Позднеантичный colonus iuris alieni и классическое право лиц.

С лег­кой руки Ж.-М. Каррие в послед­нее вре­мя неод­но­крат­но пред­при­ни­ма­лись попыт­ки пере­смот­ра вопро­са о воз­ник­но­ве­нии рим­ско­го коло­на­та¹. При всем их раз­но­об­ра­зии в основ­ном эти попыт­ки оттал­ки­ва­ют­ся от одной мето­до­ло­ги­че­ской уста­нов­ки. В соот­вет­ст­вии с нею коло­нат позд­ней антич­но­сти явил­ся моди­фи­ка­ци­ей отно­ше­ний мел­кой арен­ды по дого­во­ру lo­ca­tio-con­duc­tio. Иссле­до­ва­те­ли пыта­ют­ся лишь по-раз­но­му обос­но­вать при­чи­ны и спо­соб пре­вра­ще­ния коло­нов-арен­да­то­ров ран­ней импе­рии в зави­си­мых коло­нов позд­ней импе­рии. Одна­ко дав­но заме­че­но, что несмот­ря на нали­чие зави­си­мых коло­нов уже в эпо­ху рес­пуб­ли­ки и ран­ней импе­рии, инсти­тут коло­на­та про­яв­ля­ет­ся толь­ко в позд­не­ан­тич­ных источ­ни­ках. Поэто­му К.-П. Йоне пред­ла­га­ет разде­лить поня­тия «хозяй­ство, осно­ван­ное на труде коло­нов» и «коло­нат»². Наряду с этим Д. Айбах отме­ча­ет сохра­не­ние lo­ca­tio-con­duc­tio и в позд­не­ан­тич­ную эпо­ху³. Чтобы сов­ме­стить одно­вре­мен­ное сосу­ще­ст­во­ва­ние коло­нов-арен­да­то­ров и зави­си­мых коло­нов в IV—V вв., Б. Сиркс пред­ла­га­ет видеть в зави­си­мом коло­на­те допол­не­ние к аренд­но­му дого­во­ру в виде при­зна­вав­шей­ся государ­ст­вом обя­зан­но­сти земле­вла­дель­ца обес­пе­чи­вать нало­го­вую ответ­ст­вен­ность сво­их арен­да­то­ров⁴.

Одно из наи­бо­лее «про­стых» реше­ний про­бле­мы коло­на­та пред­ла­га­ет М. Мир­ко­вич⁵. По ее мне­нию, сле­ду­ет вер­нуть­ся ко взглядам о есте­ствен­ном и посте­пен­ном воз­ник­но­ве­нии коло­на­та уже в рес­пуб­ли­кан­скую и ран­не­им­пе­ра­тор­скую эпо­хи, а в неко­то­рых про­вин­ци­ях — в дорим­ское вре­мя. В общей мас­се зем­ледель­цев она выде­ля­ет осо­бую груп­пу, назван­ную ею co­lo­ni iuris alie­ni, к кото­рой толь­ко и сле­ду­ет отно­сить источ­ни­ки, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о зави­си­мом поло­же­нии коло­нов. Кри­те­ри­ем, выде­ляв­шим груп­пу co­lo­ni iuris alie­ni, Мир­ко­вич счи­та­ет отсут­ст­вие у них соб­ст­вен­ной зем­ли. Все про­чие коло­ны высту­па­ли в роли арен­да­то­ров, сво­бо­да кото­рых обес­пе­чи­ва­лась нали­чи­ем у них, кро­ме арен­до­ван­ной, еще и соб­ст­вен­ной зем­ли, на кото­рой они реги­ст­ри­ро­ва­лись государ­ст­вом. К ним, по ее мне­нию, при­ме­ним тер­мин co­lo­ni li­be­ri, осо­бый ста­тус кото­рых сохра­нял­ся и в позд­нюю эпо­ху. Отсут­ст­вие соб­ст­вен­ной зем­ли очень рано при­ве­ло часть коло­нов в поло­же­ние, когда они не мог­ли поки­нуть обра­ба­ты­вае­мую зем­лю и были под­чи­не­ны ее соб­ст­вен­ни­ку. Поэто­му, пола­га­ет Мир­ко­вич, фис­каль­ная рефор­ма Дио­кле­ти­а­на никак не повли­я­ла на поло­же­ние сель­ско­го насе­ле­ния и не может счи­тать­ся пово­рот­ным момен­том в раз­ви­тии зави­си­мо­го коло­на­та.

Мир­ко­вич высту­па­ет про­тив мне­ния иссле­до­ва­те­лей, кото­рые видят резуль­тат фис­каль­ной рефор­мы в пере­да­че упла­ты нало­га за коло­нов земле­вла­дель­цу, то есть фак­ти­че­ски пре­до­став­ле­ния ему пра­ва, кото­рое в более позд­них источ­ни­ках име­но­ва­лось авто­пра­ги­ей⁶. Соглас­но тако­му взгляду, сде­лав земле­вла­дель­ца ответ­ст­вен­ным за нало­ги, государ­ство гаран­ти­ро­ва­ло ему пре­бы­ва­ние коло­нов на зем­ле путем их при­креп­ле­ния. Мир­ко­вич же счи­та­ет, что прин­цип ответ­ст­вен­но­сти земле­вла­дель­ца за нало­ги жив­ших на его зем­ле коло­нов и, сле­до­ва­тель­но, авто­пра­гия суще­ст­во­ва­ли в рим­ском государ­стве задол­го до IV в.⁷ В каче­стве при­ме­ра она исполь­зу­ет изло­жен­ную Уль­пи­а­ном for­ma cen­sua­lia ag­ri: Si quis in­qui­li­num vel co­lo­num non fue­rit pro­fes­sus, vin­cu­lis cen­sua­li­bus te­ne­tur⁸. По мне­нию Мир­ко­вич, Уль­пи­ан ука­зы­вал, что земле­вла­де­лец ответ­ст­ве­нен за пра­виль­ную реги­ст­ра­цию сво­его име­ния вме­сте с рабо­чей силой и, в слу­чае пода­чи невер­ных сведе­ний, ему гро­зи­ло тюрем­ное заклю­че­ние⁹. Одна­ко выра­же­ние vin­cu­la cen­sua­lia в источ­ни­ках име­ло смысл «узы цен­за», а не «тюрь­ма», и озна­ча­ло толь­ко нало­го­вую обя­зан­ность¹⁰. Еще Н. Д. Фюстель де Куланж и А. Эсмейн отме­ча­ли, что если земле­вла­де­лец зано­сил арен­да­то­ра в пис­цо­вую кни­гу, то пода­ти пла­тил арен­да­тор, если не зано­сил — пода­ти пла­тил он сам¹¹. П. Роса­фио под­чер­ки­ва­ет, что в тек­сте Уль­пи­а­на име­лась в виду подать с зем­ли (tri­bu­tum so­li). Вслед за Фюстель де Кулан­жем он про­во­дит парал­лель меж­ду for­ma cen­sua­lia у Уль­пи­а­на и ple­na descrip­tio fun­di в кон­сти­ту­ции 369 г.¹². При этом Роса­фио обра­тил вни­ма­ние на важ­ное раз­ли­чие меж­ду дву­мя тек­ста­ми. В тек­сте Уль­пи­а­на объ­яв­ле­ние арен­да­то­ров не было обя­за­тель­ным, напро­тив их реги­ст­ра­ция в кон­сти­ту­ции 369 г. вела к упла­те со сто­ро­ны земле­вла­дель­ца. При­чи­ну тако­го раз­ли­чия Роса­фио усмат­ри­ва­ет в изме­не­нии поряд­ка фис­каль­ной реги­ст­ра­ции, про­ис­шед­ше­го в резуль­та­те реформ Дио­кле­ти­а­на¹³. Порядок, ана­ло­гич­ный descrip­tio ple­na 369 г., опи­сы­вал­ся уже Лак­тан­ци­ем¹⁴.

Как отме­ча­лось еще Фюстель де Кулан­жем, for­ma cen­sua­lia Уль­пи­а­на пред­по­ла­га­ла два типа фис­каль­ных отно­ше­ний с зем­ледель­ца­ми поме­стья¹⁵. В одном слу­чае они сами пла­ти­ли налог на зем­лю, в дру­гом — его (но не за них) пла­тил земле­вла­де­лец. Такое поло­же­ние име­ло осно­вой не слу­чай­ную забыв­чи­вость земле­вла­дель­ца, а, види­мо, то, что юри­сты II—III вв. раз­ли­ча­ли два типа зем­ледель­цев в име­нии. Одни коло­ны работа­ли там с поз­во­ле­ния гос­по­ди­на (fi­de do­mi­ni­ca), а дру­гие — вно­ся пла­ту за арен­ду зем­ли (mer­ce­de)¹⁶. Пер­вые счи­та­лись «сво­и­ми», посто­ян­ны­ми жите­ля­ми име­ния, а вто­рые были чужи­ми (extra­nei). О коло­нах, работав­ших fi­de do­mi­ni­ca, с удо­воль­ст­ви­ем отзы­вал­ся Колу­мел­ла как о co­lo­ni in­di­ge­nae, ad­si­dui¹⁷. Для таких коло­нов под­хо­ди­ла опи­сан­ная Уль­пи­а­ном фор­ма мол­ча­ли­во­го про­дле­ния дого­во­ра с земле­вла­дель­цем — nu­do con­sen­su¹⁸. Прак­ти­че­ски они мог­ли и не заклю­чать аренд­но­го дого­во­ра, кото­рый как бы под­ра­зу­ме­вал­ся как юриди­че­ская фик­ция, поз­во­ляв­шая вклю­чить отно­ше­ния с таки­ми коло­на­ми в систе­му норм ius ci­vi­le. Тра­ди­ция рас­смат­ри­вать в каче­стве пра­ва (ius) не толь­ко нор­мы, вос­хо­дя­щие к зако­нам (le­ges), но и к счи­тав­шим­ся частью ius gen­tium обы­ча­ям (con­sue­tu­di­nes), име­ла дав­ние кор­ни в рим­ском пра­ве. Еще Ci­ce­ro гово­рил о проч­но­сти непи­са­но­го пра­ва¹⁹. Этот прин­цип стал состав­ной частью клас­си­че­ско­го и пост­клас­си­че­ско­го пра­ва²⁰. В про­вин­ци­ях, вни­ма­ние к пра­во­вым отно­ше­ни­ям в кото­рых повы­си­лось после изда­ния Con­sti­tu­tio An­to­ni­nia­na, le­ges lo­ca­tio­nis и con­sue­tu­di­nes были рас­про­стра­не­ны осо­бен­но широ­ко. Сохра­нив­ший­ся фраг­мент кон­сти­ту­ции 365 г. пока­зы­ва­ет, что и в IV в. суще­ст­во­ва­ло разде­ле­ние коло­нов, по обы­чаю пла­тив­ших земле­вла­дель­цу день­га­ми (pe­cu­nia = mer­ce­de) и работав­ших в поме­стье за то, что дава­ла зем­ля (quod ter­ra praes­ta­ta)²¹. В зако­но­да­тель­стве IV в. такие коло­ны назы­ва­лись co­lo­ni ori­gi­na­les. При состав­ле­нии заве­ща­ний или пре­до­став­ле­нии лега­тов такие коло­ны, по-види­мо­му, вклю­ча­лись в состав instru­men­tum fun­di, в отли­чие от коло­нов, высту­пав­ших в роли крат­ко­сроч­ных арен­да­то­ров²². По всей види­мо­сти, тако­во же было отно­ше­ние и к посто­ян­но жив­шим в име­нии инкви­ли­нам²³. При­чи­на дли­тель­но­го про­жи­ва­ния зем­ледель­цев на терри­то­рии поме­стья не обя­за­тель­но была свя­за­на с их задол­жен­но­стью. В лите­ра­ту­ре неод­но­крат­но отме­ча­лось, что зем­леде­лие обыч­но не рас­по­ла­га­ет насе­ле­ние к частой пере­мене места житель­ства²⁴. Отли­чие зем­ледель­цев, кото­рые были extra­nei в име­нии, от посто­ян­ных его оби­та­те­лей состо­я­ло не в сте­пе­ни задол­жен­но­сти или зави­си­мо­сти, а в том, что они заклю­ча­ли фор­маль­ный дого­вор арен­ды. Поэто­му исполь­зо­вав­ша­я­ся ими зем­ля была юриди­че­ски отде­ле­на от про­че­го име­ния.

По мне­нию Роса­фио, вслед­ст­вие фис­каль­ной рефор­мы в IV в. поня­тие co­lo­ni ста­ло обо­зна­чать людей ино­го поло­же­ния, чем арен­да­то­ры III в., а арен­да по lo­ca­tio-con­duc­tio исче­за­ет из обще­ст­вен­ных отно­ше­ний²⁵. В таком слу­чае, одна­ко, не совсем ясно, поче­му опи­сан­ный Уль­пи­а­ном, уста­рев­ший уже в IV в. порядок фис­каль­ной реги­ст­ра­ции был вклю­чен в Диге­сты Юсти­ни­а­на. По-види­мо­му, это мог­ло про­изой­ти толь­ко в том слу­чае, если текст Уль­пи­а­на мож­но было понять и в ином смыс­ле, ана­ло­гич­ном смыс­лу descrip­tio ple­na 369 г. Для это­го тре­бо­ва­лось лишь неболь­шое сме­ще­ние акцен­тов при чте­нии for­ma cen­sua­lia: если земле­вла­де­лец вно­сил, как было поло­же­но, сво­их зем­ледель­цев в опись име­ния, то они рас­смат­ри­ва­лись в каче­стве состав­ной части его инвен­та­ря, как уве­ли­чи­вав­шие его доход. Если земле­вла­де­лец забы­вал вклю­чить сво­его коло­на или инкви­ли­на в цен­зо­вую опись име­ния, то тот сам дол­жен был пла­тить пода­ти, сле­до­вав­шие с обра­ба­ты­вав­шей­ся им зем­ли. Это озна­ча­ло, что он обра­ба­ты­вал зем­лю, кото­рая долж­на была под­вер­гать­ся цен­зо­вой оцен­ке (vin­cu­la cen­sua­lia) отдель­но от поме­стья²⁶. В пер­вом слу­чае они высту­па­ли в роли co­lo­ni ori­gi­na­les, а во вто­ром — в роли вре­мен­ных арен­да­то­ров (co­lo­ni extra­nei). Такие арен­да­то­ры и в эпо­ху позд­ней импе­рии были рас­про­стра­не­ны не менее, чем в ран­ней импе­рии, как пока­зы­ва­ет кон­сти­ту­ция 371 г.²⁷ Упла­та нало­гов со сто­ро­ны бежав­ших в чужое поме­стье три­бу­та­ри­ев в этой кон­сти­ту­ции ста­вит­ся в зави­си­мость от юриди­че­ско­го оформ­ле­ния пре­бы­ва­ния зем­ледель­цев в поме­стье. В одном слу­чае они — si­ve exe­de­runt ag­ros fruc­ti­bus do­mi­nis pro­fu­tu­ros, si­ve ali­qua ab iis­dem si­bi iniuncta no­ve­runt, nec mer­ce­dem la­bo­ris de­bi­tam con­se­cu­ti sunt. За таких зем­ледель­цев нало­ги пла­тил при­няв­ший их хозя­ин — ab il­lis tri­bu­ta, quae pub­li­cis pe­rie­runt functio­ni­bus, exi­gan­tur. В дру­гом слу­чае, — si oc­cul­ta­to eo pro­fu­gi, quod alie­ni es­se vi­de­ren­tur, qua­si sui ar­bit­rii ac li­be­ri apud ali­quem se col­lo­ca­ve­runt, aut ex­co­len­tes ter­ras par­tem fruc­tuum pro so­lo de­bi­tam do­mi­nis praes­ti­te­runt, ce­te­ra prop­rio pe­cu­lio re­ser­van­tes, vel qui­bus­cun­que ope­ris im­pen­sis mer­ce­dem pla­ci­tam con­se­cu­ti sunt. Такие зем­ледель­цы сами пла­ти­ли нало­ги — ab ip­sis pro­fu­gis quae­cum­que de­ben­tur exi­gen­ter, nam ma­ni­fes­tum est, pri­va­tum iam es­se contrac­tum.

В пер­вом слу­чае зем­леде­лец знал о бег­лом поло­же­нии при­ни­мае­мых зем­ледель­цев и не заклю­чал с ними кон­трак­та арен­ды, исполь­зуя их, так ска­зать, fi­de do­mi­ni­ca. За этих коло­нов нало­ги пла­тил сам земле­вла­де­лец, види­мо, в соот­вет­ст­вии с тем поряд­ком, кото­рый был при­нят и во вре­ме­на Уль­пи­а­на. Во вто­ром слу­чае, коло­ны, обма­нув земле­вла­дель­ца, пред­став­ля­ли себя сво­бод­ны­ми и само­сто­я­тель­ны­ми (sui ar­bit­rii = sui iuris), и он по незна­нию заклю­чил с ними дого­вор либо на арен­ду зем­ли, либо на под­ряд каких-нибудь работ. Эти коло­ны или mer­cen­na­rii пла­ти­ли сами. Раз­ли­чие меж­ду эти­ми дву­мя типа­ми работ­ни­ков состо­я­ло в том, что одни вос­при­ни­ма­лись по образ­цу мест­ных, сво­их (in­di­ge­nae = ori­gi­na­les), а дру­гие — приш­лых арен­да­то­ров, чужих (qua­si extra­nei).

Но кро­ме ука­зан­но­го раз­ли­чия обра­ща­ет на себя вни­ма­ние так­же и то, что внут­ри каж­дой из этих двух раз­ли­чаю­щих­ся по юриди­че­ско­му отно­ше­нию к поме­стью групп работ­ни­ков про­смат­ри­ва­ет­ся раз­ли­чие по хозяй­ст­вен­но­му их исполь­зо­ва­нию. Одни высту­па­ли в роли зем­ледель­цев: 1) si­ve exe­de­runt ag­ros fruc­ti­bus do­mi­nis pro­fu­tu­ros; 2) aut ex­co­len­tes ter­ras par­tem fruc­tuum pro so­lo de­bi­tam do­mi­nis praes­ti­te­runt, ce­te­ra prop­rio pe­cu­lio re­ser­van­tes. Дру­гие выпол­ня­ли под­соб­ные сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные работы: 1) si­ve ali­qua ab iis­dem si­bi iniuncta no­ve­runt, nec mer­ce­dem la­bo­ris de­bi­tam con­se­cu­ti sunt; 2) vel qui­bus­cun­que ope­ris im­pen­sis mer­ce­dem pla­ci­tam con­se­cu­ti sunt.

Это раз­ли­чие пере­кли­ка­ет­ся с клас­си­фи­ка­ци­ей сель­ско­го труда у Var­ro de re rus­ti­ca, 1, 16: om­nes ag­ri co­lun­tur ho­mi­ni­bus ser­vis aut li­be­ris aut ut­rius­que: li­be­ris, aut cum ip­si co­lunt, ut ple­ri­que pau­per­cu­li cum sua pro­ge­nie, aut mer­cen­na­riis, cum con­duc­ti­ciis li­be­ro­rum ope­ris res maio­res, ut vin­de­mias ac fae­ni­si­cia, ad­mi­nistrant, iique quos obae­ra­rios nostri vo­ci­ta­runt et etiam nunc sunt in Asia at­que Aegyp­to et in Il­ly­ri­co complu­res. Пер­вая кате­го­рия — li­be­ris, aut cum ip­si co­lunt, … aut mer­cen­na­riis — соот­вет­ст­ву­ет деле­нию работ­ни­ков по при­зна­ку хозяй­ст­вен­но­го исполь­зо­ва­ния²⁸. Вто­рая кате­го­рия — ii quos obae­ra­rios nostri vo­ci­ta­runt — выде­ля­ет зави­си­мых от хозя­и­на поме­стья работ­ни­ков из чис­ла про­чих li­be­ris, кото­рые в Ита­лии во вре­ме­на Варро­на были в основ­ном само­сто­я­тель­ны­ми лица­ми, заклю­чав­ши­ми дого­вор на арен­ду зем­ли или про­из­вод­ство сель­ских работ. Обо­зна­че­ние obae­ra­rii ука­зы­ва­ло на некую зави­си­мость этих работ­ни­ков, нано­сив­шую ущерб их ста­ту­су li­be­ri. Одна­ко некоррект­но счи­тать их долж­ни­ка­ми (ne­xi, ad­dic­ti), исхо­дя из эти­мо­ло­гии сло­ва obae­ra­rius²⁹. Варрон ведь под­чер­ки­вал, что это обо­зна­че­ние при­ла­га­лось к про­вин­ци­аль­ным зем­ледель­цам рим­ля­на­ми, при­вно­сив­ши­ми соб­ст­вен­ные поня­тия в чуж­дую им дей­ст­ви­тель­ность. Исполь­зо­вав­ши­е­ся для отно­ше­ний с про­вин­ци­аль­ны­ми пере­гри­на­ми нор­мы ius gen­tium суще­ст­вен­но отли­ча­лись от норм ius ci­vi­le, к кото­ро­му вос­хо­ди­ло ne­xum und ad­dic­tio. Если рас­смат­ри­вать клас­си­фи­ка­цию работ­ни­ков в кон­сти­ту­ции 371 г. как объ­еди­няв­шую прин­ци­пы, лежав­шие в осно­ве for­ma cen­sua­lia Уль­пи­а­на, с одной сто­ро­ны, и клас­си­фи­ка­ции Var­ro, с дру­гой, то мож­но пред­по­ло­жить, что тер­ми­ном obae­ra­rii рим­ляне обо­зна­ча­ли про­вин­ци­аль­ных тузем­ных зем­ледель­цев без дого­во­ра, не вда­ва­ясь в суще­ство их отли­чия от само­сто­я­тель­ных кре­стьян или mer­cen­na­rii.

Насколь­ко слож­но было в поня­ти­ях рим­ско­го ius ci­vi­le адек­ват­но выра­зить отно­ше­ния про­вин­ци­аль­ной дей­ст­ви­тель­но­сти пока­зы­ва­ют веду­щи­е­ся мно­ги­ми поко­ле­ни­я­ми спо­ры сре­ди иссле­до­ва­те­лей по пово­ду одно­го места в ком­мен­та­рии Гая к про­вин­ци­аль­но­му эдик­ту: Ap­pa­ret autem de eo nos co­lo­nos di­ce­re, qui ad pe­cu­niam nu­me­ra­tam con­du­xit; alio­quin par­tia­rius co­lo­nus qua­si so­cie­ta­tis iure et dam­num et luc­rum cum do­mi­no fun­di par­ti­tur³⁰. Пра­во­вая тра­ди­ция застав­ля­ла рим­ских юри­стов смот­реть на par­tia­rius co­lo­nus как на арен­да­то­ра, либо имев­ше­го спе­ци­фи­че­ские чер­ты в сво­ем поло­же­нии по срав­не­нию с «клас­си­че­ским» con­duc­tor, либо изме­нив­ше­го свое поло­же­ние под вли­я­ни­ем эко­но­ми­че­ских труд­но­стей. Этот же взгляд харак­те­рен и для мно­гих совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей³¹. Одна­ко при­веден­ный выше мате­ри­ал поз­во­ля­ет пред­по­ла­гать, что qua­si so­cie­ta­tis iure et dam­num et luc­rum cum do­mi­no fun­di par­ti­tur в трак­тов­ке Гая — по смыс­лу более соот­вет­ст­во­ва­ло exe­de­runt ag­ros fruc­ti­bus do­mi­nis pro­fu­tu­ros, неже­ли ex­co­len­tes ter­ras par­tem fruc­tuum pro so­lo de­bi­tam do­mi­nis praes­ti­te­runt, ce­te­ra prop­rio pe­cu­lio re­ser­van­tes кон­сти­ту­ции CJ. 11, 48, 8 — 371. Хотя сами послед­ние опре­де­ле­ния, взя­тые в отры­ве от кон­тек­ста, выглядят иден­тич­ны­ми, за ними скры­ва­лось раз­ное пра­во­вое отно­ше­ние коло­на с соб­ст­вен­ни­ком зем­ли. Par­tia­rius co­lo­nus в тек­сте Гая так же про­ти­во­по­став­лен тому, qui ad nu­me­ra­tam pe­cu­niam con­du­xit, как колон, работав­ший в поме­стье fi­de do­mi­ni­ca, — тому, кото­рый mer­ce­de, ut extra­nei co­lo­ni so­lent, fun­dum co­luis­set³². Види­мо, подоб­но вили­ку, управ­ляв­ше­му поме­стьем fi­de do­mi­ni­ca, он счи­тал­ся частью instru­men­tum fun­di, в отли­чие от того, кото­рый pen­sio­nes cer­ta quan­ti­ta­te… co­le­ret³³. Поэто­му мож­но счи­тать, что поня­тие fi­de do­mi­ni­ca в тек­сте Гая было выра­же­но сло­ва­ми: qua­si so­cie­ta­tis iure et dam­num et luc­rum cum do­mi­no fun­di par­ti­tur.

Таким обра­зом, мож­но дей­ст­ви­тель­но при­знать, что задол­го до фис­каль­ной рефор­мы Дио­кле­ти­а­на суще­ст­во­ва­ла фис­каль­ная ответ­ст­вен­ность земле­вла­дель­ца за опре­де­лен­ную часть сво­их коло­нов и суще­ст­во­ва­ло две кате­го­рии коло­нов, кото­рые раз­ли­ча­лись не толь­ко сво­им реаль­ным поло­же­ни­ем, но и по харак­те­ру его юриди­че­ско­го оформ­ле­ния. Одна­ко мож­но ли на этом осно­ва­нии согла­сить­ся с утвер­жде­ни­ем Мир­ко­вич, что запи­сан­ные под име­нем земле­вла­дель­ца на его зем­ле коло­ны уже в III в. нахо­ди­лись в зави­си­мом от него поло­же­нии и были при­креп­ле­ны к его зем­ле в той же мере, что и в IV в.?

Co­lo­ni и fis­cus. Мир­ко­вич не учи­ты­ва­ет того обсто­я­тель­ства, что нало­го­вые систе­мы ран­ней и позд­ней импе­рии не были пол­но­стью иден­тич­ны³⁴. Соглас­но рас­про­стра­нен­но­му мне­нию, начи­ная с эпо­хи Авгу­ста насе­ле­ние импе­рии пла­ти­ло как подуш­ный налог (tri­bu­tum ca­pi­ti), так и налог на зем­лю (tri­bu­tum so­li), кото­рый был про­из­во­ден от нало­га на иму­ще­ство³⁵. Упро­щен­ность таких взглядов кри­ти­ко­вал В. Гоф­фарт, ука­зы­вая на зави­си­мость пред­став­ле­ний о нало­гах ран­ней импе­рии от уни­фи­ци­ро­ван­но­го нало­го­об­ло­же­ния более позд­ней эпо­хи³⁶. В Диге­стах Юсти­ни­а­на сна­ча­ла при­веде­но мне­ние Уль­пи­а­на о пра­ви­лах исчис­ле­ния подуш­но­го нало­га, а затем нало­го­об­ло­же­ния зем­ли (ager)³⁷. О раз­ли­чие меж­ду tri­bu­tum ca­pi­ti и tri­bu­tum so­li упо­ми­нал и Павел³⁸. Види­мо, неко­то­рая уни­фи­ка­ция нало­гов была про­из­веде­на в эпо­ху Севе­ров и была свя­за­на с общи­ми тен­ден­ци­я­ми, при­вед­ши­ми к изда­нию Con­sti­tu­tio An­to­ni­nia­na. До нача­ла III в. нало­го­вое обло­же­ние граж­дан вряд ли сов­па­да­ло с обло­же­ни­ем пере­гри­нов раз­лич­но­го поло­же­ния. Пре­до­став­ле­ние пере­гри­нам рим­ско­го граж­дан­ства потре­бо­ва­ло вклю­че­ния в систе­му нало­го­во­го обло­же­ния лич­но­сти зем­ледель­цев, преж­де высту­пав­ших по отно­ше­нию к нало­го­во­му ведом­ству толь­ко в каче­стве при­над­леж­но­сти поме­стья (instru­men­tum fun­di). Поэто­му при Дио­кле­ти­ане тра­ди­ци­он­ные фор­мы сбо­ра нало­гов были пере­осмыс­ле­ны. Позе­мель­ный налог сель­ско­го насе­ле­ния полу­чил назва­ние iuga­tio или an­no­na³⁹. Подуш­ная подать зем­ледель­цев, исчис­ляв­ша­я­ся в ca­put, ста­ла вклю­чать не толь­ко лич­ность нало­го­пла­тель­щи­ка, как преж­ний tri­bu­tum ca­pi­ti, но и отде­лен­ную от зем­ли рабо­чую силу. Такой налог полу­чил назва­ние ca­pi­ta­tio⁴⁰. При­чем, посколь­ку в поня­тии ca­pi­ta­tio доми­ни­ро­ва­ла не лич­ность, а трудо­вая еди­ни­ца, оно вклю­ча­ло не толь­ко зем­ледель­цев и чле­нов их семей, но и рабо­чий скот⁴¹. Фак­ти­че­ски поня­тие ca­pi­ta­tio ста­ло вклю­чать все то, что преж­де оце­ни­ва­лось юри­ста­ми как instru­men­tum fun­di.

При Дио­кле­ти­ане iuga­tio-an­no­na und ca­pi­ta­tio стре­ми­лись рас­смат­ри­вать как два раз­ных нало­га, ори­ен­ти­ру­ясь, види­мо, на преж­нюю прак­ти­ку сбо­ра tri­bu­tum so­li et ca­pi­ti⁴². После Дио­кле­ти­а­на под вли­я­ни­ем прак­ти­че­ско­го осу­щест­вле­ния сбо­ра нало­гов про­ис­хо­ди­ло сбли­же­ние и неред­ко сли­я­ние iuga­tio und ca­pi­ta­tio на той осно­ве, что а) суще­ст­во­ва­ла тра­ди­ция ран­ней импе­рии взи­мать налог с име­ния, вклю­чав­ше­го зем­лю и рабо­чую силу, а не с одной зем­ли, б) оба нало­га исчис­ля­лись в про­дук­тах и упла­чи­ва­лись одни­ми и теми же лица­ми — вла­дель­ца­ми име­ний. Но это сли­я­ние в ком­би­ни­ро­ван­ную систе­му iuga­tio-ca­pi­ta­tio при­жи­лось не везде и в ряде про­вин­ций (Еги­пет, Афри­ка, часть Галль­ской пре­фек­ту­ры) налог исчис­лял­ся раздель­но в iuga (aru­ra) und ca­pi­ta⁴³. Веро­ят­но, в раз­ных слу­ча­ях в поня­тие ca­pi­ta­tio вкла­ды­ва­лось раз­ное содер­жа­ние. Иссле­до­ва­те­ли обра­ти­ли вни­ма­ние на суще­ст­во­ва­ние отли­чав­ших­ся друг от дру­га ca­pi­ta­tio hu­ma­na und ca­pi­ta­tio ter­re­na⁴⁴. Воз­мож­но, ca­pi­ta­tio hu­ma­na вклю­ча­ло преж­ний tri­bu­tum ca­pi­ti und ca­put работ­ни­ков в каче­стве трудо­вой еди­ни­цы. Заме­на tri­bu­tum ca­pi­ti на ca­pi­ta­tio hu­ma­na про­изо­шла, веро­ят­но, пото­му, что в состав послед­не­го вклю­ча­лись и рабы, тогда как с tri­bu­tum ca­pi­ti они не были свя­за­ны. Ca­pi­ta­tio ter­re­na, веро­ят­но, вклю­ча­ло в себя descrip­tio fun­di, состо­яв­шее из descrip­tio ter­re­na (iuga­tio) und descrip­tio ani­ma­rum (ca­pi­ta­tio hu­ma­na at­que ani­ma­lium).

На осно­ве фис­каль­ных обя­зан­но­стей меж­ду коло­на­ми, обра­ба­ты­вав­ши­ми чужую зем­лю и жив­ши­ми на ней посто­ян­но, и кре­стья­на­ми, вед­ши­ми свое хозяй­ство на соб­ст­вен­ной зем­ле, обра­зо­ва­лось суще­ст­вен­ное раз­ли­чие. Подоб­но посес­со­рам более круп­ных име­ний, само­сто­я­тель­ные кре­стьяне, обра­зо­вы­вав­шие plebs rus­ti­ca, пла­ти­ли iuga­tio und ca­pi­ta­tio, а так­же нес­ли свя­зан­ные с их граж­дан­ской при­над­леж­но­стью mu­ne­ra. Посто­ян­но жив­шие на зем­ле поме­стья коло­ны ока­за­лись сво­бод­ны от необ­хо­ди­мо­сти лич­ной упла­ты подуш­ной пода­ти, кото­рая была вклю­че­на в состав ca­pi­ta­tio, пла­тив­шей­ся земле­вла­дель­цем⁴⁵. Вме­сто упла­ты tri­bu­tum ca­pi­ti они пла­ти­ли рен­ту за поль­зо­ва­ние зем­лей и нес­ли государ­ст­вен­ные mu­ne­ra. Их ca­pi­ta­tio hu­ma­na вхо­ди­ла в состав рен­ты, из кото­рой отчис­ля­лось в ca­pi­ta­tio ter­re­na. В таком поло­же­нии нахо­ди­лись толь­ко коло­ны, кото­рые были ori­gi­na­les (или посто­ян­ны­ми in­qui­li­ni) на зем­ле част­ных посес­со­ров. Коло­ны фис­каль­ных и импе­ра­тор­ских име­ний про­дол­жа­ли оста­вать­ся три­бу­та­ри­я­ми и пла­тить ca­pi­ta­tio, посколь­ку за них это делать было неко­му. Поэто­му на город­ских зем­лях tri­bu­ta­rius отли­чал­ся от co­lo­nus, а в дру­гих слу­ча­ях поня­тия tri­bu­ta­rius и co­lo­nus сов­па­да­ли⁴⁶. Три­бу­та­ри­я­ми оста­ва­лись и те, кто не являл­ся ori­gi­na­les чужо­го име­ния, хотя и не имел доста­точ­но соб­ст­вен­ной зем­ли, чтобы быть запи­сан­ным в цен­зо­вый регистр на ней. Такие лица заклю­ча­ли с земле­вла­дель­цем аренд­ный дого­вор и пла­ти­ли ca­pi­ta­tio с зем­ли само­сто­я­тель­но. Воз­мож­но, что и iuga­tio они пла­ти­ли сами. Фак­ти­че­ски поло­же­ние таких коло­нов-арен­да­то­ров в IV в. было таким же, как и в эпо­ху ран­ней импе­рии.

Таким обра­зом, сохра­нив преж­нее отно­ше­ния фис­ка с мел­ки­ми арен­да­то­ра­ми чужой зем­ли, рефор­мы Дио­кле­ти­а­на созда­ли пред­по­сыл­ку после­дую­ще­го зако­но­да­тель­ства, наста­и­вав­ше­го а) на воз­вра­ще­нии ушед­ших из име­ния co­lo­ni ori­gi­na­les; б) на упла­те ca­pi­ta­tio с лишив­ше­го­ся таких коло­нов име­ния теми, кто их при­ни­мал; в) на запре­те разде­лять зем­лю (име­ние) и co­lo­ni an­ti­quis­si­mi на ней; г) на необ­хо­ди­мо­сти про­да­вать ser­vi cen­si­ti толь­ко с име­ни­ем, в ценз кото­ро­го они впи­са­ны. Это зако­но­да­тель­ство сна­ча­ла исхо­ди­ло из пред­став­ле­ния, что зем­ледель­цы были тес­но свя­за­ны с поме­стьем, на терри­то­рии кото­ро­го оби­та­ли. Эта идея име­ла под собой реаль­ное осно­ва­ние в виде нали­чия поко­ле­ни­я­ми жив­ших на зем­ле co­lo­ni in­di­ge­nae. В каче­стве юриди­че­ско­го обос­но­ва­ния она опи­ра­лась на ита­лий­скую тра­ди­цию свя­зи каж­до­го граж­да­ни­на со сво­ей ori­go. Пре­до­став­ле­ние рим­ско­го граж­дан­ства пере­гри­нам долж­но было повы­сить зна­че­ние ori­go в харак­те­ри­сти­ке их ново­го граж­дан­ско­го ста­ту­са. Для коло­на, пред­ки кото­ро­го с дав­них вре­мен жили на терри­то­рии поме­стья, послед­нее и было его реаль­ной ori­go. Поэто­му в зако­но­да­тель­стве IV в. co­lo­ni in­di­ge­nae (= an­ti­quis­si­mi) были опре­де­ле­ны как co­lo­ni ori­gi­na­les. Идея, что коло­ны и сель­ские рабы свя­за­ны не с име­ни­ем, а с зем­лей, про­яв­ля­ет­ся в импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве позд­нее, толь­ко в середине IV в. Ее появ­ле­ние было свя­за­но с прак­ти­че­ским осу­щест­вле­ни­ем фис­каль­но­го регу­ли­ро­ва­ния, для кото­ро­го ori­go было толь­ко фор­мой. Основ­ным спо­со­бом исчис­ле­ния нало­га был налог с зем­ли — iuga­tio, ca­pi­ta­tio ter­re­na — доход с кото­рой варьи­ро­вал­ся вслед­ст­вие нали­чия или отсут­ст­вия на ней работ­ни­ков. Это про­яв­ля­лось в том, что неко­то­рые соб­ст­вен­ни­ки, желая обой­ти огра­ни­че­ния на про­да­жу име­ния без инвен­та­ря, ста­ли про­да­вать неболь­шую часть име­ния с коло­на­ми или раба­ми, а осталь­ную зем­лю — отдель­но. В пори­цав­ших и пред­у­преж­дав­ших такую прак­ти­ку импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ци­ях ста­ла про­во­дить­ся мысль, что зем­ледель­цы не суще­ст­ву­ют absque ter­ra⁴⁷. Посколь­ку это утвер­жде­ние отно­си­лось и к коло­нам, и к рабам, оче­вид­но, что оно вос­хо­ди­ло к спо­со­бу исчис­ле­ния нало­гов, осно­вы­вав­ше­му­ся на обло­же­нии зем­ли. Одна­ко сам по себе спо­соб исчис­ле­ния нало­гов не мог быть при­чи­ной юриди­че­ско­го при­креп­ле­ния коло­нов, так как не менял их пуб­лич­но-пра­во­во­го поло­же­ния.

Ана­хо­ре­сис ран­ней импе­рии и коло­нат. Одна­ко изло­жен­ным сооб­ра­же­ни­ям как буд­то про­ти­во­ре­чит доста­точ­но обшир­ный папи­ро­ло­ги­че­ский мате­ри­ал о ana­cho­re­sis кре­стьян­ско­го насе­ле­ния в I—III вв. Этот мате­ри­ал при­во­дит в поль­зу сво­ей кон­цеп­ции Мир­ко­вич, выде­ляя в его мас­се целый ряд эдик­тов, при­зы­вав­ших или при­ка­зы­вав­ших лицам, про­жи­вав­шим вда­ли от роди­ны, вер­нуть­ся на род­ную зем­лю⁴⁸. По ее мне­нию, эти эдик­ты одно­тип­ны импе­ра­тор­ским эдик­там IV в. из Кодек­сов, при­ка­зы­вав­шим воз­вра­щать коло­нов к месту про­ис­хож­де­ния и их обя­зан­но­стям. Поэто­му, счи­та­ет она, нет осно­ва­ний гово­рить о пере­ме­нах в государ­ст­вен­ной поли­ти­ке и поло­же­нии коло­нов с пере­хо­дом к позд­ней импе­рии.

Боль­шая часть при­во­ди­мых Мир­ко­вич мате­ри­а­лов об ана­хо­ре­си­се и при­нуди­тель­ном воз­вра­те долж­ни­ков фис­ку и сво­ей idia были уже рас­смот­ре­ны М. Ростов­це­вым, Х. Бра­у­нер­том и Я. Д. Томас⁴⁹. Все эти иссле­до­ва­те­ли свя­зы­ва­ют воз­врат зем­ледель­цев с их отно­ше­ни­ем не к обра­ба­ты­вае­мой зем­ле, а к idia⁵⁰. По пово­ду эдик­та 104 г. пре­фек­та Егип­та Г. Вибия Мак­си­ма и дру­гих подоб­ных поста­нов­ле­ний Ростов­цев обра­тил вни­ма­ние на связь при­зы­вов пре­фек­та к нахо­див­ше­му­ся вне idia насе­ле­нию с бли­зив­шим­ся цен­зом и при­шел к выво­ду, что эдикт был не более, чем напо­ми­на­ни­ем о цен­зе⁵¹. С этим мне­ни­ем согла­сен и Томас⁵². Бра­у­нерт обра­тил вни­ма­ние на то, что боль­шин­ство эдик­тов каса­лись лиц, про­жи­вав­ших вне сво­ей idia и не были изда­ны спе­ци­аль­но по отно­ше­нию к ана­хо­ре­си­су зем­ледель­цев⁵³. Одна­ко оби­лие поста­нов­ле­ний при­ве­ло его к мыс­ли, что «рим­ское пра­ви­тель­ство стре­ми­лось свя­зать все насе­ле­ние с его посто­ян­ным местом житель­ства»⁵⁴. Тот же фак­ти­че­ски под­ход обна­ру­жил и Томас при рас­смот­ре­нии ряда поста­нов­ле­ний рубе­жа II—III вв., к кото­рым отно­сят­ся эдикт М. Сем­п­ро­ния Либе­ра­ли­са 154 г., инструк­ции пре­фек­та Вале­рия Дата, цити­ро­ван­ные в пети­ции 216 г., пись­мо пре­фек­та Егип­та Субу­та­на Аки­лы стра­те­гу седь­мо­го нома от 206/207 гг. со ссыл­кой на эдикт Севе­ра и Кара­кал­лы 199/200 гг.⁵⁵ Томас обра­тил вни­ма­ние на то, что эти эдик­ты, подоб­но эдик­ту Вибия Мак­си­ма, име­ли част­ное при­ме­не­ние⁵⁶. Даже эдикт Субу­та­на Аки­лы был свя­зан с цен­зом 201/202 гг.

Лишь эдикт Сеп­ти­мия Севе­ра и Кара­кал­лы 199/200 гг. выхо­дит за рам­ки мест­ной адми­ни­ст­ра­тив­ной прак­ти­ки⁵⁷. Поэто­му Томас пред­по­ло­жил, что это поста­нов­ле­ние было пер­вым ука­зом, объ­явив­шим неза­кон­ны­ми все слу­чаи посто­ян­но­го про­жи­ва­ния вне сво­ей idia. Если это так, то этот эдикт пред­став­лял собой важ­ное изме­не­ние в импе­ра­тор­ской поли­ти­ке. Томас про­вел ана­ло­гию меж­ду эдик­том Севе­ра и Кара­кал­лы 199/200 гг. и эдик­том Кон­стан­ти­на 332 г. и при­шел к заклю­че­нию, что эдикт Севе­ра «мож­но рас­смат­ри­вать как пред­вос­хи­ще­ние более позд­не­го раз­ви­тия, когда все кре­стьяне были при­креп­ле­ны к зем­ле». Но по его мне­нию, «пол­но­го завер­ше­ния этот про­цесс достиг при Дио­кле­ти­ане»⁵⁸. Мир­ко­вич, есте­ствен­но, идет мно­го даль­ше Томас и пола­га­ет, что суще­ст­вен­ной раз­ни­цы меж­ду эдик­та­ми Севе­ра и Кон­стан­ти­на не было⁵⁹. При этом она обхо­дит вни­ма­ни­ем издан­ный Кара­кал­лой в 215 г. эдикт ана­ло­гич­но­го содер­жа­ния, дав­но извест­ный иссле­до­ва­те­лям⁶⁰. По его пово­ду еще Ростов­цев заме­тил, что «это поста­нов­ле­ние либо было в ори­ги­на­ле осо­бым импе­ра­тор­ским ука­зом: кото­рый уста­нав­ли­вал все­об­щий ценз и при­зы­вал все насе­ле­ние вер­нуть­ся в сво­ей idia, либо оно явля­лось спе­ци­аль­но для Алек­сан­дрии издан­ным, наряду со все­об­щим, поста­нов­ле­ни­ем»⁶¹. Судя по под­сче­там Томас, эдикт Кара­кал­лы 215 г. дей­ст­ви­тель­но был свя­зан с про­веде­ни­ем все­об­ще­го цен­за и таким обра­зом, как и отме­чал Ростов­цев, ничем не отли­чал­ся от эдик­та Вибия Мак­си­ма 104 г.

В допол­не­ние к это­му пред­став­ля­ет­ся необ­хо­ди­мым обра­тить вни­ма­ние на два обсто­я­тель­ства.

1) Эдикт 199/200 г. был издан Сеп­ти­ми­ем Севе­ром в чис­ле боль­шо­го чис­ла дру­гих кон­сти­ту­ций во вре­мя инспек­ци­он­ной поезд­ки в Еги­пет⁶². Север пытал­ся при­дать Егип­ту, кото­рый суще­ст­вен­но отли­чал­ся сво­ей адми­ни­ст­ра­тив­ной орга­ни­за­ци­ей от про­чих обла­стей импе­рии, вид муни­ци­паль­но орга­ни­зо­ван­ной про­вин­ции. Не лише­но смыс­ла пред­по­ло­же­ние, что эта его дея­тель­ность, направ­лен­ная на уни­фи­ка­цию адми­ни­ст­ра­тив­ной орга­ни­за­ции импе­рии, име­ла под­гото­ви­тель­ный харак­тер по отно­ше­нию к при­ня­тию в 212 г. Con­sti­tu­tio An­to­ni­nia­na. Воз­мож­но, в каче­стве под­гото­ви­тель­ной меры Север рас­смат­ри­вал необ­хо­ди­мость наведе­ния поряд­ка в Егип­те, ори­ен­ти­ру­ясь сна­ча­ла на при­выч­ные здесь мест­ные меры. В Егип­те суще­ст­во­ва­ла дли­тель­ная, вос­хо­див­шая к элли­ни­сти­че­ским, и даже к древ­не­во­сточ­ным вре­ме­нам прак­ти­ка и тра­ди­ция адми­ни­ст­ра­тив­но­го под­чи­не­ния трудя­ще­го­ся насе­ле­ния доста­точ­но раз­ветв­лен­но­му аппа­ра­ту чинов­ни­ков. В дру­гих про­вин­ци­ях, осо­бен­но запад­ных, такой аппа­рат был не столь раз­вит. Муни­ци­па­ли­за­ция Егип­та Севе­ром оце­ни­ва­ет­ся совре­мен­ны­ми иссле­до­ва­те­ля­ми как при­да­ние этой про­вин­ции внеш­ней фор­мы рим­ско­го типа орга­ни­за­ции при сохра­не­нии прак­ти­че­ски все­го мест­но­го аппа­ра­та. Нахо­дясь в Егип­те, Север вре­мен­но при­нял на себя руко­вод­ство про­вин­ци­ей и поэто­му его алек­сан­дрий­ские эдик­ты по сути име­ли то же зна­че­ние, что и эдик­ты пре­фек­тов, то есть изда­ва­лись для мест­но­го употреб­ле­ния. Эдикт Кара­кал­лы 215 г., как и эдикт Севе­ра, был свя­зан со вре­ме­нем про­веде­ния оче­ред­но­го цен­за и издан импе­ра­то­ром во вре­мя его поезд­ки в Сирию и Алек­сан­дрию.

2) Еги­пет — един­ст­вен­ная рим­ская про­вин­ция, из кото­рой сохра­ни­лись поста­нов­ле­ния I—III вв. о воз­вра­ще­нии насе­ле­ния к сво­ей idia. Мир­ко­вич кажет­ся пра­во­мер­ным рас­про­стра­нять эти дан­ные и на дру­гие про­вин­ции⁶³. Одна­ко в эпо­ху ран­ней импе­рии рим­ское государ­ство не пред­став­ля­ло собой уни­фи­ци­ро­ван­но­го соци­аль­но-юриди­че­ско­го и поли­ти­ко-адми­ни­ст­ра­тив­но­го поля⁶⁴. Ита­лия отли­ча­лась от про­вин­ций, элли­ни­сти­че­ские про­вин­ции — от запад­ных, Еги­пет — от осталь­но­го рим­ско­го мира. Поэто­му до III в. адми­ни­ст­ра­тив­ная прак­ти­ка Егип­та была доста­точ­но част­ным явле­ни­ем, сход­ным частич­но с поряд­ка­ми на Сици­лии или в Малой Азии, но не пока­за­тель­ным для дру­гих про­вин­ций. Изда­ние эдик­та Кара­кал­лы 212 г. созда­ло фор­маль­ную пред­по­сыл­ку для уни­фи­ка­ции адми­ни­ст­ра­тив­ной поли­ти­ки импе­рии, но соци­аль­но-поли­ти­че­ский кри­зис III в. не поз­во­лил импе­ра­то­рам до Дио­кле­ти­а­на осу­ще­ст­вить эту уни­фи­ка­цию поли­ти­че­ски­ми сред­ства­ми. Поэто­му толь­ко для IV в. мож­но гово­рить об обще­им­пер­ской адми­ни­ст­ра­тив­ной прак­ти­ке. И имен­но в это вре­мя появи­лось коло­нат­ное зако­но­да­тель­ство для всей импе­рии.

Нет сомне­ния в том, что, как ука­зы­вал Ростов­цев, рим­ские импе­ра­то­ры в сво­ем государ­ст­вен­ном стро­и­тель­стве ори­ен­ти­ро­ва­лись на восточ­ные, элли­ни­сти­че­ские и, в част­но­сти, еги­пет­ские образ­цы адми­ни­ст­ра­тив­ной прак­ти­ки. Одна­ко оформ­ляв­шее их пра­во было рим­ским, осно­ван­ным на ита­лий­ской пра­во­вой тра­ди­ции. За внеш­ним сход­ством про­вин­ци­аль­ных эдик­тов III в. и импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ций Кодек­сов сто­я­ло глу­бо­кое раз­ли­чие их места в систе­ме зако­но­да­тель­ства. Мож­но про­во­дить фор­маль­ные парал­ле­ли меж­ду штра­фом за укры­ва­тель­ство бег­ло­го коло­на в CTh. 5, 17, 2 — 386 и штра­фом, нало­жен­ным пре­фек­том Егип­та Субу­та­ном Аки­лой в 209 г. на лицо, удер­жи­вав­шее нало­го­пла­тель­щи­ка (hu­po­fo­ros)⁶⁵. Такой же по раз­ме­рам штраф в 50000 сестер­ци­ев нало­жил в I в. до н. э. намест­ник Сици­лии Веррес на неко­е­го Ксе­но, пытав­ше­го­ся обма­нуть государ­ство⁶⁶. Два послед­них акта име­ли част­ное хож­де­ние внут­ри про­вин­ции и опи­ра­лись на мест­ную элли­ни­сти­че­скую прак­ти­ку⁶⁷. Напро­тив, эдикт 386 г., направ­лен­ный пре­фек­ту пре­то­рия Цине­гию, касал­ся всех восточ­ных про­вин­ций, а, вой­дя в Кодекс Фео­до­сия, и запад­ных⁶⁸. Оче­вид­но, что обще­им­пер­ским это пра­ви­ло смог­ло стать толь­ко тогда, когда адми­ни­ст­ра­тив­ная систе­ма импе­рии дозре­ла до это­го. В эпо­ху Дио­кле­ти­а­на и Кон­стан­ти­на о штра­фах за исполь­зо­ва­ние бег­лых коло­нов речи еще не шло. Раз­ли­чие меж­ду эдик­та­ми 199/200 и 332 гг. состо­я­ло не толь­ко в том, что один, как счи­та­ет Мир­ко­вич, отно­сил­ся к сель­ско­му насе­ле­нию про­вин­ций, покидав­ше­му место сво­его житель­ства, а дру­гой касал­ся нака­за­ния тех, кто при­ни­мал бег­лых зем­ледель­цев⁶⁹. Раз­ли­чие состо­я­ло и в том, что эдикт 199/200 г. был поста­нов­ле­ни­ем мест­но­го зна­че­ния, а эдикт 332 г. — по край­ней мере, после вклю­че­ния его в Кодекс Фео­до­сия — обще­го, то есть con­sti­tu­tio ge­ne­ra­lis.

Чтобы обос­но­вать свою пози­цию, Мир­ко­вич про­во­дит мысль, что боль­шая часть эдик­тов II—III вв., тре­бо­вав­ших воз­вра­ще­ния зем­ледель­цев домой, не была свя­за­на с про­веде­ни­ем цен­за⁷⁰. Одна­ко Томас обос­но­вал эту связь цен­за с эдик­та­ми Сем­п­ро­ния Либе­ра­ли­са 154 г., Севе­ра и Кара­кал­лы 199/200 г., Вале­рия Дата 216 г., на кото­рые ссы­ла­ет­ся Мир­ко­вич⁷¹. К тому же для изда­ния тако­го рода эдик­та и не тре­бо­ва­лось сов­па­де­ния со вре­ме­нем цен­за. В Егип­те была рас­про­стра­не­на крат­ко­сроч­ная арен­да зем­ли. Кре­стьяне покида­ли села и пере­хо­ди­ли в дру­гое место, чтобы избе­жать разо­ри­тель­ных литур­гий и не пла­тить пода­тей, по кото­рым силь­но задол­жа­ли. Так посту­па­ли не толь­ко коло­ны, но и само­сто­я­тель­ные зем­ледель­цы⁷². Жало­бы соседей, кото­рых застав­ля­ли нести литур­гии за бег­ле­цов и обра­ба­ты­вать их зем­лю, вынуж­да­ли адми­ни­ст­ра­цию при­ни­мать меры к розыс­ку и воз­вра­ще­нию лиц, не выпол­нив­ших свои обя­зан­но­сти. Оче­вид­но, что воз­врат их про­ис­хо­дил не пото­му, что они были обя­за­ны жить там, где роди­лись, а пото­му, что там оста­лись невы­пол­нен­ные ими обя­зан­но­сти.

Раз­ни­ца меж­ду Егип­том и дру­ги­ми про­вин­ци­я­ми, осо­бен­но запад­ны­ми, состо­я­ла в том, что в Егип­те поис­ка­ми бег­ле­цов зани­ма­лась про­вин­ци­аль­ная адми­ни­ст­ра­ция (отче­го и сохра­ни­лись свиде­тель­ства), а в запад­ных про­вин­ци­ях — эту функ­цию выпол­ня­ли курии город­ских общин, либо кон­дук­то­ры импе­ра­тор­ских поме­стий, част­ным обра­зом обра­щав­ши­е­ся за помо­щью к про­ку­ра­то­рам и пре­зи­дам (поэто­му дан­ных источ­ни­ков почти нет).

Co­lo­nus iuris alie­ni: ser­vus ter­rae и ser­vi­tu­tum. В совре­мен­ной лите­ра­ту­ре неод­но­крат­но обра­ща­лось вни­ма­ние на выра­же­ние co­lo­nus iuris alie­ni⁷³. Изу­че­ние эво­лю­ции ста­ту­са позд­не­рим­ско­го коло­на при­ве­ло иссле­до­ва­те­лей к есте­ствен­но­му реше­нию, что в кон­сти­ту­ции 332 г. это выра­же­ние обо­зна­ча­ло коло­на, кото­рый при­над­ле­жал к инвен­та­рю име­ния не того земле­вла­дель­ца, у кото­ро­го был обна­ру­жен (= co­lo­nus alie­nus). Или ины­ми сло­ва­ми, пра­во пла­тить ca­pi­ta­tio за пре­бы­ва­ние коло­на в име­нии при­над­ле­жа­ло не тому, у кого он обна­ру­жен, а дру­го­му (ius alie­ni). В таком смыс­ле это выра­же­ние мож­но пони­мать не как чисто юриди­че­ское, а как при­над­ле­жав­шее к чис­лу вуль­га­риз­мов пост­клас­си­че­ско­го пра­ва. Одна­ко заяв­ляя это, Мир­ко­вич тем не менее счи­та­ет, что такие коло­ны а) зани­ма­ли осо­бое поло­же­ние уже ко вре­ме­ни Кон­стан­ти­на и б) нахо­ди­лись в под­чи­не­нии у земле­вла­дель­ца, фак­ти­че­ски в его ius do­mi­nii⁷⁴. При­чи­ной воз­ник­но­ве­ния зави­си­мо­сти co­lo­ni iuris alie­ni она счи­та­ет неспо­соб­ность их спра­вить­ся с аренд­ны­ми пла­те­жа­ми, кото­рая в II—III вв. при­ве­ла к мас­со­вой задол­жен­но­сти коло­нов⁷⁵. Тема задол­жен­но­сти коло­нов, как извест­но, была осно­ва­тель­но раз­ра­бота­на Фюстель де Кулан­жем⁷⁶. Она неод­но­крат­но кри­ти­ко­ва­лась в лите­ра­ту­ре, но про­дол­жа­ет поль­зо­вать­ся попу­ляр­но­стью⁷⁷. По мне­нию Мир­ко­вич, задол­жав­шие коло­ны при­об­ре­та­ли ста­тус ne­xi или ad­dic­ti, под­вер­гав­ши­е­ся огра­ни­че­нию сво­бо­ды⁷⁸. Ведь еще Варрон опре­де­лил, что li­ber, qui suas ope­ras in ser­vi­tu­tem pro pe­cu­nia qua de­bet dat ne­xus vo­ca­tur (l. l. 7, 107). При этом Мир­ко­вич ссы­ла­ет­ся на Квин­ти­ли­а­на, рас­суж­дав­ше­го о сход­стве ser­vus и ad­dic­tus⁷⁹. Но Квин­ти­ли­ан гово­рил о фак­ти­че­ском сход­стве, а не юриди­че­ском. К тому же ему не при­шло в голо­ву, что ad­dic­tus, нахо­див­ший­ся вре­мен­но в зави­си­мом поло­же­нии, был per­so­na iuris alie­ni. Зави­си­мость долж­ни­ков носи­ла част­но­пра­во­вой харак­тер, тогда как коло­нат был пуб­лич­но-пра­во­вым инсти­ту­том. Это и понят­но, так как ad­dic­tus, соглас­но Квин­ти­ли­а­ну, вре­мен­но утра­чи­вал li­ber­tas, что сбли­жа­ло его с ser­vus. Ины­ми сло­ва­ми, срав­не­ние ser­vus и ad­dic­tus про­из­во­ди­лось Квин­ти­ли­а­ном на уровне sta­tus li­ber­ta­tis. Тогда как per­so­na iuris alie­ni — это кате­го­рия sta­tus fa­mi­liae. Поэто­му пря­мое срав­не­ние ne­xi und co­lo­ni, про­из­во­ди­мое Мир­ко­вич и дру­ги­ми иссле­до­ва­те­ля­ми, выглядит юриди­че­ски некоррект­ным. К тому же «кон­цеп­ция задол­жен­но­сти» не объ­яс­ня­ет меха­низм и при­чи­ну пре­вра­ще­ния част­но­пра­во­вой зави­си­мо­сти в пуб­лич­но-пра­во­вой инсти­тут. Если же ори­ен­ти­ро­вать­ся на похо­жесть инсти­ту­тов, то коло­нов и без задол­жен­но­сти мож­но было сопо­ста­вить с li­be­ri ho­mi­ni bo­na fi­de ser­vien­tes⁸⁰.

Каза­лось бы выяс­не­ние юриди­че­ско­го ста­ту­са co­lo­nus iuris alie­ni сле­ду­ет оста­вить как недо­ра­зу­ме­ние, про­ис­шед­шее на осно­ве засо­ре­ния вуль­га­риз­ма­ми пост­клас­си­че­ско­го пра­ва. Одна­ко IV в. дати­ро­ва­ны несколь­ко кон­сти­ту­ций, в кото­рых после­до­ва­тель­но про­во­дит­ся мысль, что колон не был не толь­ко сво­бод­ным, но и лицом sui iuris. Одна из кон­сти­ту­ций Вален­ти­ни­а­на I отме­ча­ла, что бег­лые коло­ны, обма­ны­вая вла­дель­ца име­ния, у кото­ро­го оста­нав­ли­ва­лись, пред­став­ля­лись qua­si sui ar­bit­rii ac li­be­ri, како­вы­ми на самом деле не были⁸¹. Дру­гая кон­сти­ту­ция почти того же вре­ме­ни ука­зы­ва­ла, что пале­стин­ские коло­ны «зано­сят­ся» (ex­sul­tet), как буд­то они suo iure ve­lut va­gos ac li­be­ri⁸². Издан­ная чуть позд­нее кон­сти­ту­ция импе­ра­то­ра Арка­дия после­до­ва­тель­но про­во­ди­ла мысль, что коло­ны в пра­ве не рав­ны земле­вла­дель­цу, в том чис­ле и тем, что они nec prop­ris qui­dem le­ges sui iuris ha­be­re vo­lue­runt⁸³. Это озна­ча­ет, что опре­де­ле­ние co­lo­nus iuris alie­ni не было слу­чай­ным и свя­за­но с опре­де­лен­ны­ми изме­не­ни­я­ми поло­же­ния коло­нов в пуб­лич­ном пра­ве и их ста­ту­са — в част­ном. Одна­ко все три при­веден­ные харак­те­ри­сти­ки взя­ты из кон­сти­ту­ций Кодек­са Юсти­ни­а­на, о кото­рых неиз­вест­но, исполь­зо­ва­лись ли они созда­те­ля­ми Кодек­са Фео­до­сия. Поэто­му вели­ка веро­ят­ность того, что дан­ные харак­те­ри­сти­ки при­над­ле­жа­ли ста­ту­су адскрип­ти­ция VI в.

Нали­чие в источ­ни­ках поня­тия con­di­cio co­lo­na­ria (= for­tu­na = tu­xee) ясно пока­зал И. Ф. Фих­ман⁸⁴. Одна­ко все при­веден­ные им мате­ри­а­лы отно­сят­ся ко вре­ме­ни Юсти­ни­а­на. В IV—V в. о con­di­cio co­lo­no­rum гово­ри­ли как об avi­tas con­di­cio, кото­рый pe­na пред­по­ла­гал нали­чие у них in­ge­nui­tas, но нала­гал на них некую обя­зан­ность, удер­жи­вав­шую их по месту житель­ства⁸⁵. Prop­ria con­di­cio, кото­рый был одно­вре­мен­но и de­bi­ta con­di­cio появ­ля­ет­ся у коло­нов в кон­сти­ту­ци­ях, дати­ро­ван­ных кон­цом IV — нача­лом V вв. Это осо­бое поло­же­ние коло­на к середине V в. мог­ло уже опре­де­лять­ся как соб­ст­вен­ный сослов­ный ста­тус, кото­рый рас­смат­ри­вал­ся как con­di­cio sub­di­ta⁸⁶. Мож­но пред­по­ло­жить, что юриди­че­ский ста­тус зави­си­мо­го коло­на фор­ми­ро­вал­ся в про­ме­жут­ке вре­ме­ни с кон­ца IV в. до середи­ны V в., а про­веден­ная Юсти­ни­а­ном коди­фи­ка­ция и после­дую­щее внед­ре­ние ее резуль­та­тов в прак­ти­ку при­да­ли ему, по-види­мо­му, пра­во­вую закон­чен­ность. В то же вре­мя исполь­зо­ва­ние таких сурро­гат­ных опре­де­ле­ний, как ius co­lo­na­tus, ius ag­ro­rum, ius ori­gi­na­rium, пока­зы­ва­ет, что уже в IV в. суще­ст­во­ва­ла потреб­ность при­дать коло­на­ту пра­во­вой харак­тер. Эта потреб­ность осно­вы­ва­лась на том, что пер­во­на­чаль­но отно­ше­ния коло­на­та затра­ги­ва­ли лишь область взи­ма­ния нало­гов. Для ius pub­li­cum лич­ный ста­тус коло­на не был важен. Лишь к кон­цу IV в. ста­тус коло­на стал рас­смат­ри­вать­ся как нечто осо­бен­ное и появи­лась потреб­ность дать ему юриди­че­ское опре­де­ле­ние.

Часто апри­о­ри при­ни­ма­ет­ся, что исход­ная чер­та ново­го con­di­cio коло­на состо­я­ла в его при­креп­лен­но­сти к зем­ле, кото­рую он был обя­зан обра­ба­ты­вать и с кото­рой пла­ти­лись пода­ти. Мате­ри­ал импе­ра­тор­ско­го зако­но­да­тель­ства пока­зы­ва­ет, что связь с зем­лей не была пер­вым аргу­мен­том к воз­вра­ще­нию коло­нов в IV в. Пер­во­на­чаль­но коло­ны воз­вра­ща­лись ori­gi­ne suae⁸⁷, кото­рое опре­де­ля­лось как ad an­ti­quos pe­na­tes, ubi cen­si­ti at­que edu­ca­ti na­ti­que sunt⁸⁸. Соглас­но кон­сти­ту­ции об илли­рий­ских коло­нах, коло­ны долж­ны были оста­вать­ся ru­re, in quo eos ori­gi­nis ag­na­tio­nis­que me­ri­to cer­tum est im­mo­ra­ri. Ведь они — in­ser­viant ter­ris non tri­bu­ta­rio ne­xu, sed no­mi­ne et ti­tu­lo co­lo­no­rum⁸⁹. Эта ори­ен­та­ция на место про­ис­хож­де­ния (ori­go) про­дол­жа­ла оста­вать­ся исход­ной осно­вой для воз­вра­ще­ния коло­нов и в после­дую­щем⁹⁰. Поэто­му при­ме­няв­ше­е­ся в зако­но­да­тель­стве к коло­нам поня­тие ius ori­gi­na­rium име­ло сво­им прото­ти­пом ius ori­gi­nis для граж­дан ci­vi­ta­tes.

Одна­ко, наряду с этим, уже в середине IV в. появ­ля­ет­ся тен­ден­ция обос­но­вы­вать при­креп­ле­ние коло­на его свя­зью с зем­лей. В сохра­нив­шем­ся импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве пер­вым пока­за­те­лем этой свя­зи выглядит кон­сти­ту­ция 357 г⁹¹. Коло­ны рас­смат­ри­ва­лись в этой кон­сти­ту­ции как неотъ­ем­ле­мая состав­ная часть (= instru­men­tum) обра­ба­ты­вае­мой ими зем­ли, кото­рую нель­зя пред­ста­вить в отры­ве от зем­ли. Поэто­му их воз­вра­ща­ли ar­vis ac pos­ses­sio­ni­bus⁹². В кон­сти­ту­ци­ях 371 г. эта мысль была выра­же­на с помо­щью утвер­жде­ния, что коло­ны in­ser­viant ter­ris и их нель­зя рас­смат­ри­вать absque ter­ris⁹³. При­чем эти кон­сти­ту­ции ясно под­чер­ки­ва­ли, что име­ют в виду толь­ко co­lo­nos ori­gi­na­rios.

Несколь­ко позд­нее появи­лись кон­сти­ту­ции, в кото­рых коло­нов при­зы­ва­ли воз­вра­щать­ся ad mu­ne­ra pat­riae vel ad ag­ro­rum cul­tus⁹⁴. Коло­ны начи­на­ют рас­смат­ри­вать­ся как co­len­tes so­lum eorum [pos­ses­so­rum]⁹⁵. Види­мо, в это вре­мя и воз­ник­ло поня­тие ius ag­ro­rum, кото­рое в зако­но­да­тель­стве исполь­зо­ва­лось в каче­стве обос­но­ва­ния при­чи­ны воз­вра­та или осо­бо­го поло­же­ния коло­нов — ag­ro­rum iuri⁹⁶. Оно, по-види­мо­му, высту­па­ло в роли рацио­наль­но­го обос­но­ва­ния при­креп­лен­но­сти коло­нов, кото­рые удер­жи­ва­лись в име­нии посред­ст­вом iure ori­gi­na­rio⁹⁷. C точ­ки зре­ния клас­си­че­ской пра­во­вой тра­ди­ции ius ori­gi­na­rium не мог счи­тать­ся осо­бым пра­вом, высту­пая лишь в роли его сурро­га­та⁹⁸. Веро­ят­но, поэто­му в каче­стве пра­во­во­го обос­но­ва­ния кре­пост­но­го поло­же­ния коло­на начи­на­ет высту­пать при­креп­лен­ность к зем­ле⁹⁹.

Одна­ко на этом эво­лю­ция ста­ту­са коло­на не закон­чи­лась. В источ­ни­ках, дати­ру­е­мых рубе­жом 60—70-х гг. IV в., почти одно­вре­мен­но с появ­ле­ни­ем идеи свя­зи коло­нов с зем­лей, в их ста­ту­се наме­ча­ет­ся новая чер­та. К отно­ше­ни­ям коло­на с местом житель­ства и зем­лей «под­клю­ча­ет­ся» под­чи­не­ние их хозя­и­ну. Имен­но к это­му вре­ме­ни отно­сит­ся кон­сти­ту­ция, в кото­рой соб­ст­вен­ни­кам поме­стий пору­ча­лось побуж­дать к выпол­не­нию государ­ст­вен­ных повин­но­стей¹⁰⁰. С это­го вре­ме­ни в импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве колон выглядит зави­си­мым не толь­ко по сво­е­му про­ис­хож­де­нию (ori­gi­ne suae) или от зем­ли (ser­vi ter­rae ip­sius), но и от земле­вла­дель­ца — do­mi­no fun­di te­nea­tur¹⁰¹. Поэто­му вполне умест­ным выглядит пред­ло­же­ние пра­ви­тель­ства фра­кий­ским посес­со­рам не толь­ко забо­тить­ся о коло­нах как патро­нам, но и поль­зо­вать­ся по отно­ше­нию к ним вла­стью гос­под¹⁰². В слу­чае ухо­да из име­ния колон воз­вра­щал­ся do­mi­no vel fun­do¹⁰³. Исполь­зо­вав­ше­е­ся в тече­ние вто­рой поло­ви­ны IV в. обо­зна­че­ние земле­вла­дель­ца в каче­стве pat­ro­nus позд­нее было остав­ле­но¹⁰⁴. Коло­ны ока­зы­ва­ют­ся в do­mi­no­rum iuri¹⁰⁵. По этой при­чине, соглас­но Авгу­сти­ну, в запад­ных про­вин­ци­ях рас­про­стра­ни­лось пред­став­ле­ние, что ap­pel­lan­tur co­lo­ni, qui con­di­cio­nem de­bent ge­ni­ta­li so­lo, prop­ter ag­ri­cul­tu­ram sub do­mi­nio pos­ses­so­rum¹⁰⁶.

В тече­ние V в. под­чи­не­ние коло­нов соб­ст­вен­ни­ку зем­ли про­дол­жа­ло раз­ви­вать­ся. Соглас­но кон­сти­ту­ции Вален­ти­ни­а­на III, потом­ство коло­нов посту­па­ло «в пра­во и соб­ст­вен­ность» земле­вла­дель­цев, а по кон­сти­ту­ции Либия Севе­ра, — «при­над­ле­жа­ло их гос­по­дам»¹⁰⁷. В интер­пре­та­ции Бре­виа­рия Ала­ри­ха к CTh. 5, 18, 1 — 419 о колоне гово­рит­ся, что он пре­бы­ва­ет in alie­no do­mi­nio et iure, а по отно­ше­нию к земле­вла­дель­цу — ad eius do­mi­nium per­ti­ne­bit. Ко вре­ме­ни Юсти­ни­а­на колон ока­зы­ва­ет­ся in do­mi­ni sui po­si­tus est po­tes­ta­te и подоб­но рабу нахо­дил­ся do­mi­nio eius¹⁰⁸. Поэто­му юри­сты Юсти­ни­а­на опре­де­ли­ли: ma­neat ita­que do­mi­no ius in­con­cus­sum, et do­nec eius vel an­ti­qui­tas, vel pos­te­ri­tas, vel cog­na­tio in ag­rum re­ma­net, ip­se vi­dea­tur ibi re­se­dis­se.

На фоне этой эво­лю­ции ста­но­вит­ся осо­бен­но оче­вид­ным, что в кон­сти­ту­ци­ях 332 и 386 гг. выра­же­ние co­lo­nus iuris alie­ni озна­ча­ло все­го лишь «колон из чужо­го име­ния», «чужой колон» (co­lo­nus alie­nus)¹⁰⁹. Напро­тив, с 400 г., когда, по-види­мо­му, некие внут­рен­ние про­цес­сы в фор­ми­ро­ва­нии пра­ва коло­на­та при­об­ре­ли ощу­ти­мые очер­та­ния, ста­но­вит­ся воз­мож­ным гово­рить о соб­ст­вен­но­сти на коло­нов¹¹⁰. Оче­вид­но, что при таком поло­же­нии коло­ны и их земле­вла­дель­цы уже не мог­ли рас­смат­ри­вать­ся как per­so­nae aequo iure в обла­сти част­но­пра­во­вых отно­ше­ний. И такая мысль про­во­дит­ся в кон­сти­ту­ции CJ. 11, 50, 2, дати­ро­ван­ной 396 г., но, веро­ят­но, допол­ни­тель­но откоррек­ти­ро­ван­ной в Кодек­се Юсти­ни­а­на: …quo mi­nus est fe­ren­dum, ut eos audeant li­te pul­sa­re, a qui­bus ip­sos ut­po­te a do­mi­nis una cum pos­ses­sio­ni­bus distra­hi pos­se du­bium non est. Quam de ce­te­ro li­cen­tiam sub­mo­ve­mus, ne quis audeat do­mi­ni in iudi­cio no­men la­ces­se­re, et cui­us ip­si sunt, eius­dem om­nia sua es­se cog­nos­cant. Cum enim sae­pis­si­me dec­re­tum sit, ne quid de pe­cu­lio suo cui­quam co­lo­no­rum ig­no­ran­te do­mi­no prae­dii aut ven­de­re aut alio mo­do alie­na­re li­ce­ret, que­mad­mo­dum contra eius per­so­nam aequo po­te­rit con­sis­te­re iure, quem nec prop­ria qui­dem le­ges sui iuris ha­be­re vo­lue­runt et ad­qui­ren­di tan­tum, non etiam transfe­ren­di po­tes­ta­te per­mis­sa, do­mi­no et ad­qui­re­re et ha­be­re vo­lue­runt? Sed ut in cau­sia ci­vi­li­bus hui­us­mo­di no­mi­num ge­ne­ri ad­ver­sus do­mi­nos vel pat­ro­nos et adi­tum in­terclu­di­mus et vo­cem ne­ga­mus ex­cep­tis su­pe­re­xac­tio­ni­bus… В то же вре­мя в обла­сти пуб­лич­но­го пра­ва коло­ны сохра­ня­ли свою пра­во­спо­соб­ность: …ita in cri­mi­num ac­cu­sa­tio­ne quae pub­li­ca est non adi­mi­tur eis prop­ter suam suo­rum­que iniu­riam ex­pe­rien­di li­cen­tia.

Такое пра­во­вое поло­же­ние име­ли в рим­ском пра­ве per­so­nae, под­чи­нен­ные pat­ria po­tes­tas. По-види­мо­му, посто­ян­ное нахож­де­ние co­lo­ni ori­gi­na­les на зем­ле поме­стья при­ве­ло к осмыс­ле­нию их в каче­стве нахо­див­ших­ся в соста­ве fa­mi­lia rus­ti­ca. Поэто­му в пра­во­вом отно­ше­нии они были вклю­че­ны в круг лиц, под­чи­нен­ных хозя­и­ну поме­стья как pa­ter fa­mi­lias. В соста­ве это­го кру­га домо­чад­цев и под­чи­нен­ных лиц коло­ны фигу­ри­ру­ют в кон­сти­ту­ции 466 г.: ser­vus aut co­lo­nus vel adscrip­ti­cius, fa­mi­lia­ris si­ve li­ber­tus et hui­us mo­di ali­qua per­so­na do­mes­ti­ca vel con­di­cio­ni sub­di­ta¹¹¹. Так появи­лись коло­ны, кото­рые дей­ст­ви­тель­но, а не толь­ко по назва­нию, были co­lo­ni alie­ni iuris.

Стре­мясь опре­де­лить спе­ци­фи­ку пра­во­во­го поло­же­ния при­креп­лен­но­го коло­на в срав­не­нии с коло­ном, сво­бод­но покидав­шим обра­ба­ты­вае­мую зем­лю, иссле­до­ва­те­ли пыта­ют­ся опи­сать посте­пен­ное пре­вра­ще­ние ста­ту­са арен­да­то­ра в ста­тус зави­си­мо­го зем­ледель­ца. Одна­ко пра­во­вая сущ­ность про­ис­хо­див­ше­го при при­креп­ле­нии коло­на изме­не­ния его поло­же­ния не может быть адек­ват­но выра­же­на посте­пен­ной утра­той им черт сво­бод­но­го арен­да­то­ра. Co­lo­ni ori­gi­na­les до эпо­хи Дио­кле­ти­а­на лишь юриди­че­ски выгляде­ли арен­да­то­ра­ми. В прин­ци­пе двух­сто­рон­ний обя­за­тель­ст­вен­ный харак­тер их отно­ше­ний с земле­вла­дель­цем часто был осно­ван не на аренд­ном дого­во­ре, а на мест­ном обы­чае или пра­ве пере­грин­ской общи­ны, вос­при­ни­мав­ших­ся как con­sue­tu­do. Вклю­че­ние таких con­sue­tu­di­nes в рим­ское пра­во­вое поле после изда­ния Con­sti­tu­tio An­to­ni­nia­na заста­ви­ло рим­ских юри­стов трак­то­вать их содер­жа­ние сквозь приз­му lo­ca­tio-con­duc­tio. Раз­ви­вав­ше­е­ся в тече­ние IV в. при­креп­ле­ние сде­ла­ло такой взгляд на их пра­во­вое поло­же­ние невоз­мож­ным. Он еще был допу­стим в пере­ход­ный пери­од, при­хо­дя­щий­ся на первую поло­ви­ну IV в., когда колон выглядел при­креп­лен­ным к сво­ей ori­go. Одна­ко утвер­жде­ние нераз­рыв­ной свя­зи коло­нов с зем­лей раз­ру­ша­ло пред­став­ле­ние о дого­вор­ной обя­за­тель­ст­вен­ной при­ро­де их отно­ше­ний с земле­вла­дель­цем.

Не толь­ко колон не мог поки­нуть зем­лю поме­стья, но и соб­ст­вен­ник послед­не­го не мог ни изгнать коло­на, ни отде­лить его от зем­ли. С одной сто­ро­ны, фор­ми­ро­ва­лось пред­став­ле­ние о при­над­леж­но­сти co­lo­ni ori­gi­na­les зем­ле. Они пре­вра­ща­лись в instru­men­tum, par­tes, ser­vi ter­rae. С дру­гой сто­ро­ны, поль­зо­ва­ние коло­на зем­лей пре­вра­ща­лось в его пра­во. Точ­нее ска­зать: из отно­си­тель­но­го пра­ва, выво­ди­мо­го на осно­ве дого­вор­но­го обя­за­тель­ства, оно пре­вра­ща­лось в его абсо­лют­ное пра­во. Тако­го рода пра­во уже нель­зя было рас­смат­ри­вать в каче­стве обя­за­тель­ст­вен­ных отно­ше­ний с земле­вла­дель­цем. Это было вещ­ное пра­во (ius re­rum), огра­ни­чи­вав­шее пра­во соб­ст­вен­ни­ка на зем­лю. Такое пра­во коло­на на обра­ба­ты­вае­мую зем­лю мог­ло рас­смат­ри­вать­ся толь­ко как его ser­vi­tu­tum. Веро­ят­но, появ­ле­ние этой идеи у юри­стов вто­рой поло­ви­ны IV в. при­ве­ло к рас­про­стра­не­нию в кон­сти­ту­ци­ях это­го пери­о­да тер­ми­нов in­ser­viant ter­ris, ser­vi ter­rae, membrae ter­rae. Тер­ми­но­ло­гия, обыч­но вос­при­ни­маю­ща­я­ся иссле­до­ва­те­ля­ми как «раб­ская», веро­ят­но, в осно­ве сво­ей име­ла «сер­виль­ное (серви­тут­ное)» про­ис­хож­де­ние.

Одна­ко серви­тут коло­нов на зем­лю не имел харак­тер лич­но­го, он не пре­до­став­лял­ся коло­нам. Поэто­му пред­ло­жен­ное А. Шуль­те­ном сбли­же­ние коло­нов с fruc­tua­rii не совсем вер­но. Их пра­во на зем­лю не было ususfruc­tus. Коло­ны име­ли пра­во на зем­лю пото­му, что сами были при­креп­ле­ны к ней. Это состо­я­ние пытал­ся выра­зить Ш. Сомань, гово­ря о том, что зем­ля как бы сама вла­де­ла коло­на­ми¹¹². Поэто­му при­креп­ле­ние ско­рее дава­ло соб­ст­вен­ни­ку зем­ли нечто вро­де ser­vi­tu­tum prae­dio­rum на коло­нов. Таким обра­зом, пра­во соб­ст­вен­ни­ка зем­ли по отно­ше­нию к его коло­нам пре­вра­ща­лось в кате­го­рию вещ­но­го пра­ва. Прак­ти­че­ски это было пра­во соб­ст­вен­ни­ка на труд коло­на¹¹³. Но от него все­го один шаг до отне­се­ния само­го коло­на к кате­го­рии res. В клас­си­че­ском же пра­ве толь­ко рабы отно­си­лись одно­вре­мен­но и к кате­го­рии per­so­nae, и к кате­го­рии res. Поэто­му та же кон­сти­ту­ция гово­рит о коло­нах как о ob­no­xii an­nuae functio­nes, с помо­щью кото­рых his pae­ne est ut qua­dam ser­vi­tu­te de­di­ti vi­dean­tur. С точ­ки зре­ния вещ­но­го пра­ва зави­си­мость коло­нов от соб­ст­вен­ни­ка зем­ли выглядит как серви­тут (ser­vi­tu­tum), а с точ­ки зре­ния пра­ва лиц — как раб­ство (ser­vi­tium)¹¹⁴.

Итак, осно­вой раз­ра­бот­ки ста­ту­са per­so­na co­lo­ni яви­лось при­креп­ле­ние co­lo­ni ori­gi­na­les не к ori­go, а к зем­ле. В резуль­та­те это­го юри­сты утра­ти­ли воз­мож­ность допус­кать в отно­ше­нии коло­нов фик­цию, пред­став­ляв­шую их в каче­стве per­so­nae sui iuris, высту­пав­шей сто­ро­ной в аренд­ном дого­во­ре lo­ca­tio-con­duc­tio. Сна­ча­ла потре­бо­ва­лась иная пра­во­вая осно­ва их ново­го обще­ст­вен­но­го поло­же­ния. Тако­вой в IV в. ста­ло ius ori­gi­na­rium = ius ag­ro­rum = ius co­lo­na­tus. Затем на этой осно­ве стал фор­ми­ро­вать­ся новый пра­во­вой ста­тус зави­си­мо­го коло­на, сопря­жен­ный с клас­си­че­ским ius per­so­na­rum. Даже per­so­na sui iuris в объ­е­ме объ­ек­та дер­жа­ния утра­чи­ва­ло соб­ст­вен­ное лицо (con­duc­tor, fruc­tua­rius, pro­cu­ra­tor), сбли­жа­ясь таким обра­зом с per­so­na alie­ni iuris. При­креп­лен­ный колон утра­чи­вал свою per­so­na в объ­е­ме неиз­ме­ри­мо боль­шем — в объ­е­ме всех сво­их сде­лок. Утра­та лица озна­ча­ла, что они не мог­ли защи­щать свое дер­жа­ние по суду. Посколь­ку при­креп­лен­ный колон уже не мог рас­смат­ри­вать­ся в каче­стве арен­да­то­ра, сле­до­ва­тель­но в отно­ше­нии зем­ли юри­сты долж­ны были счи­тать его либо посес­со­ром, либо дер­жа­те­лем (de­ten­tor). Одна­ко колон не имел ius pos­ses­sio­num на обра­ба­ты­вае­мую зем­лю. Он нахо­дил­ся in pos­ses­sio­ne no­mi­ne alie­no. Его de­ten­tio более все­го напо­ми­на­ло дер­жа­ние per­so­nae alie­ni iuris.

Co­lo­ni ori­gi­na­les в каче­стве per­so­nae alie­ni iuris. Гай отме­чал, что коло­ны и инкви­ли­ны не под­чи­не­ны пра­ву тех, у кого они арен­ду­ют¹¹⁵. Изна­чаль­но сво­бод­ный ста­тус коло­нов, по-види­мо­му, не вызы­вал сомне­ний и у юри­стов пер­вой поло­ви­ны IV в. Поэто­му в импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ци­ях до нача­ла 80-х гг. IV в. его упо­ми­на­ний прак­ти­че­ски нет, в силу само­оче­вид­но­сти¹¹⁶. Пере­ме­ны в поло­же­нии коло­нов при­ве­ли к тому, что во вто­рой поло­вине IV в. в отно­ше­нии к ним ста­ло ощу­щать­ся напря­же­ние и, види­мо, появи­лись сомне­ния в их сво­бод­ном ста­ту­се. При­чи­ной это­му в импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ци­ях высту­па­ет оче­вид­ность зави­си­мо­сти коло­нов. При­ме­ром ее уста­нов­ле­ния может быть кон­сти­ту­ция о пале­стин­ских коло­нах, в кото­рой гово­ри­лось: ut etiam per Pa­laes­ti­nas nul­lus om­ni­no co­lo­no­rum suo iure ve­lut va­gus ac li­ber ex­sul­tet¹¹⁷. В резуль­та­те коло­нов ста­ли рас­смат­ри­вать как тех, quos na­ta­lium so­la li­ber­tas pro­se­quan­tur¹¹⁸. Акцент на na­ta­lium so­la li­ber­tas, по-види­мо­му, под­чер­ки­вал то обсто­я­тель­ство, что по sta­tus li­ber­ta­tis коло­ны не потер­пе­ли ника­ко­го ущер­ба, одна­ко по sta­tus fa­mi­liae они выгляде­ли как per­so­nae alie­ni iuris. Это сбли­жа­ло их с раба­ми, но, как и под­власт­ные сыно­вья, они были сво­бод­ны. Одна­ко, в отли­чие от сыно­вей, коло­ны отли­ча­лись от рабов лишь сво­бод­ным ста­ту­сом (so­la na­ta­lium li­ber­tas). При опре­де­ле­нии их зави­си­мо­сти юри­сты счи­та­ли умест­ным сопо­ста­вить ее со ста­ту­сом. Этим под­чер­ки­ва­лось, что коло­ны зави­си­мы, несмот­ря на сво­бод­ный ста­тус: li­cet con­di­cio­ne vi­dean­tur in­ge­nui, ser­vi ta­men ter­rae ip­sius, cui na­ti sunt, exis­ti­men­tur¹¹⁹. Одна­ко к кон­цу IV в. при­зна­ние сво­бо­ды коло­нов дава­лось с трудом. Юри­стам, обра­щав­шим­ся к адми­ни­ст­ра­то­рам, при­хо­ди­лось утвер­ждать ее: co­lo­ni cen­si­bus dun­ta­xat adscrip­ti si­cu­ti ab his li­be­ri sunt, qui­bus eos tri­bu­ta sub­iec­tos non fa­ciunt…¹²⁰.

Но уже в нача­ле V в. появ­ля­ют­ся утвер­жде­ния, что li­be­ri ho­mi­nes ac sui iuris — это не co­lo­ni ori­gi­na­rii¹²¹. Коло­ны вме­сте с раба­ми (ser­vi co­lo­ni­que) ста­ли отде­лять­ся от in­ge­nui et ple­bei¹²². В резуль­та­те к середине V в. скла­ды­ва­ет­ся поло­же­ние, когда ori­gi­na­rius, упор­ст­вуя в бег­стве, li­ber­ta­tem, quam nas­cen­do non ha­be­bit, fu­gae si­bi ad­si­dui­ta­te de­fen­dens¹²³. Посе­лив­ший­ся в поме­стье приш­лый чело­век при соблюде­нии фор­маль­но­стей, в отли­чие от мест­ных ori­gi­na­rii, sal­va in­ge­nui­ta­te¹²⁴. Напрас­но в то же самое вре­мя под­чер­ки­ва­лось, что пра­во цен­за отно­сит­ся к полям, а не к лицам¹²⁵. Коло­ны вклю­ча­лись в круг лиц, под­чи­нен­ных pa­ter fa­mi­lias, в соста­ве кото­ро­го они про­ти­во­по­став­ля­лись in­ge­nui et li­be­rae per­so­nae¹²⁶. В это же вре­мя в зако­но­да­тель­стве появ­ля­ет­ся кате­го­рия co­lo­ni li­be­ri из чис­ла арен­да­то­ров, про­жив­ших в поме­стье более 30-лет­не­го сро­ка, введен­но­го в 400—419 гг.¹²⁷ Это озна­ча­ло, что посто­ян­но жив­шие в име­нии коло­ны уже не счи­та­лись li­be­ri¹²⁸. Они мог­ли лишь слу­чай­но полу­чить сво­бо­ду¹²⁹.

Послед­ние деся­ти­ле­тия IV — пер­вые деся­ти­ле­тия V вв., види­мо, дей­ст­ви­тель­но были важ­ным рубе­жом в юриди­че­ском при­зна­нии ста­ту­са коло­нов. С кон­ца IV в. в нем все боль­ше при­сут­ст­ву­ют харак­те­ри­сти­ки, упо­доб­ляв­шие коло­нов рабам¹³⁰. В кон­сти­ту­ции 465 г. поло­же­ние коло­нов опре­де­ле­но уже тер­ми­ном iugum ser­vi­tu­tis, кото­рый преж­де употреб­лял­ся толь­ко для рабов¹³¹. Каза­лось бы до отож­дест­вле­ния коло­нов с раба­ми один шаг. Но в зако­но­да­тель­стве V в. этот шаг не был сде­лан. Толь­ко в интер­пре­та­ци­ях Бре­виа­рия Ала­ри­ха к кон­сти­ту­ци­ям Кодек­са Фео­до­сия, силь­но огру­бив­ших и упро­стив­ших стиль импе­ра­тор­ских поста­нов­ле­ний, грань меж­ду коло­на­ми и раба­ми была перей­де­на. Напри­мер, извест­но выра­же­ние кон­сти­ту­ции CTh. 5, 17, 1 — 332: ip­sos ve­ro… co­lo­nos, qui fu­gam me­di­tan­tur, in ser­vi­lem con­di­cio­nem fer­ro li­ga­ri con­ve­niet, ut of­fi­cia, quae li­be­ris congruunt, me­ri­to ser­vi­lis con­dem­na­tio­nis con­pel­lan­tur inple­re. Интер­пре­та­ция 506 г. сокра­ти­ла его до: ip­se ve­ro, qui no­luit es­se quod na­tus est, in ser­vi­tium re­di­ga­tur. В интер­пре­та­ции Nov. Val. 35 — 452 по отно­ше­нию к коло­нам употреб­ле­но выра­же­ние man­ci­pia ori­gi­na­ria vel co­lo­na­ria, отсут­ст­во­вав­шее в ори­ги­на­ле кон­сти­ту­ции.

Одна­ко само пра­во V в. про­дол­жа­ло так­же чет­ко раз­ли­чать ne­xus co­lo­na­rius и con­di­cio ser­vi­lis, как и пра­во IV в. отли­ча­ло con­di­cio ser­vi­lis от co­lo­na­tu per­pe­tuo¹³². Кон­сти­ту­ция 409 г. запре­ща­ла посес­со­рам, полу­чив­шим плен­ных ски­ров в каче­стве коло­нов, обра­щать их в раб­ство¹³³. В середине V в. при Май­о­ри­ане дети, родив­ши­е­ся у кури­а­ла и его жены из коло­нов, при­ни­ма­лись в курию, а дети, рож­ден­ные от рабы­ни, направ­ля­лись в кол­ле­гии, «чтобы не позо­ри­ли бла­го­род­но­го сосло­вия ничтож­но­стью мате­рин­ской кро­ви»¹³⁴. Так­же и при воз­вра­ще­нии в курию доче­ри кури­а­ла, если ее мужем стал колон, его заби­ра­ли в город и вклю­ча­ли в состав кол­ле­гии, а если раб — его нака­зы­ва­ли.

Все это гово­рит о том, что рост зави­си­мо­сти коло­нов, утра­та ими пра­ва рас­по­ря­жать­ся сво­ей лич­но­стью, зави­си­мость от соб­ст­вен­ни­ка поме­стья и поте­ря сво­бо­ды не озна­ча­ли пре­вра­ще­ния их ста­ту­са в раб­ский. Его эво­лю­ция и не шла в направ­ле­нии упо­доб­ле­ния рабу. Сбли­же­ние ста­ту­са коло­на с раб­ским про­ис­хо­ди­ло лишь в том смыс­ле, что оба они были per­so­nae alie­ni iuris. В соста­ве этой кате­го­рии per­so­nae sub­di­tae колон занял соб­ст­вен­ное место со сво­им con­di­cio. Но con­di­cio co­lo­na­tus было ново­об­ра­зо­ва­ни­ем, вклю­чав­шим­ся в уже усто­яв­шу­ю­ся систе­му per­so­nae. В этой систе­ме для коло­нов не было ино­го образ­ца, кро­ме рабов. Поэто­му оформ­ле­ние их con­di­cio в пра­ве импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ций осу­ществля­лось с помо­щью «раб­ской» тер­ми­но­ло­гии¹³⁵. Подоб­но ман­ци­пи­ро­ван­но­му под власть чужо­го лица fi­lius fa­mi­liae колон зани­мал поло­же­ние ser­vo­rum lo­co¹³⁶. На этом осно­ва­нии он мог рас­смат­ри­вать­ся in po­tes­ta­te et do­mi­nium сво­его хозя­и­на. Его иму­ще­ство пред­став­ля­лось в каче­стве пеку­лия. По мне­нию Сирк­са, это не озна­ча­ло, что его иму­ще­ство ста­но­ви­лось соб­ст­вен­но­стью его гос­по­ди­на. Он аргу­мен­ти­ру­ет это тем, что поло­же­ние коло­на, подоб­но поло­же­нию ман­ци­пи­ро­ван­но­го сына или долж­ни­ка во вла­сти креди­то­ра, было вре­мен­ным. Подоб­но сыну, рабу или долж­ни­ку, счи­та­ет Сиркс, колон мог быть осво­бож­ден сво­им гос­по­ди­ном. Одна­ко при­во­ди­мые им тек­сты кон­сти­ту­ции Юсти­ни­а­на и пись­ма Сидо­ния Апол­ли­на­рия допус­ка­ют лишь один вари­ант выхо­да коло­на из-под вла­сти хозя­и­на — пере­да­ча в его соб­ст­вен­ность обра­ба­ты­вав­шей­ся им зем­ли¹³⁷.

Пеку­лий коло­на. Во вто­рой поло­вине IV в. поня­тие pe­cu­lium еще не свя­зы­ва­лось с коло­на­ми¹³⁸. Это кажет­ся оче­вид­ным при срав­не­нии кон­сти­ту­ции CTh. 5, 19, 1 — 365 с ее интер­пре­та­ци­ей 506 г. В кон­сти­ту­ции тер­мин pe­cu­lium не употреб­лен, хозя­ин коло­на назван патро­ном, соб­ст­вен­ное иму­ще­ство коло­на не при­над­ле­жит земле­вла­дель­цу, хотя и нахо­дит­ся под его кон­тро­лем: Non du­bium est, co­lo­nis ar­va, quae sub­igunt, us­que adeo alie­nan­di ius non es­se, ut, et si qua prop­ria ha­beant, in­con­sul­tis at­que ig­no­ran­ti­bus pat­ro­nis in al­te­ros transfer­re non li­ceat. Интер­пре­та­ция кон­сти­ту­ции напи­са­на совсем в ином духе, неже­ли ори­ги­наль­ный текст: In tan­tum do­mi­nis co­lo­ni in om­ni­bus te­nen­tur ob­no­xii, ut nes­cien­ti­bus do­mi­nis ni­hil co­lo­nus ne­que de ter­ra ne­que de pe­cu­lio suo alie­na­re prae­su­mat. Дол­жен был прой­ти почти полу­то­ра­ве­ко­вой пери­од обще­ст­вен­ной эво­лю­ции, чтобы столь рази­тель­но пере­ме­ни­лось отно­ше­ние к коло­нам. Что коло­ны не мог­ли отчуж­дать зем­лю, кото­рой поль­зо­ва­лись, было есте­ствен­но, так как она им не при­над­ле­жа­ла. Но что «соб­ст­вен­ное» (si qua prop­ria ha­beant) они не мог­ли пере­да­вать? Интер­пре­та­тор кон­сти­ту­ции в Бре­виа­рии Ала­ри­ха решил, что это и зем­ля, и пеку­лий, то есть иное иму­ще­ство, кро­ме зем­ли. Но из само­го тек­ста это не сле­ду­ет. В кон­сти­ту­ции, веро­ят­нее, име­лась в виду зем­ля, кото­рая была в соб­ст­вен­но­сти у коло­нов (ar­va… qua prop­ria ha­beant), кро­ме арен­до­ван­ной (ar­va, quae sub­igunt). Воз­мож­но, в ори­ги­на­ле кон­сти­ту­ции реко­мен­да­ция коло­нам не пере­да­вать эту зем­лю без сове­та и ведо­ма патро­нов была нуж­на не пото­му, что послед­ние име­ли на нее какие-то пра­ва, а чтобы они удо­сто­ве­ри­лись, что про­да­ет­ся не их зем­ля, а нахо­див­ша­я­ся в соб­ст­вен­но­сти самих коло­нов. Как извест­но, неко­то­рые зем­ледель­цы, име­но­вав­ши­е­ся в опре­де­лен­ных слу­ча­ях коло­на­ми, были само­сто­я­тель­ны­ми кре­стья­на­ми, арен­до­вав­ши­ми допол­ни­тель­но чужую зем­лю и свя­зан­ны­ми с государ­ст­вом без посред­ни­че­ства земле­вла­дель­ца¹³⁹. В таком слу­чае изъ­я­тие вошед­ше­го в Кодекс Фео­до­сия фраг­мен­та из кон­тек­ста всей кон­сти­ту­ции изме­ня­ло весь его смысл. В коло­нах ста­ло мож­но видеть ori­gi­na­rii alie­ni fun­di, кото­рые к тому же при­об­ре­та­ли и соб­ст­вен­ную зем­лю.

Но, быть может, эти коло­ны были подоб­ны co­lo­ni in­di­ge­nae из Буру­ни­тан­ско­го саль­ту­са II в., кото­рым lex Had­ria­na даро­вал ius pos­si­den­di ac fruen­di he­re­di­que suo re­li­quen­di на обра­ботан­ные ими «отрез­ки» (sub­si­ci­va)¹⁴⁰. По lex Man­cia­na на эти отрез­ки афри­кан­ские коло­ны полу­ча­ли usum prop­rium¹⁴¹. В таком слу­чае, судя по кон­сти­ту­ции 365 г., еще во вто­рой поло­вине IV в. коло­ны мог­ли сохра­нять свои пра­ва на эту зем­лю¹⁴². Таб­лич­ки Аль­бер­ти­ни 493—496 гг. пока­зы­ва­ют, что пра­ва на cul­tu­rae man­cia­nae коло­ны сохра­ня­ли и в кон­це V в.¹⁴³ Одна­ко, судя по интер­пре­та­ции Бре­виа­рия Ала­ри­ха к кон­сти­ту­ции 365 г., эта их «соб­ст­вен­ность» ока­за­лась под пол­ным кон­тро­лем гос­по­ди­на, подоб­но тому, как гос­по­дин кон­тро­ли­ро­вал рас­по­ря­же­ние рабом его пеку­ли­ем¹⁴⁴. В таком слу­чае то, что во II в. рас­смат­ри­ва­лось как usus коло­нов, в кон­це V в. выгляде­ло уже как их pe­cu­lium.

В лите­ра­ту­ре укре­пи­лось мне­ние, что огра­ни­че­ние иму­ще­ст­вен­ных прав коло­на было осно­ва­но на том, что его иму­ще­ство долж­но было слу­жить земле­вла­дель­цу гаран­ти­ей успеш­но­го веде­ния им хозяй­ства¹⁴⁵. Такая трак­тов­ка осно­ва­на на пра­во­вом взгляде на инвен­тарь арен­да­то­ра, слу­жив­ший обес­пе­че­ни­ем (cau­tio) или зало­гом (pig­nus) выпол­не­ния коло­ном аренд­но­го дого­во­ра. С этой точ­ки зре­ния запрет коло­ну про­да­вать иму­ще­ство без ведо­ма гос­по­ди­на нисколь­ко не вли­ял на ухуд­ше­ние его поло­же­ния до полу­раб­ско­го¹⁴⁶. Но pe­cu­lium — это иму­ще­ство лица, нахо­див­ше­го­ся in po­tes­ta­te. Поэто­му исполь­зо­ва­ние это­го тер­ми­на по отно­ше­нию к коло­нам озна­ча­ло, что пра­во, если не обя­зы­ва­ло, то по край­ней мере допус­ка­ло рас­смат­ри­вать их не про­сто как зави­си­мых, а как юриди­че­ски под­власт­ных лиц (per­so­nae alie­ni iuris).

Обра­тим­ся к одно­му из наи­бо­лее ран­них упо­ми­на­ний пеку­лия коло­нов в CJ. 11, 50, 2 — 396: …et cui­us ip­si sunt, eius­dem om­nia sua es­se cog­nos­cant. Cum enim sae­pis­si­me dec­re­tum sit, ne quid de pe­cu­lio suo cui­quam co­lo­no­rum ig­no­ran­te do­mi­no prae­dii aut ven­de­re aut alio mo­do alie­na­re li­ce­ret, que­mad­mo­dum contra eius per­so­nam aequo po­te­rit con­sis­te­re iure, quem nec prop­ria qui­dem le­ges sui iuris ha­be­re vo­lue­runt et ad­qui­ren­di tan­tum, non etiam transfe­ren­di po­tes­ta­te per­mis­sa, do­mi­no et ad­qui­re­re et ha­be­re vo­lue­runt? Несмот­ря на явное обо­зна­че­ние иму­ще­ства коло­на пеку­ли­ем и раз­гра­ни­че­ние на этой осно­ве коло­на и земле­вла­дель­ца как лиц, соци­аль­но несо­по­ста­ви­мых, для IV в. текст кон­сти­ту­ции про­из­во­дит впе­чат­ле­ние не вполне коррект­ной, юриди­че­ски тен­ден­ци­оз­ной кон­струк­ции. Дело в том, что поста­нов­ле­ния, запре­щав­шие коло­ну без ведо­ма гос­по­ди­на что-либо отчуж­дать, на кото­рые ссы­ла­ют­ся авто­ры это­го тек­ста, каса­ют­ся лишь зем­ли, но не дру­го­го иму­ще­ства¹⁴⁷. Но имев­ша­я­ся в виду кон­сти­ту­ци­я­ми IV в. зем­ля и не была соб­ст­вен­но­стью коло­на, поэто­му зако­ны и не мог­ли раз­ре­шить ему ее про­да­жу. Поэто­му, если отно­сить этот текст к IV в., полу­ча­ет­ся, что авто­ры его лука­вят, аргу­мен­ти­руя этим свое утвер­жде­ние. Такой аргу­мент более под­хо­дил для вре­ме­ни Юсти­ни­а­на, когда отно­ше­ния адскрип­ти­ци­ев с зем­лей окон­ча­тель­но при­об­ре­ли харак­тер вещ­ных.

Одна­ко после появ­ле­ния поня­тий ius co­lo­na­tus = ius ag­ro­rum отно­ше­ния коло­нов с земле­вла­дель­цем уже не мог­ли рас­смат­ри­вать­ся сквозь приз­му арен­ды, а зем­ля — как арен­ду­е­мая коло­ном. Было бы логич­ным пред­по­ло­жить, что поис­ки под­хо­дя­ще­го для нее ново­го опре­де­ле­ния посте­пен­но при­ве­ли позд­не­ан­тич­ных юри­стов к тер­ми­ну pe­ci­lium. Юри­сты II—III вв. под­чер­ки­ва­ли, что коло­ны не явля­ют­ся соб­ст­вен­ни­ка­ми, а через них вла­де­ет гос­по­дин¹⁴⁸. В кон­сти­ту­ции 396 г. это же по сути утвер­жде­ние при­об­ре­ло иной смысл: колон даже не соб­ст­вен­ник того, чем он вла­де­ет, соб­ст­вен­ни­ком мог быть толь­ко гос­по­дин. Но в импе­ра­тор­ском зако­но­да­тель­стве до VI в. зем­ля нико­гда не обо­зна­ча­лась как пеку­лий коло­на, хотя это зача­стую утвер­жда­ет­ся в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре¹⁴⁹. Пеку­ли­ем име­но­ва­лось иное, кро­ме зем­ли, иму­ще­ство коло­на. Види­мо, до эпо­хи Юсти­ни­а­на исполь­зо­ва­ние тер­ми­на пеку­лий по отно­ше­нию к иму­ще­ству коло­на носи­ло в опре­де­лен­ном смыс­ле услов­ный харак­тер. Пре­вра­ще­ние его иму­ще­ства в пеку­лий озна­ча­ло, что колон не мог отчуж­дать его за пре­де­лы име­ния¹⁵⁰. В таком смыс­ле пеку­ли­ем назы­ва­лось иму­ще­ство na­vi­cu­la­rii и sua­rii¹⁵¹. Извест­ные огра­ни­че­ния нала­га­лись и на рас­по­ря­же­ние иму­ще­ст­вом со сто­ро­ны кури­а­лов. Но кури­а­лы при­над­ле­жа­ли к чис­лу ho­nes­tio­res, поэто­му их соб­ст­вен­ность не мог­ла быть назва­на пеку­ли­ем. В обще­ст­вен­ном созна­нии рим­ско­го граж­дан­ско­го кол­лек­ти­ва еще со II в. ста­ло рас­про­стра­нять­ся пред­став­ле­ние о пре­стиж­но­сти все­го, свя­зан­но­го с людь­ми выс­ших сосло­вий, и ничтож­но­сти — низ­ших. В про­вин­ци­аль­ном быту оно суще­ст­во­ва­ло и рань­ше. Поэто­му в над­пи­сях, отра­жав­ших не офи­ци­аль­ную, а реаль­ную мен­таль­ность насе­ле­ния, сами кре­стьяне ино­гда име­но­ва­ли свое иму­ще­ство pe­cu­lium¹⁵². В V—VI вв. такие пред­став­ле­ния, види­мо, ста­ли проч­ным досто­я­ни­ем обще­ст­вен­но­го созна­ния. По опре­де­ле­нию Иси­до­ра Севиль­ско­го, поня­тие «соб­ст­вен­ность» (bo­na) было свя­за­но с бла­го­род­ны­ми и обле­чен­ны­ми поче­стя­ми людь­ми (ho­nes­to­rum seu no­bi­lium), а иму­ще­ство людей про­стых и ничтож­ных (per­so­nae mi­no­res) име­но­ва­лось, как и иму­ще­ство рабов, — pe­cu­lium¹⁵³. Пока­за­тель­на игра слов в опре­де­ле­нии Иси­до­ра: в клас­си­че­ском пра­ве pe­cu­lium — это то, что при­над­ле­жа­ло рабам и несо­вер­шен­но­лет­ним (per­so­nae mi­no­res). Все это пока­зы­ва­ет, что до кон­ца V в. пеку­лий коло­нов не был рав­но­зна­чен раб­ско­му¹⁵⁴. Когда в 414 г. Гоно­рий пред­ла­гал про­кон­су­лу Афри­ки под­вер­гать коло­нов, упор­ст­во­вав­ших в при­вер­жен­но­сти дона­тиз­му, штра­фу в раз­ме­ре тре­ти пеку­лия, он под­чер­ки­вал (с помо­щью выра­же­ния sui par­te), что его пла­тят сами коло­ны, а не их гос­по­дин¹⁵⁵. В кон­сти­ту­ции 422 г. разъ­яс­ня­лось, что креди­тор не может при­вле­кать земле­вла­дель­ца за дол­ги его рабов, коло­нов, кон­дук­то­ров, про­ку­ра­то­ров и акто­ров¹⁵⁶. В кон­це поста­нов­ле­ния креди­то­ру раз­ре­ша­лось при­вле­кать акто­ра, раба, про­ку­ра­то­ра, если они сво­бод­ны от обя­зан­но­стей гос­по­ди­ну, с помо­щью ac­tio de pe­cu­lio. Коло­на и кон­дук­то­ра это раз­ре­ше­ние не каса­лось. Види­мо, к их «пеку­лию» ac­tio de pe­cu­lio не имел отно­ше­ния.

В таком слу­чае юрис­дик­ция Юсти­ни­а­на в отно­ше­нии коло­нов, жест­ко упо­до­бив­шая их рабам, не была логи­че­ским завер­ше­ни­ем посте­пен­но раз­ви­вав­ше­го­ся про­цес­са дегра­да­ции ста­ту­са коло­на в направ­ле­нии раб­ства. Юри­сты Юсти­ни­а­на зано­во пере­осмыс­ли­ли их обще­ст­вен­ное поло­же­ние и юриди­че­ский ста­тус и не нашли коло­нам-адскрип­ти­ци­ям ино­го места в пуб­лич­ном пра­ве, кро­ме раб­ско­го.

В тече­ние IV—V вв. осмыс­ле­ние част­но­пра­во­во­го ста­ту­са коло­на про­ис­хо­ди­ло по пока­за­те­лям, охва­ты­вав­шим его sta­tus li­ber­ta­tis и sta­tus fa­mi­liae. Клю­че­вой для пуб­лич­но­го пра­ва вопрос о граж­дан­ской при­над­леж­но­сти коло­нов — sta­tus ci­vi­ta­tis — не ста­вил­ся. Види­мо, под­ра­зу­ме­ва­лось, что боль­шая часть коло­нов полу­чи­ла рим­ское граж­дан­ство вме­сте с про­чим насе­ле­ни­ем импе­рии после изда­ния Con­sti­tu­tio An­to­ni­nia­na. Воз­мож­но, сре­ди коло­нов было нема­ло сель­ских воль­ноот­пу­щен­ни­ков со ста­ту­сом la­ti­ni Iunia­ni. В неко­то­рых обла­стях зем­ледель­цы были pe­re­gri­ni de­di­ti­cii. Рефор­мы Юсти­ни­а­на при­ве­ли к отмене кате­го­рий de­di­ti­cii и la­ti­ni Iunia­ni. В резуль­та­те все сво­бод­ные жите­ли импе­рии ста­ли рим­ски­ми граж­да­на­ми: sta­tus li­ber­ta­tis был при­рав­нен к sta­tus ci­vi­ta­tis Ro­ma­na. Все насе­ле­ние вновь ока­за­лось разде­ле­но на осно­ве ста­ро­го антич­но­го прин­ци­па — сво­бод­ные либо рабы¹⁵⁷. Все сво­бод­ные ста­ли рим­ски­ми граж­да­на­ми, все несво­бод­ные, сле­до­ва­тель­но, под­ле­жа­ли отож­дест­вле­нию с раба­ми. После это­го юри­сты Три­бо­ни­а­на были вынуж­де­ны задать­ся вопро­сом: сохра­ни­ли ли свою сво­бо­ду и граж­дан­ство коло­ны-адскрип­ти­ции? Если они граж­дане, то они — сво­бод­ны, и наобо­рот, если они сво­бод­ны, то они — граж­дане. В этом слу­чае по отно­ше­нию к ним дей­ст­ву­ют все нор­мы, при­ме­няв­ши­е­ся к сво­бод­ным. Но если отка­зать им в граж­дан­стве, то они — несво­бод­ны. А если адскрип­ти­ции несво­бод­ны, то в рефор­ми­ро­ван­ном пра­ве эпо­хи Юсти­ни­а­на они не мог­ли быть никем иным, кро­ме рабов. Извест­ный фраг­мент кон­сти­ту­ции Юсти­ни­а­на 530 г., пере­даю­щий рито­ри­че­ский вопрос о сход­стве рабов и адскрип­ти­ци­ев, отра­жал опре­де­лен­ное удив­ле­ние, если не рас­те­рян­ность юри­стов, перед новой встав­шей перед ними про­бле­мой. В опре­де­лен­ном смыс­ле этот текст может быть сопо­став­лен с извест­ной кон­тро­вер­зой Квин­ти­ли­а­на об ad­dic­tus und ser­vus.

До эпо­хи Юсти­ни­а­на нали­чие у коло­нов сво­бо­ды (sta­tus li­ber­ta­tis) не оспа­ри­ва­лось. Сомне­нию под­вер­га­лась лишь сте­пень их сво­бо­ды. Утра­тив какую-то часть сво­бо­ды, коло­ны в отно­ше­нии sta­tus ci­vi­ta­tis мог­ли рас­смат­ри­вать­ся не как ci­ves Ro­ma­ni, но как ci­ves La­ti­ni > La­ti­ni Iunia­ni, или как ci­ves pe­re­gri­ni, либо даже pe­re­gri­ni de­di­ti­cii. Все эти кате­го­рии коло­нов, по-види­мо­му, суще­ст­во­ва­ли на прак­ти­ке. В таком слу­чае имен­но их нали­чие, а не эко­но­ми­че­ская дегра­да­ция неко­гда сво­бод­ных арен­да­то­ров, ока­зы­ва­ло вли­я­ние на фор­ми­ро­ва­ние осо­бо­го ста­ту­са зави­си­мо­го коло­на. Пред­по­ла­гать такую воз­мож­ность застав­ля­ет то обсто­я­тель­ство, что граж­дан­ская при­над­леж­ность про­вин­ци­аль­ных зем­ледель­цев из чис­ла тузем­но­го (in­di­ge­nae) насе­ле­ния была неопре­де­лен­на и после изда­ния Con­sti­tu­tio Ano­ni­nia­na. Боль­шая их часть не мог­ла быть фик­си­ро­ва­на ни в каче­стве граж­дан, ни в каче­стве инкол горо­дов. А толь­ко при­над­леж­ность к мест­ной ci­vi­tas дава­ла устой­чи­вость импер­ско­му граж­дан­ско­му ста­ту­су. Поэто­му отно­ше­ния с коло­на­ми оста­ва­лись част­но­пра­во­вой сфе­рой и в позд­не­ан­тич­ную эпо­ху (co­lo­ni iuris pri­va­tae)¹⁵⁸. Это обсто­я­тель­ство, види­мо, и застав­ля­ло юри­стов кон­ца IV—V вв. искать пра­во­вую ущерб­ность ста­ту­са коло­на в обла­сти sta­tus fa­mi­liae. А здесь они мог­ли быть entwe­der per­so­nae sui iuris, oder per­so­nae iuris alie­ni. Поэто­му попыт­ка пред­ста­вить co­lo­ni ori­gi­na­les в каче­стве per­so­nae iuris alie­ni изме­ня­ла их ста­тус pae­ne est ut qua­dam ser­vi­tu­te de­di­ti vi­dean­tur¹⁵⁹. В рефор­ми­ро­ван­ном Юсти­ни­а­ном пра­ве адскрип­ти­ции уже не мог­ли стать сво­бод­ны­ми даже в том слу­чае, когда при­об­ре­та­ли зем­лю сверх той, что они обра­ба­ты­ва­ли у сво­его хозя­и­на¹⁶⁰. Теперь такая покуп­ка рас­смат­ри­ва­лась не ина­че как при­ра­ще­ние их пеку­лия.

Пре­вра­ще­ние иму­ще­ства коло­на в пеку­лий про­ис­хо­ди­ло под вли­я­ни­ем цело­го ряда обсто­я­тельств. Посто­ян­но жив­шие на терри­то­рии поме­стья коло­ны в сель­ские рабы рас­смат­ри­ва­лись в каче­стве состав­ной части instru­men­tum fun­di. Соот­вет­ст­вен­но, и их иму­ще­ство, без кото­ро­го они не мог­ли вести хозяй­ство, пре­вра­ти­лось в часть instru­men­tum fun­di, в пре­де­лах кото­ро­го им рас­по­ря­жал­ся колон. Обо­зна­че­ние его как pe­cu­lium созда­ва­ло пра­во­вую осно­ву для воз­вра­та не толь­ко ушед­ше­го из име­ния коло­на, но и его иму­ще­ства. Одна­ко в пра­во­вых ситу­а­ци­ях иму­ще­ство коло­на как pe­cu­lium до Юсти­ни­а­на, по край­ней мере, не трак­то­ва­лось. Поэто­му иссле­до­ва­те­ли часто спи­сы­ва­ют тако­го рода лек­си­ку импе­ра­тор­ских кон­сти­ту­ций на счет угро­жаю­щей рито­ри­ки¹⁶¹. Одна­ко дело ско­рее было в том, что в рим­ском пра­ве не было дру­го­го тер­ми­на для обо­зна­че­ния иму­ще­ства под­власт­ных лиц.

Кро­ме того, сре­ди позд­не­ан­тич­ных коло­нов име­лись лица, ста­тус кото­рых напо­ми­нал раб­ский, а их иму­ще­ство мог­ло бес­спор­но рас­смат­ри­вать­ся как пеку­лий. Одна кате­го­рия лиц тако­го рода была пред­став­ле­на сель­ски­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми. Для государ­ства сель­ские отпу­щен­ни­ки ничем не отли­ча­лись от обыч­ных коло­нов¹⁶². Но земле­вла­дель­цу такие коло­ны из быв­ших рабов были под­чи­не­ны еще и как кли­ен­ты патро­ну. Их лич­ная зави­си­мость от него была более проч­ной, чем у обыч­ных коло­нов. В лите­ра­ту­ре выска­зы­ва­лась мысль, что сель­ским хозя­е­вам было невы­год­но, отпус­кая рабов, давать им пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства¹⁶³. Ско­рее сель­ские отпу­щен­ни­ки полу­ча­ли ста­тус La­ti­ni Iunia­ni, при­вя­зы­вав­ший их и к патро­ну, и к его зем­ле. В про­вин­ци­ях латин­ское граж­дан­ство воль­ноот­пу­щен­ни­ков пре­об­ла­да­ло в силу того, что соб­ст­вен­ни­ки по ius ho­no­ra­rium не мог­ли сде­лать отпус­кав­ше­го­ся раба рим­ским граж­да­ни­ном¹⁶⁴. Раз­ви­вав­ший­ся после реформ Дио­кле­ти­а­на запрет про­да­вать man­ci­pia rus­ti­ca adscrib­ta cen­si­bus без име­ний фак­ти­че­ски урав­ни­вал их реаль­ное поло­же­ние зем­ледель­цев с фик­си­ро­вав­ши­ми­ся в тех же име­ни­ях коло­на­ми и инкви­ли­на­ми¹⁶⁵. Веро­ят­но, это в какой-то сте­пе­ни сти­му­ли­ро­ва­ло отпуск сель­ских рабов на сво­бо­ду, посколь­ку их реаль­ная зави­си­мость в каче­стве коло­нов-отпу­щен­ни­ков ничем не отли­ча­лась от зави­си­мо­сти сель­ских рабов¹⁶⁶. Ста­тус латин­ско­го граж­дан­ства таких отпу­щен­ни­ков, по-види­мо­му, был доста­точ­но рас­про­стра­нен, высту­пая в каче­стве ори­ен­ти­ра и в дру­гих слу­ча­ях изме­не­ния лич­но­го ста­ту­са зем­ледель­цев-рабов. В 320 г. Кон­стан­тин пред­пи­сал в слу­чае бра­ков рабов импе­ра­тор­ских и государ­ст­вен­ных земель со сво­бод­ны­ми жен­щи­на­ми не обра­щать их детей в раб­ство, как это­го тре­бо­вал SC Clau­dia­num, а давать им ста­тус spu­rii La­ti­ni¹⁶⁷. Это поста­нов­ле­ние как бы «осво­бож­да­ло впрок» родив­ших­ся на импе­ра­тор­ских зем­лях рабов от сме­шан­ных бра­ков. О таких отпу­щен­ни­ках гово­ри­ли, что они — vi­vunt qua­si in­ge­nui, mo­riun­tur ut ser­vi¹⁶⁸. Их иму­ще­ство рас­смат­ри­ва­лось iure pe­cu­lii¹⁶⁹. После их смер­ти его насле­до­вал патрон. Отме­няя латин­ское граж­дан­ство, Юсти­ни­ан опре­де­лял латин­скую сво­бо­ду как «несо­вер­шен­ную и как буд­то введен­ную в насмеш­ку»¹⁷⁰.

Часть коло­нов были деди­ти­ци­я­ми. Кон­сти­ту­ция о ски­рах пока­зы­ва­ет, что земле­вла­дель­цы рас­смат­ри­ва­ли подоб­ных деди­ти­ци­ям вар­ва­ров в каче­стве рабов, пере­дан­ных в их пол­ное рас­по­ря­же­ние. Пра­ви­тель­ство было вынуж­де­но напо­ми­нать, что ius co­lo­na­tus под­ра­зу­ме­ва­ет сво­бод­ных людей. На прак­ти­ке столк­но­ве­ние таких про­ти­во­по­лож­ных воз­зре­ний вело к ком­про­мис­су, а зна­чит при­зна­нию некой полу­сво­бо­ды. Юриди­че­ски же деди­ти­ции были настоль­ко огра­ни­че­ны в пра­вах, что упо­доб­ля­лись рабам. По опре­де­ле­нию Уль­пи­а­на: is autem qui de­di­cio­rum nu­me­ro est, quo­niam nec qua­si ci­vis Ro­ma­nus tes­ta­ri po­test, cum sit pe­re­gri­nus, nec qua­si pe­re­gri­nus, quo­niam nul­lius cer­tae ci­vi­ta­tis ci­vis est, ut se­cun­dum le­ges ci­vi­ta­tis suae tes­te­tur. Имен­но к таким коло­нам мог­ли бы отно­сить­ся сло­ва кон­сти­ту­ции 396 г.: …quem nec prop­ria qui­dem le­ges sui iuris ha­be­re vo­lue­runt, et ac­qui­ren­di tan­tum, non etiam transfe­ren­di po­tes­ta­te per­mis­sa¹⁷¹. Но в этой кон­сти­ту­ции такая аргу­мен­та­ция отно­сит­ся ко всем коло­нам в целом. Это пока­зы­ва­ет, что иму­ще­ст­вен­ные пра­ва коло­нов V—VI вв. в сво­ем раз­ви­тии были ори­ен­ти­ро­ва­ны на пра­ва La­ti­ni Iunia­ni und de­di­ti­cii.

Пре­вра­ще­ние иму­ще­ства коло­нов в пеку­лий, даже при пер­во­на­чаль­ной услов­но­сти это­го тер­ми­на, повы­ша­ло сте­пень под­чи­нен­но­сти коло­на земле­вла­дель­цу. Появ­ле­ние во вто­рой поло­вине V в. co­lo­ni li­be­ri, соб­ст­вен­ность кото­рых не была под­власт­на хозя­и­ну поме­стья, отте­ня­ло ста­тус иму­ще­ства adscrip­ti­cii¹⁷². В срав­не­нии c bo­na co­lo­ni li­be­ri иму­ще­ство адскрип­ти­ци­ев, воз­вра­щае­мое вме­сте с ними сами­ми гос­по­ди­ну, еще более упо­доб­ля­лось пеку­лию под­власт­ных лиц. Но с дру­гой сто­ро­ны, как это ни пока­жет­ся пара­док­саль­ным, с оформ­ле­ни­ем ста­ту­са кре­пост­но­го коло­на и пре­вра­ще­ни­ем его иму­ще­ства в пеку­лий сво­бо­да рас­по­ря­же­ния зем­лей с его сто­ро­ны не умень­ши­лась, а рас­ши­ри­лась. Преж­де колон не имел на нее ника­ких прав, кро­ме пра­ва-обя­зан­но­сти обра­ба­ты­вать ее. Пеку­лий же имел пра­во­вой ста­тус, обес­пе­чи­вав­ший рас­по­ря­жав­ше­му­ся им под­власт­но­му лицу пра­во­вые гаран­тии¹⁷³. Колон мог нара­щи­вать и умень­шать пеку­лий, отве­чать по сдел­кам из сво­его пеку­лия¹⁷⁴. Поэто­му нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в том, что став­ший кре­пост­ным колон (adscrip­ti­cius) мог при­об­ре­тать иму­ще­ство и даже зем­лю сверх пре­до­став­лен­но­го ему пеку­лия. Име­ет­ся ряд кон­сти­ту­ций, кото­рые ука­зы­ва­ют на нали­чие у зави­си­мых коло­нов зем­ли, хотя и под­кон­троль­ной их хозя­и­ну, но не явля­ю­щей­ся его соб­ст­вен­но­стью¹⁷⁵. Такие дан­ные при­во­дят в сму­ще­ние иссле­до­ва­те­лей и исполь­зу­ют­ся ими для обос­но­ва­ния тези­са о сво­бод­ном ста­ту­се коло­нов¹⁷⁶. Но импе­ра­тор­ское зако­но­да­тель­ство не слу­чай­но под­чер­ки­ва­ло, что име­лись коло­ны раз­лич­но­го ста­ту­са (co­lo­ni cui­us­cum­que con­di­cio­nis). Толь­ко юриди­че­ски они чет­ко разде­ля­лись на adscrip­ti­cii und co­lo­ni li­be­ri. Прак­ти­че­ски же их «соб­ст­вен­ная» зем­ля мог­ла нахо­дить­ся в их руках на совер­шен­но раз­ных осно­ва­ни­ях.

Коло­на­ми мог­ли счи­тать­ся и такие арен­да­то­ры зем­ли в част­ных и импе­ра­тор­ских вла­де­ни­ях, кото­рые име­ли столь зна­чи­тель­ные свои соб­ст­вен­ные поля, что впи­сы­ва­лись на них в ценз и даже мог­ли нести обя­зан­но­сти деку­ри­о­нов¹⁷⁷. Дру­гие зем­ледель­цы име­ли столь малые вла­де­ния, что арен­до­ван­ное ими в име­ни­ях соседей дела­ло их в боль­шей сте­пе­ни коло­на­ми, чем посес­со­ра­ми¹⁷⁸. Неко­то­рые коло­ны при­об­ре­та­ли себе зем­лю по ius pos­si­den­di aus le­ge Had­ria­ni, возде­лы­вая забро­шен­ные поля (сul­tu­rae man­cia­nae). Таб­лич­ки Аль­бер­ти­ни пока­зы­ва­ют, что такие коло­ны мог­ли про­да­вать свою соб­ст­вен­ную зем­лю как посес­со­ры, хотя они нахо­ди­лись под чужой вла­стью (sub do­mi­nio). Мож­но пред­ста­вить такую ситу­а­цию, когда колон про­да­вал свое дер­жа­ние дру­го­му лицу, ста­но­вив­ше­му­ся вме­сто него коло­ном. В восточ­ных про­вин­ци­ях, в част­но­сти в Егип­те, сель­ские жите­ли часто име­ли зем­лю двух кате­го­рий — ge ba­si­li­ke и ge idio­ti­ke. Вла­де­ние ge ba­si­li­ke вклю­ча­ло их в чис­ло импе­ра­тор­ских или фис­каль­ных коло­нов, а ge idio­ti­ke счи­та­лась их вла­де­ни­ем как посес­со­ров. И та, и дру­гая зем­ля отчуж­да­лась и пере­да­ва­лась дру­гим лицам. Во вто­рой поло­вине IV — пер­вой поло­вине V вв. при широ­ких рас­про­да­жах импе­ра­тор­ских вла­де­ний счи­тав­ши­е­ся коло­на­ми жите­ли сел поку­па­ли зем­лю, обра­зуя кон­сор­ции, види­мо, на осно­ве сосед­ских свя­зей¹⁷⁹. В каче­стве co­lo­ni adscrip­ti­cii мог­ли ока­зать­ся зем­ледель­цы, счи­тав­шие себя соб­ст­вен­ни­ка­ми или посес­со­ра­ми зем­ли, пере­дан­ной затем из государ­ст­вен­но­го фон­да част­ным лицам¹⁸⁰. Но наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ной кате­го­ри­ей, види­мо, были обыч­ные потом­ст­вен­ные зем­ледель­цы чужих вла­де­ний. Они мог­ли исполь­зо­вать свой пеку­лий в каче­стве зало­га при обра­ще­нии к креди­то­ру. И как пока­зы­ва­ет зако­но­да­тель­ство Юсти­ни­а­на, при­хо­ди­лось защи­щать при­над­ле­жав­шую земле­вла­дель­цу зем­лю от при­тя­за­ний его коло­нов¹⁸¹. C дру­гой сто­ро­ны, раз­бо­га­тев, они мог­ли при­ку­пить зем­ли сверх пеку­лия. При этом, поль­зу­ясь сво­им ста­ту­сом адскрип­ти­ция, они даже пыта­лись пере­ло­жить пода­ти со сво­ей зем­ли на сво­его гос­по­ди­на¹⁸². Чтобы понять пра­во­вое соот­но­ше­ние «соб­ст­вен­ной» зем­ли адскрип­ти­ция и обра­ба­ты­вае­мо­го им участ­ка хозяй­ской зем­ли, сле­ду­ет вспом­нить пра­во­вой ста­тус пеку­лия рабов. С «мол­ча­ли­во­го согла­сия» (nu­do con­sen­su) гос­по­ди­на раб мог при­об­ре­сти нечто допол­ни­тель­ное к сво­е­му пеку­лию¹⁸³. При этом, если его пеку­лий ста­но­вил­ся объ­ек­том иска со сто­ро­ны третье­го лица, то его гос­по­дин не был обя­зан гаран­ти­ро­вать дела сво­его раба сво­им иму­ще­ст­вом. Он отве­чал по ac­tio de pe­cu­lio толь­ко в пре­де­лах раз­ме­ров пеку­лия¹⁸⁴. Види­мо, логи­че­ским раз­ви­ти­ем подоб­ной нор­мы была пред­став­лен­ная в Nov. Just. 128 ситу­а­ция, в кото­рой имев­ше­му соб­ст­вен­ную, то есть не вхо­див­шую в состав иму­ще­ства гос­по­ди­на, зем­лю адскрип­ти­цию пред­ла­га­лось само­му пла­тить за нее пода­ти, а не пере­кла­ды­вать их на гос­по­ди­на¹⁸⁵.

Две идеи, лежа­щие в осно­ве работ Мир­ко­вич, ока­за­лись небес­плод­ны: а) при­креп­ле­ние коло­нов каса­лось толь­ко одной опре­де­лен­ной кате­го­рии коло­нов, а не всех зем­ледель­цев, обра­ба­ты­вав­ших чужую зем­лю; б) co­lo­ni iuris alie­ni дей­ст­ви­тель­но суще­ст­во­ва­ли. Мир­ко­вич оши­ба­ет­ся лишь в оцен­ке реаль­но­го зна­че­ния этих идей. Co­lo­ni ori­gi­na­les, став­шие затем co­lo­ni iuris alie­ni = adscrip­ti­cii, были более широ­кой кате­го­ри­ей, неже­ли задол­жав­шие арен­да­то­ры. Послед­ние состав­ля­ли лишь одну, не основ­ную и не исход­ную, груп­пу co­lo­ni in­di­ge­nae. В про­вин­ци­ях в роли таких коло­нов высту­па­ло преж­де все­го мест­ное тузем­ное насе­ле­ние, прак­ти­ко­вав­шее свои, не при­зна­вав­ши­е­ся рим­ским пра­вом, фор­мы зем­ле­поль­зо­ва­ния.

Появ­ле­ние коло­на­та не было изме­не­ни­ем ста­ту­са или содер­жа­ния аренд­ных отно­ше­ний lo­ca­tio-con­duc­tio. Арен­да про­дол­жа­ла суще­ст­во­вать в IV—VI вв. парал­лель­но с коло­на­том, кото­рый воз­ник на осно­ве зем­ледель­цев, не заклю­чав­ших аренд­но­го дого­во­ра, а работав­ших в поме­стье fi­de do­mi­ni­ca. Поэто­му коло­нат не толь­ко воз­ник мно­го позд­нее рас­про­стра­не­ния труда коло­нов, как пока­зал Йоне, но и в эпо­ху позд­ней антич­но­сти не исчер­пы­вал все­го богат­ства отно­ше­ний земле­вла­дель­цев с коло­на­ми.

Вли­я­нии коло­на­та на аренд­ные отно­ше­ния ста­ло про­яв­лять­ся лишь с нача­ла V в. и при­ве­ло к появ­ле­нию co­lo­ni li­be­ri. Ошиб­ка иссле­до­ва­те­лей часто состо­ит в том, что они стре­мят­ся объ­яс­нить транс­фор­ма­цию lo­ca­tio-con­duc­tio в коло­нат. На самом деле коло­нат воз­ник на осно­ве источ­ни­ка, суще­ст­во­вав­ше­го парал­лель­но с мел­кой арен­дой зем­ли. Этот источ­ник не был оформ­лен юриди­че­ски, оста­ва­ясь для рим­ско­го пра­ва на уровне мест­ных mo­res и con­sue­tu­di­nes. В эпо­ху ран­ней импе­рии юри­сты, не стре­мясь спе­ци­аль­но фик­си­ро­вать такие отно­ше­ния зем­ледель­цев с соб­ст­вен­ни­ка­ми зем­ли, вскользь опре­де­ли­ли их как fi­de do­mi­ni­ca. Пре­об­ла­да­ние их сре­ди лишен­но­го рим­ско­го граж­дан­ства насе­ле­ния в про­вин­ци­ях исклю­ча­ло их из сфе­ры ius ci­vi­le и не тре­бо­ва­ло суще­ст­вен­но­го напря­же­ния граж­дан­ско­го пра­ва.

Пре­вра­ще­ние преж­них пере­гри­нов в граж­дан после изда­ния Con­sti­tu­tio An­to­ni­nia­na, веро­ят­но, вызва­ло потреб­ность у неко­то­рых юри­стов опре­де­лить юриди­че­ский ста­тус таких зем­ледель­цев. В отно­ше­нии sta­tus ci­vi­ta­tis Уль­пи­ан пред­ло­жил счи­тать их ci­ves горо­дов. Но с этим, види­мо, не согла­си­лись дру­гие юри­сты. В част­но­сти, Моде­стин отка­зы­вал­ся при­зна­вать их даже in­co­lae. В обла­сти част­но­пра­во­вых отно­ше­ний Уль­пи­ан пола­гал, что они долж­ны рас­смат­ри­вать­ся в каче­стве co­lo­ni-con­duc­to­res. Отсут­ст­вие у них аренд­но­го дого­во­ра было обой­де­но им с помо­щью фик­ции, пред­ла­гав­шей счи­тать его заклю­чен­ным путем мол­ча­ли­во­го про­дле­ния без пись­мен­ной или уст­ной фик­са­ции. Так отно­ше­ния с co­lo­ni in­di­ge­nae были вклю­че­ны в систе­му ius ci­vi­le, источ­ни­ки кото­ро­го дол­гое вре­мя не поз­во­ля­ли иссле­до­ва­те­лям выявить спе­ци­фи­ку их поло­же­ния. В рам­ках lo­ca­tio-con­duc­tio коло­ны ока­за­лись сво­бод­ны от вли­я­ния ius ho­no­ra­rium. И толь­ко выдви­же­ние на пер­вый план импе­ра­тор­ско­го пра­ва и сли­я­ние в нем норм, отно­сив­ших­ся к раз­ным систе­мам рим­ско­го пра­ва, поз­во­ли­ло про­явить­ся раз­ли­чию в фак­ти­че­ском и юриди­че­ском поло­же­нии этих коло­нов.