Проблемы титулатуры римских императоров

с.161 Пожа­луй, едва ли какой-либо сюжет исто­рии антич­но­го обще­ства столь запу­тан и полон про­ти­во­ре­чий, как исто­рия прин­ци­па­та и харак­тер импе­ра­тор­ской вла­сти. Прин­ци­пат, каза­лось бы, бук­валь­но соткан из мало­сов­ме­сти­мых и вовсе несов­ме­сти­мых прин­ци­пов. С одной сто­ро­ны, мы видим прак­ти­че­ски неогра­ни­чен­ную монар­хи­че­скую власть, кото­рая кон­тро­ли­ру­ет всю жизнь обще­ства, с дру­гой — воз­ни­ка­ет слож­ная про­бле­ма соот­но­ше­ния вла­сти прин­цеп­са и сена­та, новой бюро­кра­ти­че­ской монар­хии и ста­рых полис­ных или, ско­рее, ква­зи­по­лис­ных инсти­ту­тов.

Крайне про­ти­во­ре­чив пра­во­вой аспект рим­ско­го прин­ци­па­та. Если кор­ни импе­ра­тор­ской вла­сти совер­шен­но опре­де­лен­но свя­за­ны с рес­пуб­ли­кан­ским пра­вом, то теперь, при­об­ре­тя новое содер­жа­ние и ока­зав­шись в новых усло­ви­ях, ста­рые инсти­ту­ты при­об­ре­та­ют и каче­ст­вен­но новый харак­тер, в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни теряя гене­ти­че­скую связь с про­шлым. Так, напри­мер, не до кон­ца ясным оста­ет­ся юриди­че­ское осно­ва­ние вла­сти импе­ра­то­ра. Иссле­до­ва­те­ли спо­рят, был ли это какой-либо осо­бый импе­рий, появив­ший­ся при Авгу­сте; мож­но ли счи­тать таким осно­ва­ни­ем соче­та­ние про­кон­суль­ско­го импе­рия и три­бун­ской вла­сти или же его сле­ду­ет искать в более общем и слож­ном осно­ва­нии, име­ну­е­мом auc­to­ri­tas.

Вто­рая про­бле­ма — соот­но­ше­ние меж­ду прин­цеп­сом и сена­том. С одной сто­ро­ны, импе­ра­тор сто­ит над сена­том и опре­де­ля­ет реаль­ную поли­ти­ку государ­ства, а сенат­ские дис­кус­сии часто выли­ва­ют­ся в сла­во­сло­вия пра­ви­те­лю. Стрем­ле­ние импе­ра­тор­ской вла­сти пода­вить сенат доста­точ­но оче­вид­но, одна­ко, вро­де бы имея воз­мож­ность это сде­лать, пра­ви­тель не реша­ет­ся дово­дить эту поли­ти­ку до логи­че­ско­го кон­ца, и офи­ци­аль­ная идео­ло­гия вся­че­ски под­чер­ки­ва­ет зна­че­ние сена­та и его роль сотруд­ни­ка прин­цеп­са. С дру­гой сто­ро­ны, сенат явля­ет­ся хра­ни­те­лем кон­ти­ну­и­те­та импе­ра­тор­ской вла­сти и может не толь­ко не согла­сить­ся с прин­цеп­сом, но и лишить его вла­сти. Подав­ляя сенат, импе­ра­тор вынуж­ден с ним сотруд­ни­чать.

Ряд про­ти­во­ре­чий воз­ни­ка­ет и при опре­де­ле­нии прин­ци­па­та как воен­но-бюро­кра­ти­че­ской монар­хии, кото­рое мож­но встре­тить доволь­но часто. Меж­ду тем, бюро­кра­тия фор­ми­ру­ет­ся посте­пен­но и толь­ко к кон­цу I — нача­лу II века всерь­ез вытес­ня­ет сенат­скую адми­ни­ст­ра­цию, во мно­гом еще осно­ван­ную на ста­рых рес­пуб­ли­кан­ских прин­ци­пах, а поня­тие «монар­хия», по край­ней мере в том смыс­ле, кото­рый оно полу­чи­ло в Сред­ние века и Новое вре­мя, доволь­но труд­но при­ме­ни­мо к систе­ме, в кото­рой пра­ви­тель был выбор­ным и счи­тал­ся, хотя бы отча­сти, маги­ст­ра­том «рес­пуб­ли­ки». Офи­ци­аль­ная идео­ло­гия посто­ян­но под­чер­ки­ва­ет, что поло­же­ние не изме­ни­лось, li­ber­tas про­дол­жа­ет суще­ст­во­вать, а прин­ци­пат есть воз­рож­де­ние и новый этап раз­ви­тия «сво­бод­ной рес­пуб­ли­ки».

Разу­ме­ет­ся, рас­смот­реть этот ком­плекс про­блем в пре­де­лах ста­тьи невоз­мож­но, и ее сюже­том станет более част­ный вопрос о титу­ла­ту­ре импе­ра­то­ра, на при­ме­ре кото­ро­го мож­но про­следить неко­то­рые зако­но­мер­но­сти раз­ви­тия идео­ло­гии прин­ци­па­та. Тем не менее, преж­де, чем пере­хо­дить к иссле­до­ва­нию это­го сюже­та, необ­хо­ди­мо сде­лать несколь­ко заме­ча­ний обще­го харак­те­ра.

Исто­ри­ки вре­ме­ни прин­ци­па­та, неза­ви­си­мо от их поли­ти­че­ских взглядов, отчет­ли­во пони­ма­ли, что конец граж­дан­ских войн и при­ход к вла­сти Авгу­ста были нача­лом новой эпо­хи. Пожа­луй, наи­бо­лее отчет­ли­во пред­став­ле­ние о прин­ци­па­те, как о вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­ке выра­же­но в Res ges­tae Авгу­ста (1. 3. 35) и сочи­не­нии Вел­лея Патер­ку­ла (II, 89), одна­ко и они не ста­вят знак равен­ства меж­ду эпо­хой до вре­ме­ни Авгу­ста и вре­ме­нем после него. Авто­ры сле­дую­ще­го поко­ле­ния уже совер­шен­но опре­де­лен­но про­во­дят грань меж­ду эпо­ха­ми. Сене­ка (De clem. I. 9) про­ти­во­по­став­ля­ет prin­ci­pa­tus и com­mu­ne rei pub­li­cae и выдви­га­ет идею, что с уста­нов­ле­ни­ем прин­ци­па­та закан­чи­ва­ет­ся уста­нов­лен­ная Юни­ем Бру­том сво­бо­да, начи­на­ет­ся еди­но­вла­стие, и Рим­ская дер­жа­ва всту­па­ет в ста­дию ста­ро­сти. Это изме­не­ние оче­вид­но и для Таци­та. Вна­ча­ле Римом пра­ви­ли цари, с.162 затем Луций Брут уста­но­вил «сво­бо­ду и кон­суль­ство» (li­ber­ta­tem et con­su­la­tum). Этот строй был пре­рван режи­мом децем­ви­ров, а затем после do­mi­na­tio Цин­ны и Сул­лы и po­ten­tia Цеза­ря, Пом­пея и Крас­са государ­ство пере­шло в руки Авгу­ста, взяв­ше­го его под свой im­pe­rium (Tac. Ann. I. 1).

Еще более опре­де­лен­но про­во­дят разде­ле­ние более позд­ние авто­ры. Све­то­ний начи­на­ет свой труд с био­гра­фии Юлия Цеза­ря. Аппи­ан (B. c. I. 6) ука­зы­ва­ет, что еди­но­вла­стие (μο­ναρ­χεία) было осно­ва­но Цеза­рем и Авгу­стом. Дион Кас­сий, наи­бо­лее подроб­ный исто­рик прин­ци­па­та Авгу­ста, нисколь­ко не сомне­ва­ет­ся, что власть послед­не­го была монар­хи­ей (Dio Cass. 53. 17. 2; 18. 2; 52. 40. 1), и его инте­рес ко вре­ме­ни это­го импе­ра­то­ра как раз и был вызван пере­лом­ным харак­те­ром эпо­хи. Л. Анней Флор начи­на­ет с Авгу­ста послед­нюю эпо­ху рим­ской исто­рии, вре­мя ста­ро­сти (Flor. I. 8), а в IV в. эту схе­му заим­ст­ву­ет Амми­ан Мар­цел­лин (XIV. 6. 3—5). С Авгу­ста начи­на­ет­ся монар­хия и для Геро­ди­а­на (I. 1. 4) и Зоси­ма (I. 5. 2—4).

Вме­сте с тем, совре­мен­ни­ки Рим­ской Импе­рии пони­ма­ли и извест­ную раз­дво­ен­ность сво­ей эпо­хи. Тацит в речи Галь­бы, обра­щен­ной к Пизо­ну, пишет, что послед­не­му пред­сто­ит пра­вить людь­ми, «кото­рые не могут тер­петь ни пол­ное раб­ство, ни пол­ную сво­бо­ду» (im­pe­ra­tu­rus es ho­mi­ni­bus, qui nec to­tam ser­vi­tu­tem pa­ti pos­sunt nec to­tam li­ber­ta­tem. Hist. I. 16). To­ta в дан­ном слу­чае обо­зна­ча­ет всю пол­ноту каче­ства и пере­вод Г. С. Кна­бе как «насто­я­щая» пред­став­ля­ет­ся рас­кры­ваю­щим смысл сло­ва. Дион Кас­сий (56. 43. 4) счи­та­ет, что Август соеди­нил монар­хию с демо­кра­ти­ей, гаран­ти­ро­вав обще­ство и от демо­кра­ти­че­ско­го «без­рас­суд­ства» и от тира­ни­че­ско­го про­из­во­ла. В Res ges­tae посто­ян­но гово­рит­ся о вос­ста­нов­ле­нии res pub­li­ca и пере­да­че вла­сти в руки сена­та и наро­да, лозунг li­ber­tas про­дол­жа­ет оста­вать­ся одним из глав­ных при прин­ци­па­те, а про­па­ган­да вре­ме­ни Импе­рии вся­че­ски под­чер­ки­ва­ет раз­ли­чие меж­ду рим­ским прин­цеп­сом, пра­вя­щим по зако­ну, и вар­вар­ски­ми пра­ви­те­ля­ми, кото­рые власт­ву­ют по про­из­во­лу.

Сами импе­ра­то­ры пони­ма­ли свои пра­ва и обя­зан­но­сти по-раз­но­му, и весь­ма харак­тер­ным при­ме­ром явля­ют­ся два выска­зы­ва­ния двух раз­ных по сти­лю прав­ле­ния импе­ра­то­ров. Нерон похва­лял­ся, что ни один импе­ра­тор до него не пони­мал, что дает прин­ци­пат (Suet. Ne­ro. 37), а Анто­нин Пий, став прин­цеп­сом, ска­зал жене, что теперь поте­рял и то, что имел (SHA. Pius. 7). Если один прин­цепс счи­тал себя сто­я­щим выше богов, то дру­го­го хва­ли­ли за то, что он вел себя как рядо­вой сена­тор. В рам­ках само­го прин­ци­па­та суще­ст­во­вал, таким обра­зом, широ­кий диа­па­зон интер­пре­та­ции прав и пол­но­мо­чий прин­цеп­са.

Не уди­ви­тель­но, что такая слож­ная и про­ти­во­ре­чи­вая поли­ти­че­ская систе­ма не мог­ла не вызы­вать раз­лич­ные оцен­ки в исто­рио­гра­фии. Мож­но выде­лить четы­ре основ­ных взгляда на прин­ци­пат, раз­ви­тие кото­рых про­ис­хо­ди­ло в хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке.

Пер­вый из них суще­ст­во­вал со вре­мен позд­ней антич­но­сти до появ­ле­ния «Rö­mi­sches Staatsrecht» Т. Момм­зе­на. Типич­ным для это­го эта­па был взгляд на прин­ци­пат как на монар­хию, типо­ло­ги­че­ски мало отли­чав­шу­ю­ся как от элли­ни­сти­че­ских монар­хий, так и от монар­хий Запад­ной Евро­пы. Таким виде­ли прин­ци­пат исто­ри­ки Воз­рож­де­ния и Про­све­ще­ния, эта же точ­ка зре­ния встре­ча­ет­ся у исто­ри­ков XVIII и нача­ла XIX в. (Ж. Бос­сюэ, Ш. Мон­те­с­кье, Ф. Шам­па­ньи, Ж. Ж. Ампер). У неко­то­рых иссле­до­ва­те­лей, напри­мер у Л. де Тил­ле­мо­на и Эд. Гиб­бо­на, уже появ­ля­ет­ся взгляд на прин­ци­пат, как на пере­ход­ную фор­му от рес­пуб­ли­ки к монар­хии, одна­ко и для них исто­рия Рима чет­ко делит­ся на Рес­пуб­ли­ку и Импе­рию, а прин­ци­пат одно­знач­но ква­ли­фи­ци­ру­ет­ся как монар­хия¹. Это прин­ци­пи­аль­ное опре­де­ле­ние было глав­ным ито­гом пер­во­го эта­па иссле­до­ва­ния.

с.163 Новый взгляд на прин­ци­пат и вто­рой этап его изу­че­ния был свя­зан с фун­да­мен­таль­ным трудом Т. Момм­зе­на «Rö­mi­sches Staatsrecht». Иссле­до­вав пра­во­вой аспект маги­ст­рат­ской и импе­ра­тор­ской вла­сти, Момм­зен обра­тил вни­ма­ние на сущ­ность маги­ст­рат­ско­го импе­рия и нали­чие кон­ти­ну­и­те­та меж­ду импе­ри­ем царей, рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ров и импе­ра­то­ров и рас­смат­ри­вал эту пра­во­вую струк­ту­ру как нечто неиз­мен­ное на про­тя­же­нии исто­рии Рима. По мне­нию немец­ко­го иссле­до­ва­те­ля, власть прин­цеп­са пред­став­ля­ла собой не монар­хию, а чрез­вы­чай­ную маги­ст­ра­ту­ру, состо­я­щую из двух основ­ных эле­мен­тов: про­кон­суль­ско­го импе­рия и три­бун­ской вла­сти, кото­рые допол­ня­ют­ся рядом пол­но­мо­чий част­но­го харак­те­ра. Опи­ра­ясь на эти выво­ды, Т. Момм­зен при­шел к выво­ду, что создан­ная Авгу­стом и под­дер­жи­вае­мая его пре­ем­ни­ка­ми поли­ти­че­ская систе­ма пред­став­ля­ет собой двое­вла­стие (диар­хию) импе­ра­то­ра и сена­та².

Заслу­гой Т. Момм­зе­на явля­ет­ся то, что он впер­вые деталь­но рас­смот­рел пра­во­вую осно­ву прин­ци­па­та и поста­вил про­бле­му прин­ци­па­та как систе­мы. Имен­но он впер­вые опре­де­лил прин­ци­пат как слож­ную систе­му поли­ти­че­ско­го дуа­лиз­ма и отме­тил роль рес­пуб­ли­кан­ской тра­ди­ции в его фор­ми­ро­ва­нии. Тео­рия Т. Момм­зе­на вско­ре ста­ла гос­под­ст­ву­ю­щей, и боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей в кон­це XIX — нача­ле XX в. ста­ли ее сто­рон­ни­ка­ми.

Неко­то­рые, как П. Вил­лемс, при­ня­ли ее прак­ти­че­ски цели­ком³, дру­гие, как Эд. Мей­ер или Г. Ферре­ро, шли даже даль­ше и виде­ли в прин­ци­па­те вос­ста­нов­лен­ную рес­пуб­ли­ку⁴. Нако­нец, третьи при­ни­ма­ли ее с суще­ст­вен­ны­ми ого­вор­ка­ми. Так, Э. Мис­пу­ле, согла­ша­ясь с мне­ни­ем Т. Момм­зе­на, что власть Авгу­ста и его пре­ем­ни­ков была состав­ле­на из пол­но­мо­чий рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тов, отка­зы­вал­ся видеть в Импе­рии систе­му диар­хии и объ­яв­лял прин­ци­пат абсо­лют­ной монар­хи­ей⁵.

Тре­тий этап иссле­до­ва­ния прин­ци­па­та был начат работой В. Гардт­гау­зе­на, кото­рый вер­нул­ся к тези­су о монар­хи­че­ском харак­те­ре прин­ци­па­та. Иссле­дуя глав­ным обра­зом поли­ти­че­скую исто­рию импе­рии, он счи­тал вос­ста­нов­ле­ние рес­пуб­ли­ки кон­сти­ту­ци­он­ной фик­ци­ей и отри­цал нали­чие диар­хии. Хотя в пра­во­вом плане власть рим­ских импе­ра­то­ров была сов­ме­ще­ни­ем рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тур, это послед­нее при­да­ва­ло ей прин­ци­пи­аль­но иное, новое каче­ство⁶.

Доволь­но ско­ро тео­рия монар­хии нашла боль­шое коли­че­ство сто­рон­ни­ков. Они высту­пи­ли про­тив пре­уве­ли­че­ния роли пра­во­во­го фак­то­ра, поста­вив в центр иссле­до­ва­ния реаль­ную соци­аль­но-поли­ти­че­скую сущ­ность режи­ма прин­ци­па­та и сде­лав пред­ме­том рас­смот­ре­ния неко­то­рые новые аспек­ты, как, напри­мер, культ импе­ра­то­ра⁷. Тако­го рода пере­смотр был необ­хо­дим, одна­ко исто­ри­че­ская реаль­ность ока­зы­ва­лась зна­чи­тель­но слож­нее этой пра­виль­ной в сво­ей осно­ве схе­мы. Целый ряд явле­ний пра­во­во­го, идео­ло­ги­че­ско­го, поли­ти­че­ско­го и рели­ги­оз­но­го харак­те­ра ока­зы­ва­лись необъ­яс­ни­мы­ми с этих пози­ций, а отбра­сы­вать их, счи­тая фик­ци­ей, шир­мой и порож­де­ни­ем лице­мер­ной поли­ти­ки Авгу­ста и его пре­ем­ни­ков, ста­но­ви­лось все труд­нее. Это вызва­ло появ­ле­ние новых тео­рий, посте­пен­но вытес­нив­ших тео­рию монар­хии.

Уже в 20—30-е годы XX в. появ­ля­ют­ся работы, в какой-то сте­пе­ни воз­рож­даю­щие тео­рию Т. Момм­зе­на о нали­чии поли­ти­че­ско­го дуа­лиз­ма⁸. Новая кон­цеп­ция прин­ци­па­та впер­вые с доста­точ­ной пол­нотой была выра­же­на А. фон с.164 Пре­мер­штей­ном. Пре­мер­штейн счи­тал, что власть импе­ра­то­ра име­ла в осно­ве систе­му кли­ен­те­лы, на базе кото­рой созда­ва­лись «лич­ные пар­тии» поли­ти­че­ских дея­те­лей эпо­хи граж­дан­ских войн. С победой Авгу­ста такая «лич­ная пар­тия» при­шла к вла­сти и ста­ла во гла­ве общи­ны, а прин­цепс стал патро­ном все­го государ­ства, пре­вра­тив­ше­го­ся в его кли­ен­те­лу. Пре­мер­штейн счи­та­ет, что прин­ци­пат — это гос­под­ство импе­ра­то­ра, но пра­во­вая фор­ма это­го строя выхо­дит за пре­де­лы смыс­ла, понят­но­го совре­мен­но­му исто­ри­ку. Прин­цепс явля­ет­ся гла­вой государ­ства, но чет­ко фик­си­ро­ван­но­го пра­во­во­го поло­же­ния он не име­ет⁹.

Идея прин­цеп­са как пра­ви­те­ля без чет­ко фик­си­ро­ван­ных пол­но­мо­чий при доми­ни­ро­ва­нии непра­во­вых фак­то­ров в его поло­же­нии ста­но­вит­ся весь­ма попу­ляр­ной. Так, М. Грант и А. Маде­лен видят глав­ный источ­ник вла­сти импе­ра­то­ра не в каких-либо пра­во­вых осно­вах, а в осо­бом лич­ном авто­ри­те­те, кото­рый, по их мне­нию, выра­жен в поня­тии auc­to­ri­tas¹⁰.

Новая кон­цеп­ция прин­ци­па­та полу­чи­ла свое окон­ча­тель­ное оформ­ле­ние в ряде работ 40—60-х годов и пре­об­ла­да­ет в запад­ной исто­рио­гра­фии и по сей день. В. Кун­кель выдви­нул тезис о том, что еди­ной монар­хи­че­ской кон­сти­ту­ции, по сути дела, не было, и ее эле­мен­ты были по воз­мож­но­сти опре­де­ле­ны в рам­ках рес­пуб­ли­кан­ско­го пра­ва, а пото­му не мог­ли выра­зить в пра­во­вом плане идею новой монар­хии¹¹. Дру­гой иссле­до­ва­тель, Эрнст Мей­ер, пола­га­ет, что государ­ст­вен­ную систе­му прин­ци­па­та мож­но опи­сать, но нель­зя чет­ко дефи­ни­ро­вать¹².

Наи­бо­лее пол­но эти взгляды на сущ­ность прин­ци­па­та выра­же­ны в работах Л. Викер­та. При­ме­ча­тель­но, что имен­но им напи­са­ны ста­тьи в RE и в меж­ду­на­род­ном изда­нии «Aufstieg und Nie­der­gang der Rö­mi­schen Welt», при­чем вто­рая пред­став­ля­ет собой раз­вер­ну­тый ком­мен­та­рий к пер­вой. Подроб­но про­ана­ли­зи­ро­вав прак­ти­че­ски все аспек­ты прин­ци­па­та как систе­мы, он при­хо­дит к сле­дую­ще­му выво­ду: «Опре­де­лить харак­тер монар­хи­че­ско­го прин­ци­па­та в государ­ст­вен­но-пра­во­вом плане нам меша­ют мето­ды, кото­рые созна­тель­но и бес­со­зна­тель­но исполь­зу­ют прин­цеп­сы и их помощ­ни­ки, чтобы при­ве­сти в соот­вет­ст­вие види­мость и дей­ст­ви­тель­ность. Мож­но опи­сать эту государ­ст­вен­ную фор­му, но ее нель­зя чет­ко дефи­ни­ро­вать… Соче­та­ние пра­во­вых и поли­ти­че­ских эле­мен­тов, кото­рые соеди­ни­лись, но не сли­лись в прин­ци­па­те, не опре­де­ля­ет­ся ни одной из извест­ных нам государ­ст­вен­но-пра­во­вых кате­го­рий»¹³.

Такая поста­нов­ка вопро­са вызы­ва­ет опре­де­лен­ные воз­ра­же­ния. Ста­вя в центр иссле­до­ва­ния пра­во­вые, социо­ло­ги­че­ские и идео­ло­ги­че­ские аспек­ты, ее сто­рон­ни­ки обра­ща­ют мень­ше вни­ма­ния на эко­но­ми­че­ские и поли­ти­че­ские фак­то­ры, что пред­став­ля­ет импе­ра­тор­скую власть в извест­ной изо­ля­ции от внут­рен­ней и внеш­ней поли­ти­ки Импе­рии. Заме­тен и мето­до­ло­ги­че­ский тупик, кото­рый выра­зил­ся в отка­зе от дефи­ни­ции систе­мы прин­ци­па­та.

В рус­ской исто­рио­гра­фии с само­го нача­ла утвер­дил­ся тезис о прин­ци­па­те как монар­хии. После выхо­да в свет «Rö­mi­sches Staatsrecht» Т. Момм­зе­на оте­че­ст­вен­ная исто­рио­гра­фия всту­пи­ла в поле­ми­ку с немец­ким иссле­до­ва­те­лем, в ходе кото­рой выра­бота­ла более силь­ную аргу­мен­та­цию. В. И. Герье высту­пил как про­тив идеи о кон­ти­ну­и­те­те рим­ско­го государ­ст­вен­но­го строя на про­тя­же­нии всей его исто­рии, так и про­тив тези­са о диар­хии, счи­тая, что власть прин­цеп­са была монар­хи­че­ской, а «вос­ста­нов­лен­ная рес­пуб­ли­ка» — при­кры­ваю­щей ее пра­во­вой фик­ци­ей¹⁴.

с.165 Наи­бо­лее после­до­ва­тель­ная кри­ти­ка кон­цеп­ции Т. Момм­зе­на содер­жит­ся в рабо­те Э. Д. Грим­ма. Автор счи­та­ет прин­ци­пат монар­хи­ей, хотя и отме­ча­ет, что монар­хи­че­ская власть пере­жи­ва­ет этап ста­нов­ле­ния и окон­ча­тель­но скла­ды­ва­ет­ся толь­ко во вре­ме­на Юли­ев-Клав­ди­ев и Фла­ви­ев. Э. Д. Гримм не толь­ко про­ти­во­по­став­ля­ет пра­во­вым аргу­мен­там шко­лы Т. Момм­зе­на иссле­до­ва­ние поли­ти­че­ской реаль­но­сти, но и счи­та­ет, что немец­кий иссле­до­ва­тель непра­виль­но опре­де­лил соб­ст­вен­но пра­во­вую сущ­ность прин­ци­па­та, кото­рая пред­став­ля­ла собой не «диар­хию», а насто­я­щий монар­хи­че­ский строй¹⁵.

Отли­чи­тель­ной чер­той совет­ской исто­рио­гра­фии явля­ет­ся инте­рес к соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­му содер­жа­нию прин­ци­па­та. Уже в рабо­те В. С. Сер­ге­е­ва прин­ци­пат опре­де­ля­ет­ся как «рес­пуб­ли­кан­ская монар­хия», пред­став­ля­ю­щая извест­ный ком­про­мисс меж­ду воен­ной монар­хи­ей и сенат­ской вла­стью, кото­рый, одна­ко, раз­ви­вал­ся в сто­ро­ну монар­хи­че­ско­го строя¹⁶.

Наи­бо­лее пол­но про­бле­мы прин­ци­па­та были иссле­до­ва­ны в работах Н. А. Маш­ки­на, С. Л. Утчен­ко и Г. С. Кна­бе. Харак­те­ри­зуя соци­аль­ную опо­ру прин­ци­па­та, Н. А. Маш­кин отме­ча­ет, что режи­му при­хо­ди­лось лави­ро­вать меж­ду раз­лич­ны­ми соци­аль­ны­ми груп­пи­ров­ка­ми, ни одна из кото­рых не была его един­ст­вен­ной опо­рой. Харак­тер­ной чер­той прин­ци­па­та была юриди­че­ская неопре­де­лен­ность, одна­ко, несмот­ря на это, мож­но гово­рить о монар­хи­че­ской сущ­но­сти прин­ци­па­та¹⁷. С. Л. Утчен­ко опре­де­лял прин­ци­пат, как монар­хию, отме­чая, что рес­пуб­ли­кан­ские эле­мен­ты были шир­мой, лов­ко исполь­зу­е­мой вла­стью для при­кры­тия сво­его поло­же­ния¹⁸. Г. С. Кна­бе, опи­ра­ясь на раз­ра­ботан­ную в совет­ской исто­рио­гра­фии 60—80-х годов про­бле­му поли­са, реша­ет вопрос о прин­ци­па­те имен­но с этих пози­ций. Одной из глав­ных задач Импе­рии было при­веде­ние полис­ной систе­мы в соот­вет­ст­вие с потреб­но­стя­ми Рима как миро­вой дер­жа­вы. Прин­ци­пат воз­ник из необ­хо­ди­мо­сти решить эту зада­чу и носил ком­про­мисс­ный харак­тер. Такой ком­про­мисс пред­по­ла­гал сохра­не­ние рес­пуб­ли­кан­ских поли­ти­че­ских форм, с одной сто­ро­ны, и опо­ру на те силы, кото­рые высту­па­ли как раз­ру­ши­те­ли тра­ди­ци­он­ных норм, с дру­гой¹⁹.

Таким обра­зом, в совет­ской исто­рио­гра­фии наме­ти­лись пер­спек­тив­ные пути реше­ния про­бле­мы прин­ци­па­та. Вме­сте с тем, ряд аспек­тов ее оста­ет­ся нерас­смот­рен­ным, и одним из таких вопро­сов явля­ет­ся вопрос об импе­ра­тор­ской титу­ла­ту­ре.

Рас­смот­ре­ние титу­ла­ту­ры име­ет смысл по ряду при­чин. Во-пер­вых, это очень удоб­ный исход­ный пункт для рас­смот­ре­ния сущ­но­сти импе­ра­тор­ской и любой дру­гой монар­хи­че­ской вла­сти, во-вто­рых, титул, как пра­ви­ло, очень чет­ко выра­жа­ет идео­ло­ги­че­ское и пра­во­вое поло­же­ние его носи­те­ля, а рас­смот­ре­ние тер­ми­но­ло­гии может слу­жить хоро­шим началь­ным эта­пом для рас­смот­ре­ния суще­ства дела.

Пра­ви­тель монар­хи­че­ско­го государ­ства обыч­но име­ет пол­ный офи­ци­аль­ный титул и более крат­кие вари­ан­ты титу­ла, употреб­ля­е­мые в оби­хо­де. Пер­вый обыч­но мно­же­ст­вен и исполь­зу­ет­ся в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах, а вто­рой состо­ит из одно­го-двух слов.

Луч­шим источ­ни­ком для вос­ста­нов­ле­ния пол­но­го титу­ла явля­ют­ся над­пи­си. Основ­ные его эле­мен­ты появ­ля­ют­ся уже при Авгу­сте, и над­пись Des­sau 104 дает наи­бо­лее типич­ный вари­ант: Im­pe­ra­tor Cae­sar di­vi f. Augus­tus, pon­ti­fex ma­xi­mus, cos. XIII, tri­bu­ni­cia po­tes­ta­te XXXII, imp. XXVI, pa­ter pat­riae. Основ­ны­ми с.166 эле­мен­та­ми титу­ла ока­зы­ва­ют­ся, таким обра­зом, сле­дую­щие: пре­но­мен «импе­ра­тор», име­на «Цезарь» и «Август», титу­лы вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка и кон­су­ла, ука­за­ние на три­бун­скую власть и коли­че­ство импе­ра­тор­ских аккла­ма­ций и титул отца оте­че­ства.

Такая пол­ная над­пись — явле­ние неча­стое для вре­ме­ни Авгу­ста. Как пра­ви­ло, те или иные ком­по­нен­ты титу­ла опус­ка­ют­ся. Так, в 32 над­пи­сях с титу­лом Авгу­ста, при­веден­ных у Г. Дес­сау, пре­но­мен импе­ра­то­ра встре­ча­ет­ся 31 раз, чис­ло аккла­ма­ций упо­мя­ну­то 15 раз, титул вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка — 14, отца оте­че­ства — 10, а упо­ми­на­ние три­бун­ской вла­сти и кон­суль­ства встре­ча­ет­ся в 20 над­пи­сях.

Имя Авгу­ста в пол­ном титу­ле встре­ча­ет­ся в раз­ных вари­а­ци­ях: Imp. Cae­sa­ri di­vi f. Augus­to pon­tif. ma­xim., cos. XI, tri­bu­nic. po­test. XI (Des­sau 89); Imp. Cae­sar di­vi f. Augus­tus, pon­ti­fex ma­xi­mus, imp. XII, cos. XI, trib. pot. XIV (Des­sau 91); Pa­ter pat­riae Imp. Cae­sar di­vi f. Augus­tus, pon­ti­fex ma­xi­mus, cos. des. XIII, tri­bu­nic. po­tes­tat. XXI (Des­sau 100); Imp. Cae­sa­ri Aug. pa­ren­ti pat­riae (Des­sau 101). Доста­точ­но раз­лич­ны и вари­ан­ты титу­ла на моне­тах, где сокра­ще­ние вызы­ва­лось и допол­ни­тель­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми, труд­но­стя­ми чекан­ки и отсут­ст­ви­ем места: Cae­sa­ri Augus­to; Cae­sa­ris Augus­ti di­vi f.; Aug(us­tus); Aug. trib. pot; Cae­sar Augus­tus di­vi f. pa­ter pat­riae; Im­pe­ra­tor Cae­sar di­vi f. cos. VI.

Сход­на с авгу­сто­вой и титу­ла­ту­ра Юли­ев-Клав­ди­ев, а ее неустой­чи­вость выра­жа­ет­ся в целом ряде фак­то­ров. Во-пер­вых, какой-либо эле­мент титу­ла может отсут­ст­во­вать. Так, Клав­дий вооб­ще не поль­зо­вал­ся импе­ра­тор­ским пре­но­ме­ном, кото­ро­го прак­ти­че­ски нет и в над­пи­сях Неро­на. Более того, в источ­ни­ках содер­жит­ся совер­шен­но опре­де­лен­ное ука­за­ние на то, что Клав­дий от это­го пре­но­ме­на вооб­ще отка­зал­ся (Suet. Claud. 12). Све­то­ний сооб­ща­ет об ана­ло­гич­ном отка­зе Тибе­рия (Suet. Tib. 26), хотя в его над­пи­сях титул ино­гда встре­ча­ет­ся. Зва­ние отца оте­че­ства Тибе­рий взял толь­ко в 31 г., т. е. через 17 лет после при­хо­да к вла­сти, не сра­зу при­ни­ма­ет его и Нерон. Позд­нее Вител­лий отка­зал­ся от имен «Цезарь» и «Август». Во-вто­рых, мож­но было опус­кать отдель­ные эле­мен­ты титу­ла в целях эко­но­мии места. Про­пус­ка­ют­ся, как пра­ви­ло, титу­лы отца оте­че­ства, чис­ло аккла­ма­ций и кон­суль­ства. Нако­нец, часто про­ис­хо­дит пере­ме­на мест отдель­ных частей титу­ла, при­чем зача­стую таким обра­зом под­чер­ки­ва­ет­ся какая-либо сто­ро­на дея­тель­но­сти импе­ра­то­ра, напри­мер, в каче­стве вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка в над­пи­сях, свя­зан­ных с рели­ги­ей. Таким обра­зом, порядок титу­лов в над­пи­си Des­sau 104 явля­ет­ся наи­бо­лее частым, но нико­им обра­зом не един­ст­вен­но воз­мож­ным.

В над­пи­сях и отча­сти на моне­тах импе­ра­то­ров от Вес­па­си­а­на до Пер­ти­на­к­са порядок, харак­тер­ный для над­пи­си Des­sau 104, ста­но­вит­ся более жест­ким и соблюда­ет­ся гораздо систе­ма­тич­нее, что гово­рит о фик­са­ции титу­ла­ту­ры, одна­ко и здесь про­пус­ки отдель­ных титу­лов и пере­ме­ны их мест не исче­за­ют. Напри­мер, в над­пи­сях Нер­вы, Адри­а­на и Анто­ни­на Пия часто про­пус­ка­ет­ся чис­ло аккла­ма­ций, а Тит и Тра­ян, наобо­рот, это фик­си­ро­ва­ли. В над­пи­сях Тита не встре­ча­ет­ся титул «отец оте­че­ства».

Новое изме­не­ние замет­но при Севе­рах. Наряду с титу­ла­ми тра­ди­ци­он­но­го типа в над­пи­сях появ­ля­ют­ся два новых вари­ан­та. Пер­вый — это сокра­ще­ние ста­ро­го титу­ла: Cae­sar Augus­tus. Это нов­ше­ство явно име­ло монар­хи­че­ский смысл, посколь­ку все ком­по­нен­ты, наи­бо­лее свя­зан­ные с рес­пуб­ли­кан­ской титу­ла­ту­рой, были убра­ны. Еще силь­нее эта тен­ден­ция вид­на в появ­ле­нии титу­ла do­mi­nus nos­ter «наш гос­по­дин», обыч­но употреб­ля­е­мо­го толь­ко в соче­та­нии с име­на­ми «Август» и «Цезарь».

В импе­ра­тор­ской титу­ла­ту­ре III в. мож­но выде­лить четы­ре типа титу­лов. Это, во-пер­вых, ста­рый раз­вер­ну­тый фла­виан­ско-анто­ни­нов­ско­го типа титул (напри­мер, Des­sau 489 — Мак­си­мин), во-вто­рых, титул Im­pe­ra­tor Cae­sar Augus­tus (напри­мер, Des­sau 532 — Гал­ли­ен и Вале­ри­ан), в-третьих, do­mi­nus nos­ter (напри­мер, Des­sau 531 — Вале­ри­ан и Гал­ли­ен) и, нако­нец, соче­та­ние пер­во­го и третье­го типов с.167 (напри­мер, Des­sau 642 — Дио­кле­ти­ан и его сопра­ви­те­ли). Начи­ная с Дио­кле­ти­а­на, чет­ко замет­но пре­об­ла­да­ние вто­ро­го и третье­го типов, при Кон­стан­тине do­mi­nus nos­ter прак­ти­че­ски вытес­ня­ет все осталь­ные вари­ан­ты, а с V века ста­но­вит­ся прак­ти­че­ски един­ст­вен­ным.

Таким обра­зом, титу­ла­ту­ра импе­ра­то­ра состо­я­ла из соче­та­ния весь­ма раз­лич­ных в пра­во­вом, соци­аль­но-поли­ти­че­ском и идео­ло­ги­че­ском отно­ше­ни­ях титу­лов, кото­рые посто­ян­но меня­лись, а жест­кий фик­си­ро­ван­ный порядок прак­ти­че­ски не соблюдал­ся. Все это гово­рит о край­ней слож­но­сти пра­во­во­го и идео­ло­ги­че­ско­го вос­при­я­тия импе­ра­тор­ской вла­сти.

Это еще более замет­но при рас­смот­ре­нии крат­ких титу­лов, где основ­ной мате­ри­ал дают лите­ра­тур­ные источ­ни­ки. На роль тако­го крат­ко­го оби­ход­но­го обо­зна­че­ния могут пре­тен­до­вать титу­лы do­mi­nus и im­pe­ra­tor, име­на-титу­лы «Цезарь» и «Август» и ред­кий в доку­мен­тах, но рас­про­стра­нен­ный в лите­ра­тур­ных текстах титул prin­ceps. Заме­тим, что ста­ти­сти­че­ски ни один из них не явля­ет­ся един­ст­вен­ным обо­зна­че­ни­ем пра­ви­те­ля, а неко­то­рые обо­зна­ча­ют не толь­ко его.

Лите­ра­тур­ные источ­ни­ки так­же пока­зы­ва­ют зна­чи­тель­ное раз­но­об­ра­зие. У Вел­лея Патер­ку­ла Август и Тибе­рий, как пра­ви­ло, име­ну­ют­ся Cae­sar (51 раз), Август 16 раз назван Augus­tus, Тибе­рий — ни разу. Im­pe­ra­tor по отно­ше­нию к пра­ви­те­лю встре­ча­ет­ся все­го 3 раза (вооб­ще в тек­сте — 10 раз), а титул prin­ceps — 11 раз. В тек­сте Таци­та сло­во prin­ceps встре­ча­ет­ся 315, im­pe­ra­tor — 107, а Cae­sar — 223 раза по отно­ше­нию к прин­цеп­су и 58 раз по отно­ше­нию к чле­нам пра­вя­ще­го дома. Све­то­ний исполь­зу­ет prin­ceps — 48, im­pe­ra­tor — 29, а Cae­sar — 52 раза. Нако­нец, в тек­сте Авре­лия Вик­то­ра и «Эпи­то­мы о Цеза­рях» prin­ceps встре­ча­ет­ся 48, im­pe­ra­tor — 29, Cae­sar — 42, а Augus­tus — 15 раз.

Плю­ра­лизм и неопре­де­лен­ность уси­ли­ва­ют­ся за счет несколь­ких допол­ни­тель­ных фак­то­ров. Прин­цеп­са часто назы­ва­ют про­сто по лич­но­му име­ни, либо посред­ст­вом опи­са­тель­ных форм типа: ar­bi­ter re­rum, rec­tor ge­ne­ris hu­ma­ni, re­rum po­ti­tus, om­nium re­rum po­ti­tus, rec­tor, do­mi­nus re­rum. Такая неопре­де­лен­ность тер­ми­но­ло­гии доста­точ­но типич­на для поли­ти­че­ской тер­ми­но­ло­гии рим­лян.

Столь же раз­лич­ные обо­зна­че­ния име­ла сама власть. Как пра­ви­ло, ее назы­ва­ют im­pe­rium, что, одна­ко, обо­зна­ча­ет не толь­ко импе­ра­тор­скую власть, но и власть маги­ст­ра­та рес­пуб­ли­ки и даже власть вооб­ще. Реже встре­ча­ет­ся prin­ci­pa­tus, кото­рое мень­ше рас­кры­ва­ет содер­жа­ние вла­сти и боль­ше пере­да­ет идею пер­вен­ства. Про­пор­ция меж­ду эти­ми дву­мя тер­ми­на­ми выглядит сле­дую­щим обра­зом: у Таци­та 96 : 43, у Све­то­ния 71 : 17, у Scrip­to­res His­to­riae Augus­tae — 293 : 8, у Авре­лия Вик­то­ра — 92 : 4, у Вел­лея Патер­ку­ла — 7 : 3. Кро­ме этих тер­ми­нов, импе­ра­тор­скую власть обо­зна­ча­ют сло­ва­ми po­ten­tia, po­ten­tia sup­ra, po­tes­tas, не гово­ря уже о более кон­крет­ных reg­num, ty­ran­nis, do­mi­na­tio, do­mi­na­tus.

Тер­ми­но­ло­гия гре­че­ских авто­ров под­твер­жда­ет име­ю­щу­ю­ся кар­ти­ну. Так, у Дио­на Кас­сия пра­ви­тель чаще все­го обо­зна­ча­ет­ся как αὐτοκ­ρά­τωρ — 133, а так­же Καίσαρ — 76, δεσ­πό­της — 13, а в отдель­ных слу­ча­ях — μό­ναρ­χος, κύ­ριος, ἡγε­μών, πρόκ­ρι­τος. У Плу­тар­ха в био­гра­фи­ях Галь­бы и Ото­на αὐτοκ­ρά­τωρ встре­ча­ет­ся 28, Καίσαρ — 34, ἡγε­μών — 4 раза, в ред­ких слу­ча­ях импе­ра­то­ра назы­ва­ют Σε­βασ­τός или ἄρχων. Несколь­ко отли­ча­ет­ся тер­ми­но­ло­гия Геро­ди­а­на, кото­рый пред­по­чи­та­ет назы­вать пра­ви­те­ля βα­σιλεύς (118 раз), но исполь­зу­ет и αὐτοκ­ρά­τωρ — 21, Καίσαρ — 14, Σε­βασ­τός — 15 раз, а кро­ме того, δεσ­πό­της, ἄρχων, τύ­ραν­νος.

При обо­зна­че­нии вла­сти у этих авто­ров встре­ча­ют­ся: αὐταρ­χια, μο­ναρ­χία, ἡγε­μο­νία, βα­σιλεία, ἀρχή, κρά­τος, ἐξου­σία, τύ­ραν­νις, δεσ­πο­τεία и опи­са­тель­ные фор­мы προσ­τα­σία τῶν κοινῶν, αὐτο­τελῆ ἀρχῆ, ἐξου­σία τοῦ αυτοκ­ρά­τορος. Кро­ме того, ни один из тер­ми­нов, кро­ме имен «Цезарь» и «Август», не явля­ет­ся точ­ным пере­во­дом с латы­ни, а два важ­ней­ших титу­ла, prin­ceps и im­pe­ra­tor, стро­го гово­ря, не име­ют гре­че­ских экви­ва­лен­тов. С дру­гой сто­ро­ны, ἄρχων и тем с.168 более ἡγε­μών могут обо­зна­чать не толь­ко импе­ра­то­ров, но и их чинов­ни­ков, дук­сов, пре­фек­тов, намест­ни­ков про­вин­ций.

Сле­дую­щим эта­пом иссле­до­ва­ния долж­но быть рас­смот­ре­ние кон­крет­но­го поли­ти­че­ско­го содер­жа­ния тер­ми­нов prin­ceps и im­pe­ra­tor. Тер­мин prin­ceps деталь­но разо­бран Л. Викер­том. Немец­кий иссле­до­ва­тель прав, когда утвер­жда­ет, что сло­во prin­ceps нель­зя счи­тать чет­ким фик­си­ро­ван­ным монар­хи­че­ским титу­лом рим­ских импе­ра­то­ров²⁰, одна­ко мы не соглас­ны с пол­ным отри­ца­ни­ем содер­жа­ще­го­ся в тер­мине пра­во­во­го зна­че­ния²¹. Будучи в осно­ве непра­во­вым поня­ти­ем, тер­мин prin­ceps про­ни­ка­ет и в юриди­че­ские тек­сты и в над­пи­си и при­об­ре­та­ет опре­де­лен­ный пра­во­вой отте­нок.

Л. Викерт убеди­тель­но пока­зы­ва­ет, что в отдель­ных соче­та­ни­ях prin­ceps может терять свой осо­бый тер­ми­но­ло­ги­че­ский смысл, что иллю­ст­ри­ру­ет неболь­шая, но харак­тер­ная под­бор­ка, сде­лан­ная нами из смыс­ло­вой цепи, постро­ен­ной авто­ром. Prin­ceps ci­vi­ta­tis — prin­ci­pes eius or­di­nis — prin­ceps Ro­ma­nae ci­vi­ta­tis (Liv. XXVII. 11. 11) — iudi­cio glo­riae… re­bus ges­tis prin­ceps (Cic. Ad sen. 5) — prin­ceps ci­vi­ta­tis at­que elo­quen­tiae (Vell. Pat. II. 22. 3)²². Если в пер­вом соче­та­нии тер­ми­но­ло­ги­че­ский харак­тер сло­ва виден весь­ма отчет­ли­во, то посте­пен­но этот смысл утра­чи­ва­ет­ся. С дру­гой сто­ро­ны, пер­вые части цепи свя­за­ны с поли­ти­че­ским кон­тек­стом, а послед­ние уже пол­но­стью лише­ны этой свя­зи. Сло­во prin­ceps при­над­ле­жит поли­ти­че­ско­му сло­ва­рю по пре­иму­ще­ству, но отнюдь не исклю­чи­тель­но. Так, Вел­лей Патер­кул назы­ва­ет Вер­ги­лия prin­ceps car­mi­num (Vell. Pat. II. 36), а Све­то­ний исполь­зу­ет prin­ceps gre­gis (Suet. Ca­lig. 58).

Кро­ме того, в поли­ти­че­ском кон­тек­сте тер­мин prin­ceps не явля­ет­ся исклю­чи­тель­ным обо­зна­че­ни­ем рим­ско­го пра­ви­те­ля. Рас­смат­ри­вая текст Ливия, Л. Викерт нахо­дит, что этот автор исполь­зу­ет тер­мин по отно­ше­нию к раз­лич­ным государ­ствам, в том чис­ле горо­дам Ита­лии, Гре­ции и Македо­нии, prin­ci­pes есть в Гал­лии, Испа­нии, Нуми­дии, Кар­фа­гене. Подоб­но­го рода при­ме­ры мож­но най­ти как у Цеза­ря, Сал­лю­стия и Варро­на, так и у авто­ров импе­ра­тор­ской эпо­хи: Таци­та, Све­то­ния, Амми­а­на Мар­цел­ли­на, Scrip­to­res His­to­riae Augus­tae²³. Заме­тим, что это обыч­но либо немо­нар­хи­че­ские государ­ства и поли­сы, либо пле­ме­на, нахо­дя­щи­е­ся на ран­ней ста­дии государ­ст­вен­но­сти, либо государ­ства с полу­мо­нар­хи­че­ской, дик­та­тор­ской или скры­той монар­хи­че­ской фор­мой прав­ле­ния. Как пра­ви­ло, если речь идет об ино­стран­ном государ­стве, тер­мин употреб­ля­ет­ся во мно­же­ст­вен­ном чис­ле, одна­ко встре­ча­ет­ся и един­ст­вен­ное: Маро­бод (Vell. Pat. II. 108) и Сеги­мер в неза­ви­си­мой Гер­ма­нии (ibid. II. 117); лиде­ры галль­ских повстан­цев Сакро­вир и Флор (ibid. II. 117); паль­мир­ский пра­ви­тель Оде­нат (SHA. Aurel. 33); неиз­вест­ный prin­ceps из гре­че­ских про­вин­ций (Suet. Claud. 16)²⁴.

Нако­нец, тер­мин prin­ceps очень широ­ко исполь­зу­ет­ся при­ме­ни­тель­но к поли­ти­че­ским дея­те­лям Рес­пуб­ли­ки. Л. Викерт видит основ­ное раз­ли­чие меж­ду эпо­ха­ми Рес­пуб­ли­ки и Импе­рии в том, что при Рес­пуб­ли­ке суще­ст­ву­ет плю­ра­лизм — prin­ci­pes, на сме­ну кото­ро­му при­хо­дит еди­нич­ность — prin­ceps в импе­рии. Вме­сте с тем есть фак­ты, пока­зы­ваю­щие, что дело обсто­ит несколь­ко слож­нее — еди­нич­ность prin­ceps встре­ча­ет­ся и при рес­пуб­ли­ке. Викерт при­во­дит спи­сок из 72 поли­ти­че­ских дея­те­лей рес­пуб­ли­кан­ско­го пери­о­да, назван­ных prin­ci­pes, от Госта Гости­лия до Секс­та Пом­пея, в чис­ле кото­рых упо­мя­ну­ты Фурий Камилл, оба Сци­пи­о­на, Марий, Сул­ла, Красс, Пом­пей, Цезарь и др.²⁵

Плю­ра­лизм prin­ci­pes не исче­за­ет и при Импе­рии. Prin­ci­pes vi­ri окру­жа­ют импе­ра­то­ра, обра­зуя эли­ту сена­та и управ­лен­че­ско­го аппа­ра­та. Они вме­сте с Авгу­стом с.169 отстра­и­ва­ют Рим (Vell. Pat. II. 89. 4), Тибе­рий созы­ва­ет совет из 20 prin­ci­pes ci­vi­ta­tis (Suet. Tib. 55), с prin­ci­pes ci­vi­ta­tis сове­ту­ют­ся Клав­дий и Нерон (Suet. Claud. 35; Tac. Ann. XV. 5). Л. Викерт при­во­дит спи­сок из 27 чело­век, назван­ных prin­ci­pes ci­vi­ta­tis у авто­ров импе­ра­тор­ской эпо­хи, кото­рые не явля­ют­ся импе­ра­то­ра­ми²⁶. Посте­пен­но дистан­ция меж­ду prin­ceps и prin­ci­pes уве­ли­чи­ва­ет­ся, что замет­но и в тер­ми­но­ло­гии. Если в пер­вом поня­тии уси­ли­ва­ет­ся фик­си­ро­ван­ность, то во вто­ром она исче­за­ет, эти люди ста­но­вят­ся prin­ci­pes vi­ri, pri­mo­res, pri­mo­res ci­vi­ta­tis. При­ме­ча­тель­но, что ста­рое пред­став­ле­ние оста­ет­ся и в таком позд­нем источ­ни­ке, как Scrip­to­res His­to­riae Augus­tae, где прин­цеп­сом назван еще не став­ший импе­ра­то­ром Вале­ри­ан (SHA. Trig. Tyr. 12). Зено­бия пишет в пись­ме Авре­ли­а­ну: Gal­lie­num, Aureo­lum et ce­te­ros prin­ci­pes non pu­ta­vi (ibid. 30). По край­ней мере, Авре­ол импе­ра­то­ром не был, а под ce­te­ri явно име­ют­ся в виду лица, не зани­мав­шие тро­на.

Таким обра­зом, ана­лиз тер­ми­на prin­ceps поз­во­ля­ет ска­зать, что он выра­жа­ет идею гла­вен­ства в самой общей фор­ме. Это и гла­ва государ­ства, еди­но­лич­ный пра­ви­тель, но это и пер­вый сре­ди рав­ных. Такое рас­плыв­ча­тое монар­хи­че­ское поня­тие опре­де­лен­но сохра­ня­ет гене­ти­че­скую связь с рес­пуб­ли­кан­ской тер­ми­но­ло­ги­ей.

Обо­зна­че­ние im­pe­ra­tor так­же доста­лось в наслед­ство от рес­пуб­ли­ки — его пер­вое извест­ное нам упо­ми­на­ние встре­ча­ет­ся уже в «Анна­лах» Энния. К I в. до н. э. тер­мин име­ет уже дво­я­кий смысл, при­чем труд­но ска­зать, какой отте­нок явля­ет­ся более древним. Во-пер­вых, это общий тер­мин, обо­зна­чаю­щий воен­ное коман­до­ва­ние, т. е. im­pe­ra­tor как носи­тель im­pe­rium. Во-вто­рых, im­pe­ra­tor — это титул, кото­рый сол­да­ты дава­ли победо­нос­но­му пол­ко­вод­цу. Рим­ляне даже пыта­лись опре­де­лить мини­мум уби­тых вра­гов, доста­точ­ный для полу­че­ния это­го титу­ла (10 тыс. по Аппи­а­ну, 4—6 тыс. по Дио­до­ру, 1—2 тыс. по Цице­ро­ну)²⁷. Эти два зна­че­ния могут исполь­зо­вать­ся в един­стве, в раз­гра­ни­че­нии и в про­ти­во­по­став­ле­нии. До II—I вв. до н. э., как пра­ви­ло, im­pe­ra­tor фигу­ри­ру­ет во вто­ром зна­че­нии, и про­ти­во­по­став­ле­ния нет. Послед­нее ста­но­вит­ся более частым во вре­ме­на граж­дан­ских войн. Так, Цезарь (Bell. Civ. III. 31) пишет, что Сци­пи­он без вся­ких осно­ва­ний полу­чил импе­ра­тор­скую аккла­ма­цию. У Сал­лю­стия импе­ра­то­ром назван вос­став­ший про­тив закон­но­го пра­ви­тель­ства Кати­ли­на (Sall. Cat. 60). В «Афри­кан­ской войне» опи­са­но, как сол­да­ты Цеза­ря и Сци­пи­о­на воз­му­ща­ют­ся тем, что их про­тив­ни­ки назы­ва­ют сво­их коман­дую­щих импе­ра­то­ра­ми (Bell. Afr. 45).

Уста­нов­ле­ние прин­ци­па­та обо­зна­чи­ло здесь пере­ход более рез­кий, чем в слу­чае с prin­ceps, что свя­за­но с более офи­ци­аль­ным харак­те­ром тер­ми­на и его свя­зью с воен­ным управ­ле­ни­ем. «Част­ные» импе­ра­то­ры исчез­ли не сра­зу, но доста­точ­но быст­ро, и послед­ним носи­те­лем тако­го титу­ла был Юний Блез в 23 г., после чего импе­ра­тор­ский титул полу­ча­ли толь­ко прин­цеп­сы (Tac. Ann. III. 74). Тем не менее ста­рые тра­ди­ции про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать, про­явив­шись доволь­но необыч­ным спо­со­бом. Прин­цеп­сы сохра­ни­ли раз­ли­чие смыс­лов титу­ла (носи­тель импе­рия и победо­нос­ный пол­ко­во­дец) и при­сво­и­ли оба: пер­вый в каче­стве prae­no­men, а вто­рой в виде вто­ро­го титу­ла с ука­зан­ным коли­че­ст­вом аккла­ма­ций. Август вслед за Юли­ем Цеза­рем берет себе импе­ра­тор­ский пре­но­мен, одна­ко в Ран­ней импе­рии его употреб­ле­ние име­ет хао­ти­че­ский харак­тер. Неко­то­рые пра­ви­те­ли его не берут, хотя это вовсе не лиша­ет их воен­ной вла­сти, дру­гие исполь­зу­ют его нере­гу­ляр­но (Кали­гу­ла, Нерон). Ино­гда импе­ра­то­ры ста­вят его после име­ни, что пре­вра­ща­ет зва­ние из име­ни-титу­ла про­сто в титул. С Нер­вы и Тра­я­на титул ста­но­вит­ся непре­мен­ным атри­бу­том с.170 офи­ци­аль­ных доку­мен­тов, со вре­ме­ни Сеп­ти­мия Севе­ра он кон­ку­ри­ру­ет с do­mi­nus nos­ter, а ко вре­ме­ни Кон­стан­ти­на почти исче­за­ет.

Для окон­ча­тель­но­го суж­де­ния сопо­ста­вим употреб­ле­ния тер­ми­нов im­pe­ra­tor и prin­ceps. Чаще все­го, осо­бен­но у позд­них авто­ров, они исполь­зу­ют­ся как сино­ни­мы и, как пра­ви­ло, это не раз­ные содер­жа­ния, а ско­рее — раз­ные фор­мы выра­же­ния. Вме­сте с тем, раз­ли­чие явно име­ет место и осо­бен­но замет­но оно у Таци­та. Тер­мин «импе­ра­тор» чаще все­го встре­ча­ет­ся у него там, где речь идет об армии и воен­ных дей­ст­ви­ях, т. е. в 1-й и 2-й кни­гах «Анна­лов» и в «Исто­рии». В кни­гах 3—5, где опи­са­ния войн прак­ти­че­ски нет, чаще исполь­зу­ет­ся prin­ceps. Уве­ли­че­ние про­пор­ции в сто­ро­ну тер­ми­на «импе­ра­тор» пока­зы­ва­ет и мили­та­ри­за­цию Импе­рии и уси­ле­ние авто­ри­тар­но­го харак­те­ра вла­сти.

Ино­гда, одна­ко, мы встре­ча­ем и про­ти­во­по­став­ле­ние. Наи­бо­лее харак­тер­ный слу­чай — это выска­зы­ва­ние импе­ра­то­ра Тибе­рия у Дио­на Кас­сия: δεσ­πό­της μὲν τῶν δούλων, αὐτοκ­ρά­τωρ δε τῶν στρα­τιωτῶν τῶν σε λοιπῶν πρόκ­ρι­τος εἴμι (Dio. 57, 8. 2). «Я — гос­по­дин для рабов, импе­ра­тор для вои­нов, а для осталь­ных — прин­цепс». Сход­но и выска­зы­ва­ние Пли­ния Млад­ше­го: cui prin­ci­pi ci­ves, cui im­pe­ra­to­ri mi­li­tes pe­pe­ris­sent (Pan. 22. 9).

Все ска­зан­ное выше поз­во­ля­ет уточ­нить зна­че­ния обо­их титу­лов. Если prin­ceps выра­жа­ет более граж­дан­ский стиль прав­ле­ния, неопре­де­лен­ное пер­вен­ство с эле­мен­том рес­пуб­ли­кан­ско­го наследия, то im­pe­ra­tor — тер­мин воен­ный и отра­жа­ет более воен­ный и авто­ри­тар­ный харак­тер вла­сти. Послед­ний титул силь­нее фик­си­ро­ван и выра­жа­ет монар­хи­че­скую сущ­ность в гораздо боль­шей сте­пе­ни. Един­ство пре­об­ла­да­ет над раз­ли­чи­ем, но послед­нее не исче­за­ет цели­ком.

Тер­мин do­mi­nus nos­ter помо­га­ет опре­де­лить раз­ви­тие импе­ра­тор­ской вла­сти. Из фра­зы Дио­на Кас­сия вид­но, что из всех трех поня­тий он выра­жа­ет самую силь­ную сте­пень вла­сти. Поня­тие do­mi­nus взя­то из част­но­пра­во­вой сфе­ры и пред­по­ла­га­ет каче­ство гос­по­ди­на по отно­ше­нию к рабу (ser­vus) или вооб­ще под­власт­но­му чело­ве­ку. Do­mi­nus может быть про­ти­во­по­став­ле­но im­pe­ra­tor-prin­ceps, может быть сино­ни­мом и, нако­нец, может исполь­зо­вать­ся в соче­та­нии. Пер­вый вари­ант чаще исполь­зу­ет­ся в нача­ле, а вто­рой и тре­тий — в кон­це Импе­рии. Нако­нец, имен­но в Позд­ней импе­рии появ­ля­ет­ся стран­ное соче­та­ние do­mi­nus и li­ber­tas, отра­зив­шее ста­рый дуа­лизм, и дру­гое соче­та­ние do­mi­nus li­be­ro­rum. В одном из латин­ских пане­ги­ри­ков ска­за­но: ut… cum do­mi­ni vo­ce­mi­ni, li­ber­ta­ti ci­vium ser­via­tis (Pan. III. 13. 3). Нако­нец, сло­во do­mi­nus, как и prin­ceps, допус­ка­ет исполь­зо­ва­ние не в стро­го тер­ми­но­ло­ги­че­ском зна­че­нии: do­mi­nus li­be­ro­rum — do­mi­nus ge­ne­ris hu­ma­ni (Aur. Vict. 39) — om­nium do­mi­nus ur­bium, om­nium na­tio­num (Pan. V. 44. 5). Титул do­mi­nus суще­ст­ву­ет бук­валь­но с нача­ла Импе­рии. Август и Тибе­рий его отвер­га­ют, но то, что он был им пред­ло­жен, пока­зы­ва­ет, что для неко­то­рых из импе­ра­тор­ских при­бли­жен­ных он не зву­чал оди­оз­но. Кали­гу­ла же и Доми­ци­ан застав­ля­ли назы­вать себя имен­но так. Еще у Таци­та и Све­то­ния do­mi­nus чаще все­го содер­жит пей­о­ра­тив­ный отте­нок, одна­ко Пли­ний назы­ва­ет так Тра­я­на, а Адри­ан пер­вым име­ну­ет­ся do­mi­nus в латин­ских папи­ру­сах²⁸. В гре­че­ских над­пи­сях κύ­ριος и δεσ­πό­της встре­ча­ют­ся и ранее. Начи­ная с Сеп­ти­мия Севе­ра, do­mi­nus начи­на­ет фигу­ри­ро­вать в латин­ских над­пи­сях, а с Дио­кле­ти­а­на появ­ля­ет­ся регу­ляр­но.

Допол­ни­тель­ные оттен­ки при­да­ют тер­ми­ны rex и ty­ran­nus, кото­рые, не будучи титу­ла­ми пра­ви­те­ля, часто исполь­зу­ют­ся по отно­ше­нию к нему. Чтобы понять смысл тер­ми­на rex, надо опре­де­лить, какое поли­ти­че­ское содер­жа­ние вкла­ды­ва­ли в него рим­ляне. Самым ран­ним было пред­став­ле­ние о рим­ском рек­се, кото­рый во мно­гом мыс­лил­ся, подоб­но тер­ми­ну «прин­цепс», как выбор­ный пра­ви­тель, име­ю­щий боль­шую власть, но обя­зан­ный пра­вить по зако­ну и в согла­сии с сена­том и наро­дом. На это пред­став­ле­ние насло­и­лось нечто про­ти­во­по­лож­ное, с.171 свя­зан­ное с обра­зом послед­не­го царя Тарк­ви­ния Гор­до­го и прак­ти­че­ски тож­де­ст­вен­ное с поня­ти­ем ty­ran­nus, неза­кон­ным пра­ви­те­лем, подав­ля­ю­щим обще­ство. Таким обра­зом, рим­ский тер­мин rex имел двой­ст­вен­ное и про­ти­во­ре­чи­вое зна­че­ние, на кото­рое насло­и­лось гре­че­ское поня­тие βα­σιλεύς, так­же создан­ное из син­те­за фило­соф­ско­го пред­став­ле­ния о царе как леги­тим­ном и хоро­шем пра­ви­те­ле, про­ти­во­по­став­ля­е­мом тира­ну и пра­вя­щем на бла­го под­дан­ных, и дру­го­го обра­за, осно­ван­но­го на реаль­ной поли­ти­че­ской дей­ст­ви­тель­но­сти элли­ни­сти­че­ско­го вре­ме­ни. Вся слож­ность это­го поня­тия хоро­шо впи­сы­ва­лась в тер­ми­но­ло­гию прин­ци­па­та.

В нача­ле Импе­рии, как и во вре­ме­на Рес­пуб­ли­ки, rex чаще высту­па­ет в сво­ем пей­о­ра­тив­ном плане, и такое обра­ще­ние к импе­ра­то­ру избе­га­ет­ся. Осо­бен­но силен этот отте­нок у Таци­та, а Мар­ци­ал (XII, 15. 4) назы­ва­ет Доми­ци­а­на su­per­bus rex. Вме­сте с тем Сене­ка часто исполь­зу­ет сло­во rex в зна­че­нии хоро­ше­го пра­ви­те­ля (De clem. I. 3. 3; 4. 3; II. 1. 3; 5. 2). Пли­ний, Сене­ка, Квин­ти­ли­ан и Све­то­ний часто исполь­зу­ют rex как сино­ним к im­pe­ra­tor²⁹. Кос­вен­ным путем сло­во про­ни­ка­ет и в офи­ци­аль­ную тер­ми­но­ло­гию — lex re­gia (Dig. I. 4. 1 — Уль­пи­ан).

Источ­ни­ки чет­ко ощу­ща­ют пра­во­вую раз­ни­цу меж­ду rex и prin­ceps (Tac. Hist. I. 16), одна­ко по мере раз­ви­тия импе­ра­тор­ской вла­сти исто­ри­ки начи­на­ют осо­зна­вать бли­зость поня­тий. Све­то­ний (Tib. 14. 2) пишет о пред­ска­за­нии, дан­ном Тибе­рию: etiam reg­na­tu­rum, sed si­ne re­gio in­sig­ni ig­no­ta, sci­li­cet Cae­sa­rum po­tes­ta­te — «он будет пра­вить, но без цар­ских инсиг­ний; тогда, сле­до­ва­тель­но, еще не была извест­на власть Цеза­рей». Дион Кас­сий (53. 17. 29) пишет, что у импе­ра­то­ров есть все, что и у царей, кро­ме име­ни. Его совре­мен­ник Геро­ди­ан исполь­зу­ет βα­σιλεύς как глав­ный тер­мин, обо­зна­чаю­щий пра­ви­те­ля.

В Позд­ней импе­рии эта слож­ная ситу­а­ция во мно­гом оста­ет­ся. Rex не фигу­ри­ру­ет в офи­ци­аль­ной титу­ла­ту­ре латин­ских над­пи­сей и монет, но на при­ме­ре SHA и Авре­лия Вик­то­ра вид­но, что латин­ские авто­ры исполь­зу­ют этот тер­мин, хотя и не очень часто. Напро­тив, у гре­ко­языч­ных авто­ров тер­мин βα­σιλεύς очень употре­би­те­лен. Как пра­ви­ло, тер­ми­ны rex, reg­num исполь­зу­ют­ся ней­траль­но, как сино­ним к im­pe­ra­tor, im­pe­rium, но ино­гда встре­ча­ют­ся и в пей­о­ра­тив­ном смыс­ле.

Если употреб­ле­ние rex пока­зы­ва­ет абсо­лю­тист­ские эле­мен­ты вла­сти, то употреб­ле­ние ty­ran­nus дает неко­то­рые пред­став­ле­ния об эле­мен­тах узур­па­ции. Появив­шись в гре­че­ской поли­ти­че­ской мыс­ли про­сто как обо­зна­че­ние неле­ги­тим­но­го пра­ви­те­ля, оно посте­пен­но при­об­ре­та­ет новый смысл и обо­зна­ча­ет пра­ви­те­ля дур­но­го, жесто­ко­го, эго­и­стич­но­го и пра­вя­ще­го не на бла­го под­дан­ных, а в сво­их эго­и­сти­че­ских целях. Имен­но в этой двой­ст­вен­но­сти поня­тие при­хо­дит и в Рим. Л. Викерт пола­га­ет, что два зна­че­ния тер­ми­на ty­ran­nus появи­лись в хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке: до III в. н. э. гос­под­ст­во­вал смысл «дур­ной пра­ви­тель», кото­рый потом был вытес­нен смыс­лом «неза­кон­ный»³⁰.

Нам пред­став­ля­ет­ся, что поло­же­ние было несколь­ко слож­нее. В Рим при­шли одно­вре­мен­но оба поня­тия, кото­рые уже дав­но сосу­ще­ст­во­ва­ли в гре­че­ской поли­ти­че­ской мыс­ли³¹. Цеза­ря и Авгу­ста назы­ва­ли ty­ran­ni преж­де все­го за то, что они захва­ти­ли власть, кото­рая не при­над­ле­жа­ла им по зако­ну. Тибе­рий и Нерон, напро­тив, были назва­ны так за жесто­кий харак­тер прав­ле­ния, посколь­ку их при­ход к вла­сти был абсо­лют­но леги­тим­ным. Меж­ду эти­ми поня­ти­я­ми нет глу­бо­кой про­па­сти. Тиран — это тот, кто захва­ты­ва­ет власть, ему не при­над­ле­жа­щую, т. е. узур­па­тор, одна­ко это и тот, кто, будучи закон­ным пра­ви­те­лем, не пра­вит для обще­го бла­га, а вся­че­ски при­тес­ня­ет и подав­ля­ет под­дан­ных (Sen. De clem. I. 11. 4), т. е. опять-таки при­сва­и­ва­ет пра­во, кото­ро­го у него нет.

с.172 Тира­ни­ей, таким обра­зом, может счи­тать­ся и узур­па­ция вла­сти и ее пре­вы­ше­ние. В сло­во­употреб­ле­нии авто­ров мы дей­ст­ви­тель­но можем встре­тить раз­ные вари­ан­ты. Оба смыс­ла могут быть свя­за­ны, суще­ст­во­вать отдель­но и даже про­ти­во­по­став­лять­ся. Так, в серии био­гра­фий, объ­еди­нен­ных под назва­ни­ем «Tri­gin­ta ty­ran­ni», автор явно пишет о неко­то­рых из них с сим­па­ти­ей, про­ти­во­по­став­ляя «закон­но­му», но пороч­но­му Гал­ли­е­ну. Импе­ра­то­ры часто обви­ня­лись в тира­нии враж­деб­ной им про­па­ган­дой, кро­ме того, совре­мен­ни­ки, веро­ят­но, виде­ли какое-то сход­ство меж­ду тира­ни­ей и вла­стью импе­ра­то­ра.

Нако­нец, осо­бен­но­стью импе­ра­тор­ской титу­ла­ту­ры было частое исполь­зо­ва­ние имен-титу­лов и тяга к титу­ля­ри­за­ции имен, ярким при­ме­ром кото­рых явля­ет­ся исполь­зо­ва­ние имен «Цезарь» и «Август». Мож­но най­ти и ряд дру­гих, весь­ма харак­тер­ных, хотя и менее рас­про­стра­нен­ных при­ме­ров. Это и имя «Анто­нин», кото­рое бра­ли все импе­ра­то­ры вплоть до Гор­диа­нов, про­зви­ще «Гер­ма­ник», ког­но­ме­ны «Север», «Фла­вий». Эти име­на еще не пере­хо­дят в титул, но тен­ден­ция к это­му явно име­ет­ся.

Л. Викерт объ­яс­ня­ет это чисто дина­сти­че­ски­ми момен­та­ми, но при­чин в дан­ном слу­чае несколь­ко. Назы­ва­ние по име­ни созда­ва­ло некую эмо­цио­наль­ную связь с соимен­ным пра­ви­те­лем. Кро­ме того, в свя­зи име­ни и титу­ла в какой-то мере сохра­ня­лась полис­но-рес­пуб­ли­кан­ская тра­ди­ция, боль­ше ори­ен­ти­ро­ван­ная на лич­ность, неже­ли на долж­ность и функ­цио­наль­ное поло­же­ние.

Ана­лиз титу­ла­ту­ры пра­ви­те­ля пока­зы­ва­ет доволь­но слож­ную кар­ти­ну. Мы видим образ пра­ви­те­ля, сло­жив­ший­ся в резуль­та­те вза­и­мо­дей­ст­вия полис­но-рес­пуб­ли­кан­ской тра­ди­ции и новых тен­ден­ций монар­хии. Прин­ци­пы эти часто сосу­ще­ст­ву­ют, ино­гда они даже не про­ти­во­ре­чат друг дру­гу. Напро­тив, в дру­гих слу­ча­ях про­ис­хо­дит явное столк­но­ве­ние ста­ро­го с новым, либо вытес­не­ние пер­во­го вто­рым. В неко­то­рых слу­ча­ях созда­ет­ся некая рав­но­дей­ст­ву­ю­щая, создаю­щая импер­ско-рес­пуб­ли­кан­скую тра­ди­цию. Посте­пен­ное вытес­не­ние рес­пуб­ли­кан­ских или ква­зи­рес­пуб­ли­кан­ских пред­став­ле­ний было дли­тель­ным про­цес­сом, а их остат­ки про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать даже в позд­ние пери­о­ды.