Политический театр Писистрата

с.31 В био­гра­фии афин­ско­го тира­на Писи­стра­та есть фак­ты, кото­рые, пожа­луй, не могут не вызы­вать удив­ле­ния. Воз­ни­ка­ло оно, кста­ти, и у древ­них. Доста­точ­но вспом­нить изум­ле­ние Геро­до­та по пово­ду лов­ко­сти Писи­стра­та, с какой он оду­ра­чил афи­нян, въе­хав в Афи­ны в обще­стве «боги­ни Афи­ны» (Her., I. 60). Удив­лен был исто­рик и довер­чи­во­стью афи­нян. Впро­чем, об этом еще пой­дет речь ниже. При­веден­ный при­мер, не един­ст­вен­ный в прак­ти­ке тира­на, обна­ру­жи­ва­ет склон­ность послед­не­го к теат­раль­но­сти, к под­ра­жа­нию кому-либо или чему-либо.

Впер­вые, дума­ет­ся, вни­ма­ние на это обра­тил С. Я. Лурье, отме­тив­ший нали­чие тезее­вых реми­нис­цен­ций в био­гра­фии и дей­ст­ви­ях Писи­стра­та. Иссле­до­ва­тель пола­гал, что для Афин того вре­ме­ни харак­тер­ны герб Тезея и дуби­на, кото­рой тот был воору­жен¹. Объ­яс­ня­лось это осо­бен­но­стя­ми вос­при­я­тия Тезея в афин­ской тра­ди­ции, в кото­рой он высту­пал как народ­ный три­бун и демо­крат². Те же чер­ты, судя по име­ю­щим­ся в нашем рас­по­ря­же­нии источ­ни­кам, были при­су­щи и Писи­стра­ту (Her., I. 59; Arist. Ath. Pol., 13. 4—5). Кро­ме того, Лурье заме­ча­ет, что те гео­гра­фи­че­ские пунк­ты, кото­рые тра­ди­ция свя­зы­ва­ла с име­нем Тезея, Писи­страт либо захва­тил, либо поста­вил под про­тек­то­рат Афин. Даже изгна­ние Тезея и уход его сыно­вей на о. Эвбею име­ет связь с жиз­нью Писи­стра­та³.

Дру­гой иссле­до­ва­тель — англий­ский архео­лог Дж. Борд­мэн — на осно­ва­нии ана­ли­за афин­ской вазо­пи­си эпо­хи Писи­стра­та пред­по­ло­жил, что объ­ек­том под­ра­жа­ния для Писи­стра­та был ско­рее все­го Геракл⁴. Имен­но он чаще все­го изо­бра­жал­ся на афин­ских вазах, при­чем неред­ко в обще­стве воору­жен­ных дуби­на­ми людей.

Но самым любо­пыт­ным, на наш взгляд, было поведе­ние Писи­стра­та в момент оже­сто­чен­ной борь­бы за власть, кото­рая раз­вер­ну­лась в Афи­нах после реформ Соло­на. Напом­ним, что речь идет о борь­бе трех груп­пи­ро­вок: педи­эев, пара­ли­ев и диа­кри­ев (или гипе­ра­кри­ев) (Her., I. 59—62; Arist. Ath. Pol., 13, 4—5, 14). Писи­страт, воз­гла­вив­ший диа­кри­ев, с.32 по сооб­ще­нию Геро­до­та, вклю­чил­ся в эту борь­бу послед­ним. Одна­ко имен­но ему уда­ет­ся захва­тить власть в Афи­нах и стать тира­ном. Писи­страт доби­ва­ет­ся это­го с помо­щью выде­лен­ной ему народ­ным собра­ни­ем охра­ны. Вот как собы­тия опи­сы­ва­ют­ся в источ­ни­ках. Нане­ся раны себе и сво­им мулам, Писи­страт при­ехал на пло­щадь, как буд­то спа­са­ясь от вра­гов, и убедил народ дать ему тело­хра­ни­те­лей (Her., I. 59; Arist. Ath. Pol., 14. 1)⁵. Плу­тарх допол­ня­ет кар­ти­ну сле­дую­щи­ми дета­ля­ми. Нахо­див­ший­ся на пло­ща­ди Солон, подой­дя к подъ­е­хав­ше­му в повоз­ке Писи­стра­ту, обра­ща­ет­ся к нему со сле­дую­щи­ми сло­ва­ми: «Нехо­ро­шо, сын Гип­по­кра­та, ты игра­ешь роль гоме­ров­ско­го Одис­сея: он обез­обра­зил себя, чтобы обма­нуть вра­гов, а ты дела­ешь это, чтобы вве­сти в заблуж­де­ние граж­дан» (Plut. Sol., 30; пер. С. Соболев­ско­го)⁶.

На эту ремар­ку чаще все­го не обра­ща­ют вни­ма­ния, счи­тая сам эпи­зод либо леген­дой, либо позд­ней­шей встав­кой⁷. Меж­ду тем нель­зя не заме­тить, что дей­ст­вия Писи­стра­та пря­мо-таки про­ни­за­ны теат­раль­но­стью. Кро­ме того, в них, по сло­вам Соло­на, заклю­че­на опре­де­лен­ная аллю­зия, даже если дан­ный эпи­зод и не имел места в дей­ст­ви­тель­но­сти, а явил­ся вымыс­лом само­го Плу­тар­ха, любо­пыт­но, что и он ква­ли­фи­ци­ру­ет дей­ст­вия Писи­стра­та как пред­став­ле­ние, пре­сле­дую­щее вполне кон­крет­ные цели.

Народ, как уже было ска­за­но, все-таки удо­вле­тво­рил прось­бу Писи­стра­та, выде­лив ему тело­хра­ни­те­лей-дубин­щи­ков⁸. Дж. Борд­мэн вновь усмат­ри­ва­ет в этом связь с мифом о Герак­ле, непре­мен­ны­ми участ­ни­ка­ми кото­ро­го явля­лись дубин­щи­ки. Кро­ме того, на афин­ских вазах Геракл посто­ян­но изо­бра­жал­ся в сопро­вож­де­нии сви­ты — дру­зей или охра­ны⁹.

Есть смысл при­смот­реть­ся к это­му собы­тию. Зачем вооб­ще Писи­стра­ту потре­бо­ва­лись тело­хра­ни­те­ли, если, как сооб­ща­ют источ­ни­ки, он был лиде­ром одной из груп­пи­ро­вок — диа­кри­ев? К.-В. Вель­вай выска­зы­ва­ет пред­по­ло­же­ние о том, что чис­ло сто­рон­ни­ков Писи­стра­та ско­рее все­го было неве­ли­ко и огра­ни­чи­ва­лось лишь жите­ля­ми Брав­ро­на, откуда тот был родом¹⁰. С этим, пожа­луй, мож­но было бы и согла­сить­ся, если бы не столь жест­кая гео­гра­фи­че­ская при­вяз­ка пар­тии Писи­стра­та. Такая трак­тов­ка в совре­мен­ной исто­рио­гра­фии счи­та­ет­ся уста­рев­шей, хотя попыт­ки ее реани­ма­ции вре­мя от вре­ме­ни пред­при­ни­ма­ют­ся¹¹. Писи­страт, как нам пред­став­ля­ет­ся, вполне мог рас­счи­ты­вать на уча­стие в сво­ей груп­пи­ров­ке жите­лей и Афин и Атти­ки. Ведь он, гово­ря совре­мен­ным язы­ком, отно­сил­ся к афин­ско­му гене­ра­ли­те­ту, при­об­ре­тя извест­ность сво­и­ми успеш­ны­ми воен­ны­ми опе­ра­ци­я­ми. Кста­ти, имен­но памя­туя о них, — в част­но­сти, о взя­тии Нисеи, афи­няне и пре­до­ста­ви­ли ему тело­хра­ни­те­лей (Her., I. 59).

с.33 И все же чис­лен­ность сто­рон­ни­ков едва ли име­ла решаю­щее зна­че­ние в дан­ном слу­чае. Судя по поли­ти­че­ской прак­ти­ке гре­че­ских поли­сов, выде­ле­ние охра­ны кому бы то ни было озна­ча­ло нечто боль­шее, чем пре­до­став­ле­ние защи­ты. Ари­сто­тель в «Поли­ти­ке», рас­суж­дая о цар­ской вла­сти и необ­хо­ди­мо­сти царям иметь воору­жен­ную охра­ну, заме­ча­ет: «Такую имен­но охра­ну дава­ли древ­ние, когда они назна­ча­ли пра­вить государ­ст­вом како­го-либо эсим­не­та или тира­на» (Arist. Pol., III. 10, 1286b 36—39; пер. С. А. Жебеле­ва). При этом пре­сле­до­ва­лась цель, чтобы наде­ля­е­мые охра­ной были силь­нее каж­до­го отдель­но­го граж­да­ни­на, но сла­бее мас­сы граж­дан (там же, 1286b 36—38). В каче­стве при­ме­ра Ари­сто­тель при­во­дит сира­куз­ско­го тира­на Дио­ни­сия, кото­ро­му такая охра­на в свое вре­мя была пре­до­став­ле­на. Как и Писи­страт, полу­чив ее, Дио­ни­сий ста­но­вит­ся тира­ном в Сира­ку­зах¹².

На осно­ва­нии ска­зан­но­го мы можем поста­вить сле­дую­щий вопрос: что же озна­ча­ло выде­ле­ние охра­ны Писи­стра­ту? Не полу­чил ли и он пол­но­мо­чия выбор­но­го тира­на — имен­но так харак­те­ри­зу­ет функ­ции эсим­не­тов Ари­сто­тель (Arist. Pol., III, 9, 1285a, 31—33)¹³? Нам пред­став­ля­ет­ся, что на этот вопрос мож­но дать поло­жи­тель­ный ответ. Воз­мож­но, речь в дан­ном слу­чае мог­ла идти даже о реа­ли­за­ции ста­ро­го пла­на. Напом­ним, уста­но­вить тира­нию в свое вре­мя пред­ла­га­лось и Соло­ну (Arist. Ath. Pol., 112; Plut. Sol., 14). Более того, Плу­тарх пояс­ня­ет, что име­ет­ся в виду имен­но выбор­ная тира­ния, гово­ря уста­ми дру­зей Соло­на об избра­нии эвбей­ца­ми тира­ном Тин­нон­да, мити­лен­ца­ми — Пит­та­ка (Plut. Sol., 14). Что же каса­ет­ся Писи­стра­та, то ему, быть может, и не пред­ла­га­лось ниче­го подоб­но­го. Одна­ко, будучи про­ста­том демо­са, т. е. защит­ни­ком и покро­ви­те­лем послед­не­го, Писи­страт реша­ет добить­ся тира­нии, опи­ра­ясь на афин­ский демос¹⁴. Он заду­мы­ва­ет под­толк­нуть народ­ное собра­ние, где демос явно имел боль­шин­ство, к при­ня­тию нуж­но­го ему реше­ния. Для это­го-то им и раз­ра­ба­ты­ва­ет­ся хит­ро­ум­ный, не лишен­ный эле­мен­тов теат­раль­но­сти план. Впро­чем, едва ли мы можем исклю­чать и то, что раз­ви­тию собы­тий, скло­нив­ших народ­ное собра­ние к удо­вле­тво­ре­нию тре­бо­ва­ния Писи­стра­та, спо­соб­ст­во­ва­ли реаль­ные обсто­я­тель­ства: если не напа­де­ние его поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков, то его реаль­ная угро­за¹⁵.

Итак, полу­чив охра­ну, Писи­страт захва­ты­ва­ет власть в Афи­нах и ста­но­вит­ся тира­ном. Одна­ко менее чем через шесть лет он изго­ня­ет­ся из Афин объ­еди­нен­ны­ми уси­ли­я­ми педи­эев и пара­ли­ев (Her., I. 60; Arist. Ath. Pol., 14. 3). Затем, про­быв в изгна­нии при­бли­зи­тель­но столь­ко же вре­ме­ни, в 552/551 гг. до н. э. — по дати­ров­ке П. Род­са — Писи­страт был воз­вра­щен в Афи­ны¹⁶. Предыс­то­рия это­го собы­тия тако­ва. Лидер пара­ли­ев Мегакл, постав­лен­ный в без­вы­ход­ное поло­же­ние, начи­на­ет с.34 пере­го­во­ры с Писи­стра­том о его воз­вра­ще­нии на роди­ну (Her., I. 60; Arist. Ath. Pol., 14. 4). Воз­мож­но, имен­но тогда и воз­ник­ла идея пре­вра­тить воз­вра­ще­ние в эффект­ное теат­раль­ное пред­став­ле­ние. Вот как опи­сы­ва­ют его источ­ни­ки. Писи­страт въе­хал в город на колес­ни­це в обще­стве самой «боги­ни Афи­ны» — про­дав­щи­цы вен­ков Фии из Пеа­ний­ско­го дема, оде­той напо­до­бие боги­ни¹⁷. А перед тем в город были посла­ны гла­ша­таи, кото­рые долж­ны были обра­тить­ся к граж­да­нам со сло­ва­ми: «Афи­няне! При­ми­те бла­го­склон­но Писи­стра­та, кото­ро­го сама Афи­на почи­та­ет пре­вы­ше всех людей и воз­вра­ща­ет теперь из изгна­ния в свой акро­поль!» (Her., I. 60; пер. Г. Стра­та­нов­ско­го). Жите­ли горо­да, сооб­ща­ет Ари­сто­тель, выхо­ди­ли навстре­чу про­цес­сии и в вос­тор­ге пре­кло­ня­ли коле­ни (Arist. Ath. Pol., 14. 4).

Сра­зу же заме­тим, что это собы­тие по-раз­но­му оце­не­но в исто­рио­гра­фии. Ю. Белох и под­дер­жав­ший его С. Я. Лурье, ссы­ла­ясь на Поли­эна (Stra­teg., I. 21. I), выска­за­ли пред­по­ло­же­ние о том, что Писи­страт въе­хал в Афи­ны в обще­стве «боги­ни» гораздо позд­нее — после бит­вы при хра­ме Афи­ны Пал­ле­ны, т. е. в 536/535 гг. до н. э.¹⁸. Этим оба авто­ра и объ­яс­ня­ют при­сут­ст­вие Фии, пере­оде­той в Афи­ну, в колес­ни­це Писи­стра­та. Одна­ко такая трак­тов­ка вызы­ва­ет нема­ло воз­ра­же­ний и на сего­дняш­ний день не явля­ет­ся обще­при­ня­той¹⁹.

Раз­лич­ные суж­де­ния выска­зы­ва­лись и отно­си­тель­но разыг­ран­но­го Писи­стра­том дей­ства. Дж. Борд­мэн и здесь усмат­ри­ва­ет намек на Герак­ла, кото­рый в обще­стве Афи­ны был пре­про­вож­ден на Олимп²⁰. Дж. Эль­зе пола­гал, что Писи­страт ими­ти­ру­ет ско­рее все­го Одис­сея, так же, как и Писи­страт, воз­вра­щае­мо­го из ссыл­ки Афи­ной²¹. Ему убеди­тель­но, на наш взгляд, воз­ра­жа­ет Р. Кон­нор, резон­но ука­зы­вая на V песнь «Или­а­ды», где Афи­на ока­зы­ва­ет­ся в одной колес­ни­це с Дио­медом²². Не согла­сен он и c Дж. Борд­мэном, счи­тая, что иден­ти­фи­ка­ции c кон­крет­ным пер­со­на­жем не про­яс­ня­ют суще­ства дела. Кон­нор скло­нен рас­смат­ри­вать дан­ный факт как попыт­ку пси­хо­ло­ги­че­ско­го воздей­ст­вия на афи­нян — стрем­ле­ние вызвать у них поло­жи­тель­ные эмо­ции²³. И это, как свиде­тель­ст­ву­ют источ­ни­ки, Писи­стра­ту в пол­ной мере уда­ет­ся.

Сами древ­ние весь­ма ску­по про­ком­мен­ти­ро­ва­ли опи­сан­ное собы­тие. Геро­дот выска­зал откро­вен­ное удив­ле­ние наив­но­стью афи­нян. Дей­ст­вия Писи­стра­та, по его мне­нию, были не чем иным, как лов­кой выход­кой, при­зван­ной оду­ра­чить граж­дан Афин. Их довер­чи­вость даже несколь­ко поко­ро­би­ла «отца исто­рии», счи­тав­ше­го, что горо­жане долж­ны были бы отли­чать­ся от вар­ва­ров боль­шей сооб­ра­зи­тель­но­стью.

Столь же немно­го­сло­вен и Ари­сто­тель. Одна­ко в его опи­са­нии име­ет­ся любо­пыт­ная, на наш взгляд, деталь. Он пишет, что Писи­страт с.35 вер­нул­ся в Афи­ны ar­chaios kai lian hap­los — «на ста­рин­ный лад и слиш­ком про­стым спо­со­бом» (Arist. Ath. Pol., 14. 4; пер. С. И. Радци­га)²⁴.

Любо­пыт­ным пред­став­ля­ет­ся преж­де все­го ука­за­ние на ста­ри­ну избран­но­го тира­ном спо­со­ба. В том, если вду­мать­ся, и состо­ит смысл упре­ка Геро­до­та. Срав­не­ние с вар­ва­ром для циви­ли­зо­ван­но­го гре­ка озна­ча­ло, пожа­луй, толь­ко одно — ука­за­ние на отста­лость, при­вер­жен­ность отжив­ше­му. В чем же в таком слу­чае эта отста­лость мог­ла про­яв­лять­ся? По мне­нию Геро­до­та, ско­рее все­го в том, что афи­няне не раз­гляде­ли в «Афине» пере­оде­той тор­гов­ки, что встре­ча­ли про­цес­сию, буд­то бы и в самом деле рядом с Писи­стра­том была боги­ня Афи­на. Но так ли это? Едва ли жите­ли Афин были столь наив­ны, на что спра­вед­ли­во ука­зы­ва­ет С. Я. Лурье²⁵. Отвер­гая тезис Геро­до­та о про­стом оду­ра­чи­ва­нии лег­ко­вер­ных афи­нян, он выска­зы­ва­ет пред­по­ло­же­ние, что пыш­ный въезд Писи­стра­та в Афи­ны — рели­ги­оз­ное сце­ни­че­ское дей­ство. Тиран, заме­ча­ет С. Я. Лурье, счи­тал Афи­ну сво­ей лич­ной покро­ви­тель­ни­цей, а кро­ме того, она была люби­мой боги­ней атти­че­ско­го кре­стьян­ства²⁶. В таком слу­чае в дей­ст­ви­ях Писи­стра­та мож­но видеть какой-то ста­рин­ный, неиз­вест­ный Геро­до­ту рели­ги­оз­ный обряд. Ска­жем, обряд свя­щен­но­го бра­ка, как пред­по­ло­жил Л. Жерне²⁷. Быть может, имен­но этим и объ­яс­ня­ет­ся упо­мя­ну­тая ремар­ка Ари­сто­те­ля.

Про­дол­жая мысль, мож­но доба­вить, что Афи­на для афи­нян — не про­сто одно из божеств гре­че­ско­го пан­тео­на, но хра­ни­тель­ни­ца горо­да и заступ­ни­ца горо­жан. Имен­но к ней апел­ли­ро­вал в свое вре­мя Солон, выска­зы­вая надеж­ду, что она не даст горо­ду погиб­нуть из-за безу­мия впав­ших во вза­им­ную враж­ду афи­нян (Sol. fr. 3. 3—4 Diehl). Не исклю­че­но в таком слу­чае, что при­вле­че­ние Фии — Афи­ны было и сво­его рода наме­ком на соло­нов­ские эле­гии и ука­зы­ва­ло на миро­лю­бие Писи­стра­та. Послед­нее, конеч­но же, не мог­ло не пора­до­вать афи­нян. Ведь они еще долж­ны были пом­нить, что Писи­страт пра­вил ими — с их же, как нам пред­став­ля­ет­ся, согла­сия «ско­рее в духе граж­дан­ско­го рав­но­пра­вия (po­li­ti­kos), чем тира­нии» (Arist. Ath. Pol., 14. 3; пер. С. И. Радци­га).

Нако­нец, нель­зя не ска­зать и о том, что Писи­страт веро­ят­но еще оста­вал­ся про­ста­том демо­са. А зна­чит, демос вполне мог сохра­нить свое рас­по­ло­же­ние к тира­ну. Это-то рас­по­ло­же­ние Писи­страт и заду­мал укре­пить, зате­вая теат­ра­ли­зо­ван­ное пред­став­ле­ние.

Тако­вы име­ю­щи­е­ся в нашем рас­по­ря­же­нии фак­ты. Резон­но задать вопрос: кто же в таком слу­чае Писи­страт? Афин­ский Нерон или праг­ма­тик, точ­но про­счи­ты­ваю­щий ходы и не гну­шаю­щий­ся внеш­ни­ми эффек­та­ми для дости­же­ния сво­их целей? Едва ли мы можем сей­час дать окон­ча­тель­ный ответ на этот вопрос. Откры­тым так­же оста­ет­ся вопрос о том, кому же с.36 все-таки под­ра­жал Писи­страт — Тезею, Герак­лу или Одис­сею.

И все же, несмот­ря на неяс­ность неко­то­рых клю­че­вых вопро­сов, обра­ща­ет на себя вни­ма­ние то, что внеш­ние эффек­ты более харак­тер­ны для началь­ных эта­пов поли­ти­че­ской био­гра­фии Писи­стра­та. В то вре­мя он опи­ра­ет­ся пре­иму­ще­ст­вен­но на афин­ский демос, явля­ясь, как свиде­тель­ст­ву­ют источ­ни­ки, его про­ста­том. В этом слу­чае, как нам пред­став­ля­ет­ся, теат­раль­ное дей­ство было для тира­на спо­со­бом мани­пу­ля­ции обще­ст­вен­ным созна­ни­ем, по край­ней мере, созна­ни­ем афин­ско­го демо­са. Впер­вые Писи­страт при­бе­га­ет к ука­зан­но­му спо­со­бу в целях ока­за­ния дав­ле­ния на народ­ное собра­ние, с тем чтобы оно выде­ли­ло ему тело­хра­ни­те­лей и, тем самым, наде­ли­ло пол­но­мо­чи­я­ми выбор­но­го тира­на. В даль­ней­шем внеш­ние эффек­ты были сред­ст­вом уве­ли­че­ния попу­ляр­но­сти и спо­со­бом рас­по­ло­же­ния в свою поль­зу воз­мож­но боль­ше­го чис­ла граж­дан.

В кон­це кон­цов, пере­став быть народ­ным вожа­ком, Писи­страт кар­ди­наль­но меня­ет так­ти­ку. Теперь он опи­ра­ет­ся пре­иму­ще­ст­вен­но на ино­стран­ную помощь и наем­ни­ков. Ненуж­ны­ми ста­но­вят­ся и теат­раль­ные трю­ки.