ИСТОРИОГРАФИЯ. Исто­ки совре­мен­ной исто­рио­гра­фии мы нахо­дим в Древ­ней Гре­ции (Иония). В то вре­мя как эле­мен­ты исто­ри­че­ской нау­ки на Древ­нем Восто­ке раз­ви­ва­лись пре­иму­ще­ст­вен­но в репре­зен­та­тив­ной, мону­мен­таль­ной или эсха­то­ло­ги­че­ской фор­мах (изо­бра­же­ния, наскаль­ные над­пи­си и релье­фы, спис­ки вла­дык, хра­мо­вые хро­ни­ки, биб­лей­ские опи­са­ния), гре­че­ские исто­ри­ки соби­ра­ли и обоб­ща­ли исто­ри­че­ские фак­ты на осно­ве про­стых запи­сей и сооб­ще­ний. Началь­ной сту­пе­нью в раз­ви­тии гре­че­ской исто­рио­гра­фии были эпос Гоме­ра, в поэ­мах кото­ро­го отра­же­на целост­ная кар­ти­на ран­не­гре­че­ской эпо­хи в поэ­ти­че­ских обра­зах, а так­же мифы и леген­ды, давав­шие опре­де­лен­ные тол­ко­ва­ния исто­ри­че­ских собы­тий. Этих же эпи­че­ских тра­ди­ций в 6 в. до н. э. при­дер­жи­ва­лись лого­гра­фы бур­но раз­ви­вав­ших­ся ионий­ских горо­дов, кото­рые сохра­ня­ли исто­ри­че­ские пре­да­ния в пись­мен­ных источ­ни­ках. Меж­ду­на­род­ная тор­гов­ля, дале­кие путе­ше­ст­вия, зна­ком­ство с чужи­ми стра­на­ми и их куль­ту­рой дава­ли ионий­цам сти­мул для соби­ра­ния мате­ри­а­лов, состав­ле­ния обзо­ров (theo­rein) и иссле­до­ва­ний (his­to­rein). У лого­гра­фов в свя­зи с оби­ли­ем инфор­ма­ции еще не выде­ля­лись сведе­ния исто­ри­че­ско­го, гео­гра­фи­че­ско­го, этно­гра­фи­че­ско­го харак­те­ра, досто­при­ме­ча­тель­но­сти и леген­ды. Уче­ные стре­ми­лись опи­сать все виден­ное, чтобы сохра­нить зна­ния о про­шлом, а со вре­ме­нем перей­ти к ана­ли­ти­че­ско­му рас­смот­ре­нию и кри­ти­че­ской оцен­ке исто­ри­че­ских собы­тий, к под­лин­ной исто­рио­гра­фии. Собы­тия про­шлых лет инте­ре­со­ва­ли антич­ных исто­ри­ков не сами по себе, а с точ­ки зре­ния их воздей­ст­вия на совре­мен­ность, они фик­си­ро­ва­ли эти собы­тия для луч­шей ори­ен­та­ции в буду­щем. В све­те тако­го под­хо­да антич­ную исто­рио­гра­фию в ее рацио­наль­ной части мож­но счи­тать поли­ти­че­ской нау­кой. Антич­ная исто­рио­гра­фия отли­ча­ет­ся от совре­мен­ной тем, что пер­вая тяго­те­ла не столь­ко к обла­сти нау­ки, сколь­ко к обла­сти лите­ра­ту­ры, при­чем доволь­но высо­ко­го уров­ня, так что исто­ри­че­ские труды антич­но­сти при­хо­ди­лось оце­ни­вать не толь­ко по их досто­вер­но­сти (исполь­зо­ва­ние источ­ни­ков было недо­ста­точ­но кри­ти­че­ским), но так­же и по их лите­ра­тур­ным досто­ин­ствам. Мно­го сил затра­чи­ва­лось на оформ­ле­ние, раз­ви­тие опре­де­лен­ных направ­ле­ний сти­ля. Мате­ри­ал рас­чле­нял­ся эффек­тив­ны­ми в худо­же­ст­вен­ном отно­ше­нии мето­да­ми, выра­ба­ты­ва­лась тра­ди­ци­он­ная тех­ни­ка изло­же­ния, кото­рая вклю­ча­ла оформ­ле­ние введе­ния по уста­нов­лен­ным спо­со­бам, рас­чле­не­ние повест­во­ва­ния раз­лич­ны­ми экс­кур­са­ми, встав­ку вымыш­лен­ных речей (и писем), пря­мую харак­те­ри­сти­ку глав­ных пер­со­на­жей, обы­чай ссы­лать­ся на труд пред­ше­ст­вен­ни­ка и про­дол­жать его. Худо­же­ст­вен­ная фор­ма изло­же­ния мате­ри­а­ла харак­тер­на для вид­ней­ших антич­ных исто­ри­ков, их обще­ст­вен­ные и поли­ти­ко-идео­ло­ги­че­ские пози­ции опре­де­ли­ли под­ход к истол­ко­ва­нию исто­ри­че­ских фак­тов. Все более настой­чи­вы­ми ста­но­вят­ся попыт­ки све­сти мно­го­об­ра­зие явле­ний к дви­жу­щим внут­рен­ним при­чи­нам и рас­крыть исто­ри­че­ские зако­но­мер­но­сти. Антич­ная исто­рио­гра­фия стре­ми­лась стать «настав­ни­цей жиз­ни» («ma­gistra vi­tae»), пока­зы­вая чита­те­лю поло­жи­тель­ные и отри­ца­тель­ные при­ме­ры обра­за дей­ст­вий. В ходе раз­ви­тия антич­ной исто­рио­гра­фии, достиг­шей сво­ей вер­ши­ны в эпо­ху элли­низ­ма, воз­ни­ка­ли опре­де­лен­ные ее жан­ры (основ­ные фор­мы). Исто­ри­че­ские моно­гра­фии охва­ты­ва­ли зна­чи­тель­ные отрез­ки вре­ме­ни, демон­стри­руя их целост­ность. Осо­бой фор­мой таких моно­гра­фий были исто­рии эпох, совре­мен­ни­ком кото­рых был сам автор. Раз­ра­ба­ты­ва­лись пери­о­ды все­мир­ной исто­рии, куда вклю­ча­лись так­же негре­че­ские мате­ри­а­лы. На осно­ве мест­ных пре­да­ний дава­лись исто­ри­че­ские опи­са­ния опре­де­лен­ных рай­о­нов и обла­стей. Фик­са­цию во вре­ме­ни и хро­но­ло­ги­че­ское рас­по­ло­же­ние исто­ри­че­ских фак­тов дава­ли хро­ни­ки, их состав­ле­ние поз­во­ля­ло быст­ро ори­ен­ти­ро­вать­ся в важ­ней­ших собы­ти­ях про­шло­го. В элли­ни­сти­че­скую эпо­ху были напи­са­ны поли­ти­че­ские био­гра­фии выдаю­щих­ся дея­те­лей. Рито­ри­че­ски укра­шен­ная био­гра­фия Алек­сандра Македон­ско­го, в кото­рой исто­ри­че­ская лич­ность была увен­ча­на леген­дар­ным ним­бом, при­бли­жа­лась по фор­ме к исто­ри­че­ско­му рома­ну. У исто­ков гре­че­ской исто­рио­гра­фии сто­ит Гека­тей из Миле­та (кон. 6 в. до н. э.), кото­рый в сво­их «Гене­а­ло­ги­ях» под­верг рацио­на­ли­сти­че­ской кри­ти­ке эпи­че­ские тра­ди­ции и тем самым сде­лал решаю­щий шаг в раз­ви­тии исто­ри­че­ской нау­ки. «Отцом исто­рии» в древ­но­сти по пра­ву счи­тал­ся Геро­дот. В сво­ей «Исто­рии», древ­ней­шем пол­но­стью сохра­нив­шем­ся исто­ри­че­ском труде, он огра­ни­чи­ва­ет­ся осве­ще­ни­ем в повест­во­ва­тель­ной фор­ме цен­траль­ной темы эпо­хи — про­ти­во­бор­ства Гре­ции и Азии и Пер­сид­ских войн как его выра­же­ния. Сво­ей выс­шей точ­ки гре­че­ская исто­рио­гра­фия достиг­ла у Фукидида (460—396 до н. э.). Фукидид стал осно­ва­те­лем праг­ма­ти­че­ской и поли­ти­че­ской исто­рио­гра­фии («Исто­рия Пело­пон­нес­ской вой­ны»). При­ме­няя науч­но-кри­ти­че­ский метод, он пытал­ся рас­крыть при­чин­ные свя­зи исто­ри­че­ских собы­тий и тем самым спо­соб­ст­во­вать росту поли­ти­че­ских зна­ний. После­до­ва­тель Фукидида Ксе­но­фонт (430—354 до н. э.) про­дол­жил его труд до бит­вы при Ман­ти­нее (362 до н. э.), но не смог под­нять­ся до его уров­ня. Под воз­рас­таю­щим вли­я­ни­ем рито­ри­ки гре­че­ские исто­ри­ки эпо­хи элли­низ­ма осо­бое вни­ма­ние уде­ля­ли спо­со­бам выра­же­ния мыс­лей, их труды более не пре­сле­до­ва­ли цели выяв­ле­ния исти­ны или поли­ти­че­ской поль­зы, а пред­на­зна­ча­лись для раз­вле­че­ния чита­те­ля. Из исто­ри­че­ских писа­те­лей того вре­ме­ни выде­ля­ет­ся Поли­бий, послед­ний круп­ней­ший гре­че­ский исто­рик. От его «Все­об­щей исто­рии» сохра­ни­лись зна­чи­тель­ные части. При­со­еди­ня­ясь к праг­ма­ти­че­ской исто­рио­гра­фии Фукидида, Поли­бий стре­мил­ся в сво­ем исто­ри­че­ском труде, отра­жаю­щем поко­ре­ние Римом наро­дов Сре­ди­зем­но­мо­рья, вну­шить поли­ти­че­ское и мораль­ное бла­го­ра­зу­мие обще­ству. После Поли­бия пред­ме­том гре­че­ской исто­рио­гра­фии явля­лась уже не исто­рия Гре­ции, а все­мир­ная исто­рия (Дио­дор) и исто­рия Рим­ско­го государ­ства (Дио­ни­сий Гали­кар­насский, Аппи­ан, Дион Кас­сий). Исклю­че­ни­ем явля­ет­ся исто­рия Алек­сандра Македон­ско­го («Поход Алек­сандра») Арри­а­на (ок. 95—175 до н. э.). Арри­ан, опи­ра­ясь на надеж­ные источ­ни­ки, дал реаль­ную оцен­ку Алек­сан­дру Македон­ско­му и вме­сте с тем осво­бо­дил опи­са­ние его лич­но­сти от роман­ти­че­ских укра­ше­ний и леген­дар­ных черт, при­сут­ст­во­вав­ших в элли­ни­сти­че­ских био­гра­фи­ях (напри­мер, Кли­тарх). Под­ра­жа­ния клас­си­ке гос­под­ст­во­ва­ли в гре­че­ской исто­рио­гра­фии в после­дую­щие сто­ле­тия до «Новой Исто­рии» Зоси­ма (2-я пол. 5 в. до н. э.), изла­гаю­щей собы­тия от Авгу­ста до заня­тия Рима Ала­ри­хом (410). Этот труд дока­зы­ва­ет, что гре­че­ская исто­рио­гра­фия не пре­ры­ва­ла сво­их тра­ди­ций до эпо­хи Визан­тии.

Рим­ская исто­рио­гра­фия, испы­ты­вая на себе вли­я­ние гре­че­ской, име­ет неко­то­рые осо­бен­но­сти. Сре­ди лите­ра­тур­ных жан­ров исто­рио­гра­фия в Древ­нем Риме поль­зо­ва­лась наи­боль­шим авто­ри­те­том. Ее пред­ста­ви­те­ли при­над­ле­жа­ли к гос­под­ст­ву­ю­щим сло­ям обще­ства, в каче­стве поли­ти­че­ских дея­те­лей они энер­гич­но вме­ши­ва­лись в исто­рию, а впо­след­ст­вии посвя­ща­ли себя исто­рио­гра­фии (исклю­че­ние — Ливий), видя в ней воз­мож­ность про­во­дить свою поли­ти­ку дру­ги­ми сред­ства­ми. Поэто­му рим­ская исто­рио­гра­фия слу­жи­ла преж­де все­го целям поли­ти­че­ской про­па­ган­ды, разъ­яс­не­нию и оправ­да­нию внеш­ней и внут­рен­ней поли­ти­ки Древ­не­го Рима, по отно­ше­нию к кото­рым стрем­ле­ние дать объ­ек­тив­ное и точ­ное отра­же­ние исто­ри­че­ских собы­тий на осно­ве соб­ст­вен­ных кри­ти­че­ских иссле­до­ва­ний отсту­па­ло на зад­ний план, хотя выяс­не­ние исти­ны оста­ва­лось основ­ным посту­ла­том рим­ской исто­рио­гра­фии. Послед­няя зани­ма­лась пре­иму­ще­ст­вен­но исто­ри­ей Рима, исто­рия Ита­лии и про­вин­ций отра­жа­лась в мень­шей сте­пе­ни (вплоть до эпо­хи Импе­рии). Созна­ние исто­ри­че­ской непре­рыв­но­сти (кон­ти­ну­и­тет) осно­вы­ва­лось на исто­рии дости­же­ний сво­их пред­ков, поэто­му рим­ская исто­рия изла­га­лась от осно­ва­ния Рима в общей свя­зи с исто­ри­ей государ­ства, т. е. как исто­рия пра­вя­щих дина­стий. В гре­че­ской исто­рио­гра­фии силь­нее, чем в рим­ской, про­яви­лись чер­ты мораль­но-вос­пи­та­тель­ных поуче­ний (гре­че­ская исто­рия пред­став­ля­лась как образ­цо­вая). Рим­ская исто­рио­гра­фия, осо­бен­но в началь­ном пери­о­де раз­ви­тия, испы­ты­ва­ла силь­ное вли­я­ние (как по фор­ме, так и по содер­жа­нию) состав­ляв­ших­ся Вели­ким пон­ти­фи­ком еже­год­ных таб­лиц (анна­лов) — анна­ли­сти­ка ста­ла глав­ной фор­мой рим­ской исто­рио­гра­фии. Наи­бо­лее ран­ние рим­ские исто­ри­че­ские труды (т. н. стар­ших анна­ли­стов) 3—2 вв. до н. э. были напи­са­ны на гре­че­ском язы­ке, они пре­сле­до­ва­ли цель оправ­дать внеш­нюю поли­ти­ку Рима в гре­ко­языч­ном мире. В усло­ви­ях, когда отсут­ст­во­ва­ла латин­ская про­за, рим­ская исто­рио­гра­фия заме­ня­ла лите­ра­ту­ру. Почти одно­вре­мен­но рим­ские поэты Г. Невий и Кв. Энний отра­зи­ли рим­скую исто­рию в исто­ри­че­ском эпо­се. М. Пор­ций Катон пер­вым при­ме­нил латин­ский язык в сво­ем исто­ри­че­ском труде «Ori­gi­nes» («Пер­во­ис­точ­ни­ки»). Он стре­мил­ся воздей­ст­во­вать на рим­лян в поли­ти­че­ских и вос­пи­та­тель­ных целях и устра­нить гре­че­ский язык из рим­ской нацио­наль­ной исто­рио­гра­фии. В послед­ние деся­ти­ле­тия рес­пуб­ли­ки появи­лись пер­вые исто­ри­че­ские про­из­веде­ния, кото­рые одно­вре­мен­но пред­став­ля­ли собой пер­вые дости­же­ния рим­ской исто­рио­гра­фии: сооб­ще­ния (com­men­ta­rii) Цеза­ря о заво­е­ва­нии Гал­лии и граж­дан­ской войне, в кото­рых оправ­ды­ва­лись его воен­ные и поли­ти­че­ские дей­ст­вия; после убий­ства Цеза­ря — про­из­веде­ния Сал­лю­стия, в кото­рых был убеди­тель­но изо­бра­жен внут­ри­по­ли­ти­че­ский и мораль­ный упа­док Рима. На рубе­же эпох Рес­пуб­ли­ки и Импе­рии Ливий в сво­ем труде по все­об­щей исто­рии вер­нул­ся к тра­ди­ци­он­ной фор­ме анна­ли­сти­ки. Боль­шой исто­ри­че­ской цен­но­стью обла­да­ет дошед­ший до нас отчет Авгу­ста, т. н. Mo­nu­men­tum An­cy­ra­num. В 1 в. мно­го­чис­лен­ные про­из­веде­ния сена­тор­ской исто­рио­гра­фии, носив­шие оппо­зи­ци­он­ный по отно­ше­нию к прин­ци­па­ту харак­тер, были встре­че­ны рим­ски­ми вла­стя­ми враж­деб­но, поэто­му из них сохра­ни­лись немно­гие, отно­ся­щи­е­ся к тому же к окра­и­нам импе­рии. Тацит опуб­ли­ко­вал свои труды лишь после убий­ства Доми­ци­а­на (96). После Сал­лю­стия, исто­ри­ка упад­ка Рес­пуб­ли­ки, и Ливия, исто­ри­ка эпо­хи Авгу­ста, напол­нен­ной ожи­да­ни­я­ми нов­шеств, Тацит высту­пил как пред­ста­ви­тель эпо­хи ран­ней Импе­рии, осве­щая ее внут­ри­по­ли­ти­че­ские про­бле­мы. После него рим­ская исто­рио­гра­фия не отме­че­на каки­ми-либо круп­ны­ми дости­же­ни­я­ми. Био­гра­фии (Све­то­ний, «Исто­рия Авгу­стов») и скуд­ные исто­ри­че­ские эски­зы (напри­мер, Евтро­пия) вытес­ни­ли исто­ри­че­ские моно­гра­фии. Послед­ним круп­ным пред­ста­ви­те­лем рим­ской исто­рио­гра­фии был Амми­ан Мар­цел­лин, грек, родив­ший­ся в Антио­хии (кон. 4 в. н. э.), кото­рый по образ­цу «Исто­рии» Таци­та про­дол­жил труд послед­не­го до 378. «Исто­рия готов» Кас­си­о­до­ра (6 в.) и «Исто­рия фран­ков» Гри­го­рия Тур­ско­го (6 в.) озна­ме­но­ва­ли нача­ло новой исто­ри­че­ской эпо­хи, имев­шей соб­ст­вен­ную исто­рио­гра­фию.