Дру­гим типом сто­лов были пере­нос­ные сто­ли­ки с изящ­но изо­гну­ты­ми нож­ка­ми, кото­рые окан­чи­ва­ют­ся козьи­ми копыт­ца­ми. На одной из эрми­таж­ных лекан изо­бра­жен этот сто­лик. Эта гре­че­ская утварь при­жи­лась в Риме. На пом­пей­ской фрес­ке вокруг тако­го сто­ли­ка собра­лась весе­лая ком­па­ния, заня­тая игрой в кости; на фрес­ке из Гер­ку­ла­ну­ма изо­бра­жен такой же круг­лый трех­но­гий сто­лик, на кото­ром сто­ит раз­лич­ная посуда. Очень веро­ят­но, что такие сто­ли­ки сто­я­ли в спаль­нях око­ло кро­ва­тей: малень­кий све­тиль­ник, невы­со­кий кан­де­лябр, чаш­ка с водой, сви­ток — все эти лег­кие вещи мож­но было удоб­но раз­ме­стить на его дос­ке.

К это­му же типу лег­ких сто­ли­ков отно­сят­ся и сто­ли­ки-под­став­ки, несколь­ко образ­цов кото­рых дошло до нас из Пом­пей. Они тоже родом из Гре­ции. В Брюс­сель­ском музее хра­нит­ся вели­ко­леп­ный экзем­пляр тако­го сто­ли­ка, цели­ком дере­вян­но­го, на трех нож­ках. Мастер не побо­ял­ся соеди­нить в этих нож­ках моти­вы не толь­ко раз­ные, но про­сто чуже­род­ные (нога анти­ло­пы, выто­чен­ная с искус­ст­вом несрав­нен­ным, закан­чи­ва­ет­ся буке­том акан­фо­вых листьев, из кото­рых под­ни­ма­ет­ся на изо­гну­той шее голо­ва лебедя), но тем не менее вся вещь вос­при­ни­ма­ет­ся как нечто худо­же­ст­вен­но цель­ное и создаю­щее то впе­чат­ле­ние, кото­рое мастер хотел под­ска­зать зри­те­лю: впе­чат­ле­ние лег­ко­сти. Ита­лий­ские масте­ра пере­ня­ли стиль сво­их элли­ни­сти­че­ских образ­цов, но в соот­вет­ст­вии с рим­ским вку­сом пере­гру­зи­ли их в неко­то­рых слу­ча­ях орна­мен­ти­ров­кой и тем самым несколь­ко утя­же­ли­ли. Масте­ров сто­ли­ка, най­ден­но­го в доме Юлии Феликс в Пом­пе­ях, в этом не упрек­нешь. Его верх, сра­ботан­ный в виде круг­лой кор­зи­ны, несут на голо­вах трое юных сати­ров. Им лег­ко, вся поза их гово­рит об этом: сво­бод­но отки­ну­тый назад торс; одна рука небреж­но упер­та в бок, дру­гая протя­ну­та впе­ред жестом власт­ным и пре­до­сте­ре­гаю­щим — «не под­хо­ди»; весе­лая и лука­вая улыб­ка, смяг­чаю­щая эту угро­зу, — все это так оча­ро­ва­тель­но, что даже хищ­ная ког­ти­стая лапа, в кото­рую пере­хо­дит мох­на­тое бед­ро сати­ров, не нару­ша­ет обще­го впе­чат­ле­ния про­ду­ман­ной сла­жен­но­сти цело­го.

…Ни сего­дня, ни вче­ра я не успел про­честь дис­сер­та­цию Вашей Мило­сти о тре­нож­ни­ке. Не сомне­ва­юсь, что она охва­ты­ва­ет пред­мет со всех сто­рон, доступ­ных чело­ве­че­ско­му разу­му, но тем не менее, обод­рен­ный обыч­ной Вашей снис­хо­ди­тель­но­стью, я поз­во­лю себе с обыч­ной моей сме­ло­стью выска­зать все, что думаю по это­му пово­ду. Во-пер­вых, все пред­ме­ты о трех нож­ках назы­ва­лись в древ­но­сти тре­нож­ни­ка­ми, даже если они име­ли самое раз­лич­ное назна­че­ние, как то: сто­лы, крес­ла, све­тиль­ни­ки, мис­ки и т. д.

…Но древ­ние при­да­ва­ли этой утва­ри пре­крас­ней­шие про­пор­ции, и я пола­гаю, что имен­но таков был тре­нож­ник, упо­ми­нае­мый Гоме­ром, рав­но как и дру­ги­ми гре­че­ски­ми поэта­ми и исто­ри­ка­ми, и употреб­ляв­ший­ся in re culinaria для вар­ки мяса. Позд­нее рас­смат­ри­ва­ние внут­рен­но­стей при жерт­во­при­но­ше­ни­ях пре­вра­ти­ло тре­нож­ник inter sacram supellectilem ad eundum usum [лат. в свя­щен­ную утварь, пред­на­зна­чен­ную для тако­го употреб­ле­ния. — И. Ш.]…

…Бли­же отно­сит­ся к наше­му вопро­су и заслу­жи­ва­ет осо­бо­го вни­ма­ния то обсто­я­тель­ство, что древ­ние поль­зо­ва­лись жаров­ня­ми, или, по-фран­цуз­ски, réchaud, сде­лан­ны­ми из брон­зы, чтобы выдер­жи­вать огонь [При­пис­ка на полях: в Пари­же есть две такие жаров­ни из сереб­ра]. Эти жаров­ни в фор­ме тре­нож­ни­ков употреб­ля­лись при жерт­во­при­но­ше­ни­ях и, воз­мож­но, на пирах. Несо­мнен­но, имен­но таков был мед­ный тре­нож­ник, слу­жив­ший для сжи­га­ния бла­го­во­ний перед идо­ла­ми, о кото­ром так часто гово­рит Евсе­вий в сво­ей «Цер­ков­ной Исто­рии», да и дру­гие авто­ры…