В цен­тре, постро­ен­ном импе­ра­то­ром Адри­а­ном в 123 г. н. э., име­лось три боль­ших зала, куда рим­ские ноби­ли сте­ка­лись, чтобы послу­шать сти­хотво­ре­ния, речи и фило­соф­ские трак­та­ты, полу­ле­жа на мра­мор­ных ложах на терра­се.

Теперь, когда рас­коп­ки закон­че­ны, терра­сы и огром­ные кир­пич­ные сте­ны ком­плек­са, так же как и участ­ки изыс­кан­но­го наполь­но­го покры­тия из серо­го и жел­то­го мра­мо­ра, мож­но сно­ва увидеть в яме на глу­бине 5,5 мет­ров на пло­ща­ди Вене­ции, где поли­цей­ские в белых пер­чат­ках регу­ли­ру­ют бес­по­рядоч­ный поток транс­пор­та, как дири­же­ры, и где Мус­со­ли­ни про­из­но­сил речь с бал­ко­на перед тыся­ча­ми сто­рон­ни­ков.

«Ауди­то­рий Адри­а­на — самая круп­ная наход­ка в Риме со вре­мен обна­ру­же­ния Фору­ма в 1920-х гг.», — гово­рит архео­лог Рос­сел­ла Реа, руко­во­ди­тель рас­ко­пок.

Рас­коп­ки, кото­рые вско­ре будут откры­ты для посе­ще­ния, нахо­дят­ся рядом со сто­ян­кой так­си и зажа­ты меж­ду цер­ко­вью в сти­ле барок­ко и Вит­то­ри­а­но, вну­ши­тель­ным памят­ни­ком исчез­нув­шей италь­ян­ской монар­хии, кото­рый мест­ные жите­ли зовут «Печат­ной машин­кой».

Ком­плекс обна­ру­жи­ли толь­ко бла­го­да­ря рас­коп­кам, кото­рые про­во­ди­лись для стро­и­тель­ства новой линии мет­ро, про­хо­дя­щей через серд­це Рима. «У нас нет средств на про­веде­ние рас­ко­пок тако­го рода, так что наход­ка сде­ла­на лишь бла­го­да­ря новой линии мет­ро», — гово­рит Реа.

Тща­тель­ный над­зор архео­ло­гов над все­ми рас­коп­ка­ми ока­зал­ся пал­кой о двух кон­цах для инже­не­ров-желез­но­до­рож­ни­ков: им при­шлось пере­черк­нуть план двух стан­ций в самом цен­тре Рима, когда обна­ру­жи­лось, что их выхо­ды на поверх­ность про­хо­дят через рим­ские руи­ны.

Из-за обна­ру­же­ния ком­плек­са Адри­а­на на пло­ща­ди Вене­ции появил­ся риск, что у третьей линии не будет оста­нов­ки в цен­тре и поездам при­дет­ся въез­жать в серд­це Рима с окра­ин и тут же про­ез­жать даль­ше, на дру­гую сто­ро­ну, без оста­нов­ки. Но Реа счи­та­ет, что стан­ция и руи­ны могут сосу­ще­ст­во­вать.

«Я пола­гаю, что мож­но постро­ить один из выхо­дов со стан­ции вдоль ори­ги­наль­но­го коридо­ра ком­плек­са, по кото­ро­му рим­ляне вхо­ди­ли в залы», — гово­рит она.

Это место про­ли­ва­ет новый свет на любовь Адри­а­на к поэ­зии (он и сам писал по-латы­ни и по-гре­че­ски) и на его при­стра­стие к мону­мен­таль­ной архи­тек­ту­ре: неко­гда над поэта­ми в цен­траль­ном зале воз­вы­шал­ся ароч­ный пото­лок в 11 мет­ров высотой.

Сего­дня зал для выступ­ле­ний изоби­лу­ет коло­дез­ны­ми печа­ми: после того, как здесь три сто­ле­тия цари­ли искус­ства, с кри­зи­сом Рим­ской импе­рии залы при­шли в негод­ность и ста­ли исполь­зо­вать­ся для плав­ки слит­ков.

Посе­редине глав­но­го зала, слов­но рек­ви­зит из филь­ма-ката­стро­фы, лежит мас­сив­ный обло­мок кры­ши раз­ме­ром девять на пять мет­ров, кото­рый, про­сто­яв семь веков, обру­шил­ся во вре­мя зем­ле­тря­се­ния 848 г.

После зем­ле­тря­се­ния залы посте­пен­но ухо­ди­ли под зем­лю, пока руко­вод­ство боль­ни­цы, постро­ен­ной над ними в XVI в., не попы­та­лось рас­ши­рить под­вал. «Мы нашли горш­ки, сбро­шен­ные в коло­дец после смер­ти боль­ных, кото­рые ими поль­зо­ва­лись, — ска­за­ла Реа. — Их мож­но дати­ро­вать бла­го­да­ря тому, что орна­мент на гла­зу­ри такой же, как мож­но видеть на посуде, изо­бра­жен­ной на кар­ти­нах Кара­ва­д­жо».