NÓMEN (НО́МЕН) (ὄνομα), имя.
1. ГРЕЧЕСКОЕ. Как известно, греки носили только одно имя (Paus. VII. 7. § 4), и одним из исключительных прав отца было право выбирать имена своим детям и изменять их при желании (Demosth. c. Boeot. I. p. 1002, 1006, c. Macart. p. 1075, &c.). Обычно старший сын получал имя деда с отцовской стороны. В истории Греции есть много примеров этого обычая, и Сосифей (ap. Demosth. c. Macart.
Дети получали имена на десятый день после рождения (Aristoph. Av., 922, &c.). По некоторым сообщениям, это происходило уже на седьмой или даже пятый день после рождения [AMPHIDROMIA]. Однако десятый день, называвшийся δεκάτη, был праздничным; для участия в жертвоприношении и пиршестве приглашали друзей и родственников; отсюда выражения δεκάτην θύειν и δεκάτην ἑστιᾷν. Если в суде приводились свидетельства того, что отец устроил δεκάτη, то это было достаточным доказательством того, что он признал ребенка (Demosth. c. Boeot. I. p. 1001, c. Boeot. II. p. 1017; Isaeus, de Pyrrh. hered. p. 60).
Поскольку каждый грек имел только одно имя, им требовалось бесчисленное разнообразие имен, и ни один народ никогда не проявлял такого вкуса, изобретательности и находчивости при их создании, как древние греки. Но, как бы ни было велико число имен, неясность и путаница были неизбежны, и, читая труды греков, мы не всегда уверены, принадлежит ли одно и то же имя в различных местах у авторов одному человеку или нескольким. Сами греки осознавали это и там, где важна точность, использовали различные средства предотвращения ошибок. Иногда они прибавляли имя отца в родительном падеже: Ἀλκιϐιάδης ὁ Κλεινίου, Πλειστοάναξ ὁ Παυσανίου, иногда — название местности или страны, где родился данный человек, в форме прилагательного: Θουκυδίδης ὁ Ἀθηναῖος, Ἡρόδοτος Ἀλικαρνασσεύς, Χαρμαντίδης Παιανιεύς, Δικαίαρχος ὁ Μεσσήνιος, &c.; иногда — эпитет к имени, отражавший либо род занятий или профессию человека, либо школу, к которой он принадлежал. Примеры этого встречаются так часто, что цитировать их было бы излишне. Обычай прибавлять имя отца назывался πατρόθεν ὀνομάζεσθαι (Paus. VII. 7. § 4; Xenoph. Oeconom. 7. § 3).
В повседневной жизни греки имели еще один способ избежать неясности — это распространенное употребление прозвищ, отражающих умственные или телесные особенности и недостатки. Так, Демосфена с детства называли Βάταλος (Aeschin. c. Timarch., pp. 139, 142; Demosth. de Coron. p. 288). Аристофан (Av. 1291, &c.) упоминает несколько названий птиц, использовавшихся как прозвища; другие прозвища сохранились у Афинея (VI. p. 242).
(Ср. Becker, Charikles, vol. I. p. 23, &c.).
2. РИМСКОЕ. В древнейшей истории Рима встречаются люди, называемые только одним именем, такие, как Ромул, Рем и другие, тогда как многие имеют два имени. В последующую эпоху сами римляне испытывали сомнения относительно законного количества имен у древнейших римлян, и если Варрон (ap. Val. Max., Epitome de Nominum Ratione), Аппиан (Rom. Hist. Praef. 13) и прочие утверждали, что древнейшие римляне обычно имели только одно имя, то их оппоненты приводили великое множество примеров людей с двумя именами. Вероятно, этот вопрос можно увидеть в более правильном свете и более удовлетворительно разрешить, если рассмотреть отдельно три различных элемента, первоначально составлявших римский народ; тогда обнаружится, что как Варрон, так и его оппоненты были правы и неправы в зависимости от того, относить ли их утверждения к одному или всем трем племенам.
с.801 Сабины с древнейших времен до самого конца своего существования имели два имени (Val. Max. de Nominum Ratione), одно из которых указывало на индивидуума как такового (praenomen, преномен), например, Альб, Волез, Помп (Val. Max.
Латины в древнейшие времена обычно имели только одно имя, как видно из примеров, приводимых Варроном (ap. Val. Max.
Этруски в римской истории обычно носят только одно имя, как Порсенна, Спуринна, что, по-видимому, подтверждает мнение Варрона; однако на многих урнах в Этрурии таким именам, оканчивающимся на na, часто предшествует преномен. Мюллер (Etrusk. I p. 413, &c.) и следующий ему Гётлинг (
Из этого сравнения трех первоначальных племен ясно, что когда римляне стали единым народом, то следовали главным образом обычаю сабинов и, возможно, латинов (Val. Max.
Помимо принадлежности к роду, каждый римский гражданин являлся также членом семьи (familia), входившей в состав рода, и в качестве члена такой семьи он имел или мог иметь третье имя или когномен. Римляне производили эти когномены от различных умственных или телесных особенностей или от неких примечательных событий в жизни лица, считавшегося основателем семьи. Такими когноменами являются Аспр, Империоз, Магн, Максим, Публикола, Брут, Капитон, Катон, Назон, Лабеон, Цек, Цицерон, Сципион, Сулла, Торкват и т. д.(1) В большинстве случаев эти имена были наследственными и передавались вплоть до последних представителей семьи; в некоторых случаях они исчезали со смертью тех лиц, которым были даны по особым причинам. Многие римляне имели второй когномен (cognomen secundum или agnomen), который получали как почетное отличие и в память о каком-либо достопамятном деянии или событии их жизни, например, Африканский, Азиатский, Испанский, Критский, Македонский, Нумантийский и т. д. Иногда такой агномен предоставлялся народом в комициях, а иногда человек брал его сам, как было в случае Л. Корнелия Сципиона Азиатского. Иногда человек принимал второй когномен, образованный от имени матери, как М. Порций Катон Салониан или Салонин, который был сыном М. Катона Цензория и Салонии (Gellius, XIII. 19; Plut. Cat. Maj. 24).
Обычно имена следовали одно за другим в таком порядке: 1) преномен; 2) родовое имя; 3) первый когномен; 4) второй когномен или агномен. Иногда к имени человека добавлялось название трибы, к которой он принадлежал, в аблативном падеже, например, Кв. Веррес Ромилиевой (Cic. c. Verr. I. 8), Г. Клавдий Палатинской (Cic. c. Verr. II. 43), Сер. Сульпиций Лемониевой (Cic. Philip. IX. 7). Никому не дозволялось присваивать не принадлежащее ему родовое имя или когномен; поступивший так был виновен в подлоге (falsum) (Dig. 48. tit. 11 s. 13).
Четвертые имена или агномены должны были встречаться сравнительно редко, но три остальных считались непременными для любого человека, притязавшего на принадлежность к древней семье, — по крайней мере, в позднюю эпоху, когда плебейская аристократия уже сформировалась (Juvenal, v. 127). Однако в повседневной жизни и особенно среди друзей и родственников принято было обращаться друг к другу только по преномену или когномену, что можно увидеть в письмах Цицерона. Очень редко к людям обращались по родовому имени. В тех случаях, когда не требовалась юридическая точность, людей чаще всего упоминали, называя их преномен и когномен и пропуская родовое имя, которое легко было понять. Так, в эпоху расцвета республики и в общении с близкими Гая Юлия Цезаря называли бы Гаем, иначе Гаем Цезарем или даже Гаем Юлием, но никогда — Юлием Цезарем, что было принято только в поздней республике и империи, например, Альбий Тибулл, Корнелий Непот, Менений Агриппа и т. д. В эту последнюю эпоху людей очень часто называли, упоминая только когномен, при условии, что человек, носивший его, был достаточно известен в хорошем или дурном смысле, подобно тому, как мы говорим о Мильтоне и Джонсоне, не добавляя никаких иных отличительных признаков, хотя существует множество людей с тем же именем. У римлян самыми известными примерами являются Веррес, Карбон, Катон, Цепион, Цицерон, Цезарь, Сулла и т. д. В эпоху Августа и Тиберия очень часто стали менять древний порядок номена и когномена и говорить, например, Друз Клавдий или Сильван Плавтий вместо Клавдий Друз и Плавтий Сильван (Vell. Pat. II. 97, 112).
Римские женщины тоже иногда имели когномены, хотя такие примеры очень редки. Иногда, как и у мужчин, они возникали в связи с личными особенностями, как Руфа и Пузилла (Horat. Sat. II. 3. 216); иногда — от родовых имен их мужей, как Юния Клавдилла[3], Энния Невия (Suet. Calig. 12), Ливия Оцеллина (Suet. Galb. 3)[4], а иногда от когноменов их мужей, как Цецилия Метелла[5].
В конце республики и начале империи, когда римское гражданство предоставлялось целым странам и провинциям, лица, приобретавшие гражданство, часто принимали преномен и номен тех, благодаря чьему влиянию получили это отличие, или самого императора. После правления Каракаллы (212 г. н. э.), когда все свободные жители империи стали римскими гражданами, а родовые связи, постепенно приходившие в упадок, были забыты полностью, любой человек мог принять то имя, которое ему нравилось, древнее или недавно изобретенное, и даже изменить свое имя(1), если оно ему не нравилось с.803 (Cod. 9. tit. 25), и с этих пор древние римские имена исчезают из истории империи с невероятной быстротой.
Если человек переходил из одного рода в другой путем усыновления, то принимал преномен, номен и когномен своего приемного отца и прибавлял к ним свое прежнее родовое имя с окончанием anus. Так Гай Октавий (C. Octavius) после усыновления своим двоюродным дедом Г. Юлием Цезарем стал называться Г. Юлий Цезарь Октавиан (C. Julius Caesar Octavianus), а сын Л. Эмилия Павла (L. Aemilius Paullus), усыновленный П. Корнелием Сципионом, получил имя П. Корнелий Сципион Эмилиан (P. Cornelius Scipio Aemilianus) [ADOPTIO (РИМСКОЕ)]. Существовало, однако, два рода — Антонии и Фламинии, члены которых при усыновлении в другой род использовали окончание inus вместо anus, как Антонин (Antoninus) и Фламинин (Flamininus) вместо Антониана (Antonianus) и Фламиниана (Flaminianus)[6]. Иногда сохранялся также когномен прежней семьи; его без всяких изменений прибавляли к имени приемного отца, как в случае Кв. Сервилия Цепиона Брута (Eckhel, Doctr. Num. vol. V p. 59). Так поступали только в тех случаях, когда когномен имел большую известность, но иногда его окончание подвергалось изменениям. Так, Клавдий Марцелл (Claudius Marcellus), усыновленный Корнелием Лентулом, назывался Корнелий Лентул Марцеллин (Cornelius Lentulus Marcellinus) (Eckhel, Doctr. Num. vol. V p. 59 и p. 187). Если человек усыновлял двух братьев, то мог по своему усмотрению выбрать любые преномены, чтобы отличать своих приемных сыновей друг от друга. Так, когда Август усыновил двух сыновей Агриппы, то дал одному преномен Гай, а второму — преномен Луций (Vell. Pat. II. 96). В период ранней империи, по-видимому, иногда случалось, что человек, усыновленный в другой род, добавлял свое собственное родовое имя к имени приемного отца без всяких изменений, как в случаях Г. Плиния Цецилия Секунда и Л. Элия Аврелия Коммода (Dion Cass. Excerpt. lib. LXXII c. 15). Помимо этого, в период империи происходило много других нарушений норм при усыновлении, но для наших целей нет необходимости перечислять их здесь.
Рабы имели только одно имя, как правило, сохраняя то, которое носили до попадания в рабство. Если рабу возвращали свободу, то он получал преномен и родовое имя своего бывшего хозяина и добавлял к ним то имя, которое носил в качестве раба. Таким образом он становился как бы сородичем своего прежнего господина — постольку поскольку носил то же родовое имя, — но не мог иметь право притязать более ни на что из того, на что имел право свободный сородич (Cic. Top. 6). Примерами такой свободы могут служить Тит Ампий Менандр, вольноотпущенник Т. Ампия Бальба (Cic. ad Fam. XIII. 70); Л. Корнелий Хрисогон, вольноотпущенник Л. Корнелия Суллы (Cic. pro Rosc. Am. 2, &c.), М. Туллий Лаврея и М. Туллий Тирон, вольноотпущенники М. Туллия Цицерона. Если государство освобождало государственного раба (servus publicus) и давало ему гражданские права, то он мог получить любой преномен и номен или взять их у магистрата, совершившего акт освобождения от имени государства; к ним он прибавлял когномен, образованный от названия города, например, Роман (Romanus) или Романенсис (Romanensis) (Varro, de Ling. Lat. VIII. 83; Liv. IV. 61).
ПРИМЕЧАНИЯ