Саркофаг с изображением сцен из жизни военачальника.

На един­ст­вен­ном сох­ра­нив­шем­ся био­гра­фи­че­ском сар­ко­фа­ге, изготов­лен­ном до эпо­хи Анто­ни­нов (в Капи­то­лий­ских музе­ях, Рим), сце­ны из жиз­ни покой­но­го сле­ду­ют одна за дру­гой в стро­гой хро­но­ло­ги­че­ской после­до­ва­тель­но­сти, от мла­ден­че­ства (сце­на купа­ния ново­рож­ден­но­го) до смер­ти (сце­на опла­ки­ва­ния), вос­про­из­во­дя струк­ту­ру клас­си­че­ско­го laudatio funebris, опи­сан­ную Квин­ти­ли­а­ном (Quintil. Inst. Orat. 3. 7. 10—15). Одна­ко позд­нее, после смер­ти Адри­а­на, хро­но­ло­ги­че­ский прин­цип усту­пил место типо­ло­ги­че­ско­му, когда в центр повест­во­ва­ния были постав­ле­ны иде­а­ли­зи­ро­ван­ные досто­ин­ства и доб­ро­де­те­ли покой­но­го, а после­до­ва­тель­ность эпи­зо­дов ста­ла под­чи­нять­ся не вре­мен­ной, а сим­во­ли­че­ской логи­ке. Соглас­но пред­по­ло­же­нию G. Rodenwaldt, сюже­ты под­би­ра­лись таким обра­зом, чтобы отра­жать тра­ди­ци­он­ные рим­ские доб­ро­де­те­ли, при­су­щие покой­но­му: доб­лесть (virtus), бла­го­че­стие (pietas), мило­сер­дие (clementia), сог­ла­сие (concordia). Суще­ст­во­ва­ли обще­при­ня­тые ико­но­гра­фи­че­ские схе­мы подоб­ных сцен, кото­рые вос­про­из­во­ди­лись на сар­ко­фа­гах, над­гроб­ных кам­нях, алта­рях и моне­тах в раз­ных ком­по­зи­ци­он­ных вари­ан­тах: фон, рас­по­ло­же­ние и позы участ­ни­ков одно­го и того же сюже­та на раз­ных сар­ко­фа­гах неред­ко раз­ли­ча­ют­ся. Рельеф на сар­ко­фа­ге воен­но­го мог вклю­чать изо­бра­же­ние бит­вы или сим­во­лы воин­ской сла­вы (res gestae), пред­став­ляв­шие virtus покой­но­го. О virtus граж­дан­ско­го лица свиде­тель­ст­во­вал сюжет, где тот участ­во­вал в охо­те на каба­на. На сар­ко­фа­ге моло­до­го чело­ве­ка, не успев­ше­го про­явить себя в обще­ст­вен­ной жиз­ни, основ­ную смыс­ло­вую нагруз­ку несут сце­ны жерт­во­при­но­ше­ния и бра­ко­со­че­та­ния, в кото­рых про­яв­ля­ют­ся его досто­ин­ства как част­но­го лица. На дет­ском сар­ко­фа­ге ана­ло­гом virtus ребен­ка слу­жи­ли его успе­хи в обу­че­нии, пока­зан­ные в сцене с педа­го­гом.

В соот­вет­ст­вии с этим прин­ци­пом, цен­траль­ную часть ман­ту­ан­ско­го релье­фа зани­ма­ет сце­на жерт­во­при­но­ше­ния, демон­стри­ру­ю­щая pietas, в кото­рой покой­ный с порт­рет­ной голо­вой изо­бра­жен в моло­до­сти (тем самым ука­зы­ва­ет­ся, что покой­ный про­яв­лял бла­го­че­стие с юных лет), а по кра­ям от нее — несколь­ко усту­паю­щие ей в идей­ном отно­ше­нии эпи­зо­ды, отно­ся­щи­е­ся к годам его зре­ло­сти, где пока­за­ны доб­ро­де­те­ли покой­но­го как обще­ст­вен­но­го дея­те­ля (сле­ва) и как част­но­го лица (спра­ва). Во всех трех сце­нах покой­ный (мило­серд­ный вое­на­чаль­ник, бла­го­че­сти­вый юно­ша, вер­ный супруг) изо­бра­жен в одной и той же позе: его фигу­ра обра­ще­на впра­во, он сто­ит с опо­рой на левую ногу, пра­вая слег­ка отстав­ле­на в сто­ро­ну и кза­ди, пра­вая рука полу­со­гну­та и протя­ну­та впе­ред. Дей­ст­ви­ем, совер­шае­мым пра­вой рукой, выра­жа­ет­ся глав­ный смысл каж­дой сце­ны: в сцене clementia это жест пре­вос­ход­ства, в сцене pietas — жест бла­го­че­стия (опо­рож­не­ние пате­ры в алтар­ный огонь), в сцене concordia — жест сог­ла­сия (руко­по­жа­тие).

Крыш­ка сар­ко­фа­га из палац­цо Дука­ле выпол­не­на по рас­про­стра­нен­ной ико­но­гра­фи­че­ской схе­ме. Меж­ду акро­те­ри­я­ми в виде юно­ше­ских про­фи­лей рас­по­ло­жен вытя­ну­тый пря­мо­уголь­ный рельеф. Край­няя фигу­ра сле­ва — Феб в лучи­стой короне, под­ни­маю­щий­ся на сво­ей колес­ни­це в небо над полу­ле­жа­щим Оке­а­ном. Перед ним летит Фос­фор (Утрен­няя звезда) с факе­лом. Край­няя фигу­ра спра­ва — Селе­на на колес­ни­це, покидаю­щая небо­склон, сле­дую­щая за Гес­пе­ром (Вечер­ней звездой). Феб и Селе­на в этой ком­по­зи­ции выра­жа­ют нача­ло и конец чело­ве­че­ской жиз­ни. Меж­ду ними сто­ят три Мой­ры, боги­ни судь­бы. В цен­тре нахо­дит­ся фигу­ра орла (aquila) — глав­ный сим­вол на воен­ных знач­ках (signa militaria). В тра­ур­ной ико­но­гра­фии орел высту­пал так­же в каче­стве пси­хо­пом­па — про­вод­ни­ка души покой­но­го в поту­сто­рон­ний мир.

Рельеф ман­ту­ан­ско­го сар­ко­фа­га име­ет боль­шое ком­по­зи­ци­он­ное и ико­но­гра­фи­че­ское сход­ство с релье­фом сар­ко­фа­га из гале­реи Уфиц­ци. Из это­го сле­ду­ет, что они были изготов­ле­ны не по уни­каль­ным инди­виду­аль­ным про­ек­там, а по одной, види­мо, рас­про­стра­нен­ной в то вре­мя моде­ли. Дан­ное обсто­я­тель­ство поз­во­ля­ет назы­вать сар­ко­фа­ги дан­но­го типа псев­до­био­гра­фи­че­ски­ми. В мастер­ских, где изготов­ля­лись подоб­ные сар­ко­фа­ги, голо­ва глав­но­го героя (или голо­вы супру­гов) остав­ля­лась в виде необ­ра­ботан­ной заготов­ки, кото­рой, после про­да­жи сар­ко­фа­га, в мест­ной мастер­ской при­да­ва­лись порт­рет­ные чер­ты покой­но­го. Впро­чем, неред­ко по при­чи­нам, остав­шим­ся неиз­вест­ны­ми, подоб­ная окон­ча­тель­ная обра­бот­ка не выпол­ня­лась, и голо­ва глав­но­го героя сцен оста­ва­лась в фор­ме необ­ра­ботан­но­го камен­но­го мас­си­ва.