври­пид, Фео­крит, Вер­ги­лий и Гора­ций¹³. Види­мо, нуж­но сра­зу ого­во­рить, что при­дир­чи­вое выяв­ле­ние «заим­ст­во­ва­ний» у Овидия лег­ко при­ве­ло бы нас к выво­ду о с.23 ком­пи­ля­тив­ном харак­те­ре дан­но­го опи­са­ния: поми­мо выше­на­зван­ных авто­ров (и, разу­ме­ет­ся, само­го Геси­о­да) на поэта явно ока­за­ли вли­я­ние Демо­крит и Про­та­гор, авто­ры атти­че­ской комедии, Арат, Лукре­ций, Тибулл, Про­пер­ций… В дан­ном слу­чае, одна­ко, мы долж­ны не идти по прото­рен­но­му пути рас­чле­не­ния отрыв­ка на отдель­ные заим­ст­во­ва­ния, но попы­тать­ся понять, что ново­го хотел вне­сти в интер­пре­та­цию этой части мифа автор, соеди­нив­ший вме­сте ранее не соеди­няв­ши­е­ся моти­вы. Глав­ный вывод может быть таким: в опи­са­нии жиз­ни при Сатурне Овидий выра­жа­ет уто­пи­че­скую иде­а­ли­за­цию не толь­ко ска­зоч­ной «стра­ны изоби­лия» (подоб­ной ари­сто­фа­нов­ской Нефе­ло­кок­ки­гии, сред­не­ве­ко­вым Бело­во­дью, Кокань, Кокейн, Кук­ка­нье, Шла­раф­фии и т. п.), но и обще­ства, лишен­но­го мно­гих совре­мен­ных ему нрав­ст­вен­ных поро­ков и раз­вра­щаю­щих «дости­же­ний» циви­ли­за­ции. Имен­но это про­ти­во­по­став­ле­ние «золо­то­го поко­ле­ния» совре­мен­но­му рим­ско­му обще­ству, несо­мнен­но, явля­ет­ся наи­бо­лее важ­ным смыс­ло­вым ком­по­нен­том всей мифо­ло­ги­че­ской ком­по­зи­ции у Овидия.

Опи­са­ния сле­дую­ще­го, сереб­ря­но­го «зве­на» у Геси­о­да и Овидия не име­ют почти ниче­го обще­го, за исклю­че­ни­ем лишь ука­за­ния на то, что оно было «хуже» преды­ду­ще­го и появи­лось уже не при Кро­но­се (Сатурне), а при Зев­се (Юпи­те­ре). У Геси­о­да «сереб­ря­ный род» отли­чал­ся инфан­ти­лиз­мом и глу­по­стью, дерз­ким непо­чи­та­ни­ем богов, за что он по воле Зев­са и ока­зал­ся скрыт под зем­лею (прав­да, полу­чив поче­му-то при­ви­ле­гию тоже счи­тать­ся «бла­жен­ным»). Совсем ина­че харак­те­ри­зу­ет «сереб­ря­ное поко­ле­ние» Овидий. Веч­ная вес­на по воле Юпи­те­ра сме­ня­ет­ся на четы­ре вре­ме­ни года, кли­мат пор­тит­ся, и из-за это­го людям при­хо­дит­ся стро­ить дома, рас­па­хи­вать на волах зем­лю. Таким обра­зом, с.24 если у Геси­о­да «ухуд­ше­ние» про­ис­хо­дит в самой при­ро­де (точ­нее — «поро­де») зано­во создан­ных людей, то у Овидия ухуд­ша­ют­ся лишь внеш­ние усло­вия суще­ст­во­ва­ния, толк­нув­шие на гибель­ный путь «изо­бре­та­тель­ства». В этом слу­чае Овидий (опи­рав­ший­ся на Лукре­ция, Цице­ро­на и др.) ока­зы­ва­ет­ся гораздо «нау­ко­об­раз­нее», чем Геси­од, у кото­ро­го не выяв­ле­на есте­ствен­ная детер­ми­ни­ро­ван­ность про­ис­хо­дя­щих изме­не­ний.

Третье, «мед­ное» или «брон­зо­вое» зве­но в поли­ме­тал­ли­че­ской цепоч­ке мифа так­же свиде­тель­ст­ву­ет о раз­ных под­хо­дах двух поэтов. У Геси­о­да его опи­са­ние зани­ма­ет 12 строк, у Овидия — непол­ных 3, при­чем созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что это «мед­ное поко­ле­ние» вооб­ще каза­лось рим­ско­му поэту лиш­ним, и он упо­мя­нул его лишь из ува­же­ния к тра­ди­ции, повест­во­вав­шей имен­но о 4-х метал­лах, Это поко­ле­ние было суро­вее и воин­ст­вен­нее, но еще не пре­ступ­но, — вот все, что сооб­ща­ет о нем Овидий. У Геси­о­да же «мед­ный род» выглядит не толь­ко более суро­вым и воин­ст­вен­ным, но и пре­ступ­ным в сво­ей необуздан­ной дико­сти. Еще одна при­ме­ча­тель­ная деталь заклю­ча­ет­ся в том, что поэт обра­ща­ет вни­ма­ние чита­те­лей на мате­ри­ал, из кото­ро­го были изготов­ле­ны у этих людей их жили­ща, доспе­хи и рабо­чие инстру­мен­ты (ст. 150—151). Таким мате­ри­а­лом назва­на медь. Воз­ни­ка­ет вопрос: долж­ны ли мы на осно­ва­нии этих двух строк делать вывод, что весь миф у Геси­о­да содер­жит как бы «зашиф­ро­ван­ную» исто­рию откры­тия, исполь­зо­ва­ния чело­ве­ком раз­лич­ных метал­лов и соот­вет­ст­вен­ной сме­ны архео­ло­ги­че­ских куль­тур? На наш взгляд, воз­ра­же­ния Г. Бол­дри про­тив тако­го пред­по­ло­же­ния Дж. Гриф­фит­са име­ют более реаль­ные осно­ва­ния: во-пер­вых, Геси­од ниче­го не гово­рит об исполь­зо­ва­нии каких-либо метал­лов людь­ми «золо­то­го» и «сереб­ря­но­го» родов; во-вто­рых, с.25 с этой точ­ки зре­ния вызы­ва­ет боль­шие сомне­ния имен­но такая после­до­ва­тель­ность исполь­зо­ва­ния метал­лов; в-третьих, антич­ные авто­ры — после­до­ва­те­ли Геси­о­да употреб­ля­ли назва­ния родов по метал­лам лишь в пере­нос­ном смыс­ле и, более того, отно­си­ли откры­тие золота толь­ко ко вре­ме­ни «желез­но­го рода»¹⁴.

Забе­гая впе­ред, отме­тим, что как раз так посту­па­ет и Овидий: имен­но при «желез­ном поко­ле­нии» у него вме­сте с «вред­ным» желе­зом появ­ля­ет­ся золо­то, ока­зав­ше­е­ся «вред­нее желе­за» (fer­ro­que no­cen­tius aurum — ст. 141). Таким обра­зом, у нас нет при­чин гово­рить о сколь­ко-нибудь после­до­ва­тель­но раз­ви­той «архео­ло­ги­че­ской» тео­рии у Геси­о­да: в луч­шем слу­чае это мог­ла быть смут­ная ассо­ци­а­ция или догад­ка, про­мельк­нув­шая и не полу­чив­шая нигде сво­его логи­че­ско­го раз­ви­тия¹⁵. Кста­ти, не впи­сы­ва­ет­ся в эту тео­рию и геси­о­дов­ское опи­са­ние рода «геро­ев», не име­ю­ще­го ника­ко­го «метал­ли­че­ско­го» экви­ва­лен­та. Стрем­ле­ние создать внешне непро­ти­во­ре­чи­вую, стро­го логич­ную схе­му, види­мо, вооб­ще не игра­ло пер­во­сте­пен­ной роли у Геси­о­да. Такое стрем­ле­ние отчет­ли­во про­яв­ля­ет­ся лишь у более позд­них авто­ров, кото­рые все (за исклю­че­ни­ем одно­го толь­ко Баб­рия) вооб­ще отка­за­лись от вклю­че­ния в «поли­ме­тал­ли­че­скую» цепоч­ку зве­на геро­ев. Явные логи­че­ские про­ти­во­ре­чия, непо­сле­до­ва­тель­но­сти и недо­го­во­рен­но­сти у Геси­о­да свиде­тель­ст­ву­ют, на наш взгляд, не о небреж­но­сти или недо­ста­точ­ном интел­лек­те, но о том, что эти «непри­че­сан­ные» мифы были взя­ты им в еще «живом», нату­раль­ном виде, пока не уни­что­жен­ном тоталь­ной рацио­на­ли­сти­че­ской, ката­ло­ги­за­тор­ской кри­ти­кой. Образ­но гово­ря, раз­ли­чие меж­ду геси­о­дов­ским и овиди­ев­ским мифа­ми мож­но срав­нить с раз­ни­цей меж­ду диким живот­ным, оби­таю­щим в клет­ке зоо­пар­ка, и чуче­лом это­го живот­но­го, выстав­лен­ным в вит­рине с.26 зоо­ло­ги­че­ско­го музея: наряду с общим демон­стра­ци­он­ным пред­на­зна­че­ни­ем каж­дый из экс­по­на­тов выпол­ня­ет свой­ст­вен­ные ему функ­ции, и поэто­му к ним сле­ду­ет при­ме­нять соот­вет­ст­ву­ю­щие кри­те­рии оцен­ки.

Послед­нее, желез­ное «зве­но» в обо­их слу­ча­ях при­зва­но было демон­стри­ро­вать край­нюю сте­пень упад­ка совре­мен­но­го мира, одна­ко здесь мы так­же обна­ру­жи­ва­ем нема­лое коли­че­ство не толь­ко сходств, но и раз­ли­чий. Преж­де все­го, необ­хо­ди­мо заме­тить, что поэты употреб­ля­ют в сво­их опи­са­ни­ях раз­ные вре­ме­на: если Геси­од начи­на­ет с насто­я­ще­го вре­ме­ни и затем, нагне­тая пере­чис­ле­ние бед­ст­вий, пере­хо­дит к буду­ще­му, то у Овидия вна­ча­ле употреб­ля­ют­ся пер­фект и импер­фект, а затем дела­ет­ся пере­ход к насто­я­ще­му вре­ме­ни. Этим Овидий дости­га­ет очень важ­но­го эффек­та: те страш­ные беды, кото­рые Геси­од лишь пред­ска­зал в сво­ем эсха­то­ло­ги­че­ском про­ро­че­стве, теперь пере­чис­ля­ют­ся Овиди­ем как уже насту­пив­шие и про­ис­хо­дя­щие на гла­зах у его совре­мен­ни­ков. Сре­ди этих бед — наси­лия, вой­ны, гра­бе­жи, ковар­ство, обма­ны, попра­ние бла­го­че­стия, раз­ру­ше­ние свя­зей меж­ду отца­ми, детьми, бра­тья­ми, нару­ше­ние зако­нов госте­при­им­ства. Если Геси­од закан­чи­ва­ет про­ро­че­ст­вом о том, что от смерт­ных на Олимп уда­лят­ся Стыд и Возда­я­ние (ст. 200), то у Овидия такой уход с зем­ли послед­них божеств явля­ет­ся уже свер­шив­шим­ся фак­том, при­чем вме­сто двух геси­о­дов­ских богинь Овидий, сле­дуя Ара­ту, назы­ва­ет толь­ко одну — Деву Аст­рею (т. е. Дику, Спра­вед­ли­вость — ст. 149—150).

Неко­то­рые эле­мен­ты геси­о­дов­ско­го опи­са­ния не полу­чи­ли вооб­ще ника­ко­го откли­ка у Овидия. Преж­де все­го это — фра­за о том, что поэт хотел бы не жить с «желез­ным родом»: луч­ше было бы ему либо рань­ше уме­реть, либо «поз­же родить­ся» (epei­ta ge­nes­thai — ст. 175). Мно­гие уче­ные видят в этих двух сло­вах намек на то, с.27 что Геси­од при­дер­жи­вал­ся цик­лич­ной схе­мы, соглас­но кото­рой за желез­ным «зве­ном» сно­ва долж­но было после­до­вать «золо­тое», «сереб­ря­ное» и т. д.¹⁶ На наш взгляд, эта фра­за носит чисто рито­ри­че­ский харак­тер¹⁷, так как ника­ких дру­гих наме­ков на цик­лич­ность в тек­сте нет, не нахо­ди­ли их и такие антич­ные авто­ры, как, напри­мер, Элий Ари­стид, упре­кав­ший Геси­о­да в том, что он поме­стил «золо­той род» в про­шлом, ниче­го не ска­зав о воз­вра­ще­нии Спра­вед­ли­во­сти и Сты­да в буду­щем (Пане­ги­рик Риму, 106). Сле­ду­ет не забы­вать, нако­нец, что Геси­од писал не о «веках», а имен­но об отдель­ных «родах» людей, и уже поэто­му он, отно­сив­ший­ся к «желез­но­му роду», никак не мог бы жить вме­сте с «золотым родом» или «родом геро­ев», не пере­став быть при этом самим собой, ибо люди каж­до­го рода у него наде­ля­ют­ся совер­шен­но раз­ны­ми, при­су­щи­ми толь­ко им, антро­по­ло­ги­че­ски­ми и мораль­ны­ми каче­ства­ми¹⁸. Не уди­ви­тель­но, что эта дву­смыс­лен­ная рито­ри­че­ская фра­за Геси­о­да не полу­чи­ла под­держ­ки у Овидия. Отсут­ст­вие после­до­ва­тель­но­сти рим­ский поэт, види­мо, усмот­рел и в заме­ча­нии Геси­о­да о том, что ко всем бед­ст­ви­ям «желез­но­го рода» будут при­ме­ша­ны и какие-то бла­га (Труды и дни, 179): для Овидия в жиз­ни послед­не­го поко­ле­ния уже не оста­ет­ся ника­ких «плю­сов»: она цели­ком запол­не­на толь­ко «мину­са­ми». Не повто­ря­ет Овидий и геси­о­дов­ской фра­зы о том, что гибель «желез­ных» людей насту­пит тогда, когда их дети ста­нут рож­дать­ся седы­ми (ст. 180—181): эта яркая деталь дела­ла более впе­чат­ля­ю­щим про­ро­че­ство Геси­о­да, но ста­но­ви­лась неумест­ной у Овидия, опи­сав­ше­го накоп­ле­ние бед­ст­вий толь­ко в про­шлом и насто­я­щем вре­ме­ни.

Доволь­но инте­рес­ны те допол­не­ния, кото­рые были вне­се­ны самим Овиди­ем в опи­са­ние «желез­ной» совре­мен­но­сти. Про­дол­жая с.28 линию так назы­вае­мо­го «тех­но­ло­ги­че­ско­го при­ми­ти­виз­ма»¹⁹, поэт с осуж­де­ни­ем гово­рит о появ­ле­нии море­пла­ва­ния, част­ной соб­ст­вен­но­сти на зем­лю, добы­чи метал­лов, а так­же войн и губи­тель­ных раздо­ров. Тех­ни­че­ский про­гресс осуж­да­ет­ся уже пото­му, что его источ­ни­ком и одно­вре­мен­но след­ст­ви­ем ста­ла пре­ступ­ная страсть к стя­жа­тель­ству (amor sce­le­ra­tus ha­ben­di — ст. 131), побудив­шая людей разде­лить на участ­ки зем­лю, преж­де являв­шу­ю­ся общей для всех, слов­но свет солн­ца и воздух (Com­mu­nem­que pri­us ceu lu­mi­na so­lis et auras… hu­mum… — ст. 135—136). Эта «ком­му­ни­сти­че­ская» тен­ден­ция в духе стои­че­ских и кини­че­ских поло­же­ний о «есте­ствен­ном состо­я­нии», несо­мнен­но, выра­же­на у Овидия гораздо более чет­ко и ясно, чем у мно­гих его пред­ше­ст­вен­ни­ков, и имен­но поэто­му овиди­ев­ское опи­са­ние столь часто впо­след­ст­вии при­вле­ка­ло вни­ма­ние тех писа­те­лей, кото­рые иде­а­ли­зи­ро­ва­ли при­ми­тив­ный (фак­ти­че­ски — пер­во­быт­но­об­щин­ный) ком­му­низм «золо­то­го века». Что же каса­ет­ся осталь­ных нов­шеств у Овидия, то они инте­рес­ны глав­ным обра­зом воз­мож­ны­ми реми­нис­цен­ци­я­ми совре­мен­ной поэту дей­ст­ви­тель­но­сти. Так, упо­ми­на­ние об ужас­ных маче­хах, при­ме­ши­ваю­щих смер­тель­ный яд ако­нит (ст. 147), на наш взгляд, вполне мог­ло содер­жать намек и на вла­сто­лю­би­вую жену Авгу­ста Ливию, кото­рую рим­ская мол­ва обви­ня­ла в безвре­мен­ной смер­ти моло­дых пасын­ков — пря­мых наслед­ни­ков прин­цеп­са (см., напри­мер: Тацит, Анна­лы, I, 3; I, 6 и осо­бен­но I, 10: «гово­ри­ли… о Ливии, мате­ри, опас­ной для государ­ства, дур­ной маче­хе для семьи Цеза­рей»). Нра­вы рим­ско­го обще­ства вре­мен ран­ней Импе­рии вполне отра­жа­ет и ука­за­ние на то, что сын теперь стре­мит­ся пред­узнать дату смер­ти отца (ст. 148), — веро­ят­но, через аст­ро­ло­гов, без­успеш­ные меры про­тив кото­рых вла­сти при­ни­ма­ли на про­тя­же­нии всей исто­рии ран­не­го прин­ци­па­та.

с.29 Нако­нец, читая о зяте, небез­опас­ном для тестя (ст. 145), рим­ский чита­тель не мог не вспом­нить о Цеза­ре и Пом­пее, столк­но­ве­ние кото­рых повлек­ло за собой гибель «тестя», т. е. Пом­пея (ср.: Катулл, 29, 24; Вер­ги­лий, Эне­ида, VI, 830 и сл.; Лукан, Фар­са­лия, I, 118; Мар­ци­ал, 9, 70, 3)²⁰.

Завер­шая сопо­став­ле­ние двух тек­стов, сле­ду­ет, конеч­но, ска­зать и о том, как они соот­но­сят­ся со всем твор­че­ст­вом поэтов. К сожа­ле­нию, огра­ни­чен­ность объ­е­ма ста­тьи не поз­во­ля­ет нам подроб­но оста­но­вить­ся на этом вопро­се. Отме­тим лишь, что ни Геси­од, ни — осо­бен­но — Овидий отнюдь не счи­та­ли себя «свя­зан­ны­ми» какой-то одной интер­пре­та­ци­ей мифа, изла­гая в дру­гих слу­ча­ях совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ные вер­сии. У Геси­о­да, напри­мер, пожи­рав­ший сво­их детей и сверг­ну­тый Зев­сом в Тар­тар «ужас­ный» Кро­нос (Тео­го­ния, 154 и сл.) очень мало похож на Кро­но­са, цар­ст­во­вав­ше­го при «золо­том роде», а затем — на «ост­ро­вах бла­жен­ных» (Труды и дни, III, 169). Точ­но так же у Овидия Сатурн высту­па­ет то в роли спра­вед­ли­во­го ита­лий­ско­го царя, сопра­ви­те­ля Яну­са (Мета­мор­фо­зы, XIV, 320; Фасты, I, 191—226, 231—253; VI, 31 и сл.), то как рим­ский экви­ва­лент цар­ст­во­вав­ше­му на небе­сах Кро­но­су (Любов­ные эле­гии, III, 8, 35—44; Мета­мор­фо­зы, I, 89—114; Фасты, III, 796 и сл.; IV, 197—214); коли­че­ство сме­нив­ших­ся «поко­ле­ний» (реже — «веков») в боль­шин­стве слу­ча­ев у него огра­ни­чи­ва­ет­ся не четырь­мя, а толь­ко дву­мя — золотым и желез­ным (Любов­ные эле­гии, III, 8, 35—66; Мета­мор­фо­зы, XV, 75—142; Фасты, I, 191—226, 231—253). Совсем не одно­знач­но выра­жа­ет Овидий и свое отно­ше­ние к пер­во­быт­ной эпо­хе: в одних слу­ча­ях он вос­хва­ля­ет при­род­ное изоби­лие и чистые нра­вы этой эпо­хи, про­ти­во­по­став­ляя ее раз­вра­щен­ной совре­мен­но­сти (Любов­ные эле­гии, III, 8, 35—66; Геро­иды, IV, 131—133; с.30 Мета­мор­фо­зы, I, 89—150; XV, 75—142; Фасты, I, 191—226, 231—253), в дру­гих назы­ва­ет древ­нюю эпо­ху гру­бой и дикой, вос­хва­ля­ет тех богов, кото­рые смяг­чи­ли чело­ве­че­ский род, дав ему куль­ту­ру, и даже заяв­ля­ет, что он счаст­лив жить имен­но в то вре­мя, в кото­рое родил­ся (Искус­ство люб­ви, II, 467—480; III, 121 и сл.; Мета­мор­фо­зы, V, 341 и сл.; Фасты, I, 671 и сл; II, 289—302; IV, 95—114, 395—404). Попыт­ки све­сти все эти вари­а­ции к како­му-либо одно­му зна­ме­на­те­лю, похо­же, зара­нее обре­че­ны на неуда­чу: в каж­дом кон­крет­ном слу­чае Овидий исполь­зо­вал извест­ные ему вер­сии мифа ad hoc, раз­ви­вая по всем пра­ви­лам рито­ри­ки попу­ляр­ную (пожа­луй, умест­нее даже ска­зать «мод­ную») тему для обос­но­ва­ния самых раз­лич­ных поло­же­ний и почти не заботясь о том, насколь­ко эти дигрес­сии согла­су­ют­ся меж­ду собой.

Види­мо, в «Мета­мор­фо­зах» Овидий созна­тель­но не стал рез­ко поры­вать с тра­ди­ци­он­ной вер­си­ей мифа, хотя до него это уже бле­стя­ще сде­лал Вер­ги­лий, про­воз­гла­сив­ший немед­лен­но под­дер­жан­ный офи­ци­аль­ной про­па­ган­дой лозунг о воз­вра­ще­нии при Авгу­сте «золо­то­го века»²¹. Пря­мо поле­ми­зи­руя с офи­ци­оз­ной трак­тов­кой мифа, Овидий одна­жды изде­ва­тель­ски заме­тил: да, дей­ст­ви­тель­но, сей­час золо­той век (aurea sunt ve­re nunc sae­cu­la), но золо­той он пото­му, что золоту ока­зы­ва­ет­ся вели­чай­ший почет, золо­том при­об­ре­та­ет­ся даже любовь (Искус­ство люб­ви, II, 277 и сл.). В пери­од напи­са­ния «Мета­мор­фоз» тра­ди­ци­он­ная, кри­ти­че­ски-пес­си­ми­сти­че­ская вер­сия мифа все-таки ока­за­лась поэту бли­же по духу, тем офи­ци­оз­ный опти­мизм, и даже его иде­а­ли­за­ция «золо­то­го поко­ле­ния», как мы виде­ли, вобра­ла в себя изряд­ную дозу кри­ти­ки совре­мен­но­сти. Что же каса­ет­ся «само­цен­ных» благ пер­во­быт­но­го состо­я­ния, то мож­но лег­ко усо­мнить­ся в том, что Овидий доб­ро­воль­но захо­тел бы сме­нить на с.31 них при­выч­ные ему усло­вия куль­тур­ной, ком­форт­ной, циви­ли­зо­ван­ной жиз­ни (по злой иро­нии судь­бы ему вско­ре дове­лось позна­ко­мить­ся бли­же с реаль­ны­ми «бла­га­ми» тако­го состо­я­ния во вре­мя пожиз­нен­ной ссыл­ки в «дикие» края гетов).

Итак, созна­тель­но сле­дуя в основ­ном за Геси­о­дом и прин­ци­пи­аль­но не при­ни­мая исполь­зу­е­мое офи­ци­аль­ной про­па­ган­дой новое поня­тие «золо­той век», Овидий тем не менее кар­ди­наль­но пере­осмыс­лил содер­жа­ние мифа, отверг­нув геси­о­дов­скую вер­сию пяти отдель­ных «родов» людей и создав ясную, логи­че­ски детер­ми­ни­ро­ван­ную кар­ти­ну после­до­ва­тель­ной дегра­да­ции тес­но свя­зан­ных меж­ду собой четы­рех чело­ве­че­ских «поко­ле­ний». Види­мо, нет необ­хо­ди­мо­сти сно­ва пере­чис­лять здесь все то новое, что было вне­се­но им в интер­пре­та­цию мифа: про­веден­ное выше сопо­став­ле­ние поз­во­ля­ет с пол­ным пра­вом отверг­нуть мне­ние об отсут­ст­вии у него попы­ток пере­и­стол­ко­ва­ния мифа. Более того, этот, пусть даже не самый яркий, при­мер доста­точ­но крас­но­ре­чи­во свиде­тель­ст­ву­ет, что при кажу­щем­ся пол­ном под­ра­жа­нии пред­ше­ст­вен­ни­кам антич­ные авто­ры, вос­пе­вав­шие счаст­ли­вую жизнь при Кро­но­се (Сатурне), воль­но или неволь­но вклю­ча­ли в свои опи­са­ния имен­но те уто­пи­че­ские ожи­да­ния, кото­рым сочув­ст­во­ва­ли их совре­мен­ни­ки, осуж­да­ли имен­но те соци­аль­ные неду­ги, кото­рые тяго­ти­ли их в повсе­днев­ной жиз­ни. По мере посте­пен­ной утра­ты мифом сакраль­ных функ­ций на их место все чаще при­хо­ди­ли функ­ции миро­воз­зрен­че­ские. Преж­няя «обо­лоч­ка» мифа напол­ня­лась новым акту­аль­ным соци­аль­но-уто­пи­че­ским содер­жа­ни­ем, и поэто­му при вни­ма­тель­ном изу­че­нии мно­гих дошед­ших до нас опи­са­ний «золо­то­го рода», «золо­то­го поко­ле­ния» и «золо­то­го века» иссле­до­ва­те­ли полу­ча­ют ред­кую воз­мож­ность обна­ру­жить не бес­плод­ные пере­пе­вы древ­не­го сюже­та, но бога­тый и сла­бо еще изу­чен­ный «живой» мате­ри­ал, источ­ник, ярко отра­жаю­щий важ­ней­шие чер­ты идей­ной атмо­сфе­ры с.32 совре­мен­ной ему эпо­хи. Тща­тель­ное выяв­ле­ние ново­го соци­аль­но-уто­пи­че­ско­го содер­жа­ния под ста­рой мифо­ло­ги­че­ской «обо­лоч­кой» пред­став­ля­ет­ся в силу это­го акту­аль­ной источ­ни­ко­вед­че­ской зада­чей.