Друг мои Вифинский Волузий! Известно ведь, что за чудовищ
       В глупом Египте чтут: обожают одни крокодилов;
       Трепет других вызывает тот ибис, что змей поедает;
       Образ сияет златой почитаемого павиана
       Там, где стовратных развалины Фив и где раздаются
       Из раздвоенной фигуры Мемнона волшебные звуки;
       Здесь поклоняются кошкам, там — рыбе речной; города есть
       С культом собаки; никто не почтит лишь богиню Диану.
       Лук и порей там нельзя осквернять, укусивши зубами.
10   Что за святые народы, в садах у которых родятся
       Этакие божества! Не берут там в пищу животных
       С шерстью: зарезать козленка грехом почитают в Египте.
       Вот человечину можно там есть. Когда о подобном
       Деле Улисс рассказал опешившему Алкиною
       После обеда, он, может быть, вызвал и гнев и насмешку,
       Как пустомеля и враль. — "И никто его в море не сбросит,
       Хоть и достоин он сам настоящей свирепой Харибды,
       Он, сочинитель и всех лестригонов, и диких циклопов!
       Право, и скал Кианей столкновенья, по мне, вероятней,
20   Сцилла и даже мехи, надутые бурями, или
       Что Эльпенор и гребцы захрюкали, свиньями ставши
       От незаметных ударов прута волшебной Цирцеи.
       Верно, считал он феаков народом пустоголовым!" —
       Так кто-нибудь справедливо сказал бы, оставшийся трезвым,
       Или же тот, кто немного еще потянул из коркирской
       Урны: свидетелей нет, — разглагольствовал он в одиночку,
       Мы же о диве таком поведать хотим, что недавно,
       В консульство Юнка, у стен раскаленного Копта случилось,
       О преступленье толпы, пострашнее старинных трагедий:
30   Пересмотри хоть все сирмы от Пирры, — у трагиков вовсе
       Не совершает народ никакой преступлений. Послушай,
       Чем показало себя одичание нашего века.
       Между соседней Тентирой и Омбом доселе пылает
       Пламя старинной вражды: их древняя распря бессмертна;
       Неизлечимою раной горя, и крайнюю ярость
       С той и с другой стороны проявляет толпа, потому что
       Местности обе божеств ненавидят соседних, считая
       Правильной веру в своих лишь богов. Но случилось, что праздник
       В Омбе справлялся, вожди их врагов порешили придраться
40   К случаю, чтобы другим испортить веселый и светлый
       Праздничный день и пиры, когда возле храмов роскошно
       У перекрестков накрыты столы, когда бодрствует ложе
       Денно и нощно, и так, что иной раз даже седьмые
       Сутки его застают приготовленным. Правда, Египет
       Груб, но по роскоши, сколько я сам замечал, не уступит
       Эта толпа дикарей пресловутому граду Канопу.
       Кроме того, ведь легко одолеть захмелевших соседей:
       Их языки заплелись, все шатаются, пляшут мужчины,
       Черный играет флейтист, благовонный разносится запах,
50   Всюду цветы, и народ себе лбы украшает венками.
       Злоба голодная тут разгорается, страсти бушуют:
       Ругань сперва начинает звучать, как сигнал для сраженья,
       С криком взаимным потом сшибаются, вместо оружья
       Руки пускаются в ход: у немногих не свернуты скулы,
       Чуть ли не все повредили носы среди этакой свалки.
       Скоро уж видны везде и повсюду разбитые лица,
       Черт не узнать, из разорванных щек торчат уже кости
       Голые, и кулаки измазаны кровью глазною.
       Сами ж они почитают игрой это дело и детской
60   Схваткой: у них под ногами совсем не валяется трупов.
       Правда, к чему столько тысяч дерутся толпой — и убитых
       Нет между ними? Но вот свирепее натиск, и стали
       Шарить рукой по земле, поднимать и швыряться камнями —
       Самым обычным оружьем при бунтах, — хотя не такими
       Тяжкими, легче, чем Турн поднимал да Аякс Теламонид
       Или каким Диомед бедро раздробил у Энея:
       Камни у них таковы, чтобы выдержать правой рукою,
       Что уступает деснице героев, — рукой современной.
       Наш-то ведь род измельчал еще и при жизни Гомера.
70   Ныне земля производит все мелких да злобных людишек:
       Глянет на них кто-нибудь из богов — и смешно и досадно.
       От отступленья вернемся к рассказу. После того как
       Лагерь один, получив подкрепленье, решается взяться
       И за оружие, — бой начинают, стреляя из луков;
       При наступлении тех, что в Тентире живут, по соседству
       С пальмовой тенью, бежать пустились поспешно омбиты.
       Падает кто-то из них, убегающий в крайнем испуге,
       Пал кувырком — и в плену! Тут его разрубают на части: 
       Много кусков, чтоб его одного хватило на многих, —
80   И победители съели его, обглодали все кости,
       Даже в кипящем котле не сварив, не втыкая на вертел:
       Слишком им кажется долгим огня дожидаться, немедля
       Труп пожирают сырой, находя наслаждение в этом.
       Радостно даже, что эта толпа огня не сквернила,
       Что Прометей подарил земле, похитивши с высей
       Неба. Стихию поздравить могу, и, наверно, стихия
       Рада. Но кто уже смог человечьего мяса отведать,
       Тот никогда не едал никакого охотней, чем это,
       Ибо при зверстве таком не допрашивай, не сомневайся,
90   Первая глотка познала ли вкус, и последний познал ли,
       Тот, что руками водил по земле — попробовать крови,
       После того как все тело уже уничтожено было.
       Баски (молва такова), было время, жизнь поддержали
       Пищей такой; но они не пример: у них была крайность
       В годы войны, к ним Судьба была зла, доведя до последней
       Страшной нужды при долгой осаде. Ведь самый образчик
       Этой ужасной еды, о которой сейчас говорится,
       Жалости просто достоин, и те, о которых сказал я,
       Всяких наевшися трав и всяких животных, к чему лишь
100 Ни понуждали мученья пустого желудка, — когда уж
       Сами враги сожалели их, бледных, худых, истощенных, —
       Жрали от голода члены чужие, готовые даже
       Грызть и свои. Да и кто из людей, из богов отказался б
       Их животы извинить, претерпевшие жуткие муки?
       Им бы могли простить даже тени тех, кого трупы
       Ели несчастные баски. Нас лучше наставят Зенона
       Правила: вовсе не все, полагают они, можно делать
       Ради спасения жизни. Но стоики разве кантабры,
       Да особливо еще в старину, при древнем Метелле?
110 Греков Афины и наши доступны теперь всем народам.
       Галлия стала речистой и учит юристов британских,
       Даже на Фуле идут разговоры о ритора найме.
       Все ж благородны и баски, и полное есть оправданье
       Равному в доблести им, но несчастному больше, Сагунту.
       Ну, а Египет жесточе еще алтарей Меотиды,
       Если ты даже считаешь правдивым преданье поэтов:
       Та уроженка Тавриды, что святопреступную жертву
       Изобрела, закаляла людей, — но большего страха,
       Чем умереть под ножом, ее жертва не знала. Какой же
120 Случай египтян подвиг? Что за голод, какое оружье,
       Стенам угроза, понудили их на такое злодейство
       Гнусное? Что же тогда за ненависть к Нилу была бы,
       Коль не разлился бы он при засухе в землях Мемфиса?
       Бешенством так никогда не свирепствуют страшные кимвры,
       Ни дикари савроматы, ни страшный народ агатирсы;
       Так не ярятся бритоны, как эта трусливая сволочь,
       Что парусов лоскутки распускает на глиняных лодках
       И на весло налегает короткое в пестрой посуде.
       Этим народам, в сознанье которых и голод и злоба
130 Сходны вполне и равны, не найти наказанья злодейству,
       Нету достойных их кар. Природа сама утверждает,
       Будто дарует она человеку мягчайшее сердце:
       Слезы дала она нам, — а бывает ли лучшее чувство?
       Значит, она нам велит оплакивать друга, который
       В трауре дело ведет малолетнего, что обвиняет
       Лживого опекуна: его длинные кудри скрывают
       Наполовину лицо, увлажненное горькой слезою.
       Мы по закону природы вздохнем, повстречав погребенье
       Девушки взрослой иль гробик младенца, который не вырос
140 Для похоронных костров. Кто действительно честен и стоит
       Тайного факела, как полагается мисту Цереры,
       Чуждой не мнит никакую беду: в этом наше отличье
       От бессловесных скотов. Потому только мы, — что имеем
       Жребий высокий ума и богов голоса различаем,
       Мы, что способны к искусствам, могущие им обучаться, —
       Чувство впитали в себя, с небесной сошедшее тверди,
       Но недоступное тем, кто смотрит не в небо, а в землю.
       При сотворении мира творец уделил им дыханье
       Жизни — и только, а нам сверх того дал душу, с той целью,
150 Дабы взаимно влекло нас просить и оказывать помощь;
       Розно живущих — в народ единить; покинувши рощи
       Древних людей, оставляя леса — обиталище предков, —
       Строить дома, сочетая жилище свое воедино
       С крышей другой: чтоб доверье взаимное нам позволяло
       Возле порога соседей заснуть; для защиты оружьем
       Граждан упавших иль тех, что от ран зашатались тяжелых,
       Общей трубою сигнал подавать: защищаться совместно
160 В башнях и общим ключом запирать городские ворота.
       Но даже змеи живут согласнее нас; и с окраской
       Схожей другого щадит всякий зверь: разве льва убивает
       Лев? Или разве когда кабана находили лесного,
       Чтоб издыхал от удара клыков кабана посильнее?
       Яростный Индии тигр уживается в длительном мире
       С тигром; у диких медведей — и то существует согласье,
       Людям же мало и тех смертоносных мечей, что куются
       На наковальне проклятой, — а первый кузнец-то, привыкший
       В горне калить сошники да лопаты, уставший от ковки
       Сох да мотыг, — ведь совсем не умел он меча приготовить.
170 Что за народ современный: ему недостаточно в злобе
       Только убить человека, но груди, но руки, но лица
       В пищу себе он берет! Ну, что бы подумал об этом
       Или куда б убежал, если б только узрел этот ужас,
       Ты, Пифагор, воздержаньем известный от всяких животных,
       Как от людей, и не всякий стручок допускавший в желудок?