Трудовая деятельность фракийцев
в западных провинциях Римской империи (I—III вв. н. э.)
Международная конференция, посвященная изучению проблем античности. Ленинград, 9—14 апреля 1964 г.
с.75 После продолжительной, но полезной переоценки традиционных представлений буржуазной историографии, согласно которым развитие Мёзии и Фракии в качестве римских провинций не заслуживает научного внимания1, болгарская историческая наука все более и более склоняется к той мысли, что исторический процесс в этих областях специфичен и что они играли большую роль в Империи2. В исследованиях были использованы новые материалы как письменных, так и преимущественно археологических источников. Однако эти привлекавшиеся до сих пор материалы либо обнаружены при раскопках в нынешних болгарских землях, т. е. найдены intra fines провинций, либо почерпнуты у авторов, которые рассказывают о событиях, происшедших в названных областях Империи. Мы полагаем, что для внутренней истории каждой провинции (так же как и для определения ее места и значения во всеримской истории) источники из других областей — материалы extra fines очень важны. Они свидетельствуют о фактах расселения местного населения по всему римскому миру и об его хозяйственной, военной и общественно-политической деятельности в чужих городах и селах; они дают возможность судить о степени оседлости этого населения и об его социальном приобщении к новым для него производственным и культурным традициям, а также о том, как оно сохраняет свои собственные традиции и сколь они прочны. В частности, анализ этих преимущественно эпиграфических сведений будет показан для уяснения социально-экономической и политической истории Мёзии и Фракии, с одной стороны, а с другой, — тех провинций и городов, где обитали фракийцы-переселенцы.
Введение материала extra fines в научный оборот именно с такой двойной целью является, насколько нам известно, новым методическим приемом. Действительно, некоторые из его аспектов отражены в справочниках3 и демографических исследованиях4; в болгарской историографии этот метод умело использован относительно поздней античности, хотя только для с.75 характеристики политической жизни Восточной Римской империи5. Но здесь речь идет об его цельном и двустороннем применении, т. е. о сопоставлении данных, относящихся к распространению, количеству, устойчивости и деятельности фракийского этнического элемента, с теми данными, которые характеризуют внутренние процессы провинций. Это сопоставление, которое в сущности определило бы в полной мере место, роль и значение южнодунайских земель в системе Империи, конечно принесет настоящие результаты лишь после того, как будет проведено в самом широком в хронологическом и географическом отношении плане. Последующее изложение преднамеренно основано на ограниченном по своему характеру, территориальному и хронологическому охвату материале, чтобы показать прежде всего исходные позиции, приемы работы и значение избранного направления исследования. Тем более, что, как убеждают наши наблюдения, данные о западных провинциях приводят к выводам, принципиально и соответственно действительным и для других провинций.
Интерес к фракийцам в Германии, Галлии, Британии, Испании и Африке был всегда интересом к составу римской армии, и поэтому со времен Кейля6 списки фракийцев-солдат непрерывно обогащаются. Продолжительные исследования в этом направлении уже создали сравнительно точную методику работы с эпиграфическими памятниками, которая воспринята нами с небольшими дополнениями и уточнениями. В первую очередь, все свидетельства об алах и когортах Thracum считаются косвенными и общими, потому что, как известно, скоро после призыва их гомогенный этнический состав в других областях Империи меняется. Эти свидетельства принимаются во внимание только в общих характеристиках и выводах, которые, конечно, не вошли в нашу работу. Во-вторых, мы вполне разделяем приемы исследования типичных римских имен7, указывающие на то, что во фракийском окружении или при указании на фракийское место рождения, распространенность имени говорит о происхождении его носителя из здешних мест. И, наконец, мы склонны считать весьма вероятной ту точку зрения, что появление фракийского имени или когномена в семье, носящей шаблонные римские имена, свидетельствует о признаках фракийского этнического элемента, так как в стройной системе римских наименований трудно допустить такие беспорядочные отклонения, какие, например, очень часто встречаются в документах эллинистической эпохи. Исходя из всех этих соображений, следует приступить к исследованию эпиграфического материала — нашего единственного источника, свидетельствующего о расселении фракийцев в западных провинциях8, — и начать искать в нем:
а) фракийские имена или фракийские когномены;
б) шаблонные римские имена или императорский гентиликум с указанием места рождения, а также данные об окружении упоминаемых фракийцев — об их contubernales, heredes, commilitones и т. д.;
в) все указания (независимо от имени) на племенную принадлежность и все фракийские этниконы, которые в римскую эпоху встречаются реже, чем в предыдущие эпохи.
Обнаружение фракийцев по эпиграфическому материалу в высшей степени достоверно, тем более, что большей частью имеются не только имена, но и дополнительные данные о месте рождения, о родственниках и племени. с.75 Однако иногда данные очень лаконичны и не сообщают ничего, кроме имени или когномена. Таков, например, случай с надгробием, воздвигнутым трехлетнему P. Aelius Herdianus отцом P. Aelius Mucatra во II в. в Ламбезисе9. В подобных обстоятельствах, а также и в более сложных, когда перед нами только немного измененное имя, как, например, Vithus на лондонской жертвенной чаше10, интересующее нас лицо считается фракийцем, если только ономастические данные, собранные статистическим путем, включают его имя в группу наиболее часто встречаемых. Так, если отсутствуют другие дополнительные сообщения, то спорные имена Bassus11, Sura или Surus12 и некоторые другие не являются определяющим признаком13.
Начиная с Британии, можно отметить, что здесь известны не больше чем 12 фракийцев, которые прибыли туда в конце I и начале II в. н. э. Среди них встречаем восемь или девять военных14, одного раба15, одного ремесленника16 и одно лицо, возможно, фракийского происхождения, известное из надписи на магической печати17. Что касается Галлии, то надписи свидетельствуют о 18 человеках, среди которых две женщины. В Галлии устанавливаем фракийское происхождение девяти военных18, одного ветерана19, нескольких либертинов20, трех ремесленников21. И здесь тоже надписи датируются с конца I в. В Германии все 30 достоверных фракийцев — солдаты22, а кроме них, имеются шесть ветеранов23. В этой провинции фракийцы упоминаются еще в середине I в., когда их всего больше, но встречаются и во II в., а также и при Северах. В Испании (и Португалии) известны 15 человек, среди которых два солдата24, один гладиатор25, один раб26, один ремесленник27. Все остальные, вместе с четырьмя женщинами, частные лица — супружеские пары, наследники; некоторые с.75 из них, безусловно, либертинского происхождения28. Как бы изолированным кажется Tedius Doiteri f. vicani(us) Vadiniensis29, который, видимо, крестьянин-общинник. В этих областях надписи появляются с конца I в.
Наконец, всего больше (сравнительно с другими провинциями) сведений (также относящихся уже к концу I в.) о фракийцах происходит из Африки. Здесь (за исключением ничего не говорящих упоминаний о лицах с когноменом Mucianus, который, не имея дополнительных сведений, трудно определить как латинизированное фракийское имя) обнаружено 50 человек фракийского происхождения. Среди них 19 солдат30, один ветеран31, четыре либертина (в том числе одна женщина)32 и один ремесленник33. Все остальные — частные лица34, профессии которых не поддаются уточнению (исключение — один врач35).
Краткий обзор эпиграфических данных позволяет сделать некоторые существенные выводы о проникновении и деятельности фракийцев в западных провинциях Империи; выводы, которые, как уже говорилось, будут иметь двоякое значение.
1. На западе фракийцы появляются прежде всего, пройдя через армию, в особенно большом числе на рубеже I и II вв., а также и во времена Северов. Значительно реже случаи, когда мы встречаем порабощенных фракийцев. Их не больше 15 человек, включая гладиатора из Кадикса, так же как и всех достоверно засвидетельствованных либертинов. Сведения о них относятся к середине II в. Даже если согласиться с тем, что ремесленники в Африке, Галлии, Испании и Британии появились не через армию, не посредством освобождения от рабства, а путем переселения, то следует признать весьма ограниченную эффективность этого возможного третьего способа переселения. Впрочем, только в одном или двух случаях можно быть почти уверенными, что человек пришел «свободным путем» — таков, например, уже упомянутый выше крестьянин-общинник из Вадинии (сегодняшняя Ковадонга)36, который умер тридцати лет, а ономатические данные не свидетельствуют ни о его принадлежности к армии, ни о его происхождении из либертинов37.
2. Число известных нам фракийцев в западных провинциях не превышает 130 человек и в большинстве они происходят из крестьянства или высших социальных слоев города.
3. Фракийцы группируются по этническому признаку, фракийский этнический элемент сохраняет свои особенности. Здесь имеется в виду не местожительство фракийцев (обычно гарнизонные города или станции, как Ламбезис в Африке или Могонтиак в Германии) — речь идет о продолжении ономастической линии в семьях, как это было в Базеле, где отец-ветеран дал сыну свое имя38; речь идет также и о наследниках, почти с.75 всегда соплеменниках или родственниках39, и о тех массовых посвящениях фракизированным богам, свидетельством о которых может служить плита в честь Аполлона Dyspro, воздвигнутая пятью фракийцами в Виссене40.
4. Можно сказать, что фракийцы в западных провинциях не проявляли подчеркнутого стремления к поселению и к прочной оседлости в новых местах. Так, солдатских семей известно всего пять и только в Африке41, ветераны же встречаются преимущественно в Германии и только один в Африке и один в Галлии. Это означает, что фракийцы, которые проникали на Запад через армию, т. е. большинство их, не хотели здесь оставаться. Преторианец Aurelius Vincentius civis Trax, который в 297 г. поселился в Цезарее и развил там деятельность42, бесспорно — исключение. Прочно селились только лица несвободного происхождения, относительно которых это вполне естественно, немногие исключения отмечены выше.
5. Если оставить в стороне военную профессию, следует подчеркнуть, что трудовая деятельность фракийцев на Западе вполне соответствовала их происхождению и социальной принадлежности. В Германии появляются только солдаты, некоторые ветераны осели здесь, получив надел, и занимались земледелием43. В остальных провинциях, где хозяйственная жизнь была интенсивнее — хотя и до первых десятилетий III в. — встречаются фракийцы, занимающиеся разнообразной трудовой деятельностью. Исключая рабов, на первом месте стоят ремесленники, работавшие в больших городах, таких, как Лондиний44, Немавз45, Вьенна46 (Нарбонская Галлия), Сагунт47 или в других местах, не локализированных с точностью48, — каменотесами и гончарами, имеющими право на самостоятельную работу, а иногда и на собственную печать. Более широкую деятельность развивали, вероятно, другие фракийцы49, которые занимались, вероятнее всего, предпринимательством и часто одаривали свои города. Они получали или приобретали доходные хозяйства, были связаны с различными отраслями деятельности, включая и торговую, и располагали значительными финансовыми средствами. Житель Карфагена Claudius Mucatra, который попал в город, вероятнее всего, из армии, а не из отпущенников, может быть причислен с известным вероятием к категории фракийцев, обладавших большими экономическими возможностями торгового характера. Он сделал подарок своему городу50. Наряду с ремесленниками и купцами существовала третья группа обитавших в городах фракийцев, чьи занятия остаются не вполне выясненными. Например, P. Aelius Mucatra51, который, если принять во внимание ономастические данные, вероятно поселился после увольнения в гарнизонном городе Ламбезиса и здесь в качестве римского гражданина начал заниматься мелкой торговлей. О Dula из Оранжа, который воздвиг плиту в с.75 память отца, совершенно ничего не известно52. На такое же затруднение наталкивается исследователь при изучении Mucatralis Tanurius53. Этот усыновленный либертин воздвиг в Ламбезисе плиту в память отца и патрона Mucatralis Auluzenus54. В этой же категории фракийцев, занявшихся городской трудовой деятельностью, известны точно только две достоверные профессии — некто
Каково же принципиальное значение всех изложенных выше, основанных на материале extra fines, наблюдений с точки зрения истории западных провинций, с одной стороны, и с точки зрения фрако-мёзийской истории, с другой? Принимая во внимание обширность географического района Запада, можно сказать, что с I до III в. фракийский этнический элемент в нем совсем не был многолюден57 и не стремился к слиянию с местной средой. Наоборот, фракийцы сохраняли свою обособленность, имена, традиции, верования и поэтому не оказывали влияния этнического и этнографического характера. Очевидно также, что, не проявляя стремления к прочной оседлости, фракийцы не внедряли в других провинциях свои нравы и производственные традиции. Поскольку они попадали туда «свободным путем» и, следовательно, были не обременены другими социальными обязательствами и ограничениями, то они всегда удовлетворялись наиболее доступным для них занятием — земледелием. Важно, что приток рабов в западные провинции из Фракии и Мёзии очень слабый и к концу II в. постепенно исчезает. В то же самое время более осязательно чувствуется процесс освобождения рабов, и именно среди либертинов мы встречаем людей с большим хозяйственным весом, людей, которые быстро ориентируются в условиях рынка в больших городах. Несомненно, это важный вывод при оценке общих тенденций развития рабовладения в западных областях Империи в III в.
Если к тому же помнить заключение о слабых экономических и торговых связях Фракии и Мёзии с Западом и соображение, что Запад не представлял интереса для фракийских хозяйственных кругов, то можно прийти к выводу о ценности подобных исследований для общеримской истории на основании «зарубежных» материалов.
Отраженные сейчас на историческом фоне Фракии и Мёзии с I по III в. эти наблюдения выглядят еще более значительными, тем более, что они с.75 совпадают — конечно, соблюдая все соотношения — с нашими наблюдениями и относительно Италии, Дунайских и восточных провинций58. Приводимые нами свидетельства показывают, что фракийцы на Западе встречаются не часто и что надо внести поправку во всеобщее мнение о массовых наборах, в результате которых обезлюдевали и денационализировались южнодунайские земли59. Наборы являются бесспорным фактом в продолжение всей античной эпохи, но они должны восприниматься не механически, не как свидетельство безвозвратной демографической потери. Прежде всего, как было отмечено выше, многократные эпиграфические и литературные упоминания об алах и когортах Thracum еще не означают непрерывного рекрутирования из фракийских земель. Очевидно также, что процент фракийцев-солдат на Западе незначителен. С другой стороны, данные показывают, что, ревниво охраняя признаки своего племени и часто группируясь, фракийцы избегали селиться в новых местах, но возвращались в родные края. Число солдат, обнаруженных в болгарских землях, пожелавших поселиться здесь по отбытии военной службы и не изменивших ни имени, ни племени, ни своих верований, гораздо больше, чем фракийцев на Западе60. Если к сказанному выше прибавить, что фракийские земли отнюдь не были истощены порабощением и вывозом рабов, что в самих южнодунайских областях рабовладение было в общем мало развито61, а вне их по мере приближения к переломному, III веку все реже встречаются рабы-фракийцы, то мы не сможем отрицать того достоверного факта, что фракийский крестьянский этнический элемент продолжал быть устойчивым и крепко связанным с родными местами также своими производственными и культурно-религиозными традициями. В конечном счете это подкрепляется и тем обстоятельством, что случаи добровольного переселения «свободным путем» исключительно редки.
Но не меньший интерес представляет и то, что и фракийская племенная знать и городские романизованные слои местного происхождения не проявляли никакого стремления обосноваться в других краях. Несомненно, будучи приобщенными к культуре и образу жизни новых центров, они, кажется, находили достаточно понимания со стороны завоевателей, чтобы почувствовать себя хозяйственно и политически сильными, не порывая со своим происхождением и со своей землей. Сколь обобщенным ни звучал бы этот вывод, он дополняет некоторые, к сожалению еще не многочисленные, изыскания о местных традициях в языке и в нравах аристократических фракийских родов62. И, наконец, все мысли этого порядка соответствуют и подкрепляют и в большой степени объясняют то странное на первый взгляд возрождение фракийского этнического элемента в период IV—
Анализируемые таким примерно методом материалы extra fines могут быть использованы и для истории отдельных провинций. И, в частности, можно не сомневаться, что предлагаемый метод получит еще более высокую оценку, когда проблема развития производительных сил и производственных отношений в Мёзии и Фракии с I до VI, даже до VII в. будет рассматриваться целиком.
ПРИМЕЧАНИЯ
