Полибий и его «Всеобщая история»

с.5

I. БИОГРАФИЯ ПОЛИБИЯ

Поли­бий про­ис­хо­дил из знат­но­го и бога­то­го рода из Мега­ло­по­ля в Южной Арка­дии. Отец его Ликорт был круп­ным поли­ти­че­ским и воен­ным дея­те­лем Ахей­ско­го сою­за, четы­ре­жды испол­нял выс­шую долж­ность союз­но­го стра­те­га. Поли­ти­че­ская дея­тель­ность Ликор­та извест­на начи­ная с 192 г. до н. э., когда он в долж­но­сти союз­но­го гип­пар­ха успеш­но вел воен­ные дей­ст­вия про­тив спар­тан­ско­го тира­на Наби­са (Liv. XXXV, 29, 1).

Три года спу­стя Ликорт вме­сте со сво­им поли­ти­че­ским сопер­ни­ком Дио­фан­том был отправ­лен послом в Рим для уре­гу­ли­ро­ва­ния спо­ров меж­ду Ахей­ским сою­зом и Спар­той. Уже в это вре­мя про­яв­ля­ет­ся стрем­ле­ние Ликор­та про­во­дить неза­ви­си­мую от Рима поли­ти­ку. В 187 г. до н. э. Ликорт воз­гла­вил ахей­ское посоль­ство в Алек­сан­дрию. Целью мис­сии было воз­об­нов­ле­ние воен­но­го сою­за с еги­пет­ским царем Пто­ле­ме­ем V Эпи­фа­ном (Pol. XXII, 3, 6). Из этой поезд­ки Ликорт при­вез в дар Ахей­ско­му сою­зу от еги­пет­ско­го царя 6000 мед­ных доспе­хов и 2000 талан­тов, что свиде­тель­ст­во­ва­ло не толь­ко об успеш­ном выпол­не­нии мис­сии, но и о лич­ных сим­па­ти­ях Пто­ле­мея к Ликор­ту.

Кон­фликт Ахей­ско­го сою­за со Спар­той вызвал силь­ное недо­воль­ство рим­ско­го сена­та, и Ликор­ту вме­сте с Фило­пе­ме­ном и Архон­том при­шлось защи­щать поли­ти­ку лиги перед рим­ским эмис­са­ром Квин­том Цеци­ли­ем Метел­лом на собра­нии в Арго­се. Ликорт выка­зал при этом боль­шую твер­дость и досто­ин­ство.

В сле­дую­щем, 186 г. до н. э., Метелл выста­вил в сена­те силь­ные обви­не­ния про­тив Фило­пе­ме­на и Ликор­та. Сенат поста­но­вил вто­рич­но рас­сле­до­вать спар­тан­ский инци­дент и отпра­вил с этой целью в Ахей­ский союз Клав­дия Пуль­х­ра. На собра­нии в Клей­то­ре рим­ский эмис­сар выра­зил упре­ки в адрес сою­за. С ответ­ной речью высту­пил Ликорт (Pol. XXII, 13, 8; Liv. XXXIX, 36, 5—37, 17; Paus. VII, 9, 4). В 184 г. до н. э. Ликорт вновь ста­но­вит­ся стра­те­гом, а в сле­дую­щем году сме­ня­ет на этом посту заболев­ше­го Фило­пе­ме­на. В 182 г. Фило­пе­мен уми­ра­ет в пле­ну у мес­сен­цев (Liv. XXXIX, 50, 7; Paus. IV, 29, 11; VIII, 51, 5; Plut. Phi­lop. 20). Став в тре­тий раз стра­те­гом, Ликорт под­чи­ня­ет Мес­се­нию и вновь при­со­еди­ня­ет ее к Ахей­ско­му сою­зу (Pol. XXXII, 17, 1). В этом же году Ликорт спо­соб­ст­во­вал при­ня­тию спар­тан­цев в состав Ахей­ской лиги. В бла­го­дар­ность за это ему была уста­нов­ле­на ста­туя в эпидавр­ском хра­ме Аскле­пия (CIC IV, 1421 = Ditt. Syll.³ 626).

В 180 г. до н. э. Ликорт вме­сте со сво­им сыном Поли­би­ем был назна­чен послом в Еги­пет. Поезд­ка, одна­ко, не состо­я­лась из-за смер­ти Пто­ле­мея V с.6 (Pol. XXIV, 6, 3—7). В этом же году Ликорт в чет­вер­тый раз был избран стра­те­гом.

Имя деда Поли­бия, Тео­рида, вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся на осно­ва­нии тек­ста над­пи­си, сохра­нив­шей­ся на базе ста­туи Ликор­та в Эпидав­ре (Ditt. Syll.³ 626).

Брат Поли­бия по обы­чаю носил имя деда (Ditt. Syll.² 309). Его сын, пле­мян­ник Поли­бия, носил имя Фило­пе­ме­на. На этом осно­ва­нии Дит­тен­бер­гер пред­по­ло­жил, что жена Ликор­та была доче­рью Фило­пе­ме­на и, сле­до­ва­тель­но, Поли­бий являл­ся вну­ком Фило­пе­ме­на (Ditt. Syll.³ 626).

С пер­вых дней сво­ей жиз­ни Поли­бий был свя­зан мно­го­чис­лен­ны­ми уза­ми с людь­ми, направ­ляв­ши­ми всю поли­ти­че­скую жизнь Ахей­ской феде­ра­ции. Его бле­стя­щая воен­ная и поли­ти­че­ская карье­ра во мно­гом опре­де­ля­лась его про­ис­хож­де­ни­ем, авто­ри­те­том его семьи и ее свя­зя­ми.

От антич­но­сти дошли очень скуд­ные сведе­ния, отно­ся­щи­е­ся к био­гра­фии Поли­бия. Сам исто­рик очень мало гово­рит о себе.

Извест­но, что Поли­бий про­жил дол­гую жизнь¹. Псев­до-Луки­ан сооб­ща­ет о том, что «Поли­бий, сын Ликор­та, из Мега­ло­по­ля, воз­вра­ща­ясь с поля, упал с коня и, заболев от это­го, умер в воз­расте вось­ми­де­ся­ти двух лет». Этим, одна­ко, сведе­ния исчер­пы­ва­ют­ся, и вре­мя рож­де­ния и смер­ти Поли­бия вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся гипо­те­ти­че­ски, на осно­ва­нии кос­вен­ных дан­ных.

Бла­го­да­ря вос­пи­та­нию и окру­же­нию с само­го нача­ла была опре­де­ле­на поли­ти­че­ская ори­ен­та­ция Поли­бия — тра­ди­ци­он­ная линия неза­ви­си­мой поли­ти­ки Ахей­ско­го сою­за. Поэто­му вели­кие пред­ше­ст­вен­ни­ки — Арат, Фило­пе­мен и Ликорт все­гда явля­лись образ­цо­вы­ми поли­ти­ка­ми для наше­го исто­ри­ка.

Дея­тель­ность Фило­пе­ме­на и Ликор­та² пада­ет на то вре­мя, когда для поли­ти­че­ской жиз­ни Гре­ции осо­бое зна­че­ние при­об­ре­та­ют кон­так­ты с Римом. Посте­пен­ное уси­ле­ние вли­я­ния Рима в Гре­ции и поли­ти­че­ская струк­ту­ра Ахей­ской лиги будут опре­де­лять образ мыс­лей и дей­ст­вий Поли­бия³.

Нача­ло кон­так­тов Ахей­ско­го сою­за с Римом отно­сит­ся к 229/228 г. до н. э., когда отно­ше­ния меж­ду Римом и Македо­ни­ей ста­ли очень напря­жен­ны­ми. В 212 г. до н. э. союз был вовле­чен в вой­ну с Римом, длив­шу­ю­ся до 205 г. до н. э. Пово­рот­ным пунк­том в исто­рии Ахей­ско­го сою­за явил­ся 198 г. до н. э., когда ахей­цы при­ня­ли тре­бо­ва­ния рим­лян стать их союз­ни­ка­ми в борь­бе про­тив Македо­нии. В после­дую­щее деся­ти­ле­тие ахей­цы извлек­ли зна­чи­тель­ную поль­зу из сою­за с Римом. Чис­ло союз­ни­ков лиги зна­чи­тель­но уве­ли­чи­лось. Одна­ко в отно­ше­ни­ях лиги с Римом все более начал ска­зы­вать­ся пере­вес послед­не­го, и это не мог­ло удо­вле­тво­рить ахей­цев, кото­рые стре­ми­лись вести экс­пан­си­о­нист­скую поли­ти­ку.

Изве­стен ряд про­ме­жу­точ­ных дат из жиз­ни наше­го исто­ри­ка. Это 167/166 г. до н. э., когда Поли­бий в чис­ле дру­гих сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ков был интер­ни­ро­ван в Рим. Извест­но так­же, что в 150 г. до н. э. ахей­ские залож­ни­ки воз­вра­ти­лись на роди­ну. Кро­ме того, Поли­бий рас­ска­зы­ва­ет, что когда в с.7 180 г. до н. э. он был назна­чен в посоль­ство к Пто­ле­мею V, он не достиг еще необ­хо­ди­мо­го для это­го воз­рас­та, т. е. трид­ца­ти лет (XXIV, 6), но в 169 г. до н. э., будучи избран­ным гип­пар­хом, он, оче­вид­но, уже имел необ­хо­ди­мый для это­го воз­раст­ной ценз, посколь­ку о недо­стат­ке воз­рас­та ниче­го не гово­рит­ся (XXVIII, 6).

До 169 г. до н. э. мы два­жды встре­ча­ем упо­ми­на­ние о Поли­бии в источ­ни­ках. В 183 г. он нес в тра­ур­ной про­цес­сии урну с пра­хом Фило­пе­ме­на (Plut. Phi­lop. 21). Вто­рой раз имя Поли­бия упо­ми­на­ет­ся в свя­зи с несо­сто­яв­шим­ся посоль­ст­вом в Еги­пет в 180 г. до н. э. (Pol. XXIV, 6). Это посоль­ство не име­ло целью заклю­че­ние ново­го воен­но­го сою­за или веде­ние важ­ных поли­ти­че­ских пере­го­во­ров. Поли­бий гово­рит, что послы долж­ны были выра­зить бла­го­дар­ность Пто­ле­мею V за ору­жие и день­ги, кото­рые Ликорт при­вез в 187 г. до н. э. в пода­рок Ахей­ско­му сою­зу, и поза­бо­тить­ся о достав­ке пода­рен­ных сою­зу кораб­лей (XXIV, 6).

Дру­гих изве­стий, отно­ся­щих­ся к это­му вре­ме­ни, нет. Таким обра­зом, боль­шой пери­од жиз­ни Поли­бия, дли­ной почти в трид­цать лет, тонет во мра­ке неиз­вест­но­сти. Воз­мож­но, что уже в эти годы буду­щий исто­рик начи­на­ет зани­мать­ся пер­вы­ми лите­ра­тур­ны­ми опы­та­ми. Дру­гим излюб­лен­ным заня­ти­ем ста­но­вит­ся для него вер­хо­вая езда и охота (XXXI, 14, 3; 29, 8)⁴, что вооб­ще было в тра­ди­ци­ях гре­че­ской ари­сто­кра­тии. Всем этим заня­ти­ям Поли­бия пред­сто­я­ло сослу­жить ему доб­рую служ­бу и стать пово­дом для зна­ком­ства со Сци­пи­о­ном Эми­ли­а­ном.

Вплоть до вре­ме­ни избра­ния Поли­бия на долж­ность гип­пар­ха в 169 г. до н. э. нет ника­ких сведе­ний об его уча­стии в воен­ных пред­при­я­ти­ях. Мож­но, одна­ко, пред­по­ло­жить, что он участ­во­вал вме­сте со сво­им отцом в мес­сен­ском похо­де 182 г. до н. э. Не вызы­ва­ет сомне­ния тот факт, что Поли­бий обла­дал прак­ти­че­ским опы­том веде­ния воен­ных дей­ст­вий. Это под­твер­жда­ют как ком­пе­тент­ные опи­са­ния бое­вых дей­ст­вий во «Все­об­щей исто­рии», так и лич­ное его уча­стие в оса­де Кар­фа­ге­на.

Поли­ти­че­ская карье­ра Поли­бия в этот пери­од не была глад­кой. Сра­зу же после окон­ча­ния кон­флик­та с Мес­се­ни­ей на поли­ти­че­ской арене Ахей­ско­го сою­за появ­ля­ет­ся новый лидер — Кал­ли­крат, сын Тео­к­се­на (181 или 180 г. до н. э.)⁵. Это был поли­тик ярко выра­жен­но­го демо­кра­ти­че­ско­го тол­ка. Он сра­зу занял про­рим­скую пози­цию и дей­ст­во­вал в рус­ле жела­ний рим­ско­го сена­та, пред­ло­жив воз­вра­ще­ние спар­тан­ских изгнан­ни­ков (Pol. XXIV, 8, 6)⁶. После сво­ей мис­сии в Рим, во вре­мя кото­рой он сумел рас­по­ло­жить к себе сенат, Кал­ли­крат был избран осе­нью 180 г. до н. э. стра­те­гом сою­за. Вслед за этим пар­тия Ликор­та вплоть до 170 г. до н. э. была оттес­не­на от государ­ст­вен­ных дел. От это­го пери­о­да о жиз­ни Поли­бия нет ника­ких изве­стий.

В 170/169 г. до н. э. Поли­бий был избран гип­пар­хом. Стра­те­гом в этот год был избран сто­рон­ник Ликор­та Архонт, кото­рый еще в 185 г. до н. э. вел пере­го­во­ры с рим­ским посоль­ст­вом сов­мест­но с Фило­пе­ме­ном и Ликор­том, а в 174 г. выска­зал­ся за союз с Македо­ни­ей.

Состо­я­ние мате­ри­а­ла не поз­во­ля­ет про­следить ход поли­ти­че­ской борь­бы меж­ду пар­ти­я­ми. Во вся­ком слу­чае в тече­ние деся­ти лет Кал­ли­крат был с.8 пол­ным хозя­и­ном в государ­стве, и потре­бо­ва­лись боль­шие сдви­ги в обще­ст­вен­ном мне­нии для того, чтобы власть вновь пере­шла к пар­тии Ликор­та.

Вско­ре после избра­ния Поли­бия гип­пар­хом брат Эвме­на II Аттал обра­тил­ся к ахей­цам с прось­бой вос­ста­но­вить поче­сти цар­ст­ву­ю­ще­го бра­та (Pol. XXVIII, 7). Это обра­ще­ние было вызва­но тем, что ахей­ское народ­ное собра­ние отме­ни­ло все почет­ные декре­ты в честь Эвме­на II после того, как он пред­ло­жил в дар ахей­цам 120 талан­тов для опла­ты участ­ву­ю­щих в народ­ном собра­нии (XX, 10—11). Хотя пред­ло­же­ние было очень заман­чи­вым, оно было отверг­ну­то как уни­жаю­щее честь государ­ства⁷.

Теперь, после обра­ще­ния Атта­ла, мне­ния в народ­ном собра­нии разде­ли­лись. Избран­ный стра­те­гом Архонт высту­пил за вос­ста­нов­ле­ние поче­стей, но сде­лал это нере­ши­тель­но, опа­са­ясь обви­не­ния в под­ку­пе со сто­ро­ны пер­гам­ско­го царя. После него высту­пил Поли­бий и убедил собра­ние удо­вле­тво­рить прось­бу Атта­ла.

При­чи­на сим­па­тий Поли­бия к пер­гам­ско­му царю мог­ла про­ис­те­кать из того, что Эвмен являл­ся важ­ным стра­те­ги­че­ским союз­ни­ком Рима, и здесь мож­но усмат­ри­вать попыт­ку пар­тии Ликор­та най­ти под­держ­ку в рим­ском сена­те. Нель­зя, одна­ко, не учи­ты­вать еще один важ­ный аспект. Исто­рия Ахей­ско­го сою­за скла­ды­ва­лась с само­го нача­ла таким обра­зом, что люди, сто­я­щие во гла­ве феде­ра­ции, посто­ян­но были вынуж­де­ны искать мате­ри­аль­ную и мораль­ную под­держ­ку у элли­ни­сти­че­ских монар­хов и в первую оче­редь у Пто­ле­ме­ев. Под­держ­ка Эвме­на II сто­рон­ни­ка­ми Ликор­та мог­ла озна­чать не толь­ко жела­ние добить­ся бла­го­рас­по­ло­же­ния рим­ско­го сена­та, но и стрем­ле­ние при­об­ре­сти силь­ных покро­ви­те­лей в лице Атта­лидов. Выступ­ле­ние Поли­бия в союз­ном собра­нии откры­ва­ло для него путь к боль­шим лич­ным свя­зям за пре­де­ла­ми феде­ра­ции. Перед ним широ­ко откры­ва­лись две­ри дома Атта­лидов, и в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти он и его род­ст­вен­ни­ки и сорат­ни­ки мог­ли рас­счи­ты­вать най­ти там убе­жи­ще и защи­ту.

Ори­ен­та­ция на свя­зи с пра­ви­те­ля­ми и вли­я­тель­ны­ми людь­ми будет и в даль­ней­шем отчет­ли­во про­яв­лять­ся в дея­тель­но­сти Поли­бия, кото­рый, оче­вид­но, стре­мил­ся най­ти при дво­ре Эвме­на II такие же дру­же­ские свя­зи, какие он позд­нее най­дет в Риме в доме Эми­лия Пав­ла, а так­же в лице буду­ще­го Демет­рия I Соте­ра⁸.

В 169 г. до н. э. нахо­див­ший­ся с вой­ском в Фес­са­лии про­кон­сул Авл Гости­лий отпра­вил Гая Попи­лия и Гнея Окта­вия посла­ми в Гре­цию. Посе­тив Фивы, они при­бы­ли в Пело­пон­нес для обна­ро­до­ва­ния поста­нов­ле­ния сена­та, но, как сооб­ща­ет Поли­бий (XXVIII, 3), они наме­ре­ва­лись выра­зить неудо­воль­ст­вие в адрес ахей­ских горо­дов, и в осо­бен­но­сти в адрес пар­тии Ликор­та. Наме­ре­ния послов ста­ли широ­ко извест­ны, одна­ко пря­мо­го обви­не­ния не после­до­ва­ло. Рим­ляне были недо­воль­ны ней­тра­ли­те­том ахей­ских лиде­ров в войне меж­ду Римом и Македо­ни­ей. Обви­ня­е­мые не постра­да­ли, одна­ко про­изо­шел сдвиг в поли­ти­ке Ахей­ско­го сою­за. Было при­ня­то реше­ние про­ве­сти воен­ную экс­пе­ди­цию в Фес­са­лию, чтобы очи­стить­ся от подо­зре­ний рим­лян⁹. Союз­ное собра­ние пору­чи­ло сна­ря­же­ние вой­ска Архон­ту, а так­же назна­чи­ло послов к кон­су­лу в Фес­са­лию, дабы изве­стить его о реше­нии ахей­цев и узнать, где и когда нуж­но при­со­еди­нить­ся к рим­ским силам. Во гла­ве посоль­ства был постав­лен Поли­бий. «И тот­час, — рас­ска­зы­ва­ет наш исто­рик, — были назна­че­ны посла­ми Поли­бий и дру­гие, и Поли­бию было стро­го нака­за­но, чтобы в слу­чае, если кон­су­лу будет угод­но полу­чить с.9 вой­ско, тот­час отпра­вить послов обрат­но, дабы не запоздать с посыл­кой вой­ска». Одно­вре­мен­но с этим Поли­бий дол­жен был забо­тить­ся о том, чтобы все вой­ско име­ло доста­точ­но про­ви­ан­та. Он счи­тал­ся, надо думать, наи­бо­лее при­год­ным чело­ве­ком для такой щекот­ли­вой для Ахей­ско­го сою­за мис­сии.

Собы­тия раз­во­ра­чи­ва­лись сле­дую­щим обра­зом. Ахей­ские послы догна­ли рим­ское вой­ско уже на выхо­де из Фес­са­лии, но из-за ослож­нив­шей­ся обста­нов­ки не смог­ли сра­зу при­быть в рим­ский лагерь (XXVIII, 13). Когда же, нако­нец, они достиг­ли цели, кон­сул Квинт Мар­ций, обхо­ди­тель­но при­няв их и выслу­шав, похва­лил за про­яв­лен­ную ини­ци­а­ти­ву и заявил, что у рим­лян нет боль­ше необ­хо­ди­мо­сти в вой­сках союз­ни­ков. Все послы, за исклю­че­ни­ем Поли­бия, вер­ну­лись в Пело­пон­нес. Поли­бий остал­ся в рим­ском лаге­ре и при­нял уча­стие в воен­ных пред­при­я­ти­ях. Сам исто­рик никак не объ­яс­ня­ет свой посту­пок¹⁰. Вполне допу­сти­мо, что он посту­пил так по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве, воз­мож­но, из-за инте­ре­са к воен­ной орга­ни­за­ции рим­лян¹¹, а воз­мож­но, из жела­ния заве­сти свя­зи у рим­лян. Кон­сул так­же, оче­вид­но, не был про­тив при­сут­ст­вия в лаге­ре Поли­бия как част­но­го лица.

При­мер­но в это вре­мя ста­ло извест­но, что пре­тор Аппий Цен­тон тре­бу­ет от ахей­цев набо­ра вой­ска чис­лен­но­стью в пять тысяч чело­век, кото­рые долж­ны были отпра­вить­ся в лагерь пре­то­ра в Эпир.

Когда это ста­ло извест­но, Квинт Мар­ций при­ка­зал Поли­бию воз­вра­тить­ся в Пело­пон­нес и не давать Аппию войск, дабы не вво­дить ахей­цев в боль­шие рас­хо­ды, посколь­ку тот, по сло­вам кон­су­ла, не име­ет доста­точ­ных осно­ва­ний, чтобы тре­бо­вать вой­ско. Для Поли­бия оста­лось неяс­ным, при­ка­зал ли это кон­сул в забо­те об ахей­цах, или же хотел поме­шать сво­е­му кол­ле­ге из лич­ных побуж­де­ний. Поли­бий ока­зал­ся в очень труд­ном поло­же­нии. Когда он вер­нул­ся в Пело­пон­нес, тре­бо­ва­ние Аппия Цен­то­на там уже было извест­но. Тем не менее Поли­бий не счел воз­мож­ным пре­не­бречь реко­мен­да­ци­я­ми кон­су­ла, кото­рые, оче­вид­но, были даны толь­ко уст­но. В этой ситу­а­ции он про­явил наход­чи­вость, дипло­ма­ти­че­ский такт и зна­ние рим­ских уста­нов­ле­ний. Поли­бий исполь­зо­вал реше­ние сена­та, запре­щав­шее посы­лать вой­ска по тре­бо­ва­нию маги­ст­ра­тов, если эти тре­бо­ва­ния не под­креп­ле­ны спе­ци­аль­ным поста­нов­ле­ни­ем сена­та. Поли­бий изве­стил кон­су­ла о сво­ем реше­нии. Поло­же­ние его в тот момент было весь­ма опас­ным. Неожи­дан­но для себя Поли­бий ока­зал­ся втя­ну­тым в борь­бу меж­ду сопер­ни­чаю­щи­ми меж­ду собой рим­ски­ми маги­ст­ра­та­ми.

Во всем этом эпи­зо­де при­ме­ча­тель­ным явля­ет­ся то, что Поли­бий уже в это вре­мя испы­ты­вал силь­ный инте­рес к рим­ско­му воен­но­му и государ­ст­вен­но­му устрой­ству. Жела­ние остать­ся на неопре­де­лен­ное вре­мя в рим­ском лаге­ре было, ско­рее все­го, про­дик­то­ва­но не толь­ко поли­ти­че­ски­ми, но и лич­ны­ми инте­ре­са­ми Поли­бия.

В нача­ле вес­ны 168 г. до н. э. в Пело­пон­нес при­бы­ли послы от еги­пет­ских царей Пто­ле­мея VI Фило­мет­ра и Пто­ле­мея VII Эвер­ге­та Фис­ко­на с прось­бой ока­зать им помощь в 1000 всад­ни­ков и в 200 пеших вои­нов во гла­ве с Ликор­том и Поли­би­ем про­тив сирий­ско­го царя Антио­ха IV Эпи­фа­на (Pol. XXIX, 23). На собра­нии в Корин­фе сто­рон­ни­ки Ликор­та про­го­ло­со­ва­ли за то, чтобы, соглас­но дого­во­ру, ока­зать помощь Егип­ту. Сто­рон­ни­ки Кал­ли­кра­та вос­про­ти­ви­лись это­му, дока­зы­вая, что ахей­цам не сле­ду­ет вме­ши­вать­ся в дела еги­пет­ских царей и что-де сле­ду­ет дер­жать армию нагото­ве для ока­за­ния помо­щи рим­ля­нам по пер­во­му их тре­бо­ва­нию. Собра­ние уже с.10 было гото­во под­дер­жать Кал­ли­кра­та, но тут сло­во взял Поли­бий и ска­зал, что еще в пред­ше­ст­ву­ю­щем году ахей­цы посы­ла­ли рим­ля­нам помощь, от кото­рой те отка­за­лись. Он наста­и­вал на необ­хо­ди­мо­сти ока­зать помощь Егип­ту, ссы­ла­ясь на необ­хо­ди­мость выпол­нять заклю­чен­ные дого­во­ры. Речь Поли­бия возы­ме­ла свое дей­ст­вие, и собра­ние уже было гото­во под­дер­жать его пред­ло­же­ние, но тут Кал­ли­крат сорвал голо­со­ва­ние, заявив, что дан­ное собра­ние непол­но­моч­но решать такие вопро­сы.

Спу­стя неко­то­рое вре­мя обсуж­де­ние вопро­са было воз­об­нов­ле­но на собра­нии в Сики­оне. Поли­бий вновь дока­зы­вал, что в насто­я­щее вре­мя рим­ляне не нуж­да­ют­ся в помо­щи Ахей­ско­го сою­за, и что отправ­ка незна­чи­тель­но­го чис­ла войск в Еги­пет не лишит ахей­цев воз­мож­но­сти при необ­хо­ди­мо­сти помочь рим­ля­нам. Сто­рон­ни­ки Кал­ли­кра­та ста­ли пред­ла­гать вме­сто вой­ска отпра­вить в Еги­пет посоль­ство, чтобы при­ми­рить враж­дую­щие сто­ро­ны. Вновь воз­ник­ли спо­ры, но пере­вес был на сто­роне пар­тии Ликор­та.

Тогда Кал­ли­крат при­бег к хит­ро­сти. В раз­гар жар­ких спо­ров в собра­ние вошел вест­ник с пись­мом от Квин­та Мар­ция. В посла­нии содер­жа­лись реко­мен­да­ции поми­рить царей. Уже до это­го сенат без­успеш­но отпра­вил посоль­ство в Еги­пет с этой целью. Хотя сто­рон­ни­ки Ликор­та зна­ли об этом, они не ста­ли долее наста­и­вать на отправ­ке войск.

Полу­чив отказ, еги­пет­ские послы вру­чи­ли ахей­ским маги­ст­ра­там пись­мо, в кото­ром содер­жа­лась прось­ба уже не о вой­сках, а толь­ко о при­сыл­ке к ним Ликор­та и Поли­бия (Pol. XXIX, 25, 7). Наш исто­рик не сооб­ща­ет, была ли удо­вле­тво­ре­на эта прось­ба, но есть осно­ва­ние пола­гать, что поезд­ка Поли­бия в Еги­пет и на этот раз не состо­я­лась¹².

В сле­дую­щем после бит­вы при Пидне году в Ахей­ском сою­зе уси­ли­лась дея­тель­ность про­рим­ской пар­тии Кал­ли­кра­та, кото­рая спро­во­ци­ро­ва­ла обви­не­ние рим­ским сена­том сво­их поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков (Paus. VII, 10, 6—11). Резуль­та­том это­го было интер­ни­ро­ва­ние в Ита­лию боль­шой груп­пы поли­ти­че­ских дея­те­лей (до тыся­чи чело­век), в чис­ле кото­рых нахо­дил­ся Поли­бий.

В том же 167 г. до н. э. Поли­бий в чис­ле дру­гих сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ков при­был в Рим. Через неко­то­рое вре­мя они были рас­се­ле­ны по горо­дам Этру­рии, откуда сем­на­дцать лет спу­стя лишь 300 остав­ших­ся в живых воз­вра­ти­лись на Роди­ну. О жиз­ни их в Ита­лии извест­но лишь то, что ими пред­при­ни­ма­лись попыт­ки к бег­ству, ско­рее все­го неудач­ные (Paus. VII, 10, 12).

Судь­ба Поли­бия в Ита­лии сло­жи­лась ина­че, неже­ли у его сооте­че­ст­вен­ни­ков. Бла­го­да­ря хода­тай­ствам Квин­та Фабия Мак­си­ма и Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на он был остав­лен в Риме. Когда и где про­изо­шло зна­ком­ство Поли­бия с буду­щим победи­те­лем Кар­фа­ге­на — ниче­го не извест­но. Сам Поли­бий сооб­ща­ет лишь то, что его зна­ком­ство со Сци­пи­о­ном Эми­ли­а­ном нача­лось с пере­да­чи несколь­ких книг и беседе о них (XXXII, 9)¹³. С дру­гой сто­ро­ны, моло­дой гип­парх Ахей­ско­го сою­за, про­ис­хо­див­ший из очень вли­я­тель­ной семьи, свя­зан­ной друж­бой с пра­ви­те­ля­ми Егип­та и Пер­га­ма, при­част­ный к высо­кой гре­че­ской обра­зо­ван­но­сти, дол­жен был при­влечь к себе осо­бое вни­ма­ние вли­я­тель­ных рим­ских вель­мож, весь­ма вос­при­им­чи­вых к гре­че­ской куль­ту­ре.

Поли­бий был введен в дом Сци­пи­о­нов. С это­го вре­ме­ни начи­на­ет­ся тес­ная друж­ба меж­ду ним и Сци­пи­о­ном Эми­ли­а­ном, кото­рая про­дол­жа­лась в тече­ние всей жиз­ни и кото­рой наш исто­рик очень гор­дил­ся. Несмот­ря на зави­си­мое поло­же­ние Поли­бия, отно­ше­ния меж­ду ним и юным Сци­пи­о­ном с.11 раз­ви­ва­лись на рав­ных нача­лах¹⁴. Это обще­ние явля­ет­ся опре­де­лен­но­го рода зна­ме­ни­ем сво­его вре­ме­ни. Про­ник­но­ве­ние рим­лян на Бал­ка­ны и при­ток гре­ков в Ита­лию вели к неиз­беж­ным кон­так­там людей двух близ­ких куль­тур и усво­е­нию рим­ля­на­ми гре­че­ской обра­зо­ван­но­сти. Одна­ко обще­ние Сци­пи­о­на и Поли­бия очень ско­ро пере­рос­ло рам­ки куль­тур­ных инте­ре­сов и пре­вра­ти­лось в глу­бо­кую душев­ную при­вя­зан­ность. Нико­гда ранее друж­ба гре­ка и рим­ля­ни­на не про­яв­ля­ла себя так ярко, так, что «сла­ва о ней не толь­ко обо­шла Ита­лию и Элла­ду, но о их вза­им­ных чув­ствах и посто­ян­стве друж­бы зна­ли весь­ма отда­лен­ные наро­ды» (Pol. XXV, 9, 3—4). Вполне воз­мож­но, что такая глу­би­на отно­ше­ний не повто­ри­лась в обще­нии Сци­пи­о­на с фило­со­фом-сто­и­ком Пане­ци­ем или комедио­гра­фом Пуб­ли­ем Терен­ци­ем Афром.

Сци­пи­он сде­лал Поли­бия не толь­ко сво­им дру­гом, но и настав­ни­ком. По сло­вам Вел­лея Патер­ку­ла (I, 13, 3), «Сци­пи­он был столь бле­стя­щим ини­ци­а­то­ром и покро­ви­те­лем сво­бод­ных наук, что дома и на войне имел при себе Поли­бия и Пане­ция, мужей выдаю­ще­го­ся ума». Пане­ций попал в окру­же­ние Сци­пи­о­на гораздо поз­же, и Поли­бий стал пер­вым и глав­ным его настав­ни­ком. Поли­бий стре­мил­ся воз­будить стрем­ле­ние Сци­пи­о­на достичь бла­го­род­ным поведе­ни­ем рас­по­ло­же­ния сограж­дан. Поли­тик, по его мне­нию, не дол­жен ухо­дить с фору­ма рань­ше, неже­ли сде­ла­ет кого-либо из граж­дан сво­им дру­гом (Plut. Quest. conv. IV, 1 = Mor. 659 F). Сци­пи­он ста­ра­тель­но сле­до­вал его настав­ле­ни­ям.

Кро­ме чисто дру­же­ско­го вза­им­но­го рас­по­ло­же­ния, отно­ше­ния меж­ду Поли­би­ем и Сци­пи­о­ном были выгод­ны обо­им и в прак­ти­че­ском смыс­ле. Сци­пи­он имел в лице Поли­бия посто­ян­но­го и, что осо­бен­но важ­но, пре­дан­но­го настав­ни­ка в поли­ти­че­ских и житей­ских делах, а Поли­бий, в свою оче­редь, имел могу­ще­ст­вен­но­го покро­ви­те­ля, как в годы сво­его пре­бы­ва­ния в Риме, так и позд­нее, когда он высту­пил посред­ни­ком в гре­ко-рим­ских кон­так­тах (Plut. Mor. 814 C).

После окон­ча­ния III Македон­ской вой­ны авто­ри­тет Рима на меж­ду­на­род­ной арене окон­ча­тель­но упро­чи­ва­ет­ся. Рим уже дав­но стал вер­хов­ным арбит­ром во всех делах сре­ди­зем­но­мор­ской поли­ти­ки. Сенат реша­ет все наи­бо­лее важ­ные спо­ры меж­ду элли­ни­сти­че­ски­ми государ­ства­ми. Афи­ны и Пер­гам — обще­при­знан­ные цен­тры гре­че­ско­го мира — нахо­дят­ся в сою­зе с Римом. Еги­пет­ские Пто­ле­меи ула­жи­ва­ют в рим­ском сена­те свои спор­ные дина­сти­че­ские вопро­сы. Сенат без пре­уве­ли­че­ния ста­но­вит­ся местом палом­ни­че­ства для посольств элли­ни­сти­че­ских государств. То обсто­я­тель­ство, что Поли­бий ока­зал­ся в гуще собы­тий, там, где реша­лись судь­бы гре­че­ско­го мира, не мог­ло не ока­зать в выс­шей сте­пе­ни вли­я­ния на раз­ви­тие его поли­ти­че­ских и исто­ри­че­ских взглядов.

За сем­на­дцать лет жиз­ни Поли­бия в Риме (167—150 гг. до н. э.) там пере­бы­ва­ли все вли­я­тель­ные люди того вре­ме­ни. С неко­то­ры­ми из них Поли­бий, воз­мож­но, позна­ко­мил­ся еще рань­ше. Так, Рим посе­тил царь Егип­та Пто­ле­мей Фило­патр (Diod. XXXI, 18), его брат, буду­щий Эвер­гет II Фис­кон (Pol. XXXI, 10, 1), царь Кап­па­до­кии Ари­а­рат (Pol. XXXII, 10, 1), царь Вифи­нии Пру­сий (Pol. XXX, 18, 1), кото­ро­го сопро­вож­дал его сын Нико­мед (Liv. XLV, 44, 4). При­ез­жа­ли бра­тья Эвме­на, Аттал II и Афи­ней, сын Мас­си­ни­сы — Гулу­са и мно­гие дру­гие. Сын Селев­ка Демет­рий содер­жал­ся в Риме залож­ни­ком с 175 по 162 гг. до н. э. (App. Syr. 45) и был дру­жен с Поли­би­ем.

Кро­ме пере­чис­лен­ных царей и дина­стов в Рим при­ез­жа­ли в это вре­мя мно­го­чис­лен­ные посоль­ства. Бла­го­да­ря друж­бе и покро­ви­тель­ству Сци­пи­о­на с.12 Поли­бий не толь­ко был в кур­се всех поли­ти­че­ских собы­тий, но и сам, оче­вид­но, мог встре­чать­ся с при­ез­жав­ши­ми в Рим пра­ви­те­ля­ми и посла­ми. Все это дава­ло ему огром­ную поли­ти­че­скую инфор­ма­цию.

Нахо­дясь в Риме, Поли­бий бла­го­да­ря покро­ви­тель­ству Сци­пи­о­на поль­зо­вал­ся зна­чи­тель­ной сво­бо­дой пере­дви­же­ния вне город­ской чер­ты. Посколь­ку Поли­бий был боль­шим люби­те­лем вер­хо­вой езды и охоты¹⁵, то Сци­пи­он брал его с собой в заго­род­ные поезд­ки. Все эти обсто­я­тель­ства поз­во­ли­ли ему позна­ко­мить­ся с содер­жав­шим­ся в Риме наслед­ни­ком сирий­ско­го пре­сто­ла Демет­ри­ем, а впо­след­ст­вии орга­ни­зо­вать его побег.

Демет­рий, сын Селев­ка IV Фило­пат­ра, содер­жал­ся в Риме вме­сто сво­его дяди Антио­ха Эпи­фа­на (Pol. XXXI, 12; App. Syr. 45). После смер­ти Селев­ка IV Антиох Эпи­фан полу­чил трон вме­сто сво­его пле­мян­ни­ка, про­дол­жав­ше­го оста­вать­ся в Риме. Демет­рий содер­жал­ся весь­ма сво­бод­но и был в друж­бе со знат­ной рим­ской моло­де­жью. В чис­ле дру­зей сирий­ско­го прин­ца был и Поли­бий.

После смер­ти в 164 г. до н. э. Антио­ха Эпи­фа­на Демет­рий обра­тил­ся с прось­бой в сенат не пре­пят­ст­во­вать его пре­сто­ло­на­следию¹⁶. Сена­ту, одна­ко, было выгод­нее, чтобы на сирий­ском пре­сто­ле нахо­дил­ся мало­лет­ний ребе­нок Антиох V Эвпа­тор, неже­ли энер­гич­ный два­дца­ти­трех­лет­ний Демет­рий. Сенат отка­зал в прось­бе и одно­вре­мен­но с этим напра­вил на восток посоль­ство во гла­ве с Гаем Окта­ви­ем.

В зада­чу посоль­ства вхо­ди­ла дез­ор­га­ни­за­ция воен­ных сил Сирии и, в первую оче­редь, уни­что­же­ние кораб­лей и сло­нов (App. Syr. 46—47; Pol. XXXI, 12). Во вре­мя этой мис­сии Гай Окта­вий был убит в одном из гим­на­си­ев Лаоди­кеи. Сенат подо­зре­вал двор Антио­ха в при­част­но­сти к это­му убий­ству. В Рим при­бы­ла сирий­ская мис­сия для оправ­да­ния перед лицом сена­та, но она даже не удо­сто­и­лась отве­та (Pol. XXXI, 9). Тогда Демет­рий обра­тил­ся за помо­щью к Поли­бию. Тот посо­ве­то­вал ему не обра­щать­ся более с прось­ба­ми к сена­ту, а вме­сто это­го само­му пред­при­нять реши­тель­ные дей­ст­вия.

Суще­ст­ву­ют раз­лич­ные точ­ки зре­ния на вопрос о том, какие поли­ти­че­ские силы мог­ли сто­ять за спи­ной Поли­бия¹⁷. Во вся­ком слу­чае не вызы­ва­ет сомне­ний, что Поли­бий не мог бы дей­ст­во­вать на свой страх и риск без под­держ­ки дома Сци­пи­о­на.

Демет­рий не после­до­вал сове­ту Поли­бия и еще раз без­успеш­но обра­тил­ся в сенат. Толь­ко после это­го он при­нял реше­ние тай­но бежать в Сирию (Pol. XXXI, 20). Момент для это­го был очень удач­ным, посколь­ку двор Антио­ха V был очень непо­пу­ля­рен в Сирии. К осу­щест­вле­нию побе­га Поли­бий при­влек нахо­див­ше­го­ся в Риме еги­пет­ско­го посла Менил­ла, с кото­рым он еще рань­ше состо­ял в дру­же­ских отно­ше­ни­ях. Согла­сив­шись, Менилл тай­но нанял для бег­ства Демет­рия фини­кий­ский корабль. Когда все было гото­во, Демет­рий, чтобы не вызвать подо­зре­ний, устро­ил пир. Поли­бий, по его соб­ст­вен­ным сло­вам, был болен и нахо­дил­ся у себя в доме, но через Менил­ла был в кур­се всех дел. Зная пере­мен­чи­вый нрав Демет­рия и его страсть к попой­кам, Поли­бий отпра­вил ему пись­мо, в кото­ром ино­ска­за­тель­но побуж­дал его торо­пить­ся. Невоз­мож­но отве­тить на вопрос, была ли болезнь Поли­бия истин­ной, или же это был толь­ко пред­лог¹⁸.

с.13 Побег Демет­рия совер­шил­ся удач­но. Отсут­ст­вие сирий­ско­го залож­ни­ка было заме­че­но толь­ко на чет­вер­тый день, когда его корабль был уже дале­ко. Сенат был вынуж­ден отка­зать­ся от пого­ни. На этом рас­сказ Поли­бия закан­чи­ва­ет­ся. Оче­вид­но, Поли­бий был вне подо­зре­ний сена­та¹⁹. В любом слу­чае, покро­ви­тель­ство его рим­ских дру­зей дела­ло его поло­же­ние вполне без­опас­ным.

Круп­ным собы­ти­ем рим­ской жиз­ни, свиде­те­лем кото­ро­го был Поли­бий, было зна­ме­ни­тое посоль­ство фило­со­фов, имев­шее боль­шое куль­тур­ное зна­че­ние.

В 156 г. до н. э. афи­няне раз­гра­би­ли город Ороп, при­над­ле­жав­ший в то вре­мя Бео­тии. Воз­му­щен­ные жите­ли Оро­па обра­ти­лись за помо­щью к рим­ско­му сена­ту, кото­рый пору­чил сики­он­цам рас­сле­до­вать тяж­бу. Афин­ские пред­ста­ви­те­ли не яви­лись в ука­зан­ный день на суд, и город был при­суж­ден к огром­но­му штра­фу в пять­сот талан­тов в поль­зу жите­лей Оро­па (Paus. VII, 11, 4—5). Не желая выпла­чи­вать такую сум­му, афи­няне реши­ли отпра­вить посоль­ство в Рим с прось­бой о смяг­че­нии штра­фа.

Посоль­ство при­бы­ло в Рим в 155 г. до н. э. Оно было необыч­но тем, что во гла­ве его сто­я­ли три извест­ней­ших афин­ских фило­со­фа того вре­ме­ни — Кар­не­ад, Дио­ген и Кри­то­лай (Cic. De orat. II, 37; Plut. Ca­to, 22; Cic. Tusc. disp. IV, 3, 5).

Это было пер­вое осно­ва­тель­ное зна­ком­ство рим­лян с гре­че­ской фило­со­фи­ей в лице трех зна­ме­ни­тых пред­ста­ви­те­лей основ­ных школ²⁰.

Рим­ская ари­сто­кра­тия, уже ранее при­об­щен­ная к эллин­ской обра­зо­ван­но­сти, при­хо­ди­ла в вос­торг от выступ­ле­ний фило­со­фов. Плу­тарх (Ca­to, XXII) сооб­ща­ет, что тот­час обра­зо­ва­лись ауди­то­рии из моло­дых обра­зо­ван­ных рим­лян. В чис­ле слу­ша­те­лей были Пуб­лий Сци­пи­он, Гай Лелий и Луций Фурий (Cic. De orat. II, 37; Tusc. IV, 3, 5). Поли­бий так­же был слу­ша­те­лем выступ­ле­ний фило­со­фов, и они про­из­ве­ли на него боль­шое впе­чат­ле­ние (Pol. XXXII, 12 = A. Gell. N. A. VI, 14, 10). Поли­бий вполне мог быть сре­ди слу­ша­те­лей этих фило­со­фов, как еще ранее в 167 г. до н. э. он мог слу­шать лек­ции нахо­див­ше­го­ся в Риме сто­и­ка Кра­те­та Молес­ско­го, кото­рый из-за болез­ни вынуж­ден был надол­го задер­жать­ся в Риме (Svet. Gramm. 2).

Чрез­вы­чай­ная попу­ляр­ность Кар­не­ада, Дио­ге­на и Кри­то­лая у рим­ской пуб­ли­ки вызва­ла силь­ное бес­по­кой­ство у пре­ста­ре­ло­го Мар­ка Пор­ция Като­на, кото­рый, по сло­вам Плу­тар­ха, боял­ся, как бы рим­ская моло­дежь не обра­ти­лась со всем рве­ни­ем к изу­че­нию гре­че­ской фило­со­фии и рито­ри­ки в ущерб воен­ным доб­ле­стям и подви­гам.

Катон добил­ся в сена­те сокра­ще­ния нало­жен­но­го на афи­нян штра­фа. После это­го посоль­ство поки­ну­ло Рим.

За вре­мя сво­его пре­бы­ва­ния в Риме Поли­бий мно­го путе­ше­ст­во­вал. Покро­ви­тель­ство Сци­пи­о­на дава­ло ему воз­мож­ность совер­шать как крат­кие, так и дли­тель­ные отлуч­ки из Рима.

Антич­ная тра­ди­ция сооб­ща­ет толь­ко о фак­тах таких путе­ше­ст­вий, ниче­го не добав­ляя по пово­ду дати­ров­ки поездок и их марш­ру­те. Из тек­ста «Исто­рии» явст­ву­ет, что Поли­бий хоро­шо знал гео­гра­фию Вели­кой Гре­ции, Сици­лии, Испа­нии, Гал­лии, Север­ной Афри­ки, Малой Азии, пере­хо­дил Аль­пы, а позд­нее совер­шил пла­ва­ние вдоль запад­но­го побе­ре­жья Афри­ки. Неяс­ным явля­ет­ся вопрос о вре­ме­ни и после­до­ва­тель­но­сти этих путе­ше­ст­вий. с.14 Более или менее точ­ной дати­ров­ке под­да­ет­ся, види­мо, лишь посе­ще­ние Поли­би­ем Север­ной Афри­ки. Аппи­ан сооб­ща­ет, что в 151 г. до н. э. Сци­пи­он побы­вал в Север­ной Афри­ке в каче­стве посла Лукул­ла к Мас­си­ни­се (App. Lib. 71).

За вре­мя пре­бы­ва­ния Поли­бия в Риме ахей­цы четы­ре­жды, оче­вид­но, вопре­ки жела­ни­ям про­рим­ской пар­тии, без­успеш­но хода­тай­ст­во­ва­ли перед рим­ским сена­том о воз­вра­ще­ни­ем интер­ни­ро­ван­ных сооте­че­ст­вен­ни­ков: в 164 г. (Pol. XXX, 32), в 159 г. (Pol. XXXII, 3, 14—17), в 155 г. (Pol. XXXIII, 1, 8—3) и в 153 г. (Pol. XXXIII, 14). Эти посоль­ства под­твер­жда­ют непо­пу­ляр­ность сто­рон­ни­ков Кал­ли­кра­та, для кото­рых воз­вра­ще­ние лиде­ров нацио­наль­ной пар­тии пред­став­ля­ло смер­тель­ную опас­ность.

После воз­вра­ще­ния из Испа­нии Сци­пи­он обла­дал уже боль­шим поли­ти­че­ским вли­я­ни­ем. Он обра­ща­ет­ся в сенат с пред­ло­же­ни­ем осво­бо­дить остав­ших­ся в живых ахей­цев и поз­во­лить им вер­нуть­ся на роди­ну. Одна­ко мно­гие из сена­то­ров вос­про­ти­ви­лись, и нача­лась про­дол­жи­тель­ная дис­кус­сия. Тогда Сци­пи­он неожи­дан­но нашел под­держ­ку в лице Мар­ка Пор­ция Като­на, кото­рый согла­сил­ся высту­пить в сена­те (Plut. Ca­to, 9; Pol. XXXV, 6). Катон все­гда враж­деб­но отно­сил­ся к гре­кам и все­му гре­че­ско­му. Под­держ­ка прось­бы об осво­бож­де­нии ахей­цев едва ли мог­ла быть актом гуман­но­сти с его сто­ро­ны. Здесь могут быть две при­чи­ны: Катон не хотел ссо­рить­ся с вли­я­тель­ным домом Сци­пи­о­нов и вме­сте с тем ему хоте­лось изба­вить­ся от про­те­же Сци­пи­о­нов — Поли­бия, лите­ра­тур­ный талант кото­ро­го поль­зо­вал­ся боль­шой попу­ляр­но­стью у рим­ских элли­но­фи­лов. Сход­ный инци­дент уже имел место в 155 г., когда Катон убедил Сенат пой­ти на неслы­хан­ные уступ­ки афи­ня­нам, лишь бы как мож­но ско­рее уда­лить из Рима гре­че­ских фило­со­фов (см. выше). Дума­ет­ся, что Катон мог бы пой­ти на это и рань­ше, но тогда осво­бож­де­ние залож­ни­ков мог­ло при­ве­сти к кра­ху пар­тии Кал­ли­кра­та. Теперь Кал­ли­кра­та уже не было в живых²¹, и Катон решил усту­пить жела­нию Сци­пи­о­на.

Не вызы­ва­ет сомне­ния, что Катон лич­но знал Поли­бия и даже, воз­мож­но, был зна­ком с неко­то­ры­ми частя­ми его сочи­не­ния. Едва ли он испы­ты­вал к нему какую-либо сим­па­тию, о чем свиде­тель­ст­ву­ет иро­ни­че­ский тон выступ­ле­ния Като­на в сена­те и его ответ Поли­бию, когда тот обра­тил­ся к нему с прось­бой о вос­ста­нов­ле­нии преж­них поче­стей интер­ни­ро­ван­ным ахей­цам. Несмот­ря на все это, перед сена­том сто­я­ла необ­хо­ди­мость най­ти заме­ну дис­креди­ти­ро­вав­шим себя сто­рон­ни­кам Кал­ли­кра­та, и кан­дида­ту­ра Поли­бия вполне мог­ла по мно­гим сооб­ра­же­ни­ям устра­и­вать рим­лян.

Необ­хо­ди­мо заме­тить, что мысль о том, что рим­ляне мог­ли рас­смат­ри­вать Поли­бия как воз­мож­но­го ново­го гла­ву Ахей­ской лиги, явля­ет­ся толь­ко пред­по­ло­же­ни­ем и не под­твер­жда­ет­ся ника­ки­ми пря­мы­ми свиде­тель­ства­ми тра­ди­ции. Одна­ко важ­ность той поли­ти­че­ский роли, кото­рую будет играть Поли­бий в Элла­де после 146 г. до н. э. несо­мнен­но гово­рит о том, что Поли­бий, для кото­ро­го харак­тер­на взве­шен­ность и осто­рож­ность дей­ст­вий, а так­же репу­та­ция чест­но­го чело­ве­ка, мог гораздо луч­ше спо­соб­ст­во­вать гре­ко-рим­ским поли­ти­че­ским кон­так­там, неже­ли ском­про­ме­ти­ро­вав­шие себя сто­рон­ни­ки Кал­ли­кра­та.

В кон­це 150 г. до н. э. Поли­бий и вме­сте с ним три­ста из остав­ших­ся к тому вре­ме­ни в живых из интер­ни­ро­ван­ных ахей­цев воз­вра­ти­лись на роди­ну.

Поли­бий недол­го про­был в Гре­ции. В нача­ле 149 г. до н. э. ахей­цы полу­чи­ли пись­мо от кон­су­ла Мани­лия с прось­бой неза­мед­ли­тель­но при­слать Поли­бия в Лиле­бей (Pol. XXXVII, 3). Воен­ные зна­ния наше­го исто­ри­ка с.15 высо­ко цени­лись в рим­ских поли­ти­че­ских кру­гах. Суще­ст­ву­ет пред­по­ло­же­ние, что свое сочи­не­ние, посвя­щен­ное вопро­сам воен­но­го искус­ства, Поли­бий напи­сал еще до 169 г. до н. э. и взял его с собой в Рим, где оно при­влек­ло боль­шое вни­ма­ние и при­нес­ло авто­ру боль­шую извест­ность²². Теперь в усло­ви­ях воен­ных дей­ст­вий в Север­ной Афри­ке рим­ляне нуж­да­лись в тео­ре­ти­че­ских зна­ни­ях и прак­ти­че­ском опы­те Поли­бия и при­гла­си­ли его как ком­пе­тент­но­го воен­но­го экс­пер­та.

Поли­бий, по его соб­ст­вен­ным сло­вам, счел сво­им дол­гом выпол­нить рас­по­ря­же­ния кон­су­ла. Отло­жив все свои дела, он в нача­ле лета взо­шел на корабль и отплыл в Сици­лию. На Кер­ки­ре он полу­чил пись­мо от обо­их кон­су­лов с уве­дом­ле­ни­ем о том, что кар­фа­ге­няне выда­ли тре­бу­е­мых залож­ни­ков, и вой­на, таким обра­зом, закон­че­на. Решив, что рим­ляне не име­ют более в нем надоб­но­сти, Поли­бий вер­нул­ся в Гре­цию.

Спу­стя неко­то­рое вре­мя Поли­бий вновь полу­чил вызов и отплыл в Север­ную Афри­ку. Там у него про­изо­шла встре­ча с пре­ста­ре­лым Мас­си­ни­сой (Pol. IX, 25, 4)²³.

В нача­ле осе­ни 148 г. до н. э. Сци­пи­он отпра­вил­ся в Рим на кон­суль­ские выбо­ры. Сопро­вож­дал ли Поли­бий Сци­пи­о­на в этой поезд­ке, неиз­вест­но. Став кон­су­лом, Сци­пи­он при­нял коман­до­ва­ние рим­ски­ми вой­ска­ми под Кар­фа­ге­ном. С это­го вре­ме­ни оса­да горо­да начи­на­ет вестись гораздо актив­нее. Теперь Поли­бий выпол­ня­ет роль воен­но­го совет­ни­ка при самом кон­су­ле.

Антич­ная тра­ди­ция донес­ла два эпи­зо­да воен­ных дей­ст­вий, в кото­рых непо­сред­ст­вен­но участ­во­вал Поли­бий. Так, Амми­ан Мар­цел­лин, рас­ска­зы­вая о воен­ных дей­ст­ви­ях импе­ра­то­ра Юли­а­на, сооб­ща­ет, что тот неудач­но при­ме­нил во вре­мя штур­ма Пери­са­бо­ры так­ти­ку, исполь­зо­ван­ную Сци­пи­о­ном и Поли­би­ем при штур­ме Кар­фа­ге­на (XXIV, 2, 16)

Вто­рой эпи­зод, сооб­щае­мый нам Плу­тар­хом (Re­gum et im­per. apoph­teg. 200A), отно­сит­ся уже к заклю­чи­тель­но­му пери­о­ду оса­ды Кар­фа­ге­на. Поли­бий, чтобы обез­опа­сить рим­ские пози­ции на слу­чай вне­зап­ной вылаз­ки кар­фа­ге­нян, посо­ве­то­вал Сци­пи­о­ну набро­сать в мел­ко­вод­ный залив дос­ки, усе­ян­ные гвоздя­ми. Сци­пи­он откло­нил пред­ло­же­ние Поли­бия, ска­зав, что «смеш­но, захва­тив сте­ны и нахо­дясь внут­ри горо­да, пытать­ся избег­нуть сра­же­ния с вра­гом». Воз­мож­но, что имен­но этот эпи­зод имел в виду Пав­са­ний (VIII, 30, 9), гово­ря, что «вся­кий раз, когда Сци­пи­он сле­до­вал уве­ще­ва­ни­ям Поли­бия, он доби­вал­ся успе­ха. А в чем он не внял его уве­ще­ва­ни­ям, тер­пел, как рас­ска­зы­ва­ют, неуда­чи».

Извест­но, нако­нец, что Поли­бий при­сут­ст­во­вал в 146 г. до н. э. при завер­шаю­щем штур­ме Кар­фа­ге­на и был свиде­те­лем сда­чи в плен кар­фа­ген­ско­го пол­ко­во­д­ца Гасдру­ба­ла (Pol. XXXIX, 4). Он был свиде­те­лем того, как Сци­пи­он, глядя на пылаю­щий город, в тече­ние столь дол­го­го вре­ме­ни слу­жив­ший объ­ек­том стра­ха и нена­ви­сти рим­лян, про­из­нес свою зна­ме­ни­тую фра­зу о пре­врат­но­сти судеб людей и государств (App. Lib. 132, 628—630; Diod. XXXII, 24).

Пери­од со 149 по 146 гг. до н. э. важен для нас не толь­ко уча­сти­ем Поли­бия в оса­де и взя­тии Кар­фа­ге­на, но так­же и тем, что на эти годы пада­ет боль­шое путе­ше­ст­вие наше­го исто­ри­ка вдоль запад­но­го побе­ре­жья Афри­ки, кото­рое еще при жиз­ни при­нес­ло ему широ­кую извест­ность. Эта экс­пе­ди­ция, хоро­шо извест­ная в антич­но­сти, оста­ви­ла тем не менее очень незна­чи­тель­ный след в дошед­шей тра­ди­ции. Наи­бо­лее подроб­ным изло­же­ни­ем явля­ет­ся извест­ный пас­саж Пли­ния Стар­ше­го (Hist. nat. V, I, 1): «В то вре­мя как Сци­пи­он Эми­ли­ан вел вой­ну в Афри­ке, Поли­бий, автор исто­рии, с.16 полу­чив от него флот, отпра­вил­ся в путь для изу­че­ния это­го рай­о­на и т. д.». Сам Поли­бий в сохра­нив­ших­ся частях сво­его сочи­не­ния ниче­го не сооб­ща­ет об этом путе­ше­ст­вии, за исклю­че­ни­ем пас­са­жа III, 59, 7—8, кото­рый мож­но истол­ко­вать в инте­ре­су­ю­щем нас смыс­ле. Поли­бий рас­ска­зы­ва­ет об опас­но­стях и труд­но­стях, кото­рые ему дове­лось пре­тер­петь в стран­ст­ви­ях по Ливии, Ибе­рии, Гала­тии и по морю, гра­ни­ча­ще­му извне с эти­ми стра­на­ми²⁴.

В то вре­мя, когда Поли­бий нахо­дил­ся в Север­ной Афри­ке, в Гре­ции раз­ви­ва­лись дра­ма­ти­че­ские собы­тия. При­шед­шие к вла­сти в пери­од после 151 г. до н. э. лиде­ры ради­каль­ной демо­кра­ти­че­ский груп­пи­ров­ки Диэй, Демо­крит и Кри­то­лай пыта­лись окон­ча­тель­но инкор­по­ри­ро­вать Спар­ту в состав Ахей­ско­го сою­за²⁵. Рим вме­шал­ся в кон­фликт. Сенат­ская комис­сия поста­но­ви­ла отде­лить от Ахей­ской лиги Спар­ту и ряд дру­гих обла­стей (Paus. VII, 14). Это реше­ние вызва­ло вспыш­ку гне­ва ахей­цев. Все спар­тан­цы, нахо­див­ши­е­ся в Корин­фе, были схва­че­ны, а рим­ские послы под­верг­лись оскорб­ле­ни­ям.

Рим, заня­тый воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми под Кар­фа­ге­ном, в Испа­нии и Македо­нии, где вспых­ну­ло вос­ста­ние, попы­тал­ся мир­ным путем уре­гу­ли­ро­вать кон­фликт. Кро­ме того, сенат мог пла­ни­ро­вать созда­ние в Ахей­ском сою­зе лояль­но настро­ен­но­го по отно­ше­нию к Риму пра­ви­тель­ства, в кото­ром Поли­бию, как нам пред­став­ля­ет­ся, долж­на была отво­дить­ся не послед­няя роль²⁶. Откро­вен­но кон­фор­мист­ская поли­ти­ка сто­рон­ни­ков Кал­ли­кра­та слиш­ком силь­но ском­про­ме­ти­ро­ва­ла себя в гла­зах всей Гре­ции, и для сена­та было выгод­но сфор­ми­ро­вать пра­ви­тель­ство из людей, лич­но постра­дав­ших от про­ис­ков пар­тии Кал­ли­кра­та и вме­сте с тем лояль­но настро­ен­ных по отно­ше­нию к Риму. Этот шаг дол­жен был одно­вре­мен­но и пре­до­ста­вить сена­ту надеж­ную опо­ру в лице тако­го пра­ви­тель­ства, и под­нять авто­ри­тет рим­ской поли­ти­ки в Гре­ции.

Сенат вполне мог про­чить Поли­бия на роль ново­го ахей­ско­го лиде­ра²⁷. Одна­ко начав­ша­я­ся III Пуний­ская вой­на спу­та­ла кар­ты рим­ской поли­ти­ки. Сенат был цели­ком занят веде­ни­ем воен­ных дей­ст­вий в Север­ной Афри­ке, и вопрос об Ахей­ском сою­зе ото­шел на вто­рой план. Сенат два­жды вызы­ва­ет Поли­бия из Пело­пон­не­са. После это­го Рим уже не мог в доста­точ­ной сте­пе­ни кон­тро­ли­ро­вать собы­тия в Ахей­ском сою­зе. К вла­сти в сою­зе при­шла ради­каль­ная пар­тия во гла­ве с Диэем и Кри­то­ла­ем. После ряда ост­рых инци­ден­тов сенат уже имел фор­маль­ные пово­ды для объ­яв­ле­ния вой­ны, но ста­рал­ся уре­гу­ли­ро­вать кон­фликт мир­ным путем, а в пер­спек­ти­ве после окон­ча­ния вой­ны с Кар­фа­ге­ном осу­ще­ст­вить заме­ну лиде­ров сою­за. Собы­тия при­ня­ли, одна­ко, дру­гой обо­рот.

В начав­ших­ся воен­ных дей­ст­ви­ях силы ока­за­лись слиш­ком нерав­ны­ми. Вой­ска Ахей­ско­го сою­за были раз­би­ты в несколь­ких сра­же­ни­ях, а глав­ная цита­дель Коринф была раз­ру­ше­на по при­ка­за­нию Луция Мум­мия (Paus. VII, 15; Pol. XXXIX, 13).

с.17 Воз­вра­ще­ние Поли­бия в Гре­цию сов­па­ло с послед­ним тра­ги­че­ским аккор­дом борь­бы ахей­цев за неза­ви­си­мость — паде­ни­ем Корин­фа. Поли­бий стал свиде­те­лем того, как создан­ные сто­ле­ти­я­ми куль­тур­ные цен­но­сти гре­ков гиб­ли от рук рим­ских леги­о­не­ров (Pol. XXXIX, 13). Тем не менее, Поли­бий с бес­при­стра­сти­ем исто­ри­ка нашел в себе силы воздать похва­лу лич­ной уме­рен­но­сти Луция Мум­мия (Pol. ibid. 17 cf. Aur. Vict. vir. il­lustr. 60. Front. Stra­teg. IV. 3, 15).

Раз­ру­ше­ние Корин­фа, оче­вид­но, не вызы­ва­ло у Поли­бия как про­фес­сио­наль­но­го воен­но­го ника­ко­го удив­ле­ния. Ско­рее даже, наобо­рот, он был скло­нен счи­тать, что с раз­ру­ше­ни­ем глав­ной цита­де­ли²⁸ у ахей­цев впредь была отня­та воз­мож­ность воз­об­нов­ле­ния вой­ны.

Мож­но пред­по­ло­жить, что с само­го момен­та воз­вра­ще­ния в Гре­цию Поли­бий нахо­дил­ся в сви­те Луция Мум­мия. Соб­ст­вен­ный авто­ри­тет и друж­ба со Сци­пи­о­ном Эми­ли­а­ном дава­ли Поли­бию воз­мож­ность ока­зы­вать опре­де­лен­ное вли­я­ние на победи­те­ля ахей­цев. Так, Поли­бию уда­лось спа­сти от уни­что­же­ния ста­тую Фило­пе­ме­на и добить­ся воз­вра­ще­ния уве­зен­ных из Пело­пон­не­са мра­мор­ных изо­бра­же­ний Ара­та и Ахея (Pol. XXXIX, 14, 3; 10).

На фоне общей ката­стро­фы дея­тель­ность Поли­бия носи­ла пал­ли­а­тив­ный харак­тер. Пони­мал это и сам Поли­бий. Но даже эти дей­ст­вия долж­ны были дать со вре­ме­нем бла­гие резуль­та­ты. Если в пери­од вой­ны Поли­бию уда­лось добить­ся от рим­лян ряда усту­пок, пусть даже по вто­ро­сте­пен­ным вопро­сам, то это дава­ло надеж­ду по окон­ча­нии вой­ны добить­ся гораздо боль­ше­го.

Вско­ре в Пело­пон­нес при­бы­ла сенат­ская комис­сия из деся­ти чело­век для уре­гу­ли­ро­ва­ния ахей­ских дел. Послан­ные сена­то­ры актив­но поль­зо­ва­лись сове­та­ми и помо­щью Поли­бия. Чтобы отбла­го­да­рить его за ока­зан­ную помощь и ком­пен­си­ро­вать его утра­чен­ное иму­ще­ство, они реши­ли пре­под­не­сти в дар Поли­бию зна­чи­тель­ную часть из кон­фис­ко­ван­но­го иму­ще­ства Диэя (Pol. XXXIX, 15). Поли­бий откло­нил это пред­ло­же­ние и даже, по его соб­ст­вен­ным сло­вам, про­сил сво­их дру­зей ниче­го не поку­пать с тор­гов. Этим поступ­ком он вну­шил боль­шое ува­же­ние к себе как рим­ля­нам, так и сооте­че­ст­вен­ни­кам.

Спу­стя шесть меся­цев комис­сия воз­вра­ти­лась в Рим, пору­чив пред­ва­ри­тель­но Поли­бию обхо­дить гре­че­ские горо­да и раз­ре­шать все спо­ры до тех пор, пока жите­ли не при­вык­нут к новым уста­нов­ле­ни­ям. С это­го вре­ме­ни и до самой смер­ти в руках Поли­бия нахо­ди­лись нити уми­ротво­ре­ния сооте­че­ст­вен­ни­ков. Поми­мо выра­ботан­ных комис­си­ей мер, Поли­бий сам уста­нав­ли­вал для гре­че­ских горо­дов неко­то­рые, не извест­ные нам бли­же, зако­ны (Pol. ibid.). На осно­ва­нии сооб­ще­ния Пав­са­ния (VIII, 30, 9) мож­но пред­по­ло­жить, что зако­но­да­тель­ная дея­тель­ность Поли­бия была санк­ци­о­ни­ро­ва­на сена­том на осно­ва­нии хода­тай­ства поли­сов, ранее вхо­див­ших в Ахей­ский союз. К. Циг­лер даже пред­по­ло­жил, что свиде­тель­ство об этом мог­ло содер­жать­ся в утра­чен­ных частях сочи­не­ния Поли­бия²⁹.

II. «ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ» ПОЛИБИЯ

Исто­рио­гра­фи­че­ское твор­че­ство Поли­бия замы­ка­ет собой боль­шой пери­од исто­рии опи­са­ния неза­ви­си­мой Элла­ды. Имея перед собой тита­ни­че­ские фигу­ры Геро­до­та, Фукидида, Ксе­но­фон­та и их после­до­ва­те­лей, Поли­бий с.18 изби­ра­ет свой, отлич­ный от пред­ше­ст­вен­ни­ков, путь исто­рио­пи­са­ния. Опи­ра­ясь на создан­ный преж­де бога­тый арсе­нал науч­ных и лите­ра­тур­ных средств, Поли­бий стре­мит­ся создать сво­его рода канон исто­ри­че­ско­го про­из­веде­ния, кото­рый вме­щал бы в себя зна­чи­тель­ное чис­ло раз­лич­ных тре­бо­ва­ний.

При чте­нии сочи­не­ния Поли­бия нико­гда не сле­ду­ет упус­кать из виду то, в какую эпо­ху тво­рил ахей­ский исто­рик. Под­чи­не­ние элли­ни­сти­че­ско­го мира Римом, свиде­те­лем и в извест­ной сте­пе­ни участ­ни­ком кото­ро­го стал сам Поли­бий, созда­ва­ло, с одной сто­ро­ны, новую, отлич­ную от все­го пред­ше­ст­ву­ю­ще­го, поли­ти­че­скую и куль­тур­ную реаль­ность, а с дру­гой сто­ро­ны, тре­бо­ва­ло ино­го под­хо­да к осмыс­ле­нию и изо­бра­же­нию этой реаль­но­сти. Мир вокруг Поли­бия посто­ян­но менял­ся: на сме­ну раз­роз­нен­ным и поли­ти­че­ски обособ­лен­ным элли­ни­сти­че­ским монар­хи­ям и союз­ным обра­зо­ва­ни­ям, кото­рые, посто­ян­но враж­дуя меж­ду собой, вели элли­ни­сти­че­ский мир к посто­ян­но­му ослаб­ле­нию, засту­па­ла све­жая, моно­лит­ная и ста­биль­ная поли­ти­че­ская систе­ма рим­ской государ­ст­вен­но­сти, достой­но про­шед­шая все испы­та­ния в гор­ни­ле пуний­ских, илли­рий­ских, македон­ских и про­чих войн. Уста­нов­ле­ние рим­ско­го гос­под­ства на Бал­ка­нах без­услов­но вело к под­чи­не­нию сво­бо­до­лю­би­вых элли­нов и оскорб­ле­нию их пат­рио­ти­че­ских чувств, одна­ко нес­ло в себе при этом очень важ­ные для антич­но­го мира момен­ты. Про­ис­хо­ди­ло объ­еди­не­ние преж­де раз­роз­нен­но­го мира; устра­ня­лись разди­рав­шие его про­ти­во­ре­чия и воен­ные кон­флик­ты, вызван­ные бес­по­лез­ной и пугуб­ной борь­бой отдель­ных государств за поли­ти­че­ское пре­об­ла­да­ние. Мно­же­ство отдель­ных государств все­го за несколь­ко деся­ти­ле­тий пре­вра­ти­лись прак­ти­че­ски в еди­ное государ­ство. Все это, с одной сто­ро­ны, отве­ча­ло сим­па­ти­ям Поли­бия, вос­пи­тан­но­го на объ­еди­ни­тель­ных прин­ци­пах «Феде­ра­тив­ной Элла­ды», и с дру­гой — при­во­ди­ло его к мыс­ли о том, что мето­ды, кото­ры­ми поль­зо­ва­лись его пред­ше­ст­вен­ни­ки в изло­же­нии исто­рии мини­а­тюр­ных государств преж­ней Элла­ды, уже не соот­вет­ст­во­ва­ли мас­шта­бам и внут­рен­ним зако­но­мер­но­стям гран­ди­оз­но­го объ­еди­не­ния Сре­ди­зем­но­мо­рья.

Созда­вая во «Все­об­щей исто­рии» свой канон напи­са­ния исто­ри­че­ско­го про­из­веде­ния, Поли­бий выдви­га­ет сле­дую­щие тре­бо­ва­ния: исто­рия долж­на носить, во-пер­вых, все­об­щий харак­тер, т. е. охва­ты­вать в сво­ем изло­же­нии собы­тия, одно­вре­мен­но про­ис­хо­дя­щие как на запа­де, так и на восто­ке, при­чем изло­же­ние долж­но быть син­хрон­ным. Далее, исто­рия не долж­на носить празд­ный, раз­вле­ка­тель­ный харак­тер, пред­на­зна­чен­ный поза­ба­вить досу­же­го чита­те­ля. Напро­тив, ее зада­ча научить его, как нуж­но посту­пать в тех или иных обсто­я­тель­ствах в буду­щем, ана­ло­гич­ных или сход­ных про­изо­шед­шим в про­шлом.

Поли­бий фор­му­ли­ру­ет поня­тие дело­вой, праг­ма­ти­че­ской исто­рии (ἡ πραγ­μα­τεία; ὁ πραγ­μα­τικὸς τρό­πος), на обра­ще­нии к кото­ро­му Поли­бий посто­ян­но наста­и­ва­ет.

Поли­бий счи­та­ет, что боль­шин­ство как преж­них, так и совре­мен­ных ему исто­ри­ков зло­употреб­ля­ют дра­ма­ти­че­ски­ми эффек­та­ми и рито­ри­че­ски­ми при­е­ма­ми. Дра­ма­ти­че­ская поэ­зия и рито­ри­ка, пола­га­ет Поли­бий, име­ют совер­шен­но иные зада­чи, неже­ли исто­ри­че­ское повест­во­ва­ние. Он неод­но­крат­но повто­ря­ет эту мысль во мно­гих частях сво­его сочи­не­ния.

Собы­тия исто­рии, счи­та­ет Поли­бий, соеди­не­ны меж­ду собой некой внут­рен­ней свя­зью и вза­им­но обу­слов­ли­ва­ют друг дру­га. Подоб­ные свя­зи меж­ду собы­ти­я­ми суще­ст­во­ва­ли все­гда, но они были менее оче­вид­ны, и боль­шин­ство исто­ри­ков их либо не заме­ча­ли, либо остав­ля­ли без долж­но­го вни­ма­ния. Поли­бий неод­но­крат­но гово­рит, что в его вре­мя сцеп­ле­ние (σιμπλο­κή) собы­тий ста­ло не толь­ко намно­го оче­вид­нее, но и нача­ло гло­баль­ным обра­зом опре­де­лять исто­ри­че­ский про­цесс. Такое сцеп­ле­ние собы­тий исто­рик свя­зы­ва­ет со сбли­же­ни­ем поли­ти­че­ских инте­ре­сов рим­ско-кар­фа­ген­ско­го Запа­да и гре­ко-македон­ско­го Восто­ка. Вре­мя это­го «сцеп­ле­ния» Поли­бий с.19 отно­сит ко вре­ме­ни 140—й Олим­пи­а­ды (220 г. до н. э.), когда в веду­щих элли­ни­сти­че­ских дер­жа­вах к вла­сти при­шли новые пра­ви­те­ли: в Егип­те — Пто­ле­мей IV Фило­патр, в Сирии — Антиох III Вели­кий, в Македо­нии — Филипп V. В Гре­ции в это вре­мя потер­пел пора­же­ние спар­тан­ский царь Клео­мен III, а на Запа­де сгу­сти­лись гро­зо­вые обла­ка Вто­рой Пуний­ской вой­ны. В 217 г. до н. э. собы­тия Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны в Ита­лии «сце­пи­лись» с собы­ти­я­ми Союз­ни­че­ской вой­ны в Гре­ции и все после­дую­щие собы­тия были про­дол­же­ни­ем и след­ст­ви­ем это­го «сцеп­ле­ния».

Одна­ко, чтобы пра­виль­но пони­мать ход исто­ри­че­ских собы­тий, необ­хо­ди­мо, как счи­та­ет Поли­бий, вла­деть при­е­ма­ми углуб­лен­но­го ана­ли­за при­чин­но-след­ст­вен­ных свя­зей. Эту при­чин­но-след­ст­вен­ную связь Поли­бий опре­де­ля­ет, как соеди­не­ние при­чи­ны (αἰτία), пред­ло­га или пово­да (πρό­φασις) и непо­сред­ст­вен­но­го нача­ла собы­тий, чаще все­го воен­ных дей­ст­вий (ἀρχή). Эта после­до­ва­тель­ность зве­ньев при­чин­но-след­ст­вен­ной цепи, по мне­нию Поли­бия, явля­ет­ся неиз­мен­ной. Мно­гие исто­ри­ки, гово­рит Поли­бий, и до него пыта­лись объ­яс­нить связь собы­тий, но дела­ли это непра­виль­но, путая ука­зан­ные ком­по­нен­ты. Одна­ко Поли­бий вынуж­ден при­знать, что не все собы­тия под­да­ют­ся тако­му ана­ли­зу. Он отка­зы­ва­ет­ся, напри­мер, искать при­чи­ну таких собы­тий, как неуро­жаи, вне­зап­ные эпиде­мии, сти­хий­ные бед­ст­вия и т. д., а так­же искать при­чи­ны вто­ро­го поряд­ка (подроб­нее об этом будет ска­за­но ниже).

Поми­мо это­го исто­рик, счи­та­ет Поли­бий, не дол­жен быть каби­нет­ным уче­ным. Он дол­жен либо сам быть участ­ни­ком собы­тий, либо, по мень­шей мере, дол­жен посе­тить места собы­тий и бесе­до­вать с оче­вид­ца­ми. Как было уже ска­за­но выше, Поли­бий сам мно­го путе­ше­ст­во­вал. Все это — и жела­тель­ное уча­стие само­го исто­ри­ка в собы­ти­ях, и необ­хо­ди­мость бесе­до­вать с оче­вид­ца­ми — может под­ра­зу­ме­вать напи­са­ние сочи­не­ния толь­ко на тему собы­тий, близ­ких по вре­ме­ни писа­те­лю. Имен­но так обсто­ит дело с сочи­не­ни­ем само­го Поли­бия. Его «Все­об­щая исто­рия» охва­ты­ва­ет пери­од меж­ду 220 и 146 гг. до н. э., что зани­ма­ет кни­ги с III no XL. Две пер­вые кни­ги пред­став­ля­ют собой «введе­ние» (προ­κατασ­κευή) ко все­му сочи­не­нию и охва­ты­ва­ют собы­тия с 264 по 220 г. до н. э. Таким обра­зом, сочи­не­ние Поли­бия отно­сит­ся к раз­ряду «новой и новей­шей исто­рии», посколь­ку сам исто­рик был совре­мен­ни­ком и даже свиде­те­лем боль­шей части изло­жен­ных им собы­тий.

Поня­тие «праг­ма­ти­че­ской исто­рии» Поли­бий свя­зы­ва­ет преж­де все­го с воен­ной и поли­ти­че­ской исто­ри­ей. Исхо­дя из это­го, он тре­бу­ет от исто­ри­ков, чтобы они обла­да­ли доста­точ­ным опы­том в воен­ных и поли­ти­че­ских делах. Толь­ко ком­пе­тент­ный спе­ци­а­лист, счи­та­ет Поли­бий, может по досто­ин­ству оце­нить доб­лесть пол­ко­во­д­ца и дис­по­зи­цию сра­же­ния, рав­но как государ­ст­вен­ное устрой­ство и дей­ст­вия того или ино­го поли­ти­ка.

Все ска­зан­ное выше неиз­беж­но наво­дит на мысль о том, что чита­тель­ский круг, на кото­рый ори­ен­ти­ро­вал­ся Поли­бий, дол­жен был быть весь­ма обра­зо­ван­ным и спе­ци­аль­но под­готов­лен­ным, а сле­до­ва­тель­но, доста­точ­но узким. Сам исто­рик нигде пря­мо не гово­рит, кого имен­но он име­ет в виду, но совер­шен­но оче­вид­но, что это преж­де все­го поли­ти­ки и воен­ные, т. е. люди, бли­же все­го сто­я­щие к свер­ше­нию исто­ри­че­ско­го про­цес­са. При этом, одна­ко, надо иметь в виду и сле­дую­щее обсто­я­тель­ство: Поли­бий уже в дру­гой свя­зи, а имен­но в плане общей цели сво­ей исто­рии — оправ­да­ния рим­ско­го заво­е­ва­ния в гла­зах элли­нов, под­ра­зу­ме­ва­ет мак­си­маль­но широ­кую гре­ко­языч­ную читаю­щую пуб­ли­ку. В этом состо­ит одно из мно­го­чис­лен­ных про­ти­во­ре­чий взглядов Поли­бия.

Дру­гим суще­ст­вен­ным эле­мен­том поли­би­ев­ско­го обра­за мыс­ли явля­ет­ся пред­став­ле­ние о судь­бе (τύ­χη). Поня­тие судь­бы было зна­ко­мо гре­кам уже по край­ней мере со вре­мен Гоме­ра, одна­ко и обо­зна­че­ние, и внут­рен­нее с.20 содер­жа­ние это­го поня­тия было иным. Для гре­ков арха­и­ки и клас­си­ки судь­ба пред­став­ля­лась неким инди­виду­аль­ным пред­опре­де­ле­ни­ем каж­до­го чело­ве­ка (αἶσα, μοῖρα, εἱμαρ­μέ­νη и т. д., лат. fa­tum). Судь­бу мож­но узнать с помо­щью ора­ку­лов и гада­ний, но нель­зя изме­нить. В элли­ни­сти­че­скую эпо­ху пред­став­ле­ние о судь­бе зна­чи­тель­но меня­ет­ся. Она начи­на­ет вос­при­ни­мать­ся как некий каприз­ный слу­чай (τύ­χη от гла­го­ла τυγ­χά­νω — неожи­дан­но слу­чать­ся, лат. for­tu­na)³⁰. Во мно­гом такое изме­не­ние пред­став­ле­ний мож­но объ­яс­нить тем, что для вре­ме­ни элли­низ­ма было харак­тер­ным дина­мич­ное изме­не­ние судеб как отдель­ных людей, так и целых государств. Кар­ти­на окру­жаю­ще­го мира меня­лась прак­ти­че­ски на гла­зах, и это рож­да­ло пред­став­ле­ние о некой силе, кото­рая по сво­е­му про­из­во­лу может под­вер­гать изме­не­нию все, что угод­но.

Поли­бий доволь­но часто (более 120 раз) упо­ми­на­ет о судь­бе (τύ­χη) в сохра­нив­ших­ся частях сво­его сочи­не­ния. Оста­но­вим­ся на этом несколь­ко подроб­нее.

Обра­тим­ся к рас­смот­ре­нию пас­са­жей, в кото­рых Поли­бий исполь­зу­ет поня­тие τύ­χη. Уже в самом нача­ле сво­его сочи­не­ния автор гово­рит, что судь­ба све­ла все дела ойку­ме­ны к одной цели и что чита­те­лю необ­хо­ди­мо познать спо­соб ее дей­ст­вия (τὸν χει­ρισ­μὸν τῆς τύ­χης (I, 4, 1—2))³¹. Начи­ная изло­же­ние исто­рии Азии и Егип­та с 221 г. до н. э., Поли­бий гово­рит, что пред­ше­ст­ву­ю­щие собы­тия уже подроб­но изло­же­ны дру­ги­ми, а в его соб­ст­вен­ное вре­мя судь­ба не совер­ши­ла ниче­го выдаю­ще­го­ся в этих рай­о­нах (II, 37, 6). Послы Антио­ха убеж­да­ют рим­лян мило­сти­во обра­щать­ся с побеж­ден­ны­ми, добав­ляя при этом, что это не так полез­но Антио­ху, сколь­ко самим рим­ля­нам, «посколь­ку судь­ба вру­чи­ла им власть и прав­ле­ние над всей ойку­ме­ной» (XXI, 13, 8). Во вре­мя III Македон­ской вой­ны часть гре­ков не помо­га­ла и не пре­пят­ст­во­ва­ла рим­ля­нам в борь­бе с Пер­се­ем, «слов­но они вве­ри­ли судь­бе заботу о буду­щем» (XXX, 6, 6). Нако­нец, обра­ща­ясь к собы­ти­ям гре­ко-пер­сид­ских войн, Поли­бий гово­рит, что «судь­ба, как кажет­ся, вверг­ла элли­нов в вели­кий страх во вре­мя пере­хо­да Ксерк­са в Евро­пу».

Во всех слу­ча­ях τύ­χη высту­па­ет как некая пол­но­власт­ная пра­ви­тель­ни­ца мира. Люди и целые государ­ства не в силах изме­нить ее реше­ний и могут лишь вве­рить себя ее воле.

Очень часто Поли­бий, для того чтобы оха­рак­те­ри­зо­вать мощь и образ дей­ст­вий судь­бы, при­бе­га­ет к срав­не­ни­ям, заим­ст­во­ван­ным из обла­сти дра­ма­ти­че­ских состя­за­ний. После бит­вы при Кан­нах почти все пле­ме­на Ита­лии пере­шли на сто­ро­ну Ган­ни­ба­ла. В этот момент послан­ный в Гал­лию пре­тор Л. Посту­мий был раз­бит со всем вой­ском, «слов­но судь­ба совер­ша­ла эпи­лог и подыг­ры­ва­ла уже совер­шив­шим­ся собы­ти­ям» (III, 118, 6)³². В сход­ных слу­ча­ях Поли­бий часто исполь­зу­ет выра­же­ния, пря­мо ука­зы­ваю­щие на дета­ли устрой­ства теат­раль­ных зре­лищ³³. Так, в пас­са­же XI, 5, 8 гово­рит­ся, с.21 что пре­да­тель­ство это­ля­на­ми обще­гре­че­ских инте­ре­сов (их союз с Римом) ранее оста­ва­лось неиз­вест­ным, а теперь ста­ло оче­вид­ным, «в то вре­мя как судь­ба, слов­но нароч­но, выве­ла на экзо­ст­ру (ἐπὶ τὴν ἐξώστραν) их безу­мие». В двух слу­ча­ях Поли­бий исполь­зу­ет сце­ну (ἐπὶ σκή­νην): XXIV, 8а, 1; XXIX, 7, 2; в одном слу­чае проске­ний (ἐπὶ προ­σκή­νιον): fr. 113. Во всех этих слу­ча­ях судь­ба выво­дит на под­мост­ки безу­мие (ἄγνοια) людей или их несча­стья (τὰσ αὐτῶν συμ­φο­ράς). В пас­са­же XXIV, 8, 12 судь­ба уже пря­мо устра­и­ва­ет теат­раль­ное зре­ли­ще (ἡ τύ­χη δρᾶ­μα <…> ἐπει­σήγα­γε).

Боль­шое чис­ло инте­ре­су­ю­щих нас мест пред­став­ля­ют собой срав­не­ния с атле­ти­че­ски­ми аго­на­ми. Здесь судь­ба высту­па­ет сра­зу в несколь­ких ролях: она и рас­по­ряди­тель состя­за­ний, и судья, раздаю­щий при­зы и награ­ды, и, нако­нец, она сама ста­но­вит­ся участ­ни­ком состя­за­ний. Прав­да, послед­няя упо­мя­ну­тая роль судь­бы встре­ча­ет­ся толь­ко в одном, но очень важ­ном по содер­жа­нию месте (XXXIX, 11, 8): выра­жая свое удо­вле­тво­ре­ние тем, что напрас­ное сопро­тив­ле­ние гре­ков рим­ля­нам не было слиш­ком дол­гим и кро­во­про­лит­ным, Поли­бий при­пи­сы­ва­ет эту заслу­гу судь­бе, упо­доб­ляя ее лов­ко­му и опыт­но­му бор­цу (πα­λαισ­τής), кото­рый пошел на край­нее сред­ство для дости­же­ния желан­ной победы.

Слу­чаи, где судь­ба высту­па­ет в роли устро­и­те­ля и рас­по­ряди­те­ля состя­за­ний, отли­ча­ют­ся от тех, где судь­ба высту­па­ет как пра­ви­тель­ни­ца мира, тем, что они исполь­зу­ют­ся Поли­би­ем при­ме­ни­тель­но к локаль­ным собы­ти­ям (XXIX, 11, 12 — Еги­пет; X, 11, 12 — Испа­ния), тогда как вто­рые — к собы­ти­ям всей ойку­ме­ны.

Во вре­мя борь­бы рим­лян с Гамиль­ка­ром Бар­кой на Эрик­се у Панор­ма судь­ба, как хоро­ший рас­по­ряди­тель состя­за­ний (ἀγα­θός βρα­βευτής), пере­ве­ла схват­ку в более труд­ное и опас­ное и вме­сте с тем в более реши­тель­ное поло­же­ние (I, 58, 1; cf. XXVII, 14, 5). Это­лий­ские стра­те­ги убеди­ли народ пре­до­ста­вить судь­бе самой увен­чать победи­те­ля (II, 2, 10). Судь­ба све­ла в бит­ве при Селас­сии Анти­го­на Досо­на и Клео­ме­на III как двух пре­вос­ход­ных и рав­ных сопер­ни­ков (II, 66, 4). Ган­ни­бал, обра­ща­ясь к сво­им вои­нам, гово­рит, что судь­ба све­ла на бой кар­фа­ге­нян и рим­лян как галль­ских плен­ни­ков, кото­рых Ган­ни­бал перед этим заста­вил сра­жать­ся в каче­стве гла­ди­а­то­ров (III, 63, 3). Рас­ска­зы­вая о бит­ве при Заме, Поли­бий гово­рит, что нико­гда преж­де судь­ба не выстав­ля­ла более заме­ча­тель­ных при­зов (ἆθλα) для победи­те­лей (XV, 9, 4; 10, 5).

Близ­ки к толь­ко что рас­смот­рен­ной функ­ции судь­бы те слу­чаи, где судь­ба разда­ет цар­ские вен­цы. Министр Антио­ха III Гер­мий, чтобы ском­про­ме­ти­ро­вать в гла­зах царя его бра­та Ахея, состав­ля­ет на имя Ахея под­лож­ное пись­мо от Пто­ле­мея IV, где тот яко­бы уго­ва­ри­ва­ет его не отвер­гать даро­ван­ный ему самой судь­бой цар­ский венец (V, 42, 8). Сци­пи­он Стар­ший, по сло­вам Поли­бия, неод­но­крат­но откло­нял цар­ский венец, кото­рый ему пре­под­но­си­ла судь­ба (X, 40, 9).

Еще одна функ­ция судь­бы была заим­ст­во­ва­на Поли­би­ем из судеб­ной прак­ти­ки, где τύ­χη выпол­ня­ет роль судьи, караю­ще­го за пре­ступ­ле­ния. Так, Гамиль­кар измо­ром одоле­ва­ет вос­став­ших наем­ни­ков, «в то вре­мя, как судь­ба нала­га­ет на них при­чи­таю­щу­ю­ся им кару» (I, 84, 10). Сход­ную кар­ти­ну мы наблюда­ем в пас­са­же IV, 81, 5, где Хилон, заду­мав захва­тить власть в Спар­те, орга­ни­зо­вы­ва­ет заго­вор и уби­ва­ет про­ти­во­дей­ст­во­вав­ших ему эфо­ров.

Судь­ба может лишать пре­ступ­ни­ков снис­хож­де­ния (XV, 17, 6). Судь­ба либо может сама нака­зы­вать пре­ступ­ни­ка (XX, 7, 2), либо насы­ла­ет на него Эри­ний (несча­стья Филип­па V—XXIV, 8, 2).

В ряде слу­ча­ев судь­ба высту­па­ет в роли помощ­ни­ка в чело­ве­че­ских делах. Так, ахей­цы стро­ят рас­че­ты на слу­чай помо­щи со сто­ро­ны судь­бы и на слу­чай ее про­ти­во­дей­ст­вия (II, 48, 7—8). Поли­бий гово­рит, что ему, с.22 чтобы закон­чить труд, «необ­хо­ди­ма помощь судь­бы» (προσ­δεῖ δὲ τὰ τῆς τύ­χης — III, 5, 7). Ибер Аби­ликс выда­ет Пуб­лию Сци­пи­о­ну нахо­див­ших­ся у кар­фа­ге­нян ибе­рий­ских залож­ни­ков. Автор рас­це­ни­ва­ет это как боль­шую помощь рим­ля­нам со сто­ро­ны судь­бы (III, 99, 9). Это­лий­ские послы гово­рят, что судь­ба явным обра­зом помо­га­ет спар­тан­цам (τὴν τύ­χην <…> συ­νερ­γοῦ­σαν IX, 29, 10). Сци­пи­он Афри­кан­ский отли­чал­ся боль­шой сдер­жан­но­стью, когда ему сопут­ст­во­ва­ла судь­ба (X, 40, 6). Судь­ба часто помо­га­ла Ган­ни­ба­лу (XI, 19, 5). Судь­ба помо­га­ла Сци­пи­о­ну Млад­ше­му (XXXIV, 15, 2).

К «судь­бе-помощ­ни­ку» близ­ка «судь­ба-дари­тель­ни­ца». Судь­ба может наде­лять людей мно­ги­ми хоро­ши­ми каче­ства­ми. Кри­ти­куя исто­ри­ков, дра­ма­ти­зи­ру­ю­щих собы­тия, Поли­бий, пере­да­вая рас­сказ об уча­стии сыно­вей сена­то­ров в заседа­нии рим­ско­го сена­та в пери­од наи­боль­шей опас­но­сти для Рима со сто­ро­ны Ган­ни­ба­ла, гово­рит, что он готов был бы пове­рить в эту исто­рию, если бы τύ­χη с дет­ства наде­ля­ла рим­лян спо­соб­но­стью хра­нить тай­ны (III, 20, 4). Гиерон полу­чил власть над сира­ку­зя­на­ми и их союз­ни­ка­ми, не имея в гото­вом виде от судь­бы (ἐκ τῆς τύ­χης) ни богат­ства, ни сла­вы, ни чего-либо дру­го­го (VII, 8, 1), из чего мож­но понять, что чело­век может полу­чить все это от судь­бы в пода­рок. Ган­ни­бал, убеж­дая кар­фа­ге­нян при­нять пред­ла­гае­мые усло­вия мира, гово­рит о том, что его сооте­че­ст­вен­ни­ки, участ­во­вав­шие во враж­деб­ных Риму замыс­лах и потер­пев­шие пора­же­ние, долж­ны были бы покло­нить­ся судь­бе, полу­чив такие снис­хо­ди­тель­ные усло­вия мира (XV, 19, 5).

Судь­ба выпол­ня­ет у Поли­бия так­же и роль неко­е­го проб­но­го кам­ня, на кото­ром под­вер­га­ют­ся испы­та­нию харак­те­ры людей. Важ­ней­шим каче­ст­вом, кото­рое чело­век может при­об­ре­сти бла­го­да­ря чте­нию «праг­ма­ти­че­ской исто­рии», явля­ет­ся уме­ние муже­ст­вен­но и бла­го­род­но пере­но­сить пре­врат­но­сти судь­бы (VI, 1a, 6).

Судь­ба может выпол­нять роль настав­ни­цы. Так, она сде­ла­ла оче­вид­ным для всех, что при­чи­на αἰτία успе­хов фиван­ско­го государ­ства заклю­ча­ет­ся не в его устрой­стве, а в доб­ле­стях (ἀρε­τή) его пра­ви­те­лей (VI, 43, 5).

Два пас­са­жа пред­став­ля­ют нам судь­бу в роли син­хро­ни­за­то­ра собы­тий, т. е. силу, застав­ля­ю­щую отдель­ные мно­го­чис­лен­ные собы­тия про­ис­хо­дить одно­вре­мен­но. Судь­ба зара­зи­ла всех гал­лов стра­стью к войне (II, 20, 7). Пто­ле­мей Фило­патр, уна­сле­до­вав власть отца, уби­ва­ет бра­та Мага­са, наде­ясь убе­речь­ся от внут­рен­них опас­но­стей сво­и­ми сила­ми, а от внеш­них — с помо­щью судь­бы (διὰ τὴν τύ­χην). Под этим под­ра­зу­ме­ва­ет­ся то, что к это­му вре­ме­ни Анти­гон и Селевк уже ушли из жиз­ни, а Антиох и Филипп еще явля­ют­ся детьми (V, 34, 2; ср. II, 41, 1).

Важ­ной функ­ци­ей судь­бы явля­ет­ся обнов­ле­ние мира. Судь­ба посто­ян­но совер­ша­ет что-либо новое (και­νοποιοῦσα) и посто­ян­но всту­па­ет в спор с жиз­ня­ми людей (συ­νεχῶς ἐνα­γωνι­ζομέ­νη τοῖς τῶν ἀνθρώ­πων βίος). Нико­гда ранее она не совер­ша­ла столь вели­ко­го дела и не участ­во­ва­ла в столь боль­шом состя­за­нии, как во вре­ме­на авто­ра (I, 4, 4—5)³⁴. Жите­ли Меди­о­на рас­по­ряди­лись добы­чей, взя­той у это­лян, имен­но так, как те преж­де рас­счи­ты­ва­ли рас­по­рядить­ся добы­чей, взя­той у них, «в то вре­мя как судь­ба, слов­но спе­ци­аль­но, демон­стри­ро­ва­ла на их при­ме­ре про­чим людям свою силу» (II, 4, 2—3). Заняв Спар­ту, Анти­гон Досон был вынуж­ден сроч­но всту­пить в Македо­нию при изве­стии о втор­же­нии илли­рий­цев.

«Таким обра­зом, — заме­ча­ет Поли­бий, — судь­ба при­вык­ла решать зна­чи­тель­ней­шие из дел вопре­ки рас­че­ту (πα­ρὰ λό­γον)» (II, 70, 2). Автор, начи­ная син­хрон­ное изло­же­ние со 140—й олим­пи­а­ды, при­во­дит для объ­яс­не­ния это­го ряд при­чин и сре­ди них то, что «судь­ба в назван­ное вре­мя слов­но с.23 обно­ви­ла все в ойку­мене» (IV, 2, 4)³⁵. Во вре­ме­на жиз­ни авто­ра судь­ба совер­ши­ла свое самое заме­ча­тель­ное дея­ние (VIII, 4, 3).

Име­ет­ся несколь­ко слу­ча­ев, где τύ­χη озна­ча­ет у Поли­бия участь-жре­бий. Царь Пер­сей отправ­ля­ет посоль­ство к Антио­ху, чтобы убедить его при­нять уча­стие в борь­бе с рим­ля­на­ми: в про­тив­ном-де слу­чае Антиох испы­та­ет общую с Пер­се­ем судь­бу (τα­χέως πεῖ­ραν λή­ψεται τῆς αὐτῆς ἑαυτῷ τύ­χης XXIX, 3, 10). Ага­фокл и Ага­фо­клея, ниче­го не достиг­нув, опла­ки­ва­ют свою судь­бу (XV, 32, 1). Инсум­б­ры реши­ли испы­тать свою судь­бу и дать реши­тель­ное сра­же­ние рим­ля­нам (II, 32, 5). Жите­ли Лит­та, обна­ру­жив свой город раз­ру­шен­ным, опла­ки­ва­ют свою судь­бу (VI, 54, 4). Чело­ве­ку, по мне­нию Поли­бия, не сле­ду­ет испы­ты­вать свою судь­бу (XXI, 12, 4).

Рас­смот­рен­ные пас­са­жи поз­во­ля­ют сде­лать вывод о том, что для Поли­бия поня­тие τύ­χη было дале­ко не одно­знач­ным. Судь­ба в его пред­став­ле­нии наде­ле­на мно­же­ст­вом раз­но­об­раз­ных функ­ций. Общим для рас­смот­рен­ных мест явля­ет­ся то, что автор при­зна­ет суще­ст­во­ва­ние судь­бы в той или иной ее функ­ции. Одна­ко в «Исто­рии» есть ряд пас­са­жей, где автор отри­ца­ет роль судь­бы в исто­ри­че­ских собы­ти­ях. Все эти слу­чаи высту­па­ют в рез­ком про­ти­во­ре­чии с рас­смот­рен­ны­ми выше пас­са­жа­ми. Поли­бий отри­ца­ет роль судь­бы в деле воз­вы­ше­ния Ахей­ско­го сою­за и счи­та­ет, что надо искать при­чи­ну и там, где она оче­вид­на, и там, где не оче­вид­на (II, 38, 5). Вину за гибель рим­ских кораб­лей око­ло Кама­ри­ны автор воз­ла­га­ет не на судь­бу, а на коман­ди­ров флота (I, 37, 4; ср. Sol. 8). Сци­пи­он Стар­ший успеш­но вел воен­ные дей­ст­вия в Испа­нии, дове­ря­ясь не судь­бе, а рас­че­ту (οὐ τῇ τύ­χῃ πισ­τεύων, ἀλλὰ τοῖς συλ­λο­γισ­μοῖς X, 7, 3); он нико­гда не укло­нял­ся от опас­но­стей, «что свой­ст­вен­но чело­ве­ку, не дове­ря­ю­ще­му судь­бе, но обла­даю­ще­му умом вое­на­чаль­ни­ка» (X, 3, 7). Рим­ляне достиг­ли успе­хов не бла­го­да­ря судь­бе и не слу­чай­но, а совер­шен­но есте­ствен­но (I, 69, 3). Царь Эвмен полу­чал помощь не от судь­бы, но от соб­ст­вен­ной про­ни­ца­тель­но­сти и трудо­лю­бия (XXXII, 23, 4). Чита­те­лям сле­ду­ет знать, поче­му рим­ляне обыч­но одер­жи­ва­ют верх в сра­же­ни­ях, дабы они не при­пи­сы­ва­ли их успех судь­бе (XVIII, 11, 5). Поли­бий подроб­но рас­ска­зы­ва­ет о доб­ро­де­те­лях Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на, чтобы чита­те­ли из-за незна­ния истин­ных при­чин не при­пи­сы­ва­ли его успе­хи, достиг­ну­тые рас­че­том, судь­бе (XXXII, 16, 3). Автор не одоб­ря­ет тех, кто при­пи­сы­ва­ет успе­хи Сци­пи­о­на Стар­ше­го не его талан­ту и пред­у­смот­ри­тель­но­сти, а богам и судь­бе (εἰς δὲ τοὺς θεοὺς καὶ τὴν τύ­χην X, 9, 2). Мно­гие люди не пони­ма­ют при­чин собы­тий и отно­сят все к богам и судь­бе (X, 5, 8).

Чтобы луч­ше разо­брать­ся в про­ти­во­ре­чи­во­сти и мно­го­об­ра­зии зна­че­ний, вкла­ды­вае­мых Поли­би­ем в поня­тие судь­бы, обра­тим­ся к двум «тео­ре­ти­че­ским» пас­са­жам, где Поли­бий непо­сред­ст­вен­но выска­зы­ва­ет общие суж­де­ния о судь­бе (XXIX, 6c; XXXVII, 4).

Пер­вый из них содер­жит в себе цита­ту из сочи­не­ния Демет­рия Фалер­ско­го «О судь­бе», суж­де­ния кото­ро­го Поли­бий пол­но­стью разде­ля­ет. Из слов Поли­бия ста­но­вит­ся ясной цель сочи­не­ния Демет­рия — пока­зать чита­те­лям пере­мен­чи­вый харак­тер судь­бы με­ταβολὴ τῆς τύ­χης. Содер­жа­ние пас­са­жа сво­дит­ся к тому, что за пять­де­сят лет до вре­ме­ни само­го Демет­рия пер­сы не мог­ли даже пред­ста­вить, что спу­стя ука­зан­ный срок их дер­жа­ва будет уни­что­же­на. Хотя Македо­ния нахо­дит­ся на вер­шине сво­его могу­ще­ства, ее тем не менее ожи­да­ет судь­ба пер­сид­ской дер­жа­вы. Далее идут несколь­ко очень важ­ных харак­те­ри­стик судь­бы. Преж­де все­го с ней невоз­мож­но заклю­чить дого­вор (ἀσύν­θε­τος τύ­χη). Судь­ба посто­ян­но все обнов­ля­ет вопре­ки рас­че­ту с.24 людей (καὶ πάν­τα πα­ρὰ τὸν λο­γισ­μὸν τὸν ἡμέ­τερον και­νοποιοῦσα). Судь­ба выка­зы­ва­ет свою силу в необы­чай­ных вещах (καὶ τὴν αὑτῆς τῆς δύ­ναμιν ἐν τοῖς πα­ραδό­ζοις ἐνδεικ­νυ­μένη): «Сей­час она дала македо­ня­нам сча­стье пер­сов и ссуди­ла им эти бла­га до тех пор, пока не при­мет в отно­ше­нии их дру­го­го реше­ния». Обра­ща­ясь к собы­ти­ям сво­его вре­ме­ни, Поли­бий вос­хи­ща­ет­ся пред­виде­ни­ем Демет­рия Фалер­ско­го. При­ни­мая тео­рию Демет­рия Фалер­ско­го, Поли­бий зна­чи­тель­но рас­ши­ря­ет круг функ­ций судь­бы.

Еще более важ­ным в тео­ре­ти­че­ском плане явля­ет­ся пас­саж XXXVII, 4, в кото­ром Поли­бий рас­смат­ри­ва­ет при­чи­ны паде­ния чис­лен­но­сти насе­ле­ния в Элла­де. Автор счи­та­ет сво­ей целью опро­верг­нуть мне­ние тех, кто скло­нен усмат­ри­вать дей­ст­вие судь­бы в обще­ст­вен­ных и част­ных делах. С точ­ки зре­ния Поли­бия допу­сти­мо отно­сить к сфе­ре дея­тель­но­сти судь­бы толь­ко те вещи, при­чи­ны кото­рых невоз­мож­но или труд­но рас­по­знать. К этой кате­го­рии автор отно­сит дожди и лив­ни необы­чай­ной силы (οἷον ὄμβρων καὶ ὑετῶν ἐζαι­σίων ἐπι­φο­ρά), про­ти­во­по­лож­ные им засу­хи и холо­да (τἀναν­τία πά­λιν αὐχμῶν καὶ πά­γων) и про­ис­хо­дя­щие от это­го неуро­жаи; дли­тель­ные эпиде­мии (λοιμι­καὶ διαθέ­σεις συ­νεχεῖς), а так­же вещи, подоб­ные пере­чис­лен­ным, при­чи­ну (αἰτία) кото­рых нелег­ко отыс­кать (Ibid. 2). В этих слу­ча­ях мож­но, сле­дуя мне­нию тол­пы (ταῖς τῶν πολ­λῶν δό­ζαις), воз­но­сить молит­вы, при­но­сить жерт­вы боже­ству (τὸ θεὶον), вопро­шать богов (τοὺς θεούς) о том, как луч­ше все­го посту­пить в дан­ных обсто­я­тель­ствах.

Чело­век, обра­щаю­щий­ся к богам там, где нетруд­но най­ти при­чи­ну, явля­ет­ся глуп­цом (ἆρ ᾿ οὐ μά­ταιος ἄν ἐθαίνε­το). Когда при­чи­на ясна, сред­ство помочь делу нахо­дит­ся в руках самих людей (τῆς διορ­θώ­σεως ἐν ἡμῖν κει­μένης). Сле­ду­ет, одна­ко, отка­зать­ся от поис­ков при­чин в тех слу­ча­ях, где они либо непо­сти­жи­мы, либо пости­га­ют­ся с трудом (Ibid. 9). Для иллю­ст­ра­ции этой мыс­ли Поли­бий при­во­дит собы­тия, свя­зан­ные с под­держ­кой македо­ня­на­ми Лже-Филип­па. Текст пас­са­жа силь­но испор­чен, но смысл доста­точ­но ясен. Македо­няне были облас­ка­ны рим­ля­на­ми и полу­чи­ли от них сво­бо­ду и все­воз­мож­ные льготы, а кро­ме того, были избав­ле­ны от внут­рен­них смут. Ранее македо­няне часто тер­пе­ли пора­же­ния от рим­лян. Теперь, под­дер­жав власть недо­стой­но­го чело­ве­ка, они победи­ли рим­лян. Най­ти при­чи­ну этих собы­тий, по мне­нию Поли­бия, труд­но. Един­ст­вен­ным объ­яс­не­ни­ем в этом слу­чае может быть «вред» со сто­ро­ны богов (δαι­μο­νοβ­λά­βεια) и гнев богов (μῆ­νις τῶν θεῶν) на всех македо­нян.

Объ­яс­не­ния, при­во­ди­мые в этом пас­са­же Поли­би­ем, не сни­ма­ют, одна­ко, всех про­ти­во­ре­чий, свя­зан­ных с поня­ти­ем судь­бы в его «Исто­рии».

Не вда­ва­ясь в подроб­но­сти суще­ст­ву­ю­щей по это­му пово­ду дис­кус­сии³⁶, заме­тим лишь сле­дую­щее.

Нам пред­став­ля­ет­ся, что в том, как Поли­бий исполь­зо­вал при­е­мы логи­че­ско­го объ­яс­не­ния собы­тий и кате­го­рию судь­бы, содер­жит­ся опре­де­лен­ная парал­лель со взгляда­ми Сокра­та на пре­де­лы чело­ве­че­ско­го позна­ния. Сократ осуж­дал людей, вопро­шав­ших ора­ку­лов в тех слу­ча­ях, когда ответ мог быть най­ден в разу­ме и опы­те людей (Xen. Met. I, 7—9). Когда сло­во τύ­χη встре­ча­ет­ся у Поли­бия в подоб­ных ситу­а­ци­ях, оно все­гда име­ет отри­ца­тель­ную окрас­ку. Оче­вид­но, широ­ко рас­про­стра­нен­ное сре­ди его с.25 совре­мен­ни­ков мне­ние о том, что все про­ис­хо­дя­щее сле­ду­ет при­пи­сы­вать судь­бе, было непри­ем­ле­мо для Поли­бия пото­му, что такой под­ход не поз­во­лял глу­бо­ко про­ни­кать в при­ро­ду вещей, а сле­до­ва­тель­но, про­ти­во­ре­чил целям его «праг­ма­ти­че­ской» исто­рии, для дости­же­ния кото­рых тре­бо­вал­ся убеди­тель­ный логи­че­ский ана­лиз собы­тий. Посколь­ку чело­ве­че­ско­му разу­му доступ­ны при­чи­ны дале­ко не всех собы­тий и явле­ний, то в повест­во­ва­нии Поли­бия судь­ба встре­ча­ет­ся и в поло­жи­тель­ном смыс­ле. В таких слу­ча­ях она слу­жит как бы тер­ми­ном, объ­яс­ня­ю­щим явле­ния, не под­даю­щи­е­ся логи­че­ско­му объ­яс­не­нию.

Вме­сте с тем в сочи­не­нии наше­го исто­ри­ка име­ют­ся слу­чаи совер­шен­но осо­бо­го употреб­ле­ния сло­ва «судь­ба» в поло­жи­тель­ном смыс­ле, отлич­ные от тех, где оно слу­жит про­сто ярлы­ком, обо­зна­чаю­щим необъ­яс­ни­мые явле­ния. Поли­бий гово­рит, что судь­ба пра­вит миром и почти цели­ком под­чи­ни­ла его рим­ско­му вла­ды­че­ству, что она сде­ла­ла рим­лян сво­им оруди­ем в нака­за­ние Антио­ха и Филип­па (I, 1, 4; XV, 20, 6—8). Таким обра­зом, несмот­ря на то что для Поли­бия с точ­ки зре­ния задач праг­ма­ти­че­ско­го исто­рио­пи­са­ния очень важ­но было сузить сфе­ру необъ­яс­ни­мых явле­ний, для обо­зна­че­ния кото­рых он поль­зу­ет­ся поня­ти­ем судь­бы, и мак­си­маль­но рас­ши­рить область при­ме­не­ния при­чин­но-след­ст­вен­но­го мето­да, в его «Исто­рии» при­сут­ст­ву­ет так­же тра­ди­ци­он­ное пред­став­ле­ние о судь­бе как о сверхъ­есте­ствен­ной силе, пра­вя­щей миром. Это, воз­мож­но, объ­яс­ня­ет­ся осо­бым отно­ше­ни­ем Поли­бия к рим­ской дер­жа­ве, как государ­ству, под­чи­нив­ше­му себе Сре­ди­зем­но­мо­рье.

Инте­рес­но оста­но­вить­ся на соот­но­ше­нии у Поли­бия двух про­ти­во­по­лож­ных прин­ци­пов — судь­бы, пра­вя­щей миром (ирра­цио­наль­ное нача­ло), и логи­че­ско­го рас­че­та и созна­тель­ной воли чело­ве­ка. Если пред­у­смот­ри­тель­но­го чело­ве­ка пости­га­ет удар судь­бы, то Поли­бий не усмат­ри­ва­ет в этом его вины, и наобо­рот, если чело­век необ­ду­ман­но под­вер­га­ет себя опас­но­сти, то, в слу­чае неуда­чи, он, по мне­нию Поли­бия, заслу­жен­но пори­ца­ет­ся здра­во­мыс­ля­щи­ми людь­ми (II, 7, 1—3; VIII, 2). Это про­ти­во­по­став­ле­ние рацио­наль­но­го рас­че­та и судь­бы изна­чаль­но свой­ст­вен­но исто­ри­че­ской мыс­ли гре­ков и не явля­ет­ся моно­по­ли­ей какой-либо фило­соф­ской шко­лы. Уже Геро­дот вкла­ды­ва­ет это про­ти­во­по­став­ле­ние в уста Арта­ба­на: «Ведь при­нять хоро­шее реше­ние я почи­таю вели­чай­шей при­бы­лью. Даже если что-либо и вос­пре­пят­ст­ву­ет, при­ня­тое реше­ние от это­го не ста­но­вит­ся хуже — его побеж­да­ет судь­ба. При­няв­ший же пло­хое реше­ние, если судь­ба ему бла­го­при­ят­ст­ву­ет, нахо­дит неожи­дан­ное сча­стье, но реше­ние у него тем не менее было при­ня­то от это­го нисколь­ко не луч­ше» (VII, 10).

Ксе­но­фонт раз­ви­ва­ет ту же самую мысль уста­ми Сокра­та в беседе с Ари­сто­де­мом. «(Сократ) Кто кажет­ся тебе более достой­ны­ми удив­ле­ния, те, кто созда­ют лишен­ные разу­ма и дви­же­ния изо­бра­же­ния, или создаю­щие разум­ные и дей­ст­ву­ю­щие живые суще­ства? (Ари­сто­дем) Конеч­но, кля­нусь Зев­сом, те, кто созда­ют живые суще­ства, если толь­ко это дела­ет­ся не по какой-то слу­чай­но­сти, но по разу­му. (Сократ) В то вре­мя, как в отно­ше­нии одних неиз­вест­но, для чего они суще­ст­ву­ют, а в отно­ше­нии дру­гих ясно, что они суще­ст­ву­ют для поль­зы, то какие из них, как ты счи­та­ешь, суть дела судь­бы, а какие разу­ма? (Ари­сто­дем) Подо­ба­ет, чтобы рож­ден­ные для поль­зы были тво­ре­ни­я­ми разу­ма» (Mem. I, 4, 4). Взгляды Поли­бия на про­ти­во­сто­я­ние в исто­ри­че­ском про­цес­се фаталь­ной неиз­беж­но­сти и созна­тель­ной воли и логи­че­ско­го рас­че­та людей в целом тра­ди­ци­он­ны для гре­че­ской исто­ри­ко-фило­соф­ской мыс­ли.

Поли­бий, будучи чело­ве­ком прак­ти­че­ско­го скла­да ума, весь­ма насто­ро­жен­но отно­сил­ся к поли­ти­че­ским тео­ри­ям дру­гих авто­ров. Сам он так­же ста­рал­ся не укло­нять­ся в сто­ро­ну тео­ре­ти­че­ских изыс­ка­ний. Тем не менее этот «нетео­ре­ти­че­ский» исто­рик сде­лал то, что не делал никто из его пред­ше­ст­вен­ни­ков: три кни­ги из его «Исто­рии» (VI, XII и XXXIV) посвя­ще­ны с.26 спе­ци­аль­но­му кру­гу тео­ре­ти­че­ских про­блем и пред­став­ля­ют собой само­сто­я­тель­ные трак­та­ты.

Наи­бо­лее важ­ной с точ­ки зре­ния исто­ри­че­ской нау­ки явля­ет­ся поли­ти­че­ская тео­рия Поли­бия, кото­рой посвя­ще­на вся VI кни­га его сочи­не­ния. Это обсто­я­тель­ство объ­яс­ня­ет­ся тем, что стрем­ле­ние Поли­бия напи­сать праг­ма­ти­че­скую, полез­ную чита­те­лю исто­рию без­услов­но тре­бо­ва­ло глу­бо­ких обоб­ще­ний в обла­сти поли­ти­че­ской исто­рии. Одна­ко в том виде, в каком поли­ти­че­ская тео­рия пред­став­ле­на Поли­би­ем в VI кни­ге, она пре­вос­хо­дит нуж­ды соб­ст­вен­но исто­ри­че­ско­го сочи­не­ния и пред­став­ля­ет собой совер­шен­но само­сто­я­тель­ное про­из­веде­ние, тем более что в осталь­ных частях «Исто­рии» Поли­бий не исполь­зу­ет поли­ти­че­скую тео­рию, раз­ра­ботан­ную им в этой кни­ге.

Осно­ву вся­кой государ­ст­вен­но­сти Поли­бий усмат­ри­ва­ет в сла­бо­сти, при­су­щей каж­до­му отдель­но­му чело­ве­ку (ἡ τῆς φύ­σεως ἀσθέ­νεια VI, 5, 7). В дока­за­тель­ство это­го Поли­бий пред­ла­га­ет вни­ма­нию чита­те­ля фан­та­сти­че­скую кар­ти­ну гибе­ли чело­ве­че­ско­го рода в резуль­та­те эпиде­мии или при­род­ной ката­стро­фы. Остав­ши­е­ся в живых или вновь наро­див­ши­е­ся люди объ­еди­ня­ют­ся в груп­пы или ста­да так, как это дела­ют дикие живот­ные (VI, 5, 4—6). Во гла­ве таких групп ста­но­вят­ся вожа­ки, выде­ля­ю­щи­е­ся сво­ей силой и сме­ло­стью (VI, 5, 7—8). В мире людей такие сооб­ще­ства пред­став­ля­ют, по мне­нию Поли­бия, древ­ней­шую фор­му государ­ст­вен­но­сти — еди­но­вла­стие (μο­ναρ­χία). Харак­тер­ным для этой ста­дии явля­ет­ся гос­под­ство физи­че­ской силы и отсут­ст­вие нрав­ст­вен­ных уста­нов­ле­ний (VI, 5, 9—10).

Появ­ле­ние нрав­ст­вен­ных поня­тий пре­крас­но­го (τὸ κα­λόν) и спра­вед­ли­во­го (τὸ δί­καιον), а рав­но и про­ти­во­по­лож­ных им поня­тий состав­ля­ет в схе­ме Поли­бия вто­рой этап суще­ст­во­ва­ния государ­ства. Фор­мой прав­ле­ния на этом эта­пе явля­ет­ся цар­ская власть (βα­σιλεία VI, 5, 10). Цар­ская власть пред­став­ля­ет собой раз­ви­тие еди­но­вла­стия на осно­ве нрав­ст­вен­ных поня­тий, кото­рые Поли­бий свя­зы­ва­ет с обра­зо­ва­ни­ем семьи и семей­ны­ми отно­ше­ни­я­ми (αἱ συ­νουσίαι VI, 6, 1). Обра­зо­ва­ние семей про­ис­хо­дит есте­ствен­но (κα­τὰ φύ­σιν VI, 6, 2). В осно­ве семей­ных уста­нов­ле­ний лежит жела­ние роди­те­лей най­ти в сво­их детях кор­миль­цев, кото­рые бы забо­ти­лись о них в ста­ро­сти. Если чей-то сын ока­зы­ва­ет­ся небла­го­дар­ным по отно­ше­нию к сво­им роди­те­лям и не выпол­ня­ет сво­их обя­зан­но­стей, это вызы­ва­ет него­до­ва­ние и раз­дра­же­ние у тех людей, кото­рые были свиде­те­ля­ми роди­тель­ских забот. Эти люди опа­са­ют­ся, что если они оста­вят без вни­ма­ния про­яв­ле­ния сынов­ней небла­го­дар­но­сти, то подоб­ная участь может постичь и их (VI, 6, 3—6). Отсюда у людей воз­ни­ка­ет поня­тие дол­га (ἔν­νοια <…> τῆς τοῦ κα­θήκον­τος δυ­νάμεως καὶ θεω­ρίας VI, 6, 7). Поня­тие дол­га явля­ет­ся нача­лом и кон­цом спра­вед­ли­во­сти (ἀρχὴ καὶ τέ­λος δι­καιοσύ­νης).

Вслед за поня­ти­ем дол­га воз­ни­ка­ет поня­тие одоб­ре­ния. Поступ­ки, заслу­жив­шие одоб­ре­ние, вле­кут к под­ра­жа­нию и сорев­но­ва­нию.

Одно­вре­мен­но с этим воз­ни­ка­ет поня­тие пори­ца­ния (κα­τάγ­νω­σις καὶ προ­σκο­πή), с кото­рым свя­зы­ва­ет­ся стрем­ле­ние избе­гать небла­го­вид­ных поступ­ков (VI, 6, 8—9). Одоб­ре­ние и пори­ца­ние вле­чет за собой появ­ле­ние поня­тий позор­но­го (αἰσχρόν) и хоро­ше­го (κα­λόν VI, 6, 9). Пра­ви­тель, кото­рый под­дер­жи­ва­ет людей, обла­даю­щих поло­жи­тель­ны­ми нрав­ст­вен­ны­ми каче­ства­ми, и кара­ет него­дя­ев, полу­ча­ет доб­ро­воль­ную под­держ­ку сво­их под­дан­ных (VI, 6, 11). На эта­пе цар­ской вла­сти закан­чи­ва­ет­ся пери­од посту­па­тель­но­го раз­ви­тия государ­ст­вен­но­сти и начи­на­ет­ся осо­бо­го рода цик­ли­че­ское раз­ви­тие, в кото­ром череду­ют­ся про­стые фор­мы государ­ст­вен­но­го устрой­ства.

Поли­бий заме­ча­ет, что выде­ле­ние неко­то­ры­ми авто­ра­ми трех про­стых форм — цар­ской вла­сти, ари­сто­кра­тии и демо­кра­тии не соот­вет­ст­ву­ет с.27 дей­ст­ви­тель­но­сти, посколь­ку рядом с эти­ми фор­ма­ми суще­ст­ву­ют три дру­гих, кото­рые одно­вре­мен­но и отли­ча­ют­ся, и похо­жи на них. Так, от цар­ской вла­сти отли­ча­ет­ся монар­хия и тира­ния, при­чем эти две послед­ние фор­мы ста­ра­ют­ся при­дать себе вид цар­ской вла­сти (VI, 3, 10). В отли­чие от них, цар­ская власть уста­нав­ли­ва­ет­ся разу­мом (γνώ­μῃ), а не стра­хом и силой (VI, 4, 1).

Далее Поли­бий пере­хо­дит к поня­ти­ям оли­гар­хии и ари­сто­кра­тии. Истин­ная ари­сто­кра­тия управ­ля­ет­ся на выбор­ной осно­ве спра­вед­ли­вей­ши­ми и разум­ней­ши­ми людь­ми (VI, 4, 3). Оли­гар­хия мыс­лит­ся Поли­би­ем как фор­ма прав­ле­ния, осно­ван­ная на про­ти­во­по­лож­ных каче­ствах — отсут­ст­вии выбор­но­сти и свое­ко­ры­стии людей, сто­я­щих у вла­сти (ср. VI, 4, 9). Поли­бий не акцен­ти­ру­ет вни­ма­ния на прин­ци­пе знат­но­го про­ис­хож­де­ния для ари­сто­кра­ти­че­ских пра­ви­те­лей (VI, 4, 3) и богат­ства для оли­гар­хов. Раз­ни­ца меж­ду оли­гар­хи­ей и ари­сто­кра­ти­ей явля­ет­ся, по Поли­бию, не соци­аль­ной, а мораль­но-эти­че­ской.

Хоро­шую демо­кра­тию Поли­бий опре­де­ля­ет как пре­об­ла­да­ние мне­ния боль­шин­ства. Осталь­ные при­зна­ки хоро­шей демо­кра­тии носят мораль­но-эти­че­ский харак­тер: почи­та­ние богов, забота о роди­те­лях, ува­же­ние стар­ших и почи­та­ние зако­нов (VI, 4, 5).

Охло­кра­тию Поли­бий опре­де­ля­ет сле­дую­щим обра­зом: «Нель­зя счи­тать демо­кра­ти­че­ским устрой­ст­вом такое, в кото­ром чернь (τὸ πᾶν πλή­θος) может делать то, что хочет и мыс­лит для себя». За этим опре­де­ле­ни­ем, оче­вид­но, надо видеть намек на демо­кра­ти­че­ские Афи­ны VI в. до н. э.³⁷

Пока­зав чита­те­лю шесть форм государ­ст­вен­но­го устрой­ства, Поли­бий при­сту­па­ет к опи­са­нию цик­ла поли­ти­че­ских устройств (πο­λιτειῶν ἀνα­κύκ­λο­σις VI, 9, 10). В этом цик­ле три хоро­шие и три испор­чен­ные фор­мы после­до­ва­тель­но сме­ня­ют друг дру­га. Эта после­до­ва­тель­ность явля­ет­ся с точ­ки зре­ния Поли­бия есте­ствен­ной (κα­τὰ φὺσιν VI, 4, 11).

В целом цикл пред­став­ля­ет собой сле­дую­щее. Если чело­ве­че­ское обще­ство гибнет в резуль­та­те ката­стро­фы, то уцелев­шие люди обра­зу­ют ста­до, где власть при­над­ле­жит силь­ней­ше­му (μο­ναπ­χία). С раз­ви­ти­ем нрав­ст­вен­ных поня­тий монар­хия полу­ча­ет чер­ты упо­рядо­чен­ной цар­ской вла­сти (βα­σιλεία VI, 5, 10; 6, 12). Через несколь­ко поко­ле­ний цар­ская власть вырож­да­ет­ся в тира­нию (τυῤῥα­νίς VI, 7, 8).

Власть тира­на и его зло­употреб­ле­ния вызы­ва­ют недо­воль­ство луч­ших граж­дан, и после свер­же­ния тира­нии уста­нав­ли­ва­ет­ся ари­сто­кра­тия (ἀρισ­τοκρα­τία VI, 8). Во вто­ром поко­ле­нии ари­сто­кра­тия пре­вра­ща­ет­ся в оли­гар­хию (ὀλι­γαρ­χία VI, 8, 6). Это изме­не­ние про­ис­хо­дит есте­ствен­ным путем (κα­τὰ φὺσιν VI, 4, 9). Когда недо­воль­ные граж­дане свер­га­ют оли­гар­хию, уста­нав­ли­ва­ет­ся демо­кра­тия (δῆ­μος VI, 9, 3). Начи­ная с тира­нии, уста­нов­ле­ние каж­дой сле­дую­щей фор­мы осно­вы­ва­ет­ся на пред­ше­ст­ву­ю­щем исто­ри­че­ском опы­те. Так, после свер­же­ния тира­нии, обще­ство уже не рис­ку­ет вве­рить власть одно­му, а после свер­же­ния оли­гар­хии — уже не отва­жи­ва­ет­ся вве­рить ее груп­пе людей.

С раз­ви­ти­ем демо­кра­тии в третьем поко­ле­нии (VI, 9, 5) начи­на­ет­ся ее раз­ло­же­ние. Появ­ля­ют­ся лиде­ры — дема­го­ги, кото­рые раз­вра­ща­ют народ подач­ка­ми. Воз­ни­ка­ет власть тол­пы (ὀχλοκ­ρα­τία VI, 9, 7). Ини­ци­а­тив­ные лиде­ры начи­на­ют стре­мить­ся к неогра­ни­чен­ной лич­ной вла­сти, и в резуль­та­те воз­ни­ка­ет прав­ле­ние одно­го, при­чем Поли­бий не уточ­ня­ет, явля­ет­ся ли это прав­ле­ние монар­хи­ей или тира­ни­ей, и с это­го момен­та цикл начи­на­ет­ся сна­ча­ла (VI, 9, 9).

с.28 Все государ­ст­вен­ные фор­мы цик­ла имма­нент­но несут в себе семе­на сво­его раз­ло­же­ния подоб­но тому, как ржав­чи­на свой­ст­вен­на желе­зу, а чер­ви — дере­ву (VI, 10, 3), поэто­му каж­дая отдель­ная фор­ма в сво­ем раз­ви­тии про­хо­дит несколь­ко эта­пов раз­ви­тия. По мне­нию Поли­бия, зна­ние это­го внут­рен­не­го раз­ви­тия отдель­ных форм так­же важ­но с праг­ма­ти­че­ской точ­ки зре­ния (т. е. для пред­ска­за­ния даль­ней­ших воз­мож­но­стей в раз­ви­тии того или ино­го государ­ства), как и зна­ние раз­ви­тия цик­ла в целом.

Внут­рен­нее раз­ви­тие отдель­ных форм про­хо­дит пять ста­дий: зарож­де­ние (ἀρχαὶ καὶ γε­νέσεις); воз­рас­та­ние (αὔξη­σις); рас­цвет (ἀκμή); изме­не­ние (με­ταβο­λή); завер­ше­ние (τέ­λος; VI, 4, 12—13). Схе­му эту Поли­бий, оче­вид­но, заим­ст­во­вал из мира фло­ры и фау­ны, и поэто­му иссле­до­ва­те­ли твор­че­ства ахей­ско­го исто­ри­ка назы­ва­ют ее обыч­но «био­ло­ги­че­ским зако­ном».

Пока­зав, что про­стые фор­мы государ­ст­вен­но­го устрой­ства неста­биль­ны и нахо­дят­ся в посто­ян­ном дви­же­нии (VI, 10, 5), Поли­бий пере­хо­дит к ана­ли­зу сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства, т. е. устрой­ства, где соеди­ня­ют­ся пре­иму­ще­ства луч­ших форм государ­ства (VI, 10, 6; ср. VI, 3, 8) и где бла­го­да­ря вза­им­но­му кон­тро­лю ни одна из них не раз­ви­ва­ет­ся сверх меры. Это поз­во­ля­ет государ­ству пре­бы­вать в состо­я­нии рав­но­ве­сия, подоб­но пла­ваю­ще­му кораб­лю (VI, 10, 6—8). Сме­шан­ное устрой­ство, по утвер­жде­нию Поли­бия, дает государ­ству воз­мож­ность осво­бо­дить­ся от дей­ст­вия зако­нов цик­ла. Одна­ко из даль­ней­ше­го изло­же­ния ста­но­вит­ся ясно, что сме­шан­ные государ­ст­вен­ные устрой­ства, как и про­стые фор­мы, под­па­да­ют под дей­ст­вие «био­ло­ги­че­ско­го зако­на». Закон воз­рас­та­ния и упад­ка, гово­рит Поли­бий, поз­во­ля­ет пред­ска­зать буду­щую судь­бу рим­ско­го государ­ства (VI, 9, 12—13). Срав­ни­вая Рим и Кар­фа­ген, Поли­бий гово­рит, что пре­иму­ще­ство Рима во вре­мя II Пуний­ской вой­ны заклю­ча­лось в том, что в Риме в это вре­мя пре­об­ла­дал сенат, т. е. ари­сто­кра­ти­че­ский эле­мент, в то вре­мя как в Кар­фа­гене пере­вес был уже на сто­роне демо­кра­тии (VI, 51). Ины­ми сло­ва­ми, Кар­фа­ген, по мне­нию Поли­бия, уже даль­ше про­дви­нул­ся по пути упад­ка. В этом без­услов­но есть глу­бо­кое про­ти­во­ре­чие в поли­ти­че­ской тео­рии ахей­ско­го исто­ри­ка, на кото­рое уже дав­но обра­ти­ли вни­ма­ние иссле­до­ва­те­ли его твор­че­ства³⁸.

Тео­рия сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства не была изо­бре­те­ни­ем Поли­бия. Она яви­лась частью общей поли­ти­че­ской тео­рии антич­но­сти, направ­лен­ной на поиск усло­вий для пол­но­цен­но­го суще­ст­во­ва­ния лич­но­сти в государ­стве и на дости­же­ние ста­биль­ной государ­ст­вен­ной систе­мы.

Остав­ляя в сто­роне раз­ви­тие этой тео­рии в сочи­не­ни­ях пред­ше­ст­вен­ни­ков Поли­бия³⁹, обра­тим вни­ма­ние лишь на два наи­бо­лее суще­ст­вен­ных момен­та. Во-пер­вых, тема сме­шан­ной поли­тии раз­ра­ба­ты­ва­лась пред­ше­ст­вен­ни­ка­ми Поли­бия исклю­чи­тель­но на мате­ри­а­ле гре­че­ских поли­сов. Во-вто­рых, все гре­че­ские авто­ры, раз­ра­ба­ты­вав­шие эту тео­рию до Поли­бия, схо­ди­лись на поло­жи­тель­ной оцен­ке сме­шан­ной поли­тии, под­чер­ки­вая ее ста­биль­ность по срав­не­нию с про­сты­ми фор­ма­ми государ­ст­вен­но­го устрой­ства.

В том, как рас­смат­ри­ва­ет тему сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства Поли­бий, наблюда­ют­ся чер­ты, кото­рые, с одной сто­ро­ны, свя­зы­ва­ют его с пред­ше­ст­ву­ю­щей тра­ди­ци­ей, а с дру­гой — отли­ча­ют его как нова­то­ра.

Нова­тор­ство Поли­бия состо­ит преж­де все­го в выбо­ре рас­смат­ри­вае­мо­го им мате­ри­а­ла: основ­ным объ­ек­том при­ло­же­ния тео­рии явля­ет­ся для него с.29 рим­ское государ­ство, не при­вле­кав­ше­е­ся рань­ше с такой целью гре­че­ской обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской мыс­лью.

Что каса­ет­ся оцен­ки Поли­би­ем сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства, то здесь его взгляды вполне тра­ди­ци­он­ны. Чтобы убедить­ся в том, что он отно­сит­ся к сме­шан­ным поли­ти­ям в выс­шей сте­пе­ни поло­жи­тель­но, доста­точ­но бег­ло­го взгляда на его опи­са­ния поли­ти­че­ско­го устрой­ства Кри­та, Спар­ты и Кар­фа­ге­на — государств, тра­ди­ци­он­но рас­смат­ри­вав­ших­ся в ряду сме­шан­ных поли­тий.

Опи­са­ние государ­ст­вен­но­го устрой­ства Кри­та, Спар­ты и Кар­фа­ге­на не было для Поли­бия само­це­лью: по его замыс­лу, оно долж­но было поз­во­лить ему глуб­же вскрыть меха­низ­мы функ­ци­о­ни­ро­ва­ние сме­шан­ной кон­сти­ту­ции и дать ему мате­ри­ал для срав­не­ния с поли­ти­че­ским устрой­ст­вом рим­ско­го государ­ства. Опи­са­нию рим­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства посвя­ще­на основ­ная часть поли­ти­че­ско­го трак­та­та Поли­бия (VI, 11, 11—18, 8).

Рим­ляне, как счи­та­ет Поли­бий, име­ли три чистые фор­мы вла­сти (ἦν μὲν δὴ τρία μέ­ρη τὰ κρα­τοῦν­τα τῆς πο­λιτείας VI, 11, 11)⁴⁰. Все функ­ции были рас­пре­де­ле­ны меж­ду отдель­ны­ми вла­стя­ми настоль­ко рав­но­мер­но, что невоз­мож­но, по мне­нию Поли­бия, опре­де­лить, какое имен­но устрой­ство — монар­хи­че­ское, ари­сто­кра­ти­че­ское или демо­кра­ти­че­ское — суще­ст­ву­ет в Риме.

Поли­бий пока­зы­ва­ет чита­те­лю, какие функ­ции при­над­ле­жат каж­дой фор­ме вла­сти: кон­су­лы вопло­ща­ют собой монар­хи­че­ский эле­мент (τε­λείως μο­ναρ­χι­κὸν <…> καὶ βα­σιλι­κόν)⁴¹; сенат — ари­сто­кра­ти­че­ский эле­мент (ἀρισ­τοκρα­τικόν); народ — демо­кра­ти­че­ский эле­мент (δη­μοκ­ρα­τικόν; VI, 11, 12). Это поло­же­ние суще­ст­во­ва­ло в пору наи­выс­ше­го рас­цве­та рим­ско­го государ­ства и сохра­ни­лось с неболь­ши­ми изме­не­ни­я­ми во вре­ме­на Поли­бия. Ана­лиз отдель­ных маги­ст­ра­тур Поли­бий начи­на­ет с кон­су­лов (VI, 12—14). Кон­су­лам, когда они при­сут­ст­ву­ют в Риме, под­чи­ня­ет­ся весь народ и все долж­ност­ные лица, за исклю­че­ни­ем народ­ных три­бу­нов (πλὴν τῶν δη­μάρ­χων); они докла­ды­ва­ют сена­ту о всех делах и вво­дят посоль­ства в сенат, наблюда­ют за испол­не­ни­ем поста­нов­ле­ний (VI, 12, 3), созы­ва­ют народ­ное собра­ние, вно­сят пред­ло­же­ния, испол­ня­ют поста­нов­ле­ния, име­ют неогра­ни­чен­ную власть в воен­ных делах, могут под­вер­гать нака­за­нию любо­го чело­ве­ка в воен­ном лаге­ре и рас­хо­до­вать по сво­е­му усмот­ре­нию государ­ст­вен­ные сред­ства.

Сенат преж­де все­го рас­по­ря­жа­ет­ся государ­ст­вен­ной каз­ной; в его юрис­дик­ции нахо­дят­ся все пре­ступ­ле­ния, совер­шен­ные на терри­то­рии Ита­лии; он веда­ет отправ­ле­ни­ем посоль­ства в стра­ны, нахо­дя­щи­е­ся вне Ита­лии; реша­ет вопро­сы вой­ны и мира, при­ни­ма­ет посоль­ства. Поли­бий под­чер­ки­ва­ет, что ни в одном из пере­чис­лен­ных меро­при­я­тий народ не при­ни­ма­ет ника­ко­го уча­стия (VI, 13).

Пони­мая, что может воз­ник­нуть впе­чат­ле­ние, что на долю наро­да не оста­ет­ся ниче­го суще­ст­вен­но­го, автор спе­шит пред­у­предить это лож­ное мне­ние. Он обра­ща­ет вни­ма­ние чита­те­ля на то обсто­я­тель­ство, что народ ока­зы­ва­ет очень силь­ное вли­я­ние на жизнь рим­ско­го государ­ства, посколь­ку имен­но в его руках нахо­дит­ся пра­во награж­дать и нака­зы­вать.

С точ­ки зре­ния Поли­бия эти­ми сти­му­ла­ми опре­де­ля­ет­ся вся жизнь людей (VI, 14, 4—5). Пре­ро­га­ти­вой наро­да явля­ет­ся выне­се­ние смерт­но­го при­го­во­ра и нало­же­ние денеж­ных штра­фов (VI, 14, 6—7), реше­ние вопро­сов с.30 вой­ны и мира, рати­фи­ка­ция заклю­чен­ных дого­во­ров и сою­зов (VI, 14, 10—12).

Затем Поли­бий пере­хо­дит к рас­смот­ре­нию того, каким обра­зом все три фор­мы государ­ст­вен­но­го устрой­ства сосу­ще­ст­ву­ют в Риме (VI, 15—18). Целью Поли­бия явля­ет­ся пока­зать, что меж­ду эти­ми тре­мя фор­ма­ми суще­ст­ву­ет рав­но­ве­сие, посколь­ку они, кон­ку­ри­руя меж­ду собой, вза­им­но урав­но­ве­ши­ва­ют друг дру­га.

Ана­лиз сме­шан­ной кон­сти­ту­ции Рима, осу­щест­влен­ный Поли­би­ем, пора­жа­ет сво­ей чет­ко­стью и ясно­стью. Рим в его опи­са­нии пред­ста­ет государ­ст­вом с иде­аль­ной фор­мой прав­ле­ния.

По мыс­ли Поли­бия, в осно­ве вся­ко­го государ­ства лежат не толь­ко зако­ны, но и нра­вы (VI, 47, 2). Имен­но поэто­му столь боль­шое вни­ма­ние он уде­ля­ет рас­смот­ре­нию вне­кон­сти­ту­ци­он­ных эле­мен­тов в жиз­ни рим­ско­го государ­ства. Осо­бен­но подроб­но он оста­нав­ли­ва­ет­ся на систе­ме вос­пи­та­ния моло­до­го поко­ле­ния, систе­ме поощ­ре­ний и нака­за­ний, на рели­ги­оз­ных уста­нов­ле­ни­ях и, конеч­но, на воен­ной систе­ме.

Глав­ная цель рим­ско­го вос­пи­та­ния, как ее видел Поли­бий, состо­я­ла в раз­ви­тии граж­дан­ской и воин­ской доб­ле­сти. Без это­го было бы невоз­мож­но суще­ст­во­ва­ние рим­ско­го полис­но­го опол­че­ния, кото­ро­му Поли­бий очень сим­па­ти­зи­ру­ет и в кото­ром усмат­ри­ва­ет пре­иму­ще­ства Рима перед Кар­фа­ге­ном и гре­че­ски­ми государ­ства­ми. Систе­ма рим­ско­го вос­пи­та­ния осно­ва­на на почи­та­нии памя­ти про­слав­лен­ных пред­ков (VI, 53—54). Она нахо­дит свое выра­же­ние в погре­баль­ных цере­мо­ни­ях граж­дан, име­ю­щих заслу­ги перед государ­ст­вом. Эти цере­мо­нии долж­ны воз­буж­дать граж­дан­ское рве­ние не толь­ко у потом­ков дан­но­го чело­ве­ка, но и у всех рим­лян.

Систе­ма поощ­ре­ний и нака­за­ний, суще­ст­во­вав­шая в Риме, вызы­ва­ет пол­ное одоб­ре­ние у Поли­бия. Поли­бий — про­тив­ник вся­ко­го урав­ни­тель­но­го прин­ци­па. Если награ­ды и нака­за­ния рас­пре­де­ля­ют­ся непра­виль­но, они теря­ют свой смысл. Те государ­ства, где эти прин­ци­пы не соблюда­ют­ся, не могут пре­успе­вать. Эта мысль Поли­бия не явля­ет­ся его соб­ст­вен­ным изо­бре­те­ни­ем. Уже Пла­тон в «Зако­нах» гово­рит, что «государ­ство, как кажет­ся, если толь­ко оно наме­ре­но суще­ст­во­вать и бла­го­ден­ст­во­вать, обя­за­тель­но долж­но пра­виль­но рас­пре­де­лять поче­сти и нака­за­ния» (III, 697 a—b). Поли­бий с осо­бой силой под­чер­ки­ва­ет этот прин­цип и дела­ет его важ­ной частью сво­ей поли­ти­че­ской тео­рии. Как поли­тик и воен­ный, Поли­бий дол­жен был хоро­шо знать воздей­ст­вие на поведе­ние людей наград и нака­за­ний.

Боль­шое пре­иму­ще­ство рим­ско­го государ­ства Поли­бий видит в его рели­ги­оз­ных уста­нов­ле­ни­ях. Рим­ляне поло­жи­ли в осно­ву государ­ст­вен­ной жиз­ни страх перед бога­ми (δει­σιδαι­μο­νία), кото­рый под­вер­га­ет­ся осуж­де­нию у дру­гих наро­дов (VI, 56, 6). Страх этот, счи­та­ет Поли­бий, нужен ради тол­пы (τοῦ πλή­θους χά­ριν; VI, 56, 9). Такие рели­ги­оз­ные уста­нов­ле­ния с точ­ки зре­ния исто­ри­ка явля­ют­ся про­яв­ле­ни­ем рацио­на­лиз­ма и реа­лиз­ма (οὐ εἰκῇ καὶ ὡς ἔτυ­χεν; VI, 56, 12). Народ испол­нен лег­ко­мыс­лия, про­ти­во­за­кон­ных стрем­ле­ний, бес­смыс­лен­но­го гне­ва и наси­лия. Удер­жать его от все­го это­го мож­но толь­ко таин­ст­вен­ным стра­хом и обряда­ми (τοῖς ἀδή­λοις φό­βοις καὶ τῇ τοιαύτῃ τρα­γωδίᾳ). Если бы мож­но было соста­вить государ­ство из одних муд­рых мужей, то в подоб­ных сред­ствах не было бы необ­хо­ди­мо­сти (VI, 56, 11). Непра­виль­но посту­па­ют те люди, кото­рые стре­мят­ся изгнать эти пред­став­ле­ния из государ­ст­вен­но­го устрой­ства, что уже име­ло место у мно­гих эллин­ских наро­дов. Рим­ляне, наобо­рот, береж­но сохра­ня­ют эти пред­став­ле­ния, и пото­му маги­ст­ра­ты у них поль­зу­ют­ся дове­ри­ем: ведь страх богов застав­ля­ет их соблюдать клят­вы (VI, 46, 14—15).

Как про­фес­сио­наль­ный воен­ный Поли­бий уде­ля­ет боль­шое вни­ма­ние воен­но­му делу в Риме. Опи­са­нию устрой­ства рим­ско­го вой­ска, его воору­же­нию с.31 и постро­е­нию посвя­ще­на зна­чи­тель­ная часть глав VI кни­ги (19—42, при том, что вся VI кни­га в ее нынеш­нем виде состав­ля­ет 58 глав).

Поли­бий весь­ма поло­жи­тель­но оце­ни­ва­ет рим­скую воен­ную струк­ту­ру. Имен­но бла­го­да­ря тому, что эта струк­ту­ра была силь­ной и совер­шен­ной, Рим в отли­чие от Спар­ты обла­дал спо­соб­но­стью вести успеш­ные заво­е­ва­тель­ные вой­ны и закреп­лять свои успе­хи на заво­е­ван­ной терри­то­рии. Спо­соб­ность к экс­пан­сии, или «фак­тор силы», как назы­вал это свой­ство гол­ланд­ский иссле­до­ва­тель Г. Ааль­дерс, Поли­бий ценил очень высо­ко. В этом отли­чие его тео­рии от тео­рий его пред­ше­ст­вен­ни­ков — Пла­то­на и Ари­сто­те­ля, рас­смат­ри­вав­ших воен­ные силы толь­ко как сред­ство защи­ты поли­са. В воен­ной систе­ме Рима Поли­бий видит инстру­мент выс­шей исто­ри­че­ской силы, пре­об­ра­зу­ю­щей мир и пре­вра­щаю­щей его в еди­ное целое.

Как мы видим, всем рим­ским уста­нов­ле­ни­ям Поли­бий дает самую высо­кую оцен­ку. Он все­ми сила­ми стре­мит­ся дока­зать гре­че­ско­му чита­те­лю, что Рим — наи­луч­шее из всех государств и что поэто­му рим­ское заво­е­ва­ние — бла­го. В таком кон­тек­сте тео­рия сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства явля­ет­ся лишь одним из средств для дости­же­ния этой зада­чи. В свя­зи с самой высо­кой оцен­кой сме­шан­ной поли­тии в гре­че­ской тра­ди­ции, имен­но на это сред­ство Поли­бий воз­ла­гал наи­боль­шие надеж­ды.

Мысль о том, что тео­рия сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства име­ет в сочи­не­нии Поли­бия под­чи­нен­ный харак­тер, под­твер­жда­ет­ся тем, что сам ана­лиз сме­шан­ной поли­тии Рима при всей его кажу­щей­ся объ­ек­тив­но­сти не явля­ет­ся доста­точ­но пол­ным и глу­бо­ким и во мно­гом не соот­вет­ст­ву­ет исто­ри­че­ской дей­ст­ви­тель­но­сти. Кос­нем­ся здесь лишь наи­бо­лее суще­ст­вен­ных момен­тов.

Несмот­ря на то, что Поли­бий гово­рит о рав­ных долях вла­сти всех трех ком­по­нен­тов кон­сти­ту­ции, власть, при­пи­сы­вае­мая им сена­ту в пер­вой части изло­же­ния, ока­зы­ва­ет­ся мень­ше, чем у наро­да и кон­су­лов. В дей­ст­ви­тель­но­сти было ина­че: в дру­гом месте (VI, 51, 5) сам Поли­бий гово­рит, что к нача­лу II Пуний­ской вой­ны власть сена­та в Риме была пре­об­ла­даю­щей.

Поли­бий ниче­го не сооб­ща­ет о том, как сенат кон­тро­ли­ру­ет­ся кон­су­ла­ми. Недо­уме­ние вызы­ва­ет и то, что Поли­бий ста­вит опре­де­ле­ние монар­хи­че­ско­го или оли­гар­хи­че­ско­го харак­те­ра вла­сти в зави­си­мость от при­сут­ст­вия в Риме глав испол­ни­тель­ной вла­сти⁴².

Власть кон­су­лов над наро­дом, в изо­бра­же­нии Поли­бия, полу­ча­ет­ся не пря­мой, а опо­сре­до­ван­ной, посколь­ку народ вынуж­ден опа­сать­ся кон­су­лов на том осно­ва­нии, что каж­до­му из граж­дан при­хо­дит­ся участ­во­вать в воен­ных смот­рах или похо­дах. Если чело­век выка­зы­ва­ет в Риме непо­ви­но­ве­ние кон­су­лам, то, будучи в вой­ске, он может быть ими за это нака­зан. Такое поло­же­ние дел было невоз­мож­ным, посколь­ку такие нака­за­ния не мог­ли бы осу­ществлять­ся на осно­ва­нии зако­на. Кро­ме того, это нару­ша­ло бы тот прин­цип поощ­ре­ний и нака­за­ний, кото­рый Поли­бий так ценит в рим­ской кон­сти­ту­ции.

Поли­бий ниче­го не сооб­ща­ет о кон­тро­ле над наро­дом на его офи­ци­аль­ных собра­ни­ях. Речь идет лишь об инди­виду­аль­ной зави­си­мо­сти боль­шей части наро­да от доб­рой воли сена­та и кон­су­лов. Наобо­рот, сенат может быть лишен народ­ным собра­ни­ем сво­их пол­но­мо­чий. Таким обра­зом, ока­зы­ва­ет­ся, что народ име­ет в отно­ше­нии сена­та пря­мые поли­ти­че­ские пра­ва, а сенат может ока­зы­вать лишь кос­вен­ное поли­ти­че­ское и эко­но­ми­че­ское дав­ле­ние на народ. Поли­бий сооб­ща­ет об эко­но­ми­че­ских пра­вах сена­та в отно­ше­нии наро­да, но эти пра­ва не явля­ют­ся поли­ти­че­ски­ми.

с.32 Стрем­ле­ние Поли­бия объ­яс­нить рим­ские государ­ст­вен­ные уста­нов­ле­ния, исхо­дя из схе­мы монар­хии, ари­сто­кра­тии и демо­кра­тии, неми­ну­е­мо при­ве­ло его к непра­виль­но­му тол­ко­ва­нию кон­суль­ских и сенат­ских пол­но­мо­чий. Непре­мен­но желая видеть в кон­су­лах монар­хи­че­ский эле­мент, Поли­бий упу­стил из виду суще­ст­вен­ную раз­ни­цу меж­ду сущ­но­стью монар­хи­че­ской вла­сти и кон­суль­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми. Власть царя не сво­дит­ся к его государ­ст­вен­ным функ­ци­ям, в то вре­мя как власть кон­су­лов явля­ет­ся про­из­вод­ной от их функ­ций⁴³.

Дру­гой суще­ст­вен­ной ошиб­кой Поли­бия было стрем­ле­ние видеть в рим­ском сена­те ари­сто­кра­ти­че­ский эле­мент. Сенат, дей­ст­ви­тель­но, являл­ся орга­ном, с помо­щью кото­ро­го ари­сто­кра­тия осу­ществля­ла свою власть, одна­ко он не был тож­де­ст­вен ари­сто­кра­тии уже пото­му, что он не вклю­чал в себя всех взрос­лых муж­чин из ари­сто­кра­ти­че­ских семей. Кро­ме того, в сенат вхо­ди­ло доста­точ­ное чис­ло пле­бе­ев.

Ста­ра­ясь про­ти­во­по­ста­вить друг дру­гу монар­хи­че­ский и ари­сто­кра­ти­че­ский эле­мен­ты, Поли­бий оста­вил без вни­ма­ния то обсто­я­тель­ство, что кон­су­лы и сенат пред­став­ля­ли собой одну боль­шую груп­пу маги­ст­ра­тов, и про­ти­во­ре­чия, воз­ни­кав­шие в раз­ное вре­мя меж­ду отдель­ны­ми кон­су­ла­ми и сена­том, явля­лись не выра­же­ни­ем кон­ку­рен­ции вла­стей, а стрем­ле­ни­ем отдель­ных често­лю­би­вых лиде­ров занять вне­кон­сти­ту­ци­он­ное поло­же­ние в государ­стве.

Как мы видим, кар­ти­на функ­ци­о­ни­ро­ва­ния рим­ской сме­шан­ной кон­сти­ту­ции, изо­бра­жен­ная Поли­би­ем, пол­на неточ­но­стей и внут­рен­них про­ти­во­ре­чий. При­ме­не­ние поня­тия сме­шан­ной поли­тии к Риму явля­ет­ся лишь сред­ст­вом для про­слав­ле­ния рим­ско­го государ­ства. Он исполь­зу­ет его, желая во что бы то ни ста­ло убедить сво­их чита­те­лей в том, что рим­ское заво­е­ва­ние — «пода­рок судь­бы».

Воз­вра­ща­ясь к про­бле­ме про­ти­во­ре­чи­во­сти поли­ти­че­ской тео­рии Поли­бия, ска­жем сле­дую­щее. Не вызы­ва­ет сомне­ния, что с того само­го вре­ме­ни, когда Поли­бий впер­вые ока­зал­ся в Риме, у него воз­ник­ла кри­ти­че­ская оцен­ка состо­я­ния рим­ско­го государ­ства. Уже в самом нача­ле сво­его сочи­не­ния он пишет, что ко вре­ме­ни II Пуний­ской вой­ны Рим и Кар­фа­ген нахо­ди­лись в выс­шей точ­ке сво­его раз­ви­тия и, сле­до­ва­тель­но, свою эпо­ху Поли­бий дол­жен был рас­смат­ри­вать как вре­мя упад­ка (I, 13, 12—13). Дости­же­нию Римом миро­во­го гос­под­ства спо­соб­ст­во­ва­ли вой­ны Рима в Гре­ции, после­до­вав­шие за II Пуний­ской вой­ной (VI, 56, 2; 14). В пол­ной мере, как пишет Поли­бий, пор­ча нра­вов дала себя знать после III Македон­ской вой­ны⁴⁴. Имен­но в это вре­мя он ока­зал­ся залож­ни­ком в Риме. Пор­ча нра­вов вызы­ва­ла силь­ное вол­не­ние в обще­ст­вен­ном мне­нии Рима, и спо­ры вокруг это­го ко вре­ме­ни при­бы­тия Поли­бия в Рим ста­ли общим местом⁴⁵. В сво­ей «Исто­рии» Поли­бий ста­ра­ет­ся абстра­ги­ро­вать­ся от при­мет сво­его вре­ме­ни и изо­бра­зить устрой­ство и нра­вы Рима таки­ми, каки­ми они были в пору его рас­цве­та, отсто­я­щую от Поли­бия более чем на пол­сто­ле­тия. Осу­ще­ст­вить это наме­ре­ние Поли­бию в пол­ной мере не уда­лось. И живая дей­ст­ви­тель­ность посто­ян­но вры­ва­лась на стра­ни­цы его про­из­веде­ния. Поэто­му про­ти­во­ре­чия суще­ст­ву­ют не меж­ду пред­став­ле­ни­я­ми Поли­бия об устой­чи­во­сти сме­шан­ной кон­сти­ту­ции, с одной сто­ро­ны, и при­зна­ни­ем неиз­беж­но­сти ее упад­ка — с дру­гой, а меж­ду тео­ре­ти­че­ским убеж­де­ни­ем в том, что сме­шан­ное государ­ст­вен­ное устрой­ство — это наи­луч­шее сред­ство под­дер­жа­ния с.33 поли­ти­че­ской ста­биль­но­сти, и фак­ти­че­ским при­зна­ни­ем того, что рим­ское государ­ство, явля­ю­ще­е­ся, по мне­нию Поли­бия, сме­шан­ной поли­ти­ей, сто­ит на гра­ни кри­зи­са.

Ни в VI кни­ге, ни за ее пре­де­ла­ми нет ниче­го, что мог­ло бы помочь рас­крыть пред­став­ле­ния Поли­бия как о меха­низ­ме обра­зо­ва­ния сме­шан­ной поли­тии, так и о меха­низ­ме ее упад­ка, если не счи­тать, как уже было ска­за­но выше, того, что и в Риме, и в Кар­фа­гене Поли­бий усмат­ри­ва­ет опас­ность уси­ле­ния демо­кра­ти­че­ско­го эле­мен­та, кото­рое при­во­дит к нару­ше­нию внут­рен­не­го балан­са. Если бы Поли­бий углу­бил свой ана­лиз, то он дол­жен бы был решить для себя вопрос о том, поче­му же сме­шан­ная кон­сти­ту­ция, глав­ное досто­ин­ство кото­рой, по его мне­нию, — спо­соб­ность сохра­нять в государ­стве ста­биль­ность, не в состо­я­нии пред­от­вра­тить спол­за­ние государ­ства в сто­ро­ну демо­кра­ти­че­ско­го эле­мен­та и поче­му пре­об­ла­да­ние имен­но демо­кра­ти­че­ско­го эле­мен­та явля­ет­ся роко­вым. Такой углуб­лен­ный ана­лиз увел бы Поли­бия слиш­ком дале­ко по пути тео­ре­ти­зи­ро­ва­ния. К тому же он всем этим мог поста­вить под сомне­ние всю его схе­му. Поли­ти­че­ское чутье под­ска­зы­ва­ло Поли­бию, что упа­док и гибель Рима — неиз­беж­ны. Стре­мясь най­ти объ­яс­не­ние это­му пред­чув­ст­вию, Поли­бий, воз­мож­но, неза­мет­но для себя ока­зал­ся под вли­я­ни­ем соб­ст­вен­ной тео­рии про­стых форм и пере­нес дей­ст­вие «био­ло­ги­че­ско­го зако­на» на функ­ци­о­ни­ро­ва­ние сме­шан­но­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства.

При редак­ти­ро­ва­нии тек­ста пере­во­да мы опи­ра­лись на сле­дую­щие изда­ния: Po­ly­bius. His­to­riae / Ed. Th. Büttner-Wobst. Vol. 1—5. Lip­siae, 1882—1904; Po­ly­bius. The His­to­ries / With an English transla­tion by W. R. Pa­ton. Vol. 1—6. Lon­don, 1979, а так­же Po­ly­bii His­to­ria­rum re­li­quiae / Ed. A. F. Di­dot. Pa­ri­siis, 1880.

Рас­смат­ри­вая пере­вод Ф. Г. Мищен­ко как лите­ра­тур­ный труд, име­ю­щий совер­шен­но само­сто­я­тель­ное зна­че­ние, мы ста­ра­лись огра­ни­чить­ся по воз­мож­но­сти мини­маль­ны­ми и самы­ми необ­хо­ди­мы­ми исправ­ле­ни­я­ми. Это каса­ет­ся преж­де все­го уста­рев­шей орфо­гра­фии и соб­ст­вен­ных имен, гео­гра­фи­че­ских назва­ний, изме­не­ний пере­во­да тех мест, где у Поли­бия употреб­ле­на части­ца ἄν с конъ­юнк­ти­вом и опта­ти­вом, а так­же тех мест, где в преж­нем изда­нии пере­во­да по вине типо­гра­фов был иска­жен смысл тек­ста.

Нами так­же вне­сен ряд уточ­не­ний в ком­мен­та­рии, состав­лен­ные Ф. Г. Мищен­ко. Более обшир­ное при­вле­че­ние новей­ше­го ком­мен­та­рия Уол­бен­ка повлек­ло бы за собой зна­чи­тель­ную пере­ра­бот­ку труда Ф. Г. Мищен­ко, что не вхо­ди­ло в нашу зада­чу.