— Невол, хотел бы я знать, отчего ты всегда такой мрачный,
        С вечно нахмуренным лбом, словно Марсий, уже побежденный?
        Ходишь ты с Раволы видом, который недавно был пойман,
        Тершись о чресла Родопы своей бородой отсыревшей.
        Так вот дают подзатыльник рабу, что пирожное лижет.
        Тот Креперей Поллион, что, давая тройные проценты,
        Всех обошел, не найдя дураков, не имел такой мины
        Жалостной, как у тебя. И откуда морщины такие
        Сразу пошли? Ты немногим довольствовался, исполняя
10    Роли домашних шутов, остроумный всегда собутыльник,
        Шуткой горазд и соленой и едкой, столичного типа
        Нынче же — наоборот: ты лицом стал серьезен, сухой твой
        Волос стоит будто лес, и на коже ни чуточки блеска,
        Что придавали повязки бруттийские жгучей смолою,
        А на ногах твоих грязных, запущенных — заросли шерсти;
        Худ, точно ты застарелый больной, которого сушит
        Четырехдневная, с давней поры угнездясь, лихорадка.
        Скрытые в теле больном душевные муки мы видим,
        Также и радость заметна: лицо принимает и этот
20    Облик отсюда, и тот. Но мне кажется, что изменил ты
        Планы свои и идешь поперек своей прежней дороги.
        Ты ведь, развратник почище Авфидия, помню, недавно
        Храмы сквернил Ганимеда и Мира, Исиды, Цереры,
        Храм Палатина с его таинственным Матери культом
        (Проституируют женщины всюду, где только есть храмы!),
        И втихомолку склонял к своей похоти даже супругов. —
        "Многим полезен такой обиход, но мне ни к чему он,
        Проку в нем нет. Ну, засаленный плащ, оторочка для тоги —
        Жесткие, толстые, грубой окраски и тканные плохо
30    Где-то у галльских ткачей на гребнях их, — вот все, что получишь
        Ты как клиент, да порой серебра низкопробного малость.
        Рок управляет людьми; есть свой рок и у тех наших членов,
        Что прикрывает одежда. Коль звезды тебе не позволят,
        То даже уд непомерной длины твой ничем не поможет,
        Хоть бы и зрел тебя голым Виррон и текли его слюнки,
        Хоть бы и звали тебя постоянно записочкой сладкой,
        "Ибо миньон сам собой прилипает к деснице мужчины".
        Но ничего нет чудовищней, нежели жадность миньона:
        "Я подарил тебе то, дал это, немало унес ты", —
40    Все сосчитает, виляя. — "Пусть выложат счеты, таблицы
        Пусть принесут нам рабы. Считай: пять тысяч сестерций
        В общем итоге, да сверх того труд мой чего-нибудь стоит.
        Разве легко и удобно вгонять в тебя член мой изрядный —
        И натыкаться в нутре у тебя на остатки обеда?
        Менее жалок тот раб, что копает садовую землю,
        Чем бороздящий господ. Наверно, считал себя нежным
        Мальчиком ты и красавцем, достойным небес и киафа.
        Разве патроны дадут что-нибудь своим прихвостням жалким,
        Разве они снизойдут к нам, клиентам? Дадут лишь болезни.
50    Вот подарил бы ты зонтик зеленый, янтарь покрупнее,
        Лишь наступает сырая весна иль рождения праздник:
        И твой любовник лежит на подушках длинного кресла,
        Перебирая подарки секретные к первому марта.
        Ну, для кого бережешь ты, голубчик, холмистые земли,
        Столько в Апулии вилл и пастбищ, что коршун устанет
        Их облетать? Трифолин в преизбытке несет тебе лозы,
        Так же как Кумский хребет и склоны пустынного Гавра:
        Больше, чем нужно, ты бочек смолишь с молодым еще суслом.
        Что тебе стоит клиента усталого бедра утешить
60    Малым участком земли? Разве лучше детей деревенских
        С матерью, с хижиной вместе, с игривым щенком предоставить
        По завещанию другу-скопцу, что кимвалом бряцает?" —
        "Вот негодяй! — говорит он. — Что требуешь ты?" — Но срок-то:
        "Требуй, — кричит, — платежа". Это раб мой взывает, единый —
        Как Полифемово око, что дало удрать Одиссею:
        Надо второго купить, одного недостаточно; оба
        Кушать хотят. А зимою в морозы что буду я делать?
        Что же рабам я скажу в декабре, не одев, не обув их:
        "Холод, мол, перетерпите — дождетесь и летней цикады"?
70    "Ты притворяешься, будто не понял, услуг ты не помнишь…
        Ну, так во сколько же ценишь меня ты? Усерден и предан
        Я как клиент: без меня бы жена твоя девой осталась.
        Вспомни, какими путями, как часто просил ты об этом.
        Что мне тогда обещал? Сколько раз удержал я в объятьях
        Ту, что хотела сбежать? Ведь, бросивши брачную запись,
        Новой искала она, и за целую ночь я насилу
        Дело уладил (скулил ты за дверью). Свидетель мне — ложе;
        Сам ты подслушивал голос жены да скрипенье кровати.
        Много домов, где непрочный союз, развязаться готовый,
80    И расторгаемый брак прочнее скрепляет любовник.
        Как отвертишься теперь? Как увяжешь начала с концами?
        Нету моих здесь заслуг, вероломный ты, неблагодарный?
        Нету, когда от меня родился твой сыночек иль дочка?
        Ты признаешь их, ликуешь, и славит гражданская запись
        Силу мужскую твою. Украшай свои двери венками,
        Будто отец: я оружие дал тебе толки рассеять;
        Право отцовства — твое; как наследник войдешь в завещанья.
        Выморочных наследств чрез меня ты наследником станешь.
        Если, число увеличив, дойду я до трех, то немало
90    К выморочным преимуществ других ты получишь в придачу".
        — Невол, ты прав, возмущаясь. Но что он тебе возражает? —
        "Просто плюет на меня — и другого осла себе ищет…
        Я доверяюсь тебе одному: сохрани эту тайну,
        Будь молчалив и, смотри ты, жалоб наших не выдай;
        Ибо смертельна вражда человека, что пемзой отглажен.
        Чуть только тайну доверил он мне — уж пылает враждою,
        Как бы не предал я все, что узнал. Он, не думая долго,
        Пустит оружие в ход, раскроит мне череп дубиной,
        Дом подпалит; и нельзя забывать, и нельзя не считаться
100  С тем, что при средствах его и яд ведь не так уже дорог…
        Значит, секрет береги, как в курии Марса в Афинах".
        — О Коридон, Коридон! разве есть у богатого тайны?
        Пусть даже слуги молчат, — говорят его кони, собаки,
        Двери и мраморы стен. Хотя бы и окна замкнул ты,
        Щели завесой прикрыл, запер входы и свет потушил бы,
        Выгнал бы из дому всех, чтоб никто и вблизи не ложился, —
        Все-таки то, что к вторым петухам будет делать хозяин,
        До наступления дня уж узнает соседний харчевник:
        Он будет знать, что решил весовщик, повара и разрезчик,
110  Сколько они сочинят обвинений на этих хозяев,
        Как они им отомстят, поднимая ужасные крики,
        И непрерывно по всем перекресткам преследовать будут,
        Голосом пьяным тебе терзая несчастные уши.
        Ну-ка, поди, попроси у рабов, чтоб они не болтали,
        Как ты меня попросил. Разгласить им приятнее тайну,
        Чем, своровав, упиваться фалернским вином до отказу,
        Как в виде жертвы за римский народ испивала Савфея.
        Нужно уметь жить честно и прямо — по многим причинам,
        Но особливо затем, чтоб рабов болтовню презирать нам.
120  Остерегись, чтобы вес не придать прислужников сплетням,
        Ибо язык — это злого раба наихудшее свойство.
        Впрочем, не лучше и тот, кто хранить не умеет свободу
        Против зависимых душ, что на хлебе его и на деньгах. —
        "В этом ты дал мне полезный совет, но слишком уж общий.
        Что ты теперь посоветуешь мне, потерявшему время,
        После крушенья надежд? Ведь готова отцвесть моя юность —
        Эта кратчайшая доля пустой, ограниченной жизни.
        Нынче мы пьем, мы требуем дев, венков, благовоний,
        А между тем, не замечена нами, крадется и старость".
130  — Не беспокойся: пока эти холмы стоят невредимо,
        Будет всегда у тебя и развратный дружок; отовсюду
        Станут сюда приезжать на судах и в тележках такие
        Гости, что чешут по-бабьи башку. У тебя остается
        Больше, чем прежде, надежд: лишь грызи хорошенько эруку. —
        "Эти примеры храни для счастливцев. Мои же Лахеса
        С Клотой довольны, когда я обед заработаю членом.
        О наши скромные лары! Как часто я вас почитаю
        Ладана скромным дымком, или зернами, или веночком, —
        Скоро ли я изловлю что-нибудь, от чего моя старость
140  Убережется от нужд и побоев? Доходу бы двадцать
        Тысяч под верный залог да посуды серебряной гладкой
        Столько, чтоб цензор Фабриций запрет наложил бы, из мезов
        Пару здоровых рабов, чтоб носили меня на носилках,
        В цирке крикливом всегда доставали спокойное место;
        Был бы еще у меня резчик, за работой согбенный,
        Также художник, что быстро любые бы делал фигуры.
        Этого бедному хватит. Как жалки желания наши,
        Да и на них нет надежды: когда умоляю Фортуну,
        Уши она затыкает себе Одиссеевым воском,
150  От сицилийских Сирен уберегшим гребцов оглушенных".