Саркофаг с мифом о Селене и Эндимионе.

В ста­тье, опуб­ли­ко­ван­ной в «Archivio Storico delle Provincie Napoletane dell’anno 1877», fasc. 3, упо­ми­на­ет­ся о при­об­ре­те­нии в Сант-Анти­мо Архео­ло­ги­че­ским музе­ем Неа­по­ля сар­ко­фа­га без крыш­ки, дли­ной ок. 2 м и высотой 0,9 м. Это был един­ст­вен­ный сар­ко­фаг, обна­ру­жен­ный в рай­оне Ател­ла. О сар­ко­фа­ге надол­го забы­ли, и он прак­ти­че­ски не упо­ми­нал­ся спе­ци­а­ли­ста­ми вплоть до декаб­ря 1999 г., когда на кон­фе­рен­ции, орга­ни­зо­ван­ной ассо­ци­а­ци­ей «La Strada» в сод­ру­же­стве с Архео­ло­ги­че­ским клу­бом Ател­ла, ему был посвя­щен доклад.

На пане­ли сар­ко­фа­га пред­став­лен миф об Энди­ми­оне и Селене. В антич­но­сти эта тема часто исполь­зо­ва­лась в погре­баль­ном искус­стве, одна­ко дан­ный рельеф обла­да­ет неко­то­ры­ми осо­бен­но­стя­ми, кото­рые нуж­да­ют­ся в обсуж­де­нии.

Пер­вый вари­ант мифа изве­стен в изло­же­нии Геси­о­да: в дар от Зев­са Энди­ми­он полу­чил спо­соб­ность само­сто­я­тель­но выбрать момент сво­ей смер­ти. Из это­го пер­вич­но­го ядра раз­ви­лось мно­же­ство вер­сий мифа, рас­смот­реть кото­рые в рам­ках дан­но­го сооб­ще­ния не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным. Наи­бо­лее извест­на вер­сия Апол­ло­до­ра. Селе­на без памя­ти влю­би­лась в пре­крас­но­го пас­ту­ха Энди­ми­о­на, когда тот спал в гро­те на горе Лат­ме (др.-греч. Λάτμος), и попро­си­ла Зев­са испол­нить жела­ние сво­его воз­люб­лен­но­го — полу­чить бес­смер­тие и навсе­гда остать­ся моло­дым. Отец богов пода­рил Энди­ми­о­ну веч­ную юность, но погру­зил его в веч­ный сон.

Древ­ность сар­ко­фа­га, а так­же то, что он дол­гое вре­мя исполь­зо­вал­ся в каче­стве поиль­ни для скота, ста­ли при­чи­ной мно­го­чис­лен­ных повреж­де­ний, делаю­щих невоз­мож­ной иден­ти­фи­ка­цию неко­то­рых пер­со­на­жей, име­ю­щих вто­рич­ное зна­че­ние.

Фигу­ра Энди­ми­о­на, спя­ще­го на ска­ле, нахо­дит­ся в пра­вой ниж­ней части релье­фа. Пред­по­ло­жи­тель­но, скуль­п­тор был вдох­нов­лен одним из диа­ло­гов Луки­а­на, в кото­ром Афро­ди­та и Селе­на раз­го­ва­ри­ва­ют о безум­ной стра­сти небес­но­го све­ти­ла к юно­ше, и где Селе­на опи­сы­ва­ет его кра­соту:

Мне он кажет­ся необы­чай­но кра­си­вым, Афро­ди­та. В осо­бен­но­сти когда он, разо­стлав на ска­ле свой плащ, спит, дер­жа в левой руке дро­ти­ки, выскаль­зы­ваю­щие неза­мет­но у него из левой руки, а пра­вая, заки­ну­тая вверх вокруг голо­вы, кра­си­во обрам­ля­ет лицо. Так лежит он, объ­ятый сном, и дышит сво­им небес­ным дыха­ни­ем. Тогда я бес­шум­но спус­ка­юсь на зем­лю, иду на цыпоч­ках, чтобы не раз­будить и не напу­гать его… Что сле­ду­ет даль­ше, ты сама зна­ешь, мне неза­чем тебе гово­рить. Одно знай: я поги­баю от люб­ви.

Хла­мида, скреп­лен­ная фибу­лой на пра­вом пле­че, пол­но­стью рас­кры­та, тело юно­ши обна­же­но. Голо­ва его, по еди­но­душ­но­му мне­нию иссле­до­ва­те­лей, пред­став­ля­ет собой скульп­тур­ный порт­рет покой­но­го. С боль­шой долей уве­рен­но­сти мож­но так­же пред­по­ло­жить, что лицо Селе­ны наде­ле­но чер­та­ми его супру­ги. В тече­ние III в. н. э. покой­ных неред­ко пред­став­ля­ли в обра­зах влюб­лен­ных друг в дру­га геро­ев мифов, и для того, чтобы выра­зить отно­ше­ния покой­ных через миф, их стре­ми­лись изо­бра­жать с боль­шой порт­рет­ной точ­но­стью.

Под­твер­жде­ни­ем может слу­жить сар­ко­фаг III в. н. э. с мифом об Энди­ми­оне из Лув­ра, на кото­ром лица влюб­лен­ных оста­лись необ­ра­ботан­ны­ми, и пред­став­ле­ны лишь в виде чер­но­вых загото­вок, кото­рым впо­след­ст­вии долж­ны были быть при­да­ны чер­ты лиц покой­ной пары. Так­же на сар­ко­фа­ге, хра­ня­щем­ся в Вобурн­ском аббат­стве, лицо Селе­ны закон­че­но, тогда как голо­ва Энди­ми­о­на остав­ле­на в виде заготов­ки. Но, по мое­му скром­но­му мне­нию, уни­каль­ной чер­той сар­ко­фа­га из Сант-Анти­мо явля­ют­ся откры­тые гла­за Энди­ми­о­на, лежа­ще­го в типич­ной для него позе.

Этот вари­ант мифа был пред­ло­жен Ликим­ни­ем Хиос­ским, авто­ром дифи­рам­бов и рито­ром IV в. до н. э., соглас­но кото­ро­му Гип­нос, влю­бив­шись в Энди­ми­о­на, погру­зил его в веч­ный сон, оста­вив его гла­за откры­ты­ми, чтобы наслаж­дать­ся его чару­ю­щим взглядом. Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли, от Jahn’а до Robert’а, свя­за­ли этот вари­ант мифа с изо­бра­же­ни­я­ми Энди­ми­о­на, на кото­рых тот пред­став­лен с откры­ты­ми гла­за­ми, таки­ми как пом­пей­ские фрес­ки и сар­ко­фаг из Сант-Анти­мо. Сле­ду­ет, одна­ко, отме­тить, что на трех фрес­ках, упо­мя­ну­тых эти­ми авто­ра­ми, Гип­нос отсут­ст­ву­ет, и, кро­ме того, Энди­ми­он изо­бра­жен встре­чаю­щим боги­ню сидя или стоя, а не во сне.

Над Энди­ми­о­ном скло­нил­ся Сон, изо­бра­жен­ный в виде кры­ла­той жен­щи­ны (левая рука отсут­ст­ву­ет), лью­щей на пас­ту­ха снотвор­ную жид­кость из фла­ко­на. Рядом с Энди­ми­о­ном отды­ха­ет его соба­ка. Голо­ва ее не сох­ра­ни­лась, но, учи­ты­вая дру­гие изо­бра­же­ния это­го сюже­та, она была повер­ну­та вле­во, в сто­ро­ну при­бы­ваю­щей Селе­ны. Выше, меж­ду боги­ней и Сном, вид­ны две фигу­ры, иден­ти­фи­ци­ро­вать кото­рые не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным из-за повреж­де­ний. Веро­ят­но, это пер­со­ни­фи­ка­ции зна­ков Зоди­а­ка, либо дру­го­го аст­раль­но­го сим­во­ла.

В цен­траль­ной части сце­ны изо­бра­же­на Селе­на, кото­рая лег­ко схо­дит с колес­ни­цы и на цыпоч­ках при­бли­жа­ет­ся к сво­е­му воз­люб­лен­но­му, дви­га­ясь сле­ва напра­во. Рука­ми она при­дер­жи­ва­ет накид­ку, кото­рая раз­ве­ва­ет­ся у нее над голо­вой напо­до­бие пару­са (velificatio), обо­зна­чая ее при­над­леж­ность к небес­ным богам.

Ее обле­га­ет длин­ный хитон, через кото­рый уга­ды­ва­ют­ся фор­мы тела. Хитон соскаль­зы­ва­ет с пра­во­го пле­ча Селе­ны, остав­ляя обна­жен­ной грудь и при­вле­кая вни­ма­ние к цве­ту­щей юно­сти боги­ни. Двое малень­ких аму­ров вле­кут ее за руки к воз­люб­лен­но­му. Дру­гие аму­ры запол­ня­ют цен­траль­ную часть сце­ны: один из них на пере­д­нем плане схва­тил­ся за кон­ский хвост; дру­гой балан­си­ру­ет на кру­пе коня, дер­жась за сбрую; тре­тий при­под­ни­ма­ет накид­ку боги­ни, отче­го та разду­ва­ет­ся на вет­ру.

Перед бигой, с кото­рой схо­дит Селе­на, при­дер­жи­ва­ет двух лоша­дей за узд­цы Ирида, люби­мая послан­ни­ца боги­ни с золоты­ми кры­лья­ми, сим­вол раду­ги, моста меж­ду Зем­лей и Небом, меж­ду людь­ми и бога­ми. Неко­то­рые пола­га­ют, что это не Ирида, а Эос, Авро­ра, сест­ра Солн­ца и Луны. Сре­ди ее мно­го­чис­лен­ных воз­люб­лен­ных был и Тифон, судь­ба кото­ро­го в неко­то­ром отно­ше­нии пере­кли­ка­ет­ся с мифом об Энди­ми­оне: Эос попро­си­ла Зев­са, чтобы юно­ше была даро­ва­на веч­ная жизнь, но забы­ла попро­сить для него веч­ную моло­дость. Тифон, соста­рив­шись, одрях­лел, и боги­ня спря­та­ла его, запе­рев в ком­на­те, откуда доно­сил­ся лишь голос несчаст­но­го, пре­вра­тив­ше­го­ся в цика­ду. Харак­тер­ные сим­во­лы фигу­ры, веду­щей лоша­дей под узд­цы, дают осно­ва­ние утвер­ждать, что это Ирида. Боль­шие кры­лья поз­во­ля­ют отне­сти дан­ный пер­со­наж к анге­лам, т. е. послан­ни­кам; они слу­жат харак­тер­ным ико­но­гра­фи­че­ским эле­мен­том Ириды, рав­но как и ее оде­я­ние: это корот­кий хитон eteromascalos, наки­ну­тый через левое пле­чо и остав­ля­ю­щий откры­тым пра­вое, не мешаю­щий ходь­бе, и не стес­ня­ю­щий дви­же­ния. Такой хитон носи­ли вест­ни­ки, пере­дви­гав­ши­е­ся с боль­шой ско­ро­стью.

Вни­зу лежит жен­ская фигу­ра, боже­ство места. В пра­вой руке она дер­жит рог изоби­лия, сим­вол про­цве­та­ния и богат­ства, а левой при­под­ни­ма­ет накид­ку, кото­рая раз­ве­ва­ет­ся над голо­вой (velificatio). Как и Селе­на, она оде­та в длин­ный хитон, кото­рый соскаль­зы­ва­ет с пра­во­го пле­ча, обна­жая моло­дую грудь.

Сле­ва ком­по­зи­цию завер­ша­ет груп­па фигур: боро­да­тый пас­тух, сидя­щий на ска­ле, опи­ра­ясь на посох (pedum), смот­рит на собак перед собой. Его ста­до на хол­мах раз­би­лось на три части: два быка на вер­шине хол­ма, две овцы на середине, и третья вме­сте с соба­ка­ми вни­зу. Вся сце­на дышит идил­ли­че­ской пас­то­раль­ной жиз­нью, вре­мя в ней, каза­лось бы, замер­ло.

По харак­тер­ным типо­ло­ги­че­ским и ико­но­гра­фи­че­ским чер­там сар­ко­фаг дати­ру­ет­ся III в. н. э. Заказ­чик его неиз­ве­стен, одна­ко он, без сомне­ния, отно­сил­ся к чис­лу тех бога­тых горо­жан, кото­рые несколь­ко раз ока­зы­ва­лись в состо­я­нии обес­пе­чить госте­при­им­ный при­ем импе­ра­то­ру и его мно­го­чис­лен­ной сви­те. Хотя имя покой­но­го не под­да­ет­ся уста­нов­ле­нию, мож­но пред­по­ло­жить, что, гото­вясь к жиз­ни, кото­рая ожи­да­ла его в поту­сто­рон­нем мире, он при­об­рел сар­ко­фаг и отдал точ­ные рас­по­ря­же­ния скуль­п­то­ру отно­си­тель­но его укра­ше­ния.

Цице­рон в «Тус­ку­лан­ских беседах» под­твер­жда­ет, что сон Энди­ми­о­на, про­вед­ше­го, соглас­но мифу, жизнь во сне, не ста­рея и не про­сы­па­ясь, явля­ет­ся сим­во­лом смер­ти. Лица боги­ни и спя­ще­го пас­ту­ха вос­про­из­во­дят порт­ре­ты покой­но­го и его супру­ги. В док­три­нах пифа­го­рий­цев часто встре­ча­ют­ся ука­за­ния на то, что во вре­мя зем­ной раз­лу­ки, в ожи­да­нии вос­со­еди­не­ния в поту­сто­рон­нем мире, во вре­мя сна душа осво­бож­да­ет­ся от уз тела, и, блуж­дая вокруг Луны, может всту­пать в раз­го­во­ры с умер­ши­ми. Соглас­но этим пред­став­ле­ни­ям, изо­бра­же­ние двух влюб­лен­ных мог­ло ука­зы­вать на мисти­че­ский диа­лог в при­сут­ст­вии Луны меж­ду супру­га­ми, разде­лен­ны­ми смер­тью на зем­ле и ожи­даю­щи­ми вос­со­еди­не­ния и веч­ной люб­ви в поту­сто­рон­нем мире теней.