Если роскошный у Аттика стол, то слывет он великим;
        Коль у Рутила — дурак. А какой у толпы возбуждает
        Хохот бедняга Апиций! За всяким обедом, и в бане,
        На перекрестках, в театрах — повсюду молва о Рутиле.
        Он ведь, пока, — говорят, — его юные крепкие члены
        Могут оружье носить, пока кровь горяча и кипуча,
        Без принужденья извне, но, конечно, с согласья трибуна,
        Хочет писать договор и предаться тиранству ланисты.
        Дальше, немало таких, кого часто у самого входа
10    К рынку мясному ждет кредитор, обманутый ими:
        В жизни одна у них цель — набивать себе глотку и брюхо;
        Лучше, отменнее всех их ест наиболее жалкий,
        Тот, кому пасть суждено, кто, того и гляди, разорится.
        Ну, а пока они ищут закусок во всяких стихиях:
        Прихотям их никогда не послужат препятствием цены;
        Правду сказать, им приятнее то, что стоит дороже.
        Вовсе не так уже трудно найти себе средства к растрате, —
        Блюда отдавши в залог иль поломанный бюст материнский,
        Этак монет на четыреста сдобрить горшок свои обжорный:
20    Этим путем и доходят они до окрошки ланисты.
        Разница есть среди тех, кто ест одинаково: роскошь
        То для Рутила, что даст Вентидию славное имя
        И возвеличит его состоянье. Презренья достоин
        Тот, кто умеет сказать, насколько возвышенней Атлас
        Ливии гор остальных, и при этом все же не видит,
        Чем его тощий кошель не похож на сундук, что окован.
        Древний завет "Познайте себя" нам дан небесами:
        Вот, заруби на носу, сохрани и в уме и на сердце, —
        В брак ли вступаешь иль ищешь в сенате священном местечка;
30    Не добивается жалкий Терсит Ахиллеса доспехов, —
        Сам Одиссей из-за них осрамился и стал смехотворным;
        Хочешь ли ты защищать сомнительной ясности дело
        Или опасное, — сам рассуди и скажи себе, кто ты:
        Сильный оратор, иль ты, как Матон да Курций, — кликуша.
        Меру свою надо знать, наблюдательным быть и в великом
        Деле, и в малом, и даже когда покупаешь ты рыбу:
        Ежели есть на гольца у тебя, — не тянись за барвеной;
        Что за конец тебя ждет, когда истощатся карманы,
        А аппетит вырастает, когда и отцовские деньги
40    И состоянье живот поглотил, куда все доходы
        Канули, и серебро, к стада, и поля родовые?
        Самым последним от этих господ уходит и перстень
        Всадника: так Поллион подаяния просит без перстня.
        Надо бояться не ранней могилы, не горькой кончины,
        Нет: страшнее, чем смерть, для роскоши — нищая старость.
        Путь большей частью таков: заемные деньги истратят
        В Риме при заимодавцах; затем, когда остается
        Самая малость и бедным становится заимодавец,
        Вместо изгнания в Байи бегут и к устрицам ближе, —
50    Ибо от денежной биржи уйти теперь уже лучше,
        Чем перебраться на холм Эсквилина из шумной Субуры.
        У покидающих родину только и горя бывает,
        Что, к сожалению, в цирк не пойдут в течение года;
        Не покраснеют нисколько они, немногие только
        Стыд сохранят осмеянья и бегства их из столицы.
        Нынче ты, Персик, узнаешь, действительно ль я исполняю
        В жизни, в обычаях, в деле все то, что считают прекрасным,
        Или, как тайный кутила, при всех стручки восхваляю,
        Повару их заказав, но шепчу на ушко я: "Пирожных!"
60    Раз уже ты обещался прийти ко мне в гости, я буду
        Гостеприимным Эвандром, придешь ли ко мне, Геркулесом
        Или Энеем, но так или иначе родственным небу:
        К звездам восхищен один был огнем, другой же — водами.
        Блюда у нас каковы, не с рынка мясного, послушай:
        Из Тибуртинской страны будет прислан жирнейший козленок,
        Самый то нежный из стада всего, молоко лишь сосавший,
        Он и травы не щипал, не обгладывал веток у ивы
        Низкой, и в нем молока еще больше, чем крови. На смену —
        Горная спаржа: ее собрала старостиха от прялки.
70    Крупные, кроме того, еще теплые (в сене лежали)
        Яйца получим и кур; затем виноград, сохраненный
        С прошлого года таким, как он на лозах наливался;
        Сигнии груши, Тарента (сирийские); в тех же корзинах
        Яблоки с запахом свежим, нисколько не хуже пиценских.
        И для тебя не вредны: после холода стала сухая
        Осень, и в них уже нет опасности сока сырого.
        Некогда это считалось роскошным обедом у наших
        Первых сенаторов: Курий срывал в небольшом огороде
        И на очаг небольшой он ставил капусту, что нынче
80    Грязный презрел землекоп в своих тяжелых колодках,
        Знающий вкус подчеревка свиного по теплой харчевне.
        К праздничным дням сохранять в обычае некогда было
        Ножку копченой свиньи, подвешенную на стропилах
        Редких, и салом родных угощать с прибавкой парного
        Мяса в рождения дни, коль оно оставалось от жертвы.
        Раньше, бывало, кой-кто из родни, уже трижды бывавший
        В звании консула, войск начальника и исполнявший
        Должность почетную в бытность диктатором, шел спозаранку
        К пиру такому с киркой на плече после горной работы.
90    После ж, когда трепетали пред Фабиями, пред Катоном
        Строгим, Фабрицием, Скавром и даже когда напоследок
        Цензора нравов суровых боялся его же коллега, —
        Право, никто не считал за серьезное дело, заботу —
        Мысли о том, какова в Океане плывет черепаха,
        Ставшая ярким и славным подножием римскому ложу;
        Медное в те времена изголовье скромной кровати
        Лишь головою осла в веночке украшено было,
        Возле которой, резвясь, играли питомцы деревни.
        Пища была такова ж, каковы и жилища и утварь;
100  И неотесанный воин, не знавший еще восхищенья
        Перед искусствами греков, когда при дележке добычи
        Взятого города в ней находил совершенной работы
        Кубки, — ломал их, чтоб бляхами конь у него красовался,
        Шлем же носил вырезные рельефы: волчицу, веленьем
        Власти смиренную, двух Квиринов под сенью утеса,
        С голой фигурой Марса: копьем и щитом угрожая,
        Он нависает, врага поразить и низвергнуть готовый.
        Кашу тогда подавали в горшке этрусской работы,
        Ну, а что есть серебра, — на одном лишь оружье блестело.
110  Все было в те времена, о чем позавидовать можно:
        Храмов величье тогда заметнее было, и голос
        Мог быть услышан в ночи по столице, когда наступали
        Галлы на нас с берегов Океана, а боги служили
        Сами пророками. Так наставлял нас в древние годы
        И неизменно был полон заботы о благе латинском
        Древний Юпитер из глины, еще не запятнанный златом.
        Делались дома столы из собственных местных деревьев
        В те времена, и на то шел старый орешник, который
        Сломит порывистый Эвр и на землю повалит случайно.
120  Только теперь богачам удовольствия нет от обеда:
        Им ни лань не вкусна, ни камбала; мази и розы
        Будто воняют для них, если стол их широкий не держит
        Крепко слоновая кость с разинувшим пасть леопардом,
        Сделанным из клыков, что шлют нам ворота Сиены,
        Или же быстрые мавры, иль инды, что мавров смуглее;
        Эти клыки в набатейских лесах оставили звери;
        Слишком они тяжелы для голов. Аппетит возрастает,
        Сила желудка растет, ибо стол на серебряных ножках
        Беден для них, как кольцо из железа. А я опасаюсь
130  Гордых гостей за столом, что сравнить меня могут с собою,
        Худость мою презирая: ведь нету ни крошки слоновой
        Кости у нас — ни игральных костей, ни фишек хотя бы;
        Даже ножей черенки — и те не из бивней слоновых.
        Впрочем, от этого нет никогда протухших припасов,
        И неплохие у нас за столом разрезаются куры.
        Правда, не будет таких мастеров разрезанья, которых
        Хуже бы лавка была обученных Трифером ученым,
        Где под его руководством и вымя свиное, и зайца,
        И кабана, и козу, и скифских птиц, и фламинго,
140  И гетулийскую лань разрезают тупыми ножами,
        Так что по всей по Субуре гремит их обед деревянный.
        Резальщик наш — новичок: не умеет стащить ни куска он
        Козочки, ни крыла у фламинго; доселе неловкий,
        Он лишь умеет украсть незаметный вовсе кусочек.
        Кубки без всяких затей, что купили на медные деньги,
        Нам не разряженный раб подает, а тепло лишь одетый.
        Фригия? Ликия? Нет. Не искали его у торговца,
        Денег не стоил больших. Обращайся к нему по-латыни.
        Все в одинакой одежде рабы, коротковолосы, —
150  Только сегодня они причесались, гостям услужая;
        Тот вон — сурового сын пастуха, а скотника — этот:
        Матери долгое время не видев, он тихо вздыхает,
        В хижину тянет его, он грустит по знакомым козлятам;
        Честный взгляд у раба и открытый характер: такими
        Быть бы не худо и тем, что одеты в огненный пурпур;
        В баню идет этот раб, не осипший и не развращенный
        С малых годов, и еще не щиплет под мышками волос,
        Не прикрывает свой член приставленной с мазями банкой.
        Он вина тебе даст, разлитого на склонах гористых
160  Местности той, откуда он сам, у подножья которых
        В детстве играл он: отчизна одна — у вина и у служки.
        Может быть, ждешь ты теперь, что здесь начнут извиваться
        На гадитанский манер в хороводе певучем девчонки,
        Под одобренье хлопков приседая трепещущим задом?
        Видят замужние жены, лежащие рядом с мужьями,
        То, о чем стыдно сказать иному в присутствии женщин:
        Для богачей это способ будить их вялую похоть,
        Точно крапивой. Но все же для женщин гораздо сильнее
        Здесь наслажденье: их пол разжигается больше мужского
170  И, созерцая иль слыша подобное, — мочится сразу.
        Эти забавы совсем не годятся для скромного дома.
        Пусть себе слушает треск кастаньет со словами, которых
        Голая девка не скажет, в вертепе зловонном укрывшись;
        Пусть забавляется звуком похабным и разным искусством
        Похоти — тот, кто плюется вином на лаконские плиты
        Пола: ведь здесь мы легко извиняем богатство; лишь бедным
        Стыдно и в кости играть, и похабничать стыдно, когда же
        Этим займется богач, — прослывет и веселым и ловким.
        Наша пирушка сегодня нам даст другие забавы:
180  Пенье услышим творца "Илиады" и звучные песни
        Первенства пальму делящего с ним родного Марона;
        Голос какой эти скажет стихи — не так уже важно.
        Нынче же дай себе отдых желанный, оставив заботы,
        Все отложивши дела, если можно, на целые сутки.
        Мы о процентах ни слова, и пусть не вызовет желчи
        Тайна твоя, что жена, выходя на рассвете обычно,
        Ночью вернется во влажном белье от любовного пота
        (Все в подозрительных складках оно), со сбитой прической,
        С ярко горящим лицом и с румяными даже ушами.
190  Ежели что беспокоит тебя, оставь у порога.
        Мысли о доме забудь, о рабах, что все тебе портят,
        Но особливо забудь о друзьях своих неблагодарных.
        Празднество в эти часы в честь Кибелы пышно справляют,
        Зрелища ждут — мановенья платка, и, как на триумфе,
        Претор сидит (на коней разорился он); если позволят
        Мне говорить в огромной толпе, в толпе чрезмерной,
        Я бы сказал, что цирк вместил всю столицу сегодня;
        Крик оглушителен: я узнаю о победе "зеленых".
        Если бы не было игр, ты увидел бы Рим наш печальным
200  И потрясенным, как в дни поражения консулов в Каннах.
        В цирк пусть идет молодежь: об заклад им прилично побиться;
        Им-то идет — покричать, посидеть с нарядной соседкой,
        Наша же старая кожа пусть пьет весеннее солнце,
        Тогу откинувши прочь. Теперь тебе можно и в баню
        Смело пойти, хоть еще до полудня час остается.
        Так ты не мог бы и пять дней подряд провести, потому что
        Образ жизни такой ведь довольно-таки надоедлив:
        Нам удовольствие в том, что с нами бывает не часто.