Заговор Веттия
Перевод с итал. С. Э. Таривердиевой и О. В. Любимовой под редакцией Ильи Ш.
с.247 В последние месяцы 59 г. до
Этот эпизод, обычно именуемый «дело Веттия» или «заговор Луция Веттия», уже неоднократно изучался и по-разному интерпретировался многими учёными. Мне всё же представляется, что дальнейшее углубление в этот вопрос будет необходимо и полезно, потому что самые подробные исследования были выполнены до того как
с.248 В
Однако несколько лет спустя в его словах уже не будет никаких сомнений, когда в 56 г., защищая Сестия, он бросит Ватинию обвинение в создании заговора, ставя ему в вину стремление повредить прежде всего Луцию Корнелию Лентулу Нигеру, который в 59 г. добивался консульства, а в 56 г. заседал в числе судей по делу Сестия. Кроме того, в этой речи Ватиний обвиняется в том, что распорядился убить несчастного доносчика в тюрьме6. Этот эпизод упоминается, менее подробно, у некоторых других античных авторов. Светоний7 сообщает, что однажды Цезарь вывел на ростры некоего человека, которому заплатил, чтобы тот рассказал, будто его подстрекали убить Помпея. Однако обвинитель противоречил самому себе, и Цезарь, увидев опасность, распорядился отравить его в тюрьме. Аппиан8, также очень коротко, рассказывает, что Веттий явился на Форум с кинжалом и в ходе допроса заявил, что Бибул послал его убить Цезаря и Помпея и что оружие ему дал ликтор консула-консерватора. Дело было тёмным, но если кто извлёк из него пользу, так это Цезарь, которому удалось возбудить толпу. Решено было допросить Веттия на следующий день более тщательно, но ночью «index»[1] был убит. Из рассказа Диона Кассия9 следует, что имело место два допроса — о чём Светоний и Аппиан, видимо, не знают — но он содержит мало других деталей; для него несомненно, что Цицерон и Лукулл попытались убить Цезаря и Помпея с помощью Веттия, и что им грозили бы тяжёлые последствия, если бы Веттий не обвинил Бибула, который казался не вызывающим подозрений, потому что предупредил Помпея. Довольно подробное описание Плутарха10 полностью противоположно ему: он приписывает всё дело в целом помпеянцам, которые таким образом желали оправдать с.250 поведение триумвиров по отношению к Лукуллу. Действительно, Веттий, после того как обвинил в сенате некоторых других, перед народом обвинил Лукулла. Но, согласно Плутарху, никто ему не поверил, и даже его смерть, последовавшую несколько дней спустя, народ приписал помпеянцам.
Таковы источники. Что касается современных историков, то большинство принимает версию и гипотезы из письма Цицерона, пытаясь осветить пункты, остающиеся тёмными. Так, Иджиньо Джентиле, который занялся в первую очередь мотивом11, рассмотрев все свидетельства, объявил единственными достоверными источниками Цицерона и Светония и возложил ответственность за этот эпизод на Цезаря. Однако, считая абсурдной мысль о том, будто Цезарь мог надеяться вовлечь своих противников в серию судебных разбирательств, так как непредвзятый суд ясно обнаружил бы их невиновность и интригу триумвиров, Иджиньо Джентиле заимствовал гипотезу, согласно которой будущий проконсул Галлии попытался таким образом усилить враждебность Помпея по отношению к сенаторам. Попытка не удалась, видимо, из-за бездарности Веттия, и, как и опасался Цезарь, спустя недолгое время победитель Сертория объединился с консерваторами.
Не так давно Т. Райс Холмс в приложении к своей книге о римской республике12 рассматривает работы Мэривэйла13, который верил в существование заговора, и работы Лонга14 и Тиррела15, которые считали Цезаря ответственным за всё, но не считает возможным вынести определенное заключение. Однако обсуждая этот эпизод на протяжении своей работы, он высказывает мнение, что заговор был искусственно создан триумвирами, чтобы дискредитировать одного из кандидатов в консулы, Л. Корнелия Лентула Нигера. В вышеуказанном приложении Холмс, не выдвигая собственной, не отвергает, тем не менее, идею Моммзена16, который обвиняет трибуна Ватиния в том, что тот подкупил Веттия, следуя тем самым версии Цицерона, высказанной им в 56 г. С предшественниками существенно расходятся Ж. Каркопино и Ж. Вальтер. Первый, в своей работе с.251 «César»17 — единственный, кто принимает исправления в тексте Цицерона, о которых вскоре будет сказано, но не делает из них выводов и в целом следует Цицерону. Второй, напротив, рассматривая этот вопрос в своей работе о жизни М. Юния Брута18, прямо утверждает, что Цицерон, будучи в числе обвинённых, был слишком заинтересован в этом деле, чтобы можно было верить всему тому, что он написал Аттику. Цицерону проще всего было бы обратиться к Веттию, который был его осведомителем во время заговора Катилины, и шпион предоставил бы себя в распоряжение Лукулла. Но Веттий, говорит Ж. Вальтер, был готов на любое предательство: он вознамерился есть из двух кормушек, бежал к Помпею, продал ему тайну и получил приказ продолжать дело. Далее Веттию было нетрудно вовлечь в заговор аристократическую молодёжь во главе с Гаем Скрибонием Курионом-сыном. Всё шло хорошо, пока юноше не потребовались деньги, и он, вынужденный обратиться к отцу, раскрыл ему всё, а тот бросился к Помпею. Далее последовал арест Веттия и допрос в сенате, в ходе которого подготовившийся Курион смог представить алиби для Бибула и Луция Павла, из чего сенаторы сделали вывод, что ложным был весь рассказ шпиона. Но в дело был вовлечён также Марк Юний Брут, мать которого, Сервилия, согласно Вальтеру, доверяющему рассказам Аппиана и Плутарха19, возможно, была любовницей Цезаря. Она, вероятно, бросилась ночью в дом консула и добилась его вмешательства на следующий день и второго допроса Веттия, который по приказу Цезаря обвинил главных представителей оппозиции.
В самом последнем исследовании Лили Росс Тэйлор подробно останавливается на датировке этого и других писем, для которых предлагает хронологический порядок, отличный от традиционного. Но в том, что касается интерпретации этого эпизода, Тэйлор возвращается к версии, представленной Цицероном в письме и в речи «Против Ватиния», не оспаривая, и даже не приводя противоположное мнение Вальтера, а также частично совпадающее с её тезисами мнение Иджиньо Джентиле, и не сделав никаких выводов из исправлений Констанса, с которыми она согласна.
Таковы интерпретации историков, наиболее подробно рассмотревших эту тему. Наряду с ними можно вспомнить тех, кто с.252 говорит об этом более кратко: Гельцера и Мейера, которые обвиняют Цезаря в организации заговора20, Сайма21 и Вильриха, которые полностью принимают версию Цицерона22.
Но у всех этих работ — за исключением вышеуказанного исследования Каркопино — есть исходный недостаток: они основываются на тексте письма Цицерона, в котором не учтены два исправления, внесённые
Отсюда обычно делается вывод, что против триумвиров было два различных заговора, если не разных людей, то в разное время. В рамках первого заговора, разоблачённого Бибулом, был разработан план нападения на Помпея во время неких предполагаемых ludi gladiatorii[4], устроенных Авлом Габинием в ходе избирательной кампании. Напротив, второй, в котором принимал участие Веттий, должен был состояться в сентябре или октябре этого года — дата, к которой следует отнести письмо на основании сопоставления с другими письмами к Аттику из этой же книги.
Но, как отметил
Таким образом, нет необходимости предполагать существование двух заговоров: первого — весной 59 г., разоблачённого Бибулом, который должен был завершиться во время предполагаемых игр Габиния26, и второго — в конце года. Пропадает также и необходимость сдвигать датировку этого письма27, чтобы приблизить арест Веттия к предупреждению Бибула, концентрируя с.254 последние августовские письма Цицерона в очень коротком интервале длиной в несколько дней. Но отсюда также следует, что арест Веттия, донос Бибула, попытки Куриона действовать вместе с гладиаторами, нужно рассматривать как элементы одного эпизода. И если, как это представляется, допустить, что Бибул предупредил Помпея за несколько дней до ареста Веттия, то необходимо связать эти два факта и учесть также первый, чтобы прояснить это запутанное дело, а также необходимо попытаться определить мотив доноса Бибула, что было бы делом бесполезным, если бы он имел место в мае. Также и поэтому, как я уже говорил, мне представляется, что следует вновь исследовать мотив.
Мы уже рассмотрели источники и интерпретации современных учёных. Теперь рассмотрим внимательнее сам эпизод и действующих лиц.
Прежде всего возникает вопрос, следует ли принимать версию, изложенную в письме Цицерона. Вальтер кое в чём прав, когда утверждает, что её следует принимать с оговорками, поскольку сам оратор был настолько вовлечён в это дело, что мог передать Аттику несколько отредактированную версию. Также, составляя письмо Аттику, Цицерон мог как опасаться, что оно попадёт во враждебные руки, так и рассчитывать, что Аттик, который общался с людьми различных политических взглядов, мог по неведению распространить идеи, нужные Цицерону. Но, по сути, нет нужды утверждать, что он лгал, приписывая ответственность за событие Цезарю: фраза Цицерона такова: «Vettius… ut perspicimus…» — «Насколько нам известно» — это сказано околичностями, то есть без всякой уверенности в этом утверждении. Цицерон либо пытается сам себе объяснить то, чего ещё как следует не понял, либо хочет казаться изумлённым и поражённым тем событием, на своей непричастности к которому он настаивает: в обоих случаях у нас нет оснований считать, что обвинения, обращённые к Цезарю, представляются Цицерону подтверждёнными и документально доказанными. Следовательно, мы можем принять детали истории, рассказанные консулом 63 г., и оспорить предположение о том, что заговор являлся с.255 делом рук Цезаря. Что касается второй из цицероновских версий, изложенной в речи против Ватиния, на которого там возлагается вся ответственность, то мы не должны забывать не только то, что судебные ораторы и адвокаты позволяли себе увлекаться полемикой и нападали на противников с преувеличенными обвинениями, но и то, что Лентул, обвинённый Веттием, в 56 г. находился среди судей Сестия, которого обвинял Ватиний и защищал Цицерон, и что главный свидетель эпизода 59 г., Веттий, в это время был уже мертв28.
В вопросе о том, существовал заговор или нет, я, вопреки большинству, согласился бы с мнением Вальтера, что скорее это была реальная попытка сенаторской партии, чем фикция, организованная Цезарем. Действительно, какой был интерес устраивать всю эту постановку?
Иджиньо Джентиле, который верит Цицерону, отверг, как мы видели, гипотезу о том, что Цезарь мог надеяться сокрушить оппозицию с помощью законных процессов, в которых легко бы выяснилась невиновность обвиняемых. Но то же самое рассуждение говорит и против гипотезы самого Джентиле, который полагал, что таким образом Цезарь мог пытаться крепче привязать к себе Помпея, показав, что члены сенатской олигархии желают убить его. Действительно, если они смогли бы доказать свою невиновность в суде, то столь же легко Цицерон, Лукулл и Курион могли бы убедить Помпея, отделив его от Цезаря, что они никогда не пытались причинить ему зла и не хотели ничего иного, кроме как быть его друзьями.
Целью Цезаря, как считает
Также существование двух различных версий обвинений Веттия не имеет, по моему мнению, удовлетворительного объяснения, если предположить, что это интрига, подготовленная Цезарем. Почему же он подсказал человеку, которому платил, обвинить в основном людей второго плана, приберегая имена самых важных противников на следующий день, когда подозрение о «nocturna deprecatio»[11], уже выдвинутое Цицероном, могло сильно обесценить обвинение? Многие поверили, как и Вальтер, что причиной изменения показаний Веттия явилось влияние Сервилии на Цезаря. Но другие29 уже отметили странность: если Цезарь так любил Сервилию, что ради неё рискнул провалить подготовленное заранее дело, то почему он включил её сына в первое обвинение Веттия? И если, в таком случае, фраза «nocturna deprecatio» относится не к Сервилии, но, как я склонен считать, лишь к более или менее энергичным уговорам шпиона в течение ночи, то причина этого вмешательства Цезаря остается ещё более темной. Ясно, что вмешательство Цезаря имело место и что вторая версия «index» была произнесена по подсказке консула. И зачем это было нужно, если первое выступление уже было подсказано тем же человеком?
Если возможно объяснять разоблачение Веттия, совершённое Курионами, тем, что Курион-младший, узнав, что Веттий — агент-провокатор, вынужден был разоблачить его ради собственного спасения, то чем можно объяснить заявление Бибула, сделанное тремя днями раньше? Почему консул, узнав, что Веттий пытался скомпрометировать Куриона, бросился с доносом о заговоре к Помпею, не предупредив того, кто был сильнее в этом заинтересован и был тогда его политическим союзником? Почему, наконец, по словам Цицерона, Веттий не признавался, как мог долго, что когда-либо встречался с Курионом? Не должен ли он был, напротив, подтвердить это, чтобы направить на Куриона обвинение, приготовленное Цезарем?
Но поскольку мне кажется, что следует отклонить все вышеупомянутые гипотезы, мне не представляется возможным принять также и гипотезу Ж. Вальтера, о которой я уже рассказал в общих чертах. Если не считать некоторых неточностей (например, молодой Лентул назван сыном консула Бибула) и некоторых суждений, которых я сам не разделяю (например, Курион-сын с.257 назван «aimable nullité… dont le principale mérite était de posséder un pére richissime[12]»), мне кажется, что французский учёный излишне всё усложняет. И попытка совместить противоположные утверждения о заговоре, организованном оппозицией, и фиктивном заговоре, исходящем от Цезаря, отлично служит для того, чтобы объяснить заявление Куриона желанием выдать некоторые сведения, чтобы уже Помпей дёргал за нити этого заговора. Но в своей реконструкции Вальтер не учитывает заявление Бибула, к которому сложно применить те же объяснения, которые он находит для Куриона. Допустив, следовательно, что действительно существовал заговор, организованный молодыми аристократами, возможно, под влиянием старших политиков, и что действительно Бибул донёс на них, нужно найти причину доноса консула.
В то же время мне кажется, что следует попытаться объяснить также отсутствие во всём эпизоде имени Катона, который всё же был одним из самых активных политиков в течение того года. Это отсутствие, на которое до сих пор не обращали должного внимания, может служить подтверждением того, что заговор был организован аристократами: в то время действительно не было причин, чтобы Цезарь уберегал Катона от обвинения, включавшего всю оппозицию; но его можно объяснить тем, что твёрдый стоик должен держаться в стороне от настоящих заговоров. Действительно, Катон во времена заговора Катилины, в соответствии со своими строгими моральными правилами, подверг опасности победу аристократической партии, опротестовав избрание Мурены консулом30. Нет ничего невозможного в том, что лидеры заговора, опасаясь, что Катон может счесть это противоречащим своим жизненным правилам и испортить всё дело, предпочли попросту держать его в неведении относительно всех этих дел.
Возможно, именно вмешательство Катона может объяснить поступок Бибула, следовавшего за ним во всех политических битвах того бурного года. Поступок консула действительно был необычен: он предупредил Помпея, чтобы тот был осторожен, но не называя имён, не сообщая подробностей, как будто хотел лишь того, чтобы триумвиры предприняли меры предосторожности и тем самым обескуражили заговорщиков, и желал воспрепятствовать делу, которое казалась ему бесполезным и недостойным. Возможно, в этом его убедил Катон, от которого Бибул не мог скрывать заговор, но возможно, он и самостоятельно пришёл к выводу, что должен помешать покушению.
Итак, мне кажется, что эпизод можно восстановить следующим образом: раздражённый собственным бессилием перед Помпеем с.258 Лукулл решает прибегнуть к силе, как сделал Катилина в 63 г. и как планировал Красс в 65 г. Он нанимает Веттия, готового на всё ради горсти золота, и они встречаются с группой Куриона, которая и сама уже что-то затевает. Среди организаторов, или, по меньшей мере, тех, кто знал о заговоре, находится и Бибул, который, однако, либо будучи убеждён Катоном, что принимать участие в подобных делах недостойно римлянина, либо рассчитывая рано или поздно получить поддержку от Помпея против Красса и Цезаря, решает в какой-то момент воспрепятствовать акции. Он предупреждает победителя Сертория туманно, не называя имён, но когда Курионы узнают, что заговор больше не является тайной — то ли от самого Бибула, то ли известие просочилось из другого источника31, они, вместо того, чтобы ограничиться отказом от исполнения задуманного, решают бросить на съедение волкам Веттия, обвинив его в организации заговора, раскрытого Бибулом. Веттий, который ни о чём не знает, ошеломлённый, преданный собственными главарями, пытается защититься и в свою очередь запутанно обвиняет их, но сенат уже предупреждён и инициаторам заговора удается спастись32. Но им это удается прежде всего потому, что Веттий пропадает до начала процесса, а также потому, что в течение второго допроса «index» уже больше не настаивает на обвинении против Куриона, Брута и Лентула, отказывается отвечать на возражения Куриона-младшего и, принуждаемый угрозами Цезаря, обвиняет Лукулла и Цицерона. Затем комедия превращается в трагедию, и Веттия — глиняный горшок среди сосудов, если и не всех без исключения бронзовых, то уж куда более ценных, чем он, — убивают33.
Ясно, что во второй части эпизода определяющими были действия Цезаря, даже если, как я полагаю, с.259 к первой части он был непричастен. Но что заставило его действовать подобным образом?
Легко представить, каково было мнение Цицерона по этому поводу: когда он рассказывает о резком развороте Веттия, оратор делает акцент на том, что шпион больше не говорит о Бруте. Читающий это письмо должен подумать, что Цезарь был заинтересован, чтобы Брут не был признан виновным, и все, кто занимались этим, почти единодушно решили, что причина заключалась в том, что Сервилия была или стала любовницей Цезаря. Я не думаю, что возможно установить, когда это произошло. Имеющиеся у нас подробности слишком недостаточны и слабы, основаны на слухах, ходивших в Риме, и известно, что даже современники не знали, было ли основание у сплетен. В чём я убеждён, так это в том, что между Цезарем и Сервилией существовали отношения, по меньшей мере, симпатии и сердечности, и что Цезарь много раз предоставлял Сервилии различные преимущества: если даже не верить тому, что в эти же годы будущий проконсул Галлии подарил матери Брута очень дорогую жемчужину, всё же точно известно, что после Фарсала при распродаже имущества изгнанников он особо содействовал Сервилии. Таким образом, возможно, что её вмешательство, а также дружба, связывавшая Цезаря и отца юноши, одного из лидеров первой попытки демократической реакции после смерти Суллы, побудили консула попытаться вытащить Брута из этой истории. Не стоит также забывать, что Цезарь имел моральный долг перед семьей Сервилии из-за несостоявшегося брака Юлии (вышедшей впоследствии замуж за Помпея) с Сервилием Цепионом, которого трудно идентифицировать, но который должен был состоять в довольно близком родстве с Брутом, если не являться его приёмным отцом34.
Но только ли ради спасения Брута Цезарь заставил Веттия произнести вторую версию? Вполне можно понять, почему Цицерон в тот момент не сумел найти иной причины, чтобы объяснить поведение Цезаря — действительно, не очень естественное. Фактически Цезарь оказался перед делом, содержавшим тяжкое обвинение группы его политических противников, которым, даже если бы им удалось выпутаться во время допроса Веттия в сенате, грозил ряд неприятностей на последующем судебном процессе над шпионом. Как же поступает Цезарь? Он приводит Веттия на Форум и принуждает того повторить свои обвинения перед народом. Это понятно; нелогично то, что при этом Цезарь заставил исключить из обвинения тех, кто был обвинён накануне, или, смягчив их ответственность, включил в с.260 заявление всех своих политических противников, кроме тех немногих, которые, как Катон, были безупречны.
Если учесть, что спустя несколько лет Курион и Павел оказались среди сторонников Цезаря, как и Брут после Фарсала, а также если вспомнить о его тактике милосердия, использованной после победы, то невозможно избавиться от подозрения что уже в 59 году Цезарь попытался актом милосердия привязать к себе группу молодёжи и в то же время воспользовался заговором, чтобы запугать самых непримиримых противников.
Это может быть подтверждено отсутствием последствий у этого эпизода. Тот, кто, придерживается версии о существовании заговора аристократов, считает его последствиями изгнание Цицерона и «миссию» Катона на Кипре и в Византии35; тот же, кто считает, что заговор был ложным, утверждает, что всё провалилось из-за противоречий в показаниях Веттия, и Цезарю не удалось добиться результатов, на которые он рассчитывал36. В действительности, всё представляется не таким очевидным. Для того чтобы изгнать Цицерона, Клодий не воспользовался заговором Веттия; Катон не был ни во что вовлечён, однако именно он был удалён из Рима, а не Лукулл или кто-то ещё из обвиняемых. Но отсутствия последствий недостаточно для доказательства того, что это была затея триумвиров. Причина такого отсутствия последствий, по моему мнению, заключается в действиях Цезаря, руководившего развязкой этой драмы. Заговор, раскрытый и предотвращённый, в его руках действительно мог стать мощным оружием, настолько мощным, что он не захотел его использовать. Действительно, дать ход процессу и привлечь к суду всех, кто был вовлечён в это дело, означало, можно сказать, почти полностью устранить оппозицию. Но к каким последствиям всё это могло привести? К триумфу триумвиров, конечно, но, в их числе и Помпея, у которого было больше военной славы, престижа и авторитета у солдат. Также и Красс превосходил тогда Цезаря по богатству, а сила будущего «dictator perpetuus»[13] была только в благосклонности народа, известного своей переменчивостью и непостоянством. Таким образом, в интересах Цезаря было сохранить врагов своих союзников, чтобы сделать необходимым союз, по меньшей мере, до тех пор, пока у него не появится более прочная опора. Следовательно, лучше было не доводить дело до конца и попытаться приобрести признательность нескольких своих оппонентов: чтобы заставить молчать самых опасных, Катона и Цицерона, имелись другие средства.
ПРИМЕЧАНИЯ
L. A. Constans, Observations Critiques sur quelques lettres de Cicéron. В: Revue de philologie, 1931 с. 222 сл.
Марк Юний Брут упомянут Цицероном как …Caepio, hic Brutus[14]; действительно, в этом году он был усыновлён Квинтом Сервилием Цепионом и принял имя Квинт Цепион Брут. Ср.
Оба Куриона звались Гаями Скрибониями Курионами и различались путём добавления у имени уточнений: «отец» или «сын». Курион-отец участвовал в борьбе против Сатурнина, был претором в 80 г. и консулом в 76 г. В 61 г. он защищал Клодия в сенате, тогда как его сын выступал в его пользу в народных собраниях. В ходе гражданской войны Курион-сын командовал цезарианской армией, занявшей Сицилию и высадившейся в Африке, где погиб, доблестно сражаясь.
Впрочем, даже смещение датировки не затронуло бы той интерпретации этого эпизода, которую я считаю правильной. Также и
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКОВ: