Раннегреческий полис

с.3 Уже дав­но было заме­че­но, что Гомер зна­ет толь­ко одну фор­му чело­ве­че­ско­го обще­жи­тия, кото­рую он сам назы­ва­ет «поли­сом»¹. Встре­чаю­щи­е­ся в поэ­мах тер­ми­ны ἄστυ и πτο­λίεθ­ρον при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­ют­ся про­сто сино­ни­ма­ми πό­λις. Сре­ди наро­дов и пле­мен, фигу­ри­ру­ю­щих в эпо­се, полис име­ет поис­ти­не уни­вер­саль­ное рас­про­стра­не­ние. Даже дика­ри вро­де ким­ме­рий­цев и лестри­го­нов живут поли­са­ми (Od., X, 105 слл.; XI, 14). Един­ст­вен­ное исклю­че­ние состав­ля­ют цик­ло­пы, каж­дый из кото­рых живет сам по себе (Od., IX, 114 сл.), но для поэта это — свиде­тель­ство их ужа­саю­щей дико­сти. В поли­сах живут не толь­ко люди, но и боги, напри­мер, Эол со сво­и­ми сыно­вья­ми (Od., X, 13). Обыч­ный вопрос, с кото­рым в «Одис­сее» обра­ща­ют­ся к чуже­зем­цу: «Кто ты? Откуда родом? Где нахо­дит­ся твой город (πό­θι τοι πό­λις) и твои роди­те­ли?» (I, 170; X, 325; XIV, 187 и т. д.). Едва ли слу­чай­но так­же, что в «Илиа­де» поэт выби­ра­ет для изо­бра­же­ния на щите Ахил­ла два горо­да-поли­са, а не две дерев­ни (XVIII, 90 слл.). Дерев­ня как тако­вая в поэ­мах ни разу не упо­ми­на­ет­ся. Отсюда не сле­ду­ет, конеч­но, что посе­ле­ния это­го типа вооб­ще были неиз­вест­ны Гоме­ру. Умол­ча­ние о них в эпо­се может быть такой же поэ­ти­че­ской услов­но­стью, как и созна­тель­ное избе­га­ние вся­ких упо­ми­на­ний о желез­ном ору­жии или же об употреб­ле­нии в пищу рыбы. Одна­ко уже тот факт, что поэт с.4 видит в поли­се един­ст­вен­но достой­ную упо­ми­на­ния фор­му посе­ле­ния, его, так ска­зать, иде­аль­ный тип, гово­рит о мно­гом. Оче­вид­но, полис был уже не толь­ко широ­ко рас­про­стра­нен в Гре­ции и поэто­му хоро­шо изве­стен Гоме­ру, но и являл­ся поли­ти­че­ски гос­под­ст­ву­ю­щим типом посе­ле­ния, под­чи­нив­шим себе все осталь­ные. Повсе­мест­но в поэ­мах полис изо­бра­жа­ет­ся как глав­ный жиз­нен­ный центр общи­ны. Здесь сосре­дото­че­ны основ­ные орга­ны общин­но­го само­управ­ле­ния: народ­ное собра­ние (аго­ра) и совет зна­ти (буле). Здесь живет не толь­ко царь и дру­гие пред­ста­ви­те­ли пра­вя­щей зна­ти, но и бо́льшая часть рядо­вых общин­ни­ков (демо­са). Не слу­чай­но пре­бы­ва­ние в поли­се Гомер обо­зна­ча­ет гла­го­лом ἐπι­δη­μεύειν («нахо­дить­ся сре­ди людей, сре­ди наро­да» — см. Od., XVI, 29), а тер­ми­ны πό­λις и δῆ­μος неред­ко объ­еди­ня­ют­ся у него в одной общей фор­му­ле, вро­де πό­λει παν­τί τε δή­μῳ, что ука­зы­ва­ет на тес­ную вза­и­мо­связь обо­их поня­тий. К это­му нуж­но доба­вить, что каж­дый гоме­ров­ский полис, рав­но как и насе­ля­ю­щий его демос, ведет вполне обособ­лен­ное, неза­ви­си­мое от дру­гих общин суще­ст­во­ва­ние. Общи­ны, состо­я­щие более чем из одно­го поли­са, встре­ча­ют­ся в эпо­се крайне ред­ко². Такие типич­ные эпи­че­ские поли­сы, как Троя, Ита­ка, город феа­ков, явля­ют­ся вполне само­сто­я­тель­ны­ми государ­ства­ми.

Итак, ко вре­ме­ни созда­ния «Или­а­ды» и «Одис­сеи» собы­тие, имев­шее кар­ди­наль­ное зна­че­ние для всей гре­че­ской исто­рии, — обра­зо­ва­ние мно­же­ства неза­ви­си­мых горо­дов-государств, поли­сов, ста­ло уже совер­шив­шим­ся фак­том. Когда и как это про­изо­шло? Когда и как воз­ник гоме­ров­ский полис? К это­му вопро­су воз­мо­жен дво­я­кий под­ход, соот­вет­ст­ву­ю­щий двой­ст­вен­но­му содер­жа­нию, заклю­чен­но­му в самом поня­тии поли­са, кото­рый, как извест­но, явля­ет­ся одно­вре­мен­но и горо­дом и государ­ст­вом. В насто­я­щей ста­тье мы огра­ни­чим­ся лишь пер­вой из этих двух сто­рон вопро­са и рас­смот­рим ран­ний полис, как осо­бый тип посе­ле­ния.

Исполь­зо­ва­ние мате­ри­а­ла гоме­ров­ских поэм для уяс­не­ния кон­крет­ных исто­ри­че­ских фак­тов невоз­мож­но без одной важ­ной ого­вор­ки. Необ­хо­ди­мо учесть, что Гомер не был реа­ли­стом в совре­мен­ном пони­ма­нии это­го сло­ва. При всей деталь­но­сти и жиз­нен­но­сти его опи­са­ний точ­ное и адек­ват­ное изо­бра­же­ние дей­ст­ви­тель­но­сти не вхо­ди­ло в зада­чу поэта. с.5 Зна­ме­ни­тая гоме­ров­ская точ­ность, вво­див­шая в соблазн столь мно­гих уче­ных, при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии сплошь и рядом обо­ра­чи­ва­ет­ся пол­ней­шей некон­крет­но­стью, при­бли­зи­тель­но­стью, обще­при­ло­жи­мо­стью³. Над еди­нич­ны­ми кон­крет­ны­ми фак­та­ми в гоме­ров­ской поэ­зии более, чем в какой-нибудь дру­гой, гос­под­ст­ву­ют иде­аль­ные сред­ние типы. Эта осо­бен­ность эпи­че­ской систе­мы обра­зов была про­де­мон­стри­ро­ва­на на при­ме­рах мно­гих гоме­ров­ских реа­лий, осо­бен­но ору­жия, одеж­ды, жили­ща. Ана­ло­гич­ную тен­ден­цию к созда­нию неко­е­го иде­аль­но­го типа путем сгла­жи­ва­ния инди­виду­аль­ных при­зна­ков объ­ек­та или же объ­еди­не­ния при­зна­ков, взя­тых от несколь­ких, под­час непо­хо­жих друг на дру­га объ­ек­тов, в одном обра­зе мож­но обна­ру­жить и в опи­са­ни­ях горо­дов, встре­чаю­щих­ся в поэ­мах. Все они в той или иной сте­пе­ни под­чи­не­ны опре­де­лен­но­му стан­дар­ту, вслед­ст­вие чего при чте­нии «Или­а­ды» и «Одис­сеи» в нашем созна­нии посте­пен­но из мно­же­ства рас­се­ян­ных в тек­сте дета­лей, отдель­ных фраз, срав­не­ний и т. д. скла­ды­ва­ет­ся обоб­щен­ный образ иде­аль­но­го поли­са.

Вот неко­то­рые из его наи­бо­лее харак­тер­ных при­зна­ков. Типич­ный гоме­ров­ский полис — неве­лик. На это ука­зы­ва­ет при­ме­ча­тель­ная деталь: источ­ник, из кото­ро­го жите­ли поли­са (πο­λῖται) берут воду, нахо­дит­ся обыч­но за город­ской сте­ной (Il., XXII, 147 слл.; Od., VI, 292; X, 105 слл.; XVII, 205 слл.; ср. VII, 131). Иде­аль­ный полис рас­по­ла­га­ет­ся, как пра­ви­ло, на воз­вы­шен­но­сти. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют выра­же­ния типа Δίου τ’ αἰπὺ πτο­λίεθ­ρον (Il., II, 538); Αἰπεινὴν Γο­νόεσ­σαν (Il., II, 573); Ἴλιος αἰπει­νή (Il., XVII, 328); πολ­λάων πο­λίων κά­ρηνα (Il., II, 117). Дома в горо­де сто­ят очень тес­но, почти вплот­ную друг к дру­гу⁴. В извест­ном срав­не­нии боя с пожа­ром (Il., XVII, 737 слл.) огонь, вспых­нув в одном месте, стре­ми­тель­но пожи­ра­ет весь город, оче­вид­но, очень плот­но застро­ен­ный. Ком­пакт­ное рас­по­ло­же­ние жилых домов дик­то­ва­лось необ­хо­ди­мо­стью эко­но­мии места, в свою оче­редь выте­каю­щей из того, что весь полис был обне­сен коль­цом стен.

Сре­ди горо­дов, фигу­ри­ру­ю­щих в эпо­се, сте­ны име­ют Троя, город феа­ков в «Одис­сее», полис, изо­бра­жен­ный Гефе­стом на щите Ахил­ла (Il., XVIII, 514), Калидон в рас­ска­зе Феник­са о гне­ве с.6 Меле­а­г­ра (Il., IX, 383 сл.), πτο­λίεθ­ρον Τη­λέπυ­λον, в кото­ром оби­та­ют лестри­го­ны (Od., X, 81), Фивы Еги­пет­ские (IX, 383) и Фивы Бео­тий­ские (Od., XI, 263 сл.), нако­нец, Тиринф и Гор­ти­на (оба горо­да назва­ны в «Ката­ло­ге кораб­лей» — Il., II, 559, 646 — τει­χιόεσ­σα; ср. εὐτεί­χεος πό­λις о Трое — Il., I, 129; XVI, 57). В сце­нах на Ита­ке, в Спар­те и в Пило­се сте­ны не упо­ми­на­ют­ся ни разу, так как здесь это­го не тре­бу­ет ни логи­ка сюже­та, ни худо­же­ст­вен­ная необ­хо­ди­мость, хотя в пред­став­ле­нии поэта эти три горо­да едва ли суще­ст­вен­но отли­ча­ют­ся от всех дру­гих. Вооб­ще же сте­ны у Гоме­ра явля­ют­ся неотъ­ем­ле­мой при­над­леж­но­стью вся­ко­го поли­са. Об этом гово­рит хотя бы после­до­ва­тель­ность дей­ст­вий осно­ва­те­ля горо­да феа­ков Нав­си­тоя (Od., VI, 4 слл.): сна­ча­ла он воз­вел вокруг горо­да сте­ны, затем постро­ил дома, соорудил свя­ти­ли­ща богов и, нако­нец, разде­лил зем­лю на наде­лы. Ана­ло­гич­но изо­бра­жа­ет­ся осно­ва­ние Фив Зетом и Амфи­о­ном (Od., XI, 263): «они зало­жи­ли осно­ва­ние семи­врат­ных Фив и окру­жи­ли их сте­ной (ἐπύρ­γω­σαν), так как не мог­ли жить в про­стор­ных Фивах, не укре­пив их (ἀπύρ­γω­τον), хоть и были могу­чи».

В этой свя­зи инте­рес­но обра­тить вни­ма­ние на неко­то­рые раз­ли­чия в употреб­ле­нии тер­ми­нов ἄστυ и πό­λις, кото­рые прак­ти­че­ски, как было уже ска­за­но, явля­ют­ся сино­ни­ма­ми и, посто­ян­но череду­ясь в тек­сте, могут обо­зна­чать один и тот же город, напри­мер, Трою (ср. Il., XXII, 198, 251, 464). Харак­тер­но, одна­ко, что ἄστυ чаще все­го встре­ча­ет­ся там, где идет речь о собы­ти­ях, про­ис­хо­дя­щих внут­ри горо­да, на его ули­цах и пло­ща­дях (так, Il., VI, 287: о тор­же­ст­вен­ном шест­вии тро­ян­ских жен­щин к хра­му Афи­ны; XVIII, 493: о сва­деб­ной про­цес­сии; Od., VII, 40: об Одис­сее, иду­щем по ули­цам горо­да феа­ков). Ἄστυ — это место, где рас­про­стра­ня­ют­ся слу­хи о доб­ле­сти героя (Il., XXII, 432 сл.) и вооб­ще любая весть. Не слу­чай­но, вест­ник назван ἀστυ­βοώ­της (Il., XXIV, 701). С дру­гой сто­ро­ны, πό­λις — это тот же самый город, но види­мый как бы извне гла­за­ми вра­га или про­сто посто­рон­не­го наблюда­те­ля со все­ми его укреп­ле­ни­я­ми: сте­на­ми, баш­ня­ми и ворота­ми. Харак­тер­но, что такие эпи­те­ты, как εὐτεί­χεος («с хоро­ши­ми сте­на­ми»), с.7 ὑψί­πυλης («с высо­ки­ми ворота­ми»), πύρ­γοις ἀρα­ρυῖα («укреп­лен­ный баш­ня­ми»), употреб­ля­ют­ся Гоме­ром толь­ко в свя­зи с πό­λις и нико­гда в свя­зи с ἄστυ⁵.

Оба эти аспек­та гоме­ров­ско­го поли­са нагляд­но пред­став­ле­ны в извест­ном изо­бра­же­нии двух горо­дов на щите Ахил­ла (Il., XVIII, 490 слл.). В сущ­но­сти это — один и тот же город, но вос­при­ни­мае­мый под дву­мя раз­ны­ми угла­ми зре­ния: изнут­ри — в сце­нах мир­ной жиз­ни (не слу­чай­но здесь сно­ва употреб­лен тер­мин ἄστυ) и извне — в сцене оса­ды. Важ­но под­черк­нуть, что как в том, так и в дру­гом слу­чае речь идет имен­но о горо­де, а не о цита­де­ли или вре­мен­ном убе­жи­ще⁶. Люди (λαοί), участ­ву­ю­щие в мас­со­вых сце­нах пер­вой части этой кар­ти­ны (сце­ны сва­деб­но­го шест­вия и суда на аго­ре), — это, несо­мнен­но, жите­ли само­го поли­са, а не собрав­ши­е­ся по слу­чаю оби­та­те­ли сель­ской окру­ги. Их же мы видим затем высту­паю­щи­ми из ворот с ору­жи­ем в руках на защи­ту горо­да, в то вре­мя как жен­щи­ны, дети и стар­цы, собрав­шись на сте­нах, гото­вят­ся отра­зить натиск вра­га. Эта кар­ти­на живо пере­кли­ка­ет­ся с целым рядом ана­ло­гич­ных сцен в дру­гих частях «Или­а­ды» (см. напри­мер, VIII, 519: Гек­тор при­зы­ва­ет тро­ян­ских юно­шей и стар­цев нести кара­ул на баш­нях вокруг горо­да, в то вре­мя как муж­чи­ны сра­жа­ют­ся в поле). Вооб­ще город, изо­бра­жен­ный на щите Ахил­ла, — это как бы момен­таль­ная фото­гра­фия Трои, вели­че­ст­вен­ный образ кото­рой лишь посте­пен­но воз­ни­ка­ет перед нами при чте­нии поэ­мы.

Наи­бо­лее харак­тер­ная опре­де­ля­ю­щая чер­та во внеш­нем обли­ке гоме­ров­ской Трои — это опо­я­сы­ваю­щее ее со всех сто­рон коль­цо стен с ворота­ми и баш­ня­ми. Эта чер­та проч­но зафик­си­ро­ва­на в ряде цен­траль­ных эпи­зо­дов «Или­а­ды», при­над­ле­жа­щих, по всей веро­ят­но­сти, к ее пер­во­на­чаль­но­му с.8 сюжет­но­му ядру, таких, как сце­на «тей­хо­ско­пии» в III пес­ни, при­ступ Патрок­ла в XVI пес­ни (702 слл.), пре­сле­до­ва­ние Гек­то­ра Ахил­лом, и во мно­гих вто­ро­сте­пен­ных, а так­же в эпи­те­те εὐτεί­χεος (Il., I, 129; II, 113; XVI, 57 и т. д.). Про­стран­ство, обне­сен­ное сте­ной, здесь, как и в дру­гих гоме­ров­ских поли­сах, не мог­ло быть очень боль­шим. Гоме­ров­ская фор­му­ла ἄστυ μέ­γα Πρίαμοιο ἄνακ­τος (Il., II, 373; IV, 18, 290; XII, 11) име­ет, конеч­но, весь­ма отно­си­тель­ное зна­че­ние. Тем более нель­зя при­ни­мать всерь­ез рас­че­ты позд­ней­ших кри­ти­ков тек­ста, по кото­рым выхо­дит, что чис­ло тро­ян­цев вме­сте с их союз­ни­ка­ми долж­но было состав­лять око­ло 50000 чело­век⁷.

Доволь­но труд­но, опи­ра­ясь на гоме­ров­ский текст, пред­ста­вить себе внут­рен­нюю пла­ни­ров­ку Трои. Попыт­ки разде­лить ее на верх­ний и ниж­ний город, поме­стив в пер­вом из них дома При­а­ма и его сыно­вей, а так­же хра­мы богов, упо­ми­нае­мые в «Илиа­де», во вто­ром же — весь осталь­ной тро­ян­ский демос, кажут­ся нам мало­убеди­тель­ны­ми⁸. Чет­кое про­ти­во­по­став­ле­ние верх­не­го горо­да (ἄκρη πό­λις) ниж­не­му (ἄστυ) име­ет место все­го лишь в одном слу­чае. Это извест­ный эпи­зод в VI пес­ни поэ­мы (286 слл.), где изо­бра­жа­ет­ся шест­вие «ста­риц тро­ян­ских» во гла­ве с Геку­бой на акро­поль для того, чтобы при­не­сти там дары Афине и молить ее о спа­се­нии поли­са. Одна­ко сам тро­ян­ский акро­поль пред­став­лен здесь как свя­щен­ное место, где нахо­дят­ся толь­ко жили­ща богов и нет жилищ чело­ве­че­ских (по кон­тек­сту ясно, что Геку­ба и сопро­вож­даю­щие ее жен­щи­ны живут где-то вни­зу, в горо­де — ἄστυ) — ситу­а­ция, как мы зна­ем, типич­ная для мно­гих гре­че­ских поли­сов после­го­ме­ров­ской эпо­хи. По-види­мо­му, эта никем не засе­лен­ная цита­дель и есть тот «свя­щен­ный Пер­гам», откуда наблюда­ет обыч­но за ходом сра­же­ния Апол­лон и где нахо­дит­ся его храм (IV, 508; V, 460; VII, 21; V, 446). В боль­шин­стве же слу­ча­ев там, где в тек­сте поэ­мы встре­ча­ет­ся выра­же­ние ἐν πό­λει ἄκρῃ, нель­зя с уве­рен­но­стью ска­зать, что име­ет­ся в виду: обособ­лен­ный от осталь­но­го горо­да цар­ский замок или же вся Троя, взя­тая в целом. Так, о доме Пари­са ска­за­но с.9 (VI, 317), что он нахо­дил­ся вбли­зи от домов При­а­ма и Гек­то­ра ἐν πό­λει ἄκρῃ. Озна­ча­ет ли это, что кро­ме этих трех домов здесь боль­ше не было ника­ких дру­гих? Труд­но ска­зать. Но в неко­то­рых слу­ча­ях πό­λις ἄκρη совер­шен­но опре­де­лен­но обо­зна­ча­ет всю Трою, а не какую-то ее часть. Так, в XXII, 383 сл. Ахилл гово­рит, что ему хочет­ся узнать, оста­вят ли тро­ян­цы πό­λις ἄκρη, т. е. Трою после смер­ти Гек­то­ра, или же будут про­дол­жать сра­жать­ся. Ἄκρη в дан­ном слу­чае мож­но понять толь­ко как эпи­тет к πό­λις, а все выра­же­ние упо­доб­ля­ет­ся здесь по смыс­лу фор­му­ле «высо­кий Или­он» (Ἴλιος αἰπει­νή — Il., XVII, 328). В «Одис­сее» в ана­ло­гич­ном зна­че­нии употреб­ле­но сло­во ἀκρό­πολις (един­ст­вен­ный слу­чай его употреб­ле­ния у Гоме­ра). В пес­ни Демо­до­ка о гибе­ли Трои (Od., VIII, 494; 504) тро­ян­цы втас­ки­ва­ют дере­вян­но­го коня в ἀκρό­πολις и остав­ля­ют на аго­ре. Этот тер­мин, по спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию А. фон Гер­ка­на, обо­зна­ча­ет в дан­ном слу­чае обне­сен­ный сте­на­ми город, хотя и очень неболь­шой, состо­я­щий в сущ­но­сти из одно­го акро­по­ля⁹. Ина­че гово­ря, ἀκρό­πολις и соб­ст­вен­но πό­λις здесь прак­ти­че­ски сов­па­да­ют. Это не озна­ча­ет, впро­чем, что мы долж­ны пред­став­лять себе Трою как цита­дель или убе­жи­ще, все посто­ян­ное насе­ле­ние кото­ро­го исчер­пы­ва­ет­ся одной цар­ской семьей¹⁰. Для само­го поэта Троя, несо­мнен­но, была насто­я­щим горо­дом, в кото­ром, поми­мо При­а­ма и его потом­ства, живут так­же и дру­гие пред­ста­ви­те­ли пра­вя­щей зна­ти: Анте­нор с его один­на­дца­тью сыно­вья­ми, Пан­той и его дети: Полида­мас, Евфорб и Гепе­ре­нор, Анхиз с его сыном Эне­ем, а, кро­ме них, еще и нераз­ли­чи­мая мас­са λαοί или πο­λῖται — тро­ян­ских граж­дан, кото­рые во мно­гих сце­нах «Или­а­ды» обра­зу­ют как бы фон для соль­ных пар­тий глав­ных дей­ст­ву­ю­щих лиц (напри­мер, Il., II, 806; XV, 558; XXII, 429).

Взя­тая в целом, как город на воз­вы­шен­но­сти, окру­жен­ный мощ­ной обо­ро­ни­тель­ной сте­ной с баш­ня­ми и ворота­ми с цар­ским двор­цом в цен­траль­ной его части, гоме­ров­ская Троя, несо­мнен­но, вопло­ща­ет в себе очень древ­ний поэ­ти­че­ский образ, ухо­дя­щий сво­и­ми кор­ня­ми глу­бо­ко в эпи­че­скую тра­ди­цию, с.10 пред­ше­ст­ву­ю­щую «нашей Илиа­де». Ее реаль­ный исто­ри­че­ский прото­тип сле­ду­ет искать, по-види­мо­му, еще во II тыс. до н. э. Этим мы не хотим ска­зать, что таким прото­ти­пом сле­ду­ет счи­тать одно из семи посе­ле­ний, обна­ру­жен­ных в нед­рах хол­ма Гис­сар­лык во вре­мя рас­ко­пок Шли­ма­на, Дерп­фель­да и др. Не оспа­ри­вая сход­ство неко­то­рых из них, осо­бен­но Трои VIIa, с тем горо­дом, кото­рый опи­сы­ва­ет­ся в «Илиа­де»¹¹, заме­тим, одна­ко, что посколь­ку весь­ма спор­ный вопрос о так назы­вае­мой «Тро­ян­ской войне» до сих пор еще нель­зя счи­тать по-насто­я­ще­му решен­ным¹², мы не можем ска­зать ниче­го опре­де­лен­но­го и о том, каким обра­зом инфор­ма­ция о «насто­я­щей Трое» мог­ла про­ник­нуть в гоме­ров­скую поэ­зию. С дру­гой сто­ро­ны, ничто не меша­ет нам пред­по­ло­жить, что реаль­ным про­об­ра­зом Трои послу­жи­ло какое-либо из посе­ле­ний Микен­ской эпо­хи в самой Гре­ции. Прав­да, и здесь сле­ду­ет с само­го нача­ла исклю­чить кан­дида­ту­ры таких наи­бо­лее извест­ных цен­тров Микен­ской куль­ту­ры, как Мике­ны, Тиринф, Пилос, Орхо­мен, Фивы, так как во всех этих слу­ча­ях мы име­ем дело с двор­ца­ми-цита­де­ля­ми, гоме­ров­ская же Троя, как мы уже гово­ри­ли, никак не под­хо­дит под эту кате­го­рию¹³. С гораздо бо́льшим пра­вом на эту роль могут пре­тен­до­вать неко­то­рые вто­ро­сте­пен­ные микен­ские посе­ле­ния, сре­ди кото­рых на пер­вом месте как по сте­пе­ни сохран­но­сти и изу­чен­но­сти, так и по выра­зи­тель­но­сти обще­го кон­ту­ра сле­ду­ет поста­вить горо­ди­ще Маль­ти-Дори­он в Мес­се­нии¹⁴.

Горо­ди­ще Маль­ти рас­по­ло­же­но на плос­кой вер­шине хол­ма (высота 280 м над уров­нем моря). Его окру­жа­ет сте­на с пятью ворота­ми тол­щи­ной от 1.60 до 3.55 м (дли­на по пери­мет­ру 420 м). На внут­рен­ней пло­щад­ке горо­ди­ща было откры­то в общей слож­но­сти 320 раз­лич­ных поме­ще­ний. Все посе­ле­ние в плане чет­ко делит­ся на три основ­ные части: 1. Цен­траль­ная терра­са, отде­лен­ная доволь­но тон­кой, но тща­тель­но постро­ен­ной сте­ной от осталь­ной части горо­ди­ща. Здесь нахо­дил­ся так назы­вае­мый «дво­рец пра­ви­те­ля» — ком­плекс из пяти поме­ще­ний общей пло­ща­дью 130 м² с мону­мен­таль­ным с.11 оча­гом-алта­рем в самой боль­шой из ком­нат. Вплот­ную к «двор­цу» при­мы­ка­ли поме­ще­ния несколь­ких ремес­лен­ных мастер­ских¹⁵; 2. Дома и скла­ды, тяну­щи­е­ся в один-два ряда вдоль обо­ро­ни­тель­ной сте­ны, вплот­ную к ее внут­рен­ней сто­роне. Все построй­ки этой груп­пы — очень скром­ны, чтобы не ска­зать убо­ги и поэто­му чрез­вы­чай­но похо­жи друг на дру­га. Здесь, по всей види­мо­сти, жила бо́льшая часть оби­та­те­лей посел­ка; 3. Три боль­шие откры­тые пло­щад­ки, кото­рые мог­ли исполь­зо­вать­ся как заго­ны для скота, а так­же для раз­ме­ще­ния окрест­но­го насе­ле­ния во вре­мя вой­ны¹⁶. Общий харак­тер это­го горо­ди­ща удач­но опре­де­лил в свое вре­мя Б. Л. Бога­ев­ский, назвав его «наи­бо­лее ярким при­ме­ром родо­во­го посе­ле­ния на эта­пе домаш­ней общи­ны»¹⁷. Дей­ст­ви­тель­но, сама пла­ни­ров­ка Маль­ти, ясно выра­жен­ное функ­цио­наль­ное назна­че­ние отдель­ных поме­ще­ний крас­но­ре­чи­во свиде­тель­ст­ву­ют об эко­но­ми­че­ской общ­но­сти, объ­еди­няв­шей всех жите­лей посел­ка в еди­ный родо­вой кол­лек­тив. Так назы­вае­мый «дво­рец», отли­чаю­щий­ся от хижин рядо­вых оби­та­те­лей Маль­ти толь­ко сво­и­ми раз­ме­ра­ми, по всей види­мо­сти, пред­став­ля­ет собой жили­ще родо­во­го вождя, кото­рый как насто­я­щий гоме­ров­ский ποιμὴν λαῶν жил в окру­же­нии сво­его наро­да и сво­их стад.

Маль­ти-Дори­он и дру­гие ана­ло­гич­ные посе­ле­ния эпо­хи брон­зы, в том чис­ле Мури­а­та­да в Три­фи­лии, Аси­на и Денд­ра-Мидея в Арго­лиде, Ида­ли­он на Кип­ре¹⁸, дают нагляд­ное пред­став­ле­ние о том, как дол­жен был выглядеть древ­ней­ший гре­че­ский полис¹⁹, с кото­ро­го была, по всей веро­ят­но­сти, ско­пи­ро­ва­на Троя и дру­гие мифи­че­ские горо­да, изо­бра­жае­мые Гоме­ром. Сам этот тип посе­ле­ния вос­хо­дит, по-види­мо­му, к с.12 сред­не­эл­лад­ско­му пери­о­ду или, может быть, даже к еще более ран­не­му вре­ме­ни (горо­ди­ще Маль­ти в опи­сан­ном выше виде воз­ник­ло еще в XIX—XVIII вв. до н. э. и без осо­бых изме­не­ний про­дол­жа­ло суще­ст­во­вать в микен­ское вре­мя)²⁰.

Не сле­ду­ет, одна­ко, думать, что гоме­ров­ский образ Трои являл­ся в общем ионий­ском кон­тек­сте «Или­а­ды» каким-то ана­хро­низ­мом, введен­ным в него про­сто как дань тра­ди­ции напо­до­бие зна­ме­ни­то­го шле­ма из каба­ньих клы­ков, опи­сан­но­го в X пес­ни поэ­мы. В тра­ди­ции, кото­рую исполь­зо­вал Гомер, он мог заим­ст­во­вать лишь зер­но обра­за. Это зер­но было им раз­ви­то и обо­га­ще­но за счет тех впе­чат­ле­ний, кото­рые дава­ла окру­жав­шая поэта дей­ст­ви­тель­ность, сама во мно­гом еще про­ни­зан­ная микен­ски­ми тра­ди­ци­я­ми. Укреп­лен­ные общин­ные посел­ки, назы­вав­ши­е­ся «поли­са­ми» и в неко­то­рых отно­ше­ни­ях весь­ма сход­ные со средне- и позд­не­эл­лад­ским Маль­ти, про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать в Гре­ции и ряд сто­ле­тий спу­стя после кру­ше­ния микен­ской куль­ту­ры. Из них, по-види­мо­му, и раз­ви­лись пер­вые горо­да-государ­ства в соб­ст­вен­ном зна­че­нии это­го тер­ми­на.

В каче­стве при­ме­ра сошлем­ся на откры­тое недав­но посе­ле­ние Заго­ра на ост­ро­ве Анд­рос²¹. Здесь на неболь­шом (пло­ща­дью при­бли­зи­тель­но в 6.2 га) пла­то, защи­щен­ном с трех сто­рон кру­ты­ми обры­ва­ми, а с чет­вер­той (восточ­ной) — сте­ной, было най­де­но 33 пря­мо­уголь­ных поме­ще­ния раз­лич­ной вели­чи­ны. В южной части рас­ко­па там, где, по пред­по­ло­же­ни­ям архео­ло­гов, дол­жен был нахо­дить­ся центр посе­ле­ния, обна­ру­жен фун­да­мент неболь­шо­го хра­ма, сто­яв­ше­го особ­ня­ком сре­ди всех дру­гих постро­ек. Рас­по­ло­жен­ный напро­тив жилой ком­плекс, напо­ми­наю­щий в плане бук­ву «Н», гре­че­ские архео­ло­ги, иссле­до­вав­шие посе­ле­ние, склон­ны счи­тать цар­ским двор­цом. К это­му мне­нию при­со­еди­ня­ет­ся Дре­руп²², кото­рый, как нам кажет­ся, весь­ма убеди­тель­но сопо­став­ля­ет отдель­ные части с.13 построй­ки, най­ден­ной в Заго­ре, с основ­ны­ми эле­мен­та­ми двор­ца Одис­сея в его опи­са­нии у Гоме­ра. Осо­бый инте­рес пред­став­ля­ет цен­траль­ное квад­рат­ное в плане поме­ще­ние это­го ком­плек­са. Вдоль его стен были устро­е­ны камен­ные ска­мьи, на кото­рых, оче­вид­но, вос­седа­ли цар­ские сотра­пез­ни­ки во вре­мя пир­шеств, столь обыч­ных в гоме­ров­ской поэ­зии. Если эта догад­ка в какой-то мере оправ­да­на, то мож­но счи­тать, что Заго­ра дает нам пер­вый и пока един­ст­вен­ный обра­зец соору­же­ния двор­цо­во­го типа за весь гоме­ров­ский пери­од²³ (все посе­ле­ние дати­ру­ет­ся IX—VIII вв. до н. э.). Основ­ная часть посел­ка, рас­по­ло­жен­ная к севе­ру от двор­ца, обра­зу­ет кон­гло­ме­рат или блок жилых домов, постро­ен­ных без вся­кой види­мой систе­мы вплот­ную друг к дру­гу, так что не все­гда мож­но с уве­рен­но­стью ска­зать, что собой пред­став­ля­ет дан­ное поме­ще­ние — целый дом или толь­ко его часть. Подоб­но Маль­ти, Заго­ра была посе­ле­ни­ем какой-то срав­ни­тель­но неболь­шой груп­пы людей, кото­рую весь­ма услов­но мож­но опре­де­лить как пат­ри­ар­халь­но-родо­вую общи­ну. Так же, как и там, дома про­стых общин­ни­ков груп­пи­ру­ют­ся здесь вокруг «боль­шо­го дома», при­над­ле­жа­ще­го, по всей види­мо­сти, вождю, рядом с кото­рым нахо­дит­ся общин­ное свя­ти­ли­ще. Рас­по­ло­же­ние все­го посел­ка на пла­то, укреп­лен­ном частью самой при­ро­дой, а частью чело­ве­че­ски­ми рука­ми, поз­во­ля­ет отне­сти его к той кате­го­рии посе­ле­ний, кото­рая опре­де­ля­ет­ся в эпо­се тер­ми­на­ми αἰπὺ πτο­λίεθ­ρον или πό­λις ἄκρη.

В целом во внеш­нем обли­ке гоме­ров­ско­го поли­са, если взять такой типич­ный его обра­зец, как Троя, доволь­но труд­но отде­лить ран­ние (микен­ские) чер­ты от более позд­них, вос­хо­дя­щих к гео­мет­ри­че­ско­му пери­о­ду. Поэто­му в боль­шин­стве слу­ча­ев прак­ти­че­ски невоз­мож­но сколь­ко-нибудь точ­но дати­ро­вать опи­са­ния горо­дов, встре­чаю­щи­е­ся в поэ­мах. Исклю­че­ние из это­го пра­ви­ла состав­ля­ет, пожа­луй, все­го лишь один гоме­ров­ский полис, а имен­но город феа­ков в «Одис­сее». В поэ­ме он опи­сы­ва­ет­ся два­жды: один раз уста­ми царев­ны Навзи­кайи (VI, 262 слл.), дру­гой раз самим поэтом так, как его видит вхо­дя­щий Одис­сей (VII, 43 слл.). В пер­вом слу­чае опи­са­ние горо­да более дета­ли­зи­ро­ва­но: «Мы же при­дем затем в город, кото­рый окру­жа­ет высо­кая сте­на (πύρ­γος). С двух с.14 сто­рон город омы­ва­ет пре­крас­ная гавань с узким про­хо­дом, (через кото­рый) качаю­щи­е­ся на вол­нах кораб­ли отыс­ки­ва­ют себе доро­гу (в гавань). Ведь для каж­до­го из них постав­лен на бере­гу навес (ἐπίσ­τιον). Там же у них и аго­ра вокруг пре­крас­но­го свя­ти­ли­ща Посей­до­на, устро­ен­ная из огром­ных вры­тых в зем­лю кам­ней. Там же дер­жат они и сна­сти сво­их чер­ных кораб­лей: кана­ты и пару­са и обта­чи­ва­ют свои вес­ла». В VII пес­ни та же самая кар­ти­на очер­че­на более ску­пы­ми и бег­лы­ми штри­ха­ми: «Дивил­ся Одис­сей, видя гава­ни и кораб­ли, аго­ру геро­ев и боль­шие, высо­кие сте­ны (τεί­χεα), див­ные взо­ру».

Как мы видим, пано­ра­ма горо­да в обо­их слу­ча­ях скла­ды­ва­ет­ся из трех основ­ных эле­мен­тов: стен, гава­ни и аго­ры. Раз­ли­чие толь­ко в их после­до­ва­тель­но­сти²⁴. Ансамбль гава­ни и непо­сред­ст­вен­но с ней свя­зан­ной аго­ры зани­ма­ет во всей этой кар­тине цен­траль­ное место. Феа­кий­ская аго­ра пред­став­ля­ет собой доволь­но слож­ный архи­тек­тур­ный ком­плекс. В цен­тре ее рас­по­ло­же­но свя­ти­ли­ще Посей­до­на (Πο­σιδήϊον) — име­ет оно вид хра­ма или же про­сто ого­ро­жен­но­го алта­ря — оста­ет­ся неяс­ным. Мож­но поэто­му ска­зать, что аго­ра здесь обра­зу­ет часть свя­щен­но­го участ­ка — теме­на или даже пря­мо сов­па­да­ет с ним²⁵. На аго­ре или рядом с ней раз­ме­ще­ны так­же пор­то­вые соору­же­ния, в кото­рых сто­ят кораб­ли феа­ков и хра­нят­ся кора­бель­ные сна­сти. Из кон­тек­ста труд­но понять, како­во было назна­че­ние нахо­див­ших­ся здесь же боль­ших кам­ней. Была это про­сто вымост­ка на пло­ща­ди, или огра­да вокруг свя­ти­ли­ща Посей­до­на, или же, нако­нец, сиде­ния, на кото­рых рас­по­ла­га­лись граж­дане во вре­мя народ­но­го собра­ния?²⁶ Послед­нее пред­по­ло­же­ние кажет­ся доволь­но с.15 прав­до­по­доб­ным, так как, поми­мо архео­ло­ги­че­ских парал­ле­лей (о кото­рых ниже), оно нахо­дит под­твер­жде­ние так­же и в тек­сте само­го Гоме­ра. Так, в нача­ле VIII пес­ни (стр. 6) сно­ва упо­ми­на­ют­ся «глад­ко оте­сан­ные кам­ни» на аго­ре, слу­жа­щие сиде­ни­я­ми для Одис­сея и Алки­ноя. В «Илиа­де» (XVIII, 503 сл.) на таких же «глад­ко оте­сан­ных кам­нях», постав­лен­ных внут­ри «свя­щен­но­го кру­га» (ἱερῷ ἐνὶ κύκ­λῳ), вос­седа­ют стар­цы, тво­ря­щие суд в одной из сцен, пред­став­лен­ных на щите Ахил­ла. Народ, окру­жаю­щий здесь стар­цев, по-види­мо­му, сто­ит. Одна­ко у феа­ков сидят все участ­ни­ки собра­ния (см. VIII, 16: «быст­ро напол­ни­лась собрав­ши­ми­ся людь­ми пло­щадь и сиде­ния» (ἀγο­ραί τε καὶ ἕδραι) ср. Il., II, 211; Od., III, 7 сл.). Аго­ра у феа­ков слу­жит не толь­ко местом для народ­ных схо­док и бого­слу­же­ний, но так­же ста­ди­о­ном и орхе­строй для игр и пля­сок моло­де­жи, как это вид­но из VIII, 109 слл., выпол­няя, таким обра­зом, по выра­же­нию Март­эна, «аго­наль­ную» функ­цию наряду с поли­ти­че­ской и рели­ги­оз­ной. В то же вре­мя в феа­кий­ских пес­нях «Одис­сеи», да и вооб­ще у Гоме­ра нет ника­ких наме­ков на то, что аго­ра исполь­зо­ва­лась так­же как тор­го­вая пло­щадь²⁷. В этом отно­ше­нии гоме­ров­ская аго­ра вполне соот­вет­ст­ву­ет тому, что позд­ние гре­че­ские авто­ры назы­ва­ли «сво­бод­ной аго­рой»²⁸. Еще одна харак­тер­ная осо­бен­ность феа­кий­ской аго­ры состо­ит в том, что она никак не свя­за­на с цар­ским двор­цом (дво­рец Алки­ноя рас­по­ло­жен где-то в сто­роне от нее, сре­ди домов дру­гих горо­жан — см. VI, 298 слл.; VII, 29, 46). Этим она отли­ча­ет­ся от тро­ян­ской аго­ры, нахо­див­шей­ся пря­мо перед дверь­ми двор­ца При­а­ма.

Опи­са­ние ост­ро­ва феа­ков носит, так же как и опи­са­ние Трои, отча­сти тра­ди­ци­он­ный харак­тер. К чис­лу тра­ди­ци­он­ных, воз­мож­но, еще микен­ских эле­мен­тов в феа­кий­ских пес­нях мож­но отне­сти, напри­мер, пора­жаю­щую вооб­ра­же­ние кар­ти­ну двор­ца Алки­ноя в VII пес­ни²⁹. Не исклю­че­но, что у кого-то из сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков Гомер заим­ст­во­вал и общую схе­му или эскиз при­мор­ско­го горо­да, живой моде­лью для кото­ро­го мог­ли послу­жить такие посе­ле­ния Микен­ской эпо­хи, как напри­мер, Фила­ко­пи, Пилос, микен­ская коло­ния на месте Миле­та, неко­то­рые из горо­дов Кри­та (Мал­лия, Пале­ка­ст­ро).

Одна­ко взя­тый как худо­же­ст­вен­ное целое образ горо­да с.16 феа­ков в «Одис­сее», несо­мнен­но, сло­жил­ся в гораздо более позд­нее вре­мя, едва ли ранее VIII в. до н. э. Его бли­жай­ший прото­тип, ско­рее все­го, сле­ду­ет искать в зоне ионий­ской коло­ни­за­ции, сре­ди таких поли­сов, как Милет, Коло­фон, Эфес, Смир­на и др.³⁰ Едва ли слу­чай­но, что сами феа­ки пред­став­ле­ны в поэ­ме, как море­хо­ды-ски­таль­цы, поки­нув­шие свою пер­во­на­чаль­ную роди­ну — «широ­кую Гипе­рею», где они жили в сосед­стве с дики­ми цик­ло­па­ми, в поис­ках луч­ших мест для посе­ле­ния (VI, 4 сл.).

Если мы обра­тим­ся теперь за парал­ле­ля­ми к извест­ным в насто­я­щее вре­мя посе­ле­ни­ям гео­мет­ри­че­ско­го пери­о­да, то в первую оче­редь наше вни­ма­ние долж­на при­влечь Смир­на, откры­тая в 1949—1952 гг. англо-турец­кой экс­пе­ди­ци­ей под руко­вод­ст­вом Кука и Акур­га­ла³¹. Самим сво­им рас­по­ло­же­ни­ем на полу­ост­ро­ве у вхо­да в удоб­ную, защи­щен­ную от вет­ра бух­ту Смир­на пора­зи­тель­но напо­ми­на­ет город феа­ков³². Гре­че­ская коло­ния воз­ник­ла здесь, по край­ней мере, в X в. до н. э.³³ В сле­дую­щем, IX сто­ле­тии она была обне­се­на сте­ной из кир­пи­ча-сыр­ца на камен­ном цоко­ле. Эта сте­на в даль­ней­шем неод­но­крат­но пере­стра­и­ва­лась: вто­рое обо­ро­ни­тель­ное коль­цо было воз­веде­но во вто­рой поло­вине VIII в., третье — самое мощ­ное из всех — неза­дол­го до раз­ру­ше­ния горо­да лидий­ца­ми во вто­рой поло­вине VII в.³⁴ Откры­тие город­ской сте­ны Смир­ны, вос­хо­дя­щей к IX—VIII вв. до н. э., для мно­гих было пол­ней­шей неожи­дан­но­стью, так как опро­вер­га­ло проч­но утвер­див­ше­е­ся в нау­ке пред­став­ле­ние, соглас­но кото­ро­му пер­вые укреп­ле­ния тако­го типа появи­лись в Гре­ции лишь в кон­це VI в., до это­го же един­ст­вен­ной фор­мой фор­ти­фи­ка­ци­он­ных соору­же­ний были укреп­ле­ния акро­по­лей³⁵. Дома Смир­ны II и III (т. е. с.17 IX—VIII вв. до н. э. соглас­но пери­о­ди­за­ции Акур­га­ла) пред­став­ля­ют собой в выс­шей сте­пе­ни при­ми­тив­ные построй­ки из кир­пи­ча-сыр­ца с соло­мен­ной или трост­ни­ко­вой кры­шей пря­мо­уголь­ной или оваль­ной фор­мы и очень неболь­шие по раз­ме­рам (как пра­ви­ло, одно­ком­нат­ные)³⁶. Судя по сохра­нив­шим­ся фун­да­мен­там и остат­кам стен, рас­по­ло­же­ние этих домов не было под­чи­не­но ника­ко­му опре­де­лен­но­му пла­ну и этим близ­ко напо­ми­на­ет бес­по­рядоч­ную застрой­ку Заго­ры и дру­гих посе­ле­ний это­го пери­о­да. В целом город­ская застрой­ка Смир­ны II и III отли­ча­ет­ся пора­зи­тель­ным одно­об­ра­зи­ем и свиде­тель­ст­ву­ет о чрез­вы­чай­но низ­ком жиз­нен­ном уровне мас­сы граж­дан³⁷. Ника­ких соору­же­ний обще­ст­вен­но­го харак­те­ра, ниче­го похо­же­го на цар­ский дво­рец или при­та­ней сре­ди постро­ек это­го вре­ме­ни не обна­ру­же­но³⁸. Воз­мож­но, это объ­яс­ня­ет­ся тем, что рас­коп­ки не были доведе­ны до кон­ца: вся юго-запад­ная часть посе­ле­ния оста­лась необ­сле­до­ван­ной. По этой же при­чине мы не можем ска­зать в насто­я­щее вре­мя ниче­го опре­де­лен­но­го о место­на­хож­де­нии смир­нин­ской аго­ры³⁹. Таким обра­зом, ана­ло­гия с горо­дом феа­ков в дан­ном слу­чае хотя и воз­мож­на, одна­ко дале­ка еще от пол­ноты.

Для того чтобы вос­пол­нить этот весь­ма важ­ный про­бел в наших попыт­ках рекон­струк­ции внеш­не­го обли­ка гоме­ров­ско­го поли­са, нам при­дет­ся обра­тить­ся к совсем дру­гой части гре­че­ско­го мира, к ост­ро­ву Кри­ту. Имен­но здесь были обна­ру­же­ны древ­ней­шие в Гре­ции образ­цы граж­дан­ской архи­тек­ту­ры, свиде­тель­ст­ву­ю­щие о зарож­де­нии поли­са не толь­ко как горо­да, но и как государ­ства. При­ме­ром может слу­жить инте­рес­ный архи­тек­тур­ный ком­плекс, откры­тый в Дре­ро­се (Восточ­ный Крит)⁴⁰. Его основ­ную часть обра­зу­ет боль­шая терра­са (40×25 м²), зани­маю­щая сед­ло­ви­ну двой­но­го акро­по­ля. В юго-восточ­ном углу терра­сы было обна­ру­же­но семь хоро­шо с.18 сохра­нив­ших­ся широ­ких камен­ных сту­пе­ней, рас­по­ло­жен­ных в виде бук­вы «П» и, оче­вид­но, слу­жив­ших места­ми для сиде­ния (ср. кам­ни на феа­кий­ской аго­ре). Несколь­ко выше этой пло­щад­ки на склоне восточ­ной вер­ши­ны акро­по­ля был рас­по­ло­жен храм, от кото­ро­го сохра­нил­ся фун­да­мент и часть сте­ны. Весь ком­плекс дати­ру­ет­ся VIII в. до н. э. По наи­бо­лее веро­ят­но­му пред­по­ло­же­нию терра­са со сту­пе­ня­ми была аго­рой Дре­ро­са⁴¹. О том, что здесь нахо­дил­ся поли­ти­ко-адми­ни­ст­ра­тив­ный центр горо­да, свиде­тель­ст­ву­ют выре­зан­ные на стене хра­ма декре­ты VII в. до н. э., в одном из кото­рых впер­вые в гре­че­ской эпи­гра­фи­ке употреб­лен тер­мин «полис»⁴². Позд­нее, хотя не уста­нов­ле­но, когда имен­но, к пер­во­на­чаль­но­му ансамблю, вклю­чав­ше­му храм и терра­су, было добав­ле­но еще несколь­ко соору­же­ний явно обще­ст­вен­но­го харак­те­ра.

Сре­ди них — зда­ние сове­та и при­та­ней с общин­ным оча­гом⁴³.

Еще один ана­ло­гич­ный ком­плекс — свя­ти­ли­ще со сту­пен­ча­той пло­щад­кой — открыт в Амни­се (север­ное побе­ре­жье цен­траль­ной части Кри­та)⁴⁴. Самое мону­мен­таль­ное из всех соору­же­ний подоб­но­го рода, при­над­ле­жа­щее, впро­чем, к несколь­ко более позд­не­му вре­ме­ни (VII в. до н. э.), сохра­ни­лось в Лато (восточ­ный Крит, к югу от Дре­ро­са)⁴⁵. Аго­ра со ска­мья­ми-сту­пе­ня­ми и дву­мя мас­сив­ны­ми баш­ня­ми по сто­ро­нам, откры­тое свя­ти­ли­ще в цен­тре пло­ща­ди и воз­вы­шаю­ще­е­ся над ней зда­ние при­та­нея — все это в сово­куп­но­сти обра­зу­ет вну­ши­тель­ный ансамбль⁴⁶, сим­во­ли­зи­ру­ю­щий един­ство и силу горо­да-государ­ства. Неда­ром Лато одно вре­мя при­ня­то было назы­вать «пер­вым гре­че­ским поли­сом»⁴⁷. За пре­де­ла­ми Кри­та до сих пор еще не най­де­но ни одно­го памят­ни­ка, подоб­но­го аго­ре Дре­ро­са или Лато⁴⁸. Одна­ко в прин­ци­пе воз­мож­ность с.19 появ­ле­ния в этот же пери­од мно­го­об­раз­ных локаль­ных вари­ан­тов соору­же­ний тако­го типа и в дру­гих частях гре­че­ско­го мира нель­зя счи­тать пол­но­стью исклю­чен­ной. По край­ней мере для ионий­ских поли­сов Малой Азии мы рас­по­ла­га­ем, поми­мо свиде­тель­ства Гоме­ра, еще упо­ми­на­ни­ем о древ­ней­шей аго­ре Эфе­са (At­hen., VIII, 361F), цен­тром кото­рой было свя­ти­ли­ще Арте­ми­ды⁴⁹.

Гоме­ров­ская поэ­зия, конеч­но, дале­ка от того, чтобы дать хотя бы при­бли­зи­тель­ное пред­став­ле­ние о мно­го­об­ра­зии форм и типов посе­ле­ний, суще­ст­во­вав­ших в Гре­ции на про­тя­же­нии XI—VIII вв. до н. э. и извест­ных нам пока по весь­ма скуд­ным архео­ло­ги­че­ским дан­ным. Неко­то­рые из этих форм вооб­ще не име­ют ни одной ясно выра­жен­ной эпи­че­ской парал­ле­ли. О суще­ст­во­ва­нии дру­гих мож­но дога­дать­ся лишь по раз­бро­сан­ным в тек­сте поэм наме­кам⁵⁰.

Взя­тый как целое, гоме­ров­ский полис пред­став­ля­ет собой поэ­ти­че­скую фрак­цию, едва ли когда-нибудь суще­ст­во­вав­шую в дей­ст­ви­тель­но­сти. В опи­са­нии Трои и дру­гих леген­дар­ных горо­дов, выведен­ных в поэ­мах, раз­новре­мен­ные исто­ри­че­ские напла­сто­ва­ния сли­ва­ют­ся в еди­ные, внут­ренне цель­ные худо­же­ст­вен­ные обра­зы, почти не под­даю­щи­е­ся ана­ли­зу.

Впро­чем, то же самое мож­но ска­зать и о мно­гих дру­гих гоме­ров­ских реа­ли­ях, напри­мер, пред­ме­тах воору­же­ния: щитах, пан­ци­рях, поно­жах и т. д. Объ­яс­ня­ет­ся это, по-види­мо­му, не толь­ко невни­ма­ни­ем поэта к хро­но­ло­ги­че­ским тон­ко­стям в обри­сов­ке быта его геро­ев, но и тем, что сам этот быт не так уж силь­но изме­нил­ся за вре­мя, отде­ля­ю­щее Гоме­ра от изо­бра­жае­мых им собы­тий. Куль­тур­ный раз­рыв меж­ду микен­ской эпо­хой и соб­ст­вен­но гоме­ров­ским пери­о­дом, бес­спор­но, имел место, но все-таки был не столь зна­чи­те­лен, как ино­гда с.20 дума­ют. Архео­ло­гия пока­зы­ва­ет, что важ­ней­шие про­из­вод­ст­вен­ные навы­ки, накоп­лен­ные в ремес­ле и сель­ском хозяй­стве микен­ской эпо­хи, не были забы­ты в после­дую­щий пери­од. Так, прото­гео­мет­ри­че­ская кера­ми­ка, еще недав­но счи­тав­ша­я­ся одним из эле­мен­тов мате­ри­аль­ной куль­ту­ры приш­лых дорий­ских пле­мен, в све­те неко­то­рых послед­них иссле­до­ва­ний ока­за­лась тес­но свя­зан­ной (через ряд про­ме­жу­точ­ных зве­ньев) с кера­ми­кой микен­ско­го вре­ме­ни⁵¹. Эле­мен­ты микен­ской тра­ди­ции дол­гое вре­мя под­спуд­но про­дол­жа­ли сохра­нять­ся в гре­че­ском худо­же­ст­вен­ном ремес­ле и при­клад­ном искус­стве. В кон­це IX — VIII вв. до н. э. в Атти­ке наблюда­ет­ся свое­об­раз­ное воз­рож­де­ние этой тра­ди­ции, осо­бен­но нагляд­ное в про­из­вод­стве золотых и брон­зо­вых укра­ше­ний⁵².

Ана­ло­гич­ные про­цес­сы кон­сер­ва­ции и после­дую­ще­го хотя бы частич­но­го воз­рож­де­ния про­ис­хо­ди­ли и в стро­и­тель­ном деле. Дома микен­ско­го типа из кам­ня или из кир­пи­ча-сыр­ца на камен­ном фун­да­мен­те пря­мо­уголь­ные в плане (в фор­ме Мега­ро­на) про­дол­жа­ли стро­ить­ся в раз­лич­ных рай­о­нах Гре­ции, в том чис­ле на Кри­те, на Киклад­ских ост­ро­вах, в неко­то­рых местах Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва (Иолк, Ази­на) на про­тя­же­нии все­го «тем­но­го века» (XI—IX вв. до н. э.), а начи­ная с IX в. и в Малой Азии (Смир­на)⁵³. Вопре­ки широ­ко рас­про­стра­нен­но­му мне­нию, не была совер­шен­но забы­та и тех­ни­ка клад­ки кре­пост­ных стен, о чем свиде­тель­ст­ву­ют дати­ру­ю­щи­е­ся самым нача­лом прото­гео­мет­ри­че­ско­го пери­о­да остат­ки стен Феста и Кнос­са, а так­же более позд­няя сте­на Смир­ны⁵⁴.

К сожа­ле­нию, в насто­я­щее вре­мя нам извест­но лишь очень

с.21 немно­гое о посе­ле­ни­ях, суще­ст­во­вав­ших на терри­то­рии Гре­ции в пери­од, сле­дую­щий непо­сред­ст­вен­но за ката­стро­фой, постиг­шей микен­ский мир в кон­це XIII в. до н. э. В неко­то­рых рай­о­нах Пело­пон­не­са, таких, напри­мер, как Мес­се­ния, Лако­ния, зна­чи­тель­ная часть Арго­лиды, не обна­ру­же­но почти ника­ких сле­дов посе­ле­ний, кото­рые мож­но было бы дати­ро­вать вто­рой поло­ви­ной XII, XI или X вв. Нам не кажет­ся слиш­ком сме­лой догад­ка, выска­зан­ная Старром⁵⁵, о том, что насе­ле­ние этих рай­о­нов на какое-то вре­мя пере­шло к коче­во­му обра­зу жиз­ни. Вме­сте с тем дан­ные рас­ко­пок пока­зы­ва­ют, что в ряде мест на терри­то­рии Эге­иды жизнь про­дол­жа­лась почти непре­рыв­но на про­тя­же­нии все­го это­го пери­о­да. Это отно­сит­ся преж­де все­го к рай­о­нам, наи­ме­нее постра­дав­шим от втор­же­ния север­ных пле­мен, таким, как Восточ­ная Атти­ка, Кикла­ды, нако­нец, Крит. Неко­то­рые из суще­ст­во­вав­ших здесь микен­ских посе­ле­ний пере­жи­ли ката­стро­фу XIII—XII вв. до н. э., дру­гие были вос­ста­нов­ле­ны после очень корот­ко­го пере­ры­ва. При­ме­ра­ми могут слу­жить, поми­мо Афин, Грот­та на Нак­со­се, хра­мо­вый город на ост­ро­ве Делос, Фест и Кар­фи на Кри­те⁵⁶. Эти фак­ты поз­во­ля­ют утвер­ждать, что микен­ские архи­тек­тур­ные и гра­до­стро­и­тель­ные тра­ди­ции были, по край­ней мере частич­но, уна­сле­до­ва­ны гре­че­ской куль­ту­рой гоме­ров­ской эпо­хи. Конеч­но, из все­го мно­го­об­ра­зия форм и типов посе­ле­ний, суще­ст­во­вав­ших в микен­ское вре­мя, уце­ле­ло лишь немно­гое. В ходе так назы­вае­мо­го «дорий­ско­го заво­е­ва­ния» были раз­ру­ше­ны или про­сто при­шли в упа­док и запу­сте­ние двор­цы-цита­де­ли вро­де Микен и Тирин­фа⁵⁷. Пока­за­тель­но, что даже в Афи­нах, оче­вид­но, избе­жав­ших общей уча­сти боль­шин­ства микен­ских твер­дынь, и не под­верг­ших­ся напа­де­нию, акро­поль был забро­шен еще в XII в. и в даль­ней­шем дол­гое вре­мя оста­вал­ся с.22 необи­тае­мым⁵⁸. Гораздо более устой­чи­вой ока­за­лась дру­гая более древ­няя фор­ма посе­ле­ния — укреп­лен­ный родо­вой посе­лок — горо­ди­ще типа Маль­ти-Дори­о­на, кото­рый услов­но мож­но было бы назвать «пра­по­ли­сом» или «прото­по­ли­сом». Хотя пря­мую пре­ем­ст­вен­ность меж­ду посе­ле­ни­я­ми это­го типа, отно­ся­щи­ми­ся к микен­ско­му вре­ме­ни, и более позд­ни­ми уда­ет­ся про­следить лишь в немно­гих слу­ча­ях, их широ­кое рас­про­стра­не­ние в Гре­ции прото­гео­мет­ри­че­ско­го и осо­бен­но гео­мет­ри­че­ско­го пери­о­да не под­ле­жит сомне­нию и гово­рит само за себя (упо­мя­ну­тая выше Заго­ра на Анд­ро­се — отнюдь не един­ст­вен­ный слу­чай тако­го рода)⁵⁹.

Таким обра­зом, есть осно­ва­ния счи­тать, что та же самая фор­ма посе­ле­ния, из кото­рой в XIV—XIII вв. до н. э. выкри­стал­ли­зо­ва­лась клас­си­че­ская микен­ская цита­дель⁶⁰, ста­ла впо­след­ст­вии, в пер­вые века I тыс. до н. э., исход­ной точ­кой про­цес­са урба­ни­за­ции, при­вед­ше­го к обра­зо­ва­нию в VIII—VII вв. арха­и­че­ско­го поли­са. Поче­му пути раз­ви­тия этой заро­ды­ше­вой фор­мы поли­са ока­за­лись столь раз­лич­ны­ми во II и в с.23 I тыс. до н. э.? Нам дума­ет­ся, что объ­яс­не­ние сле­ду­ет искать в тех важ­ней­ших соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских сдви­гах в раз­ви­тии гре­че­ско­го обще­ства, кото­рые были свя­за­ны с появ­ле­ни­ем и внед­ре­ни­ем в про­из­вод­ство желе­за как раз на рубе­же этих двух тыся­че­ле­тий. Типич­ная для микен­ской циви­ли­за­ции цен­тра­ли­зо­ван­ная двор­цо­вая эко­но­ми­ка усту­па­ет теперь место авто­ном­но­му хозяй­ству пат­ри­ар­халь­ной моно­гам­ной семьи. Новый полис, воз­ник­ший на раз­ва­ли­нах микен­ских монар­хий, в плане соци­аль­но-эко­но­ми­че­ском был кон­гло­ме­ра­том семей­ных общин (ойко­сов), в плане поли­ти­че­ском и рели­ги­оз­ном — сою­зом груп­пы родов⁶¹. В гоме­ров­ском эпо­се «прото­по­лис», соот­вет­ст­ву­ю­щий эле­мен­тар­ной фор­ме родо­вой общи­ны, очер­чен доста­точ­но ярко и выпук­ло (осо­бен­но в «Илиа­де»). Но Гомер уже зна­ком и с более совер­шен­ной и, оче­вид­но, более позд­ней по вре­ме­ни воз­ник­но­ве­ния моде­лью поли­са, при­бли­жаю­щей­ся к тому, что мы при­вык­ли назы­вать «горо­дом-государ­ст­вом» (наи­бо­лее яркий при­мер — город феа­ков). Пере­ход от «прото­по­ли­са» к поли­су в соб­ст­вен­ном зна­че­нии это­го сло­ва про­изо­шел, таким обра­зом, еще в хро­но­ло­ги­че­ских рам­ках гоме­ров­ско­го пери­о­да⁶². Одна­ко для того, чтобы понять, как это про­изо­шло, мы долж­ны рас­по­ла­гать гораздо более обшир­ным мате­ри­а­лом, неже­ли тот, кото­рый дают обе гоме­ров­ские поэ­мы и кото­рый мож­но было бы охва­тить в одной ста­тье.