Финаль­ная сце­на несет мотив геро­и­че­ской гибе­ли. Льви­ца в прыж­ке сби­ва­ет охот­ни­ка с коня. Тот, падая навз­ничь, пыта­ет­ся закрыть­ся от зве­ря щитом; он не может отбить­ся от льви­цы, посколь­ку его пра­вая рука с ору­жи­ем при­жа­та к зем­ле телом падаю­ще­го коня. Това­ри­щи спе­шат ему на помощь, но успе­ют ли они?

Гибель на охо­те граж­дан­ско­го лица счи­та­лась счи­та­лась такой же почет­ной, как гибель воен­но­го в сра­же­нии, и пото­му часто исполь­зо­ва­лась в каче­стве фигу­раль­но­го выра­же­ния доб­ле­сти (virtus) покой­но­го на релье­фах сар­ко­фа­гов. Наи­боль­шую опас­ность для охот­ни­ка пред­став­ля­ли лев и вепрь. Сце­на схват­ки охот­ни­ка с диким каба­ном встре­ча­ет­ся зна­чи­тель­но чаще, чем охота на льва; ее попу­ляр­ность, воз­мож­но, была свя­за­на с мифа­ми о Меле­а­г­ре и Адо­ни­се, кото­рые широ­ко исполь­зо­ва­лись в каче­стве сюже­тов для погре­баль­ных релье­фов; кро­ме того, дикие каба­ны оби­та­ли прак­ти­че­ски на всей терри­то­рии Рим­ской импе­рии и за ее пре­де­ла­ми, поэто­му дан­ный сюжет был актуа­лен повсе­мест­но. Выбор в каче­стве сюже­та охоты на львов может свиде­тель­ст­во­вать о том, что покой­ный жил, и, воз­мож­но, умер в Малой Азии или Север­ной Афри­ке.