История Рима.

Книга третья
От объединения Италии до покорения Карфагена и греческих государств.

с.482

Изме­не­ние поло­же­ния

Пред­при­ни­мая поход в Ита­лию, Ган­ни­бал ста­вил себе целью вызвать рас­па­де­ние ита­лий­ско­го сою­за; после трех кам­па­ний эта цель была достиг­ну­та в той мере, в какой это было осу­ще­ст­ви­мо. По все­му было вид­но, что те гре­че­ские и латин­ские или лати­ни­зи­ро­ван­ные ита­лий­ские общи­ны, кото­рые не были введе­ны в заблуж­де­ние бит­вой при Кан­нах, усту­пят толь­ко силе, но не стра­ху, а отча­ян­ное муже­ство, с кото­рым защи­ща­лись от фини­кий­цев даже в южной Ита­лии такие малень­кие и остав­лен­ные без вся­кой помо­щи город­ки, как брет­тий­ская Пете­лия, очень ясно дока­зы­ва­ло, чего мож­но было ожи­дать от мар­сов и лати­нов. Если Ган­ни­бал думал, что он достигнет на этом пути более важ­ных резуль­та­тов и что ему удаст­ся пове­сти на Рим и лати­нов, то он обма­нул­ся в сво­их ожи­да­ни­ях. Но, по-види­мо­му, и ита­лий­ская коа­ли­ция не доста­ви­ла Ган­ни­ба­лу того, чего он ожи­дал. Капуя поспе­ши­ла выго­во­рить усло­вие, что Ган­ни­бал не будет иметь пра­ва при­нуж­дать кам­пан­ских граж­дан к воен­ной служ­бе; горо­жане еще не поза­бы­ли, как посту­пил Пирр в Тарен­те, и увле­ка­лись без­рас­суд­ной надеж­дой, что им удаст­ся избе­жать и рим­ско­го и фини­кий­ско­го вла­ды­че­ства. Сам­ний и Лука­ний были уже не тем, чем они были, когда царь Пирр помыш­лял о вступ­ле­нии в Рим во гла­ве сабель­ской моло­де­жи. Не толь­ко сеть рим­ских кре­по­стей повсюду пере­ре­за́ла муску­лы и нер­вы края, но мно­го­лет­нее рим­ское вла­ды­че­ство отучи­ло жите­лей от вой­ны (южная Ита­лия достав­ля­ла рим­ским арми­ям лишь незна­чи­тель­ные под­креп­ле­ния), заглу­ши­ло в них ста­рин­ную нена­висть и повсюду втя­ну­ло мас­су отдель­ных лиц в инте­ре­сы гос­под­ст­во­вав­шей общи­ны. Прав­да, к победи­те­лю рим­лян при­со­еди­ня­лись, когда дело Рима каза­лось про­иг­ран­ным, но это дела­лось с созна­ни­ем, что вопрос идет не о сво­бо­де, а о замене ита­лий­ско­го вла­сти­те­ля фини­кий­ским, и не вооду­шев­ле­ние, а мало­ду­шие побуди­ло сабель­ские общи­ны отдать­ся в руки победи­те­ля. При таком поло­же­нии дел вой­на в Ита­лии при­оста­но­ви­лась. Вла­ды­че­ст­вуя над южной частью полу­ост­ро­ва вплоть до Воль­тур­на и Гар­га­на и не имея воз­мож­но­сти поки­нуть этот край так, как он поки­нул стра­ну кель­тов, Ган­ни­бал был при­нуж­ден забо­тить­ся так­же об охране гра­ни­цы, кото­рую нель­зя было без­на­ка­зан­но остав­лять неза­щи­щен­ной; а для того, чтобы защи­щать заво­е­ван­ную им стра­ну про­тив не сда­вав­ших­ся ему кре­по­стей и насту­пав­шей с севе­ра армии и в то же вре­мя вести труд­ную насту­па­тель­ную вой­ну в с.483 Сред­ней Ита­лии, у него не было доста­точ­ных бое­вых сил, так как его армия состо­я­ла, за исклю­че­ни­ем ита­лий­ских вспо­мо­га­тель­ных войск, при­бли­зи­тель­но из 40 тысяч чело­век. Важ­нее же все­го было то, что ему при­хо­ди­лось теперь иметь дело с дру­ги­ми про­тив­ни­ка­ми. Страш­ный опыт заста­вил рим­лян перей­ти к более разум­ной систе­ме веде­ния вой­ны, ста­вить во гла­ве армии лишь опыт­ных началь­ни­ков и в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти остав­лять этих началь­ни­ков в долж­но­сти на более дол­гое вре­мя. Эти рим­ские пол­ко­вод­цы уже не огра­ни­чи­ва­лись наблюде­ни­ем с гор­ных высот за дви­же­ни­я­ми непри­я­те­ля и не бро­са­лись на вра­га, где бы с ним ни встре­ти­лись, а, при­дер­жи­ва­ясь середи­ны меж­ду мед­ли­тель­но­стью и опро­мет­чи­во­стью, зани­ма­ли пози­ции в обне­сен­ных око­па­ми лаге­рях под сте­на­ми кре­по­стей и всту­па­ли в бой лишь тогда, когда победа сули­ла серь­ез­ные резуль­та­ты, а пора­же­ние не угро­жа­ло гибе­лью.

Мар­целл

Душою этой новой систе­мы был Марк Клав­дий Мар­целл. Руко­во­ди­мые вер­ным инстинк­том, сенат и народ обра­ти­ли свои взо­ры после роко­вой бит­вы при Кан­нах на это­го храб­ро­го и опыт­но­го в воен­ном деле чело­ве­ка и пору­чи­ли ему фак­ти­че­ское коман­до­ва­ние арми­ей. Он про­шел хоро­шую шко­лу во вре­мя труд­ной борь­бы с Гамиль­ка­ром в Сици­лии, а в послед­них похо­дах про­тив кель­тов выка­зал и даро­ва­ния вождя и лич­ную храб­рость. Несмот­ря на то, что ему было за 50 лет, в нем еще было мно­го юно­ше­ско­го воин­ст­вен­но­го пыла, и лишь за несколь­ко лет перед этим в каче­стве глав­но­ко­ман­дую­ще­го он сбил с лоша­ди глав­но­ко­ман­дую­ще­го непри­я­тель­ской армии; это был пер­вый и един­ст­вен­ный рим­ский кон­сул, кото­ро­му уда­лось совер­шить такой подвиг. Он посвя­тил свою жизнь двум боже­ствам — чести и храб­ро­сти, кото­рым воз­двиг вели­ко­леп­ный двой­ной храм у Капен­ских ворот, и если Рим был обя­зан сво­им спа­се­ни­ем от край­ней опас­но­сти не одно­му чело­ве­ку, а все­му рим­ско­му граж­дан­ству и в осо­бен­но­сти сена­ту, то все же ни один чело­век не содей­ст­во­вал успе­ху обще­го дела так мно­го, как Марк Мар­целл.

Поход Ган­ни­ба­ла в Кам­па­нию

С поля бит­вы Ган­ни­бал напра­вил­ся в Кам­па­нию. Он знал Рим луч­ше тех лег­ко­мыс­лен­ных людей, кото­рые и в древ­ние и в новей­шие вре­ме­на пола­га­ли, что он мог бы окон­чить борь­бу похо­дом на непри­я­тель­скую сто­ли­цу. Прав­да, воен­ное искус­ство наше­го вре­ме­ни реша­ет исход борь­бы на поле сра­же­ния; но в древ­ние вре­ме­на, когда искус­ство брать кре­по­сти было гораздо менее раз­ви­то, чем искус­ство обо­ро­нять­ся, не раз слу­ча­лось, что кам­па­ния, начав­ша­я­ся самой реши­тель­ной победой на поле сра­же­ния, окан­чи­ва­лась неуда­чей под сте­на­ми сто­ли­цы. Кар­фа­ген­ский сенат и кар­фа­ген­ское граж­дан­ство не мог­ли хотя бы при­бли­зи­тель­но рав­нять­ся с рим­ским сена­том и рим­ским наро­дом, а поло­же­ние Кар­фа­ге­на после пер­вой кам­па­нии Регу­ла было несрав­нен­но более опас­ным, чем поло­же­ние Рима после бит­вы при Кан­нах; и все же Кар­фа­ген усто­ял и одер­жал пол­ную победу. Что же дава­ло пра­во думать, что Рим под­не­сет теперь победи­те­лю клю­чи от сво­их ворот или по край­ней мере согла­сит­ся на уме­рен­ные мир­ные усло­вия? Вме­сто того чтобы пре­не­бречь ради таких пустых демон­стра­ций воз­мож­ны­ми и серь­ез­ны­ми выго­да­ми или терять вре­мя на оса­ду укрыв­ших­ся в Кан­у­зии несколь­ких тысяч рим­ских бег­ле­цов, Ган­ни­бал немед­лен­но дви­нул­ся на Капую, кото­рую рим­ляне еще не успе­ли снаб­дить гар­ни­зо­ном, и сво­им при­бли­же­ни­ем побудил эту вто­рую сто­ли­цу Ита­лии перей­ти после дол­гих коле­ба­ний на его сто­ро­ну. Он мог наде­ять­ся, что из Капуи ему удаст­ся завла­деть одной из кам­пан­ских гава­ней, куда с.484 мож­но было бы направ­лять под­креп­ле­ния, на при­сыл­ку кото­рых была вынуж­де­на согла­сить­ся кар­фа­ген­ская оппо­зи­ци­он­ная пар­тия после его бле­стя­щих побед.

Воз­об­нов­ле­ние вой­ны в Кам­па­нии

Когда рим­ляне узна­ли, куда напра­вил­ся Ган­ни­бал, они тоже поки­ну­ли Апу­лию, оста­вив там лишь неболь­шой отряд, и собра­ли на пра­вом бере­гу Воль­тур­на все остав­ши­е­ся у них вой­ска. С дву­мя леги­о­на­ми, уцелев­ши­ми от бит­вы при Кан­нах, Марк Мар­целл дви­нул­ся на Теан Сиди­цин­ский, стя­нул туда из Рима и из Остии пер­вые вой­ска, какие были гото­вы к выступ­ле­нию, и, в то вре­мя как дик­та­тор Марк Юний мед­лен­но подви­гал­ся вслед за ними с наско­ро сфор­ми­ро­ван­ной глав­ной арми­ей, достиг в направ­ле­нии к Кази­ли­ну бере­гов Воль­тур­на в надеж­де спа­сти Капую. Этот город уже нахо­дил­ся во вла­сти непри­я­те­ля, но попыт­ка Ган­ни­ба­ла завла­деть Неа­по­лем не уда­лась бла­го­да­ря муже­ст­вен­но­му сопро­тив­ле­нию насе­ле­ния, и рим­ляне своевре­мен­но успе­ли занять этот важ­ный пор­то­вый город сво­им гар­ни­зо­ном. Точ­но так же оста­ва­лись вер­ны­ми Риму оба дру­гих боль­ших при­мор­ских горо­да — Кумы и Нуце­рия. В Ноле велась борь­ба меж­ду народ­ной и сенат­ской пар­ти­я­ми из-за вопро­са о том, чью при­нять сто­ро­ну — кар­фа­ге­нян или рим­лян. Узнав, что пер­вая из этих пар­тий берет верх, Мар­целл пере­шел через реку под­ле Кай­я­ции и, обой­дя непри­я­тель­скую армию по высотам Суэс­су­лы, при­был в Нолу вовре­мя, чтобы успеть отсто­ять ее от внеш­них и внут­рен­них вра­гов. Во вре­мя одной из выла­зок он даже одер­жал победу над самим Ган­ни­ба­лом, нане­ся ему зна­чи­тель­ный урон; этот успех был гораздо важ­нее по сво­е­му нрав­ст­вен­но­му зна­че­нию, чем по сво­им мате­ри­аль­ным резуль­та­там, так как это было пер­вое пора­же­ние, нане­сен­ное Ган­ни­ба­лу. Хотя Ган­ни­бал и завла­дел в Кам­па­нии Нуце­ри­ей, Ацерра­ми и после длив­шей­ся до сле­дую­ще­го (539) [215 г.] года упор­ной оса­ды даже клю­чом к линии Воль­тур­на — Кази­ли­ном, а дер­жав­ших сто­ро­ну Рима сена­то­ров пре­дал жесто­кой каз­ни, но террор — пло­хое орудие для поли­ти­че­ской про­па­ган­ды, и рим­ля­нам уда­лось пере­жить эту опас­ную эпо­ху воен­но­го бес­си­лия со срав­ни­тель­но незна­чи­тель­ны­ми поте­ря­ми. Вой­на в Кам­па­нии при­оста­но­ви­лась, а когда насту­пи­ла зима, Ган­ни­бал рас­по­ло­жил­ся со сво­ей арми­ей в Капуе, сре­ди рос­ко­ши, кото­рая не при­нес­ла ника­кой поль­зы его вой­скам, уже в тече­ние трех лет не жив­шим под кров­лей. В сле­дую­щем (539) [215 г.] году вой­на при­ня­ла иной харак­тер. Испы­тан­ный пол­ко­во­дец Марк Мар­целл, отли­чив­ший­ся в про­шло­год­нюю кам­па­нию началь­ник кон­ни­цы при дик­та­то­ре Тибе­рий Сем­п­ро­ний Гракх и пре­ста­ре­лый Фабий Мак­сим — пер­вый в каче­стве про­кон­су­ла, а двое послед­них в каче­стве кон­су­лов — ста­ли во гла­ве трех рим­ских армий, кото­рые долж­ны были окру­жить Капую и Ган­ни­ба­ла; Мар­целл опи­рал­ся на Нолу и на Суэс­су­лу, Мак­сим занял пози­цию на пра­вом бере­гу Воль­тур­на под­ле Кале­са, а Гракх стал вбли­зи от мор­ско­го бере­га, под­ле Литер­на, при­кры­вая Неа­поль и Кумы. Кам­пан­цы, высту­пив­шие в направ­ле­нии к Гамам на рас­сто­я­ние трех миль от Кум с целью напасть врас­плох на куман­цев, были совер­шен­но раз­би­ты Грак­хом; Ган­ни­бал, появив­ший­ся перед Кума­ми с целью загла­дить этот про­мах, сам потер­пел неуда­чу и, когда пред­ло­жен­ное им сра­же­ние не было при­ня­то, неохот­но воз­вра­тил­ся в Капую. И в то вре­мя как рим­ляне не толь­ко удер­жи­ва­ли за собой в Кам­па­нии все, что нахо­ди­лось в их вла­сти, но и сно­ва завла­де­ли Ком­пуль­те­ри­ей и неко­то­ры­ми дру­ги­ми более мел­ки­ми пунк­та­ми, со сто­ро­ны восточ­ных союз­ни­ков Ган­ни­ба­ла ста­ли разда­вать­ся гром­кие жало­бы.

Воз­об­нов­ле­ние вой­ны в Апу­лии

Рим­ская армия под началь­ст­вом пре­то­ра Мар­ка Вале­рия заня­ла с.485 пози­цию под­ле Луце­рии частью для того, чтобы при содей­ст­вии рим­ско­го флота наблюдать за восточ­ны­ми бере­га­ми и за дви­же­ни­ем македо­нян, частью для того, чтобы при содей­ст­вии сто­яв­шей у Нолы армии гра­бить вос­став­ших сам­ни­тов, лукан­цев и гир­пи­нов. Чтобы выру­чить этих послед­них, Ган­ни­бал напал преж­де все­го на само­го пред­при­им­чи­во­го из сво­их про­тив­ни­ков, Мар­ка Мар­цел­ла, но Мар­целл одер­жал под сте­на­ми Нолы доволь­но зна­чи­тель­ную победу над фини­кий­ской арми­ей, кото­рая, не загла­див этой неуда­чи, дви­ну­лась из Кам­па­нии в Арпи, для того чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать даль­ней­шим успе­хам непри­я­тель­ской армии в Апу­лии. Вслед за нею дви­нул­ся со сво­им кор­пу­сом Тибе­рий Гракх, меж­ду тем как две дру­гие сто­яв­шие в Кам­па­нии рим­ские армии ста­ли гото­вить­ся к напа­де­нию сле­дую­щей вес­ной на Капую.

Ган­ни­бал вынуж­ден вести обо­ро­ни­тель­ную вой­ну

Победы Ган­ни­ба­ла не скры­ли от него истин­но­го поло­же­ния дел. Он все более про­ни­кал­ся убеж­де­ни­ем, что избран­ный им путь не при­ведет к цели. Уже нель­зя было боль­ше при­бе­гать к тем быст­рым пере­дви­же­ни­ям его армии с одно­го места на дру­гое, к той пред­при­ни­мав­шей­ся почти науда­чу пере­брос­ке воен­ных дей­ст­вий из одной мест­но­сти в дру­гую, кото­рым он был более все­го обя­зан сво­и­ми успе­ха­ми; к тому же непри­я­тель стал умнее, а необ­хо­ди­мость защи­щать при­об­ре­тен­ное почти лиша­ла воз­мож­но­сти пус­кать­ся на новые пред­при­я­тия. О насту­па­тель­ных воен­ных дей­ст­ви­ях нече­го было и думать; вести обо­ро­ни­тель­ную вой­ну было труд­но, и мож­но было пред­видеть, что она будет ста­но­вить­ся с каж­дым годом все более труд­ной; Ган­ни­бал не мог обма­ны­вать себя насчет того, что вто­рая часть его вели­кой зада­чи — поко­ре­ние лати­нов и завла­де­ние Римом — не может быть при­веде­на в испол­не­ние его соб­ст­вен­ны­ми воен­ны­ми сила­ми и сила­ми его ита­лий­ских союз­ни­ков. Завер­ше­ние это­го дела зави­се­ло от кар­фа­ген­ско­го сена­та, от глав­ной квар­ти­ры в Кар­та­хене и от вла­де­те­лей Пел­лы и Сира­куз.

Его надеж­ды на полу­че­ние под­креп­ле­ний

Если бы в Афри­ке, Испа­нии, Сици­лии и Македо­нии напряг­ли теперь сооб­ща все силы для одо­ле­ния обще­го вра­га, если бы ниж­няя Ита­лия сде­ла­лась теперь обшир­ным сбор­ным пунк­том для армий и фло­тов Запа­да, Юга и Восто­ка, то Ган­ни­бал мог бы наде­ять­ся, что успеш­но доведет до кон­ца дело, так успеш­но нача­тое аван­гар­дом под его руко­вод­ст­вом. Все­го есте­ствен­нее и лег­че было бы доста­вить ему доста­точ­ные под­креп­ле­ния из его оте­че­ства, и это без сомне­ния было в состо­я­нии сде­лать кар­фа­ген­ское государ­ство, кото­рое почти нисколь­ко не постра­да­ло от вой­ны и кото­рое, вос­став из сво­его глу­бо­ко­го упад­ка, уже было так близ­ко к пол­ной победе бла­го­да­ря неболь­шой куч­ке энер­гич­ных пат­риотов, дей­ст­во­вав­ших на свой страх и риск. Что фини­кий­ский флот любых раз­ме­ров мог при­стать к бере­гу под­ле Локр или под­ле Крото­на, в осо­бен­но­сти пока сира­куз­ская гавань была откры­та для кар­фа­ге­нян, и что Македо­ния мог­ла задер­жать сто­яв­ший в Брун­ди­зии рим­ский флот, под­твер­жда­ет­ся как бес­пре­пят­ст­вен­ной высад­кой в Локрах тех 4 тысяч афри­кан­цев, кото­рых доста­вил из Кар­фа­ге­на око­ло того вре­ме­ни Ган­ни­ба­лу Бомиль­кар, так в осо­бен­но­сти и бес­пре­пят­ст­вен­ным пере­ездом Ган­ни­ба­ла морем в то вре­мя, когда уже все было поте­ря­но. Но кар­фа­ген­ская мир­ная пар­тия все­гда была гото­ва купить паде­ние поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков гибе­лью сво­его оте­че­ства и все­гда нахо­ди­ла вер­ных союз­ни­ков в недаль­но­вид­но­сти и в бес­печ­но­сти кар­фа­ген­ско­го граж­дан­ства; поэто­му, когда пер­вое впе­чат­ле­ние, про­из­веден­ное победой при Кан­нах, изгла­ди­лось, эта пар­тия откло­ни­ла прось­бу пол­ко­во­д­ца о более энер­гич­ной под­держ­ке полу­на­ив­ным, полу­лу­ка­вым отве­том, с.486 что, посколь­ку он дей­ст­ви­тель­но явля­ет­ся победи­те­лем, то, конеч­но, не нуж­да­ет­ся ни в какой помо­щи, и таким обра­зом содей­ст­во­ва­ла спа­се­нию Рима немно­го менее, чем рим­ский сенат. Ган­ни­бал, вос­пи­тан­ный в лаге­ре и незна­ко­мый с меха­ни­кой город­ских пар­тий, не нашел тако­го народ­но­го вождя, кото­рый под­дер­жи­вал бы его так же, как под­дер­жи­вал его отца Гасдру­бал; поэто­му он был вынуж­ден искать в чужих стра­нах тех средств для спа­се­ния оте­че­ства, кото­рые были в избыт­ке на его родине. Он мог рас­счи­ты­вать — по край­ней мере с боль­шею надеж­дой на успех — на вождей испан­ской пат­рио­ти­че­ской армии, на завя­зан­ные с Сира­ку­за­ми сно­ше­ния и на вме­ша­тель­ство Филип­па. Все сво­ди­лось к тому, чтобы доста­вить из Испа­нии, из Сира­куз или из Македо­нии на театр воен­ных дей­ст­вий в Ита­лии све­жие бое­вые силы для борь­бы с Римом, а чтобы это­го достиг­нуть или это­му вос­пре­пят­ст­во­вать, велись вой­ны в Испа­нии, Сици­лии и Гре­ции. Все они были толь­ко сред­ства­ми имен­но для этой цели, хотя им неред­ко и при­да­ва­ли совер­шен­но необос­но­ван­но более важ­ное зна­че­ние. Для рим­лян это были в сущ­но­сти обо­ро­ни­тель­ные вой­ны, пря­мой зада­чей кото­рых было удер­жать в сво­их руках про­хо­ды Пире­не­ев, задер­жать македон­скую армию в Гре­ции, защи­тить Мес­са­ну и пре­рвать сооб­ще­ния меж­ду Ита­ли­ей и Сици­ли­ей; само собой разу­ме­ет­ся, что эта обо­ро­ни­тель­ная вой­на велась по мере воз­мож­но­сти насту­па­тель­но и вслед­ст­вие бла­го­при­ят­ных усло­вий при­ве­ла к тому, что рим­ляне вытес­ни­ли фини­кий­цев из Испа­нии и из Сици­лии и рас­торг­ли союз Ган­ни­ба­ла с Сира­ку­за­ми и с Филип­пом. Вой­на в Ита­лии ото­дви­га­ет­ся на зад­ний план и огра­ни­чи­ва­ет­ся оса­дой кре­по­стей и набе­га­ми, кото­рые не мог­ли иметь реши­тель­но­го дей­ст­ви­тель­но­го вли­я­ния на исход борь­бы. Все же, пока фини­кий­цы дей­ст­во­ва­ли насту­па­тель­но, Ита­лия оста­ва­лась целью воен­ных дей­ст­вий и как все уси­лия, так и все инте­ре­сы сосре­дота­чи­ва­лись на том, чтобы пре­кра­тить или утвер­дить изо­ли­ро­ван­ное поло­же­ние Ган­ни­ба­ла в южной Ита­лии.

Достав­ка под­креп­ле­ний не уда­ет­ся

Если бы немед­лен­но вслед за победой при Кан­нах Ган­ни­ба­лу были пре­до­став­ле­ны все те ресур­сы, на кото­рые он имел пра­во рас­счи­ты­вать, то он мог бы быть почти совер­шен­но уве­рен в успе­хе. Но поло­же­ние Гасдру­ба­ла в Испа­нии было в то вре­мя настоль­ко опас­но после бит­вы на Эбро, что помощь день­га­ми и людь­ми, на кото­рую под­толк­ну­ла кар­фа­ген­ское граж­дан­ство победа при Кан­нах, была направ­ле­на в основ­ной части в Испа­нию, впро­чем, мало изме­нив там поло­же­ние дел к луч­ше­му. В сле­дую­щую кам­па­нию (539) [215 г.] Сци­пи­о­ны пере­нес­ли театр воен­ных дей­ст­вий с бере­гов Эбро на Гва­дал­кви­вир и одер­жа­ли две бле­стя­щие победы в Анда­лу­зии, в самом цен­тре кар­фа­ген­ских вла­де­ний, при Илли­тур­ги и Инти­би­ли. Сно­ше­ния, в кото­рые кар­фа­ге­няне вошли с тузем­ным насе­ле­ни­ем Сар­ди­нии, дава­ли им пра­во наде­ять­ся, что они завла­де­ют этим ост­ро­вом, кото­рый мог иметь важ­ное зна­че­ние в каче­стве про­ме­жу­точ­ной стан­ции меж­ду Испа­ни­ей и Ита­ли­ей. Но отправ­лен­ный с рим­ской арми­ей в Сар­ди­нию Тит Ман­лий Торк­ват совер­шен­но уни­что­жил выса­див­ши­е­ся там кар­фа­ген­ские вой­ска и сно­ва обес­пе­чил за рим­ля­на­ми бес­спор­ное обла­да­ние ост­ро­вом (539) [215 г.]. Послан­ные в Сици­лию канн­ские леги­о­ны муже­ст­вен­но и успеш­но боро­лись в север­ной и восточ­ной частях ост­ро­ва с кар­фа­ге­ня­на­ми и с Иеро­ни­мом; впро­чем, этот послед­ний пал от руки убий­цы еще в кон­це 539 г. [215 г.]. Даже рати­фи­ка­ция союз­но­го дого­во­ра кар­фа­ге­нян с Македо­ни­ей замед­ли­лась глав­ным обра­зом пото­му, что отправ­лен­ные к Ган­ни­ба­лу македон­ские гон­цы были захва­че­ны на обрат­ном с.487 пути рим­ски­ми воен­ны­ми суда­ми. Таким обра­зом, угро­жав­шее восточ­ным бере­гам Ита­лии наше­ст­вие пока что не состо­я­лось, и рим­ляне име­ли доста­точ­но вре­ме­ни, чтобы защи­тить самое важ­ное из сво­их вла­де­ний — Брун­ди­зий — сна­ча­ла фло­том, а потом и той сухо­пут­ной арми­ей, кото­рая охра­ня­ла Апу­лию до при­бы­тия Грак­ха; они даже успе­ли под­гото­вить­ся к втор­же­нию в Македо­нию, на слу­чай если бы она объ­яви­ла им вой­ну. Итак, в пери­од застоя борь­бы в Ита­лии кар­фа­ге­ня­на­ми ниче­го не было сде­ла­но вне Ита­лии, чтобы уско­рить достав­ку туда новых армий или фло­тов. Напро­тив того, рим­ляне повсюду гото­ви­лись к обо­роне с мак­си­маль­ной энер­ги­ей и в этом обо­ро­ни­тель­ном поло­же­нии сра­жа­лись боль­шей частью успеш­но всюду, где отсут­ст­во­вал гений Ган­ни­ба­ла. Тем вре­ме­нем совер­шен­но выдох­ся тот недол­го­веч­ный пат­рио­тизм, кото­рый про­буди­ла в Кар­фа­гене победа при Кан­нах; вслед­ст­вие ли враж­деб­ной оппо­зи­ции или толь­ко вслед­ст­вие неуме­ния при­ми­рить раз­лич­ные мне­ния, выска­зы­вав­ши­е­ся на сове­ща­ни­ях в Кар­фа­гене, — доволь­но зна­чи­тель­ные воен­ные силы, кото­ры­ми там мог­ли рас­по­ла­гать, были так раз­бро­са­ны по раз­ным местам, что нигде не ока­за­ли суще­ст­вен­ной помо­щи, а туда, где они мог­ли при­не­сти самую боль­шую поль­зу, попа­ла толь­ко самая незна­чи­тель­ная часть их. Даже наи­бо­лее осмот­ри­тель­ные из рим­ских государ­ст­вен­ных людей мог­ли прий­ти в кон­це 539 г. [215 г.] к убеж­де­нию, что край­няя опас­ность уже мино­ва­ла и что оста­ет­ся толь­ко про­дол­жать с напря­же­ни­ем всех сил герой­ски нача­тую обо­ро­ну, чтобы достиг­нуть цели.

Вой­на в Сици­лии

Преж­де все­го закон­чи­лась вой­на с Сици­ли­ей. В пер­во­на­чаль­ный план Ган­ни­ба­ла не вхо­ди­ло наме­ре­ние завя­зы­вать борь­бу на этом ост­ро­ве; вой­на воз­го­ре­лась там частью слу­чай­но, а глав­ным обра­зом из-за ребя­че­ско­го тще­сла­вия без­рас­суд­но­го Иеро­ни­ма; ее, без сомне­ния по тем же при­чи­нам, вел кар­фа­ген­ский сенат с осо­бен­ным рве­ни­ем. После того как Иеро­ним был умерщ­влен в кон­це 539 г. [215 г.], каза­лось более неже­ли сомни­тель­ным, чтобы граж­дан­ство захо­те­ло и впредь при­дер­жи­вать­ся его поли­ти­ки. Ника­кой дру­гой город не имел столь­ко при­чин дер­жать сто­ро­ну Рима, как Сира­ку­зы, так как победа кар­фа­ге­нян над рим­ля­на­ми, без сомне­ния, доста­ви­ла бы пер­вым во вся­ком слу­чае вла­ды­че­ство над всей Сици­ли­ей, а в испол­не­ние обе­ща­ний, дан­ных Кар­фа­ге­ном сира­ку­зя­нам, не мог верить ни один здра­во­мыс­ля­щий чело­век. Сира­куз­ское граж­дан­ство про­яви­ло готов­ность загла­дить про­шлое своевре­мен­ным обрат­ным вступ­ле­ни­ем в рим­ский союз частью на осно­ва­нии выше­из­ло­жен­ных сооб­ра­же­ний, частью пото­му, что было испу­га­но гроз­ны­ми при­готов­ле­ни­я­ми рим­лян, кото­рые напряг­ли все свои уси­лия, чтобы сно­ва завла­деть этим важ­ным ост­ро­вом (кото­рый слу­жил сво­его рода мостом меж­ду Ита­ли­ей и Афри­кой), и ввиду кам­па­нии 540 г. [214 г.] посла­ли в Сици­лию луч­ше­го из сво­их пол­ко­вод­цев — Мар­ка Мар­цел­ла. Но в Сира­ку­зах цар­ст­во­ва­ла пол­ная нераз­бе­ри­ха: после смер­ти Иеро­ни­ма там стал­ки­ва­лись попыт­ки вос­ста­но­вить преж­нюю народ­ную сво­бо­ду с пося­га­тель­ст­вом мно­го­чис­лен­ных пре­тен­ден­тов завла­деть осво­бо­див­шим­ся тро­ном, тогда как насто­я­щи­ми хозя­е­ва­ми горо­да были началь­ни­ки ино­зем­ных наем­ных отрядов; этим поло­же­ни­ем искус­но вос­поль­зо­ва­лись эмис­са­ры Ган­ни­ба­ла Гип­по­крат и Эпи­кид, чтобы рас­стро­ить все мир­ные попыт­ки. При­зы­вом к сво­бо­де они под­ня­ли на ноги народ­ную тол­пу; крайне пре­уве­ли­чен­ные рас­ска­зы о страш­ной рас­пра­ве рим­лян с толь­ко что изъ­явив­ши­ми покор­ность леон­тин­ца­ми воз­буди­ли в луч­шей части граж­дан­ства с.488 сомне­ние, не слиш­ком ли позд­но вос­ста­нав­ли­вать преж­ние отно­ше­ния к Риму; нако­нец мно­го­чис­лен­ных рим­ских дезер­ти­ров, боль­шей частью слу­жив­ших ранее в рим­ском фло­те греб­ца­ми и быв­ших теперь в чис­ле наем­ни­ков, не соста­ви­ло боль­шо­го труда убедить в том, что при­ми­ре­ние граж­дан­ства с Римом будет их смерт­ным при­го­во­ром.

Оса­да Сира­куз

В резуль­та­те вожди граж­дан­ства были умерщ­вле­ны, пере­ми­рие было нару­ше­но, а Гип­по­крат и Эпи­кид взя­ли в свои руки город­ское управ­ле­ние. Кон­су­лу не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как при­сту­пить к оса­де; но искус­ная обо­ро­на, в кото­рой осо­бен­но отли­чил­ся сира­куз­ский инже­нер Архи­мед, про­сла­вив­ший­ся как уче­ный мате­ма­тик, заста­ви­ла рим­лян после вось­ми­ме­сяч­ной оса­ды заме­нить эту оса­ду бло­ка­дой с моря и с суши.

Экс­пе­ди­ция кар­фа­ге­нян в Сици­лию

Кар­фа­ген до того вре­ме­ни помо­гал сира­ку­зя­нам толь­ко сво­им фло­том; но, когда там узна­ли о новом вспых­нув­шем в Сира­ку­зах вос­ста­нии про­тив Рима, в Сици­лию была отправ­ле­на под началь­ст­вом Гимиль­ко­на силь­ная сухо­пут­ная армия, кото­рая бес­пре­пят­ст­вен­но выса­ди­лась под­ле Герак­леи Мино­на и немед­лен­но обло­жи­ла важ­ный город Акра­гант. Отваж­ный и даро­ви­тый Гип­по­крат высту­пил из Сира­куз во гла­ве армии с целью соеди­нить­ся с Гимиль­ко­ном; поло­же­ние Мар­цел­ла меж­ду сира­куз­ским гар­ни­зо­ном и дву­мя непри­я­тель­ски­ми арми­я­ми нача­ло ста­но­вить­ся опас­ным. Но бла­го­да­ря полу­чен­ным из Ита­лии под­креп­ле­ни­ям он удер­жал­ся на сво­ей пози­ции и не пре­кра­тил бло­ка­ды Сира­куз. Наряду с этим неболь­шие горо­да боль­шей частью доб­ро­воль­но отда­ва­лись в руки кар­фа­ге­нян не столь­ко из стра­ха перед непри­я­тель­ски­ми арми­я­ми, сколь­ко из-за чрез­мер­ной стро­го­сти, с кото­рой рим­ляне рас­по­ря­жа­лись на ост­ро­ве, осо­бен­но после того, как сто­яв­ший в Энне рим­ский гар­ни­зон пере­бил мест­ных граж­дан, запо­до­зрен­ных в наме­ре­нии отло­жить­ся от Рима. В 542 г. [212 г.], в то вре­мя как в Сира­ку­зах справ­ля­ли какой-то празд­ник, оса­ждаю­щим уда­лось взо­брать­ся на поки­ну­тую часо­вы­ми часть длин­ной наруж­ной сте­ны и про­ник­нуть в пред­ме­стья, кото­рые тянут­ся бере­гом (Ach­ra­di­na) от так назы­вае­мо­го «ост­ро­ва» и от само­го горо­да внутрь стра­ны. Кре­пость Эври­ал, кото­рая была рас­по­ло­же­на на край­ней запад­ной око­неч­но­сти пред­ме­стий и при­кры­ва­ла как эти пред­ме­стья, так и боль­шую доро­гу, соеди­няв­шую Сира­ку­зы с внут­рен­ней частью ост­ро­ва, была таким обра­зом отре­за­на от горо­да и вско­ре после того взя­та рим­ля­на­ми.

Кар­фа­ген­ская армия уни­что­же­на

Когда оса­да горо­да ста­ла при­ни­мать бла­го­при­ят­ный для рим­лян обо­рот, тогда обе армии, пред­во­ди­мые Гимиль­ко­ном и Гип­по­кра­том, дви­ну­лись на помощь к Сира­ку­зам и сде­ла­ли попыт­ку одно­вре­мен­но напасть на рим­ские пози­ции; в то же вре­мя кар­фа­ген­ский флот попы­тал­ся выса­дить на берег вой­ска, а сира­куз­ский гар­ни­зон сде­лал вылаз­ку; но все эти ата­ки были отби­ты, и обе при­шед­шие на помощь армии были вынуж­де­ны удо­воль­ст­во­вать­ся тем, что смог­ли стать лаге­рем перед горо­дом на боло­ти­стой низ­мен­но­сти Ана­па, где в середине лета и осе­нью сви­реп­ст­ву­ют поваль­ные эпиде­мии. Этим послед­ним город был обя­зан спа­се­ни­ем чаще, чем муже­ству сво­их граж­дан. Во вре­ме­на пер­во­го Дио­ни­сия от таких поваль­ных болез­ней погиб­ли под сте­на­ми горо­да две оса­ждав­ших его фини­кий­ские армии. Но на этот раз судь­ба сде­ла­ла из это­го орудия обо­ро­ны при­чи­ну гибе­ли горо­да; в то вре­мя как в армии Мар­цел­ла, сто­яв­шей на квар­ти­рах в пред­ме­стьях, постра­да­ло лишь неболь­шое чис­ло людей, лихо­рад­ка опу­сто­ши­ла биву­а­ки фини­кий­цев и сира­ку­зян. Гип­по­крат умер; Гимиль­кон и бо́льшая часть афри­кан­цев тоже погиб­ла, а остат­ки обе­их армий, состо­яв­шие боль­шей частью из сици­лий­ских с.489 уро­жен­цев, раз­бре­лись по сосед­ним горо­дам. Кар­фа­ге­няне еще раз попы­та­лись спа­сти город со сто­ро­ны моря; но адми­рал Бомиль­кар укло­нил­ся от пред­ло­жен­ной ему рим­ским фло­том бит­вы. Тогда даже коман­до­вав­ший в горо­де Эпи­кид утра­тил надеж­ду его спа­сти и бежал в Акра­гант. Сира­ку­зы были гото­вы сдать­ся рим­ля­нам и даже нача­ли уже вести пере­го­во­ры. Но вто­рич­но это­му вос­про­ти­ви­лись дезер­ти­ры; во вре­мя сно­ва вспых­нув­ше­го сре­ди сол­дат мяте­жа были уби­ты пред­во­ди­те­ли граж­дан­ства и мно­гие из знат­ных горо­жан, а ино­зем­ные вой­ска вве­ри­ли управ­ле­ние горо­дом и его защи­ту сво­им началь­ни­кам.

Взя­тие Сира­куз

Тогда Мар­целл всту­пил с одним из этих началь­ни­ков в пере­го­во­ры, кото­рые при­ве­ли к тому, что одна из двух еще не заво­е­ван­ных частей горо­да, так назы­вае­мый ост­ров, была отда­на в руки рим­лян; после это­го граж­дане доб­ро­воль­но отво­ри­ли перед Мар­цел­лом и ворота Ахра­ди­ны (осе­нью 542 г.) [212 г.]. Посколь­ку сира­ку­зяне явно не были пол­ны­ми хозя­е­ва­ми в сво­ем горо­де и посколь­ку они неод­но­крат­но дела­ли серь­ез­ные попыт­ки высво­бо­дить­ся из-под тира­нии ино­зем­ной сол­дат­чи­ны, они име­ли пол­ное пра­во ожи­дать поща­ды в силу тех вовсе не похваль­ных прин­ци­пов рим­ско­го государ­ст­вен­но­го пра­ва, кото­рые обык­но­вен­но при­ме­ня­лись к отло­жив­шим­ся от сою­за общи­нам. Одна­ко не толь­ко сам Мар­целл запят­нал свою воин­скую честь, отдав бога­тый тор­го­вый город на раз­граб­ле­ние, во вре­мя кото­ро­го вме­сте со мно­же­ст­вом граж­дан погиб и Архи­мед, но даже рим­ский сенат не внял запозда­лым жало­бам сира­ку­зян на про­слав­лен­но­го пол­ко­во­д­ца и не воз­вра­тил жите­лям отня­то­го у них иму­ще­ства, ни горо­ду его преж­ней сво­бо­ды. Сира­ку­зы вме­сте с преж­де нахо­див­ши­ми­ся в их зави­си­мо­сти горо­да­ми посту­пи­ли в чис­ло общин, обя­зан­ных упла­чи­вать Риму пода­ти; толь­ко Тав­ро­ме­ний и Нее­тон были урав­не­ны в пра­вах с Мес­са­ной; леон­тин­ская терри­то­рия была обра­ще­на в рим­ские государ­ст­вен­ные земель­ные вла­де­ния; мест­ные земле­вла­дель­цы сде­ла­лись рим­ски­ми арен­да­то­ра­ми, а в гос­под­ст­во­вав­шей над гава­нью части горо­да, на «ост­ро­ве», было впредь запре­ще­но жить сира­куз­ским граж­да­нам.

Малая вой­на в Сици­лии

Таким обра­зом, Сици­лия была, по-види­мо­му, окон­ча­тель­но утра­че­на Кар­фа­ге­ном; но и там гений Ган­ни­ба­ла изда­ли вли­ял на ход собы­тий. В кар­фа­ген­скую армию, сто­яв­шую в без­дей­ст­вии под­ле Акра­ган­та под началь­ст­вом Ган­но­на и Эпи­кида, был при­слан Ган­ни­ба­лом кава­ле­рий­ский офи­цер, ливи­ец Мутин, кото­рый взял на себя коман­до­ва­ние нуми­дий­ской кон­ни­цей; во гла­ве сво­их лету­чих отрядов он стал разду­вать в откры­тое пла­мя нена­висть, кото­рую воз­буди­ли рим­ляне на всем ост­ро­ве сво­и­ми наси­ли­я­ми, и начал пар­ти­зан­скую вой­ну в самых широ­ких раз­ме­рах и с самым бле­стя­щим успе­хом; он даже выдер­жал несколь­ко удач­ных сты­чек с самим Мар­цел­лом, в то вре­мя когда кар­фа­ген­ская и рим­ская армии встре­ти­лись на бере­гах Гиме­ры. Но и здесь в малом мас­шта­бе созда­лись те же отно­ше­ния, какие суще­ст­во­ва­ли меж­ду Ган­ни­ба­лом и кар­фа­ген­ским сена­том. Назна­чен­ный этим сена­том глав­но­ко­ман­дую­щий пре­сле­до­вал с рев­ни­вой зави­стью при­слан­но­го Ган­ни­ба­лом офи­це­ра и наста­и­вал на том, чтобы всту­пить в бой с про­кон­су­лом без помо­щи Мути­на и нуми­дий­цев. Жела­ние Ган­но­на было испол­не­но, и он потер­пел пол­ное пора­же­ние. Это не заста­ви­ло Мути­на свер­нуть с наме­чен­но­го пути; он удер­жал­ся внут­ри стра­ны, занял несколь­ко неболь­ших горо­дов и бла­го­да­ря полу­чен­ным им из Кар­фа­ге­на зна­чи­тель­ным под­креп­ле­ни­ям ока­зал­ся в состо­я­нии мало-пома­лу рас­ши­рить сфе­ру сво­их воен­ных опе­ра­ций. Его успе­хи были так бле­стя­щи, что глав­но­ко­ман­дую­щий, не видя ино­го сред­ства с.490 изба­вить­ся от помра­чав­ше­го его соб­ст­вен­ную сла­ву кава­ле­рий­ско­го офи­це­ра, отнял у Мути­на коман­до­ва­ние лег­кой кава­ле­ри­ей и заме­нил его сво­им сыном.

Акра­гант занят рим­ля­на­ми

Нуми­ди­ец, уже в тече­ние двух лет удер­жи­вав­ший ост­ров во вла­сти сво­их фини­кий­ских пове­ли­те­лей, вышел нако­нец из тер­пе­ния; вме­сте со сво­и­ми всад­ни­ка­ми, отка­зав­ши­ми­ся пови­но­вать­ся млад­ше­му Ган­но­ну, он всту­пил в пере­го­во­ры с рим­ским глав­но­ко­ман­дую­щим Мар­ком Вале­ри­ем Леви­ном и сдал ему Акра­гант. Ган­нон спас­ся бег­ст­вом на про­стой лод­ке и отпра­вил­ся в Кар­фа­ген, чтобы изве­стить сво­их еди­но­мыш­лен­ни­ков о постыд­ной измене оте­че­ству со сто­ро­ны при­слан­но­го Ган­ни­ба­лом офи­це­ра; сто­яв­ший в горо­де фини­кий­ский гар­ни­зон был изруб­лен рим­ля­на­ми, а мест­ные граж­дане были про­да­ны в раб­ство (544) [210 г.]. Чтобы пред­о­хра­нить ост­ров от напа­де­ний, ана­ло­гич­ных высад­ке 540 г. [214 г.], в горо­де были посе­ле­ны новые жите­ли из чис­ла пре­дан­ных рим­ля­нам сици­лий­цев; так окон­чил свое суще­ст­во­ва­ние древ­ний вели­че­ст­вен­ный Акра­гант.

Спо­кой­ст­вие в Сици­лии

Поко­рив всю Сици­лию, рим­ляне поза­бо­ти­лись о вос­ста­нов­ле­нии спо­кой­ст­вия и поряд­ка на этом нахо­див­шем­ся в состо­я­нии пол­ной раз­ру­хи ост­ро­ве. Весь раз­бой­ни­чий сброд, хозяй­ни­чав­ший внут­ри ост­ро­ва, был согнан в одну кучу и пере­ве­зен в Ита­лию, где он стал пред­при­ни­мать из Реги­о­на опу­сто­ши­тель­ные набе­ги на терри­то­рию ган­ни­ба­лов­ских союз­ни­ков; рим­ское пра­ви­тель­ство сде­ла­ло все от него зави­сев­шее, чтобы под­нять на ост­ро­ве зем­леде­лие, при­шед­шее в совер­шен­ный упа­док. В кар­фа­ген­ском сена­те еще не раз захо­ди­ла речь об отправ­ке флота в Сици­лию и о воз­об­нов­ле­нии там вой­ны, но все это оста­лось в про­ек­те.

Филипп Македон­ский и его мед­ли­тель­ность

Македо­ния мог­ла бы ока­зать более реши­тель­ное вли­я­ние на ход собы­тий, чем Сира­ку­зы. От восточ­ных дер­жав в то вре­мя нель­зя было ожи­дать ни помо­щи, ни поме­хи. Един­ст­вен­ный союз­ник Филип­па Антиох Вели­кий дол­жен был счи­тать за сча­стье, что после реши­тель­ной победы егип­тян при Рафии в 537 г. [217 г.] сла­бо­ха­рак­тер­ный Фило­па­тор заклю­чил с ним мир на осно­ва­нии sta­tus quo; частью сопер­ни­че­ство с Лагида­ми и посто­ян­ная угро­за воз­об­нов­ле­ния вой­ны, частью вос­ста­ния пре­тен­ден­тов внут­ри стра­ны и раз­ные пред­при­я­тия в Малой Азии, в Бак­трии и в восточ­ных сатра­пи­ях не поз­во­ли­ли ему при­мкнуть к той вели­кой анти­рим­ской коа­ли­ции, о кото­рой помыш­лял Ган­ни­бал. Еги­пет­ский двор сто­ял реши­тель­но на сто­роне Рима, с кото­рым воз­об­но­вил союз в 544 г. [210 г.], но от Пто­ле­мея Фило­па­то­ра Рим не мог ожи­дать иной помо­щи кро­ме при­сыл­ки кораб­лей с хле­бом. Поэто­му Македо­нии и Гре­ции внут­рен­ние раздо­ры, а не что-либо дру­гое, поме­ша­ли высту­пить реши­тель­но в той вели­кой борь­бе, кото­рая велась в Ита­лии; они мог­ли бы вос­ста­но­вить честь эллин­ско­го име­ни, если бы были в состо­я­нии хотя бы в тече­ние несколь­ких лет дей­ст­во­вать заод­но про­тив обще­го вра­га. Прав­да, в Гре­ции обна­ру­жи­ва­лись при­зна­ки имен­но тако­го настро­е­ния умов. Про­ро­че­ские сло­ва Аге­лая из Нав­пак­та о том, что он опа­са­ет­ся, как бы в ско­ром вре­ме­ни не пре­кра­ти­лись совер­шен­но те состя­за­ния, кото­ры­ми зани­ма­лись в то вре­мя элли­ны; его насто­я­тель­ные уве­ща­ния обра­тить взо­ры на Запад и не допу­стить, чтобы более силь­ная дер­жа­ва вос­ста­но­ви­ла меж­ду все­ми борю­щи­ми­ся пар­ти­я­ми согла­сие, нало­жив на них оди­на­ко­вое иго, — все эти речи мно­го содей­ст­во­ва­ли заклю­че­нию мира меж­ду Филип­пом и это­лий­ца­ми (537) [217 г.]; зна­че­ние это­го мира ясно выра­же­но в том, что это­лий­ский союз немед­лен­но назна­чил Аге­лая сво­им стра­те­гом. Нацио­наль­ный пат­рио­тизм вспых­нул в Гре­ции точ­но так же, как и в Кар­фа­гене; был миг, когда с.491 каза­лось воз­мож­ным раз­жечь нацио­наль­ную вой­ну элли­нов с Римом. Но во гла­ве тако­го пред­при­я­тия мог стать толь­ко Филипп Македон­ский, а ему не хва­та­ло ни того вооду­шев­ле­ния, ни той веры в нацию, с кото­ры­ми толь­ко и мож­но было вести такую вой­ну. Ему была не по силам труд­ная зада­ча пре­вра­тить­ся из при­тес­ни­те­ля Гре­ции в ее защит­ни­ка. Сво­ей нере­ши­тель­но­стью при заклю­че­нии сою­за с Ган­ни­ба­лом он уже охла­дил пер­вые горя­чие поры­вы гре­че­ских пат­риотов, а когда вслед за тем он при­нял уча­стие в борь­бе про­тив Рима, его мето­ды веде­ния вой­ны мог­ли еще менее вну­шать сим­па­тию и дове­рие. Его пер­вая, пред­при­ня­тая им еще в год бит­вы при Кан­нах (538) [216 г.], попыт­ка завла­деть горо­дом Апол­ло­ни­ей закон­чи­лась самым смеш­ным обра­зом: Филипп поспеш­но повер­нул тогда назад под вли­я­ни­ем ни на чем не осно­ван­ных слу­хов, буд­то рим­ский флот идет в Адри­а­ти­че­ское море. Это слу­чи­лось еще до окон­ча­тель­но­го раз­ры­ва с Римом; а когда этот раз­рыв нако­нец состо­ял­ся, то и дру­зья и недру­ги ожи­да­ли высад­ки македо­нян в южной Ита­лии. На этот слу­чай в Брун­ди­зии с 539 г. [215 г.] оста­ва­лись рим­ский флот и рим­ская армия; Филипп, у кото­ро­го не было воен­ных кораб­лей, стал стро­ить фло­ти­лию лег­ких илли­рий­ских судов для пере­воз­ки сво­ей армии. Но, когда насту­пи­ла мину­та дей­ст­во­вать, муже­ство поки­ну­ло его при мыс­ли, что он может встре­тить­ся в море со страш­ны­ми пяти­па­луб­ны­ми кораб­ля­ми; он не испол­нил дан­но­го сво­е­му союз­ни­ку Ган­ни­ба­лу обе­ща­ния пред­при­нять высад­ку, а чтобы не оста­вать­ся в пол­ном без­дей­ст­вии, решил­ся напасть на вла­де­ния рим­лян в Эпи­ре, состав­ляв­шие долю обе­щан­ной ему добы­чи (540) [214 г.]. Даже в луч­шем слу­чае ниче­го бы из это­го не вышло: одна­ко рим­ляне, напе­ре­кор ожи­да­ни­ям Филип­па, не удо­воль­ст­во­ва­лись ролью зри­те­лей, наблюдаю­щих с про­ти­во­по­лож­но­го бере­га за успе­ха­ми непри­я­те­ля; они хоро­шо зна­ли, что насту­па­тель­ны­ми дей­ст­ви­я­ми лег­че защи­тить свои вла­де­ния, чем обо­ро­ни­тель­ны­ми. Поэто­му рим­ский флот пере­вез отряд войск из Брун­ди­зия в Эпир; Ори­кон был сно­ва отнят у царя, в Апол­ло­нии был постав­лен рим­ский гар­ни­зон, а македон­ский лагерь был взят при­сту­пом; после это­го Филипп пере­шел от нере­ши­тель­но­сти к пол­но­му без­дей­ст­вию и в тече­ние несколь­ких лет ниче­го не пред­при­ни­мал, невзи­рая на жало­бы Ган­ни­ба­ла, тщет­но пытав­ше­го­ся вдох­нуть в душу вяло­го и недаль­но­вид­но­го Филип­па свою соб­ст­вен­ную энер­гию и про­ни­ца­тель­ность. Когда сно­ва воз­об­но­ви­лись воен­ные дей­ст­вия — это слу­чи­лось опять-таки поми­мо Филип­па. После паде­ния Тарен­та (542) [212 г.], доста­вив­ше­го Ган­ни­ба­лу пре­вос­ход­ную гавань на том самом бере­гу, кото­рый был наи­бо­лее удоб­ным для высад­ки македон­ской армии, рим­ляне поста­ра­лись изда­ли пари­ро­вать угро­жав­ший им удар и при­чи­ни­ли македо­ня­нам столь­ко домаш­них хло­пот, что те не мог­ли и помыш­лять о напа­де­нии на Ита­лию. В Гре­ции нацио­наль­ный порыв, есте­ствен­но, дав­но уже остыл.

Рим во гла­ве гре­че­ской коа­ли­ции про­тив Македо­нии

Вос­поль­зо­вав­шись ста­ры­ми про­ти­во­ре­чи­я­ми меж­ду Гре­ци­ей и Македо­ни­ей и новы­ми про­ма­ха­ми и неспра­вед­ли­во­стя­ми, в кото­рых про­ви­нил­ся Филипп, рим­ский адми­рал Левин смог без боль­шо­го труда орга­ни­зо­вать про­тив Македо­нии коа­ли­цию из сред­них и мел­ких гре­че­ских государств под рим­ским про­тек­то­ра­том. Во гла­ве этой коа­ли­ции сто­я­ли это­лий­цы: Левин сам при­был на собра­ние и скло­нил на свою сто­ро­ну обе­ща­ни­ем доста­вить им дав­но желан­ное обла­да­ние Акар­нан­ской обла­стью. Они заклю­чи­ли с Римом чест­ный уго­вор общи­ми сила­ми ото­брать у осталь­ных элли­нов и зем­ли и людей, с тем чтобы зем­ля доста­лась это­лий­цам, а люди с.492 и дви­жи­мое иму­ще­ство — рим­ля­нам. К ним при­со­еди­ни­лись в соб­ст­вен­но Гре­ции те государ­ства, кото­рые были нерас­по­ло­же­ны к македо­ня­нам или, вер­нее, к ахей­цам: в Атти­ке — Афи­ны, в Пело­пон­не­се — Элида и Мес­се­на и глав­ным обра­зом Спар­та, чья дрях­лая кон­сти­ту­ция имен­но в то вре­мя была опро­ки­ну­та отваж­ным сол­да­том Махе­нидом, наме­ре­вав­шим­ся дес­по­ти­че­ски управ­лять от име­ни несо­вер­шен­но­лет­не­го Пелоп­са и утвер­дить вла­ды­че­ство аван­тю­риз­ма при помо­щи набран­ных наем­ни­ков.

Веде­ние вой­ны без вся­ких резуль­та­тов

Сюда же при­мкну­ли веч­ные вра­ги Македо­нии, началь­ни­ки полу­ди­ких фра­кий­ских и илли­рий­ских пле­мен и, нако­нец, пер­гам­ский царь Аттал, с даль­но­вид­но­стью и энер­ги­ей ста­рав­ший­ся осла­бить два вели­ких гре­че­ских государ­ства, кото­ры­ми были окру­же­ны его вла­де­ния, и поспе­шив­ший всту­пить под рим­ский про­тек­то­рат, пока его уча­стие в сою­зе еще име­ло какую-нибудь цену. Опи­са­ние всех пери­пе­тий этой бес­цель­ной борь­бы не при­нес­ло бы ни радо­сти, ни поль­зы. Хотя Филипп, кото­рый был силь­нее каж­до­го из сво­их про­тив­ни­ков, взя­тых в отдель­но­сти, и отра­жал со всех сто­рон их напа­де­ния с энер­ги­ей и отва­гой, одна­ко он исто­щил все свои силы на эту без­вы­ход­ную обо­ро­ну. Он был все вре­мя занят то борь­бой с это­лий­ца­ми, истре­бив­ши­ми несчаст­ных акар­нан­цев при содей­ст­вии рим­ско­го флота и угро­жав­ши­ми Лок­риде и Фес­са­лии, то защи­тою север­ных про­вин­ций от наше­ст­вия вар­ва­ров, то достав­кой помо­щи ахей­цам про­тив хищ­ни­че­ских набе­гов это­лий­цев и спар­тан­цев; а кро­ме того пер­гам­ский царь Аттал и рим­ский адми­рал Пуб­лий Суль­пи­ций то угро­жа­ли сво­и­ми соеди­нен­ны­ми флота­ми восточ­но­му бере­гу, то выса­жи­ва­ли вой­ска в Эвбее. Все дви­же­ния Филип­па были пара­ли­зо­ва­ны отсут­ст­ви­ем воен­но­го флота; дело дохо­ди­ло до того, что он выпра­ши­вал воен­ные кораб­ли в Вифи­нии у сво­его союз­ни­ка Пру­зия и даже у Ган­ни­ба­ла. Толь­ко в кон­це вой­ны он решил­ся на то, с чего дол­жен был начать, — при­ка­зал постро­ить 100 воен­ных кораб­лей; но если это при­ка­за­ние и было испол­не­но, то его кораб­ли все-таки не полу­чи­ли ника­ко­го при­ме­не­ния.

Мир меж­ду Филип­пом и гре­ка­ми

Вся­кий, кто пони­мал поло­же­ние Гре­ции и при­ни­мал в нем близ­кое уча­стие, сожа­лел о пагуб­ной войне, во вре­мя кото­рой послед­ние силы Гре­ции исто­ща­лись в меж­до­усо­би­цах, а стра­на разо­ря­лась; тор­го­вые горо­да Родос, Хиос, Мити­ле­на, Визан­тия, Афи­ны и даже Еги­пет пыта­лись не раз взять на себя роль посред­ни­ков. Дей­ст­ви­тель­но, миро­лю­би­вая сдел­ка была в инте­ре­сах обе­их сто­рон. От вой­ны силь­но стра­да­ли как македо­няне, так и это­лий­цы, от кото­рых тре­бо­ва­лось более жертв, чем от дру­гих рим­ских союз­ни­ков, в осо­бен­но­сти с тех пор как Филипп при­влек на свою сто­ро­ну царь­ка афа­ма­нов и этим дал воз­мож­ность македо­ня­нам втор­гать­ся внутрь Это­лии. Сре­ди это­лий­цев мно­гие нача­ли пони­мать, на какую низ­кую и пагуб­ную роль обре­кал их союз с Римом; вся Гре­ция была охва­че­на воз­му­ще­ни­ем, когда это­лий­цы ста­ли сооб­ща с рим­ля­на­ми про­да­вать эллин­ских граж­дан мас­са­ми в раб­ство, как они это дела­ли в Анти­ки­ре, Орео­се, Диме и Эгине. Впро­чем, это­лий­цы уже не были сво­бод­ны в сво­их дей­ст­ви­ях: они посту­пи­ли очень сме­ло, заклю­чив с Филип­пом мир поми­мо сво­их союз­ни­ков, так как при бла­го­при­ят­ном обо­ро­те, кото­рый нача­ли при­ни­мать дела в Испа­нии и Ита­лии, рим­ляне вовсе не жела­ли пре­кра­щать вой­ну, кото­рую вели лишь при помо­щи несколь­ких кораб­лей и кото­рая обру­ши­ва­лась всей сво­ей тяже­стью и все­ми сво­и­ми невы­го­да­ми на это­лий­цев. Эти послед­ние нако­нец вня­ли прось­бам горо­дов, взяв­ших на себя роль посред­ни­ков, и мир меж­ду гре­че­ски­ми государ­ства­ми был с.493 заклю­чен зимой 548/549 г. [206/205 г.], несмот­ря на оппо­зи­цию со сто­ро­ны рим­лян. Из слиш­ком могу­ще­ст­вен­но­го союз­ни­ка Это­лия созда­ла себе опас­но­го вра­га; одна­ко рим­ский сенат не нашел в тот момент удоб­ным карать за нару­ше­ние союз­но­го дого­во­ра, так как имен­но в то вре­мя ему нуж­ны были все мате­ри­аль­ные силы исто­щен­но­го государ­ства для реши­тель­ной экс­пе­ди­ции в Афри­ку.

Мир меж­ду Филип­пом и Римом

Рим­ляне сочли даже целе­со­об­раз­ным окон­чить вой­ну с Филип­пом, кото­рая потре­бо­ва­ла бы от них зна­чи­тель­ных уси­лий, после того как в ней пере­ста­ли при­ни­мать уча­стие это­лий­цы; они заклю­чи­ли с Филип­пом мир, кото­рый в сущ­но­сти вос­ста­но­вил такое же поло­же­ние дел, какое суще­ст­во­ва­ло и до вой­ны, и оста­вил во вла­сти рим­лян все их преж­ние вла­де­ния на бере­гах Эпи­ра за исклю­че­ни­ем незна­чи­тель­ной атин­тан­ской терри­то­рии. При тогдаш­них обсто­я­тель­ствах Филипп дол­жен был счи­тать за сча­стье такие мир­ные усло­вия; но этот исход вой­ны дока­зал то, что уже и без того было ясно для вся­ко­го: что все неслы­хан­ные бед­ст­вия, кото­рые навлек­ла на Гре­цию деся­ти­лет­няя вой­на со всем ее воз­му­ти­тель­ным бес­че­ло­ве­чьем, не при­нес­ли ника­кой поль­зы и что гран­ди­оз­ная и вер­но рас­счи­тан­ная ком­би­на­ция, кото­рую заду­мал Ган­ни­бал и в кото­рой на один миг при­ня­ла уча­стие Гре­ция, рух­ну­ла без­воз­врат­но.

Вой­на в Испа­нии

В Испа­нии, где еще царил гений Гамиль­ка­ра и Ган­ни­ба­ла, борь­ба была более упор­ной. Она велась с пере­мен­ным сча­стьем, при­чи­ною чему было свое­об­ра­зие харак­те­ра стра­ны и нра­вов насе­ле­ния. Кре­стьян-пас­ту­хов, кото­рые жили в живо­пис­ной долине Эбро и в рос­кош­ной пло­до­род­ной Анда­лу­зии, а так­же меж­ду Эбро и Анда­лу­зи­ей на суро­вом плос­ко­го­рье, пере­ре­зан­ном мно­го­чис­лен­ны­ми леси­сты­ми гора­ми, было столь же лег­ко собрать для служ­бы в зем­ском опол­че­нии, сколь труд­но водить про­тив непри­я­те­ля или хотя бы толь­ко удер­жи­вать в каком-либо пунк­те. Таких же трудов сто­и­ло и объ­еди­нить горо­да для како­го-либо реши­тель­но­го и обще­го выступ­ле­ния, хотя каж­дый из них в отдель­но­сти упор­но защи­щал­ся за сво­и­ми сте­на­ми про­тив вся­ко­го напа­де­ния. Все они, по-види­мо­му, не дела­ли ника­ко­го раз­ли­чия меж­ду рим­ля­на­ми и кар­фа­ге­ня­на­ми. Тузем­цам было все рав­но, кто завла­дел боль­шей или мень­шей частью полу­ост­ро­ва — те ли непро­ше­ные гости, кото­рые засе­ли в долине Эбро, или те, кото­рые засе­ли на бере­гах Гва­дал­кви­ви­ра; отто­го-то в этой войне почти вовсе не про­яв­ля­лась столь харак­тер­ная для испан­цев ярая при­вер­жен­ность к какой-нибудь пар­тии; толь­ко Сагунт со сто­ро­ны рим­лян и Аста­па со сто­ро­ны кар­фа­ге­нян яви­лись в этом отно­ше­нии исклю­че­ни­ем. А так как ни рим­ляне, ни афри­кан­цы не при­ве­ли с собой войск в доста­точ­ном чис­ле, то воен­ные дей­ст­вия по необ­хо­ди­мо­сти пре­вра­ти­лись с обе­их сто­рон в вер­бов­ку при­вер­жен­цев, успех кото­рой зави­сел не столь­ко от уме­нья вну­шить дей­ст­ви­тель­ную пре­дан­ность, сколь­ко от стра­ха, от денег и от раз­ных слу­чай­но­стей; когда же каза­лось, что вой­на начи­на­ет бли­зить­ся к кон­цу, она обык­но­вен­но пре­вра­ща­лась в бес­ко­неч­ный ряд осад и пар­ти­зан­ских сты­чек, с тем чтобы ско­ро сно­ва вспых­нуть из-под пеп­ла. Армии появ­ля­лись и исче­за­ли подоб­но дюнам на бере­гу моря; там, где вче­ра была гора, сего­дня не оста­лось от нее и следа. В ито­ге пере­вес был на сто­роне рим­лян частью отто­го, что они появи­лись в Испа­нии в каче­стве осво­бо­ди­те­лей стра­ны от ига фини­кий­цев, частью отто­го, что им повез­ло в выбо­ре сво­их вождей и что они при­ве­ли с собой более мно­го­чис­лен­ные отряды надеж­ных сол­дат; впро­чем, дошед­шие до нас сведе­ния так непол­ны и так сбив­чи­вы в хро­но­ло­ги­че­ском отно­ше­нии, что нет ника­кой с.494 воз­мож­но­сти удо­вле­тво­ри­тель­но опи­сать вой­ну, кото­рая велась выше­ука­зан­ным обра­зом.

Успе­хи Сци­пи­о­нов

Оба рим­ских намест­ни­ка на полу­ост­ро­ве — Гней и Пуб­лий Сци­пи­о­ны — были хоро­ши­ми пол­ко­во­д­ца­ми и пре­вос­ход­ны­ми адми­ни­ст­ра­то­ра­ми, в осо­бен­но­сти пер­вый из них, и зада­чу свою они выпол­ни­ли с бле­стя­щим успе­хом. Не толь­ко пире­ней­ские про­хо­ды посто­ян­но нахо­ди­лись во вла­сти рим­лян и была с боль­ши­ми поте­ря­ми отра­же­на попыт­ка вос­ста­но­вить пре­рван­ное сухо­пут­ное сооб­ще­ние меж­ду непри­я­тель­ским глав­но­ко­ман­дую­щим и его глав­ной квар­ти­рой, не толь­ко в Тарра­коне был создан по образ­цу Ново­го Кар­фа­ге­на Новый Рим бла­го­да­ря соору­же­нию обшир­ных укреп­ле­ний и устрой­ству гава­ни, но и в Анда­лу­зии рим­ские армии сра­жа­лись с успе­хом еще в 539 г. [215 г.]; в сле­дую­щем (540) [214 г.] году был пред­при­нят туда новый поход, кото­рый ока­зал­ся еще более удач­ным; рим­ляне про­ник­ли почти до Гер­ку­ле­со­вых стол­бов, рас­ши­ри­ли в южной Испа­нии свой про­тек­то­рат и нако­нец, сно­ва захва­тив и вос­ста­но­вив Сагунт, при­об­ре­ли важ­ный пост на линии меж­ду Эбро и Кар­та­ге­ной, упла­тив вме­сте с тем по мере воз­мож­но­сти ста­рый нацио­наль­ный долг.

Вос­ста­ние Сифа­к­са про­тив кар­фа­ге­нян

Вытес­нив таким обра­зом почти совер­шен­но кар­фа­ге­нян из Испа­нии, Сци­пи­о­ны суме­ли даже в самой Афри­ке создать опас­но­го для кар­фа­ге­нян вра­га в лице вла­дев­ше­го тепе­реш­ни­ми про­вин­ци­я­ми Ора­ном и Алжи­ром могу­ще­ст­вен­но­го запад­но-афри­кан­ско­го прин­ца Сифа­к­са, кото­рый всту­пил (око­ло 541 г.) [213 г.] в союз с рим­ля­на­ми. Если бы рим­ляне были в состо­я­нии при­слать ему на помощь армию, они мог­ли бы наде­ять­ся на зна­чи­тель­ный успех; но имен­но в то вре­мя в Ита­лии не было ни одно­го лиш­не­го сол­да­та, а испан­ская армия была слиш­ком немно­го­чис­лен­на, чтобы дро­бить­ся. Одна­ко и соб­ст­вен­ные вой­ска Сифа­к­са, обу­чен­ные и руко­во­ди­мые рим­ски­ми офи­це­ра­ми, под­ня­ли сре­ди ливий­ских под­дан­ных Кар­фа­ге­на настоль­ко серь­ез­ное бро­же­ние, что заме­няв­ший глав­но­ко­ман­дую­ще­го в Испа­нии и в Афри­ке Гасдру­бал Бар­ка сам отпра­вил­ся в Афри­ку с отбор­ны­ми испан­ски­ми вой­ска­ми. Он, по всей веро­ят­но­сти, и был винов­ни­ком того, что дела при­ня­ли там дру­гое направ­ле­ние; вла­дев­ший тепе­ре­ш­ней про­вин­ци­ей Кон­стан­ти­ной царь Гала, издав­на сопер­ни­чав­ший с Сифа­к­сом, высту­пил на сто­роне Кар­фа­ге­на, а его отваж­ный сын Мас­си­нис­са раз­бил Сифа­к­са и при­нудил его заклю­чить мир. Впро­чем, об этой войне в Ливии до нас не дошло почти ника­ких сведе­ний, кро­ме рас­ска­за о жесто­ком мще­нии, кото­ро­му Кар­фа­ген по сво­е­му обык­но­ве­нию под­верг­нул мятеж­ни­ков после одер­жан­ной Мас­си­нис­сой победы.

Пора­же­ние и смерть Сци­пи­о­нов

Такой обо­рот дела в Афри­ке ока­зал­ся чре­ва­тым послед­ст­ви­я­ми и для испан­ской вой­ны. Гасдру­бал сно­ва мог воз­вра­тить­ся в Испа­нию (543) [211 г.], куда вско­ре вслед за ним при­бы­ли зна­чи­тель­ные под­креп­ле­ния и сам Мас­си­нис­са. Сци­пи­о­ны, кото­рые в отсут­ст­вие непри­я­тель­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го (541, 542) [213, 212 гг.] не пере­ста­ва­ли соби­рать в кар­фа­ген­ских вла­де­ни­ях добы­чу и наби­рать там при­вер­жен­цев, ока­за­лись неожи­дан­но под угро­зой напа­де­ния со сто­ро­ны такой мно­го­чис­лен­ной непри­я­тель­ской армии, что были при­нуж­де­ны сде­лать выбор меж­ду отступ­ле­ни­ем за Эбро и обра­ще­ни­ем за помо­щью к испан­цам. Они пред­по­чли послед­нее и наня­ли 20 тысяч кельт­ибе­ров; затем, чтобы было удоб­нее сра­жать­ся с тре­мя непри­я­тель­ски­ми арми­я­ми, нахо­див­ши­ми­ся под началь­ст­вом Гасдру­ба­ла Бар­ки, Гасдру­ба­ла, сына Гисго­на, и Маго­на, они разде­ли­ли свои рим­ские вой­ска. Этим они под­гото­ви­ли свою гибель. В то вре­мя как Гней сто­ял лаге­рем про­тив Гасдру­ба­ла Бар­ки с арми­ей, в состав кото­рой вхо­ди­ли все испан­ские вой­ска и в кото­рой рим­ские вой­ска состав­ля­ли толь­ко треть, с.495 Гасдру­ба­лу без боль­шо­го труда уда­лось скло­нить послед­них к отступ­ле­нию за уста­нов­лен­ное денеж­ное воз­на­граж­де­ние, что по поня­ти­ям их наем­ной мора­ли, быть может, и не счи­та­лось изме­ной, так как они не пере­шли на сто­ро­ну про­тив­ни­ка тех, кто их нанял. Рим­ско­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как начать поспеш­ное отступ­ле­ние, во вре­мя кото­ро­го непри­я­тель сле­до­вал за ним по пятам. Тем вре­ме­нем две дру­гие фини­кий­ские армии, нахо­див­ши­е­ся под началь­ст­вом Гасдру­ба­ла, сына Гисго­на, и Маго­на, стре­ми­тель­но напа­ли на вто­рой рим­ский кор­пус, нахо­див­ший­ся под началь­ст­вом Пуб­лия, и пред­во­ди­мые Мас­си­нис­сой тол­пы отваж­ных всад­ни­ков доста­ви­ли кар­фа­ге­ня­нам реши­тель­ный пере­вес. Рим­ский лагерь был уже почти окру­жен, а с при­хо­дом уже быв­ших неда­ле­ко испан­ских вспо­мо­га­тель­ных войск рим­ля­нам были бы запер­ты все выхо­ды. Сме­лая попыт­ка про­кон­су­ла дви­нуть­ся с его луч­ши­ми вой­ска­ми навстре­чу испан­цам, преж­де чем они запол­ни­ли сво­им при­бы­ти­ем про­бел в бло­ка­де, окон­чи­лась неуда­чей. Пере­вес был сна­ча­ла на сто­роне рим­лян, но выслан­ная вслед за ними нуми­дий­ская кон­ни­ца ско­ро настиг­ла их и не толь­ко поме­ша­ла им вос­поль­зо­вать­ся уже напо­ло­ви­ну одер­жан­ной победой, но и задер­жа­ла их отступ­ле­ние до при­бы­тия фини­кий­ской пехоты; а когда глав­но­ко­ман­дую­щий был убит, эта про­иг­ран­ная бит­ва пре­вра­ти­лась в пора­же­ние. После того как с Пуб­ли­ем было покон­че­но, все три кар­фа­ген­ские армии вне­зап­но напа­ли на Гнея, кото­рый мед­лен­но отсту­пал, с трудом обо­ро­ня­ясь от одной из них, а нуми­дий­ская кон­ни­ца отре­за­ла ему путь к отступ­ле­нию. Рим­ский кор­пус был загнан на откры­тый холм, где даже нель­зя было раз­бить лаге­ря, и был частью изруб­лен, частью взят в плен; о самом глав­но­ко­ман­дую­щем нико­гда не мог­ли узнать ниче­го досто­вер­но­го. Толь­ко неболь­шой отряд успел пере­пра­вить­ся на дру­гой берег Эбро бла­го­да­ря отлич­но­му офи­це­ру из шко­лы Гнея Гаю Мар­цию; туда же уда­лось лега­ту Титу Фон­тею в цело­сти пере­ве­сти часть Пуб­ли­е­ва кор­пу­са, оста­вав­шу­ю­ся в лаге­ре, и даже бо́льшая часть раз­бро­сан­ных по южной Испа­нии рим­ских гар­ни­зо­нов успе­ла пере­брать­ся туда же.

Испа­ния утра­че­на рим­ля­на­ми вплоть до Эбро

Фини­кий­цы ста­ли бес­спор­но вла­ды­че­ст­во­вать во всей Испа­нии вплоть до Эбро, и, каза­лось, уже неда­ле­ка была та мину­та, когда они перей­дут на дру­гую сто­ро­ну этой реки, очи­стят от рим­лян Пире­неи и вос­ста­но­вят сооб­ще­ние с Ита­ли­ей. Край­няя опас­ность, в кото­рой нахо­дил­ся тогда рим­ский лагерь, заста­ви­ла армию воз­ло­жить глав­ное коман­до­ва­ние на того, кто был самым спо­соб­ным. Обой­дя более ста­рых и не лишен­ных даро­ва­ний офи­це­ров, сол­да­ты избра­ли началь­ни­ком армии упо­мя­ну­то­го выше Гая Мар­ция, и его уме­лое руко­вод­ство и, быть может, лег­кая вза­им­ная зависть и раздо­ры трех кар­фа­ген­ских пол­ко­вод­цев отня­ли у этих послед­них воз­мож­ность вос­поль­зо­вать­ся пло­да­ми их круп­ной победы. Пере­шед­шие через реку кар­фа­ген­ские вой­ска были отбро­ше­ны назад, и рим­ляне удер­жа­лись на линии Эбро до при­бы­тия новой армии и ново­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го.

Отправ­ка Неро­на в Испа­нию

К сча­стью, бла­го­да­ря ново­му направ­ле­нию, кото­рое при­ня­ли воен­ные дей­ст­вия в Ита­лии, где толь­ко что пала Капуя, рим­ское пра­ви­тель­ство ока­за­лось в состо­я­нии при­слать в Испа­нию леги­он из 12 тысяч чело­век под началь­ст­вом про­пре­то­ра Гая Клав­дия Неро­на, вос­ста­но­вив­ший там рав­но­ве­сие меж­ду бое­вы­ми сила­ми про­тив­ни­ков. Экс­пе­ди­ция, кото­рая была пред­при­ня­та в сле­дую­щем (544) [210 г.] году в Анда­лу­зию, была очень успеш­на; Гасдру­бал Бар­ка был окру­жен со всех сто­рон и избег капи­ту­ля­ции толь­ко при помо­щи небла­го­вид­ной хит­ро­сти и явно­го нару­ше­ния с.496 дан­но­го сло­ва. Одна­ко Нерон не был таким глав­но­ко­ман­дую­щим, какой был нужен для вой­ны в Испа­нии. Это был спо­соб­ный офи­цер, но кру­той, вспыль­чи­вый и не поль­зу­ю­щий­ся попу­ляр­но­стью чело­век, не умев­ший ни воз­об­нов­лять ста­рин­ные свя­зи с тузем­ца­ми или заво­дить новые, ни извле­кать выго­ды из неспра­вед­ли­во­сти и высо­ко­ме­рия, с кото­ры­ми пуний­цы тре­ти­ро­ва­ли после Сци­пи­о­нов и дру­зей и недру­гов в даль­ней Испа­нии, воз­буж­дая все­об­щую к себе нена­висть. Рим­ский сенат пра­виль­но оце­ни­вал и важ­ность и свое­об­раз­ные усло­вия испан­ской вой­ны, а от захва­чен­ных рим­ским фло­том и при­ве­зен­ных в Рим жите­лей Ути­ки он узнал, что Кар­фа­ген напря­га­ет все свои уси­лия, чтобы отпра­вить Гасдру­ба­ла и Мас­си­нис­су с силь­ной арми­ей за Пире­неи; поэто­му было реше­но отпра­вить в Испа­нию новые под­креп­ле­ния и еще одно­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го более высо­ко­го ран­га, избра­ние кото­ро­го было реше­но пре­до­ста­вить наро­ду.

Пуб­лий Сци­пи­он

Дол­гое вре­мя, как гла­сит рас­сказ, не явля­лось желаю­ще­го взять­ся за это труд­ное и опас­ное дело, пока нако­нец не высту­пил кан­дида­том моло­дой, два­дца­ти­се­ми­лет­ний офи­цер Пуб­лий Сци­пи­он, сын уби­то­го в Испа­нии гене­ра­ла того же име­ни, уже зани­мав­ший долж­но­сти воен­но­го три­бу­на и эди­ла. Труд­но пове­рить, чтобы рим­ский сенат пре­до­ста­вил такой важ­ный выбор на про­из­вол слу­чая в созван­ных им коми­ци­ях; точ­но так же труд­но пове­рить, что често­лю­бие и пат­рио­тизм до такой сте­пе­ни заглох­ли в Риме, что ни один опыт­ный офи­цер не высту­пил кан­дида­том на такой важ­ный пост. Если же, напро­тив того, сенат сам оста­но­вил свой выбор на моло­дом даро­ви­том и испы­тан­ном офи­це­ре, кото­рый отли­чил­ся в жар­ких бит­вах на Тичи­но и при Кан­нах, но кото­рый еще не достиг необ­хо­ди­мо­го ран­га, чтобы заме­нить быв­ших пре­то­ров и кон­су­лов, то совер­шен­но понят­но, поче­му был выбран такой спо­соб назна­че­ния, кото­рый мяг­ким путем наво­дил народ на избра­ние един­ст­вен­но­го кан­дида­та, несмот­ря на отсут­ст­вие у послед­не­го необ­хо­ди­мо­го ста­жа, и кото­рый вну­шал народ­ной тол­пе сочув­ст­вие как к это­му ново­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му, так и вооб­ще к очень непо­пу­ляр­ной испан­ской экс­пе­ди­ции. Если сенат зара­нее рас­счи­ты­вал на бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние, кото­рое про­из­ведет эта буд­то бы импро­ви­зи­ро­ван­ная кан­дида­ту­ра, то его ожи­да­ния оправ­да­лись пол­но­стью. Сын, отпра­вив­ший­ся для того, чтобы ото­мстить за смерть отца, кото­ро­му он за девять лет перед тем спас жизнь на бере­гах Тичи­но, муже­ст­вен­но-кра­си­вый юно­ша с длин­ны­ми куд­ря­ми, покрас­нев­ший от сму­ще­ния, когда вызвал­ся занять высо­кий пост за недо­стат­ком дру­го­го, луч­ше­го кан­дида­та, про­стой воен­ный три­бун, разом воз­веден­ный по выбо­ру цен­ту­рий на самую выс­шую долж­ность, — все это про­из­ве­ло на рим­ских граж­дан и кре­стьян силь­ное и неиз­гла­ди­мое впе­чат­ле­ние. И дей­ст­ви­тель­но, Пуб­лий Сци­пи­он и сам был полон вооду­шев­ле­ния и был спо­со­бен вооду­шев­лять дру­гих. Он не при­над­ле­жал к чис­лу тех немно­гих, кото­рые силой сво­ей желез­ной воли застав­ля­ют мир в тече­ние целых сто­ле­тий дви­гать­ся по ука­зан­ной ими новой колее или кото­рые схва­тив судь­бу за узду, в тече­ние дол­гих лет удер­жи­ва­ют ее, пока ее коле­са не пере­едут через них. По пору­че­нию сена­та Пуб­лий Сци­пи­он одер­жи­вал победы и заво­е­вы­вал стра­ны; бла­го­да­ря сво­им воен­ным лав­рам он зани­мал в Риме выдаю­ще­е­ся поло­же­ние и как государ­ст­вен­ный чело­век; но отсюда еще было дале­ко до Алек­сандра и Цеза­ря. В каче­стве пол­ко­во­д­ца он сде­лал для сво­его оте­че­ства не более того, что сде­лал Марк Мар­целл, а в поли­ти­че­ском отно­ше­нии — хотя он, быть может, сам и не созна­вал, сколь была с.497 непа­трио­тич­на и свое­ко­рыст­на его поли­ти­ка, — он при­чи­нил сво­е­му оте­че­ству по мень­шей мере столь­ко же вреда, сколь­ко доста­вил ему поль­зы сво­и­ми воен­ны­ми даро­ва­ни­я­ми. Тем не менее, в этой при­вле­ка­тель­ной лич­но­сти героя было какое-то осо­бое оча­ро­ва­ние; она была окру­же­на осле­пи­тель­ным орео­лом того радост­но­го и уве­рен­но­го в самом себе вооду­шев­ле­ния, кото­рое рас­про­стра­нял вокруг себя Сци­пи­он частью из убеж­де­ний, частью искус­ст­вен­но. У него было доста­точ­но пыл­кой фан­та­зии, чтобы согре­вать серд­ца, и доста­точ­но рас­чет­ли­во­сти, чтобы во всем под­чи­нять­ся тре­бо­ва­ни­ям бла­го­ра­зу­мия и не упус­кать из виду мел­ких подроб­но­стей; он был не настоль­ко про­сто­ду­шен, чтобы разде­лять сле­пую веру тол­пы в свое нис­по­сы­лае­мое свы­ше вдох­но­ве­ние, и не настоль­ко пря­мо­ду­шен, чтобы это опро­вер­гать; в глу­бине души он все же оста­вал­ся уве­рен­ным в том, что его охра­ня­ет осо­бая боже­ская бла­го­дать, — сло­вом, это была насто­я­щая нату­ра про­ро­ка; он сто­ял выше наро­да и столь же вне его; это был чело­век сло­ва, непо­ко­ле­би­мо­го, как утес, с цар­ст­вен­ным скла­дом ума, кото­рый счи­тал за уни­же­ние для себя при­ня­тие обык­но­вен­но­го цар­ско­го титу­ла, но вме­сте с тем не пони­мал, что кон­сти­ту­ция рес­пуб­ли­ки свя­зы­ва­ла так­же и его; он был так уве­рен в сво­ем вели­чии, что не знал ни зави­сти, ни нена­ви­сти, снис­хо­ди­тель­но при­зна­вал чужие заслу­ги и про­щал чужие ошиб­ки; он был отлич­ным вое­на­чаль­ни­ком и тон­ким дипло­ма­том без того оттал­ки­ваю­ще­го отпе­чат­ка, кото­рым обык­но­вен­но отли­ча­ют­ся обе эти про­фес­сии; с эллин­ским обра­зо­ва­ни­ем он соеди­нял чув­ства насто­я­ще­го рим­ско­го пат­риота, был искус­ным ора­то­ром и при­ят­ным в обхож­де­нии чело­ве­ком и пото­му при­вле­кал к себе серд­ца сол­дат и жен­щин, сооте­че­ст­вен­ни­ков и испан­цев, сопер­ни­ков в сена­те и сво­его более вели­ко­го кар­фа­ген­ско­го про­тив­ни­ка. Его имя ско­ро было у всех на устах, и он стал звездой, от кото­рой оте­че­ство ожи­да­ло победы и мира.

Сци­пи­он в Испа­нии

Пуб­лий Сци­пи­он отпра­вил­ся в Испа­нию (544/545) [210/209 г.] в сопро­вож­де­нии про­пре­то­ра Мар­ка Сила­на, кото­рый дол­жен был заме­нить Неро­на и слу­жить юно­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му помощ­ни­ком и совет­ни­ком, и коман­до­вав­ше­го его фло­том его дове­рен­но­го Гая Лелия; он имел при себе сверху­ком­плек­то­ван­ный леги­он и хоро­шо напол­нен­ную каз­ну. Его пер­вое выступ­ле­ние на арене воен­ных дей­ст­вий озна­ме­но­ва­лось одним из самых сме­лых и самых удач­ных пред­при­я­тий, какие толь­ко извест­ны в исто­рии. Из трех кар­фа­ген­ских глав­но­ко­ман­дую­щих Гасдру­бал Бар­ка сто­ял у исто­ков Тахо, Гасдру­бал, сын Гисго­на, — близ устьев этой реки, а Магон — у Гер­ку­ле­со­вых стол­бов; тот из них, кто был всех бли­же к фини­кий­ской сто­ли­це — Ново­му Кар­фа­ге­ну, все-таки нахо­дил­ся от нее на рас­сто­я­нии деся­ти­днев­но­го пере­хо­да.

Взя­тие Ново­го Кар­фа­ге­на

Вес­ной 545 г. [209 г.], преж­де чем непри­я­тель­ские вой­ска успе­ли дви­нуть­ся со сво­их мест, Сци­пи­он неожи­дан­но напра­вил­ся к это­му горо­ду, кото­ро­го мог достиг­нуть от устьев Эбро в несколь­ко дней, идя вдоль бере­га; он имел при себе всю свою армию, состо­яв­шую почти из 30 тысяч чело­век, и флот; фини­кий­ский гар­ни­зон, не пре­вы­шав­ший 1 тыся­чи чело­век, был застиг­нут врас­плох одно­вре­мен­ным напа­де­ни­ем и с моря и с суши. Город, рас­по­ло­жен­ный на мысе, кото­рый вре­за́лся внутрь гава­ни, ока­зал­ся окру­жен­ным рим­ским фло­том одно­вре­мен­но с трех сто­рон; с чет­вер­той ста­ли рим­ские леги­о­ны, меж­ду тем как помощь была очень дале­ка; одна­ко комен­дант Магон муже­ст­вен­но обо­ро­нял­ся и воору­жил граж­дан, пото­му что для защи­ты город­ских стен с.498 недо­ста­ва­ло сол­дат. Оса­жден­ные сде­ла­ли вылаз­ку, но рим­ляне отби­ли ее без боль­шо­го труда и в свою оче­редь пошли на при­ступ со сто­ро­ны суши, не теряя вре­ме­ни на пра­виль­ную оса­ду. Штур­мо­вые колон­ны бур­но устре­ми­лись к горо­ду по узкой доро­ге; уста­лых посто­ян­но заме­ня­ли све­жие колон­ны, сла­бый гар­ни­зон был исто­щен до край­но­сти, но успе­ха рим­ляне не име­ли. Впро­чем, Сци­пи­он и не рас­счи­ты­вал на успех; он пред­при­нял штурм толь­ко для того, чтобы отвлечь гар­ни­зон от той части горо­да, кото­рая нахо­ди­лась под­ле гава­ни; он узнал, что одна часть гава­ни меле­ет во вре­мя отли­ва, и думал напасть с этой сто­ро­ны. В то вре­мя как штурм со сто­ро­ны суши был в пол­ном раз­га­ре, Сци­пи­он отпра­вил отряд со штур­мо­вы­ми лест­ни­ца­ми вброд по доро­ге, «кото­рую ука­зы­вал сол­да­там сам Неп­тун». Дей­ст­ви­тель­но, это­му отряду посчаст­ли­ви­лось най­ти там город­ские сте­ны неза­щи­щен­ны­ми. Таким обра­зом, город был взят в пер­вый день при­сту­па, а нахо­див­ший­ся в кре­по­сти Магон капи­ту­ли­ро­вал. Вме­сте с кар­фа­ген­ской сто­ли­цей рим­ляне захва­ти­ли 18 рассна­щен­ных воен­ных кораб­лей, 63 транс­порт­ных суд­на, весь воен­ный мате­ри­ал, зна­чи­тель­ные хлеб­ные запа­сы, воен­ную каз­ну с 600 талан­тов (более 1 млн. тале­ров), 10 тысяч плен­ных, в чис­ле кото­рых нахо­ди­лись 18 кар­фа­ген­ских геру­зи­а­стов, или судей, и залож­ни­ков от всех испан­ских союз­ни­ков Кар­фа­ге­на. Сци­пи­он дал залож­ни­кам обе­ща­ние, что те из них полу­чат раз­ре­ше­ние вер­нуть­ся домой, чья общи­на всту­пит в союз с Римом; най­ден­ны­ми в горо­де сред­ства­ми он вос­поль­зо­вал­ся для того, чтобы уси­лить и при­ве­сти в луч­шее состо­я­ние свою армию; мест­ных ремес­лен­ни­ков, дохо­див­ших чис­лом до двух тысяч, он заста­вил работать на рим­скую армию, обе­щав им сво­бо­ду по окон­ча­нии вой­ны, а из осталь­ной мас­сы год­ных для работы людей выбрал греб­цов для флота. Но город­ским жите­лям была ока­за­на поща­да: они сохра­ни­ли и свою преж­нюю сво­бо­ду и свое преж­нее обще­ст­вен­ное поло­же­ние; хоро­шо знав­ший фини­кий­цев Сци­пи­он был уве­рен, что они будут ему пови­но­вать­ся, и для него было важ­но, чтобы не один толь­ко рим­ский гар­ни­зон обес­пе­чи­вал ему вла­ды­че­ство над горо­дом, кото­рый обла­дал един­ст­вен­ной пре­вос­ход­ной гава­нью на восточ­ном побе­ре­жье и бога­ты­ми сереб­ря­ны­ми руд­ни­ка­ми. Так уда­лось это до край­но­сти сме­лое пред­при­я­тие — сме­лое пото­му, что Сци­пи­о­ну было небезыз­вест­но, что Гасдру­бал Бар­ка полу­чил от пра­ви­тель­ства при­ка­за­ние про­ник­нуть в Гал­лию и был занят при­веде­ни­ем его в испол­не­ние, а остав­лен­ный на бере­гах Эбро сла­бый рим­ский отряд не был бы в состо­я­нии это­му вос­пре­пят­ст­во­вать, если бы воз­вра­ще­ние Сци­пи­о­на замед­ли­лось. Но Сци­пи­он воз­вра­тил­ся в Тарра­кон, преж­де чем Гасдру­бал достиг бере­гов Эбро; опас­ная игра, на кото­рую пустил­ся юный пол­ко­во­дец, на вре­мя отка­зав­шись от сво­ей пря­мой зада­чи, для того чтобы совер­шить соблаз­ни­тель­ный набег, была оправ­да­на бас­но­слов­ным успе­хом, кото­ро­го доби­лись сооб­ща Неп­тун и Сци­пи­он. Пора­зив­шее всех удив­ле­ни­ем взя­тие фини­кий­ской сто­ли­цы оправ­да­ло во мне­нии наро­да все надеж­ды, кото­рые воз­ла­га­лись на необык­но­вен­но­го юно­шу, а вся­кий, кто думал ина­че, был при­нуж­ден мол­чать. Назна­че­ние Сци­пи­о­на глав­но­ко­ман­дую­щим было про­дол­же­но на неопре­де­лен­ное вре­мя, а сам он решил не огра­ни­чи­вать­ся такой узкой зада­чей, как охра­на пире­ней­ских про­хо­дов. Вслед­ст­вие паде­ния Ново­го Кар­фа­ге­на не толь­ко были поко­ре­ны все жив­шие по сю сто­ро­ну Эбро испан­цы, но и самые могу­ще­ст­вен­ные из вла­де­те­лей по ту сто­ро­ну пред­по­чли рим­ское покро­ви­тель­ство кар­фа­ген­ско­му. В тече­ние зимы с.499 545/546 г. [209/208 г.] Сци­пи­он рас­пу­стил свой флот и людь­ми, кото­рые бла­го­да­ря это­му ока­за­лись сво­бод­ны­ми, уве­ли­чил свою сухо­пут­ную армию настоль­ко, чтобы иметь воз­мож­ность одно­вре­мен­но охра­нять север­ные про­вин­ции и пред­при­нять на юге насту­па­тель­ную вой­ну с боль­шей энер­ги­ей, чем преж­де;

Сци­пи­он в Анда­лу­зии

в 546 г. [208 г.] он всту­пил в Анда­лу­зию. Там он встре­тил­ся с Гасдру­ба­лом Бар­кой, кото­рый направ­лял­ся к севе­ру осу­ще­ст­вить свое дав­ниш­нее наме­ре­ние — прид­ти на помощь бра­ту. Под­ле Беку­лы дело дошло до бит­вы; несмот­ря на то, что рим­ляне при­пи­сы­ва­ли себе победу и как буд­то бы взя­ли в плен 10 тысяч чело­век, Гасдру­бал достиг сво­ей глав­ной цели, хотя и пожерт­во­вал частью армии.

Пере­ход Гасдру­ба­ла через Пире­неи

Со сво­ей каз­ной, со сло­на­ми и с луч­шей частью армии он про­ло­жил себе путь к север­ным бере­гам Испа­нии, достиг, подви­га­ясь впе­ред по бере­гу оке­а­на, запад­ных, веро­ят­но не заня­тых непри­я­те­лем, пире­ней­ских про­хо­дов и еще до наступ­ле­ния небла­го­при­ят­но­го вре­ме­ни года всту­пил в Гал­лию, где рас­по­ло­жил­ся на зим­них квар­ти­рах. Наме­ре­ние Сци­пи­о­на соеди­нить с воз­ло­жен­ной на него обо­ро­ни­тель­ной вой­ной и насту­па­тель­ную ока­за­лось необ­ду­ман­ным и небла­го­ра­зум­ным; глав­ную зада­чу испан­ской армии с успе­хом выпол­ня­ли с несрав­нен­но мень­ши­ми сред­ства­ми не толь­ко отец и дядя Сци­пи­о­на, но даже Гай Мар­ций и Гай Нерон; но победо­нос­ный пол­ко­во­дец, сто­яв­ший во гла­ве силь­ной армии, в сво­ей само­на­де­ян­но­сти не удо­воль­ст­во­вал­ся такой зада­чей и сде­лал­ся глав­ным винов­ни­ком крайне опас­но­го поло­же­ния, в кото­рое попал Рим летом 547 г. [207 г.], когда нако­нец осу­ще­ст­ви­лось наме­ре­ние Ган­ни­ба­ла напасть на рим­лян с двух сто­рон. Но боги при­кры­ли лав­ра­ми ошиб­ки сво­его любим­ца. Ита­лия удач­но спас­лась от опас­но­сти; рим­ляне удо­воль­ст­во­ва­лись бюл­ле­те­ня­ми о сомни­тель­ной победе при Беку­ле, а когда ста­ли посту­пать изве­стия о новых победах в Испа­нии, они поза­бы­ли о том, что им при­шлось иметь дело в Ита­лии с самым даро­ви­тым из кар­фа­ген­ских пол­ко­вод­цев и с самы­ми отбор­ны­ми вой­ска­ми испа­но-фини­кий­ской армии.

Испа­ния заво­е­ва­на рим­ля­на­ми

После уда­ле­ния Гасдру­ба­ла Бар­ки оба остав­ших­ся в Испа­нии кар­фа­ген­ских пол­ко­во­д­ца реши­ли на вре­мя отсту­пить — Гасдру­бал, сын Гисго­на, в Лузи­та­нию, а Магон даже на Бале­ар­ские ост­ро­ва — и, пока не при­бу­дут новые под­креп­ле­ния из Афри­ки, пре­до­ста­вить лег­кой кон­ни­це Мас­си­нис­сы про­дол­жать в Испа­нии такую же вой­ну, какую вел с бле­стя­щим успе­хом Мутин в Сици­лии. Таким обра­зом, все восточ­ное побе­ре­жье ока­за­лось во вла­сти рим­лян. В сле­дую­щем (547) [207 г.] году дей­ст­ви­тель­но при­был из Афри­ки с третьей арми­ей Ган­нон, после чего Магон и Гасдру­бал сно­ва вер­ну­лись в Анда­лу­зию. Но Марк Силан раз­бил соеди­нен­ную армию Маго­на и Ган­но­на и даже взял послед­не­го в плен. Тогда Гасдру­бал отка­зал­ся от наме­ре­ния удер­жать за собой поле сра­же­ния и раз­ме­стил свои вой­ска по горо­дам Анда­лу­зии, из кото­рых толь­ко Орин­гис был взят Сци­пи­о­ном при­сту­пом в тече­ние это­го же года. Фини­кий­цы, каза­лось, были окон­ча­тель­но побеж­де­ны; одна­ко в сле­дую­щем (548) [206 г.] году они сно­ва ока­за­лись в состо­я­нии выве­сти на поле сра­же­ния силь­ную армию в 32 сло­на, 4 тыся­чи всад­ни­ков и 70 тысяч пехо­тин­цев, прав­да, состо­яв­шую в основ­ной части из набран­ных наспех испан­ских опол­чен­цев. Дело дошло до бит­вы опять при Беку­ле. Рим­ская армия была почти вдвое мало­чис­лен­нее непри­я­тель­ской и в ней так­же было нема­ло испан­цев. Сци­пи­он посту­пил как Вел­линг­тон при точ­но таких же обсто­я­тель­ствах — он поста­вил сво­их испан­цев так, что им не при­хо­ди­лось сра­жать­ся, пото­му что это было един­ст­вен­ным сред­ст­вом поме­шать им раз­бе­жать­ся. Рим­ские же вой­ска он бро­сил с.500 в первую оче­редь на испан­цев непри­я­тель­ской армии. Бит­ва все-таки была упор­на, но рим­ляне в кон­це кон­цов одер­жа­ли верх, и само собой понят­но, что пора­же­ние такой армии было рав­но­силь­но ее уни­что­же­нию; толь­ко Гасдру­ба­лу и Маго­ну уда­лось укрыть­ся в Гаде­се. Теперь у рим­лян уже не было ника­ких сопер­ни­ков на полу­ост­ро­ве; немно­гие горо­да, отка­зав­ши­е­ся доб­ро­воль­но под­чи­нить­ся, были взя­ты пооди­ноч­ке, и часть из них понес­ла суро­вую кару за свое сопро­тив­ле­ние. Сци­пи­он даже нашел воз­мож­ность посе­тить Сифа­к­са на афри­кан­ском побе­ре­жье и завя­зать сно­ше­ния с ним и даже с Мас­си­нис­сой на слу­чай экс­пе­ди­ции в Афри­ку — это была безум­но сме­лая и ничем не оправ­дан­ная выход­ка, хотя изве­стие о ней и доста­ви­ло боль­шое удо­воль­ст­вие жад­ным до ново­стей сто­лич­ным жите­лям. Во вла­сти фини­кий­цев оста­вал­ся толь­ко Гадес, где коман­до­вал Магон. После того как рим­ляне всту­пи­ли во вла­де­ние кар­фа­ген­ским наслед­ст­вом и уже успе­ли дока­зать необос­но­ван­ность выска­зы­вав­шей­ся в раз­лич­ных местах Испа­нии надеж­ды, что после пре­кра­ще­ния фини­кий­ско­го вла­ды­че­ства мож­но будет отде­лать­ся от рим­ских гостей и вос­ста­но­вить преж­нюю сво­бо­ду, одно вре­мя каза­лось, буд­то в Испа­нии гото­во вспых­нуть все­об­щее вос­ста­ние про­тив рим­лян, глав­ная роль в кото­ром долж­на была при­над­ле­жать их преж­ним союз­ни­кам. Вос­ста­нию бла­го­при­ят­ст­во­ва­ли болезнь рим­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го и мятеж одно­го из его кор­пу­сов, вызван­ный длив­шей­ся в тече­ние несколь­ких лет задерж­кой в выпла­те жало­ва­нья. Но Сци­пи­он выздо­ро­вел ско­рее, чем дума­ли, и искус­но усми­рил сол­дат­ский мятеж; немед­лен­но вслед за тем он усми­рил те общи­ны, кото­рые взя­ли на себя почин в этом нацио­наль­ном деле, и таким обра­зом пода­вил вос­ста­ние, преж­де чем оно успе­ло рас­про­стра­нить­ся.

Магон идет в Ита­лию

Когда кар­фа­ген­ское пра­ви­тель­ство убеди­лось, что вос­ста­ния не при­ве­дут ни к чему и что оно не будет в состо­я­нии дол­го удер­жи­вать в сво­их руках Гадес, оно при­ка­за­ло Маго­ну собрать все его кораб­ли, вой­ска и день­ги и употре­бить эти сред­ства на то, чтобы по мере воз­мож­но­сти дать иное направ­ле­ние войне в Ита­лии. Сци­пи­он не мог это­му поме­шать — это было рас­пла­той за то, что он рас­пус­кал свой флот, и ему вто­рич­но при­шлось воз­ла­гать на богов вве­рен­ную ему защи­ту оте­че­ства от новых наше­ст­вий. Послед­ний из сыно­вей Гамиль­ка­ра поки­нул полу­ост­ров бес­пре­пят­ст­вен­но.

Гадес взят рим­ля­на­ми

Вслед за его отъ­ездом сдал­ся на выгод­ных усло­ви­ях и Гадес, кото­рый был самым ста­рин­ным и послед­ним вла­де­ни­ем фини­кий­цев на испан­ской терри­то­рии. После три­на­дца­ти­лет­ней борь­бы Испа­ния пре­вра­ти­лась из кар­фа­ген­ской про­вин­ции в рим­скую, и хотя там еще в тече­ние мно­гих сто­ле­тий велась борь­ба с посто­ян­но подав­ляв­ши­ми­ся, но нико­гда не пре­кра­щав­ши­ми­ся вос­ста­ни­я­ми, но в то вре­мя, о кото­ром здесь идет речь, у рим­лян там не было про­тив­ни­ков. Сци­пи­он вос­поль­зо­вал­ся пер­вым же мгно­ве­ни­ем обман­чи­во­го внут­рен­не­го спо­кой­ст­вия, для того чтобы сло­жить с себя глав­ное коман­до­ва­ние (в кон­це 548 г.) [206 г.] и лич­но явить­ся в Рим с докла­дом об одер­жан­ных победах и о заво­е­ван­ных стра­нах.

Вой­на в Ита­лии

В то вре­мя как вой­на была доведе­на до кон­ца в Сици­лии Мар­цел­лом, в Гре­ции — Пуб­ли­ем Суль­пи­ци­ем, В Испа­нии — Сци­пи­о­ном, вели­кая борь­ба на ита­лий­ском полу­ост­ро­ве не пре­кра­ща­лась.

Поло­же­ние армии

После бит­вы при Кан­нах и после того как мало-пома­лу выяс­ни­лись ее невы­год­ные и выгод­ные послед­ст­вия, в нача­ле 540 г. [214 г.], т. е. на пятом году вой­ны, поло­же­ние рим­лян и фини­кий­цев было сле­дую­щим: рим­ляне сно­ва заня­ли север­ную Ита­лию после уда­ле­ния оттуда Ган­ни­ба­ла и при­кры­ли ее тре­мя леги­о­на­ми, из кото­рых два с.501 сто­я­ли на терри­то­рии кель­тов, а тре­тий в каче­стве резер­ва — в Пицене. Ниж­няя Ита­лия вплоть до Гар­га­на и до Воль­тур­на за исклю­че­ни­ем кре­по­стей и боль­шей части пор­то­вых горо­дов нахо­ди­лась в руках Ган­ни­ба­ла. Сам Ган­ни­бал сто­ял со сво­ей глав­ной арми­ей под­ле Арпи, а напро­тив него, в Апу­лии, — с четырь­мя леги­о­на­ми Тибе­рий Гракх, опи­рав­ший­ся на кре­по­сти Луце­рию и Бене­вент. На брет­тий­ской терри­то­рии все насе­ле­ние пере­шло на сто­ро­ну Ган­ни­ба­ла, а фини­кий­цы заня­ли даже гава­ни за исклю­че­ни­ем Реги­о­на, кото­рый рим­ляне охра­ня­ли из Мес­са­ны; там сто­я­ла под началь­ст­вом Ган­но­на вто­рая кар­фа­ген­ская армия, перед кото­рой пока не было ника­ко­го про­тив­ни­ка. Глав­ная рим­ская армия из четы­рех леги­о­нов, нахо­див­ша­я­ся под началь­ст­вом обо­их кон­су­лов — Квин­та Фабия и Мар­ка Мар­цел­ла, — гото­ви­лась к попыт­ке сно­ва завла­деть Капу­ей. Кро­ме того рим­ляне име­ли в сво­ем рас­по­ря­же­нии сто­яв­ший в сто­ли­це резерв из двух леги­о­нов, рас­став­лен­ные во всех при­мор­ских гава­нях гар­ни­зо­ны, в чис­ле кото­рых гар­ни­зо­ны Тарен­та и Брун­ди­зия были уси­ле­ны одним леги­о­ном из опа­се­ния высад­ки македо­нян, и нако­нец силь­ный флот, бес­спор­но вла­ды­че­ст­во­вав­ший на море. Если к это­му при­ба­вить рим­ские армии, нахо­див­ши­е­ся в Сици­лии, Сар­ди­нии и Испа­нии, то общую чис­лен­ность рим­ских бое­вых сил при­дет­ся опре­де­лить не менее чем в 200 тысяч чело­век, даже если не при­ни­мать в рас­чет гар­ни­зон­ной служ­бы, кото­рую были обя­за­ны нести в ниж­не­ита­лий­ских кре­по­стях посе­лен­ные там граж­дане; третья часть этой армии состо­я­ла из ново­бран­цев того года и почти поло­ви­на — из рим­ских граж­дан. Сле­ду­ет пола­гать, что все год­ные для воен­ной служ­бы люди в воз­расте от 17 до 46 лет были в рядах армии, а поля — там, где это­му не пре­пят­ст­во­ва­ли воен­ные дей­ст­вия, — обра­ба­ты­ва­лись раба­ми, ста­ри­ка­ми, детьми и жен­щи­на­ми. Понят­но, что при таких обсто­я­тель­ствах и финан­сы нахо­ди­лись в самом жал­ком состо­я­нии; позе­мель­ный налог, кото­рый был самым глав­ным источ­ни­ком дохо­дов, есте­ствен­но, соби­рал­ся очень неак­ку­рат­но. Но, несмот­ря на недо­ста­ток в людях и день­гах, рим­ляне все-таки суме­ли, хотя и мед­лен­но и с напря­же­ни­ем всех сво­их сил, вер­нуть обрат­но то, что было ими утра­че­но; их армии с каж­дым годом уве­ли­чи­ва­лись, в то вре­мя как фини­кий­ские тая­ли; они с каж­дым годом все далее и далее про­ни­ка­ли во вла­де­ния союз­ни­ков Ган­ни­ба­ла — кам­пан­цев, апу­лий­цев, сам­ни­тов, брет­ти­ев, кото­рые, как и нахо­див­ши­е­ся в ниж­ней Ита­лии рим­ские кре­по­сти, были не в силах сами обо­ро­нять­ся и не были доста­точ­но при­кры­ты сла­бой арми­ей Ган­ни­ба­ла; нако­нец бла­го­да­ря введен­ной Мар­ком Мар­цел­лом систе­ме веде­ния вой­ны они мог­ли раз­ви­вать воен­ные спо­соб­но­сти офи­це­ров и пол­но­стью исполь­зо­вать пре­вос­ход­ство сво­ей пехоты над непри­я­тель­ской. Ган­ни­бал, пожа­луй, еще мог рас­счи­ты­вать на победы, но уже не на такие, какие он одер­жи­вал при Тра­зи­мен­ском озе­ре и на Ауфиде; вре­ме­на штат­ских гене­ра­лов уже мино­ва­ли. Ему не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как ожи­дать дав­но обе­щан­ной Филип­пом высад­ки македо­нян или помо­щи от сво­их бра­тьев из Испа­нии, а пока обе­ре­гать целость сво­ей армии и сво­их кли­ен­тов и под­дер­жи­вать в них хоро­шее рас­по­ло­же­ние духа. В упор­ной обо­ро­ни­тель­ной войне, кото­рая тогда нача­лась, труд­но было бы узнать того пол­ко­во­д­ца, кото­рый неко­гда вел насту­па­тель­ную вой­ну с такой стре­ми­тель­но­стью и отва­гой; как с пси­хо­ло­ги­че­ской, так и с воен­ной точек зре­ния достой­но удив­ле­ния, что один и тот же чело­век раз­ре­шил выпав­шие на его долю две совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ные зада­чи в оди­на­ко­вом совер­шен­стве.

Сра­же­ния на юге Ита­лии

с.502 Сна­ча­ла воен­ные дей­ст­вия велись пре­иму­ще­ст­вен­но в Кам­па­нии. Ган­ни­бал вовре­мя явил­ся на помощь глав­но­му горо­ду и не дал непри­я­те­лю обло­жить его; но он не был в состо­я­нии ни отнять у силь­ных рим­ских гар­ни­зо­нов хотя бы один из нахо­див­ших­ся в руках рим­лян горо­дов Кам­па­нии, ни поме­шать двум кон­суль­ским арми­ям завла­деть после упор­но­го сопро­тив­ле­ния обес­пе­чи­вав­шим ему пере­пра­ву через Воль­турн Кази­ли­ном, не счи­тая мно­же­ства дру­гих менее важ­ных горо­дов. Ган­ни­бал попы­тал­ся завла­деть Тарен­том с целью овла­деть местом для высад­ки македон­ской армии; но эта попыт­ка не уда­лась. Тем вре­ме­нем брет­тий­ская армия кар­фа­ге­нян сра­жа­лась под началь­ст­вом Ган­но­на в Лука­нии с апу­лий­ской арми­ей рим­лян; Тибе­рий Гракх вел там вой­ну с успе­хом, а после одно­го удач­но­го сра­же­ния непо­да­ле­ку от Бене­вен­та даро­вал от име­ни наро­да сво­бо­ду и граж­дан­ские пра­ва сол­да­там леги­о­нов, кото­рые состо­я­ли из силой навер­бо­ван­ных для воен­ной служ­бы рабов и отли­чи­лись в этом сра­же­нии.

Арпи взят рим­ля­на­ми

В сле­дую­щем (541) году [213 г.] рим­ляне отня­ли у непри­я­те­ля бога­тый и важ­ный город Арпи, граж­дане кото­ро­го напа­ли на кар­фа­ген­ский гар­ни­зон вме­сте с рим­ски­ми сол­да­та­ми, тай­ком про­брав­ши­ми­ся в город. Внут­рен­няя связь осно­ван­ной Ган­ни­ба­лом сим­ма­хии ста­ла осла­бе­вать; неко­то­рые из самых знат­ных жите­лей Капуи и мно­гие брет­тий­ские горо­да пере­шли на сто­ро­ну Рима; даже один из испан­ских отрядов фини­кий­ской армии пере­шел от кар­фа­ге­нян на служ­бу к рим­ля­нам, когда узнал от испан­ских эмис­са­ров о ходе собы­тий в сво­ем оте­че­стве. Менее счаст­лив для рим­лян был 542 год [212 г.] по при­чине новых поли­ти­че­ских и воен­ных оши­бок, кото­ры­ми поспе­шил вос­поль­зо­вать­ся Ган­ни­бал. Сно­ше­ния, кото­рые под­дер­жи­вал Ган­ни­бал в горо­дах Вели­кой Гре­ции, не при­ве­ли ни к каким серь­ез­ным резуль­та­там; его эмис­са­рам уда­лось толь­ко скло­нить к без­рас­суд­ной попыт­ке бег­ства нахо­див­ших­ся в Риме залож­ни­ков от Тарен­та и Турий; но бег­ле­цы были вско­ре задер­жа­ны рим­ски­ми сто­ро­же­вы­ми поста­ми. Без­рас­суд­ная мсти­тель­ность рим­лян при­нес­ла Ган­ни­ба­лу боль­ше поль­зы, чем его интри­ги; казнь всех бежав­ших залож­ни­ков лиши­ла рим­лян цен­но­го обес­пе­че­ния и так раз­дра­жи­ла гре­ков, что они с тех пор жда­ли толь­ко слу­чая, чтобы отво­рить перед Ган­ни­ба­лом город­ские ворота.

Тарент взят Ган­ни­ба­лом

И дей­ст­ви­тель­но, Тарент был занят кар­фа­ге­ня­на­ми в резуль­та­те согла­ше­ния с его граж­да­на­ми и вслед­ст­вие небреж­но­сти рим­ско­го комен­дан­та; рим­ский гар­ни­зон с трудом удер­жал­ся в кре­по­сти. При­ме­ру Тарен­та после­до­ва­ли Герак­лея, Турии и Мета­понт, при­чем из послед­не­го рим­ский гар­ни­зон был отправ­лен на помощь тарен­тин­ско­му акро­по­лю. Все это до такой сте­пе­ни уве­ли­чи­ва­ло опас­ность македон­ской высад­ки, что Рим был вынуж­ден сно­ва обра­тить вни­ма­ние и напра­вить уси­лия на почти совер­шен­но пре­кра­тив­шу­ю­ся гре­че­скую вой­ну, чему, по сча­стью, спо­соб­ст­во­ва­ли взя­тие Сира­куз и бла­го­при­ят­ный обо­рот испан­ской вой­ны. На глав­ном теат­ре воен­ных дей­ст­вий, в Кам­па­нии, вой­на велась с пере­мен­ным успе­хом. Хотя постав­лен­ные вбли­зи от Капуи леги­о­ны еще не успе­ли совер­шен­но обло­жить город, одна­ко они до такой сте­пе­ни затруд­ни­ли обра­бот­ку полей и убор­ку жат­вы, что мно­го­люд­ный город стал силь­но нуж­дать­ся в под­во­зе съест­ных при­па­сов. Поэто­му Ган­ни­бал при­гото­вил зна­чи­тель­ный транс­порт про­ви­ан­та и дал знать кам­пан­цам, чтобы они полу­чи­ли его в Бене­вен­те; но они так замеш­ка­лись, что кон­су­лы Квинт Флакк и Аппий Клав­дий успе­ли при­дви­нуть свои вой­ска, нане­сти при­кры­вав­ше­му транс­порт Ган­но­ну тяже­лое пора­же­ние и завла­деть как его лаге­рем, так и с.503 все­ми запа­са­ми. Вслед за тем кон­су­лы обло­жи­ли город, а Тибе­рий Гракх занял пози­цию на Аппи­е­вой доро­ге, для того чтобы Ган­ни­бал не мог доста­вить помо­щи оса­жден­ным. Но этот храб­рый чело­век пал жерт­вой низ­кой хит­ро­сти одно­го веро­лом­но­го лукан­ца, а его смерть была рав­но­силь­на пол­но­му пора­же­нию, так как его вой­ска, состо­яв­шие боль­шей частью из отпу­щен­ных им на волю рабов, раз­бе­жа­лись после смер­ти сво­его люби­мо­го вождя. Поэто­му Ган­ни­бал нашел путь к Капуе сво­бод­ным и сво­им неожи­дан­ным появ­ле­ни­ем при­нудил двух кон­су­лов пре­кра­тить толь­ко что нача­тую бло­ка­ду горо­да; но еще до его при­бы­тия рим­ской кава­ле­рии было нане­се­но силь­ное пора­же­ние фини­кий­ской кон­ни­цей, сто­яв­шей в Капуе гар­ни­зо­ном под началь­ст­вом Ган­но­на и Боста­ра, и не менее пре­вос­ход­ной кам­пан­ской кон­ни­цей. Длин­ный ряд неудач это­го года завер­шил­ся совер­шен­ным истреб­ле­ни­ем в Лука­нии регу­ляр­ных войск и отрядов доб­ро­воль­цев, нахо­див­ших­ся под началь­ст­вом Мар­ка Цен­те­ния, неосмот­ри­тель­но воз­веден­но­го из унтер-офи­цер­ско­го зва­ния в зва­ние началь­ни­ка, и не менее реши­тель­ным пора­же­ни­ем бес­печ­но­го и само­на­де­ян­но­го пре­то­ра Гнея Фуль­вия Флак­ка в Апу­лии. Но упор­ная стой­кость рим­лян све­ла на нет, по край­ней мере в самом важ­ном пунк­те, все быст­рые успе­хи Ган­ни­ба­ла. Лишь толь­ко Ган­ни­бал уда­лил­ся от Капуи и напра­вил­ся в Апу­лию, вокруг это­го горо­да сно­ва сошлись рим­ские армии: армия Аппия Клав­дия ста­ла под­ле Путео­ли и Воль­тур­на, Квин­та Фуль­вия — под­ле Кази­ли­на, пре­то­ра Гая Клав­дия Неро­на — на доро­ге в Нолу; три обне­сен­ных око­па­ми рим­ских лаге­ря были соеди­не­ны меж­ду собою лини­я­ми укреп­ле­ний; они совер­шен­но пре­гра­ди­ли все пути, так что одна бло­ка­да при­нуди­ла бы нуж­дав­ший­ся в про­до­воль­ст­вии город к сда­че, если бы никто не при­шел к нему на помощь. К кон­цу зимы 542/543 г. [212/211 г.] запа­сы про­до­воль­ст­вия почти совер­шен­но исто­щи­лись, и спеш­ные гон­цы, с трудом про­би­рав­ши­е­ся сквозь хоро­шо обе­ре­гае­мые рим­ские линии, тре­бо­ва­ли немед­лен­ной помо­щи от Ган­ни­ба­ла, кото­рый был в то вре­мя занят оса­дой тарен­тин­ской цита­де­ли. С 33 сло­на­ми и со сво­и­ми луч­ши­ми вой­ска­ми он дви­нул­ся фор­си­ро­ван­ным мар­шем из Тарен­та в Кам­па­нию, захва­тил рим­ский сто­ро­же­вой пост в Кала­ции и стал лаге­рем у горы Тифа­ты, в непо­сред­ст­вен­ной бли­зо­сти от Капуи, в пол­ной уве­рен­но­сти, что, как и в пред­ше­ст­ву­ю­щем году, рим­ские началь­ни­ки сни­мут оса­ду. Но рим­ляне, успев­шие око­пать­ся в сво­ем лаге­ре и в сво­их укреп­ле­ни­ях, как в насто­я­щей кре­по­сти, не тро­га­лись с места и непо­движ­но смот­ре­ли с высоты сво­их зем­ля­ных насы­пей, как на их укреп­ле­ния нале­та­ли с одной сто­ро­ны кам­пан­ские всад­ни­ки, а с дру­гой — тол­пы нуми­дий­цев. О серь­ез­ном при­сту­пе Ган­ни­бал не мог помыш­лять; он пред­видел, что его наступ­ле­ние при­вле­чет в Кам­па­нию дру­гие рим­ские армии, если еще до при­бы­тия этих армий он не будет вынуж­ден уда­лить­ся из Кам­па­нии из-за недо­стат­ка фура­жа в этой систе­ма­ти­че­ски опу­сто­шав­шей­ся стране. Эти пре­пят­ст­вия были непре­одо­ли­мы. Чтобы спа­сти важ­ный город, Ган­ни­бал при­бег к само­му про­сто­му сред­ству, какое мог при­ду­мать его изо­бре­та­тель­ный ум.

Ган­ни­бал идет на Рим

Он высту­пил из-под Капуи с при­веден­ной на помощь горо­ду арми­ей и дви­нул­ся к Риму, изве­стив о сво­ем замыс­ле кам­пан­цев, кото­рых убеж­дал не падать духом. С такой же изво­рот­ли­вой отва­гой, как и в пер­вых ита­лий­ских кам­па­ни­ях, он устре­мил­ся со сво­ей немно­го­чис­лен­ной арми­ей меж­ду непри­я­тель­ски­ми арми­я­ми и кре­по­стя­ми, про­вел ее через Сам­ний по Вале­ри­е­вой доро­ге мимо Тибу­ра до моста на Анио, пере­шел по с.504 это­му мосту через реку и стал лаге­рем на дру­гом бере­гу, на рас­сто­я­нии одной немец­кой мили от Рима. Даже вну­ки вну­ков не мог­ли без ужа­са слу­шать рас­сказ о том, как «Ган­ни­бал сто­ял у ворот Рима»; но серь­ез­ной опас­но­сти не было. Рас­по­ло­жен­ные вбли­зи от горо­да заго­род­ные дома и поля были опу­сто­ше­ны непри­я­те­лем, но сто­яв­шие в горо­де два леги­о­на не допу­сти­ли его до штур­ма город­ских стен. Впро­чем, Ган­ни­бал и не наде­ял­ся завла­деть Римом врас­плох, подоб­но тому как вско­ре после это­го Сци­пи­он завла­дел Новым Кар­фа­ге­ном; еще менее мог он помыш­лять о серь­ез­ной оса­де; он рас­счи­ты­вал на то, что под пер­вым впе­чат­ле­ни­ем стра­ха часть оса­ждав­шей Капую армии дви­нет­ся вслед за ним по доро­ге в Рим и тем даст ему воз­мож­ность разо­рвать бло­ка­ду. Поэто­му, про­сто­яв несколь­ко вре­ме­ни перед горо­дом, он сно­ва снял­ся с пози­ции. Рим­ляне виде­ли в его отступ­ле­нии чудес­ное заступ­ни­че­ство богов, кото­рые силой зна­ме­ний и виде­ний заста­ви­ли зло­дея уда­лить­ся, тогда как рим­ские леги­о­ны без сомне­ния были бы не в состо­я­нии при­нудить его к тому; на том месте, где Ган­ни­бал все­го бли­же под­хо­дил к горо­ду, — перед Капен­ски­ми ворота­ми, у вто­ро­го миле­во­го кам­ня Аппи­е­вой доро­ги, — при­зна­тель­ные веру­ю­щие воз­двиг­ли алтарь богу «воз­вра­ти­те­лю вспять, охра­ни­те­лю» (Re­di­cu­lus Tu­ta­nus). На самом деле Ган­ни­бал ушел в направ­ле­нии к Капуе пото­му, что таков был его план воен­ных дей­ст­вий. Одна­ко рим­ские началь­ни­ки избе­жа­ли оши­бок, на кото­рые рас­счи­ты­вал их про­тив­ник; леги­о­ны сто­я­ли непо­движ­но на сво­их укреп­лен­ных пози­ци­ях перед Капу­ей, а когда было полу­че­но изве­стие о похо­де Ган­ни­ба­ла на Рим, то вслед за ним был послан лишь неболь­шой отряд. Узнав об этом, Ган­ни­бал вне­зап­но повер­нул назад навстре­чу кон­су­лу Пуб­лию Галь­бе, кото­рый неосто­рож­но высту­пил вслед за ним из Рима и с кото­рым он до тех пор избе­гал сра­же­ния; Ган­ни­бал раз­бил Пуб­лия и взял при­сту­пом его лагерь, но это было пло­хим воз­на­граж­де­ни­ем за сде­лав­ше­е­ся теперь неиз­беж­ным паде­ние Капуи.

Капуя капи­ту­ли­ру­ет

Мест­ные граж­дане и в осо­бен­но­сти выс­шие клас­сы насе­ле­ния уже дав­но со стра­хом помыш­ля­ли о том, что их ожи­да­ет в буду­щем; вождям непри­яз­нен­ной к Риму народ­ной пар­тии были почти все­це­ло пре­до­став­ле­ны город­ской совет и город­ское управ­ле­ние. Теперь отча­я­ние овла­де­ло и знат­ны­ми, и незнат­ны­ми, и кам­пан­ца­ми, и фини­кий­ца­ми. Два­дцать восемь чле­нов город­ско­го сове­та сами лиши­ли себя жиз­ни, осталь­ные отда­ли город на про­из­вол до край­но­сти оже­сто­чив­ше­го­ся вра­га. Что сле­ду­ет ожи­дать смерт­ных при­го­во­ров, было само собой понят­но; вопрос шел толь­ко о том, каким судом судить винов­ных — мед­лен­ным или ско­рым, и что бла­го­ра­зум­нее и целе­со­об­раз­нее — тща­тель­но разыс­ки­вать все нити государ­ст­вен­ной изме­ны и вне Капуи или же покон­чить все дело немед­лен­ной рас­пра­вой. Пер­во­го мне­ния дер­жа­лись Аппий Клав­дий и рим­ский сенат, вто­рое, быть может менее бес­че­ло­веч­ное, одер­жа­ло верх. Пять­де­сят три чело­ве­ка из капу­ан­ских офи­це­ров и долж­ност­ных лиц были высе­че­ны и обез­глав­ле­ны на тор­го­вых пло­ща­дях Кале­са и Теа­на по при­ка­за­нию про­кон­су­ла Квин­та Флак­ка и в его при­сут­ст­вии; осталь­ные чле­ны сове­та были заклю­че­ны в тюрь­мы; зна­чи­тель­ная часть граж­дан была про­да­на в раб­ство; иму­ще­ство зажи­точ­ных жите­лей было кон­фис­ко­ва­но. Такая же рас­пра­ва была учи­не­на над Ател­лой и Кала­ци­ей. Эти нака­за­ния были жесто­ки, он они будут понят­ны, если при­нять в сооб­ра­же­ние, чего сто­и­ло Риму отло­же­ние Капуи и что в ту пору допус­ка­лось если не воен­ны­ми зако­на­ми, то воен­ны­ми обы­ча­я­ми. Раз­ве город­ское с.505 насе­ле­ние не про­из­нес­ло само над собой смерт­но­го при­го­во­ра, умерт­вив всех рим­ских граж­дан, какие нахо­ди­лись в горо­де во вре­мя его отпа­де­ния от Рима? И все же рим­ляне посту­пи­ли бес­че­ло­веч­но, вос­поль­зо­вав­шись этим удоб­ным слу­ча­ем, чтобы поло­жить конец тай­но­му сопер­ни­че­ству, издав­на суще­ст­во­вав­ше­му меж­ду дву­мя глав­ны­ми горо­да­ми Ита­лии, и чтобы совер­шен­но уни­что­жить поли­ти­че­ское зна­че­ние вну­шав­ше­го нена­висть и зависть сопер­ни­ка посред­ст­вом упразд­не­ния кам­пан­ских город­ских учреж­де­ний.

Пере­вес на сто­роне рим­лян

Впе­чат­ле­ние, про­из­веден­ное паде­ни­ем Капуи, было огром­но, тем более что город был взят не вне­зап­ным напа­де­ни­ем, а после двух­лет­ней оса­ды, кото­рая была доведе­на до кон­ца, несмот­ря на все ста­ра­ния Ган­ни­ба­ла ей вос­пре­пят­ст­во­вать. Взя­тие Капуи было сиг­на­лом о вос­ста­нов­ле­нии рим­ско­го вла­ды­че­ства над Ита­ли­ей. Таким же обра­зом за шесть лет перед тем пере­ход Капуи на сто­ро­ну Ган­ни­ба­ла послу­жил сиг­на­лом об его утра­те. Тщет­но пытал­ся Ган­ни­бал загла­дить взя­ти­ем Реги­о­на и тарен­тин­ской цита­де­ли впе­чат­ле­ние, кото­рое про­из­ве­ли эти собы­тия на его союз­ни­ков. Его фор­си­ро­ван­ный марш с целью завла­деть врас­плох Реги­о­ном не при­нес ему ника­ких пло­дов, а что каса­ет­ся тарен­тин­ской цита­де­ли, то хотя там и тер­пе­ли боль­шую нуж­ду, с тех пор как тарен­тин­ско-кар­фа­ген­ская эскад­ра запер­ла вход в гавань, но рим­ляне, рас­по­ла­гав­шие гораздо более мно­го­чис­лен­ным фло­том, в свою оче­редь отре­за­ли этой эскад­ре под­воз про­до­воль­ст­вия, меж­ду тем как терри­то­рия, нахо­див­ша­я­ся во вла­сти Ган­ни­ба­ла, едва была доста­точ­на для про­корм­ле­ния его соб­ст­вен­ной армии; поэто­му оса­ждав­шие со сто­ро­ны моря тер­пе­ли почти такую же нуж­ду, как и оса­жден­ные в цита­де­ли, и в кон­це кон­цов поки­ну­ли гавань. Теперь уже ничто не уда­ва­лось; каза­лось, сама фор­ту­на отвер­ну­лась от кар­фа­ге­ня­ни­на. Еще тяже­лее, чем непо­сред­ст­вен­ные утра­ты, было для Ган­ни­ба­ла то, что после паде­ния Капуи сре­ди его ита­лий­ских союз­ни­ков поко­ле­ба­лись ува­же­ние и дове­рие, кото­ры­ми он до того вре­ме­ни поль­зо­вал­ся, и что каж­дая не слиш­ком ском­про­ме­ти­ро­ван­ная общи­на ста­ра­лась сно­ва всту­пить в рим­скую сим­ма­хию на сколь­ко-нибудь снос­ных усло­ви­ях. Ему пред­сто­я­ло одно из двух: или ста­вить гар­ни­зо­ны в тех горо­дах, кото­рые не вну­ша­ли ему дове­рия, и этим еще более обес­си­ли­вать свою и без того уже сла­бую армию, а свои надеж­ные вой­ска обречь на истреб­ле­ние неболь­ши­ми отряда­ми или на гибель от изме­ны (так, напри­мер, в 544 г. [210 г.] при отпа­де­нии горо­да Сала­пии были умерщ­вле­ны 500 отбор­ных нуми­дий­ских всад­ни­ков), или же срав­ни­вать с зем­лей и жечь нена­деж­ные горо­да, для того чтобы они не доста­лись непри­я­те­лю, что, конеч­но, не при­да­ло бы бод­ро­сти его ита­лий­ским кли­ен­там. Паде­ние Капуи вну­ши­ло рим­ля­нам уве­рен­ность в бла­го­по­луч­ном для них исхо­де вой­ны в Ита­лии; они посла­ли зна­чи­тель­ные под­креп­ле­ния в Испа­нию, где рим­ская армия была постав­ле­на в опас­ное поло­же­ние смер­тью обо­их Сци­пи­о­нов, и в пер­вый раз со вре­ме­ни вой­ны поз­во­ли­ли себе умень­шить чис­лен­ный состав армии, кото­рый до того вре­ме­ни еже­год­но уве­ли­чи­вал­ся, несмот­ря на еже­год­но воз­рас­тав­шие труд­но­сти набо­ра рекру­тов, и нако­нец был доведен до 23 леги­о­нов. Поэто­му в сле­дую­щем (544) [210 г.] году рим­ляне вели в Ита­лии вой­ну не с преж­ней энер­ги­ей, хотя коман­до­ва­ние глав­ной арми­ей сно­ва при­нял на себя — после окон­ча­ния вой­ны в Сици­лии — Марк Мар­целл; он вел во внут­рен­них обла­стях оса­ду кре­по­стей и всту­пал с кар­фа­ге­ня­на­ми в сра­же­ния, не имев­шие ника­ких реши­тель­ных послед­ст­вий. Борь­ба за обла­да­ние тарен­тин­ским с.506 акро­по­лем тоже не при­ве­ла ни к каким реши­тель­ным резуль­та­там. В Апу­лии Ган­ни­ба­лу уда­лось нане­сти пора­же­ние про­кон­су­лу Гнею Фуль­вию Цен­ту­ма­лу при Гер­до­не­ях. В сле­дую­щем (545) году [209 г.] рим­ляне попы­та­лись сно­ва завла­деть вто­рым важ­ным горо­дом, пере­шед­шим на сто­ро­ну Ган­ни­ба­ла, — Тарен­том.

Тарент капи­ту­ли­ру­ет

В то вре­мя как Марк Мар­целл вел борь­бу с самим Ган­ни­ба­лом со свой­ст­вен­ны­ми ему упрям­ст­вом и энер­ги­ей (в одном длив­шем­ся два дня сра­же­нии он потер­пел в пер­вый день пора­же­ние, а на дру­гой день одер­жал труд­ную и кро­во­про­лит­ную победу); в то вре­мя как кон­сул Квинт Фуль­вий скло­нял колеб­лю­щих­ся лукан­цев и гир­пи­нов к пере­хо­ду на сто­ро­ну рим­лян и к выда­че фини­кий­ских гар­ни­зо­нов; в то вре­мя как искус­но руко­во­ди­мые опу­сто­ши­тель­ные набе­ги из Реги­о­на заста­ви­ли Ган­ни­ба­ла спе­шить на помощь к силь­но тес­ни­мым брет­ти­ям, — пре­ста­ре­лый Квинт Фабий, при­няв­ший на себя в пятый раз кон­суль­скую долж­ность, а вме­сте с нею и пору­че­ние сно­ва завла­деть Тарен­том, занял креп­кую пози­цию в сосед­ней с Тарен­том обла­сти; изме­на вхо­див­ше­го в состав гар­ни­зо­на брет­тий­ско­го отряда отда­ла в его руки город, в кото­ром при­ня­лись сви­реп­ст­во­вать оже­сто­чен­ные победи­те­ли. Они уби­ва­ли всех попа­дав­ших им под руку гар­ни­зон­ных сол­дат и мест­ных граж­дан и гра­би­ли дома; 30 тысяч тарен­тин­цев буд­то бы были про­да­ны в раб­ство, а в государ­ст­вен­ную каз­ну посту­пи­ло 6 тысяч талан­тов (5 млн. тале­ров). Это был послед­ний воен­ный подвиг вось­ми­де­ся­ти­лет­не­го пол­ко­во­д­ца; Ган­ни­бал при­был на помощь, когда уже все было кон­че­но, и отсту­пил к Мета­пон­ту. После того как Ган­ни­бал таким обра­зом лишил­ся самых важ­ных из заво­е­ван­ных им горо­дов и был мало-пома­лу оттес­нен на юго-запад­ную око­неч­ность полу­ост­ро­ва, избран­ный на сле­дую­щий (546) год [208 г.] кон­су­лом Марк Мар­целл наде­ял­ся, что при содей­ст­вии сво­его даро­ви­то­го кол­ле­ги Тита Квинк­ция Кри­спи­на ему удаст­ся окон­чить вой­ну одним реши­тель­ным напа­де­ни­ем. Этот шести­де­ся­ти­лет­ний воин вовсе не чув­ст­во­вал бре­ме­ни сво­их пре­клон­ных лет; и наяву и во сне его пре­сле­до­ва­ла одна мысль — как победить Ган­ни­ба­ла и осво­бо­дить Ита­лию. Но судь­ба при­бе­ре­га­ла этот побед­ный венок для более юной голо­вы.

Смерть Мар­цел­ла

Во вре­мя одной, не имев­шей боль­шо­го зна­че­ния реко­гнос­ци­ров­ки на обо­их кон­су­лов напал неда­ле­ко от Вену­зии отряд афри­кан­ской кон­ни­цы; Мар­целл сра­жал­ся в этом нерав­ном бою так же, как он сра­жал­ся за сорок лет до того с Гамиль­ка­ром и за четыр­на­дцать лет при Кла­сти­дии, пока не сва­лил­ся смер­тель­но ранен­ным с лоша­ди; Кри­спин уска­кал, но умер от полу­чен­ных во вре­мя сра­же­ния ран (546) [208 г.].

Тяготы вой­ны

Уже шел один­на­дца­тый год, с тех пор как нача­лась вой­на. Опас­ность, кото­рая за несколь­ко лет перед тем угро­жа­ла суще­ст­во­ва­нию государ­ства, по-види­мо­му, исчез­ла; но тем силь­нее чув­ст­во­вал­ся тяже­лый и с каж­дым годом все уси­ли­вав­ший­ся гнет бес­ко­неч­ной вой­ны. Государ­ст­вен­ные финан­сы стра­да­ли от нее неве­ро­ят­но. После бит­вы при Кан­нах (538) [216 г.] была состав­ле­на из самых име­ни­тых людей осо­бая бан­ков­ская комис­сия (tres vi­ri men­sa­rii), для того чтобы заве­до­ва­ние государ­ст­вен­ны­ми финан­са­ми в эти тяже­лые вре­ме­на нахо­ди­лось в руках бес­смен­ных и осмот­ри­тель­ных долж­ност­ных лиц; быть может, эта комис­сия и сде­ла­ла все, что было воз­мож­но, но поло­же­ние дел было тако­во, что и самое муд­рое финан­со­вое управ­ле­ние долж­но было ока­зать­ся несо­сто­я­тель­ным. Немед­лен­но вслед за нача­лом вой­ны сереб­ря­ные и мед­ные моне­ты были умень­ше­ны в раз­ме­рах, офи­ци­аль­ный курс сереб­ря­ной моне­ты с.507 повы­шен с лиш­ком на треть и пуще­на в обо­рот золотая моне­та, дале­ко пре­вос­хо­дя­щая сто­и­мость метал­ла. Одна­ко очень ско­ро и это ока­за­лось недо­ста­точ­ным, при­шлось делать под­ряд­чи­кам зака­зы в кредит и смот­реть на их про­дел­ки сквозь паль­цы, пото­му что в них нуж­да­лись, пока нако­нец злост­ные хище­ния не вынуди­ли эди­лов при­влечь ради при­ме­ра самых недоб­ро­со­вест­ных к ответ­ст­вен­но­сти, пре­дав их народ­но­му суду. Неред­ко и не напрас­но при­хо­ди­лось при­бе­гать к пат­рио­тиз­му бога­тых людей, кото­рые стра­да­ли срав­ни­тель­но более всех. Сол­да­ты из выс­ших клас­сов, унтер-офи­це­ры и всад­ни­ки отка­зы­ва­лись от жало­ва­нья по доб­рой воле или под дав­ле­ни­ем обще­го настро­е­ния в армии. Вла­дель­цы рабов, кото­рые были постав­ле­ны в армию общи­на­ми и после бит­вы при Бене­вен­те отпу­ще­ны на сво­бо­ду, отве­ти­ли на пред­ло­же­ние бан­ков­ской комис­сии упла­тить им воз­на­граж­де­ние, что они жела­ют отсро­чить эту упла­ту до окон­ча­ния вой­ны (540) [214 г.]. Так как на устрой­ство народ­ных празд­неств и на под­дер­жа­ние обще­ст­вен­ных зда­ний в государ­ст­вен­ной казне не име­лось денег, то ком­па­нии, преж­де брав­шие на себя дела это­го рода, изъ­яви­ли готов­ность про­дол­жать их без­воз­мезд­но (540) [214 г.]. И даже, как в первую пуни­че­скую вой­ну, был воору­жен и снаб­жен мат­ро­са­ми флот на день­ги, доб­ро­воль­но пред­ло­жен­ные пра­ви­тель­ству взай­мы бога­ты­ми людь­ми (544) [210 г.]. Сирот­ские капи­та­лы были израс­хо­до­ва­ны, и нако­нец в год взя­тия Тарен­та пра­ви­тель­ство взя­лось даже за послед­ний, отло­жен­ный на чер­ный день, капи­тал, кото­рый в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни лежал нетро­ну­тым (1 144 тыс. тале­ров). Но при всем этом у государ­ства недо­ста­ва­ло денег на самые необ­хо­ди­мые рас­хо­ды; наи­боль­шие опа­се­ния вызы­ва­ло то, что не было воз­мож­но­сти вовре­мя выпла­чи­вать сол­да­там жало­ва­нье в более отда­лен­ных стра­нах. Впро­чем, невоз­мож­ность удо­вле­тво­рить государ­ст­вен­ные потреб­но­сти была еще не самым худ­шим из мате­ри­аль­ных бед­ст­вий. Поля оста­ва­лись повсюду невозде­лан­ны­ми; даже там, где не сви­реп­ст­во­ва­ла вой­на, недо­ста­ва­ло рук для моты­ги и сер­па. Цена медим­на (прус­ско­го шеф­фе­ля) под­ня­лась до 15 дина­ров (3⅓ тале­ра), т. е. по мень­шей мере втрое про­тив сто­лич­ной сред­ней цены, и мно­гим при­шлось бы уми­рать с голо­ду, если бы не под­вез­ли хле­ба из Егип­та и в осо­бен­но­сти если бы вновь рас­цве­тав­шее в Сици­лии зем­леде­лие не пред­от­вра­ти­ло край­ней нуж­ды. А в какой мере такое поло­же­ние разо­ря­ет мел­кие зем­ледель­че­ские хозяй­ства, пожи­ра­ет тяже­лым трудом накоп­лен­ные сбе­ре­же­ния и пре­вра­ща­ет цве­ту­щие селе­ния в при­то­ны нищих и гра­би­те­лей, извест­но нам по дру­гим подоб­ным же вой­нам, о кото­рых до нас дошли более подроб­ные сведе­ния.

Союз­ни­ки

Еще тре­вож­нее этой мате­ри­аль­ной нуж­ды было воз­рас­тав­шее отвра­ще­ние рим­ских союз­ни­ков к уча­стию в войне, пожи­рав­шей их кровь и их иму­ще­ство. Прав­да, нела­тин­ские общи­ны не игра­ли в дан­ном слу­чае боль­шей роли. Сама вой­на уже дока­за­ла, что они были бес­силь­ны, пока латин­ская нация сто­я­ла за Рим; боль­ше­му или мень­ше­му нерас­по­ло­же­нию с их сто­ро­ны мож­но было не при­да­вать боль­шо­го зна­че­ния. Но теперь ста­ли обна­ру­жи­вать­ся коле­ба­ния и в Лаци­у­ме. Боль­шин­ство латин­ских общин в Этру­рии, Лаци­у­ме, обла­сти мар­сов и север­ной Кам­па­нии, т. е. имен­но в тех латин­ских стра­нах, кото­рые непо­сред­ст­вен­но постра­да­ли от вой­ны менее всех дру­гих, заяви­ли в 545 г. [209 г.] рим­ско­му сена­ту, что они впредь не будут достав­лять ни кон­тин­ген­тов, ни нало­гов и пре­до­став­ля­ют самим рим­ля­нам нести бре­мя вой­ны, кото­рая ведет­ся в их инте­ре­сах. Это вызва­ло в Риме силь­ное заме­ша­тель­ство, но в тот момент не было ника­кой с.508 воз­мож­но­сти сло­мить это сопро­тив­ле­ние. К сча­стью, не все латин­ские общи­ны посту­пи­ли так. Коло­нии, осно­ван­ные в Гал­лии, Пицене и южной Ита­лии с могу­ще­ст­вен­ным и пат­рио­ти­че­ски настро­ен­ным горо­дом Фре­гел­ла­ми во гла­ве, напро­тив того, заяви­ли, что теперь они при­мкнут к Риму еще тес­нее и еще непо­ко­ле­би­мее, конеч­но пото­му, что все они успе­ли ясно убедить­ся, что от исхо­да вой­ны их суще­ст­во­ва­ние зави­се­ло еще более, чем суще­ст­во­ва­ние сто­ли­цы, и что эта вой­на велась не толь­ко за Рим, но так­же и за латин­скую геге­мо­нию в Ита­лии и даже за нацио­наль­ную неза­ви­си­мость стра­ны. Впро­чем, и полуот­па­де­ние упо­мя­ну­тых выше общин, конеч­но, не было изме­ной оте­че­ству, а было вызва­но недаль­но­вид­но­стью и исто­ще­ни­ем сил: не под­ле­жит сомне­нию, что те же самые горо­да с отвра­ще­ни­ем отверг­ли бы союз с фини­кий­ца­ми. Но все-таки это был раз­рыв меж­ду рим­ля­на­ми и лати­на­ми, кото­рый не мог оста­вать­ся без вли­я­ния на поко­рен­ное насе­ле­ние тех стран. В Арре­ции тот­час обна­ру­жи­лось опас­ное бро­же­ние; заго­вор, состав­лен­ный сре­ди этрус­ков в инте­ре­сах Ган­ни­ба­ла, был открыт и пока­зал­ся настоль­ко угро­жаю­щим, что туда были дви­ну­ты рим­ские вой­ска. Хотя это дви­же­ние и было без труда подав­ле­но вой­ска­ми и поли­ци­ей, одна­ко оно яви­лось гроз­ным ука­за­ни­ем на то, что мог­ло бы про­изой­ти в тех стра­нах, если бы латин­ские кре­по­сти не дер­жа­ли их в стра­хе.

При­бли­же­ние Гасдру­ба­ла

При таком затруд­ни­тель­ном и натя­ну­том поло­же­нии вне­зап­но при­шла весть, что Гасдру­бал пере­шел осе­нью 546 г. [208 г.] через Пире­неи и что нуж­но гото­вить­ся к тому, что в сле­дую­щем году при­дет­ся вести в Ита­лии вой­ну с обо­и­ми сыно­вья­ми Гамиль­ка­ра. Неда­ром Ган­ни­бал дер­жал­ся на сво­ем посту в тече­ние столь­ких тяже­лых лет; в чем ему отка­зы­ва­ли кар­фа­ген­ская враж­деб­ная оппо­зи­ция и недаль­но­вид­ный Филипп, то нако­нец достав­лял ему род­ной брат, в кото­ром, как и в нем самом, был еще жив гений Гамиль­ка­ра. Навер­бо­ван­ные на фини­кий­ские день­ги восемь тысяч лигу­ров уже были гото­вы соеди­нить­ся с Гасдру­ба­лом; он мог наде­ять­ся, что подоб­но сво­е­му бра­ту под­ни­мет про­тив Рима гал­лов и быть может этрус­ков, лишь толь­ко одер­жит первую победу. Но Ита­лия была уже не тем, чем она была один­на­дцать лет назад: и государ­ство и част­ные лица были исто­ще­ны, латин­ский союз рас­ша­тал­ся, луч­ший рим­ский пол­ко­во­дец толь­ко что пал на поле сра­же­ния, а Ган­ни­бал еще не был побеж­ден. Дей­ст­ви­тель­но, Сци­пи­он мог бы похва­лить­ся мило­стя­ми сво­его доб­ро­го гения, если бы этот гений пред­о­хра­нил и его само­го и его оте­че­ство от послед­ст­вий его непро­сти­тель­ной ошиб­ки.

Новые при­готов­ле­ния к войне. Поход Гасдру­ба­ла и Ган­ни­ба­ла

Как и в годы край­ней опас­но­сти, Рим сно­ва поста­вил на ноги два­дцать три леги­о­на; он при­звал доб­ро­воль­цев и стал наби­рать рекру­тов сре­ди людей, кото­рых закон осво­бож­дал от воен­ной служ­бы. Гасдру­бал появил­ся по сю сто­ро­ну Альп так ско­ро, как того не ожи­да­ли ни дру­зья, ни недру­ги (547) [207 г.]; гал­лы, уже при­вык­шие к пере­хо­ду через их вла­де­ния чуже­зем­ных армий, про­пу­сти­ли Гасдру­ба­ла через свои про­хо­ды за хоро­шую пла­ту и снаб­ди­ли его армию всем, в чем она нуж­да­лась. Если в Риме и наме­ре­ва­лись занять выхо­ды аль­пий­ских про­хо­дов, то по-преж­не­му опозда­ли; уже были полу­че­ны изве­стия, что Гасдру­бал сто­ит у бере­гов По, что он при­зы­ва­ет гал­лов к ору­жию с таким же успе­хом, с каким неко­гда делал то же его брат, и что Пла­цен­ция оса­жде­на. Кон­сул Марк Ливий отпра­вил­ся в север­ную армию; ему уже дав­но сле­до­ва­ло бы нахо­дить­ся на месте. Этру­рия и Умбрия были охва­че­ны бро­же­ни­ем; выхо­див­шие оттуда доб­ро­воль­цы уси­ли­ва­ли фини­кий­скую с.509 армию. Кол­ле­га Ливия Гай Нерон при­звал к себе на помощь из Вену­зии пре­то­ра Гая Гости­лия Тубу­ла и поспе­шил во гла­ве 40-тысяч­ной армии пре­гра­дить Ган­ни­ба­лу доро­гу на север. Ган­ни­бал собрал все свои вой­ска на брет­тий­ской терри­то­рии и, про­дви­га­ясь впе­ред по боль­шой доро­ге, кото­рая ведет из Реги­о­на в Апу­лию, встре­тил­ся с кон­су­лом под­ле Гру­мен­та. Дело дошло до упор­но­го сра­же­ния, в кото­ром Нерон при­пи­сал себе победу; одна­ко Ган­ни­бал успел, хотя и не без потерь, ускольз­нуть от непри­я­те­ля; он совер­шил одно из тех искус­ных обход­ных дви­же­ний, к кото­рым и преж­де не раз при­бе­гал, а затем бес­пре­пят­ст­вен­но достиг Апу­лии. Там он оста­но­вил­ся, рас­по­ло­жив­шись лаге­рем сна­ча­ла под­ле Вену­зии, а потом под­ле Кан­у­зия; сле­до­вав­ший за ним по пятам Нерон оста­нав­ли­вал­ся и тут и там вбли­зи от него. По-види­мо­му, не под­ле­жит сомне­нию, что Ган­ни­бал оста­нав­ли­вал­ся доб­ро­воль­но и что не рим­ская армия меша­ла ему дви­гать­ся далее; сле­ду­ет пола­гать, что он оста­но­вил­ся имен­но там и не пошел далее на север вслед­ст­вие пред­ва­ри­тель­но­го согла­ше­ния с Гасдру­ба­лом или пото­му, что ожи­дал каких-либо изве­стий о дви­же­ни­ях Гасдру­ба­ла, но каких имен­но — нам неиз­вест­но. В то вре­мя как две армии сто­я­ли в без­дей­ст­вии одна про­тив дру­гой, нетер­пе­ли­во ожи­дае­мая в лаге­ре Ган­ни­ба­ла депе­ша от Гасдру­ба­ла была пере­хва­че­на сто­ро­же­вы­ми поста­ми Неро­на; она изве­ща­ла, что Гасдру­бал наме­ре­вал­ся идти по Фла­ми­ни­е­вой доро­ге, поэто­му будет сна­ча­ла подви­гать­ся бере­гом моря, а потом, перей­дя через Апен­ни­ны под­ле Фана, пой­дет на Нар­нию, где наде­ет­ся соеди­нить­ся с Ган­ни­ба­лом. Нерон тот­час дал сто­лич­но­му резерву при­ка­за­ние идти на Нар­нию, так как там пред­по­ла­га­ли соеди­нить­ся две непри­я­тель­ские армии; вза­мен это­го в сто­ли­цу был отправ­лен отряд, сто­яв­ший под­ле Капуи, и был сфор­ми­ро­ван новый резерв. Уве­рен­ный, что Ган­ни­бал ниче­го не зна­ет о наме­ре­ни­ях бра­та и будет по-преж­не­му ждать в Апу­лии, Нерон решил­ся за сме­лое пред­при­я­тие: с неболь­шим отбор­ным отрядом из 7 тысяч чело­век он дви­нул­ся фор­си­ро­ван­ным мар­шем к севе­ру в надеж­де, что при содей­ст­вии кол­ле­ги ему удаст­ся заста­вить Гасдру­ба­ла при­нять сра­же­ние; он мог это сде­лать пото­му, что остав­лен­ная им рим­ская армия все-таки была доста­точ­но силь­на, чтобы выдер­жать напа­де­ние Ган­ни­ба­ла или идти вслед за ним и при­быть в одно вре­мя на место реши­тель­ной бит­вы, в слу­чае если бы Ган­ни­бал дви­нул­ся впе­ред.

Бит­ва при Сене

Нерон нашел сво­его кол­ле­гу Мар­ка Ливия под­ле Сены Галль­ской ожи­даю­щим появ­ле­ния непри­я­те­ля. Оба кон­су­ла немед­лен­но высту­пи­ли про­тив Гасдру­ба­ла, кото­ро­го заста­ли за пере­пра­вой через Метавр. Гасдру­бал, желая избе­жать бит­вы, попы­тал­ся ускольз­нуть от рим­лян, но его про­вод­ни­ки поки­ну­ли его: он сбил­ся с пути в незна­ко­мой ему мест­но­сти и был настиг­нут рим­ской кон­ни­цей, кото­рая задер­жа­ла его до при­бы­тия рим­ской пехоты, так что он уже не мог избе­жать сра­же­ния. Гасдру­бал поста­вил на сво­ем пра­вом флан­ге испан­цев и впе­ре­ди их десять сло­нов, а гал­лов — на левом и пре­до­ста­вил их самим себе. На пра­вом флан­ге исход борь­бы оста­вал­ся невы­яс­нен­ным и коман­до­вав­ше­го там кон­су­ла Ливия силь­но тес­нил непри­я­тель; нако­нец Нерон, повто­ряя так­ти­че­ски свое стра­те­ги­че­ское дви­же­ние, оста­вил непо­движ­но сто­яв­ше­го перед ним вра­га и, обой­дя свою соб­ст­вен­ную армию, напал на фланг испан­цев. С трудом одер­жан­ная и очень кро­во­про­лит­ная победа была пол­ной; непри­я­тель­ская армия, кото­рой некуда было отсту­пить, была истреб­ле­на, а ее лагерь был взят при­сту­пом. Когда Гасдру­бал убедил­ся, что пре­вос­ход­но веден­ное с.510 сра­же­ние про­иг­ра­но, он, как и отец, стал искать и нашел почет­ную смерть вои­на. И как пол­ко­во­дец и как чело­век он был достой­ным бра­том Ган­ни­ба­ла. На сле­дую­щий день после бит­вы Нерон сно­ва высту­пил в поход и после почти двух­недель­но­го отсут­ст­вия сно­ва занял пози­цию в Апу­лии про­тив армии Ган­ни­ба­ла, до кото­рой еще не дошло ника­ких изве­стий о слу­чив­шем­ся и кото­рый еще не тро­гал­ся с места. Эти изве­стия доста­вил ему кон­сул в виде голо­вы бра­та, кото­рую рим­ля­нин при­ка­зал пере­бро­сить непри­я­тель­ским сто­ро­же­вым постам, отпла­тив таким спо­со­бом вели­ко­му про­тив­ни­ку — счи­тав­ше­му для себя уни­же­ни­ем вое­вать с мерт­вы­ми — за почет­ное погре­бе­ние Пав­ла, Грак­ха и Мар­цел­ла.

Ган­ни­бал в стране брет­ти­ев

Ган­ни­бал понял, что его ожи­да­ния были напрас­ны и что все кон­че­но. Он поки­нул Апу­лию, Лука­нию и даже Мета­понт и отсту­пил со сво­ей арми­ей на брет­тий­скую терри­то­рию, гава­ни кото­рой оста­лись его един­ст­вен­ным при­бе­жи­щем. Бла­го­да­ря энер­гии рим­ских пол­ко­вод­цев и еще более бес­при­мер­но бла­го­при­ят­но­му сте­че­нию обсто­я­тельств Рим изба­вил­ся от опас­но­сти, кото­рая была так вели­ка, что вполне оправ­ды­ва­ла упор­ство, с каким Ган­ни­бал дер­жал­ся в Ита­лии и кото­рую мож­но было поста­вить наравне с опас­но­стью, гро­зив­шей Риму после бит­вы при Кан­нах. Лико­ва­нию рим­лян не было гра­ниц; все сно­ва при­ня­лись за свои дела со спо­кой­ст­ви­ем мир­но­го вре­ме­ни, так как все созна­ва­ли, что вой­на не гро­зит серь­ез­ны­ми опас­но­стя­ми.

При­оста­нов­ка ита­лий­ской вой­ны

Одна­ко в Риме не спе­ши­ли дово­дить дело до кон­ца. И государ­ство и граж­дане были исто­ще­ны чрез­мер­ным напря­же­ни­ем всех нрав­ст­вен­ных и мате­ри­аль­ных сил, поэто­му все охот­но пре­да­лись бес­печ­но­сти и спо­кой­ст­вию. Вой­ско и флот были умень­ше­ны; рим­ские и латин­ские кре­стьяне воз­вра­ти­лись в свои разо­рен­ные хуто­ра; государ­ст­вен­ная каз­на была попол­не­на про­да­жей неко­то­рой части кам­пан­ских государ­ст­вен­ных вла­де­ний. Государ­ст­вен­ное управ­ле­ние было реор­га­ни­зо­ва­но, и было покон­че­но со все­ми уко­ре­нив­ши­ми­ся нару­ше­ни­я­ми; было при­ступ­ле­но к воз­вра­ту доб­ро­воль­ных ссуд на воен­ные издерж­ки, а с латин­ских общин были взыс­ка­ны недо­им­ки с при­бав­кой тяже­лых про­цен­тов. Воен­ные дей­ст­вия в Ита­лии при­оста­но­ви­лись. Бли­ста­тель­ным дока­за­тель­ст­вом стра­те­ги­че­ских даро­ва­ний Ган­ни­ба­ла и конеч­но так­же неспо­соб­но­сти про­ти­во­сто­яв­ших ему рим­ских пол­ко­вод­цев слу­жит то, что с того вре­ме­ни он еще в тече­ние четы­рех лет оста­вал­ся откры­то в Брет­тий­ской обла­сти и что несрав­нен­но более силь­ные его про­тив­ни­ки не мог­ли при­нудить его ни укрыть­ся в кре­по­стях, ни отплыть с арми­ей на роди­ну. Конеч­но, он был вынуж­ден отсту­пать все далее и далее не столь­ко вслед­ст­вие ниче­го не решав­ших сра­же­ний, в кото­рые он всту­пал с рим­ля­на­ми, сколь­ко вслед­ст­вие того, что он все менее и менее мог пола­гать­ся на сво­их брет­тий­ских союз­ни­ков и в кон­це кон­цов мог рас­счи­ты­вать толь­ко на те горо­да, кото­рые были заня­ты его вой­ска­ми. От обла­да­ния Тури­я­ми он отка­зал­ся доб­ро­воль­но, а Лок­ры были у него отня­ты вой­ска­ми, выслан­ны­ми для этой цели из Реги­о­на по рас­по­ря­же­нию Пуб­лия Сци­пи­о­на (549) [205 г.]. И слов­но его замыс­лам было суж­де­но нако­нец най­ти бли­ста­тель­ное одоб­ре­ние со сто­ро­ны тех самых кар­фа­ген­ских вла­стей, кото­рые поме­ша­ли их успе­ху, — эти вла­сти сде­ла­ли попыт­ку сно­ва вос­кре­сить их из стра­ха перед ожи­дае­мой высад­кой рим­лян (548, 549) [206, 205 гг.]: они посла­ли Ган­ни­ба­лу в Ита­лию и Маго­ну в Испа­нию под­креп­ле­ния и суб­сидии с при­ка­за­ни­ем сно­ва раздуть пла­мя вой­ны в Ита­лии и тем дать хотя бы неко­то­рую отсроч­ку дро­жав­шим от стра­ха вла­дель­цам ливий­ских заго­род­ных домов и кар­фа­ген­ских с.511 лавок. Так­же и в Македо­нию было отправ­ле­но посоль­ство с пору­че­ни­ем скло­нить Филип­па к воз­об­нов­ле­нию сою­за и к высад­ке в Ита­лии (549) [205 г.]. Но уже было позд­но. За несколь­ко меся­цев до это­го Филипп заклю­чил мир с Римом; хотя пред­сто­яв­шее поли­ти­че­ское уни­что­же­ние Кар­фа­ге­на и было для него неудоб­но, он — во вся­ком слу­чае откры­то — ниче­го не пред­при­нял про­тив Рима. В Афри­ку был отправ­лен неболь­шой македон­ский отряд, кото­рый, по уве­ре­нию рим­лян, содер­жал­ся за счет само­го Филип­па; это было бы вполне есте­ствен­но, но, как вид­но из даль­ней­ше­го хода собы­тий, рим­ляне не име­ли на это ника­ких дока­за­тельств. А о высад­ке македо­нян в Ита­лии даже и не дума­ли.

Магон в Ита­лии

Серь­ез­нее взял­ся за свою зада­чу млад­ший из сыно­вей Гамиль­ка­ра, Магон. С остат­ка­ми испан­ской армии, кото­рые он сна­ча­ла пере­вез на Минор­ку, он выса­дил­ся в 549 г. [205 г.] под­ле Генуи, раз­ру­шил этот город и при­звал к ору­жию лигу­ров и гал­лов, кото­рых по обык­но­ве­нию при­вле­ка­ли тол­па­ми золо­то и новиз­на пред­при­я­тия; он даже завел сно­ше­ния по всей Этру­рии, где поли­ти­че­ские про­цес­сы не пре­кра­ща­лись. Но при­веден­ных им войск было слиш­ком недо­ста­точ­но для серь­ез­но­го напа­де­ния на Ита­лию, а Ган­ни­бал рас­по­ла­гал таки­ми незна­чи­тель­ны­ми сила­ми и до такой сте­пе­ни утра­тил свое вли­я­ние на южную Ита­лию, что не был в состо­я­нии дви­нуть­ся навстре­чу Маго­ну. Кар­фа­ген­ские пра­ви­те­ли не жела­ли спа­се­ния сво­его оте­че­ства, когда оно было воз­мож­но, а теперь, когда они его жела­ли, оно было уже невоз­мож­но.

Экс­пе­ди­ция Сци­пи­о­на в Афри­ку

В рим­ском сена­те, конеч­но, никто не сомне­вал­ся ни в том, что вой­на Кар­фа­ге­на с Римом кон­че­на, ни в том, что теперь долж­на начать­ся вой­на Рима с Кар­фа­ге­ном; но как ни была неиз­беж­но необ­хо­ди­ма афри­кан­ская экс­пе­ди­ция, к ней не реша­лись при­сту­пить. Для нее преж­де все­го был нужен спо­соб­ный и все­ми люби­мый вождь, а тако­го не было нали­цо. Луч­шие гене­ра­лы или пали на полях сра­же­ний, или же были, как Квинт Фабий и Квинт Фуль­вий, слиш­ком ста­ры для такой совер­шен­но новой и, по всей веро­ят­но­сти, про­дол­жи­тель­ной вой­ны. Победи­те­лям при Сене — Гаю Неро­ну и Мар­ку Ливию — такая зада­ча, пожа­луй, и была бы по силам, но оба они были в выс­шей сте­пе­ни непо­пу­ляр­ны­ми ари­сто­кра­та­ми; пра­ви­тель­ство не было уве­ре­но, что ему удаст­ся доста­вить им глав­ное коман­до­ва­ние (в то вре­мя уже дошли до того, что даро­ва­ния одер­жи­ва­ли верх на выбо­рах толь­ко в кри­ти­че­ские мину­ты), и еще менее оно было уве­ре­но в том, что они суме­ют скло­нить исто­щен­ный народ на новые уси­лия. В это вре­мя из Испа­нии воз­вра­тил­ся Пуб­лий Сци­пи­он; этот люби­мец тол­пы, кото­рый так бли­ста­тель­но выпол­нил, или заста­вил пове­рить, что выпол­нил, воз­ло­жен­ную на него зада­чу, был тот­час выбран на сле­дую­щий год кон­су­лом. Он всту­пил в эту долж­ность (549) [205 г.] с твер­дым наме­ре­ни­ем осу­ще­ст­вить афри­кан­скую экс­пе­ди­цию, заду­ман­ную им еще в то вре­мя, когда он нахо­дил­ся в Испа­нии. Одна­ко в сена­те не толь­ко пар­тия мето­ди­че­ско­го веде­ния вой­ны не хоте­ла ниче­го слы­шать об афри­кан­ской экс­пе­ди­ции, пока Ган­ни­бал был еще в Ита­лии, но и боль­шин­ство сена­то­ров было вовсе не бла­го­склон­но рас­по­ло­же­но к юно­му пол­ко­вод­цу. Его гре­че­ское изя­ще­ство и слиш­ком совре­мен­ное обра­зо­ва­ние и взгляды были не по вку­су и мужи­ко­ва­тым отцам горо­да; а его мето­ды веде­ния вой­ны в Испа­нии вызы­ва­ли такие же серь­ез­ные сомне­ния, как и его поня­тия о сол­дат­ской дис­ци­плине. Что его не без осно­ва­ния упре­ка­ли в чрез­мер­ной снис­хо­ди­тель­но­сти к его кор­пус­ным коман­ди­рам, очень ско­ро было дока­за­но зло­дей­ства­ми, кото­рые совер­шал Гай Пле­ми­ний в Локрах и ответ­ст­вен­ность за кото­рые с.512 пада­ла в зна­чи­тель­ной мере на само­го Сци­пи­о­на, сквозь паль­цы смот­рев­ше­го за под­чи­нен­ны­ми. Во вре­мя сенат­ских пре­ний об афри­кан­ской экс­пе­ди­ции и о выбо­ре глав­но­ко­ман­дую­ще­го новой кон­сул обна­ру­жил наме­ре­ние обой­ти те обы­чаи и зако­ны, кото­рые не согла­со­вы­ва­лись с его лич­ны­ми взгляда­ми, и очень ясно дал понять, что в слу­чае раз­но­мыс­лия с пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми вла­стя­ми он будет искать для себя опо­ры в сво­ей сла­ве и в сво­ей попу­ляр­но­сти; этим он не толь­ко оскор­бил сенат, но и воз­будил серь­ез­ные опа­се­ния насчет того, будет ли такой глав­но­ко­ман­дую­щий при­дер­жи­вать­ся дан­ных ему инструк­ций как во вре­мя веде­ния столь важ­ной вой­ны, так и в слу­чае мир­ных пере­го­во­ров с Кар­фа­ге­ном, тем более что свое­воль­ное веде­ние Сци­пи­о­ном испан­ской вой­ны отнюдь не спо­соб­ст­во­ва­ло устра­не­нию таких опа­се­ний. Впро­чем, обе сто­ро­ны про­яви­ли доста­точ­но бла­го­ра­зу­мия, чтобы не дой­ти до совер­шен­но­го раз­ры­ва. Со сво­ей сто­ро­ны сенат не мог не созна­вать, что афри­кан­ская экс­пе­ди­ция была необ­хо­ди­ма, что откла­ды­вать ее на неопре­де­лен­ное вре­мя было бы небла­го­ра­зум­но, что Сци­пи­он был очень спо­соб­ным пол­ко­вод­цем, вполне год­ным для веде­ния этой вой­ны, и что толь­ко он один мог добить­ся от наро­да про­дле­ния сво­их пол­но­мо­чий на все вре­мя, пока это будет нуж­но, и напря­же­ния послед­них сил. Боль­шин­ство сена­то­ров поста­но­ви­ло не отка­зы­вать Сци­пи­о­ну в желае­мом пору­че­нии, если он пред­ва­ри­тель­но выка­жет хотя бы фор­маль­ным обра­зом долж­ное ува­же­ние к выс­шей пра­ви­тель­ст­вен­ной вла­сти и если напе­ред под­чи­нить­ся воле сена­та. Было реше­но, что в тече­ние того же года Сци­пи­он отпра­вил­ся в Сици­лию, чтобы занять­ся там построй­кой флота, при­веде­ни­ем осад­но­го мате­ри­а­ла в порядок и орга­ни­за­ци­ей экс­пе­ди­ци­он­ной армии, а затем в сле­дую­щем году выса­дил­ся в Афри­ке. Для этой цели ему была отда­на в рас­по­ря­же­ние сици­лий­ская армия (состо­яв­шая из тех двух леги­о­нов, кото­рые были сфор­ми­ро­ва­ны из остат­ков армии, раз­би­той при Кан­нах), так как для охра­ны ост­ро­ва было вполне доста­точ­но немно­го­чис­лен­но­го гар­ни­зо­на и флота; кро­ме того, Сци­пи­о­ну было доз­во­ле­но наби­рать в Ита­лии доб­ро­воль­цев. По все­му было вид­но, что сенат не сна­ря­жал экс­пе­ди­цию, а толь­ко ей не пре­пят­ст­во­вал; Сци­пи­он не полу­чил и поло­ви­ны тех средств, какие были пре­до­став­ле­ны в рас­по­ря­же­ние Регу­ла, и сверх того ему был дан тот самый кор­пус, к кото­ро­му сенат в тече­ние несколь­ких лет отно­сил­ся с наме­рен­ным пре­не­бре­же­ни­ем. Афри­кан­ская армия была в гла­зах боль­шин­ства сена­то­ров отда­лен­ным отрядом из штраф­ных и доб­ро­воль­цев, к гибе­ли кото­рых государ­ство во вся­ком слу­чае мог­ло отно­сить­ся рав­но­душ­но. Дру­гой на месте Сци­пи­о­на веро­ят­но заявил бы, что афри­кан­скую экс­пе­ди­цию или сле­ду­ет пред­при­ни­мать с ины­ми сред­ства­ми, или не сле­ду­ет пред­при­ни­мать вовсе; но он был так само­уве­рен, что согла­шал­ся на вся­кие усло­вия, лишь бы толь­ко добить­ся желан­но­го назна­че­ния глав­но­ко­ман­дую­щим. Чтобы не повредить попу­ляр­но­сти экс­пе­ди­ции, он по мере воз­мож­но­сти тща­тель­но ста­рал­ся избе­гать все­го, что мог­ло быть обре­ме­ни­тель­но для наро­да. Рас­хо­ды на экс­пе­ди­цию и в осо­бен­но­сти на доро­го­сто­я­щую построй­ку флота были частью покры­ты так назы­вае­мой доб­ро­воль­ной кон­три­бу­ци­ей с этрус­ских горо­дов, т. е. воен­ным нало­гом, взыс­кан­ным в нака­за­ние с аре­тин­цев и дру­гих рас­по­ло­жен­ных к фини­кий­цам общин, частью были раз­ло­же­ны на сици­лий­ские горо­да; через сорок дней флот был готов к отплы­тию. Его эки­паж уси­ли­ли 7 тысяч доб­ро­воль­цев, явив­ших­ся со всех кон­цов Ита­лии на при­зыв люби­мо­го вождя. Итак, вес­ной с.513 550 г. [204 г.] Сци­пи­он отбыл к бере­гам Афри­ки с дву­мя силь­ны­ми леги­о­на­ми из вете­ра­нов (око­ло 30 тысяч чело­век), с 40 воен­ны­ми кораб­ля­ми и с 400 транс­порт­ны­ми суда­ми и, не встре­тив ни малей­ше­го сопро­тив­ле­ния, бла­го­по­луч­но выса­дил­ся на Кра­си­вом мысе вбли­зи Ути­ки.

Воору­же­ния в Афри­ке

Кар­фа­ге­няне уже дав­но ожи­да­ли, что вслед за хищ­ни­че­ски­ми набе­га­ми, кото­рые в тече­ние послед­них лет неред­ко пред­при­ни­ма­лись рим­ски­ми эскад­ра­ми на бере­га Афри­ки, будет совер­ше­но и более серь­ез­ное напа­де­ние; поэто­му, чтобы пред­о­хра­нить себя от тако­го напа­де­ния, они не толь­ко ста­ра­лись о воз­об­нов­ле­нии вой­ны меж­ду Ита­ли­ей и Македо­ни­ей, но и дома гото­ви­лись к встре­че с рим­ля­на­ми. Из двух сопер­ни­чав­ших меж­ду собой бер­бер­ских царей — Мас­си­нис­сы в Цир­те (Кон­стан­ти­на), пове­ли­те­ля мас­си­ли­ян, и Сифа­к­са в Сиге (близ устьев Таф­ны к запа­ду от Ора­на), пове­ли­те­ля мас­се­си­ли­ян, — послед­ний был несрав­нен­но могу­ще­ст­вен­нее и до того вре­ме­ни жил в друж­бе с рим­ля­на­ми. Но кар­фа­ге­ня­нам уда­лось проч­но при­вя­зать его к себе посред­ст­вом дого­во­ров и род­ст­вен­ных свя­зей, тогда как от Мас­си­нис­сы, кото­рый издав­на был сопер­ни­ком Сифа­к­са и их союз­ни­ком, кар­фа­ге­няне отка­за­лись. Мас­си­нис­са не усто­ял в отча­ян­ной борь­бе с соеди­нен­ны­ми сила­ми кар­фа­ге­нян и Сифа­к­са и был при­нуж­ден оста­вить это­му послед­не­му в добы­чу свои вла­де­ния, а сам после это­го блуж­дал в пустыне с несколь­ки­ми всад­ни­ка­ми. Кро­ме под­креп­ле­ний, кото­рые ожи­да­лись от Сифа­к­са, для защи­ты сто­ли­цы была гото­ва кар­фа­ген­ская армия из 20 тысяч пехоты, 6 тысяч кон­ни­цы и 140 сло­нов (имен­но для того Ган­нон и был отправ­лен на охоту за сло­на­ми) под началь­ст­вом испы­тан­но­го в Испа­нии пол­ко­во­д­ца Гасдру­ба­ла, сына Ган­но­на, а в гава­ни сто­ял силь­ный флот. Сверх того ожи­да­ли при­бы­тия македон­ско­го кор­пу­са под началь­ст­вом Сопа­те­ра и при­сыл­ки кельт­ибер­ских наем­ни­ков. Узнав о высад­ке Сци­пи­о­на, Мас­си­нис­са тот­час явил­ся в лагерь пол­ко­во­д­ца, про­тив кото­ро­го еще неза­дол­го перед тем сра­жал­ся в Испа­нии; но этот без­зе­мель­ный царь сна­ча­ла не при­нес рим­ля­нам ниче­го кро­ме лич­ной храб­ро­сти, а ливий­цы хотя и очень тяго­ти­лись рекрут­ски­ми набо­ра­ми и нало­га­ми, но зна­ли по горь­ко­му опы­ту, как сле­ду­ет себя вести в подоб­ных слу­ча­ях, и пото­му не спе­ши­ли откры­то при­нять сто­ро­ну рим­лян. В таких усло­ви­ях начал Сци­пи­он кам­па­нию.

Сци­пи­он оттес­нен к бере­гу моря

Пока он имел дело толь­ко с более сла­бой кар­фа­ген­ской арми­ей, пере­вес был на его сто­роне, а после несколь­ких удач­ных кава­ле­рий­ских сты­чек он даже был в состо­я­нии при­сту­пить к оса­де Ути­ки; но, когда при­был Сифакс, как уве­ря­ют, с 50 тыся­ча­ми пехоты и 10 тыся­ча­ми кон­ни­цы, при­шлось снять оса­ду и рас­по­ло­жить­ся в укреп­лен­ном при­мор­ском лаге­ре меж­ду Ути­кой и Кар­фа­ге­ном на мысе, где было нетруд­но окру­жить себя око­па­ми. Там рим­ский глав­но­ко­ман­дую­щий про­вел зиму 550/551 г. [204/203 г.]. Из очень неудоб­но­го поло­же­ния, в кото­ром его заста­ла вес­на, он вышел, совер­шив удач­но вне­зап­ное напа­де­ние.

Напа­де­ние на кар­фа­ген­ский лагерь

Сци­пи­он завел, ско­рее из хит­ро­сти, чем по сове­сти, мир­ные пере­го­во­ры и этим усы­пил бди­тель­ность афри­кан­цев, полу­чив таким обра­зом воз­мож­ность напасть на их оба лаге­ря в одну и ту же ночь: трост­ни­ко­вые шала­ши нуми­дий­цев вспых­ну­ли ярким пла­ме­нем, а когда кар­фа­ге­няне бро­си­лись туда на помощь, такая же участь постиг­ла их соб­ст­вен­ный лагерь; рим­ские вой­ска без вся­ко­го сопро­тив­ле­ния уби­ва­ли тех, кто спа­сал­ся бег­ст­вом. Это ноч­ное напа­де­ние было губи­тель­нее мно­гих сра­же­ний. Одна­ко кар­фа­ге­няне не упа­ли духом и даже не после­до­ва­ли сове­там трус­ли­вых или, вер­нее, здра­во­мыс­ля­щих людей, пред­ла­гав­ших ото­звать Маго­на и с.514 Ган­ни­ба­ла. Как раз к это­му вре­ме­ни при­бы­ли дав­но ожи­дав­ши­е­ся вспо­мо­га­тель­ные вой­ска кельт­ибе­ров и македо­нян; было реше­но еще раз испы­тать сча­стье в сра­же­нии в «широ­ком поле», в пяти­днев­ном пере­хо­де от Ути­ки. Сци­пи­он поспе­шил при­нять пред­ло­жен­ное ему сра­же­ние; его вете­ра­ны и доб­ро­воль­цы без боль­шо­го труда разо­гна­ли собран­ные наспех тол­пы кар­фа­ге­нян и нуми­дий­цев; кельт­ибе­ры, кото­рые не мог­ли ожи­дать поща­ды от Сци­пи­о­на, так­же были изруб­ле­ны после упор­но­го сопро­тив­ле­ния. После это­го двой­но­го пора­же­ния афри­кан­цы уже нигде не мог­ли удер­жать за собой сра­же­ния. Кар­фа­ген­ский флот попы­тал­ся напасть на рим­ский при­мор­ский лагерь и имел неко­то­рый успех, но не дал ника­ких реши­тель­ных резуль­та­тов, а рим­ляне были с избыт­ком воз­на­граж­де­ны за эту неуда­чу взя­ти­ем в плен Сифа­к­са, удав­шим­ся бла­го­да­ря бес­при­мер­но­му сча­стью Сци­пи­о­на; с тех пор Мас­си­нис­са сде­лал­ся для рим­лян тем же, чем преж­де был Сифакс для кар­фа­ге­нян.

Мир­ные пере­го­во­ры

Кар­фа­ген­ская мир­ная пар­тия, кото­рая в про­дол­же­ние шест­на­дца­ти лет была при­нуж­де­на мол­чать, после таких пора­же­ний сно­ва под­ня­ла голо­ву и откры­то вос­ста­ла про­тив вла­ды­че­ства сыно­вей Бар­ки и пат­риотов. Гасдру­бал, сын Гисго­на, был заоч­но осуж­ден пра­ви­тель­ст­вом на смерт­ную казнь, и была сде­ла­на попыт­ка скло­нить Сци­пи­о­на к пре­кра­ще­нию воен­ных дей­ст­вий и к заклю­че­нию мира. Сци­пи­он потре­бо­вал уступ­ки испан­ских вла­де­ний и ост­ро­вов Сре­ди­зем­но­го моря, пере­да­чи цар­ства Сифа­к­са Мас­си­нис­се, выда­че всех воен­ных кораб­лей за исклю­че­ни­ем 20 и упла­ты воен­ной кон­три­бу­ции в 4 тыся­чи талан­тов (око­ло 7 млн. тале­ров); эти усло­вия пред­став­ля­ют­ся настоль­ко выгод­ны­ми для Кар­фа­ге­на, что само собою навя­зы­ва­ет­ся вопрос: не пред­ла­гал ли их Сци­пи­он ско­рее в сво­их лич­ных инте­ре­сах, чем в инте­ре­сах Рима? Кар­фа­ген­ские упол­но­мо­чен­ные при­ня­ли эти пред­ло­же­ния под усло­ви­ем их одоб­ре­ния над­ле­жа­щи­ми вла­стя­ми, и с этой целью было отправ­ле­но в Рим кар­фа­ген­ское посоль­ство.

Про­ис­ки кар­фа­ген­ских пат­риотов

Но пар­тия кар­фа­ген­ских пат­риотов вовсе не была рас­по­ло­же­на так ско­ро отка­зать­ся от борь­бы. Уве­рен­ность в бла­го­род­стве сво­их замыс­лов, дове­рие к вели­ко­му пол­ко­вод­цу и даже при­мер само­го Рима поощ­ря­ли их к упор­но­му сопро­тив­ле­нию, не гово­ря уже о том, что с заклю­че­ни­ем мира пра­ви­тель­ст­вен­ная власть неиз­беж­но пере­шла бы в руки враж­деб­ной пар­тии и им самим угро­жа­ла бы гибель. Сре­ди граж­дан пар­тия пат­риотов име­ла пере­вес; поэто­му было реше­но не мешать оппо­зи­ции вести мир­ные пере­го­во­ры, а меж­ду тем гото­вить­ся к послед­не­му и реши­тель­но­му отпо­ру. Маго­ну и Ган­ни­ба­лу были посла­ны при­ка­за­ния как мож­но ско­рее воз­вра­тить­ся в Афри­ку. Магон, кото­рый в тече­ние трех лет (549—551) [205—203 гг.] под­готов­лял в север­ной Ита­лии коа­ли­цию про­тив Рима, был имен­но в то вре­мя раз­бит на терри­то­рии инсуб­ров (под­ле Мила­на) дву­мя гораздо более мно­го­чис­лен­ны­ми рим­ски­ми арми­я­ми. Рим­ская кон­ни­ца уже была оттес­не­на, рим­ская пехота уже была при­веде­на в рас­строй­ство, и победа, по-види­мо­му, кло­ни­лась на сто­ро­ну кар­фа­ге­нян; но сра­же­ние при­ня­ло иной обо­рот вслед­ст­вие сме­ло­го напа­де­ния одно­го рим­ско­го отряда на непри­я­тель­ских сло­нов и тяже­лой раны, полу­чен­ной люби­мым и даро­ви­тым вождем; фини­кий­ская армия была при­нуж­де­на отсту­пить к бере­гам Лигу­рии. Там она полу­чи­ла при­ка­за­ние к отплы­тию и испол­ни­ла его; но Магон умер от ран во вре­мя пере­езда.

Ган­ни­бал отправ­ля­ет­ся в Афри­ку

Ган­ни­бал, веро­ят­но, сам пред­у­предил бы такое при­ка­за­ние, если бы его послед­ние пере­го­во­ры с Филип­пом не ожи­ви­ли в нем надеж­ды, что в Ита­лии он смо­жет ока­зать сво­е­му оте­че­ству более полез­ные услу­ги, чем в с.515 Ливии; когда же при­ка­за­ние об отъ­езде заста­ло его в Кротоне, где он посто­ян­но нахо­дил­ся в послед­нее вре­мя, он не замед­лил его испол­нить. Он при­ка­зал зако­лоть сво­их лоша­дей и лишить жиз­ни тех ита­лий­ских сол­дат, кото­рые не хоте­ли сле­до­вать за ним за море, и отплыл на транс­порт­ных судах, уже дав­но сто­яв­ших нагото­ве на кротон­ском рей­де. Рим­ские граж­дане вздох­ну­ли сво­бод­но, когда узна­ли, что могу­чий ливий­ский лев, кото­ро­го даже в то вре­мя никто не был в состо­я­нии вытес­нить из Ита­лии, доб­ро­воль­но поки­нул ита­лий­скую терри­то­рию. По это­му слу­чаю сенат и граж­дан­ство увен­ча­ли вен­ком из листьев уже почти достиг­ше­го девя­но­ста лет Квин­та Фабия, един­ст­вен­но­го остав­ше­го­ся в живых рим­ско­го пол­ко­во­д­ца из чис­ла тех, кото­рые с честью выдер­жа­ли испы­та­ние в тяже­лые вре­ме­на. Полу­чить от всей общи­ны такой венок, кото­рый, по рим­ским обы­ча­ям, под­но­си­ла армия спас­ше­му ее от пора­же­ния пол­ко­вод­цу, счи­та­лось самым высо­ким отли­чи­ем, когда-либо выпа­дав­шим на долю рим­ских граж­дан; это было послед­ним почет­ным укра­ше­ни­ем пре­ста­ре­ло­го пол­ко­во­д­ца, кото­рый умер в том же году (551) [203 г.]. А Ган­ни­бал бес­пре­пят­ст­вен­но достиг Леп­ти­са, конеч­но, не под охра­ной заклю­чен­но­го пере­ми­рия, а бла­го­да­ря лишь быст­ро­те сво­его пере­езда и сво­е­му сча­стью; этот послед­ний пред­ста­ви­тель гамиль­ка­ров­ско­го «льви­но­го отро­дья» сно­ва сту­пил там после трид­ца­ти­ше­сти­лет­не­го отсут­ст­вия на род­ную поч­ву, кото­рую поки­нул, когда был почти ребен­ком, для того чтобы начать свое вели­кое и ока­зав­ше­е­ся столь бес­плод­ным герой­ское попри­ще на Запа­де и вер­нуть­ся с Восто­ка, прой­дя, таким обра­зом, вокруг кар­фа­ген­ско­го моря длин­ный побед­ный путь. Теперь, когда уже совер­ши­лось то, что он ста­рал­ся пред­от­вра­тить и что он был бы в состо­я­нии пред­от­вра­тить, если бы ему это поз­во­ли­ли, ему не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го как помо­гать и спа­сать, и он испол­нил этот долг без жалоб и без уко­ров.

Воз­об­нов­ле­ние воен­ных дей­ст­вий

С его при­бы­ти­ем пар­тия пат­риотов ста­ла дей­ст­во­вать откры­то; позор­ный смерт­ный при­го­вор над Гасдру­ба­лом был кас­си­ро­ван; бла­го­да­ря лов­ко­сти Ган­ни­ба­ла был вновь завя­за­ны сно­ше­ния с нуми­дий­ски­ми шей­ха­ми и не толь­ко на народ­ном собра­нии было отка­за­но в утвер­жде­нии фак­ти­че­ски заклю­чен­но­го мира, но даже пере­ми­рие было нару­ше­но раз­граб­ле­ни­ем сев­ше­го у афри­кан­ских бере­гов на мель рим­ско­го транс­порт­но­го флота и напа­де­ни­ем на рим­ский воен­ный корабль, на кото­ром ехал рим­ский посол. С чув­ст­вом вполне понят­но­го него­до­ва­ния Сци­пи­он поки­нул свой лагерь под Туни­сом (552) [202 г.] и про­шел по рос­кош­ной долине Баг­ра­да (Мед­шер­ды), уже не при­ни­мая пред­ло­же­ний о капи­ту­ля­ции от месте­чек и горо­дов, а заби­рая их жите­лей мас­са­ми для про­да­жи в раб­ство. Он успел про­ник­нуть дале­ко внутрь стра­ны и сто­ял под­ле Нараг­га­ры (к запа­ду от Сик­ки, тепе­ре­ш­не­го Эль-Кефа, на гра­ни­це Туни­са и Алжи­ра), когда с ним встре­тил­ся высту­пив­ший про­тив него из Гад­ру­ме­та Ган­ни­бал. Кар­фа­ген­ский пол­ко­во­дец попы­тал­ся при лич­ном свида­нии с Сци­пи­о­ном добить­ся луч­ших мир­ных усло­вий, но Сци­пи­он уже дошел до край­них пре­де­лов снис­хо­ди­тель­но­сти, а после нару­ше­ния пере­ми­рия не мог согла­сить­ся ни на какие даль­ней­шие уступ­ки; поэто­му труд­но пове­рить, что Ган­ни­бал, делая эту попыт­ку, имел какую-либо дру­гую цель кро­ме наме­ре­ния дока­зать народ­ной тол­пе, что пат­риоты не без­услов­но про­ти­ви­лись заклю­че­нию мира.

Бит­ва при Заме

Пере­го­во­ры не при­ве­ли ни к каким резуль­та­том, и, таким обра­зом, дело дошло до реши­тель­ной бит­вы с.516 при Заме (веро­ят­но, неда­ле­ко от Сик­ки¹). Ган­ни­бал постро­ил свою пехоту в три линии: в пер­вой он поста­вил кар­фа­ген­ские наем­ные вой­ска, во вто­рой — афри­кан­ское опол­че­ние, фини­кий­скую граж­дан­скую мили­цию и македон­ский кор­пус, в третьей — при­шед­ших с ним из Ита­лии вете­ра­нов. Впе­ре­ди строя сто­я­ли восемь­де­сят сло­нов, а на флан­гах — кон­ни­ца. Сци­пи­он постро­ил свои леги­о­ны, по обык­но­ве­нию рим­лян, так­же в три линии и рас­ста­вил их так, чтобы сло­ны мог­ли про­хо­дить сквозь линии или по их сто­ро­нам, не про­ры­вая строя. Это рас­по­ря­же­ние име­ло пол­ней­ший успех, а отхо­див­шие в сто­ро­ну сло­ны даже при­ве­ли в рас­строй­ство сто­яв­шую у кар­фа­ге­нян на флан­гах кон­ни­цу, так что кава­ле­рия Сци­пи­о­на, дале­ко пре­вос­хо­див­шая чис­лом непри­я­тель­скую бла­го­да­ря при­бы­тию кон­ных отрядов Мас­си­нис­сы, без боль­шо­го труда спра­ви­лась с непри­я­тель­ски­ми всад­ни­ка­ми и пусти­лась за ними в пого­ню. С пехотой борь­ба была более упор­на. Пере­до­вые линии обе­их армий дол­го сра­жа­лись без реши­тель­ных резуль­та­тов; после чрез­вы­чай­но кро­во­про­лит­ных руко­паш­ных схва­ток они при­шли в рас­строй­ство и были при­нуж­де­ны искать опо­ры во вто­рых лини­ях. Рим­ляне дей­ст­ви­тель­но нашли там опо­ру; но кар­фа­ген­ская мили­ция ока­за­лась такой нере­ши­тель­ной и шат­кой, что наем­ни­ки запо­до­зри­ли ее в измене и всту­пи­ли в руко­паш­ный бой с кар­фа­ген­ским граж­дан­ским опол­че­ни­ем. Меж­ду тем Ган­ни­бал спеш­но стя­нул на оба флан­га все, что уце­ле­ло из пер­вых двух линий, и выдви­нул впе­ред по всей линии свои луч­шие ита­лий­ские вой­ска. Сци­пи­он же собрал в цен­тре все, что уце­ле­ло из пер­вой линии, и при­со­еди­нил к ним спра­ва и сле­ва вой­ска, сто­яв­шие во вто­рой и третьей лини­ях. На преж­нем месте завя­за­лась вто­рич­но еще более ужас­ная рез­ня; ста­рые ган­ни­ба­лов­ские сол­да­ты не пода­ва­лись назад, несмот­ря на чис­лен­ный пере­вес непри­я­те­ля, пока не были со всех сто­рон окру­же­ны рим­ской кава­ле­ри­ей и кон­ни­цей Мас­си­нис­сы, воз­вра­тив­ши­ми­ся после пре­сле­до­ва­ния раз­би­той непри­я­тель­ской кава­ле­рии. Резуль­та­том это­го было не толь­ко окон­ча­ние бит­вы, но и пол­ное истреб­ле­ние кар­фа­ген­ской армии; те самые сол­да­ты, кото­рые за четыр­на­дцать лет до это­го бежа­ли с поля бит­вы при Кан­нах, ото­мсти­ли при Заме сво­им преж­ним победи­те­лям. С неболь­шой куч­кой людей Ган­ни­бал спас­ся бег­ст­вом в Гад­ру­мет.

Мир

После этой бит­вы толь­ко без­рас­суд­ные люди мог­ли сове­то­вать кар­фа­ге­ня­нам про­дол­жать вой­ну. Напро­тив того, рим­ский пол­ко­во­дец мог бы немед­лен­но при­сту­пить к оса­де сто­ли­цы, кото­рая не была при­кры­та ника­кой арми­ей и не была обес­пе­че­на про­до­воль­ст­ви­ем, и, если бы не встре­ти­лось ника­ких непред­виден­ных пре­пят­ст­вий, под­верг­нуть Кар­фа­ген такой же уча­сти, какую гото­вил Ган­ни­бал для Рима. Но Сци­пи­он это­го не сде­лал; он согла­сил­ся на заклю­че­ние мира (553) [201 г.], но конеч­но уже не на преж­них усло­ви­ях. Кро­ме тех усту­пок в поль­зу Рима и Мас­си­нис­сы, кото­рые были потре­бо­ва­ны во вре­мя послед­них мир­ных пере­го­во­ров, на кар­фа­ге­нян была воз­ло­же­на на пять­де­сят лет еже­год­ная кон­три­бу­ция в 200 талан­тов (340 тыс. тале­ров); сверх того они обя­за­лись не вести ника­ких войн ни про­тив Рима, ни про­тив его союз­ни­ков и вооб­ще вне Афри­ки, а в самой Афри­ке вне их терри­то­рии им было доз­во­ле­но с.517 пред­при­ни­мать вой­ны не ина­че как с раз­ре­ше­ния Рима; в сущ­но­сти эти усло­вия сво­ди­лись к тому, что Кар­фа­ген обра­щал­ся в дан­ни­ка и утра­чи­вал свою поли­ти­че­скую само­сто­я­тель­ность. Кар­фа­ге­няне как буд­то бы даже обя­за­лись достав­лять при извест­ных обсто­я­тель­ствах воен­ные кораб­ли для рим­ско­го флота. Сци­пи­о­на обви­ня­ли в том, что он согла­сил­ся на слиш­ком выгод­ные для непри­я­те­ля усло­вия толь­ко пото­му, что не хотел усту­пить како­му-нибудь пре­ем­ни­ку вме­сте с глав­ным коман­до­ва­ни­ем и сла­ву окон­ча­ния самой тяже­лой из всех войн, какие вел Рим. Это обви­не­ние было бы обос­но­ван­но, если бы состо­ял­ся пер­во­на­чаль­ный про­ект мир­ных усло­вий; но вто­рой про­ект не под­твер­жда­ет это­го обви­не­ния. Поло­же­ние дел в Риме было вовсе не тако­во, чтобы люби­мец наро­да мог серь­ез­но опа­сать­ся сво­его ото­зва­ния после победы при Заме, ведь еще до этой победы народ реши­тель­но отверг­нул пред­ло­же­ние сена­та сме­нить его, да и самые мир­ные усло­вия вовсе не оправ­ды­ва­ют тако­го обви­не­ния. После того как у Кар­фа­ге­на были свя­за­ны руки, а под­ле него утвер­дил­ся могу­ще­ст­вен­ный сосед, он ни разу не сде­лал даже попыт­ки осво­бо­дить­ся из-под вер­хов­ной вла­сти Рима и еще менее мог помыш­лять о сопер­ни­че­стве с ним; сверх того всем было хоро­шо извест­но, что толь­ко что окон­чив­ша­я­ся вой­на была пред­при­ня­та ско­рее по жела­нию Ган­ни­ба­ла, чем по жела­нию Кар­фа­ге­на, и что гигант­ский замы­сел пат­рио­ти­че­ской пар­тии никак не может воз­об­но­вить­ся. Мсти­тель­ным ита­ли­кам мог­ло казать­ся недо­ста­точ­ным, что пла­мя уни­что­жи­ло толь­ко пять­сот выдан­ных кар­фа­ге­ня­на­ми воен­ных кораб­лей и не уни­что­жи­ло вме­сте с ними нена­вист­но­го горо­да; зло­ба и без­рас­суд­ство дере­вен­ских поли­ти­ков мог­ли отста­и­вать мне­ние, что толь­ко уни­что­жен­ный враг дей­ст­ви­тель­но побеж­ден, и мог­ли пори­цать того, кто не захо­тел стро­же нака­зать людей, заста­вив­ших рим­лян дро­жать от стра­ха. Сци­пи­он думал ина­че, и у нас нет ника­ко­го осно­ва­ния, а ста­ло быть, и ника­ко­го пра­ва пред­по­ла­гать, что в этом слу­чае рим­ля­нин руко­вод­ст­во­вал­ся низ­ки­ми, а не бла­го­род­ны­ми и воз­вы­шен­ны­ми побуж­де­ни­я­ми, кото­рые соот­вет­ст­во­ва­ли и его харак­те­ру. Не боязнь ото­зва­ния или пере­ме­ны сча­стья и не ожи­дав­ший­ся взрыв македон­ской вой­ны, хотя он и был неда­лек, поме­ша­ли это­му само­уве­рен­но­му и до той поры все­гда пред­при­ни­мав­ше­му все с необы­чай­ным успе­хом чело­ве­ку совер­шить над несчаст­ным горо­дом ту экзе­ку­цию, кото­рая была пять­де­сят лет спу­стя пору­че­на его при­ем­но­му вну­ку и кото­рая, конеч­но, мог­ла быть вполне выпол­не­на им теперь. Гораздо более прав­до­по­доб­но, что оба вели­ких пол­ко­во­д­ца, от кото­рых теперь зави­се­ло раз­ре­ше­ние и поли­ти­че­ских вопро­сов, оста­но­ви­лись на изло­жен­ных выше мир­ных усло­ви­ях с целью поста­вить спра­вед­ли­вые и разум­ные пре­де­лы, с одной сто­ро­ны, сви­ре­пой мсти­тель­но­сти победи­те­лей, с дру­гой — упор­ству и без­рас­суд­ству побеж­ден­ных; душев­ное бла­го­род­ство и поли­ти­че­ская муд­рость двух вели­ких про­тив­ни­ков ска­за­лись как в готов­но­сти Ган­ни­ба­ла пре­кло­нить­ся перед необ­хо­ди­мо­стью, так и в муд­ром отка­зе Сци­пи­о­на от чрез­мер­ных и постыд­ных выгод, кото­рые он мог извлечь из победы. Раз­ве этот вели­ко­душ­ный и даль­но­вид­ный чело­век не дол­жен был сам себе задать вопрос: какая поль­за было бы для его оте­че­ства, если бы после совер­шен­но­го уни­что­же­ния поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства Кар­фа­ге­на было разо­ре­но это ста­рин­ное сре­дото­че­ние тор­гов­ли и зем­леде­лия и кощун­ст­вен­но нис­про­верг­нут один из глав­ных стол­пов тогдаш­ней циви­ли­за­ции? Еще не при­шло то вре­мя, когда пер­вые люди Рима ста­но­ви­лись пала­ча­ми циви­ли­за­ции соседей и с.518 лег­ко­мыс­лен­но дума­ли, что празд­ной сле­зой мож­но смыть с себя веч­ный позор их нации.

Резуль­та­ты вой­ны

Так окон­чи­лась вто­рая пуни­че­ская, или, как ее пра­виль­но назы­ва­ли рим­ляне, ган­ни­ба­лов­ская, вой­на, после того как она в тече­ние сем­на­дца­ти лет опу­сто­ша­ла ост­ро­ва и стра­ны на всем про­стран­стве от Гел­лес­пон­та до Гер­ку­ле­со­вых стол­бов. До этой вой­ны поли­ти­че­ские стрем­ле­ния Рима не захо­ди­ли далее обла­да­ния мате­ри­ком ита­лий­ско­го полу­ост­ро­ва внут­ри его есте­ствен­ных гра­ниц и вла­ды­че­ства над ита­лий­ски­ми моря­ми и их ост­ро­ва­ми; а то, как было поступ­ле­но с Афри­кой при заклю­че­нии мира, ясно дока­зы­ва­ет, что и во вре­мя окон­ча­ния вой­ны рим­ляне не име­ли в виду утвер­дить свое вла­ды­че­ство над государ­ства­ми Сре­ди­зем­но­го моря или осно­вать так назы­вае­мую все­мир­ную монар­хию, а ста­ра­лись лишь обез­вредить опас­но­го сопер­ни­ка и дать Ита­лии спо­кой­ных соседей. Конеч­но, осталь­ные резуль­та­ты вой­ны и осо­бен­но заво­е­ва­ние Испа­нии не совсем согла­со­вы­ва­лись с таки­ми целя­ми, но успе­хи завлек­ли рим­лян далее того, к чему они стре­ми­лись, а Испа­ния под­па­ла под их власть почти слу­чай­но. Вла­ды­че­ства над Ита­ли­ей рим­ляне достиг­ли пото­му, что стре­ми­лись к нему, а геге­мо­ния и раз­вив­ше­е­ся из нее вла­ды­че­ство над сре­ди­зем­но­мор­ским бас­сей­ном яви­лось резуль­та­том сте­че­ния обсто­я­тельств до извест­ной сте­пе­ни поми­мо их соб­ст­вен­ной воли.

Резуль­та­ты вой­ны за пре­де­ла­ми Ита­лии

Вой­ны при­ве­ли к цело­му ряду послед­ст­вий: пре­вра­ще­ние Испа­нии в двой­ную рим­скую про­вин­цию, охва­чен­ную, прав­да, посто­ян­ным вос­ста­ни­ем; при­со­еди­не­ние к рим­ской про­вин­ции Сици­лии сира­куз­ско­го цар­ства, до того вре­ме­ни нахо­див­ше­го­ся в зави­си­мо­сти от Рима; под­чи­не­ние самых силь­ных нуми­дий­ских вождей рим­ско­му патро­на­ту вза­мен кар­фа­ген­ско­го и нако­нец пре­вра­ще­ние Кар­фа­ге­на из могу­ще­ст­вен­но­го государ­ства в без­за­щит­ный тор­го­вый город. Одним сло­вом, резуль­та­том это­го были бес­спор­ная геге­мо­ния Рима над запад­ны­ми сре­ди­зем­но­мор­ски­ми государ­ства­ми и неиз­беж­ное при даль­ней­шем раз­ви­тии этой геге­мо­нии столк­но­ве­ни­ем восточ­ных государств с запад­ны­ми, кото­рое впер­вые лишь слег­ка обна­ру­жи­лось во вре­мя пер­вой пуни­че­ской вой­ны, и вме­сте с тем неиз­беж­ное в буду­щем энер­гич­ное вме­ша­тель­ство Рима в столк­но­ве­ния меж­ду алек­сан­дрий­ски­ми монар­хи­я­ми.

Резуль­та­ты вой­ны в Ита­лии

В самой Ита­лии в первую оче­редь это кос­ну­лось кельт­ских наро­дов, кото­рые, без сомне­ния, с это­го вре­ме­ни были обре­че­ны на гибель, и вопрос был толь­ко в сро­ке. Внут­ри рим­ско­го сою­за послед­ст­ви­ем вой­ны были: более реши­тель­ное выступ­ле­ние на пер­вый план гос­под­ст­ву­ю­щей латин­ской нации, внут­рен­няя связь кото­рой, несмот­ря на еди­нич­ные слу­чаи коле­ба­ний, была испы­та­на и скреп­ле­на друж­ною борь­бою с опас­но­стя­ми, и уси­лив­ше­е­ся угне­те­ние нела­тин­ских и нела­ти­ни­зи­ро­ван­ных ита­ли­ков, в осо­бен­но­сти этрус­ков и ниж­не­ита­лий­ских сабел­лов. Нака­за­ние, или, вер­нее, мще­ние, все­го тяже­лее обру­ши­лось на самых могу­ще­ст­вен­ных и вме­сте с тем пер­вых и послед­них союз­ни­ков Ган­ни­ба­ла — на капу­ан­скую общи­ну и на стра­ну брет­ти­ев. Капуя утра­ти­ла свою кон­сти­ту­цию и пре­вра­ти­лась из вто­ро­го горо­да Ита­лии в первую дерев­ню; даже шла речь о том, чтобы срыть город и сров­нять с зем­лей то место, на кото­ром он сто­ял. Все зем­ли, за исклю­че­ни­ем немно­гих поме­стий, при­над­ле­жав­ших ино­стран­цам или пре­дан­ным Риму кам­пан­цам, сенат объ­явил государ­ст­вен­ною соб­ст­вен­но­стью и стал разда­вать неболь­ши­ми участ­ка­ми бед­но­му люду в сроч­ную арен­ду. Точ­но так же было поступ­ле­но и с жив­ши­ми на бере­гах Сила­ра пицен­та­ми: их глав­ный город был срыт, а жите­ли были рас­се­я­ны по окрест­ным с.519 селе­ни­ям. Участь брет­ти­ев была еще более ужас­на; они были целы­ми мас­са­ми постав­ле­ны неко­то­рым обра­зом в раб­скую зави­си­мость от рим­лян и навсе­гда лише­ны пра­ва носить ору­жие. Но и осталь­ные союз­ни­ки Ган­ни­ба­ла жесто­ко попла­ти­лись; сюда сле­ду­ет отне­сти гре­че­ские горо­да за исклю­че­ни­ем немно­гих, упор­но дер­жав­ших сто­ро­ну Рима подоб­но кам­пан­ским граж­да­нам и жите­лям Реги­о­на. Немно­го менее постра­да­ли арпан­цы и мно­гие дру­гие апу­лий­ские, лукан­ские и сам­нит­ские общи­ны, боль­шей частью лишив­ши­е­ся неко­то­рой части сво­их вла­де­ний. На неко­то­рых из при­об­ре­тен­ных таким спо­со­бом земель были осно­ва­ны новые коло­нии: так, напри­мер, в 560 г. [194 г.] целый ряд граж­дан­ских коло­ний под­ле луч­ших южно­и­та­лий­ских гава­ней, в том чис­ле Сипонт (под­ле Ман­фредо­нии) и Кротон; на быв­шей терри­то­рии южных пицен­тов Салерн, кото­ро­му суж­де­но было сде­лать­ся там опло­том рим­ско­го вла­ды­че­ства, и важ­ней­шая из них Путео­ли, кото­рая ско­ро сде­ла­лась люби­мым дач­ным местом знат­ных рим­лян и цен­тром тор­гов­ли ази­ат­ски­ми и еги­пет­ски­ми пред­ме­та­ми рос­ко­ши. Кро­ме того, город Турии был пре­вра­щен в латин­скую кре­пость под новым назва­ни­ем Копии (560) [194 г.], так же как и бога­тый брет­тий­ский город Вибо — под име­нем Вален­ции (562) [192 г.]. На дру­гих участ­ках в Сам­ни­у­ме и в Апу­лии были порознь посе­ле­ны вете­ра­ны победо­нос­ной афри­кан­ской армии; про­чие зем­ли оста­лись в обще­ст­вен­ном поль­зо­ва­нии, и паст­би­ща жив­ших в Риме вла­дель­цев заме­ни­ли там сады и поля кре­стьян. Само собой разу­ме­ет­ся, что кро­ме это­го во всех общи­нах на полу­ост­ро­ве вли­я­тель­ные и извест­ные сво­им нерас­по­ло­же­ни­ем к Риму лица были устра­не­ны с пути, насколь­ко мож­но было это­го достиг­нуть посред­ст­вом поли­ти­че­ских про­цес­сов и кон­фис­ка­ции име­ний. Во всей Ита­лии нела­тин­ские союз­ни­ки Рима созна­ва­ли, что их назва­ние союз­ни­ков — пустое сло­во и что они сде­ла­лись рим­ски­ми под­дан­ны­ми; победа над Ган­ни­ба­лом была для них тем же, что вто­рич­ное пора­бо­ще­ние Ита­лии, а от озлоб­ле­ния и высо­ко­ме­рия победи­те­лей при­хо­ди­лось всех более стра­дать нела­тин­ским чле­нам ита­лий­ско­го сою­за. Даже в бес­цвет­ной и нахо­див­шей­ся под стро­гим поли­цей­ским кон­тро­лем рим­ской комедии того вре­ме­ни гово­рит­ся об этом: когда поко­рен­ные горо­да Капуя и Ател­ла были пре­до­став­ле­ны поли­ци­ей на про­из­вол необуздан­но­го ост­ро­умия рим­ских ско­мо­ро­хов и осо­бен­но Ател­ла сде­ла­лась пред­ме­том пре­зри­тель­ных насме­шек, и когда иные сочи­ни­те­ли комедий посме­и­ва­лись над тем, что кам­пан­ские неволь­ни­ки уже научи­лись дышать таким смер­то­нос­ным возду­хом, кото­рый губи­те­лен даже для самой вынос­ли­вой поро­ды рабов — сирий­цев, то в этих без­жа­лост­ных шут­ках слы­шал­ся не толь­ко пре­зри­тель­ный смех победи­те­лей, но так­же и жалоб­ный вопль попран­ных нога­ми наций. О тогдаш­нем поло­же­нии дел свиде­тель­ст­ву­ет бояз­ли­вая забот­ли­вость, с кото­рой сенат охра­нял Ита­лию во вре­мя македон­ской вой­ны, и отправ­ка из Рима под­креп­ле­ний в самые важ­ные коло­нии — в Вену­зию в 554 г. [210 г.]^[2], Нар­нию в 555 [199 г.], Козу в 557 [197 г.], Калес неза­дол­го до 570 г. [184 г.]. Какие опу­сто­ше­ния про­из­ве­ли вой­на и голод сре­ди ита­лий­ско­го насе­ле­ния, вид­но, напри­мер, из того фак­та, что чис­ло рим­ских граж­дан умень­ши­лось во вре­мя вой­ны почти на одну чет­верть; поэто­му нель­зя счи­тать пре­уве­ли­чен­ны­ми те дан­ные, соглас­но кото­рым чис­ло пав­ших в войне с Ган­ни­ба­лом ита­ли­ков дохо­ди­ло до 300 тысяч. Само собой понят­но, что эти поте­ри пада­ли пре­иму­ще­ст­вен­но на цвет граж­дан­ства, кото­рое состав­ля­ло и цвет и глав­ную мас­су бое­вых сил; как страш­но пореде­ли в осо­бен­но­сти ряды сена­то­ров, вид­но с.520 из того, что после бит­вы при Кан­нах лич­ный состав сена­та умень­шил­ся до 123 чле­нов и что он был с трудом сно­ва доведен до сво­его нор­маль­но­го чис­ла путем экс­тра­ор­ди­нар­но­го назна­че­ния 177 сена­то­ров. Нако­нец, само собой понят­но, что сем­на­дца­ти­лет­няя вой­на, кото­рая велась одно­вре­мен­но во всех частях Ита­лии и вне ее на все четы­ре сто­ро­ны све­та, рас­ша­та­ла народ­ное хозяй­ство в самом корне; но недо­ста­ток исто­ри­че­ских сведе­ний не поз­во­ля­ет нам про­следить этот факт в его подроб­но­стях. Вер­но, что государ­ство полу­чи­ло выго­ду от кон­фис­ка­ции, и осо­бен­но терри­то­рия Кам­па­нии сде­ла­лась с тех пор неис­ся­кае­мым источ­ни­ком государ­ст­вен­ных дохо­дов, но вслед­ст­вие тако­го рас­ши­ре­ния государ­ст­вен­но­го хозяй­ства народ­ное бла­го­со­сто­я­ние, есте­ствен­но, пони­зи­лось на столь­ко же, на сколь­ко раз­дроб­ле­ние государ­ст­вен­ных земель в иные вре­ме­на спо­соб­ст­во­ва­ло его подъ­ему. Мно­же­ство цве­ту­щих посе­ле­ний, как пола­га­ют — до четы­рех­сот, было совер­шен­но раз­ру­ше­но или разо­ре­но; тяже­лым трудом накоп­лен­ные сбе­ре­же­ния были истра­че­ны; насе­ле­ние было демо­ра­ли­зо­ва­но лагер­ной жиз­нью; ста­рые доб­рые тра­ди­ции, охра­няв­шие город­ские и сель­ские нра­вы, исчез­ли повсюду, начи­ная со сто­ли­цы и кон­чая послед­ней дере­вуш­кой. Рабы и раз­лич­ный отча­ян­ный сброд ста­ли соеди­нять­ся в раз­бой­ни­чьи шай­ки, о сте­пе­ни опас­но­сти кото­рых дает поня­тие тот факт, что толь­ко в тече­ние одно­го года (569) [185 г.] и толь­ко в одной Апу­лии 7 тысяч чело­век были осуж­де­ны за гра­беж; тако­му пагуб­но­му оди­ча­нию стра­ны содей­ст­во­ва­ло уве­ли­че­ние паст­бищ с полу­ди­ки­ми пас­ту­ха­ми из рабов. Само­му суще­ст­во­ва­нию ита­лий­ско­го зем­леде­лия ста­ла угро­жать опас­ность, так как во вре­мя вой­ны с Ган­ни­ба­лом рим­ский народ впер­вые узнал по опы­ту, что он может обой­тись без посе­ян­но­го им самим хле­ба и питать­ся еги­пет­ским и сици­лий­ским. Тем не менее те рим­ляне, кото­рым было суж­де­но по мило­сти богов дожить до кон­ца этой гигант­ской борь­бы, мог­ли гор­дить­ся про­шлым и с уве­рен­но­стью смот­реть в буду­щее. Они во мно­гом про­ви­ни­лись, но и мно­го вытер­пе­ли; народ, у кото­ро­го вся год­ная для воен­ной служ­бы моло­дежь не покида­ла щита и меча в тече­ние почти деся­ти лет, имел пра­во мно­гое себе про­стить. Древ­ность не была зна­ко­ма с тем мир­ным и дру­же­ст­вен­ным сожи­тель­ст­вом раз­лич­ных наций, кото­рое под­дер­жи­ва­ет­ся даже их вза­им­ной враж­дой и кото­рое, по-види­мо­му, состав­ля­ет в наше вре­мя цель интер­на­цио­наль­но­го раз­ви­тия: в те вре­ме­на мог­ла идти речь толь­ко о том, кому быть нако­валь­ней и кому моло­том, и в состя­за­нии меж­ду победи­те­ля­ми победа оста­лась за Римом. Нема­ло людей мог­ли бы спро­сить: суме­ют ли рим­ляне вос­поль­зо­вать­ся этой победой, суме­ют ли при­вя­зать латин­скую нацию к Риму еще более креп­ки­ми уза­ми, мало-пома­лу лати­ни­зи­ро­вать Ита­лию, управ­лять жите­ля­ми поко­рен­ных про­вин­ций как под­дан­ны­ми, а не экс­плу­а­ти­ро­вать их как рабов, пре­об­ра­зо­вать кон­сти­ту­цию, вновь укре­пить и рас­ши­рить рас­ша­тан­ное сред­нее сосло­вие. Если бы они суме­ли это сде­лать, то Ита­лия мог­ла бы ожи­дать счаст­ли­вых вре­мен; тогда народ­ное бла­го­со­сто­я­ние, осно­ван­ное при бла­го­при­ят­ных обсто­я­тель­ствах на соб­ст­вен­ном труде, и реши­тель­ное поли­ти­че­ское пре­об­ла­да­ние над тогдаш­ним циви­ли­зо­ван­ным миром вну­ши­ли бы каж­до­му из чле­нов вели­ко­го цело­го спра­вед­ли­вое созна­ние соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства и доста­ви­ли бы вся­кой гор­до­сти достой­ную цель, вся­ко­му талан­ту — откры­тое попри­ще. В про­тив­ном слу­чае, конеч­но, долж­ны были полу­чить­ся и про­ти­во­по­лож­ные резуль­та­ты. Но зло­ве­щие голо­са и мрач­ные опа­се­ния на миг умолк­ли, когда с.521 вои­ны и победи­те­ли ста­ли со всех сто­рон воз­вра­щать­ся в свои жили­ща, когда наста­ла оче­редь для бла­годар­ст­вен­ных празд­неств и уве­се­ле­ний, для разда­чи наград сол­да­там и граж­да­нам, когда осво­бож­ден­ные плен­ни­ки воз­вра­ща­лись домой из Гал­лии,
Афри­ки и Гре­ции, и, нако­нец, когда юный победи­тель шест­во­вал в бле­стя­щей про­цес­сии по разу­кра­шен­ным ули­цам сто­ли­цы, чтобы сло­жить свой паль­мо­вый венок в жили­ще бога, от кото­ро­го, как нашеп­ты­ва­ли веру­ю­щие, он полу­чал непо­сред­ст­вен­ные вну­ше­ния везде и всюду.