Те же чер­ты неурав­но­ве­шен­но­сти и неуве­рен­но­сти мож­но заме­тить и в ряде дру­гих порт­ре­тов это­го вре­ме­ни. Следы силь­ных стра­стей и стра­да­ний носит образ пожи­лой жен­щи­ны на порт­ре­те Лате­ран­ско­го музея. Жиз­нен­ная прав­да это­го изо­бра­же­ния захва­ты­ва­ет зри­те­ля. Худое лицо с рез­ки­ми чер­та­ми кажет­ся болез­нен­ным бла­го­да­ря боль­шим меш­кам под гла­за­ми. Заче­сан­ные квер­ху воло­сы откры­ва­ют высо­кий, исчер­чен­ный мор­щи­на­ми лоб. В ее лице нет покоя. В нем мы не видим того при­я­тия мира, кото­рый так харак­те­рен для порт­ре­тов пред­ше­ст­ву­ю­ще­го пери­о­да.

Как в нача­ле, так и в кон­це фла­ви­ев­ско­го вре­ме­ни порт­ре­ты отме­че­ны бес­по­щад­ной прав­ди­во­стью. В жен­ском порт­ре­те из Лате­ра­на она выра­жа­ет­ся в пере­да­че при­зна­ков болез­нен­но­сти и ста­ро­сти; но в отли­чие от ран­не­фла­ви­ев­ско­го пери­о­да здесь вопло­щен харак­тер стра­даю­щий, неурав­но­ве­шен­ный, тра­ги­че­ский.