Конструкция собственности в римском праве и проблема расщепления собственности1.

Вестник Гуманитарного университета. Серия: Право.
Екатеринбург: Изд. Гуманитарного университета, 1999. № 1 (2). С. 33—42.

с.33 В учеб­ни­ках по граж­дан­ско­му и рим­ско­му пра­ву в разде­лах о вещ­ном пра­ве уже дав­но ста­ло общим местом ука­за­ние на слож­ность и неод­но­знач­ность вопро­са о сущ­но­сти инсти­ту­та соб­ст­вен­но­сти. При­чи­на этой слож­но­сти и неод­но­знач­но­сти оче­вид­на: соб­ст­вен­ность про­яв­ля­ет­ся преж­де все­го в отно­ше­ни­ях лиц к сво­им вещам и в отно­ше­ни­ях меж­ду лица­ми по пово­ду вещей, а посколь­ку отно­ше­ния эти необы­чай­но мно­го­об­раз­ны и неод­но­род­ны, постоль­ку в док­трине воз­мож­ны весь­ма раз­лич­ные кон­цеп­ции и кон­струк­ции дан­но­го инсти­ту­та.

Не слу­чай­но совре­мен­ный зако­но­да­тель ста­ра­ет­ся избе­гать чет­ких науч­ных дефи­ни­ций в этой сфе­ре, вме­сто них опре­де­ляя соб­ст­вен­ность глав­ным обра­зом через пере­чис­ле­ние основ­ных пра­во­мо­чий соб­ст­вен­ни­ка. При этом часто клас­си­че­ским опре­де­ле­ни­ем счи­та­ют сле­дую­щее: соб­ст­вен­ность — это сово­куп­ность глав­ных пра­во­мо­чий субъ­ек­та в отно­ше­нии вещей, как то: пра­во вла­де­ния, пра­во поль­зо­ва­ния и пра­во рас­по­ря­же­ния. В оте­че­ст­вен­ном пра­ве дан­ный под­ход в оче­ред­ной раз полу­чил зако­но­да­тель­ное под­твер­жде­ние в Граж­дан­ском кодек­се Рос­сий­ской Феде­ра­ции. У нас он вос­хо­дит к опре­де­ле­нию, дан­но­му доре­во­лю­ци­он­ным зако­но­да­тель­ст­вом, в соот­вет­ст­вии с кото­рым соб­ст­вен­ность есть «власть, в поряд­ке, граж­дан­ски­ми зако­на­ми уста­нов­лен­ном, исклю­чи­тель­но и неза­ви­си­мо от лица посто­рон­не­го вла­деть, поль­зо­вать­ся и рас­по­ря­жать­ся иму­ще­ст­вом веч­но и потом­ст­вен­но»2.

Рос­сий­ский зако­но­да­тель, в свою оче­редь, опи­рал­ся на зна­ме­ни­тую ста­тью 544 фран­цуз­ско­го Граж­дан­ско­го кодек­са, в кото­рой нахо­дим сле­дую­щее опре­де­ле­ние: «La рrорrié­té est le droit de jouir et dis­po­ser des cho­ses de la ma­niè­re la plus ab­so­lue, pour­vu qu’on n’en fas­se pas un usa­ge pro­hi­bé par les lois ou par les règ­le­ments»3.

Соста­ви­те­ли фран­цуз­ско­го граж­дан­ско­го кодек­са в осно­ву сво­его опре­де­ле­ния поло­жи­ли ста­рый взгляд на эту про­бле­му, кото­рый вос­хо­дит к глос­са­то­рам (то есть к с.34 сред­не­ве­ко­вым интер­пре­та­то­рам рим­ско­го пра­ва), и кото­рый сво­дит­ся к тому, что соб­ст­вен­ность, в конеч­ном ито­ге, — это ius uten­di et abu­ten­di (то есть пра­во поль­зо­вать­ся и пра­во рас­по­ря­жать­ся по пол­но­му сво­е­му усмот­ре­нию вплоть до зло­употреб­ле­ния и даже уни­что­же­ния вещи).

Одна­ко этот яко­бы «клас­си­че­ский» под­ход на деле не име­ет ниче­го обще­го с рим­ской кон­цеп­ци­ей соб­ст­вен­но­сти. При­чем сам по себе этот под­ход явля­ет­ся весь­ма неудач­ной попыт­кой объ­яс­нить смысл дан­но­го наи­важ­ней­ше­го пра­во­во­го инсти­ту­та. Итак, попы­та­ем­ся выяс­нить, в чем суть рим­ской кон­струк­ции соб­ст­вен­но­сти4.


Соб­ст­вен­ность и фак­ти­че­ское гос­под­ство лица над вещью


Вооб­ще, нуж­но ска­зать, что рим­ские юри­сты не люби­ли и опа­са­лись давать чет­кие и одно­знач­ные дефи­ни­ции тех или иных пра­во­вых явле­ний. Мы не смо­жем най­ти у них чекан­но­го опре­де­ле­ния соб­ст­вен­но­сти. Рим­ская кон­струк­ция соб­ст­вен­но­сти вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся лишь в резуль­та­те ана­ли­за мно­гих выска­зы­ва­ний клас­си­ков по пово­ду тех или иных вещ­ных прав. При­чем сама эта кон­струк­ция не носи­ла завер­шен­но­го харак­те­ра. И, тем не менее, при бли­жай­шем зна­ком­стве с ней обна­ру­жи­ва­ет­ся, что взгляд на соб­ст­вен­ность как на сум­му извест­ных пра­во­мо­чий гос­по­ди­на (вла­де­ние — поль­зо­ва­ние — рас­по­ря­же­ние) нахо­дит­ся в серь­ез­ном про­ти­во­ре­чии с рим­ским взглядом на эту про­бле­му5.

Понят­но, откуда взя­лось стрем­ле­ние опре­де­лить соб­ст­вен­ность через обыч­ное пере­чис­ле­ние пра­во­мо­чий хозя­и­на. Кажет­ся, что это — самый про­стой путь пока­зать, поче­му пра­во соб­ст­вен­но­сти явля­ет­ся наи­бо­лее пол­ным гос­под­ст­вом лица над вещью. Но при этом, объ­яс­няя пол­ноту соб­ст­вен­но­сти, вни­ма­ние акцен­ти­ру­ют на неких обыч­ных фак­ти­че­ских отно­ше­ни­ях лица к вещи и лиц по пово­ду вещи (воз­мож­ность исполь­зо­вать вещь в сво­их инте­ре­сах; воз­мож­ность рас­по­ря­жать­ся вещью как угод­но, даже уни­что­жая ее вопре­ки инте­ре­су третьих лиц и т. д.). Одна­ко лег­ко заме­тить, что такой спо­соб объ­яс­не­ния тут же наты­ка­ет­ся на почти непре­одо­ли­мые пре­пят­ст­вия.

Вор украл вещь, но преж­ний хозя­ин сохра­нил своё пра­во, он по-преж­не­му соб­ст­вен­ник, хотя уже не может фак­ти­че­ски поль­зо­вать­ся сво­ей вещью. Кто-то исполь­зо­вал чужое брев­но в стро­и­тель­стве сво­его дома; хозя­ин оста­ет­ся соб­ст­вен­ни­ком это­го брев­на, хотя реаль­но ниче­го не может сде­лать со сво­ей вещью и вынуж­ден счи­тать­ся с тем, что теперь его брев­но слу­жит дру­го­му. Мож­но при­ве­сти мас­су иных при­ме­ров, когда соб­ст­вен­ность сохра­ня­ет­ся при утра­те фак­ти­че­ско­го гос­под­ства лица над вещью. Ины­ми сло­ва­ми, в опре­де­ле­нии соб­ст­вен­но­сти про­сто необ­хо­дим акцент совсем на дру­гом с.35 момен­те — соб­ст­вен­ность носит иде­аль­ный харак­тер. Соб­ст­вен­ник явля­ет­ся пра­во­вым гос­по­ди­ном сво­ей вещи, то есть хозя­и­ном по идее. При этом фак­ти­че­ским гос­по­ди­ном (вла­дель­цем) в дан­ный момент может ока­зать­ся совер­шен­но дру­гое лицо. Соб­ст­вен­ность как идея не свя­за­на намерт­во ни с каки­ми реаль­ны­ми обсто­я­тель­ства­ми, она свы­со­ка и с пре­не­бре­же­ни­ем взи­ра­ет на фак­ты. Фак­ты ско­ро­теч­ны и пере­мен­чи­вы, а соб­ст­вен­ность посто­ян­на и устой­чи­ва, ее нель­зя уни­что­жить, ото­брав вещь у хозя­и­на. Как раз в этом иде­аль­ном харак­те­ре и кро­ет­ся сила и непре­хо­дя­щая цен­ность инсти­ту­та соб­ст­вен­но­сти. Вся кон­струк­ция рим­ской соб­ст­вен­но­сти бази­ро­ва­лась имен­но на таком про­ти­во­по­став­ле­нии пра­ва (соб­ст­вен­но­сти) и фак­та (вла­де­ния). В этом про­ти­во­по­став­ле­нии идеи и реаль­но­сти — «соль» рим­ской док­три­ны вещ­но­го пра­ва.

Впро­чем, здесь нуж­но быть осто­рож­ным. Хотя идея гос­под­ства абстра­ги­ру­ет­ся от фак­та гос­под­ства, все же она может делать это толь­ко до опре­де­лен­но­го момен­та. Дело в том, что рож­да­ет­ся эта идея все же из реаль­ных отно­ше­ний, и если в тече­ние доста­точ­но дли­тель­но­го вре­ме­ни соб­ст­вен­ность не нахо­дит под­держ­ки со сто­ро­ны фак­ти­че­ски осу­ществля­е­мо­го вла­де­ния или реаль­ных попы­ток соб­ст­вен­ни­ка вос­ста­но­вить свое налич­ное гос­под­ство, то эта идея соб­ст­вен­но­сти может перей­ти к дру­го­му лицу, кото­рое в тече­ние дав­ност­но­го сро­ка осу­ществля­ло ква­ли­фи­ци­ро­ван­ное вла­де­ние этой вещью.


Соб­ст­вен­ность и отдель­ные пра­во­мо­чия лица по пово­ду вещи


Сто­рон­ни­ки совре­мен­но­го тра­ди­ци­он­но­го опре­де­ле­ния соб­ст­вен­но­сти могут мне воз­ра­зить, ука­зав, что эта дефи­ни­ция, хотя и име­ет в виду реаль­ную поль­зу, при­но­си­мую вещью сво­е­му хозя­и­ну, все же в сво­ем пере­чис­ле­нии гово­рит имен­но о неких пра­вах (ius uten­di et abu­ten­di у глос­са­то­ров, пра­во поль­зо­вать­ся и рас­по­ря­жать­ся во фран­цуз­ском Граж­дан­ском кодек­се). Но попыт­ка пред­ста­вить пра­во соб­ст­вен­но­сти как некую исчер­пы­ваю­щую сум­му дру­гих, мень­ших по объ­е­му отдель­ных прав не может быть при­зна­на очень удач­ной, и уж во вся­ком слу­чае она пря­мо про­ти­во­по­лож­на уче­нию рим­ских клас­си­ков.

В самом деле, на при­над­ле­жа­щие неко­е­му лицу дом с садом для дру­го­го лица может воз­ник­нуть обшир­ное пра­во узуф­рук­та (т. е. пра­во поль­зо­вать­ся этим домом и пра­во сни­мать пло­ды). Важ­ней­шие пра­ва на вещь в такой ситу­а­ции при­над­ле­жат не хозя­и­ну вещи, но при этом хозя­ин все рав­но оста­ет­ся имен­но соб­ст­вен­ни­ком, т. е. гос­по­ди­ном вещи по идее, по пра­ву.

Еще более яркий при­мер того же рода дает эмфи­тев­ти­че­ское пра­во, суще­ст­во­вав­шее в Риме, чин­ше­вое пра­во сред­не­ве­ко­вой Евро­пы, а так­же совре­мен­ная дол­го­сроч­ная насле­ду­е­мая арен­да сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных участ­ков. Суть рим­ско­го эмфи­те­в­зи­са состо­ит в том, что это вещ­ное, отчуж­дае­мое и насле­ду­е­мое пра­во поль­зо­вать­ся и сни­мать пло­ды с чужо­го сель­ско­хо­зяй­ст­вен­но­го участ­ка с воз­мож­но­стью изме­нять его хозяй­ст­вен­ную сущ­ность и с обя­зан­но­стью обра­ба­ты­вать и не ухуд­шать име­ние. В дан­ной ситу­а­ции юриди­че­ский хозя­ин вещи вынуж­ден счи­тать­ся с тем, что дру­го­му лицу при­над­ле­жит весь­ма и весь­ма обшир­ная, почти исчер­пы­ваю­щая сум­ма отдель­ных пра­во­мо­чий по пово­ду земель­но­го участ­ка. Хозя­ин вынуж­ден мирить­ся даже с тем, что эмфи­тев­те при­над­ле­жит воз­мож­ность вин­ди­ци­ро­вать эту вещь. И, тем не менее, хозя­ин оста­ет­ся гос­по­ди­ном вещи по идее, по пра­ву, никто не в состо­я­нии назвать тако­го юриди­че­ско­го хозя­и­на «непол­но­цен­ным соб­ст­вен­ни­ком» или «недо­соб­ст­вен­ни­ком». Одна­ко если бы мы вста­ли на пози­цию тра­ди­ци­он­но­го опре­де­ле­ния, логич­но было бы имен­но так его и назвать.

Таким обра­зом, с совер­шен­ной оче­вид­но­стью обна­ру­жи­ва­ет­ся, что пере­чис­ля­е­мые пра­ва (пра­во поль­зо­ва­ния, пра­во на пло­ды, пра­во отчуж­де­ния и заве­ща­ния, воз­мож­ность вин­ди­ци­ро­ва­ния) никак не могут быть назва­ны необ­хо­ди­мы­ми рек­ви­зи­та­ми, с.36 непре­мен­ны­ми усло­ви­я­ми соб­ст­вен­но­сти, ибо отсут­ст­вие одно­го или даже боль­шин­ства из них никак не вли­я­ют на пра­во соб­ст­вен­но­сти, эта идея гос­под­ства юриди­че­ско­го хозя­и­на оста­ет­ся в непри­кос­но­вен­но­сти, ей, так ска­зать, «ни теп­ло, ни холод­но» от того, что пра­во поль­зо­ва­ния и проч. и проч. в кон­крет­ной ситу­а­ции могут при­над­ле­жать совсем дру­го­му лицу.

Что-то здесь не так с пере­ч­нем кон­крет­ных пра­во­мо­чий. Как же вый­ти из это­го затруд­не­ния? Рим­ские юри­сты пред­ла­га­ют ори­ги­наль­ный и — самое глав­ное — доста­точ­но про­стой выход. Они наста­и­ва­ют на том, что пра­во соб­ст­вен­но­сти нель­зя сво­дить к сум­ме неких отдель­ных прав. Пра­во соб­ст­вен­но­сти одно, а пра­во поль­зо­ва­ния — это совсем дру­гое. Павел по это­му пово­ду выска­зы­ва­ет­ся так: «Ведь узу­фрукт не явля­ет­ся частью соб­ст­вен­но­сти, но отно­сит­ся к серви­ту­ту, как, напри­мер, пра­во про­ез­жей доро­ги или про­хо­да»6. Уль­пи­ан: «Толь­ко тот может заявить, что он име­ет пра­во поль­зо­вать­ся и извле­кать пло­ды, кто обла­да­ет узуф­рук­том, а соб­ст­вен­ник участ­ка не может, ибо тот, кто име­ет соб­ст­вен­ность, не име­ет отдель­но­го пра­ва поль­зо­вать­ся вещью и извле­кать пло­ды: и ведь не может ему свой соб­ст­вен­ный уча­сток слу­жить»7.

Уже в ран­нем рим­ском пра­ве дей­ст­во­вал прин­цип, в силу кото­ро­го «нико­му не может слу­жить своя соб­ст­вен­ная вещь» (ne­mi­ni res sua ser­vit). Смысл этой, на пер­вый взгляд, пара­док­саль­ной сен­тен­ции заклю­ча­ет­ся вот в чем. Если ты име­ешь в соб­ст­вен­но­сти земель­ный уча­сток, то нет ника­ко­го смыс­ла гово­рить, что у тебя есть спе­ци­аль­ное пра­во про­хо­да по это­му участ­ку. У тебя есть пра­во соб­ст­вен­но­сти, а не отдель­ное пра­во про­хо­да. Если на тво­ей зем­ле есть коло­дец, то пра­во чер­пать воду из него может при­над­ле­жать, напри­мер, соседу, а не тебе, пото­му что у тебя есть соб­ст­вен­ность, а не отдель­ное пра­во чер­па­ния воды. Это два само­сто­я­тель­ных пра­ва, и суще­ст­во­вать в одной вещи для одно­го лица они не могут.

Дан­ное обсто­я­тель­ство с нагляд­но­стью про­яв­ля­ет­ся в сле­дую­щем при­ме­ре. Есть два сосед­них участ­ка, один из кото­рых пре­до­став­ля­ет серви­тут­ное пра­во про­хо­да к про­ез­жей доро­ге для вто­ро­го. Одна­жды хозя­ин гос­под­ст­ву­ю­ще­го участ­ка купил слу­жа­щий уча­сток и стал его соб­ст­вен­ни­ком. В этот самый момент серви­тут, есте­ствен­но, исчез, ибо он не может суще­ст­во­вать одно­вре­мен­но с пра­вом соб­ст­вен­но­сти. Если через неде­лю новый хозя­ин решил с выго­дой для себя пере­про­дать это при­об­ре­тен­ное им име­ние, то после его отчуж­де­ния серви­тут уже не появит­ся сам по себе, так как пра­во про­хо­да уже исчез­ло и его нуж­но уста­нав­ли­вать зано­во.

Тра­ди­ци­он­ная дефи­ни­ция соб­ст­вен­но­сти через пере­чис­ле­ние отдель­ных пра­во­мо­чий созда­ет образ соб­ст­вен­но­сти в виде неко­е­го комо­да с извест­ным коли­че­ст­вом раз­лич­ных боль­ших и малень­ких ящич­ков. Каж­дый такой ящик здесь сим­во­ли­зи­ру­ет некое отдель­ное пра­во­мо­чие; ящи­ки эти могут быть напол­не­ны реаль­ным содер­жи­мым (фак­ти­че­ским вла­де­ни­ем) или могут ока­зать­ся пусты­ми, если, напри­мер, в дом залез вор; сами ящи­ки (отдель­ные пра­во­мо­чия) могут быть выну­ты и пере­да­ны хозя­и­ном дру­го­му лицу.

Выше­при­веден­ные дово­ды дела­ют этот образ крайне неудач­ным, посколь­ку от комо­да в кон­це кон­цов может ниче­го не остать­ся, тогда как соб­ст­вен­ность даже в слу­чае эмфи­те­в­зи­са оста­ет­ся имен­но соб­ст­вен­но­стью.

Мне пред­став­ля­ет­ся, что удач­нее было бы исполь­зо­вать дру­гой образ. Напри­мер, мож­но пред­ста­вить соб­ст­вен­ность, это наи­бо­лее пол­ное и широ­ко мыс­ли­мое пра­во гос­под­ства лица над телес­ной вещью, в обра­зе боль­шо­го маг­ни­та, а раз­лич­ные с.37 фак­ти­че­ские, реаль­ные отно­ше­ния лица к вещи (поль­зо­ва­ние, сни­ма­ние пло­дов, рас­по­ря­же­ние вещью и т. д.) в виде неких отдель­ных метал­ли­че­ских пла­стин, гвоздей и т. п. Если есть такой боль­шой маг­нит (пра­во соб­ст­вен­но­сти), то он есте­ствен­ным обра­зом, без каких бы то ни было усло­вий, сам по себе при­тя­ги­ва­ет все эти желез­ные пред­ме­ты. И в нор­маль­ной ситу­а­ции мы видим маг­нит сни­зу довер­ху облеп­лен­ным эти­ми отдель­ны­ми пла­сти­на­ми и гвоздя­ми. Одна­ко рядом с этим боль­шим маг­ни­том могут появить­ся неко­то­рые спе­ци­аль­ные, мень­шие по весу, но обла­даю­щие точеч­ным дей­ст­ви­ем. Тогда они начи­на­ют пере­тя­ги­вать неко­то­рые, спе­ци­аль­но им под­власт­ные пла­сти­ны (напри­мер, узу­фрукт пере­тя­ги­ва­ет на себя фак­ти­че­ское поль­зо­ва­ние и фак­ти­че­ское при­сво­е­ние пло­дов). При этом таких спе­ци­фи­че­ских пра­во­мо­чий может ока­зать­ся так мно­го, что они спо­соб­ны «снять» с соб­ст­вен­но­сти почти все реаль­ные про­яв­ле­ния гос­под­ства. Но пра­во соб­ст­вен­но­сти при этом ничуть не ухуд­шит­ся, наш боль­шой маг­нит по-преж­не­му сохра­ня­ет свою силу, он не ста­но­вит­ся непол­но­цен­ным маг­ни­том, и как толь­ко пре­кра­тит­ся точеч­ное дей­ст­вие кон­ку­рент­но­го пра­во­мо­чия, фак­ти­че­ские усло­вия гос­под­ства авто­ма­ти­че­ски (рим­ские юри­сты гово­рят ip­so iure — по само­му пра­ву) вер­нут­ся в свое преж­нее нор­маль­ное состо­я­ние.

Это пред­став­ле­ние о маг­не­тиз­ме пра­ва соб­ст­вен­но­сти очень хоро­шо согла­су­ет­ся со взгляда­ми рим­ских юри­стов, в част­но­сти, с их пред­став­ле­ни­ем о том, что соб­ст­вен­ность может стать nu­dum ius — «голым пра­вом», оста­ва­ясь при этом имен­но соб­ст­вен­но­стью, то есть наи­бо­лее широ­ко мыс­ли­мым иде­аль­ным гос­под­ст­вом лица над вещью.


Основ­ные харак­те­ри­сти­ки соб­ст­вен­но­сти в рим­ской док­трине


Итак, выде­лим основ­ные поло­же­ния в рим­ской кон­струк­ции соб­ст­вен­но­сти.

Самым глав­ным момен­том явля­ет­ся про­ти­во­по­став­ле­ние пра­ва (то есть идеи гос­под­ства) и фак­та (то есть реаль­но осу­ществля­е­мо­го вла­де­ния). Соб­ст­вен­ность — это иде­аль­ное гос­под­ство лица над вещью, кото­рое в тече­ние доста­точ­но дли­тель­но­го вре­ме­ни может пре­крас­но обхо­дить­ся и без вся­ко­го фак­ти­че­ско­го отно­ше­ния.

Вто­рым важ­ней­шим момен­том явля­ет­ся инте­граль­ный харак­тер это­го пра­ва. Соб­ст­вен­ность — это некое наи­бо­лее широ­ко мыс­ли­мое еди­ное гос­под­ство лица над вещью. Нет ника­ко­го смыс­ла в пере­чис­ле­ни­ях, пото­му что, во-пер­вых, пере­чис­ле­ния эти все рав­но риску­ют остать­ся непол­ны­ми, и во-вто­рых, соб­ст­вен­ность не сво­дит­ся к сум­ме и в прин­ци­пе отлич­на от отдель­ных пра­во­мо­чий, посколь­ку это пра­во sui ge­ne­ris (сво­его рода).

Третьей важ­ней­шей чер­той явля­ет­ся маг­не­тизм это­го пра­ва. Соб­ст­вен­ность — это лег­ко при­спо­саб­ли­вае­мая к налич­ной ситу­а­ции идея. При­спо­саб­ли­вае­мость (или маг­не­тизм) про­яв­ля­ет­ся в сле­дую­щем: как толь­ко отпа­да­ет какое-либо обре­ме­не­ние тво­ей вещи (напри­мер, серви­тут), так сра­зу, по само­му пра­ву (ip­so iure), авто­ма­ти­че­ски, без како­го бы то ни было реше­ния суда или дого­во­ра твое пра­во соб­ст­вен­но­сти «при­тя­ги­ва­ет» фак­ти­че­ское осу­щест­вле­ние того аспек­та гос­под­ства, кото­рый до это­го при­над­ле­жал дру­го­му лицу.

Чет­вер­той харак­тер­ной чер­той явля­ет­ся доми­ни­ру­ю­щий харак­тер дан­но­го пра­ва по отно­ше­нию к дру­гим пра­вам на ту же вещь. Соб­ст­вен­ность — это доми­ни­ру­ю­щее пра­во, то есть такая идея, кото­рая застав­ля­ет счи­тать­ся с собой и вли­я­ет на все осталь­ные пра­во­мо­чия и фак­ти­че­ские отно­ше­ния. Эмфи­тев­та, хотя у него очень обшир­ные пол­но­мо­чия на чужую зем­лю, все же ясно пока­зы­ва­ет, что не отно­сит­ся к зем­ле как к сво­ей соб­ст­вен­ной, по край­ней мере до тех пор, пока он отда­ет соб­ст­вен­ни­ку эмфи­тев­ти­че­скую пла­ту. Желая про­дать свой эмфи­те­в­зис, зем­леде­лец дол­жен сна­ча­ла пред­ло­жить выку­пить его соб­ст­вен­ни­ку. Вор, фак­ти­че­ски гос­под­ст­ву­ю­щий над чужой с.38 вещью, вынуж­ден лгать и изо­бра­жать из себя соб­ст­вен­ни­ка, в про­тив­ном слу­чае в рам­ках пра­во­вой систе­мы он не в состо­я­нии пред­при­нять ни одно­го юриди­че­ско­го акта по пово­ду этой вещи. При­ме­ры подоб­но­го пла­на лег­ко мож­но умно­жить.

(5) И, нако­нец, сле­ду­ет ука­зать на абсо­лют­ный харак­тер защи­ты дан­но­го пра­ва. Соб­ст­вен­ность — это гаран­ти­ро­ван­ная абсо­лют­ной про­цес­су­аль­ной защи­той идея гос­под­ства лица над вещью. Основ­ная про­цес­су­аль­ная гаран­тия соб­ст­вен­но­сти — вин­ди­ка­ци­он­ный и нега­тор­ный иски, в кото­рых рас­смат­ри­ва­ет­ся имен­но вопрос о пра­ве и толь­ко о пра­ве (в вин­ди­ка­ции наи­бо­лее суще­ст­вен­ный вопрос ста­вит­ся так: при­над­ле­жит ли иско­мая вещь ист­цу по пра­ву, т. е. по идее, или не при­над­ле­жит). В юриди­че­ском язы­ке закре­пи­лось выра­же­ние — пети­тор­ная защи­та (от pe­ti­tio — иск, судеб­ная пре­тен­зия). Это как раз из-за того, что при защи­те соб­ст­вен­но­сти иссле­ду­ет­ся имен­но вопрос о пра­ве сто­рон, а сде­ла­но это может быть лишь в ходе судеб­но­го про­цес­са.

Инте­рес­но отме­тить, что соста­ви­те­ли Гер­ман­ско­го граж­дан­ско­го уло­же­ния реши­тель­но отверг­ли пред­ло­же­ние о вклю­че­нии в текст Уло­же­ния обыч­но­го пере­чис­ле­ния пра­во­мо­чий, вхо­дя­щих в содер­жа­ние соб­ст­вен­но­сти. Аргу­мен­ти­ро­ва­но это было как раз тем, что соб­ст­вен­ность не сво­дит­ся к сум­ме отдель­ных прав. Зна­ме­ни­тый § 903 ГГУ гла­сит сле­дую­щее: «Соб­ст­вен­ник вещи может, насколь­ко тому не пре­пят­ст­ву­ет закон или пра­ва третьих лиц, обра­щать­ся с вещью по сво­е­му усмот­ре­нию и исклю­чать дру­гих от вся­ко­го воздей­ст­вия на нее»8. Хотя гер­ман­ский зако­но­да­тель акцент дела­ет на обшир­но­сти и исклю­чи­тель­но­сти гос­под­ства соб­ст­вен­ни­ка и не под­чер­ки­ва­ет дихото­мию «соб­ст­вен­ность-вла­де­ние», тем не менее его опре­де­ле­ние бли­же рим­ско­му духу, неже­ли соот­вет­ст­ву­ю­щие дефи­ни­ции фран­цуз­ско­го и рос­сий­ско­го зако­но­да­те­лей. Не слу­чай­но при обсуж­де­нии § 903 в рейхс­та­ге соста­ви­те­лей Уло­же­ния обви­ни­ли в том, что пред­ло­жен­ное опре­де­ле­ние «при­вне­се­но из рим­ско­го пра­ва» а пото­му для Гер­ма­нии явля­ет­ся «лож­ным». В ответ на это чле­ны комис­сии по под­готов­ке Уло­же­ния заяв­ля­ли, что «это не рим­ское изо­бре­те­ние, но то поня­тие соб­ст­вен­но­сти, кото­рое лежит в осно­ве вся­ко­го пра­ва»9.

В послед­ний раз воз­вра­ща­ясь к тра­ди­ци­он­ной «пере­чис­ля­ю­щей» дефи­ни­ции, хочу спе­ци­аль­но оста­но­вить­ся на той ее фор­ме, кото­рая закре­пи­лась в рос­сий­ском пра­ве и кото­рая вос­хо­дит к цити­ро­ван­но­му выше опре­де­ле­нию из Сво­да зако­нов Рос­сий­ской импе­рии, где соб­ст­вен­ность пред­став­ле­на как сово­куп­ность вла­де­ния, поль­зо­ва­ния и рас­по­ря­же­ния. Нетруд­но заме­тить, что эта фор­му­ли­ров­ка отли­ча­ет­ся от мону­мен­таль­но­го ius uten­di et abu­ten­di тем, что рос­сий­ский зако­но­да­тель при­ба­вил вла­де­ние, кото­ро­го нет ни у глос­са­то­ров, ни во фран­цуз­ском Кодек­се. В подоб­ной фор­му­ли­ров­ке кри­ти­ку­е­мая нами дефи­ни­ция ока­зы­ва­ет­ся осо­бен­но неудач­ной. Глос­са­то­ры и фран­цуз­ский зако­но­да­тель все же сохра­ня­ли свой­ст­вен­ное рим­ско­му пра­ву про­ти­во­по­став­ле­ние соб­ст­вен­но­сти (то есть пра­ва) и вла­де­ния (то есть фак­та), хотя и не акцен­ти­ро­ва­ли на этом свое вни­ма­ние. От рос­сий­ско­го же зако­но­да­те­ля этот клю­че­вой момент вооб­ще ускольз­нул, и он, пыта­ясь мак­си­маль­но пол­но оха­рак­те­ри­зо­вать воз­мож­но­сти соб­ст­вен­ни­ка, назы­ва­ет сре­ди его пра­во­мо­чий еще и вла­де­ние. Это еще более запу­ты­ва­ет опре­де­ле­ние и дела­ет его попро­сту несу­раз­ным. В самом деле, факт вла­де­ния явля­ет­ся не чем иным, как необ­хо­ди­мым усло­ви­ем для осу­щест­вле­ния поль­зо­ва­ния, при­сво­е­ния пло­дов, отчуж­де­ния, уни­что­же­ния вещи. Поэто­му нело­гич­но ста­вить вла­де­ние на одну дос­ку с поль­зо­ва­ни­ем и рас­по­ря­же­ни­ем.


Вла­де­ние как осо­бый инсти­тут вещ­но­го пра­ва


с.39 Теперь необ­хо­ди­мо корот­ко оста­но­вить­ся на вто­ром важ­ней­шем поня­тии в рим­ской систе­ме взглядов по пово­ду вещ­ных прав. Тако­вым явля­ет­ся кон­струк­ция вла­де­ния10.

Вооб­ще, для рим­ско­го юри­ста харак­тер­но дихото­ми­че­ское мыш­ле­ние: нор­мы быва­ют или пуб­лич­ны­ми или част­ны­ми, вещи быва­ют или дели­мы­ми или неде­ли­мы­ми, серви­ту­ты быва­ют или земель­ны­ми или лич­ны­ми, обя­за­тель­ства воз­ни­ка­ют или из дого­во­ров или из делик­тов, и т. д. до бес­ко­неч­но­сти. Такая бинар­ность харак­тер­на, как мы видим, и для рим­ско­го под­хо­да к про­бле­ме гос­под­ства лица над вещью: гос­под­ство быва­ет или иде­аль­ное (то есть пра­во соб­ст­вен­но­сти) или фак­ти­че­ское (то есть вла­де­ние). Уль­пи­ан по это­му пово­ду выра­жа­ет­ся так: «Необ­хо­ди­мо отли­чать вла­де­ние от соб­ст­вен­но­сти»11. При этом кон­струк­ция вла­де­ния на этом не оста­нав­ли­ва­ет­ся. Вла­де­ние, в широ­ком смыс­ле сло­ва, в свою оче­редь сле­ду­ет делить на две кате­го­рии. Дело в том, что фак­ти­че­ское гос­под­ство лица над вещью, кото­рое сопро­вож­да­ет­ся явно выра­жен­ным наме­ре­ни­ем отно­сить­ся к этой вещи по-хозяй­ски, как к сво­ей, необ­хо­ди­мо отли­чать от фак­ти­че­ско­го гос­под­ства того лица, кото­рый не наме­рен отно­сить­ся к этой вещи как к сво­ей соб­ст­вен­ной. Так появ­ля­ют­ся две кате­го­рии: вла­де­ние в узком смыс­ле сло­ва и дер­жа­ние. Вла­де­ние в узком смыс­ле (то есть факт гос­под­ства, соеди­нен­ный с наме­ре­ни­ем быть хозя­и­ном) явно фик­си­ру­ет­ся, напри­мер, у доб­ро­со­вест­но­го при­об­ре­та­те­ля, кото­рый не подо­зре­вал о юриди­че­ских поро­ках куп­лен­ной вещи, но так­же и у вора и у скуп­щи­ка кра­ден­но­го. Про­стое дер­жа­ние (то есть факт обла­да­ния вещью, но без наме­ре­ния отно­сить­ся к ней как к сво­ей) при­сут­ст­ву­ет, напри­мер, у хра­ни­те­ля, арен­да­то­ра, узуф­рук­ту­а­рия.

Дан­ная кон­цеп­ция вла­де­ния в таком изна­чаль­ном вари­ан­те понят­на, логич­на и созда­ет проч­ную поч­ву под нога­ми для пости­же­ния сути соб­ст­вен­но­сти. При даль­ней­шем рас­суж­де­нии, одна­ко, обна­ру­жи­ва­ет­ся, что мате­рия вла­де­ния не так уж про­ста, что вопрос этот очень спор­ный, допус­каю­щий раз­лич­ные вари­ан­ты отве­тов.

Суть про­бле­мы хоро­шо высве­чи­ва­ет­ся в сле­дую­щих двух вопро­сах.

Во-пер­вых, поче­му, если вла­де­ние — это факт, все юри­сты гово­рят о пра­ве вла­де­ния? И в рим­ских текстах, кста­ти гово­ря, мы можем встре­тить такое выра­же­ние, как ius pos­ses­sio­nis (см. ниже). В самом деле, поче­му?

Во-вто­рых, поче­му, если вла­де­ние толь­ко факт, оно име­ет пра­во­вые послед­ст­вия, из кото­рых самым глав­ным явля­ет­ся юриди­че­ская защи­та, пре­до­став­ля­е­мая вла­дель­цу? В самом деле, поче­му?

Ответ на пер­вый вопрос, види­мо, сле­ду­ет искать в осо­бен­но­стях сло­во­употреб­ле­ния. «Соб­ст­вен­ность» и «вла­де­ние» в рус­ском язы­ке в сво­ем изна­чаль­ном, быто­вом, не спе­ци­аль­но юриди­че­ском смыс­ле необы­чай­но близ­ки по зна­че­нию. Близ­ки так, что часто вос­при­ни­ма­ют­ся как сино­ни­мы. Эта осо­бен­ность харак­тер­на и для латин­ско­го язы­ка. В нею­риди­че­ских текстах уло­вить раз­ли­чие в тер­ми­нах «pos­ses­sio» и «prop­rie­tas» неве­ро­ят­но слож­но. Изна­чаль­ная семан­ти­че­ская бли­зость этих слов при­во­ди­ла к тому, что в текстах рим­ских юри­стов мы можем, с одной сто­ро­ны, най­ти такое сло­во­со­че­та­ние, с.40 как ius pos­ses­sio­nis — «пра­во вла­де­ния»12, а, с дру­гой сто­ро­ны, вполне ясное ука­за­ние на то, что вла­де­ние суть res fac­ti non iuris — «вопрос фак­та, но не пра­ва»13. Если к ска­зан­но­му доба­вить, что для рим­ских юри­стов в целом не свой­ст­вен­но стрем­ле­ние к стро­го­му тер­ми­но­ло­ги­че­ско­му употреб­ле­нию слов, то станет понят­ным, что в после­дую­щие вре­ме­на рим­ские источ­ни­ки ста­ли осно­вой для фор­ми­ро­ва­ния самых раз­лич­ных, порой про­ти­во­по­лож­ных, точек зре­ния на про­бле­му вла­де­ния.

Перей­дем теперь ко вто­ро­му вопро­су. Дей­ст­ви­тель­но, суще­ст­вен­ней­шей чер­той вла­де­ния (осо­бен­но вла­де­ния в узком смыс­ле сло­ва) явля­ет­ся то, что оно само по себе, неза­ви­си­мо от пра­ва соб­ст­вен­но­сти, поль­зу­ет­ся юриди­че­ской защи­той (так назы­вае­мая посес­сор­ная защи­та). В рим­ском пра­ве это про­яв­ля­лось в том, что пре­тор изда­вал осо­бый адми­ни­ст­ра­тив­ный акт (интер­дикт), кото­рым защи­щал фак­ти­че­ско­го вла­дель­ца вещи от вся­ких пося­га­тельств на это реаль­ное обла­да­ние со сто­ро­ны третьих лиц. При этом рим­ский пре­тор не допус­кал поста­нов­ку вопро­са о пра­ве. Если ока­зы­ва­лось, что пре­тен­дую­щий на нару­ше­ние фак­ти­че­ско­го вла­де­ния являл­ся, напри­мер, соб­ст­вен­ни­ком, ему пре­до­став­ля­лась воз­мож­ность пере­не­сти этот спор в судеб­ную сфе­ру, потре­бо­вав соот­вет­ст­ву­ю­щий иск, а зна­чит, поста­вив спе­ци­аль­но вопрос о пра­ве. Сред­не­ве­ко­вое, новое и новей­шее зако­но­да­тель­ство пере­ни­ма­ет этот вари­ант защи­ты и дает ему рим­ское имя — pos­ses­so­rium. Суще­ст­во­ва­ла посес­сор­ная защи­та и в ста­ром рос­сий­ском пра­ве. Появ­ля­ет­ся она при Ека­те­рине II14 как заим­ст­во­ва­ние из Литов­ско­го ста­ту­та, а раз­ви­тие полу­ча­ет в Сенат­ских ука­зах в 20-х гг. XIX в. (от 30.06.1820 и от 27.12.1823). Эти ука­зы «пред­пи­сы­ва­ют поли­ции, немед­лен­но по полу­че­нии жало­бы на насиль­ное завла­де­ние, при­во­дить в ясность, в чьем вла­де­нии было име­ние тогда, когда учи­не­но было наси­лие, после чего и воз­вра­щать его тому, у кого оно отня­то, не вхо­дя при этом в рас­смот­ре­ние пред­став­ля­е­мых сто­ро­на­ми доку­мен­тов, так как это уже дело суда»15.

Итак, фак­ти­че­ский вла­де­лец вещи полу­ча­ет юриди­че­скую защи­ту сво­его обла­да­ния со сто­ро­ны государ­ства, при­чем ни рим­ский пре­тор, ни рос­сий­ская поли­ция, ока­зы­вая эту посес­сор­ную защи­ту, не свя­зы­ва­ют ее с пра­вом соб­ст­вен­но­сти. Это вызы­ва­ет к жиз­ни пред­по­ло­же­ние, что вла­де­ние все же обла­да­ет зна­че­ни­ем неко­е­го само­сто­я­тель­но­го пра­ва, а не явля­ет­ся одним толь­ко фак­том.

Одна­ко осно­ва­ние защи­ты вла­де­ния может быть объ­яс­не­но и иным, на мой взгляд гораздо более изящ­ным, а пото­му более убеди­тель­ным спо­со­бом. Дело в том, что при нор­маль­ной ситу­а­ции вла­де­лец обык­но­вен­но явля­ет­ся в то же вре­мя и соб­ст­вен­ни­ком. Хотя соб­ст­вен­ность доста­точ­но дол­го может бес­пре­пят­ст­вен­но суще­ст­во­вать без фак­ти­че­ско­го обла­да­ния вещью, все же для соб­ст­вен­ни­ка нор­маль­но быть и вла­дель­цем сво­ей вещи. Вот поче­му при воз­ник­но­ве­нии неко­е­го вещ­но­го спо­ра власть, обла­даю­щая юрис­дик­ци­ей, пыта­ет­ся решить это дело без поста­нов­ки вопро­са о пра­ве, ибо очень часто раз­бор тако­го вопро­са (вин­ди­ка­ция) свя­зан со зна­чи­тель­ны­ми затра­та­ми нер­вов, вре­ме­ни и денег. Власть изна­чаль­но при­бе­га­ет к облег­чен­но­му вари­ан­ту защи­ты — адми­ни­ст­ра­тив­но­му акту, кото­рый запре­ща­ет при­ме­нять наси­лие по пово­ду суще­ст­ву­ю­ще­го фак­ти­че­ско­го отно­ше­ния лиц к дан­ной вещи. Осно­ван этот акт на пре­зумп­ции того, что раз перед нами фак­ти­че­ский вла­де­лец, зна­чит, у него есть и пра­во. Эта пре­зумп­ция пра­ва соб­ст­вен­но­сти у вла­дель­ца, как и до́лжно любой пре­зумп­ции, дей­ст­ву­ет лишь до того момен­та, пока про­тив­ная сто­ро­на не дока­жет обрат­ное. Но если про­тив­ная сто­ро­на под­чи­ня­ет­ся адми­ни­ст­ра­тив­но­му при­ка­зу (pos­ses­so­rium), она тем самым согла­ша­ет­ся с этой пре­зумп­ци­ей.

с.41 Меж­ду про­чим, фран­цуз­ский зако­но­да­тель обос­но­вы­ва­ет посес­сор­ную защи­ту имен­но этой док­три­ной. Из § 2228 фран­цуз­ско­го Граж­дан­ско­го кодек­са узна­ем, что «вся­кий пред­по­ла­га­ет­ся вла­де­ю­щим от сво­его име­ни, на пра­ве соб­ст­вен­ни­ка, пока про­тив­ное не будет дока­за­но».

Тот же самый под­ход мы нахо­дим и в воз­зре­ни­ях Йерин­га, кото­рый счи­та­ет, что вла­де­ние защи­ща­ет­ся не ради само­го себя, а ради пра­ва соб­ст­вен­но­сти, как види­мость соб­ст­вен­но­сти, как ее про­яв­ле­ние. Налич­ность вла­де­ния порож­да­ет пре­зумп­цию соб­ст­вен­но­сти16.


Огра­ни­че­ния соб­ст­вен­но­сти и иллю­зия ее «рас­щеп­ле­ния»

Но вер­нем­ся к рим­ской кон­цеп­ции соб­ст­вен­но­сти. Выше мы выяс­ни­ли, что обшир­ность, исклю­чи­тель­ность и гаран­ти­ро­ван­ность соб­ст­вен­но­сти суще­ст­ву­ют в виде идеи-доми­нан­ты. Они нахо­дят свое реаль­ное вопло­ще­ние в фак­ти­че­ском гос­под­стве хозя­и­на над сво­ей вещью постоль­ку, посколь­ку отсут­ст­ву­ют те или иные огра­ни­че­ния. Огра­ни­че­ния эти могут исхо­дить из инте­ре­сов обще­ства в целом или из инте­ре­сов част­ных лиц. Они могут быть закреп­ле­ны или в законе, или в дого­во­ре, или в обы­чае, или в заве­ща­нии, или в судеб­ном реше­нии. Они могут лишь слег­ка огра­ни­чи­вать соб­ст­вен­ни­ка (напри­мер, по зако­нам XII таб­лиц хозя­ин обя­зан допус­кать в тече­ние суток соседа на свой уча­сток для сбо­ра пло­дов, падаю­щих с сосед­ско­го дере­ва). Огра­ни­че­ния могут носить очень обшир­ный, почти исчер­пы­ваю­щий харак­тер (эмфи­тев­ти­че­ское пра­во или узу­фрукт). Раз­ные по харак­те­ру огра­ни­че­ния могут в самых раз­лич­ных соче­та­ни­ях сов­па­дать в одной и той же вещи (земель­ный уча­сток может быть одно­вре­мен­но обре­ме­нен серви­тут­ным пра­вом про­хо­да, узуф­рук­том, ипо­те­кой).

В сред­не­ве­ко­вом пра­ве ситу­а­ция услож­ни­лась еще более в свя­зи с тем, что поли­ти­че­ские и соци­аль­но-эко­но­ми­че­ские осо­бен­но­сти поро­ди­ли фео­даль­ные отно­ше­ния, кото­рые в вещ­ном пра­ве с неиз­беж­но­стью пред­по­ла­га­ли суще­ст­во­ва­ние в одно и то же вре­мя несколь­ких раз­лич­ных титу­лов, при­над­ле­жа­щих раз­лич­ным лицам по пово­ду одно­го и того же иму­ще­ства. Когда воз­ник­ла потреб­ность тео­ре­ти­че­ско­го опи­са­ния и объ­яс­не­ния этих спе­ци­фи­че­ских отно­ше­ний, про­фес­со­ра пра­ва при­бег­ли к помо­щи латин­ских юриди­че­ских тек­стов, кото­рые, к сча­стью, сохра­ни­лись в италь­ян­ских мона­сты­рях. Глос­са­то­ры и пост­г­лос­са­то­ры кон­струи­ро­ва­ли док­три­ну соб­ст­вен­но­сти, исполь­зуя латин­скую фра­зео­ло­гию, одна­ко они не уло­ви­ли сам дух рим­ско­го под­хо­да к этой про­бле­ме. В ито­ге они поня­ли соб­ст­вен­ность до извест­ной сте­пе­ни при­ми­тив­но, как сово­куп­ность отдель­ных пра­во­мо­чий. Так воз­ник­ло необы­чай­но попу­ляр­ное в после­дую­щие вре­ме­на ius uten­di et abu­ten­di, что созда­ва­ло ощу­ще­ние того, что соб­ст­вен­ность по сво­ей при­ро­де как бы «рас­щеп­ле­на». Такой взгляд был весь­ма удо­бен для объ­яс­не­ния осо­бен­но­стей инсти­ту­та соб­ст­вен­но­сти в усло­ви­ях фео­даль­ных отно­ше­ний.

В новой и новей­шей Евро­пе огра­ни­че­ния прав соб­ст­вен­ни­ка нахо­дят вопло­ще­ние в новых фор­мах и вари­ан­тах. Для Англии это, напри­мер, широ­чай­шее раз­ви­тие тра­с­та. В зако­но­да­тель­стве стран кон­ти­нен­таль­ной Евро­пы уве­ли­чи­ва­ет­ся коли­че­ство ситу­а­ций, огра­ни­чи­ваю­щих соб­ст­вен­ни­ка в той или иной сте­пе­ни. В свя­зи с этим в совре­мен­ной запад­ной юрис­пруден­ции очень попу­ляр­ны­ми ста­но­вят­ся раз­лич­ные кон­цеп­ции рас­щеп­лен­ной соб­ст­вен­но­сти17. Эти новей­шие док­три­ны, как пра­ви­ло, кри­ти­че­ски отно­сят­ся к тра­ди­ци­он­но­му ius uten­di et abu­ten­di, но при этом при рас­шиф­ров­ке юриди­че­ской при­ро­ды соб­ст­вен­но­сти исхо­дят всё из той же пороч­ной глос­са­тор­ской кон­цеп­ции соб­ст­вен­но­сти как сово­куп­но­сти отдель­ных пра­во­мо­чий. Их кри­ти­че­ский запал с.42 в конеч­ном сче­те сво­дит­ся к тому, чтобы вме­сто лако­нич­но­го и, по край­ней мере, изящ­но­го ius uten­di et abu­ten­di пред­ста­вить нам тот или иной реестр пра­во­мо­чий соб­ст­вен­ни­ка. У одних в такой ката­лог попа­да­ет 11 эле­мен­тов соб­ст­вен­но­сти (англий­ский автор А. Оно­ре: пра­во вла­де­ния, пра­во поль­зо­ва­ния, пра­во управ­ле­ния, пра­во на доход, пра­во на отчуж­де­ние, пра­во на без­опас­ность и т. д.), по под­сче­там дру­гих мож­но назвать по край­ней мере 1500 вари­ан­тов соб­ст­вен­но­сти, кото­рые отли­ча­ют­ся друг от дру­га раз­лич­ны­ми соче­та­ни­я­ми извест­ных пра­во­мо­чий соб­ст­вен­ни­ка18.

Вот уж, поис­ти­не, соб­ст­вен­ность при таком под­хо­де рас­щеп­ля­ет­ся и, чест­но гово­ря, пря­мо-таки усколь­за­ет от наше­го взо­ра. Как ни стран­но, эти кон­цеп­ции рас­щеп­лен­ной соб­ст­вен­но­сти, несмот­ря на всю их науч­ность, не созда­ют ощу­ще­ния боль­шей ясно­сти юриди­че­ской при­ро­ды соб­ст­вен­но­сти — боль­шей по срав­не­нию с тем, что нам пред­ла­га­ют глос­са­то­ры.


Выво­ды


Если сде­лать один шаг впе­ред и занять рим­скую систе­му коор­ди­нат, то ниче­го не усколь­за­ет, все оста­ет­ся на сво­их местах. В этой рим­ской систе­ме ника­ко­го «рас­щеп­ле­ния» соб­ст­вен­но­сти не про­ис­хо­дит, рас­щеп­ля­ет­ся не соб­ст­вен­ность, а ее вопло­ще­ние в реаль­ных отно­ше­ни­ях. Сама же соб­ст­вен­ность как инте­граль­ное пра­во и доми­ни­ру­ю­щая идея сохра­ня­ет целост­ность, ей без­раз­лич­но (до извест­но­го момен­та, конеч­но же), вопло­ща­ют­ся ли реаль­ные отно­ше­ния в соот­вет­ст­вии с ней или они выст­ра­и­ва­ют­ся вопре­ки суще­ст­ву­ю­щей соб­ст­вен­но­сти.

В конеч­ном ито­ге, в осно­ве любой кон­крет­но-исто­ри­че­ской фор­мы соб­ст­вен­но­сти, будь то древ­не­ва­ви­лон­ское пра­во, пра­во Юсти­ни­а­на, фео­даль­ные отно­ше­ния, соб­ст­вен­ность соци­а­ли­сти­че­ская или пост­ин­ду­ст­ри­аль­ная — везде обна­ру­жи­ва­ет­ся один и тот же пер­во­на­чаль­ный архе­тип: пред­став­ле­ние о сво­ей вещи, то есть о том, что если у чело­ве­ка име­ет­ся вещь, то он оста­ет­ся ее хозя­и­ном даже тогда, когда это гос­под­ство сохра­ня­ет­ся в одной толь­ко идее, даже при утра­те фак­ти­че­ско­го обла­да­ния этой вещью.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Пер­вый вари­ант дан­ной ста­тьи был пред­став­лен на суд пуб­ли­ки в апре­ле 1998 г. в каче­стве докла­да на тео­ре­ти­че­ском семи­на­ре юриди­че­ско­го факуль­те­та Гума­ни­тар­но­го уни­вер­си­те­та. Выра­жаю свою искрен­нюю при­зна­тель­ность при­няв­шим уча­стие в дис­кус­сии про­фес­со­ру А. П. Семит­ко, доцен­ту С. И. Архи­по­ву, маги­ст­ру С. В. Гузи­ко­вой, чьи заме­ча­ния и кри­ти­ка заста­ви­ли авто­ра более чет­ко опре­де­лить свой взгляд на про­бле­му.
  • 2Свод зако­нов Рос­сий­ской импе­рии. Т. X. Ч. 1. Ст. 420. Здесь и во всех цита­тах кур­сив наш.
  • 3«Соб­ст­вен­ность есть пра­во поль­зо­вать­ся к рас­по­ря­жать­ся веща­ми наи­бо­лее абсо­лют­ным обра­зом с тем, чтобы поль­зо­ва­ние не явля­лось таким, кото­рое запре­ще­но зако­на­ми или регла­мен­та­ми» — Co­de ci­vi­le. Il, 3, 2, § 544.
  • 4Из работ на рус­ском язы­ке, где про­бле­ма рим­ской соб­ст­вен­но­сти изло­же­на обсто­я­тель­но и наи­бо­лее глу­бо­ко, сле­ду­ет преж­де все­го назвать соот­вет­ст­ву­ю­щие разде­лы в таких общих посо­би­ях, как: Г. Ф. Дор­мидон­тов. Систе­ма рим­ско­го пра­ва. Вещ­ное пра­во. Казань, 1913; Р. Зом. Инсти­ту­ции. Исто­рия и систе­ма рим­ско­го граж­дан­ско­го пра­ва. Ч. II: Систе­ма. Вып. 1: Общая часть и вещ­ное пра­во. Сер­ги­ев Посад, 1916; В. М. Хво­стов. Систе­ма рим­ско­го пра­ва. М., 1996. С. 228—269; В. А. Саве­льев. Рим­ское част­ное пра­во (про­бле­мы исто­рии и тео­рии). М., 1995; Д. В. Дож­дев. Рим­ское част­ное пра­во. М., 1996. Из спе­ци­аль­ных работ назо­вем сле­дую­щие: А. В. Коптев. Антич­ная фор­ма соб­ст­вен­но­сти и государ­ство в древ­нем Риме // ВДИ. 1992. № 3. С. 3—28; Е. М. Сми­рин. «Nu­dum ius Qui­ri­tium», «do­mi­nium» и «prop­rie­tas» в поня­тий­ной систе­ме рим­ских юриди­че­ских тек­стов // Вест­ник древ­ней исто­рии. 1998. № 1. С. 281—285.
  • 5Ср. иную точ­ку зре­ния: Е. Л. Суха­нов, Л. Л. Кофа­нов. Вли­я­ние рим­ско­го пра­ва на новый Граж­дан­ский кодекс РФ // Древ­нее пра­во. IVS AN­TIQVVM. № 1 (4). 1999. С. 12. Авто­ры сме­ло заяв­ля­ют, что рос­сий­ское «опре­де­ле­ние содер­жа­ния пра­ва соб­ст­вен­но­сти ана­ло­гич­но зна­ме­ни­то­му рим­ско­му «uti, fi­ni, ha­be­re, pos­si­de­re», а в каче­стве дока­за­тель­ства это­го тези­са при­во­дят две цита­ты из зако­нов рес­пуб­ли­кан­ско­го вре­ме­ни — lex ag­ra­ria (II в. до н. э.) и lex An­to­nia de Ter­mes­si­bus (71 г. до н. э.). Со сво­ей сто­ро­ны заме­чу, что ни в том, ни в дру­гом законе речь не идет о соб­ст­вен­но­сти как тако­вой. Более того, в эту эпо­ху в рим­ском пра­ве юриди­че­ская кон­струк­ция соб­ст­вен­но­сти еще не полу­чи­ла сво­его клас­си­че­ско­го оформ­ле­ния.
  • 6Di­ges­ta. L, 16, fr. 25 pr.: quia usus fruc­tus non do­mi­ni pars, sed ser­vi­tu­tis [ser­vi­tus — эмен­да­ция Гре­го­рия Хало­ан­де­ра] sit, ut via et iter.
  • 7Di­ges­ta. VII, 6, fr. 5 pr.: uti frai ius si­bi es­se so­lus po­test in­ten­de­re, qui ha­bet usum fruc­tum, do­mi­nus autem fun­di non po­test, quia qui ha­bet prop­rie­ta­tem, uten­di fraen­di ius se­pa­ra­tum non ha­bet: nec enim po­test ei suus fun­dus ser­vi­re.
  • 8Bür­ger­li­ches Ge­setzbuch. III, 1, § 903.
  • 9Цит. по: В. А. Саве­льев. Граж­дан­ский кодекс Гер­ма­нии. М., 1994. С. 43.
  • 10На рус­ском язы­ке про­бле­ма вла­де­ния в рим­ском пра­ве обсто­я­тель­но иссле­ду­ет­ся в сле­дую­щих трудах (поми­мо ука­зан­ных в прим. 4): Р. Иеринг. Об осно­ва­нии защи­ты вла­де­ния. М., 1883; его же. Тео­рия вла­де­ния / Сокр. пер. Е. В. Вась­ков­ско­го. СПб., 1895; Э. Д. Гримм. К вопро­су о при­ро­де вла­де­ния по рим­ско­му пра­ву // Жур­нал граж­дан­ско­го и уго­лов­но­го пра­ва. 1894. Вып. 10; В. А. Юшке­вич. Иссле­до­ва­ние в обла­сти уче­ния о вла­де­нии. Ч. I: При­об­ре­те­ние вла­де­ния по рим­ско­му пра­ву // Уче­ные запис­ки импе­ра­тор­ско­го Лицея в память цеса­ре­ви­ча Нико­лая. М., 1907—1910. Вып. 1—4. С. 1—213; Д. В. Даж­дев. Осно­ва­ние защи­ты вла­де­ния в рим­ском пра­ве. М., 1996.
  • 11Di­ges­ta. XLIII, 17, fr. 1, § 2: se­pa­ra­ta es­se de­bet pos­ses­sio a prop­rie­ta­te.
  • 12Ibi­dem. XLI, 2, fr. 44; XLIII, 8, fr. 2 § 38.
  • 13Di­ges­ta. IV, 6, fr. 19; XLI, 2, fr. 1 § 3.
  • 14ПСЗ № 28338.
  • 15Цит. по: Г. Ф. Шер­ше­не­вич. Учеб­ник рус­ско­го граж­дан­ско­го пра­ва. М., 1995. С. 154.
  • 16Р. Иеринг. Об осно­ва­нии защи­ты вла­де­ния. М., 1883. С. 38 слл., 178 слл.
  • 17Общую харак­те­ри­сти­ку таких кон­цеп­ций мож­но най­ти в кни­ге: М. И. Кула­гин. Пред­при­ни­ма­тель­ство и пра­во: опыт Запа­да. М., 1992. С. 57—71.
  • 18М. И. Кула­гин. Указ. соч. С. 57—71.
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1263488756 1262418983 1264888883 1280261363 1281894430 1283152576