Гражданская община древнего мира.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Древние верования.

с.9

До послед­них вре­мен Гре­ции и Рима мы нахо­дим в среде про­сто­го наро­да ряд мыс­лей и обы­ча­ев, про­ис­хож­де­ние кото­рых при­над­ле­жит несо­мнен­но очень отда­лен­ной эпо­хе, и по ним мы можем судить, какие поня­тия соста­вил себе преж­де все­го чело­век о сво­ей соб­ст­вен­ной при­ро­де, сво­ей душе, о тайне смер­ти.

Как бы дале­ко ни вос­хо­ди­ли мы к нача­лу исто­рии индо­ев­ро­пей­ской расы, вет­вя­ми кото­рой явля­ют­ся гре­че­ские и ита­лий­ские наро­ды, нигде не встре­тим мы ука­за­ний на то, что сре­ди этой расы суще­ст­во­ва­ла мысль, буд­то с пре­кра­ще­ни­ем крат­кой зем­ной жиз­ни для чело­ве­ка все кон­ча­ет­ся. Самые древ­ние поко­ле­ния, задол­го еще до появ­ле­ние фило­со­фов, дума­ли уже, что вслед за пре­кра­ще­ни­ем этой зем­ной жиз­ни насту­па­ет иная, новая. Они смот­ре­ли на смерть не как на уни­что­же­ние бытия, а как на про­стое видо­из­ме­не­ние жиз­ни.

Но в каких же местах и как долж­на про­те­кать эта вто­рая жизнь? Дума­ли ли, что бес­смерт­ный дух, одна­жды поки­нув тело, дол­жен вой­ти в дру­гое, чтобы его ожи­вить? Нет, вера в пере­се­ле­ние душ нико­гда не мог­ла пустить кор­ней в умах наро­дов гре­ко-ита­лий­ских. И у с.10 восточ­ных арий­цев она тоже не явля­ет­ся древ­ней­шим веро­ва­ни­ем, так как гим­ны Вед про­ти­во­ре­чат ему. Пола­га­ли ли, что дух вос­хо­дит к небе­сам, в све­то­зар­ные обла­сти? Тоже нет; мысль о том, что души вхо­дят в небес­ное жили­ще, при­над­ле­жит срав­ни­тель­но позд­ней­шей эпо­хе на запа­де; небес­ное место­пре­бы­ва­ние счи­та­лось как награ­да для неко­то­рых толь­ко вели­ких людей и бла­го­де­те­лей чело­ве­че­ства. Соглас­но самым древ­ней­шим веро­ва­ни­ям гре­ков и ита­лий­цев душа не ухо­ди­ла в иной мир во вре­мя сво­ей вто­рой жиз­ни; она оста­ва­лась тут же вбли­зи людей и про­дол­жа­ла жить под зем­лей.

Доволь­но дол­го гос­под­ст­во­ва­ло даже веро­ва­ние, что во вре­мя вто­рич­но­го суще­ст­во­ва­ния душа оста­ет­ся соеди­нен­ной с телом. Рож­ден­ная вме­сте с ним, она не рас­ста­ва­лась с телом и по смер­ти и вме­сте с ним поко­и­лась в моги­ле.

Как бы ни были древ­ни эти веро­ва­ния, у нас есть досто­вер­ные свиде­тель­ства о них. Свиде­тель­ства­ми эти­ми явля­ют­ся погре­баль­ные обряды, надол­го пере­жив­шие пер­во­быт­ные веро­ва­ния: но несо­мнен­но, что упо­мя­ну­тые обряды роди­лись вме­сте с веро­ва­ни­я­ми и могут объ­яс­нить нам их зна­че­ние.

Погре­баль­ные обряды ясно ука­зы­ва­ют на то, что, опус­кая тело в моги­лу, дума­ли, что вме­сте с этим хоро­нят и нечто живое. Вер­ги­лий, опи­сы­ваю­щий все­гда так точ­но и тща­тель­но рели­ги­оз­ные цере­мо­нии, закан­чи­ва­ет свой рас­сказ о похо­ро­нах Полидо­ра сле­дую­щи­ми сло­ва­ми: «Мы заклю­ча­ем душу в моги­лу». То же выра­же­ние встре­ча­ет­ся у Овидия и Пли­ния Млад­ше­го; это не зна­чит, чтобы оно соот­вет­ст­во­ва­ло тому пред­став­ле­нию, кото­рое было у назван­ных писа­те­лей о душе, но, обра­ща­ясь с неза­па­мят­ных вре­мен в язы­ке, выра­же­ние это свиде­тель­ст­ву­ет о древ­них народ­ных веро­ва­ни­ях.

Суще­ст­во­вал обы­чай по окон­ча­нии погре­баль­ной цере­мо­нии три­жды при­зы­вать душу умер­ше­го, назы­вая ее тем име­нем, какое он носил. Ей выра­жа­ли поже­ла­ние с.11 счаст­ли­вой жиз­ни под зем­лей. Ей три­жды гово­ри­ли: «Будь счаст­ли­ва»; и при­бав­ля­ли: «Пусть зем­ля тебе будет лег­ка».

До такой сте­пе­ни вери­ли, что чело­век будет про­дол­жать жить под зем­лей и что он сохра­нит и в моги­ле чув­ство удо­воль­ст­вия и стра­да­ния! На гроб­ни­це писа­ли, что здесь поко­ит­ся чело­век, — выра­же­ние, кото­рое пере­жи­ло веро­ва­ния и, пере­да­ва­ясь из века в век, дошло до нас. Мы употреб­ля­ем его еще и теперь, хотя никто ныне не дума­ет, буд­то бес­смерт­ное суще­ство может поко­ить­ся в моги­ле. В древ­но­сти же твер­до вери­ли, что чело­век живет там, а пото­му нико­гда не забы­ва­ли зарыть вме­сте с ним те вещи, в кото­рых, как пред­по­ла­га­лось, он мог нуж­дать­ся: одеж­ду, сосуды, ору­жие. На моги­лу воз­ли­ва­ли вино, чтобы уто­лить его жаж­ду, ста­ви­ли пищу, чтобы уто­лить его голод. Уби­ва­ли лоша­дей и рабов с тем наме­ре­ни­ем, чтобы эти суще­ства, погре­бен­ные вме­сте с умер­шим, слу­жи­ли ему в моги­ле, как слу­жи­ли при жиз­ни. После взя­тия Трои гре­ки соби­ра­ют­ся в обрат­ный путь на роди­ну; каж­дый из них уво­дит с собой пре­крас­ную плен­ни­цу: Ахилл, лежа­щий под зем­лей, тре­бу­ет тоже свою плен­ни­цу, и ему отда­ют Полик­се­ну.

Один стих Пин­да­ра сохра­нил нам любо­пыт­ный оста­ток идей древ­них поко­ле­ний. Фрикс дол­жен был поки­нуть Гре­цию и бежал в Кол­хиду. В этой стране он умер, но и мерт­вый все стре­мил­ся вер­нуть­ся в Гре­цию. И вот он явил­ся во сне Пели­а­су, при­ка­зы­вая ему отпра­вить­ся в Кол­хиду и взять оттуда его, Фрик­са, душу. Душа его, без сомне­ния, тос­ко­ва­ла по род­ной зем­ле, семей­ной гроб­ни­це; но, при­ко­ван­ная к телес­ным остан­кам, она не мог­ла поки­нуть без них Кол­хиду. Из это­го пер­во­быт­но­го веро­ва­ния воз­ник­ла необ­хо­ди­мость погре­бе­ния. Для того, чтобы душа была водво­ре­на в под­зем­ном жили­ще, при­ли­че­ст­ву­ю­щем ей для посмерт­ной жиз­ни, необ­хо­ди­мо было, чтобы и тело, с кото­рым она про­дол­жа­ла быть тес­но свя­за­на, было покры­то зем­лей. Душа, лишен­ная моги­лы, не име­ла сво­его жили­ща. Она была ски­та­ли­цей. Напрас­но с.12 жаж­да­ла она покоя, к кото­ро­му долж­на была стре­мить­ся после трудов и вол­не­ний этой жиз­ни; она осуж­де­на была веч­но бро­дить, ски­тать­ся в виде при­зра­ка, лар­вы, нико­гда не оста­нав­ли­ва­ясь, нико­гда не полу­чая ни при­но­ше­ний, ни пищи, кото­рые были ей необ­хо­ди­мы. Несчаст­ная, она ста­но­ви­лась вско­ре злотвор­ной. Она мучи­ла живых, насы­ла­ла на них болез­ни, опу­сто­ша­ла их жат­вы, пуга­ла мрач­ны­ми виде­нья­ми, чтобы вну­шить им дать погре­бе­ние ее телу и ей самой. Отсюда воз­ник­ло веро­ва­ние в при­виде­ния, в явле­ния мерт­ве­цов. Весь древ­ний мир был убеж­ден, что без погре­бе­ния душа несчаст­на, стра­да­ет, и что обряд погре­бе­ния дела­ет ее на веки счаст­ли­вой. Не ради того, чтобы выста­вить на вид свою печаль, совер­ша­лись погре­баль­ные цере­мо­нии, — они совер­ша­лись ради успо­ко­е­ния и сча­стья усоп­ше­го.

Обра­тим вни­ма­ние, что одно­го пре­да­ния тела зем­ле было недо­ста­точ­но. Нуж­но было соблю­сти тра­ди­ци­он­ные обряды и про­из­не­сти уста­нов­лен­ные фор­му­лы, молит­вы. У Плав­та мы нахо­дим исто­рию одно­го выхо­д­ца из моги­лы; то была душа, при­нуж­ден­ная ски­тать­ся, пото­му что ее тело было пре­да­но зем­ле без соблюде­ния пред­пи­сан­ных обрядов. Све­то­ний рас­ска­зы­ва­ет, что тело Кали­гу­лы было пре­да­но зем­ле без совер­ше­ния погре­баль­но­го риту­а­ла, отто­го душа его ста­ла ски­тать­ся по све­ту, явля­ясь живым до тех пор, пока, нако­нец, не реши­лись вырыть из зем­ли его тело и пре­дать его сно­ва погре­бе­нию, соглас­но уста­нов­лен­ным обрядам. Эти два при­ме­ра пока­зы­ва­ют ясно, какое дей­ст­вие при­пи­сы­ва­лось обрядам и уста­нов­лен­ным фор­му­лам погре­баль­ных цере­мо­ний. Так как без них души, не зная покоя, ски­та­лись по зем­ле и явля­лись живым, то, зна­чит, бла­го­да­ря им души эти водво­ря­лись и погре­ба­лись в моги­лах. И подоб­но тому, как у древ­них были фор­му­лы-молит­вы, име­ю­щие эту силу, у них были дру­гие, име­ю­щие силу про­ти­во­по­лож­ную, а имен­но — вызы­вать души умер­ших, застав­лять их выхо­дить на мину­ту из моги­лы.

У древ­них писа­те­лей мож­но видеть, насколь­ко мучил чело­ве­ка страх, что после его смер­ти по отно­ше­нию к с.13 нему не будет соблюден весь подо­баю­щий риту­ал. Это явля­лось источ­ни­ком мучи­тель­но­го бес­по­кой­ства. Менее боя­лись смер­ти, чем лише­ния погре­баль­ных обрядов. Так как тут шло дело о веч­ном успо­ко­е­нии и веч­ном сча­стье, мы не долж­ны слиш­ком удив­лять­ся афи­ня­нам, каз­нив­шим сво­их пол­ко­вод­цев после одер­жан­ной ими на море победы, за то, что они пре­не­брег­ли погре­бе­ни­ем умер­ших. Эти пол­ко­вод­цы, уче­ни­ки фило­со­фов, быть может, уже раз­ли­ча­ли душу от тела, а так как они не дума­ли, что участь одной зави­сит от уча­сти дру­го­го, то им не пред­став­лял­ся осо­бен­но важ­ным вопрос, где труп под­верг­нет­ся сво­е­му раз­ло­же­нию, в зем­ле или в воде. Они не захо­те­ли под­вер­гать себя опас­но­сти, при­бли­жав­шей­ся бури, из-за пустой обряд­но­сти: подо­брать и похо­ро­нить в зем­ле умер­ших. Но тол­па, кото­рая даже в Афи­нах про­дол­жа­ла твер­до дер­жать­ся ста­рин­ных веро­ва­ний, обви­ни­ла пол­ко­вод­цев в нече­стии и осуди­ла их на смерть. Они спас­ли Афи­ны сво­ей победой, но сво­ей небреж­но­стью они погу­би­ли тыся­чи душ. И род­ст­вен­ни­ки уби­тых, думая о тех дол­гих муках, кото­рые при­дет­ся тер­петь этим душам, яви­лись в тра­ур­ных одеж­дах в суди­ли­ще, тре­буя мще­ния.

В древ­них государ­ствах закон пора­жал вели­ких пре­ступ­ни­ков наи­бо­лее ужас­ным нака­за­ни­ем — лише­ни­ем погре­бе­ния. Таким обра­зом нака­зы­ва­лась сама душа и обре­ка­лась почти на веч­ную муку.

Нуж­но заме­тить, что у древ­них обра­зо­ва­лось еще дру­гое пред­став­ле­ние о место­пре­бы­ва­нии умер­ших. Они вооб­ра­жа­ли себе область, тоже под­зем­ную, но несрав­нен­но более обшир­ную, чем моги­ла; в этой обла­сти жили вме­сте все души вда­ли от их тел, и здесь меж­ду душа­ми рас­пре­де­ля­лись нака­за­ния и награ­ды, сооб­раз­но тому, какую жизнь вел чело­век на зем­ле. Но те погре­баль­ные обряды, о кото­рых мы толь­ко что гово­ри­ли, нахо­дят­ся в оче­вид­ном раз­но­гла­сии с подоб­ны­ми веро­ва­ни­я­ми: несо­мнен­ное дока­за­тель­ство, что в те вре­ме­на, когда сло­жи­лись эти обряды, не суще­ст­во­ва­ло еще веры ни в Тар­тар, ни в Ели­сей­ские поля. с.14 Пер­во­быт­ные пред­став­ле­ния этих древ­них поко­ле­ний были тако­вы, что чело­ве­че­ское суще­ство про­дол­жа­ет жить и в моги­ле, что душа не отде­ля­ет­ся от тела и по смер­ти оста­ет­ся проч­но при­креп­лен­ной к той части зем­ли, где погре­бе­ны остан­ки. Чело­век не дол­жен был отда­вать ника­ко­го отче­та в сво­ей преды­ду­щей жиз­ни. Раз опу­щен­ный в моги­лу, он не дол­жен был ожи­дать более ни наград, ни нака­за­ний. Пред­став­ле­ния, несо­мнен­но, гру­бые, но таков был мла­ден­че­ский пери­од поня­тия о загроб­ной жиз­ни.

Суще­ство, жив­шее под зем­лей, не было доста­точ­но отре­ше­но от чело­ве­че­ской при­ро­ды, чтобы не нуж­дать­ся в пище. А пото­му в опре­де­лен­ные дни в году на вся­кую моги­лу при­но­си­ли съест­ное.

Овидий и Вер­ги­лий дали нам опи­са­ние этой цере­мо­нии, кото­рая сохра­ни­лась неиз­мен­но до их дней, хотя веро­ва­ния уже видо­из­ме­ни­лись. Они рас­ска­зы­ва­ют, что моги­ла укра­ша­лась боль­ши­ми гир­лян­да­ми из трав и цве­тов, на нее ста­ви­лись куша­нья, фрук­ты, соль, воз­ли­ва­лось моло­ко, вино, ино­гда кровь жерт­вы.

Было бы весь­ма оши­боч­ным пола­гать, что подоб­ные могиль­ные пир­ше­ства совер­ша­лись лишь как бы в память усоп­ших. Пища, кото­рую при­но­си­ла семья, пред­на­зна­ча­лась дей­ст­ви­тель­но для умер­ше­го и исклю­чи­тель­но для него. Дока­за­тель­ст­вом это­го слу­жит тот факт, что моло­ко и вино выли­ва­лись на зем­лю моги­лы, а чтобы твер­дая пища мог­ла дой­ти до мерт­во­го, в зем­ле выка­пы­ва­лось отвер­стие; в слу­чае же, если при­но­си­лась жерт­ва, то она сжи­га­лась вся цели­ком, чтобы никто из живых не мог ее отведать; затем про­из­но­си­лись опре­де­лен­ные свя­щен­ные сло­ва, при­гла­шав­шие мерт­во­го есть и пить. Далее, если вся семья и при­сут­ст­во­ва­ла при этом пир­ше­стве, то к куша­ньям никто не при­тра­ги­вал­ся: нако­нец, ухо­дя, ста­ра­лись все­гда оста­вить немно­го моло­ка и хле­ба в сосудах, и счи­та­лось вели­ким нече­сти­ем, если кто-нибудь из живых при­тро­нет­ся к это­му запа­су, пред­на­зна­чен­но­му удо­вле­тво­рять нуж­ды умер­ше­го.

с.15 Эти древ­ние веро­ва­ния жили очень дол­го, и отра­же­ние их встре­ча­ет­ся еще у вели­ких писа­те­лей Гре­ции: «Я воз­ли­ваю на зем­лю моги­лы, — гово­рит Ифи­ге­ния у Эври­пида, — моло­ко, мед и вино: это при­но­сит отра­ду умер­шим». «Сын Пелея, — гово­рит Неопто­лем, — при­ми это питье, угод­ное мерт­вым, при­ди и пей эту кровь». Элек­тра, воз­ли­вая вино, гово­рит: «Питие про­ник­ло в зем­лю, мой отец полу­чил его». Харак­тер­на прось­ба Оре­ста, обра­щен­ная к умер­ше­му отцу: «О, отец мой, пока я жив, ты будешь полу­чать бога­тые при­но­ше­ния, но если я умру, ты не будешь иметь сво­ей части в при­но­ше­ни­ях, кото­ры­ми пита­ют­ся умер­шие». Насмеш­ки Луки­а­на над эти­ми обы­ча­я­ми дока­зы­ва­ют, что они суще­ст­во­ва­ли еще в его вре­мя: «Люди вооб­ра­жа­ют, — гово­рит он, — что души умер­ших выхо­дят из пре­ис­под­ней на обеды, кото­рые им при­но­сят, что они наслаж­да­ют­ся запа­хом мяса и пьют вино, выли­тое на их моги­лы. У гре­ков перед вся­кой моги­лой было устро­е­но место, назна­чен­ное спе­ци­аль­но для закла­ния жерт­вы и для сжи­га­ния ее мяса. У рим­ской гроб­ни­цы была своя cu­li­na, нечто вро­де осо­бой кух­ни для при­готов­ле­ния пищи, пред­на­зна­чае­мой исклю­чи­тель­но для умер­ших. Плу­тарх рас­ска­зы­ва­ет, что после бит­вы при Пла­тее уби­тые вои­ны были похо­ро­не­ны на поле бит­вы, и пла­тей­цам было пору­че­но справ­лять еже­год­но похо­рон­ное пир­ше­ство для умер­ших. Вслед­ст­вие это­го еже­год­но в день годов­щи­ны боль­шое шест­вие, с глав­ны­ми вла­стя­ми во гла­ве, направ­ля­лось из горо­да к хол­му, под кото­рым были погре­бе­ны уби­тые. Им при­но­си­ли в дар моло­ко, вино, олив­ко­вое мас­ло, бла­го­во­ния и зака­лы­ва­ли жерт­ву. Когда при­но­ше­ния быва­ли устав­ле­ны на моги­ле, пла­тей­цы про­из­но­си­ли свя­щен­ные сло­ва, кото­ры­ми они при­зы­ва­ли умер­ших прий­ти и разде­лить тра­пе­зу. Эта цере­мо­ния совер­ша­лась еще во вре­ме­на Плу­тар­ха, кото­ро­му уда­лось видеть ее в ее шести­сотую годов­щи­ну. Луки­ан пояс­ня­ет нам впо­след­ст­вии, из каких воз­зре­ний заро­ди­лись эти обы­чаи. «Мерт­вые, — пишет он, — пита­ют­ся куша­нья­ми, кото­рые мы при­но­сим на их моги­лы, они пьют вино, кото­рое мы выли­ва­ем там с.16 на зем­лю; сле­до­ва­тель­но, умер­ший, кото­ро­му ниче­го не при­но­сят, осуж­ден веч­но голо­дать». Вот те весь­ма древ­ние веро­ва­ния, кото­рые пред­став­ля­ют­ся нам лож­ны­ми и неле­пы­ми; а меж­ду тем они власт­во­ва­ли над чело­ве­ком в про­дол­же­ние длин­но­го ряда поко­ле­ний. Они руко­во­ди­ли душа­ми, и ско­ро мы увидим, что они, кро­ме того, управ­ля­ли и обще­ст­вом, и что боль­шая часть семей­ных и обще­ст­вен­ных учреж­де­ний древ­но­сти выте­ка­ет из это­го источ­ни­ка.