Гражданская община древнего мира.

КНИГА ВТОРАЯ.

Семья.

У рим­ских юри­стов и у гре­че­ских писа­те­лей мы нахо­дим следы одно­го древ­не­го учреж­де­ния, имев­ше­го, по-види­мо­му, боль­шую силу и зна­че­ние в пер­вые вре­ме­на гре­че­ских с.106 и ита­лий­ских обществ, кото­рое затем, осла­бе­вая посте­пен­но, оста­ви­ло лишь едва замет­ные следы в послед­нюю эпо­ху их исто­ри­че­ской жиз­ни. Мы гово­рим здесь о том, что лати­ны назы­ва­ли gens (род), а гре­ки γέ­νος.

Мно­го спо­ри­ли о при­ро­де и стро­е­нии gens’а. Быть может, будет не лиш­ним объ­яс­нить сна­ча­ла, в чем состо­я­ла тут труд­ность зада­чи. Gens, как мы увидим ниже, пред­став­лял из себя нечто целое, и устрой­ство его было вполне ари­сто­кра­ти­че­ским; бла­го­да­ря его внут­рен­ней орга­ни­за­ции рим­ские пат­ри­ции и афин­ские эвпат­риды сохра­ня­ли так дол­го свои осо­бые при­ви­ле­гии. Но как толь­ко народ­ная пар­тия взя­ла пере­вес, она не замед­ли­ла обру­шить­ся все­ми сила­ми на это ста­рин­ное учреж­де­ние. Если бы она ока­за­лась в силах уни­что­жить его совер­шен­но, то у нас не оста­лось бы о нем, по всей веро­ят­но­сти, ни малей­ше­го вос­по­ми­на­ния. Но учреж­де­ние это ока­за­лось уди­ви­тель­но живу­че; сверх того, слиш­ком глу­бо­ко уко­ре­ни­лось оно в нра­вах, — вот поче­му и не уда­лось заста­вить его совер­шен­но исчез­нуть. Удо­воль­ст­во­ва­лись тем, что видо­из­ме­ни­ли его, отня­ли у него все, что состав­ля­ло его сущ­ность, и жить про­дол­жа­ли лишь внеш­ние фор­мы, кото­рые не стес­ня­ли ни в чем новый порядок вещей. Так в Риме пле­беи взду­ма­ли обра­зо­вать gen­tes (роды) в под­ра­жа­ние пат­ри­ци­ям; в Афи­нах устро­и­ли попыт­ку уни­что­жить γέ­νη (роды), слить их меж­ду собой и создать по их образ­цу демы. Нам пред­сто­ит еще объ­яс­нить эти явле­ния, когда будем гово­рить о рево­лю­ци­ях. Пока же толь­ко заме­тим, что те глу­бо­кие изме­не­ния, какие демо­кра­тия внес­ла в строй gens’а, были тако­го рода, что лег­ко мог­ли бы вве­сти в заблуж­де­ние вся­ко­го, кто захо­тел бы позна­ко­мить­ся с его пер­во­на­чаль­ным устрой­ст­вом. В сущ­но­сти все дошед­шие до нас о нем сведе­ния отно­сят­ся к той эпо­хе, когда gens был уже изме­нен, и пока­зы­ва­ют нам лишь то, что оста­лось от него и про­дол­жа­ло суще­ст­во­вать после совер­шив­ших­ся пере­во­ротов.

Пред­ста­вим себе, что через два­дцать веков все сведе­ния о сред­них веках погиб­ли бы, не оста­лось бы ни одно­го с.107 исто­ри­че­ско­го доку­мен­та о том, что пред­ше­ст­во­ва­ло рево­лю­ции 1789 г., и пусть бы исто­рик тех вре­мен захо­тел пред­ста­вить себе пред­ше­ст­во­вав­шие ей учреж­де­ния. Един­ст­вен­ным свиде­тель­ст­вом, кото­рое было бы у него в руках, явля­лось бы для него дво­рян­ство девят­на­дца­то­го века, т. е. нечто совер­шен­но отлич­ное от того, чем было дво­рян­ство фео­даль­ное. Но исто­рик этот понял бы, что в про­ме­жут­ке дол­жен был совер­шить­ся круп­ный пере­во­рот, и заклю­чил бы с пол­ным пра­вом, что и это учреж­де­ние, как и все дру­гие, долж­но было видо­из­ме­нить­ся. То дво­рян­ство, кото­рое пред­ста­ло бы перед ним в пись­мен­ных памят­ни­ках, было бы для него не более, как тень или очень неяс­ное изо­бра­же­ние дру­го­го дво­рян­ства, несрав­нен­но более могу­ще­ст­вен­но­го. Затем, изу­чая вни­ма­тель­но незна­чи­тель­ные остат­ки древ­них памят­ни­ков, неко­то­рые уцелев­шие в язы­ке выра­же­ния, кое-какие тер­ми­ны, про­скольз­нув­шие в законе, смут­ные вос­по­ми­на­ния, бес­плод­ные сожа­ле­ния, — он, быть может, уга­дал бы кое-что из фео­даль­но­го режи­ма и ему уда­лось бы соста­вить себе поня­тие о сред­не­ве­ко­вых учреж­де­ни­ях, не очень дале­кое от исти­ны. Труд­ность была бы бес­спор­но боль­шая. Не менее вели­ка она и для совре­мен­но­го исто­ри­ка, желаю­ще­го изу­чать древ­ний gens, так как у него нет в руках иных сведе­ний, кро­ме тех, кото­рые отно­сят­ся к эпо­хе, когда gens был не более как тень само­го себя.

Мы нач­нем с раз­бо­ра все­го того, что сооб­ща­ют нам древ­ние писа­те­ли о gens’е, т. е. с раз­бо­ра того, что еще оста­ва­лось от него в эпо­ху, когда он был уже силь­но видо­из­ме­нен. Затем с помо­щью этих остат­ков мы поста­ра­ем­ся вос­ста­но­вить себе истин­ный строй древ­не­го gens’а.

Если мы загля­нем в рим­скую исто­рию вре­мен пуни­че­ских войн, то встре­тим трех лиц: Клав­дия Пульхе­ра, Клав­дия Неро­на и Клав­дия Цен­то­на. Все три при­над­ле­жа­ли к одно­му и тому же роду (gens) Клав­ди­ев.

с.108 Демо­сфен в одной из сво­их судеб­ных речей при­во­дит семе­рых свиде­те­лей, удо­сто­ве­ря­ю­щих, что все они про­ис­хо­дят из одно­го и того же рода — γέ­νος, — имен­но, из рода Бри­ти­дов. Заме­ча­тель­но в этом при­ме­ре то, что эти семь чело­век, упо­мя­ну­тые все, как чле­ны одно­го и того же рода, γέ­νος, были запи­са­ны в шести раз­лич­ных демах; это пока­зы­ва­ет, что γέ­νος не соот­вет­ст­во­вал демам и не был, подоб­но им, про­стым адми­ни­ст­ра­тив­ным деле­ни­ем.

Итак, пер­вый досто­вер­но извест­ный факт есть тот, что и в Риме, и в Афи­нах суще­ст­во­ва­ли gen­tes (роды). Мож­но было бы при­ве­сти соот­вет­ст­ву­ю­щие при­ме­ры так­же и отно­си­тель­но дру­гих горо­дов Гре­ции и Ита­лии и отсюда заклю­чить, что учреж­де­ние это было, судя по всем види­мо­стям, широ­ко рас­про­стра­нен­ным, все­об­щим у древ­них наро­дов. Каж­дый gens имел свой осо­бый культ. В Гре­ции узна­ва­ли чле­нов одно­го и того же рода «пото­му, что они при­но­си­ли общие жерт­вы с очень дав­них вре­мен». Плу­тарх упо­ми­на­ет место для жерт­во­при­но­ше­ний рода Лико­медов, а Эсхин гово­рит об алта­ре рода Бута­дов.

В Риме тоже каж­дый gens дол­жен был испол­нять свои рели­ги­оз­ные обряды; день, место и весь риту­ал — все это было уста­нов­ле­но его осо­бой, ему при­над­ле­жа­щей рели­ги­ей. Капи­то­лий оса­жден гал­ла­ми; один из Фаби­ев выхо­дит из него, про­би­ра­ет­ся через ряды вра­гов, обла­чен­ный в свя­щен­ные одеж­ды и со свя­щен­ны­ми пред­ме­та­ми в руках: он идет при­не­сти жерт­ву на алтарь сво­его рода (gens), нахо­дя­щий­ся на Кви­ри­на­ле. Во вре­мя вто­рой пуни­че­ской вой­ны дру­гой Фабий, тот, кото­ро­го назы­ва­ли щитом Рима, отра­жа­ет наступ­ле­ние Ган­ни­ба­ла; без сомне­ния, его при­сут­ст­вие при вой­ске чрез­вы­чай­но важ­но для всей рес­пуб­ли­ки; тем не менее он остав­ля­ет вой­ско под началь­ст­вом неосто­рож­но­го Мину­ция: настал день жерт­во­при­но­ше­ния его рода (gens), и он дол­жен спе­шить в Рим испол­нить свя­щен­ный обряд.

Культ дол­жен был длить­ся из поко­ле­ния в с.109 поко­ле­ние; оста­вить после себя сыно­вей для его про­дол­же­ния — явля­ет­ся дол­гом. Лич­ный враг Цице­ро­на, Клав­дий, поки­нул свой gens (род), чтобы вой­ти в пле­бей­скую семью; Цице­рон гово­рит ему: «Зачем под­вер­га­ешь ты опас­но­сти рели­гию рода Клав­ди­ев угас­нуть по тво­ей вине?»

Боги рода (Dii gen­ti­les) покро­ви­тель­ст­ву­ют толь­ко сво­е­му роду и толь­ко от него жела­ют себе покло­не­ния. Ни один посто­рон­ний чело­век не может быть допу­щен к уча­стию в рели­ги­оз­ных цере­мо­ни­ях. Суще­ст­ву­ет веро­ва­ние, что если чужой чело­век участ­ву­ет в жерт­ве или даже толь­ко при­сут­ст­ву­ет при жерт­во­при­но­ше­нии, то боги рода будут тем оскорб­ле­ны, а все чле­ны рода совер­шат таким поступ­ком вели­кое нече­стие.

Подоб­но тому, как у вся­ко­го рода (gens) был свой культ и свои рели­ги­оз­ные празд­не­ства, у него была так­же и общая моги­ла. В одной из речей Демо­сфе­на мы чита­ем: «Чело­век этот, поте­ряв сво­их детей, похо­ро­нил их в моги­ле отцов сво­их, в моги­ле общей для всех чле­нов его рода». Далее в той же речи он ука­зы­ва­ет, что в этой моги­ле не может быть погре­бен ни один посто­рон­ний. В дру­гой сво­ей речи тот же ора­тор гово­рит о моги­ле, где род Бусе­лидов погре­ба­ет сво­их чле­нов и совер­ша­ет еже­год­но могиль­ные жерт­во­при­но­ше­ния: «это место погре­бе­ния есть доволь­но обшир­ное поле, окру­жен­ное огра­дой по древ­не­му обы­чаю».

То же самое было и у рим­лян. Вел­лей гово­рит о моги­ле рода Квин­ти­ли­ев, а Све­то­ний сооб­ща­ет нам, что моги­ла рода Клав­ди­ев нахо­ди­лась на склоне Капи­то­лий­ско­го хол­ма.

Древ­нее рим­ское пра­во счи­та­ет чле­нов одно­го рода пра­во­спо­соб­ны­ми наслед­ни­ка­ми друг после дру­га. Две­на­дцать Таб­лиц гла­сят, что в слу­чае отсут­ст­вия сына и агна­та gen­ti­lis (член того рода) явля­ет­ся есте­ствен­ным наслед­ни­ком. В этом зако­но­да­тель­стве gen­ti­lis бли­же когна­та, т. е. более бли­зок, чем род­ст­вен­ник по жен­ской линии.

Чле­ны одно­го рода (gens) весь­ма тес­но свя­за­ны друг с.110 с дру­гом. Соеди­нен­ные в совер­ше­нии одних и тех же свя­щен­ных обрядов, они вза­им­но помо­га­ют друг дру­гу и во всех слу­ча­ях жиз­ни. Весь род отве­ча­ет за дол­ги одно­го из сво­их чле­нов; он выку­па­ет плен­но­го; пла­тит штраф за обви­нен­но­го. Если один из его чле­нов всту­па­ет в обще­ст­вен­ную долж­ность, все чле­ны дела­ют склад­чи­ну, чтобы пла­тить рас­хо­ды, кото­рые вле­чет за собой испол­не­ние вся­кой долж­но­сти.

Обви­ня­е­мый явля­ет­ся на суд в сопро­вож­де­нии всех чле­нов рода; это явля­ет­ся зна­ком солидар­но­сти, кру­го­вой пору­ки, какую уста­нав­ли­ва­ет закон меж­ду отдель­ным чело­ве­ком и тем целым, часть кото­ро­го он состав­ля­ет. Вести тяж­бу с кем-нибудь из сво­его рода или даже свиде­тель­ст­во­вать про­тив него в суде про­тив­но рели­гии. Один из Клав­ди­ев, лич­ность вли­я­тель­ная, был лич­ным вра­гом Аппия Клав­дия децем­ви­ра; когда же этот послед­ний был при­вле­чен к суду и ему угро­жа­ла смерть, то Клав­дий явил­ся защи­щать его; он умо­лял народ за него, пред­у­предив, одна­ко, что дела­ет это «по дол­гу, а не по лич­ной при­вя­зан­но­сти».

Если один член рода не мог при­вле­кать дру­го­го к суду государ­ства, граж­дан­ской общи­ны, то он мог искать зато пра­во­судия внут­ри само­го рода. Дей­ст­ви­тель­но, у каж­до­го рода был свой гла­ва, кото­рый являл­ся одно­вре­мен­но судьей, свя­щен­ни­ком и вое­на­чаль­ни­ком. Извест­но, что когда сабин­ская семья Клав­ди­ев пере­се­ли­лась в Рим, то три тыся­чи чело­век, состав­ляв­ших ее, были под­чи­не­ны одно­му началь­ни­ку. Поз­же, когда Фабии одни пред­при­ня­ли вой­ну про­тив вей­ен­тин­цев, мы видим, что этот род име­ет сво­его гла­ву, кото­рый гово­рит от его име­ни перед сена­том, кото­рый пред­во­ди­тель­ст­ву­ет им на войне.

В Гре­ции тоже каж­дый род имел сво­его началь­ни­ка; в этом удо­сто­ве­ря­ют нас древ­ние над­пи­си; из них мы видим так­же, что подоб­ный началь­ник носил обыч­но зва­ние архон­та. Нако­нец, и в Риме, и в Гре­ции оди­на­ко­во род имел свои собра­ния; он выно­сил на них свои с.111 поста­нов­ле­ния, кото­рым обя­за­ны были пови­но­вать­ся все чле­ны, с кото­ры­ми долж­но было счи­тать­ся даже государ­ство.

Тако­ва общая кар­ти­на обы­ча­ев и зако­нов, кото­рые мы нахо­дим в силе в ту эпо­ху, когда род был уже ослаб­лен и почти иска­жен. Перед нами остат­ки древ­не­го учреж­де­ния.

Несколь­ко объ­яс­не­ний было пред­ло­же­но по это­му вопро­су, слу­жа­ще­му уже дав­но пред­ме­том спо­ра меж­ду уче­ны­ми. Одни гово­ри­ли, что gens (род) есть не что иное, как сход­ство имен; по мне­нию дру­гих, gens есть лишь выра­же­ние тех отно­ше­ний, кото­рые суще­ст­ву­ют меж­ду семьей, поль­зу­ю­щей­ся патро­на­том, и семья­ми кли­ен­тов. В каж­дом из этих мне­ний содер­жит­ся часть исти­ны, но ни одно не отве­ча­ет на весь тот ряд фак­тов, зако­нов и обы­ча­ев, кото­рые мы пере­чис­ли­ли.

По дру­гой тео­рии сло­во gens озна­ча­ет нечто вро­де искус­ст­вен­но­го род­ства; gens — это поли­ти­че­ское сооб­ще­ство несколь­ких семей, чуж­дых по про­ис­хож­де­нию друг дру­гу, но меж­ду кото­ры­ми государ­ство, за отсут­ст­ви­ем кров­ной свя­зи, уста­но­ви­ло фик­тив­ное род­ство по дого­во­ру.

Но здесь сра­зу явля­ет­ся воз­ра­же­ние. Если gens есть лишь искус­ст­вен­ный союз, то как объ­яс­нить, что чле­ны его име­ют пра­во насле­до­вать один после дру­го­го? Поче­му gen­ti­lis пред­по­чи­та­ет­ся когна­ту? Выше мы рас­смат­ри­ва­ли закон о насле­до­ва­нии и гово­ри­ли о том, какую тес­ную и необ­хо­ди­мую связь уста­но­ви­ла рели­гия меж­ду пра­вом насле­до­ва­ния и род­ст­вом по муж­ской линии. Воз­мож­но ли пред­по­ло­жить, чтобы древ­ний закон укло­нил­ся от назван­но­го прин­ци­па до такой сте­пе­ни, чтобы пре­до­ста­вить пра­во насле­до­ва­ния gen­ti­les, если послед­ние были друг для дру­га чужи­ми людь­ми?

Самым суще­ст­вен­ным и вполне дока­зан­ным при­зна­ком с.112 рода явля­ет­ся то, что он, подоб­но семье, име­ет свой соб­ст­вен­ный культ. Если же мы захо­тим узнать, како­му богу покло­ня­ет­ся каж­дый род, то увидим, что это все­гда обо­готво­ря­е­мый пред­ок, и алтарь, на кото­ром род при­но­сит ему свои жерт­вы, есть моги­ла это­го пред­ка. В Афи­нах Эвмол­пиды покло­ня­ют­ся Эвмол­пу, родо­на­чаль­ни­ку это­го рода; Фита­лиды молят­ся герою Фита­лу; Бута­ды чтут Бута; Бусе­лиды Бусе­ла; Лаки­а­ды — Лакия; Ами­нан­д­риды — Кек­ро­п­са. В Риме Клав­дии про­ис­хо­дят от Кла­у­за; Цеци­лии почи­та­ют гла­вой сво­его пле­ме­ни героя Цеку­ла; Каль­пур­нии покло­ня­ют­ся Каль­пу­су; Юлии — Юлу и Кле­лии — Кле­лу.

Прав­да, поз­во­ли­тель­но думать, что мно­гие из этих родо­слов­ных были изо­бре­те­ны поз­же, но нуж­но так­же при­знать, что для подоб­но­го под­ло­га не было бы побуди­тель­ной при­чи­ны, если бы сре­ди под­лин­ных родов не суще­ст­во­ва­ло посто­ян­но­го обы­чая при­зна­вать обще­го пред­ка и возда­вать ему покло­не­ние. Ложь все­гда стре­мит­ся под­ра­жать истине.

К тому же совер­шить подоб­ный под­лог было совсем не так лег­ло, как это может нам казать­ся.

Культ вовсе не был пустой фор­маль­но­стью для вида. Одним из самых стро­жай­ших поста­нов­ле­ний рели­гии было то, что почи­тать и покло­нять­ся, как пред­ку, мож­но толь­ко тому, от кого чело­век дей­ст­ви­тель­но про­ис­хо­дит; совер­шать же подоб­ный культ по отно­ше­нию посто­рон­не­го было боль­шим нече­сти­ем. Если род чтил обще­го пред­ка, то он дей­ст­ви­тель­но верил, что про­ис­хо­дит от него. Создать под­дель­ную моги­лу, фик­тив­ные годич­ные тор­же­ства и могиль­ные при­но­ше­ния — это зна­чи­ло бы вне­сти ложь в то, что было наи­бо­лее свя­щен­но­го, зна­чи­ло бы изде­вать­ся над рели­ги­ей. Подоб­ные выдум­ки воз­мож­ны были во вре­ме­на Цеза­ря, когда древ­няя рели­гия поте­ря­ла уже свое вли­я­ние; но если мы пере­не­сем­ся в те вре­ме­на, когда эти веро­ва­ния были в пол­ной силе, то совер­шен­но невоз­мож­но пред­ста­вить себе несколь­ко семей, соеди­нен­ных для обще­го обма­на, кото­рые ска­за­ли бы: «сде­ла­ем вид, буд­то у нас есть один общий пред­ок, воз­двиг­нем ему моги­лу, будем при­но­сить могиль­ные жерт­вы, и с.113 наши потом­ки будут покло­нять­ся ему во все вре­ме­на». Подоб­ная мысль не мог­ла явить­ся там, где она была бы отверг­ну­та, как гре­хов­ная.

При реше­нии труд­ных задач, пред­став­ля­е­мых нам часто исто­ри­ей, полез­но быва­ет обра­щать­ся к язы­ку и здесь, в его выра­же­ни­ях, искать тех разъ­яс­не­ний, кото­рые язык может дать. Смысл учреж­де­ния объ­яс­ня­ет­ся ино­гда сло­вом, кото­рым обо­зна­ча­ет­ся это учреж­де­ние. Так сло­во gens зна­чит совер­шен­но то же, что и сло­во ge­nus; их зна­че­ние до такой сте­пе­ни тож­де­ст­вен­но, что их мож­но употреб­лять одно вме­сто дру­го­го и гово­рить без­раз­лич­но — gens Fa­bia и ge­nus Fa­bium, — оба соот­вет­ст­ву­ют гла­го­лу gig­ne­re (рож­дать) и суще­ст­ви­тель­но­му ge­ni­tor (роди­тель), совер­шен­но так же, как γέ­νος соот­вет­ст­ву­ет γέν­νᾶν и γο­νεύς.

Все эти сло­ва заклю­ча­ют в себе поня­тие про­ис­хож­де­ния. Гре­ки обо­зна­ча­ли чле­нов γέ­νος сло­вом ὁμογἀλακ­τες, кото­рое зна­чит — вскорм­лен­ный тем же моло­ком.

Теперь срав­ним со все­ми эти­ми сло­ва­ми дру­гие сло­ва, кото­рые мы при­вык­ли пере­во­дить сло­вом семья: латин­ское fa­mi­lia и гре­че­ское οἴκος. Ни то, ни дру­гое не содер­жит в себе поня­тия рож­де­ния или род­ства. Истин­ное зна­че­ние сло­ва fa­mi­lia — есть соб­ст­вен­ность; оно озна­ча­ет поле, дом, день­ги, рабов; вот поче­му Две­на­дцать Таб­лиц, гово­ря о наслед­ни­ках, выра­жа­ют­ся: fa­mi­liam nan­ci­tor — пусть возь­мет наследие. Что же каса­ет­ся сло­ва οἴκος, то тут ясно, что оно не пред­став­ля­ет уму ника­ко­го ино­го поня­тия, кро­ме соб­ст­вен­но­сти или жили­ща. Тем не менее эти сло­ва мы пере­во­дим обык­но­вен­но сло­вом семья. Воз­мож­но ли допу­стить, чтобы выра­же­ния, истин­ный смысл кото­рых озна­ча­ет жили­ще или соб­ст­вен­ность, мог­ли часто употреб­лять­ся для обо­зна­че­ния семьи, в то вре­мя как дру­гие сло­ва, озна­чаю­щие по само­му сво­е­му внут­рен­не­му смыс­лу про­ис­хож­де­ние, рож­де­ние, отцов­ство, — не обо­зна­ча­ли нико­гда ниче­го ино­го, как лишь искус­ст­вен­ный союз? Это без­услов­но не соот­вет­ст­во­ва­ло бы ясно­сти и точ­но­сти древ­них язы­ков. Вне вся­ко­го с.114 сомне­ния, что гре­ки и рим­ляне при­да­ва­ли сло­ву gens и γέ­νος — смысл обще­го про­ис­хож­де­ния. Идея эта мог­ла изгла­дить­ся из памя­ти, когда про­изо­шли изме­не­ния в самом роде, но сло­во это оста­лось, как свиде­тель­ство о ней.

Объ­яс­не­ние, кото­рое пред­став­ля­ет gens как искус­ст­вен­ный союз, име­ет про­тив себя: 1) древ­нее зако­но­да­тель­ство, даю­щее роди­чам (gen­ti­les) пра­во насле­до­ва­ния; 2) рели­ги­оз­ные веро­ва­ния, допус­каю­щие общ­ность куль­та лишь там, где есть общ­ность про­ис­хож­де­ния; 3) выра­же­ния, суще­ст­ву­ю­щие в язы­ке и удо­сто­ве­ря­ю­щие общ­ность про­ис­хож­де­ния чле­нов рода. Дру­гая ошиб­ка этой тео­рии в том, что она пред­по­ла­га­ет, буд­то чело­ве­че­ское обще­ство мог­ло начать­ся с дого­во­ра и искус­ст­вен­но­го постро­е­ния, чего исто­ри­че­ская нау­ка отнюдь не может при­знать за исти­ну.

Все ука­зы­ва­ет нам, что род был свя­зан общ­но­стью про­ис­хож­де­ния. Обра­тим­ся сно­ва к язы­ку: име­на родов, как в Гре­ции, так и в Риме, име­ют все­гда те обыч­ные фор­мы, какие суще­ст­во­ва­ли для имен отчеств. Клав­дий обо­зна­ча­ет — сын Клау­са и Будат — сын Бута.

Те, кто дума­ет видеть в роде искус­ст­вен­ный союз, исхо­дят из оши­боч­но­го поло­же­ния: они пред­по­ла­га­ют, что род заклю­чал в себе все­гда несколь­ко семей с раз­лич­ны­ми име­на­ми, и любят при­во­дить в при­мер род Кор­не­ли­ев, кото­рый, дей­ст­ви­тель­но, заклю­чал в себе Сци­пи­о­нов, Лен­ту­лов, Кос­сов и Сулл. Но это было дале­ко не все­гда. Род Мар­ци­ев состо­ял, по-види­мо­му, все­гда из одной линии; точ­но так­же мы видим дол­гое вре­мя толь­ко одну линию и в роде Лукре­ци­ев и в роде Квин­ти­ли­ев. Труд­но было бы точ­но ука­зать, из каких семей обра­зо­вал­ся род Фаби­ев, так как все извест­ные в исто­рии Фабии совер­шен­но ясно при­над­ле­жат к одной и той же вет­ви; все они носи­ли с.115 сна­ча­ла про­зва­ние Вибу­ла­нов, затем они заме­ни­ли его про­зва­ни­ем Амбу­е­тов и поз­же име­нем Мак­си­ма и de Dor­so. Извест­но, что в Риме суще­ст­во­вал обы­чай, чтобы каж­дый пат­ри­ций имел по три име­ни. Так, напри­мер, назы­вал­ся Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он. Не бес­по­лез­но будет узнать, какое из этих трех имен счи­та­лось насто­я­щим. Пуб­лий — это толь­ко prae­no­men — имя, кото­рое ста­ви­лось вна­ча­ле; Сци­пи­он было ag­no­men — доба­воч­ное имя. Насто­я­щее же имя — no­men — было Кор­не­лий; имя это было в то же вре­мя име­нем все­го рода. Если бы у нас были толь­ко эти сведе­ния о древ­нем роде, нам было бы доста­точ­но их, чтобы ска­зать утвер­ди­тель­но: Кор­не­лии суще­ст­во­ва­ли рань­ше Сци­пи­о­нов и отверг­нуть выска­зы­вае­мое часто мне­ние, буд­то семья Сци­пи­о­нов соеди­ни­лась с дру­ги­ми семья­ми, чтобы обра­зо­вать род Кор­не­ли­ев.

И мы дей­ст­ви­тель­но видим из исто­рии, что род Кор­не­ли­ев был дол­гое вре­мя нераздель­ным, и все его чле­ны рав­но носи­ли про­зви­ще (cog­no­men) Ma­lu­gi­nen­sis и Cos­sus. Толь­ко во вре­ме­на дик­та­ту­ры Камил­ла одна из его вет­вей при­ня­ла про­зви­ще Сци­пи­о­на; немно­го поз­же дру­гая ветвь при­ня­ла про­зви­ще Руфа, кото­рое она впо­след­ст­вии заме­ни­ла име­нем Сул­лы. Лен­ту­лы появ­ля­ют­ся лишь в эпо­ху сам­нит­ских войн. Цете­ги — лишь во вто­рую пуни­че­скую вой­ну. То же самое и отно­си­тель­но рода Клав­ди­ев. Клав­дии оста­ют­ся дол­гое вре­мя соеди­нен­ны­ми в одну един­ст­вен­ную семью, и все они носят про­зви­ща Саби­нов или Региль­ских, ука­зы­ваю­щие на их про­ис­хож­де­ние. И в про­дол­же­ние семи поко­ле­ний мы не видим ни одной вет­ви, кото­рая бы отде­ли­лась от этой мно­го­чис­лен­ной семьи, и толь­ко в вось­мом поко­ле­нии, т. е. во вре­ме­на пер­вой пуни­че­ской вой­ны, отде­ля­ют­ся три вет­ви и при­ни­ма­ют каж­дая осо­бое про­зви­ще, кото­рые ста­но­вят­ся их наслед­ст­вен­ны­ми име­на­ми: Клав­дии, Пульхе­ры; род их про­дол­жа­ет­ся в тече­ние двух веков: Клав­дии Цен­то­ны, их род ско­ро уга­са­ет, и Клав­дии Неро­ны, род кото­рых про­дол­жа­ет­ся до вре­мен импе­рии.

Из все­го ска­зан­но­го вид­но, что род не был сою­зом с.116 семей, он был — сама семья; он мог заклю­чать в себе без­раз­лич­но одну линию или же мно­го­чис­лен­ные вет­ви, тем не менее род оста­вал­ся все­гда одной семьей.

Лег­ко отдать себе, впро­чем, отчет в стро­е­нии и при­ро­де древ­не­го рода, если обра­тить­ся сно­ва к тем древним учреж­де­ни­ям и веро­ва­ни­ям, кото­рые мы раз­би­ра­ли выше. Тогда станет понят­ным, что род выте­ка­ет совер­шен­но есте­ствен­но из домаш­ней рели­гии и част­но­го пра­ва древ­них веков. Что, в самом деле, пред­пи­сы­ва­ла древ­няя рели­гия? Она пред­пи­сы­ва­ла, чтобы пред­ок, т. е. чело­век, кото­рый был пер­вым погре­бен в моги­ле, почи­тал­ся веч­но как боже­ство, чтобы его потом­ки, соби­ра­ясь каж­дый год близ того свя­щен­но­го места, где он поко­ил­ся, совер­ша­ли могиль­ное при­но­ше­ние ему. Веч­но воз­жен­ный очаг, веч­но чти­мая моги­ла — вот тот центр, вокруг кото­ро­го про­те­ка­ет жизнь всех поко­ле­ний; вот та сила, кото­рая груп­пи­ру­ет и свя­зы­ва­ет вме­сте все отрас­ли семьи, как бы они ни были мно­го­чис­лен­ны. А что гово­рит нам част­ное пра­во пер­во­быт­ных веков? Рас­смат­ри­вая, что пред­став­ля­ла из себя древ­няя семей­ная власть, мы видим, что сыно­вья не отде­ля­ют­ся от отца. Изу­чая зако­ны пере­хо­да отцов­ско­го наслед­ства, мы уста­но­ви­ли, что, бла­го­да­ря прин­ци­пу нераздель­но­сти вла­де­ния, млад­шие бра­тья не отде­ля­лись от стар­ше­го. Очаг, моги­ла, отцов­ское иму­ще­ство — все это было вна­ча­ле неде­ли­мо. Как след­ст­вие это­го — была неде­ли­ма и семья. Вре­мя не разде­ля­ло ее на отдель­ных чле­нов, эта неде­ли­мая семья, раз­ви­вав­ша­я­ся на про­тя­же­нии веков и пере­да­вав­шая из века в век свой культ и свое имя, и пред­став­ля­ла в дей­ст­ви­тель­но­сти древ­ний род. Род — это была семья, но семья, сохра­нив­шая ту связь, кото­рую пред­пи­сы­ва­ет ей рели­гия, и достиг­шая все­го того раз­ви­тия, какое допус­ка­ло для нее древ­нее част­ное пра­во.

При­знав эту исти­ну, мы ясно пой­мем все, что древ­ние писа­те­ли гово­рят о роде — gens. Тес­ная солидар­ность, кото­рую мы толь­ко что виде­ли меж­ду все­ми ее чле­на­ми, не будет нас более удив­лять: они род­ст­вен­ни­ки по рож­де­нию. с.117 Обряды, кото­рые они совер­ша­ют сооб­ща, — не фик­ция, культ этот пере­шел к ним по наслед­ству. Они все — чле­ны одной семьи, а пото­му у них и общее место погре­бе­ния. На том же самом осно­ва­нии закон Две­на­дца­ти Таб­лиц объ­яв­ля­ет их наслед­ни­ка­ми друг после дру­га. Так как у них у всех было вна­ча­ле неде­ли­мое родо­вое наследие, то ста­ло обы­ча­ем, даже необ­хо­ди­мо­стью, чтобы весь род отве­чал за дол­ги сво­его отдель­но­го чле­на, пла­тил бы выкуп за плен­но­го и штраф за при­го­во­рен­но­го к нему судом. Все эти пра­ви­ла воз­ник­ли сами собой в то вре­мя, когда род сохра­нял еще свое един­ство, и не мог­ли исчез­нуть совер­шен­но и тогда, когда он раз­бил­ся на отдель­ные вет­ви. От древ­не­го свя­щен­но­го един­ства семьи надол­го оста­лись следы в еже­год­ных жерт­во­при­но­ше­ни­ях, на кото­рые соби­ра­лись ото­всюду ее рас­се­ян­ные чле­ны; в законе за ними при­зна­ва­лось пра­во вза­им­но­го насле­до­ва­ния, а обы­чаи повеле­ва­ли им помо­гать друг дру­гу.

Было вполне есте­ствен­но, чтобы чле­ны одно­го и того же рода носи­ли одно и то же имя; так оно и было в дей­ст­ви­тель­но­сти. Обы­чай носить оте­че­ское имя идет из глу­бо­кой древ­но­сти и нахо­дит­ся в оче­вид­ной свя­зи с древ­ней рели­ги­ей. Един­ство рож­де­ния и куль­та обо­зна­ча­лось един­ст­вом име­ни. Каж­дый род пере­да­вал из поко­ле­ния в поко­ле­ние имя пред­ка и про­дол­жал его с тою же забот­ли­во­стью, как и его культ. То, что рим­ляне назы­ва­ли no­men, было соб­ст­вен­но тем име­нем пред­ка, кото­рое долж­ны были носить все потом­ки, все чле­ны рода. Насту­па­ло вре­мя, когда каж­дая ветвь ста­но­ви­лась в извест­ном отно­ше­нии само­сто­я­тель­ной и, чтобы обо­зна­чить свою лич­ную обособ­лен­ность, при­ни­ма­ла про­зви­ще — cog­no­men. А так как каж­дый чело­век дол­жен раз­ли­чать­ся еще сво­им осо­бым наиме­но­ва­ни­ем, то у вся­ко­го было еще лич­ное имя — ag­no­men, как Гай или Квинт. Но насто­я­щим име­нем оста­ва­лось имя рода, оно носи­лось офи­ци­аль­но; оно было свя­щен­ным; оно, вос­хо­дя к пер­во­му извест­но­му родо­на­чаль­ни­ку-пред­ку, долж­но было суще­ст­во­вать так же дол­го, как семья и как ее с.118 боги. Так же точ­но было и в Гре­ции; рим­ляне и элли­ны похо­жи в этом отно­ше­нии друг на дру­га. Каж­дый грек, по мень­шей мере, если он при­над­ле­жал к древ­ней и пра­виль­но сло­жив­шей­ся семье, носил три име­ни, как и рим­ский пат­ри­ций. Одно из этих имен было его соб­ст­вен­ное, дру­гое было имя его отца, а так как оба эти име­ни обык­но­вен­но чере­до­ва­лись меж­ду собой, то оба они вме­сте рав­ня­лись наслед­ст­вен­но­му cog­no­men, кото­рое обо­зна­ча­ло в Риме ветвь рода, нако­нец, третье было име­нем цело­го рода. Так, гово­ри­лось, Миль­ти­ад сын Кимо­нов Лаки­ад и в сле­дую­щем поко­ле­нии — Кимон сын Миль­ти­а­дов Лаки­ад, Κί­μων Μιλ­τιάδου Λα­κιάδης. Лаки­а­ды состав­ля­ли γέ­νος, как Кор­не­лии — gens. То же было и отно­си­тель­но Бута­дов, Фита­лидов, Бри­ти­дов, Ами­нан­д­ридов, кото­рые все состав­ля­ли отдель­ные роды. Заме­тим, что Пин­дар не возда­ет нико­гда хва­лы сво­им геро­ям, не упо­мя­нув при этом име­ни их γέ­νος (рода). Имя это окан­чи­ва­лось у гре­ков обык­но­вен­но на ιδης или αδης и име­ло, таким обра­зом, фор­му при­ла­га­тель­но­го, точ­но так же как и у рим­лян имя рода окан­чи­ва­лось неиз­мен­но на ius. Тем не менее оно было насто­я­щим име­нем; в обы­ден­ной речи чело­ве­ка мож­но было назвать его лич­ным име­нем, но на офи­ци­аль­ном язы­ке, на язы­ке поли­ти­ки или рели­гии нуж­но было при­дать чело­ве­ку его пол­ное наиме­но­ва­ние, в осо­бен­но­сти же не забыть имя рода (γέ­νος). Достой­но вни­ма­ния, что исто­рия име­ни у древ­них шла совер­шен­но иным поряд­ком, чем в хри­сти­ан­ских обще­ствах. В сред­ние века до две­на­дца­то­го века истин­ным име­нем было имя, дан­ное при кре­ще­нии, или имя лич­ное, соб­ст­вен­ное. Име­на же оте­че­ские появи­лись мно­го поз­же, как и про­зви­ща и име­на земель.

Совер­шен­но обрат­ное было у древ­них. Если при­смот­реть­ся, то эта раз­ни­ца коре­нит­ся в раз­ни­це двух рели­гий. Для древ­ней домаш­ней рели­гии семья была насто­я­щим цель­ным телом, истин­ным живым суще­ст­вом, инди­вид же являл­ся лишь его неот­де­ли­мым чле­ном; таким обра­зом, оте­че­ское имя было пер­вое по вре­ме­ни и глав­ное по зна­че­нию. Новая с.119 рели­гия, наобо­рот, при­зна­ва­ла за инди­видом его соб­ст­вен­ную, ему при­над­ле­жа­щую жизнь, пол­ную сво­бо­ду, лич­ную неза­ви­си­мость и не про­ти­ви­лась его обособ­лен­но­сти от семьи: поэто­му и имя, давае­мое при кре­ще­нии, было надол­го пер­вым и един­ст­вен­ным име­нем.

Все, что мы зна­ем о семье, ее домаш­ней рели­гии, создан­ных ею богах, зако­нах, кото­рые она уста­но­ви­ла, пра­ве стар­шин­ства, на кото­ром она осно­ва­ла свое един­ство, о ее раз­ви­тии из века в век до обра­зо­ва­ния рода, ее пра­во­судии, ее свя­щен­но­слу­же­нии, ее внут­рен­нем управ­ле­нии, — все это неволь­но пере­но­сит нашу мысль к тем древним векам, когда семья была еще неза­ви­си­ма от вся­кой выс­шей вла­сти и когда не суще­ст­во­ва­ло еще государ­ства.

Взгля­ни­те на домаш­нюю рели­гию, на богов, кото­рые при­над­ле­жа­ли одной толь­ко семье исклю­чи­тель­но и про­сти­ра­ли свою покро­ви­тель­ст­вен­ную силу лишь до огра­ды дома; на культ, кото­рый был тай­ным; на рели­гию, кото­рая не жела­ла рас­про­стра­не­ния; на древ­ние поня­тия о нрав­ст­вен­но­сти, кото­рые пред­пи­сы­ва­ли обособ­лен­ность семьи, и вам станет совер­шен­но ясным, что тако­го рода веро­ва­ния мог­ли воз­ник­нуть лишь в эпо­ху, когда боль­шие обще­ства еще не сло­жи­лись. Если рели­ги­оз­ное чув­ство мог­ло удо­вле­тво­рять­ся столь узким пони­ма­ни­ем боже­ства, то при­чи­на здесь та, что сооб­ще­ство людей было в те вре­ме­на соот­вет­ст­вен­но так же узко. Вре­мя, когда чело­век веро­вал толь­ко в домаш­них богов, было вре­ме­нем, когда суще­ст­во­ва­ла толь­ко семья. Прав­да, что веро­ва­ния эти мог­ли суще­ст­во­вать потом очень дол­го, даже в те вре­ме­на, когда сло­жи­лось уже государ­ство и нации. Чело­век нелег­ко осво­бож­да­ет­ся от поня­тий, кото­рые одна­жды овла­де­ли им. Его веро­ва­ния мог­ли суще­ст­во­вать все-таки даже и тогда, когда они сто­я­ли уже в про­ти­во­ре­чии с соци­аль­ным стро­ем. Что может быть в самом деле более про­ти­во­ре­чи­во­го, как жить в с.120 граж­дан­ском обще­стве и иметь каж­дой семье сво­их отдель­ных, осо­бых богов? Но ясно, что подоб­ное про­ти­во­ре­чие суще­ст­во­ва­ло не все­гда и что в ту эпо­ху, когда эти веро­ва­ния сло­жи­лись в умах людей и сде­ла­лись доста­точ­но могу­ще­ст­вен­ны­ми, чтобы создать рели­гию, — они вполне отве­ча­ли тому соци­аль­но­му строю, сре­ди кото­ро­го жили люди. Сле­до­ва­тель­но, един­ст­вен­ный соци­аль­ный строй, соот­вет­ст­ву­ю­щий этим веро­ва­ни­ям, — тот, когда семья живет неза­ви­си­мо и обособ­лен­но.

Арий­ская раса жила, по-види­мо­му, дол­го в таком состо­я­нии. Гим­ны Веды свиде­тель­ст­ву­ют об этом отно­си­тель­но той вет­ви, от кото­рой про­изо­шли инду­сы. Древ­ние веро­ва­ния и част­ное пра­во дока­зы­ва­ют то же самое отно­си­тель­но тех вет­вей арий­ской расы, от кото­рых про­изо­шли гре­ки и рим­ляне.

Если срав­нить поли­ти­че­ские учреж­де­ния восточ­ных арий­цев с учреж­де­ни­я­ми арий­цев запад­ных, то меж­ду ними нель­зя най­ти почти ника­ко­го сход­ства. Если же, напро­тив, срав­нить домаш­ние учреж­де­ния этих раз­лич­ных наро­дов, то мы увидим, что семья была постро­е­на на оди­на­ко­вых нача­лах как в Гре­ции, так и в Индии; и эти нача­ла, как мы дока­за­ли выше, были настоль­ко свое­об­раз­ны по харак­те­ру, что при­пи­сать их сход­ство дей­ст­вию слу­чая реши­тель­но невоз­мож­но. Нако­нец, не толь­ко упо­мя­ну­тые учреж­де­ния пред­став­ля­ют ана­ло­гии, но и сло­ва, обо­зна­чаю­щие их, часто те же самые на раз­лич­ных язы­ках, на кото­рых гово­ри­ла эта раса от бере­гов Ган­га и до Тиб­ра. Отсюда мож­но выве­сти двой­ное заклю­че­ние: во-пер­вых, что воз­ник­но­ве­ние домаш­них учреж­де­ний этой расы пред­ше­ст­ву­ет той эпо­хе, когда про­изо­шло разде­ле­ние ее раз­лич­ных вет­вей, во-вто­рых, что воз­ник­но­ве­ние учреж­де­ний поли­ти­че­ских про­изо­шло, напро­тив, после это­го разде­ле­ния. Пер­вые были уста­нов­ле­ны еще в те вре­ме­на, когда раса жила в сво­ей древ­ней колы­бе­ли в цен­траль­ной Азии; вто­рые обра­зо­ва­лись мало-пома­лу в раз­лич­ных стра­нах, куда при­хо­ди­ли пле­ме­на на пути сво­его пере­се­ле­ния.

Мож­но, сле­до­ва­тель­но, пред­видеть тот дол­гий пери­од с.121 вре­ме­ни, в тече­ние кото­ро­го люди не зна­ли иной фор­мы обще­жи­тия, кро­ме семьи. В те вре­ме­на созда­лась домаш­няя рели­гия, кото­рая не мог­ла бы родить­ся в обще­стве, постро­ен­ном на иных нача­лах, и кото­рая долж­на была являть­ся дол­гое вре­мя даже пре­пят­ст­ви­ем на пути соци­аль­но­го раз­ви­тия. В те же вре­ме­на созда­лось и древ­нее част­ное пра­во, кото­рое поз­же ока­за­лось в про­ти­во­ре­чии с инте­ре­са­ми несколь­ко более рас­ши­рив­ше­го­ся обще­ства, но кото­рое гар­мо­ни­ро­ва­ло пре­крас­ней­шим обра­зом с тем обще­ст­вен­ным стро­ем, сре­ди кото­ро­го оно роди­лось.

Ста­нем же мыс­лен­но сре­ди тех древ­них поко­ле­ний, вос­по­ми­на­ние о кото­рых не мог­ло совер­шен­но исчез­нуть и кото­рые заве­ща­ли после­дую­щим поко­ле­ни­ям свои веро­ва­ния и зако­ны. У каж­дой семьи есть своя рели­гия, свои боги, свое свя­щен­но­слу­же­ние. Рели­ги­оз­ная обособ­лен­ность явля­ет­ся для нее зако­ном; культ ее тай­ный; и семьи, даже по смер­ти, даже в той загроб­ной жиз­ни, кото­рая за ними сле­ду­ет, не сме­ши­ва­ют­ся меж­ду собой; каж­дая из них про­дол­жа­ет жить осо­бо в сво­ей моги­ле, откуда стро­го исклю­ча­ет­ся вся­кий посто­рон­ний. У каж­дой семьи есть так­же своя соб­ст­вен­ность, т. е. своя часть зем­ли, кото­рая нераз­рыв­но соеди­не­на с ней рели­ги­ей; ее боги-Тер­мы сто­ро­жат огра­ду этой зем­ли, ее маны пекут­ся о ней. Обособ­лен­ность и раз­об­щен­ность этих вла­де­ний настоль­ко обя­за­тель­на, что два вла­де­ния не могут сопри­ка­сать­ся друг с дру­гом, и меж­ду ними долж­на быть остав­ле­на ней­траль­ная поло­са зем­ли, и поло­са эта непри­кос­но­вен­на. Нако­нец, у каж­дой семьи есть свой гла­ва, подоб­но царю у наро­да. У нее есть свои зако­ны, они, без сомне­ния, не писан­ные, но рели­ги­оз­ные веро­ва­ния начер­та­ли их в серд­це каж­до­го чело­ве­ка. У нее есть свой внут­рен­ний суд, над кото­рым нет дру­го­го выс­ше­го, куда мож­но было бы апел­ли­ро­вать. Все, что чело­ве­ку без­услов­но необ­хо­ди­мо для его физи­че­ской и духов­ной жиз­ни, — все это име­ет­ся в семье. Ему ниче­го не нуж­но извне: семья есть орга­ни­зо­ван­ное государ­ство, обще­ство само­до­вле­ю­щее.

Но семья древ­них веков не пред­став­ля­ла собою тех с.122 скром­ных раз­ме­ров, как семья совре­мен­ная. В боль­ших обще­ствах семья рас­па­да­ет­ся и умень­ша­ет­ся, но при отсут­ст­вии вся­ко­го дру­го­го обще­ства она рас­про­стра­ня­ет­ся, раз­ви­ва­ет­ся, раз­рас­та­ет­ся, не разде­ля­ясь. Несколь­ко млад­ших линий груп­пи­ру­ют­ся вокруг одной стар­шей, вокруг одно­го оча­га, вокруг общей моги­лы.

В состав этой древ­ней семьи вхо­дил еще один эле­мент. Вза­им­ная нуж­да, кото­рую чув­ст­ву­ет бога­тый в бед­ном и бед­ный в бога­том, созда­ла при­слу­гу. Но в таком пат­ри­ар­халь­ном быту слу­га и раб — одно и то же. Ведь, в самом деле, вполне понят­но, что прин­цип сво­бод­ной служ­бы, по жела­нию, служ­бы, кото­рая может пре­кра­тить­ся по воле слу­жа­ще­го, несов­ме­стим с обще­ст­вен­ным стро­ем, в кото­ром семья живет обособ­лен­но. Домаш­няя рели­гия к тому же не раз­ре­ша­ет при­ни­мать в семью посто­рон­не­го. Поэто­му долж­но быть какое-нибудь сред­ство, в силу кото­ро­го слу­га стал бы чле­ном и состав­ною частью семьи. Это дости­га­ет­ся осо­бым обрядом вро­де посвя­ще­ния вновь при­быв­ше­го в домаш­ний культ.

Любо­пыт­ный обы­чай суще­ст­во­вал дол­гое вре­мя в афин­ских домах; он пока­зы­ва­ет нам, каким обра­зом раб вхо­дил в семью. Раба под­во­ди­ли к оча­гу; его ста­ви­ли перед лицом домаш­не­го бога, воз­ли­ва­ли ему на голо­ву воду очи­ще­ния и затем вме­сте с семьей он вку­шал хлеб и пло­ды. Это обо­зна­ча­ло, без сомне­ния, что вновь при­шед­ший, чужой еще нака­нуне, станет с это­го вре­ме­ни чле­ном семьи и будет иметь ее рели­гию. Поэто­му раб при­сут­ст­во­вал при молит­вах и участ­во­вал в празд­не­ствах. Очаг покро­ви­тель­ст­во­вал ему; рели­гия богов Ларов при­над­ле­жа­ла ему так же, как его гос­по­ди­ну. Вот поче­му и раба над­ле­жа­ло хоро­нить на месте обще­го погре­бе­ния семьи.

Но тем самым, что слу­га при­об­ре­тал культ и пра­во молить­ся, он терял свою сво­бо­ду. Рели­гия была удер­жи­ваю­щей его цепью; он был свя­зан с семьей на всю свою жизнь и даже после смер­ти наве­ки.

Гос­по­дин мог под­нять его из низ­ко­го состо­я­ния и с.123 обра­щать­ся с ним, как с чело­ве­ком сво­бод­ным, но слу­га вслед­ст­вие это­го не покидал семью. Так как он был свя­зан с нею куль­том, то и не мог оста­вить ее, не совер­шив нече­сти­во­го поступ­ка. Под име­нем отпу­щен­ни­ка или кли­ен­та он про­дол­жал при­зна­вать власть гла­вы или патро­на и не пере­ста­вал нести извест­ные обя­зан­но­сти в отно­ше­нии его. Он всту­пал в брак толь­ко с раз­ре­ше­ния патро­на, и дети, рож­дав­ши­е­ся у него, про­дол­жа­ли пови­но­вать­ся это­му патро­ну.

Таким обра­зом в нед­рах одной боль­шой семьи скла­ды­ва­лось извест­ное коли­че­ство малень­ких под­чи­нен­ных семей. Рим­ляне при­пи­сы­ва­ют уста­нов­ле­ние кли­ен­те­лы Рому­лу, как буд­то подоб­ное учреж­де­ние мог­ло быть делом одно­го чело­ве­ка. Кли­ен­те­ла мно­го древ­нее Рому­ла; кро­ме того она суще­ст­во­ва­ла повсюду и в Гре­ции точ­но так же, как и в Ита­лии. Не граж­дан­ская общи­на осно­ва­ла и уста­но­ви­ла это учреж­де­ние, — наобо­рот, она, как мы увидим далее, мало-пома­лу сокра­ща­ла его и раз­ру­ша­ла. Кли­ен­те­ла есть уста­нов­ле­ние домаш­не­го пра­ва, она суще­ст­во­ва­ла в семье рань­ше, чем обра­зо­ва­лись государ­ства.

Не сле­ду­ет судить о кли­ен­тах древ­них вре­мен по тем кли­ен­там, каких мы видим во вре­ме­на Гора­ция. Ясно, что кли­ент был дол­гое вре­мя слу­гой, при­креп­лен­ным к сво­е­му гос­по­ди­ну; но у него было нечто, давав­шее ему досто­ин­ство, имен­но: он при­ни­мал уча­стие в куль­те и был при­об­щен к рели­гии семьи. У него был тот же очаг, те же празд­ни­ки, те же sac­ra, как и у его патро­на. В Риме, в знак этой рели­ги­оз­ной общ­но­сти, он носил имя семьи. Он счи­тал­ся как бы ее чле­ном по усы­нов­ле­нию. Отсюда тес­ная связь и вза­им­ные обя­зан­но­сти меж­ду патро­ном и кли­ен­том. Послу­ша­ем, что гово­рит древ­ний рим­ский закон: «Если патрон сде­лал зло сво­е­му кли­ен­ту, то пусть он будет про­клят, sa­cer es­to, смер­тью да умрет». Патрон дол­жен помо­гать кли­ен­ту все­ми зави­ся­щи­ми от него сред­ства­ми, все­ми сила­ми, какие у него в рас­по­ря­же­нии; сво­ей молит­вой, как жрец, сво­им копьем, как воин, сво­и­ми с.124 зако­на­ми, как судья. Поз­же, когда кли­ент при­зы­вал­ся на суд государ­ства, патрон дол­жен был его защи­щать; он дол­жен был открыть ему даже таин­ст­вен­ные фор­му­лы зако­на, кото­рые помог­ли бы кли­ен­ту выиг­рать его дело. На суде мож­но свиде­тель­ст­во­вать про­тив когна­та, но нель­зя свиде­тель­ст­во­вать про­тив кли­ен­та, и обя­зан­но­сти по отно­ше­нию кли­ен­та ста­ви­лись все­гда выше обя­зан­но­стей по отно­ше­нию когна­та. Поче­му же? Да пото­му, что когнат, свя­зан­ный толь­ко по жен­ской линии, не род­ст­вен­ник и не может участ­во­вать в семей­ной рели­гии; кли­ент же, напро­тив, име­ет с ней общ­ность куль­та, и пото­му, несмот­ря на свое более низ­кое и под­чи­нен­ное поло­же­ние, он насто­я­щий род­ст­вен­ник, так как род­ство это состо­ит, по выра­же­нию Пла­то­на, в покло­не­нии одним и тем же домаш­ним богам.

Связь кли­ен­та с патро­ном есть связь свя­щен­ная, уста­нов­лен­ная рели­ги­ей, связь, кото­рую ничто не может раз­ру­шить. Став одна­жды кли­ен­том семьи, нель­зя более от нее отде­лить­ся. Кли­ен­те­ла тех пер­во­быт­ных вре­мен не есть доб­ро­воль­ное и вре­мен­ное отно­ше­ние меж­ду дву­мя людь­ми, она наслед­ст­вен­на и пере­хо­дит по дол­гу от отца к сыну.

Из все­го ска­зан­но­го вид­но, что семья древ­ней­ших вре­мен со сво­ей стар­шей лини­ей, млад­ши­ми лини­я­ми, слу­га­ми и кли­ен­та­ми мог­ла состав­лять доволь­но мно­го­чис­лен­ную груп­пу людей. Семья бла­го­да­ря сво­ей рели­гии, кото­рая под­дер­жи­ва­ла ее един­ство, бла­го­да­ря част­но­му пра­ву, кото­рое созда­ло ее неде­ли­мость, бла­го­да­ря зако­нам кли­ент­ства, кото­рые удер­жи­ва­ли ее слуг, обра­зо­ва­ла с тече­ни­ем вре­ме­ни обшир­ное обще­ство, имев­шее сво­его наслед­ст­вен­но­го гла­ву. Из неогра­ни­чен­но­го коли­че­ства подоб­ных обществ состо­я­ла, по-види­мо­му, в тече­ние длин­но­го ряда веков арий­ская раса. Тыся­чи подоб­ных малень­ких чело­ве­че­ских групп жили обособ­лен­но, мало имея сно­ше­ний друг с дру­гом, совер­шен­но чуж­дые одна дру­гой, без вся­кой рели­ги­оз­ной или поли­ти­че­ской свя­зи меж­ду собой, имея каж­дая свое земель­ное вла­де­ние, свое внут­рен­нее управ­ле­ние, сво­их богов.