стр.

От прав гражданства к праву колоната.
Формирование крепостного права в поздней Римской империи.

Коптев А. В. От прав гражданства к праву колоната. Формирование крепостного права в поздней Римской империи.
Вологда: Изд-во «Ардвисура», 1995, 264 с.

с.177

Глава 5

«БРАЧНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО» ДЛЯ КОЛОНОВ В IV—VI ВВ.

5. 1 Брачное законодательство в Кодексе Феодосия.

Судя по материалам Кодексов Феодосия и Юстиниана, конституции, посвященные брачному праву для колонов, появились с середины 60-х гг. IV в.¹ Фрагменты трех первых постановлений такого рода сохранились только в Кодексе Юстиниана². Краткость их текстов явно указывает на сокращение и переработку составителей кодекса: «Рожденные от инквилин нашего дома в браке с отцом-декурионом пусть следуют статусу не своих отцов, а матерей (X, 32, 29). Если вольноотпущенники при попустительстве патронов выберут брачный союз с нашими рабынями или колонами, пусть знают те, что вслед за этим они утратят удобство патрона (VI, 4, 2). Родившиеся от свободнорожденного и нашей колоны или рабыни пусть считаются того происхождения, которого и их матери (XI, 68, 4)». Несомый ими смысл, несомненно, принадлежит VI в. Но, вероятно, его основа, хотя и сохранившаяся в переработанном виде, относится ко второй половине IV и.

Отсутствие общего контекста, из которого были изъяты эти фрагменты конституции Валентиниана I, не позволяет с полной определенностью выявить их первоначальное содержание и смысл. Поэтому делаемые исследователями на основе этих текстов (априори принимаемых за оригинал) выводы о положении колонов в IV в. неправомерны³. Обращает внимание, что все три конституции относились к императорским колонам, на брак с которыми претендовали чужие для императорских имений лица — декурион, отпущенники, свободнорожденный. Видимо, лица различного состояния стремились воспользоваться привилегиями императорских владений, чтобы избежать своих общественных или статусных обязанностей. В то же время нормы, формировавшиеся в IV в. для императорских имений, оказались в VI в. удобным прецедентом для колоната в целом. То, что императорские владения обладали свойством «втягивать» в себя всех лиц несвободного статуса, соприкасавшиеся с его работниками, было, видимо, результатом длительной эволюции и не могло появиться неожиданно в IV в. Для этого времени можно говорить лишь о политике покровительства императоров своим имениям.

Иное дело куриалы. Вопрос о браке декурионов с подвластными женщинами из сельских имений неоднократно вставал с начала IV в.⁴ Куриалов предписывалось изымать из «лона могущественных домов». А вот вопрос о судьбе их возможных в укрывавших их имениях детей в императорском законодательстве IV в. не поставлен. Для брачной связи с рабынями это очевидно, поскольку в качестве контуберния брак такого рода законным не считался. Дети рабынь были собственностью господина матери. Брак декуриона с дочерьми колонов в конституции 365 г. назван матримонием. Поэтому предписание детям от такого брака следовать статусу матери должно было иметь веские причины. Видимо, с 60-х гг. IV в., во многих отношениях рубежных для колоната, эта проблема стала привлекать внимание как администраторов, так и юристов. Прецедентом ее разрешения могли послужить брачные нормы предшествующей эпохи, относящиеся к свободным различного гражданского статуса: «Брак законен, если между теми, кто его заключил, существует право на брак […] Право на брак имеют римские граждане с римскими гражданами, с латинскими же и перегринами только в том случае, если такое право даровано. С рабами нет никакого права брака. Если имеется право на брак, дети всегда следуют за отцом, если же права на брак нет, они получают то же положение, что мать, за исключением того, что от перегрина и римской гражданки рождается перегрин, ибо закон Миниция предписывает, чтобы тот, кто родился от с.178 одного из родителей перегрина, следовал за тем родителем, положение которого хуже. От римского гражданина и латинки рождается латин, а от свободного и рабыни — раб, ибо так как в этих случаях нет права на брак, то ребенок получает тот же статус, что мать» (Ulp. fragm. I, 5, 2—9).

Конституции 60—70-х гг. показывают, что первоначально законодателей интересовали не брачные нормы для колонов сами по себе. Их появление в законодательстве было побочным результатом политики, направленной на обеспечение выполнения обязанностей перед государством людьми различного общественного положения. Но именно этими конституциями было положено начало формированию особых брачным норм для зависимых земледельцев.

Первая относительно достоверная конституция, дошедшая в редакциях обоих кодексов, датирована 380 г. (CTh. X, 20, 10 = CJ. XI, 8, 7). Ее основная часть посвящена женщинам splendioris gradus, вступавшим в брачную связь с рабами из коллегии монетариев. Законодатели предупреждали, что в случае сохранения этой связи женщину и ее детей ждет рабская судьба в соответствии с нормами Клавдиева сенатусконсульта. Клавдиев сенатусконсульт предусматривал обращение в рабыню свободной женщины, без ведома господина вступавшей в брак с его рабом. Монетарии были государственными рабами, и поэтому, видимо, потребовалось специальное разъяснение, что брачная связь с ним имеет те же последствия, что и связь с частновладельческими рабами. В течение IV в. сфера применения Клавдиева сенатусконсульта все более сокращалась⁵. Но в данном случае настойчивое обращение к нему, видимо, было связано с тем, тем, что здесь была замешана проблема бегства куриалов. Splendroris gradus было обычным указанием на куриалов⁶. Поэтому данная конституция вполне может рассматриваться в контексте вышеуказанной политики позднеантичного государства в отношении городских граждан, и прежде всего декурионов, избегавших несения гражданских обязанностей.

Вторая часть конституции как бы разъясняла и оттеняла первую: «(1) Если же какая-либо оригинария или колона чужого имения вступит в брачную связь с монетарием, пусть те, кто заинтересован, поспешат удержать от такой связи лицо, предназначенное праву полей. Иначе пусть знают, что потеряют ее, способствуя своей молчаливой снисходительностью возможности продолжения отношений. (2) Ведь мы желаем, чтобы никакая (женщина) не вступала в связь с монетарием, да и монетарию запрещаем сочетаться с рожденной посторонним отцом». Этот текст, как и предыдущие, не был специально посвящен колонам. В отличие от ситуации с женщиной из куриалов, судьба детей колоны еще не интересовала здесь законодателей. Видимо, прав Д. Айбах, считающий, что Клавдиев сенатусконсульт формально не относился к колоне, а она была использована здесь в качестве юридического образца со своим специфическим статусом, чтобы оттенить применение сенатусконсульта к свободной женщине⁷. Можно развить его мысль, предположив, что параграф 1 был дополнен в конституцию в период составления Кодекса Феодосия, ведь именно тогда начал формироваться специфический статус колона и контекст этого параграфа выглядит особенно актуальным именно для 438 г. а не для 380 г.

В Кодексе Феодосия смысл этого параграфа, видимо, состоял в том, чтобы подчеркнуть свободный статус колоны-оригинарии, равно как и женщины из сословия куриалов, к которым, несмотря на их прикрепление к курии и имению, применялся Клавдиев сенатусконсульт. Можно было подумать, что для императорской коллегии монетариев разъяснялась законная возможность включить в свой состав супругов своих членов. Однако во втором параграфе подчеркивается основная мысль постановления, до этого выраженная лишь обтекаемо. Она состояла в желании запретить браки такого рода. Для господствующего класса было бы спокойнее, если бы браки заключались только в своем кругу или сословии.

с.179 В связи с отменой при Юстиниане Клавдиева сенатусконсульта в варианте конституции из его Кодекса ссылка на сенатусконсульт убрана. Исследователи полагают, что смысл конституции от этого не изменился⁸. Однако в Кодексе Феодосия запрет таких браков имел несколько иной смысл, чем в Кодексе Юстиниана. Связь с чужим рабом без санкции его господина всегда считалась запрещенной, поскольку он был чужой собственностью. В Кодексе Юстиниана акцент уже не на рабской природе монетария, а на его зависимости от коллегии. Поэтому несмотря на почти одинаковое звучание текст конституции в VI в. имел несколько иное значение, чем в IV в. В VI в. предполагалось, что колона-оригинария изменит не свой свободный статус на рабский, а свое положение зависимой от имения на зависимое от коллегии. В конституции IV в. предполагается, что колонам еще не запрещено заключать браки за пределами своего имения. Видимо, оригинария, как всякая свободная женщина, имела право на законный брак со свободным любого статуса. Но брак с чужим рабом наказывался Клавдиевым сенатусконсультом. Таким образом, изменение статуса (status mutare) для колонов IV и VI вв. имело разное значение. В IV в. это означало превращение из свободного в раба, а в VI в. из зависимого одного статуса в зависимого другого.

В конституции 397 г. из Кодекса Феодосия брачные отношения колонов также не находились в центре внимания: «Пусть компетентные судьи приложат усилия для укрепления коллегий и удержания коллегиатов. Пусть они приказывают, чтобы даже отсутствовавшие длительное время возвращались в свои городские общины со всем своим [имуществом]. И пусть не имеет значения, что у них нет желания, чтобы их состояние было возвращено в место их происхождения (loco originario). Относительно их родственных связей пусть имеет место такой порядок, чтобы там, где нет равного брака, наследовалось материнское родство, однако где [брак] будет законным, пусть свободнорожденная признает отцовское наследование» (CTh. XIV, 7, 1). В центре внимания этого постановления проблема укрепления городских ремесленных коллегий, колоны в ней вообще не упоминаются. Однако в интерпретации к ней, сделанной в 506 г. по приказу Алариха II, «неравный брак» коллегиата трактуется как брак с колоной или рабыней: «Если случится, что коллегиаты убегут из своих городских общин, пусть будут возвращены вместе со своим состоянием к своим обязанностям в пользу города или в место, откуда бежали. Для их детей пусть сохраняется такое положение, что если они рождены от колоны или рабыни, то наследуют материнское родство, если же от свободнорожденной и коллегиата, то пусть следуют за коллегиатом».

Вполне вероятно, что конституция 397 г., говоря о неравном браке, не имела в виду брак с колоной или рабыней. Последние в интерпретации — вторжение реальности начала VI в.⁹ В IV в. в обоих случаях имелся в виду брак со свободнорожденной женщиной. Non aequale conjugium — обычное сожительство коллегиата со свободной женщиной не равного (non aequale) ему статуса. Conjugium iustum — это сожительство, оформленное правом, законный брак, матримоний. В первом случае законного отца как бы нет, поэтому дети наследовали материнский статус. Во втором случае подразумевалось, что коллегиат будет возвращен в его городскую общину. Поэтому был возможен разрыв брака или сожительства в случае, если жена не последует за своим мужем. Но эти практические проблемы не интересовали законодателя. Нормы действовавшего права были им соблюдены, а лица, подпадавшие под них в данной ситуации, должны были сами сообразовывать свои действия с обстоятельствами, диктуемыми правом и жизнью. Слабо проявлялась здесь и общая установка правительства в отношении к «неравным» бракам лиц разного социального положения. Вероятно, они рассматривались как нежелательные, но сословная стратификация общества IV в. была еще не настолько с.180 прочна, чтобы полностью отодвинуть юридическое равенство граждан. Justum conjugium (matrimonium) был браком, от которого рождались имеющие право наследования дети¹⁰. Если подойти к браку коллегиата и колоны с этой стороны, то он явно был non iustum.

Судя по интерпретации, в VI в. описанная ситуация оказалась удобным образцом, подходящим для вынесения решения по поводу связи беглого коллегиата с женщиной, находившейся в зависимости от чужого имения — колоной или рабыней. Понятие «неравный брак» несколько изменило свой смысл по сравнению с текстом конституции. В интерпретации неравенство состояло в том, что коллегиат был зависим от коллегии, а колона — от имения. Разная зависимость к VI в. сформировала разный социальный статус этих лиц. Их брак не незаконен: и тот, и другая свободны. Но свобода эта разного статуса и поэтому их брак — сожительство. Поэтому и дети следовали материнскому статусу. Сопоставление колоны с рабыней не означало здесь их правового равенства, ведь их брак со свободным коллегиатом следует понимать по тексту конституции не как незаконный, а как отсутствие равного. Для рабыни то и другое было тождественным. Для колоны же это «неравенство» означало, что она и ее партнер были свободными разного права. Поэтому ее уподобление рабыне означало лишь то, что они обе были связаны с имением¹¹.

Конечно, в практическом отношении такое тонкое различие — рабыня несвободна и зависима, а колона свободна, но зависима — вряд ли проводилось и обе женщины рассматривались как лица одинакового положения. Главным в этом положении была их зависимость от имения, а личный статус (рабский или свободный) все более отходил на второй план. Победа такого нового для античности подхода должна была повести к формированию новых статусов на основе сформировавшейся зависимости. Для крестьян это был единый статус зависимого колона. Очевидно, что в конце IV в. его еще не было, а в VI в. он уже существовал. В интерпретации статус колоны противопоставлен свободнорожденной (ingenua). Поэтому подразумевалось, что брак коллегиата и колоны не мог быть законным, так как их дети следовали за матерью¹². Однако прямо это нигде не утверждалось, поскольку статус обоих родителей в принципе был свободным, различалось лишь качество их свободы.

Проблеме возврата бежавших коллегиатов посвящена и сокращенная в Кодексе Феодосия конституция 400 г. (CTh. XII, 19, 1). В ней, в отличие от предыдущей, прямо разбирается вопрос о судьбе детей от брака таких коллегиатов с колонами: «…В отношении их детей, которые, как выяснится, родились у них в ближайшие сорок лет, устанавливается такой порядок, чтобы между гражданской общиной и теми, с чьими инквилинами, или колонами, или рабынями они вступили в брачную связь, эти дети были поделены так, чтобы посланное в последнюю степень [родства] наследство не страшилось никакого искажения истины» (ita, ut in ulteriorem gradum missa successio nullam calumniam perhorrescat). Последние процитированные слова конституции предполагают, что судьба потомства решалась в соответствии с существовавшими правовыми нормами, строго по закону. Это означало, что каких-либо особых брачных (как, видимо, и каких-либо иных) норм для колонов, которые отличались бы от норм для других свободных, в 400 г. не существовало. Некоторое смущение исследователей вызывает указание на дележ детей¹³. Однако в классическом праве деление потомства при неравных браках было обычным явлением. В самом общем виде наличие законного брака со свободным коллегиатом предполагало следование потомства за ним, а в случае если брачная связь не была оформлена юридически, дети оставались с матерью. Однако в поздней античности еще сохранялся институт латинского гражданства и статус перегринов-дедитициев по закону Элия Сентия (Gai. Instit. I, 13 ff.). Свобода коллегиатов могла быть латинского свойства или они могли быть отпущенниками со статусом дедитиция. Равным образом и колоны могли иметь разный гражданский статус.

с.181 Неясной остается судьба самого брака и семьи колоны и коллегиата. Возможно, это оговаривалось в несохранившейся части конституции. Но можно предполагать, что такая оговорка состояла не в определенных указаниях, а в пожелании гуманистического характера. По крайней мере, даже в отношениях рабов существовала уже многовековая традиция такого рода¹⁴. Составителей Кодекса Феодосия она в данном случае, вследствие неконкретности и самоочевидности, не интересовала. Им требовались четкие юридические нормы. Само законодательство в отношении колонов возникло вследствие появления новых норм и изменений в их статусе, с которым еще не успело согласоваться традиционное брачное право, рассчитанное на свободных и независимых лиц, которое применилось к колонам. Поэтому идея В. Фосса, что основной юридический инструментарий для того, чтобы дети от смешанных браков не появлялись, был создан уже в классическое время и в поздней античности был только адаптирован к вновь возникшей дифференциации населения империи, верна лишь в самом общем виде¹⁵

Насколько юристы рубежа IV—VI вв. были щепетильны в соблюдении за колонами прав свободного человека, показывает еще одна конституция 400 г.: «Мы устанавливаем, чтобы дети, рожденные среди инквилинов и колонов, поскольку у них хотя и есть различие в имени, но, что касается востребования к месту происхождения, почти одно и то же положение, следовали отцовскому статусу и положению независимо от того, оба родителя вписаны в ценз или только один. (1) Это также должно сохраниться и на тот случай, когда господин двух имений переведет колонов из владения, полного землевладельцами, в то поселение, земли которого обработаны недостаточно, и эти имения по какой-либо причине перейдут в право разных господ; сделанный перевод пусть сохраняется, но так, чтобы в имении того господина, которым колоны были переведены, были восстановлены родственные связи переведенных» (CJ. XI, 48, 13). Следование отцовскому статусу и забота о восстановлении родственных связей колонов, даже случайно нарушенных, — все это служит явным доказательством полноправности брака колонов. Как мы прежде уже видели, сомнения в этом возникали когда родители принадлежали к разным хозяйствам (в данном случае к имениям разных господ). В этом случае в правовой статус колона как свободного человека вторгалась его зависимость от места происхождения или, что то же самое, места регистрации в ценз. Поэтому законодатель специально оговаривает, что дети следуют отцовскому статусу (то есть соблюдается законность брака колонов) независимо от того, оба родителя принадлежали одному имению или один из них принадлежал другому. Очевидно, когда оба родителя колона принадлежали к одному имению, проблемы с законностью брака колонов и судьбой потомства не было. Как на практике происходило восстановление родственных связей колонов, когда на родителей претендовали разные господа, в этой конституции не говорится. Вполне вероятно, что она была сокращена в Кодексе Юстиниана.

Но в другой, чуть более поздней конституции из Кодекса Феодосия (V, 18, 1 — 419) проблема восстановления родственных связей колонов обыгрывается достаточно подробно. «…Если какой-либо оригинарий покинет имение не более тридцати лет назад, предавшись бегству либо переведенный по соглашению или будучи соблазнен, и сомнений в его статусе нет, приказываем без задержки возвратить его с потомством в незаконно покинутое имение, где он был рожден. В случае, если тот, в отношении собственности на которого ведется спор, умрет, предписываем без промедления возвратить на основании права полей его потомство со всем пекулием и платежами, как если бы это был тот, кто бежал. Поэтому в отношении женщин, о которых будет выяснено, что они оригинарии, если они покинули землю, которой обречены, более двадцати лет назад, пусть утрачивает силу всякое обращение к прошлому. Однако мы не считаем, что прежние господа должны полностью терять тех, чей уход определяется с.182 сроком менее установленного и в отношении статуса которых нет никаких сомнений, но пусть их положение сохраняется с тем, чтобы не отказывалось в викарии с третьей частью потомства, которое было рождено от чужого колона, так чтобы за детей передавались другие. Если же подобный брак свяжет ее не с другим имением, а с каким-либо свободным и независимым человеком в городе или каком-либо месте и если только в течение определенного времени она будет востребована назад, все ее потомство на основании прежнего постановления следует возвратить. Однако мы полагаем, что обоснованные иски, если кем-либо будет доказано, что имел место брачный союз с соблюдением правовых норм, решаются в пользу требующих пересмотра».

В конституции не указывается, какое потомство колона подлежало обязательному возврату: то, с которым он ушел из имения, или то, которое он мог прижить в чужом имении. Но так как о новом браке в чужом имении речи не ведется, то, возможно, имелись в виду дети, родившиеся до ухода колона в прежнем имении или от прежней жены, которая не расставалась с ним. В таком случае вопрос о браке колонов возникал только в связи с женщиной-колоной, прожившей в чужом имении менее установленных двадцати лет. Поскольку та, что проживала там более двадцати лет, сохраняла семью и детей. Обнаруженная же до истечения двадцати лет в соответствии с «правом полей» должна была быть возвращена. Однако практически этого не происходило. Законодатель сознательно выступал против разрыва брака колонов и иного не предполагал. Такой подход отличался от простого покровительства бракам рабов из человеколюбия. Очевидно, в сознании эпохи еще не отжили представления о колонах как полноправных лицам, брак которых столь же охранялся правом как и у других свободных. Хозяину имения, у которого первоначально проживала колона и который формально мог претендовать на ее возвращение, предполагалось довольствоваться равнозначной заменой в виде викарии. Видимо, господин имел право на обязанности колоны по отношению к имению, то есть на ее рабочие руки, но не на ее личность¹⁶.

Что касается детей колоны, то они безусловно, согласно конституции, оставались в семье. Непонятно, почему исследователи считают, что данная конституция подразумевала раздел потомства¹⁷. За детей, рожденных колоной в чужом имении, ее прежний хозяин получал такую же компенсацию, как и за нее саму. Разница состояла лишь в том, что дети компенсировались не один к одному, а лишь их третья часть. Но ни о каком фактическом разделе потомства в конституции речи не велось. Прецедентом же формальному разделу на одну и две трети могло служить латинское право, предусматривавшее в случае неравного брака дележ детей по половому признаку (Gai. Instit. I, 85). Видимо, законодателям казалось справедливым, чтобы новый хозяин колоны имел большую долю в работниках из потомства колонов, так как они родились и воспитывались на его земле. Поэтому речь шла о компенсации только одной трети.

Юридический «раздел» потомства можно связать с проблемой законности брака колонов. Справедливость «дележа» потомства, при котором две трети следовали за колоном-отцом, а одна треть за матерью, исходила, видимо, из представления о законности брака. При законном браке дети наследовали статус отца. И здесь ему следовало две трети. Но законодатели не случайно оговаривали, что для женщины-колоны устанавливалось «другое правило». Оно состояло в присуждении ей трети детей. Устанавливая эту новую в начале V в. норму, авторы постановления исходили не из соображений абстрактной справедливости. Развитие нового права (ius agrorum) для колонов поставило их перед необходимостью соблюсти два правовых принципа. В соответствии с первым, браки колонов были законными и их дети следовали за отцом. А в соответствии со вторым, колонов — мать считалась беглой и родившиеся у нее дети в течение первых двадцати лет принадлежали ее прежнему имению.

Юридическая правоспособность колонов в брачном праве очевидна и в последней с.183 части конституции, где рассматривались два варианта брака колоны со свободным и независимым человеком (liberi hominis ac sui iuris). Если между ними было сожительство (consortium), то юридически дети принадлежали колоне и в случае ее возврата обратно в имение они следовали за ней. В отличие от колона чужого имения свободный человек был волен менять место своего жительства. Этим и пользовались законодатели, предоставляя ему самому право решить, следовать ли за женой и детьми в имение или разорвать брачную связь. Однако положение меняется, если оказывалось, что независимый горожанин и колона заключили брак с соблюдением правовых норм. Такой брак никто не мог разорвать, игнорируя их желание, и колона с детьми оставалась с мужем. Прецедентом здесь также могло служить правило брака между лицами неравного статуса, например, римским гражданином и латинянкой. Если в момент брака гражданин заблуждался относительно статуса своей избранницы и это доказывалось в суде, и жена, и дети получали римское гражданство (Ulp. fragm. I, 7, 4).

Совсем иной подход к этим вопросам сформировался через сто лет, к VI в., к которому относится интерпретация конституции в Бревиарии Алариха (V, 10, 1) и ее фрагмент в Кодексе Юстиниана (XI, 48, 16). Судя по интерпретации 506 г., брак колонов уже не рассматривался равнозначным браку свободных: «…Колона же не может быть востребована прежним хозяином, если находилась в чужой собственности и праве (in alieno dominio et iure) двадцать лет. Однако если она будет обнаружена до истечения этих двадцати лет и родила сыновей от чужого колона, пусть возвращается с третьей частью своего потомства, тогда как две трети потомства следуют колону. Но дабы не происходило разрыва брачных уз, мы предписываем, чтобы тот, кому принадлежит колон, предоставлял господину женщины возмещение за нее саму и третью часть потомства. Однако если женщина чужого права завлечет в мужья свободнорожденного, все потомство женщины будет принадлежать к его собственности (ad eius dominium pertinebit) «. Переходные нормы начала V в., балансировавшие на грани между нормами гражданского брачного права и «права полей», в Бревиарии Алариха сильно огрублены и упрощены применительно к практическим потребностям римско-варварского общества VI в. Именно здесь ставится вопрос о разрыве брачных уз и разделении потомства колонов, хотя и только как теоретическая возможность. Однако дача компенсации за женщину и треть ее детей выглядит здесь не как необходимый и обязательный инструмент соблюдения прав колонов, а как проявление политики покровительства семьям зависимых колонов подобно покровительству семьям рабов в ранней империи. Обычным, видимо, и в VI в. было сохранение семей колонов от разрыва, однако и противоположная возможность не исключалась.

Не случаен характер использования последней части конституции в обществе Вестготского королевства и ранней Византии. Комментаторы VI в. избрали тот вариант брака колоны со свободнорожденным, который более соответствовал потребностям их общества. В Бревиарии Алариха: «…Однако если женщина чужого права завлечет в мужья свободнорожденного, все потомство женщины будет принадлежать его собственности». Вне контекста конституции эта фраза может пониматься как передача детей колоны ее мужу свободнорожденному человеку. В таком случае их брак мог бы рассматриваться как законный и оставалось бы только искать причины такого регулирования. Однако на самом деле данная фраза имела в виду переход всех детей колоны в собственность ее хозяина. В отличие от брака с чужим колоном, в результате которого лишь две трети детей передавались в собственность господина женщины. В Кодексе Юстиниана эта мысль выражена более четко: «Если женщина, о которой будет известно, что она оригинария, домогаясь навяжет брачную связь какому-либо свободному человеку в городе или ином месте, все ее потомство на основании старого постановления следует возвратить» (CJ. XI, 48, 16 — 419). В обоих случаях был выбран с.184 акцент на юридически неоформленном браке колоны со свободным человеком и на, как бы по этой причине, обязательности возвращения детей колоны ее прежнему господину. Очевидно, они возвращались вместе с матерью. О возможности законного брака колонов разных имений или, тем более, колоны с лицом независимого статуса речи даже не шло. Непрерывная столетняя эволюция от Феодосия II до Юстиниана I под влиянием потребностей фиска и имений превратила колонов в особое сословие, на которое распространялись уже далеко не все юридические нормы, действовавшие в отношении античного гражданина предшествующей эпохи. Гарантии брака колонов перестали существовать, а возможность для разделения их семей была открыта в ранней Византии VI в. так же, как и на Западе.

Последняя по времени конституция из Кодекса Феодосия на рассматриваемую тему посвящена статусу потомства от браков женщин-колон и мужчин из императорской коллегии собирателей раковин для производства пурпура: «Если девушки другого статуса вступят в брак с мужчинами из ловцов пурпурных раковин, следует, чтобы те, кто будет рожден от них, наследовали материнскую приписную зависимость (nexum maternae adscribtionis) с того времени, как опубликован признающий это закон. Для тех же, кто, как окажется, был рожден раньше этого, пусть будет принято такое правило, чтобы они наследовали только отцовский статус независимо от того, будет ли это потомство из ловцов пурпурных раковин или из приписных колонов. Не следует, однако, оспаривать, если после издания закона кому-то представится целесообразным считаться или по отцу — ловцу раковин, или по матери, упомянутой зависимой из приписных»¹⁸.

Терминология и содержание сохранившегося фрагмента этой конституции таковы, что он естественнее воспринимается в контексте Кодекса Юстиниана, нежели Кодекса Феодосия. Предписание для потомства следовать материнскому статусу, означавшее отход от брачного права если не для свободных вообще, то для обладавших правами римского гражданства, заставляет вспомнить одну из конституций 400 г., где авторы настаивали на следовании отцовскому статусу (CJ. XI, 48, 13). Видимо, разный зависимый статус обоих родителей на практике нередко налагал отпечаток на судьбу их детей, которая не всегда согласовывалась с правовыми нормами. Вероятно, часто такие дети рассматривались в качестве такой же принадлежности имения, как и их мать, что создавало тенденцию рассматривать подобные браки как обычное сожительство. Судя по конституции 427 г., право еще стояло на почве законности браков колонов, но реальная действительность уже сходила с нее. Поэтому, вводя в 427 г. принципиально новый подход к статусу детей колонов и, следовательно, браку между ними, законодатели одной ногой еще стояли в круге прежней правовой традиции¹⁹. Дети, рожденные до 427 г., еще наследовали отцовский статус, а с этого времени — материнский, хотя, осознавая новизну и неустоялость новой нормы, авторы конституции предлагали (видимо, на время) компромиссную возможность принимать любой статус. На практике его принятие, видимо, зависело от решения землевладельцев и администрации коллегий. Права, дававшиеся землевладельцу в отношении колонов «правом полей», постепенно теснили право гражданской принадлежности (origo), привязывавшее колона к имению²⁰.

Иными словами, конституция 427 г. выступала своего рода переломным моментом, когда акцент в брачном праве колонов переносился (или была сделана попытка перенести его в частном случае) с их свободного статуса на зависимость от имения и его господина. Но в Кодексе Феодосия еще доминируют нормы иного порядка. Поэтому в собранных в нем конституциях законодательство лишь подошло вплотную к этому моменту, сделав первый шаг, чтобы переменить центр тяжести. Конституция 427 г. явно сокращена и, возможно, подкорректирована в Кодексе. В последующем с.185 праве Новелл следование материнскому праву было упрочено, правда, без акцента на этом. Видимо, практически создание семьи колонами не фиксировалось в городских органах и это давало основание считать их брак сожительством. Это отдаляло колонов от свободных: как свободных рождала свободная женщина, так колонов — колона.

В целом наши выводы о брачном праве колонов на момент издания Кодекса Феодосия отличаются от сделанных Д. Айбахом²¹. Формально землевладелец еще не имел права запрещать брак своих колонов за пределами имения. Он мог лишь удержать их от него, используя в качестве инструмента ius agrorum, т. е. «оригинарное право». В конституции 380 г. подразумевалось, что землевладелец может разорвать брачную связь своей оригинарии с монетарием только потому, что монетарий был рабом и, следовательно, их связь — сожительством. В то же время из текста конституции следует, что далеко не все хозяева использовали такое право. Не существовало и реального дележа потомства колонов. За него исследователи ошибочно принимают правовую форму регулирования прав на потомство. Однако вслед за Ш. Соманем²² и Д. Айбахом²³ следует признать, что в брачном праве начала V в. лежавшая в основе связи колона с имением origo (ius originarium) слишком уверенно заменена эвфемизмом ius agrorum.

5. 2. Брачное законодательство в конституциях Новелл к Кодексу Феодосия.

Дальнейшая судьба брачного права колонов прослеживается по конституциях Валентиниана III, Майориана и Либия Севера 449—465 гг., представленных в Новеллах к Кодексу Феодосия, ориентированных в основном на Западную империю. Первая из сохранившихся в Новеллах конституций Валентиниана III, касавшихся этого вопроса, затрагивала вопрос о сроке давности проживания колонов в имении (Nov. Val. 27 — 449). Ссылаясь на закон Гонория и Феодосия II от 419 г., она полностью подтверждала сказанное в нем о двадцатилетнем для женщин и тридцатилетнем для мужчин-колонов сроке давности²⁴. Таким образом, право Новелл основывалось на брачном праве, зафиксированном в Кодексе Феодосия. Новелла Валентиниана особенно славословила его создателя Феодосия II и предупреждала против неверного толкования предусмотренных им норм, в частности, против интерпретации частных постановлений в качестве общих и наоборот²⁵.

Борьбе со злоупотреблениями господ беглых колонов, часто пытавшихся уменьшить тридцатилетний срок, чтобы вновь завладеть колонами, посвящена конституция 451 г.²⁶ По поводу браков беглых колонов и судьбы их детей в этом постановлении несколько корректировались положения конституции 419 г.: «…(2) Если колона, в возвращении которой по истечении двадцатилетнего срока истцу было отказано, произвела до окончания срока какое-либо потомство, следует, чтобы оно не пропало без пользы для прежнего хозяина: справедливо, чтобы ему было возвращено потомство, рожденное в то время, хотя до сих пор женщина добивалась, чтобы ущерб, нанесенный матерью из-за хода лет, возмещался одновременно с охраной прав потомства. Приказываем, такие случаи оканчивать предоставлением компенсации из викариев, чтобы, поскольку это нечестиво, дети от родителей не отделялись. (3) А также желательно, чтобы сторона, чьим, как будет установлено, является муж, дала за жену последнего викарию необходимой ценности, поскольку сделанным разрывом находило бы удовлетворение дурное упрямство господ, а ведь и у этого рода лиц брачное отношение должно сохраняться непорочно и невредимо. (4) Разумеется, подобно тому как определено, что колона может изменить первоначальное положение, такое же позволение пусть будет и в отношении мужа. Следовательно, наш закон утверждает произведенные перемещения. Однако если какая-либо официальная передача своих с.186 имущественных прав произойдет без обмена лицами, или он будет сделан потом, пусть она не имеет силы, чтобы не доставались одному колоны, а другому лишенное их имение».

По сравнению с Кодексом Феодосия увеличилась компенсация за детей беглых колон с одной трети до их полного количества. Это логически развивало утвержденное в Кодексе Феодосия конституцией 427 г. положение: дети колоны формально должны были наследовать материнский статус. Кроме того, специально была оговорена судьба их матери — беглой колоны. Видимо, попытки вернуть различными способами и ухищрениями потомство беглянок были столь настойчивы и многочисленны, что законодатели, чтобы соблюсти общую линию права, пошли на уступки их первоначальным хозяевам²⁷. Ведь теоретически его требования потомства были обоснованы: дети родились тогда, когда женщина еще находилась в его праве, то есть до истечения двадцатилетнего срока. На этом, видимо, и строились судебные иски. Практически, однако, судя по тексту Новеллы, прежние господа добивались не возврата женщины и ее детей, а компенсации за них²⁸. Одновременно Из текста очевидно, что достаточно было колоне выйти замуж за пределами своего имения, как она становилась потеряна для него. Можно предполагать, что иногда это становилось скорее способом уйти из имения, чем средством завести семью²⁹. Законодатели, однако, стоя на букве закона, предписывали охранять брачные связи колонов, в той же мере неприкосновенные, как и у других свободных людей.

В то же время мы узнаем, что брачное право колонов могло послужить средством для махинаций землевладельцев с земельной собственностью. Обязанность соблюдать брачное право для колонов служила удобным прикрытием тем господам, которые хотели продать землю без колонов или имения, переполненные рабочей силой. С этим, как известно, долго боролось правительство в IV в., но, как видно, недостаточно успешно (см. CJ. XI, 48, 7 — 371). Каждое благое начинание (как в данном случае принуждение землевладельцев считаться с правами колонов как с правами свободных людей) во все времена имело и обратную сторону.

Другая часть конституции Валентиниана III посвящена пришлым поселенцам на земле имения — адвенам, становившимся колонами. В ней таким лицам, в случае если они пожелают жениться в поместье и обзавестись хозяйством, предписывалось зарегистрироваться в муниципии. После регистрации в gesta municipalia они утрачивали право покидать место жительства. Среди таких адвен были и женщины. По отношению к ним законодатели посчитали нужным предусмотреть статус рожденных ими в имении детей: «(6) Приказываем, чтобы таким же законом удерживались свободнорожденные женщины, которыми домогалось и достигнуто супружество с рабами или колонами, чтобы им не позволялось уходить. Их дети, если не предшествовало предупреждение, пусть остаются на основах колоната в праве и собственности тех, у кого [в имении] они были рождены или родятся впредь. Но на основе прежнего императорского постановления мы полагаем, что рожденные после предупреждения пусть станут рабами, чтобы, подобно тому как сказано, тех удерживала всегда зависимыми колонатная связь, а этих рабский статус…»

Как для колонов брак с колонами другого имения был законной причиной переменить место жительства и хозяина, так и для свободных арендаторов брак с колонами имения вел к утрате ими независимости. Однако при этом у них сохранялась ingenuitas, которую можно понимать и как «свободнорожденность», и как сохранение связи с городским гражданством. Вероятно, это позволяло таким лицам с большим основанием претендовать на юридические права свободных. Однако на практике более важное значение, чем свободнорожденный статус, имела реальная зависимость от имения. По крайней мере для землевладельца и с точки зрения государственных интересов статус земледельца не имел практического значения. с.187 Важнее была зависимость от имения, которая здесь и провозглашалась. Сохранение статуса, почти утратившего реальное значение, выглядит не более, чем данью правовой традиции. Хотя в какой-то степени это служило и приманкой, которая должна была удержать арендатора-адвену от ухода из имения³⁰.

Такую же роль играло и регулирование вопроса о судьбе детей от брака пришлой женщины с земледельцем имения. В случае, когда ее мужем становился колон, ребенок тоже, естественно, наследовал статус колона, находившегося «праве и собственности» хозяина имения. При сожительстве свободнорожденной с рабом статус детей определялся наличием или отсутствием предупреждения. Очевидно, что предупреждение не имело целью воспрепятствовать таким бракам, как считает Д. Айбах³¹. Присутствующая в законодательстве Юстиниана и, соответственно, его Кодексе идея запрета браков свободных лиц с земледельцами чужих имений возникла позднее и не существовала еще в середине V в. И дело даже не в том, что в таких браках были заинтересованы как землевладельцы, так и государство. Эволюция статуса зависимого колона находилась еще на ином уровне, чем при Юстиниане. Перед юристами Валентиниана III стояли иные правовые проблемы. Рабский статус земледельцев, как и свободный еще только отступал перед зависимостью от имения. Юристы отрабатывали положение, в соответствии с которым дети от таких браков, независимо от того, становились ли они рабами или колонами, оставались зависимыми от имения земледельцами. При таких условиях создается впечатление, что фигурирующее в Новелле предупреждение так же было связано с правовой традицией, как и внимание к статусу лиц — свободному или рабскому. Такого рода предупреждение предусматривалось Клавдиевым сенатусконсультом (см. CTh. IV, 12, 2; 4; 5; 7). Таким образом, предупреждение имело целью соблюсти форму сенатусконсульта. Однако не случайно, что оно само было дополнением к этой форме, введенным то ли в III, то ли в IV в.³² Некоторые исследователи считают, что трехкратное предупреждение было предусмотрено уже в самом Клавдиевом сенатусконсульте³³. Но ни Гай, ни Ульпиан его не упоминали. Поэтому вероятно предположение В. Баклэнда, что оно появилось из интерпретации юристов классического времени о perseveratio³⁴.

Достаточно было «забыть» официально предупредить женщину о рабском статусе ее мужа, как она сохраняла свой статус свободной, а их дети получали возможность претендовать на выход из рабского состояния. Судя по тексту новеллы, акцент в сюжете о предупреждении делался не на обязательности его наличия, а на возможности его отсутствия. Это создавало возможность обхода казалось бы неизбежного Клавдиева сенатусконсульта. Таким образом, статус колона могли получить дети не только от брака свободной женщины и мужчины-колона, но и дети свободной и раба. Такое положение не было новшеством в императорском праве. На императорских землях оно практиковалось уже со времен Константина, соответствующее постановление которого вошло в Кодекс Феодосия (IV, 12, 3 — 320). Такие колоны получали лично-правовой статус spurii Latini, то есть латинское гражданство. Они вполне подходили под определение tertium genus hominum: вольноотпущенники, латинские граждане, зависимые колоны в одном лице. Здесь особенно очевидным выглядит выход на первый план зависимости от имения и его хозяина по сравнению со статусом свободного или раба. Такая зависимость выглядит актуальной уже в середине V в. задолго до отмены Клавдиева сенатусконсульта Юстинианом. Поэтому его отмена была лишь одним из способов юридического оформления победы тенденции переориентации земледелия ранней Византии с сельских рабов на крепостных колонов. Та же тенденция имела место и на Западе.

Интерпретация 506 г. к тексту новеллы говорит о браке свободнорожденной адвены только с колоном, а не с колоном и рабом, как в самой новелле. Интерпретация называет с.188 этот брак контубернием, чем подчеркивается его уравнение с рабским сожительством: «И также свободнорожденная женщина, если выберет контуберний с чужим колоном и если ей не будет предупреждения, какое бы она ни произвела от него потомство, пусть оно будет полезно господину колона. Но пусть знает, что те, кого она родит после предупреждения, впредь будут не колонами, а рабами». Юристы, создававшие интерпретацию, по всей видимости, не очень хорошо представляли, какой смысл имело предупреждение в комментируемой ими новелле. Хотя форма текста конституции Валентиниана передана здесь в основном верно (применительно к условиям начала VI в., когда в земледелии колоны преобладали над рабами), но сущность Клавдиева сенатусконсульта совершенно ускользнула из интерпретации. Из-за того, что в интерпретации опущено указание на брак с рабом, по ее тексту получается, что Клавдиев сенатусконсульт применялся к бракам свободнорожденной женщины с чужими колонами, а не рабами! Вряд ли это было так, хотя и в восточной части империи при Юстиниане юристы так же пытались представить сенатусконсульт действовавшим применительно к бракам свободной женщины с адскриптицием (CJ. VII, 24, 1 — 531/4). Скорее юристы Алариха II просто не подозревали, что данное предупреждение имело отношение к Клавдиеву сенатусконсульту.

Вероятно, эволюция общественного строя к началу VI в. действительно фактически уравняла зависимых колонов с рабами. Это оказало влияние на психологию авторов интерпретации и они перенесли фактическое отношение к колонам на юридическое. Это могло отражать общий уровень их собственной юридической подготовки, если, конечно, они не подменили смысл интерпретации сознательно. В их изложении юридический смысл предупреждения совсем выпадал из контекста интерпретации. Вероятно, они, подобно Д. Айбаху, полагали, что хозяин колона был обязан предупредить адвену, что ее избранник является крепостным колоном. К тому же получалось, что от брака (контуберния) свободнорожденной женщины с колоном мог родиться раб — юридический нонсенс! Неряшливость выражений авторов интерпретации римских законов в Бревиарии Алариха, в данном случае, видимо, просто пропустивших упоминание о рабе, еще более вульгаризировало право, развивавшееся на основе римского в Европе VI в. Если социальные отношения в обществе последующего времени строились на нормах, выраженных в таких интерпретациях, то для такого общества зависимые земледельцы были самыми настоящими сервами.

Конституция Валентиниана III 451 г. исходила из идеи брачного права, заявленной в конституции 427 г. Однако юристы V в., видимо, по-разному смотрели на утверждавшееся брачное право для колонов. Не случайно в постановлении 449 г. было оспорено правило считать общими постановлениями (constitutiones generales) все вошедшие в Кодекс Феодосия. Сторонники новшеств, приближавших право к реальности, смогли провести постановление 451 г. Однако оно превращалось в прецедент, грозивший нарушить систему сложившегося права на основе Кодекса Феодосия. Поэтому уже в 452 г. сторонникам традиционного подхода удалось отменить только что введенное новшество и вернуться к нормам общей конституции 419 г.: «(18) Если один собственник или посессор двух имений из переполненного оригинариями и колонами поля переведет по собственной воле и распоряжению в другое поместье каких-либо людей, пусть это будет осуществлено так, чтобы если в результате продажи, либо дарения, либо каким-нибудь иным образом каждое поместье достанется разным собственникам, не потребовалось возвращать переведенных на основе права происхождения и титула. Позорно нарушать указы власти, которые она провела своим решением с целью разрешить необходимое, ведь для ее величия более подобает, чтобы они сохранялись [такими же] нерушимыми, какими и выглядят. (19) В противовес прежде изданному закону мы устанавливаем, чтобы потомство оригинарии, произведенное в с.189 течение упущенного времени, прежнему господину не доставалось. Ясным определением мы запрещаем привлекать его в качестве аргумента: а именно, мы считаем, что потомство, которое будет рождено от чужого оригинария, следует разделять в соответствии с другим законом, направленным Палладию…»³⁵.

Напоминание здесь об общеизвестном правиле сохранения семей колонов при разделе имений, видимо, потребовалось вследствие участившихся случаев его нарушения. Землевладельцы все чаще рассматривали зависимых от них колонов как собственных сельских сервов. Одно из направлений обличения Сальвианом Марсельским крупных землевладельцев почти буквально перекликается с идеей такого рода (Salv. De gub. Dei V, 8—9, 34—45). Правительство же даже на излете античной государственности на Западе не могло отступить от основополагающих античных принципов, в соответствии с которыми только свободный мог обладать юридическими правами, а раб не мог. В параграфе 19 рассматриваемой конституции оно вернулось к норме 419 г. в распределении компенсации за детей беглой колоны, рожденных в течение двадцати лет со дня ее бегства. В известном смысле этот возврат, видимо, также следует рассматривать как реакцию на остроту споров между землевладельцами и попытку смягчить их восстановлением призрачной справедливости в виде выплаты возмещения не за всех детей, а лишь за треть. Юридически это, видимо, подкреплялось такого рода логикой, в соответствии с которой дети колоны родились и воспитывались в поместье принявшего ее хозяина. Его же колонами они становились впоследствии. Выплачивая по отмененному закону 451 г. компенсацию за всех детей колоны, их хозяин ради абстрактной юридической справедливости как бы терял все на них затраченное.

Интерпретация начала VI в. утрировала рассмотренные отношения в уже отмеченном выше духе: «Если какой-либо собственник двух имений из одного владения в другое, которое находится в его праве, переведет рабов оригинариев или колонов (mancipia originaria vel colonaria), и оба имения перейдут к разным собственникам, пусть ни один не предпринимает ничего против порядка, установленного первоначальным собственником в том смысле, чтобы переведенных рабов требовать обратно из одного имения или изгонять из другого, но тот, кому имение было или продано, или подарено, или досталось, пусть владеет им в том состоянии, в котором оно досталось от устроителя». Смысл текста интерпретации в ситуации, когда первоначальный собственник нарушил брачные связи колонов, прямо противоположен замыслу издателей новеллы. Правда, его выправляет последующее разъяснение, но, как кажется, неудачно: «Для ликвидации же двусмысленности в отношении родственных связей колонов этим законом подтверждается то, что установлено другим законом, который давался Палладию в отношении колона и колоны, чтобы их потомство разделялось между двумя собственниками, то есть чтобы собственник колона получал две части детей, а собственник колоны — одну треть». Упоминания о выплате компенсации вместо передачи детей, которая бы привела интерпретацию в соответствие с текстом новеллы, здесь нет. Поэтому колоны оказывались уравнены с рабами. Их детей действительно предполагалось делить.

Утверждение в общественном сознании эпохи представления о равенстве колонов и сельских рабов проявилось и во введении к Новелле Майориана, где говорилось, что куриалы «бесчестят себя брачной связью с колонами и рабынями»³⁶. Некогда при Константине подобные выражения употреблялись лишь по отношению к сожительству куриалов с рабынями (CTh. XII, 1, 6 = CJ. V, 5, 3 — 319). Теперь же и брачная связь с колонами именуется «худшей, чем иные» (consortii deterioris). При этом, на первый взгляд, текст этой новеллы не выходит за пределы обычных норм в регулировании брачных прав колонов: «(1) …где бы в течение тридцати лет со времени бегства не были обнаружены куриалы, схваченные с согласия собственников прокураторами или с.190 кондукторами имений пусть вместе с женами будут возвращены в города, которые покинули. Не следует, чтобы собственники полей не оплатили этого, и раз они обречены подвергнуться столь жесткому наказанию, пусть отпустят женщин, с которыми позволили свершиться недостойным бракам. Относительно этого постановления мы не делаем исключения и дому нашей светлости. (2) Мы полагаем, что их потомство должно быть разделено так, чтобы, сколько бы ни было детей мужского пола, они следовали за отцом, женского — должны оставаться в качестве долга собственнику имения³⁷: пусть сохраняется такое различие, чтобы рожденные колонами зачислялись в курии, а происходящие от рабынь направлялись в коллегии, чтобы не бесчестили благородного сословия ничтожностью материнской крови… (5) Подобным же образом, если кто-либо выдаст замуж за своего актора либо прокуратора дочь куриала или хотя бы допустит такую связь и в течение предписанного срока не возвратит ее в родной город, то пусть она будет призвана для восстановления в курии. Приказываем, чтобы она наследовала одинаково с прочими детьми, даже если не будет признана родителями, ведь ее потомство должно пополнить сословие. Тот же, кто ошибочно и необдуманно присвоит себе против интердикта закона звание ее мужа, если он будет оригинарием, то несмотря на это пусть включается в коллегию, если рабом, пусть подвергнется рабскому наказанию» (Nov. Major. 7 — 458).

Некоторые места этого текста наводят на неординарные заключения. Согласно конституции 419 г. законный брак свободного горожанина с колоной мог привести к ее уходу из имения. То же мы имеем и в конституции 458 г.: куриал отправлялся в родной город вместе с женой. Достаточно странно выглядит то обстоятельство, что дети от такого брака почему-то должны делиться между городской общиной (то есть, фактически, родителями) и собственником имения. Причем вопрос о компенсации, обычный в прежних постановлениях, здесь не поставлен. Изменен по сравнению с 419 г. и принцип дележа потомства. Детей предписывалось делить не по количеству, а по полу: сыновья доставались городу, дочери имению³⁸. Майориан почему-то «вспомнил» здесь старый принцип латинского права, отмененный Веспасианом: «по латинскому закону дети рабыни и свободного признавались свободными, ибо этим законом определяется, что если кто имеет сношение с чужой рабыней, которую считал свободной, рождались свободные, если они только мужского пола, а если родившиеся женского пола, чтобы они принадлежали тому, рабынею которого была мать»³⁹. С одной стороны, использование латинского права явно намекает на уравнение колоны с рабыней. А с другой стороны, вероятно, латинская свобода и статус латинского гражданства играли немалую роль в формировании колоната. Однако это никак не прослеживается в прямых данных имеющихся источников. Лишь отдельные черты статуса колона перекликались с правами латинского гражданина. Быть может, отмена латинского гражданства при Юстиниане была в такой же мере связана с оформлением адскриптициата, как и отмена Клавдиева сенатусконсульта?

Уже Феодосий II позволил куриалам, когда они не имели законного потомства, легитимировать своих незаконных детей, чтобы они вступали в наследство и, таким образом, включались в курию (Nov. Theod. 22, 1; 3; 8). Д. Айбах обратил внимание, что сыновья от связи дочери куриала с колоном никоим образом не позорили курию города, в отличие от сыновей раба⁴⁰. Точно так же и с колоном, который женился на дочери куриала, обращались совсем иначе, чем с рабом. При этом их браки в равной степени определялись как «недостойная связь» (illicita consortia), которая заключалась «против запрета закона». В отношении связи свободной женщины с рабом здесь формально требовалось применение Клавдиева сенатусконсульта⁴¹. Однако он даже не упоминается. Напротив, наказанию предписано подвергнуть раба, посягнувшего на такую связь. Как видно, практический взгляд на вещи в середине V в. далеко ушел от с.191 установок, проводившихся некогда в конституции 380 г. Все это указывает на то, что юрист Майориана, составлявший текст конституции, гораздо свободнее обращался с правом, чем его предшественники. Следование правовой традиции мало стесняло его стремление рационально урегулировать возникавшие в середине V в. проблемы брачного права для людей, связанных зависимым положением.

До начала V в. социальный вес коллегиатов, как городских жителей, превосходил статус колона. Но после издания Кодекса Феодосия они приблизились друг к другу. В случае столкновения в брачном праве интересов зависимых лиц, предпочтение получали интересы, относившиеся к более высокому статусу, прежде всего, куриалам. Когда же сталкивались равные статусы, как в конституции 427 г., регулятором выступало государство, ориентировавшееся на интересы основного податного сословия. Это положение проявилось и в конституции Либия Севера 465 г.: «Поскольку через мужа выдающегося Авсония к нам поступила жалоба от всех провинциалов, согласно которой… леты и… другие, обязанные повинностями по отношению к городским коллегиям, без ведома господ вступили в брачные связи с колонами или рабынями, а теперь пытаются освободить от уз подчинения рожденных детей под предлогом того, что они принадлежат к городским корпорациям, то пусть твое высочество узнает, что мы предписали в вечном законе. Если какой-либо или какая-либо из городских корпоратов где-либо или из корпоратов города Рима решит связать себя с рабами или колонами, пусть их потомство принадлежит тем господам, чьим, как будет установлено, был колон или инквилин: исключение делается для тех, о ком станет известно, что они вступили в брак незадолго до издания этого закона» (Nov. Sev. 2 — 465).

Очевидно, признание за конституцией 427 г. частного характера позволяло корпоратам и летам пускаться на юридически обоснованные уловки вплоть до 465 г. Попытка придать ей общий характер в 451 г. была отменена в 452 г. Но важность установленной ею нормы для общественного строя проявилась и во включении конституции 427 г. в Кодекс Юстиниана. Конституция Севера 465 г. была очередным этапом в борьбе за утверждение этой нормы. Север как бы вновь изменил брачное право для западной империи. Это касалось прежде всего браков между представителями ремесленных коллегий и колонами. В противовес прежним постановлениям 397 и 400 гг.⁴²теперь все родившиеся от такого брака дети присуждались хозяину колона. Устанавливался как бы упрощенный по сравнению с рубежом IV—V вв. принцип: притязания землевладельца на детей его колонов с 465 г. неограниченны⁴³. Отсюда уже недалеко до признания нормой закрепление за имением любых лиц, попавших в орбиту его влияния. При этом стремление корпоратов освободить своих детей от колонского статуса, именуемого iugum sirvitutis, показывает, что их собственный статус рассматривался как более высокий.

Показателен один из параграфов Эдикта Теодориха, созданный на основе конституций 419 и 451 гг.⁴⁴ В нем фигурирует свободный и независимый ни от какой городской общины человек. Пожелав вступить в брак с чужой рабыней или оригинарией, он должен был дать ее хозяину установленное законом возмещение. В конституции 419 г. речи о возмещении для такого брака не велось, дело решалось по суду. Видимо, в течение V в. справедливость норм, рассматривавших оригинарию как собственность хозяина, отодвинула на второй план справедливость, основанную на признании за колонами гражданских прав. Если человек не находил средств для возмещения, Эдикт Теодориха предписывал ему оставаться во власти господина женщины. При этом он не имел права не только расторгать с ней свой союз, но и уйти от господина даже в случае ее смерти. Здесь получила дальнейшее развитие идея, заложенная в конституции Валентиниана III: «…если кто-нибудь, не связанный по какой-либо причине ни с одной городской общиной, задержится в каком-нибудь с.192 сельском или городском имении и пожелает вступить в брак с зависимой женщиной, пусть объявит муниципальным руководителям желание относительно выбранного места проживания, чтобы этими прежними узами не было опустошено понравившееся жилище, ни расторгнут брак с женщиной: получивший официальное разрешение, сохраняя статус свободнорожденного, пусть не имеет позволения уходить» (Nov. Val. 31, 5 — 451). По эдикту Теодориха, если такой свободный не пожелает оставаться в поместье, но в то же время окажется неспособен дать господину в качестве возмещения двух рабов, то жестоко избитый палками он становится коллегиатом соседней городской общины. Текст Эдикта Теодориха показывает, что реальное функционирование брачного права было богаче нюансами и много жестче, чем это предусматривалось правовыми нормами общего характера.

Конституции новелл, по крайней мере до конца правления Валентиниана III, стремились удержаться на позициях, выработанных в Кодексе Феодосия. Но реальность общественных отношений во второй половине V в., видимо, создавала поле повышенного давления на сохранявшее античную основу брачное право для колонов. Общее изменение статуса колонов в V в. ставило их под все увеличивавшийся контроль землевладельцев. Власть собственников земли над колонами, которая часто рассматривается как патронат, проявлялась, например, на Сицилии в конце V в. в том, что на брак колонов требовалось согласие землевладельца. Молодожен подносил хозяину особый взнос (sportula) в один солид⁴⁵. Первоначально, по-видимому, требование согласия землевладельца было связано с периодическими спорами по поводу потомства колонов разных хозяев, неоднократно фиксировавшихся в законах IV—V вв. Но затем согласие землевладельца на брак его колонов превратилось в обычай, который давал ему дополнительный инструмент контроля над личной жизнью подвластных земледельцев.

Важный, хотя и сложный для интерпретации, материал о браках лиц, зависимых от землевладельцев, дает одно письмо Сидония Аполлинария его соседу Пуденту: «Дочь моей кормилицы изнасиловал сын твоей: и это бесчестное злодеяние поссорило бы нас с вами, если бы я с самого начала не знал, что ты не ведаешь о содеянном. Но предпочтительнее для очищения твоей совести, если ты соблаговолишь попросить прощения служащего предметом разбирательства проступка. Я буду удовлетворен при условии: если ты, вместо господина отныне патрон, освободишь насильника от прирожденного инквилината. Женщина же эта уже свободна. Ведь только тогда окажется, что она не насилию подверглась, но взята в жены, если наш виновник, за которого ты просишь, спешно сделанный из трибутария клиентом, лучше сказать, станет иметь статус плебея, чем колона. Ибо мое оскорбление немного загладит только это возмещение или удовлетворение. Я буду успокоен лишь только таким твоим обещанием и [выражением] дружбы, если свобода обеспечит мужа, чтобы наказание не настигло насильника»⁴⁶.

Содержание этого письма заставляет большинство исследователей считать насильника зависимым колоном Пудента⁴⁷. Ведь Сидоний требовал освободить его от originali inquilinatu и сделать клиентом из трибутария, то есть плебеем (plebeam personam) из колона (personam colonariam). Однако всему этому как будто противоречит словоупотребление текста. Во-первых, выражение originali inquilinatu выглядит своего рода нонсенсом. Ведь лица originales были лицами местного происхождения (от origo), а инквилины были не имевшими origo в данном месте. А во-вторых, превращение этого трибутария в клиента и плебея Сидоний определял как получение свободы (libertas). При этом сам Пудент должен был превратиться из dominus в патрона. Исходя из этого, В. Хейтланд, а вслед за ним Й. Краузе полагают, что насильник здесь не колон, а раб⁴⁸. Его мать была кормилицей, а лица этой профессии чаще всего были из рабов⁴⁹. с.193 Однако к текстам нарративного характера нельзя подходить с той же меркой, что и к юридическим. Их словоупотребление может иметь разную логику. Живя в доме Пудента, сын кормилицы, естественно, называется его инквилином. Выражение originali inquilinatu в данном случае не имело того строгого значения, которое сложилось применительно к инквилинам в юридических текстах. Оно указывает лишь на изначальное (исходное, постоянное — originalis) проживание в чужом доме (inquilinatus).

Принимая такую трактовку выражения originali inquilinatu, все же нельзя согласиться с Й. Краузе, что насильник был рабом. Происходя из колонов, его мать вполне могла служить в поместье кормилицей. И сам он, таким образом, будучи по своему юридическому статусу и предкам колоном, по своему реальному, отраженному частным письмом, положению был инквилином дома Пудента. Такие coloni inquilini проживали во II в. на вилле Магна — Маппалиа Сига, как это следует из тунисской надписи из Хенхир Меттих (CIL VIII, 25902). Но каким же образом мог в таком случае Пудент удовлетворить требование Сидония и освободить колона, сделав его свободным плебеем? В литературе почти всегда исключается возможность выхода колона из зависимости вследствие его прикрепления к земле. Лишь В. Сиркс, основательно запутывая проблему, полагает, что подобно рабу колона можно было освободить манумиссией⁵⁰. Конституция Юстиниана, на которую он ссылается, ничего не говорит о манумиссии колона⁵¹. Зато она подчеркивает, что возможность выхода колона из-под власти хозяина имелась, если из собственности последнего выходила и обрабатываемая колоном земля: et possit servum cum peculio manumittere et adscripticium cum terra suo dominio expellere. Вероятно, Пуденту пришлось подарить молодожену участок земли и, таким образом, тот стал из инквилина — самостоятельным землевладельцев, из трибутария — клиентом, из колона — плебеем, а сам Пудент из хозяина (dominus) — патроном новоиспеченного свободного плебея.

При этом качественно переменился взгляд на столь драматично завязавшиеся брачные узы. Все эти хлопоты двух землевладельцев, связанные с переменой положения и статуса инквилина-трибутария, означали, что его брак в прежнем качестве колона как с чужой зависимой женщиной, так и со свободной не рассматривался в качестве законного. Настоящий брак мог быть только у самостоятельных независимых лиц. Поэтому Сидоний с Пудентом, видимо, имея личную симпатию к своим молочным брату и сестре и принимая близко к сердцу их интересы, целенаправленно делали их свободными лицами плебейского статуса.

5. 3. Брачное законодательство в Кодексе Юстиниана.

В Кодексе Юстиниана брачному праву колонов посвящены шесть конституций самого Юстиниана⁵², девять конституций, датируемых с 224 по 427 гг., но переработанных и отражающих нормы и проблемы эпохи кодификации Трибониана⁵³, и одна конституция времени императора Зенона (CJ. XI, 69, 1). В соответствии с хронологическим порядком их рассмотрение следовало бы начать с последней. Однако в Кодексе Юстиниана конституции подверглись гораздо более жесткой и целенаправленной переработке, чем в Кодексе Феодосия. Поэтому сначала логично обратить внимание на более ранние конституции, сравнение которых с общим состоянием брачного права по Кодексу Феодосия позволит высказать по крайней мере предварительные замечания по поводу изменений, происшедших в конце V — начале VI вв.

Большая часть из них уже была рассмотрена нами в предшествующем разделе. Это рассмотрение позволило сделать следующие выводы. Свойство имений «втягивать» с.194 потомство от браков зависимых от них женщин, зафиксированное в отредактированных юристами Юстиниана фрагментах конституций второй половины IV в., начало по-настоящему оформляться только в конституциях второй половины V в.⁵⁴. В конституциях Кодекса Юстиниана это выглядит уже жестким, четко сформулированным правилом: дети, рожденные зависимыми от имения женщинами, принадлежат имению. Другое, производное от него, правило зафиксировано в переработке постановления 380 г.: колоны не должны заключать браки за пределами своего имения (CJ. XI, 8, 7 — 380). Этому казалось бы противоречит включение в Кодекс конституции 400 г., предписывавшей соблюдать следование детьми колонов статусу отца и сохранность семей колонов (CJ. XI, 48, 13). Но ситуация, описанная в этой конституции, имела в виду браки колонов одного хозяина, по его воле оказавшихся в разных имениях. Можно предполагать, что первоначальный смысл конституции 400 г. был шире, но дошедший в Кодексе Юстиниана текст предполагает именно такую установку.

То же самое можно сказать и об известной переработке постановления Константина, адресованного на Сардинию: «Следует так производить раздел имений, чтобы сохранялось ближайшее родство и свойство рабов, либо колонов приписного статуса, или инквилинов, восстановленное при каком-либо наследнике. Кто же вынесет, что дети от родителей, сестры от братьев, жены от мужей отделены? Если какие-либо рабы или колоны, связанные такими узами, будут разделены, попав в право разных собственников, пусть подразумевается, что их следует соединить у одного и того же лица» (CJ. III, 38, 11). Оригинальная конституция Константина была посвящена не «колонам приписного состояния и инквилинам», а семьям рабов: «Следует так произвести разделение патримониальных и эмфитевтических имений на Сардинии, распределяемых среди многих посессоров, чтобы вся семья каждого раба сохранялась у одного посессора. Ибо кто вынесет отделение детей от родителей, сестер от братьев, жен от мужей? Поэтому разлученные рабы, которые перешли в право разных господ, пусть будут вновь воссоединены: и если кто лишится рабов из-за необходимости такого восстановления, пусть получит замену от того, кто получит этих рабов. И следует позаботиться, чтобы в провинции после этого не было более никаких исков по поводу страстей из-за распределения рабов» (CTh. II, 25, 1 — 325). То, что в конституции 325 г. было проявлением общей тенденции покровительства семейным связям рабов, в конституции Юстиниана не было простым распространением ее на колонов и инквилинов. Конституция Юстиниана имела в виду семьи, созданные под властью одного господина, члены которых оказались в разных имениях при дележе наследства. В Кодексе Юстиниана эта конституция несла одинаковую с конституцией 400 г. нагрузку. Она выражалась в покровительстве семьям колонов, фактически уравнивавшем их с рабами. Законность браков колонов признавалась при условии, что это браки, заключенные в пределах власти одного господина.

Конституция Александра Севера несколько выходит за рамки обычных сюжетов, рассматривавшихся брачным законодательством: «Если против твоей воли или без согласия ребенок твоей рабыни или адскриптиции был подкинут, тебе не запрещается его возвратить. Но его возвращение, если не договоришься с укравшим, пусть осуществляется так, чтобы, если что-то было потрачено на его прокормление или обучение ремеслу, ты восстановил» (CJ. VIII, 51, 1 — 224). Первоначально конституция была посвящена рабам, поскольку адскриптиция для 224 г. является явной интерполяцией. Адскриптиции появились в законодательстве только во второй половине V в. Поэтому оригинальный текст конституции рассматривал вопрос о собственности на рабов и их потомство. Включение в него адскриптиции указывает на превращение и ее в собственность хозяина. Таким образом, для законодательства Юстиниана можно с.195 вычленить еще одну тенденцию: колоны-адскриптиции настойчиво уравнивались с рабами.

Конституция Зенона — одна из немногих сохранившихся из числа посвященных колонам между 465 и 529 гг.: «Если свободный колон или колона сочетаются браком с фискальной колоной или фискальным колоном, пусть происходящие от такого рода связи сыновья и дочери причисляются к императорским колонам. Если же адскриптиций или чужой раб возьмет в жены императорскую колону или рабыню, либо адскриптиция или рабыня вступят в брак с императорским колоном или рабом и от таких связей будут рождены дети, мы устанавливаем, чтобы они получили статус согласно старому закону» (CJ. XI, 69, 1). «Старым законом», фигурирующим в конституции, могла быть конституция 419 г., послужившая основой большинству постановлений V в. в вопросе о судьбе потомства от брака колонов разных поместий. Однако непосредственно брак частных колонов с императорскими в сохранившихся постановлениях до Зенона не упоминается. Из известных нам постановлений прецедентом могла бы служить конституция 427 г., в которой устанавливался статус детей, рожденных приписными колонами в браке с членами императорских коллегий. Согласно этому постановлению, утвержденному для западной империи в 465 г. Севером, статус ребенка определялся по статусу его матери. Возможно, конституция Зенона сохраняла связь с прежним законодательством и следовала утвержденным им нормам. Как отмечалось ранее, колоны, обозначавшиеся здесь как «адскриптиции» были теми же самыми, которые в прежнем законодательстве обозначались как «оригинарии». Новые по сравнению с ними «свободные колоны», для которых и была издана эта конституция, появились, видимо, с тех пор, как по отношению к арендаторам устоялся принцип тридцатилетнего срока давности. «Свободные колоны», вступавшие в брак с императорскими (tamiacae), по-видимому, жили в тех же императорских имениях, что и их супруги. Поэтому в конституции рассматривается вопрос о статусе их детей, а не принадлежности их тому или иному поместью.

Сознательно небрежно использована в конституции Зенона брачная терминология. Брак «свободных колонов» с императорскими определялся как матримоний, но когда к нему высказывается отношение, он называется контубернием. Казалось бы в таком контексте термин «контуберний», обозначавший сожительство, в том числе и рабское, не может рассматриваться как юридическое определение. Однако представляется, что в таком словоупотреблении скрыт более глубокий смысл, чем кажется на первый взгляд. Говоря о матримонии, авторы конституции имели в виду брак колонов внутри поместья. Никаких препятствий для него не было. Такой брак вполне законен и охранялся правом. Но с точки зрения статуса вступавших в него колонов и их детей, то есть при взгляде на него со стороны гражданского общества, такой союз крепостных людей выглядит не более, чем контубернием. Употребление этого обозначения в Кодексе Юстиниана могло иметь далеко идущие последствия для понижения статуса колона⁵⁵.

Подобный подход очевиден в конституции Юстиниана, посвященной бракам колонов: «Если кто-либо будет рожден от адскриптиции и свободного, или от адскриптиции и раба, или от адскриптиция и рабыни, не следует долго колебаться по поводу его статуса или того, чья судьба хуже, адскриптиция или рабская. Подтверждаем, что предусмотренное прежними законами для такого потомства, рождавшегося от женщин адскриптиций и свободных мужей, остается в силе, и дети, рожденные от такой связи, будут адскриптициями. Рожденный же от раба и адскриптиции или от рабыни и адскриптиция, пусть наследует чреву своей матери и статусу родительницы — рабыни или адскриптиции такое до сих пор соблюдалось только в отношении свободных и рабов. Поскольку такое различие наблюдается между рабами и адскриптициями, хотя и тот, и другой находятся во власти своего господина, который может и отпустить на с.196 свободу раба с пекулием, и изъять из своей собственности адскриптиция с землей» (CJ. XI, 48, 21 — 530). «Прежние законы», устанавливавшие статус детей от брака свободного мужчины с адскриптицией, это, видимо, конституция 419 г. и производные от нее постановления V в. В Кодексе Юстиниана конституция 419 г. была представлена лишь небольшим фрагментом, относившимся как раз к разбираемому сюжету (CJ. XI, 48, 14 (CTh. V, 18, 1). Юстиниановская интерпретация закона 419 г. в этом фрагменте настолько переиначивает его смысл, что фактически уравнивает брак свободного мужчины и колоны с сожительством. То же самое утверждалось и рассматриваемой конституцией 530 г.: дети от брачных связей женщин-адскриптиций со свободными мужчинами становились адскриптициями. Иными словами, связь их родителей не считалась законным браком. Поэтому в таких брачных отношениях адскриптиции приравнивались к рабам. Норма, устанавливавшаяся конституцией 530 г. для брака между адскриптицием/ей и рабом/ой, ранее использовалась только по отношению к брачной связи свободных с рабами. Это норма классического права, рассматривавшего такую связь как сожительство⁵⁶. Дети от сожительства, подразумевавшего отсутствие законного отца, наследовали статус матери. Таким образом, по отношению к рабам адскриптиции как будто рассматривались как свободные. По крайней мере стиль конституции, сравнившей их сожительство с сожительством свободных и рабов, наводит на такую мысль. Однако статус матери наследовался и в случае, если родителями были два раба. Их сожительство тоже не считалось законным браком. Поэтому юридически просматривающаяся в этой конституции грань между рабами и адскриптициями была очень хрупка, почти незаметна. Недаром текст начинается словами о том, что нет смысла ломать голову над тем, чей статус хуже — раба или адскриптиция. Один стоил другого. Различие между ними держалось только на их фактическом различении, сохранявшемся еще в общественном сознании. Поэтому последняя фраза данной конституции уже в эпоху Юстиниана была приправлена столь тонкой иронией, что современные исследователи до сих пор теряются в определении ее смысла при переводе⁵⁷.

Более точно определив condicio servilis, юристы Юстиниана смогли решать спорные вопросы семейных связей колонов, не оглядываясь на гражданский статус земледельцев. Показательна конституция следующего года, в преамбуле которой подчеркивалась необходимость строгого соблюдения законности при определении статуса людей (CJ. XI, 48, 22 — 531). В качестве примера щекотливой ситуации в конституции приводится возможный вариант судьбы сына колона: «…Если сын колона в течение тридцатилетнего срока или, быть может, двадцатилетнего либо большего, покуда был жив отец и занимался сельским хозяйством, сам вел образ жизни свободного, и собственник земли, так как отец доставлял ему полное удовлетворение, не требовал его присутствия разве не подобает, чтобы он не сомневался в том, что после кончины отца, или, скажем, после того, как тот станет бесполезен и не способен к сельскому хозяйству, сыну не может служить извинением длительность злоупотребления свободой и то, что в течение многих лет он и землю не обрабатывал, и ни в каких работах колонов не практиковался. Ведь не может быть обвинен в попустительстве господин, которому отцом его доставлялось все, что он желал. Нам представляется, что во всех подобного рода случаях слишком жестоко присуждать господину лишение колонов, которые были рождены в деревне и потому даже отсутствующие как бы занимались сельским хозяйством через посредство своих отцов, или братьев, или родственников. Ведь поскольку часть его тела через родство некоторым образом оставалась в имении, не кажется, что он отсутствовал, или отъезжал, или находился на свободе. На этом основании право господина должно оставаться непоколебимым, и покуда в имении остаются или его родители, или потомство, или родственники пусть сам он считается там пребывающим».

с.197 Изложенный текст в конституции выполнял роль примера спорного случая, когда фактически живущий как независимый человек и претендующий на юридическую независимость на самом деле являлся адскриптицием, статус которого зафиксирован описями инвентаря имения. Лишь это последнее, а также наличие родственников-адскриптициев отличало такого человека от других свободных, среди которых он жил. Вероятно, некоторые дети колонов приспособились использовать тридцатилетний срок давности проживания за пределами имения в качестве юридического основания получения независимости и выхода из статуса адскриптициев. Конституция разъясняла, что это неправильно и подбирала аргументы для доказательства своего утверждения. Однако следует признать, что с точки зрения юридической колоны были правы. Тридцатилетний срок давности, став нормой перемещения колонов, оставлял им такую лазейку. Разъяснение конституции суживало сферу применения срока давности только случаями перехода колона в имение другого землевладельца. Видимо, превращение колона в лицо «своего права», независимое от имения, курии, коллегии, посредством использования срока давности отменялось. Вероятно, с этого времени устанавливалась безусловная крепость адскриптициев земле.

В то же время, если обязанности детей колона выполнялись и собственник земли был удовлетворен, дети колона ничем не отличались в пользовании правами свободных от других лиц «своего права». Но они не преследовались как колоны только потому, что их господин снисходительно относился к их отсутствию. Возможно, он делал это не бескорыстно. Все их «благополучие» зависело только от доброй воли господина, который в любое время мог их вернуть. Так же и господин раба мог позволить ему жить самостоятельно, если тот таким образом удовлетворял хозяйские потребности. Отличие колона и раба могло бы состоять в том, что колону его статус не мешал занимать какие-либо должности, участвовать в гражданской жизни города или вести дела без разрешения землевладельца, а рабу мешал. Однако мы не знаем, как практически реализовал сын колона представившуюся ему возможность жить в городе. Скрывал он свое происхождение или нет.

Рассмотренную конституцию как бы продолжает и развивает соседствующая с ней в титуле Кодекса Юстиниана: «Поскольку слишком бесчеловечно, чтобы земля, изначально владевшая адскриптициями, обманом лишилась своих некоторым образом частей, и колоны, задержавшиеся в других землях, причиняли ощутимый ущерб собственникам земли, мы полагаем, что как от статуса куриала никто не освобождается по прошествии времени, точно также и подчиненный статусу адскриптиция, как бы ни присваивал он себе свободу многолетним бегством, сколь бы длительным оно ни было, или сколь бы значительным ни являлось его занятие, пусть продолжает оставаться адскриптицием и прикрепленным к земле. И если скроется или попытается отделиться, пусть знает, что по примеру беглого раба подвергнет себя длительному заключению, и пусть будет подчинен вместе со всем своим потомством. Если же сделает это в чужом имении, совершенно законным будет [не давать] никакого освобождения от такого рода судьбы и внесения подушной подати. (1) Однако поскольку закон Анастасия пожелал, чтобы люди, которые по прошествии тридцати лет оказались удерживаемы колонатным статусом, оставались при этом свободными, но не имели возможности, оставив землю, переселиться в другое место, то на этом основании задавался вопрос: подчиняются ли колонатному статусу их дети любого пола, хотя бы они и не пробыли в имении или селе тридцати лет, или же только их родитель, который через тридцать лет становится связанным статусом такого рода? Постановляем, что дети колонов в соответствии с навеки данным, выраженным в предисловии, законом являются свободными и никаким худшим положением не отягощаемыми, однако они не имеют позволения, покинув свое с.198 селение, переходить в другое, но всегда прикреплены к земле, которую однажды и навсегда приняли для обработки их отцы…» (CJ. XI, 48, 23 — 531/4).

Если предшествующее постановление еще оставляло какие-то сомнения, то здесь очевидно превращение крепостной зависимости колона, как адскриптиция, так и «свободного», в вечную. Обе эти конституции не касаются судьбы браков колонов с другими колонами и свободными независимыми лицами. Судьба потомства рассматривается в них несколько абстрактно (в отличие от конституций Кодекса Феодосия), сквозь призму лишь одной определенной правовой установки, которая выражена в том, что статус колона требует его пребывания на земле. Все остальные отношения колона с действительностью исключены из рассмотрения. Редакционно это обусловлено распределением в Кодексе Юстиниана разных норм по разным конституциям. Но при использовании таких норм в юридической практике вполне возможно привнесение нового отношения к колонам. Можно предположить, что именно в 531—534 гг. под влиянием необходимости предусмотреть целый комплекс взаимоотношений колона с окружающей действительностью и был оформлен окончательно квазирабский или крепостной статус зависимого колона-адскриптиция. После этого редакторы Кодекса смотрели на более ранние конституции сквозь призму этого статуса и соответствующим образом правили их.

В 534 г. было издано постановление, как бы дополнявшее регулирование браков для адскриптициев в 530 г. Нормы для браков адскриптициев с рабами и женщин-адскриптиций со свободными мужчинами были дополнены нормой для браков свободных женщин с адскриптициями: «Если какие-либо лица, известные как адскриптиции, посредством каких-либо ухищрений или с ведома господ, или без их ведома взяли или возьмут себе в жены свободных женщин, постановляем, чтобы последние как сами оставались в своей свободе, так и рожденное ими потомство. Без колебаний должно соблюдаться и то, что потомство, рожденное от свободного мужа и жены адскриптиции, следует материнскому бесславному статусу, а не отцовской свободе. А чтобы адскриптиции не позволяли себе таких запрещенных действий, являющихся особенно опасными, поскольку из-за замышляемых ими связей со свободными женщинами может постепенно исчезнуть статус такого рода лиц, мы постановляем: если нечто такое будет совершено адскриптицием, его господин имеет свободу власти или самому, или через презида провинции наставить такого человека умеренным наказанием и отлучить от этой женщины. Если же кто-нибудь пренебрежет этим, пусть знает, что такого рода бездействие обратится ему в убыток» (CJ. XI, 48, 24 — 534). Обращает внимание, что последние слова буквально повторяются в конституции, отменявшей Клавдиев сенатусконсульт: «…чтобы рабы или адскриптиции не думали, что такая попытка [брака со свободной женщиной] останется для них безнаказанной (что особенно должно соблюдаться в отношении адскриптициев, чтобы они браками, задуманными со свободными женщинами, не уменьшали понемногу статус такого рода людей), мы постановляем, если нечто подобное окажется совершено или рабом, или адскриптицием, чтобы его господин имел свободу власти или лично, или через презида провинции исправить соответствующим наказанием такого раба или адскриптиция и отделить его от такой женщины. Если кто-нибудь пренебрежет этим, пусть знает, что такого рода бездействие обречет на убыток его самого» (CJ. VII, 24, 1 — 531/4). Процитированная часть конституции создает впечатление об уравнении по отношению к сенатусконсульту рабов и адскриптициев. Это могло бы вступить в противоречие с включенной в Кодекс Юстиниана конституцией 380 г., где колона-оригинария, как и свободная женщина более высокого статуса, подвергалась опасности обращения в рабство за связь с чужим рабом (CTh. X, 20, 10). Однако авторы Кодекса Юстиниана отредактировали конституцию 380 г. таким с.199 образом, что опасность, которой подвергались женщины, выражалась не в обращении в рабство, а в перемене статуса на статус мужа (CJ. XI, 8, 7). Очевидно, что перед нами результат длительной эволюции, в результате которой зависимость от имения, коллегии, корпорации или места жительства почти уравнялась с производным от гражданского устройства делением на свободных и рабов.

Как известно, Клавдиев сенатусконсульт никогда не применялся по отношению к бракам свободных женщин с чужими колонами. Очевидно, что упоминание здесь адскриптиция было интерполяцией, внесенной при окончательной редакции Кодекса Юстиниана Трибонианом в 534 г. Видимо, эта интерполяция была сделана под влиянием только что изданной конституции 534 г., где в центре внимания был вопрос о браке адскриптиция со свободной женщиной. В ней нет никакого намека на применение Клавдиева сенатусконсульта в отношении брака свободной женщины и адскриптиция. И не только потому, что он был отменен в 531 г. Тогда его отмена касалась лишь браков с рабами. Конституция 534 г. просто уравняла брак адскриптиция со свободной женщиной с сожительством. Тогда как до этого времени, в отличие от брака адскриптиции со свободным мужем, он, по всей видимости, еще сохранял на себе налет законности. Происходило это, видимо, потому, что при вирилокальном поселении супругов брак колоны и свободного часто приводил к переселению женщины из имения к мужу. В то же время брак свободной с адскриптицием увеличивал население имений. И до поры браки такого рода фактически поощрялись землевладельцами, о чем, вероятно, свидетельствует повышенное внимание законодательства именно к таким бракам.

В принципе независимый человек мог следовать за женой в имение или дать за нее компенсацию. Это зависело от его имущественных возможностей. Практически, вероятно, часто имело место последнее. При этом будущие дети, которые могли бы стать достоянием землевладельца, естественно, не компенсировались. Поэтому в Кодексе Юстиниана конституция 419 г. была фрагментирована таким образом, чтобы предусмотреть только один вариант: дети колоны и она сама принадлежали имению. На практике свободный муж мог за пределами права договориться с землевладельцем о выкупе за жену и детей. А вот в случае брака свободной женщины с адскриптицием имению грозило лишение детей. Они следовали статусу матери. Конечно, практически они часто оставались в имении и со временем могли стать «свободными колонами». Но могли и не стать ими, воспользовавшись свободным статусом своей матери. Поэтому такой брак или наносил ущерб имению, или был потенциальной угрозой такого ущерба. Лучше было запретить его вообще. Однако не только рост рабочей силы в имениях господствующего класса заботил юристов. Это очевидно из того, что конституция 534 г. не превращала женщину и ее детей в зависимых. Хотя именно это могло бы быть выгодно землевладельцам. Но законодатели стояли на страже права, которое состояло здесь в том, что от свободной женщины не мог рождаться адскриптиций. Отсюда следовало, что брак свободной женщины и адскриптиция не мог считаться законным. Ведь дети следовали статусу матери. Такой брачный союз мог быть разорван насильственно. Прежде в IV и V вв. землевладельцам лишь рекомендовалось удерживать своих оригинарий от браков с мужчинами из коллегий или других поместий. Способы для этого они должны были избирать сами. Теперь же, в VI в. господину официально давалась «свобода власти» расторгать браки своих колонов со свободными женщинами. И государство через презида провинции обязывалось помогать ему. Практически, конечно, они могли и не делать этого, но тогда возможные невыгодные для них последствия таких браков списывались на их собственный счет.

Таким образом, в конституции 534 г., по-видимому, нашла завершение идея, что с.200 браки колонов-адскриптициев со свободными мужчинами и женщинами не считались законными. И только отсюда эта идея проникла в переработанные при издании Кодекса Юстиниана конституции IV и V вв., а также в постановление 531 г., отменявшее Клавдиев сенатусконсульт. По всей видимости, постоянное после 419 г. повторение положения, что дети от брака свободного мужа и адскриптиции принадлежат имению, закрепило в праве идею, согласно которой дети от такого брака следуют статусу матери. Произошел перенос акцента с фактической зависимости на юридический статус. Вероятно, когда указанное положение было сформулировано, статус зависимой колоны еще не сформировался, а в период кодификации Юстиниана он уже существовал, что и позволило перенести на него акцент. При таком акценте новая правовая идея качественно изменила статут браков колонов: брак свободного мужчины с колоной стал подобен контубернию. Это в свою очередь вызвало изменение в отношении к браку свободной женщины и адскриптиция. Он стал рассматриваться как сожительство. Когда это свершилось, оказалось, что можно сделать и последний шаг и безнаказанно насильственно разорвать браки колонов со свободными. Этого, по крайней мере стоя на почве законности, еще нельзя было сделать в V в., судя по новеллам к Кодексу Феодосия⁵⁸. Хотя на практике уже с тех пор колонам на брак требовалось согласие их господина. Так брак колонов со свободными стал подобен сожительству рабов и свободных. Поэтому время от времени повторяемая в литературе старая мысль О. Зеека, что колоны всегда имели права на семью, наследование, конубий со свободными гражданами, не совсем верна, особенно в последнем пункте⁵⁹.

Последняя из конституций Юстиниана в его Кодексе явно сокращена в соответствии с оформившимися нормами: «Если какой-либо трибутарий возьмет себе в жены трибутарию, или же какая-либо рабыня выйдет замуж за чужого раба, мы постановляем, чтобы дети как трибутария, так и раба следовали материнскому статусу и были подчинены господам их матерей» (CJ. XI, 54, 3). Конституция выглядит квинтэссенцией того права, которое зрело поколениями, но вплоть до 531 г. не могло порвать с традицией считать колона свободным человеком и оторваться от античных юридических норм. Колоны-трибутарии здесь, не мудрствуя лукаво, уравнивались в брачном праве с рабами. Таков был конечный результат эволюции брачного права колонов.

Внимание законодательства Юстиниана к этому праву с его детализацией грани между свободными и адскриптициями, адскриптициями и колонами, колонами и рабами, производит впечатление своего рода подражания сходной разработке римскими юристами классического периода брачных отношений граждан с латинами, перегринами и рабами (например: Gai. Instit. I, 84—85). В то же время налицо тенденция, отмеченная еще Фюстель де Куланжем: Юстиниан стремился сблизить колонов с рабами насколько возможно. Правда, утверждение французского историка, что Юстиниан приравнял колона к рабу, уже давно было оспорено вследствие своей однозначности⁶⁰. Современным исследователям представляется, что суровость права Юстиниана в брачном вопросе для колонов пересекалась с другими, более мягкими, близкими к свободе, чертами в их статусе. П. Коллинэ и другие исследователи объясняют это непоследовательностью правительства. Однако эта непоследовательность кажущаяся. Современная наука оценивает римское общество через противопоставление свободы и рабства. Тогда как для самих римлян раб был не только несвободным, но и подвластным лицом. В качестве последнего он имел сходное правовое положение с лицами и свободного (но подвластного) статуса. С другой стороны, для римлян status libertatis был невозможен без status civitatis. Абстрактной свободы не существовало. Свободный, не имевший прав римского гражданства, был гражданином какой-либо иной общины. Отсутствие гражданства у некоторых перегринов влекло за собой потерю и свободы, хотя формально и частичную. Они могли рассчитывать только на статус с.201 peregrini-dediticii. В полном объеме такому человеку казалось бы оставался только status familiae. Но он был ограничен теми пределами, которые предоставляла ему власть его господина. Для колонов это были границы поместья.

5. 4. Брачное законодательство в Новеллах Юстиниана.

Но обратимся к брачному праву в Новеллах Юстиниана. Первая из них исходит из возникшего в Кодексе Юстиниана отождествления колонов с рабами: «Не следует, чтобы свободная выходила замуж за чужого адскриптиция, ни без ведома, ни с ведома, ни с согласия господина. И даже если это будет сделано адскриптицием, следует самому господину лично, либо через провинциального судью наказать совершившего это адскриптиция умеренными ударами и отлучить его от той, которая опрометчиво вышла за него замуж, с тем, чтобы не было ни заключенной брачной связи, ни приданого, ни брачного дара, но полностью утрачено то, что опрометчиво было осуществлено…» (Nov. Just. 22, 17 — 535). Жестокость отношения к колонам в середине VI в. резко диссонирует не только с брачным правом в отношении колонов V в., но и с покровительственным отношением к брачным связям рабов в классическом праве I—III вв. Прикрепление колона к земле и подчинение власти господина, составлявшие сущность колонатного статуса, полностью вытеснили из ранневизантийского права при Юстиниане прежнюю доминанту статуса свободы в юридическом положении колона. Адскриптиций, по крайней мере в брачном праве, юридически отождествлялся с рабом. Юстиниан объявил недействительными браки свободнорожденных с чужими колонами. Акцент здесь не на статусе колона, а на его принадлежности другому господину. Нечто подобное этой логике развивалось юристами I в. по поводу Клавдиева Сенатусконсульта. Брак свободной женщины с собственным рабом их не интересовал. Также и брак с собственным колоном не интересовал законодателей VI в. При этом неоднократно, видимо, повторявшаяся ситуация могла быть прочтена юридически и так: брак запрещен, одна сторона в сожительстве свободна, каков же статус второй стороны? Классическое право услужливо предоставляло отработанную поколениями матрицу для ответа: «Между рабами и свободными не может быть заключено законного брака, возможен только контуберний», ведь «с рабами нет никакого конубия»⁶¹.

Однако реальная жизнь всегда богаче явлениями, чем любое, в том числе и юридическое, ее отражение. Оказалось, что принятые Юстинианом законы о браках колонов и свободных имеют и оборотную сторону. И ею немедленно воспользовались заинтересованные лица. В связи с этим в 538 г. правительство было вынуждено выступить с разъяснением: «Пусть никем, вносящим неясности намеренно и с умыслом, не изменяются ясно выраженные положения любой из наших конституций. Так, поскольку мы любим свободу, мы внесли новый закон, в соответствии с которым потомство, рожденное от адскриптиция и свободного лица, не должно следовать судьбе адскриптициев, но подобно тому как это соблюдается в отношении рабов, так пусть сохраняется и относительно адскриптициев, и дитя следует статусу, установленному для чрева. Ведь наш закон прямо отрицает, что у свободной матери могут рождаться дети рабы. Поэтому мы заявили в законе: либо пусть берут равных себе жен, либо для рожденных после его издания закон будет иметь силу. Однако некоторые до такой степени неумно и с умыслом дерзнули трактовать закон с тем, чтобы рожденных до издания конституции, хотя бы они и стали уже совсем старыми, освободить как будто теперь рожденных, но немного опередивших закон, хотя ведь наша мысль заключалась в том, чтобы свободу, данную законом, получили дети либо рожденные после издания закона уже вступившими в брак с такими женами, либо теми, которые еще не взяли жен, однако возьмут после этого. (Глава 2) Не следует пользоваться дурными с.202 способами и причинять вред собственникам имений такими трактовками. Поэтому мы постановляем, чтобы только те одни были свободны от адскриптициевого статуса, кто рожден от свободных женщин, начиная со времени издания закона. В отношении всех, кто родился раньше, пусть сохраняется древний закон» (Nov. Just. 54 — 538).

Постановлением, во многом определившим взгляды Кодекса Юстиниана на брак колонов, была конституция 534 г. Именно ее после издания пытались обойти те адскриптиции, которые имели детей от свободных женщин. Так как отец был зависимым, то такие семьи обычно проживали в его селе или имении, к которому он был прикреплен. Видимо, естественно сложилась практика, что дети от таких браков наследовали имущество, участок, дело, а следовательно, и статус отца. Ведь согласно старым воззрениям, брак с колоном был законным, и дети следовали отцу. До тех пор, пока статус адскриптиция находился в стадии формирования, колоны рассматривались как часть общества свободных. Но как только (в 534 г. — ?) был сделан последний штрих в оформлении этого статуса, колоны стали особой категорией. И в этом случае брак свободного с колоном уже нельзя было считать законным, он стал подобен контубернию. Следовательно, дети должны были следовать статусу матери, ибо свободная мать не могла родить несвободного колона, и получать в данном случае свободу. Отделив адскриптициев от свободных, юристы Юстиниана устроили своего рода правовую ловушку для хозяев колонов. Отцы-адскриптиции, имевшие свободных жен, ранее видевшие своих детей наследниками своего дела, теперь на законном основании потребовали предоставления этим детям свободы от адскриптициата. В 54-й Новелле правительство было вынуждено выступить с разъяснением, суживающим срок действия закона 534 г. Возникшая проблема особенно рельефно объясняет причину, по которой отмена Клавдиева сенатусконсульта для юристов оказалась связана с адскриптициями.

В третьем параграфе четвертой главы 54-й Новеллы колонам-агриколам, так же как и воинам, давалось разрешение вступать в брак без записи, то есть без правового оформления. Дети от такого брака признавались законными, чтобы «ободряли родительскую заурядность, …сельские занятия и необразованность». Но эта законность, видимо, была уже нового рода — законность брака между колонами. С иными лицами браки просто запрещались. Так оформилось особое брачное право для колонов.

Допустив насильственный разрыв семьи колонов и приравняв их брак к рабскому сожительству, ранневизантийское право неизбежно должно было сделать и последний шаг: разрешить дележ детей колонов между хозяевами имений. Попытка опробовать это новое право была предпринята в 156-й Новелле Юстиниана «О разделении потомства земледельцев», направленной в Апамею: «Те, которые ведут дела святой Апамейской церкви, объясняют нам, что некоторые принадлежащие другим земледельцы женятся на их селянках и рождают детей, и они просят, чтобы и земледельцы, и их дети, следуя материнскому лону, были возвращены им. Но те, кто это просят, показывают, что не знают содержания недавно изданной нашей конституции. Ведь если какие-либо свободные лица свяжут себя с какими-либо адскриптициями, согласно содержащимся в конституции положениям, дети следуют матери, не получая однако свободы. Если же они будут земледельцами, то эта конституция вообще не имеет к ним отношения, но, как мы прежде постановляли и утверждали, пусть потомство разделяется. И если число этих детей четное, пусть они разделяются пополам, если же нечетное или даже родился только один, тогда пусть имеет преимущество лоно, поскольку оно и потрудилось больше. И пусть один родившийся ребенок следует матери, если же родилось трое, два или две принадлежат матери, один же следует власти господина отца, и так всегда, подобно сказанному прежде, пусть большее число имеет лоно. Итак, пусть эти апамейцы знают, что потомство должно делиться, и что то, в отношении чего долгое время сомневались, нашим законодательством упорядочено»⁶².

с.203 Юридически это было логично, но не соответствовало ни принципам, ни духу римского права. И уж тем более противоречило элементарной человечности. Даже в классическом «рабовладельческом» праве предписывалось сохранять рабские семьи. Такой же подход сохранился и в постклассическом законодательстве, как следует из конституции Константина 325 г. на Сардинию, включенной в Кодекс Феодосия (CTh. II, 25, 1). Эта норма вошла и в Кодекс Юстиниана, где она была перенесена и на семьи колонов⁶³. Поэтому, будучи логическим развитием исповедуемых комиссией Трибониана правовых принципов, 156-я Новелла выглядит чужеродным телом в контексте законодательства Юстиниана в целом. Феодор Гермопольский, комментировавший эту новеллу, закончил свое изложение словами: «Знай, впрочем, что это распоряжение является местным»⁶⁴. Конечно, она отражала определенный настрой общества по отношению к колонам. Пережив гражданские нормы античности, общество Средиземноморья утратило заложенный в них гуманистический настрой. Варварское общество, как и автократическое, много легче относилось к личным переживаниям отдельного человека, не раздумывая переступало через них ради коллективных или государственных целей. В праве, утверждавшемся на землях варварских королевств Запада, имело место примерно такое же отношение к колонам. Вульгаризированное право интерпретаций Бревиария Алариха к законам Кодекса Феодосия лишь по инерции сохраняло прежние указания о сохранении семей колонов и компенсации за их детей. В Эдикте же Теодориха, «если чужой оригинарий женится на оригинарии, две части детей следуют господину оригинария, а третья — господину оригинарии» (Ed. Theodor. 67).

Однако то, что подходило вульгарному праву на римской основе, не подобало праву, именовавшему себя преемником и прямым наследником антично-римского. Поэтому уже следующая 157-я Новелла отменяла дележ потомства колонов и даже разрыв их семей: «От сообщающих разное мы узнали, что в Месопотамии и, в частности, в провинции Осроене совершается нечто недостойное нашего времени. Ведь был же некогда обычай, чтобы происходившие из разных имений заключали между собой брак. Теперь же господа пытаются уже разорвать брачные договоры, либо оторвать рожденных детей от родителей, и поэтому все земледельцы этих имений подавлены страданием, мужья и жены разделены силой, потомство же отторгнуто от тех, кем произведено на свет, и дело подлежит исключительно нашему провидению. (Глава 1) Поэтому мы постановляем, чтобы если господа этих имений желают и впредь сохранять своих земледельцев, которые принадлежат им по закону, пусть не заключают браков с теми, кто происходит из других имений. Браки же, заключенные до этого, пусть остаются незыблемыми и пусть никто не сможет прежним своевольным обычаем отрывать друг от друга тех, кто уже соединился в браке, либо принуждать обрабатывать принадлежащую им землю, или отрывать детей от родителей под предлогом колонского статуса. И если кто-либо совершит подобное этому, поправь его. И прикажи восстановить, если, как мы говорим, он дерзнет либо отделить детей от родителей, либо жен от мужей. Тому же, кто впредь дерзнет сделать подобное этому, следует оставить вопрос о самом имении. Согласно этому нашему постановлению пусть и браки обязательно будут восстановлены, и родители получат детей, чтобы посессоры имений истолковывали его точно и не могли ни разделять вступавших в брак, ни отделять детей. Кто же дерзнет совершить подобное этому, поплатится самим имением, которому попытается присудить колонов…»⁶⁵.

В сборнике Новелл это постановление логично занимает место после 156-й Новеллы, как бы отменяя ранее провозглашенный дележ потомства. Это создает впечатление, что первая попытка использовать новое «рабское право» для колонов оказалась неудачна. Современные исследователи в этой связи акцентируют внимание на том, что 156-я с.204 Новелла имела не общий, а частный характер. Поэтому попытка ввести правило деления детей при браке колонов разных поместий воспринимается как спровоцированная случайными обстоятельствами и сразу же отмененная.

Однако та же самая норма повторяется в общей конституции префекту претория Иллирии в 539 г.: «Однако нам не кажется абсурдным удостоить нашим решением следующий вопрос. Ведь о потомстве было спрошено и [для того случая], когда женщина адскриптиция свяжет себя контубернием с каким-либо принадлежащим другому адскриптицием: кому должны принадлежать рожденные ими дети, господину мужа или господину жены? Итак, постановляем: если подобное этому произойдет и в брак друг с другом вступят адскриптиции разных господ, так как применительно к статусу противостояния нет и поскольку чрево не будет свободным, родившиеся становятся адскриптициями. Однако мы не отдаем все ни матери, ни ее господину, но если родится сын, чрево перебарывает семя, и рожденный пусть принадлежит господину матери, если же будет двое детей, оба пусть будут разделены, предоставив выбор судьбе, однако если будет нечетное число детей, пусть чрево матери обладает большим, чтобы, если будет трое, двое матери и один отцу, и, соответственно, если пятеро, трое из родившихся господину матери и двое — отца…» (Nov. Just. 162, 3 — 539). Хотя в сборнике Новелл Юстиниана эта конституция занимает место после 157-й Новеллы, по времени издания она предшествовала ей. Поэтому следует признать, что раздел детей колонов пытались всерьез ввести как правовую норму в течение 536—542 гг. И только в 542 г. 157-я Новелла отменила это бесчеловечное правило.

В течение этого короткого периода в 539 г. была принята еще одна норма, которая показывает направление эволюции брачного права колонов. Ни землевладельцы, ни государство не могли смириться с тем, что дети, родившиеся у их колонов от браков со свободными женщинами, согласно праву пользовались полной независимостью от имения. Поэтому, обращаясь к префекту претория Иллирии Домну, авторы 162-й Новеллы разъясняли: «Вторая глава посвящена тому, о чем неоднократно запрашивалось твоей светлостью: рожденные от свободной и адскриптиция дети, следующие в соответствии с нашей конституцией материнскому статусу, не должны ли рассматриваться так, как если бы адскриптиций в соответствии с древним правом даже не участвовал в их рождении? Но, конечно же, пусть они становятся колонами, потому что другая наша конституция не разрешает детям колонов покидать землю, но желает, чтобы они оставались колонами. И это должно тем более соблюдаться, поскольку на этих лицах бесспорно имеется отпечаток адскриптициев. Так разрешается этот твой запрос указанной главой. Однако пусть рассудительные знают, что мы никогда не согласимся с принципом, согласно которому свободное чрево может рождать адскриптиция. Поэтому следует, чтобы этот символ и знак был наложен рожденному после изданного тогда закона, чтобы рожденные от свободной матери требовали полную свободу. Ведь если кто-либо будет рожден от свободной и адскриптиция, пусть останется свободным и никоим образом не утратит материнской свободнорожденности, хотя изданной нами конституцией обещано, что такие обитатели имений должны оставаться в них как возделыватели полей, поскольку там рождены. Ведь этим достигается ими наименование колонов. Итак, мы не даем им позволения покидать имение, переходя в другое. Но пусть будет объявлено, что впредь рожденные именно в имении, если от матери-адскриптиции, все становятся адскриптициями, а если от свободной, пусть остаются свободными, и то, что находится в их владении, пусть принадлежит им, а не становится пекулием господ. Однако пусть они не покидают имение, но обрабатывают его. И не следует им по своей воле покидать его и скитаться в чужих, если они не окажутся во владении их собственного господина, который утвердится в них сам и не позволит обрабатывать другим. В такое [имение] пусть с.205 переводятся, поскольку мы постановили, чтобы они всеми способами удерживались в имении, став свободными, но прикрепленными к месту жительства…» (Nov. Just. 162, 2 — 539).

Таким образом, дети от брака свободной женщины и адскриптиция становились «свободными колонами». Нечто подобное в середине V в. пытался ввести на Западе Валентиниан III (Nov. Val. 31 — 451). Согласно его постановлению, вступившая в брак с оригинарием свободная женщина, сохраняя свой статус свободнорожденной, утрачивала возможность покинуть имение. Ее дети от колона «удерживались в имении колонатной связью». В данном вопросе юристам Запада удалось почти на столетие раньше пройти тот путь, к концу которого ранневизантийское право пришло при Юстиниане. Любопытно, что в обоих случаях был соблюден классический принцип: свободное чрево рождает свободного. При Валентиниане браки колонов со свободными еще считались законными. Поэтому ребенок от такого брака был свободным, как мать, и колоном, как отец. При Юстиниане эти браки стали сожительством, противоречившим законам. Поэтому ребенок мог иметь только статус свободной матери. Чтобы сделать его колоном потребовался специальный указ 539 г.

В правовом отношении 162-я Новелла имела характер итогового документа, в котором излагался результат многолетнего развития брачного права колонов. В нем же подводился итог работе над этим правом юристов Юстиниана. Они использовали все возможности, которые предоставляло право, чтобы максимально закрепить за имениями колонов и их детей. Однако имеется еще одна дополнительная конституция Юстиниана «Об адскриптициях и колонах», вызывающая неоднозначные оценки исследователей. Эта конституция была направлена в 540 г. тому же префекту претория Иллирика Доминику, что и 162-я Новелла годом раньше: «Обитатели Лугдуна в своем запросе, возникшем из-за того, что некогда мы предложили закон, в котором мы приказали, чтобы адскриптиции либо колоны, сочетавшиеся браком со свободными женщинами, рождали детей наподобие свободных, указывают, что их имения и повинности страдают из-за таких земледельцев, удалившихся вследствие рождения от свободного чрева. Исправляя это, в соответствии с древним законом об адскриптициях и колонах постановляем, чтобы тот, кто родился у такого земледельца, становился адскриптицием и колоном. Однако если будет установлено, что свободная женщина, родившая детей, одинока, пусть в таком случае ей никоим образом не причиняется ущерба, потому что такое свободное чрево совершенно незапятнанно. И пусть подобная женщина состоит в браке только с подобным себе мужем, а не адскриптицием и не колоном, будучи удержана законом в подобного рода случаях. Поэтому мы издали общий закон, чтобы тот, кто рожден от адскриптиция и колона, следовал отцовской природе…»⁶⁶

Некоторые исследователи сомневаются в подлинности этого постановления⁶⁷. Превращение детей адскриптициев и свободных женщин а адскриптициев шло вразрез с общим развитием права и предшествующего законодательства Юстиниана. Меньше года назад он заявлял в 162-й Новелле, что «никогда не согласится с тем, что свободное чрево может рождать адскриптиция». Поэтому либо в текст конституции 540 г. вкрались какие-то неточности, либо в ней, как считают некоторые исследователи, совершился резкий поворот в политике Юстиниана, который был лишь намечен в 162-й Новелле⁶⁸. В дальнейшем тексте конституции Юстиниан наставлял Доминика не только распространить этот указ по всем частям Иллирика, но и взимать штраф с тех, кто будет ему сопротивляться. В контексте общего развития брачного права колонов в законодательстве 534—542 гг. конституция 540 г. не выглядит слишком необычной. В ряде постановлений последовательно, шаг за шагом юристы, уравнявшие адскриптициев с рабами, постарались прикрепить к имениям всех, на кого каким-то образом лег отпечаток статуса адскриптиция. В 539 г. статус с.206 «свободного колона» был распространен на детей адскриптиция со свободной женщиной. Одновременно было подтверждено правило делить детей адскриптициев из разных имений. Обе эти новые нормы вызвали естественный протест тех, кого они касались. Любое новшество приживается не сразу. Для подтверждения прикрепления детей адскриптициев к поместьям была издана конституция 540 г. Из нее следует, что многие колоны игнорировали постановление 539 г. Раздраженное правительство попыталось укрепить его силу как административными мерами, вновь обратившись к префекту претория Иллирика, так и введя штрафы. Цель его политики состояла в том, чтобы дети колонов и свободных женщин следовали не материнской, а «отцовской природе». В конституции употреблено выражение не «статусу», а «природе» (patris naturam)⁶⁹. Может быть, имелось в виду, что дети адскриптиция будут прикреплены к имению как колоны, а не то, что они должны становиться адскриптициями? Спешное реагирование привело к неряшливости в терминологии и в результате текст конституции стал пониматься как вводивший статус адскриптиция для его детей от свободной женщины. Может быть, поэтому конституция и не была включена в сборник Новелл Юстиниана. Возможно, она отражала желаемое землевладельцами и даже имевшее место в действительности положение. Но юридически зафиксированная в нем норма стояла за рамками правовой системы. Следует помнить, что через два года в 542 г. была издана 157-я Новелла, отменившая наиболее жестокую норму в брачном праве Юстиниана. Ее издание, вероятно, отражало изменения в духе утверждавшегося права. Поэтому следует полагать, что в государственное право вошло положение, согласно которому дети адскриптиция и свободной женщины становились «свободными колонами», а не адскриптициями.

Случайно сохранившаяся одна из конституций Юстина II полностью подтверждает такой вывод: «Днем и ночью заботящиеся о благе государства, мы спешим обновить то, что особенно необходимо в уязвимых местах, и прежде всего в отношении налогов и платежей, без которых невозможно что-либо успешно осуществить. Так вот и твое высочество установил, что значительная часть посессоров Африканской провинции сохраняют земли пустующими, ссылаясь перед администрацией на обнародованный божественный закон, устанавливавший, чтобы рожденные от свободной матери и мужа адскриптиция были свободными. Это противоречит древним законам, которые установили, что такое потомство становится адскриптициями. Ведь вследствие такого позволения дети адскриптициев, оставляющие имения, в которых они рождены, и проживающие в других местах, наносят ущерб как фиску, так и собственникам имений. И сообщающие это просят исправить этот капитул для этой провинции, подобно тому, как наш отец внес закон для провинции Иллирик, установив, чтобы дети, которые рождаются от свободной матери и отца адскриптиция, были свободными со своим имуществом, но, однако, колонами, чтобы не могли покидать землишки, где рождены, и обрабатывать чужие.

Итак, из этого твоего доклада нашей светлости мы сделали вывод о необходимости для посессоров поддерживать наших подданных и государственные повинности. Поэтому постановляем: в Африканской провинции дети, рожденные от свободной матери и отца адскриптиция, пусть становятся свободными и имеют собственное имущество, но не могут покидать имения, в которых рождены и обрабатывать чужие. И пусть благоустраивают те селения, в которых проживают, пользуясь свободой. Таким образом не будет ущемлен ни фиск, ни посессор и указанными лицами не будет нанесено ущерба обрабатываемым землям, в которых они рождены…» (App. 2 — 570).

Изданная для отвоеванной у вандалов Африканской провинции конституция показывает, что изданная для Иллирика 162-я Новелла, хотя и была известна в Африке, там не применялась. Посессоры ссылались на конституцию 534 г. как на последнюю с.207 известную им правовую норму. Вполне вероятно, что они лукавили, поскольку такой аргумент позволял им списывать недоимки по податям на беглых, или якобы беглых, адскриптициев. Но также вероятно, что они имели основания к своим утверждениям. Видимо, 162-я Новелла к Африке не относилась, так как в 539 г., когда она была издана, там шла война и Африка формально не входила в состав империи. В 570 г. и в этой провинции Юстин II сделал детей адскриптициев и свободных женщин прикрепленными «свободными колонами». Так эта норма стала общеимперской. Конституция 540 г. даже не упомянута здесь. Вероятно все же, что она не вводила никакой новой нормы для детей адскриптициев и свободных женщин, а мнимый адскриптициат в ней был просто неловким выражением, обусловленным спешкой.

<<<

ОГЛАВЛЕНИЕ

>>>

ПРИМЕЧАНИЯ

¹Колоны и адскриптиции, упомянутые в двух более ранних постановлениях на брачную тему, очевидно, были интерполированы в Кодексе Юстиниана (VIII, 51, 1 — 224; III, 38, 11 — 325). В 224 г. еще не было адскриптициев, они появились только во второй половине V в. Постановление III в. относилось лишь к рабам. Конституция, датированная в Кодексе Юстиниана 325 г. (III, 38, 11), была переделанным в VI в. постановлением, относившимся при Константине только к рабам. В оригинальном виде оно сохранилось в Кодексе Феодосия (II, 25, 1). См. Фихман 1984, 167.

²CJ. X, 32, 29 — 365; VI, 4, 2 — 367; XI, 68, 4 — 376.

³См., например: Левченко 24; Ganschof 263, 275; Eibach 101.

⁴См. CTh. XII, 1, 6 = CJ. V, 5, 3 — 319.

⁵См. Коптев 1985, 66 сл.

⁶Курбатов, Лебедева 1984.

⁷Eibach 59.

⁸Jones 1964, 453; Eibach 174.

⁹М. Паллас, напротив, делает основной акцент на интерпретации. Pallasse 86; ср. Eibach 61.

¹⁰Voss 1985, 165.

¹¹Ср. CJ. VI, 4, 2 — 367; XI, 68, 4 — 376.

¹²Dig. 1, 5, 24: Lex naturae haec est, ut, qui nascitur sine legitimo matrimonio, matrem sequatur, nisi lex specialis aliud indicat.

¹³См. Seeck 1901, 503; Eibach 61—62. Неясно, почему исследователи полагают, что здесь речь шла о дележе детей пополам между отцом и хозяином колоны-матери.

¹⁴См. CTh. II, 25, 1 — 325. Eibach 62.

¹⁵Voss 1985, 120 f.

¹⁶Колон-мужчина возвращался безусловно, потому что с его личным присутствием было связано функционирование определенного места origo.

¹⁷П. Коллинэ писал о «варварских мерах, подслащенных сохранением женщины». Collinet 1939, 606; ср. Saumagne 538; Левченко 24; Eibach 63.

¹⁸CTh. X, 20, 17 — 427; ср. CJ. XI, 48, 15 — 427.

¹⁹Эти наши предположения имеют значение только в том случае, если сохранившийся фрагмент текста конституции не был переписан в Кодекс Феодосия из Кодекса Юстиниана.

²⁰Eibach 64, 146; Saumagne 512.

²¹Eibach 64.

²²Saumagne 512.

²³Eibach 64.

²⁴Имеется в виду CTh. V, 18, 1 — 419.

²⁵Это заявление чрезвычайно любопытно в том смысле, что согласно существовавшей традиции все опубликованные в Кодексе конституции приобретали характер общих, независимо от обстоятельств их издания. Для нашей темы это имеет значение потому, что позволяет исключить из числа общих постановлений конституцию 427 г., имевшую в момент издания характер частного рескрипта.

с.208

²⁶Д. Айбах полагает, что, поскольку 31-я Новелла Валентиниана заново бралась за проблему separatio conjugii, проведение закона Феодосия II (CTh. V, 18, 1) в западных провинциях не было известно (Eibach 65). По мнению, достаточно часто встречающемуся в литературе, Кодекс Феодосия не действовал на Западе.

²⁷Д. Айбах почему-то считает, что этим постановлением закончилась бесчеловечная практика землевладельцев, расторгавших браки своих колонов (Eibach 65). Ведь и по конституции 419 г. разделение детей осуществлялось также de iure, как и в этой Новелле. Они так же оставались с родителями, как и в прежние времена.

²⁸Комментаторы Новеллы в Бревиарии Алариха излагали материал грубее и упрощеннее: то, что в конституции Валентиниана III предусматривалось как теоретическая возможность, в интерпретации допускалось и на практике дети колона могли быть возвращены к прежнему хозяину. Хотя комментаторы, следуя за текстом конституции, добавили затем о желательности предоставления викарии за колону и часть ее детей. Однако это пожелание для господина не носило императивного характера. К тому же в интерпретации говорилось о компенсации за часть детей, а в самой конституции — за всех. Авторам интерпретации было известно, что эта норма данной конституции в следующем 452 г. была отменена (Nov. Val. 35). Однако это вовсе не значило, что юристы VI в. следовали за юридической логикой конституции 419 г. и стремились соблюсти принцип законности брака колонов. Юристов Алариха вовсе не занимали нюансы юридических споров 70—80-летней давности. Статус колона для них был гораздо более определенен и ясен, чем в 419, 427 или 452 гг.

²⁹Поэтому кажется сомнительным и уж совсем не доказанным утверждение Д. Айбаха об усилении прочности брака колонов в середине V в. по сравнению с концом IV — началом V вв. (Eibach 66).

³⁰Не упоминая «свободных колонов», которых часто считают специфической категорией византийского колоната, Новелла Валентиниана III показывает, что тождественная им категория была и на Западе. Так же, как и крепостными колонами, тождественными адскриптициям, были оригинарии.

³¹Eibach 73—74. Кажется Д. Айбах не понял смысла этого предупреждения. Он полагает, что оно осуществлялось абстрактно по желанию землевладельца. На самом же деле здесь идет речь об установившейся в IV в. правовой форме, относившейся только к бракам свободных женщин с рабами, а не колонами. Она позволяла откладывать применение Клавдиева сенатусконсульта. Д. Айбах же полагает, что предупреждение относилось к детям колонов, и говорит об их порабощении.

³²Kaser II, 88 Anm. 15; Voss 131 f.; Wiaver 164 f.

³³Piganiol 134; 406 n. 25.

³⁴Paul. Sent. II, 21, 1—17; Buckland 413; ср. Toru Yuge 149 Anm. 50.

³⁵Nov. Val. 35 — 452. «Прежний закон» здесь Nov. Val. 31 — 451, а закон, направленный Палладию, это CTh. V, 18, 1 = Brev. V, 10, 1 — 419. Ср. Eibach 66.

³⁶Nov. Major. 7 pr. — 458: colonarum se ancillarumque coniunctione polluerent.

³⁷…ut quot quot fuerint masculini sexus filii patrem sequantur feminis praedii domino reliquendis.

³⁸Ср. Eibach 67—68.

³⁹Gai. Instit. I, 85. Ср. Dig. 40, 15, 2; CJ. V, 18, 3.

⁴⁰…ne materni sanguinis vilitate splendior ordinum polluatur. Ср. Eibach 74.

⁴¹Eibach 71. Представленный здесь комплекс юридических проблем перекликается с содержанием конституции Константина 320 г. из раздела «О Клавдиевом сенатусконсульте» в Кодексе Феодосия (IV, 12, 3). В том постановлении предписывалось детям оригинариев патримониальных имений от браков со свободными женщинами даровать статус латинского гражданства (spurii Latini), тогда как согласно букве Клавдиева сенатусконсульта они должны были обращаться в рабство. Латинский статус назван в этой конституции «средней судьбой» (fortuna media), видимо, между свободой и рабством, что сразу же напоминает статус вольноотпущенников. Постановление Константина, очевидно, имело в виду брачные отношения императорских сельских рабов. Однако исследователей смущает использование для их обозначения термина «оригинарий», за этим исключением применявшегося только по отношению к колонам (Eibach 70—71; 100—101). В свете рассматриваемого законодательства Феодосия II можно с.209 допустить, что термина «оригинарий» не было в законе 320 г. Он был внесен туда при кодификации Феодосия, когда брачное право колонов-оригинариев искало себе подходящих прецедентов в предшествующей традиции. Согласно конституции 320 г., дети свободнорожденных женщин и оригинариев обретали личную свободу, но не имели права оставить свои обязанности по отношению к хозяину. Таким образом, при Феодосии II были предвосхищены правовые идеи, развившиеся затем при Анастасии и Юстиниане. Во-первых, это статусы адскриптициев и «свободных колонов», явно связанные происхождением с гражданскими статусами римлян и латинов. А во-вторых, это идея применения Клавдиева сенатусконсульта по отношению к колонам (оригинариям-адскриптициям), «неожиданно» возникшая в постановлении Юстиниана, отменявшем Клавдиев сенатусконсульт (CTh. VII, 24, 1).

⁴²CTh. XIV, 7, 1 — 397; CTh. XII, 19, 1 — 400.

⁴³Eibach 68.

⁴⁴Ed. Theodor. 64; CTh. V, 18, 1 — 419; Nov. Val. 31, 5 — 451.

⁴⁵Gregor. I pap. Ep. I, 42. Ср. Seeck, 1901, 506.

⁴⁶Sidon. Apoll. Ep. V, 19: Nutricis meae filiam filius tuae rapuit: facinus indignum quodque nos vosque inimicasset, nisi protinus scissem te nescisse faciendum. Sed conscientiae tuae purgatione praelata petere dignaris culpae calentis impunitatem. Sub condicione concedo: si sturpatorem pro domino iam patronus originali solvas inquilinatu. Mulier autem illa iam libera est; quae tum demum videbitur non ludibrio addicta sed assumpta conjugio, si reus noster, pro quo precaris, mox cliens factus e tributario plebeam potius incipiat habere personam quam colonariam. Nam meam haec sola seu compositio seu satisfactio vel mediocriter contumeliam emendat; qui tuis votis atque amicitiis hoc adquiesco, si laxat libertas maritum, ne constringat poena raptorum.

⁴⁷См. Krause 98 Anm. 71.

⁴⁸Heitland 430 f.; Krause 97—98.

⁴⁹Herzog-Hauser G. Nutrix // RE. 1937. Bd. 17, 2. Sp. 1491—1500.

⁵⁰Sirks 351.

⁵¹CJ. XI, 48, 21 — 530. Ср. Seeck 1901, 505.

⁵²CJ. VII, 24, 1 — 531/4; CJ. XI, 48, 21 — 530; 22 — 531; 23 — 531/4; 24 — 534; XI, 54, 3.

⁵³CJ. VIII, 51, 1 — 224; III, 38, 11 (CTh. II, 25, 1) — 325; X, 32, 29 — 365; VI, 4, 2 — 367; XI, 68, 4 — 376; XI, 8, 7 (CTh. X, 20, 10) — 380; XI, 48, 13 — 400; XI, 48, 16 (CTh. V, 18, 1) — 419; XI, 8, 15 (CTh. 20, 17) — 427.

⁵⁴Ср. CJ. X, 32, 29 — 365; VI, 4, 2 — 367; XI, 68, 4 — 376; XI, 48, 16 — 419; CTh. X, 20, 17 — CJ. XI, 8, 15 — 427; Nov. Sev. 2, 1 — 465.

⁵⁵Ср. Schmitz 381.

⁵⁶Buckland 12.

⁵⁷Литературу об этой конституции см.: Eibach 164—168; Фихман 1984, 197—198.

⁵⁸Ср. Липшиц 1971, 110.

⁵⁹Seeck 1901, 506.

⁶⁰См. Collinet 1939, 600; 611.

⁶¹Paul. Sent. II, 19, 6: Inter servos et liberos matrimonium contrahi non potest. Ulp. Fragm. 5, 5: Cum servis nullum est conubium.

⁶²Nov. Just. 156. Конституция, на которую ссылаются в Новелле, это CJ. XI, 48, 24 — 534 или Nov. Just. 54 — 538.

⁶³CJ. III, 38, 11 — 325; ср. CJ. XI, 48, 13 — 400.

⁶⁴Липшиц 1971, 117.

⁶⁵Nov. Just. 157 — 542. По мнению М. В. Левченко, эта уступка была сделана колонам пограничной провинции, где подобные браки были массовым явлением и расторжение их, очевидно, встречало сопротивление колонов. В других случаях правительство узаконивало практику расторжения браков. Левченко 25.

⁶⁶App. 1 — 540. Этой конституции посвящена специальная статья В. Шмитц (Schmitz 380—386). Она может служить примером того, насколько сложно рассматривать отдельные постановления вне контекста системы законодательства в целом. Принятое В. Шмитц положение о противоречии между конституцией 540 г. и остальным законодательством Юстиниана не кажется верным. Поэтому при наличии близких к истине наблюдений (например, о необходимости замены Lugdunum на Singidunum) многое в статье выглядит надуманным. В ней говорится с.210 об «отцовской природе» для детей адскриптициев и колонов, а не свободных мужчин (S. 384). Совершенно ясно, что дети свободных женщин не «бежали» из имений, а опираясь на статус матерей «уклонялись» (recedentibus) от подчинения господам как адскриптиции или колоны. Поэтому нет нужды раздумывать над тем, кто же бежал из имения.

⁶⁷Stein 1949, 413; van der Wal N. Manuale novellarum Justinianum. Groningen, 1964. P. 54 n. 2; Липшиц 1971, 116.

⁶⁸Collinet 1939, 603; Dominicis 1962, 96; Eibach 181.

⁶⁹В более ранних конституциях обычно употреблялись термины condicio, fortuna, status (Schmitz 384 Anm. 16). Значение выражения patris natura, вероятно, раскрывает сходное определение конституции императора Тиверия 582 г. patris rusticitatem. Очевидно, что оно подразумевало не статус отца-адскриптиция, а его зависимость от имения: «…чтобы дети, рожденные от свободнорожденной матери и отца адскриптиция либо колона, признавали отцовскую rusticitatem и привыкали своими трудами приносить доход тем, кому подчинены…» (App. 3 — 582).

От прав гражданства к праву колоната.Формирование крепостного права в поздней Римской империи.

Гла­ва 5

«БРАЧНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО» ДЛЯ КОЛОНОВ В IV—VI ВВ.

5. 1 Брач­ное зако­но­да­тель­ство в Кодек­се Фео­до­сия.

5. 2. Брач­ное зако­но­да­тель­ство в кон­сти­ту­ци­ях Новелл к Кодек­су Фео­до­сия.