КЛАВДИЙ (41—54)

Клавдий (Тиберий Клавдий Нерон Германик) (41—54 гг.) родился в 10 г. до н.э. в Лугдуне. Он был младшим сыном Нерона Друза (брата императора Тиберия) и Антонии Младшей (дочери триумвира Марка Антония и Октавии). Слабый здоровьем, неуравновешенный, что казалось плодом недоразвитого ума, он во времена Августа не добился общественного признания и не получил государственной должности при Тиберии. Его племянник, Гай, став императором, в 37 г. провозгласил его своим соконсулом, но не испытывал к нему ни малейшего уважения.

Узнав об убийстве Гая, Клавдий сбежал в дворцовые покои и спрятался за занавеской балкона. Там его обнаружил стражник-преторианец и препроводил в лагерь императорской гвардии, где его приветствовали как императора (очевидно, по наущению старших офицеров гвардии, один из которых был причастен к убийству Гая). А сенаторы все еще совещались по поводу дальнейших своих шагов; в ходе дискуссии даже прозвучало неосуществимое предложение восстановить республику. В конце концов, сенату пришлось присоединиться к инициативе преторианцев и наделить Клавдия всей полнотой императорской власти. Он так и не простил сенаторам их первоначальные колебания, а они со своей стороны не могли забыть, что он фактически лишил их возможности принять независимое решение. Это был первый из многих случаев, когда пренебрегли их правом назначить нового владельца трона. Клавдий стал первым императором, щедро одарившим преторианцев за провозглашение его преемником, создав на будущее зловещий прецедент. Более того, проявив невероятную даже для его последователей откровенность, он выпустил золотые и серебряные монеты, определенно заявив, что делает это в честь солдат-преторианцев и их офицеров, которым он обязан престолом. Выпуск первых монет был посвящен клятве в верности, данной ему солдатом (“Принятие присяги преторианцев”), а выпуск вторых — его первому появлению в их лагере (“Встреча императора”). И все-таки, как и два его предшественника, Клавдий не решился уподобить себя Августу и сделать титул “император” неотъемлемой первой частью своего имени. Несмотря на полное отсутствие у Клавдия опыта в военных делах, армия с готовностью приветствовала его, поскольку он приходился братом всеми любимому Германику (умершему в 19 г. н.э.), имя которого он прибавил к своему.

Благоприятную атмосферу начала царствования нарушил мятеж наместника Верхнего Иллирика (Далмация), Марка Фурия Камилла Скрибониана. Хотя мятеж был быстро подавлен, его инициаторы поддерживали тесные связи с влиятельными знатными гражданами столицы. Напуганный этим, Клавдий принял жесткие меры безопасности, которыми отчасти объясняются провалы не менее шести заговоров, организованных в течение следующих двенадцати лет его правления. Пресечение этих заговоров, согласно дошедшим до нас сведениям, стоило жизни тридцати пяти сенаторам и двумстам — тремстам представителям сословия всадников. Поэтому вряд ли удивительно, что показное уважение императора к сенату не производило на его членов большого впечатления. Напротив, часто высказываемое им желание видеть сенат независимым и влиятельным попросту пропускали мимо ушей, поскольку он контролировал настроения в сенате более жестко, чем кто-либо из его предшественников, а в августе 47 г. восстановил цензорскую службу и лично возглавил ее^[1].

Чтобы отвлечь внимание общественности от неприятных последствий восстания Скрибониана, Клавдий решил воплотить в жизнь не осуществленную Гаем идею покорения Британии. В период с 43 по 47 г. Южная и Центральная Англия были завоеваны римскими войсками под командованием Авла Плавтия и стали римской провинцией Британникой с границей вдоль Фосской дороги, протянувшейся от Линда почти до Иски Думнониора. Клавдий лично прибыл в Британию для завершающего штурма Камулодуна — столицы разгромленных белгов. Кроме того, он покорил два королевства-клиента во Фракии, и преобразовал их в новую провинцию. Захваченные территории стали значительным источником для дополнительного набора войск, состоянию которых Клавдий уделял много внимания. К его времени относятся обнаруженные бронзовые “дипломы”, свидетельствующие о присвоении римского гражданства добровольцам, демобилизованным после двадцати пяти лет службы; их женам и сыновьям были дарованы такие же права. По-видимому, эту практику ввели предшественники Клавдия, но именно он официально превратил ее в систему. Клавдий также значительно усовершенствовал структуру офицерской карьеры, ввел новые почетные знаки отличия для сословия всадников. Еще одним его достижением стала реорганизация имперского флота. В Италии базу военного флота в Путеолах дополнил огромный новый порт (Порт Августа) в Остии. Кроме того, были предприняты шаги по созданию флотилий в гаванях Британии и Понта.

Клавдий отказался рассматривать Империю как исключительно итальянский институт, выразив намерение заполнить вакансии в сенате не только гражданами из Италии и романизированной Южной Галлии, но и из менее освоенных регионов Галлии. Сохранилась запись его обращения к сенату на эту тему. Предупреждая возражения по поводу революционных нововведений, он отмечал, что восприимчивость к преобразованиям всегда была свойственна постоянно развивающемуся Римскому государству и что предложенный им шаг является не отходом от традиций, а их логическим продолжением. “Вы спросите меня, разве сенатор-итальянец не предпочтительнее провинциала? — рассуждал он. — Думаю, провинциалы не должны быть исключены, поскольку могут обеспечить сенату большее влияние”. Однако его речь, несмотря на широту изложенных в ней взглядов, оставляла в силе условие главенства Италии. Поэтому не произошло никаких сенсационных перемен, и число сенаторов-неитальянцев оставалось ничтожно малым на протяжении еще нескольких десятилетий. Тем не менее предложения императора подняли бурю негодования по отношению к иностранцам и вызвали много резких насмешек по поводу его пристрастия к иноземцам.

Отношение Клавдия к неитальянцам проявилось в эдикте, касающемся проблемы, вставшей перед ним в самом начале царствования. Речь идет об ожесточенном, кровопролитном и затянувшемся конфликте между греками и евреями Александрии. Обе стороны направили к нему делегации сразу после его восхождения на трон. Ответом стало грозное и беспристрастное предупреждение:

“Что касается вопроса о виновниках беспорядков и вражды (если говорить откровенно — войны) против евреев, я не намерен учинять строгое расследование, поскольку, по моему мнению, вынесение обвинительного решения в отношении какой-либо из сторон возобновит конфликт. Я объявляю раз и навсегда, что если вы не прекратите эту разорительную вражду друг с другом, мне придется показать, каким может стать в праведном гневе великодушный принцепс”.

Тем временем сам он вплотную занялся делами столицы. В частности, Клавдий уделял гораздо больше внимания своим судейским обязанностям, чем кто-либо из императоров до него. Одно из отличий римских властителей от нынешних руководителей правительств состоит в том, что первые должны были регулярно исполнять судейские функции, причем не только присутствовать на трибуналах, которыми ведал сенат, но и руководить своим императорским судом. Клавдий относился к своим обязанностям с великим усердием, уделяя особое внимание собственному суду. Этот суд рассматривал, например, дела об измене — эти дела предшественники Клавдия зачастую перепоручали суду сената. Словом, роль императорского суда существенно возросла. Негодование сенаторов по этому поводу несомненно способствовало появлению большого числа анекдотов, представлявших Клавдия-судью в обличии эксцентричного глупца. И все же очевидна польза проведения реформ в сфере юстиции, которые способствовали ускорению процедур, установлению недельного срока содержания под следствием и стремлению придерживаться прежде всего не буквы, а духа закона. Огромное усердие, с которым император исполнял свои обязанности, подтверждается девизом Клавдия, отчеканенным на монетах его царствования: “CONSTANTIA AVGVSTI — настойчивость императора.

Он не мог одолеть все дела один; подстерегающие его, как и других обладателей царского пурпура, опасности заставляли искать верных друзей. Наиболее влиятельным из них (несмотря на недоверие к нему со стороны сенаторов) стал Луций Вителлий, отец будущего императора. Не будучи сыном сенатора — его отец был всадником из Луцерии — он оказался самым ловким и легко приспосабливающимся политиком своего времени и добился быстрого продвижения по служебной лестнице еще при Тиберии; он получил редчайшее назначение на пост третьего консула при Клавдии^[2], который сделал его также своим напарником в делах цензуры. Бремя забот императора требовало привлечения и других верных помощников, и Клавдий значительно расширил полномочия и круг обязанностей некоторых своих друзей-вольноотпущенников, по большей части людей ближневосточного происхождения. Сам он теперь в основном только определял общее направление, поэтому при таком режиме могли возникнуть три-четыре фигуры с исключительно сильным влиянием. Враждебно настроенные писатели, ненавидевшие этих восточных выскочек несенаторского происхождения, изображали императора безвольно подчинившимся их возмутительным прихотям. Однако до самых последних лет жизни, когда его контроль над событиями стал ослабевать, Клавдий сам принимал все жизненно важные решения. И все-таки близость вольноотпущенников к Клавдию давала им чрезвычайно благоприятную возможность приобрести покровительство и богатство.

Один из них — Полибий, министр a studiis, ведавший повышением по службе и назначением на соответствующие посты отмеченных императором людей, вследствие чего его приемная всегда была заполнена влиятельными гражданами. Каллисту, министру a libellis, поручалось разбирать прошения, присланные со всех концов Империи. Но наиболее влиятельным из этих государственных секретарей на раннем этапе царствования Клавдия был Нарцисс, ab epistulis, то есть министр переписки, который помогал императору вести его обширную переписку и знал все его тайны. Это он в 48 г. предпринял необходимые меры, когда разразился скандал. Дело касалось двадцатитрехлетней жены Клавдия, Валерии Мессалины (внучки сестры Августа Октавии), в длинном списке любовников которой очередным стал назначенный на следующий год консулом богатый и знатный Гай Силий (сын известного в Германии военачальника). Когда император уехал по делам в порт Остию, любовники попытались совершить переворот, по-видимому, вознамерившись посадить на трон семилетнего сына императора, Британника, чтобы самим получить регентство. Клавдий был совершенно обескуражен и растерялся от неожиданности — он впервые утратил контроль над ситуацией. Нарцисс же действовал решительно, арестовав и казнив Силия и заставив Мессалину покончить жизнь самоубийством.

Парадоксально, но энергичное вмешательство Нарцисса ускорило его собственное падение, так как приходившаяся императору племянницей четвертая жена Клавдия, Агриппина Младшая (Юлия Агриппина, дочь Германика и Агриппины Старшей), на которой Клавдий женился в 49 г., стала союзницей его соперника вольноотпущенника Палланта. Паллант был a rationibus, то есть министром финансов, сенат осыпал его почестями. Агриппина получила титул Августы — честь, которой при жизни не удостаивалась ни одна супруга царствующего императора. Теперь, когда Клавдий стал ее мужем, она захотела, чтобы ее двенадцатилетний сын от первого брака (впоследствии — император Нерон) сменил в качестве наследника престола родного сына Клавдия, Британника. Для этого она устроила обручение Нерона с дочерью Клавдия, Октавией, и через год император официально усыновил его.

Клавдий умер в октябре 54 г. на шестьдесят четвертом году жизни. Имеются противоречивые объяснения его смерти, но наиболее признанная версия предполагает, что его убила Агриппина, накормив мужа, вероятно, ядовитыми грибами. Действительно, в Италии отравление грибами не редкость. На первый взгляд не совсем понятно, зачем Агриппине понадобилось идти на такой шаг, если ее сын Нерон к тому времени официально стал наследником трона. Но ему уже исполнилось семнадцать лет, и, возможно, его матери не хотелось ждать, пока он станет достаточно взрослым, в результате чего она лишилась бы права на регентство.

Как сообщает нам биограф Светоний, Клавдий был исключительно гетеросексуален — редкий феномен среди римских правителей. Он был высок и хорошо сложен, имел выразительное лицо и прекрасные светлые волосы. Однако он заикался, страдал избыточным слюноотделением, сильным хроническим насморком, постоянным нервным тиком и часто ел и пил до отвала. Он плохо спал по ночам, а днем нередко дремал даже на заседаниях суда. Плиний Старший добавлял, что уголки его глаз, прикрытые нависающими тяжелыми веками, были испещрены мелкими жилками и иногда наливались кровью.

В детские годы он был источником огорчения своей бабушки, Антонии; она отзывалась о нем как об уродце, которого природа начала создавать, но не довела свою работу до конца. Позже Клавдия так мучили боли в животе, что он подумывал о самоубийстве, хотя в других отношениях его здоровье с возрастом улучшилось. Словом, с ним всерьез творилось что-то неладное. Его жалобы позднее историки объясняли разными хворями: полиомиелитом, внутриутробным энцефалитом, множественными склерозами и врожденным церебральным параличом. Пожалуй, у него действительно была та или иная форма паралича, которая в ранние годы причиняла ему огромные страдания неприятными внешними проявлениями.

Что касается положительных черт и изъянов его характера, то трудно подвести им однозначный итог. Так, сенаторы яростно отстаивали традиции, а Клавдий, подобно Августу, которого очень чтил, старался совместить традиции с нововведениями. Его стремление придерживаться такого сочетания порождало ужасную смесь прогрессивных преобразований и заскорузлого педантизма. Разум Клавдия бурлил полезными идеями, но он не умел облечь их в четко определенную форму и легко поддавался подозрительности, апатии и страху, присущими его характеру. Однако что было самым замечательным в Клавдии, кроме своеобразной внешности и манер, так это высокий уровень эрудиции. Плиний Старший, чрезвычайно просвещенный человек, причислял его к сотне выдающихся ученых той эпохи. В юные годы Ливий увидел в нем будущего историка и посоветовал юноше посвятить себя написанию истории современного Рима; Клавдий создал двадцать книг об этрусках, восемь книг по истории Карфагена и еще восемь книг автобиографичеких мемуаров, к сожалению, все они утрачены. Он также написал исторический труд о романском алфавите, к которому добавил три буквы, хотя вскоре они были вновь упразднены.

Клавдий был женат четыре раза. Первая жена, Плавтия Ургуланилла, по-видимому, вдохновила его интерес к истории этрусков, поскольку сама была этруской. После развода с ней он короткое время был женат на Элии Петине, прежде чем в 39 г. вступил в брак с четырнадцатилетней Валерией Мессалиной, а еще десять лет спустя женился на Агриппине Младшей, которой в то время было тридцать четыре года.

(текст по изданию: М. Грант. Римские императоры / пер. с англ. М. Гитт — М.; ТЕРРА - Книжный клуб, 1998)

ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКЦИИ САЙТА

^[1] В оригинале “especially as he himself controlled its composition more tightly than any of his predecessors, reviving the ancient office of the censorship for this purpose, and holding it in person from 47-8” — «тем более, что сам он контролировал состав сената более жёстко, чем любой из его предшественников, возродив с этой целью древнюю должность цензора и лично занимая её с 47—48 гг.».

^[2] В оригинале “receiving promotion under Tiberius and Gaius and attaining rare distinction of a third consulate under Claudius” — «получил продвижение по служебной лестнице при Тиберии и Гае, а при Клавдии достиг редкого отличия — третьего консульства».