Что за чудо слу­чи­лось? Источ­ни­ков чистых про­си­ли Мы у тебя, зем­ля, — что же нам шлешь из глу­бин? Или есть жизнь под зем­лей? Иль живет под лавою тай­но Новое пле­мя? Иль нам про­шлое воз­вра­ще­но? Рим­ляне, гре­ки, гляди­те: откры­та сно­ва Пом­пея, Город Герак­ла вос­крес в древ­ней сво­ей кра­со­те! Шил­лер

В 1738 году Мария Ама­лия Хри­сти­на, дочь Авгу­ста III Сак­сон­ско­го, поки­ну­ла Дрезден­ский двор и вышла замуж за Кар­ла Бур­бон­ско­го, коро­ля обе­их Сици­лий. Осмат­ри­вая обшир­ные залы неа­по­ли­тан­ских двор­цов и огром­ные двор­цо­вые пар­ки, живая и влюб­лен­ная в искус­ство короле­ва обра­ти­ла вни­ма­ние на ста­туи и скульп­ту­ры, кото­рые были най­де­ны неза­дол­го до послед­не­го извер­же­ния Везу­вия: одни — слу­чай­но, дру­гие — по ини­ци­а­ти­ве неко­е­го гене­ра­ла д’Эль­бе­фа. Кра­сота ста­туй при­ве­ла короле­ву в вос­торг, и она попро­си­ла сво­его вен­це­нос­но­го супру­га разыс­кать для нее новые.

Со вре­ме­ни послед­не­го силь­но­го извер­же­ния Везу­вия 1737 года, во вре­мя кото­ро­го склон горы обна­жил­ся, а часть вер­ши­ны взле­те­ла на воздух, вул­кан вот уже пол­то­ра года мол­чал, спо­кой­но воз­вы­ша­ясь под голу­бым небом Неа­по­ля, и король согла­сил­ся. Про­ще все­го было начать рас­коп­ки там, где кон­чил д’Эль­беф. Король посо­ве­то­вал­ся с кава­ле­ром Рок­ко Хоак­ки­но де Аль­ку­би­ер­ре, испан­цем по про­ис­хож­де­нию, кото­рый был началь­ни­ком его тех­ни­че­ских отрядов, и тот пре­до­ста­вил рабо­чих, орудия и порох. Труд­но­стей было мно­го. Нуж­но было пре­одо­леть пят­на­дца­ти­мет­ро­вый слой твер­дой, как камень, лавы. Из коло­д­ца шах­ты, про­ло­жен­ной еще д’Эль­бе­фом, про­ру­би­ли ходы, а затем про­бу­ри­ли отвер­стия для взрыв­чат­ки. И вот насту­пил момент, когда заступ наткнул­ся на металл, зазву­чав­ший под его уда­ра­ми, как коло­кол. Пер­вой наход­кой были три облом­ка гигант­ских брон­зо­вых коней. И толь­ко теперь было сде­ла­но самое разум­ное из того, что мож­но было сде­лать и с чего, соб­ст­вен­но, нуж­но было начи­нать: при­гла­си­ли спе­ци­а­ли­ста. Над­зор за рас­коп­ка­ми взял на себя мар­киз дон Мар­чел­ло Вену­ти — гума­нист, хра­ни­тель королев­ской биб­лио­те­ки. За пер­вы­ми наход­ка­ми после­до­ва­ли дру­гие: три мра­мор­ные ста­туи оде­тых в тоги рим­лян, рас­пис­ные колон­ны и брон­зо­вое туло­ви­ще коня. К месту рас­ко­пок при­бы­ли король с супру­гой. Мар­киз, спу­стив­шись по верев­ке в рас­коп, обна­ру­жил лест­ни­цу, архи­тек­ту­ра кото­рой поз­во­ли­ла ему прий­ти к опре­де­лен­но­му выво­ду о харак­те­ре всей построй­ки; 11 декаб­ря 1738 года под­твер­ди­лась пра­виль­ность сде­лан­но­го им заклю­че­ния: в этот день была обна­ру­же­на над­пись, с.12 из кото­рой сле­до­ва­ло, что некий Руфус выстро­ил на свои соб­ст­вен­ные сред­ства театр — «Theatrum Herculanense».

Так нача­лось откры­тие погре­бен­но­го под зем­лей горо­да, ибо там, где был театр, долж­но было быть и посе­ле­ние. В свое вре­мя д’Эль­беф, сам того не подо­зре­вая — ведь перед ним в ока­ме­нев­шей лаве было мно­же­ство дру­гих ходов, — попал пря­мо на сце­ну теат­ра, бук­валь­но зава­лен­ную ста­ту­я­ми. В том, что такое коли­че­ство ста­туй ока­за­лось имен­но здесь, не было ниче­го уди­ви­тель­но­го: бур­ля­щий поток лавы, сме­таю­щий все на сво­ем пути, обру­шил на просце­ни­ум зад­нюю сте­ну теат­ра, укра­шен­ную мно­же­ст­вом скульп­тур. Так обре­ли здесь сем­на­дца­ти­ве­ко­вый покой эти камен­ные тела.

Над­пись сооб­ща­ла и имя горо­да: Гер­ку­ла­нум.

Лава, огнен­но-жид­кая мас­са, поток рас­плав­лен­ных мине­ра­лов и гор­ных пород, посте­пен­но охлаж­да­ясь, засты­ва­ет и вновь пре­вра­ща­ет­ся в камень. Под два­дца­ти­мет­ро­вой тол­щей такой застыв­шей лавы и лежал Гер­ку­ла­нум.

Во вре­мя извер­же­ния вул­ка­на вме­сте с пеп­лом выбра­сы­ва­ют­ся лапил­ли — неболь­шие кус­ки пори­стой лавы — и шлак; они гра­дом пада­ют на зем­лю, покры­вая ее рых­лым сло­ем, кото­рый нетруд­но уда­лить с помо­щью самых про­стей­ших орудий. Под сло­ем лапил­ли на зна­чи­тель­но мень­шей глу­бине, чем их собрат по несча­стью Гер­ку­ла­нум, были погре­бе­ны Пом­пеи.

Как неред­ко быва­ет в исто­рии, да, впро­чем, и в жиз­ни, наи­боль­шие труд­но­сти при­хо­дят­ся на нача­ло пути, а самый длин­ный путь частень­ко при­ни­ма­ют за самый корот­кий. После рас­ко­пок, пред­при­ня­тых д’Эль­бе­фом, про­шло еще трид­цать пять лет, преж­де чем пер­вый удар лопа­ты поло­жил нача­ло осво­бож­де­нию Пом­пей.

Кава­лер Аль­ку­би­ер­ре, кото­рый по-преж­не­му воз­глав­лял рас­коп­ки, был неудо­вле­тво­рен сво­и­ми наход­ка­ми, хотя они и поз­во­ли­ли Кар­лу Бур­бон­ско­му орга­ни­зо­вать музей, рав­но­го кото­ро­му не было на све­те. И вот король и инже­нер при­шли к еди­но­му реше­нию: пере­не­сти рас­коп­ки в дру­гое место, начав на этот раз не всле­пую, а там, где, по сло­вам уче­ных, лежа­ли Пом­пеи, засы­пан­ные, соглас­но антич­ным источ­ни­кам, в тот же день, что и город Гер­ку­ле­са.

Даль­ней­шее напо­ми­на­ло игру, кото­рую дети назы­ва­ют «огонь и вода», но с уча­сти­ем еще одно­го парт­не­ра — плу­та, кото­рый в тот момент, когда рука при­бли­жа­ет­ся к запря­тан­но­му пред­ме­ту, кри­чит вме­сто «огонь» — «вода». В роли таких пута­ни­ков высту­па­ли алч­ность, нетер­пе­ние, а порой и мсти­тель­ность.

Рас­коп­ки нача­лись 1 апре­ля 1748 года, и уже 6 апре­ля была най­де­на вели­ко­леп­ная боль­шая стен­ная рос­пись. 19 апре­ля наткну­лись с.13 на пер­во­го мерт­ве­ца, вер­нее на ске­лет; он лежал вытя­нув­шись, а из его рук, застыв­ших в судо­рож­ной хват­ке, выка­ти­лось несколь­ко золотых и сереб­ря­ных монет. Но вме­сто того чтобы про­дол­жать рыть даль­ше, систе­ма­ти­зи­ро­вав все най­ден­ное и сде­лав выво­ды, кото­рые поз­во­ли­ли бы сэко­но­мить вре­мя при даль­ней­ших работах, рас­коп был засы­пан — о том, что уда­лось наткнуть­ся на центр Пом­пей, никто даже не подо­зре­вал; были нача­ты новые рас­коп­ки в дру­гих местах.

Удив­лять­ся это­му не при­хо­дит­ся. Мог­ло ли быть ина­че? Ведь в осно­ве инте­ре­са королев­ской четы к этим рас­коп­кам лежал все­го-навсе­го вос­торг обра­зо­ван­ных невежд, да, кста­ти гово­ря, у коро­ля и с обра­зо­ва­ни­ем дела обсто­я­ли дале­ко не бле­стя­ще. Аль­ку­би­ер­ре инте­ре­со­ва­ла лишь тех­ни­ка дела (Вин­кель­ман впо­след­ст­вии гнев­но заме­тил, что Аль­ку­би­ер­ре имел такое же отно­ше­ние к древ­но­сти, «какое луна может иметь к ракам»), все же осталь­ные участ­ни­ки рас­ко­пок были оза­бо­че­ны лишь одной тай­ной мыс­лью: не упу­стить счаст­ли­вой воз­мож­но­сти быст­ро раз­бо­га­теть — вдруг в один пре­крас­ный день под засту­пом вновь забле­стит золо­то или сереб­ро? Заме­тим, что из 24 рабо­чих, заня­тых 6 апре­ля на рас­коп­ках, две­на­дцать были аре­стан­та­ми, а осталь­ные полу­ча­ли нищен­скую пла­ту.

Рас­коп­ки при­ве­ли к амфи­те­ат­ру, но, посколь­ку здесь не нашли ни ста­туй, ни золота, ни укра­ше­ний, пере­шли опять в дру­гое место. Меж­ду тем тер­пе­ние при­ве­ло бы к цели. В рай­оне Гер­ку­ле­со­вых ворот наткну­лись на вил­лу, кото­рую совер­шен­но непра­во­мер­но — теперь уже никто не пом­нит, как воз­ник­ло это мне­ние, — ста­ли счи­тать домом Цице­ро­на. Подоб­ным взя­тым, как гово­рит­ся, с потол­ка утвер­жде­ни­ям еще не раз будет суж­де­но сыг­рать свою роль в исто­рии архео­ло­гии, и, надо ска­зать, не все­гда бес­плод­ную.

Сте­ны этой вил­лы были укра­ше­ны вели­ко­леп­ны­ми фрес­ка­ми: их выре­за­ли, с них сня­ли копии, но саму вил­лу сра­зу же засы­па­ли. Более того! В тече­ние четы­рех лет весь рай­он близ Чиви­та (быв­шие Пом­пеи) оста­вал­ся забы­тым; все вни­ма­ние при­влек­ли к себе более бога­тые рас­коп­ки в Гер­ку­ла­ну­ме, в резуль­та­те кото­рых там был най­ден один из наи­бо­лее выдаю­щих­ся памят­ни­ков антич­но­сти: вил­ла с биб­лио­те­кой, кото­рой поль­зо­вал­ся фило­соф Фило­де­мос, извест­ная ныне под назва­ни­ем «Вил­ла деи Папи­ри». Нако­нец в 1754 году вновь обра­ти­лись к южной части Пом­пей, где нашли остат­ки несколь­ких могил и раз­ва­ли­ны антич­ной сте­ны. С это­го вре­ме­ни и вплоть до сего­дняш­не­го дня в обо­их горо­дах почти непре­рыв­но ведут­ся рас­коп­ки и на свет извле­ка­ет­ся одно чудо за дру­гим.

Лишь соста­вив себе точ­ное пред­став­ле­ние о харак­те­ре ката­стро­фы, жерт­ва­ми кото­рой ста­ли эти два горо­да, мож­но понять и в пол­ной с.14 мере пред­ста­вить себе, какое воздей­ст­вие ока­за­ло откры­тие этих горо­дов на век пред­клас­си­циз­ма.

В середине авгу­ста 79 года н. э. появи­лись пер­вые при­зна­ки пред­сто­я­ще­го извер­же­ния Везу­вия; впро­чем, извер­же­ния быва­ли и рань­ше, одна­ко в пред­обеден­ные часы 24 авгу­ста ста­ло ясно, что на сей раз дело обо­ра­чи­ва­ет­ся насто­я­щей ката­стро­фой.

Со страш­ным гро­хотом, подоб­ным силь­но­му рас­ка­ту гро­ма, раз­верз­лась вер­ши­на вул­ка­на. К заоб­лач­ным высям под­нял­ся столб дыма, напо­ми­нав­ший по сво­им очер­та­ни­ям гигант­ский кедр. С неба, исчер­чен­но­го мол­ни­я­ми, с шумом и трес­ком обру­шил­ся насто­я­щий ливень из кам­ней и пеп­ла, затмив­ший солн­це. Замерт­во пада­ли на зем­лю пти­цы, с воп­лем раз­бе­га­лись во все сто­ро­ны люди, заби­ва­лись в норы зве­ри; по ули­цам нес­лись пото­ки воды, неиз­вест­но откуда взяв­шей­ся — с неба или из недр зем­ли.

Ката­стро­фа заста­ла горо­да в ран­ние часы обыч­но­го сол­неч­но­го дня. Им суж­де­но было погиб­нуть по-раз­но­му. Лави­на гря­зи, обра­зо­вав­шей­ся из пеп­ла, воды и лавы, зали­ла Гер­ку­ла­нум, зато­пи­ла его ули­цы и пере­ул­ки. Под­ни­ма­ясь, она дости­га­ла крыш, зате­ка­ла в окна и две­ри, напол­няя собой весь город, как вода губ­ку, и в кон­це кон­цов наглу­хо заму­ро­ва­ла его вме­сте со всем, что не успе­ло спа­стись в отча­ян­ном бег­стве.

Судь­ба Пом­пей сло­жи­лась по-ино­му. Здесь не было пото­ка гря­зи, един­ст­вен­ным спа­се­ни­ем от кото­ро­го было, по-види­мо­му, бег­ство; здесь все нача­лось с вул­ка­ни­че­ско­го пеп­ла, кото­рый мож­но было лег­ко стрях­нуть. Одна­ко вско­ре ста­ли падать лапил­ли, потом — кус­ки пем­зы, по несколь­ку кило­грам­мов каж­дый. Вся опас­ность ста­но­ви­лась ясной лишь посте­пен­но. И когда нако­нец люди поня­ли, что им угро­жа­ет, было уже слиш­ком позд­но. На город опу­сти­лись сер­ные пары; они запол­за­ли во все щели, про­ни­ка­ли под повяз­ки и плат­ки, кото­ры­ми люди при­кры­ва­ли лица, — дышать ста­но­ви­лось все труд­нее... Пыта­ясь вырвать­ся на волю, глот­нуть све­же­го возду­ха, горо­жане выбе­га­ли на ули­цу — здесь они попа­да­ли под град лапил­ли и в ужа­се воз­вра­ща­лись назад, но едва пере­сту­па­ли порог дома, как на них обва­ли­вал­ся пото­лок, погре­бая их под сво­и­ми облом­ка­ми. Неко­то­рым уда­ва­лось отсро­чить свою гибель: они заби­ва­лись под лест­нич­ные клет­ки и в гале­реи, про­во­дя там в пред­смерт­ном стра­хе послед­ние пол­ча­са сво­ей жиз­ни. Потом и туда про­ни­ка­ли сер­ные пары.

Сорок восемь часов спу­стя вновь заси­я­ло солн­це, одна­ко и Пом­пеи и Гер­ку­ла­нум к тому вре­ме­ни уже пере­ста­ли суще­ст­во­вать. В ради­у­се восем­на­дца­ти кило­мет­ров все было раз­ру­ше­но, поля покры­лись лавой и пеп­лом. Пепел занес­ло даже в Сирию и Еги­пет. Теперь над с.15 Везу­ви­ем был виден толь­ко тон­кий столб дыма и сно­ва голу­бе­ло небо.

Про­шло почти сем­на­дцать сто­ле­тий.

Люди дру­гой куль­ту­ры, дру­гих обы­ча­ев, но свя­зан­ные с теми, кто ока­зал­ся жерт­ва­ми ката­стро­фы, кров­ны­ми уза­ми род­ства все­го чело­ве­че­ства, взя­лись за засту­пы и отко­па­ли то, что так дол­го поко­и­лось под зем­лей. Это мож­но срав­нить толь­ко с чудом вос­кре­ше­ния.

Ушед­ше­му с голо­вой в свою нау­ку и поэто­му сво­бод­но­му от вся­ко­го пие­те­та иссле­до­ва­те­лю подоб­ная ката­стро­фа может пред­ста­вить­ся уди­ви­тель­ной «уда­чей». «Я затруд­ня­юсь назвать какое-либо явле­ние, кото­рое было бы более инте­рес­ным...» — про­сто­душ­но гово­рит Гёте о гибе­ли Пом­пей. И в самом деле, что может луч­ше, чем пепел, сохра­нить, нет, закон­сер­ви­ро­вать — это будет точ­нее — для после­дую­щих поко­ле­ний иссле­до­ва­те­лей целый город в том виде, каким он был в сво­их трудо­вых буд­нях? Город умер не обыч­ной смер­тью — он не успел отцве­сти и увя­нуть. Слов­но по мано­ве­нию вол­шеб­ной палоч­ки, застыл он в рас­цве­те сво­их сил, и зако­ны вре­ме­ни, зако­ны жиз­ни и смер­ти утра­ти­ли свою власть над ним.

До того как нача­лись рас­коп­ки, был изве­стен толь­ко сам факт гибе­ли двух горо­дов во вре­мя извер­же­ния Везу­вия. Теперь это тра­ги­че­ское про­ис­ше­ст­вие посте­пен­но выри­со­вы­ва­лось все яснее и сооб­ще­ния о нем антич­ных писа­те­лей обле­ка­лись в плоть и кровь. Все более зри­мым ста­но­вил­ся ужа­саю­щий раз­мах этой ката­стро­фы и ее вне­зап­ность: буд­нич­ная жизнь была пре­рва­на настоль­ко стре­ми­тель­но, что поро­ся­та оста­лись в духов­ках, а хлеб в печах.

Какую исто­рию мог­ли, напри­мер, поведать остан­ки двух ске­ле­тов, на ногах кото­рых еще сохра­ни­лись раб­ские цепи? Что пере­жи­ли эти люди — зако­ван­ные, бес­по­мощ­ные, в те часы, когда кру­гом все гиб­ло? Какие муки долж­на была испы­тать эта соба­ка, преж­де чем око­ле­ла? Ее нашли под потол­ком одной из ком­нат: при­ко­ван­ная цепью, она под­ни­ма­лась вме­сте с рас­ту­щим сло­ем лапил­ли, про­ни­кав­ших в ком­на­ту сквозь окна и две­ри, до тех пор, пока нако­нец не наткну­лась на непре­одо­ли­мую пре­гра­ду — пото­лок, тявк­ну­ла в послед­ний раз и задох­ну­лась.

Под уда­ра­ми засту­па откры­ва­лись кар­ти­ны гибе­ли семей, ужа­саю­щие люд­ские дра­мы; послед­нюю гла­ву извест­но­го рома­на Буль­вер-Лит­то­на «Послед­ние дни Пом­пеи» отнюдь нель­зя назвать неправ­до­по­доб­ной. Неко­то­рых мате­рей нашли с детьми на руках; пыта­ясь спа­сти детей, они укры­ва­ли их послед­ним кус­ком тка­ни, но так и погиб­ли вме­сте. Неко­то­рые муж­чи­ны и жен­щи­ны успе­ли схва­тить свои сокро­ви­ща и добе­жать до ворот, одна­ко здесь их настиг град лапил­ли, и они погиб­ли, зажав в руках свои дра­го­цен­но­сти и день­ги. с.16 «Cave Canem» — «Осте­ре­гай­ся соба­ки» гла­сит над­пись из моза­и­ки перед две­рью того дома, в кото­ром Буль­вер посе­лил сво­его Глав­ка. На поро­ге это­го дома погиб­ли две девуш­ки: они мед­ли­ли с бег­ст­вом, пыта­ясь собрать свои вещи, а потом бежать было уже позд­но. У Гер­ку­ле­со­вых ворот тела погиб­ших лежа­ли чуть ли не впо­вал­ку; груз домаш­не­го скар­ба, кото­рый они тащи­ли, ока­зал­ся для них непо­силь­ным. В одной из ком­нат были най­де­ны ске­ле­ты жен­щи­ны и соба­ки. Вни­ма­тель­ное иссле­до­ва­ние поз­во­ли­ло вос­ста­но­вить разыг­рав­шу­ю­ся здесь тра­гедию. В самом деле, поче­му ске­лет соба­ки сохра­нил­ся пол­но­стью, а остан­ки жен­щи­ны были рас­кида­ны по всей ком­на­те? Кто мог их рас­кидать? Может быть, их рас­та­щи­ла соба­ка, в кото­рой под вли­я­ни­ем голо­да просну­лась вол­чья при­ро­да? Воз­мож­но, она отсро­чи­ла день сво­ей гибе­ли, напав на соб­ст­вен­ную хозяй­ку и разо­драв ее на кус­ки. Непо­да­ле­ку, в дру­гом доме, собы­тия роко­во­го дня пре­рва­ли помин­ки. Участ­ни­ки триз­ны воз­ле­жа­ли вокруг сто­ла; так их нашли сем­на­дцать сто­ле­тий спу­стя — они ока­за­лись участ­ни­ка­ми соб­ст­вен­ных похо­рон.

В одном месте смерть настиг­ла семе­рых детей, играв­ших, ниче­го не подо­зре­вая, в ком­на­те. В дру­гом — трид­цать четы­рех чело­век и с ними козу, кото­рая, оче­вид­но, пыта­лась, отча­ян­но зве­ня сво­им коло­коль­чи­ком, най­ти спа­се­ние в мни­мой проч­но­сти люд­ско­го жили­ща. Тому, кто слиш­ком мед­лил с бег­ст­вом, не мог­ли помочь ни муже­ство, ни осмот­ри­тель­ность, ни сила. Был най­ден ске­лет чело­ве­ка поис­ти­не гер­ку­ле­сов­ско­го сло­же­ния; он так­же ока­зал­ся не в силах защи­тить жену и четыр­на­дца­ти­лет­нюю дочь, кото­рые бежа­ли впе­ре­ди него: все трое так и оста­лись лежать на доро­ге. Прав­да, в послед­нем уси­лии муж­чи­на, оче­вид­но, сде­лал еще одну попыт­ку под­нять­ся, но, одур­ма­нен­ный ядо­ви­ты­ми пара­ми, мед­лен­но опу­стил­ся на зем­лю, пере­вер­нул­ся на спи­ну и застыл. Засы­пав­ший его пепел как бы снял сле­пок с его тела; уче­ные зали­ли в эту фор­му гипс и полу­чи­ли скульп­тур­ное изо­бра­же­ние погиб­ше­го пом­пе­я­ни­на.

Мож­но себе пред­ста­вить, какой шум, какой гро­хот разда­вал­ся в засы­пан­ном доме, когда остав­лен­ный в нем или отстав­ший от дру­гих чело­век вдруг обна­ру­жи­вал, что через окна и две­ри вый­ти уже нель­зя; он пытал­ся про­ру­бить топо­ром про­ход в стене; не най­дя здесь пути к спа­се­нию, он при­ни­мал­ся за вто­рую сте­ну, когда же и из этой сте­ны ему навстре­чу устрем­лял­ся поток, он, обес­силев, опус­кал­ся на пол.

Дома, храм Изи­ды, амфи­те­атр — все сохра­ни­лось в непри­кос­но­вен­ном виде. В кан­це­ля­ри­ях лежа­ли вос­ко­вые таб­лич­ки, в биб­лио­те­ках — свит­ки папи­ру­са, в мастер­ских — инстру­мен­ты, в банях — стри­ги­лы (скреб­ки). На сто­лах в тавер­нах еще сто­я­ла посуда и лежа­ли день­ги, бро­шен­ные в спеш­ке послед­ни­ми посе­ти­те­ля­ми. На с.17 сте­нах хар­че­вен сохра­ни­лись любов­ные стиш­ки; фрес­ки, кото­рые были, по сло­вам Вену­ти, «пре­крас­нее тво­ре­ний Рафа­э­ля», укра­ша­ли сте­ны вилл.

Перед этим богат­ст­вом откры­тий очу­тил­ся теперь обра­зо­ван­ный чело­век XVIII сто­ле­тия; как чело­век, родив­ший­ся после Ренес­сан­са, он был под­готов­лен к вос­при­я­тию всех кра­сот антич­но­сти, но как сын того века, в кото­рый уже уга­ды­ва­лась гряду­щая сила точ­ных наук, он пред­по­чи­тал эсте­ти­че­ской созер­ца­тель­но­сти изу­че­ние фак­тов.

Объ­еди­нить оба эти воз­зре­ния мог толь­ко чело­век, знаю­щий и любя­щий антич­ное искус­ство и в то же вре­мя вла­де­ю­щий мето­да­ми науч­но­го иссле­до­ва­ния и науч­ной кри­ти­ки. Когда в Пом­пе­ях разда­лись пер­вые уда­ры засту­па, чело­век, для кото­ро­го эта зада­ча станет делом жиз­ни, про­жи­вал вбли­зи Дрезде­на и зани­мал пост граф­ско­го биб­лио­те­ка­ря. Ему было трид­цать лет, и он не совер­шил еще ниче­го зна­чи­тель­но­го. Два­дцать один год спу­стя не кто иной, как Готт­хольд Эфра­им Лес­синг, полу­чив изве­стие о его смер­ти, писал: «За послед­нее вре­мя это уже вто­рой писа­тель, кото­ро­му я охот­но пода­рил бы несколь­ко лет моей жиз­ни».