О времени прикрепления сельских рабов к имению в Римской империи
(К вопросу об использовании памятников римского права в качестве исторического источника)

с.30 Юриди­че­ское при­креп­ле­ние сель­ских рабов к име­ни­ям в Рим­ской импе­рии нико­гда спе­ци­аль­но не рас­смат­ри­ва­лось как само­сто­я­тель­ная про­бле­ма. В основ­ном это­го вопро­са каса­лись иссле­до­ва­те­ли, зани­мав­ши­е­ся позд­не­рим­ским коло­на­том. А посколь­ку обще­при­знан­но, что в сель­ском хозяй­стве Позд­ней импе­рии при­креп­ле­ние сель­ско­го насе­ле­ния к зем­ле выра­зи­лось преж­де все­го в скла­ды­ва­нии зави­си­мо­го коло­на­та, то раб­ству в этой свя­зи обыч­но отво­ди­лась вто­ро­сте­пен­ная роль. Види­мо, поэто­му в иссле­до­ва­нии коло­на­та юриди­че­ское при­креп­ле­ние коло­нов к име­нию счи­та­ет­ся важ­ным рубе­жом в раз­ви­тии это­го инсти­ту­та, тогда как при изу­че­нии раб­ства подоб­ный рубеж высту­па­ет силь­но раз­мы­тым и ему не при­да­ют столь боль­шо­го зна­че­ния. Меж­ду тем во мно­гих работах раб­ству отво­дит­ся важ­ная роль в сель­ском хозяй­стве IV в.¹ Как под­чер­ки­ва­ет­ся в недав­них иссле­до­ва­ни­ях позд­не­ан­тич­но­го раб­ства рабо­вла­дель­че­ские отно­ше­ния сохра­ня­ли нема­лое зна­че­ние во мно­гих сфе­рах жиз­ни Импе­рии вплоть до вре­ме­ни Юсти­ни­а­на². Это неиз­беж­но воз­вра­ща­ет нас к уже ста­вив­ше­му­ся в лите­ра­ту­ре вопро­су: име­ем ли мы дело все с тем же антич­ным раб­ст­вом, не изме­ни­ло ли позд­не­ан­тич­ное раб­ство свою при­ро­ду, не при­об­ре­ли ли отно­ше­ния гос­по­ди­на и раба новые чер­ты, неиз­вест­ные в преж­нюю эпо­ху³? И здесь сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние на с.31 сель­ских рабов, юриди­че­ский запрет про­да­жи кото­рых без име­ний при­вел к тому, что они, оста­ва­ясь по ста­ту­су раба­ми, фак­ти­че­ски пре­вра­ти­лись в род кре­пост­ных, близ­ких к коло­нам⁴.

Вопрос о вре­ме­ни уста­нов­ле­ния проч­ной свя­зи сель­ских рабов с име­ни­ем в Рим­ской импе­рии гене­ти­че­ски свя­зан с про­бле­мой при­чин их при­креп­ле­ния к име­нию. Одни иссле­до­ва­те­ли ищут при­чи­ну при­креп­ле­ния сель­ских рабов (как, впро­чем, и коло­нов) к име­нию в необ­хо­ди­мо­сти повы­сить эффек­тив­ность дей­ст­вия нало­го­вой систе­мы. При­чем само при­креп­ле­ние рас­смат­ри­ва­ет­ся ими как мера, отве­чаю­щая не более чем кон­крет­ным прак­ти­че­ским запро­сам внут­рен­ней поли­ти­ки. Как и подоб­ная мера в отно­ше­нии коло­нов, эта тоже не сра­зу утвер­ди­лась в прак­ти­ке, поэто­му пра­ви­тель­ство было вынуж­де­но вре­мя от вре­ме­ни (вплоть до CI. XI. 48. 7 — 371 г.) повто­рять запрет про­да­жи сель­ских рабов без зем­ли⁵. Оче­вид­на зави­си­мость этой точ­ки зре­ния от гос­под­ст­ву­ю­щей в совре­мен­ной лите­ра­ту­ре о коло­на­те кон­цеп­ции фис­каль­ных при­чин при­креп­ле­ния сель­ско­го насе­ле­ния Позд­ней импе­рии⁶.

Дру­гая точ­ка зре­ния име­ет осно­вой дав­нюю тра­ди­цию пред­став­лять дви­же­ние от антич­но­сти к сред­не­ве­ко­вью как эво­лю­цию раб­ства в кре­пост­ни­че­ство или сход­ную с ним фор­му зави­си­мо­сти. Пред­по­сыл­ку при­креп­ле­ния сель­ских рабов к име­нию в этом слу­чае усмат­ри­ва­ют в посте­пен­ном вызре­ва­нии их наслед­ст­вен­ной свя­зи с обра­ба­ты­вае­мой ими зем­лей⁷. А непо­сред­ст­вен­ную при­чи­ну юриди­че­ско­го закреп­ле­ния этой свя­зи видят в недо­стат­ке рабо­чей силы⁸. Но и при этой исход­ной посыл­ке воз­мож­ны раз­ные реше­ния наше­го вопро­са. А. Джо­у­нз рас­смат­ри­вал появ­ле­ние ост­рой потреб­но­сти в рабо­чей силе в све­те гипо­те­зы о рез­ком сокра­ще­нии при­то­ка воен­но­плен­ных в эпо­ху Позд­ней импе­рии, что, по его мне­нию, и вынуди­ло Дио­кле­ти­а­на при­кре­пить сво­бод­ных сель­ских дер­жа­те­лей к зем­ле, а Вален­ти­ни­а­на I — запре­тить про­да­вать сель­ских рабов без зем­ли (CI. XI. 48. 7 — 371 г.)⁹. В работах Е. М. Шта­ер­ман с.32 при­креп­ле­ние сель­ских рабов рас­смат­ри­ва­ет­ся как более слож­ный про­цесс, име­ю­щий глу­бо­кие кор­ни в раз­ви­тии рим­ской эко­но­ми­ки II—III вв. Ее выво­ды вкрат­це сво­дят­ся к сле­дую­ще­му. Во II—III вв. как в сель­ском хозяй­стве, так и в дру­гих отрас­лях эко­но­ми­ки посте­пен­но скла­ды­ва­ет­ся устой­чи­вый нераз­рыв­ный ком­плекс «работ­ник — сред­ства про­из­вод­ства»¹⁰. В сель­ском хозяй­стве этот ком­плекс, состо­я­щий из име­ния, орудий труда и работ­ни­ков, преж­де все­го рабов, состав­лял то поня­тие «име­ние с инвен­та­рем», на кото­рое ори­ен­ти­ро­ва­лись в сво­ей прак­ти­ке юри­сты и кото­рое во II—III вв. посте­пен­но рас­ши­ря­лось, вби­рая в себя все новые кате­го­рии обслу­жи­ваю­щих име­ние лиц¹¹. Это рас­ши­ре­ние поня­тия «име­ние с инвен­та­рем» на прак­ти­ке отве­ча­ло все боль­ше­му рас­про­стра­не­нию име­ний, отли­чав­ших­ся от вилл, тра­ди­ци­он­ных для клас­си­че­ской эпо­хи рим­ско­го рабо­вла­де­ния. Сель­ские рабы, будучи состав­ной частью инвен­та­ря име­ния, рас­смат­ри­ва­лись — чем даль­ше, тем боль­ше — как его неотъ­ем­ле­мая часть, без кото­рой име­ние менее про­дук­тив­но и, соот­вет­ст­вен­но, менее при­вле­ка­тель­но для при­об­ре­те­ния. Поэто­му посте­пен­но в пра­ве рас­про­стра­ня­ет­ся нега­тив­ное отно­ше­ние к про­да­же име­ний без при­над­ле­жа­щих к ним рабов, кото­рое со вре­ме­нем оформ­ля­ет­ся в ряде огра­ни­че­ний на про­да­жу име­ний и сель­ских рабов отдель­но друг от дру­га. Ко вто­рой поло­вине IV в. (CI. XI. 48. 7 — 371 г.) раз­ви­тие этих огра­ни­че­ний выли­лось в пря­мой запрет про­да­вать сель­ских рабов отдель­но от име­ний¹².

Таким обра­зом, при­креп­ле­ние сель­ских рабов к име­нию рас­смат­ри­ва­ет­ся в лите­ра­ту­ре как посте­пен­ный про­цесс, завер­шив­ший­ся во вто­рой поло­вине IV в. (371 г.). Нача­ло это­го про­цес­са одни иссле­до­ва­те­ли отно­сят ко II—III вв., дру­гие — к эпо­хе Дио­кле­ти­а­на и Кон­стан­ти­на. Кон­цеп­ту­аль­но это раз­ли­чие обу­слов­ле­но раз­ной оцен­кой при­чи­ны при­ня­тия юриди­че­ско­го запре­та про­да­жи сель­ских рабов без име­ния: в пер­вом слу­чае ее видят в недо­стат­ке рабо­чей силы вслед­ст­вие паде­ния про­из­во­ди­тель­но­сти раб­ско­го труда¹³, во вто­ром — глав­ной при­чи­ной высту­па­ют фис­каль­ные инте­ре­сы. Это нашло отра­же­ние и в раз­ной трак­тов­ке исполь­зу­е­мых в каче­стве источ­ни­ка рим­ских юриди­че­ских тек­стов. В отли­чие от боль­шин­ства иссле­до­ва­те­лей, Е. М. Шта­ер­ман уже в юриди­че­ских текстах II—III вв. нахо­дит пред­по­сыл­ки и при­зна­ки огра­ни­че­ния про­да­жи сель­ских рабов без име­ния, или по край­ней мере утвер­жде­ния тако­го огра­ни­че­ния в каче­стве обы­чая.

«Воз­ник­но­ве­ние и укреп­ле­ние свя­зи работ­ни­ка со сред­ства­ми про­из­вод­ства и с самим име­ни­ем»¹⁴ Е. М. Шта­ер­ман рас­смат­ри­ва­ет на мате­ри­а­ле раз­ра­бот­ки рим­ски­ми юри­ста­ми I—III вв. поня­тий «инвен­тарь», «обо­рудо­ва­ние», «име­ние с инвен­та­рем» и «обо­рудо­ван­ное име­ние». В спе­ци­аль­ной лите­ра­ту­ре обра­ще­но вни­ма­ние на то, что про­бле­ма свя­зи инвен­та­ря с име­ни­ем раз­ра­ба­ты­ва­лась рим­ски­ми юри­ста­ми при­ме­ни­тель­но к лега­ту, узуф­рук­ту и арен­де, — ины­ми сло­ва­ми, эти поня­тия обслу­жи­ва­ли юриди­че­ские нуж­ды, а зна­чит, спо­ры о соста­ве instru­men­tum и fun­dus cum instru­men­to пре­сле­до­ва­ли лишь цель бук­валь­но выпол­нить волю юриди­че­ских сто­рон¹⁵. А. Штайн­вен­тер под­чер­ки­ва­ет, что с.33 юриди­че­ская фор­му­ла fun­dus cum instru­men­to не исполь­зо­ва­лась, напри­мер, в прак­ти­ке про­да­жи — при про­да­же име­ния инвен­тарь, если это в дого­во­ре спе­ци­аль­но не ого­ва­ри­ва­лось, не рас­смат­ри­вал­ся как про­даю­щий­ся вме­сте с име­ни­ем (Dig. 19. 1. 17 pr.; 2)¹⁶. По мне­нию же Е. М. Шта­ер­ман, «на деле за фор­маль­ным момен­том — тре­бо­ва­ни­ем выяс­не­ния воли заве­ща­те­ля — опре­де­лен­но выри­со­вы­ва­ет­ся все уси­ли­ваю­ще­е­ся убеж­де­ние в нераз­рыв­ной свя­зи работ­ни­ков с зем­лей и сред­ства­ми про­из­вод­ства»¹⁷. «Посте­пен­но раз­ви­ва­ет­ся пред­став­ле­ние о вза­и­мо­свя­зи рабо­чей силы с недви­жи­мым иму­ще­ст­вом… Алфен счи­тал, что рабы не вклю­ча­ют­ся в поня­тие инвен­та­ря име­ния» (Dig. 33. 7. 12. 2). Но со вре­ме­нем утвер­жда­ет­ся про­ти­во­по­лож­ное мне­ние, соглас­но кото­ро­му заве­ща­ние име­ния с инвен­та­рем пред­по­ла­га­ет пере­да­чу наслед­ни­ку и нахо­дя­щих­ся в име­нии людей, кото­рые вклю­ча­ют­ся в поня­тие инвен­та­ря (instru­men­tum)¹⁸.

Обра­тим, одна­ко, вни­ма­ние на то, что мне­ние, соглас­но кото­ро­му рабы долж­ны счи­тать­ся состав­ной частью инвен­та­ря име­ния, появ­ля­ет­ся у юри­стов не во II—III вв., а уже в I в. до н. э. — I в. н. э., т. е. одно­вре­мен­но с про­ти­во­по­лож­ным мне­ни­ем Алфе­на¹⁹. На юри­ста I в. н. э. Саби­на ссы­ла­ет­ся Уль­пи­ан, утвер­ждая, что «в инвен­тарь име­ния вхо­дит то, что при­готов­ле­но для полу­че­ния, сбо­ра, сохра­не­ния уро­жая… Для полу­че­ния, — как напри­мер, люди, кото­рые обра­ба­ты­ва­ют поле, и те, кото­рые их застав­ля­ют работать или явля­ют­ся их началь­ни­ка­ми; в чис­ло их вхо­дят вили­ки и над­смотр­щи­ки…» (Dig. 33. 7. 8)²⁰. В сход­ном кон­тек­сте и для еще более широ­ко­го пони­ма­ния инвен­та­ря Уль­пи­ан ссы­ла­ет­ся даже на учи­те­ля Алфе­на — Сер­вия Суль­пи­ция (в изло­же­нии его уче­ни­ков — Dig. 33. 7. 12. 6 — цит. ниже). Это поз­во­ля­ет думать, что раз­лич­ное пони­ма­ние юри­ста­ми соста­ва инвен­та­ря име­ния не коре­ни­лось в раз­ви­тии и изме­не­нии хозяй­ст­вен­ной прак­ти­ки, а име­ло иную осно­ву. Уль­пи­ан сооб­ща­ет, что Алфен исклю­чал из соста­ва инвен­та­ря всех людей, «так как он счи­тал, что ничто живое не явля­ет­ся инвен­та­рем»²¹. Тогда как, оче­вид­но, Сабин и его сто­рон­ни­ки (а еще рань­ше Сер­вий Суль­пи­ций) счи­та­ли инвен­та­рем все, что необ­хо­ди­мо для обра­бот­ки име­ния, неза­ви­си­мо от физи­че­ской при­ро­ды это­го необ­хо­ди­мо­го²². Ины­ми сло­ва­ми, если одни пони­ма­ли инвен­тарь узко как орудия труда²³, то дру­гие дово­ди­ли эту же мысль до логи­че­ско­го завер­ше­ния, вклю­чая в состав instru­men­tum так­же рабов и живот­ных, не имев­ших наравне с неоду­шев­лен­ны­ми пред­ме­та­ми юриди­че­ско­го лица и трак­то­вав­ших­ся как res (см. Gai­us. Instit. II. 13; 14a; 15), поче­му и мож­но было рас­смат­ри­вать их как инвен­тарь. Конеч­но, трак­тов­ка юри­ста­ми рабов в каче­стве инвен­та­ря, выра­жа­ясь совре­мен­ным язы­ком, была опре­де­лен­ной юриди­че­ской услов­но­стью, доведе­ни­ем до фор­маль­но-логи­че­ско­го кон­ца прин­ци­па отсут­ст­вия у раба каких-либо прав с.34 и прин­ци­па пол­ноты рас­по­ря­же­ния им гос­по­ди­на (точ­но так же, как трак­тов­ка его в каче­стве res), что на прак­ти­ке име­ло мно­же­ство раз­лич­ных огра­ни­че­ний. Поэто­му, когда А. Штайн­вен­тер попы­тал­ся отыс­кать обо­зна­че­ние рабов в каче­стве инвен­та­ря в нею­риди­че­ской лите­ра­ту­ре, то ока­за­лось, что при­вле­чен­ные им авто­ры (Ca­to I. 5; Co­lum. I. 8. 8; XII. 3; Val. Max. IV. 4. 6; Phaed­rus IV. 5. 24; Pal­lad. de ag­ric. I. 43) поня­ти­ем «инвен­тарь» обо­зна­ча­ли толь­ко сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные орудия²⁴. И толь­ко бле­стя­ще обра­зо­ван­ный Варрон, пере­пи­сы­вав­ший­ся с юри­стом Сер­ви­ем Суль­пи­пи­ем Руфом (Gell. II. 10), удач­но сфор­му­ли­ро­вал прин­цип деле­ния инвен­та­ря на vo­ca­le, se­mi­vo­ca­le et mu­tum (Var­ro, De r. r. I. 17. 1), кото­рый с пози­ций совре­мен­ных пред­став­ле­ний о раз­ви­тии рим­ско­го раб­ства во II в. до н. э. — I в. н. э. выглядит как под­готов­лен­ный соци­аль­но-эко­но­ми­че­ским раз­ви­ти­ем эпо­хи. Гово­ря о рабах как об instru­men­ti ge­nus vo­ca­le, Варрон, без­услов­но, имел в виду реаль­ную рабо­вла­дель­че­скую дей­ст­ви­тель­ность про­из­вод­ст­вен­ных отно­ше­ний в сель­ском хозяй­стве. В то же вре­мя, чтобы такое опре­де­ле­ние воз­ник­ло, было необ­хо­ди­мо уже в I в. до н. э., наряду с узким зна­че­ни­ем instru­men­tum, устой­чи­вое пред­став­ле­ние и о его рас­ши­ри­тель­ном тол­ко­ва­нии²⁵. И текст Варро­на, упо­ми­наю­щий instru­men­ti ge­nus vo­ca­le, сооб­ща­ет о двух точ­ках зре­ния на «сред­ства, кото­ры­ми возде­лы­ва­ют зем­лю» (Var­ro. De г. г. 1, 17, 1; ag­ri qui­bus re­bus co­lan­tur), как раз в соот­вет­ст­вии с дву­мя мне­ни­я­ми юри­стов о соста­ве поня­тия instru­men­tum fun­di: «Одни разде­ля­ют эти вещи на две части: на людей и допол­ня­ю­щие людей вещи, без кото­рых они не могут возде­лы­вать зем­лю; дру­гие — на три части, на три рода инвен­та­ря: гово­ря­щий, бес­сло­вес­ный и немой; гово­ря­щий, к кото­ро­му отно­сят­ся рабы, бес­сло­вес­ный, к кото­ро­му отно­сят­ся волы, немой, к кото­ро­му отно­сят­ся теле­ги»²⁶. Оче­вид­но, что здесь «допол­ня­ю­щие людей вещи, без кото­рых они не могут возде­лы­вать зем­лю» (ad­mi­ni­cu­la ho­mi­num, si­ne qui­bus re­bus co­le­re non pos­sunt) — это инвен­тарь в узком смыс­ле сло­ва, т. е. орудия с.35 труда и дру­гие сред­ства про­из­вод­ства, есте­ствен­но, что он не вклю­чал в себя отде­лен­ных от него ho­mi­nes. Сто­рон­ни­ки же дру­го­го мне­ния при­ме­ня­ли тер­мин instru­men­tum ко все­му, что свя­за­но с име­ни­ем: в него — как ge­nus instru­men­ti vo­ca­le — вклю­ча­лись и те ho­mi­nes, кото­рые были ser­vi²⁷. Мы не зна­ем, заим­ст­во­вал ли Варрон рас­ши­ри­тель­ное зна­че­ние тер­ми­на instru­men­tum из юриди­че­ско­го язы­ка, или же оба зна­че­ния поня­тия «инвен­тарь» суще­ст­во­ва­ли в «есте­ствен­ном язы­ке» и оттуда пере­шли в язык юри­стов. Одна­ко оче­вид­но, что в послед­нем они при­сут­ст­во­ва­ли еще в началь­ной ста­дии клас­си­че­ской эпо­хи рим­ской. юрис­пруден­ции и не исклю­ча­ли одно дру­го­го.

Это поз­во­ля­ет вне­сти уточ­не­ния в одно важ­ное поло­же­ние Е. М. Шта­ер­ман. С тече­ни­ем вре­ме­ни, по ее мне­нию, поня­тие инвен­та­ря рас­ши­ря­лось и «в пред­став­ле­нии юри­стов име­ние ста­но­ви­лось все более слож­ным про­из­вод­ст­вен­ным целым с раз­лич­ны­ми отрас­ля­ми»²⁸. На прак­ти­ке такой про­цесс, види­мо, дей­ст­ви­тель­но имел место. Одна­ко вопрос о его отра­же­нии в сочи­не­ни­ях юри­стов II—III вв. пред­став­ля­ет­ся нам более слож­ным. Поня­тие instru­men­tum изна­чаль­но име­ло два зна­че­ния: широ­кое, вклю­чав­шее все необ­хо­ди­мое для обра­бот­ки поля и сбо­ра уро­жая (и даже для обслу­жи­ва­ния работ­ни­ков), и узкое — то, что может счи­тать­ся оруди­ем. Не было ника­ких пре­пят­ст­вий ко вклю­че­нию в широ­кое зна­че­ние instru­men­tum все­го соот­вет­ст­ву­ю­ще­го тре­бу­е­мой логи­ке. Вполне воз­мож­но, что в созна­нии Сце­во­лы, Пав­ла и Уль­пи­а­на с поня­ти­ем instru­men­tum fun­di свя­зы­ва­лось боль­шее коли­че­ство раз­но­об­раз­ных орудий и обслу­жи­вав­ших име­ние людей, чем в созна­нии их пред­ше­ст­вен­ни­ков — Лабео­на, Пега­са, Тре­ба­тия. Они мог­ли ста­вить вопрос о вклю­че­нии в instru­men­tum таких кате­го­рий иму­ще­ства и людей, о кото­рых до их вре­ме­ни не воз­ни­ка­ло необ­хо­ди­мо­сти заду­мы­вать­ся. Одна­ко решал­ся этот вопрос стро­го в соот­вет­ст­вии с тем логи­че­ским пред­став­ле­ни­ем о соста­ве instru­men­tum fun­di, кото­рое при­ни­мал дан­ный юрист. А пра­во­вая тео­рия вполне поз­во­ля­ла рас­ши­рять состав поня­тия instru­men­tum fun­di до уста­нов­лен­ных фор­маль­ной логи­кой пре­де­лов и без уче­та эво­лю­ции реаль­ных отно­ше­ний в про­из­вод­стве. Гра­ни­цы этих пре­де­лов не раз­дви­га­лись при­хо­дом лати­фун­ди­аль­но­го хозяй­ства на сме­ну рабо­вла­дель­че­ским вил­лам, в этом не было необ­хо­ди­мо­сти: в рим­ском пра­ве парал­лель­но с поня­ти­ем fun­dus cum instru­men­to раз­ра­ба­ты­ва­лось более широ­кое поня­тие fun­dus instruc­tus (обо­рудо­ван­ное име­ние)²⁹. Оно вклю­ча­ло в себя вещи и людей, кото­ры­ми хозя­ин (pa­ter fa­mi­lias) уком­плек­то­вы­вал име­ние, хотя бы они и не вхо­ди­ли в поня­тие instru­men­tum fun­di³⁰. Поня­тие instrue­re с.36 исполь­зо­ва­лось уже во вре­ме­на Като­на (Ca­to. De ag­ric. 10. 1). Не исклю­че­но, что раз­ли­чие меж­ду fun­dus cum instru­men­to и fun­dus instruc­tus в какой-то сте­пе­ни мог­ло отра­жать раз­ли­чие меж­ду име­ни­ем с интен­сив­ным, рацио­наль­но орга­ни­зо­ван­ным хозяй­ст­вом и име­ни­ем, хозяй­ство кото­ро­го мало ори­ен­ти­ро­ва­лось на связь с рын­ком³¹. Заве­ща­тель и дей­ст­во­вав­шие в его инте­ре­сах юри­сты мог­ли выби­рать нуж­ное из этих поня­тий, и како­го-либо рас­ши­ре­ния поня­тия instru­men­tum для соблюде­ния воли заве­ща­те­ля не тре­бо­ва­лось. То, что не мог­ло быть вклю­че­но в широ­кое зна­че­ние instru­men­tuin (как быв­шее в име­нии non pro instru­men­to), мог­ло быть заве­ща­но с име­ни­ем по фор­му­ле fun­dus instruc­tus³². Поэто­му осо­бых слож­но­стей с состав­ле­ни­ем заве­ща­ния на име­ние в том или ином виде либо на его обо­рудо­ва­ние или на рабов из это­го име­ния у рим­лян не было. Слож­но­сти начи­на­лись лишь тогда, когда перед наслед­ни­ка­ми и пред­став­ляв­ши­ми их инте­ре­сы юри­ста­ми вста­вал вопрос, что кон­крет­но имел в виду заве­ща­тель³³. Содер­жа­ние пере­да­вае­мо­го опре­де­ля­ла воля заве­ща­те­ля, соглас­но кото­рой мож­но было заве­щать инвен­тарь отдель­но от име­ния³⁴, рабов или дру­гих работ­ни­ков, не вхо­див­ших в состав инвен­та­ря име­ния, вклю­чить в него, при­чис­лив их к пра­ву име­ния³⁵. Это поз­во­ля­ет усо­мнить­ся в том, «что на про­тя­же­нии вто­рой поло­ви­ны II и III вв. укреп­ля­лась точ­ка зре­ния, соглас­но кото­рой инвен­тарь, вклю­чав­ший как орудия, так и работ­ни­ков, явля­ет­ся неот­де­ли­мой частью име­ния»³⁶. Само пред­став­ле­ние об instru­men­tum, свя­зан­ном с име­ни­ем, было не про­стым, юри­сты тща­тель­но раз­ли­ча­ли instru­men­tum fun­di (Dig. 33. 7. 8 pr.), instru­men­tum instru­men­ti (Dig. 33. 7. 12. 6), prop­rium suum instru­men­tum (Dig. 33. 7. 12. 27)³⁷

с.37 Спо­ры же юри­стов о соста­ве instru­men­tum и fun­dus cum instru­men­to без­услов­но, свя­зан­ные с эво­лю­ци­ей прак­ти­ки хозяй­ст­во­ва­ния тем не менее име­ли и дру­гую сто­ро­ну, кото­рая поз­во­ля­ет искать для них несколь­ко иные при­чи­ны, чем пред­по­ла­га­ет Е. М. Шта­ер­ман. Рас­смот­рим в каче­стве при­ме­ра неко­то­рые наи­бо­лее извест­ные тек­сты, посвя­щен­ные про­бле­ме вклю­че­ния в состав инвен­та­ря име­ния рабов-ква­зи­ко­ло­нов и вили­ков, раб­ский ста­тус кото­рых в прин­ци­пе не воз­бра­нял рас­смат­ри­вать их как instru­men­tum. В лите­ра­ту­ре рас­про­стра­не­но одно­знач­ное пред­став­ле­ние, что ква­зи­ко­ло­ны в состав инвен­та­ря име­ния не вклю­ча­лись³⁸. Оно осно­вы­ва­ет­ся на при­веден­ном Уль­пи­а­ном мне­нии Лабео­на и Пега­са, отри­цав­ших вклю­че­ние ква­зи­ко­ло­на и вили­ка в состав инвен­та­ря — Dig. 33. 7. 12. 3: Quae­ri­tur: an ser­vus, qui qua­si co­lo­nus in ag­ro erat, instru­men­to le­ga­to con­ti­nea­tur? Et La­beo, et Pe­ga­sus rec­te ne­ga­ve­runt, quia non pro instru­men­to in fun­do fue­rit, etiam si so­li­tus fue­rat et fa­mi­liae im­pe­ra­re. Оцен­ка «rec­te», дан­ная Уль­пи­а­ном при­веден­но­му поло­же­нию, по обще­му мне­нию озна­ча­ет его согла­сие с юри­ста­ми I в.³⁹. Одна­ко в общем кон­тек­сте рас­суж­де­нии Уль­пи­а­на о соста­ве instru­men­tum его согла­сие с пози­ци­ей Лабео­на и Пега­са кажет­ся непо­сле­до­ва­тель­ным, если исхо­дить из пред­по­ло­же­ния о посте­пен­ном рас­ши­ре­нии поня­тия инвен­та­ря⁴⁰. Ведь Уль­пи­ан посто­ян­но про­во­дит мысль о необ­хо­ди­мо­сти сле­до­ва­ния рас­ши­ри­тель­но­му зна­че­нию instru­men­tum. Итак, см. Dig. 33. 7. 12: «Спро­ше­но: вхо­дит ли в инвен­тарь хлеб, при­готов­лен­ный для пита­ния зем­ледель­цев? Боль­шин­ство так не дума­ет, ибо он съе­да­ет­ся, а ведь инвен­тарь — это набор вещей дли­тель­но­го пред­на­зна­че­ния, без кото­рых вла­де­ни­ем нель­зя поль­зо­вать­ся; сле­ду­ет при­ба­вить к это­му, что про­до­воль­ст­вие при­готов­ля­ет­ся ско­рее для про­дол­же­ния жиз­ни, чем ради возде­лы­ва­ния зем­ли. Но я счи­таю, и хлеб, и вино, при­готов­лен­ные для пита­ния, при­над­ле­жат к инвен­та­рю; и Сер­вий так отве­чал — это пере­да­ют его уче­ни­ки. Рав­ным обра­зом неко­то­рым кажет­ся, что хлеб, кото­рый отло­жен для посе­ва, при­над­ле­жит к инвен­та­рю; и я так счи­таю, ибо он вро­де бы слу­жит возде­лы­ва­нию зем­ли и потреб­ля­ет­ся таким обра­зом, что все­гда вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся; но в виде семян он ничем не отли­ча­ет­ся от про­до­воль­ст­вия. § 1. Извест­но, что инвен­та­рем явля­ет­ся то, что (исполь­зу­ет­ся) ради сохра­не­ния уро­жая, как, напри­мер, хлеб­ный амбар, ибо в нем сохра­ня­ют пло­ды, кув­ши­ны, лари, в кото­рые пло­ды скла­ды­ва­ют­ся, но и то, — что при­готав­ли­ва­ет­ся с.38 для пере­воз­ки пло­дов, как, напри­мер, упряж­ные живот­ные и повоз­ки, и кораб­ли, и боч­ки, и мехи. § 2. Одна­ко Алфен: если неко­то­рые из мно­гих людей отка­за­ны по лега­ту, осталь­ные, кото­рые нахо­дят­ся в име­нии, не при­чис­ля­ют­ся к инвен­та­рю. Он ска­зал это, так как счи­тал, что ничто живое не явля­ет­ся инвен­та­рем. Это невер­но, ведь извест­но, что те, кто нахо­дит­ся там ради поля, при­чис­ля­ют­ся к инвен­та­рю⁴¹. § 3. Спра­ши­ва­ет­ся: при­чис­ля­ет­ся ли к заве­щан­но­му по лега­ту инвен­та­рю раб, поса­жен­ный на зем­лю, подоб­но коло­ну? И Лабе­он, и Пегас пра­виль­но отри­ца­ли, так как он нахо­дил­ся в име­нии не в каче­стве инвен­та­ря, даже если он к тому же и управ­лял фами­ли­ей. § 4. С дру­гой сто­ро­ны, Лабе­он счи­тал, что лишь тот саль­ту­а­рий при­чис­ля­ет­ся, кото­рый исполь­зу­ет­ся для сохра­не­ния уро­жая, но не тот, кото­рый для охра­ны гра­ниц. Но Нера­тий счи­та­ет даже, что и тот; и мы поль­зу­ем­ся тем пра­вом, чтобы все саль­ту­а­рии при­чис­ля­лись. § 5. Тре­ба­тий, более того, пола­гал, что вклю­ча­ют­ся даже хле­бо­пек и садов­ник, кото­рые при­об­ре­те­ны для сель­ской фами­лии, а так­же ремес­лен­ник, кото­рый при­об­ре­тен для ремон­та вил­лы, и жен­щи­ны, кото­рые пекут хлеб и кото­рые обслу­жи­ва­ют вил­лу, а так­же мель­ни­ки, если при­об­ре­те­ны для сель­ско­го исполь­зо­ва­ния (ad usum rus­ti­cum), а так­же пова­ри­ха и вили­ка, если каким-нибудь сво­им делом помо­га­ет мужу, а так­же пря­хи, кото­рые оде­ва­ют сель­скую фами­лию и кото­рые гото­вят пищу для сель­чан. § 6. Но, спра­ши­ва­ет­ся, при­чис­ля­ет­ся ли к инвен­та­рю, заве­щан­но­му по лега­ту, инвен­тарь инвен­та­ря? Ведь те, кото­рые при­об­ре­та­ют­ся в инте­ре­сах сель­чан: пря­хи и шерсть, и цирюль­ни­ки, и сук­но­ва­лы, и пова­ри­хи явля­ют­ся инвен­та­рем не поля, но инвен­та­ря. Итак, я пола­гаю, что при­чис­ля­ет­ся даже кухон­ный мужик, но и пря­хи, и про­чие, кото­рые были пере­чис­ле­ны выше. И Сер­вий так отве­чал — это пере­да­ют его уче­ни­ки…». По-види­мо­му, прак­ти­ка реаль­ных отно­ше­ний ока­зы­ва­ла вли­я­ние на Уль­пи­а­на в том смыс­ле, что застав­ля­ла его ори­ен­ти­ро­вать­ся пред­по­чти­тель­но на рас­ши­ри­тель­ное тол­ко­ва­ние instru­men­tum fun­di. Но это име­ет несколь­ко иной смысл, чем пред­ла­гае­мое Е. М. Шта­ер­ман рас­ши­ре­ние поня­тия «инвен­тарь»⁴². Судя по исто­ри­че­ским экс­кур­сам Уль­пи­а­на, уже в I в. до н. э. — I в. н. э. у рим­ских юри­стов, кро­ме основ­но­го раз­ли­чия во взгляде на состав инвен­та­ря име­ния (§ 2: Алфен: «ничто живое не счи­та­ет­ся инвен­та­рем»; Сабин: «те, кто ради поля нахо­дит­ся в име­нии, при­чис­ля­ют­ся к инвен­та­рю»), суще­ст­во­вал еще спор­ный вопрос отно­си­тель­но вклю­че­ния в него рабов-ква­зи­ко­ло­нов и вили­ков (§ 3). Лабе­он и Пегас, види­мо, при­зна­ва­ли вклю­че­ние в состав инвен­та­ря и «живых», в том чис­ле и рабов. Одна­ко они были про­тив вклю­че­ния труда ква­зи­ко­ло­на. Их аргу­мент: quia non pro instru­men­to in fun­do fue­rat, т. е. посколь­ку он высту­пал по отно­ше­нию к име­нию как нечто внеш­нее. Уль­пи­ан одоб­ря­ет пози­цию Лабео­на и Пега­са (rec­te). В то же вре­мя добав­ле­ние: «даже если к тому же и управ­лял фами­ли­ей» (т. е. высту­пал с.39 в роли вили­ка) пока­зы­ва­ет, что вили­ка все три юри­ста при­чис­ля­ли к инвен­та­рю. Вилик, управ­ля­ю­щий сель­ской фами­ли­ей, по отно­ше­нию к име­нию как нечто внеш­нее (non pro instru­men­to) не высту­пал (ср. Dig. 33. 7. 8). Поче­му же ква­зи­ко­лон, фак­ти­че­ски так­же нахо­див­ший­ся в име­нии ag­ri gra­tia и даже выпол­няв­ший заоч­но функ­ции вили­ка, рас­смат­ри­вал­ся как нахо­дя­щий­ся вне инвен­та­ря? Без­услов­но, в глу­бин­ной осно­ве это­го была реаль­ная ситу­а­ция, оха­рак­те­ри­зо­ван­ная Е. М. Шта­ер­ман: «На вил­ле не толь­ко колон, но и раб, со сво­им инвен­та­рем обра­ба­ты­вав­ший выде­лен­ный ему уча­сток, как бы выпа­дал из общей систе­мы хозяй­ства вил­лы, из осу­ществляв­шей­ся в ней коопе­ра­ции и разде­ле­ния труда»⁴³. Одна­ко дума­ет­ся, что мысль рим­ских юри­стов апел­ли­ро­ва­ла не к содер­жа­нию хозяй­ст­вен­ной прак­ти­ки непо­сред­ст­вен­но, а к более поверх­ност­ным отно­ше­ни­ям, скла­ды­вав­шим­ся на ее осно­ве. В дан­ном слу­чае ква­зи­ко­лон не при­зна­вал­ся инвен­та­рем пото­му, что был логи­че­ской ана­ло­ги­ей коло­на, кото­рый как сво­бод­ный и юриди­че­ски рав­но­прав­ный гос­по­ди­ну име­ния счи­тать­ся инвен­та­рем не мог.

Это под­твер­жда­ет­ся, на наш взгляд, и при­веден­ным у Е. М. Шта­ер­ман заве­ща­ни­ем обо­рудо­ван­ных име­ний, одно из кото­рых обра­ба­ты­вал раб Стих⁴⁴. «Некто отка­зал по лега­ту сво­е­му отпу­щен­ни­ку Сею какие-то име­ния таки­ми сло­ва­ми: „Мое­му отпу­щен­ни­ку Сею пере­даю это и то име­ния таки­ми, как они обо­рудо­ва­ны, с дохо­да­ми и пла­те­жа­ми (cum do­ti­bus et re­li­quis) коло­нов, с саль­ту­а­ри­я­ми и их сожи­тель­ни­ца­ми и сыно­вья­ми, и дочерь­ми». Спра­ши­ва­ет­ся, раб Стих, кото­рый возде­лы­вал одно из этих име­ний и задол­жал круп­ную сум­му, будет ли дол­жен на осно­ве фиде­и­ко­мис­са Сею? Ответ: если он возде­лы­вал име­ние не по дове­рию гос­по­ди­на, но за пла­ту, подоб­но посто­рон­ним коло­нам (si non fi­de do­mi­ni­ca, sed mer­ce­de, ut extra­nei co­lo­ni so­lent, fun­dum co­luis­set), не дол­жен» (Dig. 33. 7. 20. 1). Раб Стих, само­сто­я­тель­но обра­ба­ты­вав­ший име­ние, т. е., оче­вид­но, нахо­див­ший­ся на поло­же­нии ква­зи­ко­ло­на⁴⁵, как сооб­ща­ет Сце­во­ла, раз­би­раю­щий это заве­ща­ние, мог быть свя­зан с гос­по­ди­ном (а не име­ни­ем!) на двух раз­лич­ных усло­ви­ях. Либо он пла­тил денеж­ную рен­ту, подоб­но тому как это дела­ли посто­рон­ние коло­ны, т. е. арен­да­то­ры по дого­во­ру на срок, либо он обра­ба­ты­вал име­ние «по дове­рию гос­по­ди­на», т. е., ведя хозяй­ство как ква­зи­ко­лон, нахо­дил­ся в каких-то иных, чем в пер­вом слу­чае, отно­ше­ни­ях с гос­по­ди­ном. Како­вы эти отно­ше­ния?

Выяс­не­нию это­го помо­га­ет при­над­ле­жа­щий Пав­лу ком­мен­та­рий, в кото­ром фигу­ри­ру­ет выра­же­ние fi­de do­mi­ni­ca и дает­ся ссыл­ка на того же Сце­во­лу: «Когда спра­ши­ва­лось о вили­ке, вклю­ча­ет­ся ли он в инвен­тарь, и воз­ни­ка­ли сомне­ния, то спро­шен­ный Сце­во­ла отве­тил: если не за опре­де­лен­ную сум­му, но по дове­рию гос­по­ди­на возде­лы­вал (име­ние), дол­жен с.40 вклю­чать­ся)»⁴⁶. Про­ти­во­по­став­ле­ние pen­sio­nis cer­ta quan­ti­ta­te — fi­de do­mi­ni­ca состав­ля­ет явную парал­лель с mer­ce­de — fi­de do­mi­ni­ca пред­ше­ст­ву­ю­ще­го тек­ста⁴⁷. Два типа вили­ков, один из кото­рых вклю­ча­ет­ся в состав инвен­та­ря, а дру­гой — нет, очень напо­ми­на­ют ситу­а­цию, уже извест­ную нам из Dig. 33. 7. 12. 3, где под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что обыч­ный вилик вклю­ча­ет­ся в состав инвен­та­ря, а если вили­ком высту­пал ква­зи­ко­лон, то такой вилик-ква­зи­а­рен­да­тор в инвен­тарь не вклю­чал­ся⁴⁸. Понять раз­ни­цу меж­ду дву­мя типа­ми вили­ков помо­га­ет дру­гой текст Пав­ла:

«Если заклю­чен дого­вор с чьим-либо вили­ком, то не дает­ся иска к гос­по­ди­ну, так как вилик назна­ча­ет­ся для сбо­ра пло­дов, а не для извле­че­ния при­бы­ли. Одна­ко если я буду иметь вили­ка и для отчуж­де­ния това­ра, то не будет неспра­вед­ли­вым допу­стить предъ­яв­ле­ние мне иска по образ­цу иска, выте­каю­ще­го из назна­че­ния инсти­то­ра (exemplo insti­to­riae ac­tio­nem)» (Dig. 14. 3. 16). Отсюда вид­но, что вилик из сво­их рабов, обра­ба­ты­вав­ший име­ние «по дове­рию гос­по­ди­на», — это тот, кто был обыч­ным орга­ни­за­то­ром про­из­вод­ства, т. е. «назна­чал­ся для сбо­ра пло­дов, а не для извле­че­ния при­бы­ли». Fi­de do­mi­ni­ca по отно­ше­нию к тако­му вили­ку, види­мо, обыч­ная милость гос­по­ди­на, выде­лив­ше­го его из дру­гих рабов. Тот же, что pen­sio­nis cer­ta quan­ti­ta­te… co­le­ret, — тоже свой раб, но полу­чив­ший от гос­по­ди­на опре­де­лен­ные пол­но­мо­чия и «вно­ся­щий опре­де­лен­ную сум­му денег» в каче­стве аренд­ной пла­ты. Понят­но в таком слу­чае, поче­му вилик-ква­зи­а­рен­да­тор не вклю­чал­ся в состав instru­men­tum: он зани­мал как бы внеш­нее поло­же­ние по отно­ше­нию к име­нию и все­му ap­pa­ra­tus re­rum diu­tius man­su­ra­rum, исполь­зу­е­мо­му для его обра­бот­ки, т. е. был в име­нии non pro instru­men­to. Ана­ло­гич­ным обра­зом, види­мо, и в поло­же­нии ква­зи­ко­ло­на из Dig. 33. 7. 12. 3 опре­де­ля­ю­щую роль игра­ло его подо­бие коло­нам, арен­до­вав­шим име­ние на срок и пла­тив­шим фик­си­ро­ван­ную аренд­ную пла­ту⁴⁹. Такие коло­ны были чужи­ми в име­нии и зани­ма­ли по отно­ше­нию к его инвен­та­рю внеш­нее поло­же­ние.

И это застав­ля­ет нас вновь вер­нуть­ся к рабу Сти­ху из Dig. 33. 7. 20. 1, кото­ро­го Сце­во­ла срав­ни­вал с extra­nei co­lo­ni. В отли­чие от Dig. 33. 7. 12. 3, здесь упо­мя­ну­ты два типа ква­зи­ко­ло­нов. Одни возде­лы­ва­ют зем­лю mer­ce­de ut extra­nei co­lo­ni so­lent и подоб­ны ква­зи­ко­ло­нам в тек­сте Уль­пи­а­на, они высту­па­ют в роли ква­зи­а­рен­да­то­ров. Оче­вид­но, они так­же не вклю­ча­лись в состав instru­men­tum, хотя сам текст этот вопрос не под­ни­ма­ет⁵⁰. с.41 Дру­гие, возде­лы­вав­шие зем­лю fi­de do­mi­ni­ca, види­мо, так же как обыч­ные вили­ки, не имев­шие спе­ци­аль­ных пол­но­мо­чий от гос­по­ди­на, поль­зо­ва­лись лишь «дове­ри­ем» послед­не­го. Не имея ника­ких ква­зи­пра­во­вых отно­ше­ний с гос­по­ди­ном, такие ква­зи­ко­ло­ны сами вполне мог­ли рас­смат­ри­вать­ся в каче­стве instru­men­tum⁵¹. Таким обра­зом, рабы-ква­зи­а­рен­да­то­ры mer­ce­de отли­ча­лись от рабов-ква­зи­ко­ло­нов fi­de do­mi­ni­ca нали­чи­ем у них ква­зи­прав на веде­ние дел, что поз­во­ля­ло им пла­тить оброк день­га­ми воз­мож­но, по ана­ло­гии с арен­да­то­ра­ми, в виде твер­до фик­си­ро­ван­ной сум­мы⁵².

Рас­сло­е­ние рабов-ква­зи­ко­ло­нов, веро­ят­но, соот­вет­ст­во­ва­ло изме­не­ни­ям в поло­же­нии коло­нов, кото­рые и были тут прак­ти­че­ским и юриди­че­ским образ­цом. Во вре­ме­на Лабео­на и Пега­са коло­ны в основ­ной сво­ей мас­се были арен­да­то­ра­ми по дого­во­ру на срок, пла­тив­ши­ми денеж­ную аренд­ную пла­ту (Dig. 47. 2. 26. 1: qui num­mis co­lat), и в име­нии — чужи­ми (extra­nei), т. е. non pro instru­men­to. Дого­вор таких коло­нов с земле­вла­дель­цем оформ­лял­ся юриди­че­ски, поэто­му отно­ше­ния с ними были тем образ­цом, на кото­рый ори­ен­ти­ро­ва­лись юри­сты (Dig. 19. 2. 13. 11.). Но ко вре­ме­ни Сце­во­лы, види­мо, не мень­шее зна­че­ние при­об­ре­ла и дру­гая кате­го­рия коло­нов, кото­рые Колу­мел­лой опре­де­ля­лись как co­lo­ni in­di­ge­nae (Co­lum. de r. r. I. 7), а в более позд­нее вре­мя как co­lo­ni ori­gi­na­les (CTh. XI. 1. 14 = CI. XI. 48. 4 — 366 г.), быв­шие посто­ян­ны­ми жите­ля­ми име­ния и не рас­смат­ри­вав­ши­е­ся как extra­nei. Отно­ше­ния с ними опре­де­ля­лись не дого­во­ром (ср. Dig. 19. 2. 14), а «дове­ри­ем» гос­по­ди­на — fi­des do­mi­ni­ca. Эво­лю­ция поло­же­ния коло­нов повлек­ла за собой и изме­не­ния в среде ква­зи­ко­ло­нов, в пра­во­вой сфе­ре выра­зив­ши­е­ся в отде­ле­нии от ква­зи­а­рен­да­то­ров кате­го­рии ква­зи­ко­ло­нов fi­de do­mi­ni­ca. Похо­жую эво­лю­цию пре­тер­пе­ло и поло­же­ние вили­ков: наряду с вили­ка­ми, работав­ши­ми по дове­рию гос­по­ди­на и счи­тав­ши­ми­ся частью инвен­та­ря име­ния, появ­ля­ет­ся кате­го­рия вили­ков, юриди­че­ски зани­мав­ших как бы внеш­нее по отно­ше­нию к име­нию поло­же­ние, так как они нахо­ди­лись в ква­зидо­го­вор­ных отно­ше­ни­ях с гос­по­ди­ном и пере­ста­ли рас­смат­ри­вать­ся pro instru­men­to⁵³.

с.42 Таким обра­зом, на наш взгляд, раз­ви­тие поня­тия instru­men­tum в рим­ском пра­ве не сво­ди­лось к «посте­пен­но­му укреп­ле­нию отра­зив­шей­ся и в пра­ве мыс­ли о посто­ян­ной свя­зи фами­лии с име­ни­ем, кото­рое она обра­ба­ты­ва­ла»⁵⁴. Уже одна ничем не огра­ни­чен­ная воз­мож­ность пере­да­вать instru­men­tum отдель­но от име­ния не поз­во­ля­ет гово­рить, что про­ис­хо­див­шее, веро­ят­но, на прак­ти­ке укреп­ле­ние свя­зи сель­ских рабов с име­ни­ем нашло пря­мое выра­же­ние и в пра­во­вых отно­ше­ни­ях⁵⁵. Раз­ви­тие юриди­че­ских поня­тий instcru­men­tum и fun­dus cum instru­men­to с.43 не было след­ст­ви­ем каких-либо зако­но­да­тель­ных актов, огра­ни­чи­вав­ших власть гос­под над сель­ски­ми раба­ми, и сами эти поня­тия не влек­ли за собой тако­го огра­ни­че­ния. Един­ст­вен­ной ссыл­ки на закон Сеп­ти­мия Севе­ра и на свя­зы­вае­мую с ним кон­сти­ту­цию Кон­стан­ти­на⁵⁶, недо­ста­точ­но. По мне­нию Е. М. Шта­ер­ман, запрет Сеп­ти­мия Севе­ра кура­то­рам и опе­ку­нам про­да­вать сель­ские име­ния под­опеч­ных без осо­бо­го раз­ре­ше­ния пре­зи­да про­вин­ции (Dig. 27. 9. 1) под­верг­ся «рас­ши­ри­тель­но­му тол­ко­ва­нию… появив­ше­му­ся, оче­вид­но, вско­ре после его изда­ния» (т. е., види­мо в III в.), кото­рое «мог­ло иметь место толь­ко пото­му, что прак­ти­ка пошла зна­чи­тель­но далее юриди­че­ской тео­рии и, по поня­ти­ям земле­вла­дель­цев III в., сель­ская фами­лия была неотъ­ем­ле­мой частью того име­ния, кото­рое она посто­ян­но обра­ба­ты­ва­ла»⁵⁷. Юриди­че­ски это рас­ши­ри­тель­ное тол­ко­ва­ние было выра­же­но кон­сти­ту­ци­ей 326 г. (CTh, III. 30. 3 = CI. V. 37. 2), в кото­рой «Кон­стан­тин, еще более огра­ни­чи­вая пра­во опе­ку­нов, пишет, что им доз­во­ле­но про­да­вать все, кро­ме име­ний и сель­ских рабов, по-види­мо­му, имея в виду имен­но этот закон Сеп­ти­мия Севе­ра»⁵⁸. Но, как пока­зал В. Зей­фарт, оба поста­нов­ле­ния — Севе­ра и Кон­стан­ти­на — свя­за­ны меж­ду собой лишь в части защи­ты иму­ще­ства и прав опе­кае­мых⁵⁹. На наш взгляд, нель­зя счи­тать непо­сред­ст­вен­ной целью этой кон­сти­ту­ции Кон­стан­ти­на ни огра­ни­че­ние пра­ва опе­ку­нов имен­но в части рас­по­ря­же­ния име­ни­я­ми и сель­ски­ми раба­ми, ни рас­про­стра­не­ние севе­ров­ско­го зако­на, запре­щав­ше­го про­да­жу зем­ли, и на про­да­жу сель­ских рабов. Каса­ясь того же вопро­са, что и Север, — о пра­вах опе­ку­нов, — Кон­стан­тин изла­гал его в соот­вет­ст­вии с нор­ма­ми, дей­ст­во­вав­ши­ми в 20-х годах IV в. Отче­го изме­ни­лись эти нор­мы по срав­не­нию со вре­ме­нем Севе­ра и про­изо­шло ли это уже в III в., кон­сти­ту­ция 326 г. не сооб­ща­ет. Дан­ная кон­сти­ту­ция Кон­стан­ти­на отра­зи­ла пред­став­ле­ния, опре­де­лив­шие все зако­но­да­тель­ство пер­вой поло­ви­ны IV в. в отно­ше­нии сель­ских — впи­сан­ных в ценз име­ний — рабов, и это застав­ля­ет пред­по­ла­гать ско­рее фис­каль­ные при­чи­ны при­креп­ле­ния послед­них.

Не вела к обя­зан­но­сти гос­под сохра­нять связь сель­ских рабов с опре­де­лен­ным име­ни­ем и рас­про­стра­нив­ша­я­ся еще в Ран­ней импе­рии прак­ти­ка покро­ви­тель­ства их семей­ным свя­зям (см., напри­мер. Dig. 21. 1. 35; 50. 16. 220. 1). При про­да­же или пере­да­че таких рабов по воз­мож­но­сти ста­ра­лись сохра­нить их род­ст­вен­ные свя­зи, что про­сле­жи­ва­ет­ся уже с I в.⁶⁰, но связь их с зем­лей или име­ни­ем была част­ным делом гос­по­ди­на. На прак­ти­ке, конеч­но, раб­ские семьи мог­ли поко­ле­ни­я­ми обра­ба­ты­вать одно име­ние, уко­ре­нять­ся в нем⁶¹, но гос­по­ди­на это не свя­зы­ва­ло⁶². Даже в IV в. Кон­стан­тин в име­ни­ях Сар­ди­нии был вынуж­ден вос­ста­нав­ли­вать санк­ци­ей пра­ви­тель­ства семей­ные свя­зи рабов, без раз­мыш­ле­ния с.44 нару­шен­ные посес­со­ра­ми во вре­мя пере­де­ла име­ний (CTh. II. 25. 1 — 325 г.). Эта его мера име­ла при­чи­ной не обя­за­тель­ность сохра­не­ния этих свя­зей, а необ­хо­ди­мость пре­кра­тить дряз­ги земле­вла­дель­цев по пово­ду пере­рас­пре­де­ле­ния земель и рабо­чей силы и свя­зан­ный с этим поток жалоб. Спо­ры посес­со­ров, види­мо, воз­ник­ли из-за выпла­ты поло­жен­ных по цен­зу име­ния нало­гов, когда с неко­то­рых име­ний были сведе­ны рабы, обрет­шие семью в дру­гом име­нии. Вос­ста­нов­ле­ние раб­ских семей­ных свя­зей высту­пи­ло здесь лишь как удоб­ный спо­соб реше­ния спо­ров посес­со­ров, опи­рав­ший­ся на тра­ди­цию покро­ви­тель­ства таким свя­зям⁶³. Точ­но так же неод­но­крат­ные в IV в. поста­нов­ле­ния, напо­ми­нав­шие в тех или иных кон­крет­ных слу­ча­ях о запре­ще­нии про­да­жи сель­ских рабов без име­ния⁶⁴ и частотой сво­его повто­ре­ния как бы внед­ряв­шие этот запрет в созна­ние, пока­зы­ва­ют, что до IV в. связь рабов с име­ни­ем никак не укре­пи­лась.

Все это застав­ля­ет осо­бен­но вни­ма­тель­но отне­стись к пер­вым кон­сти­ту­ци­ям нача­ла IV в., где трак­ту­ет­ся поло­же­ние сель­ских рабов отно­си­тель­но име­ния. Пер­вые по вре­ме­ни сохра­нив­ши­е­ся кон­сти­ту­ции, при­хо­дя­щи­е­ся на прав­ле­ние Кон­стан­ти­на, отно­сят­ся к охране инте­ре­сов опе­кае­мых несо­вер­шен­но­лет­них⁶⁵. Сель­ские рабы (man­ci­pia rus­ti­ca) в них фигу­ри­ру­ют вме­сте с име­ни­я­ми, но вопрос о запре­те их разде­ле­ния пря­мо не ста­вит­ся, запре­ща­ет­ся лишь про­да­жа тех и дру­гих без спе­ци­аль­но­го раз­ре­ше­ния. Две кон­сти­ту­ции, Кон­стан­ти­на 323 г. и Кон­стан­ция 337 г., состав­ля­ю­щие девя­тый титул Кодек­са Фео­до­сия «De distra­hen­dis pig­no­ri­bus, quae tri­bu­to­rum cau­sa te­nen­tur»⁶⁶, допус­ка­ют про­да­жу по суду име­ний или рабов в слу­чае, если их гос­по­да не справ­ля­лись с фис­каль­ны­ми обя­зан­но­стя­ми и ока­зы­ва­лись долж­ни­ка­ми фис­ка. Это гово­рит о том, что в пер­вой поло­вине IV в. про­да­жа рабов из име­ний допус­ка­лась лишь в осо­бых слу­ча­ях, но о каком-то ее огра­ни­че­нии ввиду тес­ной внут­рен­ней свя­зи сель­ских рабов с име­ни­я­ми речи нет. При­чи­ной огра­ни­че­ния их про­да­жи уже в двух послед­них кон­сти­ту­ци­ях высту­па­ют фис­каль­ные нуж­ды. Еще ярче это вид­но в кон­сти­ту­ци­ях Кон­стан­ти­на, Кон­стан­ция и Вален­ти­ни­а­на I (с Вален­том и Гра­ци­а­ном), где сель­ские рабы опре­де­ля­ют­ся как man­ci­pia adscrib­ta cen­si­bus и rus­ti­ci cen­si­ti­que ser­vi (CTh. XI. 3. 2. — 327 г.; CTh. VII. 1. 3 = CI. XII. 35. 10 — 349 г.; CI. XI. 48. 7 — 371 г.).

Пер­вая из них, издан­ная в 327 г., обыч­но рас­смат­ри­ва­ет­ся как раз­ре­ше­ние на про­да­жу сель­ских рабов толь­ко внут­ри про­вин­ции и соот­вет­ст­вен­но запрет про­да­вать их за ее пре­де­лы⁶⁷. Поэто­му Е. М. Шта­ер­ман рас­смат­ри­ва­ет эту кон­сти­ту­цию как еще один шаг на пути огра­ни­че­ния сво­бо­ды рас­по­ря­же­ния сель­ски­ми раба­ми⁶⁸. Но нам кажет­ся, что смысл с.45 кон­сти­ту­ции несколь­ко иной: «Пусть впи­сан­ные в ценз рабы рас­про­да­ют­ся в пре­де­лах про­вин­ции, и те, кто в резуль­та­те покуп­ки ока­жут­ся обла­да­те­ля­ми доми­ния, пусть зна­ют, что им надо иметь это в виду. Разум­но, чтобы то же самое соблюда­лось и при­ме­ни­тель­но к име­нию, ибо все согла­ше­ния лиша­ют­ся силы, а тяготы и государ­ст­вен­ные пла­те­жи пусть ложат­ся на тех, в чей доми­ний пере­шли эти вла­де­ния»⁶⁹.

Пря­мо­го запре­ще­ния про­да­вать сель­ских рабов за пре­де­лы про­вин­ции в самом этом тек­сте нет. Чем обу­слов­ле­но содер­жа­ще­е­ся в нем поз­во­ле­ние про­да­вать их внут­ри ее пре­де­лов, мож­но толь­ко дога­ды­вать­ся, так как мы име­ем дело лишь с обрыв­ком кон­сти­ту­ции 327 г.⁷⁰. Одна­ко мож­но думать, что это было свя­за­но не с раз­ви­ти­ем сель­ско­го раб­ства или рабо­вла­де­ния в целом, а с фис­каль­ной поли­ти­кой государ­ства. На это ука­зы­ва­ет и назва­ние титу­ла, под кото­рым эта кон­сти­ту­ция поме­ще­на в Кодек­се Фео­до­сия: «Si­ne cen­su vel re­li­quis fun­dum com­pa­ra­ri non pos­se». Рабы, впи­сан­ные в цен­зы (man­ci­pia adscrip­ta cen­si­bus), высту­па­ют здесь лишь как часть иму­ще­ства, свя­зан­но­го с име­ни­ем по цен­зу. Связь таких рабов с име­ни­ем, таким обра­зом, ухо­дит кор­ня­ми в фис­каль­ную поли­ти­ку Дио­кле­ти­а­на — Кон­стан­ти­на. Это поз­во­ля­ет сбли­зить ее с кон­сти­ту­ци­ей CI. XI. 48. 7 — 371 г., послед­ней по вре­ме­ни упо­ми­наю­щей rus­ti­cos cen­si­tos­que ser­vos. С ней, види­мо, из-за отсут­ст­вия более позд­них поста­нов­ле­ний подоб­но­го харак­те­ра свя­зы­ва­ют окон­ча­тель­ное оформ­ле­ние запре­та про­да­жи сель­ских рабов без име­ния⁷¹. Целью этой кон­сти­ту­ции Вален­ти­ни­а­на, Вален­та и Гра­ци­а­на, как и целью CTh. XI. 3. 2 — 327 г., было сохра­не­ние име­ний как источ­ни­ка дохо­да для фис­ка⁷². Одна­ко по срав­не­нию с кон­сти­ту­ци­ей Кон­стан­ти­на ее содер­жа­ние шире и опре­де­лен­нее: «Пусть повсюду таким же обра­зом не будет поз­во­ле­но про­да­вать сель­ских впи­сан­ных в ценз рабов, так же как ори­ги­на­ри­ев без зем­ли (Que­mad­mo­dum ori­gi­na­rios absque ter­ra, ita rus­ti­cos cen­si­tos­que ser­vos ven­di om­ni­fa­riam non li­ce­bit). Пусть, одна­ко, не вос­поль­зу­ет­ся этим зако­ном насмеш­ник, замыс­лив­ший обман, что в отно­ше­нии ори­ги­на­ри­ев часто дела­лось, когда с пере­да­чей поку­па­те­лю неболь­шой части зем­ли пре­кра­ща­лась обра­бот­ка все­го име­ния в целом. Но когда общая мас­са име­ний (so­li­di­tas fun­do­rum) или их опре­де­лен­ная часть перей­дет к кому-либо, то пусть перей­дет столь­ко рабов и ори­ги­на­ри­ев, сколь­ко у преж­них гос­под и посес­со­ров или в целом (so­li­di­ta­te), или в части оста­лось. И пусть поку­па­тель счи­та­ет поте­рян­ной пла­ту, кото­рую даст, тогда как про­дав­цу раз­ре­ше­но предъ­яв­ле­ние иска. для воз­вра­ще­ния рабов с их потом­ст­вом (cum ag­na­tio­ne). И если даже с.46 по какой-либо при­чине он не вос­поль­зу­ет­ся пре­до­став­лен­ной зако­ном воз­мож­но­стью и умрет, так и не воз­будив дела, мы даем его наслед­ни­кам пра­во воз­будить иск про­тив наслед­ни­ков поку­па­те­ля, вне зави­си­мо­сти от дав­но­сти. Ведь никто не станет отри­цать, что тот, кем что-либо куп­ле­но вопре­ки запре­ту зако­нов, вла­де­ет недоб­ро­со­вест­но (ma­lae fi­dei pos­ses­sor)» (CI. XI. 48. 7 — 371 г.)⁷³. По-види­мо­му, пери­о­ди­че­ски пре­се­кав­ши­е­ся зако­но­да­тель­ст­вом попыт­ки разде­лить зем­лю и обра­ба­ты­вав­ших ее работ­ни­ков часто име­ли целью каким-то обра­зом обма­нуть подат­ное ведом­ство⁷⁴. Быть может, нали­чие юриди­че­ски оформ­лен­ной куп­чей на зем­лю без работ­ни­ков поз­во­ля­ло пре­тен­до­вать на част­ный вне­оче­ред­ной пере­смотр обло­же­ния⁷⁵? По край­ней мере, Кон­стан­тин в 327 г. пол­но­стью сохра­нил государ­ст­вен­ные пода­ти за новы­ми вла­дель­ца­ми име­ний, невзи­рая на усло­вия совер­шен­ных сде­лок (sub­la­tis pac­tio­ni­bus), т. е., воз­мож­но, нака­зав таким обра­зом поку­па­те­лей, вынуж­ден­ных пла­тить пода­ти и нести повин­но­сти в соот­вет­ст­вии с цен­зом име­ний, хотя и лишив­ших­ся работ­ни­ков.

Такая мера име­ла част­ный харак­тер и не гаран­ти­ро­ва­ла на буду­щее адек­ват­ное реше­ние воз­ник­шей пра­во­вой ситу­а­ции: гос­по­да рабов как соб­ст­вен­ни­ки име­ли пра­во их про­дать, но теперь было запре­ще­но отде­лять их от име­ния. Двой­ст­вен­ность пра­ва поз­во­ля­ла обхо­дить неугод­ную новую нор­му и тре­бо­ва­ла более опре­де­лен­но­го поста­нов­ле­ния. Веро­ят­но поэто­му, несмот­ря на то что запрет про­да­вать сель­ских рабов без име­ний утвер­дил­ся еще при Кон­стан­тине, Вален­ти­ни­а­ну при­шлось, вос­поль­зо­вав­шись воз­ник­шей необ­хо­ди­мо­стью, поста­вить вне зако­на все сдел­ки, свя­зан­ные с про­да­жей сель­ских рабов отдель­но от име­ний. В поста­нов­ле­нии Вален­ти­ни­а­на, Вален­та и Гра­ци­а­на, прав­да, ниче­го пря­мо не гово­рит­ся о нуж­дах фис­ка, но сель­ские рабы, о кото­рых идет речь, назва­ны «cen­si­ti»; само же поста­нов­ле­ние как бы объ­яс­ня­ет­ся заботой об обра­бот­ке име­ний, кото­рые забра­сы­ва­ют­ся неко­то­ры­ми лица­ми, лег­ко­мыс­лен­но, с точ­ки зре­ния государ­ства, рас­про­даю­щи­ми нуж­ных на зем­ле работ­ни­ков. Одна­ко такая поста­нов­ка вопро­са не долж­на вво­дить нас в заблуж­де­ние, ведь и в кодек­се эта кон­сти­ту­ция поме­ще­на под титу­лом «De ag­ri­co­lis cen­si­tis vel co­lo­nis». Неод­но­крат­ное упо­ми­на­ние запре­та разде­лять рабов и име­ние в зако­но­да­тель­стве IV в., види­мо, было след­ст­ви­ем того, что рабо­вла­дель­цы не жела­ли мирить­ся с огра­ни­че­ни­ем их абсо­лют­ных прав на раба. Поэто­му вряд ли сто­ит видеть в этих запре­тах спе­ци­аль­но заботу с.47 об обра­бот­ке име­ний⁷⁶. Их обра­бот­ка забо­ти­ла пра­ви­тель­ство пре­иму­ще­ст­вен­но в свя­зи с полу­че­ни­ем с них нало­гов. Ины­ми сло­ва­ми, поли­ти­ка государ­ства, при­креп­ляв­ше­го сель­ских рабов и коло­нов к име­нию, была направ­ле­на не на уве­ли­че­ние общей мас­сы про­из­во­ди­мо­го про­дук­та, а порож­да­лась стрем­ле­ни­ем пере­рас­пре­де­лить доход с име­ний в свою поль­зу. Поэто­му «забота» государ­ства в боль­шей сте­пе­ни вызы­ва­ла сопро­тив­ле­ние земле­вла­дель­цев, чем шла на бла­го их име­ни­ям⁷⁷.

Одно­вре­мен­но с появ­ле­ни­ем в зако­но­да­тель­стве запре­тов про­да­вать сель­ских рабов отдель­но от име­ний в кон­сти­ту­ци­ях Кон­стан­ти­на утвер­жда­ет­ся и новая нор­ма, запре­щав­шая потом­ст­вен­ным коло­нам покидать име­ния (CTh. V. 17. 1 — 332 г.). Вза­и­мо­связь при­креп­ле­ния к име­ни­ям юриди­че­ски сво­бод­ных коло­нов и сель­ских рабов, кото­рые задол­го до того ста­ли рав­ным обра­зом впи­сы­вать­ся в ценз име­ния (Dig. 50. 15. 4. 5 и 8) оче­вид­на. Поэто­му ни то, ни дру­гое нель­зя счи­тать след­ст­ви­ем каких-то част­ных прак­ти­че­ских шагов пра­ви­тель­ства. Без сомне­ния, юриди­че­ское при­креп­ле­ние работ­ни­ков сель­ских име­ний было под­готов­ле­но дли­тель­ным пред­ше­ст­ву­ю­щим раз­ви­ти­ем обще­ст­вен­ных отно­ше­ний. Одна­ко дума­ет­ся, что пони­ма­ние это­го раз­ви­тия толь­ко как эво­лю­ции про­из­вод­ст­вен­ных отно­ше­ний в сель­ском хозяй­стве, ремес­ле и дру­гих сфе­рах эко­но­ми­ки слиш­ком узко. Такой под­ход при­во­дит к «выпрям­ле­нию» свя­зи меж­ду раз­ви­ти­ем отно­ше­ний непо­сред­ст­вен­но в про­из­вод­стве и юриди­че­ской фик­са­ци­ей работ­ни­ков в хозяй­ствах. При этом тре­бу­ет­ся пре­одо­леть вре­мен­ной раз­рыв меж­ду пере­хо­дом к лати­фун­ди­аль­но­му хозяй­ству в I—II вв. и юриди­че­ским при­креп­ле­ни­ем работ­ни­ков в нем в IV в. Есте­ствен­но поэто­му, что в рам­ках пред­став­ле­ний, скла­ды­ваю­щих­ся на осно­ве ука­зан­но­го под­хо­да, II и III века выглядят вре­ме­нем, когда про­ис­хо­ди­ло фор­ми­ро­ва­ние той фак­ти­че­ской кре­по­сти име­ни­ям («работ­ник — сред­ства про­из­вод­ства»), кото­рая была юриди­че­ски зафик­си­ро­ва­на в IV в. Логи­ка такой кон­цеп­ции при­вле­ка­тель­на, но не учи­ты­ва­ет преж­де все­го богат­ства и раз­но­об­ра­зия форм про­из­вод­ст­вен­ных отно­ше­ний в сель­ском хозяй­стве раз­ных про­вин­ций, кото­рые состав­ля­ли аль­тер­на­ти­ву рабо­вла­дель­че­ско­му хозяй­ству. Рим­ское пра­во­вое мыш­ле­ние, нала­гая свою поня­тий­ную сет­ку на эти фор­мы, в I—II вв. мог­ло рас­смат­ри­вать их лишь в обли­ке спе­ци­фи­че­ски антич­ных пред­став­ле­ний. Поэто­му рас­про­стра­не­ние в рим­ском пра­ве II—III вв. пра­во­вых норм, кажу­щих­ся отлич­ны­ми от норм эпо­хи клас­си­че­ско­го рабо­вла­де­ния (и соот­вет­ст­вен­но эпо­хи арен­ды типа lo­ca­tio — con­duc­tio), отра­жа­ло эво­лю­цию не столь­ко про­из­вод­ст­вен­ных отно­ше­ний в сель­ском хозяй­стве, сколь­ко вза­и­моот­но­ше­ний пра­ва и дей­ст­ви­тель­но­сти. Пона­ча­лу она про­ис­хо­ди­ла в рам­ках тра­ди­ци­он­ных пра­во­вых норм клас­си­че­ской антич­но­сти (и созда­ла тот фено­мен, кото­рый назы­ва­ет­ся клас­си­че­ским рим­ским пра­вом) и пото­му не мог­ла быть с.48 доста­точ­но ради­каль­ной. Но антич­ные пра­во­вые фор­мы не мог­ли удо­вле­тво­ри­тель­но отра­зить про­вин­ци­аль­ные отно­ше­ния, кото­рые по мере повы­ше­ния роли про­вин­ций в рим­ской государ­ст­вен­ной жиз­ни и урав­ни­ва­ния их с Ита­ли­ей тре­бо­ва­ли все более адек­ват­ной их оцен­ки в пра­ве. Ины­ми сло­ва­ми, внут­рен­нее раз­ви­тие всей той сово­куп­но­сти обще­ст­вен­ных отно­ше­ний, кото­рую мы опре­де­ля­ем поня­ти­ем «Рим­ская импе­рия»⁷⁸, направ­ля­ло и эво­лю­цию пра­во­вых норм. Кри­зис III в. при­вел преж­де все­го к пере­строй­ке поли­ти­че­ской систе­мы, кото­рая ста­ла более адек­ват­ной усло­ви­ям импе­рии. Это не мог­ло не ока­зать вли­я­ния на раз­ви­тие рабо­вла­дель­че­ских отно­ше­ний. К. Маркс писал: «…рабо­вла­дель­че­ское граж­дан­ское обще­ство было той есте­ствен­ной осно­вой, на кото­рой зижди­лось антич­ное государ­ство. Суще­ст­во­ва­ние государ­ства и суще­ст­во­ва­ние раб­ства нераз­рыв­но свя­за­ны друг с дру­гом»⁷⁹. Реор­га­ни­зо­ван­ная в кон­це III — нача­ле IV в. государ­ст­вен­ная систе­ма нача­ла осу­ществлять меро­при­я­тия по при­веде­нию в соот­вет­ст­вие дав­но сло­жив­ших­ся реаль­ных про­из­вод­ст­вен­ных отно­ше­ний и форм, в кото­рые они обле­ка­лись гос­под­ст­во­вав­шим пра­вом. Так, начи­ная с IV в. в пра­во­вые отно­ше­ния ста­ли актив­но про­ни­кать нор­мы, отлич­ные от норм клас­си­че­ско­го рим­ско­го пра­ва, начал­ся про­цесс, полу­чив­ший назва­ние «вуль­га­ри­за­ции» рим­ско­го пра­ва. Одним из его про­яв­ле­ний мож­но счи­тать изме­не­ние ста­ту­са сель­ско­го раба.

Таким обра­зом, в вопро­се при­креп­ле­ния сель­ских рабов, как и дру­го­го рода работ­ни­ков, государ­ство высту­па­ло не как выра­зи­тель част­ных инте­ре­сов клас­са круп­ных земель­ных соб­ст­вен­ни­ков. Новая государ­ст­вен­ная систе­ма осу­ществля­ла эти меро­при­я­тия в обще­го­судар­ст­вен­ных инте­ре­сах гос­под­ст­ву­ю­щих клас­сов⁸⁰. Недо­ста­ток рабо­чей силы, на кото­рый ссы­ла­ют­ся, гово­ря о при­креп­ле­нии зем­ледель­цев к име­ни­ям, может быть осмыс­лен и как воз­рас­та­ние ее цен­но­сти. Послед­нее долж­но было все более про­яв­лять­ся по мере урав­ни­ва­ния про­вин­ций с Ита­ли­ей, кото­рое вело от пря­мой их экс­плуа­та­ции цен­тром к более слож­ным отно­ше­ни­ям. Во II—III вв., осо­бен­но после эдик­та Кара­кал­лы, обес­пе­чен­ность прав про­вин­ци­а­лов рез­ко воз­рос­ла. Изме­не­ния в обще­ст­вен­ной струк­ту­ре импе­рии, про­дол­же­ни­ем кото­рых было изме­не­ние соот­но­ше­ния меж­ду импе­ри­ей и ее бли­жай­шим окру­же­ни­ем, поста­ви­ло и новые соци­аль­ные зада­чи перед обще­ст­вом, и новые юриди­че­ские зада­чи перед рим­ским пра­вом. Одной из. них было удо­вле­тво­ре­ние потреб­но­стей ремес­лен­но­го и сель­ско­хо­зяй­ст­вен­но­го про­из­вод­ства в рабо­чей силе. Если преж­де государ­ство в основ­ном осу­ществля­ло эту свою функ­цию при помо­щи захва­тов плен­ных, то теперь центр тяже­сти посте­пен­но пере­ме­ща­ет­ся на пра­во­вое регу­ли­ро­ва­ние. Види­мо, с этим свя­за­но и отме­чае­мое в лите­ра­ту­ре сокра­ще­ние сведе­ний источ­ни­ков (осо­бен­но юриди­че­ских) о внеш­них источ­ни­ках раб­ства и воз­рас­та­ние — о внут­рен­них⁸¹. Соот­вет­ст­вен­но меня­ет­ся и соот­но­ше­ние с.49 инте­ре­сов отдель­ных рабо­вла­дель­цев и государ­ства в целом. Рань­ше их инте­ре­сы были вза­и­мо­свя­за­ны, теперь же ста­но­вит­ся более ясным разде­ле­ние на общий инте­рес, выра­жав­ший­ся государ­ст­вом, и разо­шед­ши­е­ся меж­ду собой инте­ре­сы тех или иных групп рабо­вла­дель­цев. В наи­бо­лее общем виде инте­ре­сы послед­них выра­жа­лись в обес­пе­че­нии хозяй­ства рабо­чи­ми рука­ми, инте­ре­сы государ­ства — в обес­пе­че­нии успеш­но­го взи­ма­ния нало­гов. Понят­но, что и тот, и дру­гой инте­рес были свя­за­ны: взи­ма­ние нало­гов зави­се­ло от обес­пе­чен­но­сти хозяйств рабо­чи­ми рука­ми. Поэто­му пол­но­стью разде­лить фис­каль­ные инте­ре­сы и вопрос о недо­стат­ке рабо­чих рук невоз­мож­но. Это объ­ек­тив­ная, сущ­ност­ная сто­ро­на вопро­са. На прак­ти­ке поли­ти­ка пра­ви­тель­ства исхо­ди­ла преж­де все­го из обще­го­судар­ст­вен­ных, т. е. фак­ти­че­ски его соб­ст­вен­ных, инте­ре­сов и толь­ко во вто­рую оче­редь учи­ты­ва­ла инте­ре­сы круп­ных ли экзи­ми­ро­ван­ных, или же муни­ци­паль­ных земле­вла­дель­цев.