Текст статьи любезно предоставлен автором.
с.6 Ксенеласия (изгнание иностранцев) вместе с криптией (тайными предприятиями против илотов), сисситиями (совместными трапезами) и агоге (системой воспитания) традиционно входит в число тех «физиогномических» черт, которые придают облику Спарты его неповторимость и мгновенную узнаваемость2. Практика изгнания и недопущения на свою территорию иноземцев кажется для спартанской политики настолько естественной и само собой разумеющейся, что в современной литературе возник образ некоего «железного занавеса», отгородившего Лакедемон от всего остального эллинского мира. Однако, при более пристальном знакомстве с античными свидетельствами о ксенеласии, с одной стороны, и о контактах лакедемонян с иностранцами, с другой, обнаруживается, что указанное средство спартанской политики вряд ли может претендовать на роль фундамента в той мощной стене, которая, якобы, к VI в. до н. э. прочно изолировала Спарту и сохраняла эту изолированность вплоть до конца V в. до н. э.
Впрочем, античные источники не дают нам подробного и сколько-нибудь полного описания спартанской ксенеласии. Мы имеем, как правило, либо беглые упоминания, либо случайные намеки на эту практику. В данной статье будет предпринята попытка представить в систематизированном виде ту информацию, которую можно извлечь на основе с.7 анализа этих разрозненных свидетельств. Главные вопросы, которые мы попытаемся здесь разрешить, заключаются в следующем:
* Какова история термина, обозначавшего интересующий нас институт?
* Можно ли из древних источников узнать о каких-либо конкретных случаях применения ксенеласии? Если да, то какие именно прецеденты могут быть восстановлены? И, в связи с этим, какие поводы приводили данный механизм в действие?
* Кто становился объектом ксенеласии и кто ее осуществлял? Какова была ее процедура?
* Каким временем можно датировать существование этой практики?
* Каково отношение к спартанской ксенеласии за пределами Лакедемона?
Начнем с терминологии. Существительное ή ξενηλασία и глагол ξενελατεῖν являются составными и семантически совершенно прозрачны: «изгнание чужаков», «изгонять чужаков». Существительное впервые зафиксировано в «Истории» Фукидида, где Перикл в своих речах дважды использует его, имея в виду спартанскую практику [Thuc. I. 144. 2; II. 39. 1]; в обоих случаях употреблено множественное число — факт весьма примечательный.
Глагол впервые обнаруживается в «Птицах» Аристофана; и здесь также присутствует прямая ссылка на Лакедемон [Aristoph. Av. 1013].
Затем мы встречаемся с термином «ксенеласии» (опять во множественном числе) в «Протагоре» Платона, который вкладывает его в уста Сократа, излагающего мифологему о том, как спартанцы, изгоняя чужаков, имеют возможность приобщаться к истинному знанию в общении со своими собственными мудрецами [Plato Prot. 342 b—
Далее, рассматриваемый термин обнаруживается в «Лакедемонской политии» Ксенофонта, который говорит, что в старые добрые времена в Спарте осуществляли «ксенеласии» ради сохранения в неприкосновенности образа жизни, введенного Ликургом [Xen. Lac. 14. 4].
Аристотель во
Историк Феопомп (IV в. до н. э.), рассказывая о каком-то конкретном случае изгнания иностранцев из Лакедемона, впервые употребляет данный термин в единственном числе [Theop. apud Schol. Aristoph. Av. 1013 = FGrH 115 F 178].
Историк III в. до н. э. Гекатей из Абдеры использует пассивное причастие «подвергнувшиеся ксенеласии» в рассказе об исходе евреев с.8 во главе с Моисеем из Египта [Hecateus Abderita apud Diod. Sic. XL. 3 = Phot. Bibl. 244 p. 380 a 7 = FGrH 264 F 6. 2]; чуть ниже, повествуя о древнееврейских установлениях, он говорит о «собственной ксенеласии», с помощью которой у евреев была введена «нелюдимая и негостеприимная жизнь» [FGrH 264 F 6. 4]. Следует обратить внимание на следующие два обстоятельства: а) автор употребляет существительное в единственном числе, хотя речь идет об изгнании вообще, а не о каком-то конкретном прецеденте; б) во всем пассаже нет ни малейшего намека на спартанскую практику. Похоже, слово ή ξενηλασία начинает утрачивать свой конкретно-исторический характер и превращается в некое более или менее абстрактное понятие; то же самое происходит и с глаголом ξενελατεῖν, который становится теперь обычным синонимом таких глаголов, как ἐλαύνειν «изгонять» или ἐκρίπτειν «прогонять».
Это подтверждается и словоупотреблением географа Эратосфена (также III в. до н. э.), который ничего не говорит о спартанцах и заявляет, что «ксенеласия является обычаем, общим для всех варваров» [Eratosth. apud Strabo XVII. 1. 19]. Здесь мы впервые встречаемся с определением ксенеласии как некоего «обычая» — ἔθος.
Далее, интересующий нас глагол использован у Полибия в речи этолийского посла Хлеона, произнесенной в Спарте в 210 г. до н. э. Посол, ища союза с Лакедемоном против македонского царя Филиппа, напоминает о том, как в свое время диадохи жестоко обращались с эллинами, в частности, как обошелся Антипатр с афинянами после Ламийской битвы. «А те, кто спасся, — добавляет посол, — изгонялись из всей Эллады» [ἐκ πάσης ἐξενηλατοῦντο τῆς Ἑλλάδος — Polyb. IX. 29. 4]. Здесь, как мы видим, глагол не несет на себе никакого специфического оттенка. Вероятно, Полибий выбирает именно его из синонимического ряда по той причине, что речь произносится перед спартанцами, а потому и термин взят такой, который в Спарте имеет особый смысл.
Дионисий Галикарнасский, говоря о том, как неохотно и лакедемоняне, и фиванцы, и афиняне давали гражданские права чужакам, добавляет: «Умолчу о тех, которые даже изгоняют иностранцев» [ξενηλατοῦντες ἔνιοι — Dionys. Hal. AR. II. 17. 1. 1—
Иудейско-эллинистический философ Филон Александрийский (ок. 25 г. до н. э. — ок. 50 г. н. э.), рассказывая об исходе из Египта и последующих обычаях евреев, вновь упоминает заведенную у них «нелюдимость и ксенеласию» [Philo Judaeus De specialibus legibus. II. 146. 1] (см. выше о Гекатее из Абдеры).
Иосиф Флавий в сочинении «Против Апиона», сравнивая отношение к иностранцам у иудеев и у эллинов, говорит, что даже лакедемоняне, пользующиеся среди греков самой доброй славой, «осуществляли ксенеласии» [Joseph. Contra Ap. II. 36. 3—
с.9 Слово «ксенеласия» чаще других авторов использовал Плутарх. Хотя из семи случаев его применения в пяти речь идет о Спарте, словоупотребление Плутарха наиболее явственно показывает ту семантическую трансформацию, которой подвергся данный термин. Автор из Херонеи вполне оценил колорит этого слова и добавил его в свою художественную палитру. Оно, однако, совершенно утратило у него специфическое узкое значение, приобретя еще более широкий семантический ареал. Здесь «ксенеласия» уже не просто «изгнание» каких-либо лиц, а «удаление», «избавление» от чего-либо ненужного, «запрещение» чего-либо вредного или опасного. Так, спартанский законодатель Ликург «осуществил ксенеласию всего бесполезного» [Plut. Mor. 226 d]. Спартанцы изучали грамоту только в меру необходимости, «прочие же виды образования подвергали ксенеласии» [ibid. 237 a]. Ликург «также и ксенеласии ввел (καὶ ξενηλασίας δ’ εἰσηγήσατο), чтобы проникнувшие не оказались для граждан учителями чего-либо дурного» [ibid. 238 e]. Обратим внимание, что в последнем примере автор использует множественное число, и термин сразу возвращается к своему изначальному узкому смыслу — «некие мероприятия по удалению из страны нежелательных чужеземцев». Однако в трактате «О стремлении к богатству» Плутарх вновь говорит о «мудрой и благоразумной ксенеласии бесполезных вещей» [ibid. 527 b—
Элий Аристид, оратор II в. н. э., в одной из своих речей сомневается, стоит ли считать «ксенеласию» у эллинов столь значительной, какой она и у лакедемонян-то не была [Aelius Arist. Or. XLVI. 292. 17—
Элиан в рассказе об иллирийских городах Аполлонии и Эпидамне утверждает, что жители первой «осуществляли ксенеласии в соответствии с лакедемонским законом» (κατὰ τὸυ Λακεδαιμόνιον νόμον), тогда как жители второго позволяли любому желающему приходить и поселяться у них [Aelian. VH. XIII. 16]. Здесь впервые говорится о каком-то лакедемонском законе, по которому изгонялись иноземцы. Впрочем, Элиан, вероятнее всего, имеет в виду то же самое, что и Эратосфен — некий обычай, обыкновение жить нелюдимо, не допуская и изгоняя чужаков со своей территории (см. выше).
с.10 У Флавия Филострата в «Жизнеописании Аполлония Тианского» Феспион в пылу полемики явно преувеличивает, заявляя, что лакедемоняне используют ксенеласию ко всем подряд [ξενηλασία χρώμενοι ἐς πάντας — Philostr. Vita Apoll. VI. 20]. Чуть ниже он употребляет то же выражение, но термин стоит во множественном числе — ξενηλασίαις χρώμενοι [ibid.]. В речи, подготовленной для произнесения перед судом императора Домициана, защищаясь от обвинения в человеческих жертвоприношениях, Аполлоний пишет, что лучше выселить чужестранцев (ξενηλατεῖν) из Рима, чем предъявлять им такое обвинение, в силу которого само пребывание в городе является доказательством преступления [ibid. VIII. 7]. В одном из любовных писем Флавий Филострат, обращаясь к женщинам, призывает их не «лаконствовать» и не подражать Ликургу, ибо любовь не признает ксенеласию [Philostr. Epist. I. 28]. Филострат, как и Плутарх, по достоинству оценил художественные возможности рассматриваемых нами слов, умело используя различные их оттенки.
Ритор III в. н. э. Апсин упоминает о Ликурге, который, «как считают, установил закон ксенеласии» [ὁ θεὶς τὸν τῆς ξενηλασίαις νόμον κρίνεται — Apsines. Ars rhetorica. p. 356 (Spengel, v. I)]. Здесь мы вновь встречаемся с утверждением о существовании в Лакедемоне в древнейшие времена некоего установления по поводу изгнаний иностранцев — то ли закона, то ли обычая.
Ритор V в. Сопатр, объясняя различие между философами и ораторами, приводит следующий пример: если философы исследуют, что есть справедливое для всех людей, то ораторы, делая предметом аттические дела, будут доказывать справедливость того порядка, при котором ксены платят налог на метеков и одобряют то, что они населяют город; а когда ораторы рассматривают лаконские дела, то доказывают справедливость ксенеласии и одобряют полное отсутствие чужаков [Sopater Rhet. Scholia ad Hermogen. status. V. 27; та же идея повторяется чуть ниже — ibid. 30].
Согласно Гесихию (V в.) ксенеласия осуществлялась для того, «чтобы ксены не приобщались» [Hesych. s. v. ξενηλασία]; причастие ξενελατοῦνται имеет следующее пояснение: «изгоняемые ксены получают удары» [ibid. s. v.]. Лексикограф не делает ссылок на Спарту.
В этом отношении Свида (X в.) выражается более определенно и с явным осуждением. Согласно ему у лаконцев применялся закон о ксенеласии [παρ’ οἰς καὶ ὁ τῆς ξενηλασίας ἔκειτο νόμος — Suda. s. v. διειρωνόξενοι]. Объясняя глагол ξενελατεῖν, лексикограф повторяет Гесихия — у лакедемонян-де чужестранцы изгонялись с помощью ударов; и тут же, как бы в доказательство, приводится фраза из «Птиц» Аристофана, упомянутая нами выше [Suda. s. v. ξενελατεῖν].
Подводя итог этому историко-терминологическому экскурсу, отметим, что слово «ксенеласия» поначалу воспринималось как сугубо лаконский (и, может быть, критский — у Аристотеля) термин, который использовался почти всегда во множественном числе. Если автор употреблял его в единственном числе, то он имел в виду некое конкретное с.11 мероприятие (как, например, Феопомп). Уже этот лингвистический факт заставляет нас усомниться в том, что спартанская ксенеласия являлась чем-то вроде ксенофобии вообще, каким-то обычаем нелюдимости и негостеприимства. Лишь начиная с III в. до н. э., в частности, у Гекатея Абдерита, фиксируется явное расширение семантического поля этого термина (первые признаки такого расширения наблюдаются уже в «Законах» Платона). Теперь он может применяться не только в рассказах о спартанцах, но и при описании обычаев других народов, а в языке Плутарха даже приобретает странный смысл «удаления» и «избавления» от ненужной или опасной вещи. Впрочем, хотя у «отца церкви» Афенагора, например, употребляется глагол в пассивном залоге ἐξενηλατούμεθα «мы подвергались изгнанию» без какой бы то ни было связи со Спартой [см.: Athenagoras Apol. Legatio pro christ. 24. 1], все же лаконское происхождение рассматриваемых нами слов никогда не забывалось, и это помогало им оставаться колоритным средством художественной выразительности.
Конечно, наши источники о спартанских ксенеласиях не исчерпываются вышеприведенными местами. Дело в том, что иногда тот или иной автор, упоминая либо намекая на этот механизм, пользуется другой терминологией. Поэтому важно рассмотреть вопрос о том, какие конкретные случаи применения ксенеласии зафиксированы в античных источниках.
Плутарх в «Лаконских установлениях» передает анекдот о том, как поэт Архилох, прибыв в Спарту, в тот же день был изгнан по той причине, что в одном из своих стихотворений он утверждал, что лучше бросить щит и спасти себе жизнь, чем погибнуть в неравном бою [Plut. Mor. 239 b]. Если этот рассказ имеет в своей основе реальное происшествие, тогда следует признать, что ксенеласия практиковалась уже в VII в. до н. э.3
Первый достоверный прецедент описан у Геродота и повторен Плутархом. Речь идет о событиях ок. 520 г., когда самосский тиран Меандрий, спасаясь от гнева персов, прибыл в Спарту, он стал уговаривать царя Клеомена оказать ему военную помощь для возвращения на Самос. При этом Меандрий пытался откровенным образом подкупить царя. Клеомен пошел к эфорам и убедил их, что для блага Лакедемона — во избежание коррупции граждан — необходимо изгнать чужеземца. Эфоры приказали Меандрию удалиться за пределы Пелопоннеса [Hdt. III. 148; Plut. Mor. 224 a—
с.12 Следующий зафиксированный эпизод связан с удалением Аристагора, который в 499/498 г. до н. э. пытался убедить все того же Клеомена организовать военный поход на Сузы в поддержку восставшей Ионии. Узнав о том, что персидская столица находится на расстоянии трехмесячного пути от моря, царь приказал милетскому тирану покинуть Спарту до захода солнца (ὼ ξεῖνε Μιλήσιε, ἀπαλλάσσεο ἐκ Σπάρτης πρὸ δύντος ἡλίου — Hdt. V. 50; если мы действительно имеем здесь дело с ксенеласией в специальном смысле этого слова, то перед нами не что иное, как важнейший процедурный момент — формула приказа). Аристагор попытался соблазнить лаконца, называя все большие и большие денежные суммы, но и на этот раз царь оказался неподкупен, правда, не без помощи своей дочери Горго [Hdt. V. 51; Plut. Mor. 240 d]. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что теперь процедура существенно отличается от эпизода с Меандрием: а) приказ Аристагору отдает царь, тогда как в первом случае это делали эфоры; б) Аристагор должен покинуть Спарту, тогда как Меандрий был удален за пределы Пелопоннеса5.
У Свиды имеется до некоторой степени странное упоминание какого-то конкретного случая применения ксенеласии. При глаголе ξενελατεῖν автор помещает фразу из «Птиц» Аристофана («здесь, как и в Лакедемоне, некоторые подвергаются ксенеласии и уже прогнаны были — обильные удары в городе») и уверяет, что лакедемоняне изгоняли чужаков, избивая их. Затем лексикограф добавляет: «Некогда здесь, когда случился пепел (σποδιᾶς γενομένης), произошла ксенеласия» [Suda. s. v. ξενελατεῖν]. Осознавая ненадежность любой попытки датировать событие, упомянутое в столь загадочной фразе, все же рискну предположить, что речь идет о действиях спартанских властей в период илотского восстания 464—
В данной связи цитированная выше шутка из «Птиц» Аристофана наполняется более конкретным содержанием. Приведем ее полностью. Герой пьесы престарелый афинянин Писфетер, убедивший птиц основать новый город между небом и землей, наблюдает за строительством и побоями прогоняет разных проходимцев, прибывающих сюда в надеже чем-нибудь поживиться. Среди последних Метон, предлагающий свои пророчества. Но и его Писфетер убеждает покинуть Тучекукуевск. «А что такого страшного?» — спрашивает предсказатель. «Здесь, как и в Лакедемоне, некоторые подвергаются ксенеласии и уже прогнаны были — обильные удары в городе (πληγαὶ συχναὶ κατ’ ἄστυ)» — отвечает Писфетер. И вот тут Метон высказывает предположение: «Да никак вы бунтуете? (μῶν στασιάζετε; — Aristoph. Av. 1010—
Перикл в речи, произнесенной перед народным собранием в 431 г. до н. э., в ответ на ультимативное требование спартанцев об отмене мегарских псефизм выдвигает встречное условие: афинские рынки и гавани будут открыты для мегарян в том случае, «если и лакедемоняне не будут осуществлять ксенеласии (ἢν… ξενηλασίας μὴ ποιῶσι) ни в с.13 отношении нас, ни в с.14 отношении наших союзников» (хотя в договоре9 не запрещена ни возможность закрытия гаваней для чужаков, ни ксенеласии) [Thuc. I. 144. 2]. В другой своей речи, произнесенной зимой 431/430 г. до н. э. во время торжественных похорон первых павших воинов, Перикл заявляет, что в отличие от своих врагов афиняне при подготовке к войне никому не препятствуют с помощью ксенеласий (ουκ… ξενηλασίαις) ни учиться у них, ни осматривать то, что у них есть [Thuc. II. 39. 1]. Создается впечатление, что оратор имеет в виду какой-то конкретный случай изгнания либо запрещения на въезд, предпринятого спартанскими властями в отношении афинян и их союзников в накаленной предвоенной атмосфере10. При этом никакого тотального выселения или полного закрытия границ, конечно, не произошло, ибо Фукидид рассказывает, что вплоть до начала военных действий афиняне и лакедемоняне хотя и относились друг к другу с подозрением, но взаимных контактов не прерывали и посещали друг друга без глашатаев (как требовалось бы в условиях войны и полного разрыва отношений) [Thuc. I. 146].
Намек на этот конкретный случай предвоенной ксенеласии обнаруживается, возможно, в «Мире» Аристофана, в том месте, где Гермес объясняет афинянам причины начала этой губительной войны: некоторые из союзников, не желая платить подать, подкупили лаконских вождей, и те «бесстыдным образом выгнали ее» (имеется в виду богиня мира) [τήνδ’ απορρίψαντες αἰσχρῶς — Aristoph. Pax. 619—
В литературе высказывалось предположение, что Платон в диалоге «Протагор», излагая устами Сократа образ мифологизированной им Спарты, в рассказе о том, как спартанцы общаются со своими мудрецами, изгнав всех чужаков [Plato Prot. 342 b—
с.15 Феопомп в
Этим перечнем исчерпываются известные мне упоминания античными авторами тех конкретных эпизодов из спартанской истории, когда власти применяли ксенеласии. Рассмотрим теперь вопрос о том, кто становился объектом подобных действий лакедемонян и какие выставлялись к тому поводы.
В литературе можно встретиться с мнением, что ксенеласии были направлены против иностранцев вообще, что целью своей они имели сведение к минимуму всяких возможных контактов лакедемонян с чужаками13. Кажется, в древних источниках можно обнаружить подтверждение этому мнению: Сократ в «Протагоре» уверяет, что когда спартанцы желают без помех общаться со своими мудрецами, они подвергают ксенеласии и тех чужаков, которые «лаконствуют», и всех остальных [Plato Prot. 342 b—
Заметим, однако, что приведенные места, во-первых, носят общий характер, они не ссылаются на конкретные эпизоды спартанской истории и, во-вторых, большинство из них несут в себе откровенно полемический запал. К тому же это в основном поздние свидетельства. Что касается заявления Сократа, то оно представляет собой элемент известной платоновской мифологемы об идеальном государственном устройстве Спарты, а потому его слова не могут быть источником надежной исторической информации. Если мы обратимся к более конкретным свидетельствам, то обнаружим несколько иную картину.
Эпизоды с Меандрием и Аристагором, описанные Геродотом, случаи с Архилохом и Кефисофонтом, приведенные Плутархом говорят о том, что объектом ксенеласии были вполне конкретные личности, а поводом для таких жестких акций становилась либо осуществленная ими попытка подкупа властей, либо творчество и образ жизни данного объекта, с точки зрения официальной доктрины зловредные и способные — как и примитивный подкуп — испортить граждан.
Ксенеласия Кимона носит коллективный характер, но и она имеет вполне определенный объект — вооруженный афинский отряд, в отношении которого появились подозрения в сочувствии к мятежникам, засевшим на Ифоме. Остальные союзники, как известно, остались в спартанском лагере.
Спартанская ксенеласия перед Пелопоннесской войной, о которой упоминает Перикл в двух речах, также не носила характер тотального изгнания, ибо Фукидид в конце первой книги делает следующее прелюбопытное замечание: «Во время тех событий они, однако, общались и взаимно посещали друг друга без глашатаев, хотя и не без подозрительности» [ἐπεμείγνυντο δὲ ὅμως ἐν αὐταῖς καὶ παρ’ ἀλλήλους ἐφοίτων ἀκηρύκτως μέν, ἀνυπόπτως δὲ οὔ — Thuc. I. 146]. Из «Надгробной речи» Перикла можно вывести заключение, что это мероприятие спартанских властей являлось превентивной мерой в условиях надвигающейся военной конфронтации и было направлено против лиц, в отношении которых существовало подозрение в шпионаже [Thuc. II. 39. 1; ср.: V. 68. 2 и 74. 3].
Изгнание иноземцев, о котором упоминает Феопомп и которое, вероятно, произошло во второй пол. IV в. до н. э., было как-то связано с угрозой голода: «Ведь там некогда, в связи с наступившей нехваткой хлеба, была совершена ксенеласия» [FGrH 115 F 178]. Существуют два возможных варианта объяснения фрагмента: 1) данная энергичная мера была предпринята для спасения своих сограждан путем сокращения числа едоков14; 2) ксенеласия была осуществлена против иностранных торговцев, которые, как обычно в подобных обстоятельствах, пытались с.17 извлечь большую прибыль [ср.: Xen. Oec. XX. 27 sq.]15. В любом случае, мероприятие носит ограниченный во времени характер, а если признать правильным второй вариант комментария, то она имеет своим объектом только лиц определенной профессии.
Стоик Хрисипп (III в. до н. э.) заявляет, что лакедемоняне изгоняют из Спарты (Λακεδαιμόνιοί τε ἐξελαύνουςι τῆς Σπάρτης) изготовителей благовоний как зря переводящих оливковое масло, а красящих шерсть как марающих белизну шерсти [Chrysipp. fr. 12 apud Ath. XV 686 f — 687 a] — речь идет о законах против роскоши, имеющих в виду лиц определенных профессий.
Секст Эмпирик со ссылкой на перипатетика Критолая и академиков Клитомаха и Хармида (II—
Плутарх, который рассказывает об изгнаниях иноземцев чаще других античных авторов и который больше кого бы то ни было потрудился над созданием «спартанского миража», также не дает оснований заподозрить спартанцев в практике тотальных ксенеласий. Его упоминания эпизодов с Архилохом, Меандрием, Аристагором и Кефисофонтом нами уже рассмотрены — все они носят индивидуальный характер. Следует также заметить, что Плутарх часто говорит об изгнании лишних видов образования, вещей и ремесел, а люди, этим занимающиеся, вынуждены были последовать за ними [Plut. Mor. 226 d; 237 a; Lyc. IX]. Впрочем, в других местах речь идет о том, что Ликург изгонял из страны тех, кто прибывал сюда без определенной цели [idem Lyc. XXVII]; запретил въезд в Спарту ремесленникам, производящим украшения16 [idem Mor. 228 b]; ввел ксенеласию, дабы чужеземцы не научили граждан чему-либо дурному [idem Mor. 228 d—
Элий Аристид сомневается в том, что ксенеласия была особенно значительной даже и в Лакедемоне [καὶ ξενηλασίαν τοσαύτην των Ἑλλήνων ποιησόμεθα, ὅσην οὐδ’ ἐν Λακεδαίμονι πω συμβᾶσαν ἀκούομεν; — Aelius Arist. Or. XLVI. 292. 17—
Итак, всякий раз, когда древний автор рассказывает о спартанских ксенеласиях чуть подробней, или когда он упоминает конкретный эпизод подобного рода, становится ясно, что изгнанию подвергались, как правило, не все вообще иноземцы, а либо конкретное лицо, либо люди определенной категории (афинский вооруженный отряд; лица, заподозренные в сборе информации в преддверии Пелопоннесской войны; лица некоторых профессий, признанных здесь «бесполезными»; в условиях нехватки продуктов, возможно, иноземные торговцы; лица без определенных занятий, всякого рода шарлатаны). Их присутствие в государстве по какой-то причине признается властями или вообще нежелательным, или опасным при известных обстоятельствах (своего рода personae non gratae).
Очень важным является вопрос о том, каков был порядок применения ксенеласии. К сожалению, источники дают крайне мало сведений по поводу ее процедуры. И все же некоторую информацию из них извлечь можно.
Как уже отмечалось, ряд поздних авторов говорит о некоем «законе ксенеласии» (ό τῆς ξενηλασίας νόμος), именно: Элиан, ритор Апсин и лексикограф Свида (II, IV и X век н. э. соответственно) [Aelian. VH. XIII. 16; Apsines Rhet. Ars rhetorica. p. 356 (Spengel, v. I); Suda s. v. διειρωνόξενοι]. Слово «номос» в данном случае следует понимать как «обычай», «обыкновение», «обычная практика». Из того немногого, что нам известно о конкретном применении ксенеласий, становится ясно, что практика эта имела форму административных приказов, издававшихся носителями исполнительной власти. В эпизоде с Меандрием, как мы видели, Клеомен ставит вопрос об изгнании самосского тирана перед эфорами, которые, согласившись с царем, принимают решение о выдворении иноземца за пределы Пелопоннеса. В эпизоде с Аристагором сам царь Клеомен без чьего-либо совета приказывает гостю из Милета покинуть Спарту до захода солнца. Текст Геродота вполне допускает мысль, что эти слова царя обладали непосредственной исполнительной силой, являясь прямым административным приказом, ибо для того, чтобы продолжить беседу, Аристагору пришлось взять в руки оливковую ветвь — ἱκετηρία — символ смирения и просьбы о пощаде, который держат в руках умоляющие о защите. Сам акт несет в себе ритуальное значение и пренебрегать им опасно из религиозных соображений [Her. V. 51; подобные примеры многочисленны, см., например: idem VII. 141; Hom. Il. I. 15; Soph. Oed. Tyr. 3; idem Oed. Col. 923]. Во всяком случае, не добившись успеха у царя, Аристагор вынужден покинуть Спарту. О вмешательстве в дело эфоров на этот раз мы ничего не слышим.
с.19 То обстоятельство, что в этих двух эпизодах приказы издаются разными органами власти и имеют в виду разные территории, не должно поставить нас в тупик. И цари, и эфоры обладали исполнительными полномочиями, и, поскольку применение ксенеласии в каждом конкретном случае не опиралось на решение народного собрания, они в равной степени имели право издавать подобные приказы17. Эфоры, однако, будучи избираемыми на апелле из числа всех спартиатов, представляют собой исполнительную власть самого народа, поэтому их решение обладает более высоким статусом. Вот почему в эпизоде с Меандрием, когда отсутствовал более или менее «свежий» прецедент, царь, только что занявший престол, предпочел перенести груз ответственности на эфоров, а позднее — в случае с Аристагором, — когда необходимый прецедент был на памяти, а Клеомен уже давно являлся самостоятельным и наиболее активным «игроком» на внешнеполитической арене, он осуществляет ксенеласию простым своим приказом18.
Вопрос о том, почему эфоры приказали Меандрию удалиться из Пелопоннеса, а Клеомен Аристагору — покинуть Спарту, вряд ли может получить однозначный и исчерпывающий ответ. Возможно, здесь нет никакой проблемы, потому что нет специального словоупотребления. Приказывая Меандрию удалиться из Пелопоннеса, эфоры, вероятно, просто имели в виду, что чужеземцу придется вернуться туда, откуда он прибыл. Так же и мы, возвращаясь из Севастополя, говорим, что уезжаем из Крыма, а собираясь в Краснодар, заявляем, что отправляемся на Кубань19.
Вряд ли можно согласиться с мнением, будто бы в Спарте действовал на постоянной основе запрет на въезд для иностранцев, или применялось правило, в силу которого посетители принуждались покидать Лакедемон сразу же, как только они сделают все свои дела20. Многие современные исследователи убеждены, что данная практика являлась регулярной, ксенеласии осуществлялись периодически и даже систематически21. Однако, в свете изложенного выше материала гораздо более с.20 аргументированной представляется точка зрения, согласно которой выдворения иноземцев проводились в зависимости от усмотрения властей в каких-то исключительных случаях22.
Впрочем, два кратких, но важных свидетельства требуют своего объяснения. Во-первых, Николай Дамасский: «ксенам не позволено проживать в Спарте» [ξένοις ἐμβιοῦν οὐκ ἔξεστιν ἐν Σπάρτη — Nic. Dam. FGrH 90 F 103z 5 = Stob. XLIV. 41]. Во-вторых, Свида: «нельзя никакому чужеземцу приходить в Спарту когда ему угодно, но только в назначенные дни» [οὐκ ἐξὸν ξένῳ τινὶ ἀεὶ Σπάρτης ἐπιβαίνειν, ἀλλ’ ὡρισμεναις ἡμεριας — Suda. s. v. διειρωνόξενοι].
Кажущееся противоречие между этими двумя свидетельствами и доводами, приведенными выше, снимается, если сделать следующее предположение о механизме ксенеласии. Гражданский коллектив Лакедемона был разделен на две категории: спартиаты и периэки; в соответствии с этим территория полиса делилась на две зоны: сам город Спарта и периэкская территория23. Для чужеземца возможность приобрести полный спартиатский статус была в высшей степени затруднена24. При этом не исключено, что город Спарта действительно был закрыт для того, чтобы здесь поселялись ксены на постоянное жительство в качестве метеков. Это, однако, совсем не означает, что чужеземцам был запрещен вход сюда, хотя какие-то ограничения организационного и иного характера, возможно, существовали25. Беспристрастное прочтение источников показывает, что спартанцы вовсе не были нелюдимыми бирюками, избегавшими, подобно циклопам, всякого цивилизованного общения с иноземцами. Что же касается периэкской зоны и — прежде всего — городов на побережье Лаконского залива, предположение о том, что чужеземцам было запрещено приезжать сюда и селиться здесь, кажется совершенно невероятным. Даже Плутарх, столь настойчиво проводивший мысль об изоляционизме восхваляемой им «Ликурговой» Спарты, заявляет, что законодатель оставил ремесла на попечение рабов и метеков [Plut. Comp. Lyc. Num. II. 6]. При всем том власти в лице царей или эфоров могли принять решение о выдворении за пределы Лакедемона (т. е. государственной территории) некоторых иностранцев. Из с.21 того, что нам известно о конкретных эпизодах, следует, что для принятия подобного решения всегда требовался достаточно веский довод. Из приведенного в начале статьи терминологического экскурса ясно, что поначалу термин «ксенеласия» обозначал только такой конкретный приказ в отношении конкретных лиц, изданный по конкретному поводу. Лишь с III в. до н. э. (Гекатей Абдерит) наблюдается значительное расширение семантического поля термина — под «ксенеласией» теперь понимают и запрет иностранцам поселяться в городе, а иногда и ксенофобию вообще.
Перейдем теперь к вопросу о хронологии. В старой литературе можно встретиться с мнением о том, что ксенеласия входит в число специфических дорийских институтов, а направлена она была на сохранение традиционного дорийского духа и обычаев26. В связи с этим высказывалось предположение, что ее появление относится к древнейшим временам. Подтверждение находили, например, в словах Геродота о том, что до Ликурга лакедемоняне управлялись чуть ли не самыми наихудшими законами из всех эллинов и не общались ни друг с другом, ни с иноземцами [κατά τε σφέας αὐτοὺς καὶ ξείνοισι ἀπρόσμικτοι — Hdt. I. 65]27. Традиция, впрочем, неизменно приписывает создание этого института Ликургу [Plut. Mor. 228 b; 238 e; Lyc. XXVII; Agis. X; Philostr. Vita Apoll. VI. 20; Apsin. Ars rhetorica. (Spengel, v. I) p. 356; Suda. s. v. Λυκοῦργος].
В настоящее время господствующим является мнение о том, что введение ксенеласии стало одним из важнейших элементов «переворота VI века», когда по окончании Мессенских войн во внутренней жизни Спарты произошли коренные преобразования, создавшие так называемый «Ликургов строй»28. Некоторые исследователи полагают, что ксенеласии являются реакцией на изменившиеся политические пропорции после Персидских войн29. В любом случае, Спарта прославилась своей с.22 ксенофобией именно благодаря мероприятиям, осуществленным во второй половине V в. до н. э.30 Ксенофонт в
Такая датировка, однако, сталкивается с некоторыми трудностями. Во-первых, это рассказ Плутарха об эпизоде с Архилохом. Конечно, можно легко признать абсолютно анекдотический характер этого сообщения, но если здесь имеется какое-то зерно исторической правды, тогда время жизни поэта (ок. 680 г. — ок. 640 г. до н. э.) дает нам terminus ante quem для начала этой практики. Во-вторых, фрагмент Феопомпа из
Однако, если понимать под «ксенеласией» всего лишь административный инструмент в руках исполнительной власти, а не целенаправленную и планомерно осуществляемую политику, то отпадает сама проблема датировки — такое средство могло применяться при определенных с.23 обстоятельствах когда угодно, пока существовало самостоятельное спартанское государство.
Теперь необходимо кратко остановиться на вопросе об отношении к этому лаконскому институту у других греков.
Часто можно услышать, что спартанцы за свои ксенеласии осуждались повсюду в Греции, и особенно в Афинах, гордящихся своим гостеприимством34. При этом прежде всего делают ссылку на две речи Перикла. Однако текст Фукидида, на мой взгляд, не дает никаких оснований для такого вывода. В первом случае Перикл противопоставляет ультимативному требованию спартанцев отменить мегарские псефизмы свое встречное требование — прекратить ксенеласии афинян и их союзников [Thuc. I. 144. 2]. В самом деле, не тождественны ли ксенеласиям по сути своей постановления экклесии о запрете мегарянам пользоваться афинскими рынками и гаванями? И, в связи с этим, имели ли афиняне хоть какое-то моральное право осуждать спартанцев за их ксенеласии? В другой своей речи Перикл ободряет сограждан, пытаясь убедить их в превосходстве над спартанцами — лаконцы-де, готовясь к войне, все делают скрытно и изгоняют чужаков, дабы они не узнали их секретов, а афиняне ничего подобного не совершают, полагаясь лишь на свою доблесть в открытых столкновениях [idem. II. 39. 1]. Таким образом, мы видим здесь весьма тенденциозную попытку умалить сильные стороны военной политики противника. Это, однако, еще не доказывает, что Спарта повсеместно в Греции порицалась за свой способ подготовки и ведения военных действий. То, что нам известно о репутации лакедемонян в данной сфере, свидетельствует о прямо противоположном.
Шутка Писфетера в адрес Метона в «Птицах» должна быть истолкована в следующем смысле: «Берегись, мы не хуже лакедемонян можем проучить бездельников и проходимцев» [Aristoph. Av. 1013]. И здесь нет никакого осуждения ксенеласии, а скорее образец, достойный подражания в уважающем себя государстве.
Ксенофонт с горечью сожаления говорит о том, что спартанцы в его время уже не применяют ксенеласии, которые когда-то охраняли Спарту от порчи нравов [Xen. Lac. 14. 4].
В платоновском «Протагоре» с явным одобрением рассказывается о ксенеласиях, которые позволяют лакедемонянам приобщаться к истиной мудрости [Plato Prot. 342 b—
Вполне благожелательный характер носит упоминание критских ксенеласий у Аристотеля [Aristot. Pol. 1272 b 17]. Более того, Стагирит считает, что несогласно с хорошим управлением, когда в город прибывает и проживает в нем большая масса торговцев из-за границы [ibid. 1327 a 11—
Явно негативное значение интересующий нас термин имеет у Гекатея Абдерита, Полибия и Страбона [FGrH 264 F 6; Polib. IX. 29. 4; Strabo XVII. 1. 19], но у них и речи нет о Спарте. Следы осуждения лакедемонян за их практику ксенеласий мы находим лишь у Дионисия Галикарнасского и у некоторых позднейших авторов [Dionys. Hal. AR. II. 17. 1; Aelius Arist. Or. XLVI. 292. 17—
Подведем некоторые итоги. Данные исторической семантики показывают, что первоначально термин «ксенеласия» обладал вполне узким, специфическим значением — приказ спартанских властей по поводу изгнания с государственной территории определенных лиц иностранного происхождения. Лишь позднее (впервые в «Законах» Платона, а вполне определенно у Гекатея Абдерита) это слово приобретает более широкий смысл, отрываясь от спартанской почвы и обозначая теперь собственно изгнания, запрет на получение гражданства, препятствия к постоянному поселению в качестве метеков на государственной территории и ксенофобию вообще. Что касается собственно спартанской ксенеласии, то она являлась средством административного характера, применявшегося представителями исполнительной власти (царями или эфорами) против вполне определенных лиц всякий раз по конкретному поводу. Нет никаких серьезных оснований думать, что ксенеласии проводились систематически и что они носили сколько-нибудь массовый характер. С другой стороны, концептуальной натяжкой является попытка ограничить данную практику периодом с конца VI до конца V в. до н. э. — в такой попытке просматривается явное стремление привязать ксенеласии к так называемому «перевороту VI в.» и сконструировать на этой основе политику тотальной спартанской ксенофобии. Конечно, трудно оспаривать тот факт, что ксенеласии служили средством контроля над частными контактами граждан и иностранцев и помогали проводить официальную политику изоляционизма, однако, с моей точки зрения, изоляционизм этот не следует преувеличивать, а сами ксенеласии необходимо рассматривать скорее как спартанский вариант дипломатического института persona non grata.
Die spartanischen Xenelasien
с.25 Im vorliegenden Artikel wird der Versuch einer systematischen Betrachtung der Informationen unternommen, die sich aus einer Analyse der sporadischen Zeugnisse antiker Autoren über die spartanischen Fremdenvertreibungen ergeben. Ursprünglich hatte der Terminus ξενηλασία die durchaus enge Bedeutung: Erlaß der spartanischen Behörden über die Vertreibung gewisser Personen ausländischer Herkunft aus dem Staatsgebiet. Später, zuerst in Platons «Gesetzen», dann vollkommen eindeutig bei Hekataios von Abdera, erhält das Wort eine erweiterte Bedeutung, indem es sich von seiner spartanischen Grundlage löst und nunmehr ‘Vertreibung’, ‘Verhinderung einer ständigen Niederlassung als Metöke’ und allgemein ‘Fremdenfeindlichkeit’ bedeutet (bei Plutarch sogar ‘Befreiung von einer unnötigen und gefährlichen Sache’). Was die speziell spartanische Fremdenvertreibung betrifft, so handelt es sich bei ihr um ein Verfahren administrativen Charakters, das von den Königen oder den Ephoren gegen ganz bestimmte Personen in jedem Fall aus konkretem Anlaß eingeleitet wurde. Es gibt keinen seriösen Grund zu der Annahme, daß die Fremdenvertreibungen systematisch vorgenommen wurden und Massencharakter trugen. Andererseits besteht eine konzeptuelle Übertreibung in dem Versuch, die gegebene Praxis auf die Zeit vom Ende des VI. Jh. s bis zum Ende des V. Jh. s vor Chr. einschränken zu wollen: in einem solchen Versuch drückt sich das untergründige Bestreben aus, die Xenelasie auf den sogenannten «Umsturz im VI. Jh.» zurückzuführen und auf dieser Grundlage eine Politik totaler spartanischer Xenophobie zu konstruieren. Der spartanische Isolationismus darf nicht zu groß dargestellt werden. Die Xenelasien sind vielmehr als spartanische Variante des diplomatischen Brauchs der persona non grata anzusehen.
ПРИМЕЧАНИЯ
