Детский саркофаг со сценами мифа о сотворении человека Прометеем (фронтальная панель).

В цен­тре мы видим тита­на Про­ме­тея — созда­те­ля чело­ве­ка, лепя­ще­го из гли­ны малень­ко­го маль­чи­ка. Его раз­ме­ры замет­но боль­ше, чем у окру­жаю­щих фигур. Сто­я­щая спра­ва от него Афи­на, боги­ня муд­ро­сти и куль­ту­ры, все­ля­ет душу (Psychos) в виде бабоч­ки в толь­ко что создан­ное тело, сто­я­щее на пьеде­ста­ле слов­но про­из­веде­ние искус­ства. Это та самая Афи­на, кото­рую мы еще не раз встре­тим как пок­ро­ви­тель­ни­цу зна­ния и искус­ства. Поза­ди Про­ме­тея Лахе­сис, одна из Парк (богинь судь­бы) в момент «рож­де­ния» ребен­ка опре­де­ля­ет по небес­ной сфе­ре его горо­скоп, в кото­ром окон­ча­тель­но и бес­по­во­рот­но опре­де­ле­на его ско­рая смерть. Рядом сто­ит ее сест­ра, Кло­то, вра­щаю­щая вере­те­но с нитью жиз­ни. Спра­ва к цен­траль­ной сцене при­ле­га­ет непо­сред­ст­вен­но свя­зан­ная с ней сце­на опла­ки­ва­ния. Маль­чик, к это­му вре­ме­ни немно­го под­рос­ший, умер и лежит на зем­ле. Его опла­ки­ва­ет Купидон с факе­лом, обра­щен­ным вниз. Рядом с Купидо­ном сто­ит одна из Парк, читаю­щая сви­ток судь­бы, в то вре­мя как Гер­мес уно­сит прочь душу ребен­ка, осво­бо­див­шу­ю­ся из тела, но соп­ро­тив­ля­ю­щу­ю­ся из стра­ха. Здесь Psyche изо­бра­же­на в виде девоч­ки с кры­лья­ми бабоч­ки. Фигу­ра меж­ду Афи­ной и Купидо­ном, веро­ят­но, при­над­ле­жит мате­ри умер­ше­го маль­чи­ка. Ее лицо, обра­щен­ное к зри­те­лю, ско­рее все­го, явля­ет­ся порт­рет­ным.

На дру­гой сто­роне релье­фа мы видим боги­ню зем­ли и бога морей, а свер­ху Гелиоса и Селе­ну. Как и на дру­гих сар­ко­фа­гах третье­го века, в сотво­ре­ние и смерть маль­чи­ка вовле­че­на вся Все­лен­ная. В цен­тре труд­но­ин­тер­пре­ти­ру­е­мо­го клуб­ка фигур вид­на неболь­ших раз­ме­ров любов­ная пара — Купидон и Пси­хея, кото­рая встре­ча­ет­ся и на дру­гих сар­ко­фа­гах и слу­жит услов­ным обо­зна­че­ни­ем поня­тия «любовь». Подоб­ные услов­ные обра­зы не име­ют пря­мо­го отно­ше­ния к сюже­ту релье­фа, явля­ясь, ско­рее, допол­ни­тель­ны­ми эпи­те­та­ми в эвло­гии.

Рельеф фрон­таль­ной пане­ли слит­но пере­хо­дит на боко­вые, корот­кие стен­ки сар­ко­фа­га, где изо­бра­же­ны два эпи­зо­да из мифа о Про­ме­тее, не име­ю­щие пря­мо­го отно­ше­ния к основ­но­му сюже­ту с созда­ни­ем и смер­тью ребен­ка. Это осво­бож­де­ние Герак­лом тита­на, при­ко­ван­но­го к ска­ле на Кав­ка­зе, и куз­ня Гефе­ста, откуда Про­ме­тей похи­тил огонь, чтобы пере­дать его людям. Эти релье­фы — типич­ные при­ме­ры того, что мы ранее обо­зна­чи­ли как «повест­во­ва­тель­ные изли­ше­ства».

Осо­бый инте­рес это­му сар­ко­фа­гу при­да­ют изо­бра­же­ния Ада­ма и Евы на краю релье­фа с куз­ней Гефе­ста. По ним мы зак­лю­ча­ем, что перед нами сар­ко­фаг, зака­зан­ный и, веро­ят­но, исполь­зо­ван­ный евре­я­ми или хри­сти­а­на­ми. Оче­вид­но, они хоте­ли про­ти­во­по­ста­вить гре­че­ско­му мифу о сотво­ре­нии чело­ве­ка исто­рию из Бытия о пер­вой супру­же­ской паре. Они дей­ст­во­ва­ли роб­ко (если не скрыт­но), буд­то хоте­ли выра­зить то, что долж­ны были ска­зать, одно­вре­мен­но сох­ра­нив это в тайне. Перед нами один из инте­рес­ней­ших при­ме­ров пере­хо­да от язы­че­ских сар­ко­фа­гов к хри­сти­ан­ским.