Панель, изображающая Энея, приносящего жертвы пенатам.

Этот рельеф, один из самых пол­ных и цен­ных во всей ком­по­зи­ции, рас­по­ло­жен на вид­ном месте спра­ва от того, кто при­бли­жал­ся к глав­но­му фаса­ду алта­ря от Мар­со­ва поля. В цен­тре кар­ти­ны отец Эней, уже в летах. Он изо­бра­жен в жре­че­ском оде­я­нии, его с голо­вой, пок­ры­той углом пла­ща, дра­пи­ру­ю­ще­го его бед­ра, и совер­ша­ет жест воз­ли­я­ния на сель­ский алтарь. Конец пра­вой руки утра­чен, но, похо­же, что Эней дер­жал в руке пате­ру, жерт­вен­ный сосуд; эта деталь хоро­шо соче­та­ет­ся с при­сут­ст­ви­ем перед ним моло­до­го помощ­ни­ка в ритуа­ле (camillus), кото­рый несет под­нос (lanx) с фрук­та­ми и хле­бом и кув­шин в пра­вой руке. Сле­дом за этим, дру­гой помощ­ник ведет сви­нью для жерт­во­при­но­ше­ния. За Эне­ем сто­ит почти пол­но­стью утра­чен­ная муж­ская фигу­ра, оде­тая в «тро­ян­ском сти­ле»: на ней туни­ка с длин­ны­ми рука­ва­ми и корот­кая накид­ка, застег­ну­тая на пра­вом пле­че. Эта фигу­ра, воз­мож­но, изо­бра­жа­ет Юла Аска­ния, сына Энея, кото­рый дал свое имя роду Юли­ев. Тело­сло­же­ние фигу­ры пока­зы­ва­ет, что он боль­ше не ребе­нок, спас­ший­ся из Трои вме­сте с отцом и дедом, но, на более позд­ней ста­дии мифа об осно­ва­нии, — муж­чи­на, все еще моло­дой, но на поро­ге зре­ло­сти. С момен­та обна­ру­же­ния — на двух раз­ных ста­ди­ях, в 1859 г. и 1903 г.— этот рельеф интер­пре­ти­ро­ва­ли в све­те вось­мой кни­ги «Эне­иды», напи­сан­ной все­го несколь­ки­ми года­ми ранее изготов­ле­ния самой пане­ли. В этой части сво­ей работы фак­ти­че­ски Вер­ги­лий гово­рит, что Эней, после высад­ки на побе­ре­жье Лация, увидел как сбы­лись мно­гие пред­зна­ме­но­ва­ния, сре­ди кото­рых появ­ле­ние белой сви­ньи, кото­рую герой пре­сле­до­вал до поля­ны, где живот­ное роди­ло трид­цать поро­сят. Эней понял пред­зна­ме­но­ва­ние и при­нес живот­ное в жерт­ву на том же месте, где затем был осно­ван Лави­ний. Одна­ко панель Алта­ря Мира, види­мо, отно­сит­ся к дру­гой вер­сии мифа, рас­ска­зан­ной Дио­ни­си­ем Гали­кар­нас­ским, иссле­до­ва­те­лем, более или менее совре­мен­ным веку Авгу­ста, соглас­но кото­ро­му (Ant. Rom. I, 57. 1), жерт­ва была при­не­се­на не Юноне, как ска­за­но у Вер­ги­лия, а пена­там, богам домаш­не­го оча­га тро­ян­цев и пред­кам семьи Энея, кото­рых герой при­вел в Лаций после спа­се­ния из горя­щей Трои. На самом деле храм, име­ю­щий­ся на верх­ней левой пане­ли, види­мо, явля­ет­ся хра­мом пена­тов, пред­став­лен­ных дву­мя сидя­щи­ми юно­ша­ми, воору­жен­ны­ми копья­ми. Изо­бра­же­ние малень­ко­го хра­ма на зад­нем плане долж­но было лег­ко опо­зна­вать­ся рим­ля­на­ми. Им оно мог­ло напо­ми­нать о дей­ст­ву­ю­щем хра­ме пена­тов, кото­рый, соглас­но Дио­ни­сию, был рас­по­ло­жен на склоне Велии «неда­ле­ко от Фору­ма по крат­чай­шей доро­ге, веду­щей к Кари­нам», где были выстав­ле­ны почет­ные изо­бра­же­ния пена­тов, назван­ные «тво­ре­ни­я­ми древ­не­го мастер­ства» (Ant. Rom. I, 68). Такая вер­сия, засвиде­тель­ст­во­ван­ная Дио­ни­си­ем и под­твер­жден­ная скуль­п­то­ра­ми Алта­ря Мира, очень важ­на, посколь­ку при­да­ет пане­ли более глу­бо­кое зна­че­ние, пре­вос­хо­дя­щее про­стое изо­бра­же­ние мифа. Так как про­ис­хож­де­ние рода Юли­ев от Энея хоро­шо извест­но, два малень­ких боже­ства, кото­рые наблюда­ют за жерт­во­при­но­ше­ни­ем с вер­ши­ны хра­ма, долж­ны опо­зна­вать­ся не толь­ко как пред­ки и защит­ни­ки тро­ян­ско­го героя, но и как пред­ки, защи­щаю­щие дом и лич­ность Авгу­ста. Таким обра­зом, семей­ная связь объ­еди­ня­ет лич­ность мифи­че­ско­го осно­ва­те­ля, изо­бра­жен­но­го на Алта­ре Мира в каче­стве жре­ца, с пяти­де­ся­ти­лет­ним прин­цеп­сом, кото­рый в мар­те 12 г. до н. э. занял выс­шую жре­че­скую долж­ность Рима — долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка. Август сам рас­ска­зы­ва­ет (Res gestae. 10, 2), что избра­ние его вер­хов­ным пон­ти­фи­ком про­ис­хо­ди­ло, одно­вре­мен­но со стро­и­тель­ст­вом Алта­ря, в ходе иск­лю­чи­тель­но­го собра­ния. Учи­ты­вая осо­бые отно­ше­ния, кото­рые в рим­ской рели­гии имел вер­хов­ный пон­ти­фик с бога­ми, свя­зы­вав­ши­ми Рим с его тро­ян­ски­ми кор­ня­ми, ста­но­вит­ся ясно, что панель с Эне­ем была наце­ле­на на иден­ти­фи­ка­цию Авгу­ста с мифи­че­ским осно­ва­те­лем и родо­на­чаль­ни­ком рода Юли­ев через систе­му очень выра­зи­тель­ных наме­ков. Панель с Эне­ем, таким обра­зом, вопло­ща­ла сов­ме­ще­ние рели­ги­оз­ных и поли­ти­че­ских обсто­я­тельств, государ­ст­вен­ных и дина­сти­че­ских акти­вов, кото­рые про­яви­лись при избра­нии Авгу­ста пон­ти­фи­ком.
Август, при­но­ся жерт­ву пена­там в каче­стве вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка, явля­ет­ся «жре­цом, про­ис­хо­дя­щим от Энея», кото­рый, сле­до­ва­тель­но, «при­ка­са­ет­ся к богам, кото­рые явля­ют­ся его род­ст­вен­ни­ка­ми» (Ovid. Fasti, III, 425—426).

Панель с Эне­ем, при­но­ся­щим жерт­вы пена­там. С тех пор как Дж. Сив­кинг (Sieveking 1907) пред­ло­жил иден­ти­фи­ци­ро­вать с Эне­ем чело­ве­ка, при­но­ся­ще­го жерт­вы в цен­тре пане­ли, кото­рая ста­ла извест­на как «панель Энея», уче­ные боль­шей частью сог­ла­ша­лись с такой иден­ти­фи­ка­ци­ей, так что это ста­ло отправ­ной точ­кой в ико­но­гра­фи­че­ской интер­пре­та­ции все­го Алта­ря Мира. Недав­но, одна­ко, Пол Реак (Rehak 2001) про­де­мон­стри­ро­вал, что если пред­став­лен­ное жерт­во­при­но­ше­ние — это жерт­во­при­но­ше­ние белой сви­ньи, совер­шен­ное Эне­ем по при­бы­тии в Лаций, то на ико­но­гра­фии пане­ли име­ет­ся мно­го важ­ных про­ти­во­ре­чий: во-пер­вых, чело­век, совер­шаю­щий жерт­во­при­но­ше­ние, намно­го стар­ше, чем был тро­ян­ский герой, когда выса­жи­вал­ся в Ита­лии; во-вто­рых, там не изо­бра­же­ны трид­цать поро­сят, опи­сан­ных во всех вер­си­ях леген­ды; нако­нец, двое сидя­щих богов в малень­ком хра­ме, по-види­мо­му, не явля­ют­ся пена­та­ми, дву­мя моло­ды­ми бога­ми, кото­рым Эней пост­ро­ил алтарь толь­ко после при­не­се­ния в жерт­ву сви­нью, как сооб­ща­ет Дио­ни­сий Гали­кар­нас­ский. Кто же тогда совер­ша­ет жерт­во­при­но­ше­ние? Реак пред­по­ла­га­ет, что это Нума Пом­пи­лий, вто­рой из семи царей Рима, пра­вив­ший горо­дом в мир­ное вре­мя и являв­ший­ся вели­ким граж­дан­ским и жре­че­ским зако­но­да­те­лем цар­ско­го Рима, кото­рый пост­ро­ил храм Яну­са и отме­тил жерт­во­при­но­ше­ние Мар­су пря­мо на Мар­со­вом поле, чтобы под­твер­дить сог­ла­сие меж­ду саби­на­ми и рим­ля­на­ми. Более того, соглас­но Дио­ни­сию, Нума уста­но­вил риту­ал, коди­фи­ци­ро­ван­ный в пра­ве феци­а­лов, кото­рый обес­пе­чи­вал осо­бые пра­ви­ла для нача­ла спра­вед­ли­вой вой­ны (bellum justum) про­тив ино­зем­ных вра­гов и для созда­ния усло­вий для уста­нов­ле­ния мира. Сви­нья была бы при­не­се­на в жерт­ву, чтобы зак­ре­пить мир­ный дого­вор, подоб­но тому, кото­рый был меж­ду Римом и Габи­я­ми. Так, если на сцене изо­бра­же­но жерт­во­при­но­ше­ние Нумы, тогда про­стой алтарь, слу­жа­щий ком­по­зи­ци­он­ным фоку­сом в цен­тре сце­ны, изо­бра­жа­ет пер­вый рим­ский «Алтарь мира», пред­ше­ст­вен­ни­ка авгу­стов­ско­го памят­ни­ка.

© Фото, текст: O. Rossini. “Ara Pacis”. Rome, Electa, 2007, с. 30—32.